XIV ПОЛЯКИ В БРАЗИЛИИ

После завтрака друзья отправились в лес. В кустах среди лиан, опутавших кроны деревьев, вилась узкая тропинка. Джунгли пробуждались от ночного сна. Вокруг раздавался подозрительный шум, шорох, писк и крики. Кое-где, сквозь густую листву деревьев пробивались лучи взошедшего солнца, немного рассеивая полумрак. Красочные цветы раскрывали яркие чашечки, в воздухе чувствовался их дурманящий аромат.

Вырубленная серингеро тропинка, вела прямо от одного дерева гевеи к другому. Деревья эти несколько похожи на среднеевропейский ясень. Высокий и стройный ствол гевеи покрывает шелковисто гладкая кора светло-серого цвета. Высокие с редкой листвой кроны пропускают много света. Томек и Новицкий легко различали каучуконосные деревья, потому что широкие надрезы на коре и прикрепленные к стволам тыквы разрешали всякие сомнения.

— Посмотри-ка, браток, как джунгли защищают себя от проникновения человека, — сказал капитан Новицкий. — Тропинка уже стала зарастать, хотя видно, что и сегодня серингеро не жалел мачете!

— Осторожно, Тадек, под гниющими листьями могут гнездиться сколопендры[100], укус которых бывает очень опасен даже для человека.

— Ты хочешь, чтобы я обращал внимание на сколопендр, а меня обсели красные муравьи, — пробурчал Новицкий. — Ах, черти, обжигают, как кипятком!

— Ты зазевался на каучуковое дерево, а здесь надо держать ухо востро и смотреть в оба! Подожди, я помогу тебе согнать муравьев. Их укусы тоже могут вызвать у человека высокую температуру.

— Вернувшись в лагерь, выпью рома, и ничего мне не будет — ответил Новицкий. — Ах, сколько здесь пиявок в этих болотах! Удивительно, как эти индейцы могут здесь лазить босиком?

— Они испокон веков живут в джунглях, — ответил Томек. — А ты разве не видел множество ран на коже у некоторых индейцев? Это их так разделали паразитические насекомые.

— Надо признать, что они довольно ловко избавляются от паразитических клещей, выдавливая их с помощью бамбуковой палочки. Делают они это совершенно так же, как папуасы Новой Гвинее.

— Папуасы тоже в огромном большинстве живут в джунглях.

— А пусть себе живут на здоровье, если им это нравится, — ответил капитан Новицкий.

— Привычка — вторая натура, ко всему можно привыкнуть — сказал Томек. — Ведь в Бразилии поселились и поляки! Наши Крестьяне селятся здесь целыми семьями.

— Чего наши крестьяне лезут в эту Бразилию? Жизнь здесь тяжелая, кругом одна нищета! Если бы им в Польше рассказали до отъезда всю правду о здешней жизни, вряд ли кто-нибудь согласился сюда ехать.

— У нас дома почти вся земля принадлежит помещикам, а здесь ее хоть отбавляй, — ответил Томек.

— Давай присядем на это сваленное дерево и побеседуем, — предложил Новицкий. — Садись смело, ядовитых насекомых здесь не видно!

Моряк достал трубку, набил ее табаком и закурил. Выпустил струю дыма, пытаясь разогнать муравьев, ползавших по древесному стволу, и сказал:

— Интересно, кто первый из поляков приехал в Бразилию? Ты что-нибудь знаешь об этом?

— Почему нет? Знаю. Первый поляк, получивший известность в Бразилии — это Кшиштоф Арцишевский[101], адмирал нидерландского флота.

— Как видно, давно это было, потому что я ничего не слышал о нем. Кто такой этот Арцишевский?

— Изгнанный из Польши, Арцишевский поселился в Голландии, где учился военно-инженерному и артиллерийскому делу. В 1629 году в звании капитана пехоты принял участие в экспедиции в Бразилию, потому что голландцы вознамерились захватить эту испанскую колонию в Южной Америке.

Голландский флот осадил с моря город Олинду, столицу капитании[102] Пернамбуку и укрепленный форт Ресифи, на южном берегу залива. Артиллерийский огонь с кораблей, качавшихся на волнах не давал результатов, и голландцы не могли взять эти города. Арцишевский во время военного совета предложил повести штурм со стороны суши, откуда испанцы не ожидают атаки. По совету Арцишевского голландцы высадили на сушу втайне от испанцев отряд из трех тысяч человек и оба города были взяты приступом.

После возвращения в Голландию, Арцишевский получил звание полковника и снова был направлен в Бразилию. Вместе со своим другом, Зигмунтом Шкопом из Силезии, руководил военными действиями против испанцев. Взял приступом форт Аррайаль, потом разбил войска испанского командующего, принца Лерме. В конце концов, Арцишевский был назначен генералом артиллерии и адмиралом морских сил Бразилии.

— Ну, раз он стал в голландской колонии таким важным лицом, то наверное разбогател, — вмешался Новицкий.

— Ошибаешься, Тадек, Арцишевский не был конкистадором и воевал не для личного обогащения. Он вернулся в Польшу, где в качестве генерала коронной артиллерии принимал участие в битве с войсками Хмельницкого под Пилавцами, а потом руководил защитой Львова.

— Военные всегда умеют стать на ноги, потому что хороший солдат везде нужен, — заметил Новицкий. — Мне больше всего жаль наших бедняков, которые едут в Бразилию за куском хлеба. Недавно я читал книгу Марии Конопницкой «Пан Бальцер в Бразилии», и кое-что знаю на эту тему. Прямо плакать хочется, как читаешь о бедствиях наших поселенцев в Бразилии. Видать такая уж судьба у поляков: либо терпи преследования от чужеземных угнетателей, либо уезжай из родного края.

— А что же нам делать? — взволнованно спросил Томек, который сам, как и его отец и друзья, вынужден был уехать из родной страны из-за преследований со стороны царских чиновников. — Однако не все поляки, приехав в Бразилию, встретились там с трудностями. Польские политические эмигранты, появившиеся здесь после восстания 1830 года, революции 1848 года и восстания 1863 года были, как правило, людьми образованными, которых очень не хватало в Бразилии. Например, потомки Тромковских служили в бразильской армии на очень высоких постах, инженеры Римкевич и Бродовский строили железную дорогу, соединившую Сан-Паулу с портом Сантус и подъемную пристань в порту Манаус. Инженер Бабинский составил первую геологическую карту Бразилии. Другие поселенцы, например, Дурский, заботились о сохранении национального самосознания среди польского населения Бразилии[103].

А вот нашей так называемой экономической эмиграции пришлось худо. Это были, главным образом, безземельные крестьяне, которые уезжали в Бразилию целыми семьями. В огромном большинстве это люди лишенные какого-либо образования, не знающие языков, не имеющие никакого понятия о географии и условиях в Бразилии. Прослышав, что в Америке дают землю даром, они распродавали свое скромное имущество и отправлялись за море. Многим из них пришлось пережить множество разочарований и даже трагедий.

— Продолжай, Томек. Скорбная это история, но поучительная, — сказал Новицкий, когда Томек на минуту замолчал.

— Много шума наделала в свое время история нескольких крестьянских семейств из Верхней Силезии, которые поселились рядом с немецкими колонистами в городе Бруски в штате Санта-Катарина. Это горный район с неурожайными землями. Немецкие колонисты считали поляков из Силезии немцами и стали преследовать тех из них, кто хотел сохранить свой язык и обычаи. Беспомощные польские крестьяне обратились к землемеру Вось-Сапорскому[104] и ксендзу Антонию Зелинскому, настоятелю прихода в Гаспар, которые сами были в прошлом жителями Силезии и были единственными грамотными людьми среди польского населения города Бруски.

Вось-Сапорский и ксендз Зелинский решили создать ряд польских поселений в Паране, где в районе Куритибы, в 1853 году была основана первая польская колония. Они начали долгие и упорные хлопоты, пытаясь получить от бразильских властей согласие на переселение поляков из штата Санта-Катарина в Парану, где климат лучше.

Немецкое управление в Бруски скоро узнало о намерении поляков; опасаясь, что их колония опустеет, немцы стали мешать и противодействовать. Дело дошло даже до применения оружия. Ожесточенные несправедливостью польские крестьяне, по совету Вось-Сапорского и под его руководством решили тайно бежать из Бруски. Они построили плоты и отплыли ночью по реке, а потом пешком через горы и девственный лес дошли до Итажаи, где их должен был ждать корабль из Параны. Обманутые немцы бросились в погоню, и в Итажаи пытались помешать отъезду польских поселенцев. Но власти штата Параны прекратили самоуправство немцев и взяли поляков под свою защиту.

Таким образом, тридцать две польские семьи из Верхней Силезии очутились в Паране и основали близ Куритибы поселение, названное Вось-Сапорским — Пиларсиньо.

— Что за странное название? Я на его месте придумал бы польское, — возмутился капитан Новицкий.

— Пиларсиньо означает «паломничество, блуждание»[105]. Давая это название, Вось-Сапорский хотел увековечить трудный поход поляков из Санта-Катарина в Куритибу, — пояснил Томек.

— Ну, если так, то он поступил правильно. Ты, пожалуй, еще не кончил. Продолжай, браток.

— В конце прошлого века польская эмиграция в Бразилию усилилась[106]. И тогда тоже бывали трагические события. После приезда в Бразилию эмигрантов временно размещали в общих бараках, где они ждали нарезки им участков земли для обработки и поселения. В перенаселенных бараках царили антисанитарные условия. Поэтому в 1890 году в бараках, занятых польскими эмигрантами возникла эпидемия тропической лихорадки. Доведенные до отчаяния поляки, во что бы то ни стало стремились уйти из оараков в районы с более благоприятным климатом. Они хватались за эту идею, как утопающий хватается за соломинку. Около шести тысяч польских крестьян, с женщинами и детьми направились пешком на юг. Это был настоящий поход смерти. Эмигранты бросали по дороге тяжелые предметы из своего имущества, ценные вещи меняли на продовольствие, и, в конце концов, умирая с голоду, отдавали за продукты собственных детей…

— Перестань, это ужасно! Несчастные люди стремились к лучшей жизни, а нашли страдания и смерть. Они вероятно потом жалели, что уехали на чужбину. В родном доме кусок сухой корки приятнее, чем изысканные яства у чужих. Как только Польша получит самостоятельность я немедля возвращусь в Варшаву.

— Мы все тогда вернемся, Тадек. Папа тоже тоскует по родной земле. Мы построим в Варшаве и в других городах зоологические сады, и будем привозить туда разных животных.

— Великолепная идея! — подхватил Новицкий, но вскоре снова вернулся к интересовавшей его теме: — А ты не слышал, как наши эмигранты относились к здешним индейцам?

— Мечтая получить земельный надел, польские крестьяне в большинстве совсем не знали, что в Бразилии живут законные владетели этой земли — индейцы. По-видимому, польские эмигранты вообще не представляли себе, что на земном шаре до сих пор существуют первобытные племена, занимающиеся охотой. Первые наши эмигранты, которые поселились в Паране близ Куритибы не встретились с индейцами, вытесненными оттуда еще до прибытия поляков. Поселенцы, очутившиеся в северо-западных районах страны тоже встретили только остатки индейцев из племени короадов, которые нападали на поляков редко.

В значительно худшем положении очутились колонисты, поселившиеся по берегам рек Игуасу и Негру, на границе штатов Парана и Санта-Катарина. К югу от этих рек обитали ботокуды, одно из наиболее воинственных охотничьих племен восточной части Бразилии. Ботокуды не хотели принимать цивилизацию белых и предпочитали смерть потере свободы и независимости. Ботокуды вели примитивный образ жизни; они не знали гончарного дела, не умели выделывать ткани. Рыбу стреляли из луков, мясо жарили на огне или на раскаленных камнях, среди них процветал каннибализм. Ботокуды не носили одежды, кроме украшений в ушах и губах. Тела мертвых закапывали в шалашах и при этом крепко утаптывали землю, чтобы покойник, случайно, не встал и не напал: на живых людей. Междуплеменные споры ботокуды решали весьма оригинально. Между собой не воевали, а все недоразумения разрешали поединком между вождями спорящих племен.

— Это мне очень нравится, — одобрительно вмешался Новицкий. — Во всех войнах всегда страдают невинные люди. Жаль, что такого обычая нет в Европе.

— Тогда я бы обязательно выдвинул тебя кандидатом на пост верховного вождя поляков, — смеясь, воскликнул Томек.

— Это было бы умное решение, браток, потому что я вызвал бы на дуэль сразу российского царя, германского и австрийского императоров и, как пить дать, браток, свернул бы им шеи.

— Зная твою необыкновенную силу, могу этому поверить.

— Однако довольно шуток! Продолжай рассказ о ботокудах и наших поселенцах.

— Надо сказать, что первыми встретились с ботокудами в штате Санта-Катарина немецкие колонисты, которые повели с ними безжалостную, кровавую войну. Оттеснить ботокудов в глубину страны немцам удалось только после нескольких десятков лет кровавой резни.

Польские поселенцы вошли в конфликт с ботокудами, или как их называют иначе — борунами, в конце прошлого века. Конфликт начался в поселениях к югу от реки Негру, где расположена «священная» гора ботокудов Таиу. Поначалу индейцы не трогали поляков. Они ведь на собственном опыте убедились, что белые люди отличаются жестокостью, и предпочитали держаться от них подальше. Однако, когда поселенцы стали вырубать леса на склонах священной горы, ботокуды почувствовали себя в опасности. Они не сразу напали на поляков, потому что не в их обычае было нападать без предупреждения. Они сначала пытались напугать поселенцев, бросая по ночам камни в двери и стуча палками в стены домов. Только после того, как эти меры не принесли результатов, ботокуды организовали кровавое нападение и расправу.

Польские поселенцы оказались безоружными и бессильными перед лицом жестокого врага. Пали первые жертвы. Несколько семейств вынуждены были бежать в безопасные районы страны. Но на их место приходили другие, вооружались и продолжали вырубать лес. В конце концов, они изучили военную тактику ботокудов и сами начали с ними войну, похожую на партизанскую, которая, говорят, продолжается там до сих пор.

Это, пожалуй, единственная в истории польско-индейская война[107].

— Ах, чтоб их кит проглотил! Мне даже трудно пожелать победы нашим поселенцам, — после некоторого раздумья сказал Новицкий. — Ведь эти несчастные ботокуды с оружием в руках защищают правое дело!

— Такова печальная правда. Победа наших колонистов не будет нас радовать, — ответил Томек. — Но надо принять во внимание и то, что нашим эмигрантам некуда было деваться из Параны. Отсутствие капиталов и образования не позволяло им находить другое занятие, кроме земледелия. Только лишь работа на земле могла обеспечить им горький кусок хлеба. Я уверен, что они не чувствуют ненависти к несчастным индейцам, с которыми столкнула их одинаково жестокая судьба.

— Ботокуды будут защищать свою священную гору до последнего издыхания. Мне жаль этих бедняг.

— Я тоже их жалею, Тадек, но, к сожалению, мы ничем им не можем помочь. Вокруг могил храбрых ботокудов возникнут плодородные поля, а потом в памяти людей останется только легенда о несчастливом и героическом племени.

Друзья печально умолкли. Они жалели индейцев, приговоренных к уничтожению и одновременно были опечалены судьбой польских крестьян, которых нищета изгнала из родной земли. После длительного молчания капитан Новицкий достал из кармана носовой платок и вытер пот, обильно струившийся у него по лицу и лбу. Новицкий взглянул на голубое небо, просвечивающее сквозь ветви деревьев и сказал:

— Солнце начинает жарить вовсю, через несколько часов надо отправляться в путь к индейцам сюбео. Пора возвращаться в лагерь.

В задумчивости друзья шли по лесу. Вдруг Томек остановился и знаком задержал друга. Как только Новицкий взглянул по направлению показанному Томеком, ухватился за рукоятки револьверов, торчащих в кобурах у его пояса.

— Не стреляй! — шепнул Томек.

Среди чащи, окруженной трясиной по левой стороне тропинки виднелось красновато-желтое тело животного с черными полосами и такими же пятнами по бокам. Это был огромный ягуар[108], почти двухметровой длины. Проснувшись внезапно от утренней дремоты, ягуар высунул морду из листвы и желтоватыми глазами всматривался в неожиданно появившихся нарушителей спокойствия. Длинный, полосатый и мощный, как пружина, хвост животного тревожно бил по листьям близкого кустарника. Ягуар чуть приподнялся на передние лапы.

Новицкий наклонился вперед, и молниеносным движением выхватил оба револьвера из-за пояса, но Томек еще раз тихо предупредил его:

— Не стреляй!

Томек сразу же выдвинулся вперед, мешая тем самым Новицкому целиться.

— Ты с ума сошел? — прошипел капитан.

Но Томек, не обращая внимания на слова Новицкого впился взглядом в горящие глаза ягуара. Огромная кошка разинула пасть. Блеснули острые белые клыки, и тишину джунглей нарушил стонущий, глухой рокот.

Томек медленно сделал еще один шаг по направлению к животному. Почувствовал острый запах дикого хищника. Не отрывая взгляда от глаз животного, Томек остановился в нескольких шагах от него.

Хищник зажмурил глаза и лениво зевнул. Его рокочущий рев звучал уже мягче. Ягуар потряс головой, словно отгоняя надоедливое насекомое. Потом долго-долго — Новицкому показалось, что целую вечность — Томек и ягуар стояли неподвижно, глядя друг другу в глаза, пока, наконец, притаившееся в кустах животное стало пятиться назад в чащу. Томек внезапно сделал хлопок руками. Словно проснувшись, ягуар повернулся, сделал прыжок и скрылся в лесу.

Томек повернулся к другу. С его лица медленно сходило выражение сосредоточенного напряжения. Улыбнувшись остолбеневшему моряку, Томек сказал:

— Удалось, нет?

— Видно, тебя бешеная акула покусала! — вспылил Новицкий.

— Чего ты злишься? — спросил Томек. — Я не такой уж легкомысленный человек, как тебе кажется. Я же знал, что ты стоишь у меня за спиной с оружием в руках. Я мог в любой момент отскочить и открыть тебе цель. Я знал, что ты не промахнешься.

— Но зачем было так рисковать? Ты уже второй раз при мне показываешь фокус с гипнозом животных.

— Ах, ты еще помнишь этот случай с гепардом рани Алвара в Индии? — удивленно спросил Томек[109].

— Вот те на! — возмутился Новицкий. — У меня тогда мурашки бегали по спине, хотя гепард был ручной.

— Не злись, пожалуйста, я в самом деле хотел узнать как поведет себя дикий хищник в таком положении.

— Ты что, намерен стать гипнотизером животных? — пожал плечами Новицкий.

Томек расхохотался, потом ответил:

— В будущем я намерен попытать счастья в качестве дрессировщика диких животных. Поэтому охотно произвожу нужные опыты.

— Во всяком случае больше не делай таких фокусов в моем присутствии, потому что я не посмотрю что ты уже женат, а задам взбучку, которую будешь помнить до конца жизни!

— Обещаю исправиться, но уверяю тебя опасность была не так уж велика, как кажется. Ленивые движения ягуара свидетельствовали о том, что он сыт. Смуга не раз говорил, что ягуар, в противоположность пуме[110], не нападает на человека. При случайной встрече либо убегает, либо спокойно смотрит на него. Он становится грозным, если его чем-либо раздразнить.

— А мне говорили, что если такой дикий кот раз попробует человеческого мяса, то потом охотно нападает на человека.

— Это правда, потому что безоружные или плохо вооруженные туземцы — легкая добыча для ягуара, — признал Томек. — Мы же слышали о тиграх в Индии и львах в Африке, которые охотятся на людей.

— Вот потому-то я и разозлился на тебя. Этот ягуар тоже мог быть людоедом.

— На людей нападают, как правило, старые звери, у которых уже не хватает сил для охоты на мелких, но ловких и быстрых животных. А этот ягуар был еще молод.

— И все же лучше было его убить. Он, видно, здесь где-то живет и может напасть на какого-либо сборщика каучука.

— Ягуары встречаются в Амазонии повсеместно, потому что они живут по берегам рек, гнездятся на опушках болотистых лесов и на окраинах трясин. В большинстве случаев они не живут постоянно на одном месте. Днем спят там, где их застанет восход солнца. В это время они после ночного пира, как правило, становятся тяжелыми на подъем, тогда как ночью ходят быстро и ловко.

Беседуя так, друзья вернулись в лагерь. Рядом с багажом стоял Никсон, который завидя их, воскликнул:

— Обед на столе! Уилсон уже готов в дорогу, вы можете тронуться в путь сразу после обеда.

— Мы готовы тоже, — ответил Томек.

— И верно, багаж у нас невелик, и сборы недолги, — добавил Новицкий.

— Уилсон уже все погрузил на лодку. В реках еще не сошли паводковые воды, поэтому путешествие не будет слишком тяжелым. Сюбео, назначенные к вам гребцами, прекрасно знают дорогу.

Загрузка...