Торговцы смертью: online version

Глава двенадцатая Закрытое заведение

Швейцария. Базель. Клиника профессора Геретонни.

В порядочных странах клиники для душевнобольных располагаются в загородной зоне. Чаще всего, в каком-то красивом парке. Раньше считалось. Что красота окружающей природы должна помогать душевному исцелению. Сейчас в психиатрии предпочитают мощные лекарства, которые бьют по мозгам со страшной силой. Зато все чинно, спокойно. И никаких издевательств над умалишенными. Частные клиники, такого же типа, как клиника профессора Геретонни, вообще могли показаться оазисом прекрасного в урбанистическом мире современной реальности. Впрочем, красота окружающей природы и комфортабельность больничной обстановки ничего не меняли – это была фактически тюрьма. Профессор Геретонни был известен тем. Что отказывался от лекарственных средств лечения многих психических болезней. Он заменял это уходом и наблюдением. Эта клиника была популярна среди тех. кто по какой-то причине не хотел, чтобы его родственник подвергался дальнейшему лечебному издевательству, но при этом стремился обеспечить ему максимально комфортные условия пребывания в клинике. Впрочем, если был соответствующий диагноз, сюда могли запереть и вполне здорового человека. Вопросами высокой морали профессор Геретонни не слишком интересовался. Для него его медицина была только прибыльным бизнесом. И более чем прибыльным. Счета за пребывание в его клинике были для клиентов более чем увесистыми.

Прорваться в такую клинику, да еще переговорить с клиентом было вещью невозможной. Но для Николь невозможных вещей не существовало. У нее были очень хорошие связи. Конечно, эти связи появились не тогда, когда Николь сидела домохозяйкой в провинциальном французском городишке, конечно же, нет. Это были наработки нескольких последних лет, когда она стала ведущим аналитиком крупнейшей страховой компании в мире. И когда профессору Геретонни позвонил человек, которому профессор никак не мог отказать, Николь получила возможность встретиться с госпожой Эстер Дюиссон.

Эстер прогуливалась в саду. Сад был засажен новомодными вычурными деревьями, многие из которых казались Николь совершенно незнакомыми. Бирюзовые дорожки, посыпанные подкрашенным песком сходились к небольшому искусственному озеру, обсаженному кудрявыми ивами и какими-то непонятными кустарниками. Сиделка покинула подопечную, как только Николь подошла к ним на достаточно близкое расстояние. Эстер неприятно поразила Николь. И тут дело было не в возрасте: Эстер была на двенадцать лет старше Джеймса Дюиссона, а Амели была довольно поздним ребенком. Эстер выглядела еще старше своего возраста. Настоящая развалюха… Но она не должна была так выглядеть! Неприятное впечатление усиливалось растрепанной прической, крючковатым острым носом и сухими длинными пальцами с ослепительным красным лаком на ногтях. Взгляд Эстер нельзя было назвать безумным, но глаза ее были бесцветными, какими-то безжизненными, лишенными того огня, который присущ любому нормальному человеку. Таким взглядом обладают умирающие и люди, заключенные навеки в психиатрическую лечебницу. Каким бы ни был хорошим уход – клиника остается клиникой, а ощущение того, что ты никогда не выйдешь на свободу убивает не хуже, чем сообщение о смертельном диагнозе в онкологии.

– Вы Эстер Дюиссон?

– Я предпочитаю, чтобы меня называли Эстер Нагаи…

– Девичья фамилия?

– Это фамилия моей матери. Мужчины приносят только несчастья. Не хочу их даже вспоминать. Нет, милочка… Простите, а кто вы?

– Я Надин Джорстоун, моя дочь, Рита, дружит с Амели.

Действительно, Рита Джорстоун была одной из немногих подруг Амели Дюиссон. Подругой еще по католическому колледжу, куда Амели одно время поместил отец. Там занимались реабилитацией молодых наркоманов. У Риты были такие же проблемы. С Амели они быстро нашли общий язык и продолжали общаться и после того, как Амели покинула колледж.

– Рита… Рита… Аххх… Рита Джорджи, кажется так говорила дочка… так это ваша дочь? Мне очень приятно. Но чем я вам могу помочь?

– Мне позвонила Рита… она должна была навестить Амели, поплавать с ней на яхте. Но вот уже прошла почти неделя, как Рита отправилась к Амели, и ничего… Ее телефон не отвечает. На номер Амели я тоже дозвониться не могу. Мистер Дюиссон молчит, как воды в рот набрал. Я переживаю. Вы же мать. Вы меня поймете.

– Да, милочка, нечего переживать, просто они где-то болтаются около Ибицы с молодыми парнями… Амели вчера звонила мне. Сказала, что все в порядке, и голос у нее был веселым. Нет. Если бы что-то было… Я бы почувствовала… определенно все в полном порядке.

– Тогда просьба, госпожа Эстер. Когда Амели позвонит снова, попросите ее связаться с мамой Риты Джорстоун. Если эта просьба вас не затруднит…

– Ну что вы, милочка. С памятью у меня все в порядке. Хотя меня и держат в этой отвратительной клинике.

Последнюю фразу она произнесла почти шепотом, заговорщицким тоном.

– Но, очень скоро все измениться. Фиона добьется того, что меня выпустят отсюда. И тогда я снова увижу свою дочурку, свою маленькую Амели…

– Госпожа Эстер, это ведь прекрасно!

– Да… Фиона единственный человек. Который меня не покинул, она даже пообещала выкрасть Амели с этой проклятой яхты… Прощайте, милочка, надеюсь, мы еще увидимся. Навещайте меня…

Последние фразы Эстер произнесла елейно-сладким тоном нарочито громко, так как к ним приближалась сиделка. Николь приветливо кивнула женщине в инвалидном кресле, после чего быстро ушла из клиники. Место, в котором она оказалась по воле случая, сильно угнетало Николь. Она чувствовала, что здесь столько боли, страданий, унижений, несправедливости, что хотелось как можно быстрее из "свежего",но такого тяжелого воздуха больничного сада выбраться на спертый но наполненный свободой воздух базельского переулка. Николь арендовала красный спортивный Ломборджини. Уже сидя за рулем, она поняла, что за ней следует хвост. Небольшой аэродром, на который приземлился чартерный самолет, находился в милях тринадцати от Базеля. Но к нему надо было еще доехать. Николь стала набирать номер Сергея. Он молчал. Ответа не было и от номера Сары. Которая, скорее всего, должна была еще работать с Сержем. Николь чертыхнулась – хвост приближался: черный чуть громоздкий Мерседес начинал придавливать ее к обочине. Тут, в центре города, у Николь не было никаких шансов уйти от этого преследования. Мерседес почти впечатывал ее в обочину, заставляя остановиться. Николь включила джи-пи-эс навигатор, что-то такое важное зафиксировала взглядом, рванула руль резко влево, выскочила на тротуар, сбила несколько столиков, тут же повернула в узкий переулок. Мерседес следовал за нею, как на веревочке. Единственным плюсом оказалось то, что между Ломборджини и Мерседесом оказалось небольшая дистанция, которую Николь надеялась увеличить, как только они вырвутся за город. Минус ситуации был в том, что преследователь не собирался выпускать Николь из города. Как только машины оказались в узком и тесном переулке, как из Мерседеса открыли огонь. Николь к такой ситуации была абсолютно не готова. Она только и успела пригнуться, втянуть голову в плечи и надавила на газ, чуть не врезавшись в дом при резком повороте. Мерседес снес какую-то стойку, которая при маневре Николь каким-то чудом уцелела, затем стал набирать скорость, стараясь приблизиться на максимально удобное и убойное расстояние. Николь жала на газ, старалась машину кидать из стороны в сторону – хотя бы немного вилять, уходить от огня. Ее сердце бешено колотилось, лицо раскраснелась. Такого прилива адреналина она еще никогда не чувствовала. И пока пули неслись рядом с нею, вспарывали обивку машины, Николь не могла даже дух перевести. Казалось, она сделала один гигантский вдох. А выдохнуть никак не получается. Есть только руки, судорожно вцепившиеся в баранку автомобиля, скорость, свист пуль, осколки кирпича, несущиеся навстречу. Еще несколько мгновений, и машина оказалась на центральной улице. В азарте преследователи продолжали вести огонь, тут мужчина в черном костюме, сообразивший, что происходит, нырнул в машину, но уже через пару секунд вынырнул и продолжил стрельбу в еще более ураганном темпе. Николь свернула на магистраль. Она понимала, что не успеет прорваться на аэродром. Не успеет оторваться настолько, чтобы обезопасить взлет. Поэтому она успела набрать телефон пилота, предупредила, что у нее неприятности, и что взлетать надо будет быстро. По магистрали Николь уже неслась, с каждой секундой отрываясь от преследователей. По ней вели огонь уже с двух окон. Тот мужчина, что и раньше, из автомата, второй же высунулся из окна слева, за водителем, и стрелял из пистолета. Сразу за городом полицейская машина попыталась как-то остановить бешенную гонку, но после того, как преследователи перевели весь огонь на нее, полицейские бросили это бесперспективное занятие – оба были ранены и теперь ждали подмогу. До поворота к аэродрому оставалось не так много, как местная полиция сделал еще один ход. Как только николь промчалась – две полицейские машины перегородили магистраль, а их водители тут же покинули машины и открыли огонь по приближающемуся Мерседесу. Николь еще успела заметить, как при столкновении автоматчика выбросило из окна, как мерс перевернулся, перелетая через патрульную машину и ударился об асфальт, дальнейшее ее уже не интересовало. Она с той же бешенной скоростью ворвалась на взлетную полосу, припарковала машину прямо у трапа самолета, вскочила в салон и дала команду взлетать.

И только сейчас она почувствовала, как ее бьет крупная дрожь. Как тело ее ломает. Как стучит в висках… Господи!

Во что я вляпалась?!

Дрожащими руками Николь набрала номер Сергея. Как ни странно, абонент на этот раз ответил.

– Серж! Что с тобой было? Ты почему не отвечал?! Ты так напугал меня! Отвечай!!!

– На нас напали. В отеле был взрыв. Мэтт ранен. Кори погибла. Что у тебя?

Николь сглотнула слюну, которая откуда-то взялась в пересохшем рту. Слюна была пыльной и горькой на вкус.

– За мной была погоня. Обстреляли машину. Полиция прикрыла. Как слышишь, жива. Фиона по уши в деле.

– Спасибо. Я рад за тебя. Сейчас сброшу номер телефона. Как только прилетишь, позвони. Скажу, кто тебя встретит. Будь осторожна.

– И ты… Дорогой…

Николь постаралась вложить в эту фразу всю свою нежность, всю свою боль, весь тот страх, который она натерпелась за эти короткие часы, которые провела в этих базельских околотках. Кажется, Сергей ее понял. Она ощутила, что какое-то спокойствие снисходит на нее, что ей становится намного легче.

– До встречи. Пока.

Он положил трубку. Еще мгновение, еще одно. Женщина положила трубку на место и только сейчас заметила, как посинели пальцы, вцепившиеся в телефон, что она была не просто напряжена, а тело ее готово было разорваться от того избытка чувств, которые ее переполняли. И тут же холодная испарина пробила ее тело насквозь. Жалобным беспомощным голоском она попросила стюардессу принести ей плед.

Самолет начал выруливать на взлетную полосу. Николь поняла, что должна промочить горло. В холодильнике она нашла небольшую бутылку бренди. Пока она жила с Сергеем, Николь напрочь отвыкла от практики смешивать коктейли, ей почему-то была близка привычка супруга пить неразбавленные и несмешанные напитки. Особенно это касалось русской водки. Николь очень быстро поверила, что смешивать водку еще с чем-то это варварство. Сейчас она плеснула в стакан бренди, добавила лед, и даже не почувствовала, как огненная жидкость обжигает горло.