Том 5. Приношение современному монашеству

Предисловие

В эпистолярном наследии святителя Игнатия Брянчанинова весьма значительное место занимают его письма выдающемуся военному и государственному деятелю Николаю Николаевичу Муравьеву-Карскому [1513].

Н. Н. Муравьев-Карский принадлежал к тому, по словам Н. Иконникова, «удивительному роду [Муравьевых], который после пяти веков служения России, не подавал ни признака упадка и продолжал поставлять стране людей, делавших Историю» [1514]. Эти слова полностью можно отнести к поколению, в которое входил Н. Н. Муравьев-Карский, давшему стране одного наместника края, одного генерал-губернатора, контр-адмирала, трех генерал-майоров, сенаторов, Управляющего собственной канцелярией Николая I, Главного правителя Императорской Российско-американской компанией и т. д., участников Отечественной войны 1812 г., Кавказских и Крымской войн, четырех литераторов, художника, археолога… и из которого вышли восемь декабристов. {стр. 426} Сам Н. Н. Муравьев-Карский (1794–1866) принадлежал к числу образованнейших людей своего времени. Профессиональный военный, он участвовал в войне 1812 г. (сражался при Бородине — был награжден, под Тарутином и др.), в действиях русской армии за границей; с 1816 г. служил на Кавказе под начальством А. П. Ермолова, участвовал в Русско-иранской (1826–1828) и Русско-турецкой (1828–1829) войнах; совершил ряд дипломатических поездок в Среднюю Азию, в Турцию и Египет; с конца 1854 по 1856 г. был Главнокомандующим и Наместником на Кавказе. Литературную известность ему принесли мемуары и несколько военно-исторических книг, в которых нашли отражение драматические события его жизни и богатейший военный опыт. Он отличался безукоризненной честностью и прямолинейным характером, из-за чего имел многих недоброжелателей, часто препятствующих его служебной карьере. Обстоятельства, однако, заставляли власть имущих снова и снова обращаться к нему, и он всегда оказывался там, где совершались важнейшие исторические события.

Известными «делателями Истории» были и братья Н. Н. Муравьева-Карского, имена которых упоминаются в письмах святителя Игнатия. Его старший брат — Александр Николаевич Муравьев (1792–1863) — декабрист, мемуарист, автор публицистических произведений; участник Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов, после шестилетней ссылки вступил в гражданскую, затем военную службу, участвовал в Крымской войне; с 1855 г. — генерал-майор.

Третьим их братом был выдающийся государственный и военный деятель Михаил Николаевич Муравьев-Виленский (1796–1866), с 1865 г. — граф, уже в 14 лет основавший вместе с отцом Московское общество математиков, преподаватель и вице-президент училища колонновожатых, основанного их отцом, так же, как и братья, участник Отечественной войны 1812 г. (ранен при Бородине) и заграничных походов; с 1850 г. — член Государственного совета, в 1857–1862 гг. — Министр государственных имуществ; в 1863–1865 гг. — виленский, гродненский, ковенский и минский генерал-губернатор; автор. «Записок», опубликованных в «Русской старине».

Четвертый их брат — Андрей Николаевич Муравьев (1806–1874) — поэт, драматург, выдающийся церковный {стр. 427} писатель, религиозный деятель, путешественник, мемуарист, автор книги «Путешествие к Святым местам», после публикации которой был определен секретарем обер-прокурорского стола Святейшего Синода (с 1833 по 1846 г.); с 1836 г. — член Российской Академии наук, с 1871 г. — Московской, а затем и Киевской духовных академий.

Брянчаниновы были в родстве с Муравьевыми, что способствовало сближению еще в молодые годы Дмитрия Александровича (будущего святителя Игнатия) с Н. Н. Муравьевым и его братьями. Вполне возможно, что их знакомство произошло в доме их общего родственника Президента Академии художеств Алексея Николаевича Оленина. Что Дмитрий Александрович был частым гостем в этом доме, известно из жизнеописаний Святителя. А что там бывали Муравьевы, видно из письма Н. Н. Муравьеву сына А. Н. Оленина, Петра, от 5 марта 1848 г.: «Добрейший Николай Николаевич, пользовавшись с давних лет дружбою и расположением твоим, прибегаю к тебе с великою просьбою. Вспомни о незабвенном доме Алексея Николаевича и Елизаветы Марковны, в котором мы все тогда юные проводили столь блаженные минуты. Вспомнив их, прими милостиво под могучее крыло твое внука помянутого доблестного мужа сына моего Алексея, студента СПб университета, которого я помещаю в Уланский полк Ε. И. В. Николая Николаевича» [1515].

После получения в 1827 г. «вожделенной» отставки от военной службы Дмитрий Александрович покинул Петербург на шесть лет. Многое изменилось за это время. Сам он стал монахом — отцом Игнатием, два года был настоятелем Пельшемского Лопотова монастыря Вологодской епархии, в конце 1833 г. вызван в столицу, 1 января 1834 г. возведен в сан архимандрита и назначен настоятелем Троице-Сергиевой пустыни под Петербургом. Из братьев Муравьевых Александр провел эти годы в ссылке, Николай и Михаил были произведены в генералы, Андрей занял место секретаря обер-прокурорского стола в Святейшем Синоде.

В новом качестве возобновились теперь их отношения. Уже 23 июля 1834 г. архимандрит Игнатий пишет отцу о своем брате Петре Александровиче: «…В намерении помес{стр. 428}тить его в штаб 1-й армии писал я письмо к генерал-адъютанту Муравьеву вместе с его братом [Андреем Николаевичем], здесь служащим в Синоде. Ответ Муравьева ко мне и к брату при сем прилагаю. …Муравьев редкий человек, по своим правилам строгий христианин и по службе употребляется в важных обстоятельствах: например, послан был в Египет для переговоров с пашою, потом командовал отрядом, посланным на помощь Турецкому султану против Ибрагима» [1516].

Служба П. А. Брянчанинова адъютантом Н. Н. Муравьева продолжалась недолго (в 1837–1848 гг. Николай Николаевич находился не у дел), но, как отмечалось [1517], оставила отпечаток на всю их жизнь, чему свидетельством являются более 150 писем Петра Александровича, которые он писал с 1837 г. и до конца жизни Николая Николаевича.

Регулярная переписка святителя Игнатия с Н. Н. Муравьевым начинается с 1847 г. До этого времени, т. е. в период с 1837 г., Николай Николаевич, по-видимому, неоднократно бывал в Сергиевой пустыни и лично беседовал с ее настоятелем. Именно об этом говорится в первом из помещенных здесь писем архимандрита Игнатия от 6 октября 1847 г.

Интересно отметить, что в этот же период, т. е. с середины 30-х годов, архимандрит Игнатий постоянно общался и с братом Н. Н. Муравьева, Андреем Николаевичем, но их отношения складывались по-другому. Они также были хорошо знакомы, есть свидетельство, что в годы учебы некоторое время они снимали одну квартиру. Но к моменту назначения о. Игнатия настоятелем Сергиевой пустыни А. Н. Муравьев занимал уже должность секретаря обер-прокурорского стола Святейшего Синода, т. е. был весьма влиятельным лицом в церковной администрации. При особенностях характера Андрея Николаевича, которые отмечали многие современники [1518], это обстоятельство сказывалось на их отношениях, требовало от архимандрита Игнатия определенной дипломатии и «осторожности», что нашло отражение в его письмах разным лицам (см., например, его письма наместнику Сергиевой пустыни Игнатию (Василь{стр. 429}еву) в 7-м томе его Собрания сочинений). В их отношениях не было той откровенности и теплоты, которые проявляются в письмах архимандрита Игнатия Н. Н. Муравьеву и в его высказываниях о нем. Например, он писал брату: «Николай Николаевич глубоко-добрый человек. Многие отнюдь не подозревают в нем этого качества, напротив того, считают холодным, потому, что он не льстив и не ласков, между тем как истинная любовь строга и, являясь в делах, не нуждается в личине — ласковости и льстивости, которыми непременно прикрывает себя самолюбие для обмана ближних» [1519]. Напротив, об Андрее Николаевиче он отзывался несколько иронично: «это прикрытый личиною дружбы враг мой…» Тем не менее кажется, что в их отношениях было больше непосредственности. Андрей Николаевич часто наведывался в Сергиеву пустынь, иногда оставаясь там на время поста. А архимандрит Игнатий не останавливался в необходимых случаях обращаться к нему за поддержкой не только по делам пустыни, но и по обстоятельствам разных лиц, которые просили его о помощи, и, как правило, получал такую поддержку. Сыграл А. Н. Муравьев определенную роль и в назначении архимандрита Игнатия епископом Кавказским и Черноморским. Вначале, правда, он высказывал сомнения о соответствии этого назначения церковному законодательству. Об этом говорится в письме святителя Игнатия Н. Н. Муравьеву-Карскому от 26 января 1856 г. Однако позже его сомнения разрешились: «В назначении и посвящении брата действовал весьма влиятельно Андрей Николаевич», — писал П. А. Брянчанинов 12 января 1858 г. Не оставался Андрей Николаевич равнодушным к судьбе святителя Игнатия и в последующие годы. Это видно из письма Святителя брату от 25 марта 1862 г.: «В Синоде новый обер-прокурор Ахматов, хороший знакомый Андрея Муравьева, который писал ко мне, выражая желание, чтобы я вступил снова, по поправлении моего здоровья, в общественное служение. Я отвечал решительным отказом» [1520].

Сохранившиеся письма святителя Игнатия Н. Н. Муравьеву-Карскому охватывают двадцатилетний период. По содержанию они очень различны. Так, письма № 1 и № 11 {стр. 430} написаны в те моменты жизни Святителя, когда по личным и внешним причинам особенно обострялось его постоянное желание отказаться от церковно-общественного поприща и уединиться за монастырскими стенами. Письмо от 6 октября 1847 г. отправлено из Бабаевского Николаевского монастыря Костромской епархии, где святитель Игнатий находился в 11-месячном отпуске, полученном им вместо увольнения, о котором он просил. А письмо от 12 июня 1856 г. отправлено из Оптиной Пустыни, куда он предпринял путешествие «с целью устроить там желанное пребывание на безмолвии». Сообщая в этих письмах об обстоятельствах своей жизни, святитель Игнатий основное внимание уделял, однако, своему корреспонденту. Их содержание становится понятным, если учесть, что время написания писем совпадало с нелегкими периодами жизни Н. Н. Муравьева: в 1837–1848 гг. он находился в вынужденной отставке, а в 1856 г. ему пришлось пережить, как и большинству русских людей, тяжелое разочарование в связи с Парижским соглашением, завершившим Крымскую войну. Касаясь в первом письме причин «переменчивости земного счастия», святитель Игнатий склонял Николая Николаевича к занятиям духовным, к «определительному воспитанию своего духа», которое «дает человеку характер постоянный, соответствующий вечности, …пред которою земные дела принимают свои правильные размеры». Во втором письме он убеждал его не поддаваться сомнениям и не оставлять своего поприща, не уступать его внутренним врагам России, готовым погубить Отечество: «Подвизайтесь, но подвизайтесь единственно для Бога и добродетели, а не для истории и мнения о Вас человеков. … Вера в Бога, всегда сопровождаемая оставлением упования на себя, преодолевает все скорби и искушения, побеждает все препятствия».

Особый интерес представляют письма № 3–9, написанные в период Крымской и Кавказской войны, т. к. они впервые непосредственно раскрывают отношение святителя Игнатия к историческим событиям и их влиянию на судьбы России.

В конце 1854 г. Н. Н. Муравьев распоряжением Николая I был назначен Главнокомандующим и Наместником на Кавказе. Петр Александрович Брянчанинов так писал ему по поводу этого назначения: «На нынешней почте получена {стр. 431} в Костроме весть о явленной Вам Высочайшей милости и о новом назначении Вашем. Радуясь в глубине души этому избранию Батюшки Царя, вместе со всеми верными сынами России молю Господа сил за Него да даст ему побольше таких верных Наместников, за Вас, да поможет Вам явить в правде Его Божией, силу и славу Его Царя Российского». По-видимому, принимая столь ответственный пост и нуждаясь в моральной поддержке, Николай Николаевич обратился к архимандриту Игнатию с письмом, в котором высказывал свои сомнения. С этого времени начинается их наиболее интенсивная переписка. В ответном письме от 15 марта 1855 г. архимандрит Игнатий пишет: «С утешением и умилением прочитывал я Ваши строки и перечитывал их: надежда на Бога и скромный взгляд на свои способности — эти плоды опытности и житейских скорбей — суть верный залог и предвестник благоволения Божия и успеха». Он называет себя богомольцем своего корреспондента: «Молю Бога, — пишет он ему 31 июля 1855 г., — чтобы благословил труды Ваши по внутреннему управлению Краем и благословил подвиг Ваш на поле ратном для истинного блага Отечества…»

Из последующих писем видно, с каким вниманием архимандрит Игнатий в своей монастырской келье следил за событиями тех дней: «Все Ваши донесения, печатаемые для публики, читаю с величайшим вниманием и участием; с таким же чувством читаю статьи о Ваших действиях…» «Мне немудрено, — пишет он далее, — постоянно воспоминать о Вас и часто беседовать о Вас с многими знакомыми моими: потому что в настоящее время Вы привлекаете здесь общее внимание, и разговор о Вас идет во всех слоях общества». Он и сам «позволяет подавать мнение» о возможных военных действиях, и в этих его рассуждениях, несомненно, сказывается его военное образование. Но сам он говорит: «Так я позволяю себе рассуждать от горячей любви моей к Отечеству и от сердечного участия к Вам». Подобные чувства испытывали в то время все русские люди: «К величайшему утешению моему, — пишет он 4 августа 1855 г., — слышу и вижу, что все преисполнены к Вам доверенности, а люди знающие в восторге от Ваших действий».

В желании Святителя своими письмами поддержать и ободрить полководца в трудный и опасный момент прояв{стр. 432}лялась историческая преемственность. В это время H. H. Муравьев находился у турецкой крепости Карс, являвшейся важнейшим стратегическим объектом в войне (турецким гарнизоном в Карсе командовали англичане). Ввиду сильных укреплений крепости он предполагал взять Карс путем тесной блокады, однако два обстоятельства заставили его изменить этот план: падение Севастополя и высадка в Сухуми 45-тысячного корпуса Омер-паши, направившегося на подмогу Карсу. Штурм крепости состоялся 17 сентября, но, несмотря на героические усилия, был отбит с большими потерями. Муравьев, однако, не отошел, но еще более стеснил блокаду и постоянно тревожил гарнизон. Не выдержав блокады, Карс пал 6 ноября.

Победа над Карсом в условиях неудачной Крымской войны была принята с огромным энтузиазмом во всех слоях русского общества. В письме от 6 декабря 1855 г. архимандрит Игнатий пишет: «Долговременная, единообразная, скучная для любителей новостей ежечасных блокада Карса увенчалась результатом, пред которым мал результат блестящего похода в этом краю, предшествовавшего Вашему. Союзники не могут поправить своей потери… Поздравляю, поздравляю Вас!» А в письме от 9 декабря 1855 г. он добавляет: «Взятие Карса произвело в столице всеобщий восторг. Можно сказать, что все поняли важность последствий падения этого, как Вы называете, оплота Малой Азии».

Несмотря на военные действия, Н. Н. Муравьев должен был думать и об управлении доверенным ему краем. Одной из первостепенных мер по его улучшению он считал повышение роли духовного влияния на население. В этих целях он стремился к благоустройству Кавказской епархии, центр которой находился в городе Ставрополе. Зная высокую нравственность и организаторские способности архимандрита Игнатия Брянчанинова, он предполагал выйти с ходатайством перед Святейшим Синодом о назначении его правящим архиереем Епархии. Этот факт, что инициатива назначения святителя Игнатия Епископом Кавказским и Черноморским исходила от Н. Н. Муравьева-Карского, не был раньше отмечен ни одной биографией Святителя. Уже 11 ноября 1855 г., т. е. спустя всего пять дней после падения Карса, он пишет архимандриту Игнатию письмо с целью получить его согласие на это ходатайство. Однако из {стр. 433} письма святителя Игнатия от 26 января 1856 г. видно, что вопрос о его назначении на Кавказскую и Черноморскую кафедру, несмотря на поддержку Государя Императора, не сразу был решен в высшем органе церковного управления — Святейшем Синоде. Хиротония святителя Игнатия во Епископа Кавказского и Черноморского состоялась 27 октября 1857 г., т. е. уже после выхода Н. Н. Муравьева-Карского в отставку.

После взятия Карса все ждали, что наступит перелом в войне и она перейдет на вражескую территорию. Но, как это не раз случалось в русской истории, дипломатия свела на нет героизм и жертвы русских людей. Тем не менее эта победа сыграла решающую роль во время Парижских переговоров: Карс был обменен на Севастополь и другие русские города, занятые союзниками. Главной наградой за эту победу, полученной Н. Н. Муравьевым, было добавление к его фамилии — «Карский».

Русское общество было разочаровано результатами переговоров в Париже. Этим же настроением проникнуто письмо святителя Игнатия от 4 апреля 1856 г.: «Будущее России в руках Божественного Промысла».

Недовольный результатами Парижского соглашения, Н. Н. Муравьев-Карский подал в отставку и отправился в свое имение Скорняково. Перед отъездом он навестил архимандрита Игнатия в Сергиевой пустыни, о чем сообщил его брату. Из ответа Петра Александровича от 9 января 1857 г. видно, что и архимандриту Игнатию было нелегко в это время: «Много Вы мне доставили отрадно-грустного утешения, сообщив Ваши замечания и наблюдения о брате Архимандрите; если не ошибаюсь, время, в которое Вы его видели, совпадает со временем сильных испытаний, которым он был подвергнут в последнее время по столкновению с людьми и обстоятельствами, …что удивительного, если тело его, и от природы слабое, не удержит пламенной души его». Действительно, обстоятельства складывались неблагоприятно для архимандрита Игнатия: неудачей окончились его переговоры о переходе в скит Оптиной Пустыни, нерешенным оставался вопрос о его назначении на Кавказскую кафедру. Не похоже, однако, чтобы эти неприятности действовали на него угнетающе, напротив: «Силы тела моего, — пишет он 13 февраля 1857 г., — пали на поле невиди{стр. 434}мой битвы; но я еще жив, и потому подвиг мой не кончен. Не хочу сойти с поприща, доколе чувствую себя живым или доколе рука Судьбы, поставившей меня на поприще, возьмет с него. Одушевляюсь Верой». Также и своему корреспонденту: «Желаю, чтобы отдых в кругу Вашего семейства, в благоприятном климате, подействовал благотворно на Ваше здоровье и укрепил Ваши силы, приготовил их для новой деятельности. Вы были свидетелем многих событий и деятелем в них; нельзя не предвидеть, что нас ожидают события более важные. Их обещают развивающиеся силы России и появление в ней новых начал».

Письма № 17–34 написаны в последнее десятилетие жизни обоих корреспондентов. В этих письмах уже не чувствуется соприкосновения с внешним миром, как в письмах петербургского периода. Объясняется это прежде всего тем, что адресат писем, Н. Н. Муравьев-Карский, после Парижского соглашения оставил общественную деятельность, в которой святитель Игнатий всегда принимал живейшее участие, а также удалением самого Святителя от столичной суеты. В первом из этих писем, от 24 ноября 1857 г., святитель Игнатий сообщает, что уезжает в Ставрополь: «В назначении моем [на Кавказскую и Черноморскую кафедру] исполняется Ваша мысль». Следующие пять писем написаны в период пребывания святителя Игнатия на Кавказской и Черноморской кафедре. Возможно, не желая напоминать Николаю Николаевичу обстоятельств, связанных с его отставкой, святитель Игнатий не сообщает ему ничего ни о положении в районе, ни о своей деятельности по управлению Епархией. Из писем можно узнать лишь подробности его личной жизни и некоторые соображения, касающиеся его литературных трудов.

Крайнее напряжение сил на новом поприще и многолетняя болезненность привели, однако, организм Святителя к полному истощению. В письме от 14 апреля 1860 г. он снова возвращается к мысли об удалении в уединенный монастырь, чтобы «кончить там жизнь в самых серьезных занятиях, образчик которых Вы видите в "Слове о смерти"». 24 июля 1861 г. святитель Игнатий обратился к Государю Императору с просьбой об увольнении. И в письме от 24 августа 1861 г. он сообщает Николаю Николаевичу о положительном ответе Государя на его просьбу и о том, {стр. 435} что ему предоставлен в управление Бабаевский Николаевский монастырь.

Отправляясь к месту своего последнего земного прибежища, святитель Игнатий заезжал в поместье Н. Н. Муравьева-Карского Скорняково, где познакомился с его женой, Наталией Григорьевной (урожденной Чернышевой; 1806–1884), и его дочерьми. «Философское расположение, в котором я видел Вас в скромном Скорнякове, столько располагающем к философии, мне чрезвычайно понравилось», — будет он вспоминать через полгода.

Следующие его письма отправлены уже из Николо-Бабаевского монастыря, который «крайне уединен, а именно в этом и нуждаюсь, это и люблю». Из общего тона этих писем выделяется письмо от 14 мая 1863 г., написанное в связи с предполагаемым (но не состоявшимся) возвращением Николая Николаевича на государственную службу и содержащее весьма знаменательные предположения о судьбах России.

Последнее письмо Н. Н. Муравьеву-Карскому написано святителем Игнатием 18 марта 1866 г. А 4 ноября 1866 г. Николай Николаевич скончался.

Ольга Шафранова

{стр. 436}

№ 1

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Живо в памяти моей Ваше последнее посещение Сергиевой Пустыни. Видел я Вас в ней, когда земная слава, столько непостоянная и изменчивая, Вам улыбалась. Ныне Вы мне показались гораздо величественнее; Вы оставили во мне глубокое впечатление. Уважаю все добродетели; но ни одна из них не возбуждает во мне такого уважения, как великодушное терпение переменчивости земного счастия. На поле битвы человек часто бывает героем от кипения в нем крови; — в переворотах жизни можно быть героем только от величия души. Муж доблестный, оставивший поприще подвигов воинских, перековывает на плуг или соху булатный меч свой, меч — грозу отечества; а всякий истинный гражданин, а за ним История и потомство с почтением взглянут на этот плуг, потом кинут взор презрения и негодования на знаки отличия, которыми усеяна грудь какого-либо подлеца: на ней каждый знак — памятник интриги, низости, бездельничества. Скажите, что в том, что на голове Гришки Отрепьева был венец Мономаха? Какая его слава? — Слава лихого, бесстыдного, бессовестного злодея, не останавливающегося ни пред каким беззаконием, — слава, неразлучная от проклятий. Избави Бог всякого от этой славы. А сколько самозванцев! …

Простившись с Вами, я захворал еще более. Видя, что уже нет моих сил ни для борьбы с непомерно усилившейся болезнью, ни для борьбы с обстоятельствами, я захотел удалиться из Петербурга и от шумных должностей навсегда. Не всем быть листьями, цветами, плодами на древе Государственном; надо же кому-нибудь, подобно корням, доставлять ему жизнь и силу занятиями неизвестными, тихими, существенно полезными, существенно необходимыми. Одним из таких занятий признаю утверждение ближних в Христианской вере и нравственности. Это мирное, скромное занятие живым словом и пером поглощало всегда у меня значительную часть времени; а при болезненности моей взяло бы и все время. Не соверши{стр. 437}лось по моему желанию и не сбылось по моему предположению; а предполагал я, что наверное дадут увольнение: столько было содействователей к получению его! Мне дан временный отпуск в Бабаевский Монастырь Костромской Епархии для отдыха и лечения. Здесь нахожусь теперь. Заключенный безвыходно в келлии моей, действую против простуды, глубоко проникшей в мои члены и произведшей в них нервное расслабление, которое держит меня по большей части в постели. Будущее мое — неизвестно… И я махнул на него рукою! … Сказал Всесильному Богу: «Твори с созданием Твоим, что хочешь. Верю слову Твоему, что влас главы моей не падет без соизволения Твоего!»

«Душа моя, плыви бестрепетно по волнам Житейского моря, не доверяя тишине его, не страшась бурь его. Не думай о завтрашнем дне, не утомляй себя никакими предположениями, никакими мечтаниями, не истрачивай на них времени и сил твоих. Довлеет дневи злоба его, — сказал Бог твой. Веруй! … Плыви, несись по волнам! … Жизнь земная — обман. Не увидишь, как уже пред тобой — пристанище гроба. Где вера, там нет ни печали, ни страха. Там мужество и твердость, ничем не одолимые».

Вот размышления расслабленного, размышления на одре болезненном, размышления из пустыни! Найдут оне, конечно, Вас в каком-нибудь мирном приюте; может быть, в Вашем селе, в кругу Вашего семейства, за беседою дружескою или чтением полезным и приятным, за занятием хозяйственным, — напомнят Вам о том, кто сердечно в Вас участвует, в ком Вы насадили много воспоминаний утешительных, впечатлений глубоких.

Человек в лета юности своей занимается приобретением сведений, нужных для возможного расширения круга действий его в вещественном мире, в который он вступает действователем. Сюда принадлежат: знание разных языков, изящных искусств, наук математических, исторических, — всех, — и самой философии. Когда ж он начинает склоняться к старости, когда приближается то время, в которое должна отпасть шелуха, остается плод (шелухою называю тело, плодом — душу); когда он приготовляется вступить в неизмеримую область вечности, область Духа; тогда предметом его исследований делается уже не вещество переменчивое, обреченное концу и разрушению, но Дух пребываю{стр. 438}щий, бесконечный. Что до того: так или иначе звучит слово, когда все звуки должны престать! Что до того: та или другая мера, когда предстоит безмерное! Что до того: та или другая мелочная мысль, когда ум готовится оставить многомыслие, перейти в превысшее мыслей видение и молчание, производимое неограниченным Богом в существах ограниченных, творениях Его. Изучение Духа дает человеку характер постоянный, соответствующий вечности. Горизонт для него расширяется, взоры его досягают за пределы земли и времени, оттуда приносят твердость неземную. Примите мой искреннейший совет: займитесь глубоко чтением всех сочинений Св. Иоанна Златоустого; оне все есть на Французском языке; толкование на Евангелие Матфея, на послание к Римлянам, еще кое-что есть и на Русском. Доколе Судьба не вывела Вас опять на поприще отечественной службы займитесь на свободе определительным воспитанием Вашего духа. Рекомендую Вам того Церковного Писателя, который необыкновенною чистотою, ясностию, силою Христианского учения возносит читателя превыше земли; на высоте заоблачной витает этот духовный орел и оттуда показывает своему питомцу землю. Думаю: величайшее приобретение для Государственного человека взглянуть на землю с этой высоты; не говорю уже, какое это приобретение для Христианина и человека, — наследника вечности. Вас Судьба посетила своими ударами; Она сказала: «кого люблю, — бью и наказую». Закалитесь под этими ударами в крепкую сталь, сделайтесь бесценным сокровищем для ближних, которые Вас окружают и будут окружать. Кто знает назначение человека? — Оно написано в запечатленных книгах промысла. Цинцинаты оставляли меч для плуга, потом плуг оставляли для меча! … Вам говорит это тот, кто всю жизнь провел в скорбях, кто сам весь в ранах, — и радуется им, и благодарит за них Бога. Развевается знамя креста над письмом моим: всегда слово мое выходит под этим знаменем! Слово мое — и возвещение мира, и провозглашение войны — призывает к храбрости, победе, завоеванию мира таинственное воинство Израильское: помышления и чувствования Христианина.

Несколько слов о Петре, человеке Вам преданном и Вами любимом: доставлено ему было место в Кременчуге, но он от него отказался по болезни и поехал в Одессу лечиться от {стр. 439} ревматизма. Это было весною и в начале лета. После этого ничего о нем не знаю: сам был в волнах и крайне болен. А болезнь отнимает у человека и время, и способности, и деятельность. — Нахожу излишним просить Вас о сохранении меня в памяти Вашей: Вы доказали, что я имею приют и в памяти, и в сердце Вашем! Призываю на Вас и на семейство Ваше Божие благословение. С чувством глубокого уважения и искреннейшей преданности имею честь быть навсегда Вашего Превосходительства покорнейшим слугою и Богомольцем

Архимандрит Игнатий

1847 Года

Окт. 6 дн.

Мой адрес: в Ярославль, на станцию Тимохино.

№ 2

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

При предстоящем великом подвиге для Российского войска, подвиге, в котором Вы должны принять столько значащее участие, призываю на вас обильное благословение Божие. Во время мира Вы отложили меч, взялись за плуг; когда ж начала скопляться военная гроза — вы оставили плуг, снова взялись за меч, взялись за него с христианским смиренномудрием, взялись, движимые и руководимые истинною преданностию и любовию к Царю и Отечеству. В благословенной России, по духу благочестивого народа, Царь и Отечество составляют одно, как в семействе составляют одно родители и дети их. Развивайте в русских воинах живущую в них мысль, что они, принося жизнь свою в жертву Отечеству, приносят ее в жертву Богу и сопричисляются к святому сонму мучеников Христовых. Гораздо вернее идти на штыки с молитвою, нежели с песнею: песнь приносит самозабвение и прилична Римлянину; а молитва доставляет воодушевление и прилична благочестивому Христианину. Христианская вера порождает героев, сказал герой Суворов, — и постоянных героев, а не минутных. Российская история представляет единственный пример Христианского мученичества: многие Русские, — не только воины, но и архиереи, и бояре, и князья — приняли добровольно {стр. 440} насильственную смерть для сохранения верности Царю: потому что у Русского по свойству восточного Православного исповедания мысль о верности Богу и Царю соединена воедино. Русский Царь может сказать о себе то, что сказал о себе Святый Царь Израильский Пророк Давид: Бог покоряли люди моя под мя.

Понимая Вас, что Вы будете совершать великий подвиг, как истинный подвижник Царя небесного и Царя земного, призываю на Вас из глубины моего сердца благословение Божие. Да дарует мне милосердный Господь еще увидеть Вас в сей земной жизни, увидеть по совершении великого подвига в лучах славы от Царя небесного и Царя земного.

Прошлого лета я возвратился в Сергиеву Пустыню и нахожусь в состоянии какого-то полуздоровья, при котором я способен к самой ограниченной деятельности. С чувством совершеннейшего почтения и искреннейшей преданности имею честь быть Вашего Превосходительства покорнейшим слугою.

Архимандрит Игнатий

1849 апреля 30 дня. Сергиева Пустыня.

№ 3

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Вы можете себе представить, какою приятностию было для меня получение письма Вашего. Среди Ваших недосугов Вы нашли досуг, в который так прекрасно раскрылось Ваше сердце для любящего Вас ближнего, сердце, готовившееся в то же время раскрыться перед Богом. С утешением и умилением прочитывал я Ваши строки и перечитывал их: надежда на Бога и скромный взгляд на свои способности — эти плоды опытности и житейских скорбей — суть верный залог и предвестник благоволения Божия и успеха. Не мудрено, что по всей дороге встречали Вас благословения и приветствия: все Русские сочувствуют Вам и ожидают от Вас великих услуг отечеству. Вы вступаете на Кавказ в момент исторический. Курдистан восстал против Турок, и {стр. 441} готово восстать против них все народонаселение христиан в Малой Азии. Не суждено ли Вам нанести первый смертоносный удар владычеству Турок в самом центре силы их? Здесь уже многие начинают поговаривать, что роковой пункт для судеб Турции не Дунай, а в ея областях на границе Грузинской.

Какие дни Вы посвятили Богу! Те самые, в которые Десница Его отозвала Государя Николая Павловича с его великого земного поприща [1521] и передала развязку нынешних трудных обстоятельств Его благословенному Первенцу. Рыдания, огласившие и столицу и всю Россию, делают честь и почившему Царю, и его верному народу. Особенно поучительна скорбь нынешнего Императора и та почесть любви и благоговения, которую он воздает почившему Родителю Своему и которою Он утешает достойнейшую Родительницу. Сердца всех влекутся доверенностию и преданностию к Новому Государю. Он внушает их своею положительностию, храбростию и добротою. Он, не отвергая мира, дал обет не уронить достоинства России и противостать со всею энергиею врагам отечества. Одно это делает его бесценным в глазах каждого истинного Русского.

Я убежден, что брат Петр Александрович вполне сохранил к Вам прежнюю свою преданность и от всей души рад служить под начальством Вашим. Если он не просится к Вам на службу, то это единственно потому, что в сердце его еще живо чувство подчиненного к Вам; а это чувство ждет требования или приказания. С этою же почтою пишу к нему о Вашем отзыве о нем.

Заключу мое письмо повторением моих сердечных желаний Вам успеха и призыванием на Вас обильного благословения Божия. Да зазвучит оружие Ваше и по звуку его да спадут цепи с Христиан. С чувством искреннейшей, постоянной преданности и отличного уважения имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою и богомольцем

Архимандрит Игнатий

1855-го года 15 марта

Сергиева Пустыня.

{стр. 442}

№ 4

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Уже не страшусь обеспокоить Вас моими строками, видя особенно снисходительное внимание Ваше к моему брату и мне. Я получил от него письмо, в котором выражает решительное намерение свое переместиться в Ставрополь, полагая, что на этом пункте он может быть сколько-нибудь полезен для Вас, по крайней мере, своею преданностию, верностью и правилами честности, этим, увы! — анахронизмом в наш век. В письмо ко мне брат вложил незапечатанное письмо к Министру Внутренних Дел с тем, чтоб я, прочитав его, запечатал нашею фамильною печатию и препроводил по назначению, что мною немедленно и исполнено. В этом письме Петр благодарит Министра за внимание к нему и просит о переводе его в Ставрополь, представляя в причину пророднившуюся ему преданность к Вам. Я ожидал этого от Петра, и радуюсь за него, потому что такой образ действия нравственно возвышает человека, упрочивает и изощряет его душевные силы; пред этими моральными сокровищами житейские выгоды — вздор! В Костроме ему было приятно жить потому, что в Вологде и по южному рубежу этой Губернии живут наш отец и родственники, неслужащие или служащие на месте; собственно, служба, представляла мало пищи уму и особливо сердцу: в настоящее время упомянутые выгоды ничтожны в глазах всякого патриота.

Благословляю Бога, даровавшего мне быть зрителем действий Ваших, которые возбуждают во мне чувство уважения, и откликающихся на них действий моего брата, которые меня утешают. Молю Бога, чтобы благословил труды Ваши по внутреннему управлению Краем и благословил подвиг Ваш на поле ратном для истинного блага отечества, поставленного судьбами в тягостное, но не бесполезное состояние: нас многому учат, нас влекут насильно к обширному развитию, чрезвычайно богатому последствиями. Даруй Боже, чтоб развитие совершилось благополучно и последствия были вполне благотворны. {стр. 443} Настоящая война имеет особенный характер: в течение ее постепенно открываются взору народов и правительств тайны, которых в начале войны они никак не могли проникнуть. К счастию — откровение этих тайн совершается к пользе дорогого отечества нашего и ко вреду наших врагов. Последнее требование союзников, чтоб им были предоставлены замки, охраняющие Босфор и Дарданеллы, обнаружило пред изумленной Европой замыслы Англо-Французов, замыслы овладения Турцией и всем востоком. Уже и прежде изумилась Европа, увидев бесцеремонное обращение правительств Английского и Французского с малосильными державами, и варварское обращение их воинов с жителями занятых ими городов. Цепи, готовимые Англо-Французами для Германии, сделались для ней очевидными. Германия должна желать торжества России и содействовать ему: торжество России есть вместе и торжество Германии. Так это ясно, что мы не удивимся, если на будущую весну увидим Германию вместе с Россиею идущею на Париж, расторгающею злокачественный союз, и потом всю Европу, устремленную для обуздания Англичан — этих бесчеловечных и злохитрых Карфагенян, этих всемирных Алжирцев. После бесплодного и долгого стояния неприятельских флотов перед Кронштадтом, эти флоты удалились; теперь они обстреливают Свеаборг. Гранитные скалы, из которых высечены верхи этой крепости, и не слышат бомбардирования огромными снарядами, против них употребляемыми; сгорели в крепости деревянные некоторые постройки, которым, признаться, и не следовало бы быть, и которые явились единственно в чаянии нерушимого мира. Кажется — Вам придется много потрудиться в Малой Азии: по всему видно, что война продлится! Решительный исход ее и прочный мир виднеют в самой дали: за периодом расторжения Англо-Французского союза и за побеждением Англии на море. Без последнего события она не перестанет злодействовать и играть благосостоянием вселенной. Вот Вам здешние суждения! Все Ваши донесения, печатаемые для публики, читаю с величайшим вниманием и участием; с таким же чувством читаю статьи о Ваших действиях, перепечатываемые целиком в «Инвалиде» и «Санкт-Петербургских ведомостях» из газеты «Кавказ». Эти статьи мне очень нравятся: они для невоенных очень объяс{стр. 444}няют причины, цели и результаты различных военных движений, что не всегда ясно для невоенного в форменных донесениях.

И снова призываю на Вас благословение Божие; с чувством сердечного уважения и искреннейшей преданности имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою и богомольцем.

Архимандрит Игнатий

1855-го года 31 июля.

№ 5

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Вы надивили меня письмом Вашим! Среди множества занятий Ваших, среди военного шума, в отдаленном стане Вашем под Карсом, Вы уделили часок на воспоминание о мирном иноке и даже написали дышащее добротою и откровенностию письмо, которое теперь держу в руках моих. Мне немудрено постоянно воспоминать о Вас и часто беседовать о Вас с многими знакомыми моими: потому что в настоящее время Вы привлекаете здесь общее внимание, и разговор о Вас идет во всех слоях общества.

К величайшему утешению моему, слышу и вижу, что все преисполнены к Вам доверенности, а люди знающие в восторге от Ваших действий. В них видят логику, в них видят предусмотрительность. В нынешней войне не нужны действия блестящие, нужны действия, существенно полезные. Иные в энтузиазме говорят, что по взятии Эрзерума Вы пойдете на Галлиполи или Скутари, чтоб запереть неприятельские флоты и войско и отнять у них возможность получать подкрепления; другие утверждают, что из Эрзерума Вы направитесь на Трапезунд. И я позволяю себе подавать мое мнение, потому что люди снисходительные выслушивают его. Поход к Босфору и Дарданеллам признаю невозможным до того времени, как события определят: сделают ли высадку союзники для действий против Грузии; поход к Трапезунду, как и ко всякому другому приморскому месту, считаю малополезным, если не вполне бесплодным, в войне {стр. 445} с неприятелем, имеющим все преимущества на море; лишь демонстрация такого похода может быть полезною в том случае, когда неприятель отрядит значительные силы для охранения приморских мест; такая демонстрация может удерживать в бездействии неприятельские войска, охраняющие прибрежье. По моему мнению, для кампании нынешнего лета имеются в виду действия несравненно большей важности: это — приготовление к кампании будущего года, результаты которой могут быть гораздо сильнее и решительнее, и действия во все стороны от Эрзерумского Паталыка на народонаселение Малой Азии, которая вся наэлектризуется духом неприязни к владычеству Турок, особливо ко владычеству на Западно-Европейский лад, и сделается таким образом падение Турецкой империи неизбежным, если не в нынешнюю кампанию, то в последующие. Главное, чтоб здесь не поторопились заключить мир, не дождавшись плода после таких пожертвований и усилий. Так я позволяю себе рассуждать от горячей любви моей к Отечеству и от сердечного участия к Вам. Всего чаще беседую о Вас с князем Александром Федоровичем Голицыным, который питает к Вам истинное уважение. Его сын похоронен в нашей обители; отец, заезжая в обитель на могилу сына, заходил иногда ко мне, полюбил меня и теперь заходит очень часто. Он близок с Графом Орловым, хорошо знаком с Даненбергом, и от него-то я слышу наиболее о характере отзывов большого круга. — Из нашего монастыря в ясную погоду был очень хорошо виден Английский флот, особливо та часть его, которая стояла на северном фарватере. Теперь они удалились и едва ли предпримут что-нибудь против Кронштадта. Наши паровые канонерские лодки отлично хороши, не нравятся очень Англичанам, а нам напоминают рождение флота русского при Петре І-м и обещают возрождение его в наше время.

О Крымских делах поговаривают здесь, что ничего решительного нельзя ожидать раньше наступления зимы; а такое положение дел в Крыму заставит и Вас ограничиться, не удаляться от Грузии. Бог даст — возьмете и Карс и Эрзерум; но такие успехи при Вашем образе действий суть успехи вполне второстепенные.

Относительно брата Петра, то его коренное желание, разумеется, быть при Вас. Вы так подействовали на него {стр. 446} морально, что в его сердце родилось самое глубокое и верное чувство преданности к Вам, доказываемой, как видите, на деле. Если Вы усматриваете, что перемещение его в Ставрополь не удовлетворит его желания и не прокладывает пути к исполнению этого желания, то, приостановив его переход, Вы поступили очень справедливо и добро.

Остается мне еще от души поблагодарить Вас не только за память Вашу о мне и брате моем, но и за любовь Вашу, которую Вы доказываете самым делом. Призываю обильное благословение Божие на Ваши действия к истинной пользе отечества и человечества. Англо-Французы показали ясно, чего может ожидать от них Черноморье, если они утвердятся в этом краю, который может благоденствовать только под владычеством России.

С чувством искреннейшего уважения и преданности имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою и богомольцем

Архимандрит Игнатий

1855-го года 4 августа

Сергиева Пустынь.

№ 6

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Вам не будет противно, что инок в тишине своей кельи думает о Вас в то время, как Вы на ратном поле должны решать самые сложные военные задачи, приготовленные усовершенствованным военным искусством и утонченно-хитрою политикою новейшего времени. По крайней мере, когда смотришь, обратившись лицом к западу, видишь это. Живем в эпоху матерьяльного прогресса, и многие прежние аксиомы, даже в военном искусстве, должны получить или чистую отставку, или значительное изменение. Однако время, изменяя правила в частностях, в главном щадит их. За тысячу лет до Рождества Христова, следовательно, за три тысячи лет до нас, Израильское войско, под начальством победоносного вождя своего Иоава, при Царе, Пророке и Герое Давиде, сделало тщетную попытку взять {стр. 447} столичный город Аммонитян, Раввах. По этому случаю Царь Давид приказал гонцу, принесшему эту весть, сказать Полководцу: Да не будет зло слово сие пред очима твоими (т. е. этот случай), яко овогда убо еще, овогда же инако поядает меч. Укрепи брань твою на град, и раскопай и (2 Цар. 2. 25).

На людей, которые не имеют ясного понятия о предметах, ничем угодить невозможно: потому что они именно требуют того, чего не доставляет самое дело. Но все люди положительные понимают, что приступ к Карсу есть применение старой, доселе почти постоянно успешной методы против нового усовершенствованного оружия; невозможно, по одному соображению, отвергнуть старую методу, в которую многие веруют всем сердцем. Необходимы факты для определения достоинств прежнего и нынешнего оружия. Опыты должны указать на способ действия, наивыгоднейший для настоящей войны. Когда пуля неожиданно поумнела, надо узнать, в какой цене остался штык.

О переходе брата Петра в Ставрополь ничего не знаю: письмо его к Министру, в котором он просит об этом переводе, я доставил Димитрию Гавриловичу; но вот и он оставил свое место. Между тем брат продолжает мне писать, что он желает и ожидает этого перевода.

Призывая на Вас обильное благословение Неба, с желанием живейшим успехов, с чувством совершенного уважения и преданности имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою и богомольцем

Архимандрит Игнатий

1855 года 13-го октября.

Прилагаю при сем пришедшую в мои руки записку: В жизни Государства, — сказал Государственный человек (Карамзин), — случаются, как и в жизни частного человека, самые затруднительные обстоятельства, которых исхода не может разгадать и предсказать никакой ум человеческий. Тогда и Государство и человек должны повергнуть участь свою в бездну Судеб Божиих и сказать о себе Богу: «Да будет воля Твоя».

Такое самоотвержение и предание себя Промыслу Всевышнего не устраняет деятельности ни Государства, ни {стр. 448} человека. Напротив того, оно вызывает эту деятельность. Не даждь во смятение ноги твоея, ниже воздремлет храняй тя. Надеющийся на Господа, яко гора Сион, — говорит Слово Божие (Псалмы 120 и 124).

«Что значит победа?» — спросил Наполеон I у Бертье на родном нашем Бородинском поле, и, не дождавшись ответа, сказал: «Победа — соединение больших сил на стратегическом пункте, нежели сколько их имеет неприятель». На отечественной почве всемирный гений произнес свое определение, произнес его, конечно, и для нас. Уравновесим наши силы с силами врагов! Когда уравновесим их, то сверх этого равновесия будут за нас и неисчерпаемые средства нашей России, и пространство, и время, и вдохновение многочисленного и храброго народа, верующаго великому назначению своему. При равных силах к противодействию мы можем быть уверены в отражении врага. Только что наши силы будут равны силам врага, мы получим вместе с этим равенством и преимущество силы, а потому и несомненную победу.

№ 7

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

В одно и то же время приношу Вам искреннейшее поздравление с днем Вашего Ангела и с окончательным уничтожением Анатолийской Армии, замыкавшей Вам путь в Малую Азию. Долговременная, единообразная, скучная для любителей новостей ежечасных блокада Карса увенчалась результатом, пред которым мал результат блестящего похода в этом крае, предшествовавшего Вашему. Союзники не могут исправить своей потери: врата Малой Азии растворились пред Вами, сорвались с верей своих; этих ворот уже нет. Вся Малая Азия может подняться по призыву Вашему против врагов человечества — Англичан и временных их союзников, вечных врагов их, ветреных Французов; влияние России на Востоке, потрясенное на минуту, и то единственно в мнении Европейских народов, восстанавливается в новом величии, в новой грозе, грозе благотворной. Взятие Карса — победа в роде Кульм{стр. 449}ской [1522] и (нрзб.) с влиянием на судьбу всей кампании, всей войны.

Поздравляю, поздравляю Вас! Может быть, Вы празднуете день Вашего Ангела в Эрзеруме. Это вполне вероятно.

Призывающий на Вас обильное благословение Божие Вашего Высокопревосходительства покорнейший слуга и богомолец

Архимандрит Игнатий

1855 года 6-го декабря.

№ 8

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Только что я отправил Вашему Высокопревосходительству письмо от 6-го декабря, как получил Ваше письмо от 11 ноября.

Благодарю, сердечно благодарю Вас за то внимание, которое Вы обратили на меня, полагая сделать меня полезным Кавказскому краю для водворения в нем Христианства.

Мера прекрасная! и ей обязано отечество наше может быть не одним миллионом сынов своих, принявших Христианство.

Но выбираете ли Вы для этой цели орудие годное?

Скажу Вам со всею откровенностию. Вступая, и потом вступив в монастырь, я приготовлял себя к самой уединенной жизни иноческой. По назначении меня в Сергиеву Пустыню это направление подверглось испытаниям; но я сам келейными моими занятиями не преставал возделывать его. С 1846-го года я провел несколько зим почти безвыходно из комнат, по причине сильнейшего ревматизма. И теперь вообще выхожу из своих комнат редко, а зимою и очень редко, по болезни и по явившемуся от болезни крайнему истощению сил. Видя необходимость для себя {стр. 450} оставить Сергиеву Пустыню и по ее тяжелому климату, и по потере мною способности к деятельности, я счел нужным предупредить письмом Митрополита [1523] о моем положении и намерении переменить место, указав Оптину Пустыню. И настоятелю Оптиной Пустыни, находящейся в Калужской губернии, я писал, что желаю поместиться, как больничный, в Скит, находящийся при этой Пустыни. Настоятель изъявил свое согласие. Скит есть монастырек, самый уединенный и самый нравственный: в нем живут наиболее дворяне.

Вы совершенно справедливы, что Кавказские воды и климат Ставрополя могут мне помочь. Но можно ли признать вполне верным, что воды и воздух поправят мои силы и возвратят способность к деятельности, ныне потерянную. Зная мое настоящее положение, Святейший Синод, как я думаю, не сочтет возможным дать мне предлагаемое Вами место. Если ж Ваше желание исполнится: то будет чудом исполнение его.

Взятие Карса произвело в столице всеобщий восторг. Можно сказать, что все поняли важность последствий падения этого, как Вы называете, оплота Малой Азии. Западным державам не понравилось такое событие: как я слышал, лица Австрийского Посольства не были при отправлении торжественного молебствия, между тем, как их представители участвовали во всех торжествах по случаю успехов Англо-Французского союза. Бедные Турки! они преданы под меч Вам своими коварными помощниками, ищущими не того, чтоб спасти их, а того, чтоб они сделались жертвою их, не кого другого. Они падут под этим мечом, и армия союзников останется хозяйничать в Турции. С.-Петербургская газета тщательно перепечатывает из газеты «Кавказ» подвиги подчиненных Вам войск. В этом отношении она гораздо милостивее «Инвалида». Впрочем, на будущий год я выписываю самую газету «Кавказ».

Призываю на Вас и на труды Ваши обильное благословение Неба! Да вознаградятся они обильным плодом! Да не прольется драгоценная кровь героев к подножию подлой политики Европейской, требующей, чтобы эта кровь проливалась туне, чтоб жатва успехов принадлежала одной Англии.

{стр. 451}

С чувством отличного уважения и совершенной преданности имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою и богомольцем

Архимандрит Игнатий

1855 года 9-го декабря.

№ 9

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Последнее письмо Ваше от 20-го декабря очень утешило меня, то есть позабавило! Значит, и Вы не избегли критики нашего законоведца церковного, а Вашего брата Андрея Николаевича! Прежде, когда я еще не знал всей доброты его, такие выходки сердили меня; ныне, как я выразился, они утешают.

Мой взгляд на предмет таков: Гражданские законы теряют много своей привязчивости, когда они в руках человека благонамеренного и благоразумного; законы церковные гораздо спокойнее. Общий дух их — мир, польза, спасение Христианского общества, этому духу подчиняется буква постановлений. Церковная История представляет факты такого исполнения Церковных Законов Святыми Мужами, которые, совершая закон в духе, а не в букве, отнюдь не подвергались за это осуждению.

Коренной Церковный Закон повелевает избирать Епископа для города в самом городе собором Епископов и обществом Христиан города и области. Несмотря на ясный закон, благочестивые цари и правители нередко избирали лицо для Епископского сана, признаваемое ими способным и достойным; Собор Епископов никогда не останавливался посвящать избранного. Особливо много тому примеров у нас в России. Святый Димитрий Ростовский в речи, при вступлении в управление паствою, сказал, что он вступает на престол митрополии Ярославской и Ростовской по изволению Божию, по повелению Царя, по соизволению и бла{стр. 452}гословению всего Священного Собора. Так как закон церковный в сущности стремится к тому, чтобы избиралось в Епископский сан лицо достойное и способное, то некоторые изменения в буквальности, для достижения сущности никогда не отвергались.

Сличенное с фактами Церковной Истории и с духом Церковного Законодательства Ваше действие — безукоризненно. Сверх того оно и верно по отношению к современным условиям. Заключаю так из следующего: я слышал, и этот слух признаю довольно верным, что Государь, может быть, вследствие Вашего отзыва Статс-секретарю, говорил о мне митрополиту Никанору, удостоивая и собственного милостивого отзыва. Но митрополит противопоставил Государю недавно сделанное постановление Синода не возводить в сан Епископа лиц, не получивших образования в Духовных Академиях. Лица необразованные и без того не возводились в этот сан. Очевидно, что постановление сделано с целью заградить путь в этот сан образованному дворянству. Скажу более: постановление сделано графом Протасовым [1524] и ныне — именно для меня.

Я не удивился отзыву митрополита Никанора и не мог обидеться им; по усвоившимся мне понятиям я признаю себя вполне недостойным сана, для которого нужен Ангел, или и человек, но равноангельский, а я — грешник. Также не могу не признать себя невеждой перед великой наукою Богословия, несмотря на тридцатилетние непрерывные занятия этим предметом. Бог бесконечен, и наука о Нем бесконечна; человек — ограничен и потому естественно не способен стяжать полное и совершенное познание Бога. Действием Никанора доказывается верность Ваших действий. Если б Вы взошли формальным представлением прямо в Синод, не введя в участие Государя, то можно наверно сказать, что от Вас отделались бы тою же отговоркой. Каков бы ни был исход Ваших забот о мне, я принимаю их с глубоким чувством признательности. Вам говорит о мне единственно Ваше сердце. Я слышу голос его, и этот заветный голос будет отдаваться в душе моей во всю жизнь мою.

Вот у нас толки о мире! Всякому православному христианину свойственно желать всевозможных благ, во-первых, православному отечеству, во-вторых, единоплеменным и всем православным народам, наконец, всему человечеству. {стр. 453} При появлении слухов о мире патриоты сначала уныли; но действия Наполеона ободрили умы. Опозорив Англию и Австрию в глазах России, дав им сделать всевозможные подлости против России, проливавшей за них в течение полвека кровь свою, он внезапно покидает этих мнимых союзников, столько же естественных врагов Франции, как и России. Вследствие готовящихся открыться переговоров, а затем переворотов, не придется ли Вам предпринять путешествие в Индию?

Призывая на Вас обильное благословение Божие, имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою и богомольцем

Архимандрит Игнатий

1856 года 26 января.

P. S. После письма Вашего я еще не видел Андрея Н-ча, потому что не был в городе. Надеюсь вскоре увидеть.

№ 10

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Примите мое усерднейшее поздравление с великим праздником праздников — Воскресением Христовым. Вот у нас мир, доставленный обстоятельствами, которых подробное знание недоступно для частного человека. И Петр Великий заключил при Пруте мир! Факты объясняются фактами, сказал один глубокоуважаемый писатель. Будущее России — в руках Божественного Промысла.

Желая Вам всех истинных благ, и не отчаиваясь видеть Вас еще во время земной жизни, с чувством отличного уважения имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою и богомольцем.

Архимандрит Игнатий

1856 года апреля 4 дня.

{стр. 454}

№ 11

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Получив письмо Ваше из Ставрополя, я не хотел отвечать Вам из среды рассеянности Петербургской, а желал исполнить это из уединенной Оптиной Пустыни, куда сбирался съездить по требованиям и души, и тела. Находясь уже в этой Пустыне, получил и другое письмо Ваше от 4-го мая. В нижеследующих строках отвечаю на оба письма.

Прежде всего считаю нужным сказать Вам несколько слов о месте моего пребывания: это описание объяснит пред Вами причину основную и причину конечную или цель моего путешествия. Оптина Пустыня находится в Калужской губернии, в четырех верстах от города Козельска на возвышенном и песчаном берегу реки Жиздры с западной стороны, с прочих сторон она окружена высоким сосновым лесом. На восток от Пустыни, в саженях ста от нее, среди леса находится Скит, принадлежащий Пустыне. Оптина Пустыня есть один из многолюднейших Российских монастырей по количеству братии и, конечно, первый монастырь в России по нравственному качеству братии; особливо это достоинство принадлежит Скиту ее, в котором живет много дворян. Некоторые из них очень образованы, знакомы с новейшими и древнейшими языками, занимаются духовною литературою, преимущественно же переводами самых глубоких сочинений святых Отцов. Духовным назиданием братства занимается, так именуемый Старец их, иеромонах Макарий, 68-ми лет, из дворян, с юности монах, обогащенный духовным чтением и духовными опытами; он живет в Скиту; ему обязана Оптина Пустыня своим нравственным благосостоянием. Много монахов из других монастырей, много монахинь, множество мирских людей, удрученных скорбями и нуждающихся в наставлении, стекается в Оптину Пустыню к Отцу Макарию за спасительным советом и словом утешения. Его непринужденность, простота, откровенность совсем противоположны той натянутой и жесткой святости, за которою ухаживают различные Графини и Княгини. Скитская семья иноков подобна, в религиозном {стр. 455} отношении, корням дерева, трудящимся в мраке неизвестности и добывающим, однако, для дерева необходимые жизненные соки. На заглавных листах трудов скитян нет имени автора; оно заменено скромною строкою: издание Оптиной Пустыни. В самом монастыре устав общежительный, то есть общая трапеза, общая одежда, общая библиотека, церковная служба ежедневная и продолжительная, общие и специальные труды. В Скиту служба церковная отправляется дважды в неделю, в субботу и воскресение; в прочие дни недели производится денно-нощное чтение псалтыри братиею поочередно; трудятся братия по келлиям, но труды их преимущественно умственные. Женскому полу воспрещен вход в Скит; да и из Скитской братии кто нуждается выдти из Скита, каждый раз должен просить на то благословения у Старца; монастырской братии предоставлен вход в Скит во всякое время дня для удовлетворения их духовных нужд. Трапеза в Скиту самая постная.

Из этого описания Вы можете видеть, как близок мне Скит! Тщательное чтение и изучение самых глубоких Писаний святых Отцов привело меня в монастырь, поддерживало, питало в нем. В Скиту я нахожу свой род занятий, свой род мыслей; в Скиту я вижу людей, живущих в точном смысле для человечества в духовном, высоком его назначении; вижу людей, с которыми могу делиться мыслями, ощущениями, пред которыми могу изливать мою душу. Начальник Оптиной Пустыни и главные иноки оной знакомы со мною около 30-ти лет; а с о. Макарием я нахожусь, смею сказать, в самых дружеских отношениях. Наконец — здешний климат благодетелен для моего здоровья. Все причины, вне и внутри меня, соединяются для того, чтоб заставить меня употребить все усилия к перемещению моему в Скит. Чтоб хотя конец моей жизни провести на правах человека и для человечества в духовном и обширном смысле этого слова. — Напротив того, все причины, внутри и вне меня, заставляют меня употребить все усилия, чтоб вырваться из Петербурга и Сергиевой Пустыни. Что требуется там от духовного лица? Парадерство, одно парадерство; не требуется от него ни разума, ни познаний, ни душевной силы, ни добродетели. Все это вменяется ему в порок: его внимание должно быть сосредоточено на одно парадерство, на одно человекоугодие, между тем, как то и другое соделывается, {стр. 456} по естественному, психологическому закону, чуждыми уму и сердцу, занятым рассматриванием глубоким и просвещенным человека — существа духовного, облеченного в тело на короткое время, помещенного в вещественный мир на короткое время, долженствующего изучить вечность и ее законы во дни пребывания своего в теле. Парадерство и духовное созерцание не могут пребывать в одной душе; они в непримиримой вражде; одно другим непременно должно быть вытеснено. Каким было мое положение в Петербурге в течение 23-летнего пребывания моего там? Оно было положением движущейся статуи, не имевшей права ни на слово, ни на чувство, ни на закон. Если я слышал несколько приветливых слов, то эти слова были слабее тех, которые произносятся любимому пуделю или бульдогу и на которые по необходимости отвечается молчанием, сохраняющим достоинство статуи в молчащем. По непреложному закону праведного воздаяния в области нравственности, те, которые обращают человеков в статуй, сами обращаются в статуи, лишаясь развития ума и сердца и заковываясь в одну чувственность. Представьте себе: каково душевное положение человека, оставившего все для развития в себе усовершенствованного христианством человечества и лишаемого, в течение 1/4 столетия, морального существования, всех прав и всякой надежды на него!

К тому же климат Петербургский разрушает остатки сил моих и здоровье.

Написал я Вам так подробно о себе, чтоб Вы видели мой образ суждения о человеках, так как всякий человек судит о ближних по самому себе.

Перехожу к брату Петру. Первоначальная служба его была без определенной цели, как служат у нас большая часть дворян. Когда он поступил к Вам в Адъютанты, тогда он ожил для обязанностей гражданина. Его бескорыстное сердце, способное любить с горячностию и верностию, привязалось к Вам на всю жизнь свою и на всю жизнь Вашу. Такое сердце чуждо лести и интриги; его открывает время, потому что оно с первого взгляду может показаться холодным, между тем как льстец и обманщик с первого взгляду могут показаться очень теплыми. Обстоятельства отторгли Петра от Вас, не отторгнув от Вас его сердца. Гражданская цель, открывшаяся было пред ним, опять скрылась; {стр. 457} он служил, был в отставке, женился, потому что так пришлось, по образцу многих — большей части людей. В течение этого времени здоровье его расхлябалось совершенно, как Вы сами знаете. Нравственные причины побудили его вступить в службу уже не столько для службы, сколько для сохранения самого себя от праздности и ее последствий. Его преданность Вам привлекла его на Кавказ; но хилость его показывает ему ясно, что земное поприще для него прекратилось: почему нисколько не будет странно, если его душа, с молоду напитанная благочестием, возжаждет уединения, особливо при перемещении моем в Скит или другое пустынное место, по указанию Божию. Я бы очень желал для него, если б он мог приготовиться в страну загробную под руководством опытного Макария, в обществе людей, отселе начавших свою небесную, бессмертную жизнь — духом.

В конце зимы, то есть в течение Великого Поста носились в Петербурге слухи, что Вы получите другое назначение. В причину такого перемещения эти слухи приводили тяжесть Вашего характера для подчиненных, из коих многие удалились от их полезной службы. Но после Пасхи столичные слухи стали разглашать иное: что Вы тяжелы для взяточников и для всех расположенных к злоупотреблениям и по этому самому пребывание Ваше на Кавказе и полезно, и нужно. Впрочем, судьба каждого человека в деснице Божией! С моей стороны я желал бы, чтобы Вы остались на Кавказе. На это имеются все условия в Вас самих и в предшествовавшей Вашей жизни. В течение всей Вашей жизни Вы занимались изучением военных и гражданских наук, имели множество опытов своих, были очевидцем опытов других людей, ознакомились вполне с Кавказом. Промысл Божий (человек — только орудие!) поставил Вас правителем этой страны в такую годину, в которую само Высшее Правительство убедилось, что России невыносимо тяжки ее внутренние враги — взяточники, воры, слуги без чести и без совести, водимые глупейшим эгоизмом. Если не обуздать их благовременно, то они погубят отечество. Вы призваны к борьбе против них! Не отступайте и не уступайте. Ваш подвиг не блестящ, но существенно нужен и полезен. В Вас пускают стрелы и кинжалы. Вам наносят сердечные раны; эти невещественные оружия и язвы {стр. 458} видны Богу и оценены Им: ибо не только, по словам одного видного святого, подвиг и смерть за Христа есть мученичество, но и подвиг, и страдания за правду причисляются к мученичеству. На настоящем Вашем поприще Вы можете совершить гораздо более добра, нежели на всяком другом, потому что Вы к нему предуготовлены. Не оставляйте его; если же интрига неблагонамеренных сведет Вас с него, то Вы сойдете с него с мирною совестию, не нося в себе упрека, что Вы не устояли пред силою зла и предали ему общественное благо; Вас будет утешать приговор Спасителя, Который сказал: Блаженны изгнанные правды ради! блаженны, когда ради ее, имя ваше будет осыпано злою молвою в обществе человеков. Радуйтесь и веселитесь, яко мзда Ваша многа на небеси. Подвизайтесь, но подвизайтесь единственно для Бога и добродетели, а не для истории и мнения о Вас человеков: и история, и мнение людское безжалостны к эгоистам, ищущим всеми ухищрениями земной славы; напротив того, они благоговеют пред служителем добродетели, благородно забывающем о них и имеющем в виду славу от Бога в вечности: они отдают ему справедливость рано или поздно.

В деятельности человечества на земли принимают участие не только духовные существа, временно облеченные телами, то есть человеки, но и такие существа, которые не облечены телами, и потому называются духами, хотя в собственном смысле один Бог — Дух. Духи действуют на ум приносимыми ими помышлениями и на сердце приносимыми ими ощущениями. Как вся деятельность человека зависит от мыслей и ощущений, то духи, господствуя в этой духовной или мыслейной области, стоят во главе деятельности человеческой. Разделяясь подобно человекам на добрых и злых и будучи совершеннее, нежели человеки, в добре и зле, одни из них с усилием борются против зла, а другие против добра. Священное Писание называет их Началами и Властями; самое язычество признает и существование их, и участие в деятельности человеческой, называя их гениями и разделяя гениев на добрых и злых. Точно: начало всякого важного или маловажного дела со всеми его последствиями есть мысль, а мысль, принятая уже за истину, есть мнение, властвующее над человеком и над человеками. Все это сказано для объяснения, что Подвижник {стр. 459} Правды должен взять меры предосторожности и вооружиться не только против злонамеренных человеков, но и против злонамеренных духов, хитро приносящих свои внушения лукавые и пагубные, замаскированные личиною праведности. Святые Отцы, в глубоких писаниях своих, изложили признаки, по которым познается помысл, приносимый злым духом. Этот помысл всегда темен, приводит сердце в смущение и печаль, а сокровенная цель его — воспрепятствовать добру; обличается же он Священным Писанием, или Словом Божиим.

Вглядитесь в Ваш помысл сомнения, о котором Вы пишете в письме Вашем от 4-го маия: не имеет ли он этих признаков? Святое и непреложное Слово Божие говорит о Подвижниках Правды, что они верою победиша царствия, содеяша правду, получиша обетования, заградиша уста львов и проч. (Евр. 11. 33). Вера в Бога, всегда сопровождаемая оставлением упования на себя, преодолевает все скорби и искушения, побеждает все препятствия. Помысл веры в Бога светел, проливает утешение, радость и силу в сердце, его приемлющее; приносится он Ангелом из мысленного рая. Надеющиеся на Господа — яко гора Сион: не подвижутся во век!

Вот, что внушилось сказать Вам, со всею откровенностию, как Вы желали. Не знаю, довольно ли справедливы слова мои, но сказанное мною сказано от искренней любви к Вам и от любви к дорогому отечеству, которое жалею — жалею!

Пред отъездом моим из Петербурга я познакомился с графом Сакеном; выехал я 17 маия. Накануне выезда моего из Петербурга заходило ко мне лицо, принадлежащее к высшему кругу; между прочим мне сказано было: «у нас нет мира: война! война!» Здесь отдыхаю от слышания земных событий, которые идут и пройдут своею чередою, назначенною им свыше. Полагаю выехать отсюда 20-го июня и быть в Сергиевой Пустыни к 1-му июля.

Призывая обильное благословение Божие, имею честь оставаться Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою и богомольцем

Архимандрит Игнатий

1856-го года 12-го июня

Оптина Пустынь.

{стр. 460}

№ 12

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Что сказать Вам на письмо Ваше от 2-го августа? Да будет воля Божия! Вера в Промысл Божий и покорность ему составляют силу души и носят ее по волнам житейского моря, сохраняя от нравственного потопления. В настоящих обстоятельствах для истинных сынов отечества, знающих Вас, остается утешением то, что Вы остаетесь на службе.

Надеюсь видеть Вас в Петербурге, почему и не распространяюсь в этом письме.

Призывая на Вас обильное благословение Божие, имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою и богомольцем.

Архимандрит Игнатий

1856 года 29 августа.

№ 13

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Примите мое усерднейшее поздравление с наступающим Новым Годом, который да дарует милосердный Господь и Вам и всем нам провести благополучно! Да удержит Он еще на время Ангела, имеющего вострубить и голосом этой трубы возмутить вселенную.

Письмо Ваше от 22 го декабря имел честь получить 6-го января. Искреннейше благодарю Вас за воспоминание Ваше о мне! Вы вспомнили и то, что я страдаю грудью, находите нужным для меня южный климат. Все это правда. Но я не имею покровительства человеческого и не ищу его. Нахожу — не скажу отраду: это очень мало — нахожу наслаждение в самоотвержении. Сколько оно доставляет силы! Шествуя превыше земли, оно показывает человеку судьбу человечества с совершенно особенной точки, с точки Божественного Управления и Промысла. Самоотвержение — от веры. {стр. 461} После свидания с Вами я писал брату Петру, что Вы подтвердили мое мнение: оставаться ему на своем месте до дальнейшего указания обстоятельств. Здесь слышал я, что Ставропольский Военный Губернатор просит отсрочки отпуску своему по сентябрь, следовательно, до этого срока Петр должен управлять Губерниею, а в такое значительное пространство времени, может быть, и откроется пояснее, что должно ему предпринимать и как действовать. Преданность Вам Петра для меня несказанно приятна. Новостей, кроме общеизвестных, никаких не знаю. Ходит даже в слоях простого народа слух об освобождении крестьян от власти помещиков, слух, вероятно, пустой или преждевременный. Если слух этот имеет свое основание, то он — проба трубы.

Призывая на Вас и на семейство Ваше обильное благословение Божие, с чувством отличного почтения и совершенной преданности имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою и богомольцем.

Архимандрит Игнатий

1857 года 9 января.

№ 14

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Примите мою искреннейшую признательность за постоянное милостивое Ваше внимание ко мне, в котором я с любовию и духовным утешением вижу залог любви, глубоко насажденным в Вашем сердце. Этот залог я считаю верным: многочисленные опыты многообразной жизни, опыты, рассмотренные и сохраненные памятию в драгоценный запас, при постоянстве и глубине характера, дают сердечным залогам основательность и прочность. Долговременные опыты глупца ничего не значат. Кажется, они делают глупца еще более глупым: вполне сбивают его с толку.

Письмо Ваше из Скорнякова от 23-го января показало мне, что Вы еще не получили моего ответа на то письмо Ваше, которого Вы удостоили меня из прежней резиденции Вашей близ Орла. Сердечно благодарю Вас за участие, которое Вы принимаете во мне! Точно для моего здоровья {стр. 462} нужен бы другой климат, а для духа и направления нужно бы место попроще, где бы можно было исключительно заняться развитием Христианина и человека; но Судьбе угодно было устроить иначе. Она даровала мне в удел нравственный подвиг и нравственные страдания. Силы тела моего пали на поле невидимой битвы; но я еще жив, и потому подвиг мой не кончен. Не хочу сойти с поприща, доколе чувствую себя живым или доколе рука Судьбы, поставившая меня на поприще, возьмет с него. Одушевляюсь Верой.

Брат Петр уведомлял и меня, что он пока доволен своим положением, но что с возвращением в Ставрополь Военного Губернатора он не может оставаться на своем месте. Не оставляйте его Вашими наставлениями. В его мыслях и сердце Вы незаменимы никем.

Желаю, чтобы отдых в кругу Вашего семейства, в благоприятном климате, подействовал благотворно на Ваше здоровье и укрепил Ваши силы, приготовил их для новой деятельности. Вы были свидетелем многих событий и деятелем в них; нельзя не предвидеть, что нас ожидают события более важные. Их обещают развивающиеся силы России и появление в ней новых начал.

Призывая на Вас обильное благословение Божие, с чувством совершенного почтения и искреннейшей преданности имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою.

Архимандрит Игнатий

1857-го года 13-е февраля.

№ 15

Христос Воскресе!

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Примите мое усерднейшее поздравление с наступившим Великим Праздником Праздников и Торжеством всех Торжеств. Благословение Божие да прольется обильно на Вас и на семейство Ваше.

Кроме новостей, Вам известных, сообщаю новость, которая будет близка Вашему сердцу: над Кавказом сбирается {стр. 463} черная туча; имя туче — Василий Антонович Ижарский, недавно назначенный в Вице-директора канцелярии Кавказского Наместника. Этот Ижарский был в течение четырех лет управляющим имения князя Барятинского [1525]; с исправностию доставляя доходы с имения Князю, чего прежние управляющие не выполняли, Ижарский набил себе карман туго с значительным истощением для крестьян. Последние два обстоятельства остались неизвестными Князю; в виду у него осталось одно — исправное доставление доходов, на нем основанное высокое понятие о способностях Ижарского и следствие и того и другого — доверенность к нему. Пользуясь этим, Г-н Ижарский выхлопотал себе место вышеупомянутое, с целию сделать Кавказ своею арендою, а Князя своим орудием. Жаль всех! Какой ныне ход всем злонамеренным и порочным людям! Тщетно История фактически научает, что источником бедствий для всех Государств была безнравственность Государственных людей, которые по причине этой безнравственности, по натуральному требованию ее, окружали себя чудовищами своекорыстия, а эти губили и народ, и своих покровителей. Надо знать, что Робеспьер и братия были уже людьми сформированными и готовыми при начале французской революции: они родились, созрели и усилились под сению современной монархии и аристократии. Воля Божия да будет!

С чувством совершеннейшего почтения имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою и богомольцем

Архимандрит Игнатий

1857-го года 15-го апреля.

№ 16

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

В то время, как я ожидал прибытия Вашего в Петербург на пути в чужие края, получаю письмо Ваше от 1 июня! Оно тронуло меня до глубины сердца! Ваш совет для брата {стр. 464} моего Петра очень верен. Пусть он остается в Ставрополе до приезда Военного Губернатора, с которым уже трудно будет ему поладить. Тогда он может взять отпуск и приехать в Петербург. Между тем настоящие его занятия могут доставить ему драгоценную опытность для будущего времени. На настоящее приятное полагаться невозможно: между словами и делами расстояние велико. Иное дело — когда слова не останутся одними словами.

Очень жаль Малороссию — эту житницу не только России, но и всей Европы. И здесь урожаи плохи. Начало весны сопровождалось необыкновенными холодами, а за холодами последовала засуха.

Приехав в Петербург, дайте знать о Вашем приезде. Для меня было бы особенною приятностию видеть Вас в Сергиевой Пустыни. Но если обстоятельства не позволят Вам пожаловать в Обитель, то я постараюсь непременно навестить Вас. Конечно, Вы остановитесь у Михаила Николаевича [1526].

Призывая на Вас и на семейство Ваше обильное Божие благословение, с чувством отличного уважения и совершенной преданности имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою и богомольцем.

Архимандрит Игнатий

1857-го года 9-го июня.

№ 17

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Отправляясь в Ставрополь, признаю долгом моим отнестись к Вам сими строками. В назначении моем исполняется Ваша мысль; но не знаю, могу ли я принести какую-нибудь пользу. Во-первых, здоровье мое до крайности расстроено климатом Петербургским; во-вторых не знаю, что встречу — содействие или противодействие. Мысль о последнем не относится к Князю Барятинскому: она может относиться к какой-нибудь второстепенной власти. Петр еще в Ставрополе. На первый случай он может принести мне значительную помощь. Впрочем, неизвестно, позволят ли ему обстоятель{стр. 465}ства остаться надолго вместе со мною. Предоставляю Провидению устроять все. Меня радует отшествие мое из Петербурга, где я уничтожился окончательно. Теперь имею надежду хоть умереть спокойно.

Как поживаете Вы? Каково Ваше здоровье? Где намерены проводить следующее лето? Пред отъездом моим был у Михаила Николаевича и несколько раз у Андрея Николаевича. Выезжаю из Петербурга завтра, по железной дороге.

Призывая на Вас и на семейство Ваше обильное благословение Божие и желая Вам всех истинных благ, с чувством совершеннейшего почтения и искренней преданности имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою и богомольцем

Игнатий,

Епископ Кавказский и Черноморский

24 ноября 1857 года.

№ 18

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

В день Ангела Вашего вспоминаю о Вас, и приношу Вам усерднейшее поздравление, соединенное с усерднейшим желанием всех благ и Вам и Вашему семейству. Несколько лет тому назад, в этот день я был у Вас, и лично поздравлял Вас. Кажется, будто это было недавно. Недавнее от течения времени делается давным, и все настоящее непременно сделается прошедшим.

На Кавказ я приехал полумертвым: так отделал меня петербургский климат в течение 24-х лет. Прошлого лета я выдержал полный курс лечения на минеральных водах в Пятигорске, Ессентуках и Кисловодске.

Воды так сильно подействовали на меня, что я — едва жив. Впрочем, по особенной ко мне милости Божией епархиальные дела идут благополучно. Настоящим моим положением я очень доволен: паства оказывает мне любовь и внимание; климат здешний гораздо снисходительнее петербургского; уединение и спокойствие такое, какого трудно найти в других губернских городах, которых жители {стр. 466} имеют обычай часто посещать Епископа; здесь этого обычая нет. К тому же имею надежду, судя по действию на меня вод, несколько поправить здоровье мое. Любимая и постоянная мысль — удалиться наконец куда-либо в уединеннейшую Обитель, чтоб там встретить смерть сколько-нибудь приготовившись к ней — меня не оставляет. Пристанище смерти ожидает каждого земного странника. Желательно, чтоб это пристанище точно было пристанищем.

Призывая на Вас обильное благословение Неба, с чувством отличного уважения и совершенной преданности имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою

Игнатий,

Епископ Кавказский и Черноморский

1858-го года 6 декабря.

№ 19

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Примите мое усердное поздравление со днем Ангела Вашего и желание Вам всех истинных благ. Не знаю, рекомендовал ли я Вам книгу Письма Георгия, Задонского Затворника. Эта книга отлично хороша для практического Христианина, и читать ее надо понемногу. Если я еще не познакомил Вас с этою книгою, то примите настоящий мой отзыв о ней, как подарок духовный, ко дню Вашего Ангела.

Поживаю здесь спокойно, чувствую пользу от минеральных вод, выгоняющих золотуху внаружу, но еще не чувствую выздоровления. И телесный и душевный недуг, когда состареет, лечится с трудом.

Призывая на Вас и на семейство Ваше обильное благословение Божие, с чувством отличного уважения и совершенной преданности имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугой

Игнатий,

Епископ Кавказский и Черноморский

1859-го года 18-го ноября.

{стр. 467}

№ 20

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Почтеннейшее письмо Ваше от 5-го января я имел честь получить 21-го. Приложенное в нем передал моему и Вашему брату Петру Александровичу, а что он предан Вам душою, как только может быть предан родной сын, это — верно.

На Вас ложится печать Божия избрания. Постарайтесь, чтоб она решительно заклеймила Вас, сделалась для Вас вечным достоянием, а Вас самих сделала неотъемлемым достоянием Бога во блаженство вечное. Бог печатлеет нас по Своему избранию, а от нашей воли зависит принять Его печать и запечатлеться ею или отвергнуть ее. Святый апостол Павел говорит: Его же любит Господь, наказует: биет же всякого сына, его же приемлет (Евр. 1. 6). Вот признак избрания Божия! вот печать Божия! Признак избрания и печать Божия суть скорби. Тогда печать эта приемлется, когда христианин за скорби свои благодарит Бога, по завещанию Апостола, паче же по завещанию Самого Бога: О всем благодарите: сия бо есть воля Божия во Христе Иисусе в вас (Сол. 5. 18). Здесь сказано во Христе Иисусе: ибо в Нем, в вочеловечившемся Сыне Своем, подчинив Его во все время Его земной жизни многоразличным страданиям, Бог явит волю Свою, чтоб уды Христовы — Христиане — подвергались многоразличным страданиям. Если ж такова воля Божия, то за явление ее, всеблагой и всемудрой, по математической необходимости должно благодарить Бога. Когда человек будет благодарить Бога за попущенные скорби, тогда в сердце благодарящего изливается утешение. От этого утешения является живая вера в Бога. От действия живой веры человек начнет предаваться воле Божией и водительству Бога. Тогда благодать Божия осеняет ум человека, и взорам его открывается величественная вечность, пред которою земные дела принимают свои правильные размеры, то есть оказываются вполне мелочными.

{стр. 468}

Изволите писать о влиянии лет на Ваши силы, и я не могу сказать иного о себе. Воды разворочали мою застарелую, непонятую своевременно золотуху: вследствие сего до десятка зубов вынуто из моих десен, из коих золотуха выворочала зубы, которые впрочем были здоровые. Волосы на затылке местами как бы выстрижены; затылок покрылся золотушными язвами. Одышка значительная; слабость весьма значительная. Справедливо, справедливо говорит Писание: Человек, яко трава; дние его, яко цвет сельный, тако отцветет.

Вы выразили желание провести со мною несколько времени в беседе. Исполняя это желание, прилагаю к Вам по сей же почте Рукопись — «Слово о смерти», составленное мною для моей собственной душевной пользы и для душевной пользы тех, которые истинно желают спастись. Слово это — плод моего келейного уединения: оно есть моя искреннейшая беседа. Его поверяю одним ближайшим друзьям моим, Петр Ал-ч имеет с него копию. Если Ваши глаза слабы, то велите прочитать себе Слово человеку приготовленному к серьезному: такое чтение, как Сами увидите, нейдет всякому. По минованию надобности в Рукописи, благоволите переслать ее мне.

Затем — призвав обильное благословение Божие на Вас и семейство Ваше и пожелав Вам всех истинных благ, с чувством совершенного почтения и искреннейшей преданности имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою

Игнатий,

Епископ Кавказский и Черноморский

24-е января 1860 года.

№ 21

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Примите мое усерднейшее поздравление с наступившим Праздником Праздников и усерднейшее желание всех истинных благ Вашему Высокопревосходительству. Книжку «Слово о Смерти» я получил: извините, что утрудил Вас {стр. 469} чтением ее. Впрочем, в ней собрано все главное, чему научает относительно смерти Святая Восточная Церковь. Также пришлось знать истинных христиан, наиболее иноков, из которых один зрел душу свою, исшедшею из тела, другие видели и слышали духов на яву при утончении своих телесных чувств вольным или невольным подвигом, и от других прочих. Некоторый мирянин, мне искренно преданный с детства, почитаемый многими гордецом за свое нечеловекоугодие, сохранивший девство до супружества и целомудрие в супружестве, видел мытарства, шествие по ним душ, видел отверзшиеся небеса и там то самое, что видел Св. Андрей, как описано в «Слове о Смерти». Нельзя было выставить всего этого с очевидностию в Слове, но в нем сквозит, что оно написано не с одних теоретических понятий и познаний.

Ваше мнение о действии минеральных вод на меня вполне справедливо. Две зимы я провел в жестоких страданиях от действия вод, принятых в течение лета. Ныне это действие предрасположило меня к принятию летучей оспы, которою я заболел в среду преполовения Великого Поста. К действию болезни присоединилось действие вод: отчего я поправляюся весьма медленно в силах, но чувствую вместе как бы перерождение. Для монаха нет ни отставки, ни своей воли: пихнут туда, куда и не думаешь, а спрашивать согласия нет моды в духовном Ведомстве. Полагаюсь на Господа Бога. Из всех известных мне мест, я предпочитаю среднюю Россию, ея песчаные возвышенности. Например: в Калужской Губернии воздух и зимой, и летом нежнее Кавказского. Случалось быть на ветру: здесь ветер режет и пронизывает подобно Петербургскому, который еще гораздо грубее, а в Калужской Губернии самый сильный ветер только толкает. Мне очень желалось бы попасть в какой-либо уединенный, безбедный монастырь, и кончить там жизнь в самых серьезных занятиях, образчик которых Вы видите в «Слове о Смерти». Но редко человеку доведется прожить так, как бы хотелось и думалось, особливо монаху. А потому, несмотря на все мои соображения и предположения, которые кажутся мне правильными и основательными, предаюсь вполне на волю Божию. {стр. 470} Святая Церковь произносит от лица всех христиан и часто повторяет следующую превосходную успокоительную молитву: Сами себе, и друг друга, и весь живот наш Христу Богу предадим.

Заключаю сие письмо пожеланием Вашему Высокопревосходительству всех истинных благ и призыванием на Вас и на семейство Ваше обильного Божия Благословения. С чувством совершенного почтения и искреннейшей преданности имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугой

Игнатий,

Епископ Кавказский и Черноморский

14-е апреля 1860 года.

№ 22

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

В самый день Ангела Вашего поздравляю Вас с днем Вашего Ангела, вспомянув Ваше имя на Божественной Литургии во время Херувимской песни, когда Архиерей совершает поминовение о живых и усопших. Таким образом, при посредстве живого воспоминания о Вас, Вы сделались как бы присутствующим в том крае, в котором Вы много потрудились для блага отечества.

Петр Александрович здравствует и благоденствует. И я начинаю чувствовать значительное облегчение от внутренних болей, но ноги и вообще поверхность тела находится в самом страдательном положении. Для окончания жизни нужно … Скорняково!

Призывая на Вас и семейство Ваше обильное благословение Божие, с чувством совершенного почтения и искреннейшей преданности имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугой.

Игнатий,

Епископ Кавказский и Черноморский

6-е декабря 1860-го года.

{стр. 471}

№ 23

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Давнишнее мое желание — окончить мое земное странствование в глубоком по возможности монастырском уединении — исполнилось. Вследствие моего всеподданнейшего письма Государю я уволен от управления Кавказскою Епархиею и мне предоставлен в управление монастырь Святителя Николая, на Волге, на весьма здоровой сухой местности, очень уединенный, в Костромской Губернии, на самой границе ея с Ярославской.

Полагаю ехать на Воронеж и Задонск, из Задонска проехать в Скорняково, чтобы навестить многоуважаемого мною Николая Николаевича, побеседовать с ним в последний раз в моей жизни.

Полагаю, что выеду из Ставрополя около 10-го сентября. Воды подействовали на меня благотворно, разрешив золотуху в значительной степени; но вместе с тем привели в крайнее истощание.

Призывая на Вас и на семейство Ваше обильное благословение Божие, с чувством отличного уважения и совершенной преданности имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугой

Епископ Игнатий

24-е августа 1861 года.

№ 24

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Примите мое усерднейшее поздравление с наступающим днем Ангела Вашего и усерднейшее желание Вашему Высокопревосходительству всех истинных и совершенных благ. С особенным утешением вспоминаю мое посещение Скорнякова. Мне представляется, что я совершил какой-то особенный подвиг. В самом деле! это было фланговое движение.

{стр. 472}

Сердечно радуюсь знакомству моему с Наталией Григорьевной, и с удовольствием воспоминаю субординацию, в которой Вы держите милейших дщерей Ваших. Спасительная субординация не помешала бы для всей современной молодежи. Святые Отцы утверждают, что только тот получит знание хорошо приказывать, кто предварительно приобрел знание повиноваться.

Дорогой я простудился, не доезжая ли Москвы или в Москве — не знаю. В Москве очень прихворнул; больным приехал в монастырь; здесь прихворнул еще сильнее. Теперь получше; но не выхожу из комнат. Положением своим я очень доволен. Монастырь очень уединен, стоит на сухом месте, весьма здоровом, при отличных источниках, близ самой Волги. Здесь можно сделаться чуждым миру: вести из него достигают очень редко, и потому невозможно следить за ними с внимательностию, невольно возбуждающею участие в сердце. Карамзин сказал: «Как в частной жизни человека, так и в жизни Государства, бывают такие затруднительные эпохи, в которые теряется всякое человеческое соображение. Тогда надо предаться Воле и Промыслу Божиим». Бывают сильные средства человеческие; но молитва несравненно сильнее их, потому что она вводит в дело Всемогущего деятеля — Бога.

Призывая на Вас и семейство Ваше обильное благословение Божие, с чувством отличного уважения и совершенной преданности имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугой

Епископ Игнатий

16 ноября 1861 года

мой адрес: В Ярославль.

№ 25

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

По письму Вашего Высокопревосходительства от 26-го декабря полагаю, что Вы встречаете Праздник Святой Пасхи в Скорнякове, и потому адресую туда это письмо мое. Примите мое усерднейшее поздравление с Праздником Праздников и усерднейшее желание Вам и семейству Вашему {стр. 473} всех истинных благ. Философское расположение, в котором я видел Вас в скромном Скорнякове, столько располагающем к Философии, мне чрезвычайно понравилось. Наталия Григорьевна — эта умная дама — мне очень понравилась. Ваши дщери прекрасны: они воспитаны так, что могут служить основанием семейного счастия, т. е. должным образом выполнять святое назначение женщины.

Мое положение похоже на Ваше. Приют мой крайне уединен, а именно в этом и нуждаюсь, это и люблю. Зиму провел претрудную, никуда не выходя из комнаты, подвергаясь различным болезненным припадкам; кажется, тут много принадлежит действию вод Кавказских. До такой степени был слаб, что почти ничем не занимался. И теперь ничего не могу сказать определенного о моем здравии. И к чему оно! Старые листья должны уступать место новым на дереве, которое остается таким же, каким было, несмотря на перемену листьев. Почти все добрые знакомые мои петербургские отошли в вечность. Новые деятели и по годам и по направлению наиболее чужды. Остается, стоя в стороне, желать, по обязанности человека и Христианина, искренно всего доброго и обществу, и частным людям.

Будьте здоровы и благополучны, добрейший Николай Николаевич! Призывая на Вас обильное благословение Божие, с чувством отличного уважения и совершенной преданности имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою

Епископ Игнатий

31-е марта 1862 года.

P. S. И Петру, и мне даны прописанные Вами средства.

№ 26

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

В то время, как я получил почтеннейшее и добрейшее письмо Ваше от 21-го апреля, чувствовал себя особенно больным, и теперь чувствую себя решительным инвалидом, хотя и стараюсь, по совету Вашему, прохаживаться до усталости, исполнение чего сделалось возможным для меня {стр. 474} с последних чисел мая, когда у нас началась довольно теплая погода. Весна была холодная. — Рассматривая себя, и видя себя отжившим, говорю сам себе: на все — свое время! В свое время человек начинает поприще жизни, как бы пловец, выходящий в море из пристани, при благоприятном ветре, при многих льстящих ему в воображении предприятиях и удачах. В свое время человек достигает средины этого поприща, и в разгаре деятельности своей усиливается покорить себе счастие, побороть восстающие против него препятствия, выполнить заданные себе цели для блага общественного и своего. Наконец наступает свое время, когда человек должен сойти с поприща общественной деятельности с мыслию, что ему или невозможно или очень трудно возвратиться к деятельности общественной с сознанием, что силы души и тела истощились и не могут вынести той настойчивой работы, какую они выносили при полноте своей. При рассматривании протекшей своей деятельности и деятельности других, какою представляется она недостаточною! Какая ничтожная часть из предположенных, самых благих намерений могла быть исполнена! Невольно должны повториться всяким человеком благомыслящим слова премудрого Соломона, произнесенные им на границе земного поприща о всех земных делах его: Суета суетствий, всяческая суета: все, что человеки в течение жизни мира ни старались созидать, разрушилось; все, созидаемое ныне, должно разрушиться. При такой судьбе дел человеческих на земле как не охладеть к ним тому сердцу, которое, стяжавши долгим временем и трудом опытность, уже не чувствует того разгорячения к земной деятельности, которою оно пылало при неопытности своей. Мне представляется, что я нашел Вас в таких отношениях к земной деятельности, когда был у Вас в Скорнякове: от того, думаю, это посещение произвело на меня сильное и приятное впечатление; воспоминание о свидании с Вами приходит мне часто и всегда с особенным удовольствием. Мне очень понравилось, что Вы говорили о Кавказе мало, с таким равнодушием и так поверхностно, что можно б было спросить, служивали ли Вы там когда-нибудь? В этом желалось бы мне подражать Вам, и смотреть на свое прошедшее, как бы его никогда не бывало. К такому расположению очень способствует уединение того монасты{стр. 475}ря, в котором живу. Посещают меня очень немногие, и на самое короткое время. Заходил минут на десять Шуленников и правил поклон от Вас. Петр Ал-ч подал прошение в отставку, но, как видится, это прошение лежит под сукном в ожидании выздоровления князя Барятинского. И судьба этого человека служит доказательством определения, которым запечатлел премудрый Соломон все временные, земные положения человека. Несчастие пришло к Князю Барятинскому, когда он взошел на вершину счастия, и там, на этой вершине, поразило его.

Будьте здоровы, добрейший Николай Николаевич, и так прекрасно благодушны, как я видел в Скорнякове. Обильное благословение Божие да почиет над Вами и над семейством Вашим. С чувством отличного почтения и сердечной преданности имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою

Епископ Игнатий

5-е июня 1862-го года.

№ 27

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Почти вместе с письмом Вашим от 21-го июня прибыл ко мне Петр Александрович и поместился гостем на неопределенное время в особенном отделе комнат внутри монастыря, о чем он уж и писал к Вам. Для гражданской службы у него нет ни цели, ни здоровья. Век идет быстро — сказать ли вперед? — хотя и не вперед, а все-таки идет. Те, у которых плохи ноги, или туп рассудок, и нуждаются в шествии своем останавливаться и осматриваться, чтобы не попасть в какую-либо яму, признаются ныне отсталыми. Остаток дней, особливо людям, вовсе потерявшим здоровье, как я, или утратившим его в значительной степени, как П. Α., устаревшим и отсталым, очень прилично вдали от суеты серьезно подумать о переходе в вечность и позаботиться о благополучном совершении его.

Петр Александрович, приехавши сюда, застал меня очень изменившимся. В самом деле! чувствую себя необыкновенно {стр. 476} больным и слабым. Несмотря на то, что принуждаю себя к моциону, могу делать его очень мало от недостатка сил. По этой же причине почти ничем не занимаюсь. Здесь есть свое хлебопашество; но и оно уже привлекает мало мое внимание: не до того. Очень Вы счастливы, если сельское хозяйство может занимать Вас, и если у Вас достает сил для занятия им. Человеку определено в поте лица созидать хлеб свой: и это занятие есть самое благотворнейшее даже в нравственном отношении.

В уединенный Бабаевский монастырь немногие вести доходят, кроме газетных, а и доходящие доходят нескоро. Простой народ говорит, что враги из иноземцев поджигают, или поджигали и были намерены поджигать. Теперь вести о пожарах прекратились. По замечанию моему редко пользуется человечество спокойствием прочным и продолжительным. Сколько могу понимать, на моей памяти самое спокойное время для России были последние десять лет царствования Императора Александра I-го, по окончании войн с Наполеоном І-м. Было спокойно после усмирения Польского Восстания, но с 1840-го года или и несколько раньше, начали появляться новые теории; оне усиливались, усиливались, и неизвестно, каким результатом разрешатся. Общая обязанность всех Христиан, особливо удалившихся в уединение, молить Бога, чтоб Он ниспослал человекам — этому превосходному созданию Своему — духовный разум и истекающее из него временное и вечное благополучие.

Местность Бабаевского Монастыря похожа на Скорняково. Монастырь стоит на холмистом берегу Волги, в ста саженях от реки. Холм песчаный, не высок, но никогда не потопляется водою, которая не доходит до монастыря сажень на 5-ть при самом большом разливе. Ныне вода была велика.

Призывая обильное благословение Божие на Вас и на почтеннейшее семейство Ваше, с чувством искреннейшего, сердечного уважения и преданности имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою

Епископ Игнатий

9-го июня 1862-го года.

{стр. 477}

№ 28

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Примите мое усерднейшее поздравление с наступающим днем Вашего Ангела и усерднейшее желание Вашему Высокопревосходительству всех истинных и совершенных благ. Я слышал, что Вы намерены провести зиму в Москве, но не останавливаюсь адресовать это письмо в Вашу деревню, полагая, что его перешлют в Москву, а московского адреса Вашего я не знаю.

Петр А. в настоящее время находится в С. Петербурге по некоторым делам своим и моим, как, правильнее, нашим общим. Обратно он поедет через Москву, вероятно, около 10-х чисел декабря, и если к тому времени Вы будете в Москве, то он сочтет своею обычною и непременною обязанностию быть у Вас. Мое здоровье — плохо. Отделение золотухи, произведенное водами Кавказа, продолжается и усиливается, от чего чувствую особенное изнеможение. Положением моим вполне доволен.

Призывая обильное благословение Божие на Вас и на семейство Ваше, с чувством отличного уважения и совершенной преданности имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою.

Епископ Игнатий

26-е ноября 1862-го года.

№ 29

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Вы знаете, какое живое участие я принимаю в Вас! И потому Вы не удивитесь письму моему. И прежде писал я Вам, а теперь подтверждаю, что вижу над Вами особенный Промысл Божий. Он провел Вас по тернистому пути различных скорбей, воспитав Вас ими, и сохранил, чтоб противопоставить Наполеону III-му, как Кутузов-Смоленский был сохранен и противопоставлен Наполеону І-му. К тако{стр. 478}му делу человек не приготовленный не годится! К такому делу баловень счастия не годится! К такому делу раб мнения человеческого не годится! Предстоит тяжкий труд, соединенный с самоотвержением. Для совершения подвига нужен человек способный, образованный теоретически и практически, человек, которому ничего не было бы нужно, кроме блага отечества. Справедливо сказано в жизнеописании Иосифа, сына Иаковлева, проданного братьями в рабство, что «Промысл Божий обыкновенно ввергает в горнило скорбей тех человеков, которых он предназначает для дел великих».

Ныне или после, но России необходимо сосчитаться с Европою. Усилия человеческие судеб Божиих уничтожить и изменить не могут. России предназначено огромное значение. Она будет преобладать над вселенной. Она достигнет этого, когда народонаселение ея будет соответствовать пространству. Это народонаселение ежегодно приращается больше нежели на миллион; Россия должна вступить в грядущее столетие при народонаселении в 100 миллионов. Нападение завистливых врагов заставит ее развить силы и понять свое положение, которое уже будет постоянно возбуждать зависть и козни. Это потребует огромного труда, подвига, самоотвержения; но что делать, когда приводит к ним рука непостижимой Судьбы! Единственное средство к исправлению упавших сил, нравственной и духовной — положение, требующее труда, приводящее к самоотвержению. В 38-й и 39-й главах пророка Иезекииля описаны могущество, многочисленность северного народа, названного Россом; этот народ должен достичь огромного вещественного развития пред концом мира, и заключить концом своим историю странствования на земли человеческого рода. На упомянутые главы Иезекииля делается ссылка в 20-й главе Апокалипсиса; многочисленность войска, которое будет в Государстве, уподоблена песку морскому. Святый Андрей Критский, церковный писатель 7-го века, объясняя 20-ю главу Апокалипсиса и находя пророчество ея тождественным с пророчеством Иезекииля, говорит: «Есть на севере народ, скрываемый от прочих народов рукою Божиею, народ, самый многочисленный и воинственный. Пред концом мира он внезапно откроется и преодолеет все народы». Точно! Европа узнала Россию после Америки, почти только со времен Петра I-го. {стр. 479} Петр I-й пожаловал в Париж гостем в 1714-м году, а в 1814-м пожаловала туда русская армия. Какая быстрота событий! Нынче, на встречу грозящимся на нас врагам, можно сказать словами 2-го псалма: Вскую шаташася языцы, и людие поучишася тщетным. Враги разбудят, потрясут Россию, произведут в ней невольное развитие силы, но не унизят России: они возвысят ее, таково ее предопределение.

Призывая на Вас обильное благословение Божие, с чувством отличного уважения и совершенной преданности, имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугой

Епископ Игнатий

14-е маия 1863-го года.

№ 30

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Примите мое усердное поздравление с наступающим днем Ангела Вашего и усерднейшее желание Вашему Высокопревосходительству всех истинных и совершенных благ.

Опять Вы в Скорнякове, и опять — вероятно — не надолго. Очень справедливо сказано святыми Отцами: «судьбы Божии — бездна многа». Невозможно предвидеть всех обстоятельств, многие из них являются неожиданно. Думала ли Франция в конце прошлого столетия, вырабатывая у себя республику, что она вырабатывает императорский трон для Наполеона I-го? Думал ли Наполеон, что он победами своими приготовит себе ссылку на пустынной скале Океана?

В храме Божием очень часто повторялась молитва: Сами себе, друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим. Часто повторяется эта молитва, потому, что она душеполезна: утешает, ободряет, укрепляет душу верою и преданностию Богу.

Петр Александрович, вероятно, писал к Вам, что он отправился в Херсон, чтоб окончательно развязаться с тамошним имением своим. А я пользуюсь уединением Бабаевской Обители, столько нужным для расстроенного моего здоровья. {стр. 480} Когда же уму моему предстанут затруднительные вопросы, то стараюсь разрешать их вышеприведенною молитвою.

Призывая обильное благословение Божие на Вас и на семейство Ваше с чувством отличного уважения и совершенной преданности, имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою

Епископ Игнатий

20-е ноября 1863-го года.

№ 31

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Примите мое усерднейшее поздравление с наступающим днем Ангела Вашего и усерднейшее желание Вашему Высокопревосходительству и почтеннейшему семейству Вашему всех истинных и совершенных благ. Время течет быстро! Уже наступил четвертый год тому, как я насладился Вашим лицезрением, в кругу Вашего семейства, на тихом берегу Дона. Между тем величие России возросло значительно. Особенная судьба народа Русского! Ничего не сделать никаким Наполеонам там, где действует рука Божия.

О себе скажу Вам, что живу очень тихо; здоровьем и силами слабею и слабею.

Призывая обильное благословение Божие на Вас и на семейство Ваше, с чувством отличного уважения и искреннейшей преданности имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою

Епископ Игнатий

20-е ноября 1864-го года.

№ 32

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Примите мое усерднейшее поздравление с днем Ангела Вашего и усерднейшее желание Вашему Высокопревосходительству всех истинных и совершенных благ.

{стр. 481}

Живя в тиши и почти без всяких сношений с шумящим миром, не знаю, что происходит в нем. Но, судя по всему, так называемый прогресс идет вперед, разрушая все прежнее. По этой причине рад-рад, что сошел с поприща общественных обязанностей. На этом поприще нельзя оставаться человеку, составившему свои убеждения серьезною жизнию, и неспособного сего дня иметь один род мыслей и одно направление, а завтра другой род мыслей и другое направление. Здоровье мое очень плохо; особливо истощание сил необыкновенное.

Извините за краткость письма моего: эта краткость естественное последствие скудости матерьялов.

Призывая на Вас обильное благословение Неба, с чувством совершеннейшего почтения и искреннейшей преданности имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою

Епископ Игнатий

18 ноября 1865-го года.

№ 33

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Письмо Ваше от 15-го декабря наполнено такими глубокими, такими добрыми чувствами, что не может быть оставлено без ответа. Ощущаю в душе моей особенное сочувствие к Вам. По причине этого сочувствия часто воспоминаю и размышляю о Вас. «Вот — человек, думаю себе, которого природа одарила способностями, который дал воспитание сам себе и мог воспитывать других, который, основываясь на всех данных, мог бы принести обширную пользу, — и который простоял в стороне». Дело существенного служения отечеству должно было устраниться, чтоб уступить место шалости, бессмыслию, необузданному распутству. Что значит это? Это — непостижимые судьбы Божии. Бьет беспощадно град широкое поле прекрасной, уже налившейся пшеницы, а земледелец из-под крыши смотрит только на это зрелище истребления; причины он не понимает, — и помощи подать не может. Что тут делать? Более ничего, как покоряться непостижимой Судьбе: в {стр. 482} покорности Судьбе человек находит душевное спокойствие, а подробное рассматривание, несмотря на наружную справедливость его, может отнять у души это драгоценное спокойствие, ввергает ее в пучину смущения. — Между тем все проходит своею чередою; все или погружается или готовится к тому, чтобы погрузиться в неизмеримую вечность.

Покорнейше прошу принять благосклонно книгу «Аскетические опыты», которую представит Вам Петр Александрович. Эта книга писалась и пересматривалась в течение 20-ти лет, соответственно наблюдениям, деланным над собою и над другими. Она приводит к самовоззрению, к умиротворению себя и назиданию Верою и Евангельскою Истиною. Вместо личного посещения прихожу к Вам моею книгою, и, при посредстве ея, желаю постоянно быть с Вами.

Призывая на Вас и на семейство Ваше обильное благословение Божие, с чувством отличного уважения и совершенной преданности имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою

Епископ Игнатий

21-го дек. 1865-го года.

P. S. Примите мое усерднейшее поздравление с наступающим праздником и Новым Годом при усерднейшем желании Вашему Высокопревосходительству всех истинных и совершенных благ.

№ 34

Милостивейший Государь,

Николай Николаевич!

Пишу к Вашему Высокопревосходительству эти строки, чтоб поздравить Вас с наступающим Праздником Праздников и пожелать Вам всей крепости тела и духа от руки Божией. Хотя во всех случайностях человеческой жизни постоянно нужна нам Божия помощь, но, по временам, событие выходит из общего порядка по важности своей, и тот человек, который бывает употреблен Промыслом Божиим в служении при этих событиях, если оглянется на свою прошедшую жизнь, то увидит, что он был благовременно приготовлен к существенной деятельности. Баловни {стр. 483} счастия тут не годятся: нужен человек, выработанный искушениями, исцеленный ими от слепоты. Вы найдете эту мысль на 29-й странице 2-го тома «Аск. Опытов». Все суждения в повести «Иосиф» суть плоды наблюдений, — никак не умствование произвольное.

Призывая обильное благословение Божие на Вас и на семейство Ваше, с чувством отличного уважения и совершенной преданности имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою

Епископ Игнатий,

18-го марта 1866-го года.

{стр. 484}

№ 1

Петербург, 25 февраля 1864 г.

Любезный брат, я был в Вильне и гостил там целую неделю у брата [Михаила], а потом пробыл сутки в Пскове у Валериана, который сделан сенатором, а из Ковно приезжал ко мне племянник Николай. Таким образом все губернские города по железной дороге были наполнены Муравьями.

Время провел я очень приятно и интересно и сделаю краткое описание Вильны. Брата я нашел таким же, как был, но видно, что он утомлен и не спокоен духом от беспрестанных занятий и сидячей жизни, что действует на его нервы. Его развлекает только семейство; сестра [1527] была больна, но поправилась. Вообще образ жизни тяжкий и однообразный, но край покоен.

Я очень рад, что наконец там побывал и все видел, но если брат удалится, все опять рухнет, ибо очень напряжено; а он хочет весною непременно удалиться, чтобы воды пить в деревне. Пусть бы хотя сохранил звание, то край был бы покоен, ибо его имя много там значит.

Ты напрасно боишься отнимать время у Митрополита [1528]: ему необходимо развлечение и беседа с дельными людьми даже для здоровья, и часто это его одушевляет. Итак, посещай его чаще. Кланяйся сестрице и поблагодари за доброе мнение обо мне и моей книжке.

{стр. 485}

Ковер уже получен в Киеве, и Санников пишет мне, что он великолепен. Итак, кланяюсь земно и остаюсь душевно преданный брат.

А. М.

№ 2

Петербург, 19 марта 1864 г.

Любезный брат, весьма понимаю, как тебе теперь грустно и пусто в Москве без брата Александра, с которым ты был более всех близок. Но даю опять тот же совет посещать без церемонии Митрополита, который очень тебя любит и уважает и будет весьма доволен твоею беседою, ибо и ему такие люди нужны для развлечения.

Хотя ты и жалуешься на немощь и слабость здоровья, но не спеши в деревни до весны, пока не определились обстоятельства войны или мира, чтобы тебе лишний раз не пришлось прокатиться по дурным дорогам, ибо все еще в неизвестности, что будет в действительности. Бог нам помог, и очень мы поднялись в мнении Европы, лишь бы и внутри государства все бы устроилось к лучшему и все было спокойно.

У брата Михаила, несмотря на крики таких пустых людей, как Суворов, и которых можно назвать врагами отечества, в сию пору все идет благополучно, и край делается русским, а Вильно более похож на Россию, нежели Киев. Таков дух гения одного человека, которому дивлюсь не потому, что он брат, а потому, что творит великие дела.

Прости, обнимаю тебя и сестру и племянниц и остаюсь душевно преданный брат.

А. М.

{стр. 486}

№ 3

Киев, 2 сентября 1866 г.

Любезный брат!

Меня как громом поразила телеграмма о кончине брата Михаила, без всяких сведений о его какой-либо болезни. Писали мне только, что он просил увольнения от дальнейшего следствия и едет на освящение церкви в деревню, где, вероятно, и скончался 30 августа в ночь.

Здесь это так всех поразило, что стали говорить, будто он умер не своей смертью. Сейчас еду в Лавру, где Митрополит служит торжественную по нем панихиду, при большом собрании властей. Вчера служили в Софийском соборе. Смерть сия произвела впечатление весьма глубокое. Государство потеряло великого деятеля, незаменимого никем, а семейство его рушится без поддержки, ибо все им держалось. Жаль бедную сестру.

Как бы мне хотелось с тобой увидаться, но меня задержал здесь Комитет о обновлении Андреевской церкви до половины октября, а тогда будет уже поздно ехать по дурным дорогам без шоссе до Орла, где и прогоны вдвое станут, а хотелось бы после такого горя повидаться.

Прости, обнимаю тебя и сестру и племянницу, спешу в церковь, но не хотел пропустить почты.

Напиши ко мне, что знаешь о брате и о себе, что думаешь делать. Остаюсь душевно тебе преданный брат

А. Муравьев.

Подготовка текста, публикация и комментарии О. И. Шафрановой.

{стр. 487}

Предисловие

Среди обширного эпистолярного наследия святителя Игнатия Брянчанинова особое место занимают 24 послания, адресованные переводчице и писательнице Софии Ивановне Снессоревой (1815 или 1816–1904) — его духовной дочери, которая, по словам самого Святителя, принадлежала к числу «очень немногих людей, оказавших ему особенную любовь». Письма охватывают 22-летний период их общения (с 1845 по 1867 г.) и свидетельствуют о тесной связи учителя и ученицы. Впервые издаваемые отдельным корпусом и откомментированные, они дают возможность наблюдать духовное водительство Владыки, благодаря которому София Ивановна прошла нелегкий путь от переводчицы журнальных романов до духовной писательницы, чьи произведения пережили своего автора и остаются благодатным и полезным чтением для каждого православного человека [1529].

{стр. 488}

Помимо духовных уз, святителя Игнатия и С. И. Снессореву связывали литературные занятия, поэтому публикуемые письма имеют большое значение и для характеристики деятельности Святителя как русского духовного писателя [1530]. На протяжении всего времени их знакомства, до последних дней земной жизни Преосвященного Игнатия, София Ивановна была деятельной помощницей в публикации и издании его сочинений.

У нас нет точных сведений о том, когда произошла первая встреча Снессоревой с архимандритом Сергиевой пустыни Игнатием. Знакомство их могло состояться в конце 1845 г. Именно в это время София Ивановна, страдавшая тяжелым недугом, приезжает из Астрахани в Петербург, чтобы определить своего сына в учебное заведение и, тем самым устроить судьбу мальчика, так как на свое выздоровление она почти не надеялась [1531].

Помощь и утешение она находит в Сергиевой пустыни, к этому времени уже значительно обновленной неустанными трудами архимандрита Игнатия: София Ивановна становится его духовным чадом.

Самое раннее из опубликованных писем архимандрита к С. И. Снессоревой (письмо № 1) — от 9 мая 1846 г. — свидетельствует, что к этому времени между ними уже сложились близкие, доверительные отношения. Возможно, желая поддержать и ободрить Софию Ивановну, архиманд{стр. 489}рит Игнатий обращается к ее литературному опыту (Снессорева занималась переводами уже с 1837 г. [1532]) и знакомит со своими сочинениями, в частности с «Валаамским монастырем». Это произведение Святителя, написанное под впечатлением от его продолжительной служебной командировки на Валаам [1533], было первым, предназначавшимся для печати.

Письмо, кроме того, говорит о начале нового этапа в биографии будущего Святителя: он подошел к 40-летнему рубежу своей жизни, достижение которого считал необходимым условием для начала публикации написанных им произведений [1534]. Через посредничество Софии Ивановны архимандрит Игнатий ищет возможности публикации своих произведений в популярном журнале О. И. Сенковского «Библиотека для чтения» [1535]. Он также интересуется мне{стр. 490}нием известного редактора о литературной стороне предлагаемого для печати «Валаамского монастыря».

Сама С. И. Снессорева получила работу переводчицы в журнале «Библиотека для чтения» в 1848 г., но ее знакомство с О. И. Сенковским состоялось, вероятно, гораздо раньше, еще в 1836–1837 гг., когда последний редактировал тома «Энциклопедического лексикона» Плюшара [1536]. Тогда София Ивановна вместе с мужем делала переводы для этого издания (тома 13–15). После возвращения ее в Петербург знакомство упрочилось благодаря дружеской поддержке Е. Н. Ахматовой [1537]. Снессорева была знакома и дружила с Ахматовой со времени жизни в Астрахани (с 1838 по 1845 г.), а в Петербурге часто бывала на ее литературных вечерах. Вероятно, именно с этих ахматовских «суббот», где собирались О. И. Сенковский, А. В. Дружинин, А. В. Никитенко, Н. И. Пирогов, А. А. Краевский, В. В. Стасов, В. П. Гаевский и другие литераторы, и началась дружба Софии Ивановны с некоторыми из них.

Сразу же после публикации «Валаамского монастыря» у О. И. Сенковского [1539] очерк дважды выходит отдельным изданием в той же типографии, где печатался журнал [1540].

{стр. 491}

Следующим произведением архимандрита Игнатия, опубликованным в журнале О. И. Сенковского, было «Воспоминание о Бородинском монастыре». Поводом для его написания послужило посещение в конце июля 1847 г. Спасо-Бородинского монастыря [1541], куда он заехал по дороге к месту лечения: с середины августа 1847 до середины мая 1848 г. архимандрит находился на отдыхе в Николо-Бабаевском монастыре [1542].

Уже 18 сентября 1847 г. он пересылает иеромонаху Игнатию [1543], управляющему Сергиевой пустынью на время его отпуска, свое произведение с просьбой: «Прилагаемый при сем конверт запечатав, доставь по надписи. Тут вложена коротенькая брошюрка поэтическая «Воспоминания о Бородинском монастыре». Прочитай. Если напечатают и тебе предоставят несколько листочков, то штук 20 отправь в Бородинский монастырь, несколько ко мне, а прочие раздели по братии и знакомым. А мне бы хотелось, чтоб напечатали» [1544].

С большой долей вероятности можно утверждать, что для публикации этой «брошюрки», как ее назвал архимандрит Игнатий, он вновь прибег к посредничеству Софии Ивановны; в конце 1847 г. публикация появилась в «Библиотеке для чтения» и сразу же вышла отдельным изданием в типографии К. Крайя [1545]. {стр. 492} Видимо, София Ивановна передала в ответном письме к архимандриту Игнатию сожаление Сенковского о том, что объем произведения невелик, и просьбу выслать новое сочинение для публикации, на что Преосвященный Игнатий ответил ей: «Воспоминание о Бородинском монастыре, какое у меня было в душе, такое и вышло на бумагу. В этом заключается все мое оправдание пред справедливым обвинением в краткости. <…> Есть у меня некоторые вещи и более обширные, чем «Воспоминание», но не знаю, идут ли они в светский журнал. Пришлю что-нибудь, когда поокрепну и предоставлю благорассмотрению И<осифа> И<ванови>ча напечатать или нет» (письмо № 4).

Во время пребывания в Николо-Бабаевском монастыре Святитель, несмотря на болезненное состояние, полностью отдается написанию духовных произведений. С первых дней своего отпуска он беспокоится, высланы ли брошюры о Валаамском и Бородинском монастырях знакомым [1546], а также через иеромонаха Игнатия передает в подарок некоторым своим духовным чадам новые произведения, которые писал нередко по их просьбе. Об этом Святитель говорил неоднократно. Например, в одном из поздних писем он писал: «Относительно моих сочинений тебе известно, что я писал их для себя и для коротких, немногих знакомых моих, из настроения, полученного и усвоенного монастырскою жизнью» [1547]. Так, в начале сентября 1847 г. в ответ на просьбу своей духовной дочери — А. А. Александровой [1548] — архимандрит Игнатий обещает написать «желаемое ею краткое сочинение и прислать по почте» [1549], а уже 22 сентября просит иеромонаха Игнатия в письме: «Приложенный при сем конверт, запечатав, доставь А. А. Александровой. Тут маленькое мое сочинение для них; прочитай его, — только другим не давай» [1550]. Через месяц он справится: «Отдал ли А<лексан{стр. 493}дровой> Жит<ейское> море» [1551]? Таким же путем, через Сергееву пустынь, архимандрит посылает в подарок Софии Ивановне одно из самых ярких своих произведений — «Чашу Христову».

Сочинение это было написано, вероятно, осенью 1847 г. Уже в конце сентября в письме к иеромонаху Игнатию архимандрит размышлял на эту тему: «…Скорби — чаша Христова на земле. Кто на земли участник чаши Христовой — тот и на небе будет участником этой чаши. Там она — непрестающее наслаждение…» [1552]. Передавая «Чашу Христову», он пишет иеромонаху Игнатию: «Приложенное письмо, прочитав, доставь Снесарев<ой> [1553]. Вот образчик книги, которая давно формировалась у меня в голове, а теперь мало-помалу переходит из идеального бытия в существенное: это будет вроде «Подражание Христу» — известной западной книги [1554], только наша. [Включаю тебя и прочих ради Бога единомудрствующих со мною в число сочинителей книги, потому употребляю выражение: «наша».] Совершенно в духе Восточной Церкви — и выходит сильнее, зрелее, основательнее, с совершенно особенным характером. Эту книгу желалось бы подвинуть хоть до половины, доколе я здесь в уединении. Такое дело, сделанное до половины, почти уже сделано до конца» [1555].

В письме, адресованном самой Софии Ивановне (№ 4), которая, несомненно, тоже входила в число «ради Бога единомудрствующих», архимандрит уточняет, что статей, подобных «Чаше Христовой», у него написано уже пятнадцать и он предполагает из них составить книгу — «Мой дар друзьям моим» [1556]. Описывая содержание и структуру созда{стр. 494}ваемой им книги, Преосвященный Игнатий замечает, что «образ изложения, наружная форма, самый слог, — может быть новость в духовной русской литературе». Он интересуется мнением Софии Ивановны и О. И. Сенковского о высланной «Чаше Христовой», но о публикации ее в «Библиотеке для чтения» пока ничего не пишет и просит «сохранить в тайне» это произведение.

Сочинение, которое архимандрит Игнатий посчитал возможным опубликовать в журнале после «Воспоминания о Бородинском монастыре», — «Иосиф. Священная повесть, заимствованная из книги Бытия» [1557]. Писал он его, вероятно, уже незадолго до своего возвращения в Петербург. Отголоски работы над повестью звучат в мартовском письме 1848 г. к наместнику иеромонаху Игнатию: «…Бог, даровавший благодать свою проданному и заключенному в темницу Иосифу, преклонивший к нему сердца всех, — по великой милости своей преклонил и здесь сердца многих ко мне…» [1558].

Свою повесть архимандрит Игнатий посылает в «Библиотеку для чтения» уже после возвращения из Николо-Бабаевского монастыря в октябре 1848 г., но рукопись возвращают, так как Сенковский в это время был болен холерой, а руководство делами редакции перешло в руки его помощника А. В. Старчевского [1559]. Автор вновь обращается за помощью к Софии Ивановне (письмо № 6): «…препровождаю к Вам и письмо мое, и рукопись, примите на себя труд то и другое доставить Иосифу Ивановичу».

София Ивановна передает рукопись по назначению, и О. И. Сенковский, несмотря на слабость здоровья, лично занимается ею. Он приостанавливает публикацию произведения А. Н. Муравьева «Скит Гефсиманский» [1560] и помещает повесть архимандрита Игнатия [1561]. При этом Сенковский не {стр. 495} изменяет своей манере работы с публикуемыми материалами и, как он это делал почти всегда, обрабатывает текст рукописи. Но обработка коснулась только авторского предисловия, которое он подает от лица редакции, начиная его со следующего объяснения: «Мы сочли нужным остановить печатание начатой уже здесь повести, чтобы поскорее дать место прекрасному труду одного из даровитейших учителей благочестия на Руси, украсившего уже не однажды это издание творениями пера своего. Имя его, столь прекрасно известное, всегда было скрыто на этих страницах, но голос его, наверное, отозвался каждый раз в душе читателей тем душевным умилением, которое возбуждает он в слушателях в другом, более святом, месте.

Несколько строк вступления объяснят и цель почтенного автора, и причину помещения здесь повести совершенно нового роду в изящной словесности. Причина может быть высказана очень коротко. Повесть — священного содержания; но изложение этой священной повести, вполне литературное, и язык ее увлекательны, художественны и приспособлены к чтению, любимому современными светскими воображениями» [1562].

После появления в журнале повесть вышла отдельной брошюрой, по образцу прежних публикаций архимандрита Игнатия, в типографии К. Крайя [1563]. А следом за ней — в октябре-ноябре 1849 г. — в той же типографии была издана и «Чаша Христова» [1564], выхода в свет которой ждали друзья и духовные чада архимандрита. Об этом он писал одному из своих знакомых, объясняя причину опубликования брошюры: «Многие скорбящие желали иметь у себя список «Чаши Христовой», чтоб из этого чтения почерпать утешение для душ своих. Это заставило меня напечатать "Чашу"…» [1565]. Авторы «Жизнеописания» Святителя писали, {стр. 496} что брошюра «разошлась моментально, платили под конец по десяти рублей за экземпляр, но второго издания уже не было возможности сделать по причине цензурных исправлений, исказивших статью неузнаваемо» [1566].

Такого рода сложности возникали и раньше. Так, получив в декабре 1847 г. «Воспоминание о Бородинском монастыре», архимандрит писал иеромонаху Игнатию: «Прилагаю один листок брошюры «Воспоминание о Бородинском монастыре», выправленный. Без числа ошибок! Совсем теряется и искажается смысл» [1567].

В этом свете по-иному видится и публикация «священной повести» об Иосифе: очевидно, Сенковский подает предисловие от своего лица, чтобы обезопасить сочинение от возможных цензурных вмешательств. Но поправки первых публикаций, вероятно, все-таки не столь сильно искажали смысл произведений, как изменения в «Чаше Христовой», с которыми архимандрит Игнатий не согласился.

Скорее всего, к этому же времени относится письмо № 7 (без даты), из которого следует, что София Ивановна предпринимала попытку издать отдельной брошюрой «в виде подарка подписчикам» журнала «Библиотека для чтения» произведение архимандрита Игнатия «Беседа предуготовительная к таинству исповеди», написанное в Сергиевой пустыни в 1845 г. Предвидя возможное вмешательство цензуры, архимандрит советует Софии Ивановне заранее прибегнуть к помощи Сенковского и К. С. Сербиновича [1568]. «Если ж беседа будет искажена перемарками и риторикой, — пишет он, — низведена из антологического рода, в котором она написана, то я на напечатание ее не согласен». Благое желание Софии Ивановны сделать «Беседу» достоянием широкой аудитории не осуществилось, — брошюра так и не была издана [1569]. {стр. 497} Позднее сам Святитель описал ситуацию, сложившуюся вокруг его первых публикаций, в письме к брату: «Когда я жил в Сергиевой пустыни, тогда не благоволили, чтоб мои сочинения были издаваемы печатно, имея на то свои причины. <…> Сначала мне не указывали прямо: на отказ употребляем был свой прием. Именно: так перемарывали рукопись и так изменяли сочинение, что рукопись делалась никуда не годною, а сочинение делалось чуждым мне и получало искаженный вид, могущий соблазнить читателя, а автора сделать посмешищем публики. Впоследствии один цензор был столько добр, что сказал о существовании тайного приказания относительно моих сочинений, после чего я не стал беспокоить цензуру представлением туда трудов моих» [1570].

Последние две публикации архимандрита Игнатия этого времени — стихотворения в прозе «Кладбище» и «Сад во время зимы» — появились в февральском номере «Библиотеки для чтения» за 1851 г. [1571], вероятно, лишь благодаря изобретательности Сенковского, который поместил их в «Смеси», тем самым «спрятав» рассказы-миниатюры архимандрита между другими мелкими произведениями раздела. Авторы «Жизнеописания» Святителя не знали об этих публикациях: «С трудом, при личном старании Сенковского, — пишут они, — прошли тогда две статьи, напечатанные в его журнале «Библиотека для чтения»: «Иосиф Прекрасный» и «Валаамский монастырь». Затем долгое время все труды архимандрита Игнатия ходили в рукописях между лицами, пользовавшимися его духовными советами» [1572].

Конечно, способ публикации, использованный Сенковским, не мог удовлетворить автора, но архимандрит Игнатий, несомненно, оценил добрые побуждения, которые руководили редактором «Библиотеки для чтения» в этом деле. Так, письмо № 8 (1851 г., без числа), возможно связанное {стр. 498} с последними публикациями архимандрита в журнале, целиком посвящено Сенковскому и свидетельствует о дружеских отношениях, сложившихся между ними: архимандрит беспокоится о здоровье Сенковского и приглашает его вместе с женой посетить Сергиеву пустынь. Очевидно также, что особую роль в общении знаменитого Барона Брамбеуса с подвижником русской Церкви играла С. И. Снессорева.

Письма Преосвященного Игнатия к Софии Ивановне отражают не только перипетии литературной деятельности Архимандрита конца 1840-х — начала 1850-х гг. В них запечатлен, что чрезвычайно важно для нас, пример его духовного наставничества, постепенно исцеляющего и выправляющего душу Софии Ивановны.

Поначалу духовные уроки архимандрита Игнатия, видимо, даются ей с трудом. Так, его совет, почерпнутый из святых Отцов: именем Иисуса сокрушить своих кумиров — «земные предметы и образы их, приковывающие к себе мысль и сердце», — кажется Софии Ивановне жестоким. В это время ей, вероятно, еще трудно принять слова архимандрита о том, что «любовь Божия умерщвляет любовь плотскую, душевную». Но, поставляя Снессореву на первую ступень духовной лестницы, Архимандрит не требует от нее многого: «Не сетую на вас за равнодушие ко всем; не ищу от вас пламенной любви к Спасителю. Ищу сердца сокрушенного и смиренного, которого Бог не уничижит. <…> Поцелуйте за меня Колю и полюбуйтесь им: нам надо быть таким, как он, чтоб войти в Царство Небесное, которое есть Божественная Любовь» (письмо № 2).

Можно проследить, как бережно и последовательно Святитель подготавливает неокрепшую душу Софии Ивановны к духовному восхождению. Начав с заинтересованного внимания к ее мирским занятиям, он постепенно раскрывает перед ней смысл ее жизни, укрепляет в борьбе с невидимым врагом: «Вы нисколько не ошибетесь, добрейшая София Ивановна, если всю жизнь нашу уподобите продолжительной войне. Каждому из нас предназначено взять у иноплеменников свой Иерусалим и свой Царьград… Не желайте, прежде решительной победы, ни мира, ни отдыха. Сражайтесь! <…> Доставив Коле земное счастие, постарайтесь до{стр. 499}ставить ему и небесное. Вот работа после работы» (письмо № 5).

Короткое письмо № 9 (от 27 марта 1854 г.) красноречиво свидетельствует о переменах, произошедших в духовной жизни Софии Ивановны с начала знакомства ее с архимандритом Игнатием. Снессорева, уроженка Воронежа, с детства почитала святителя Митрофана Воронежского. Переживания за судьбу России в войне с союзниками побуждают ее обратиться к архимандриту Игнатию с просьбой послать адмиралу П. С. Нахимову икону святого, передача которой стала событием для всего флота [1573]. Святитель увидел в поступке Софии Ивановны проявление «смирения и благочестия».

В конце 1857 г., после наречения во епископа Кавказского и Черноморского, Преосвященный Игнатий навсегда покидает Сергиеву пустынь и уезжает в Ставрополь. Два письма Святителя (письма № 10 и № 11) относятся ко времени его четырехлетнего служения на Кавказской кафедре. Поскольку переписка становится единственно возможной формой общения Снессоревой со своим духовным отцом, первое место теперь в ней занимает главная забота Софии Ивановны — ее сын, подошедший к двадцатилетнему рубежу своей жизни.

С первых дней знакомства Снессоревой со Святителем он простер свое духовное руководство на самых близких Софии Ивановне людей: сына Колю и старшую сестру Елизавету Ивановну. И теперь (на расстоянии), как и прежде (при личных встречах), снова и снова он рассеивает тревогу Софии Ивановны за сына, помогает идти по правильному пути: «Слово Божие да будет вашим руководителем» (письмо № 10). «Бывает время сеяния; бывает и время жатвы. Непреложен нравственный закон, по которому люди должны неизбежно пожать то, что они посеяли произвольно. Но всемогущество Божие и неограниченная милость Божия могут изменить или смягчить и законную, логичную последовательность твердого нравственного закона» (письмо № 11).

После многолетних прошений об увольнении на покой в связи с болезнью Святитель получает разрешение на жительство в Николо-Бабаевском монастыре и в октябре 1861 г. {стр. 500} переезжает туда. Половина из известных нам писем Святителя к Софии Ивановне написана им в этот последний период его жизни.

В уединенной обстановке он вновь отдается писательскому труду, и в конце 1862 г., после более чем десятилетнего молчания [1574], в печати вновь появляются его творения. Главным помощником в важном для Святителя деле публикации его трудов становится его брат — Петр Александрович, который с середины 1862 г. полностью посвящает себя делам Святителя.

Отправляя Петра Александровича в Петербург для устройства своих сочинений в печати, Святитель писал ему: «Милосердый Господь да благословит твое путешествие и да дарует из духовной сокровищницы Своей разум и премудрость совершить все по Его святой воле, во славу Его святого имени и к пользе душ наших. <…> Я никак не ищу напечатания моих сочинений, никак не признаю их достойными напечатания или способными к назиданию христианского общества. Следовательно, если встретится препятствие к напечатанию, то не усиливайся, чтоб напечатали. <…> Если предварительно изъявят согласие, то пусть напечатаются те сочинения, которые я назначил к напечатанию» [1575].

Петру Александровичу довольно скоро удается добиться успеха. Уже через полмесяца Святитель пишет ему: «О сочинениях моих: Не без Промысла Божия устраивается напечатание их, доселе встречавшее затруднения» [1576]. На этот раз публиковать труды святителя Игнатия берется Виктор Ипатьевич Аскоченский [1577], журнал которого «Домашняя {стр. 501} беседа» твердо стоял на православных позициях. «Сердечно буду рад, если всех сочинений моих будет издателем B. И. Аскоченский, и прошу его об этом, — писал Святитель брату 8 ноября 1862 г. — Да и в самом деле он — двигатель этого дела! Я вполне уважаю то самоотвержение, с которым он действует. Нападки прогрессистов, которым он подвергается [1578], в глазах моих, суть величайшие похвалы для него, так, как нападки бесов на угодников Божиих» [1579].

Одновременно Святитель обращается к Софии Ивановне с просьбой взять на себя корректуру и поправку грамматических ошибок в подготовленных к печати его сочинениях (письмо № 12). София Ивановна сразу же соглашается. В ответном письме Святителя помимо благодарности и вопросов о сыне мы впервые встречаемся с его мнением о духовном значении переводческой работы Снессоревой [1580]: «Искренне желал бы, чтоб время Ваше и силы души Вашей употреблялись на что-нибудь не столько богопротивное и враждебное Богу, сколько враждебны Богу новейшие журналы, усиливающиеся истребить в народе проповедию своею веру и нравственность. За это потребуется грозный ответ. — Милосердие Божие да устроит для Вас иное занятие» (письмо № 13).

София Ивановна со свойственной ей добросовестностью помогает Святителю в публикации его работ. 18 апреля 1863 г. Святитель писал ей: «Искренне благодарю Вас за воспоминание Ваше обо мне в письме Вашем к Петру Александровичу и за труд Ваш по моим сочинениям.

Признаю себя состоящим в долгу перед Вами и перед многими. Я говорил Вам о вере не столько, сколько следовало бы говорить. <…>

Вы, перечитывая мои сочинения, заимствуете из них все мысли и чувствования в Вашу собственность, — так пони{стр. 502}маю — соединяетесь со мною в одно направление, в один дух. Направление заимствовано мною всецело из учения святых Отцов Православной Церкви» (письмо № 14).

Вторая часть письма дает повод предположить, что в своем письме София Ивановна сообщает Святителю о намерении Ивана Ильича Глазунова [1581] издать Собрание сочинений Преосвященного Игнатия. «Сердечно радуюсь, — пишет Святитель Снессоревой, — что Ивану Ильичу пришла благая мысль издать мои сочинения на свой кредит. Смею думать, что он сделает благодеяние всему отечественному христианскому обществу. <…> Мне и брату моему сделает Иван Ильич также духовное добро, потому что избавит нас от вещественных хлопот о напечатании… Уповаю на милость Божию, что Вы поймете все, сказанное здесь мною: оно довольно глубоко, и, несмотря на простоту и ясность дела, не всякий поймет его» (письмо № 14).

Продолжая публиковать свои произведения у В. И. Аскоченского [1582], Святитель принимает предложение И. И. Глазунова и начинает готовить свои сочинения к более полному изданию. Авторы «Жизнеописания…» пишут об этом: «Книгопродавец-издатель И. И. Глазунов, старинный знакомец владыки Игнатия, вошел с ним в соглашение о напечатании всех его сочинений, принимая издержки издания на себя, и тем ввел Преосвященного в усиленное занятие пересмотром, исправлением, пополнением и приведением в одно целое всех статей, писанных им в разное время в сане архимандрита, а потом и епископа. Таким образом, составились первые два тома под названием "Аскетических Опытов"…» [1583].

Как при издании отдельных произведений Святителя В. И. Аскоченским, так и теперь, когда начинается издание {стр. 503} всех его сочинений, Преосвященный Игнатий видит в этом Божие произволение. 10 января 1864 г. он пишет брату: «Напечатание моих сочинений, очевидно, дело Промысла. И я, и ты, и о. Фотий [1584], и В. И. Аскоченский, и Глазунов, и София Ивановна — орудия. Всем дано дело в общую пользу, а следовательно, и в свою. Изучающие христианство по букве и утратившие деятельное изучение его имеют одно учение для себя, а другое для других» [1585].

Когда произведения для первых двух томов были собраны, Святитель обращается к Глазунову с просьбой отнестись к изданию с особой ответственностью: «Богу благоугодно было внушить вам расположение приобщиться моему убогому труду изданием составленных мною «Аскетических Опытов». Эта книга в собственном смысле принадлежит не мне: она вся заимствована из святых Отцов Православной Церкви. Мой труд состоит в том, что в течение всей жизни моей я занимался изучением отеческих писаний и сделал из них такое извлечение, какое возможно сделать только по долговременном изучении сих исканий. <…>

Милостынею признал я книгу «Аскетические Опыты». Промыслом Божиим дано было мне, во спасение души моей, приуготовить эту милостыню: этим же Божиим Промыслом дается вам, во спасение души вашей, передать эту милостыню духовную нуждающимся в ней христианам. Дело Божие, И<ван> И<льич>, надо делать со тщанием, чтоб дело, данное во спасение, не было повреждено небрежением и не послужило в осуждение. Я по силе моей постарался дать возможную отчетливость и исправность книге, приготовляя ее с 1840 г., пересматривая, выправляя, дополняя ее, чтоб учение отцов, изложенное в ней, имело удовлетворительную ясность и полноту: так и вы озаботьтесь, чтоб книга была издана исправно и в должный срок. Многие благочестивые души жаждут этой пищи духовной и желают иметь книгу в руководство жительства своего именно по той причине, что она есть сборник учения святых Отцов Православной Церкви о главных добродетелях христианских и о духовном подвиге» [1586]. {стр. 504} Одновременно Святитель обращается к Софии Ивановне с просьбой взять на себя корректуру «Аскетических опытов», если этот труд будет удобен для нее (письмо № 18). София Ивановна, вероятно, колебалась в принятии решения, чувствуя большую ответственность и критически относясь к своим способностям. Переживания ее были столь велики, что она увидела сон, о котором сразу же поведала Святителю в очередном письме. Святитель объясняет Снессоревой ошибочность ее внимания к сновидению и раскрывает духовное значение предлагаемой ей работы: «…1) полагаю, что тщательный пересмотр «Опытов» подействует благотворно на Вашу душу, уже привыкшую входить в общение с духом святых Отцов Православной Церкви и находить пищу и утешение, более — оживление в этом общении; 2) по Вашей преданности мне, по сочувствию, которое питаете к моим убогим писаниям, по Вашему знанию и навыку в этом деле я не могу указать ни на кого другого, который бы исполнил служение в общую пользу христианства с таким усердием и с такою исправностию, как Вы; 3) Вы хорошо знакомы с Глазуновым [1587] и можете более, нежели другой, похозяйничать в его типографии. Затем Господь да благословит Вас на этот труд» (письмо № 19).

Еще за год до предложения заняться корректурой «Аскетических опытов» — в апреле 1863 г. — Святитель приглашает Снессореву посетить Николо-Бабаевский монастырь, совершив одновременно «приятную и полезную» поездку. Письмо № 20 дает возможность предположить, что София Ивановна в начале июня 1864 г. побывала у Святителя, который, вероятно, окончательно развеял ее неуверенность и сомнения в себе. Преосвященный Игнатий высоко оценивал работу Софии Ивановны и неоднократно благодарил ее за корректуру: «Очень приятен мне труд Ваш по корректуре «Аскетических опытов», которые в христианском отношении имеют огромное значение» (письмо № 20). «Признаю за милость Божию к себе Ваше участие в этом деле» (письмо № 23). «С замечаниями Софии Ивановны, — писал Святитель брату, — в значительной степени я согласен. Ищу, как сокровищ, замечаний, исходящих из истинного расположения и из знания» [1588].

{стр. 505}

Снова и снова Святитель пишет Софии Ивановне о духовном значении исполняемой ею работы: «Занимаясь корректурой «Опытов», Вы трудитесь и для общей пользы, и для собственной Вашей. Смею думать, что Промысл Божий доставил Вам этот труд; чтоб дух Ваш оторвался от духа мира сего и усвоился Духу Божию, в чем сущность спасения» (письмо № 20).

Насколько успешно усваивала Снессорева духовные уроки своего учителя, можно судить по написанной ею в конце 1863 г. и вышедшей из печати в 1864 г. первой духовной книжке «Дарьюшка-странница» [1589]. Это рассказ о жизни реального лица — Дарии Александровны Шурыгиной, рясофорной послушницы Новодевичьего Воскресенского монастыря, с которой был знаком Святитель и которую хорошо знала сама Снессорева. Получив книгу, Святитель писал: «Искренне благодарю Вас за присланные брошюрки о Дарьюшке: такие простые христианские души, как Дарьюшка, очень близки к Богу, между ими и Богом нет тех ширм, той каменной стены, которые поставляются образованностью и обычаями мира сего» (письмо № 20). Повесть сразу же была опубликована в «Домашней беседе» [1590].

Помощь Софии Ивановны в издании собрания сочинений Святителя не ограничилась лишь корректорской работой. Поначалу издание шло гладко. Но если публикации произведений Святителя в конце 1840-х — начале 1850-х гг. встретились с внешними затруднениями, то во время издания собрания сочинений возникли препятствия иного характера. По воспоминаниям П. А. Брянчанинова, когда второй том «Аскетических опытов» находился уже в типографии, И. И. Глазунов неожиданно отказался от данного им обещания издавать сочинения за свой счет, вследствие чего «были остановлены все типографские работы на неоконченном втором томе» [1591]. В письме, написанном Святителем Глазунову по этому поводу, Преосвященный Игнатий, в частности, писал: «Все добрые дела наветуются скорбями, между тем Священное Писание говорит, что начавший доброе дело да совершит его. В наше время распростране{стр. 506}нию учения святых Отцов особливо противодействуют отверженные духи, влагая разные помышления плотского мудрования и восставляя людей, руководимых плотским мудрованием. Почему я полагал бы, что вам надо придержаться с твердостью принятого вами благого намерения, а приходящие помышления и внушения людские принять за знак того, что дело ваше приятно Богу и полезно христианству потому именно, что против таких дел воздвигаются всегда препятствия и скорби, по мнению святых Отцов. Препятствиями свидетельствуются такие дела. <…> Вы сами видите, какая ныне нужда в учении святых Отцов для христианского общества, обуреваемого разными нечестивыми учениями. Сделав свое дело, то есть отдав вам безвозмездно для напечатания мой двадцатилетний труд, я в остальном полагаюсь на волю Божию и желаю пребывать в мире душевном на основании покорности воле Божией» [1592]. После получения письма, как писал брат Святителя, второй том «Аскетических опытов» был напечатан, но еще два остались ненапечатанными.

Снессорева, вероятно, играла немалую роль в возобновлении издания. Зная близко Глазунова и имея возможность встречаться с ним в Петербурге [1593], она, вероятно, сумела найти способы повлиять на решение издателя, что видно из письма № 23. «Бог благословил начинание, истекшее от Вас», — пишет Святитель Софии Ивановне, одновременно сообщая о возобновлении издания.

Завершение издания подготовленных Святителем четырех томов сочинений промыслительно совпало с последними днями его земной жизни. Преосвященный Игнатий чувствовал приближение этого рубежа, и письма его постепенно приобретали иное звучание: все меньше в них было мирского попечения, все больше слов, сказанных для Вечности: «…я, оканчивая мое земное странствование, обращаюсь с приветом любви ко всему человечеству, желая всем всех истинных благ. С особенной благодарностию обращаюсь к тем немногим, которые оказывали мне особенную любовь. В числе этих немногих, очень немногих — Вы. Благодарю вас за сочувствия Ваши ко мне» (письмо № 22). {стр. 507} Тем большее значение в эти последние годы приобретают обращенные к Софии Ивановне слова Святителя о ее духовной победе: «Какое великое дело Вы сделали! Вы поручили, совсем отдали, как пишете, Вашего сына Божией Матери. Будьте уверены, что Божия Матерь приняла его, а он пусть потщится быть достойным Высокой и Великомощной Покровительницы своей!» (письмо № 22 от 24 ноября 1864 г.).

Последний раз София Ивановна виделась с Преосвященным Игнатием 13 сентября 1866 г. По ее собственному признанию, при прощании Святитель сказал ей: «София Ивановна! Вам, как другу, как себе говорю: готовьтесь к смерти — она близка. Не заботьтесь о мирском: одно нужно — спасение души! Понуждайте себя думать о смерти, заботьтесь о вечности»! [1594] Через несколько месяцев после этой встречи (в первых числах мая 1867 г.) Снессорева вновь едет в Николо-Бабаевский монастырь — на похороны Святителя.

Чувства, пережитые духовными чадами Святителя после его смерти, запечатлены в анонимной статье: «Кончина преосвященного Епископа Игнатия Брянчанинова», опубликованной в журнале В. И. Аскоченского через две недели после погребения Святителя и сразу же изданной отдельной брошюрой [1595]. Бережное внимание, с которым описаны в ней и события последних дней жизни Святителя, и каждая деталь обстановки его комнаты, и последние строки его сочинений, говорит о глубокой любви и почтении автора к Преосвященному Игнатию. Статья, написанная от лица духовных чад Святителя, прошедших с ним путь от Сергиевой пустыни до Николо-Бабаевского монастыря, по поэтическому стилю и языку очень близка очерку о Дарьюшке и, несомненно, является тем самым «кратким описанием кончины» Святителя, о котором упоминает С. И. Снессорева в своей <Автобиографической записке> [1596].

{стр. 508}

Во время работы над собранием сочинений Святитель неоднократно говорил о необходимости второго издания. После смерти Преосвященного Игнатия родственники, прежде всего брат, ищут возможности осуществить это желание Святителя. Возможность появляется в 1880 г., когда с купцом И. Л. Тузовым был заключен договор о втором издании сочинений Святителя. Один из пунктов договора гласил: «По окончательном отпечатании учредить надлежащую считку и ведение корректуры поручить г-же Софии Ивановне Снессоревой» [1597]. Без сомнения, можно утверждать, что работу эту София Ивановна выполнила и издание сочинений Святителя 1886 года было подготовлено к печати ею. А в 1891 г. у Тузова же Снессорева издает свой главный труд «Земная жизнь Пресвятой Богородицы…» [1598].

Письма святителя Игнатия к С. И. Снессоревой известны нам только в печатном виде. Впервые они были опубликованы почти через 50 лет после смерти Преосвященного Игнатия и через 11 лет после смерти Софии Ивановны — в 1915 г. — на страницах фундаментального исследования Л. А. Соколова «Епископ Игнатий Брянчанинов: Его жизнь, личность и морально-аскетические воззрения. В 2 ч. Киев, 1915. Ч. 2. С. 99–108, 125–138». Автор труда указал, что все публикуемые им 303 письма Владыки к разным лицам получены «от родного племянника его сенатора Н. С. Брянчанинова» и «издаются впервые». Письма были собраны из двух источников: «…или из собственноручных тетрадей брата его — Петра Александровича Брянчанинова», или представляли собою «перепечатку подлинных писем владыки Игнатия» (Там же, с. 84.). Последние выделялись наличием обращения к адресату и подписи Святителя.

В предлагаемой публикации письма Святителя к Снессоревой впервые расположены в хронологической последовательности.

До недавнего времени мы почти ничего не знали и о судьбе С. И. Снессоревой. Лишь благодаря обнаруженным {стр. 509} в Рукописном отделе АН ИРЛИ (Пушкинский Дом) (далее РО ИРЛИ) ее биографическим материалам стали известны основные события жизни Снессоревой. В документах Литературного фонда за 1877 г. (Ф. 155, не обработан) и фонда Постоянной комиссии для пособия нуждающимся ученым, литераторам и публицистам за 1895 г. (Ф. 540, оп. 1, № 352) сохранились прошения С. И. Снессоревой о постоянном и временном пособиях. К первому — в Литфонд — приложены автобиографическая записка Софии Ивановны «На память другу», а также список ее переводов и других произведений.

Предоставление автобиографических сведений и списка литературных работ было необходимым условием для всех, обращавшихся с просьбой о помощи в Литфонд. Снессорева отнеслась к этому делу со свойственной ей добросовестностью, и ее автобиографическая записка, написанная на 15 листах, представляет собой подробное повествование о полной неустанного труда и борьбы с нуждой и болезнями жизни. Приложенный же к автобиографической записке список ее переводов за 40 лет работы в журналах насчитывает более семисот произведений!

Официальный характер автобиографической записки ограничил повествование Снессоревой только внешними событиями, внутренняя же ее жизнь и, в частности, отношения со святителем Игнатием, работа над его сочинениями не упоминаются в ней. Эта сторона жизни Софии Ивановны нашла отражение в ранней редакции автобиографической записки, хранящейся в фонде E. H. Ахматовой (РО ИРЛИ. Ф. 12, № 158. 1871 г. 18 л.), которая публикуется впервые как дополнение к письмам святителя Игнатия.

Документ этот, для удобства названный нами: <Автобиографическая записка>, представляет собой черновой автограф, написанный рукой Снессоревой от третьего лица. Изложение основных событий жизни Софии Ивановны в ранней и поздней редакциях совпадают почти дословно, но <Автобиографическая записка> дает возможность читателю ближе познакомиться с духовным обликом многолетней и верной помощницы Святителя.

{стр. 510}

Приносим искреннюю благодарность за помощь в подготовке публикаций сотрудникам Пушкинского Дома Любови Владимировне Герашко и Алексею Марковичу Любомудрову.

Елена Аксененко

{стр. 511}

№ 1

Извещая Вас, что мой «Валаам» кончен [1599], и желая, чтоб он был помещен в Б<иблиотеке> для чтения, я прошу Вас, примите на себя труд передать это г. Сенковскому [1600]. Но таится во мне условие — и я сейчас же его Вам скажу. Мне очень желалось бы — познакомиться с г. Сенковским не только по настоящему обстоятельству, но как с литератором, которого суд мне будет наверно полезен, а потому нужен. От времени до времени может выходить из-под пера моего брошюрка с поэтическим размахом и посему служить для его журнала не совсем лишнею мебелью. Куда-нибудь в уголок! Картины мои пишу с двух приемов. В первый творю, во второй — занимаюсь отделкой. Первым приемом «Валаам» кончен, и мне хотелось бы с приступлением к второму познакомиться с г. Сенковским, услышать его мнение, употребить его с пользою; первую картину я Вам читал, далее пошли картины все разнообразные, поддерживающие, варьирующие чувство читателя. На последней финальной картине рука моя расходилась — и, кажется, последняя картина выше всех смелостию живописи. Извините — оставляю скромность для искренности, которая в сих случаях необходима. Я был бы очень благодарен, если бы г. Сенковский пожаловал ко мне поскорее; я свободен утром до 12, а после обеда с 4 часов до глубокого вечера. Ожидаю Вашего ответа.

Архимандрит Игнатий.

9 мая 1846 года.

{стр. 512}

№2

Нет в моем сердце для вас укоризны. Есть в нем желание вам душевной пользы, есть искренность. Принимайте слова мои с простотою и любовию, потому что они говорятся с простотою и любовию. Любовь не подозрительна, исполнена веры, я говорю о любви духовной; плотская любовь всегда растворена ревностию и подозрительностию.

Кумирами называю, — или лучше научился называть, научился у святых Отцов, в их писаниях, — земные предметы и образы их, приковывающие к себе мысль и сердце. Эти кумиры падают, когда произносится в храме душевном всемогущее и спасительное имя Иисуса. Желаю, чтоб это совершилось во мне, а потому и в Вас. Что Вы находите в этом желании жестокого? Правда — оно ведет к тесному и прискорбному пути, совершаемому мыслями и чувствованиями о Господе, но путь сей выводит к блаженству. Не сетую на Вас за равнодушие ко всем; не ищу от вас пламенной любви к Спасителю. Ищу сердца сокрушенного и смиренного, которого Бог не уничижит. Что значит не уничижит? Значит, что в смиренное сердце, сокрушающееся блаженною печалию о множестве согрешений и недостатков, Бог изливает из Себя любовь к Себе. Свидетель сему святой Апостол Павел, который говорит, что в него излилась любовь Божия Духом Святым, данным ему [1601]. Любовь Божия умерщвляет любовь плотскую, душевную. Она — Дух. Она пребывает в тонком хладе [1602], всегда ровная, как в Евангелии, но научает уязвленного ею полагать душу за ближнего своего. Ибо ощущение этой {стр. 513} любви сладостнее ощущения жизни. Она поставляет человека в правильное отношение ко всем и ко всему. Она в святом мире, и мир в ней. Она в святой чистоте, и чистота в ней. В чистоту входим покаянием; покаяние должно нас умалить, привести в состояние детей. Поцелуйте за меня Колю [1603] и полюбуйтесь им: нам надо быть таким, как он, чтоб войти в Царство Небесное, которое есть Божественная Любовь.

Вам преданнейший Архимандрит Игнатий.

23 августа 1846 года.

№ 3 [1604]

Милейшее письмо Ваше, письмо предоброе Елизаветы Ивановны [1605], милое письмецо Коли — получил; а отвечаю очень мало, потому что от спасительного действия лекарства весьма слаб. Не имею наличного капитала, поверите ли Вы мне в долг? Этот долг состоит в том, чтоб написать Вам, Елизавете Ивановне, Коле по особенному письмецу, когда поокрепну.

Христос с Вами! Приветствую всех вас вместе, — странники на земли, как и я!.. Всем нам одна пристань!..

Архимандрит Игнатий.

29 октября <1847 года>.

{стр. 514}

№ 4 [1606]

«Долг красен платежом», — говорит русская пословица, добрая, справедливая пословица. Это мне надо исполнить относительно Вас: отвечать Вам сколько-нибудь порядочно на предоброе письмо Ваше, на премилое письмо. Когда, в последний раз, писал я к Вам, — был сам не свой; и теперь еще не свой. Это — от действия лекарства, действия спасительного, но держащего в каком-то онемении, в состоянии полужизни. Вместо обширного письма посылаю Вам статью «Чаша Христова» [1607]. — Таких статей у меня написано 15, назначаются составить книгу — «Мой дар друзьям моим» [1608], мою уплату за ту любовь, которую многие имеют ко мне в такой степени. Образ изложения, наружная форма, самый слог, — может быть новость в духовной русской литературе. Так мне внушилось, — и я действую просто по внушению. Мне хочется, чтоб книга моя была другом, всегда утешительным, никогда не обременительным. Читатель найдет везде начало, везде конец. Захочет прочитать всю статью, — найдет общую связь. Хочу, чтоб книга удобоприступна была каждому, как друг; и — чтоб гордый ум смиряла высотою истин и глубиною чувств: друг должен быть с характером. Книга должна состоять из 4-х частей. Статьи первой — нравственные советы — Вы имеете образчик. Статьи второй — элегии; душа рассматривает себя, свои отношения к земле, к небу и пр. Статьи третьей: внутренние действия религии христианской. Статьи четвертой: приготовление к причащению Святых Христовых Тайн. Каждая часть имеет свой тон. — Прочитайте «Чашу», скажите Ваше мнение о таком роде сочинения. Если б Иосифу Ивановичу [1609] выпала минута и он бы передал Вам свой совет и мнение, — я был бы особенно благодарен.

Воспоминание о Бородинском монастыре, какое у меня было в душе, такое и вышло на бумагу [1610]. В этом заключается все мое оправдание пред справедливым обвинением в краткости. Чад своих не отдаю в ортопедическое заведение — вытягивать члены, рожденные на свет короткими! — {стр. 515} Есть у меня некоторые вещи и более обширные, чем «Воспоминание», но не знаю, идут ли они в светский журнал. Пришлю что-нибудь, когда поокрепну и предоставлю благорассмотрению Иосифа Ивановича напечатать или нет.

«Чашу» сохраните в тайне с сестрицею Вашею [1611]. Пейте вдвоем из нее духовное утешение в скорбях Ваших. Вы, конечно, не поскорбите на меня за следующее: прочитав «Чашу», отдайте ее в собственность Елизавете Ивановне. — Я хотел ей написать, — но изнемогаю, должен идти, лечь на постель. А хочется перед ней не быть в долгу, потому предлагаю Вам эту просьбу.

Преданнейший Архимандрит Игнатий.

1 декабря. <1847>

№5 [1612]

Вы нисколько не ошибетесь, добрейшая София Ивановна, если всю жизнь нашу уподобите продолжительной войне. Каждому из нас предназначено взять у иноплеменников свой Иерусалим и свой Царьград. Слава на небе ожидает победителя и завоевателя, — бесчестие вечное ожидает решительно побежденного, допустившего себе падение, из которого нет восстания. Не желайте, прежде решительной победы, ни мира, ни отдыха. Сражайтесь! если чувствуете изнеможение, если побеждаетесь в мысли: то снова обо{стр. 516}дряйте себя, старайтесь не быть побежденною на самом деле и обучиться со временем к победе при столкновении одних мыслей. Доставив Коле земное счастие [1613], постарайтесь доставить ему и небесное. Вот работа после работы. Ваша добродетель будет привлекать благословение Божие на Вашего сына; а за согрешение Ваше может разразиться над ним гнев Божий. Помните это и укрепляйтесь. Бог, доселе не оставлявший Вас, не оставит и на будущее время. Благословение Его да почиет над Вами.

Вам преданнейший Архимандрит Игнатий.

24 мая 1848 года.

№ 6

Письмо мое к Иосифу Ивановичу и рукопись «Иосиф» возвратили [1614], приведя причину отсутствия Иосифа Ивановича, и якобы уже не он, а кто-то другой занимается изданием «Библиотеки для чтения» [1615]. Почему препровождаю к Вам и письмо мое, и рукопись, примите на себя труд то и другое доставить Иосифу Ивановичу.

Вам преданный Архимандрит Игнатий.

4 августа 1848 года.

{стр. 517}

№ 7

Милостивая Государыня София Ивановна!

Имею честь препроводить «Беседу предуготовительную к таинству исповеди» [1616]. Я согласен по слову Вашему, чтоб она была напечатана почтеннейшим издателем «Библиотеки для чтения», в отдельной книжке, в виде подарка подписчикам. Но должен сказать Вам, что эта беседа — подражание огласительным беседам святого Кирилла Иерусалимского [1617] — очень покажется новою в настоящее время для духовных цензоров, почему и предлагаю г-ну Старчевскому (а лучше б Иосиф Иванович взял на себя этот труд) побывать у К. С. Сербиновича [1618], питающего к изданиям Иосифа Ивановича особенное уважение. Если К. Сербинович одобрит беседу к напечатанию, то пусть г-н Старчевский выпросит у него записочку к цензору о. архимандриту Иоанникию, при такой записочке о. Иоанникий [1619], очень ко мне расположенный, нисколько не затруднится пропустить беседу, пропустить скоро, и не подвергая операции. Если ж беседа будет искажена перемарками и риторикой, низведена из антологического рода, в котором она написана, то я на напечатание ее не согласен. — Записочка, записочка от К. Сербиновичу! Она будет иметь магическую силу! Будьте здоровы!

Вам преданный Архимандрит Игнатий.

{стр. 518}

№8

Добрейшее письмо Ваше и при нем письмо Иосифа Ивановича я получил, очень жалею, что почтеннейший Иосиф Иванович, при болезненности своей, принял на себя труд написать письмо, отнявшее у него много драгоценных минут, которые можно бы было отдать или полезному труду, или столько же полезному отдохновению. Это письмо останется у меня, как щит против цензуры духовной [1620]. Оставляя теперь говорить о всем прочем, выскажу только то, что надо же осуществить когда-нибудь доброе намерение Иосифа Ивановича и его супруги посетить Сергиеву Пустыню, заботу о том, чтобы устроить это, примите на себя. Это будет тою казнию, которой Вы просите от меня в последнем письме Вашем за постоянное расположение Ваше ко мне.

На днях получил его «Письма с Востока» [1621]. Это сочинение мне нравится. Оно — более скромно и зрело, чем другие его сочинения.

1851 год.

№9

Вам надо пожаловать ко мне прочитать ответ Нахимова [1622], назидательный своим смирением и благочестием. Это отклик на Ваше смирение и благочестие; водимые ими, Вы передали мне Ваше желание послать ему икону святителя Митрофана, привили мне это желание [1623].

Вам преданный

Архимандрит Игнатий.

27 марта 1854 года.

{стр. 519}

Рассказ С. И. Снессоревой [*]

У нас война с турками. Ночью просыпаюсь, мне стыдно спать спокойно, когда мои соотечественники, когда русские страдают и терпят все бедствия. Битва при Синопе отозвалась в сердце каждого русского. Я была у батюшки (владыки Игнатия). Между прочим просила его, нельзя ли послать Нахимову письмо и благословить образом святителя Митрофана? Почему же Святителя Митрофана? — спросил он. А потому что на его деньги Петр I положил основание Черноморскому флоту, основав первый флот в Азове, как воронежская уроженка я не могла не знать подвиги нашего угодника. — Если вы доставите мне исторические факты, то я очень рад исполнить ваше желание.

В Императорской библиотеке отыскала Голикова [**], переписала все касающееся до этого события и отправила батюшке. Добрый, милостивый отец владыко, он заказал образ святителя Митрофана и прислал мне прочитать письмо, написанное им к Нахимову. Так коротко и так ясно, тут все было и сочувствие, и молитва, и благодарность. Через несколько времени Нахимов прислал ответ полный смирения и благодарности: Не приписывайте мне что-нибудь, а если хотите мне показать сочувствие, помолитесь за упокой души Лазарева [***], который все сделал для Черноморского флота. Владыко (тогда еще архимандрит) созвал братию, прочитал им письмо, и все вместе вознесли к Богу молитвы за Михаила.

Убит Нахимов [****]. Я была у Сергия (в Сергиевой пустыни. — Ε. Α.), там вместе с Россиею оплакивала благородного воина, и батюшка служил за упокой его души, и долго молились за него.

Прошло много лет. Сестра гостила у меня и попросила как-то прочитать молитвы вслух. Каких это трех Павлов ты поминаешь за упокой? — спросила она. — Павел Э., Павел племянник, а третьего никого нет, это вам показалось. Нет, хоть посмотри в записку, ты трех поминала, я заметила.

Взглянула — да, трех, я ошиблась, лишнего записала, надо вычеркнуть. Перо не попалось под руку, так я и забыла.

Вижу я сон. Крестный ход, хоругви развеваются, священнослужители поют, народ толпится — смотрю, все знакомые лица, все друзья, которые уже умерли. Вдруг отделяется от толпы человек, в морской шляпе, сутуловатый, немолодой, лице суровое, и прямо ко мне. Тут же при всех он начинает стыдить и бранить меня. Да за что же — говорю я сквозь слезы, я не знаю Вас. Не знаю, то-то и есть что забыла. Так зачем же было обещать, чтобы забыть. Я не просил, но если обещать, так надо и слово держать, а не забывать. Но кто вы? — Павел — Нахимов! — закричала я в испуге и проснулась.

Вскоре после этого я ехала в Царское Село с сыном. В вокзале мы увидели молодого моряка на костылях с подвязанной рукой и перевя{стр. 520}занным лицом. Он уронил папироску и не мог поднять ее. Сын мой подал ее ему. Он сел с нами и всю дорогу рассказывал о Севастополе и Нахимове. Сам он служил на корабле 12 апостолов и был при Синопе. Нахимова, по словам его, обожал весь флот, каждый матрос видел в нем отца и готов с ним в огонь и в воду. Нахимова не любило высшее начальство. А жизнь его была грустная жизнь. Но после битвы при Синопе он узнал сочувствие своего народа; со всех сторон России неслись к нему слова любви и благодарности соотечественников. Но ни одно письмо не было для него так приятно, как письмо от знаменитого архимандрита Сергиевской пустыни Брянчанинова — вероятно, вы слыхали о нем? Это письмо так глубоко тронуло его, что он тотчас созвал всех офицеров и прочел им письмо это с глубоким умилением. Образ святителя Митрофана был поставлен в залу на корабле 12 апостолов, в ту же минуту священник отслужил молебен Воронежскому Чудотворцу, который, как мы узнали из прекрасного письма архимандрита Игнатия, был основателем нашего флота, все мы, начиная от Нахимова, усердно поклонились Святителю и приложились к его образу. Нахимов сказал, — этот образ сохранится здесь, пока будет существовать корабль. Бывало, идешь мимо, взглянешь на образ и помолишься, и так привыкли, что невольно сама рука поднималась, когда, бывало, идешь и сколько бы раз ни пришлось пройти мимо. Спасибо архимандриту Игнатию, утешил нашего адмирала.

* ОР РГБ. Ф. 214. К. 460. № 5. (Публикация рассказа О. И. Шафрановой.)

** См.: Голиков Иван. Деяния Петра Великого, мудрого преобразителя России, собранные из достоверных источников и расположенные по годам. В 12 ч. М.: тип. Н. Новикова, 1788–1789. Ч. 2. С. 55–56.

*** Лазарев Михаил Петрович (1788–1851) — мореплаватель, адмирал. В 1833–1850-х гг. главнокомандующий Черноморского флота и портов Черного моря.

**** 28 июня 1855 г. был смертельно ранен и 30 июня скончался.

№ 10

Милостивая Государыня София Ивановна!

Вчера я имел истинное удовольствие получить письмо Ваше через полковника Х. [1624]. Сердечно благодарю Вас за воспоминание Ваше о мне; я был уверен, что Вы меня не забыли, — и надо же было прийти Вашему письму для подтверждения моего убеждения, в те именно дни, когда за минуту предстала мне мысль о противном.

Милостивый Господь да благословит Вас и сына Вашего. Будьте утешением друг другу. Слово Божие да будет Вашим руководителем. Оно постоянно вещает страннику земному о его вечном отечестве. Это — песнь небесная, которая не{стр. 521}престанно напоминает о небе изгнаннику с неба. Если мы не будем внимать слову Божию, то легко можем обмануться, счесть землю своим вечным жилищем и употребить единственно для земли все силы души и тела, потом внезапно и неожиданно предстать в вечность по призыву всесильного Бога, между тем, как, занятые исключительно временным, мы ничего не сделали для вечности, то есть для вечности блаженной.

По милости Божией я живу очень спокойно, но лечение водами очень тяжело по застарелости моей болезни. За все слава Богу. Оканчиваю это письмо прекрасною молитвою: «Сами себя, друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим» [1625].

Ваш покорнейший слуга

Игнатий Епископ Кавказский и Черноморский.

8 февраля 1860 года.

№ 11

Что сказать Вам на письмо Ваше от 10 июня? Молитеся, да не внидете в напасть, говорил Господь ученикам Своим пред наступлением напасти [1626]. Бывает время сеяния; бывает и время жатвы. Непреложен нравственный закон, по которому люди должны неизбежно пожать то, что они посеяли произвольно. Но всемогущество Божие и неограниченная милость Божия могут изменить или смягчить и законную, логичную последовательность твердого нравственного закона.

Благословение Божие да почиет над Вами и над чадом Вашим, а милость Божия да сохранит Вас от всякого зла. Ваш покорный слуга

Епископ Игнатий.

22 июня 1862 года.

{стр. 522}

№ 12

Милостивая Государыня София Ивановна!

Я к Вам с покорнейшею просьбою! Мой родной брат Петр Александрович Брянчанинов [1627] издает некоторые мои сочинения [1628]. Они нуждаются не только в отчетливой корректуре, но и в поправке грамматических ошибок, которых я делаю много. — Возьмите этот труд на себя, если он не обременит Вас.

Призывая на Вас и на милейшего сына Вашего и проч.

8 ноября 1862 года.

№ 13

Милостивая Государыня София Ивановна!

Спаси Вас Господи за письмо Ваше от 26 ноября. Милосердие Божие да покроет Вас и сына Вашего как на попри{стр. 523}ще наступившего Нового Года, так и на поприще всей земной жизни. Это поприще самое неверное, изменчивое. Когда с него потребуют, немедленно предает и выдает, сколько бы по видимому ни ласкало и ни убеждало в верности.

Назначение Великого Князя на Кавказ [1629] очень утешает меня, разумеется, по желанию блага краю. Не повлечется ли туда сын Ваш? На этот вопрос скажу опять, милость Божия да будет с Вами. Искренне желал бы, чтоб время Ваше и силы души Вашей употреблялись на что-нибудь не столько богопротивное и враждебное Богу, сколько враждебны Богу новейшие журналы, усиливающиеся истребить в народе проповедию своею веру и нравственность. За это потребуется грозный ответ. — Милосердие Божие да устроит для Вас иное занятие. Вы знаете, как я Вас люблю! В Писании сказано: веровах, темже возглаголах [1630]. А я могу сказать: «Возлюбил, темже возглаголах».

Напишите о себе и о милом сыне Вашем. Напишите также, в каком положении печатание моих сочинений. — Прошедший декабрь я очень изнемогал, особенно изнемогал, паче того изнеможения, в котором нахожусь постоянно.

Благословение Божие да почиет над Вами и над чадом Вашим.

С чувствами искренней преданности и уважения имею честь быть Ваш покорнейший слуга

Епископ Игнатий.

5 января 1863 года.

№ 14

Милостивая Государыня София Ивановна!

Искренне благодарю Вас за воспоминание Ваше обо мне в письме Вашем к Петру Александровичу и за труд Ваш по моим сочинениям.

Признаю себя состоящим в долгу перед Вами и перед многими. Я говорил Вам о вере не столько, сколько следовало бы говорить. Думаю уплатить этот долг изданием моих писаний, причем я постараюсь тщательно пересмот{стр. 524}реть, исправить и пополнить написанное мною с 1840 года. С этого времени я начал писать о духовных предметах, но более с 1844 года, на что была своя причина.

Вы знаете, что я всегда особенно любил Вас. Имею любовь и доверенность и к уму и к сердцу Вашему. Мне всегда желалось, чтоб этот ум и это сердце направились к Богу, усвоились Ему. Теперь приходит мне мысль: не исполняется ли это ныне, по неожиданному стечению обстоятельств, как выражаются светские, — по особому устроению Промысла Божия, как позволю себе выразиться по моему сознанию. Вы, перечитывая мои сочинения, заимствуете из них все мысли и чувствования в Вашу собственность, — так понимаю — соединяетесь со мною в одно направление, в один дух. Направление заимствовано мною всецело из учения святых Отцов Православной Восточной Церкви.

Сердечно радуюсь, что Ивану Ильичу [1631] пришла благая мысль издать мои сочинения на свой кредит. Смею думать, что он сделает благодеяние всему отечественному христианскому обществу, доставив духовное чтение не из того образования, которое дает школа, сообщающая одни знания по букве, но которое приобретено монастырскою жизнию. Школа сообщает знания, которые принимаются умом к сведению, и только: монастырская жизнь сообщает деятельные христианские знания, которые непременно производят спасительное влияние на направление, настроение, деятельность читателя. Святой Исаак Сирский [1632] уподобил первого рода занятия источникам вод и плодам, изображенным на стене живописью, на них можно с приятностью поглядеть, если они хорошо написаны, и только. Познания второго рода этот святой уподобил самым источникам вод, самым плодам, могущим служить к питанию человека. «Сколько выше тела — душа, — говорит святой Иоанн Лествичник [1633], — столько милостыня душевная выше телесной. Если б мои сочинения могли быть признанными душевною милостынею, то смею думать, что Ив<ан> Ил<ьи>ч, напечатав их, сделает не столько дело коммерческое, сколько дело благочестия христианского. Время подумать о христианском благочестии! Я за денежными выгодами не гонюсь, и если какие будут, желаю, по обычаю моему, употребить в пользу человечества и христианства. Моя единственная цель: не {стр. 525} скрыть то, что может быть полезным для многих. Если не ошибаюсь, то в этом роде у нас почти нет духовных сочинений. Мне и брату моему сделает Иван Ильич также духовное добро, потому что избавит нас от вещественных хлопот о напечатании, даст возможность нам предаться всецело нашим занятиям духовным, с которыми несовместимо развлечение.

Уповаю на милость Божию, что Вы поймете все, сказанное здесь мною: оно довольно глубоко, и, несмотря на простоту и ясность дела, не всякий поймет его. Объясните сказанное мною Ан. В. [1634] и Л. Ив-не [1635]. Скажите им от меня, что я приглашаю их принять участие в оказании духовного благодеяния, в подаче духовной милости обществу, весьма нуждающемуся в здоровой и питательной духовной пище. Обе эти дамы всегда были хорошо расположены ко мне. Что стоит им побывать в Бабаевском монастыре? А с ними и Вам удобно совершить приятную, для Вас полезную прогулку.

Призываю благословение Божие на Вас и на сына Вашего. Уповаю на Бога, а прибегающего к Богу Бог сохраняет и среди опасностей. С чувствами искренней Преданности и уважения имею честь быть

Ваш покорнейший слуга

Епископ Игнатий.

18 апреля 1863 года.

№ 15

Милостивая Государыня София Ивановна!

То, что сказали Вы в письме Вашем от 21 апреля о сыне Вашем, могла сказать только такая нежная мать, как Вы. {стр. 526} Он — Ваш воздух, Ваше солнце. Кажется, я никогда не забуду этого выражения, хотя сделался забывчивым донельзя. Ведь не забыл я бобрового воротника, украшенного сединами, на шинели у Коли, когда я увидел его в первый раз офицером в соборной церкви в Сергиевой Пустыне! По моей необыкновенной впечатлительности и чувствительности мне представилось, что в этом роскошном, можно сказать, воротнике каждый волосок — труд рук Ваших: и остался этот воротник изображенным в моей памяти по причине того впечатления, которое поразило меня при взгляде самом мимоходном.

Сопутствуйте сыну Вашему молитвою Вашею! Бывают скорби и частные и общественные. Постигают людей те и другие не без попущения Божия. Гордый разум человеческий признает себя правителем мира, потому что не видит Бога, правящего миром: и потому при скорбях, превышающих постижение человеческое, впадает в уныние и безнадежие. Но кто признает Бога правителем мира, тот в затруднительных обстоятельствах обращается к нему и сверх чаяния получает помощь.

Благословение Божие да почиет и прочее.

14 мая 1863 года.

№ 16

Земная жизнь — школа. Находясь 25 лет в этой школе, Николай Н-ч (ошибочно, нужно — Аполлонович. — Е. А.) [1636] увидел звезду, хранящую его. Звезда — это Промысл Божий. Звезды усматриваются ночью на чистом небе; при наступлении дня они, оставаясь на своих местах, делаются неприметными по причине появившегося преимущественно света, разливаемого солнцем. Солнце — Христос. Теперь познания в религии сына вашего подобны светлой ночи, и потому он заметил непостижимый, превысший описаний, но действительно существующий Промысл Божий. Когда же разум его, по особенной милости Божией, осветится христианством, тогда религиозные познания его из поверхностных, скудных, неясных преобразятся в светлые, обширные, глубокие и высокие, преизобильно удов{стр. 527}летворительные; они сделаются подобными прекрасному летнему дню, в течение которого умный и расположенный к добру человек возможет совершить свое спасение, то есть устроить свою жизнь и участь в вечности во благо себе.

«Отчего, мама, ты так сильно беспокоишься обо мне?» Оттого, душенька, что у мамы слаба вера в Бога, Который воспретил суетные попечения, не приносящие и не могущие принести никакой пользы, производящие только беспокойство и смущение, расстраивающие душу и тело. Немощный человек хочет действовать и действовать; хочет действовать по-своему, хочет действовать и там, где действие невозможно для него. Повсюду он простер бы свою сильную руку; везде бы указал образ действия по своему мудрейшему соображению. Признать Бога деятелем достаточно могущественным и разумным, на этом основании постоянно прибегать к Богу молитвою он не хочет. Между тем только что прибегнет человек к Богу смиренною молитвою, — не плотскою, нервною, разгоряченною движением крови, — придавая себя и ближних своих милости и воле Божией, как и успокоится.

Молитесь о сыне! тщательным чтением убогих сочинений моих входите в ближайшее соотношение с душою моею, чтоб соединиться в том мире и граде, где несть мужеский пол и женский [1637], но все истинные слуги Бога составляют едино в Боге, как различные члены тела, соединяемые во едино существо оживотворяющею их душою.

Епископ Игнатий.

P. S. Будущее известно одному Богу; в наше переходное время может легко случиться изменение положения монастырей, и очень скоро. Мое здоровье очень плохо; уже мне не до земных дел! должно больше думать о переселении в иной мир. Впрочем, по обязательному отношению моему к монастырю я должен заботиться о его внутреннем и наружном, духовном и вещественном благосостоянии, что и стараюсь исполнять по силам, охраняясь, чтоб действие в пользу монастыря не было сопряжено с отягощением и неприятностию для ближнего.

22 августа 1863 года.

{стр. 528}

№ 17

Многими скорбьми — не малыми, заметьте, но многими и разнообразными — подобает нам внити в Царствие Божие [1638]. Так определило Слово Божие. Это же всесвятое Слово повелело нам не бояться скорбей, потому что они попускаются нам Промыслом Божиим, а Промысл Божий, попуская нам их, по существенной необходимости и пользе их для нас, неусыпно бдит над нами и хранит нас. Так врач для исцеления больного дает ему горькие, отвратительные и мучительные лекарства и в то же время тщательно ухаживает за ним. Веруйте этому и переносите постигшую вас болезнь благодушно, благодаря за нее Бога.

Послушание есть спасительнейший подвиг. Сила и жизнь всех страстей человека сосредоточены в его испорченной воле: послушание, связывая и убивая волю, связывает и убивает совокупно все страсти. Другие ищут всеусильно и всеусердно этого подвига, а для вас он устроился сам собою. Старайтесь преуспевать в послушании разумно и благочестно и благодарите Бога, даровавшего вам этот подвиг. Послушание полезнее всех произвольных подвигов, хотя и представляется при поверхностном взгляде, что положение в послушании препятствует духовному преуспеянию, препятствуя совершению произвольных подвигов. Такой взгляд ошибочен. В Египетском Скиту — местопребывание величайших святых — жил юный инок Захария при родном отце своем Карионе, который был и старцем его. Захарию осенила благодать Божия, и он пришел от этого в особое состояние. О сверхъестественном состоянии своем он поведал старцу. Старец занимался одним телесным подвигом и не понимал ни духовного подвига, ни обстановки его. Он начал бить Захарию, говоря, что совершившееся с ним есть следствие самообольщения и действие бесовское. Захария принужден был сходить тайно к одному из святых Отцов для совещания. Отец дал такой совет: «Твое состояние — от действия Божественной благодати, но иди и пребудь в повиновении у твоего старца». Очевидно, что святой Отец {стр. 529} оставил за Захариею положение, положение послушания, на котором, как на основании, воздвиглось его душевное преуспеяние. С отъятием основания могло бы рушиться и воздвигнутое на основании.

Страх, приходящий вам по вечерам, должно отражать верою. Напоминая себе, что вы в деснице Бога и под Его взорами, прогоняйте страх, не имеющий никакого смысла.

В церкви никак особенных молитв не читайте, а внимайте богослужению. Хорошо приучиться к молитве мытаря, которая одобрена Господом и которую мытарь, как видно из Евангелия, произносил, находясь в церкви [1639]. Эта молитва читается так: «Боже милостив, буди мне грешнику» или: «Боже, очисти мя грешного». Этой молитве равносильна молитва: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного» или же «Господи, помилуй». Читайте из этих молитв ту, которую найдете удобнейшею для себя. Но читайте непременно не спеша и со вниманием. Советую держаться второй (то есть Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного). Первые две молитвы — тождезначущи; третья — сокращение второй. В церкви иногда внимайте богослужению, а иногда умом произносите молитву, не преставая внимать и богослужению. Можно вместе и молиться умом, и внимать церковному молитвословию. Первое споспешествует второму, а второе первому.

Церковную службу, когда остаетесь дома, можно заменить чтением которого-либо из акафистов: акафиста Господу Иисусу или акафиста Божией Матери.

В церкви не становитесь на колени и вообще по наружности не отделяйтесь от прочих какими-либо особенностями; но сохраняйте и внутреннее и наружное благоговение. Поклонов кладите как можно меньше. Земных поклонов полагайте всего два в течение литургии, в конце ее: когда дважды выносят Чашу со Святыми Тайнами. Удерживайте себя от разгорячения и от всех порывов, столько противных смирению. Требуйте от себя тишины и внимания и при молитве, и при чтении, и при всех действиях ваших. Таким поведением доставляется духу смирение. Смирение осеняет милость Божия.

Никакими мелочами не связывайте себя и не засужайте себя по причине мелочных погрешностей и проступков. То {стр. 530} и другое служит источником смущения и уныния. Мелочные погрешности, в которые впадает ежечасно каждый человек, врачуются ежечасным покаянием пред Богом, покаянием, состоящим из немногих слов при сочувствии им сердца. Нередко оказывается возможным слово покаяния произнести только умом: и этого достаточно, лишь бы они произнесены были со вниманием. В церкви, когда найдете нужным сесть, садитесь, потому что Бог внимает не тому, кто сидит или стоит, а тому, чей ум устремлен к Нему с должным благоговением. Стремление к Богу, благоговение пред Богом и страх Божий приобретаются вниманием к себе. Читайте, что читали. Чтение Апокалипсиса приводит к страху Божию; воздержитесь от объяснения этой таинственной книги, довольствуясь производимым его действием на вашу душу. Когда найдете нужным прибавить или убавить что в вашем молитвословий и чтении по случаю немощи или встретившихся независимо от вас других занятий, делайте это, не сомневаясь и не смущаясь. Будьте свободны! не связывайте себя никакою скрупулезностию. Правила для человека, а не человек для правил. Противным сему пониманием производятся лишь недоумения и расстройства.

Мне приятно, что вы поняли причину, по которой предложено вам чтение сочинений святого Тихона [1630a]. Теперь уже нет для вас повода колебаться, когда вам будут предлагать для чтения ту или другую духовно-нравственную святую книгу. Идите своим путем, уважая и благословляя пути всех других, благочестно спасающихся. Письма Затворника Георгия [1631a] одного духа с сочинениями святителя Тихона.

Благословение Божие да почиет над вами.

{стр. 531}

№ 18

Не ошиблись вы, вручив сына вашего покровительству Божией Матери. Вследствие этого покровительства ему посчастливилось на службе [1632a]. Слышу, что вы нездоровы. В таком положении нахожусь и я. Должно положиться на Бога и стараться о благоугождении Ему. Находясь постоянно в Его полной воле и власти, мы должны непременно предстать на суд Его, на котором решится наша вечная участь, смотря по тому, приблизились ли мы к Богу или отдалились от Него во время нашего земного странствования.

Относительно корректуры «Опытов» [1633a] убедительно прошу вас поступить со всею искренностию и прямотою. Если этот труд удобен для вас, возьмите его на себя; если же он сколько-нибудь неудобен, то откажитесь от него. Поступив искренне, вы поступите самым приятнейшим образом для меня.

Что это значит? Веет от мира какою-то пустынею, или потому что я сам живу в пустыне, или потому, что и многолюдное общество, когда оно отчуждилось от Слова Божия, получает характер пустыни.

Благословение и милость Божии да почиют над вами и сыном вашим.

3 марта 1864 года.

№ 19

Прежде всего скажу Вам, что сон Ваш не имеет никакого значения. Ваше внимание к нему было ошибочное. Вы познаете это из того, что внимание к нему производило в Вас {стр. 532} смущение, то есть приводило Вашу душу в неправильное состояние, а невнимание успокоит, то есть приведет душу в правильное состояние. Таковы действия лжи и истины на душу.

Далее скажу: если чувствуете себя в силах, возьмите на себя корректуру «Аскетических Опытов». На это имеются существенного значения причины: 1) полагаю, что тщательный пересмотр «Опытов» подействует благотворно на Вашу душу, уже привыкшую входить в общение с духом святых Отцов Православной Церкви и находить пищу и утешение, более — оживление в этом общении; 2) по Вашей преданности мне, по сочувствию, которое питаете к моим убогим писаниям, по Вашему знанию и навыку в этом деле я не могу указать ни на кого другого, который бы исполнил служение в общую пользу христианства с таким усердием и с такою исправностию, как Вы; 3) Вы хорошо знакомы с Глазуновым [1634a] и можете более, нежели другой, похозяйничать в его типографии.

Затем Господь да благословит Вас на этот труд.

8 апреля 1864 года.

№ 20

С особенным удовольствием увидел я Вас в уединенной обители Бабаевской [1635a]; с особенным удовольствием слышал от Петра Александровича [1636a] поведание о том впечатлении, которое произведено на Вашу душу посещением обители. Это поведание совершенно согласно с письмом Вашим от 20 июня, полученным мною 26-го. Вы видели меня много изменившимся, приближавшимся к окончанию земного странствования. И Вы подвинулись на этом пути. Загробная жизнь уже не есть странствование, а в полном смысле жизнь, жизнь неизменяющаяся или в вечном блаженстве, или вечном бедствии.

Божия Матерь, Которой Вы предали Вашего сына, да осенит его Своею милостию и да наставит провести земное странствование правильно. И Вам искренно желаю дейст{стр. 533}вовать в пользу сына Вашего, не согрешая перед Господом Богом занятиями, Ему неблагоугодными [1637a]. Вступающие в общение с духами отверженными во время земной жизни своими помышлениями и сердечными ощущениями будут отчислены по смерти к страшному обществу этих духов. При занятиях богоугодных молитва Ваша о сыне Вашем получит силу пред Богом и привлечет благословение Божие на Вас и на сына Вашего. Милосердие Божие да дарует Вам найти занятие богоугодное. Искренне благодарю Вас за присланные брошюрки о Дарьюшке [1638a]: такие простые христианские души, как Дарьюшка, очень близки к Богу, между ими и Богом нет тех ширм, той каменной стены, которые поставляются образованностью и обычаями мира сего.

Очень приятен мне труд Ваш по корректуре «Аскетических опытов», которые в христианском отношении имеют огромное значение. Это не мое сочинение: по этой причине выражаюсь о нем так свободно. Я был только орудием милости Божией к современным православным христианам, крайне нуждающимся в ясном изложении душевного христианского подвига, решающего на вечную участь каждого христианина. Очень легко вдаться в неправильный подвиг, а посредством его вполне отчуждиться от Бога. Занимаясь корректурой «Опытов», Вы трудитесь и для общей пользы, и для собственной Вашей. Смею думать, что Промысл Божий доставил Вам этот труд; чтоб дух Ваш оторвался от духа мира сего и усвоился Духу Божию, в чем сущность спасения. В «Пет<ербургской> б<иблиоте>ке» вышла очень замечательная брошюра: «Об ужасах и искушениях, какие душа может испытывать при переходе своем в загробную жизнь» [1639]. Священником, как видно академиком, описан опыт, бывший над ним в 1862 году. Опыт служит подтверждением «Слова о смерти» [1640] и «Слова о видении духов» [1641]. Советую Вам прочитать для Вашей душевной пользы.

Благословение Божие да почиет над Вами.

Ваш преданнейший слуга и друг

Епископ Игнатий.

Брошюра эта составлена архимандритом Макарием, бывшим ректором Тверской семинарии (ныне цензор) из собственного опыта. Ему же принадлежит брошюра «Покайте{стр. 534}ся», изданная в начале 1865 года в пользу Афонского монастыря святого Пантелеимона [1642].

28 июня 1864 года.

№ 21

Милостивая Государыня София Ивановна!

Пишу Вам, чтоб поблагодарить Вас и чтоб утешить Вас. Продолжительное неполучение письма с границ Персии и Турции (от сына) очень естественно. Там нет комфорта городов: не вдруг сыщется время написать письмо; не вдруг сыщется время переслать его; на пути своем оно легко {стр. 535} может залежаться и даже затеряться. Вы поспешили предаться безмерной печали. Ее нанесли Вам мечты Ваши. Вы поручили сына Вашего Божией Матери: отдайте же его воле Великомощной Покровительницы этой и успокойтесь.

Искренне благодарю Вас за труды по корректуре «Опытов». — Радуюсь, что Вы читаете и перечитываете мою книгу: этим Вы снимаете бремя с моей совести, упрекавшей меня в том, что я мало сообщал Вам познаний духовных.

18 августа 1864 года.

№ 22

Милостивая Государыня София Ивановна!

На добрейшее письмо Ваше от 16 ноября скажу Вам, что я, оканчивая мое земное странствование, обращаюсь с приветом любви ко всему человечеству, желая всем всех истинных благ. С особенной благодарностию обращаюсь к тем немногим, которые оказывали мне особенную любовь. В числе этих немногих, очень немногих — Вы. Благодарю вас за сочувствия Ваши ко мне.

Какое великое дело Вы сделали! Вы поручили, совсем отдали, как пишете, Вашего сына Божией Матери. Будьте уверены, что Божия Матерь приняла его, а он пусть потщится быть достойным Высокой и Великомощной Покровительницы своей!

Больше не пишу Вам, потому что очень немощен. Странно, что письма уже изнуряют. Вот! до чего дожил или до чего отжил. Слава Богу!

Благословение Божие да почиет над Вами и над сыном Вашим.

24 ноября 1864 года.

№ 23

Милостивая Государыня София Ивановна!

Богу угодно дозволить, чтоб и остальные два тома моих сочинений были напечатаны. Когда я прочитал в письме {стр. 536} Вашем к Петру Александровичу намек на некоторую надежду склонить Ивана Ильича к исполнению намерения его, высказанного им с самого начала, то почувствовал побуждение написать об этом о. Игнатию [1643]. И Бог благословил начинание, истекшее от Вас.

Покойный иеросхимонах Сергиевой Пустыни Стефан перед смертью своей постоянно читал «Слово о смерти» и не раз повторял мне следующие слова: «Это не Вы писали: это Бог дал Вам написать». Очень верно! То же должен я сказать вообще о всех моих убогих сочинениях. Такой отзыв слышу от самых глубоких людей о «Аскетических Опытах». Так угодно Богу. Теперь вижу, что последние два тома служат пополнением к первым двум. Уверен, когда прочитаете их, то и Вы увидите это.

Признаю за милость Божию к себе Ваше участие в этом деле. Занятие Ваше им восполняет долг мой пред Вами. Помню; я уже писал Вам об этом. О себе скажу, я необыкновенно слаб. Но так как это сделалось по попущению Божию, то я должен признавать мое положение благом, исшедшим от руки Божией. Призываю благословение Божие на Вас и на Николая Аполлоновича [1644]. Судя по ходу дел, деловым людям будет много дела. От души желаю Н<иколаю> А<поллонови>чу быть полезным отечеству и себе во времени, не забывая о вечности. Я отживаю и утвердительно могу сказать, что все временное и земное срочно, что срок, на который оно дается, очень короток. Нужно быть очень осторожным и не допустить временному и срочному обмануть себя. А оно делает это. И как? — Представясь вечным и неотъемлемым.

Ваш покорнейший слуга и друг

Епископ Игнатий. 25 января 1866 года.

{стр. 537}

№24

Милостивая Государыня София Ивановна!

Как Вам, так и мне, несмотря на нашу хворость [1645], даруется продолжение земного странствования для основательного приготовления к вечности. Милосердие Господне, подающее нам дар, да подаст и разум воспользоваться даром.

Вы справедливо говорите, что «Опыты» не суть мое сочинение. Они — дар Божий современным православным христианам. Я был только орудием. То же должен сказать и о тех двух томах, которые поступили ныне в типографию. Время страшное! Решительно оскудели живые органы Божественной благодати; в облачении их явились волки: обманывают и губят овец. Это понять необходимо, но понимают немногие.

Очень сочувствую Вашей скорби, причиненной кончиною матушки Варсонофии [1646]. Судьбы Божии — бездна многа. В редких случаях мы можем быть правильными судьями кончины человека, и это дается тогда, когда того требует душевная польза по особенному смотрению Божию. В описываемом Вами случае всего лучше положиться на Бога и постараться тщательным поминовением усопшей вознаградить упущение, сделанное при ее кончине [1647].

Прошу Ваших молитв о мне во исполнение заповеди Божией, которая повелевает молиться друг за друга. По этой заповеди и я молюсь о Вас, хотя и знаю, что моя молитва вполне недостойна Бога.

Епископ Игнатий.

22 февраля 1866 года.

{стр. 538}

Подготовка текстов, публикация и комментарии Е. М. Аксененко.

{стр. 539}

София Ивановна Снессорева родилась в 1816 [1648] году в Воронеже. Она была шестое дитя из числа двенадцати человек, которыми Бог благословил ее родителей: шесть сыновей и шесть дочерей. В свое время Иван Николаевич и Елисавета Ивановна Руновские [1649] были полезными и честными деятелями на общественном и семейном муравейнике, где указан был им путь. Не только Воронежская, но и соседние губернии признавали в Иване Николаевиче юриста неподкупной честности и высокого развития, и даже незнакомые издалека приезжали, чтобы получить его совет. И если он находил, что дело неправое и не советовал его начинать, то лучше всего было последовать его совету, потому <что> как бы ни был могуч и богат ищущий и как бы ни был беден и беспомощен его соперник, в виде заброшенных сирот или безгласной вдовы, а Иван Николаевич считал уже своим долгом разыскать их документы и обнаружить истину, не щадя своих трудовых средств и не считая, что обижает детей своих, когда отдавал чужим сиротам. Звезда ли то была счастливая, или Бог помогал бесстрашному воину на поле юридической брани, только Иван Николаевич никогда не держался пословицы «один в поле не воин» и всегда выигрывал правые дела, за которые только и брался, сильный их истиною. Ну а Елисавету Ивановну знали хорошо все бедные семейства, которые всегда находили легкий до{стр. 540}ступ к ней и посильную помощь, не разбирая, прав или виноват страждущий.

Елисавета Ивановна всех своих детей выучила читать к шести годам, после этого отец благословлял грамотное дитя Евангелием и младшие переходили на руки старшей сестре, замечательного ума и разнообразных знаний и с шестнадцати лет трудившейся над развитием младших, чем много помогала своим родителям. Кроме того, в доме постоянно жил один из лучших семинаристов-богословов на правах старшего сына до выпуска, и, сами воспитываясь и учась, они учили младших детей. До 13 лет София Ивановна училась с братьями даже по латыни и алгебре и геометрии; когда же братьев отвезли в Петербург для определения в казенные учебные заведения, она была отдана в Благородный пансион госпожи Депнер [*], где она находилась с 1829 до 1834 года. Курс наук (она) имела счастье проходить под руководством лучших педагогов, которыми тогда славился Воронеж. Все наставники, начиная от законоучителя о. Иакова, госпожи Депнер, Александра Алексеевича Попова, заступившего место Павла Кондратьевича Федорова как первого преподавателя и содержателя Благородного мужского пансиона, и кончая вспыльчивым, как порох, но добродушнейшим учителем музыки, — все они были не просто учителями-наемщиками, а настоящими пастырями своего стада, которое они любили, и зато как их любили! [**] Они развивали вверенных им детей для того, чтобы из каждого сделать человека, и если где видели добрую землю, тогда не {стр. 541} щадили уже своих трудов. Они учили их распознавать добро и зло, бодро вступать в борьбу, всегда готовую встретить в житейском море, и не бояться толчков судьбы. Да, это были благодетели, не отнимавшие у детей силы и энергии пустыми словами сомнения и безверия, не производившие скороспелок недозревших: они давали им в руки орудия духовной силы, чтобы побеждать земные немощи. И как дружно, как единодушно они содействовали и друг другу, чтобы дать знание и сохранить доброе чувство в ребенке. Светлая память сохраняется о них в переживших их воспитанниках!

Со смертью отца в 1832 году наступили тяжелые годы для матери, оставшейся с девятью пережившими отца детьми. Сыновья еще учились, а дочери, насколько сил и уменья было, помогали матери в ее трудовой жизни. В 1836 году София Ивановна вышла замуж [1650] — брак по любви — за человека, богатого умственными капиталами, и немедленно уехала [1651] с ним в Петербург. В те далекие времена трудно было, даже труднее, чем теперь, пристроиться к месту человеку — будь хоть он семи пядей во лбу, — не имеющему ни связей, ни туго набитого кошелька. Пришлось служить первые месяцы без жалованья. К счастью, нашлась работа по силам: первый опыт их переводов был помещен в Энциклопедическом словаре Плюшара [1652]. Деньги платились большие, но условие было тяжелое: если на писаной странице было более трех поправок от редакции — страница не шла в расчет. К счастью, редакция была замечательно добросовестная и доброжелательная к труженикам-переводчикам. Работа нашлась и у Масальского, издававшего отдельные романы [1653]. Кроме того, Кашкин [1654], старый знакомый и содержатель собранной его трудами Библиотеки для чтения книг, заказал им перевод Музыкальной школы Калькбреннера [1655]. Кашкин тоже был замечательной личностью Воронежа, подобно Кольцову и Никитину, он самоучкой добился такого знания в музыке и науке, какими не всякий ученый обладает.

Жестокая простуда уложила Софию Ивановну в постель. Доктора присудили ее к чахотке и смерти с разлитием Невы, но обещали торжество молодости и хорошего сложения, если немедленно увезти ее в более теплый климат. Муж принял первое место [1656] и уехал с нею в Астрахань. Тут про{стр. 542}жили они с 1838 до 1842 года. Время жгучих впечатлений во всем, что дорого сердцу! Она похоронила тут трех детей и, наконец, мужа… Первые слова, которые донеслись до слуха ее рассудка, после многих недель мрака и воспаления в мозгу, были слова ее двухлетнего сына [1657], который с плачем говорил утешающей его крестной матери, незабвенной С. Ф. Тимирязевой [1658]: «Ничего не хочу, только маму мне надо!» Гальванический ток пробежал по телу, жизнь, покидавшая уже рассудок и сердце, забилась свежею струею, голова просветлела, руки охватили ребенка, и она мысленно дала слово жить для него…

Потекли однообразные непрерывные годы трудовой жизни и забвения всего, чтоб исполнить свой долг… Несмотря на жгучие страдания, Астрахань памятна ей и по светлым личностям, посланным Провидением, чтобы сберечь ее от отчаяния. Сердце сохранило все те дорогие имена — их было немало, — но два семейства сроднились с ее душою и всегда участвовали в ее жизни: семейство Тимир<язевых> и семейство Ахмат<овой> [1659]. С 1838 года до настоящего 1871-го сохранялись между ними дружеские отношения, не поддающиеся ни гнету времени, ни переменам обстоятельств, как капитал, не теряющий своей ценности. До 1848 года София Ивановна жила педагогическими трудами, то в саратовских неоглядных степях, то в курской черноземной глуши, и, наконец, много трудилась над огранением каменных мостовых в петербургских улицах. Трудясь много и всегда с любовью к делу, она не торговалась со своими силами и вся отдавалась своим обязанностям. Эта несоразмерность часто отражалась на здоровье и навсегда повредила зрение: последние двадцать лет она работала одним правым глазом; левый же глаз после долгих упорных страданий tic douloureux [1660] оказался парализованным, так же как и вся левая сторона тела. И, несмотря на то, она продолжала без устали свою трудовую жизнь одною правою стороною тела. Не есть ли это явное, осязательное доказательство, что есть Провидение Высшей Невидимой, но ощущаемой Силы, Которую мы называем Бог?

Приехав в Петербург в 1845 году для того, чтобы хлопотать о помещении сына в учебное заведение, она всюду встретила отказы. Было отчего прийти в отчаяние: без средств, без покровительства, одна с семилетним сыном, {стр. 543} она безмолвно взывала: «Верую, Господи, помоги моему неверию!» Как единственная отрада в чуждом городе, была для нее любовь ее старшей сестры, такой же труженицы, как и она сама [1661].

Убедившись, что, кроме отказа, она <ничего> не может добиться от власть имущих, она очутилась в Царскосельском саду пред Государем Наследником, ныне благополучно царствующим Александром II, в ноябре 1845 г. Увидев робких мать и сына, державших друг друга за руку, Он сам подошел к ним, и, когда на вопрос его: «Что вам угодно?» — измученная, болезненная женщина, после тщетных усилий заговорить, отвечала только слезами, катившимися по ее бледному болезненному лицу, — сильные ощущения лишили ее голоса, мальчик, смотря прямо на свою Надежду и сознавая болезненное онемение матери, сказал своим детски-простодушным языком: «Государь, утешь мою маму! Прими меня в гимназию воспитанником сына Твоего!» У Него слезы, как блестящая от солнца роса, навернулись на глазах: «Успокойтесь! Я все сделаю для вашего сына. Но кто вы? Как вас зовут?» Совсем потеряв способность говорить и продолжая проливать тихие слезы, она вынула из кармана приготовленную записку: «Государь! Если Ты не поможешь мне, то мне остается умереть», — было в ней. На другой день, по приказанию Государя, она пришла в контору Его, и тут показали ей ее же записку, наверху которой ровным жемчужным почерком было написано: «Сына вдовы Николая принять воспитанником моего сына Николая. Александр» [1662]. Да будет благословенно имя Его, утешителя вдов и сирот! День и ночь молитва за Него…

При первом облегчении глаз — почти два года она не могла работать от боли — опять спешила искать труда и до 1860 года давала уроки. Трудно было зимою преодолевать бурю и непогоду, чтобы поспевать вовремя и не пропускать уроков; но летом еще было труднее: ученицы разъезжались по дачам; ездить на извозчиках немыслимо дорого, и приходилось странствовать по белу свету. А даль-то какая: с Петербургской стороны или потом с Глухого переулка за Вознесенским проспектом — в Лесной, или на Аптекарский, или на Петров остров. Тогда не везде были мостовые, а от Черной речки до Лесного была земля глинистая; чуть дождь, ноги разъезжаются, сил нет вытащить: поневоле остано{стр. 544}виться надо да вздохнуть к Богу — откуда опять силы возьмутся. И место какое пустое было: ни жилья, ни людей, а только длинный, бесконечный ряд огородов. А как часто гроза, ветер, дождь были ее спутниками! Придет промокшая насквозь, потоки льются с нее — и ничего: ни злой человек, ни опасное приключение не коснулись одинокой, по видимому беспомощной странницы, встававшей в 5 часов, чтобы поспеть на урок до солнечного зноя! Кажется, путь предлежал не на розах, а сколько было утешения! Сознание, проникавшее до глубины души, что Господь хранит и зовет к себе всех тружеников и обремененных, явное ощущение близости Его милосердия! А дорога длинная: скоро (быстрым шагом. — Е. А. и Е. П.) идти два часа туда да два с половиною оттуда (больше усталость и жарко)… Всех друзей успеешь вспомнить, живых и ожидающих в вечности, и помолиться за всех — удобное время, никто не помешает. И такое было ей счастье: ни одной не было ученицы, на которую надо бы рассердиться или взыскание сделать, — все дети добрые, любящие. Бывало, в глаза смотрят, как бы угодить: хорошенько учиться да что-нибудь доброе сделать. Добрая земля предлагалась. Эта благодарная любовь и готовность пользоваться уроками много услаждали труд. Вот и о них думалось дорогою, не одни тернии предлагавшей, а и розы такие душистые.

В 1848 году по ходатайству Е. Н. Ахматовой София Ивановна получила работу при «Библиотеке для Чтения» [1663]. Легко и приятно было переводчикам при таком редакторе, как О. И. Сенковский [1664]. Он сам выбирал статьи, сам своею рукою на полях оригинала писал по-русски оглавление, все иностранные имена, технические слова и даже целые фразы, представлявшие какое-нибудь затруднение; сокращения тоже сам производил на оригинале же. Для фраз выше понимания переводчики должны были оставлять пробелы на своих страницах и выписывать на полях эти фразы. Кроме того, последнюю корректуру держал Сенковский, и тогда все переводы проходили через его очистительное перо. По напечатании книги сам Сенковский немедленно рассчитывал сотрудников (выплачивал деньги. — Е. А. и Е. П.). Вежливый, добросовестный был редактор; сам честный труженик, умел ценить труд своих сотрудников, не усчитывая и не обделяя никого.

{стр. 545}

При начале карьеры переводчицы над Софией Ивановной готова была разразиться буря, готовая преградить ей дальнейший путь. «Загробные записки Шатобриана» стали выходить в какой-то газете, «Presse», кажется. В числе других и она получила свою часть для совместного и скорейшего перевода этой знаменитости. Дался же им этот Шатобриан: газетная бумага гадкая, шрифт в фельетонах мельчайший и какой-то слепой, коррект<орских> ошибок без числа, а слог — прости ему, Господи! прости и его переводчиков, не добром поминавших его! Словом, дело идет о знаменитой фразе по случаю la charette, напечатанной не прописной буквой, как бы следовало для собственного имени. Билась, билась с этою фразою — решительно смысла нет для lа charette, так и пришлось оставить пробел, а на полях записать ужасную фразу. Когда принесли корректурные листы, Сенковский был болен и несколько ночей не спал от жестокой зубной боли. Сам он не мог поднять головы, но кто-то из близких читал вслух и поправлял по его указаниям. Дошло дело и до lа charette — оригинала не случилось под рукой, была только выписанная фраза на полях. Рассыльный торопит, время не терпит, и вот вышла знаменитая фраза о роковой тележке вместо генерала Ла Шарета… и как уж обрадовались чужие редакции! Подхватили они эту фразу и чуть не целый год носились с нею, как кошка с салом. Да, было то праздное время, когда переводы и мелких статей в «Б.д.Ч.» разбирались даже в серьезных журналах! Поднялась буря: кто переводил это роковое место? Разумеется, Снес<сорева>. Но и тут выручила справедливая дружелюбная Ахм<атова>: потребовали по ее настоянию листки, и оказалась истина: сам Сенк<овский> приказал написать эту фразу.

До самой его смерти Снессорева работала в его журнале.

Жена Сенк<овского> писала свои сочинения на франц. языке, которым владела превосходно, на русский же язык давала переводить своим друзьям. Снес<сорева> была в числе неизменных ее переводчиц, и никто не заметил даже, что ее сочинения писались не по-русски. За год до смерти мужа Сенк<овская> поручила Снес<соре>вой свой последний труд, в котором она пыталась нарисовать истинный портрет своего мужа. Снессорева не только переводила, но и часто по указанию сочинительницы вставляла целые рас{стр. 546}сказы, и по два-три раза случалось одни и те же переделывать. Работа длилась около двух лет. Сенковский умер, жена его прожила после него год и жила в лихорадочной деятельности, желая издать избранные сочинения мужа, которыми искренно гордилась; написала его биографию; но не успела напечатать своего последнего любимого романа с натуры — «Соперницы». Пред смертью она продиктовала ближайшей родственнице свои последние желания и между прочим просила передать 400 экз. (4000 книг), изданных ею, Снессоревой, свидетельствуя при том о своей глубокой благодарности за ее неизменную любовь. Между наследниками вышли споры, Снессоревой не отдали ни одной книги; но она жалеет не о пропавшем даром труде двух лет, а о том, что рукопись «Соперницы» пропала без вести. Кому она понадобилась? Кто не желал видеть ее в печати? Или чья небрежность совершила это преступление против чужой собственности?

Вопрос о «женском труде» был решен ею в 1856 году.

После смерти Сенковского она года два еще работала в «Библиотеке для Чтения», перешедшей в достояние Старчевского и Печаткина [1665]; потом у Зарина [1666] и, наконец, у Боборыкина [1667]. Ей предоставлялись мелкие статьи, что, по ее мнению, гораздо труднее многотомного романа, где переводчик успевает свыкнуться и с языком, и с манерою сочинителя, и с характерами действующих лиц. Тогда как каждая мелкая статья требует особенного изучения и часто особенных познаний, потому что редакция, не сообразуясь, присылает мелкому переводчику статьи и по ботанике, и по зоологии, и медицинские, и военные. Уж слишком большое разнообразие сведений требуется от переводчика. Из больших же сочинений ею переведены: «Орлийская ферма» Антония Троллопа [1668], «Дело темной ночи» мистрисс Гаскель [1669] и обзор «История английской литературы» англичанина Тэна [1670]. Кроме того, из «Отечественных Записок», когда там участвовал Зарин [1671], иногда присылались ей отдельные главы разных романов, которых не успевал докончить их обычный переводчик.

В ту пору, когда в Италии совершался великий переворот и Гарибальди явился героем и деятельным помощником своего короля для объединения Италии, сестра Снессоревой, переселившаяся в Италию, писала к ней письма с {стр. 547} животрепещущими описаниями совершавшихся на ее глазах событий. По просьбе Дружинина, этого безукоризнейшего и изящнейшего литератора и доброго знакомого, она составляла из этих писем статьи для его журнала, кажется «Век» [1672]. В «Пантеоне» [1673], в «Сыне Отечества» [1674] попадались случайно налетом ее статьи.

Но настоящая ее деятельность, надежная, выручавшая из всех бед с 1856 года до настоящего 1871 года, относится к журналу Е. Н. Ахматовой «Собрание иностранных романов» [1675]. Создавая этот журнал, Ахматова имела в основании благородную цель: самой жить трудами и другим женщинам-труженицам давать средства трудами жить.

Все, одиннадцатый год трудящиеся по ее журналу, — женщины, поддерживающие семьи свои честным трудом и благословляющие имя основательницы журнала, тихо, без печатных криков проводящей в жизнь свою душевную мысль: жить и другим давать жить.

Беспристрастный историк много найдет сказать об этой благородной личности, высоко поднимающейся над толпою. Трудно исчислить все ее труды: она перевела более 250 сочинений с французского и английского языков, успевая перечитывать все журналы и лучшие книги на этих языках, чтобы выбрать лучшее для своего журнала и познакомить с неизвестными, но талантливыми писателями.

В отношении ценз<урных> и почтов<ых> переворотов она передовой и бесстрашный боец. Чувство чести в ней глубоко развито, на ее слово можно положиться, память необычайная, твердость и обдуманность характера, какие трудно встретить и в мужчине. Система и порядок царствуют во всех ее делах: <стоит> только взглянуть на ее конторские книги, чтобы понять, какой мастер дела заведывает ее журналом.

Одна беда: своих друзей она хочет ставить на свое место и ожидает от них таких же способностей, какими сама одарена. Поэтому ее друзьям приходится иногда очень жутко. В 1857 году она сказала Снессоревой, что переводов с французского совсем недостаточно, тогда как с немецкого переводчицы нет, а вышел новый роман Герстекера «В Америку», который надо поместить в «Собрании», так Снессоревой надо призаняться немецким языком, чтобы перевести его. А Снессорева давно уже забыла немецкий язык. Однако, {стр. 548} нужда удивительный учитель. Пригласив молоденькую образованную немку, только что кончившую курс в Annen Schule [1676], она просила ее заниматься с нею по методе, которую сама для себя придумала: прочитав фразу, каждое слово она переводила, требуя объяснения не только слова, но и каждой частички речи. Трудно было, но с помощью талантливой молодой учительницы и энергии старой ученицы дело пошло на лад: через 8 месяцев роман «В Америку» почти в 800 страниц был напечатан в «Собрании романов» [1677], к общему удовольствию заставившей и заставленной. В 1860 году повторилась та же история и с английским языком, потому что для журнала потребовалась переводчица с английского. С тех пор Снессорева наслаждается еще большим разнообразием в переводных статьях и все больше мелких рассказах, но есть и большие книги: «В Америку» Герстекера; «Тайный брак» Уилки Колинза, «Фанни» Эрнеста Фейдо, «Роман Молодого Бедняка» Октава Фелье, рассказы американца Рупиуса, уголовные процессы Темме, «Картинки без картинок» Андерсена, «Филипп Август», «Война Амазонок», «Семь поцелуев» Букингама, «Воспоминания Старого охотника», «Анна Гирфорд», «Идеал в деревне» и «Золотой ключ» пополам с Ахматовой [1678].

Но никогда Снессорева не работает с большею охотою, как над статьями для детей, и когда Ахматова задумала издавать детский журнал «Дело и Отдых» [1679], тогда Снессоревой трудно было оторваться от работы. «Дело и Отдых» публика не умела оценить вовремя, а жаль: это был действительно прекрасный журнал, предлагавший роскошное угощение не только для детей, но и для взрослых. Ахматова вела это дело с необыкновенным знанием и добросовестностью, не из желания приобрести выгоду, но истинно по глубокому сознанию, что она может принести пользу и детям. Кроме многих мелких статей, отлично выбранных, лучшими статьями из переведенных Снессоревою, можно назвать «Черная пантера», «Рюбен Дэвиджер», «Коралловый риф», «Плавание по лесам», «Мальчик в плену», «Школьные воспоминания», «Записки Черного принца», «Бурда, или Заметки о кошках», рассказы о собаках и комедия, переделанная на русский лад, «Кошки вон, а мышки в дом» [1680]. Отдельно изданные детские книги — «Мальчик, отыскивающий отца в {стр. 549} Полярном море» [1681] и последняя половина книги «Как иметь успех в жизни».

В минуты отдыха Снес<сорева> перевела и издала «Народные сказки Бр[атьев] Гриммов» [1682], которые вышли и вторым исправленным изданием (первая пока часть, а вторая в типографии) с прекрасными портретами и картинками, талантливо сочиненными русским художником Шпаком [1683]. Из собственных ее сочинений она издала по просьбе друзей «Дарьюшка, или Очерк жизни русской странницы» [1684], затем после двухлетних трудов издала биографию игумений Феофании Готовцевой [1685], замечательной по своей жизни как в большом свете, так и в монастыре. Вышла книга с приложениями в 30 листов, с 17 картинами и двумя портретами.

Кроме того, ее любимейшим занятием было дело, порученное ей Преосвященным Игнатием Брянчаниновым, скончавшимся в Николо-Бабаевском монастыре Костромской губернии. Он поручил ей надзор за печатанием, корректурой и редакцией его творений, составивших пять томов и около 150 листов, т. е. 2400 страниц большого формата. Краткое описание кончины его было ею же написано [1686].

Если надо выводить мораль из всякой истории, то из этой жизни можно такое заключение сделать: при благоприятных обстоятельствах и верных друзьях труд прокормит переводчицу, но никогда не обогатит и не обеспечит. Труд модистки, труд портнихи — не говоря о француженках, но даже русских — представляет более возможности оставить «про запас на черный день». Avis aux lectrices [1687], которые в Петербурге и провинции тревожат себя надеждами, а редакторов просьбами дать работу, думая, что можно прожить одними переводами.

Еще маленькое замечание: а богатые барыни, переводящие романы от нечего делать и наслаждающиеся тщеславием, что их работа красуется в печати, должны опасаться, как бы не вынуть кусочек хлеба изо рта голодных, не имеющих протекции в литературном мире.

И невольно вспомнишь, как смешны казались неутомимым труженицам, всю жизнь работавшим без криков и покровительственных партий, как смешны казались им эти натянуто-разгоряченные страницы романа «Что делать?». Какая-нибудь крикунья Вера Павловна воображала, что она {стр. 550} выведет русских женщин из подвала на чистый воздух самобытного труда и свободной мысли! Сами сидят в подвалах напускных модных теорий и воображают, что без них никто и Америку не открывал. А пригляделись бы получше к жизни и к людям бывалым, так и узнали бы, что и за пятьдесят лет по всей России бывали женщины, не терявшие своей жизни на бесплодное безделье. Вообще говоря, нигде, может быть, женщина не была так самостоятельна, как в России, и в гражданском отношении и в семейном быту. А что мужья в старину бивали жен и что жены, по сохранившемуся преданию, плакали, что муж не бьет — значит, разлюбил, так и теперь бывают подобные случаи у всех народов. Но не у всех народов женщина имеет права собственности, права голоса, собственница. В России никто никогда не мешал ей учиться и прославляться, если талант был. А если правительство не позволяло женщине кричать по улицам и провозглашать разные теории в обществах, так, право, оно бы так и лучше. Вообще говоря, много бы вышло хорошего для мира, если бы всякий муравей потихоньку старался принести посильную пользу в свой муравейник, трудясь в своей окружности, насколько сил и умения хватает.

Примечания Снессоревой

* Замечательно, что этот пансион существует, начиная от 1829 года до настоящего 1871 года, не имея в основании денежных капиталов, не пользуясь правительственными субсидиями; поддерживается же единственно умственным капиталом этой достойной уважения женщины, одаренной редкой добросовестностью и всеми семейными добродетелями, педагогическими способностями, знанием дела и сердца человеческого. Почти полвека отдала она на пользу русских детей, оставляя в сердцах их неподкупную благодарность. Не следовало ли обращать внимание и оценять по достоинству труды подобных деятельниц на русской земле? — Примеч. С. И. Снессоревой.

** Чтоб иметь полное понятие об этом счастливом для воронежских детей времени, полезно прочитать прекрасную биографию Станкевича, написанную Анненковым. — Примеч. С. И. Снессоревой. [См.: Анненков П. В. Николай Владимирович Станкевич. Переписка его и биография. М., 1857 (на обл. 1858). С. 18–20 (первая пагинация) — Е. А. и Е. П.)].

{стр. 551–554} Примечания.

Подготовка текста, публикация и комментарии Е. М. Аксененко и Е. А. Павликовой.

{стр. 555}

Часть первая

Часть вторая Духовная жизнь монаха

Советы епископа Игнатия новоначальному делателю Иисусовой молитвы

По твердому убеждению епископа Игнатия, каждый инок должен приучать себя к внутреннему деланию. Без внутреннего делания при одном телесном подвиге невозможно иноку достигнуть совершенства в духовной жизни.

Преосвященный Игнатий пишет, что старые монахи говорили ему, что еще в начале XVIII века в Саровской обители всякого вновь поступающего сразу же научали Иисусовой молитве. Этому же учил новоначальных и преподобный Серафим Саровский, который, преподавая наставления одному юноше, желавшему вступить в монастырь, сказал: «Одна внешняя молитва недостаточна. Бог внимает уму, а потому те монахи, которые не соединяют внешней молитвы со внутреннею, не суть монахи» [1915].

Преосвященный Игнатий с полным основанием считал, что упражнение в молитве Иисусовой есть обет каждого инока. При постриге, когда новопостриженному даются четки, постригающий завещает ему: «Приими, брате, меч духовный, иже есть глагол Божий, егоже и носят во устех твоих, уме же и сердце, глаголи непрестанно: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя». И ничто, по мнению Владыки, не может извинить монаха, если он не {стр. 688} будет исполнять эту заповедь: ни оскудение внутреннего делания среди современного монашества, ни отсутствие опытных наставников. О необходимости заниматься Иисусовой молитвой заповедано писаниями святых Отцов и законоположением Православной Восточной Церкви, которая для всех неграмотных чад своих, и монахов и мирян, установила заменять псалмопения и молитвословие на келейном правиле Иисусовою молитвою.

Вновь вступившему в обитель Владыка советует первоначально произносить на келейном правиле со вниманием и неспешно сто Иисусовых молитв. Со временем, если инок найдет возможным, то может присовокупить и еще сто. По истечении еще некоторого срока можно увеличить количество молитв до 300. Каждому делателю Иисусовой молитвы нужно обратить внимание на ту неспешность, с которой епископ Игнатий рекомендует произносить Иисусову молитву! На неспешное и внимательное произнесение ста Иисусовых молитв необходимо, по мнению Владыки, 30 минут или немного меньше. Некоторые же подвижники, по замечанию Владыки, нуждаются в еще более продолжительном времени при произнесении указанного количества молитв. Чтобы употребить указанное владыкой Игнатием время для произнесения ста молитв, нужно произносить молитвы медленно и не сразу одну после другой, а после краткого отдыха после каждой молитвы, что будет способствовать уму сосредоточиваться. Молитвы, произнесенные безостановочно, рассеивают ум, и инок, сам того не замечая, переходит к машинальной молитве, в которой совершенно не принимает участие его ум. Произносящему Иисусову молитву Владыка советует переводить дыхание с осторожностью, дышать тихо и медленно, ибо это также способствует вниманию при молитве и охраняет от рассеянности.

Часто новоначального при занятии Иисусовой молитвой одолевают сон и уныние. Епископ Игнатий советует не приходить от этого в отчаяние, потому что сон и уныние при молитве свидетельствуют о том, что молитва начинает приносить духовную пользу и враг рода человеческого, видя это, старается отвлечь инока от молитвы всевозможными средствами, в том числе и сном и унынием. {стр. 689} Новоначальному позволительно заниматься только устною Иисусовою молитвою, которая постепенно сама перейдет в умную (произносимую в уме), и ни в коем случае не дерзать думать о высшем делании — о молитве умом в сердце. Для стяжания глубокой сердечной молитвы необходимы продолжительное время и основательная подготовка самой жизнью, которая должна заключаться в изучении опыта монашеской жизни и в деятельности по евангельским заповедям.

Приступать к высшему молитвенному подвигу, по мнению Владыки, приличествует возрасту зрелому. Не отвергается и возраст юный, если он имеет свойство зрелости и особенно если имеется опытный наставник. При этом Владыка поясняет, что зрелость заключается не в возрасте монаха и не в количестве лет, проведенных в монастыре, а в том, рассматривал ли монах себя в течение продолжительного времени при свете Евангелия, в котором изображен новый человек и все оттенки ветхого, и изучал ли писания святых Отцов, научающих жить непогрешительно по Евангелию.

Инокам, стремящимся заняться умным деланием, Владыка советует обратить особое внимание на исполнение евангельских заповедей. «Опыт не замедлит открыть уму молящегося теснейшую связь между заповедями Евангелия и молитвою Иисусовою» [1916], — пишет он. Евангельские заповеди служат для молитвы тем же, чем служит елей для горящего светильника. Светильник без елея гаснет, испускает дым и зловоние; умное же делание, не основанное на жизни по евангельским заповедям, не будет иметь твердого основания и не сможет получить правильного развития.

Епископ Игнатий считал, что монастырь, особенно общежительный — самое удобное место для занятия Иисусовой молитвой. В обители, если инок ведет правильный образ жизни, то он имеет полную возможность деятельно жить по евангельским заповедям, исполняя с усердием все монастырские послушания, а из всех случающихся преткновений познать греховность своей и общечеловеческой природы. Кроме того, в каждой обители инок может изучать творения {стр. 690} святых Отцов, получить нужный совет от старшей братии и, возможно, найдет наставника, который укажет ему правильное направление в умном делании.

Большое значение для правильной молитвы имеет исполнение различных монастырских послушаний. Каждое монастырское послушание служит к образованию в иноке смирения, смирение же более других добродетелей настраивает душу к истинной молитве. Инок, исполняющий с усердием и истинным смирением возложенные на него монастырские послушания, может в короткое время преуспеть в молитвенном подвиге.

Ежедневное исполнение послушаний и истинное, нелицемерное смирение пред всей братией приводит сердце инока в умиление и способствует истинной молитве.

Деятельность же в монастыре по своей воле порождает высокоумие и приводит к высокопарению ума и мечтальности, которые уничтожают внимательную молитву. «Оставление смирения, для сохранения своего достоинства по отношению к ближнему, отымет у сердца умиление, ожесточит сердце, убьет молитву, лишит ее существенных свойств, внимания и умиления. Каждый поступок против смирения есть наветник и губитель молитвы. На послушании и смирении да зиждется молитва! Эти добродетели — единственно прочное основание молитвенного подвига», — пишет епископ Игнатий [1917].

Научая инока усердно проходить монастырские послушания и тем подготавливать себя к прохождению высших ступеней умного делания, Преосвященный Игнатий неоднократно предупреждает, что всякое преждевременное стремление к подвигу выше сил хотя и кажется весьма заманчивым, но может погубить весь, может быть многолетний, духовный подвиг инока.

Не только во время епископа Игнатия, при почти полном отсутствии опытных наставников умного делания, но и во времена расцвета древнего иночества, при изобилии духоносных старцев, соблюдалась крайняя неспешность и постепенность при обучении новоначальных умному деланию. Так, в общежитиях преподобного Пахомия Великого, где процветало возвышенное делание умной молитвы, каждый {стр. 691} вновь поступающий вручался старцу и под его руководством занимался телесными трудами в течение трех лет. За это время телесный труд, частые наставления старца и отсечение им воли новоначального, ежедневная исповедь внешней и внутренней деятельности быстро и могущественно доставляли уму и сердцу инока значительную чистоту. В эти три года новоначального инока обучали и молитве в соответствии с его устроением. По прошествии трех лет новоначальный должен был выучить наизусть все Евангелие и Псалтирь, а наиболее способные и все Священное Писание, что необыкновенно развивало устную внимательную молитву. Только после того как новоначальный заучивал наизусть Евангелие и Псалтирь, ему преподавалось «тайноучение умной молитвы».

Епископ Игнатий учил, что упражнение Иисусовой молитвой имеет свое начало, свою постепенность и свое окончание. Каждый новоначальный должен начинать усваивать умное делание с начала, а не с середины или с конца. В подтверждение этого Владыка приводит слова двух великих делателей умной молитвы. Святой Каллист, патриарх Константинопольский, повествуя о плодах Иисусовой молитвы, говорит: «…Никто из не наученных тайнам или из требующих млека, услыша высокое учение о благодатном действии молитвы, да не осмелится прикоснуться к нему. Возбранена такая несвоевременная попытка. Покусившихся на нее и взыскавших преждевременно того, что приходит в свое время, усиливающихся взойти в пристанище бесстрастия в несоответствующем ему устроении, Отцы признают не иначе как находящимися в умопомешательстве. Невозможно читать книг тому, кто не выучился грамоте» [1918].

Преподобный Симеон Новый Богослов, когда говорит о безуспешности молитвы и о печальных последствиях этой безуспешности, причину этого указывает в несохранении правильности и постепенности молитвенного подвига. «Хотящим взойти, — говорит Богослов, — на высоту молитвенного преуспеяния, да не начинают идти сверху вниз, но да восходят снизу вверх, сперва на первую ступень лествицы, потом на вторую, далее на третью, наконец на четвер{стр. 692}тую. Таким образом всякий может восстать от земли и взойти на небо» [1919].

Делателю умной молитвы надо прежде всего отвергнуть всякую изнеженность и плотские наслаждения. Его пища и сон должны быть умеренными соразмерно с телесными силами и со здоровьем. Как первого, так и второго каждому иноку надо избегать и держаться золотой середины — не пресыщаться и не доводить своего организма до истощения. Одежда, келья и все, что окружает инока и зависит от него, должно быть скромным и простым: всякое излишество и роскошь могут породить в душе инока чувство тщеславия, а от этого сделается бесплодной его молитва.

Истинный делатель Иисусовой молитвы должен строго хранить свои чувства, особенно зрение и слух, чтобы чрез них не вторглись в его душу впечатления, которые надолго опустошат ее, лишат внутреннего мира. Уста и язык нужно приучать к молчанию, как говорит епископ Игнатий, «оковывать» их им, потому что празднословие, многословие, насмешки, пересуды и злоречие являются злейшими врагами молитвы» [1920]. По возможности нужно отказаться от посещения келлий братий и не принимать к себе никого в келью. Епископ Игнатий уподобляет келью истинного инока могиле или гробу, в котором он плачет о своем мертвеце — своей душе, истерзанной и убитой грехом. «Из могилы-келлии молитва восходит на небо; в той могиле, в которую скрывается тело по смерти, и в могиле адской, в которую низвергается душа грешника, уже нет места для молитвы» [1921], — пишет Владыка.

В обители нужно стараться вести себя странником: не связывать себя самочинно никакими попечениями, не заводить ни с кем близкого знакомства, отвергнуть от себя суетное любопытство и любознательность. Посещать неопустительно храм, а в случаях нужды и келлию своего духовника.

Истинный делатель Иисусовой молитвы должен в каждом своем действии подражать духу святых Апостолов, и {стр. 693} только тогда он сможет устроить свою внешнюю и внутреннюю жизнь в соответствии с тем великим деланием, которым занимается. Человек, сердце которого не очищено от страстей и пороков, не должен дерзать на высший подвиг умного делания. Владыка свидетельствует, что ему были известны некоторые благонамеренные люди, впадавшие в плотские грехи по причине образовавшейся порочной привычки, бывшие не в силах воздерживаться от падений и в то же время пытавшиеся упражняться в сердечной молитве. «Может ли быть что безрассуднее, невежественнее, дерзостнее этого начинания?» — восклицает мудрый Святитель.

Молитва покаяния является достоянием всех людей без исключения, и даже самые явные грешники могут и должны просить Бога о помиловании, но вход в сердце для молитвенного священнодействия возбранен для людей, обладаемых страстями, он предоставлен лишь людям, достигшим известной меры чистоты. Вход в сердце для совершения там священнодействия молитвы открывается только тогда, когда человек перестает совершать грех не только делами, но и получит от Бога силу противиться страстным помыслам.

Грех, не осуществляемый делом, еще очень долго живет в человеке: в помыслах и мечтаниях, продолжая осквернять сердечный храм. Пока в уме инока идет борьба с греховными воспоминаниями, он не имеет еще сердечной чистоты и не может приступать к сердечной молитве.

Созидается чистота долгим и упорным трудом. Страсти умаляются и ослабевают не вдруг, а после продолжительной и постоянной борьбы с ними. По мере искоренения страстей из сердца в него вселяется чистота, при которой лишь возможна сердечная молитва.

Второе необходимое внутреннее условие занятия умным деланием — внимание, заключение ума в слова молитвы. Следующее условие — совершать Иисусову молитву единственно для покаяния. Сознание своей греховности, необходимость Искупителя и желание получить помилование — вот чувства, которые должны наполнять всё существо инока, занимающегося умным деланием. Многие подвижники сердечное чувство покаяния иногда называют плачем. «Плач, — пишет епископ Игнатий, — есть та един{стр. 694}ственная жертва, которую Бог принимает от падшего человеческого духа, до обновления человеческого духа Святым Божиим Духом» [1922]. Преподобный Пимен Великий прекрасно выразил необходимость покаянного чувства для монаха, занимающегося умным деланием. На вопрос, как должен вести себя безмолвник, он отвечал: «Подобно человеку, который погряз в тину по выю (шею), который имеет бремя на вые и вопиет к Богу: помилуй меня». Что может быть плачевнее положения человека, который, имея тяжелый груз на шее, погрузился в топкую тину. Он реально ощущает, что каждую минуту топкая тина может поглотить его целиком, и он погибнет. Естественно, что такой человек будет взывать о помощи от всего своего существа. Какие могут прийти к нему тщеславные помыслы и желания? Одно стремление спастись от потопления будет выражаться в его вопле. Подобное же чувство должен иметь инок, занимаясь Иисусовой молитвой. Сознание, что грех подобно тине все глубже и глубже затягивает его, и желание получить помилование от Господа — вот основные чувства, которые, выливаясь в непрестанный плач, должны быть неотъемлемы от делателя умной молитвы.

Монах, соединяющий Иисусову молитву с чувством истинного покаяния, никогда не впадет во вражеское обольщение, никогда не уклонится в прелесть. Как может инок принять какое-либо ложное чувство утешения или отрады, когда он не ищет его, не стремится к нему, а просит у Господа лишь одного — помилования.

Епископ Игнатий пишет: «Да будет наша молитва проникнута чувством покаяния, да совокупится она с плачем — и прелесть никогда не воздействует в нас». В подтверждение этих слов Владыка приводит наставление преподобного Григория Синаита, который пишет: «Немалый труд — достигнуть точно истины и сделаться чистым от всего, сопротивного благодати, потому что обычно диаволу показывать, особенно пред новоначальными, свою прелесть в образе истины, давая лукавому вид духовного. По этой причине подвизающийся в безмолвии достичь чистой молитвы должен шествовать мысленным путем молитвы со многим трепетом и плачем, с испрошением наставления у искус{стр. 695}ных, всегда плакать о своих грехах, печалясь и боясь, как бы не подвергнуться муке или не отпасть от Бога, не отлучиться от Него в этом или в будущем веке. Если диавол увидит, что подвижник живет плачевно, то не пребывает при нем, не терпя смирения, происходящего от плача… Великое орудие — иметь при молитве и плач» [1923].

Одним из необходимых условий для занятий Иисусовой молитвой является простота. Возвышенное умное делание, как и все, принадлежащее к стране духов, а не плоти, необыкновенно просто. Только душа, стяжавшая простоту, может постигать силу Иисусовой молитвы, как было уже сказано ранее, и только простая душа может безбедно шествовать по пути умного делания. К великому сожалению, святая простота весьма редко встречается среди людей. Епископ Игнатий пишет: «…Мы сделались так сложны, что… простота и неприступна и непостижима для нас. Мы хотим быть умными, хотим оживлять свое я, не терпим самоотвержения, не хотим действовать верою. По этой причине нам нужен наставник, который бы вывел нас из нашей сложности, из нашего лукавства, из наших ухищрений, из нашего тщеславия и самомнения в широту и простоту веры» [1924].

На основании своих наблюдений Владыка свидетельствует, что нередко простец и младенческой душой постигает на поприще умного делания необыкновенного преуспеяния, а мудрец, из-за неимения святой простоты, сбивается с истинного пути и низвергается в пропасть прелести.

Иноки, живущие под руководством искусного старца, бывают более совершенными в монашеских добродетелях, чем те, что живут по своей воле. Подчинив полностью себя старцу, инок этим отсекает свою греховную волю, быстрее преуспевает в смирении и в делании евангельских заповедей. Для него не существует мучительных душевных недоумений, ибо они сразу же разрешаются старцем.

Молитвенный подвиг его постепенно восходит от силы в силу, направляемый мудрым словом старца. Каждому иноку, живущему под руководством старца или, тем более, не имеющему руководителя, но проходящему путь умного делания, необходимо непрестанно научаться в чтении Священного Писания и творений святых Отцов. {стр. 696} Делателю Иисусовой молитвы необходимо помнить проверенное жизнью мнение владыки Игнатия, который считал, что меры новоначальных времен написания святыми Отцами душеспасительных книг в настоящее время являются мерами весьма преуспевших и поэтому, читая Святоотеческие писания, нужно с большой осторожностью применять их к себе и к своей деятельности.

Пособия для занимающихся Иисусовой молитвой. Епископ Игнатий рекомендует делателю Иисусовой молитвы следующие пособия:

1. Четки или лестовка. Четки состоят обыкновенно из ста зерен, а лестовка из ста ступеней, так как правило, совершаемое с молитвою Иисусовою, обычно исчисляется сотнями молитв. Иноки первоначально обычно молятся по четкам, совершают по ним поклоны и произносят установленное количество Иисусовых молитв. Когда же при молитве внимание усилится, то прекращается возможность молиться по четкам и считать количество произнесенных молитв, так как молитва переходит в непрестанную.

2. Очень полезно обучаться Иисусовой молитве, соединяя ее с поклонами земными и поясными, полагая их неспешно, с чувством искреннего покаяния.

3. В церкви и вообще при упражнении Иисусовой молитвой полезно закрывать глаза.

4. Левую руку держать на груди, над левым сосцом для ощущения силы словесности, находящейся в груди.

5. Безмолвствующий может сидеть на низком стуле, потому что внимательная молитва требует спокойного положения, а также по образу слепого нищего, упоминаемого в Евангелии, который, сидя на пути, вопиял ко Господу: «Иисусе, Сыне Давидов, помилуй мя» (Мк. 10. 47). Этот низменный стул символизирует гноище, на котором был повержен Иов вне града. Низкий стул очень удобен для упражнения Иисусовой молитвой. Не отвергается заниматься ею и стоя, но так как почти все время истинного безмолвника посвящено молитве, то, чтобы не истощать стоянием силы, он может заниматься молитвою и сидя, и лежа.

7. Подвижник умного делания иногда имеет нужду обливаться холодной водой или прикладывать к местам прилива крови намоченное водою полотенце. Вода должна быть {стр. 697} комнатной температуры и не очень холодной, так как холодная вода усиливает разгорячение.

Предостережения владыки Игнатия иноку, делателю Иисусовой молитвы. Епископ Игнатий почти всю свою сознательную жизнь проходил подвиг умного делания и много трудностей пришлось преодолеть ему на этом пути, поэтому он так умудрен был и так необходим был бедствующим на пути умного делания. Долгие годы, проведенные Владыкой в монастырях, показали ему, что некоторые иноки начинают заниматься умным деланием, но редкие из них идут по правильному пути и достигают преуспеяния.

Обращая свой взор к современному монашеству и видя почти полное отсутствие опытных наставников умного делания, епископ Игнатий пишет: «Что же сказать о современном положении? Едва ли не то, что сказал преподобный Ефрем Сирский о положении тех, которые займутся исканием живого слова Божия во времена последние. Они будут проходить землю от востока к западу и от севера к югу, ища такого слова — и не найдут его» [1925].

Предостерегая современных ему иноков от неопытных руководителей, Преосвященный Игнатий приводит следующее сравнение. Он пишет, что взору заблудившихся в степях от утомления нередко представляются высокие дома и длинные улицы, заблудившийся ищет по тому направлению и тем самым вовлекается в неисходное заблуждение, так и ищущим живого слова Божия в нынешней нравственной пустыне во множестве представляются великолепные призраки слова Божия. Эти призраки воздвигнуты из душевного разума, из ложного знания по букве, они, льстиво представляясь духовным эдемом, преизобилующим пищей, светом, жизнью, отвлекают души от истинной пищи, от истинного света, от истинной жизни, вводят несчастные души в непроницаемый мрак, изнуряют голодом, отравляют ложью, убивают вечной смертию. Каждый делатель Иисусовой молитвы должен быть очень осторожен при выборе старца-руководителя и при принятии советов от старшей братии.

{стр. 698}

Епископ Игнатий, зная, что многие иноки, приступив к духовному подвигу с безрассудною ревностию и кровяным разгорячением, сразу же стремятся умом сойти в сердце, принимают действие крови за действие благодати и нередко впадают в расстройство неисправимое. Чтобы предупредить делателей молитвы от душевного повреждения, Владыка неоднократно предостерегает инока, что он не должен отыскивать сердечное место, о котором пишут многие учители молитвы. Истинному делателю Иисусовой молитвы соединение ума с сердцем даруется в свое время Божественной Благодатию. Преждевременное же искание сердечного места и желание благодатной сердечной молитвы есть намерение самое ошибочное, извращение порядка подвига, желание горделивое, приводящее к прелести.

Владыка Игнатий, предостерегая подвижника от стремления к сердечной молитве, начертывает пред ним единственно безбедный путь духовного делания. Он пишет: «Предлагаю отцам и братиям убогий совет, умоляя их не отвергнуть убогого совета моего: не понуждайте себя преждевременно к открытию в себе сердечного молитвенного действия. Нужна благоразумная осторожность, особенно в наше время, когда уже почти невозможно встретить удовлетворительного наставника для этих предметов, когда подвижник должен пробираться сам, ощупью, при руководстве писаниями святых Отцов, в сокровищницу знаний духовных, а также ощупью сам выбирать из них свойственное себе. При жительстве по евангельским заповедям занимайтесь внимательною Иисусовою молитвою по способу св. Иоанна Лествичника, соединяя молитву с плачем, имея началом и целью молитву покаяния. В свое время, известное Богу, откроется само собою действие сердечной молитвы» [1926].

В сочинениях некоторых святых Отцов изложены наставления о художественном введении ума в сердце при помощи естественного дыхания или «механизм», способ{стр. 699}ствующий достижению сердечной молитвы. Епископ Игнатий не отвергал действенности в некоторых случаях названного механизма и признавал, что для знающих дело в нем нет ничего затруднительного, однако современных ему делателей Иисусовой молитвы он со всею настоятельностью предупреждает от употребления каких бы то ни было вещественных механизмов. При опытном руководстве употребление вещественных пособий менее опасно, но при руководстве учением святых Отцов по книгам вещественный механизм может привести делателя Иисусовой молитвы в прелесть и другие виды душевного и телесного расстройства, часто не поддающегося врачеванию. Епископ Игнатий пишет: «Советую возлюбленным братиям не доискиваться открытия в себе этого механизма, если он не откроется сам собою. Многие, захотевшие узнать его опытом, повредили свои легкие и ничего не достигли» [1927].

Епископ Игнатий свидетельствует, что из тех, кто употреблял вещественные вспомогательные средства, преуспеяния достигли весьма немногие, большинство же расстроилось и повредилось [1928].

Инокам и инокиням, руководствовавшимся в духовной жизни советами епископа Игнатия, Владыка нередко прямо запрещал употребление вещественных вспомогательных средств. В письме к одной инокине он пишет: «Вы, конечно, помните, что я Вам завещал внимать умом языку, тихо произносящему молитву, отнюдь не позволяя себе самочинно вдаваться в художество, описанное в Добротолюбии» [1929]. В следующем письме к ней же епископ Игнатий пишет: «Что дыхание удерживается вводить по художеству, изложенному в Добротолюбии, — хорошо делаете. Это художество превосходно сокращено преподобным Нилом Сорским в следующие слова: «Не дыши борзо, ибо сие способствует к собранию ума». Этим и довольствуйтесь, т. е. дышите тихо при молитве… И паки, — пишет он в том же письме, — от художества о ноздревом дыхании уклонитесь! Когда, Богу изволяющу, придет время, то скажу. Этим художеством, в свое время полезным, некоторые неисцельно себя повредили» [1930].

{стр. 700}

Долгий опыт старческого руководства показал епископу Игнатию, что от неправильного, чрезмерного употребления вещественных способов с делателем Иисусовой молитвы могут иногда случаться весьма прискорбные случаи, о которых он счел нужным поведать инокам для предостережения их и предотвращения этих случаев. Преосвященный Владыка пишет, что всякое вообще умственное занятие имеет свойство производить жар в теле. Этот жар непременно должны ощущать в себе те, кто будет сильно понуждать себя к соединению ума с сердцем или помощи вещественных пособий, забывая, что они имеют второстепенное значение, и не давая должного значения духовным пособиям. Вещественные усилия, употребляемые при молитве, порождают в сердце теплоту. Кровяная теплота, образовавшаяся в сердце, имеет свойство переходить по разным местам груди и очень легко может упасть на нижнюю часть чрева, произведя там сильное разжжение.

Епископ Игнатий пишет, что он из опыта знает, что подвижник, пришедший в такое плачевное состояние, впадает в смущение, уныние и даже отчаяние. Многие, находясь в столь бедственном состоянии, обратились за помощью к старцам, имевшим громкое имя, но опытно не знакомым с умным деланием. Старцы, услыхав, что при занятии умной молитвой произошло сильное разжжение, признали в этом страшную прелесть и строго-настрого запретили упражнение Иисусовой молитвой. Приписав ошибочно плачевные последствия, происшедшие от неправильного употребления вещественных пособий, Иисусовой молитве, подобные старцы предупреждали и многих других, что умное делание приводит к плачевным последствиям. К сожалению, многие поверили ошибочному мнению старцев из-за уважения к их громкому имени.

Однако возникшее бедствие можно легко устранить, не прекращая заниматься Иисусовой молитвой. Нужно в течение двух-трех дней прикладывать к воспаленным частям полотно, намоченное комнатною водою, а чтобы уменьшить кровяную теплоту, прекратить употреблять вещественное пособие — прекратить принуждать ум с усилием войти в сердце и не утруждать сердца, производя в нем жар чрезмерным удерживанием дыхания и напряжением сердца. {стр. 701} При правильной Иисусовой молитве не должно быть никакого неестественного напряжения. Нужно дышать тихо и ум приводить в соединение с сердцем также очень тихо. При этом нужно стараться, чтобы молитва действовала в верхней части сердца, где, по учению отцов, пребывает словесная сила души и где должно развиваться священнодействие молитвы. Возникновение плотской теплоты и производимого ею разжжения может быть сравнительно быстро устранено правильным подвигом, но большая опасность происходит в том случае, если неопытный подвижник, ощутив кровяную теплоту, примет ее за действие благодати и будет услаждаться ею, в этом начало пагубного самообольщения. Принявший кровяную теплоту за духовную непременно возомнит о себе «нечто», будет сочинять себе наслаждения, омрачать и опутывать себя самомнением. Всеми силами он будет усиливать напряжение при помощи вещественных пособий, разжигая все сильнее плотскую теплоту… Конец такого неправильного подвига — крайнее самообольщение и прелесть.

При правильном духовном подвиге, когда Божественная благодать осенит подвижника и ум начнет сам собою соединяться в молитве с сердцем, тогда вещественная теплота совершенно исчезает. Молитвенный подвиг становится легким и совершенно свободным, в сердце же явится тонкая, невещественная духовная теплота, не производящая никакого разжжения. Она будет прохлаждать, просвещать, орошать, действовать как целительное духовное помазание и возбуждать неизреченную любовь к Богу и к людям.

Велико таинство Иисусовой молитвы, но в силу извращенности человеческой природы многие трудности могут встретиться на пути умного делания. Зная это, каждый инок, занимающийся умным деланием, должен помнить основные предостережения епископа Игнатия: не вверять себя неопытному руководителю, не искать преждевременно при молитве «сердечного места», не употреблять вещественных механизмов и никогда не оставлять молитвы.

Плоды Иисусовой молитвы. При анализе творений и писем епископа Игнатия становится очевидным, что сам Владыка, несомненно, был причастником не только «первоначальных» даров Иисусовой молитвы, но и высших да{стр. 702}ров, последующих за первоначальными. Однако по своему истинному смирению он пишет о них очень мало и при этом всегда словами Священного Писания или приводит цитаты из творений святых Отцов об этих дарованиях.

Первоначальные плоды Иисусовой молитвы появляются уже в процессе обучения умному деланию: они рождаются молитвой и в то же время питают сами и укрепляют молитвенное делание. Прежде всего, как уже говорилось, при всякой правильной молитве, особенно же при молитве Иисусовой, рождается внимание, от внимания появляется умиление, которое и в свою очередь усугубляет внимание. Внимание и умиление способствуют углублению молитвы, и, постепенно оживляя сердце, доставляют молитве чистоту, устраняя рассеянность и мечтательность. Как истинная молитва, так внимание и умиление являются дарами Божиими, человек же своими трудами только доказывает свое желание получить их.

Следующий плод правильной молитвы — расширяющееся зрение согрешений, зрение своих грехов, что усиливает умиление и обращается в плач. Затем приходит ощущение присутствия Божия и живое воспоминание о смерти, страх Суда и вечного осуждения. Эти плоды молитвы сопровождаются плачем и со временем осеняются тонким, святым духовным ощущением страха Божия. Страх Божий есть действие Святого Духа, это действие (ощущение) совершенно новое, непонятное плотскому человеку, его невозможно даже уподобить никакому душевному ощущению. От страха Божия в делателе Иисусовой молитвы начинают умаляться, «истаявать» страсти, а ум и сердце привлекаются к непрерывной молитве. После дальнейшего преуспеяния в молитве приходит в душу делателя ощущение тишины, смирения, любви к Богу и ближним и терпение скорбей. Любовь к Богу и ближним появляется постепенно от страха Божия, она вполне духовна и бесконечно отличается от любви, порожденной падшим человеческим естеством. Она не различает добрых и злых, неизъяснимо свята, тонка и смиренна. Терпение скорбей, порождаемое Иисусовой молитвой, бывает всесовершенным. Стяжавший его смотрит на свои скорби как на попущение и врачевание Божие.

Подвижник, достигший этих даров, влечется к исполнению заповедей с легкостью и радостью, в то время как при {стр. 703} начале подвига он исполнял заповеди с величайшим трудом, принуждая свое падшее естество. В «Слове о молитве умной, сердечной и душевной» Владыка пишет, что когда ум и сердце делателя Иисусовой молитвы соединятся воедино и он соделается храмом Духа Святого, тогда в душе его воссияет непостижимый мир Христов, а за миром следует весь лик дарований Христовых и плодов Святого Духа, перечисляя которые, епископ Игнатий употребляет слова апостола Павла: «Любы, радость, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание» (Гал. 5. 22, 23) [1931].

Каждый инок, вступивший на поприще умного делания, должен знать, что многие и дивные плоды приносит Иисусова молитва. Она человека плотского перерождает в духовного, делает человеческую душу храмом, в котором может обитать Сам Бог. Но бывают причастниками плодов умного делания лишь те, кто искренне сознает, что он не достоин по своей греховности к принятию высших даров, и в покаянии и глубоком смирении постоянно пребывает в умном делании.

Заключение

Изучая жизнь и творения приснопамятного епископа Игнатия Брянчанинова, невольно склоняешься перед величием его духовного образа. В нем мы видим редкое сочетание многих естественных дарований и приобретенных целожизненным подвигом христианских добродетелей. Был святитель Игнатий причастником и благодатных даров. От природы он имел светлый ум, любвеобильное сердце и поэтический талант. Эти дарования Владыка не принес в жертву суете и тлению, а посвятил Богу и ближним. Он от юности отдал себя с редким самоотречением на служение Господу и Его Святой Церкви.

Всецело руководствуясь в своей подвижнической жизни нравственным преданием Православной Церкви, святитель-аскет опытно постиг подвиг покаяния, преуспел в умном делании, стяжал любовь к ближним и Богу и приобрел редкую рассудительность и многие другие добродетели. Его же непоколебимая детская вера достойна благоговейного {стр. 704} удивления. Способность владыки Игнатия видеть состояние человеческих душ и руководить их ко спасению, а также его проникновение в будущую судьбу Церкви являются дивными благодатными дарами.

Все перечисленные и многие другие дарования почившего Владыки привлекали к нему людей, имевших жажду духовной жизни. Лучшие современники видели в нем истинного светильника христианства и всей душой стремились прилепиться к нему. Многие ревностные иноки, религиозная интеллигенция и простой глубоко религиозный народ составляли большую духовную семью богомудрого Архипастыря.

Духовный авторитет и влияние Владыки среди своих пасомых были велики. Современники высоко ценили разнообразные выдающиеся дарования епископа Игнатия. Несмотря на многие выдающиеся способности, Преосвященный смиренно признавал, что «не всем быть листьями, цветами, плодами на древе государственном, надо же кому-нибудь, подобно корням, доставлять ему жизнь и силу занятиями неизвестными, тихими, существенно полезными, существенно необходимыми» [1932].

Одним из таких существенно необходимых занятий Святитель признавал служение словом — утверждение ближних в вере и христианской нравственности. Поистине епископ Игнатий всю свою жизнь и был тем живительным корнем, который возбуждал духовную жизнь множества людей, которые затем зеленели, цвели и плодоносили на древе Российской Церкви. По собственному признанию Владыки, служение живым словом было его основным занятием, которому он отдавал все свои силы. Подвиг служения ближним словом назидания было для него источником радости и утешения на поприще его многоскорбной жизни.

Служение епископа Игнатия словом назидания не прекратилось с его кончиной. Учение Владыки о духовной жизни христианина, изложенное им в его творении, служит спасению христиан всех последующих поколений. Еще при жизни владыки Игнатия его творения разошлись по многим обителям русской земли и получили высокую оценку. Саровская пустынь приняла «Аскетические опыты» «с {стр. 705} особенной любовию». В Киево-Печерской Лавре, Оптиной Пустыни, Усть-Медвецкой обители [1933], в Николо-Бабаевском монастыре, в обителях С.-Петербургской, Московской, Кавказской, Ставропольской и других епархий творения Владыки были признаны душеспасительными книгами, отражающими аскетическое предание православного подвижничества, применительно к духовным требованиям иночества того времени. Даже на далеком Афоне творения епископа Игнатия получили известность и вызвали благоговейное почитание их автора.

Лучшие иерархи прошлого века сразу же увидели в сочинениях Преосвященного Игнатия всестороннее руководство к духовной жизни.

Прекрасно раскрывает значение творений епископа Игнатия для христиан того времени архимандрит Игнатий (Малышев), ученик и первый келейник святителя Игнатия. Сравнивая свое время с временами пророка Илии, архимандрит Игнатий (Малышев) пишет: «Тогда томилось человечество, томится и теперь, не гладом пищи, но гладом слышания слова Божия. Вы отверзли небо, потекли воды, и жаждущие люди напоились. Вы дали пищу, которая алчущих питает. Так я разумею о Ваших творениях… Ваша книга — книга жизни! И учение воды живой, напояющей души человеческие. Это учение в наше скудное время необходимо, как вода во время пророка» [1934].

И не только монашествующие, но и лучшие представители белого духовенства и миряне из многих городов (Петербурга, Москвы, Ярославля, Вологды, Арзамаса, Ставрополя, Брянска и др.) выразили старцу-святителю, находившемуся на одре болезни, искреннюю благодарность за то духовное богатство, которое заключил он в своих творениях.

После смерти епископа Игнатия интерес к его личности и творениям среди иноков и боголюбивых мирян непрестанно возрастал. Появление в свет изданий полного собрания сочинения Владыки и неоднократное издание отдельных его творений наглядно свидетельствуют о том, что произведения архипастыря-подвижника отвечают духовным запросам христиан и имеют большой спрос.

{стр. 706}

Многотысячные издания творений владыки Игнатия быстро расходились по обителям и частным лицам по лицу всей Русской земли. Только одному Господу Богу ведомо количество лиц, читавших их и получивших от них правильное направление в духовной жизни.

Можно с уверенностью сказать, что в полной мере сбылось замечательное предчувствие ученика епископа Игнатия, впоследствии архиепископа Ярославского Леонида, высказанное им в год смерти Владыки. «Я уповаю, — говорил он, — что православные русские люди мало-помалу усвоят себе покойного Святителя, в его жизни и писаниях они постараются найти и найдут, что может быть общедушеспасительно» [1935].

Епископ Игнатий явился славным предтечей самобытных русских писателей-аскетов, богословов: епископа Феофана Затворника, иеросхимонаха Амвросия и других Оптинских старцев. Позднейшие русские христианские писатели в вопросах духовной жизни нередко ссылаются на произведения епископа Игнатия как на непререкаемый авторитет. Многие известные архипастыри и пастыри конца XIX и начала XX веков руководствовались в своей пастырской душепопечительной деятельности сочинениями Преосвященного Игнатия.

В 1915 году архиепископ Тверской и Кашинский Серафим (Чичагов), заботясь о возрождении приходской жизни своей епархии, рекомендовал пастырям чтение творений епископа Игнатия. Известные Оптинские старцы Варсонофий, Нектарий, Никон и старец Елиазаровской обители схиархимандрит Гавриил, относились с большим уважением к личности и писаниям Владыки. И поныне многие миряне находят в творениях епископа Игнатия источник живой воды, утоляющий духовную жажду. Для монашествующих епископ Игнатий в полном смысле слова «Учитель иноков». Его «Приношение современному монашеству» должно быть настольной книгой для каждого инока, желающего идти путем правильного телесного и духовного подвига.

Пастырь-проповедник, руководствуясь учением Преосвященного о духовной жизни христианина, будет вести своих {стр. 707} пасомых по пути спасения, и в его сочинениях сможет почерпать неиссякаемый материал для своих проповедей. Ученый-богослов в творениях Владыки найдет кристаллически чистое православное учение по многим актуальным богословским вопросам. Архипастырь в облагодатствованном церковно-общественном служении епископа Игнатия может найти пример самоотверженного служения Церкви.

Образ архипастыря-подвижника и поныне живет в сердцах лучших христиан, а его учение о духовной жизни служит им руководством на пути к вечному небесному отечеству.