Тайны, догадки, прозрения

Человеку — человеческое, машине — машинное

Кибернетика — брак между физиологией и математикой. Удачный и счастливый брак… пока. Как и многие браки, он чреват опасностью — ребенок может оказаться патологическим. Или иначе: каждый супруг в отдельности совершенно нормален, соединенные браком, они вдруг выявляют анормальные свойства. И если ребенок рождается таким, как и все дети, «ненормальные» воспитатели могут превратить его в зверя.

Опасность таится в тех, кто «воспитывает» кибернетику…

В самом начале книжки, я предупреждала, что этот тезис не раз еще будет повторяться; и повторяю: кибернетика может осчастливить человечество, а может погубить его, как таковое. Все зависит от того, кто и в каких целях ее использует.

Компьютеры — ворюги. Вычислительные машины — астрологи. ЭВМ — свахи, предсказатели мод, «маклеры» по продаже недвижимости. Компьютеры, выбирающие актрису для определенной роли, что во всю историю киноискусства делал режиссер…

Все перепуталось в этом кибернетическом мире!

Чем стремительней бег науки, чем больше «жизненного пространства» она занимает, тем меньше места остается для бога, религии, суеверий, мистики. Церковь сама приспосабливается к науке — составлять гороскопы, все еще модные в западном мире, поручено ЭВМ.

Известный советский журналист М. Стуруа рассказывал, как в немом восхищении стоял он перед строем электронно-вычислительных машин в крупнейшем американском институте астрологии. И как гид знакомил его с этими машинами. Каждая из ЭВМ может составить за минуту гороскоп в десять тысяч слов; ежемесячно они составляют 10 000 гороскопов…

Компьютерами широко пользуется полиция при поимке преступников. Когда преступник — человек, изловить его с помощью кибернетической машины куда как легче, чем с помощью сыскной собаки или других «примитивных» средств. Но если вор — сам компьютер, как с ним справиться!

Никакой взломщик не в состоянии добыть такие суммы, как компьютер, причем на абсолютно легальном положении. Правда, пользоваться ими могут только специалисты, — что и делают некоторые из них в преступных целях.

Один исследователь из Кельнского университета изучил 130 известных преступлений, совершенных с помощью ЭВМ. Преступления известны, но раскрыть их практически невозможно, и львиная доля «кибернетических преступников» так и осталась безнаказанной. Ибо — где найти доказательства? В компьютер не заглянешь, как в бухгалтерскую книгу!

Западногерманский журнал «Шпигель» поместил сенсационную статью — историю преступников эпохи научно-технической революции, использующих в качестве «отмычки» для грабежей… ЭВМ! Это высококвалифицированные воры: и в смысле технического образования, и в смысле «образования» воровского. Как минимум, они инженеры или программисты. Используя свое близкое и далеко не всем доступное знакомство с ЭВМ, они совершают головокружительные преступления. И не оставляют никаких следов, никаких данных, даже для знаменитых построений Мегрэ или Шерлока Холмса. Дипломированные гангстеры остаются безнаказанными и в силу невозможности поймать их с поличным, и в силу незаинтересованности могущественных компаний, выпускающих электронно-вычислительные машины: нельзя же дискредитировать продукцию, того и гляди, отпугнешь заказчиков…

Один программист, человек «безупречной репутации», работал в вычислительном центре крупного западногерманского завода. Помимо множества других операций, здесь машинным способом начислялась зарплата сотрудникам. Внезапно и беспричинно гигантски подскочили расходы фирмы. Одновременно начал в высоком темпе обогащаться программист; правда, он легко объяснил это полученным от умершей тетки наследством. Директора фирмы не на шутку встревожились — денег утекало все больше и больше. Заподозрить бухгалтера? Так его же нет — зарплату начисляет компьютер, а он, как известно, не ошибается! Он-то, действительно, не ошибался — «ошибался» программист: закладывал в машину, ему подчиненную, данные на липовых, давно не работающих сотрудников, а деньги переводились на текущие счета в разные финансовые учреждения, открытые программистом.

Вот бы где разгуляться гоголевскому Чичикову!

Упаси бог! Я вовсе не хочу положить тень на ЭВМ — «тень» лежит на тех, кто ими пользуется в преступных целях.

И в жизни, и в науке, на производстве, и в больнице — почти невозможно перечислить все области применения электронно-вычислительных машин, незаменимых помощников человека. Иной раз и они, правда, ошибаются, но не по своей вине — то ли в программу вкралась ошибка, то ли качество машинных деталей подвело, то ли конструктор что-то напутал. По идее они не должны ошибаться. Как не должны быть орудием преступлений…

Компьютер-«нейрохирург»: американские ученые уже пытаются с его помощью (не всегда, правда, удачно) «опознавать» через вживленные электроды биоэлектрические разряды в мозге, сигнализирующие о приближении эпилептического припадка — аппарат должен выработать ответный сигнал и предупредить судорожный припадок.

На последних выборах в Англии с помощью ЭВМ предсказали результаты голосования — лейбористы, действительно, пришли к власти. Машины помогают распределять жилищную площадь в Москве, где при сотнях тысяч семей, которым улучшают квартирные условия, миллионах квадратных метров в новых домах и несчетном количестве вариантов справиться с этой задачей человеку более, чем трудно. Компьютер — сиделка при больном, пророк исхода заболеваний, объективный диагност; компьютер — художник, композитор, поэт и переводчик. В сущности, возможности ЭВМ не ограничены. Скоро, как я читала, автоматы научатся «рожать» себе подобных — уже проектируются самовоспроизводящиеся кибернетические машины.

И все-таки, как новорожденные младенцы, они беспомощны без человека-создателя. Так что машине — машинное, а человеку — человеческое.

О чем и упоминал неоднократно Норберт Винер.

Ребенок рождается на свет как раз тогда, когда ему положено. Кибернетику породило время, в котором потребности человеческого общества уже не в состоянии были ограничиться тем, чем располагали.

«Нужно иметь храбрость поверить в свои суждения, — писал Винер, — …это ведь единственное, ради чего по-настоящему стоит жить».

Храбрость создателю кибернетики понадобилась изрядная. Его сенсационная книга, вышедшая в США в 1948 году (на русском языке она появилась только через десять лет), вызвала бурю насмешек и издевательств, обвинений в безумии автора и его детища — статьи, содержащей в сравнительно малом объеме всего лишь проект новой науки. Дискуссия «быть или не быть» подняла на ноги весь научный мир: одни считали идеи Винера абсолютно нереальными, называли их «философским вывертом»; другие кричали, что вся его белиберда просто придумана для опровержения гениального учения Павлова; третьи прочили новой «науке» моментальную гибель еще до того, как она шагнет из книги в лаборатории.

На противоположном полюсе стояли «положительные эмоции»: кое-кто прямо-таки захлебывался от восторга — подумать только, «электронный мозг», он сможет со временем заменить наш собственный!

Были ученые, спокойно анализирующие состояние науки и умеющие глядеть в будущее — эти сразу признали огромные возможности кибернетики, считая, что родилась она как нельзя более вовремя.

Кстати, как раз «отождествление» машинного и живого мозга и сыграло роль в первоначальных протестах большинства представителей ученого мира: это уязвляло человека, и люди просто обиделись.

Нисколько Винер не отождествлял электронный мозг с мозгом животного, а тем более, человека! Речь шла о подобии, что, как известно, не является тождеством.

В ходе этой долгой дискуссии стало ясным другое — раз можно создавать машинный мозг, действующий по принципу мозга животных и человека, то какие уж тут могут быть сомнения в материальности этого живого мозга! Разве можно было бы пытаться копировать хоть некоторые, пусть даже единичные параметры его деятельности, испокон веков считавшиеся принадлежностью «души», если бы все это оставалось недоступным для науки уделом господа-бога.

По самой своей сути кибернетика утверждала и доказывала материальность всех проявлений человеческого мозга, включая мышление. На основе рефлексов, идущих по замкнутой дуге с обратными связями, Норберт Винер с Артуром Розенблютом создали науку об управлении и связи в животных, машинах и обществах.

О кибернетике столько написано, что, по-видимому, мало кто из читающих людей не имеет о ней хоть элементарного представления. О Винере написано куда меньше. Поэтому я немного расскажу о нем: Винере — человеке, Винере — ученом, Винере — отце кибернетики (он, правда, всегда и всюду подчеркивает, что отцов было два: он сам — математик, и друг его Розенблют — физиолог).

Я ни разу не встречала Норберта Винера, мне даже не пришлось присутствовать на его знаменитой лекции о мозговых волнах, которую он прочел в Московском политехническом музее в 1960 году. Он тогда приезжал в СССР на конгресс Международной федерации автоматического управления, встречался с советскими учеными, давал интервью советским журналистам.

Не зная Винера, но, как и многие, интересуясь его наукой, я пыталась представить себе его облик — не внешний, а внутренний. И мне казалось: Винер из породы «вундеркиндов»; науку он одолевал бешеными темпами, (впрочем, почти все талантливые математики проявляют себя очень рано); он непременно должен быть романтиком и фантазером (кто еще мог придумать такую науку!); у него хороший слог, легко воспринимающийся в чтении язык, и, должно быть, из него мог бы получиться далеко не бездарный литератор.

Позже, мне довелось прочесть статью Пивоварова о Норберте Винере и «Я — математик» самого Винера, и почти все, что мне воображалось, нашло подтверждение. Даже то, что он был журналистом и однажды написал роман «Искуситель». Только мне казалось, что он непременно должен быть еще очень молод, и в этом я ошиблась: когда он написал свою потрясшую весь научный мир книгу о кибернетике, было ему уже за пятьдесят…

Норберт Винер родился 26 ноября 1894 года в Колумбии (штат Миссури) в семье еврейского эмигранта из Белостока. Его отец — Лео Винер — был видным филологом и переводчиком книг Льва Толстого на английский язык, человеком весьма эрудированным, известным своей теорией африканского происхождения цивилизации Перу и Мексики.

А Норберт, в самом деле, был вундеркиндом, в одиннадцать лет окончил среднюю школу, в четырнадцать — высшее учебное заведение, в восемнадцать был уже доктором философии по специальности «математическая логика». Он преподавал математику в Массачусетском технологическом институте, в котором оставался сотрудником всю жизнь, был вице-президентом Американского математического общества, читал лекции в Пекинском университете, много раз ездил в Европу, выступал на международных математических конгрессах, путешествовал по миру и, ради удовольствия, писал книги по математике, издавал монографии и исследования.

Обладатель неуемной и могучей энергии, бесконечно любознательный и любопытный, безгранично целеустремленный, он считал сутью жизни — познание. Отдав науке всю свою сознательную жизнь, он не стал сухарем, не отгораживался от людей, не считал «свою» науку — единственной и неподражаемой; напротив, он искал сближения наук, взаимного их оплодотворения, чего-то, что породило бы нечто совершенно новое.

И, конечно же, Винер был безудержным фантазером (как хотите, но у математиков такое свойство, по-моему, чрезвычайнейшая редкость!). Он мечтал о создании машин подобных живому организму; вполне серьезно говорил о том, что возможность сконструировать роботов, подобных млекопитающим, не только по поведению, но и по структуре — задача отнюдь не невыполнимая; правда, оговаривался Винер, это произойдет еще не сегодня и, вероятно, не завтра, потому что знание белков и коллоидов у человечества еще недостаточное. Он считал, что нет никаких принципиальных препятствий для «путешествия» человека по телеграфу. «Тот факт, что мы не можем передавать по телеграфу форму строения человека из одного места в другое, по-видимому, обусловлен техническими трудностями и, в частности, трудностями сохранения жизни организма во время такой радикальной перестройки. Сама же идея весьма близка к истине. Что касается радикальной перестройки живого организма, то трудно найти гораздо более радикальную перестройку, чем перестройка бабочки в течение стадии куколки».

Не были фантазии Винера просто фантазиями досужего человека с никчемным воображением! Для него передача по телеграфу — не научный фокус; для него это насущная потребность человечества, нужная для освоения далеких миров, для достижения которых не может хватить человеческой жизни.

Пока Винер-романтик, Винер-фантаст развивал свои сумасшедшие идеи о будущем кибернетики, новая наука властно вошла в жизнь. Через десять лет после выхода в свет первого труда о кибернетике, никто уже не понимал, как можно было до сих пор без нее обходиться.

Кибернетика стала необходимостью.

Она расщепилась на множество дочерних кибернетик, получивших свою сферу деятельности. Так появились: кибернетика медицинская, биологическая, инженерная, экономическая, «космическая» и множество других ее близнецов. Только одна она могла удовлетворить необычные потребности общества периода научно-технической революции, да ведь и она сама — наука необычная!

Кибернетика — это искусство управлять, универсальное и точное, применимое к любому обществу, даже к «обществу» муравьев; к разнообразнейшим и сложнейшим автоматическим системам, непривычно большим по масштабам, выполняющим самые разные функции и поглощающим колоссальное количество информации.

Наверно, не будет большим преувеличением сказать, что ни одна наука во все времена существования наук не обладала такими неограниченными возможностями, как кибернетика.

Как и кто использует эти неограниченные возможности — вот в чем вопрос? — сказал бы современный Гамлет.

И Винер предупреждает: «Час пробил, и выбор между добром и злом у нашего порога».

И Винер предупреждает: ни одна наука не может так служить на благо человека; но во веки веков ни одна еще не могла быть столь просто использована для гибели человечества.

Пусть сегодня роботы-люди Чапека все еще научная фантастика, но ведь и полеты на другие планеты начались с романов Жюля Верна и Герберта Уэллса! Пусть сегодняшние «киберы» только в самом грубом приближении моделируют человеческий мозг, но ведь на наших глазах они становятся «познающими, самообучаемыми, самовоспроизводящими»! Способными к анализу внешнего мира и приспособлению к нему. Достигнув главного в подражании живому существу: самоуправления и самоорганизации, — кем станут порожденные кибернетикой — то ли машины, то ли «человеки» для своих творцов? Ведь никто не может сегодня на основании научных данных доказать, что принципиально невозможен электронный мозг такой же компактности и сложности, как человеческий.

Винер, во всяком случае, считал, что такая возможность существует.

Речь не о замене электронными мозгами человеческого мозга и не о замене людей роботами; все упирается в одно: кто будет «закладывать» программу в роботов, на что эта программа будет рассчитана, каким целям призвана служить. В конечном счете речь опять-таки о том — кто будет «нажимать кнопку».

Стремление к созданию искусственного разума и искусственной жизни — свойство кибернетики; но та огромная теоретическая и экспериментальная работа, которую нужно проделать, чтобы хотя бы узнать, как далеко можно пойти по этому пути, отодвигает свершение этого стремления в будущее, скорее всего, в далекое будущее.

Так не пресечь ли развитие кибернетики, пока не поздно?

Нет. Остановить научный прогресс невозможно и не нужно. Парадокс могущества — когда человеческая мысль в своей гениальности может вершить непоправимые катастрофы — вот что надо иметь в виду.

Измениться надо самому человеку.

Винер считает, что так оно и будет. Человек в состоянии изменить свое тело и свой мозг, свою собственную оболочку и свое сознание. И сделать так, чтобы всегда быть впереди самого совершенного робота. По-видимому, если оправдаются самые смелые гипотезы, человечество придет к биологической революции, а это будет означать преобразование всего человеческого существования.

А пока: «Вычислительная машина ценна ровно настолько, насколько ценен использующий ее человек, — пишет Винер. — Она может позволить ему продвинуться дальше за то же самое время. Но он обязан иметь идеи».

«Автомат обладает свойством, которым некогда оделяли магию. Он может дать вам то, что вы просите, но он не скажет вам, чего просить».

И, наконец, тревожное предупреждение: «Мы слышали речи, что нам нужно создать машинные системы, которые скажут нам, когда нажимать кнопку. Но нам нужны системы, которые скажут нам, что случится, если мы будем нажимать кнопку в самых разных обстоятельствах, и — главное — скажут нам, когда не нажимать кнопки!»

«Не нажимать кнопки», не допустить до того, чтобы она привела в действие необратимые силы — сегодня, пока не созданы подобные автоматы, эту функцию взяли на себя правительства. Разные правительства разных стран с совершенно различным, часто диаметрально противоположным социальным строем. Всеобщее сознательное стремление к разрядке напряженности во имя мира на Земле — это не плод внезапно возникшей любви между государствами «различных характеров». Никто не пылает любовью к стоящим на противоположном полюсе образу жизни, философии, идеологии — разрядка стала неизбежной ради сохранения самих себя. Проблема разрядки напряженности в мире — проблема «номер один» с той минуты как стало ясно: могущество средств истребления на обоих полюсах сравнялось.

По сравнению с угрозой всеобщей гибели, некоторые уступки, которые делают друг другу государства и правительства, рука которых лежит на кнопке, — сущие мелочи! Многим эти уступки вовсе не по вкусу — тем, кто живет под знаком «золотого тельца». Изо всех сил тормозят они движение за мир, надрывая глотку зовут назад «к горилле» — ослепленные и безумные, не понимают (или делают вид, что не понимают), что «холодная война» в одно мгновение может стать «горячей». И ни безумных, ни разумных она не пощадит.

Оправдываются противники разрядки лозунгом: нам нужен свободный мир, а не коммунистическая экспансия!

«Свободный мир»… Для чего и для кого он «свободен»?

Да простят мне читатели этой книги за отнюдь не научную горячность и за ту цитату, никакого отношения к науке не имеющую, которую я сейчас приведу! Мне кажется необходимым, говоря о такой науке, как кибернетика, осветить и «ненаучные» ее возможности. Они связаны с людьми — люди «делают погоду».

Вот что пишет собственный корреспондент газеты «Известия» С. Кондрашин:

«В Нью-Йорке два юнца застрелили владельца кондитерской, когда вместо яблочного пирога он предложил им датские сдобные булочки. Любитель джаза наповал убил кассира мюзик-холла, отказавшегося продать ему билет. В Чикаго один гражданин открыл стрельбу в городском автобусе, защищая право „остановки по требованию“. Не попал в водителя, но ранил нескольких пассажиров. Видя непорядок, другой гражданин, ехавший в автобусе, тоже выхватил пистолет и начал палить в стрелявшего. Не попал, но ранил еще несколько пассажиров.

В штате Мэриленд хозяин дома отправил на тот свет одного из своих гостей, заспорившего с хозяйкой. Там же муж застрелил свою жену, не позаботившуюся заправить машину…

В Вашингтоне владелец дома увидел из окна, как незнакомец бросил коробку от сигарет на идеально чистую лужайку. Подхватив винтовку… он пустил в расход неряху. В Ричмонде 17-летний подросток и 14-летняя девочка были ранены, когда их товарищи устроили перестрелку в школьном коридоре. В балтиморских школах за один месяц полиция отобрала у учеников 125 пистолетов, в лос-анджелесских — 40. Это далеко не полное разоружение не затронуло, в частности, учителей. Вместо старомодной указки они все чаще обзаводятся пистолетами для защиты от учеников.

Все эти — и многие другие — эпизоды, приведены в недавно вышедшей книге „Специально на субботний вечер“ американского публициста Роберта Черчилла. Автор перечисляет их под один рефрен: где, кроме Америки, это могло случиться?!»

Привычка хвататься за оружие… А почему бы и нет, если его можно купить так же просто, как коробок спичек!

Только в Америке? Не знаю. Точно знаю: в социалистических странах — невозможно…

Далеко я отвлеклась от темы? Да нет, не так уж далеко! Это отступление — для того, чтобы сказать: руки долой с кнопки! И саму угрожающую кнопку — тоже долой!

Кибернетика должна служить человечеству; облагораживать, а не «озверять»; она — для процветания и прогресса, как и всякая другая наука, только с большими возможностями и с более страшным потенциальным отрицательным знаком.

…Кто бы мог подумать еще так недавно, что физиология — тишайшая, наибезвреднейшая из всех наук, произведет такой переполох на планете?! А все потому, что она — изначальный «ген» кибернетики.

В тридцатых годах Артур Розенблют — мексиканский физиолог и сотрудник У. Б. Кеннона, автора теории гомеостаза, — создал методологический семинар. Здесь собрались представители разных наук, и стремление Винера знать все о науке вообще, во всяких ее обличьях, привело и его в эту необычную компанию. Он давно был убежден, что наука, на сколько бы веток и веточек она ни разделялась, есть единое древо, и рубежи, проложенные между разными отраслями, — искусственные рубежи. Эти рубежи, считал Винер, создатели того хаоса, который нас окружает и в котором ученые, прежде всего математики, обязаны найти скрытый порядок. И тогда «соседи» не станут дублировать друг друга, тратить уйму средств и драгоценной научной мысли на открытие давно уже открытых велосипедов, о которых они, однако, не осведомлены.

Попав на семинар, в мир физиологии, биологии, медицины, Винер впервые начал обдумывать синтетический подход к общим проблемам современной науки.

Собственно, тут и была зачата кибернетика.

В течение десяти лет последующей дружбы и работы с Розенблютом Винер пытался ликвидировать так называемые «ничейные территории» в науке — области, оставшиеся «пустыми» между сложившимися уже отраслями различных знаний.

И Винер, и Розенблют соглашались с тем, что узкая специализация — бедствие для развития науки. Не физик, а физик-акустик, не врач — а врач-кардиолог, не географ — а географ-полярник, не биолог — а специалист по жесткокрылым… Досконально зная свою область, узкую, как пенал, такой специалист не интересуется тем, что делается «в соседней комнате».

Говорят, что именно научно-техническая революция привела к такой узости в специализации, поскольку количество информации стало необъятным, и «нельзя объять необъятное».

Кибернетика «поломала» это. Ее авторы к такой «поломке» и стремились.

Уже нельзя сейчас представить себе, скажем, хирурга-кардиолога, не имеющего знаний из физики, химии, математики, электроники и многого другого. Или терапевта, не понимающего принципы работы ЭВМ, из которой он черпает диагнозы своих больных. «Соседние комнаты» из изолированных — стали смежными, и несмотря на действительно чудовищно большой и все растущий поток информации, работать приходится «в двух комнатах» сразу. Иного теперь не дано.

Винер постигал тайны мозга. Розенблют приобщался к математике.

Многовековые накопления физиологией качественных знаний делали ее наукой «субъективной» — факты можно трактовать в стольких вариантах, сколько ученых их трактует. Наука же должна быть объективной, то есть, получить возможность выражать знания в показателях количественных, математически точных.

Точность — вот что было необходимо физиологам, изучавшим высшую нервную деятельность, механизмы мышления и сознания. Точность и объективность оценок; числовые формулировки и количественные сведения.

Чтобы постичь мозг, следовало создать его модель, что и требовало сближения физиологии с математикой.

«Если трудность физиологической проблемы по существу математическая, то десять несведущих в математике физиологов сделают не больше, чем один несведущий в физиологии математик. Очевидно, также, что если физиолог, не знающий математики, работает вместе с математиком, не знающим физиологии, то физиолог не в состоянии изложить проблему в выражениях, понятных математику; математик, в свою очередь, не может дать совет в понятной для физиолога форме», — писал Винер.

Отсюда и идея содружества. Единственного, в своем роде…

Во время войны Винеру по долгу службы пришлось заняться изучением электромеханических систем, по его выражению, «узурпировавших» специфические функции человека: выполнение сложных вычислений, предсказание будущего положения цели при управлении артиллерийским огнем, особенно, если огонь велся по самолетам. Классические методы отжили свой век — слишком велики были скорости у военной авиации; для попадания в столь быстро движущуюся цель нужен был особый прибор, обеспечивающий механические расчеты. Прибор должен был учитывать, куда движется самолет, предвидеть его будущее «поведение», тогда как скорость его почти равна скорости зенитного снаряда; следовало знать, как станет после первого выстрела маневрировать пилот и до каких границ возможны его маневры. А это уже требовало изучения поведения человека: самолет ведет летчик, управляет огнем тоже человек; чтобы математически описать участие человека в работе управляемой им машины, — с тем, чтобы заменить потом все управление машинным, — нужно было знать характеристики некоторых человеческих функций.

И совершенно своим путем, много лет спустя, Норберт Винер пришел к тем же выводам, к которым в своей лаборатории пришел П. К. Анохин в поисках закономерностей механизмов условных рефлексов: то, что в технике называется обратной связью, оказывается, имеет исключительно важное значение в сознательной деятельности человека.

Винер рассуждал примерно так: я поднимаю карандаш, приводя в движение определенные мышцы, но я не знаю, какие это мышцы — я управляю ими подсознательно, сознательно я только беру карандаш, цель осознана, средства — нет; тут явно происходят круговые процессы, когда из органов чувств импульсы идут в мозг, из мозга снова к мышцам, а затем через те же органы чувств возвращаются в мозг. Так же передается сообщение и в управляемых машинах.

Давным-давно человек уже создавал автоматические устройства по подобию деятельности живых организмов, начиная от парового котла или часового механизма, хотя, вероятно, большинство их создателей и не подозревало об этом.

А Винер стал сравнивать функции автоматических устройств с функциями живых существ, потому что ничто на Земле не «работает» так безупречно и слаженно, как живой организм.

Это и есть тот неповторимый «стык», без которого немыслимой была бы новая наука: материальность всех функций живых существ, в том числе человека, а раз так — возможность воспроизведения подобных функций — в машинах. Никакой души, создаваемой «высшими силами», — уникально сложная работа уникально сложного, но познаваемого мозга.

То, к чему силой своей гениальной логики пришел в прошлом веке русский физиолог Иван Михайлович Сеченов, американский математик Винер применил к машинам.

Поскольку и животное и машина получают информацию из окружающей среды; поскольку и животное и машина должны, используя эту информацию, выбирать для себя правильное поведение, постольку и животные и машины должны жить в соответствии с внешней средой. Человек не является исключением: все сигналы он получает из окружающей среды, перерабатывает их и соответственно ведет себя в жизни и в обществе.

Винер в своем стремлении навести «порядок» в «хаосе» искал путей для универсального управления. Общий язык и общая методика — вот что нужно для универсального управления человеческим обществом, межпланетной станцией, компьютером — сиделкой у постели больного…

Общий язык для представителей всех разнообразнейших отраслей науки — не более разнообразных, чем «отрасли», функционирующие в мозгу человека.

Для того чтобы создавать машины, по своим характеристикам близкие к мозгу, надо, как минимум, знать эти характеристики.

В 1943 году вокруг Розенблюта собралась уже компания физиологов, хорошо знакомых с математикой и математической логикой. На полном ходу началось взаимное проникновение наук — в поисках «общего языка». Изучались синапсы — места соединений нервных волокон головного мозга; изучались вакуумные лампы в качестве необходимой детали для моделирования нейронных систем. В 1946 году в Мексике в Национальном институте кардиологии, где работал Розенблют, стали изучать рефлекторную реакцию в разных условиях и состояниях. Изучали двигательную мышцу — у кошки.

Кибернетики начали с животного.

Постепенно стало ясным, что сверхбыстрая вычислительная машина может стать идеальной моделью для решения задач, связанных с изучением нервной системы. И мозг и такая машина получают информацию по одним каналам, а передают ее по другим. Ее входные и выходные сигналы могут быть не только числами и графиками, но и показаниями искусственных органов чувств: фотоэлементов (глаз) или термометров (терморегулирующая система в организме). Другие приборы, аналогичные органам и системам животных, смогут наблюдать за работой двигательных органов машины и, замыкая обратную связь, передавать наблюдения в центральную управляющую систему, подобно искусственным двигательным ощущениям. С помощью этих средств можно построить машины со сколь угодно сложным поведением.

Сверхбыстрая вычислительная машина в принципе — та же нервная система.

«Обратные связи» сработали энергично: сперва, чтобы создать электронно-вычислительную машину, потребовалось изучение процессов в головном мозге человека; затем, чтобы изучить процессы в головном мозге человека, понадобилось создание вычислительной машины как модели деятельности мозга.

Нервная сеть в живом организме — автомат, имеющий некоторое число входов — рецепторных нейронов. Среда каким-то образом на них воздействует. Деятельность организма можно себе представить как ответы на соответствующие возбуждения. Для того чтобы ответ был возможен, любой вид возбуждения (или любое событие), вызывающий ответ, должен изменять состояние организма или автомата после того, как событие произошло. Событие, вызывающее ответ, должно быть представимо в автомате.

Автоматы, по Винеру, должны рассматриваться как системы, эффективно связанные с внешним миром потоком энергии, потоком впечатлений (приходящие сообщения) и действий (исходящие сообщения).

В живом организме впечатления объединяются, анализируются и синтезируются в центральной нервной системе; в автоматах — в центральной системе управления. Уравновешивание автомата со средой так же необходимо, как уравновешивание с ней же организмов животных и человека. В организме существует целая батарея «приборов»: «термометры», регуляторы кровяного давления, регуляторы насыщенности крови кислородом, обмена веществ и множество других. Множество разнообразных регуляторов существует и в автоматических устройствах. В организмах животных и человека, способных совершать такие же действия, как и вычислительная система, существуют идеальные реле — нейроны. Под влиянием электрических токов они обнаруживают довольно сложные свойства, но обычно ведут себя по принципу «все или ничего» — либо находятся в покое, либо возбуждены. Активная фаза, передаваемая от возбужденного нейрона к другому с определенной скоростью, как бы «исчерпывает его силы» и наступает период, когда нейрон неспособен приходить в возбуждение. Его можно уподобить реле с двумя состояниями активности: возбуждением и покоем, из которого и нейрон, и реле снова могут прийти в возбуждение.

И дальше Винер делает логическое предположение.

Он говорит: кажется вполне установленным, что после рождения ребенка в мозгу человека не образуется новых нейронов; возможно, хотя и не доказано, что не образуется и новых синапсов; правдоподобна догадка, что основные изменения порогов в процессе запоминания — суть их повышения. Если это так, то наша жизнь построена по принципу «шагреневой кожи» Бальзака. Процесс обучения и запоминания истощает наши способности обучаться и запоминать, пока жизнь не расточит основной капитал жизнеспособности.

Возможно, этим объясняются некоторые процессы старения.

Модель нейрона была создана силами первых ученых-кибернетиков. Они, естественно, встали перед такой необходимостью, коль скоро намерены были «копировать» работу своих машин с человека и прежде всего его высшей нервной деятельности. А нейрон — основа головного мозга, а человек — наилучший образец функционирующей саморегулирующейся системы. Машины, по замыслу кибернетиков, следовало создавать, по возможности, такими же совершенными и такими же способными к обучению. Винеру просто необходимо было «влезть» в самое потаенное — в головной мозг человека.

И напрасно его противопоставляли Павлову — в своих трудах Винер и сам пользовался учением великого русского физиолога: писал, что в природе вычислительных машин нет ничего несовместимого с условными рефлексами и что вполне возможно построить машину, в которой информация будет «записываться» таким же образом, как у человека.

Чтобы построить модель нейрона, надо было определить его характеристики. Но все параметры нейрона неведомы ни одному ученому в мире; те же, которые известны, чрезвычайно сложны и многообразны. Оставалось воспользоваться только некоторыми свойствами и способностями нервных элементов. Иными словами, создать модель только по основным принципам деятельности нейрона, разложив сложное на простое.

В дальнейшем создание радиоэлектронных моделей неопровержимо доказало, что программа простых правил может лежать в основе сложных форм деятельности мозга.

Те, кто моделировал нейрон, вынуждены были пренебречь многим из жизни реальных нейронов: биохимическими и биофизическими процессами, структурой белковых молекул, характером обмена веществ и многим другим. У истинного нейрона были позаимствованы главные признаки — алгоритмы, — и на основании абстрактных представлений создана теория нервной сети. Подобно геометрии, заимствующей у природы основные понятия и опирающейся на создание абстрактных представлений — треугольник, трапеция и т. д., — а затем применяющейся для решения конкретных практических задач, теория нервной сети принесла неоценимую пользу для изучения головного мозга.

Модель нейрона, как и всякая иная модель, не обеспечивает полного тождества с биологической системой — она обеспечивает тождественность в протекании процессов, для изучения которых создана.

Что нового может дать кибернетика для изучения механизмов головного мозга?

Головной мозг — сложная функциональная система, и никакое изучение отдельных его частей не в состоянии определить его работу в целом. Модель нейрона, теория нервной сети потому и завоевали популярность, что благодаря им открылась возможность постижения деятельности мозга как системы. Кибернетика способствовала изучению высшей нервной деятельности в степени, немыслимой в эру до нее. И не только способствовала — дала толчок, потому что позволила заглянуть в то, чего никто никогда не видел: в «черный ящик»— внутренний, невидимый механизм работы мозга.

Сцепление никогда прежде не стыковавшихся наук — физиологии и математики — на той самой «ничейной территории» не просто вызвало к жизни нечто, прежде не существовавшее — кибернетику; сама кибернетика создала «неразрывное кольцо» с наукой о высшей нервной деятельности.

От развития одной из двух наук зависит прогресс другой. Кибернетика создала модель нейрона и изучила его количественные признаки; изучение мозга физиологами приблизилось к точной науке; моделируя процессы самоуправления животными и человеком, кибернетика получила возможность создавать саморегулирующиеся механические системы. Вплоть до межпланетных кораблей.

Как сумел мозг человека достигнуть таких поразительных успехов в изучении и копировании самого себя?

Вероятно, права Бехтерева, предполагая, что в какой-то миг, в какой-то час «произошла общая активация мозга человечества». Выскочили, проявились, пришли в действие его колоссальные резервы…

Не может быть и речи о сведении психических процессов к процессам, происходящим в машинах, как бы совершенны они ни были, — но ведь помогли же эти машины в изучении психических процессов. Не может быть и речи об уподоблении машин человеку, — но ведь осуществляют они действия, присущие только людям.

Успехи во всю историю человечества неслыханные… Но как же далеко «копии» до «оригинала»! В чем-то дистанция между ними, вероятно, уменьшится со временем, но никогда ей не исчезнуть.

…Это я позволила себе порассуждать, в смысле человеческого общения с читателем. У меня нет уверенности, что все на свете ученые разделяют эту точку зрения. Я даже не имею возможности научно объяснить ее. Впрочем, Винер объяснил…

На практике, помимо прочего, есть весьма существенная кардинальная разница между «машинными» действиями человеческого мозга и «человеческими» действиями всякой электронной машины.

Мозг выполняет любую операцию по программе, органически связанной с ним и хранящейся в нем самом. Кибернетические машины работают по программам, созданным и закодированным для них человеком.

Надежность работы мозга не определяется надежностью работы единичного нейрона. Даже если многие составные части необратимо повреждаются, это не приводит к необратимым нарушениям деятельности мозга. Ежедневно у взрослого человека отмирают десятки тысяч нервных клеток и не вырастают вновь. А надежность всей функциональной системы полностью обеспечена, несмотря на ненадежность каждого из ее элементов в отдельности.

Неисправность любого из очень надежных компонентов электронно-вычислительной машины — и вся система выходит из строя, никакая другая деталь не примет на себя функцию той, которая выключилась.

Огромен потенциал мозга человека. За всю жизнь используется только малая толика творческих возможностей. Колоссален разрыв между тем, что дано человеку природой, и тем, что он успевает реализовать. Зачем же нужны такие мощные резервы?

Быть может, в расчете на потребность будущего человека в будущей, совершенно иной среде? Быть может, наступит время, когда для решения непостижимых для нас задач и принятия неведомых решений понадобится больший потенциал мозга? На сколько поколений и до каких пределов прогресса запрограммирован наш мозг? Или, по мере использования имеющихся резервов, природа будет пополнять их? И тогда возможности человеческого мозга практически беспредельны?

Если бы знать!..