Тени. Книга 1. Бестиарий

Глава 9 КТО ОТ ЗАЙЦА УШЁЛ?

Майнц, Германия

5 марта 1999 года

Время застряло на бездорожье. Рабочая неделя подошла к концу, стрелки часов крутились не медленнее, чем обычно, но как будто на месте — ничего не происходило, ничего не менялось.

Третий день Ян ждал разговора с профессором Фальцем, но телефон молчал, а надоедать звонками в музей и мучать ни в чём не повинную билетёршу — увольте! От того, что скажет любитель волшебных фигур, зависело, удастся ли Яну выкрутиться без лишних потерь из передряги, начавшейся в «Шереметьево» в последний день февраля. Нет денег — нет заказов — нет доставки — работа не выполнена. Потеря лица, штрафы и контрибуции. Нельзя ехать — нет доставки — работа не выполнена…

Виталий тоже не добавил оптимизма: когда Ян сам разыскал его в офисе «Эйртранса», тот сказал с интонацией махрового заговорщика, что сейчас перезвонит с другого телефона. Что и сделал минуту спустя. Неохотно признался, что новости есть, и их, как водится, две.

— Начни с плохой, — попросил Ян.

Но Виталий начал с хорошей:

— Документы твои из милиции забрали.

Новость была просто отличная, лучшая из всех вообразимых, что же тогда он так мнётся?

— Только забрали не мы.

Очень вкратце, поскольку и сам знал не много, Виталий изложил ход событий. Какая-то проверка в аэропорту — то ли спецоперация, то ли чистка в рядах. Линейщик, с которым Виталий успел два раза встретиться, и с которым завязалась торговля за содержимое папки с конвертами, скоропостижно свинтил в отпуск за свой счёт, а паспорт Яна Вана вместе с папкой переместились не куда-нибудь, а в ФСБ.

Спокойствие, только спокойствие!

Виталия на работе навестил товарищ в штатском, эдакий ферзь лубянский, в звании полковника, между прочим. Свиридов, Илья Ильич. Добродушный до мурашек. Расспросил, что к чему. А как ему отвечать? — Виталий к такому повороту не готовился. Начал запираться — всё добродушие гостя мгновенно рассосалось. Рассказал, из-за каких мелочей порой закрывают турфирмы. Как тяжело после кризиса в этой отрасли трудоустроиться. Напомнил Виталию, какой у него штат, включая тех зарубежных гидов, о которых даже главбух не знала.

Сначала показалось, что всё сведётся к шантажу и выколачиванию сумм, превышающих содержимое «ничейной» папки, но нет. Свиридов объяснил, что у него в этом деле свой интерес. Случившийся в воскресенье инцидент в аэропорту для милиции — нож вострый. Изъятие документов не задокументировано, а это хуже, чем воровство. Если Ян сейчас вернётся, то только сыграет ментам на руку — из него быстро вытрясут нужные подписи на чём надо и прикроются этими бумажками в своё оправдание. А тогда не избежать открытия дела по валютной статье, никакими кулуарными переговорами ситуацию уже не исправишь, всё будет у всех на контроле.

Если же Ян пока побудет за рубежом, то предъявленные милиционерам недочёты в работе вскоре возымеют силу и приведут к административным решениям, кое-кто получит по шапке, а фээсбэшники получат галочку о выполненном задании. Вот тогда паспорт и папку можно будет заявить как утерянные, а потом сразу же оформить счастливо нашедшимися. Что и закроет все вопросы, как будто ничего и не было.

— Так что сиди там, — резюмировал Виталий. — Возвращаться пока даже не думай, ясно?

— Виталь, — попытался возразить Ян, — я же не просто твой гид. У меня перед кучей людей обязательства. Как — не возвращайся?

— Переведу тебе командировочные на карточку, — буркнул тот. — Продлю страховку. На две недели, а там посмотрим.

А что ещё он мог сказать — все в одной калоше!

Ян нашёл в Майнце отделение международной курьерской службы. Собравшись с духом, отправил все заказы в Москву раздельными посылками на адрес своего однокурсника Феди Прокофьева, надёжного человека. Перезвонил ему, обрисовал ситуацию без подробностей. Потом пересчитал средства — весь ожидавшийся заработок, и даже чуть больше, ушёл на непредвиденные почтовые расходы.

И ещё оставался невыполненным заказ Арсена Давидовича, но по нему всё упиралось в ответ профессора Фальца.

Ян почему-то не мог стереть из памяти случайно попавшегося на глаза человека — водителя «БМВ» на бензоколонке. Странный взгляд, пойманный на какую-то долю секунды, напомнил Яну о человеке с табличкой «Quo Vadis» в аэропорту. И там и там это было осмысленное внимание, уделённое персонально ему, случайному прохожему-проезжему иностранцу. Ян считал, что чувствует, когда на него смотрят — эта способность в той или иной степени присуща каждому, но у Яна она была развита гипертрофированно.

А как только он начинал думать об этом, так и начинало казаться, что теперь за ним следят все и отовсюду. Стоило выйти на улицу, «взгляд» прилетал из машины, припаркованной чуть не в двух кварталах. Достаточно было пройтись пять минут пешком, и среди окружающих прохожих обязательно находился кто-нибудь, провожающий Яна глазами.

Но, по крайней мере, никаких фантомов за окнами больше не появлялось, уже одно это не могло не радовать. Ян старался поменьше времени проводить за своими мыслями и, когда оставался один, тут же утыкался в книжку. Телевизор не спасал — череда бессмысленных картинок лишь наталкивала на какие-то ассоциации, и мозги сразу же сворачивали на неправильный путь.

Скучать Яну, правда, не приходилось. Наталья Андреевна вжилась в роль инициативной туристки, так что в четверг они совершили набег на достопримечательности Майнца, славно потоптавшись по музеям, обозрев полдюжины соборов, а ближе к вечеру проникнув на закрытую дегустацию рейнвейна для членов общества книголюбов имени Гуттенберга.

В процессе дегустации они попытались перейти на «ты». Но когда Ян сбился и «выкнул» в одиннадцатый раз — а они считали! — то было принято стратегическое решение придерживаться устоев девятнадцатого столетия, ведь в этом куда больше шарма, чем в хаотичном использовании местоимений, продемонстрированном только что Яном Ваном.

Пятница началась с осмотра средневековых кораблей и, конечно, посещения музея книгопечатания — побывав прошлым вечером в обществе книголюбов, не сходить в такой музей было бы неуважением к гостеприимному товарищу Гуттенбергу.

Константин Эдуардович так и зависал в Штутгарте. Ян не вдавался в расспросы, но по косвенным признакам понял, что тот представляет какую-то компанию, занимающуюся производством бытовой химии, и обеспечивает закупки ингредиентов… Этой информации было более чем достаточно — главное, что суровый Константин Эдуардович оставался где-то далеко, и подольше бы так, таблицу Менделеева ему в руки! Наверное, это было не очень хорошо по отношению к Наталье Андреевне, но Ян предпочёл бы сохранить такой расклад до последнего дня своей работы.

Ближе к вечеру пятницы появились новые вводные под кодовым названием «Вальдемар». Как он сам объяснил своё спонтанное появление, «решил заехать по пути с работы». Поскольку от франкфуртской студии, где шли его репетиции, до квартиры на Остендштрассе дорога пешком занимала минут пятнадцать, появление Вальдемара в городе Майнц Ян воспринял как нечто само собой разумеющееся. Он и сам бы такой дорогой ездил!

Увидев Наталью Андреевну, Вальдемар исподтишка поделился с Яном своим «Вау!» — а, будучи представленным, окаменел лицом и первые пять минут даже перестал шутить. Потом, правда, всё пошло на лад, и весь оставшийся вечер он нагонял упущенное.

Некий дискомфорт чуть было не возник при выборе места, где поужинать. Ян опасался, что Наталья Андреевна затащит их в какое-нибудь пафосное заведение. Ян уже прикидывал, как и на чём ему сэкономить в ближайшие две недели, и удар по бюджету в виде ужина с устрицами и дорогими винами в таких обстоятельствах был бы крайне нежелателен. В схожих обстоятельствах находился и франкфуртский представитель творческой интеллигенции, обычно посещающий репетиции на своих двоих не из любви к спортивной ходьбе, а по гораздо более прозаическим причинам.

Но волноваться оказалось не о чем. Наталья Андреевна быстро сориентировалась в социально-экономическом раскладе, в результате чего общее собрание единогласно постановило, что «хороший дёнер-кебаб лучше посредственного айсбана[24]», а неподалёку от университета Гуттенберга очень удачно нашлось подходящее турецкое заведение.

И был пир горой, и было веселье. Ян и Вальдемар поймали «волну позитива» и укатали на ней — до слёз! — поймавшую их кураж Наталью Андреевну. Даже скромная маленькая турчанка-официантка, принимавшая у них заказ, ближе к подаче горячего уже начинала откровенно ржать, едва приближаясь к их столику. А что, спрашивается, ей смеяться, если она даже по-русски не понимает?

Когда Вальдемар начал намекать, что пора бы ему уже знать честь, ум и совесть, Ян предложил довести Наталью Андреевну до отеля, а потом вдвоём прогуляться до вокзала. Однако она неожиданно напросилась к ним в компанию.

У Яна промелькнула мысль, что Наталья Андреевна не хочет его одного никуда отпускать. Над этим стоило поразмыслить — Ян сходу не смог вспомнить, оказывался ли он хоть раз за последние двое суток вне отеля без неё.

Нет, ему нравилось постоянное присутствие Натальи Андреевны где-то рядом, просто это становилось несколько необычным, нетипичным, странным… Ян не мог подобрать определения. И в среду и в четверг он предпринимал попытки дозвониться Инге — лишь чтобы нарваться на очередную отповедь Ираиды Аркадьевны и пятикратно повешенную трубку. Он, конечно, не отчаялся — Ваны не из таких! — но как-то смирился, что решение этой проблемы придётся отложить до возвращения в Москву. То есть, по нынешним раскладам, на неопределённое время.

Самое неприятное, что пытаясь вызвать в памяти Ингу, чтобы поговорить хотя бы с её воображаемой копией, Ян неизбежно вспоминал с ней в комплекте и её злокозненную маму: «Потрудитесь усвоить эту несложную мысль, молодой человек!» — таким образом, получалось, что он отрезан от своей девушки даже в фантазиях.

Собственно, выйдя из кебабной, он и начал «прокручивать», всё дальше выпадая из общего разговора, пока Вальдемар не прекратил это безобразие быстрым и болезненным тычком под рёбра. Случилось это, правда, уже совсем на подходе к поезду.

— Как твоя пьеса? — быстро отозвался на критику своего поведения Ян. — Есть продвижение в читках?

— Ну, если считать продвижением то, что Женька купил беруши, то, несомненно!

— Судя по твоим отзывам, беруши не сильно повлияют на его способности к восприятию.

— Погоди, это надо записать! Я на ходу не умею!

Вальдемар остановился ровно в дверях вокзала, и пока его толкали и пихали, ойкал, но набивал фразу в телефон.

— Начинаю вводить в текст элементы хоррора, — поделился он радостью, потирая ушибленное плечо.

Наталья Андреевна глупо хихикнула.

— Специально для слабо-чувствительных? — уточнил Ян. — Чтобы ты ни говорил, всё-таки Ойген — твоя целевая аудитория!

— Хватит говорить глупости, — голосом старой учительницы сказал Вальдемар. — Ойген и театр ортогональны.

— Ой! — испугалась Наталья Андреевна. — Это кто вас таким выражениям научил?

— У них на Остендштрассе нездоровый климат, — объяснил Ян. — Флюиды ортогональности растворены в воздухе.

— Я вот сейчас уеду, — предупредил Вальдемар, — и вы лишитесь шанса узнать про хоррор в водевиле и оперетте!

— Давай уже! — Ян махнул рукой: всё равно же прочитает!

Вальдемар искренне оживился — хотя, казалось бы, куда же ещё-то?

— Ну, исключительно в виде примера:

Он оживлял ритмичную и громогласную декламацию широкими взмахами рук. Потоки пассажиров огибали его по широкой дуге — попасть под аккомпанирующую руку поэта никого не прельщало.

Интересно, а есть ли такая наука — человекодинамика, подумал Ян. О движении толпы — как аэродинамика или гидродинамика, только относительно перемещающихся людей. Как правильно входить в метро в час пик, как двигаться вдвое быстрее средней скорости потока. Яну хотелось отвлечься, соскочить на любые посторонние размышления — потому что мрачные глупые стихи опять взбаламутили в нём холодный осадок, донный ил событий последних дней.

Ян сглотнул комок в горле.

— А у тебя разве пьеса в стихах?

— Что значит «пьеса»? — возмутился Вальдемар. — У меня, что, только одна пьеса?

— Есть ли у вас план, мистер Фикс? — вспомнил Ян когда-то любимый мультфильм.

— Что за «стеклянные люди»? — улыбаясь, немножко резко спросила Наталья Андреевна.

— Так… э-э… — Вальдемар бросил взгляд на угрожающе шевелящего бровями Яна, и быстро скорректировал ответ. — Примитивная рифма к «на блюде». Да и вообще — часто ли творец знает, что творит?

Он, подмигнув, пожал Яну руку и перешагнул с перрона в вагонный тамбур.

— Оставляю вас не по своей воле, но лишь в силу неблагоприятно сложившихся географических обстоятельств! Франкскую крепость нельзя надолго оставлять без присмотра — обветшает!

— Было приятно… — Наталья Андреевна шутливо помахала ему кончиками пальцев.

— Хорошо, что вы первая об этом сказали! — расплылся в донжуанской улыбке Вальдемар. — А то я всё стеснялся и никак не мог подобрать слов для достойного выражения схожей идеи…

Поток его красноречия смогли прервать только сомкнувшиеся двери поезда. Вальдемар прижался лбом к стеклу и, пока состав начинал набирать ход, ещё успел показать экспрессивную пантомиму: Наталье Андреевне — о том, что Ян — отличный парень и лучший гид в окрестностях, не теряйте времени и путешествуйте до упаду, тут полно всего интересного; Яну — дежурное пиши-звони-не-пропадай, а также будь молодцом, веди себя хорошо; и им обоим — хорошо вам, остаётесь тут, а я, несчастный, уезжаю!

На обратном пути Наталья Андреевна взяла Яна под руку и поймала ритм его шага. Когда они вышли из вокзального здания, у неё зазвонил мобильный.

— Да.

Она замолчала почти на минуту, потом повторила:

— Да.

Наверное, это был типичный «долгий разговор». Наталья Андреевна только слушала, и они успели пересечь площадь и выйти на Рёмервалль, прежде чем она произнесла следующую реплику:

— Я поняла.

После чего, не прощаясь, нажала на сброс.

Ян не смог понять, был этот звонок «хорошим» или «плохим».

— Отличный у вас друг, Ян! — сообщила Наталья Андреевна.

— Вы ещё Ойгена не видели, — похвастался Ян, — дуэтом они вообще ураган.

У самого отеля, медленно обогнав их, по улице проехала легковая машина. И снова, снова — словно кто-то тронул за плечо. Ян присмотрелся к уезжающей «ауди», потом невзначай оглянулся, а когда и позади не увидел ничего необычного, то посмотрел на Наталью Андреевну. Она смотрела на него очень внимательно, но тотчас опустила глаза и спросила:

— Что-то случилось?

— Нет, — пожал плечами Ян. — Просто жду важного звонка, а всё никак.

— Работа шпиона — это ожидание! — улыбнулась она.

— Чьё это?

— Ле Карре. А сами позвонить не можете?

— Не тот случай. У вас, я смотрю, наоборот — звонок за звонком? — он потянул на себя дверь и пропустил её вперёд.

— Да нет, — она пожала плечами, — не всё время. Это Костя позвонил. Сказал, что срочно улетает в Москву. Завтра рано утром из Мюнхена. Так что я совершенно свободна!

Произнесено было так, что у Яна сбилось дыхание. «Я совершенно свободна». Очень двусмысленно и…

— Вот так вот: бросил муж жену на чужой территории! — он неуклюже попытался пошутить, чтобы скрыть замешательство.

Наталья Андреевна переспросила слегка удивлённо:

— Муж?

— Дурацкая шутка, — извинился Ян.

— Нет, я про мужа не поняла.

— Константин Эдуардович.

— Костя?! — она рассмеялась. — A-а… Поняла. Ян, а давайте выпьем вина? Мне, похоже, надо открыть вам одну государственную тайну, а я сначала хочу красного вина.

Они забрали у портье ключи. Ян попросил его пройти в бар и отпустить бутылку вина.

— Пить будете здесь за столиками? — уточнил педантичный портье.

Ян оглядел небольшой холл, вопросительно посмотрел на Наталью Андреевну.

— Что он спрашивает?

— Здесь ли будем пить.

Она нахмурила брови:

— Мне здесь не нравится.

— На вынос, — ответил Ян хлопочущему за барной стойкой портье.

Тот кивнул, поставил на поднос открытую бутылку, два бокала и вазочку с фисташками и орехами. Передал его в руки Яну с почтительно-одобрительным полупоклоном.

— Пусть запишет на мой номер, — подсказала Наталья Андреевна.

— Ещё чего, — сказал Ян.

Комната была проветренной и идеально убранной. Ян находил её такой каждый вечер, когда возвращался после ужина, в каком бы беспорядке не оставил, убегая с утра. Как будто и не жил тут. Было в этом что-то мистическое.

Он долго не мог расставить на столе композицию из двух бокалов, бутылки и вазочки. Потом долго соображал, каким боком повернуть разлапистый стул с подлокотниками, единственный движимый элемент мебели: то ли спиной к двери, и тогда будет неудобно его обходить, то ли спиной к окну — и вдруг тогда Наталье Андреевне будет дуть в спину. Оставил у окна — ну скажет же, если что.

Она на минуту отлучалась к себе в номер, но вот уже встала на его пороге.

— Прошу! — шутливым жестом Ян пригласил её войти.

Наталья Андреевна устроилась в кресле, приняла из его рук бокал. Он сел на край кровати и тоже взял бокал. Образовалась неожиданная пауза.

— За победу? — улыбнулась она.

— За нашу победу! — подхватил он.

Вино оказалось совсем лёгким, даже непонятно, что красное.

— У вас была великая тайна, — напомнил Ян.

— Да, — она на секунду задумалась. — Меня так поразила одна мысль, когда мы стояли внизу на ресепшен, я взяла таймаут, чтобы лучше её сформулировать… Ой, а можно я пересяду? — Наталья Андреевна поёжилась и кивнула на окно. — Дует! Пустите на мягонькое?

Ян подвинулся, она села рядом.

— И какая же идея? — они чокнулись и выпили снова, Ян дотянулся до бутылки и наполнил оба бокала. — Это когда я вас чем-то рассмешил, вы идею сгенерировали?

— Представьте себе!

— Я весь внимание.

Ян вдруг почувствовал, что его лихорадит. Прямо потряхивает изнутри. Хорошо, что дрожь не перешла в руки.

— А идея проще простой. Вот здесь есть отсутствующий человек — Костя. Но все наши действия проистекали с оглядкой на него, так?

— Наверное. Он же должен был приехать…

— Даже не в этом дело. Самим фактом своего существования отсутствующий человек вносил поправки в поведение присутствующих.

— Погодите… А Вальдемар разве рассказывал сегодня про свою пьесу?

— Да, читал стихи. Про паутину и стеклянных людей.

— Нет, другую! Про отсутствующего героя.

— Не получилось у меня складно рассказать, — вздохнула Наталья Андреевна. — Ладно, опустим философию. Ян, Костя — не мой муж.

Упс, как говорят у нас в Коннектикуте.

— Как так? — не нашёл более внятных слов Ян.

— Костя — мой двоюродный брат. Старший, к сожалению. Поэтому любит покомандовать. Смотрю, я здорово встряхнула вашу картину мира? Давайте выпьем. У меня есть тост!

— Давайте.

— Нет, так не пойдёт! Выпрямитесь как на торжественном приёме! Тост очень формальный будет.

Ян сделал серьёзное лицо, это было не сложно. «Я совершенно свободна». Надо же.

— Милый Ян! — строго сказала Наталья Андреевна, тут же оттенив это ослепительной улыбкой. — Хочу вас поблагодарить за прекрасный экскурсионный тур, высокое качество обслуживания и персональное внимание всем вашим туристам…

— А почему сейчас? — вмешался Ян. — Программа ещё не завершена. И мне тоже очень приятно, Наташ…

— Тсс! — она прикоснулась указательным пальцем к его губам. — Я в девятнадцатом веке! Меня зовут Наталья Андреевна. Мне так больше нравится, граф!

Она отодвинула палец, но Ян всё ещё чувствовал его оттиск на серединке губ.

— Потому что потом может оказаться как-то по-другому, — сказала она, — но это будет потом.

Они сделали ещё по глотку. Наталья Андреевна забрала бокал у Яна из рук и вместе со своим поставила на стол. После чего повернулась к нему, приблизилась и тихонько поцеловала. Она была на вкус как вино.

Казалось, что Наталья Андреевна отстраняется от него, и Ян её не удерживал, но получалось всё наоборот: он лишь сильнее прижимался губами к её губам, соскальзывая в нежное приникающее объятие как в прогретый солнцем бассейн с водной горки. Ему почудилось, что это было мимолётное соприкосновение, и что он давно уже отпрянул, но нет же — вот под рукой тонкий шёлк блузки, раскалённый изнутри жаром её близкого тела. А когда все резервы отклонения были исчерпаны, она вдруг двинулась ему навстречу, раскрывая поцелуй бутоном невиданного цветка, медленно запуская пальцы в его и без того взъерошенные лохмы, сходя на него нежнейшей лавиной.

Ян не очень разобрал, в какой момент мир завалился набок, и теперь они парили лицом друг к другу у вертикальной белой стены не расстеленной постели, и сминали головами податливые облака подушек, и подбирались любопытными руками ко всему, что оказывалось в досягаемости и требовало прикосновения. Её шелковисто-гладкая нога подтянулась к животу, вплелась куда-то между его коленок, спрятанных под грубой как наждак джинсой — и мир снова крутанулся, оставив их лежать в полосе прибоя, прижатых грудью к груди, животом к животу, губами к шее, уху, подбородку, щекочущим волосам… Её рука пропорхнула по его груди, и ткань рубашки растворилась, давая его коже соприкоснуться с её кожей напрямую, до мурашек и разбегающихся по телу искр.

Ян хотел попросить: «Подождите!» — но, как тыщу лет назад предупреждал Виталий, на «тéканье» совсем не хватало временного ресурса, особенно если к этому ещё и прибавлять длинное как складная лестница «Наталья Андреевна!» — а более простое и очевидное «Подожди, Наташ!» даже не пришло ему на ум, и он выдохнул: «Секунду!» — изо всех сил оттолкнув её от себя — а на самом деле лишь осторожным предупредительным прикосновением открытой ладони подтвердив свою просьбу: секунду!

Она сказала «Конечно!» — но забыла при этом выдохнуть воздух, и Ян прочёл это «конечно» с её губ, слишком близких, чтобы можно было подняться с постели, минуя их пряное прикосновение. Он вывалился из плывущего негой горизонтального мира в холодный и чопорный вертикальный, лампы покачнулись, пока вестибулярный аппарат справлялся с гравитационными перекосами, а потом он шагнул к подсвеченной у горизонта двери ванной комнаты.

— Приходи быстренько! — полушёпотом напутствовала Яна Наталья Андреевна, изгибаясь и потягиваясь бесконечно продолжительным телом, выскальзывая из последних остатков одежды, не унесённых стихией раньше, распластываясь по горизонтальному миру от края до края, провожая его светящимся взглядом, от которого начинал миражом подрагивать воздух…

Щёлкнув ключом, Ян переступил с холодного кафеля на брошенный перед душевой кабиной пушистый коврик, повернулся к зеркалу и включил воду на полную.

Ему хотелось кричать. От восторга, от растерянности, от ужаса.

Он старался писать историю своей жизни так, чтобы более поздний Ян не корил своего молодого предшественника за сделанное или несделанное. Выбор чаще всего бывал бинарным, да-нет, железнодорожные стрелки. По одному из путей составу катиться дальше, другому — остаться в несбыточном, заржаветь и зарасти березняком, через пару лет и не найдёшь.

Но сейчас будто кто-то перевёл стрелку без его ведома, и весь состав на полном ходу мчался в выбранную этим кем-то неизвестность. Кто знает, может быть, это правильный путь… Но это точно не его выбор. У него не было времени… совсем-совсем.

Отмотать бы всё на три дня назад. Так не бывает, но всё равно — как-то выскочить из невозможного выбора, в котором не просто состав повернёт налево или направо, а сам Ян Ван разделится на две половинки, одну из которых обязательно придётся убить.

Переносица горела огнём, стальные поршни молотили от бровей к вискам. Не хочу, не хочу, не хочу никакого выбора, ни такого, ни другого, проще исчезнуть, будто и не было никакого Яна Вана…

Он плеснул себе в лицо ледяной водой, но нарастающую головную боль это не остановило. Посмотрел на себя в зеркало — и его опять накрыло чёрной волной страха, на долю секунды показалось, что оттуда наблюдает кто-то другой. Вижу тебя, Ян! В закрытой комнатке на него было некому смотреть, но чьи-то глаза следили за ним, и этот невидимый взгляд был враждебным. Опасность подступала всё ближе.

Он тщательно вытер руки и лицо, отодвигая необходимость выйти из ванны. Осторожно повернул ключ и потянул дверь на себя.

Наталья Андреевна, прекрасная настолько, что её не с чем оказалось сравнить, идеальная в каждом изгибе, обнажённая лежала на кровати, сладко улыбаясь во сне.

«Лучшее, что сейчас можно сделать», — повторял он, как мантру.

Ян достал из стенного шкафа запасное одеяло. Секунду помешкав, осторожно прикрыл Наталью Андреевну, боясь разбудить.

«Лучшее, что сейчас можно сделать».

Набросил куртку. Сумка оказалась закопанной под ворохом снятой одежды, и он не стал рисковать. Кошелёк и паспорт лежали в куртке, этого бывает достаточно для всех случаев жизни. Взял с пола ботинки, босиком вышел за дверь.

Наверное, он забавно смотрелся со стороны, этот Ян Ван. Но у того, кто действительно мог наблюдать за ним издалека, с чувством юмора было не ахти.

— Давай его сразу обо всём спросим, — предложил Энвер.

Кто это говорит, подумал Петер, он сам или Бык?

— Пронар велел привезти мальчишку живым.

Энвер не ответил, лишь заиграл желваками и крепче взялся за руль. В руле что-то хрустнуло.

— Машину не порти, — сказал Петер.

Фургон «Аллес Гут Логистик» свернул на узкую улицу с односторонним движением. Взвизгнув тормозами, остановился у тротуара под знаком «Стоянка запрещена». Ну, никто и не собирался задерживаться здесь надолго.

— Он там, Гончий? — спросил Энвер.

После смерти Фитора его было не узнать. Вроде едва терпели друг друга, но гибель соперника боец переживал больше остальных. Особенно после того, как Гончий привёл людей пронара к заброшенной шахте, где Фитора и нашли — страшного, изувеченного, не похожего на человека.

— Гончий, он там?

Петер равнодушно пожал плечами:

— Кто?

Пёс ведь дал ему направление: Майнц, центр, гостиница «Ам Рёмервалль», из холла вверх по лестнице, там направо, дверь в торце — что ещё нужно? Пойти и прийти.

Сосредоточенные и целенаправленные, они на крейсерской скорости преодолели проезжую часть и мощёную плиткой дорожку, ведущую к стеклянным дверям отеля.

Миновал час ночи, дверь была заперта. Энвер поленился звонить ночному портье и дёрнул за дверную ручку. Она оказалась крепче, чем личинка замка. Свет в холле был экономно погашен, только пара врезных лампочек разгоняла тьму над стойкой ресепшена.

Ночной портье, встрёпанный со сна и изрядно напуганный, не нашёл ничего умнее, как крикнуть им:

— Эй! Уважаемые! Вы из какого номера?

Энвер сразу свернул к нему. Петер уже был у лестницы.

— Мест нет! — пискнул портье, глупая кукла. — Караул!

— Ну что ты нервничаешь? — спросил Энвер. — Мы на минутку, сейчас уйдём. В полицию не звони — всё равно приехать не успеют.

Портье тут же вцепился в телефонную трубку, прижал её к груди, выпучил глаза, и вообще вёл себя неосмотрительно. Энвер подцепил на палец витой провод, идущий от трубки к аппарату, подтянул поближе к себе. Взялся за провод обеими руками — демонстративно, самыми кончиками пальцев, — и аккуратно разорвал его надвое. Показал портье: «Тсс!» — и поднялся вслед за Петером на второй этаж.

Гончий стоял в конце коридора у двери номера. Вид у него был обескураженный.

Энвер кивнул: что, мол?

— Его тут нет, — удивлённо ответил Петер. — Он ушёл, а я не почувствовал… Пёс не почувствовал, понимаешь?

— Давай хотя бы проверим, — Энвер попытался отодвинуть его в сторону, чтобы открыть дверь, но Гончий не отступил.

— Мальчишка в поезде, — сказал он. — Едет на юго-восток. Нам надо туда.

Они сбежали по лестнице вниз.

Портье прятался за конторкой, так и не выпустив из рук бесполезную телефонную трубку.

— Пока, красавчик! В другой раз зайдём, — ободрил его Энвер.

Петер сел за руль сам. Фургон кашлянул выхлопом и тронулся в путь. С момента остановки не прошло и четырёх минут. Правила дорожного движения были полностью соблюдены.

А Наталья Андреевна спала чутко и совсем некрепко. Каждый раз, когда она просыпалась, её окружала залитая солнцем дубовая роща, с высокой шальной травой между редко стоящими деревьями, с кущами бузины в овражках, маленькими быстрыми ручьями. Что-то, что она уже считала своим и всегда держала при себе, вдруг непонятным образом терялось, и она начинала кружить в поисках между корнями дубов-великанов, упёршихся кронами в небо. Наконец, она замечала, что нечто золотистое движется совсем рядом, едва приминая не знающую покосов траву и прокладывая в ней быстро исчезающую дорожку. Но стоило заторопиться следом, как золотистое исчезало из виду, пряталось за кустами и за стволами деревьев, а саму Наталью Андреевну охватывала непреодолимая сонливость, пока она не падала с ног, где придётся, и не закрывала глаза.

Наталье Андреевне предстояло окончательно проснуться поздним-поздним утром, голышом, в широкой двуспальной кровати смутно знакомого гостиничного номера, и по крупицам собирать воспоминания о прошедшем дне, безуспешно пытаясь восстановить полную картину событий.