Замороженные деньги

Перевод с английского Н. Трауберг

Глава 1

1

Сержант, сидевший за своим столом в небольшой парижской полиции, был так спокоен, вял и неповоротлив, словно его изготовили из нутряного сала. Роджет[43] в своем толковом словаре нашел бы для него выражения «вялый, бесстрастный, тупой», которые нимало не подошли бы стоящему перед ним молодому человеку, напоминавшему скорее кота на раскаленной плите. Лингвист применил бы к Джерри Шусмиту слово «прыгучий», а сторонний наблюдатель решил бы, что его подвергают пытке, которая заменила во Франции так называемую «третью степень».[44]

Однако волновался он по более прозаической причине. Завершая отдых в Париже, он потерял бумажник, где лежали ключи от временной его квартиры. Беспокоила же его мысль о том, где он будет ночевать, если бумажник не нашли.

Пока это было неясно. Сержант, ставивший печати в том ритме, в каком играют на ударных инструментах, от дела не оторвался. Неудобно мешать серьезным людям, но Джерри чувствовал, что придется.

— Pardon, monsieur, — сказал он.

Сержант оторвался от бумаг. Если его удивило, что он не один, он этого не выказал. Как мы заметили, его лицо не выражало эмоций.

— Да?

— Я насчет бумажника. Потерял, знаете…

— Вон та дверь. К секретарю.

— Я там был, меня послали сюда.

— Правильно. Сперва — он, потом — я.

— Если я опять к нему пойду, он опять пошлет к вам?

— Конечно.

— И вы все равно…

— Вон та дверь.

— А он пошлет?

— Конечно.

— А вы пошлете к нему?

— Когда речь идет о пропаже личных вещей, так положено.

Джерри задрожал, падая при этом духом, ибо он понял, что перед ним — несравненная французская бюрократия. Там, где Лондон и Нью-Йорк скользят по поверхности, галлы идут в глубину. Известно, что французский чиновник может в рекордный срок довести до седых волос, которые клиент немедленно начнет вырывать.

— О, Господи! — вскричал Джерри. — Карусель какая-то!

Сержант заверил его, что никогда не катался на карусели.

— Зря, — сказал Джерри, — попробуйте. Будете чемпионом, хотя секретарь — серьезный соперник. Хорошо, я пойду к нему — а потом куда? К Брижит Бардо?

Секретарь терпеливо объяснил, что мадемуазель Бардо не связана с полицейской службой. Джерри его поблагодарил.

— Пока я с вами, — прибавил он, — сообщу, что потерял бумажник. В нем деньги и ключи. К счастью, паспорт и билет — при мне, а то бы не смог вернуться в Лондон.

— Вы англичанин?

— Да.

— По-французски неплохо говорите.

— Поднабрался, знаете ли. Много читаю.

— Ясно. Акцент — мдэ, м-м, но понять можно, можно. Значит, бумажник. Где утерян? Время суток?

Джерри подумал.

— В кино, вроде бы. Наверное, оставил в зале.

— Кинотеатр, название?

— Ну, тут, рядом.

Сержант впервые проявил какие-то чувства.

— Это я знаю, сам хожу. В свободное время. Что там идет?

— Не помню, как называется. Такая, знаете, цветочница, стала знаменитой актрисой. Что-то у нее эдакое в глазах. А потом узнали, что один глаз — стеклянный. Сами понимаете, что вышло!

— Это новый. На той неделе я смотрел про девицу. Влюбился в нее один тип, очень развратный, и она решила его исправить. Ну, он исправился, пошел в монахи, а она — на панель. Смеялся, чуть не лопнул. Во напортачили, а?

Джерри согласился, что герои фильма внесли в свою жизнь порядочную путаницу, но, по своей односторонности, вернулся к главной теме. Приятно поболтать об искусстве, и все же — дело есть дело.

— А вот бумажник… — начал он.

— Мдэ…

— Если вы помните, я его потерял.

— Помню. Из чего изготовлен?

— Такой, знаете, кожаный.

— Точнее.

— Крокодиловый, что ли.

— Окраска?

— Коричневый, знаете, красноватый.

— Так. Размеры?

— Дюймов шесть в длину.

— Надпись есть?

— «Д. Ш.», золотом.

Сержант вспомнил, что именно такой бумажник ему принесли из кино минут пятнадцать назад, но уважающий себя француз, если он служит в полиции, не позволит таким пустякам нарушить мерный ритм дела.

— Ключи содержит?

— Я же сказал!

— В каком количестве?

— Два ключа.

— Назначение?

— Простите?

— От каких дверей ключи?

— А, вот что! От первой и второй двери в квартиру.

— У вас имеется квартира в Париже?

— Не у меня, у дяди. Он приезжает на уик-энд.

Сержант настолько забылся, что присвистнул.

— Это какие же деньги надо!

— Он богатый человек. Известный юрист, они — акулы.

— И предоставил вам квартиру?

— Да, чтоб не тратился на гостиницу. Это очень удобно… кроме таких случаев. Теперь я в нее не попаду.

— В силу отсутствия ключей?

— Вот именно. А войти надо.

Сержант с исключительной ловкостью поставил несколько печатей.

— Размер?

— Чего, ключей? Один — побольше, другой — поменьше.

Сержант поджал губы.

— Описать можете?

— Маленький — плоский, большой — круглый.

— Круглый?

— Ну, такой, объемный. Как все ключи.

— Видимо, не все… Туманно, туманно. Резьба на бородке?

— Простите?!

— Я спрашиваю, есть ли у какого-либо из ключей резьба на бородке. Ясно?

— Нет.

— Нет резьбы?

— Не знаю.

Сержант удивился.

— Вы же сказали: «Нет», а теперь. — «Не знаю». Так мы далеко не уйдем.

— Я сказал: «Нет, неясно».

— Почему?

— Я не понимаю, где у ключа бородка.

Сержант ушам своим не поверил.

— То есть, как? — Он вынул из кармана ключи. — Видали? Вот — бородка. Теперь можете сказать, есть резьба?

— Нет.

Насколько позволяли черты лица, сержант выразил радость.

— Ага! Прекрасно. Резьбы нет.

— Я не знаю! Вы спросили, могу ли я ответить, и я ответил — нет, не могу. Господи, зачем это вам?

Сержант огорчился. Он был спокойный человек, но тут подумал, что клиент попался трудный.

— Нужен порядок. Система. Хорошо, перейдем к деньгам. Сколько их было, то есть сумма?

— Их немного.

— А точнее?

— Бумажка в тысячу франков и сдача, франков двести.

— Содержимое — тысяча двести франков, два ключа — крупный и мелкий. Так?

— Да.

— Бумажник изготовлен из кожи?

— Да.

— Коричневого цвета с красноватым оттенком?

— Да.

— С инициалами «Д. Ш.»?

— Да.

— Вот он, — сообщил сержант, открывая ящик. — Резьба есть. Сумма… так, так… тысяча двести двадцать франков. — Приложив линейку, он покачал головой. — Пять с половиной дюймов. Хорошо, я не бюрократ. Сейчас подпишем заявление.

Он вынул три листа бумаги, переложил их копиркой и стал выводить буквы, как толстый ребенок, трудящийся над прописью.

— Имя, фамилия?

— Джеральд Шусмит.

— Фамилия — Жераль?

— Нет, это имя.

— Тогда Шу-Смит, Жераль.

— А можно бумажник? Я бы пошел и лег.

— Все в свое время. Адрес?

— Лондон, Хэлси-корт, Хэлси-Чамберс, квартира три.

— Эл-си?

— Хэлси. Через «Аш».

— Возраст?

— Двадцать семь.

— Род занятий?

— Журналист. Служу в газете. Собственно, я издаю «Светские сплетни».

— Скажем так, работник прессы.

Сержант писал еще что-то и что-то бормотал, но Джерри уловил только «…не мог указать, имеется ли резьба на бородке». Потом он все прочитал так тщательно, словно перед ним — рукопись Мертвого моря, и протянул заявление Джерри.

Тот подписал и радостно схватил бумажник.

— Минуточку! — сказал служитель закона.

— Так вроде все в порядке.

— Надо марки приклеить.

— Сколько они стоят?

— Двадцать франков.

— Ну, возьмите.

— Они в бумажнике.

— А вы их выньте. Сержант очень удивился.

— Вынуть? — хрипло прошептал он.

— Конечно.

— А если вы скажете, что денег меньше, чем означено?

— Не скажу.

— Откуда я знаю? Все надо делать по порядку.

— И верно, мы ведь не спешим.

— Я тут буду до утра.

— Как и я, по-видимому. Можно, я закрою лицо руками? Если разрешите, я поплачу. Это недолго.

Действительно, через некоторое время Джерри посмотрел на сержанта, и взгляд его был веселее.

— Знаете что? — предложил он. — Одолжите мне двадцать франков.

— Из своего кармана?

— Ну, хотите, я отдам двести?

— Вы предлагаете мне взятку?

— Нет, нет, что вы! Благодарность за услугу.

— На дежурстве, — строго сказал сержант, — я услуг не оказываю. Я служу только закону.

— Законник, однако! Чушь какая-то.

— Что?!

— Вы слышали.

— Да, слышал, и вправе арестовать вас за оскорбление.

— Я вас не оскорблял. Я оскорблял закон, не вы его выдумали.

— Я ему служу.

— Оно и видно.

— Мне не нравится ваш тон. Могу арестовать за бродяжничество.

— Это кто бродяга?

— Вы. Вам негде ночевать.

— Из-за вас. Простите, я опять закрою лицо руками.

Воцарилось молчание. Сержант обиженно штамповал бумаги, Джерри через несколько секунд закурил сигарету. Вдруг он вскрикнул, да так, что сержант поставил печать на собственный палец.

— Есть! Вот, смотрите. Вам нужны двадцать франков. В бумажнике — тысяча двести двадцать. Теперь перепишем эту штуку, ставим «1200», двадцать берем. Так? Согласны?

Сержант пососал опечатанный палец.

— Переписываем? Здесь же подпись и печать!

— Ничего. Снова поставим.

— У меня больше нет копирки.

— Есть, есть. Вон лежит.

— Но…

— Рискните. Как говорится, «De l'audace, et encore de l’audace, et toujours de l'audace».[45]

Сержант подумал и встал.

— Пойду, спрошу разрешения, — сказал он. — Нужна официальная санкция.

И прошествовал в дверь, которая вела к секретарю.

2

Секретарь был суетливый, маленький, в очках, с отвислыми усами. Он раздраженно взглянул на дверь, сердясь, вероятно, потому, что ему помешали беседовать с очень хорошенькой девушкой. Вошла она только что, и секретарю понравились ее подвижность, стройность, легкость, вздернутый носик, яркие карие глаза.

Понравились они и сержанту, и в его, скажем так, уме пронеслась неприятная мысль: «Везет же людям!» Секретарь, видите ли, беседует с такими девицами, а он — со всякими нахалами, которые не почитают французских законов. Но, вспомнив, что он пришел по делу, несчастный подавил жалость к себе.

— Простите, что помешал, — сказал он. — Комиссара нет, — а надо уточнить одну штуку. Вот, вы послали ко мне молодого человека, который с бумажником.

— А, да. Такой англичанин, Жераль Шу-Смит, из газеты.

— Шу-Смит, Жераль, — уточнил страж закона.

Девушка, подмазывавшая губы, опустила помаду и спросила:

— Шу-Смит?

— Да, мадемуазель.

— Не может быть. Таких фамилий не бывает.

— Простите, у меня записано. Он мне сам сказал.

Девушка взглянула на бумажку и немного подумала.

— А, Шусмит!

— Я и говорю, мадемуазель, Шу-Смит.

— А еще Джеральд. Ах ты, черт! Он большой? Ну, крупный? Могучий?

— Да, мадемуазель, корпулентный.

— И такой, вроде овцы?

Сержант это обдумал, усомнившись, что можно сравнить с самой овцой того, кто непочтителен к закону, и отвечал:

— Несдержан, мадемуазель, легкомыслен, но вообще — покладист.

— И еще из газеты. Конечно, тот. Два года назад мы плыли с ним в Европу. Оказалось, что он дружит с моим братом, так что и мы подружились. Он немножко страдал, его в Нью-Йорке уволили. А что он сейчас делает?

— Что-то издает.

— Интересно, что. Наверное, умный еженедельник. С виду не подумаешь, но я догадалась, что он — очень ученый.

— Неужели, мадемуазель?

— Да, ученый. Знает живопись, литературу, и вообще. Писал в «Нью Стейтсмен», сами понимаете.

— Как не понять, мадемуазель.

— Но не думайте, он не сноб. Он очень хороший, а то бы мой брат с ним не дружил. Я просто хотела сказать, что с виду он — простой, а в глубине — ого!

— Это бывает, мадемуазель.

Тут вмешался секретарь, ощутивший, что его оттирают от блестящей, истинно салонной беседы.

— Вы хотели со мной посоветоваться, — сказал он сержанту, и тот уловил обиду, но не покраснел, ибо и так был потемнее черешни, зато чуть-чуть задрожал, словно пудинг под ветром.

— Да, месье. Тут такой вопрос. Если утерян предмет, содержащий некую сумму, дозволительно ли оплатить марки для письменного заявления из упомянутой суммы, содержащейся в предмете?

— У этого Шу-Смита нет денег?

— Вот именно, мсье. Наличность его в предмете, иными словами — в бумажнике (один, коричневый, крокодиловый, пять с половиной дюймов в длину).

— Тогда — конечно, можно.

— Вправе ли я соответственно изменить сумму, указанную в заявлении?

— Меняйте.

— Не одолжите ли два листка копирки?

— С удовольствием.

— Благодарю.

— Сержант, — сказала девушка, когда он направился к двери, — задержите, пожалуйста, Шусмита, пока я тут не управлюсь. Хочу с ним поговорить.

— Постараюсь, мадемуазель.

После его ухода секретарь обернулся к ней.

— Итак, мадемуазель, — спросил он, — чем могу быть полезен? Может быть, будем говорить по-английски? Я говорю свободно.

— Да, давайте. Я два года в Париже, а все-таки как-то легче. Когда вы говорите по-английски, вам тоже надоедает?

— Нет, мадемуазель. Не изложите ли вы свое дело? Вы что-то потеряли?

— Да, я…

— Минуточку, все — по порядку. Имя, фамилия?

— Кэй Кристофер.

— Кристофер, Кэ. Что означает эта буква?

— Ну, вообще-то Кэтрин, но меня всегда зовут Кэй. Не «Кэ», а «Кэй». Так бывает в Америке.

— Вы американка?

— Да.

— Служите в Париже или просто живете?

— Служу, в «Нью-Йорк Хералд Трибьюн».

— Чрезвычайно почтенная газета. Читаю ради языка. Что ж вы потеряли?

— Брата.

Секретарь заморгал.

— Его два дня как нет. Мы живем вместе, он тогда ушел — и не идет. Я ждала, ждала, а потом решила обратиться в полицию.

— В больницы звонили?

— Да, во все до единой. Нету.

Секретарь посоветовал было морг, но сдержался.

— Вы говорите, два дня?

— Примерно двое суток. Я рано ухожу, он поздно спит, но, когда я пришла, его не было. Вообще-то я не паникую, он часто у нас бродит, но… понимаете, третий день…

— Конечно, понимаю. Не захочешь — обеспокоишься. Что ж, заверяю вас, полиция сделает все возможное. Как зовут вашего брата?

— Эдмунд Биффен Кристофер. Простите, Кристофер Эдмунд Биффен.

— Так, так. Эдмон Биффэ’н. Странное имя, я такого не слышал.

— Фамилия крестного.

— Ах, вон что!

— А ему, вы знаете, не нравится «Эдмунд». Говорит, это — важнейший тип с двойным подбородком.

— Вот как? — сказал секретарь, слегка моргая, ибо его звали Эдмоном.

— К счастью, все зовут его Бифф.

— Мдэ, м-дэ… Возраст?

— Двадцать девять лет. Скоро тридцать. Мог бы взяться за ум!

— Профессия?

— Там, у нас, был репортером, а потом уехал сюда. Пишет роман, но как-то туго. Хмурится, бормочет: «Надо еще подчистить». Вы же знаете, что теперь читают. Если нет таких всяких слов, книгу не откроют. Ну, как на заборе.

— Напишем «Романист».

— Рискнем, напишем.

— Не могли бы дать его словесный портрет?

Кэй засмеялась. Секретарь подумал, что у нее — мелодичный смех.

— Ну, это легко, — сказала она. — Вылитая такса.

— Простите?

— Нос — вперед, глаза — карие, подбородка нету. Волосы, костюм, ботинки — рыжего собачьего цвета.

— А, понятно! Теперь — настроение. Он был спокоен, весел?

— В высшей степени.

— Как у него с деньгами?

— Какие уж деньги! Но вообще, этот крестный недавно умер, оставил миллионы. Бифф думает, он — прямой наследник.

— Словом, — сказал деликатный секретарь, — самоубийство мы исключим?

— Господи, конечно! Бифф в жизни себя не убьет, пока на свете есть блондинки.

— Он их любит?

— Обожает. Я боюсь, а вдруг он на какой-то женился? Но будем надеяться.

— Будем, мадемуазель. Другого нам не дано. Что ж, больше спрашивать не о чем. Не повторите ли вы сержанту то, что сказали мне?

— А надо? Может, обойдемся?

— Так положено. Нет, нет. Через эту дверь ходим мы с комиссаром и сержантом. Посетители выходят, а туда проникают с улицы.

3

Сержант вернулся к Джерри с видом дипломата, который долго решал важнейшую проблему.

— Все в порядке, — сказал он.

— Слава Богу, — сказал Джерри. — Знаете, я так и думал, что вы все устроите.

— Секретарь не возражает, — сообщил сержант через минуту-другую, прочитал заявление и медленно его протянул. — Подпишите. С нажимом, тут копирка. Спасибо.

Он наклеил марки, вынул из стола бумажник, из бумажника — двадцать франков, положил их в стол и запер его.

— Ну, все, — сказал он. — Вот вам второй экземпляр. Первый и копирку оставляем для архива.

— А бумажник? — спросил Джерри. Сержант устало улыбнулся.

— Зайдите через три дня в бюро находок, Рю Бурдийон, 36, — сообщил он с таким видом, с каким сообщают хорошую новость.

Джерри вскочил и схватился за голову.

— Да я завтра улетаю!

— Вы говорили.

— Где ж я буду ночевать?

Сержант развел руками и принялся за бумаги.

Глава II

1

Кэй решила не ходить к сержанту — ей показалось, что беседа с ним не возвышает и даже не развлекает душу. Конечно, она ошибалась, он мог бы порассказать ей немало занимательного о бородках ключа; но ей это было неведомо. И вот она стояла на улице, у дверей, надеясь, что Джерри скоро выйдет.

Вышел он скоро, но не совсем в себе. Взор его блуждал, руки дрожали, грудь вздымалась. Затравленный олень, окажись он случайно рядом, похлопал бы его по плечу, с налету узнав своего.

Кэй бодро его окликнула.

— Привет! — сказала она. — Рада вас видеть, Жераль. Он предостерегающе поднял руку.

— Идете к сержанту? — хрипло спросил он. — Не ходите. Рехнетесь.

Он прервал свою речь, всмотрелся и подошел поближе.

— Минутку, минутку… О, Господи!

Глаза у него вылезли, что модно среди улиток. После недавней беседы ему казалось, что жизнь навсегда лишилась света и смеха, но вот она возникла из мглы и совершила чудо, озарив его и согрев, как суп в одиннадцать часов.

Тогда, на «Мавритании», она ему очень нравилась, и пусть какой-нибудь циник не говорит, что на море понравится кто угодно. Тот же циник не снискал бы успеха, сказав сейчас, что всякий обрадует, если он не сержант. Странные чувства зашевелились в Джерри, и он почему-то услышал звон колокольчиков.

— Господи! — сказал он. — Это вы!

— Так говорят, — отвечала Кэй, — когда гадают, кто это.

— Вы что, думаете, я вас забыл?

— А что такого? Плыли пять дней, два года не виделись. Тогда, в Шербуре, вы сказали: «Будем держать связь». Сказали, но не держали.

— Как я мог? Вы — в Париже, я — в Лондоне. Работа.

— Я очень рада, что вы ее нашли. На «Мавритании» вы волновались, что останетесь безработным. Хоть написали бы!

— Я не знал адреса.

— И я вашего не знала.

— А какой он?

— Рю Жакоб, 16. Загляните как-нибудь.

— Завтра лечу в Лондон.

— Вот уж корабли в ночи! Когда приедете?

— Через год, не раньше.

— Жаль. Ну ладно, расскажите о себе. Все в порядке?

— Да. То есть, нет.

— Так да или нет?

— Сейчас — в порядке, а пока вас не было — синяя жуть.

— Вы и сам какой-то синий. Видимо, от этой лампы. Пойдем выпьем кофе, а? Чего тут стоять!

Джерри вздохнул.

— Я бы рад, но у меня нет денег.

— Как, вам не вернули бумажник?

— Если бы вы знали сержанта, вы бы не спросили. Мухоловка, а не человек! А вы что, слышали?

— Когда я сидела у секретаря, ваш сержант к нам зашел.

— А, так вы его знаете! Это хорошо, иначе бы вы не поняли. Да, бумажник он не вернул. Надо зайти через три дня в бюро находок.

— Что в нем было?

— Все деньги и ключи.

— Значит, вам не войти в квартиру?

— Вот именно.

— Может, консьержка впустит?

— Там нет консьержки. Это, собственно, домик. Если войдешь — очень милый. К несчастью, я не войду. Какой уж тут кофе!

— Ерунда, я заплачу.

Шусмиты горды, и в обычных обстоятельствах Джерри бы отказался. Но после беседы с сержантом надо выпить.

— Да? — сказал он. — А капельку бренди можно?

— Конечно.

— Я отдам, когда вернусь к цивилизации.

— Чепуха какая.

— Спасибо!

— Не за что. Рада служить.

2

Бистро на соседней улице было того смиренного типа, который связывается в сознании с цинковой стойкой и столиками под мрамор; там было множество таксистов, выглядевших так, словно они трудились в подземной канализации, но Джерри показалось, что это — именно то, что Кубла Хан[46] назвал бы «услады храмом величавым». Садясь на стул, еще более твердый, чем у сержанта, он трепетал от благодарности к устроительнице пира.

— А вот скажите, — начал он, когда прибыли кофе и, видимо, карболка, оказавшаяся на поверку чем-то вроде бренди, — вы ходили к этому секретарю. В чем дело? Вы что-то потеряли?

— Странный напиток, — заметила Кэй. — Вероятно, им выводят пятна. Но какой-то смысл в нем есть. Потеряла? Еще бы! Я потеряла Биффа.

Джерри удивился.

— Биффа? То есть Биффа? Биффена?

— У меня один Бифф, и то много. Он исчез. Испарился. Его нет третий день.

— Господи! Представляю, как вы волнуетесь.

— Нет, не особенно. Загулял где-то.

— Да, на это он был мастер.

— И остался.

— Париж его не изменил?

— С чего бы?

— Пора бы жениться.

— Если найдется жена, которая с ним справится. Таких бульдожиц мало. Вроде бы в прошлом году нашел, хотя она не из бульдогов — спокойная, порядочная, правда, с железной волей. Зовут Линда Ром. Она бы с ним управилась, но нет, разорвала помолвку.

— Почему?

— Слишком чувствительная. Я очень люблю Биффа, но выдержит его только тюремная надзирательница, которая подрабатывает дрессировкой блох. В общем, жаль. Но поговорим о вас. Хочешь — не хочешь, а подумаешь, что вы попали в переплет. Как вы вернетесь в Лондон, если у вас нет денег?

— Это ничего, у меня билет и паспорт.

— Хорошо, а где вы будете спать? Об этом вы думали?

— Вполне. Видимо, в парке, на скамейке.

— Ну, что вы! Помолчите минутку, я что-нибудь измыслю.

Пока она размышляла. Джерри смотрел на нее поверх чашки, не надеясь — он знал, что проблема неразрешима, — а просто потому, что испытывал в этом поистине духовную потребность. Собственно, он мог бы смотреть на нее вечно.

— Есть! — сказала она.

Чувства буквально затопили его. Рядом шоферы затеяли шумную французскую свару, воздух дрожал от взаимных инвектив, но Джерри ощущал одно: перед ним не только прекраснейшая из всех, кто играл на палубе в теннис или пил одиннадцатичасовой бульон, но и первоклассный мудрец. Словом, тут, за столиком — та, кого он искал всю свою взрослую жизнь. Ее взгляд, завитки волос вокруг шляпки, манера пить кофе — все было таким, что сама мысль об отъезде вызывала дурноту. Он рванулся вперед, разлив немало карболки, и собирался, как выразились бы у него в газете, представить общую картину, когда она сказала:

— Вы заночуете у Генри.

— А кто это?

— Генри Блейк-Сомерсет, из посольства. Это тут, рядом. Если все разлили, идемте.

3

Если бы въедливый репортер оторвал Генри Блейк-Сомерсета от виски с содовой, чтобы спросить, чего он особенно не хочет, тот ответил бы: «Непрошенных гостей». Он устал, он был не в духе. Ему выпал именно тот день, какие нередко выпадают молодым дипломатам — все шло вкривь и вкось, и дипломаты постарше вымещали на младших свою горечь, тогда как младшим приходилось страдать в молчании. Тем самым, открывая дверь, он нимало не напоминал добродушного трактирщика из комической оперы. Скорее мы припомнили бы Макбета, открывшего двери двум Банко.

— Привет, — сказала Кэй. — Ты не спал?

— Ложился, — сдержанно ответил Генри.

— Вот и Джерри хочет лечь, — сообщила она. — Он без крова. Да, кстати, мистер Шусмит, мистер Блейк-Сомерсет.

— Очень рад, — сердечно сказал Джерри.

— Очень рад, — сказал Генри менее сердечно.

— Сейчас, — заметила Кэй, — мистер Шусмит скрывается под кличкой Шу-Смит, но мы не виним его, о, не виним! Иначе он не сумеет всучить премьеру секретные документы. Да, что я говорила? А, вот, у него нет денег. Расскажите ему все, Джерри.

Джерри рассказал, но довольно сдержанно, ибо взгляд хозяина вдохновлять не мог. Генри был строен и поразительно красив какой-то холодной красотой. В нем было то, что Джерри однажды назвал «эмалированной элегантностью». Аристократический нос изящно изгибался, губы сжимались в линию, светлые волосы казались еще и легкими, светлые глаза были ярче, чем нужно. Кэй сказала, что он служит в посольстве, и Джерри охотно в это верил. Перед ним был растущий дипломат, который блестяще разбирается в бумагах и поставит на место шпиона одним движением брови.

— Видишь, — дополнила Кэй историю о бумажнике, — бедный Шу-Смит — истинный голубь из ковчега, которому не на что присесть. Если ты его не приютишь, у него, как вы бы сказали, быстро ухудшится ситуация. Можно положить в той комнатке. — И Генри, без какой бы то ни было сердечности, выговорил «Мдэ».

— Можешь, можешь, — повторила для верности Кэй. — Ну, я вас оставлю. Спокойной ночи, Джерри.

После ее ухода они долго молчали. Джерри думал о ней, Генри — о Джерри. Предоставленный самому себе, он допил бы виски, завел часы, почистил зубы, прополоскал горло и лег, чтобы наутро, в посольстве, оказаться бодрым и свежим. И вот, пожалуйста! Мы не скажем, что он глядел на Джерри волком, но взгляд его был бы точно таким, если бы передним была дама под вуалью, распространяющая пряный, экзотический запах и крадущая документы.

Однако он был хозяином дома, а потому мрачно спросил:

— Выпить хотите?

— Спасибо, — ответил Джерри и тут же об этом пожалел. Ему не хотелось разговаривать. Он только что влюбился, а в таких случаях надо побыть наедине со своими мыслями.

— Я вас так затрудняю, — прибавил он.

— Ну что вы, — ответил Генри, как бы говоря: «Вот именно!» — Рад помочь.

Мы опять же не скажем, что он цедил сквозь зубы, но что-то похожее он делал.

— Я уже собирался спать в парке, — продолжал Джерри, — но мисс Кристофер буквально спасла меня.

— Вот как? — заметил Генри. — Вы с ней друзья?

— Не то чтоб друзья, — сказал Джерри, мечтая о том, чтоб взгляд у хозяина был потемней и помягче, а если уж это невозможно, не впивался в тебя с такой силой, словно ты — незваный муравей на пикнике. — Мы вместе плыли из Нью-Йорка два года назад. А сейчас встретились в полиции.

— Что она там делала?

— Искала брата. Он куда-то делся.

Если можно презрительно пить виски, Генри этого достиг.

— Кутит где-нибудь.

— Мисс Кристофер тоже так решила.

— И правильно. Типичный бездельник.

— Вообще-то да, но я его люблю.

— Вы знакомы?

— Еще бы!

— Мне кажется, вы говорили, что мало знаете мисс Кристофер.

— Да, мало.

— Но тесно связаны с ее семьей.

— Просто Бифф был в Нью-Йорке репортером, а я — лондонским корреспондентом. Мы часто виделись с ним.

— И с мисс Кристофер?

— Нет, мы даже знакомы не были. А что?

— Да так, ничего. Она называет вас по имени.

— Теперь это принято.

— Не заметил.

— Ну, меня ни одна девушка не называет «мистер Шусмит». Это произнести невозможно. Вот попробуйте, раз десять подряд. Непременно получится «Шустер» какой-нибудь.

Генри Блейк-Сомерсет пробовать не собирался. Он сурово пил виски и молчал так долго, что Джерри стал гадать, не спит ли он.

Значит, вы познакомились на пароходе, — внезапно сказал он. — И с тех пор не виделись?

— Нет.

— Не встречались в Париже?

— Нет.

— Сколько вы плыли?

— Пять дней.

— И она зовет вас по имени.

Джерри немного рассердился.

— Она и вас зовет по имени.

— Видимо, — сказал Генри, — дело в том, что мы помолвлены. Простите, я вас оставлю. Рано на работу.

Генри не солгал, на работу он вышел рано. Когда Джерри проснулся, его не было. Когда Джерри садился завтракать, зазвонил телефон.

То была Кэй.

— Генри?

— Нет, он ушел. Это я.

— Вас-то мне и нужно. Вы позавтракали?

— Только что сел.

— Не жалейте джема. Ему присылают из Шотландии. Да, так почему я звоню. Бифф объявился.

— Где же он?

— В Лондоне, у Баррибо.[47] Самый дорогой отель! Вы к нему не зайдете?

— Зайду, конечно.

— Спросите, почему он такой гад. Я извелась, лопаю таблетки, лед ко лбу прикладываю. Не щадите его, пусть помучается. Пока.

— Постойте!

— Спешу, работа. Ну, ладно, даю пять секунд. Что вы хотели сказать?

— Почему вы скрыли, что помолвлены с этим чучелом?

— Чучелом?

— Да.

— Можно подумать, что он вам не понравился.

— И нужно.

— А что такое?

— Зануда. Абсолютно непригоден к употреблению.

— Странно! Вы обжираетесь за его столом…

— Я не обжираюсь. Легкий французский завтрак. Но дело не в этом.

— А в чем же?

— В том, что вы не выйдете за него замуж. Вы выйдете за меня.

Кэй молчала примерно четверть минуты, по мнению Джерри — четверть часа.

— Что, что?

— Замуж за ме-ня.

— Мне так и послышалось. Не думайте, я не сомлела, как миссис Сэндерс.

— Кто?

— Миссис Сэндерс. Из «Пиквика». Свидетельница в суде. Она говорит, что сомлела, когда мистер Сэндерс предложил ей руку, и каждая приличная женщина сделает то же самое. Так вот, я не сделала, но удивилась. Вы уверены? Может, спутали?

— Нет. Я вас люблю. Как это я раньше не понял? Люблю, и все. Так как же?

— Что — как?

— Согласны?

— Шу-Смит, Шу-Смит! Вы переели джема. Ударил в голову. Надо было предупредить. Да вы меня едва знаете!

— Я вас знаю как облупленную.

— Пять дней на пароходе!

— Равны пяти годам на суше.

— Вы с ума сошли!

— Из-за вас. Так как же?

— Заладили, честное слово! Хотите ответа? Пожалуйста. Я чрезвычайно польщена (так говорится?), но считаю, что вы — не в себе. Да я помолвлена, в конце концов! Что бы сказал Генри? Подумать страшно. Ну, пока.

Джерри вернулся к столу и взял побольше джема. Тот делал честь Шотландии, но духа его не поднял. Понуро допив кофе, он закурил, смакуя неприятные мысли. Если бы ему сообщили, что молодой дипломат, споткнувшись о какой-нибудь договор, сломал себе шею, он, как это ни постыдно, запел бы Осанну, словно херувим или даже серафим.

Глава III

1

Отель «Баррибо», расположенный в сердце Мэйфэр, наверное, самый лучший, и уж точно — самый богатый в Лондоне. Обслуживает он главным образом махарадж и миллионеров, которые денег не считают, а если чего-то хотят, — то хотят; и поэтому ровно через пять минут после заказа Эмунд Биффен Кристофер увидел, как вкатывают столик, уставленной посудой.

Брат прекрасной Кэтрин совершенно соответствовал портрету, который она набросала во французской полиции. Он походил на таксу больше, чем многие таксы. Глядя на него, всякий думал, что природа замыслила собачку, но вдруг решила создать что-то вертикальное и без хвоста. Официанта он приветствовал, практически, лаем, на что тот ответил: «Доброе утро, сэр» — и прибавил:

— Ваш завтрак.

Сделал он это зря, ибо запах колбасок реял над комнатой, словно благовония. Оглядев столик, Бифф признал, что отель не поскупился. Вот — кофе, вот — яичница, вот — упомянутые колбаски, тосты, масло, апельсиновый джем, сахар, соль, горчица, сливки и апельсиновый же сок. И все же чего-то не хватало.

— Почты нет?

— Сэр?

— Я жду телеграмму.

— Пойти спросить у дежурной?

— Да, пожалуйста. Фамилия — Кристофер.

Официант пошел к телефону, спросил, повесил трубку и вернулся с благой вестью:

— Пришла, сэр. Сейчас принесут.

Бифф не мог сурово пощелкать языком, он ел колбаску, но взгляд его был горек.

— Что ж они раньше не раскачались? Я тут извелся.

— Вероятно, сэр, вы повесили на дверь табличку: «Не беспокоить».

— Да, — признал справедливый Бифф. — Давно не был в Лондоне, поздно вчера вернулся. Вы здесь живете?

— В пригороде, сэр. Вэлли-Филдз.[48]

— Хорошее место.

— Превосходное, сэр.

— Садик есть?

— Да, сэр.

— Замечательно. А я вот три года жил в Париже. Вы там были?

— Нет, сэр. Говорят, интересный город.

— Вообще-то ничего, бульвары всякие, но — все говорят по-французски! Знаете, как бы вас назвали?

— Конечно, нет, сэр.

— Гарсон, а вот они — сосисоны. Пригород, скажем — банльё. До чего же глупо! А в Нью-Йорке были?

— Нет, сэр.

— Вот это жаль. Красота, а не город! Все время что-то случается. Сам не понимаю, зачем я уехал. Работа хорошая, знакомых куча, всюду бывал, в общем — не жизнь, а песня. И уехал! Решил, тут в Европе лучше. Говорят, говорят — Париж, левый там берег! Ну, думаю, самое место писать романы. Вы их писали?

— Нет, сэр.

— Молодец. Сидишь это в кресле, куришь трубку, думаешь — а потом надо и писать. Жуткое дело. Кстати, как у вас возят почту? На телеге? Часа два прошло…

Тут в дверь постучали.

— Entrez! — заорал Биффен. — То есть войдите.

Вошел мальчик с подносиком, получил чаевые и вышел. Бифф нервно разорвал конверт, пробежал послание, вскрикнул и откинулся в кресле. Лакей огорчился. Как бывало обычно, он успел привязаться к Биффу. Племянница (она жила вместе с ним) недавно завела бульдога, и вот вчера он был точно таким же перед тем, как изблевать мороженое.

— Вам нехорошо, сэр?

— Кому это, мне? Скорее, хорошо. В жизни лучше не было.

— А то я испугался, что плохие новости.

Бифф встал и похлопал его по манишке, странно сверкая глазами.

— Друг мой, — начал он, — разрешите вам кое-что сказать. Я парю на розовом облаке над морем блаженства, под звуки арф. Так вот, мой друг… чего там, просто Джордж…

— Я не Джордж, сэр, я — Уильям.

— Так вот, Билл…

— Обычно меня зовут Уилли, сэр.

Бифф нахмурился.

— Какой еще «сэр»? По имени, так по имени. Конечно, не Эд, а Бифф. Это я.

— Хорошо, сэр.

— Что?!

— Хорошо, Бифф, — с усилием выговорил лакей.

— Ну то-то же! Итак, старый Уилли, меня назвали Эдмондом Биффеном в честь крестного. Но не жалейте меня. Если б не это, вы не болтали бы с миллионером. Да, вы не ослышались. С мил-ли-о-не-ром. Мой крестный, большая шишка, только что отдал концы и все оставил мне.

— Вот это да! — вскричал Уилли. — Все равно что пульку выиграть.

Бифф с ним согласился.

— Точно то же самое. Шансы мои были ничтожно малы. Старый Биффен меня не любил, он — человек суровый. Правда, я его спас, когда он тонул на Лонг-Айленде, но вообще ему не нравилось, что я вечно ввязываюсь в драку. Пойду в бар — и влипну. Штрафы он платил, ничего не скажу, но радоваться — не радовался. Говоришь ему: то-се, молодость — это молодость, а он ни в какую. Вы деретесь в баре?

Уильям Пилбем отвечал, что не дерется.

— А если напиться?

Уильям Пилбем вообще не пил.

— Ну, знаете! — воскликнул Бифф, слышавший, что это бывает, но никогда таких людей не встречавший. — А я вот пью и очень от этого зверею. Потому я и здесь. Заехал ихнему ажану в ухо. Поспорили, знаете… Конечно, не надо было, но он сам нарывался. В общем, убежал — и сюда. Ну, прибыл, послал в Нью-Йорк телеграмму, не оставил ли мне крестный хоть капельку, и вот, прошу! Одно слово, пулька. Я думал, тысяча какая-нибудь. Вы уходите?

Мистер Пилбем признался, что долг зовет его, хотя он гораздо охотней послушал бы про наследство. Бифф понял.

— Много дел? Ладно, идите. Не лягнете меня?

— Сэр?

— Расскажете внукам, как лягнули миллионера. Что ж, не надо — так не надо. Приходите за автографом.

Дверь закрылась, он сел к столу и наслаждался джемом, с которым не сравнился бы шотландский, когда зазвонил телефон.

— Алло! — сказал он. — Я слушаю.

— Это Бифф?

— Да.

— Привет! Это Джерри.

Бифф завопил от радости.

— Ух ты! А я думал, ты в Америке.

— Меня два года как уволили. Из-за одной моей статьи их обвинили в клевете. Они отыгрались.

— Что ты делаешь?

— Издаю газетку. Только не спрашивай, какую.

— Еще чего! Да, а какую?

— «Светские сплетни».

— О, Господи! Это же черт знает что. Девицы, слухи всякие. При чем тут ты?

— Ни при чем. Я ее ненавижу. Но я не для того звоню. Давай увидимся.

— Давай! Тут такое случилось! С ума сойдешь. Мой крестный…

— Потом расскажешь. Ты можешь зайти часов в пять?

— Могу. А куда?

— Хэлси-корт, 3. От тебя — за угол.

— Приду, жди. А почему ты сейчас не хочешь?

— Работать надо.

Бифф содрогнулся, он работы избегал. Содрогнувшись, он повесил трубку и вернулся к джему.

2

Когда Джерри, входя в квартиру, увидел там Биффа, он собирался поговорить с ним построже; мало того, еще днем, на службе, он выдумал немало фраз, которые вызвали бы краску стыда и на этих закосневших щеках. Но Бифф поднял руку.

— Знаю, старик, знаю. Но у нас нет времени. Считай, что все рассказал — и к делу. Вот, погляди. — Он протянул телеграмму.

Джерри ее прочитал, глубоко вздохнул, прочитал снова и вздохнул снова.

— Однако! — сказал он наконец.

— Вот именно.

— Чтоб мне треснуть!

— Золотые слова.

— А кто это умер?

— Мой крестный.

— Много оставил?

— Миллионы.

— И все тебе?

— До последнего цента.

— Красота!

— Да, неплохо.

— Приятно быть миллионером?

Бифф заглянул в свое сердце.

— Как-то странно. Вроде едешь в скоростном лифте, а внутренности остались на третьем этаже. Понимаешь, трудно представить, что деньги — не проблема.

— Да, положеньице.

— Так и хочется всем помочь, будто после второй бутылки. Швырять им кошельки, что ли?..

— Что ж, швыряй.

— Вот, возьмем тебя. Ведешь мерзопакостную газетку, а что впереди? Смерть в канаве.

— Ты думаешь?

— Конечно. В канаве. А почему? Нет денег. Я и за собой замечал — мыслей много, денег нет. То есть раньше, теперь не то. Так вот, тебе нужен кошелек с золотом. Тысяч десять, для начала.

— Что?!

— Прости, оговорился. Двадцать.

— Ты предлагаешь мне двадцать тысяч?

— Для начала. Мы ведь друзья.

Джерри покачал головой.

— Нет, Бифф, спасибо. Помоги кому-нибудь другому. Я — сам по себе.

— В каком смысле?

— Ну, я хочу быть твоим единственным знакомым, который ничего не клянчит. Много у тебя приятелей?

— Хватает.

— Все захотят поживиться.

— Кроме тебя.

— Кроме меня.

Они помолчали.

— Не уступишь? — проверил Бифф.

— Нет.

— Ни за что?

— Да.

— Двадцать тысяч — это немного.

— Для меня — очень много. Знаешь, мы вот что сделаем. Когда я умру в канаве, оплати похороны.

— Ладно. Но ты мне скажи, если все будут так упираться, как я с деньгами разделаюсь?

— Не будут, — успокоил его Джерри. — Встанут в очередь, протянут ручки, как служащие отеля, когда уезжает богатый гость. Скоро получишь?

— Сам не знаю. В телеграмме не сказано. Кстати, Джерри, ты не заметил — она вообще какая-то мрачная? Ну, в конце.

— Что ты наследуешь деньги «согласно распоряжениям опеки»? Да, помню. Интересно, что это значит?

— И мне интересно. Какая опека? Нет, какая опека? Подозрительно! Подробности, видишь ли, письмом. Ладно, дождемся, но как-то мне не по себе. Бывают такие завещания, с условиями — например, надо покрасить волосы в лиловый цвет или прокатить носом орех по Пиккадилли.

— А крестный шутил в этом духе?

— По-моему, нет. Я как раз говорил одному тут дядечке, что он был очень суровый. Родился в Англии, но стал настоящей американской акулой — глаза холодные, челюсть торчит. Эдмунд Биффен Пайк, это вам не шуточки! Правда, я его три года не видел, мог измениться. Бывает с акулами на покое. Делать нечего — и пожалуйста: треуголка, рука за пазуху, я — Наполеон. Или, скажем, я докажу, что Шекспира написала Елизавета.

— Он тебя любил?

— Не знаю, не выказывал. Помнишь, меня часто хватала полиция? Как он орал! Библейский пророк, и тот потише. Говорил: «Лопну, а тебя от этих штук отучу». Прямо мания какая-то.

— Странно.

— Да, странно.

— Ну, дай Бог, обойдется.

— Непременно обойдется, я любое условие выполню. Катить носом орех? Со всем удовольствием.

— Молодец. И вообще, может, это значит, что лет до сорока, до пятидесяти будут только проценты.

— И то хлеб. Предположим, четыре процента с миллиона. Мне хватит! Одно плохо — если проценты, их нескоро начислят. А в этом «Баррибо» очень дорого.

— Зачем ты тут поселился?

— Да так, захотелось. Кошелек — как на диете, но я надеюсь продать одну картину, она в Париже. Ты разбираешься, в живописи?

— Нет.

— Она дорогая, такой, знаешь, Будэн.[49] Позвоню сестре, пусть пришлет. Я тебе не говорил, у меня сестра есть. Ну, в общем, продам картину, смогу подождать, пока начислят.

— Пока что ты бы ко мне переехал.

— А ты примешь?

— Еще бы! Только там очень бедно.

Хэлси-корт, хотя и расположен в центре, не отличается роскошью. Собственно, это — тупичок, где главенствуют кошки, газеты и шкурки от бананов. Издательство «Мамонт» мало платит сотрудникам. Словом, квартирка была бедная, но Биффу и не то бы понравилось.

— Я думаю, там очень уютно, — сказал он. — Видел бы ты мое парижское жилье, особенно — после вечеринки! Спасибо, старик. До ночи перееду. Спасибо.

— Не за что.

— Сейчас и рассчитаюсь. Да, объясни мне одну тайну. Ты мне сюда звонил. Откуда ты знал, где я?

— Кэй сказала.

— Одумайся! Если ты шутишь — не шути. Она сказать не могла. Ты — здесь, Кэй — в Париже.

— Я вчера оттуда.

— Ну, ладно. Но ты мне объясни, где ты взял Кэй? Ты ж ее и узнать не можешь, вы никогда не виделись!

— Виделись. Мы вместе плыли из Нью-Йорка. А позавчера встретились в полиции.

— И до нее добрались?

Джерри возмутился. Влюбленных часто возмущают братья.

— Ничего подобного! Я потерял бумажник, она — тебя. Очень волновалась. Ужасно.

Казалось бы, куда уж строже, но Бифф раскаяния не выказал.

— Вот как? А я волнуюсь о ней. Вряд ли она тебе сказала, но сил никаких нет, что она вытворяет. Что, что?

— Да так, — отвечал Джерри, дрожа от такого кощунства.

— Обручилась с каким-то типом. Англичанин поганый… Прости, забыл. Ты — тоже из них.

— Ладно, чего уж там! Значит, поганый англичанин…

— Некий Блейк-Сомерсет, из посольства. Ты не знаешь.

— Знаю. Мало того, я у него ночевал, ел его джем. Потерял ключи, Кэй пристроила. Видимо, доволен он не был.

— Это уж точно. Зануда, а?

— Еще какая!

— Что она в нем нашла?

— Никак не пойму.

— То-то и оно! Странные люди женщины. Вот, скажем, Линда. Ты знаешь племянницу Тилбери, Линду Ром?

— Нет. Кэй что-то говорила, но мы не знакомы.

— Я хотел на ней жениться.

— Это я знаю.

— Зато не знаешь, что я никого не любил, кроме нее. Казалось бы, брюнетка — а вот, любил! Чего там, обожал. Когда она меня бросила, я, можно сказать, умер.

— Незаметно.

— Ношу личину. А так — умер. Перед тобой ходячий труп, которому нечем жить.

— Кроме этих миллионов.

Бифф презрительно махнул рукой и немного помолчал.

— Джерри, старик! — начал он уже веселее.

— Да?

— Я тут подумал и решил, что Линда может вернуться. Миллионы, все-таки, не кот начхал!

— Это верно.

— Ты изучал женщин?

— Не очень.

— А я изучал и прямо скажу: они уважают деньги. Как, по-твоему, она меня простит?

— Наверное, если ты не сделал чего-нибудь особенного. Почему она с тобой рассталась?

— Блондинки, старик, все они. Не одобряла. Ты же ее знаешь.

— Нет. Мы не знакомы.

— Да, забыл. Тихая такая, спокойная, а если что — взрыв! Увидала меня в ресторане с этой… как ее, Мэйбл… Год назад. Это много. Могла измениться.

— Могла.

— Особенно если я скажу, что блондинок нет и не будет. Сейчас и скажу. А как? Жила она в Чэлси, но переехала. Телефона в книжке нету. Нанять, что ли, сыщика с собакой?

— Зачем? Она — племянница Тилбери. Его и спроси.

Бифф почесал подбородок.

— Понимаешь, старик, я б не хотел с ним встречаться.

— Тогда спроси его секретаршу.

— Ну, голова! Сейчас пойду. А ты позвони Кэй и сообщи ей новости. И про картину на забудь! Вот номер. Пойдем потом, закусим?

— Не могу. Я обедаю с дядей.

— Прихвати меня.

— Тебе будет скучно. Он юрист — знаешь, «Шусмит, Шусмит, Шусмит и Шусмит». Очень хороший человек, но не в твоем вкусе. А ты поспеши, секретарша уйдет.

— Иду, иду. Где это издательство?

— На Флит-стрит.

— Как ты думаешь, Тилбери там?

— Давно ушел. Почему ты его боишься?

— Заметил ты одну штуку? На всех не угодишь. Вот Эдмунд Биффен Пайк меня, можно сказать, осчастливил, а собственного брата — нет. Тилбери — урожденный Пайк. Если он уже знает, ему неприятно меня видеть. Еще удар хватит… Вообще-то у него куча денег, продержится как-нибудь. Не все так плохо. — И на этой философской ноте Бифф исчез.

Оставшись один, Джерри немедленно набрал парижский номер.

— Кэй? — проверил он и правильно сделал, ибо ответил ему Генри Блейк-Сомерсет.

— Кто это?

— А, здравствуйте! Это Шусмит. Можно попросить мисс Кристофер?

— Она вышла, — сообщил Генри тем самым тоном, каким отказывают в визе.

На самом деле она одевалась к обеду в соседней комнате. Одевшись, она действительно вышла и спросила:

— Кто звонил?

А Генри ответил:

— Ошиблись номером.

Глава IV

1

Тилбери, о котором мы упоминали в нашей хронике, хозяин Джерри Шусмита и Гвендолен Гиббз, был, собственно, лордом, ибо получил титул за то, что наводнил страну самой мерзкой продукцией, какая только появлялась с тех пор, как великий Кокстон[50] изобрел печатный станок. Лорд, носящий этот титул, основал издательство «Мамонт» и в данный момент диктовал письма секретарше. Скажем прямо, что глаза его светились любовью, а голос любой поэт бестрепетно сравнил бы с зовом горлицы.

Первый виконт был невысок, толст, а если поест омара — склонен идти пятнами; но ни один закон не возбраняет толстым, пятнистым виконтам влюбляться в стройных блондинок. Прибавим, что он достиг того опасного возраста, в котором питсбургские миллионеры женятся на хористках из оперетты.

Овдовел он давно. Еще раньше, когда он был просто Джорджем Пайком и едва основал «Сплетни», он женился на бесцветной девице по имени Люси Мейнард, которая года через два незаметно ушла из жизни. Поглощенный делами, он не думал о новом браке и не нуждался в женском обществе, удовлетворяясь тем, что дом ведет племянница. Жил он, заметим, в Уимблдон Коммон.

Однажды агентство послало ему прекрасную Гвендолин, и все случилось так, словно кто-то из сотрудников, перейдя от слов к делу, подложил под него динамит. Теперь он только и думал о том, как поплывет с ней на яхте в Канны; пока же — диктовал письма.

Сейчас он обращался к издателю «Светских сплетен», которым явно недоставало перца. Прежде их издавал сын Пилбема, и они просто сверкали, по скандалу в каждом номере. Однако хитрый Перси догадался, что несравненно лучше разнюхивать чужие дела для себя. Он открыл сыскное агентство, первый же виконт сожалел об утрате. Все были хуже Пилбема, а этот Шусмит — хуже всех.

Додиктовав письмо, чья вредность побудила секретаршу назвать его в уме скунсом, он снова впал в умиление.

— Надеюсь, — нежно сказал он, — вы не устали.

— О, нет, лорд Тилбери!

— Устали, я вижу. Что-то душно… Идите, отдохните.

Гвендолен отвечала, что ценит его доброту, но собирается в ресторан и должна подождать кавалера.

— Мой кузен. — объяснила она, и бедный виконт успокоился.

— Ага, ага… — сказал он. — Тогда не вызовите ли Нью-Йорк?

— С удовольствием, лорд Тилбери.

— Какое там время?

Быстро подсчитав, она предположила, что там — половина первого.

— Значит, надо поймать Хаскелла, пока он не ушел из кафе. Хаскелл и Грин, юристы. Частный разговор.

— Сию минуту, лорд Тилбери.

— Меррей-хилл, 2-40-25. Да, мисс Гиббз, вы послали телеграмму на яхту мистера Льюэллина?

— Конечно, лорд Тилбери.

Дверь закрылась. Лорд предался мечтаниям, представляя себе то фас, то профиль златокудрой Гвендолен, когда кто-то вошел. Он собирался заорать — но увидел, что это племянница Линда.

По сравнению с секретаршей ее нельзя было назвать красивой, но приятной она была — ясный взор, смешливый рот. Кроме того, мы назвали бы ее разумной, и не ошиблись бы. Можно назвать ее и успокоительной, хотя лорда Тилбери приход ее рассердил.

— Да? — произнес он. — Да, в чем дело?

— Я тебе мешаю?

— Мешаешь. Собираюсь говорить с Нью-Йорком.

— Прости. Я только хотела сказать, что сняла номер в отеле. Ты скоро уедешь, не стоит нанимать слуг.

Недавно первый виконт зашел так далеко, обличая верных помощников, что те подали в отставку, и разумная Линда решила временно обосноваться в гостинице.

— Ты на третьем этаже, я — на четвертом.

— А сколько там жить? Еще когда будет эта яхта!

— Очень скоро. Шкипер звонил, все починили. Можешь плыть, как только захочешь.

— Это хорошо. Я бы завтра отплыл, но тут приезжает Айвор Льюэллин, надо его угостить. Ничего не поделаешь!

— А кто это?

— Киношник. Много рекламы. Его обижать нельзя. А сейчас, ты уж прости, я звоню в Нью-Йорк.

— Льюэллину?

— Нет, он плывет на «Квин Мэри». Юристам.

— Насчет завещания?

— Да.

— Я подожду. Интересно, оставил он тебе деньги или нет?

— Кому же еще? Мы не дружили, но он мой брат, в конце концов.

— Мог оставить на благотворительность.

— Он ее не любил.

— Тогда — тебе. Хотя на что они? У тебя и так много.

Лорд Тилбери не любил дурацких вопросов.

— Не говори ерунды, — сказал он. — А!

Он схватил трубку, как змею.

— Мистер Хаскелл? Здравствуйте, это лорд Тилбери. Вы ведете дела моего брата…

Примерно полминуты он слушал. Потом закричал, да так, что Линда подскочила:

— ЧТО?

Когда она опустилась на пол, крик еще стоял в воздухе, но с потолка почему-то ничего не сыпалось. Лицо у лорда Тилбери было синее, он тяжело дышал.

— Дядя! — вскричала Линда. — Что случилось? Воды принести?

— Воды! — хрипел лорд Тилбери, давая понять, что ничего хорошего о ней не думает. — Знаешь…

— Что?

— Знаешь…

— Да что?

— Знаешь, кому он оставил деньги? Этому остолопу!

— Какому?

— Кристоферу.

— Биффу?

— А то кому?

— Бифф всегда говорил, что дядя его не любит. В чем тут дело?

Лорд Тилбери не отвечал; и тактичная Линда решила оставить его наедине с горем.

2

Через несколько минут пэр тоже удалился, стремясь выпить в клубе что-нибудь особенно крепкое. Он был так озабочен, что без слова, без взгляда прошел мимо Гвендолен Гиббз. Она удивилась. Обычно она думала только о фильмах и о прическах, но сейчас хозяин все чаще занимал ее мысли.

Заметив, что он неравнодушен, она обсудила свои домыслы с Перси, который их подтвердил. Далеко не впервые, сказал он, пожилой вдовец женится на секретарше. По словам Пилбема-сына, отель «Баррибо» набит именно такими парами. Сидишь рядом день за днем, поневоле влюбишься. Убеждали в этом и книги. Буквально в каждой богатый босс женился на молоденькой.

Конечно, лучше бы хозяин был посвежее и постройнее — как, скажем, капитан Фробишер, женившийся на гувернантке, но нет в мире совершенства. Выводя в записной книжке слова «Леди Тилбери», она не заметила, что открылась дверь и вошел Бифф.

Вошел он бодро, победно, как подобает миллионеру, но резко остановился, пошатнулся и онемел. Женская красота удивительна тем, что никогда не угадаешь, где она появится (если не считать обложек журнала «Светские сплетни»). Знакомые покойного Александра Гиббза и его жены Амелии в жизни бы не поверили, что у них родится дочь, от которой шатаются и немеют. Глаза ее напоминали Средиземное море, волосы — самое лучшее масло, лицо остановило бы сотни кораблей.[51]

Бифф, мягко выражаясь, был потрясен.

— У-ух! — заметил он, обретя дар речи.

— Здравствуйте, — сказала Гвендолен. — Вы к кому?

— К вам, — отвечал Бифф, гордясь своей прытью. Об адресе Линды он забыл.

— Все ушли, — сообщила Гвендолен, игнорируя его ремарку. — Никого нет.

— Очень хорошо! Старый пират не здесь?

— Если вы имеете в виду босса, он тоже ушел.

Бифф понимающе кивнул.

— Известное дело, хозяин — не работник. Уж эти мне акулы! Смылся? Бросил вас одну? Бедная, верная душа. Видимо, все за него делаете?

— Я его секретарша.

— Именно это я хотел сказать. Вы скромны, но без вас этот «Мамонт» развалился бы ко всем чертям. Национальная катастрофа! Однако вам тут не место. Ваше место — в кино.

Высокомерие упало с нее, как платье. Такие слова она любила. Лазурные глаза засияли, и она впервые позволила себе улыбнуться.

— Вы думаете?

— Еще бы!

— Мне это многие говорят.

— Не удивляюсь.

— Есть такой киношник, большой человек, он скоро приедет. Айвор Льюэллин.

— Я его знаю. Брал интервью.

— Какой он?

— Вроде бегемота. Хотите, чтоб он вас снимал?

— Хотела бы… Я люблю картины.

— В смысле, фильмы. Что ж, буду следить с интересом за вашей карьерой. Вы далеко пойдете. Есть в вас что-то такое, потрясающее. Кстати, как вы насчет обеда?

— Вы американец?

— Да. Отец науки. Так как же насчет обеда?

— Я жду Перси.

— Прямо название для шоу. А кто это?

— Мой кузен. Собираюсь с ним обедать, но его что-то нет. Наверное, вышел на дело.

— На что?

— На дело. Он сыщик.

— Здорово! Жаль, я не сыщик. Виски — в столе, револьвер — в кобуре, секретарша — на коленях. Да, жаль.

— А кто вы?

— Я? — Бифф снял с рукава пушинку. — О, миллионер!

— А я — царица Савская.

Бифф покачал головой.

— Она брюнетка. Вы скорее в духе Елены. Хотя куда ей до вас!

Первоначальная враждебность окончательно исчезла.

— Вы шутите! — сказала Гвендолен. — Так, значит, правда миллионер?

— Еще бы! Спросите лакея из «Баррибо», такой Пилбем.

— Да это же мой дядя!

— Прекрасно.

— Ваша фамилия не Кристофер?

— Именно. Эдмунд Биффен Кристофер.

— Дядя Уилли сегодня говорил. Он видел, как вы читали телеграмму.

— То-то и оно.

— Ух!

— Да, он принес мне завтрак. Значит, я просто обязан покормить вас. И вообще, ваш Перси пойдет в кафе, где дадут отбивную и какао. А я поведу вас в «Савой». Икра, то-се, на цены не смотрим. И вино, заметьте. Пенистое. Берите шляпку, пошли.

Хотя глаза у нее сверкали, Гвендолен не сдалась.

— Надо подождать.

— Да ну его к черту!

— Я не хочу его обидеть.

— Ладно, — сказал добрый Бифф, подумав, что занятно встретиться с сыщиком. Расскажет чего-нибудь — наркобизнес, шпионская сеть, индийские камни. Обидеть? Ну, это смешно. Разве сыщики обижаются?

3

Джерри удалось довольно рано расстаться с дядей, и он, вернувшись домой, с облегчением уселся в кресло. Смешав виски с содовой в той пропорции, которую не одобрил бы Генри, он думал о том, как хорошо унаследовать девять-десять миллионов. Нет, это не зависть, но бывают же такие крестные! Его собственный ограничился серебряной чашкой.

Естественно, думал он и о том, не пьет ли где-нибудь крестник. Размышления эти нарушило звяканье ключей, падение тяжелого тела (видимо, вешалки) и громкий крик пострадавшего. Вслед за этим вошел Бифф с каким-то прыщавым типом.

— Хи-и-и, — сказал он. — Джерри! Ты тут! Ик!

Качался он настолько, что диагноз не представлял труда.

— Бифф, ты напился, — определил суровый Джерри.

— А что? — откликнулся Бифф, пытаясь сесть в кресло, но падая на пол. — Миллионер, не фунт изюму! Уныние — большой грех. Я тебе скажу, если утром обрел богатство, вечером пей и гуляй. Мой друг, Перси Пилбем.

У друга, на редкость неприятного, были близко посаженные глазки, не говоря об усиках, баках и мерзкой манере мазать чем-то волосы. Джерри он напомнил отрицательных персонажей раннего Ивлина Во и понравился не больше, чем Генри Блейк-Сомерсет.

— Сыщик, — объяснил Бифф. — Такое бюро «Аргус». Попроси его как-нибудь рассказать о деле Николсон против Николсона, Олсопа, Бакстера, Фробишера, Давенпорта и др. Ну, пока! — Он с трудом поднялся и побрел в спальню. — Освежиться надо.

Перси Пилбем хихикнул и покрутил усик.

— Ой, что было! — сказал он.

— Могу себе представить.

— Спасибо, довел сюда.

— Нелегкое дело.

— Это уж точно. Кидался на полицейских. Еле оттащил.

— Слава Богу.

— Он часто такой?

— В Нью-Йорке бывало часто.

— Подумать, как эти напитки действуют на людей! Я знаю одного, некий Мерфи, он мухи не тронет. Чем больше пьет, тем добрее.

— Особый дар.

— Да, да. Что ж, я пошел. Рад познакомиться.

Проводив его, Джерри нашел Биффа. Тот умывался. Самое время для серьезной беседы.

— Ложишься? — начал Джерри. — Правильно. Спи и думай о завтрашнем похмелье.

Мокрое лицо озарилось недоверчивым удивлением.

— Ложусь? Ну, что ты! Я умываюсь. Надо стукнуть полисмена.

— Что, что?

— Стукнуть полисмена.

— Нет, — сказал Джерри, — не надо.

Бифф это обдумал, складывая полотенце.

— Надо, — решил он. — Этого требует честь. Знаешь такого, на углу? Усы рыжие.

— Видел.

— Вот его. Он сделал пре-дуп-ре-ждение. Да, так и сказал, делаю… ну, это. Мне! Кристоферу! Мы таких вещей не спускаем.

— А ты что делал?

— Ничего. Стоял. Гордо и тихо. Ну, пел. А почему нельзя петь? Тут свободная страна или что?

— Свободная.

— Так я и думал. Возьмем Великую Хартию.[52]

— А что там?

— Если я не спутал, там разрешается петь. Что эти бароны, дураки? Припекли короля, ну, как его, он им все подписал — а такую важную вещь забыли? Нет. Знаешь, что теперь плохо? Мало поют. Только начнешь — бац, рыжие усы. Ничего, он у меня попляшет. Не трогай нас, Кристоферов, — и мы вас не тронем. Но обид не спускаем. Ик.

— Бифф, ложись.

— Нельзя. Возврата нет. Честь, сам понимаешь.

— А что скажет Кэй?

— Она будет мной гордиться.

— Может быть, у него — жена и дети.

— У него рыжие усы.

— А еще и дети.

— Бывает, — согласился Бифф. — Что ж он о них не думал?

Джерри закрыл дверь.

— Ау! — услышал он.

— В чем дело?

— Я не могу выйти.

— Это заметно.

— Ты меня запер!

— Рад служить.

И Джерри пошел к себе, думая о том, что совершил ради Кэй подвиг. Великая любовь вручала ему ее несчастного брата.

Глава V

1

Клетушка, отведенная Джерри, располагалась двумя этажами ниже апартаментов хозяина, и многие (в том числе — он сам) полагали, что для людей она непригодна. В полной духоте, среди заляпанной чернилами мебели нелегко сосредоточиться, и когда наутро заворочалась ручка, возвещая о том, что кто-то оторвет его от трудов, Джерри обрадовался. Вошел рассыльный, принес анкету, которую заполняли все, кому понадобился скромнейший из сотрудников «Мамонта». Выглядела она так:

Имя, фамилия Эдмунд Биффен Кристофер

К кому К издателю «Светских сплетен»

По какому делу По срочному. Джерри, старик, очень важно!

— Пускай войдет, — сказал Джерри, готовясь к упрекам. Уходя из дома, он открыл спальню, но понимал, что гордый дух Кристоферов непременно воспротивится заточению.

Как ни странно, Бифф не гневался. Он был серьезен, но не сердит. Проговорив: «Ну и помещеньице!» — гость смахнул пыль со стула и сел.

— Джерри, старик, — начал он, — поднапрягись и вспомни прошлый вечер.

Это труда не представляло.

— Ты надрался.

— Да, да. А что было?

— Ты пришел с каким-то Пикфордом.

— С Пилбемом. Очень занятный человек. У него сыскное агентство. А что было?

— Ты хотел опять уйти и треснуть полицейского.

— А потом?

— Я тебя запер.

Бифф кивнул.

— Так я и думал. Джерри, старик, большое тебе спасибо. Ты меня спас. Одно слово, морская пехота. Если б не ты, знаешь, что было бы? Упадок и крах.[53] Да. Он бы меня арестовал.

Джерри согласился, хотя и не понял, почему такой ветеран боится ареста.

— Тебя же всегда водили в участок! — заметил он.

— Да, Джерри, старик, но это совсем другое дело. Тогда, в Нью-Йорке, с меня слупили бы десятку, а теперь — миллионы.

— Не понял.

— Сейчас поймешь. — Он вынул из кармана бумагу. — Знаешь, что это?

— Похоже на письмо.

— Письмо и есть. От нью-йоркских юристов. Взял в отеле и — не поверишь! — чуть не упал.

— Как вчера.

Бифф с укоризной на него посмотрел. До шуток ли?

— При чем тут вчера? Уже сегодня.

— Да, да.

— Так вот, я чуть не упал. Помнишь, они обещали письмо? И прислали. Но это — динамит, а не письмо. Помнишь, про опеку? Это такая гадость, такая мерзость, слов нет! Нельзя так издеваться над людьми. В общем, опекуны присосались к деньгам, как липучка, а я ничего не получу до тридцати лет.

— Да тебе скоро тридцать!

— Через неделю.

— Чего ж ты волнуешься?

— Знаешь, что они говорят? Если меня хоть раз арестуют — все, ничего не получу.

Джерри вскочил, крайне удивившись.

— Господи! — воскликнул он.

— Я знал, что ты удивишься, — сказал Бифф с мрачной радостью.

— Ты не перепутал?

— Нет. Так и написано. Язык, конечно, суконный, но смысл — этот. Говорил я, тут какой-нибудь подвох!

— Когда он составил завещание?

— Три года назад, когда я в Париж уезжал.

— И ничего не сказал тебе?

— Ни слова. Нет, ты подумай, молчал, как проклятый, а теперь и скажи — «Надо было думать»! Потеряешь веру в людей.

— Не намекал?

— Вроде нет… Когда я уезжал в Париж, советовал вести себя получше.

— И все?

— Все.

— Странный какой-то.

— Да.

Воцарилось молчание. Бифф смотрел на линолеум (именно так представляло себе начальство ковер для мелких издателей), Джерри — на раздевающуюся девицу, которую приглядел для обложки.

— Нехорошо, Бифф, — сказал он.

— Еще бы!

— Арестуют — и привет?

— Вот именно.

— Тогда лучше, чтобы не арестовали.

— Да, и я так думаю.

— А тебя в Париже не брали?

— Представь себе, нет. Они там добрее, что ли. Правда, на той неделе я дал кому-то по уху. В баре. Потому и сбежал.

— И тебя не поймали?

— Нет.

— А могут и поймать. Жаль, что ты вечно бьешь полицейских.

— Привычка!

— Я бы на твоем месте отвык.

— Постараюсь. А ты меня спас. Представляешь, что было бы? Спас. Как мне тебя отблагодарить?

— Никак.

— Ну, что ты! Возьми эти двадцать тысяч.

— Нет, нет.

— Потом отдашь.

— Нет.

Бифф хмуро посмотрел на линолеум.

— Знаешь, что? Я дам тебе на постановку.

— Какую?

— Твоей пьесы.

— Какой?

— У тебя нет пьесы? Я думал, все их пишут.

— Но не я. Времени нет, издаю вот эту гадость.

— Издаю! Теперь — ясно. Хочешь издавать что-нибудь получше?

— Конечно.

— Тогда я куплю тебе газету.

— Это очень дорого.

— Куплю на ходу.

— Нет, правда?

— Конечно. Какую ты хочешь?

— Ты знаешь «Терсдей Ревью»?

— Вроде бы, да. У меня там были две-три статьи. Почему ты ее выбрал?

— Я слышал, издатель уходит. Она как раз в моем духе. Ну, что я говорю? Это же дикие деньги!

— У меня они есть, то есть будут, если не сяду. Главное, Джерри, старик, не сесть.

— Кэй знает?

— Да, я вчера ей звонил, из бара. Правда, она не все поняла. Говорит: «Ты напился». Вообще-то это верно. Трубку повесила… Я обиделся. Но сейчас, как вспомнишь, меня было трудно понять, что-то с дикцией.

— В общем, не знает.

— Скорее, да. И еще про эту картину… Сам я туда съездить не могу, еще посадят. Ты не съездишь?

— Да надо бы. Там ключи. Дядя вчера волновался, но что я могу сделать? Я недавно уезжал. Тилбери меня не отпустит.

— Ты попроси.

— Не буду.

— Можно сказать, дилемма.

— Да, можно.

Раздался стук, вошел рассыльный, Джерри взял у него письмо.

— Оказывается, нельзя, — сказал он. — Никакой дилеммы нет. Тилбери меня отпускает.

— А?

— Точнее, увольняет.

— Тебя?

— Меня.

— Вот гадюка! Видишь, я всегда говорил, из любой дилеммы есть выход.

2

Звонок на Рю Жакоб, 16 (Люксембургский округ) прозвенел в своем астматическом духе, и Кэй побежала открывать, замечая, что она дрожит. Несомненно, пришел Генри, чтобы познакомить ее с матерью, которая едет на Ривьеру через Париж. Фотографию леди Блейк-Сомерсет она видела и поражалась ее сходству с Елизаветой I. Общепризнанно, что в доброй старой Бесс было что-то такое, неуютное; и Кэй хотелось, чтобы Генри забыл о предстоящем ленче. Хотелось ей зря, он никогда ничего не забывал.

Однако за дверью стоял не он, а рыжий высокий человек, при виде которого сердце ее подпрыгнуло, хотя должно бы подпрыгивать только при виде жениха.

— Джерри! — вскричала она. — Вот уж не ждала! Почему вы здесь?

— Дела, — отвечал Джерри. Сердце у него скакало, как горы и холмы, вместе взятые, но он держал себя в руках, что было не легче, чем удержать большую игручую собаку. — Заберу ключи в бюро находок, вещи опять же. Бифф просил взять у вас картину. Он говорит, вы знаете, какую.

— У него только одна. А зачем она ему?

— Денег нет, хочет продать. Можно, я зайду?

— Ну, конечно! Заходите и расскажите, как у вас что.

— Я не знаю, сколько вам известно, — начал Джерри, усевшись. — Бифф вроде бы говорил с вами по телефону.

Кэй засмеялась, а Джерри, как обычно в этих случаях, ощутил точно то, что ощущает обитатель Синг-Синга на электрическом стуле.

— Скорее, булькал, — отвечала она. — Видимо, напился, но я поняла, что Пайк ему что-то оставил. Что именно, не слыхали?

— Все.

— То есть как?

— Вот так.

— Все свои деньги? Быть не может!

— Может. Оставил все деньги.

— Значит… Бифф миллионер?

— Именно.

Кэй приложила палец к губам — видимо, они дрожали, а глаза ее увеличились настолько, что Джерри усомнился, сможет ли он продолжать беседу, как начал.

— Повторите, пожалуйста! Если можно, медленней.

— Бифф получил все деньги.

— А по слогам нельзя?

— Он мил-ли-о-нер.

— Вы меня разыгрываете?

— Конечно, нет!

— Это правда?

— А как же!

— Здорово! — сказала Кэй, в отличие от Пилбема-старшего. — Неудивительно, что он выпил. Миллионер, это надо же! Все так обрадуются…

Джерри кивнул.

— Этого я и боюсь. Я ему сказал, что каждый захочет поживиться.

— Первая — сестра. Чего он мне только ни купит! Брат — миллионер, красота какая! Вероятно, я говорила, что Бифф — немного психопат, но в щедрости ему не откажешь.

— Знаете, что он мне сразу предложил? Двадцать тысяч фунтов.

— Вы шутите?

— Нет, не шучу. Конечно, я отказался.

— Почему «конечно»? Я знаю в одном Париже триста сорок семь человек, которые кинулись бы, как акулы. По-видимому, вы очень хороший.

— Я думаю, по Бедекеру — пять звездочек.

— Просто не верится!

— Что я такой хороший?

— Что он такой богатый.

— Сам читал телеграмму.

Кэй помолчала.

— Нет, подумайте! — снова начала она. — Прямо басня с моралью. Бифф выудил мистера Пайка — он вам не говорил?

— Как-то не пришлось.

— Да, выудил. Тот купался, а сперва — пообедал, и что-то с ним случилось, вроде судороги. Бифф кинулся в пруд, прямо как был, и спас его. А он запомнил.

— Вы думаете, дело в этом?

— Конечно, он ведь очень сердился на всякие кутежи. Особенно его раздражало, что Биффа вечно сажают. Должно бы отразиться на завещании, а вот…

Джерри заерзал. Неприятно сообщать плохие новости.

— Отразилось.

— Как это?

Джерри рассказал печальную историю, с ужасом глядя на то, как гаснут прекрасные глаза.

— Значит, — подытожила Кэй, — если его схватят, он потеряет все?

— Видимо, да.

— Чепуха какая-нибудь, даст полисмену в ухо — и пропали миллионы?

— Вероятно.

— Но его же всегда сажают! Его бы посадили на необитаемом острове. Нельзя было бросать его в Лондоне.

— Пришлось. Я хотел позвать вас туда, вместе мы его удержим. Сегодня я улетаю. А вы?

— У меня работа.

— Не отпустят на недельку?

Кэй подумала.

— Вообще-то могут, если попросить. Не так я нужна, но сегодня не выйдет, разве что завтра утром.

— Ничего, продержится. Ему еще надо выйти из шока. Едва уцелел.

— А что такое?

Джерри поведал то, что автор детектива назвал бы «Случай с рыжеусым полисменом».

— Наутро, — заключил он, — Бифф был собран и трезв. Сейчас он не ударит полисмена, если вы ему его принесете.

Кэй благоговейно смотрела на него, и он это заметил, настолько заметил, что решил пригласить ее в кафе. Многое можно сказать в уединении столика!..

— Заперли! — сказала она. — Какой вы молодец! Это в отеле?

— Нет, он ко мне переехал.

— Слава Богу! Мало ли что в этих отелях… а так — легко уследить.

— Глаз с него не спущу.

— Спасибо вам большое. Что бы для вас такое сделать?

— Пойти со мной в кафе.

— Не могу. Очень хочу, но не могу, я иду с Генри. А вот и он!

Действительно, то был он. Генри вошел, поцеловал ее, выразил надежду, что она готова, и, увидев гостя, застыл, словно увидел змею.

— Здравствуйте, — сказал Джерри.

— Приехали? — спросил он.

— Уезжаю, — сказал Джерри, и сторонний наблюдатель ощутил бы, что если он не скрежещет зубами, то неизвестно, что значит «скрежетать».

Через час-другой, уже в воздухе, Джерри вспомнил, что забыл картину.

3

Бифф рассердился и считал, что гнев его праведен. В конце концов, говорил он, когда посылаешь друга за картиной, можно ее хотя бы привезти.

Джерри защищался, как мог.

— Знаешь, я не забыл, я сразу об этом сказал, но то-се, заболтались, а тут этот Сомерсет пришел — ну, я и выскочил.

— Без картины.

— Как-то выпало из головы.

— А почему ты выскочил?

Джерри помолчат, не в силах описать гнусную сцену.

— Он ее целует!

— Кто? Кого?

— Этот Блейк. Твою сестру.

— Естественно. Обручишься — и целуешь, первым делом. Бывает и без обручения.

Джерри странно засипел.

— О, Господи! — воскликнул Бифф. — Ты что, влюбился в нее?

Джерри очень не хотел изливать душу перед таким ненадежным человеком, но знал, что выхода нет, и сухо кивнул. К его удивлению, Бифф все понял.

— Понимаю, — сказал он. — Есть в ней что-то такое… Многие одобряют. Один скульптор — такой это, абстракционист — грозился, что застрелится. К сожалению, передумал. Да, так влюбился, это надо же!

— Ты не возражаешь?

— Нет, что ты! Может, бросит свою мороженую рыбу. Знаешь, у меня есть гипотеза: Кэй с ним связалась, потому что он не похож на ее знакомых. Покрутишься два года среди этих типов, а тут — бороды нет, одет с иголочки, купается каждый день, а не только к празднику. Не захочешь, подумаешь, что влюбилась. Напрягись, победа близка. Ты что-нибудь предпринял?

— Я ей сказал, что люблю ее.

— А она?

— Напомнила, что обручена.

— А дальше?

— В каком смысле?

— Ты это так и оставил?

— Что же тут можно сделать?

— Ну, ну, ну, — сказал Бифф тем тоном, каким говорят с любимым, но заблудшим отпрыском, — прямо кролик какой-то! Или медуза. Девицу надо хватать, обнимать и целовать до победного.

— Мы говорили по телефону.

— А! Ясно, ясно… Тут особенно не обнимешь. Но вообще — только так. Сотни раз проверено. Ладно, Бог с ней, с картиной. Жалко, но — Бог с ней. Мне ли не понять, сам влюблен. Я говорил тебе про Линду?

— Да, вы когда-то собирались пожениться.

— Опять собираемся. Купил разрешение, записался в регистратуре, там за день записываются.

— Поздравляю. Как ты ее нашел?

— Ничего, в порядке.

— Я хочу сказать, как ты узнал ее адрес. Через секретаршу?

— М-м-м… не совсем. Нет, не совсем. Я ее встретил на Бонд-стрит, где галереи. Пошел узнать, в какой цене Будэн. Линда сейчас служит у такого Гиша, мы и столкнулись в дверях.

— Ты растерялся?

— На минутку. Потом — как по маслу. Я говорю: «Привет!», а она — «Ах ты, да это Бифф!» То-се, пошли мы в бар, обо всем договорились. Время, знаешь ли, великий целитель. Она объяснила, почему я не мог ее найти — переехала к Тилбери, у него дом в Уимблдоне.

— Да, я слышал. Секретарша не сказала?

— Нет, как-то не довелось.

— Странно. Уж она-то знает. Правда, она глупая.

— Ты с ней знаком?

— Видел. Очень красивая, но — глупая. Что с нее взять, блондинка!!

Бифф залпом допил свой освежающий напиток и стал серьезен.

— Хочу тебя попросить… Помоги мне с Линдой.

— Вроде у вас все в порядке?

— До определенной черты.

— Что же я могу сделать?

— Если встретишь ее, не говори о Гвендолен Гиббз.

— Это нетрудно. Я не знаю никакой Гвендолен.

— Ну, о секретарше.

— А, ясно! Не говорить?

— Да, пожалуйста.

— Хорошо.

— Спасибо тебе большое. Как все смешно на свете! Секретарши, опеки всякие… Кстати, Тилбери все узнал. Линда к нему зашла, а он разговаривал с Нью-Йорком. Прямо вишневый стал, орал — и я не удивляюсь. Говорит, опротестует завещание, Пайк был тю-тю. Выйдет у него что-нибудь?

— Нет. Насколько я понял, твой Пайк был со странностями, но и только. И вообще, ты его крестник.

— А детей у него не было, с чем их и поздравляю.

— Вот-вот, ты ему — как сын. Я слышал, ты его спас, а брата он вроде не любил, с чего б оставлять деньги?

— Ты четко мыслишь, Джерри.

— О давлении речи быть не может. Ты — тут, он — там. Нельзя давить через океаны.

Бифф облегченно вздохнул.

— Странно, честное слово! Посмотришь — дурак дураком, а какая голова! Мало того, какая хватка. Ты, часом, не юрист?

— Лекции слушал, но обедать — не ходил.

— Болел? Аппетита не было?

Джерри объяснил, что молодой юрист становится членом коллегии только в том случае, если он обедал в своем инне должное количество раз, а Бифф заметил, что это очень глупо. Он всегда подозревал, что всех, кто связан с судом, надо послать к психиатру; может быть, кроме Пэри Мейсона.[54]

— А если ты вегетарианец? — развил он свою мысль.

— Бери на тарелку овощи и сыр. Точно не знаю, я не обедал. Вернемся к нашей теме. Беспокоиться тебе не о чем.

Бифф помолчал.

— Знаешь, — сказал он, — я всем обязан Тилбери.

— Почему это?

— Если бы он не был таким гадом, Пайк бы его любил. Поскольку он гад, я ему обязан. Надо с ним поделиться.

— Очень благородно.

— Да. Значит, составим бумагу, дам ему пять процентов. Твой дядя может это сделать? Тогда оденусь — и к нему. Где он, на Линкольн-инн-филдз?

Глава VI

1

Предполагая, что международная беседа даст лорду Тилбери пищу для размышлений, Бифф не ошибся. Материалу прибавило письмо, которое король прессы получил через два дня. Мистер Хаскелл сказал, что оно отправлено воздушной почтой, вот оно и пришло, не обмануло.

Прочитав его, первый виконт поначалу обрадовался. Поверенный его считал, что доказать невменяемость брата практически невозможно, тем более что человек, наживший столько денег, явственно разумен; но письмо показало, что не все потеряно.

Биффа он знал, а потому — думал, что если тот не переродился, дня через три его настигнет рука закона. Тут хватит такой чепухи, как пьяная драка; если же Эдмунд Б. не напьется и не подерется на радостях, поистине разуверишься в людях!

И все-таки, все-таки, кто его знает, хорошо бы действовать наверняка…

Забыв о письмах, которые надо диктовать прекрасной Гвендолен, и даже о ней самой, лорд Тилбери бросил свой могучий разум на решение проблемы, гонимый тем инстинктом, который велит богачам становиться еще богаче.

Размышлял он минут двадцать, и вдруг его пронзила мысль о Пилбеме, воздействовавшая на него, как боевая труба — на коня. Пилбем! Да, именно он справится с этим делом. Лорд Тилбери всегда уважал и его интеллект, и полное отсутствие совести, зная, что за хорошую плату бывший сотрудник способен буквально на все. Что он сделает с юным гадом, еще неизвестно, но можно твердо сказать — блеска в этих действиях хватит.

Словом, надо поскорей с ним связаться. В клуб пригласить — нет, нельзя. Острое чувство социальных различий подсказывало, что костюм, придающий Пилбему сходство с неаполитанским мороженым,[55] отразится на его, лорда Тилбери, престиже. Значит, пойдем в контору.

Сыскное агентство «Аргус» располагалось неподалеку. Начинал Пилбем не здесь, а в Сохо, в однокомнатной квартире, но сейчас у него, кроме двух комнат, была приемная и хороший адрес. В маленькой комнате сидели стенографистки, в большой поджидал клиентов сам сыщик. Приемная была отдана во власть подростка на побегушках.

Ему и вручил магнат свою карточку, повергнув в истинный восторг.

— Это ко мне? — спросил Перси Пилбем, отрываясь от бумаг.

— К вам, сэр, — отвечал рассыльный. — Целый лорд, сэр.

Шокировав его словами: «А, старый Тилбери! Ладно, пусть войдет», — сыщик с удовольствием размялся в своем кожаном кресле. Приятно вспомнить дни, когда ты взирал на шефа, как служанка — на руку госпожи.[56] Вообще-то Перси так не взирал, он слишком ценил себя, но все-таки лорда боялся. Это прошло. Теперь перед ним клиент, и ничего больше.

Лорд Тилбери никак не переходил к делу. Сперва он заметил, что погода все лучше, и не солгал. Потом он прибавил, что контора — высший сорт, и снова сказал правду. Наконец он признался, что жалеет о разлуке с Перси Пилбемом, что тоже не было ложью, ибо он так и не нашел ему замены. Брать быка за рога пришлось самому сыщику,

— Вы ко мне по делу, Тилбери? — осведомился он.

— Э… хм… собственно, да. Я попал в деликатное положение.

Свою карьеру в прессе Пилбем начинал как тетя Изабел, отвечавшая жертвам любви, и сейчас он подумал, не в этом ли качестве понадобился бывшему шефу. Если речь пойдет о Гвендолен, он рад служить. Можно ли пожать ей ручку? Вполне. Поцеловать в лобик? Конечно: и так далее. Словом, он ждал продолжения — и оно его удивило.

— Пилбем, — сказал лорд, — у меня был брат. Он умер.

Сыщик изобразил сочувствие, насколько может его выразить очень прыщавый человек с баками и усиками. Сказать, что всякая плоть — трава,[57] он не успел.

— Много лет назад, — сказал лорд Тилбери, — он уехал в Америку. Там он разбогател. Собственно, он стал одним из ведущих финансистов. Вероятно, я не преувеличу, если скажу на глаз, что у него десять миллионов долларов.

Деньги вообще, миллионы — в особенности, Перси интересовали.

— Ух ты! — заметил он. — Кому ж они достанутся?

— Вот об этом я хочу поговорить. Надеялся, что мне, я — единственный близкий родственник, но…

— Оставил на благотворительность?

— Нет.

— Нашлась какая-нибудь вдова?

— Нет.

— В чем же дело?

— Оставил все как есть своему крестнику. Видимо, спятил.

Пилбем не содрогнулся от жалости и ужаса, ибо, как и Линда Ром, считал, что лорд достаточно богат; но постарался вложить в интонацию хоть какое-то сочувствие.

— Ай-я-яй! Что же я могу сделать?

Робость покинула лорда Тилбери. Было что-то такое в Перси, когда он накручивал на ручку ус, — словом, он располагал к откровенности. Понимающий человек!

Пока виконт объяснял про опеку и про условие, он молчал, только изредка крякал. Правда, один раз он вскрикнул, ибо, услышав фамилию наследника, уронил ручку, пером — в мягкую часть ноги.

— Кристофер, вы сказали?

— Да.

— Не Бифф, случайно?

— Друзья его так называют. Крестили Эдмундом Биффеном, в честь брата.

— Какое совпадение!

— Вы его знаете?

— Я с ним вчера выпивал. Встретил случайно, с одной девицей.

Сказал он так намеренно. Он не хотел бы открывать, что прекрасная секретарша — в родстве с таким существом, как частный сыщик. Да, лорд Тилбери ценит его ум и бесстыдство, но вряд ли принял бы в семью. Лучше открыться после свадьбы.

— То-то он говорит: «Я миллионер». Я думал, получил немного и резвится. Повел он меня в кабак, и сосет, и сосет!

— Много пил?

— Немало.

— Как хорошо! — обрадовался лорд Тилбери. — Тогда вас-то мне и нужно. Так я и знал.

— Меня?

Первый виконт не хотел бы обижать человека, но мы-то знаем, что причина — в полном отсутствии совести. Все издатели «Сплетен» где-то да останавливались, Джерри Шусмит — первый, а у Пилбема пределов не было.

— Понимаете, — начал лорд, — я верю в ваш разум и в вашу изобретательность. Я хотел, чтоб вы с ним познакомились и… э… ну, это самое. А вы, оказывается, знакомы. Лучше и быть не может.

Перси Пилбем носил баки и клетчатый пиджак, но схватывал он с ходу.

— Ясно. Вы хотите, чтоб я его напоил.

— Вот именно.

— И он что-нибудь такое сделал. Его посадят, а вы все получите.

— Как вы ясно излагаете! Да, да.

— А что достанется мне?

Лорд Тилбери, зная его, ждал такого вопроса и подготовился.

— Сто фунтов.

— Точнее — тысячу.

Лорд Тилбери сидел и потому не покачнулся, но челюсть у него отвисла, глаза вылезли, как у Биффа, увидевшего блондинку.

— Тысячу!

— Ничтожная доля.

— Двести.

— Тысячу.

— Пятьсот.

— Тысячу. А вообще-то две.

Лорд Тилбери посинел, обретя сходство с жабой, которая не только попала под тачку, но и близка к инсульту. Однако это прошло. Возникла целительная мысль: никого нет, можно будет отпереться.

— Хорошо, — сказал он.

— Хорошо?

— Да.

— Тогда составим договорчик.

Перси взял ту ручку, на которую накручивал ус, быстро что-то написал и вызвал рассыльного.

— Спенсер, — сказал он, — пришли сюда Лану и Марлен. Появились обе стенографистки, заверили бумагу, ушли.

Они были привлекательны, но лорд Тилбери подумал, что в жизни не видел таких мегер. Вполне возможно, что в подобных обстоятельствах он осудил бы саму Гвендолен.

— А теперь, — сообщил Пилбем, — я его познакомлю с Джо Мерфи.

— Что, что?

— Такой газетчик. Здорово пьет. С ним не захочешь — напьешься. Вчера Кристофер лез к полисмену.

— А вы его удержали!

— Я же не знал. Ничего, с Мерфи кого-нибудь ударит. Полисмена гарантировать не могу…

— Конечно, конечно.

— Но тут всякий подойдет.

— Вот именно.

— Ну, вот.

— Да, да, да, — сказал виконт.

Он не знал выражения «заметано» и потому его не употребил.

2

Наутро после встречи Тилбери — Пилбем предмет их беседы пребывал в умилении. Сидя с Джерри за остатками завтрака, он мешал ему читать газету, поскольку описывал свою любовь к Линде.

— Странно, — сказал он.

— Что именно?

— Да все. Почему я хочу на ней жениться? Коту ясно, мы — не пара. Друзья говорят: «Одумайся! Тебе нужна веселая подруга, которая и выпьет, и потанцует на столе». Прямо сейчас! Не нужна. Линда, и только Линда. Как ты это понимаешь?

— Видимо, взялся за ум.

— Очень может быть. Конечно, она ангел во плоти, это мне очень полезно. Но иногда я думаю — зачем у нее такие высокие требования?

— Высокие?

— Ну, высоковатые. Нет, причины у нее есть. Я не говорил, она уже была замужем? Такой Чарли Ром, с биржи. Пил, как рыба, гонялся за девицами.

Джерри нахмурился.

— Кого это мне напоминает? Не помню. Что ж она, развелась?

— Да. Терпела-терпела, а потом — все. Конечно, теперь ей легче, но взгляды — очень строгие.

— Следующий муж должен быть вроде сэра Галахада?

— Вот именно. Значит, придется пить один коктейль перед обедом, а потом — бокал вина. Отращу двойной подбородок, брюшко, еще в Конгресс выберут… И что же? Жалуюсь я, дрожу? Ни в коей мере. Я рад. С Линдой и не то стерпишь.

— Видишь, тебя очищает любовь хорошей женщины.

— Не без того.

— Ты хочешь оправдать ее доверие.

— Вот именно. А я ее обманываю!

— В каком смысле?

— Вернее, скоро обману. Пойду в ресторан с Гвендолен. Линда взяла с меня клятву, что больше не будет блондинок, а тут, сам видел…

— Зачем же ты идешь? Отменил бы.

— Нет, нельзя. Как говорится, прощальный ленч. Не знаю, хватит ли денег… Если Кэй привезет картину, тогда хватит. Линда говорит, Будэн в цене. Но привезет ли? Где она?

— Может, прилетела вчера вечером, уже поздно было.

— Тогда надо звонить. Я же тут волнуюсь. Это недорого, в конце концов!

— Ну, не подумала.

— То-то и оно. Что такое брат, что такое его нервы? Ты поосторожнее, Джерри, старик, она вообще такая, не думает. Не ставит себя на чужое место. Я, понимаешь, голодаю, я извожусь, а она…

Тут зазвонил телефон.

— Наверное, она, — сказал Бифф. — Иди, иди! Только не объясняйся, говори о деле.

Джерри вернулся через несколько минут.

— Она?

— Да, она. Прилетает сегодня.

Бифф облегченно вздохнул.

— Слава Тебе, Господи! Завтра получу картину…

— Получил бы, — внес уточнение Джерри, — если бы она ее везла.

— А что? Не везет?

— Нет. Считает, что тебе опасно иметь сейчас деньги.

Бифф покачнулся. Обычно он верил своим ушам, обычно — но не теперь.

— Так и сказала?

— Да.

— И это сестра! И это ее я воспитывал и лелеял!

— А теперь она тебя лелеет. Посуди сам, ты же себя знаешь. Сейчас никак нельзя влипнуть. Спасибо бы ей сказал.

Телефон зазвонил снова. На сей раз к нему пошел Бифф, бросив:

— Ну, я с ней поговорю!

Он гордо удалился, но когда пришел обратно, сиял счастливой улыбкой, словно подтвердилась его вера в ангелов-хранителей.

— Это Пилбем, — сказал он. — Ты его помнишь?

— Да.

— Хороший парень, а?

— Ну, что ты! Гад, каких мало.

Бифф печально пощелкал языком.

— Смотри на людей светлее, Джерри, — посоветовал он. — Да, у него прыщи, но это не все, нет, не все! Откуда я знаю? Вот откуда: он предложил мне работу. Зайдите, говорит, ко мне, есть работенка. Чистая душа!

Джерри задрожал от ужаса. Он легко мог представить себе, что из этого выйдет.

— Не ходи! — вскричал он. — Подумай, чем ты рискуешь!

— А что такое?

— Ты же напьешься и влипнешь!

— Чепуха. Что, у меня головы нет?

— Именно.

— Ты не прав. Есть. И вообще, я спешу, в час встречаемся с Гвендолен. Кстати, не одолжишь ли фунтика три? Нет, скорее — пять.

3

Бифф не опоздал на свидание — молодые люди без денег очень точны, когда речь идет о наличных. Перси просил его явиться к трем, и в два часа пятьдесят девять минут он сообщил о себе юному Спенсеру. Юный Спенсер мгновенно провел почетного гостя в кабинет, где Перси, пожав ему руку, придвинул кресло и предложил ему сигару. Не хватало разве что салюта и красного ковра.

Когда обменялись комплиментами, одобрили погоду и справились о здоровье, Перси перешел к делу — тогда, не раньше.

— Вы говорили, — начал он, — что хотите немного заработать.

Бифф это подтвердил.

— А вы, — прибавил он, — говорили, что у вас есть какое-то дельце.

— Есть, — признал сыщик.

— Частный сыск?

— В определенной мере.

Бифф помялся.

— Должен вас предупредить, — честно сказал он, — что я не очень к этому способен. Я не распознаю улику, если мне ее принесут на блюдечке, с подробным описанием. В общем, если вы надеетесь, что я сумею измерять пятна крови или там исследовать сигаретный пепел, вас ждет разочарование.

Обычно, ведя деловую беседу, Перси Пилбем был серьезен, но иногда, очень редко, он улыбался, не ведая о том, как это отвратительно. Случилось так и теперь.

— Нет, нет, ничего такого не надо! — заверил он.

— А что надо? — спросил Бифф.

Перси встал, подкрался к двери, распахнул ее и — видимо, удовлетворившись тем, что юный Спенсер не упал на пол, — повернул ключ. Бифф с интересом за ним следил.

— Тайна? — предположил он. Перси многозначительно кивнул.

— Полная секретность. Могу я на вас положиться?

— Конечно!

— Строго между нами… и, естественно, Скотланд-Ярдом…

— Ярдом?

— Консультируются, знаете… По особо важным делам.

— О!

— Что поделаешь, они — не всесильны. Простые дела — убийство там, кражи, поджоги — вполне в их возможностях, но если дойдет до… вы понимаете…

— Я бы понял, если б знал, о чем речь.

— Да? Хорошо, речь идет о том, чтобы познакомиться с неким Мерфи. Сыщика — их сыщика — он почует издалека. Но вы… Типичный американец, слоняющийся по Лондону. Кому-кому, а вам удастся его обдурить.

— Зачем его дурить? Кто он?

— Откройте дверь, — прошептал Перси.

— Какую?

— Эту.

— Ах, эту!

Бифф послушно открыл дверь и постоял, дожидаясь инструкций, но Перси показал жестом: «Закройте. Идите сюда».

— Итак, вы спросили, кто он, — начал сыщик. — По его словам, вольный газетчик, но мы-то знаем, что он — агент одной недружественной державы. Называть ее не будем.

— Не будем?

— Нет. Опять же, по его словам, фамилия его — Мерфи, но мы предполагаем, что она скорее оканчивается на «…ский» или, скажем, «…вич». Возможно и «…офф».

— Русский?

— Вы умны. Итак, Ярд хочет узнать, что он замышляет. Что-то он замышляет, тут спора нет, но что? Это выведаете вы. Вечера он проводит на Флит-стрит, в «Розе и короне». Мы с ним знакомы, я вас представлю — и покину.

— А я все выведаю?

— Вот именно.

Бифф помолчал.

— Можно спросить? — решился он. — Эти шпионы — очень сдержанные. Во всяком случае, судя по книгам.

Перси снова позволил себе ту ужасную улыбку, которая придавала ему сходство с персонажами триллеров.

— К этому мы и подходим, — отвечал он. — Придется его напоить.

— Тогда и я буду пить!

— Конечно. О расходах не беспокойтесь, сейчас я вручу вам десять фунтов. Загляните завтра, вас будут ждать еще сорок.

Бифф глубоко вздохнул, как бы слыша шорох бумажек. Но пред его мысленным взором встало лицо Линды.

— Простите… — начал он, собираясь героически отказаться, и тут раздался звонок.

— Вас, — сказал Перси Пилбем.

— Бифф? — сказал телефон.

— А, Джерри!

— Слушай, у меня плохие новости. Сейчас звонила твоя Линда.

— Хотела со мной поговорить?

— Ну, как бы и говорила. Она не дала мне объяснить, обращалась — к тебе. Понимаешь, она видела тебя с блондинкой.

— А, черт!

— Когда она решила отдышаться, я сказал, что это — я, и дал телефон «Аргуса». Спросила, что поделаешь! Так что, жди.

— О, Господи!

— Думай побыстрей, надо ей как-то объяснить. Пока, желаю удачи.

— Неприятности? — спросил Перси Пилбем, и снова раздался звонок.

Кроме «Здравствуй, дорогая», Биффу не пришлось сказать ничего. Женщины славятся тем, что, говоря по телефону, не дают вставить слова. Наблюдательный Перси заметил, как у Биффа отвисла челюсть и появился ужас в глазах. Обзаведись сыщик сердцем, оно бы болело за страдальца. Собственно, и он знал, что такое женский крик.

Но дело — это дело, и он был рад, когда, проблеяв «Послушай! Нет, послушай!», «Линда, Линда», Бифф положил трубку.

— Ну как, — спросил он, — берете работу?

Бифф очнулся и поморгал, как боксер, которого стукнули по носу. Прикинув, стоит ли плакать на плече у прыщавого субъекта, который накручивает ус на орудие письма, он решил, что не стоит. Лицо его стало суровым. Такими бывают лица у тех, чье сердце разбито на куски, зато им уже не надо потакать женским капризам. Шпион? Да пожалуйста! Пить? Да что угодно, хоть виски, хоть джин. Или, скажем, bourbon.[58]

— Беру, — отвечал он и достойно вышел, а Перси (по темноте своей не вспомнивший Аластора, о котором писал Шелли[59]) вернулся к текущим делам. Когда сыщик проглядывал фотокопии писем, призванных разрушить союз м-сс Босток (Грин-стрит, Лондон) и м-ра Бостока (прож. там же), ему явилась мысль. Он снял трубку, набрал телефон Тилбери и сказал:

— Гвен?

— А, Перси!

— Слушай, ты видишься с этим Кристофером?

— Вижусь. Сейчас были в кафе. А что?

— Дай ему под зад.

— Он миллионер!

— Ничего подобного.

— В каком смысле?

— А вот, слушай.

Приспособившись к низшим видам интеллекта, он рассказал все, ничего не упустил.

— Так что, гони в шею, — заключил он. — Тилбери, и только Тилбери.

— Ух ты! — вскричала прекрасная Гвендолен. — Спасибо, что сказал.

Глава VII

1

Обосновавшись на ночь в скромной гостинице и собираясь посетить наутро Хэлси-чамберс, 3, Кэй размышляла о Генри, а точнее — о его матери, вдове сэра Хьюберта Блейк-Сомерсета.

Встреча их была неприятной. В сущности, может ли быть приятной встреча пожилой дамы, которая в свое время разделяла судьбу колониального губернатора, и молодой американки, которая живет в Париже? Леди Блейк-Сомерсет, воспитанная на «Трильби», не признавала за жительницами Парижа никакой респектабельности, и очарование, сразившее Джерри Шусмита, пропало втуне. Вела она себя в точности, как та особа из песенки, которая, знакомясь с невестой сына, говорила: «О, бедный, бедный Джон!» Словом, думая о ней, Кэй невесело хмурилась.

Прошло это лишь тогда, когда, позвонив в квартиру 3, она увидела Джерри. Снова взлетело у нее сердце, и ей показалось, что она пришла домой.

— Привет, — сказала она. — Вот и я. Почему вы так смотрите? Не ждали?

Джерри смотрел так, а не иначе, поскольку ощутил что-то вроде удара по голове. Пока он приходил в себя, Кэй прибавила:

— Если хотите, я уйду.

— Господи, что вы говорите! — воскликнул он. — Прошу, прошу. Как вам тут нравится?

Кэй вошла и осмотрелась.

— Уютно, — сказала она. — Казалось бы, два холостяка должны устроить беспорядок, но нет, уютно. А где Бифф?

— Наверное, спит. Не выходил.

— Лентяй собачий!

— Благодарите Бога, что он спит.

— Почему это?

— Он бы проклял вас братским проклятием. Когда я сказал про картину, он разволновался.

— Разве я не права?

— Правы, правы. Сколько она стоит?

— Тысяч десять.

— Ну, вот! Можно ему столько иметь?

— Ни в коем случае.

— Вот именно.

— Какой вы разумный, трезвый человек!

— Не говорите мне гадостей.

— Это комплимент. Если бы вы знали, что за подонки водятся с ним в Париже, вы бы поняли. Приведет, скажет: «Это Жюль», или там «Гастон» — и все, не выкуришь. Я вообще не вижу приличных людей, кроме наших, в газете и, конечно, Генри. Ой! Мои ушки и усики![60]

— Что случилось?

— Я сегодня с ним обедаю.

Джерри сам надеялся с ней пообедать и сказал без должного пыла:

— Успеете, еще рано.

— Да он в Париже! Он не знает, что я уехала. Мы должны обедать с его мамой.

— У него есть мама?

— И какая!

— Мне кажется, она вам не очень приятна.

— Как и я — ей.

— Видимо, она ненормальная.

— Нет, что мне делать? Что я скажу?

— Что у вас выпадение памяти. А зачем вообще объяснять?

— Он рассердится.

— Навряд ли. Холодно удивится, не больше.

— Может быть, может быть… Поговорим лучше о вас. Почему вы дома? Сержант говорил секретарю, что вы служите.

— Меня выгнали.

— Ой, простите!

— Ничего, противная была служба.

— Кто же вас выгнал?

— Сам лорд Тилбери.

— Кажется, он — дядя Линды.

— И хозяин «Мамонта», где издается моя газетка.

— Надеюсь, он сломает ногу. А, вот!

— Что такое?

— Я скажу Генри, что меня срочно послали из газеты.

— Не очень убедительно.

— Да, не очень. Генри это примет… ну, холодно.

— Он все принимает холодно. Читали Роберта Сервиса?

— Как-то не довелось.

— Он писал о Юконе.

— Это я знаю.

— Если ему верить, там снег, лед и мороз. Самое место для вашего Сомерсета.

Кэй посмотрела на него.

— По-моему, — сказала она, — Генри вам не нравится.

— Вы правы. Я — не эскимос.

— В посольстве его очень ценят.

— Откуда вы знаете?

— От него. Когда-нибудь он будет послом.

— Не дай Бог, а то начнется третья мировая война. Нет, как вы можете думать о таком браке? Лучше просто залезть в холодильник.

— Мистер Шу-Смит, я его люблю.

— Ну, прямо!

— Что, что? Не надо так говорить.

— А вы не говорите всякую чушь. Люблю! Этот ходячий труп со стеклянными глазами!

— Перестаньте!

— Ни за что. Я имею полное право высказывать свое мнение.

Кэй вздохнула.

— Вот мы и поссорились! Нельзя же так, Шу-Смит. Если б не моя тонкость, я бы обиделась. Зачем вы лезете в мои дела?

— Затем. Какие женихи?! Вы выйдете за меня, мы же созданы друг для друга. Вспомните, как мы плыли на этом корабле. Родственные души! А тут какие-то Генри… Прямо не знаешь, смеяться или плакать. Слава Богу, я появился вовремя. Бифф правильно сказал…

— Если правильно, это не Бифф.

— Он правильно сказал: хватай и целуй без разговоров. Так я и сделаю.

— Вы посмеете?

— Еще как! Сейчас я вам покажу, какой я способный.

Именно тут раздался настойчивый звонок.

— Ура! — воскликнула Кэй. — Я знала, что небо опекает бедных порядочных девиц. Интересно, кто это? Лорд Тилбери пришел извиниться?

Это был Бифф, исключительно похожий на труп со стеклянными глазами. Друг его и сестра онемели от ужаса.

— Ключ потерял, — объяснил он. — Привет, Кэй.

И, опустившись в кресло, заснул.

Кэй смотрела на Джерри, Джерри смотрел на Кэй. Оба думали о том, что их бедный друг и брат, похожий еще и на героя современной пьесы, кутил во всю свою силу. Даже в Нью-Йорке, на самой вершине, он поражал как-то меньше, и Джерри благоговейно прохрипел:

— О, Господи!

— Вот именно, — согласилась Кэй.

— Ангелы, гонцы благодати, помогите нам! Я не ошибся, это не иллюзия?

— Нет.

— Надо его уложить.

— И крепко держать.

— Пока вы его укачаете, я сбегаю, куплю соды. Вряд ли поможет, а все-таки…

Кэй пожала плечами.

— Бегайте, но это не нужно. У него не бывает похмелья. Встает, как стеклышко, с песней на устах. Видимо, эндокринное.

Джерри удивился. По странной случайности, он не видел Биффа наутро после попоек.

— Как стеклышко? — проверил он. — И не кается? Не страдает? Не клянется завязать?

— Ни в малейшей мере. Гадость какая, а? Если б он хоть страдал, я бы это вынесла, но нет, не страдает. Прямо подумаешь, что на свете нет правды. Ладно, творите доброе дело, если хочется.

Когда Джерри вернулся, Биффа не было — видимо, ушел в спальню, — а Кэй сидела в кресле с тем самым видом, который побудил Уолтера Пейтера заметить, что какую-то даму постигли все скорби мира.

— Ничего, — сказал рыцарь, — не убивайтесь, он все-таки дома, а не в камере.

Кэй почему-то не утешилась. Всякий, кто хотел бы узнать разницу между оптимистом и пессимистом, мог бы посмотреть сейчас на них.

— Хорошо, — сказала она, — но он же опять выйдет. На этот раз — пронесло, а потом?

— Значит, ему нельзя выходить.

— Как вы его удержите?

— Очень просто. Спрячу брюки.

— Что?!

— Простые методы — лучше всего.

Кэй помолчала.

— Это мысль, — признала она. — А он ваши не возьмет?

— Где? Я уеду в Патни, к дяде. Его можно вынести дня два, а меня… ну, как-нибудь вынесет. Вы переедете сюда. Вернее, так: я увожу вещи Биффа, вы идете, складываете свои, потом я заезжаю за вами, везу в ресторан. Там мы кое о чем поговорим. Вопросы есть?

— Нет. Вы все предусмотрели?

— Надеюсь. Теперь о брюках. У Биффа две пары, он — не Бреммел.[61] По его словам, из Парижа он вылетел в чем был, а тут купил еще одни, дешевые. Взять это все нетрудно. Видимо, зайдете вы, у вас походка легче. Можете его не разбудить?

— Его ничто сейчас не разбудит.

— Ну, с Богом. Почему вы на меня так смотрите?

— Я думаю, всегда ли вы так мудры.

— Грубо говоря, всегда.

— И еще я думаю, почему вы расплылись, как Чеширский кот.

— А, вы заметили тонкую улыбку? Я представил себе, как ваш Генри придет с мамашей и вас не застанет. Вероятно, поднимет брови. Да, вероятно.

2

Генри поднял брови раньше, вчера, когда позвонил невесте, чтобы сообщить ей, что леди Блейк-Сомерсет предпочла другой ресторан. Звонил он на службу, и там сказали, что Кэй вылетела в Лондон.

Сообщив начальству, что у него — острый приступ невралгии, молодой дипломат выпил кофе, съел немного джему и поспешил в аэропорт Орли. Как и Отелло, он очень волновался.

Глава VIII

1

Лорд Тилбери, как обычно, пришел незадолго до десяти и принялся за работу, но — против обычая — работать не смог. Отпустив Гвендолен на ее место, он барабанил пальцами по промокашке, ибо ожидал сводок от Пилбема.

Через очень долгое время зазвонил телефон.

— Тилбери?

— Лорд Тилбери у телефона, — отвечал этот лорд, опасаясь, как бы недавний подчиненный не назвал его Джорджем. — Да, Пилбем? Какие новости?

— Все к собакам, — сказал Перси. — Ничего не понимаю. Мерфи говорит, насосался, как скотина, но я сейчас звонил, он дома. А не в полиции, — мрачно прибавил он, и будешь мрачным, когда уплыли две тысячи, хотя гораздо хуже, когда уплывают десять миллионов.

Лорд Тилбери, находившийся в той ситуации, которую мы описали последней, испытал невыносимую боль. Буркнув «Ну, вот!..», он повесил трубку и нескоро обрел хотя бы относительное спокойствие. Как многие мужчины, пребывающие в унынии, он жаждал женской заботы, и, приоткрыв дверь, сказал:

— Мисс Гиббз…

— Да, лорд Тилбери?

— Я… э… знаете, так, подумалось… мдэ… вы не сходите со мной в ресторан?

Прекрасное лицо осветилось радостью, но тут же и угасло.

— О, лорд Тилбери, с удовольствием, но вы пригласили мистера Льюэллина!

Если бы здесь не было дамы, первый виконт, как говорится, выразился бы. Он совершенно забыл о предстоящей встрече.

— Завтра он улетает в Рим, — дополнила Гвендолен. — Сегодня зайдет в полвторого.

День был жаркий, но лорда зазнобило. Мысль о том, что глава кинокорпорации зайдет и никого не застанет, способна вогнать в трепет. Если тебе принадлежат утренняя, вечерняя и воскресная газеты, а также четыре журнала, ты не вправе оскорблять того, кто может пустить на рекламу тысячи фунтов. Газетный магнат знал, что киношный магнат — обидчив.

— Спасибо, — искренне сказал он, — спасибо, что напомнили. Как-нибудь в другой раз, а?

— О, конечно, лорд Тилбери!

— А как поживает Персиваль Рандольф?

— Кто? А, Брюква!

— Брюква?

— Я его так зову. Он на брюкву похож, такой круглый.

— Ага, ага. Понимаю. Очень разумно.

Несмотря на неудачу, лорд Тилбери был доволен. Ухаживание явно продвинулось. Он дарил цветы, конфеты, бульдога (все-таки — не Брюкву), а теперь пригласил в ресторан. Поистине, осталось только объясниться.

Дожидаясь звонка и надеясь, что Льюэллин сообщит, как вывихнул ногу, он звонка дождался, но это был не Льюэллин (тот принимал ванну, готовясь к визиту), а Перси Пилбем.

— Тилбери?

— Лорд Тилбери у телефона.

— Мерфи только что ушел.

— Дэ? — без должного интереса откликнулся первый виконт.

— И знаете, что он сказал? Один американский газетчик говорил ему, что ваш братец — чистый псих. Опротестовать завещание не думали?

— Думал, но поверенный отговорил. Нет доказательств.

— Вы послушайте Мерфи!

Лорд Тилбери ощутил, что Пилбем достоин всякого уважения.

— А? — сказал он. — Да? Ну, что, что?

— Не бормочите, Тилбери. Я ничего не понял.

— Что говорит ваш Мерфи?

— Такой Биллингсли…

— Неважно. Что он говорит?

— Этот Биллингсли, он из газеты, хотел взять интервью. Ну, написал, а братец ваш и ответь красным мелом.

— Чем?

— Красным мелом. Каждое слово обведено синеньким. Как Хаймен Кеплен.

— Кто?

— Ладно, неважно. Пригласил его пообедать, и ел наоборот.

— Что?

— Задом наперед. Начали с кофе и сигар, портвейн, суфле, потом — телячья отбивная, а кончили аперитивом. Биллингсли чуть не умер. Интервью взять не удалось, старый псих — то есть ваш братец — ставил пластинки. Особенно он любил Дороти Шей. «Песнь горней девы» слушал шестнадцать раз, начал семнадцатый.

Трубка задрожала в руке у лорда. Он и не надеялся на такой подарок.

— Да если это рассказать присяжным…

— Вот именно. Мало того, за отбивной ваш братец сказал, что он — последователь Чарльза Форта.[62]

— Кто это?

— Некогда объяснять. Посмотрите в энциклопедии. В общем, ясно. Идите, сообщите Кристоферу. Увидите, что он запоет! Хэлси-корт, Хэлси-чамберс, три.

Лорд Тилбери радостно вздохнул.

— Иду. Спасибо, Пилбем.

2

Вернувшись от дяди, где он сгрузил драгоценный груз, Джерри удивился. Слова о стеклышке он все-таки счел поэтической метафорой, но, кроме синяка под глазом, все в Биффе блистало и сверкало. Судя по манере, он пил только лимонад, как отец Перси Пилбема.

— Джерри, старик! — обрадовался он. — А я все гадаю, где ты. Куда ходил?

— Ездил в Патни.

— Это что?

— Такой пригород, там живет мой дядя. Я побуду у него несколько дней, а Кэй переедет сюда. Она считает, что тебе нужна женская забота.

Бифф снисходительно посмеялся.

— Женщины, женщины! Вечно они суетятся.

— Ну, все-таки ты был довольно страшен. Я заехал посмотреть, жив ты или нет.

— Хорошо, что застал. Собираюсь уйти.

— Да?

— Да. Надо с Линдой помириться.

— Значит, поссорились? Так я и думал. Она дозвонилась тебе в «Аргус»?

— Да, и порвала помолвку. Но ты не беспокойся, я все улажу. Помнишь, я советовал с Кэй? Хватаем, целуем и так далее. Кстати, как, сработало?

— Не пробовал. Ты помешал.

— Жаль.

— Кстати, почему ты так надрался?

— Пришлось. Тут такое дельце… В общем, шпион.

— Да ты проспись!

— А ты послушай. Значит, Скотланд-Ярд попросил Пилбема расколоть шпиона. Пилбем поручил это мне. Я было отказался, из-за Линды, но тут она позвонила. Ну, тогда согласился, тем более — сорок долларов.

— За что?

— Я ж тебе говорю. Надо расколоть шпиона. Больше сказать не могу, сам понимаешь. Ну, пили — Джерри, старик, не пей никогда со шпионами! Полые они, что ли? Ни в одном глазу. Знаешь, я уже плохо его различал, а он — как стеклышко. Хороший дядька, марки собирает. Так вроде — Мерфи, а на самом деле — Иванович или Молотофф.

— Это он тебе глаз подбил?

— Ну, что ты! Мы с ним друзья. Я ему — про Линду, он мне — про марки. Глаз — это позже, на улице. Точно сказать не могу, но с кем-то дрался.

— Тебя же могли взять!

— Вот и я подумал. Знаешь, это Провидение, оно хранит хороших людей. Да, так я говорил, что помирюсь с Линдой. Поведу куда-нибудь, обниму — она меня и простит.

— Ты уверен?

— Еще бы!

— Знаешь, она так орала…

— А, тогда? Плюнь. Когда женщина говорит по телефону, с ней что-то случается. Порет, сама не знает, что. Потом плачет, жалеет. А теперь, Джерри, старик, я пойду оденусь. Приятно с тобой поболтать, но…

Зазвонил телефон, и, недокончив фразу, он побежал в переднюю.

— Алло! — послышалось оттуда. — Да, это я. Кто? Конечно, если хотите. Где вы? У «Баррибо»? Значит, скоро будете тут. Это хорошо, а то мне надо уйти. Ладно, жду.

— Ты подумай, — сказал Бифф, возвращаясь. — это старый Тилбери. Хочет со мной поговорить, наверное — про наследство.

— Мне как, уйти?

— Ну, что ты!

— А я не помешаю?

— Поддержишь. Он тебя видел?

— Не думаю. Он с мелкой сошкой не общается. Может, случайно…

— Да вообще не запомнил. У тебя обычное, неприметное лицо. Когда он придет, сделай вид, что ты — мой поверенный. Сложи вместе кончики пальцев, побольше сопи. Будет ругаться — напомни о диффамации при свидетелях. Накинется — дай в ухо.

Зазвонил звонок.

— Ну, Ватсон, — сказал Бифф, — это наш клиент. Добрый день, лорд Тилбери.

Гость посмотрел на Джерри.

— Мой поверенный, — прибавил Бифф, — мистер Хендерсон из конторы «Хендерсон, Хендерсон, Хендерсон, Хендерсон и Хендерсон». Видимо, урожайный год. Просто расплодились! Ну, заходите, заходите, присаживайтесь. Чем угостить?

Лорд Тилбери нахмурился.

— Я пришел не в гости, — сказал он.

— А по делу?

— Именно.

— Вы здесь, мистер Хендерсон?

— Да, — сказал Джерри, — я здесь.

Лорд тяжело дышал. Он мало знал Биффа, но тот ему не нравился, тем более сейчас, равно как и служитель закона.

— Начну с того, — сказал он, обращаясь только к Биффу, — что я связался с нью-йоркскими юристами.

— Как они там?

— Они сообщили об условиях. Я пришел о них поговорить.

— Самое время! Мы с мистером Хендерсоном как раз обсуждали. Что вас беспокоит?

— Я собираюсь опротестовать завещание.

Джерри сложил кончики пальцев.

— На каких основаниях, лорд Тилбери? — осведомился он.

— На таких, что мой брат был псих.

— Как вы толкуете этот термин? — спросил Бифф у Джерри.

— По-видимому, — отвечал тот, — лорд Тилбери считает, что его брат… э…

— Тю-тю?

— Скажем так, помешан.

— Да? Спасибо, мистер Хендерсон (пальцы, пальцы!). Согласен, мой крестный отец был чудаковат — но не более. Нет, не более.

— У меня есть доказательства.

— Какие именно?

— Такие. Он писал деловые письма красным мелом. И обедал задом наперед.

— Неясно.

— Суфле, потом — котлеты, потом…

Бифф беспечно отмахнулся.

— Какие пустяки! Что еще?

— Он — последователь Чарльза Форта.

— Простите?

— Чарльза Форта.

— В жизни не слышал. Вы знаете Чарльза Форта, мистер Хендерсон?

— Американский литератор.

— Ах, эти юристы! Все они знают. Литератор. А почему наш папа Тилбери говорит о нем в таком брезгливом тоне, словно застал его без штанов?

— Видите ли, у него оригинальные взгляды. Он полагал, что небо состоит из студенистой субстанции, звезды же, в сущности, — дырки. Предупреждал летчиков, чтоб не завязли.

— Разумно. Завязнешь — не вылезешь.

— Кроме того, он объяснял этим ряд таинственных исчезновений. Жертвы — судья Крейгер, Дороти Арнольд — похищены невидимыми силами, обитающими в студне. Что ж, все бывает, но многим казалось, что такая мысль своеобразна.

Лорд Тилбери фыркнул в полную силу Седьмой Трубы.

— Своеобразна! Полный псих, как и мой братец.

— Вы согласны, мистер Хендерсон? — спросил Бифф. Пальцы склеились напрочь, а засопел Джерри так, как сопят большие эрудиты.

— Нет, не согласен. Своеобразие — одно, безумие — иное. Если присяжные узнают, что к ученикам Чарльза Форта принадлежали Александр Уолкот[63] и Теодор Драйзер, будет трудно убедить их в невменяемости мистера Пайка.

— Прекрасно сказано! — одобрил Бифф. — Так и предайте всем Хендерсонам! Ну как, Тилбери? Съели?

— Вижу, — отвечал виконт, — говорить с вами бесполезно. Ограничусь одним: я готов пойти на соглашение.

— Какое?

— Решим все сами. Поделим деньги поровну. Не согласны — дойду до Верховного суда. Не отвечайте, подумайте. До свидания.

И первый виконт достойно вышел.

3

В комнате, которую он покинул, царил дух трезвого триумфа. Бифф полагал, что они хорошо боролись и силам тьмы есть о чем подумать в свободное время. Особенно восторгался он тем, как действовал его поверенный.

— Ну, Джерри, старик, я бы без тебя погиб! Уж какой я смелый, а перед Тилбери бы сдрейфил. Помню, я был у них там раза два, дрожал от страха. И то, такое дело вести, каким же надо быть драконом! Кстати, ты прав, опротестовать он не сможет.

— Конечно. Бойся себя, а не его.

— Совершенно незачем.

— Да, теперь и я за тебя не боюсь.

— Думаешь, пронесло?

— Скорее всего.

Бифф расплылся в улыбке.

— Я рад, что ты в меня так веришь. Все-таки вчера я тебя обманул. Больше не буду.

— Да, знаю.

— Спасибо, старик, спасибо. Я очень ценю твое доверие. Теперь мне не очень трудно наладить контакт с Линдой.

С этими словами Бифф направился в спальню, а через три минуты — вышел.

— Вот странно! — сказал он. — Нет брюк.

— Брюк? — проверил Джерри. — Ах, брюк! Забыл сообщить, они в Патни. Я их туда отвез.

— Ты?..

— Понимаешь, Кэй немного беспокоилась, и я решил их убрать. Получишь в день рождения. Лучший подарок.

— Да мне надо встретиться с Линдой!

— Ничего, подождет.

Судя по его лицу, Биффа одолевали разные чувства. Ошеломление сменилось праведным гневом. Благодаря недавним похождениям, сверкать он мог одним глазом, но им он сверкал вдвойне.

— И это друг! — горько заметил он.

— Самый лучший, — откликнулся Джерри. — Я тебя спасаю. Если хочешь, я — твой ангел-хранитель. Нет, нет, не благодари.

— Еще чего!

— Правильно, я и не жду. Ладно, мне пора. Надо зайти за твоей сестрой, веду ее в ресторан. Передать что-нибудь?

Бифф говорил несколько минут. Он полагал, что мерзкий заговор измыслила Кэй, Джерри — только орудие, и употребил выражения, которые ни один брат не должен применять к сестре.

— Ясно, — резюмировал Джерри. — Передам привет.

4

Дверь закрылась, Бифф постоял, и так неподвижно, словно позировал для полотна «Портрет молодого человека, похожего на таксу, в халате, с фонарем». Он жалел себя, настолько жалел, что мог бы разрыдаться. Ведь непременно надо увидеть Линду, пока она не окаменела в своем гневе.

И тут явилась мысль о братьях Коэн, прорезав кромешную тьму лучом надежды, как прорезают ночь огни сельского кабачка.

Всем известно, что эти братья торгуют ношеной одеждой неподалеку от Ковент Гардена и могут обеспечить любым предметом туалета. Именно у них купил вторые брюки приехавший налегке Бифф, а теперь об этом вспомнил, одновременно представив, какой будет глупый вид у злоумышленников. Мысли его, когда он шел к телефону, можно выразить привычной фразой: «Что, съели?»

Братья превзошли себя. Заказ они приняли с таким пылом, словно их полгода ни о чем не просили. Штаны? Да ради Бога! Объем талии? Прекрасно. Выедем, как только мистер Скарборо схватит такси. Звонок зазвонил почти сразу, и, прыгнув к двери, Бифф увидел исключительно элегантного человека.

— Мистер Кристофер? — спросил тот.

— Да, да.

— Я — Скарборо.

— Заходите, — вскричал Бифф, — заходите, дорогой Скарборо! Выпьете чего-нибудь?

Многие герцоги и графы обращаются к братьям Коэн, когда возникает нужда в одеждах с горностаевой опушкой, и часть их блеска оседает на служащих. Мистер Скарборо вполне мог оказаться сыном маркиза или на худой конец очень важного баронета. Он был молод, светловолос, а усики его повергли бы в трепет Перси Пилбема.

— Спасибо, не пью, — ответил он так, что его немедленно взяли бы на Би Би Си. — Я на службе. Мы, знаете ли, как полисмены. Конечно, это — неписаное правило. Так сказать, традиция. Насколько я понял, вы заказали штаны?

Бифф это подтвердил, и с большим пылом.

— Прошу. Ваш заказ вызвал некоторое смятение, вы не уточнили материал. Поскольку сейчас тепло, мы взяли на себя смелость предложить вам сеточку.

Глаз, глядевший на пакет, выразил удивление и скорбь. Неприятно получить камень вместо хлеба; ничуть не лучше получить трусы вместо брюк.

— Что это такое? — спросил он.

— Штаны.

Бифф фыркнул ala лорд Тилбери.

— Господи, почему тут не говорят по-английски? — возопил он. — Это трусы. Мне нужны брюки.

Мистер Скарборо улыбнулся и рассыпался в извинениях, обещав немедленно все исправить. И впрямь, брюки прибыли очень скоро.

— Ну, вот! — радовался Бифф. — Я возьму эти и эти. Запишите там где-нибудь, нет наличных.

Мистер Скарборо хорошо принял удар. Ловко делая пакет, он выразил теплое сочувствие, но заметил, что кредита у них не бывает. Симпатия — одно, деньги — совершенно другое. Проводив его, Бифф впал в отчаяние.

Когда зазвонил телефон, он еле к нему поплелся и услышал знакомый голос:

— Кристофер? Это лорд Тилбери. Хотел спросить, вы не подумали? Что, что?

Бифф не сказал ничего. Он охнул. Мысль, как сказал поэт, мгновенно расцвела прекрасной розой.

— Да, — выговорил он после целого ряда «А? Что? Вы здесь?» — Я подумал. Нам надо увидеться. Вы не зайдете? — Конечно, конечно.

— Ну, молодой человек, — сказал лорд Тилбери, — я рад, что вы одумались.

Бифф не слушал, он смотрел. Длина — подойдет, ширина — да ладно, можно затянуть ремень.

— Тилбери, — сказал он, — снимайте брюки.

Глава IX

1

Известие о том, что Бифф не в полиции, а дома, то есть у Джерри, было истинным ударом для Пилбема. Именно из-за этого по агентству пополз слух: «Босс — не в себе». Стенографистка Лана предупредила стенографистку Марлен, что, если ту вызовут для диктовки, учтивости ждать не стоит, а сыщик по фамилии Джеллаби, выйдя из кабинета, сообщил, что ему отъели голову. Юный Спенсер, истинный златоуст, определил это словами «Большой террор».

Но тут появился Мерфи со своим Биллингсли, и Перси приободрился. Звоня во второй раз в издательство, он уже был спокоен. Он помнил свой былой страх и принимал как данность, что Бифф никогда не устоит перед столь могучей личностью, да еще во всей ее силе. Словом, он был на коне; и когда Спенсер доложил о каком-то посетителе, выразил приветливость, чем обрадовал герольда, полагавшего, что новый клиент идет на верную гибель.

— Кристофер фамилия, — прибавил он для ясности. Перси удивленно покрутил ус. Про сорок фунтов он забыл, как и вообще забывал о неписаных соглашениях.

Когда же Бифф вошел, он удивился еще больше. Его поразило, что после общения с Мерфи, этим живым насосом, можно так хорошо выглядеть. Правый глаз припух, брюки не по размеру — и все, остальное в порядке. Голос тоже не выдавал недавних испытаний.

— Пип-пип! — звонко и чисто сказал гость. — Как живем?

Перси ответил, что живет неплохо, и прибавил, что у посетителя немного распух глаз.

— А, чепуха! — воскликнул Бифф. — Гулял, знаете. Как без этого!

— Понятно. Кстати, лорд Тилбери спрашивал ваш телефон. Он звонил?

— Куда там, еще и зашел! Хотел обсудить завещание.

— Да? Что ж он сказал?

— Сказал, что опротестует. Старик, видите ли, был тю-тю. Смешно, честное слово! Ничего не выйдет.

Перси покачал головой, как покачал бы мудрый отец в беседе с порывистым сыном.

— Не скажите, не скажите. По чистой случайности я встретил американского журналиста, который знал мистера Пайка. Видимо, у Тилбери шансы есть. Говорил он вам, что старик обедал задом наперед?

— Говорил. Прекрасная мысль.

— А про Чарльза Форта?

— Еще бы!

— И предлагал договориться миром?

— Вот именно.

— Очень советую. Избежите тяжбы…

— Ничего, я их люблю, как-то освежают. Ему в жизни не выиграть. А какое вам, собственно, дело?

— Да никакого. Просто жаль, что деньги потеряете.

— Не потеряю. Кстати, о деньгах. Я за ними и пришел. Ну, ну! Вынимайте чековую книжку.

Перси заморгал, как моргал всегда при подобных разговорах.

— Помню, помню, — сказал он. — Удалось вам что-нибудь выведать?

— Нет. Я старался, но — как об стенку. Говорю, тяжело зимой в России, холод, нос отваливается, а он отвечает: «Да, это неприятно». Ну, я спрашиваю, на что похож Хрущев, а он: «Простите, не видел». Вообще, говорит, нигде не бывал, только ездил во Францию на сутки. Эти шпионы хитрый народ. За то и держат. Я свое, а он — о марках.

— О марках?

— Он их собирает. Личина, конечно.

— То есть как?

— Пошевелите мозгами. Филателист — это ж тихий человек, придурок такой, кому он нужен? А он плетет паутину. Хитрый народ, шпионы!

— Значит, ничего не выведали?

— Ничего. Одно ясно: пьет как пылесос. Тренируют их в России, с детства на водке держат. У меня давно в глазах двоилось, а он сидит, и хоть бы что. Интересный человек, хорошо бы с ним ближе познакомиться. Вижу, вы недовольны. Шпион все-таки, в любую минуту взорвет парламент. А что такого? Им это на пользу.

Видимо, Пилбему претила такая широта взглядов. Во всяком случае, манере его позавидовал бы Генри Блейк-Сомерсет.

— В общем, — сказал он, — ничего не сделали.

— Я не виноват!

— Возможно. Однако речь вряд ли может идти о сорока фунтах.

— Дадите пятьдесят?

— Не дам ничего.

Левый глаз, способный открываться, широко открылся от ужаса. В Нью-Йорке и в Париже он видывал подлость, но все же не такую.

— Не дадите?

— Нет.

— Так мне же нужно!

— Ничего не могу поделать.

— Значит, — сказал Бифф, — Джерри был прав. Именно, гад. Как верно! Вообще-то он вам еще польстил.

— Спенсер, — сказал Перси, нажавший тем временем звонок, — покажите этому джентльмену, где выход.

Как бы ни оспаривала это сестра, у Биффа бывал иногда и разум. Внутренне содрогнувшись, что нелегко в чужих брюках, он кинул на сыщика холодный взор и последовал за рассыльным. Сыщик погрузился было в семейные дела миссис Ф. Г. Восток, но тут зазвонил телефон.

— Пилбем?

— Да?

— Говорит лорд Тилбери. Я в Хэлси-чамберс, квартира три.

«Странно», — подумал Перси, предполагавший, что он давно оттуда ушел.

— Притащите мне брюки.

— Что?

— Брюки. И побыстрей.

— А в чем дело?

— Неважно. Сказано вам, скорей. Брюки!

2

Поэт Гораций, говоривший обычно по-латыни, советовал сохранять спокойствие разума в самых тяжелых обстоятельствах. «Aequam memento rebus in arduis servare mentem», — говорил он, и все признавали, что совет его достаточно здрав; все — но не лорд Тилбери. Его не удалось бы убедить и за час. В первом виконте, ожидавшем Перси, не было римского стоицизма.

Вначале он думал было позвонить Гвендолен, но решил, что ситуация умалит его в ее глазах. Позвонить дворецкому, в Уимблдон? Но дворецкий ушел, как и вся прислуга. Кухарка миссис Бингли, горничные Клер и Джейн, кухонный мальчик и сам мистер Уилмби обиделись на него, уволились и исчезли, как прошлогодний снег.

Человеку, у которого 23 пары брюк, такая ситуация неприятна. Лорду Тилбери снилось иногда что-то похожее, но он и не думал, что станет санкюлотом наяву, да еще днем. Словом, он заметался в отчаянии — и увидел пеструю обложку «Светских сплетен». Звук, который он издал, можно поставить где-то между «хрюкнул» и «забулькал». Если бы Архимед охрип, он бы примерно так воскликнул: «Эврика».

Давление, вскочившее вверх, быстро опустилось. Разум и чувства встали на свои места. Виконт удивлялся, что раньше не подумал о Пилбеме. Хорошо, перед Гвендолен — стыдно. Ладно, дворецкого нет. Но Пилбем же есть, а его мнение… Вот уж поистине наплевать! Может быть, он посмеется — что ж, пожалуйста. Лорд Тилбери кинулся к телефону.

Дальнейшее мы знаем. Виконт ждал долго, так долго, что давление поползло вверх, чувства и разум — дрогнули. Он привык, чтобы его приказы выполняли точно и быстро. Конечно, Пилбем уже от него не зависел, но он видел в нем подчиненного (как, впрочем, почти во всех).

Наконец раздался звонок. Он кинулся к двери. За нею стоял Пилбем с красивым бульдогом, который немедленно стал кидаться на несчастного лорда, осыпая его пылкими поцелуями. Кое-как увернувшись, лорд строго заметил:

— Однако вы не спешили.

Пилбем удивился, мало того — огорчился.

— Нет, спешил. Это ж какой крюк, в Вэлли-Филдз!

— Зачем вас туда понесло?

— Как это, зачем? За Брюквой.

— Какой Брюквой?

— Да за ним. Вы же сказали его притащить. Я и поехал к Гвен.

Лорд Тилбери просто озверел.

— Вы имеете в виду мисс Гиббз?

— Ясное дело. А, понятно! Удивились, что я ее так называю. Ничего, она моя кузина.

Не будем скрывать, что виконта это потрясло, тем более что утром, в отеле, лакей заверил его, что племянница исключительно рада своей должности. Но глубина его чувств доказывается тем, что, хотя он дернулся, словно ученица мисс Дункан, напоровшаяся на гвоздь, чувства эти удержались. Лучше бы не породниться с Перси и не называть его отца «дядя Уилли», но если все это входит в набор — что ж, пожалуйста. Можно в конце концов и отвадить их от гнездышка, если мы вправе так называть солидный дом в Уимблдон Коммонс.

— Да? — заметил он, отпрыгивая от бывшего Персиваля Рандольфа. — Тесен мир. А вы — идиот, каких мало.

Пилбем поджался, он не любил таких отзывов.

— Я просил брюки. Брю-ки. У меня их нет.

— Ясно, — признался Перси. — Вижу. Сразу заметил. В чем дело?

Виконт стал почти синим, что случалось с ним в пылу чувств.

— В чем? А в том, что ваш Кристофер их забрал.

— Зачем они ему нужны? Для коллекции?

— У него их тоже забрали. Чтобы не вышел и не влип в историю. Сестрица додумалась.

— Умно! — признал сыщик, человек справедливый, подумав, кстати, о том, что с этой семейкой держи ухо востро. — Что же я тут могу сделать?

Лорд Тилбери нетерпеливо пощелкал языком. Казалось бы, и так понятно!

— Вы можете поехать ко мне, в Уимблдон, и привезти пару. Знаете адрес?

— Как-нибудь найду.

— Брюки в шкафу, у меня, на втором этаже.

Виконт подошел к столу, где предусмотрительный Бифф положил все, что вынул из карманов.

— Вот ключ от входной двери.

Перси рассеянно сунул ключ в жилетный карман. Он соображал, как бы тут поживиться.

— Я думал, — сказал он, — вы сейчас поближе, в «Баррибо».

— Да, — отвечал лорд. — Но если вам кажется, что можно пойти туда и попросить брюки, вы сильно заблуждаетесь. Через полчаса об этом узнает весь Лондон. Так что будьте любезны, отправляйтесь в Уимблдон.

Тон его не понравился бы пуристу. Сыщик пуристом не был, но в нем еще оставалось что-то от прежнего страха перед шефом. Только когда тот заметил: «Слышите, кретин?», он ответил:

— Буду я таскаться! Дел много.

— Пилбем! — заорал виконт, но Перси уже понесло. Думал он и о возможной выгоде.

— Да ладно, — сказал он. — Орет, кричит… Страшный какой нашелся! Черта с два я туда поеду. Я вот что сделаю, я вам по дружбе свои брюки продам. Тесноваты, да, вы у нас дядя солидный, но до отеля доберетесь. А? Идет?

Человек, начавший с нуля и создавший могущественную компанию, знает, что самолюбием иногда приходится жертвовать. В былые, давние дни нынешний лорд умел глотать обиды. Сейчас он стал синим — но не колебался. У него был разум прагматика. Брюки нужны? Нужны. У Пилбема они есть? Есть. Вот и все. Значит, не стоит варить сыщика в масле. Предложение надо принять.

— Сколько? — спросил он.

— Сто десять фунтов.

— Вы с ума сошли! — пропыхтел он.

— Нет, — отвечал Пилбем. — Десятка за брюки, сотню я дал Кристоферу, чтобы напился.

— Я не обязан за это платить!

— Ну, что вы! Обязаны.

— Сто фунтов!

— Накладные расходы. Я ему вкрутил, что это от Скотланд-Ярда.,

— Не заплачу!

— Как хотите. Пошли, Брюква.

Шесть проектов пронеслось в мозгу лорда Тилбери, очень похожих друг на друга, но обесцененных тем, что этот лорд никак не сильнее сыщика. Вот если бы дубинку или топор — однако их нет. Как говорили авторы его передовиц, пришлось примириться с неизбежностью.

— Пятьдесят, а?

— Сто десять.

— Семьдесят пять.

— Ну ладно, сто. По старой дружбе.

Лорд Тилбери больше не спорил. Его посетила здоровая мысль — можно позвонить в банк и остановить чек. Она освежила его, словно утренний ветер.

— Хорошо, — сказал он, удивляя Перси внезапной веселостью. — Прошу. — И буквально через минуту, в очень сомнительном виде, уже шел к двери, огорчая тем самым общительного Персиваля Рандольфа.

3

Как многие люди со средствами, лорд Тилбери пользовался услугами разных банков. Чек он выписал на Мэйферское отделение банка Национального, расположенное неподалеку от Хэлси-корта, и теперь шел туда, надо заметить — с трудом, брюки очень жали. Когда он в них влезал, он сокрушался, что нет сапожного рожка.

Удачно остановив выплату, он проследовал в отель. Там он переоделся и позвонил поверенному, приказав ему явиться к ленчу. Через несколько минут (контора тоже была рядом) они сидели в малом зале.

Лондонские юристы бывают самые разные, но все они похожи на какую-нибудь птицу. Дядя Джерри Шусмита, вождь и вдохновитель конторы «Шусмит, Шусмит, Шусмит и Шусмит», напоминал казуара, но есть и совы, селезни, воробьи, попугаи, даже рябчики. Мистер Бантинг, консультант лорда Тилбери, легко затерялся бы в пустыне Гоби, среди стервятников, но — до начала трапезы. Его бы немедленно опознали, поскольку, в отличие от них, он был чрезвычайно осторожен в еде. Лорду Тилбери, большому гурману, он портил аппетит и своими таблетками, и рассказами о том, как отразилось бы на его пищеварительных органах то блюдо, которое ел собеседник.

Словом, виконт предпочел бы встретиться в другом месте, но время поджимало. Проканителившись с Биффом и Перси, он пренебрег множеством дел, они накопились. Так что — ленч.

— Вам повезло, дорогой Тилбери, — сказал юрист, усевшись за столик. — Я уже уходил в молочное кафе. Пью, знаете, в это время молоко, понемногу, глоточками. Насколько я понимаю, вы хотите со мной посоветоваться?

Лорд Тилбери это подтвердил и заказал бифштекс с картошкой, отказавшись понюхать лекарство, которое, по словам юриста, понадобится после этого блюда, и сочувственно поцокав языком, когда тот описал, как подействовало бы оно на его желудок. Потом он перешел к делу.

— Знаете, Бантинг, — начал он, — нам принесли занятный рассказ. У одного субъекта насильно отняли брюки.

— Насильно? — переспросил юрист. — Вы хотите сказать, применили силу?

— Ну, угрожали.

— Тогда выразимся иначе, «позаимствовали под угрозой».

— Хорошо, выразимся.

— Так, так. Вы собираетесь запивать это пивом?

— Неважно. Слушайте.

— Я слушаю. Только, если бы пиво с бифштексом потребил я, кислотность…

— Мы любим такие рассказы, — перебил его виконт. — Нужно уточнить, чтобы не было ошибок. Тот, пострадавший, может вызвать полицию?

— Шпинат здесь, — заметил мистер Бантинг, — исключительно хорош. Вот его я могу переварить. Спаржа, к сожалению, — чистый яд, что же до горошка…

Лорд Тилбери метнул в него один из тех взглядов, которые превращали сотрудников «Мамонта» в грязное пятно.

— Я был бы рад, — напомнил он, — если бы вы меня слушали.

— Простите. Слушаю. Так вы говорили?

— Я спрашивал, можно ли арестовать того, кто забрал брюки?

Мистер Бантинг покачал головой.

— Пострадавший вправе подать в суд. Буквально такое же дело — Шьюд против Мерефита, с той разницей, что casus belli — не брюки, но пальто. Подал иск, уплатили издержки.

Лорд Тилбери подавился бифштексом. Суда он не хотел; и так пригорюнился, что пробудил его лишь крик собеседника:

— Видите? Видите, что он ест? Венгерский гуляш! Знаете, что было бы с моими желчными путями, если бы…

Виконт не слушал. Да, рассказ этот представлял интерес только для врачей, но дело не в том. Дело в том, что лорду пришла в голову мысль, и теперь он ее обмозговывал.

— Бантинг, — сказал он наконец.

— Да? — откликнулся юрист, дошедший до инцидентов времен далекой молодости.

— Помните, я спрашивал, можно ли опротестовать завещание моего брата?

— Помню. Я полагал, что у вас нет свидетельств.

— А теперь есть. Предположим, я заказал бы блюда в обратном порядке. Как бы вы это расценили?

— В обратном порядке?

— Да.

— Я вас не понимаю.

— Очень просто. Начали бы с кофе и сигар…

— Лично я сигар не курю, только сигареты без никотина. Если не ошибаюсь, болгарские. Не только безвредны, но и полезны при бронхиальной астме, язве двенадцатиперстной кишки, повышенном давлении…

— Слушайте! — взревел лорд Тилбери. — Мой брат ел именно так. Свидетельствует ли это о невменяемости?

— Могут это подтвердить?

Газетный магнат размеренно и ясно изложил всю историю. Мистер Бантинг, перешедший от шпината к теплой воде, выслушал ее и ответил:

— Дорогой мой Тилбери, я не думаю, что суд признает невменяемость. Хороший адвокат, на мой взгляд — вполне резонно, представит это милым чудачеством. Присяжные, вероятней всего, с ним согласятся.

— Мне кажется, и меньшего хватало…

— На экране — конечно. В реальной жизни… Что с вами, Тилбери?

Дело в том, что при слове «экран» виконт громко вскрикнул, словно под него наконец решились подложить взрывчатку. Мистер Льюэллин! За всей этой беготней он совсем забыл, что обидчивый киномагнат приезжает сегодня.

Лорд вскочил, словно вспугнутый фазан, и кинулся к телефону. Глядя ему вслед, Бантинг надеялся, что он успеет вызвать доктора, пока не поздно.

— Мисс Гиббз! — вскричал тем временем лорд, набрав дрожащими пальцами свой номер.

— Да, лорд Тилбери.

— Ми… мистер Льюэллин не звонил?

— Звонил, лорд Тилбери. Точно вовремя.

— Вы… вы не объяснили, почему меня нету?

— Объяснила, лорд Тилбери. Вы заболели и лежите там, в Уимблдоне.

— Спасибо, мисс Гиббз, спасибо!

— Не за что, лорд Тилбери.

— Так что он не обиделся?

— Что вы, лорд Тилбери! Он вас очень жалел. Он сказал: «Поем и поеду туда».

— Что!!!

— «Поем и поеду».

— О, Господи!

— Езжайте и вы, лорд Тилбери.

Волна восхищения и любви снова окатила виконта. Ладно, дядя — лакей, кузен побуждает усомниться в том, что человек — венец природы, но сама она достойна лучшего жениха в Англии, то есть его самого.

— Конечно, конечно, — ответил он. — Скажите Уотсону, чтобы подвел машину к отелю.

— Сейчас, лорд Тилбери. Ключи у вас?

— Какие ключи? От дома? Естественно… Нет! Я их дал вашему кузену. Посмотрите в моем столе.

— Сию минуту, лорд Тилбери. Да, вот они. Дать их Уотсону?

— Пожалуйста, мисс Гиббз. Спасибо вам большое.

Когда, обуреваемый любовью к Гвендолен и досадой на Льюэллина, виконт поспешал к столику, его посетила тревожная мысль. Кто откроет дверь киношному магнату? Шофер Уотсон? Нет. Как многие шоферы, он — тугодум, и скажет, что только что привез хозяина в полном здравии.

Тут взгляд его упал на юриста, все еще прихлебывавшего свою воду, которой он всегда завершал трапезы.

— Бантинг! — воскликнул он в озарении.

— А, Тилбери! Что сказал доктор?

— Мне надо лечь в постель.

— Так я и думал. Помилуйте — пиво, бифштекс, картофель! Обопритесь на меня, я отведу вас в номер.

— Отвезите меня домой. Объясню по дороге.

— Отвезти? Я вам нужен?

— Непременно. Ко мне придет один человек, я один не справлюсь. Знаете что, сыграйте-ка дворецкого!

Бантинг по-стариковски захихикал.

— Ну конечно, с удовольствием! Вы просто возвращаете мне молодость. Я часто играл в любительских спектаклях, как ни странно — именно дворецких. Помню, помню, в местной газете писали: «Неплох и Сирил Бантинг в роли дворецкого». Ложитесь, дорогой, ложитесь, предоставьте все мне.

Глава X

1

Частный сыщик, если он серьезен, привыкает к долгим ожиданиям. Когда Перси еще не расцвел и не обзавелся умелыми помощниками, ему доводилось часами стоять под дождем, ожидая, пока из ресторана не выйдет виновная пара. Иногда он простужался, зато обрел терпение, а потому отнюдь не метался, оставшись без штанов. Рано или поздно, думал он, кто-нибудь да явится, а до тех пор — что ж, отдохнем. Он взял номер «Сплетен», привлекший и бывшего босса, но тут же покачал головой. Ну, что это! Старая добрая газетка просто на себя не похожа. Где соль, где перец? Если нынешний читатель удовольствуется тем, что мы видим на газетной полосе, можно ему посочувствовать. Тоже мне, сплетня — частные клубы для азартных игр! Брюква тем временем уснул, и, честное слово, Перси Пилбем охотно бы последовал его примеру.

Мешала ему неуловимая и тревожная мысль, порхающая по краешку разума, словно близорукий голубь, который никак не попадет в голубятню.

Сыщик знал, что мысль — не из приятных, но долго не мог уловить ее; и вдруг она, сама собой, обрела вид и величие. Вот, вот! Бывший босс слишком легко подписал этот чек. Как-то подозрительно… Кого-кого, а босса он знал и прекрасно усвоил, что единственное место, где тот не любит выводить свой титул, — это именно чеки. Теперь же он был весел, что там — резвился. Тут что-то не так.

Перси быстро понял, что именно. Его никогда не занимало сверхчувственное постижение, но тут он просто читал в мозгу зловещего лорда. Старый гад знал, что запретит выплачивать по чеку. Обогнать его трудно, если сидишь практически взаперти. Оставалось надеяться, что в ресторан он пойдет прежде, чем в банк. Банк этот — рядом, успеть — можно, но — штаны, штаны!

Он издал не совсем потребное восклицание, и чуткий Брюква приподнял голову. Конечно, эта мерзкая парочка забрала отсюда все брюки! Надежды нет. Перси откинулся в кресле, с горя схватил газетку — и тут раздался звонок.

Когда он открыл дверь, там стоял молодой человек исключительной элегантности.

— День добрый, — сказал он тем неприятным голосом, который более опытным людям подсказал бы, что перед ними — дипломат с большим будущим. Но Перси заметил не это, Перси заметил брюки и смотрел на них, как смотрит турист на Тадж-Махал.

Генри Блейк-Сомерсет не выказывал ни досады, ни гнева, ибо дипломатов первым делом учат походить в любой ситуации на чучело лягушки. На самом же деле он просто пылал. Когда он сообщил матери, что Кэй внезапно отбыла в Лондон, та рекомендовала поставить на место эту девицу, но он до таких высот не дошел. Любовь, а точнее — тепловатая симпатия, еще не испарилась из-под идеальной жилетки, и он намеревался просто и строго указать невесте на недопустимость ее поведения. Что-то такое вроде беседы между Артуром и Гиневрой.

Гнев он приберег для этого змия, для этого мерзавца, который желает жену ближнего, когда она еще и женой не стала. Вот с ним он поговорит. Ему он покажет. Об этом он думал, когда открывалась дверь, — и несколько растерялся. Разинуть рот не позволила выручка, но бровь он поднял.

— Дома мистер Шусмит? — спросил он все тем же голосом. Перси не отвечал, он глядел на брюки.

— Он дал мне этот адрес, — продолжал Генри. Голос немного изменился. — Живет он здесь?

Перси очнулся.

— Э? Живет, как не жить. Он вышел. Заходите, подождите.

Генри вошел, поглядывая на Брюкву. Он с детства недолюбливал собак, а эта ему совсем не понравилась. Боксеры вообще трогают нас не красотой, а добродушием, и данный их представитель, исключительно приветливый, был двойником Бориса Карлова.[64] Торчащие клыки, массивная челюсть, круги под глазами наводили на мысль, что он сжует вас и не почешется. Именно, думал Генри, зачем ему, собственно, чесаться?

— Он меня не укусит? — осведомился дипломат.

Перси мигом сообразил, как использовать такой интерес.

— Еще как! — заверил он. — Бульдоги в неволе просто звереют.

— Вы его крепко держите?

— Сейчас — да, — ответил Перси. — А дальше… Это зависит от того, дадите ли вы мне брюки.

Генри поднял обе брови.

— Pardon?

— Брюки. Мне надо выйти. А вы… Чего там, сидите, ждите Шусмита, я быстро обернусь. Ясно? Тогда — живей, живей! Шевелите мозгами.

Генри было ясно. Он никогда еще не шевелил так мозгами. Ситуацию он принял, но не поступился честностью.

— Хорошо, — сказал он, — брюки я дам…

— Вот это разговор!

— …но выражу протест.

— …Выражайте на здоровье, — согласился сыщик, и через несколько минут вышел на легких ногах, в сопровождении бульдога. Всякий назвал бы их веселой парочкой.

Бессловесный друг сохранил веселье, сыщик — утратил, когда ему сообщили, что чек опротестован, вежливо заметив к тому же: «Уберите собачку». Собачку он забрал и повел в «Аргус», где передал Марлен и Лане, а юного Спенсера послал купить брюки и отнести по такому-то адресу. После всего этого он уселся и набрал номер босса.

Ответила кузина.

— Гвен? — сказал он ей. — Это я, Перси.

— Привет.

— Соедини-ка с шефом.

— Его нету.

— А где он?

— Уехал в Уимблдон. Передать, что ты звонил?

— Нет, — грозно отвечал сыщик. — Увидимся там, у него.

2

Привычка, по мнению Берка,[65] примиряет нас с чем хочешь, но это не всегда так. Возьмем, к примеру, Генри. Казалось бы, что ему разлука со штанами, если его дважды обезбрючивали в Оксфорде? По той, по иной ли причине он раздражал коллег-студентов, особенно — после гонок, во время пира, и, повторим, мог бы привыкнуть к подобным лишениям.

Однако он не привык. Последним словам Перси он просто не поверил, тот вообще не внушал ему доверия, и теперь метался по комнате. Если мы вынесем за скобки то, что тигр не ходит в трусах, мы сможем сравнить его с этим зверем, находящимся в клетке.

Пометавшись в том расположении духа, которое не одобрит философ, он случайно взглянул в окно и застыл на месте. Перед домом остановилось такси, из него вышел этот мерзавец и — кто бы вы думали? — Кэй.

Мгновенно догадавшись, что сейчас они войдут, он немало испугался. Хорошо, для беседы с ними он и прибыл в Лондон — но не в трусах же! Кто будет слушать человека без брюк? Античный оратор управлялся и в тунике, но как это ему давалось!

Британская дипломатическая служба тренирует своих сынов. Другой стоял бы и мычал, Генри — действовал. Справа была какая-то дверь, и он в нее нырнул прежде, чем мы бы произнесли: «Отягчающие обстоятельства». Осталась щелка дюйма в два, закрыть эту дверь он не решился, поскольку уже открылась другая, в передней.

Послышались шаги, но и все. Он удивился. Вроде бы раньше эти двое непрерывно болтали. Генри не знал, что в кафе гад сделал Кэй предложение, а она обещала подумать. Кто думает, тот не болтает.

Гад, видимо, не думал и начал беседу:

— Наверное, Бифф у себя.

— Где ж ему быть?

— Спит, я думаю.

— И правильно.

— Пойти взглянуть?

— Нет, еще проснется.

Они опять помолчали.

— Ну, как? — спросил гад.

— А?

— Вы подумали?

— Я думаю. Надо бы снова выслушать ваши доводы.

— Пожалуйста. Я вас люблю, чтоб мне треснуть.

— Так, так. Что ж из этого следует?

Неприятно слушать, как чужой человек объясняется в любви твоей невесте, но Генри это претило еще и с эстетической точки зрения. Сам он объяснялся достойно, сдержанно, а тут что? Орет, кричит, ничего не разберешь. Но и этого мало — гад замолчал, донеслись какие-то звуки, словно там начинался второй раунд. Генри не верил своим ушам. Если гад не обнимал Кэй, не целовал ее, не вел себя с нею совершенно непозволительным образом, трудно было понять, что же происходит.

Уши не подвели. Когда Кэй заговорила, голос у нее был точно такой, какой и должен быть, если к тебе применили метод, рекомендованный Эдмундом Биффеном.

— Ух! — сказала она.

Генри не одобрил ни тона ее, ни выбора слов. Так ухают те, чьи мечты сбылись; те, кто нашел горшок золота у конца радуги. Кэй не обиделась, не испугалась, не рассердилась, но явно обрадовалась тому безобразию, из-за которого так порицали вавилонских владык.

— Пусти, — продолжала она. — Ты свое доказал.

Последующая беседа была бы противна Генри, если бы он ее слушал. Но нет; мысли его перенеслись назад, к тем минутам, когда леди Блейк-Сомерсет объясняла ему, что еще не поздно отказаться от неосмотрительной помолвки. Как она права, как права! Поистине, женское чутье. В жизни должен быть порядок, а Кэй, при всем ее очаровании, явно предпочитает произвол. К тому же приятно ощущать, что Эдмунд Биффен Кристофер не будет с тобой в свойстве.

Беседа продолжалась. Теперь говорила Кэй:

— Надеюсь, ты понимаешь, что мы спятили.

— То есть как?

— Мы ничего друг о друге не знаем…

— Прошу! Моя жизнь — открытая книга. Остался сиротой в раннем детстве. Опекун, он же дядя, послал меня в Малборо и в Кембридж. После Кембриджа — Флит-стрит. Потом — Нью-Йорк. Выгнали, вернулся сюда, поступил к Тилбери. Снова выгнали. Да, да, понятно! Ты заметила, как часто меня выгоняют, и это тебя насторожило. Но теперь все иначе. Бифф собирается купить «Терсдей Ревью», а меня поставить издателем. Сам я себя не выгоню, как-нибудь потерплю.

— Опять Бифф! — сказала Кэй. — Все зависит от него…

— Ну и что? — возразил оптимистичный гад. — Ничего с ним не случится. Остались считанные дни.

— Ему времени хватит.

— Он же сидит здесь!

— Да, правда.

— Пойдем ему скажем, а?

— Он спит.

— Ничего, проснется.

Генри нырнул в шкаф. Дверь распахнулась. Джерри собирался издать радостный вопль, но издал бульканье, какое издает вода, окончательно уходя из ванны. Потом он произнес:

— Ушел…

— Как он мог уйти?

— Посмотри сама.

— Нет, как он мог?

Джерри и сам искал ответа. Он читал о факирах, которые умеют исчезнуть здесь, собраться — где-нибудь там, но не мог причислить к ним Биффа. Значит, тот ушел без штанов. От этой мысли он похолодел, но Кэй предложила ему иную гипотезу:

— Ты не заметил, какие-нибудь остались.

— Да, наверное. Как-то он так поглядывал, словно у него туз в рукаве.

— Куда ж это он пошел?

— Ну, тут все просто. Он хотел помириться с Линдой.

— Они поссорились?

— Она с ним поссорилась. Насколько я понял, она его застала в кафе с секретаршей Тилбери.

— А та — блондинка?

— Еще какая!

Несчастная сестра вздохнула.

— Хронический блондинит. Я уж думала, он вылечился.

— И правильно. Это — прощальный завтрак. Не хотел ранить чувства бедной девушки.

— Ну, я пойду, разберусь. Ему нельзя терять Линду. С ней он не пропадет.

— Да, она приятная женщина.

— Очень приятная, а уж его — просто гипнотизирует. Скажет, чтоб не валял дурака, он и не валяет, хотя это трудно себе представить. Схожу сейчас к ней, она тут рядом работает.

— Осторожно переходи улицу!

— Хорошо.

— Не разговаривай с незнакомыми!

— Хорошо, не буду.

— И возвращайся поскорей. Я тебя люблю. Люблю, люблю, люблю, — добавил Джерри для ясности.

«Какая гадость! — думал Генри Блейк-Сомерсет, нервно суча ногами. — Нет, какая мерзость!» Гнев его пылал, а вот ноги — затекли.

3

Пока Джерри ждал возвращения новообретенной невесты, сквозь ковер пробивались фиалки, равно как и нарциссы, а воздух полнился тихой музыкой. Видимо, думал он, это похоже на рай, хотя вообще-то раю надо поднажать, чтобы выдержать соревнование.

Однако в раю все на месте, а Кэй — не идет и не идет. Прошли века, когда раздался звонок, и Джерри кинулся открывать; но клич радости замер на его устах при виде довольно противного мальчишки в каскетке. Юный Спенсер, при всей своей изысканности, не был писаным красавцем. Внешность его портили курносый нос и большие очки. Джерри, во всяком случае, показалось, что перед ним — какая-то рыба, приникшая к стеклу аквариума.

— Здрасьте, — сказал посланец. — Это вы?

Джерри несколько растерялся.

— В каком смысле?

— Ну, брюки — для вас? — Спенсер слегка покраснел и отредактировал фразу: — Для вас ли эти брюки?

— Я, знаете, Шусмит…

— А я — Спенсер, Лайонел Спенсер. Рад познакомиться.

— Зачем мне брюки?

— Понятия не имею. Мистер Пилбем велел купить и отнести.

— Пилбем?

— Да, он. Я у него служу.

— Отнести мне?

— Он не сказал. Дал адрес — и все.

— Так, так… Ладно, положи на стол.

— Будет исполнено.

— А это — тебе, — добавил Джерри, вынимая полкроны.

— Ой! — оживился Лайонел Спенсер. — Спасибо вам большое.

— Что до брюк, — сказал Джерри, — отнеси их туда, где купил, они деньги вернут.

Генри Блейк-Сомерсет не хотел появляться на публике. Он знал, как склонны мальчики к беспощадной насмешке. Но тут не выдержит никто.

— Это мои брюки, — сказал он.

Голос без тела очень вреден для нервов. Собеседники подпрыгнули, чувствуя — оба как один, — что у них взлетела макушка. Служи они Кортесу, чьи люди, если верить Китсу, глядели друг на друга, снедаемые страшным подозреньем, коллеги поучились бы у них технике этого дела.

— Что это? — шепотом спросил Джерри.

— Кто-то чего-то сказал, — тихо объяснил Спенсер.

— Это был я, — произнес Генри, выходя из спальни с тем холодным достоинством, какое компенсирует трусики. Он взял пакет, многозначительно посмотрел на Джерри и снова исчез.

— Елки-палки! — заметил Спенсер, и Джерри признал, что ничего другого тут не скажешь.

Когда Генри появился снова, одетый, по словам песни, как последней мо-оды образец, Джерри удалось справиться с мыслью, что недавно ему являлось астральное тело. Облегчения это не принесло. Трудно беседовать с человеком, у которого ты увел невесту. Нет-нет, да возникнет, скажем так, неловкость.

К счастью, и Генри не был склонен к общению. Молча пересек он комнату, молча открыл входную дверь и, взглянув на Джерри тем взглядом, какой понизит температуру на Юконе, ушел навсегда.


Звонок зазвенел снова минут через пять. На сей раз пришла женщина лет под тридцать. Джерри она сразу понравилась.

— Здравствуйте, — сказала она. — Простите, пожалуйста, я — насчет Биффа. Вы Джерри Шусмит?

После всего пережитого он и сам не был в этом уверен, но все же, собравшись, кивнул и спросил в свою очередь:

— А вы — Линда Ром?

— Не совсем, — отвечала она. — Я — Линда Кристофер.

— То есть как?!

— Мы сегодня поженились. Этот чиновник все смотрел на Биффов синяк. Явно думал, что мы плохо начали.

Она посмотрела на Джерри с мягкой жалостью.

— Вы не огорчены?

— Нет, нет, я удивился. Как-то неожиданно…

— Почему? Мы давно обручились, только все ссоримся.

— Вот именно. Вчера, по телефону…

Линда засмеялась. Джерри подумал, что смех у нее — приятный. Конечно, не то, что у Кэй, но — вполне, вполне.

— А, это были вы? Что ж, не удивляюсь вашему удивлению. Но… вы сколько дружите с Биффом?

— Много лет.

— Тогда вы должны знать, что на него нельзя долго сердиться. Он пришел ко мне на службу, и я через пять минут его простила. Когда он сказал: «Знаешь что, давай сейчас поженимся», я сказала: «Ладно, пошли» — и мы пошли.

— Я просто счастлив.

— И я, хотя еще счастливей буду на борту. Завтра мы плывем в Америку.

— Ага, ага, понятно. Даже Бифф не может влипнуть на корабле. Разве что поднимет мятеж.

— Я присмотрю, чтоб не поднял.

— На вас вся надежда. Кэй говорит, он вас слушается.

— Что, Кэй приехала?

— Да. Она к вам и пошла.

— А я отвозила Биффа к нам, в Уимблдон. Я думала, там никого нет, вечером вернусь к нему, утром — поедем в порт. Но возникла трудность.

— Какая?

— Звоню дяде, в «Мамонт», а секретарша говорит, что он тоже поехал туда, к себе.

— Ах, нехорошо!

— Вот именно. Им не надо бы встречаться. Я и хотела вас спросить, не заберете ли вы Биффа. Я должна завершить все тут, на службе. И купить ему кое-что, он совсем раздет.

— Я отвез его брюки в Патни. Мы с Кэй решили, что ему лучше без них.

— Вы увлекаетесь нудизмом?

— Нет, я боялся, что он уйдет и влипнет.

— А, вот что! Это правильно. Не беспокойтесь, теперь я все куплю.

— И завтра уедете?

— Да, если Биффа не схватит рука закона. Билеты есть. Слава Богу, есть и виза, мистер Гиш собирался послать меня в Нью-Йорк. Словом, все в порядке. Бифф вам не говорил, что он делал прошлой ночью?

— Нет. Подрался с кем-то.

— Это я сразу поняла. Ну, бегу.

И Линда убежала, оставив Джерри, на которого произвела глубокое впечатление. «С такой не пропадешь», — думал он, собираясь идти к машине. Тут и раздался звонок.

— Здравствуйте, — сказал полицейский, стоящий за дверью. — Простите за беспокойство, не живет ли здесь такой человек, вроде таксы?

Глава XI

1

Стоя в холле «Дубов» (так называлась резиденция в Уимблдоне), Бифф поначалу одобрил обстановку, но потом ощутил, что его веселую душу окутывает мрак. Все дома в этих местах — обширны, ибо строили их тогда, когда семья не была семьей, если в ней не насчитаешь дюжину-две чад, домочадцев и слуг. Обиталище лорда Тилбери красотой не отличалось. Если бы его увидел чувствительный архитектор, он отшатнулся бы, прикрыв рукой глаза, внутренний же вид тяжко действовал на Биффа.

Здесь, в этих гулких просторах, он понемногу стал ощущать то, что ощущал Робинзон Крузо на своем острове. Вообще-то он обедал у лорда раза два, но тогда кругом кишела всякая фауна — гости, слуги, дворецкий. Одиночество его подавляло. Хорошо бы выпить, думал он, и постепенно вспомнил, что у лорда — неплохой погреб, а ключ от этого погреба, вероятно, висит у дворецкого.

Ключ он нашел, погреб открыл, потянулся за ближней бутылкой — и увидел лицо своей жены. Теперь, если б сам архиепископ Кентерберийский умолял его хлопнуть для здоровья, он бы не поддался.

Тяжело вздохнув, он ушел в глубины дома и оказался в какой-то комнате, насколько он помнил — гостиной, которая сильно изменилась с последнего визита, ибо мебель оделась чехлами. Не успел он туда войти, ему так захотелось спать, что он едва добрел до ближайшего дивана.

Когда сыщик прибыл в такси, он не шевельнулся, хотя тут удивляться не стоит, сыщики — бесшумны, словно кошки или привидения. Тихо закрыв за собой дверь, Перси огляделся, и его воинственный дух как-то дрогнул.

В отличие от Биффа, сыщик здесь не бывал. Впечатление, тем самым, было еще сильнее. Как и Бифф, он подумал, не выпить ли. Подкрутив усы, он кинулся в погреб и с удовольствием обнаружил, что какой-то беспечный человек оставил ключ в замке. Когда он рассматривал бутылки, пытаясь решить, какая лучше, «роллс-ройс» лорда Тилбери подъехал к дому.

2

— О, Господи! — воскликнул юрист. — Это не дом, а какие-то общие бани.

— Я его не строил, — отвечал лорд. — Отведите машину в город, Уотсон.

— Шофер нас не подождет?

— Конечно, нет. Я болен, лежу в постели. Сейчас и лягу. Черт его знает, когда он явится. Ну, Бантинг, входите в роль.

Сказав это все, виконт пошел наверх, к себе. Пока он облачался в желтую с лиловым пижаму, гордый дух его страдал. В постели он не обрел покоя. Нет, что же это! Даже закурить нельзя, и все ради какого-то киношника! Прошла буквально вечность, когда он услышал шаги и закрыл глаза.

— А, Льюэллин!.. — проговорил он слабым голосом. — Спасибо, что навестили.

— Зря стараетесь, — сказал мистер Бантинг, — это я, дворецкий.

Ожидание допекло виконта, и он воскликнул:

— Что вы лезете? Я пытаюсь заснуть.

— После такой еды? Не советую. Вот так и губят печень. А селезенка? Скопление жидкости в брюшной полости…

— Уходите!

— Вас не интересует селезенка?

— Нет.

— Дело ваше. Может быть, вам интересно, что дом кишит грабителями?

Он оказался прав. Лорд Тилбери сел на кровати, как игрушка «Джек-в-коробочке». — Что!

— Простите, — сказал мистер Бантинг, — я выбрал неточное слово. Он не совсем кишит, их две штуки. По всей вероятности, на самом деле их больше, но мне удалось обнаружить одного в погребе, дру…

Лорд Тилбери вскрикнул. Погреб был ему очень дорог.

— В погребе?

— Да. Я его запер.

— Вызовите полицию!

— Вызвал. Его уже увели.

— Прекрасно. Хвалю.

— Да, недурно, — признал мистер Бантинг. — Лучше было бы, если бы забрали обоих, но другого я нашел позже. Он спит в гостиной.

— Какая наглость! Вы его связали?

— Дорогой Тилбери, в мои годы не борются с грабителями. И вообще, не хотелось ему мешать.

— Ничего, я помешаю! — пообещал виконт, выскакивая из постели желто-лиловой молнией.

Так и случилось, что Бифф, разбуженный твердой рукой, сонно приоткрыл глаза и увидел солидного мужчину в достаточно яркой пижаме, а за ним — что-то зыбкое, но напоминающее хищную птицу. Предположив, что это — продолжение страшного сна, он перевернулся на другой бок. Когда же на его плечо опустилась клюшка, он сел и заморгал.

— А, — сказал он в конце концов, — вот и вы!

Лорд Тилбери не ответил. Да, конечно, его душил гнев — но не только. Он ощущал и то, что ощущает игрок на бегах, когда видит, что его фаворит вырвался на несколько голов. Враг просто шел в руки. Какой там суд! Если бывает на свете повод для ареста, вот он, как миленький.

Речь вернулась, он взглянул на Бантинга.

— Бантинг, — спросил он, — можно его арестовать? Как-никак, вломился в чужой дом.

— Если вломился, можно, — отвечал юрист.

— Ничего подобного! — сказал Бифф. — Меня привезла жена.

— Вы женаты? — заинтересовался все тот же юрист.

— С сегодняшнего утра.

— Разрешите узнать, — осведомился лорд, — как проникла сюда ваша супруга?

— Она здесь живет. Это Линда.

— Что!!!

— Да, плохо дело, — заметил Бифф. — Если уж жена не может приютить мужа… Кстати, почему вы днем в пижаме?

Виконт не ответил. Он думал о Провидении. Буквально только что он говорил себе, что оно, по своей склонности к хорошим людям, просто себя превзошло, — но нет, оно похоже на тех беспощадных шутников, которые подадут надежду, чтобы ее прихлопнуть. Минуту назад казалось, что хватит звонка в полицию, чтобы Эдмунд Биффен Кристофер навсегда выбыл из игры. Почему Линда вышла за него — останется тайной, зачем привезла сюда — непонятно, однако она, без всяких сомнений, сделала и то, и другое.

— Вон отсюда! — внезапно заорал он, как злодей из мелодрамы.

Бифф удивился.

— Вы сказали: «Вон отсюда»?

— Да. Это мой дом. Я вас не приглашал.

— Ну, что ж… Мы, Кристоферы, не навязываемся. А вот почему вы в пижаме?

— Где вам подбили глаз? — задал вопрос и мистер Бантинг.

— Неважно. Кто вы, собственно, такой?

— Поверенный лорда Тилбери.

— Бантинг! — взревел виконт. — Выгоните его! Я ложусь.

И побежал наверх с неправдоподобной прытью.

— Нет, почему он ложится? — осведомился Бифф, и мистер Бантинг охотно изложил ему все обстоятельства. Трудно вылупить один глаз, но Бифф это сделал.

— Значит, — уточнил он, — если этот тип все узнает, Тилбери потерпит убыток?

— Именно.

— Ух, ты! — сказал Бифф и тоже ринулся наверх. Юрист последовал за ним, искренне увлеченный.

— А, Льюэллин… — проговорил лорд Тилбери, когда дверь открылась. — Кому сказано, вон отсюда?!.

— Хорошо, — согласился Бифф, — я уйду, только сначала договоримся. Вот соглашение, все по правилам. Вы отказываетесь от претензий, я вам даю пять процентов со всей суммы.

— Вы с ума сошли!

— Я в этом не уверен, — вмешался Бантинг. — Это щедро, советую принять.

— Подпишите вот тут, — предложил Бифф. — Где точки.

— Еще чего!

— Не подпишете — все открою вашему Льюэллину.

Виконт задохнулся от гнева.

— Это шантаж! Бантинг, можно его арестовать?

— Какой вы, однако, тиран! — заметил Бантинг. — Чуть что — и арестуй. Нет, это не шантаж. При шантаже вымогают деньги, а здесь — предлагают.

— Прекрасно сказано, Бантинг, — одобрил Бифф. Если бы высказался виконт, слова его были бы иными.

— Синица в руках, — пояснил юрист, — надежней журавля в небе. Подобные дела очень спорны, шансов мало, а вот проценты с таких денег — это, напротив, много. Рекомендую пойти на соглашение.

— Бантинг, — восхитился Бифф, — вы превзошли себя. Даниил, иначе не скажешь.

Виконт, как и в прошлый раз, его не поддержал. Окончательно падая духом, он протянул руку — и увидел, что услужливый Бантинг подает ему вечное перо. Если бы с ним был Джерри, тот припомнил бы сержанта. В такой же манере — медленно, нехотя — расписались и Бантинг, и свидетель; и Бифф, резво попрощавшись, убежал по своим делам.

— Очень милый человек, — сказал привязчивый юрист. — Интересно, кто ему глаз подбил?

— К сожалению, не я, — сухо ответил Тилбери.

— Как он ловко женился! Племянница вам не говорила?

— Нет.

— Можно сказать, гром среди ясного неба.

— М-м-да.

— Весна, весна… О, звонят! Простите.

Отсутствовал он несколько минут и принес занятные новости.

— Это ваш Льюэллин, — сообщил он, — просит прощения. Он занят. Шлет привет, желает здоровья.

Виконт задрожал от гнева. Нет, что же это! Неужели нельзя сказать вовремя? Тогда не пришлось бы столько мучиться. Словом, оружие пронзило душу,[66] прикрытую пижамой.

— Прекрасный человек, — заметил вконец разгулявшийся Бантинг, — умный, вежливый… Вы встаете?

— Конечно! Зачем мне валяться?

— И впрямь, незачем. Вскоре после еды…

Одеваясь, виконт, подобно Перси с Биффом, думал о винном погребе.

— Не знаю, как вы, — сказал он, — а я не прочь напиться.

— Что ж, — признался юрист, — и я бы выпил, если у вас есть безалкогольное вино из самбуковых ягод.

— Нету.

Мистер Бантинг вздохнул.

— Мало кто его держит. Кого ни спросишь, нет и нет.

3

Внизу, над бутылкой, покрытой пеленой паутины, виконт немного очухался, но его снова потревожил звонок. Услужливый Бантинг взял трубку и сразу помрачнел.

— Знаете, кто это? — спросил он, окончив беседу — Полиция.

— Полиция?

— Да, местная. Вы, часом, не помните такого Пилбема? Помните? Так вот, я его недавно запер.

— Как это?

— Запер в погребе. Видимо, вы ему дали ключи, он и вошел. Потом мы вызвали полицию.

— Правильно. Так ему и надо.

— А вы подумали о последствиях?

— Не понимаю.

— Он подаст в суд и выиграет. Наверное, уже идет сюда.

4

Юрист не ошибся, Пилбем шел в «Дубы», пылая, словно цистерна, в которую ударила молния. Прошлый раз он тоже не ликовал, но тут и сравнивать нечего. Участок заметно усугубил его чувства. Как и свойственно власть имущим, полисмены оказались скептиками. Только ключ и чек развеяли их сомнения, его отпустили, что там — извинились, но он не смягчился. Он собирался подать в суд и хорошенько нагреть былого шефа.

Входя в ворота, он услышал, что его окликают, обернулся и увидел роскошную машину, в которой, кроме шофера, сидела его двоюродная сестра.

— Ты что тут делаешь? — вскричала Гвендолен.

— Ты что тут делаешь? — вскричал и Пилбем, образуя тем самым дуэт.

— Лорд Тилбери вызвал машину, я и решила съездить. Какой-то он такой, голос грустный…

— Скоро будет еще грустнее, — пообещал сыщик. — Пусть скажет спасибо, если уложится в десять тысяч.

— Что ты говоришь?

Перси пламенным слогом поведал о недавних злодеяниях. Слушая, она все шире открывала свои прекрасные глаза, а потом спросила:

— Собираешься подать в суд?

— Еще бы!

— А вот и нет, — возразила она, и ее лазурный взор стал, скажем так, стальным. — Никуда ты не подашь. Знаешь, почему? Потому что я настучу Биффу про Мерфи. А знаешь, что он сделает? Размажет тебя по тротуару. Очнешься в больнице, няньки скачут, доктор говорит: «Куда послать тело?»…

Когда-то один выслеженный муж пообещал примерно то же, и Перси это не понравилось, равно как и теперь. Он не принадлежал к числу сыщиков, которым жизнь не в жизнь без доброй драки. Конечно, Бифф — не атлет, но он мускулист и прыток, а стоит ли заводить мускулистых, прытких врагов?

— Ничего не докажешь, — сказал он на всякий случай.

— Да? Интересно! А откуда я все знаю? То-то и оно! Не волнуйся, он поверит. Кстати, в колледже он был чемпионом по боксу.

Перси, начиная с ног, охватил какой-то холод.

— Ладно, — выговорил он. — Твоя взяла.

— Значит, ясно, — подытожила она. — Уотсон, вперед!

5

Гвендолен всегда действовала на шефа, как радуга — на Вордсворта, но на сей раз его чувства не поддавались описанию. Когда же она сообщила о поединке с Пилбемом, его охватила такая волна благоговейной любви, что он объяснился бы на месте, если бы не припомнил Пилбема-старшего. Во всяком случае, он вскричал:

— Что бы я без вас делал!

— Привыкайте, — сказала Гвендолен. — Скоро вы останетесь без меня.

— Что?!

— Мистер Льюэллин увозит меня в Голливуд. Он в жизни не видел таких фотогеничных лиц.

Тогда виконт и понял, что готов прибавлять слова «дядя Уилли» к каждой второй фразе.

— Никуда вы не уедете, — сказал он.

— Но мистер Льюэллин…

— К черту! Какой Льюэллин? Выходите за меня замуж!

— О, лорд Тилбери!

— Какой еще лорд! Зовите меня Джорджем.

Гвендолен смущенно хихикнула.

— Что тут смешного?

— Ну, как можно…

— Ничего смешного не вижу!

— А? — спросил Бантинг, возникая откуда-то. — В чем вы не видите ничего смешного?

— Бантинг!

— Да?

— Идите, погуляйте!

— Я только что гулял.

— Мало.

— В каком смысле?

— В таком. Я сейчас поцелую мисс Гиббз.

Мистер Бантинг был искренне шокирован.

— На полный желудок?!

— Бантинг!

— Возможен инсульт. А тромб? А закупорка сосудов?

— Бантинг!

— Да?

— Разорвать вас на части?

— Ну, что вы! — возмутился юрист. — Это очень вредно.

— Тогда идите в сад и гуляйте, пока не позову.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

— О, Джордж! — нежно сказала будущая леди. — Ты настоящий мужчина.

6

Восторжение духа, связанное с тем, что в кармане лежит подписанная бумага, продержалось недолго. Когда Бифф покидал «Дубы», вернулась память о прошлой ночи, и он не мог отделаться от чувства, что где-то там маячат какая-то драка и какой-то полисмен. Все зыбко, все смутно, но вполне достаточно, чтобы омрачить нежданную радость.

Дрался он точно, есть фонарь, но почему то и дело возникают шлем, форма, усы? Вечер был теплый, и все же от таких мыслей его познабливало.

Мысли эти спугнул гудок. Подняв голову, он увидел Джерри, который ведет чем-то знакомую машину. После того что было, Бифф не знал, стоит ли с ним говорить, и ограничился гордым взглядом, но тут же понял, что машина — его жены, а это уже интересно. Начал он с тех же слов, с каких начали Гвен и Перси:

— А ты что тут делаешь?

— За тобой приехал, — объяснил Джерри. — Послала твоя жена. Кстати, прими поздравления.

— Спасибо.

— Хорошо быть женатым?

— Джерри, старик, — окончательно сдался новобрачный, — нет слов, просто нет слов! Помнишь, я говорил, что стану другим человеком? Как, по-твоему, ими становятся? Постепенно, медленно? Ничего подобного! Р-раз — и готово. Знаешь, что недавно было?

— Нет, я только что приехал.

— Захотел я выпить, пошел в погреб. Бутылок — жуть, одна лучше другой. Казалось бы, пей? Не-ет. Вспомнил про Линду, повернулся и ушел. А? Вот что такое «женат». И, заметь, я радуюсь. Да, откуда ты взял Линду?

— Она к нам пришла. Сижу, размышляю — а она идет. Попросила за тобой съездить, чтобы ваш хрыч тебя не застал. Приехал он?

— Еще как!

— Выгнал тебя?

— Намекнул, что без меня лучше. Куда мы поедем? К тебе?

— Ко мне. Да, кстати! Заходил полицейский, спрашивал человека, который похож на таксу.

— Ой, Господи!

— Я тоже удивился.

— И сказал, что меня вообще нет?

— Что ты! Разве можно их обманывать?

Бифф схватился за голову.

— Джерри, старик, здесь мне остаться нельзя, Тилбери выгонит. Туда вернуться — нельзя, сам понимаешь. Бродить по улице? Арестуют как бродягу. Что делать?

Джерри ответил не сразу. Сперва он засмеялся, и Бифф его упрекнул, объяснив, что смеяться тут нечему.

— Ладно, — сказал он наконец, — ладно, открою тайну. Полисмен просил тебя разыскать и привести туда, где страдает его рыжеусый собрат.

— Что ты порешь!

— Я рассказываю очень трогательную историю. Вчера, когда тот дежурил, на него напали юные правонарушители. Спас его отважный рыцарь в виде таксы.

— Ты шутишь?

— Нет, не шучу. Мало того, я тебя понимаю. Ты возмутился, что свести с ним счеты выпало не тебе, а каким-то мальчишкам.

Бифф оглядел местность здоровым глазом. Никому еще и никогда не казалась она такой прекрасной. Дом, и тот, собственно, неплох, бывают похуже.

— Значит, — проверил он, — полиция меня не ищет?

— Ищет, чтобы поблагодарить.

— И не арестует?

— Скорее, даст медаль. Есть и другая новость: мы скоро породнимся.

— Что?!

— Спроси свою сестру.

Бифф немного подумал.

— Ну, что ж, — смирился он, — не все же радоваться. Надо и крест нести.

— Ты недоволен, что мы поженимся?

— Кто там женится? — спросил мистер Бантинг, сгущаясь из воздуха. — Неужели и вы тоже?

— Да, я.

— Буквально все до единого! Тилбери — женится, мистер Кристофер — женился утром, вы… Простите, не расслышал фамилии.

— Шусмит.

— Вы тоже женитесь, мистер Шусмит. Поветрие какое-то! Вы в город?

— Да.

— Не подвезете?

— С удовольствием.

— Если не возражаете, заедем ко мне в клуб, хлопнем какао. Я его редко пью, оно вредит, но для такого случая…

Они сели в машину. Джерри запел, к нему присоединился Бифф, а там — и мистер Бантинг. Пешеходов и шоферов распугивал главным образом он. Голос у него был ясный, приятный, как у кондора с ларингитом.

Загрузка...