Восьмая глава

1

С утра в этот день всё общежитие готовилось к празднику.

Еще накануне Митя бегал в угловую булочную к телефону-автомату звонить в бюро погоды. Встреча с бывшими выпускниками должна была происходить в закрытом клубе училища, но Фунтиков всё-таки попросил выяснить возможную погоду на завтра. В последний день все лихорадочно выискивали, что бы еще следовало сделать; забывали иногда основное дело и вместо него хлопотали без конца о мелочах, которые неожиданно выползали на свет.

С утра в день встречи по всей лестнице ребята яростно чистили ботинки. В комнатах пришивали подворотнички. В умывальнях натирали пуговицы зубным порошком. Каждый ученик пробегал по коридору с таким видом, что казалось, если его остановить, задержать на мгновение, то весь предполагаемый праздник рухнет в тартарары.

В просторном классе спецтехнологии заканчивалось устройство выставки изделий первоклассников. Были три огромных витрины: слесарей, токарей и фрезеровщиков.

Митя раз десять с утра пробегал мимо слесарной витрины, на которой была прибита ножовка его работы. Отличная, сверкающая ножовка (солнечный луч упирался в нее, как указка). Теперь Митя уже не думал о том, как она будет лежать в магазине на полке, это глупые мальчишеские мечты. Нет, ножовка сделана по заказу инструментального завода, она попадет в опытные руки слесаря. Если бы этот слесарь, которого Митя ощущал как близкого человека, знал, сколько груда, мук творчества и любви вложил ученик в простую ножовку, он работал бы ею с особенной старательностью и умением. Ведь Митя же не делал ее, а изобретал, словно не было до него никогда ножовки.

Когда бы Митя ни забегал в класс спецтехнологии, он сталкивался там с фрезеровщиком Колей Белых. Они ни за что не признались бы друг другу, для чего бесчисленное количество раз оказываются у витрин.

— Ты что?

— Да ничего, за мелом зашел. А ты?

— Стул надо взять.

Забегала сюда и Таня Созина в костюме феи: она примеряла его к вечернему выступлению на сцене. Таня считала, что, во-первых, витрина токарен висит как-то в тени и, во-вторых, на этой ширине слишком мало изделий девочек.

Ни у одной феи в мире не было такого румянца от висков до подбородка, как у Тани Созиной. Митя, увидев ее в сказочном наряде, растерялся и сказал:

— Здравствуйте, Созина.

— Ты что здесь делаешь? — спросила Таня.

— Гуляю, — глупо ответил Митя и сразу же рассердился на себя за растерянность. — Что это ты напялила на себя?

— Почему «напялила»? — обиделась Таня и стала разглаживать складки на шелковой юбке. — Выражения какие-то у тебя, Власов.

— Выступаешь вечером?

— У нас специальные танцы поставлены. А ты?

— Я гостей встречаю на лестнице.

— А-а, — сказала Таня.

По сравнению с ее костюмом и с тем, что она должна сегодня танцевать на сцене, Митин заурядный вид и его участие в празднике были незавидными.

— Витрины смотрела? — небрежно спросил Митя. — Ножовка тут моя.

— Видела. А кольца для цилиндра мои.

— Ох, у тебя и характер! — заметил Митя. — Давай сегодня не будем с тобой ругаться?

— А я в не собираюсь, — пожала плечами Таня.

Ее кто-то кликнул из коридора, и она выбежала.

Митя пошел помогать Косте Назарову. Они взобрались на две стремянки у входа в училище и прибили надпись: «Добро пожаловать, дорогие товарищи!»

В вестибюле поставили огромный щит с портретами выдающихся выпускников училища. По другую сторону двери на щите были изображены отличники учебы.

Костину мать пригласили дня два назад. Ходили ее приглашать Таня и второклассник Вася Андронов. Когда они явились, Костя был в комнате, но сразу же ушел на это время из дому. Мать хотела напоить гостей чаем, показать альбом, где Костенька совсем маленький лежит животиком на подушечке, но ребята торопились и поэтому пить чай не стали, а альбом перелистали быстро и невнимательно.

Костя скоро вернулся и, увидев пригласительный билет на столе, сказал:

— Нечего тебе на этот вечер ходить.

Лицо матери сделалось испуганным и жалким, и Костя, может быть впервые в жизни, подумал, что никогда еще с ней по-хорошему не разговаривал. Он даже не знал, как это делается. Столько хороших людей, взрослых и ребят, он перерисовал за последние дни своей собственной рукой с маленьких фотографий, столько хвалебных слов написал под портретами, а вот у себя дома не мог придумать ни одного слова для родной матери.

— Ну, чего тебе итти? — хмуро сказал он. — Там людям грамоты будут выдавать, а твоему сыну — шиш.

— Обошли тебя, Костенька? — неуверенно спросила мать. — Ты же последнее время старался…

— Непутевые мы с тобой, мама, — ответил Костя и пошел ставить на плитку чайник.

Украшая училище, он твердо решил сделать всё, что положено, и вечером перед приходом гостей уйти домой.

Но тут, как назло, подошел мастер и сказал, что Назаров назначается в ту бригаду ребят, которая должна встречать гостей.

— Всё закончишь, помоешься как следует, и вот с Власовым будете распоряжаться в вестибюле.

За Митей вдруг прибежали из учебной части. Он поднялся наверх и около дверей учительской увидел паренька с узелком в руках. Паренек оглянулся, смущенно улыбаясь.

— Здравствуй, Митя. Я ж тебе говорил тогда на станции, что приеду.



У Мити даже сердце екнуло. Подлинневший Витька Карпов, милый по лебедянским воспоминаниям и какой-то удивительно неприкаянный оттого, что он одет не в форму ремесленника, протягивал Мите узелок.

— Мать просила гостинец передать. Кланялась тебе.

— Ты насовсем приехал? — радостно спросил Митя.

Оказалось, что Витька Карпов приехал со своей матерью в Москву на три дня, к каким-то своякам, что ли. Заодно привезли продать сало, закололи свинью еще к праздникам.

Ох, как всё это было далеко от Мити! У него чуть было даже не вырвалось: «Разве за этим в Москву ездят?» Он во-время сдержался, чтобы приятель не подумал, что он здесь сильно зазнался. Витька и сам понял, что Мите не надо рассказывать, как он стоял около матери на рынке и получал от покупателей деньги.

Митя повел его сначала в общежитие, показал свою комнату, познакомил с забежавшими на минутку Сережей Бойковым и Сеней Ворончуком. Рассказал, что сегодня такая суетня из-за предстоящего вечера, и просил непременно прийти, — билет он достанет.

Потом он повел Витьку обратно в училище и показал выставку. Ему было немножко жаль приятеля, и поэтому он решил не говорить, что ножовка его собственная работы, но это как-то невольно вырвалось само собой; правда, он тут же добавил:

— Дело нехитрое, каждый сумеет, если захочет.

Показал свой комсомольский билет. Витька, как известно, всегда любил перечить собеседнику, но успехи приятеля были настолько очевидны, он так богат ими, что даже не к чему было придраться. В слесарном цехе они осмотрели Митины тиски и инструменты. Что мог противопоставить всему этому Витя Карпов?

Честное слово, Митя водил приятеля по училищу вовсе не за тем, чтобы выхваляться перед ним. Он ведь даже и не думал, что достиг какого-нибудь особенного совершенства. Наоборот, заметив восхищенное и вместе с тем подавленное настроение друга, Митя всячески давал ему понять, что каждый ученик располагает такими же богатствами, как и Митя.

— Ты непременно поступай к нам. Ну, хочешь, я сам с твоей матерью поговорю?

Витька рассказал лебедянские новости. Дом культуры выстроили, на днях будет открытие. Володя Петренко писал родителям из Рязани, что в этом году кончает ремесленное по пятому разряду и его направляют токарем под Куйбышев на строительство гидростанции. (Тут слегка засосало под ложечкой и у Мити.) Мишка Зайцев передавал поклон, он в шестом классе. Мать здорова, скучает по Мите, просила тоже передать поклон и чтоб был хорошим человеком, здоровье просила беречь, ждет на каникулы домой.

— Старенькая она? — спросил Митя.

— Так особенно незаметно. Знаешь, какие матери бывают.

Они поговорили еще, а потом Витька ушел, пообещав прийти вечером.

Никаких дел у Мити уже, в сущности, не было, но он слонялся по училищу, не признаваясь себе, что свободен, и выдумывая причины, по которым ему надо зайти в клуб, в комитет, приоткрыть дверь к замполиту, бегать по лестнице от первого до четвертого этажа.

В клубе из боковых комнат доносились звуки духового оркестра, хорового пения, топот танцующих ног. На сцене стоял длинный стол, покрытый красным сукном. Позади во всю стену висела приготовленная к вечеру декорация — молодые березки и река.

Он заглянул во все комнаты по очереди, и отовсюду его прогнали, но он нисколько не обиделся; посидел в пустом зале в первом ряду, взобрался на сцену и представил себе, что зал полон народу, а ему, Власову, надо обратиться к людям с речью.

Оглянувшись и увидев, что кругом пусто, Митя громко сказал:

— Товарищи!

Голос прогудел в пустом зале.

— Здравствуйте, — сказал уже потише Митя. — Поздравляю вас, я окончил первый класс на «отлично».

Дальше речь не выдумывалась, он только вспомнил одну фразу: «Не будем успокаиваться на достигнутом…»

— Куда ты пропал, Власов? — раздался голос из темного конца зала. — Когда не надо, вертишься, а когда надо, не найти.

Секретарь комитета Антонина Васильевна появилась в проходе. Митя, смущенный, соскочил в зал.

— Садись, — сказала Антонина Васильевна голосом, который не предвещал ничего хорошего. — У меня в комитете народ, а мне надо с тобой серьезно поговорить. Ты сегодня отвечаешь за вестибюль?

— Отвечаю.

— Костя Назаров в твоей бригаде?

— В моей.

— А почему ты ничего не сказал мне о его нездоровых настроениях? Ты знал, что он собирается итти домой и не приходить на наш вечер?

— Знал. Он говорит, что у него болит голова.

— Ничего у него не болит. Блажь. Воспаление самолюбия.

Митя улыбнулся.

— А ты не смейся, — сказала Антонина Васильевна. — Сам тоже хорош. Тебе кажется, что если твоя ножовка висит на выставке, так ты уж готовый, сознательный, кадровый слесарь? Я к тебе, Власов, давно присматриваюсь. Думаешь, я не поняла, почему ты тогда на комсомольском собрании не сказал, что Бойков плохо готовился к экзамену по математике? Выдавать товарища не хотел! Это не дружба, а равнодушие к судьбе друга. И на Назарова тебе тоже наплевать…

— Антонина Васильевна, я ему по русскому языку помогал…

— Это твоя обязанность, и хвастать тут нечем. Сдать теорию и практику — для комсомольца еще только поддела. Ты насчет своего характера серьезно подумай. Вот, что, Власов, — поднялась Антонина Васильевна, — во-первых, ты отвечаешь за то, что Костя Назаров сегодня будет на вечере; во-вторых, на групповом комсомольском собрании через неделю сделаешь доклад о дружбе.

Антонина Васильевна неожиданно улыбнулась:

— Речи со сцены ты уже произносить умеешь, — значит, и с докладом у тебя будет всё в порядке.

2

Гости начали съезжаться часам к семи.

Сначала они проходили мимо Мити и Кости поодиночке, так, что их можно было подробно рассмотреть — кто в шляпе, кто в кепке, кто в офицерском мундире; а потом они стали толпиться в дверях, шли подряд, и тут уж было совсем не разобраться.

Тетя Паша, гардеробщица, только и успевала здороваться и всплескивать руками, — господи, да это ж Юрка Сазонов; милые мои, никак Витя Горохин; постой-постой, да тебя ребята Бубликом звали!

Сдавать на вешалку почти нечего было — погода стояла летняя, но никто не хотел миновать тетю Пашу.

До Мити доносились все эти радостные возгласы, и, по правде сказать, он даже не очень понимал, почему встреча с гардеробщицей вызывает такую буйную радость.

Не приходилось ему еще возвращаться в то место, где он вырос, в тот дом, где его знали мальчишкой.

Какой-то человек вошел, вытер пот со лба и спросил:

— Не опоздал? Встреча-то у вас сегодня? Здравия желаю, тетя Паша.

Гардеробщица пристально осмотрела гостя.

— Погоди, я вас чтой-то не признаю.

— Сейчас признаете, — успокоил ее гость. И, к Митиному удивлению, он тихонечко засвистел на какой-то залихватский мотив.

Тетя Паша прислушалась.

— Вася Коробов! — воскликнула она и заплакала. — Ты ж к нам в сорок первом в ситцевых штанах пришел. Вот такой махонький…

Пока тетя Паша хлопотала в гардеробе с одеждой Коробова, до Мити доносились обрывки разговора: какой был озорник Вася, вон то стекло на лестнице выбил, отобрал шинель и фуражку у какого-то первогодка, в эвакуации рвал с чужого огорода огурцы…

— Кто ж ты теперь такой? — спросила тетя Паша.

— Инженер. Был вот в Чехословакии, а сейчас на Волгу еду. Женился. Дочка есть.

Гостей стало приходить всё больше и больше. Иногда тут же, в вестибюле бросались навстречу два взрослых человека, называя друг друга смешными прозвищами, останавливались, хлопали один другого по плечу и говорили, с точки зрения Мити, всякую чепуху, от которой оба приходили в умиление и восторг.

Вообще некоторые гости вели себя странно; какой-то усатый человек спросил, например, у Мити:

— Общежитейский? В каком этаже живешь?

— Во втором.

— Слушай, друг, а кто в третьей комнате справа живет?

— Мы, — удивился Митя. — Вам кого-нибудь из наших ребят позвать?

Усатый человек переждал, пока мимо Мити прошло несколько гостей, и снова строго спросил:

— На той кровати, что возле правого окна, кто теперь спит?

— Я.

Человек вдруг пожал Митину руку.

— На моей постели спишь. Каждый год прихожу сюда на этот праздник и обязательно выясняю, кто занимает мою кровать.

Он внимательно и пристрастно осмотрел ученика.

— Официальная справочка, — сказал он снова строгим голосим, — за десять лет ни один лодырь на моем месте не лежал. Три техника, два инженера, четыре бригадира и вот я, один лекальщик. Ясно?

Он поднялся по лестнице в клуб.

Митя вошел в зал после третьего звонка, — уже можно было покинуть пост в вестибюле. Костя Назаров шел вместе с ним. Митя сказал ему, что если он будет валять дурака со своей головной болью, то больше никто нянчиться с ним не станет, никому неинтересно из-за него получать выговоры, и вообще накануне коммунизма со всеми этими Костиными штуками надо кончать. Проговорив всё это одним духом, Митя взял товарища за руку и умоляющим голосом сказал:

— Слышишь, Назаров, мне же за тебя влетит. Не подводи, Костя…

Может быть, помогло еще и то, что в самый последний момент пришел Витька Карпов и Митя, познакомив его с Костей, сказал:

— Это наш главный художник.

В зале уже был погашен свет. За длинным столом расположился президиум.

Митя примостился в дальнем конце зала и шопотом, указывая пальцем, объяснял Витьке Карпову, кто где сидит на сцене.

Впервые в жизни сидели в президиуме Петя Фунтиков, Сеня Ворончук и Ваня Тихонов. Кто его знает, как полагается вести себя в президиуме! Иногда хочется радостно улыбнуться и делаешь поэтому строгое, суровое лицо; не знаешь, куда девать руки, всё время шевелишь ими, меняя их положение; различаешь лица знакомых ребят в полусумраке зала, отводишь глаза в сторону, поднимаешь их к потолку, — трудно сидеть в президиуме.

А из зала смотрят на сцену добрых шестьсот человек.

Смотрят ученики на сцену, как в волшебное зеркало; в такое зеркало, которое показывает их будущее. Вот сидят за столом президиума гости — инженеры, техники, бригадиры, искусные мастера, сидят молодые коммунисты. Когда-то, совсем недавно, и они сидели внизу, вон там на стульях, в зрительном зале. Это их прошлое, ранняя юность смотрит на них из притихшего зала. И если бы кто-нибудь из учеников начал писать свою биографию, то любой из гостей президиума мог бы продолжить ее с того места, на котором ученик остановился.

Виктор Петрович прочитал приказ по училищу. Первое место заняла шестая группа — староста Петр Фунтиков, комсорг Семен Ворончук.

Митя аплодирует с такой силон, что у него немеют ладони. Он отыскивает глазами фрезеровщиков и придирчиво наблюдает за ними; они ведут себя прилично, хлопают изо всех сил. Красное знамя выносят на сцену; вот оно уже в руках Фунтикова. Великолепное бархатное знамя, жаль, что нет ветра, нет бури, от которой затрепетало бы алое полотнище. Первое знамя, завоеванное Митей. Сквозь грохот аплодисментов он кричит Косте Назарову:

— Наша взяла!

А на Ваню Тихонова смотрит с умилением, благодарностью и жалостью. Какая-то путаница противоречивых мыслей проносится у него в голове. «Милые, славные фрезеровщики, хорошие ребята, как же они теперь будут без знамени!»



Фунтиков сжимал древко знамени так крепко, что побелел кулак. Он уже успел пошептаться с Ворончуком, что завтра же надо собрать комсомольское собрание: решим, куда поставить знамя, и, главное, предупредим ребят, что завоевать — это еще полдела, важно не выпустить его из рук. Теперь можно с легкой душой ехать домой, в Отрадное. Эх, сфотографироваться бы так и привезти матери карточку!..

Мать Кости Назарова сказала сидевшей рядом женщине, что ее сын учится в шестой группе. Он рисовал все картины в вестибюле, он оформляет стенгазеты училища. Какое это счастье — иметь хорошего сына! Что бы ему такое завтра подарить?

Фрезеровщик Коля Белых аплодировал, подавляя в себе досаду. Ладно. Хорошо же. На этот раз ваша взяла. Важно-то ведь, кто завоюет знамя во втором году обучения. Померяемся силами на заводе. Он уже было совсем успокоился, но вдруг луч света упал на знамя, находящееся в чужих руках. У Коли Белых защемило сердце, и он стал хлопать еще сильнее, чтобы заглушить боль.

Смотрел на ребят замполит. Много раз он бывал на таких вечерах, но от этого не притупились его ощущения. И вот о чем думал Василий Яковлевич, аплодируя старосте шестой группы:

…Сотни поездов прибывают каждый день в Москву, Ленинград, Киев, Тбилиси, Свердловск. Из бесплацкартных вагонов выходят парнишки с сундучками в руках. Они идут с толпой до привокзальной площади, здесь замирают на какой-то срок от вида большого города и затем сразу начинают действовать.

У них нет на руках ни рекомендательных писем, ни адресов родичей и земляков, ни больших денег. Метрика, свидетельство об окончании шести-семи классов, справка из колхоза, что такой-то и такой-то отпущен в город на учебу, — вот всё, что зашито, по совету матери, в пояс штанов или в нагрудный карман куртки.

Деревенскому хлопцу четырнадцать-пятнадцать лет. Иной не выезжал из своей деревни дальше районного центра. Оробел ли он, приехав в Москву, в Ленинград, в Киев?.. Конечно, ему не по себе от грохота, шума, высоченных домов, мелькания проносящихся машин, трамваев, троллейбусов.

Но это обычная робость человека, попавшего в непривычные условия. Хлопцу и в голову не придет, что он пропадет здесь, — куда же он, бедняга, денется, да кому же он, бедняга, нужен?..

Огромные щиты стоят на привокзальных площадях. Парнишка подхватывает свой сундучок и подходит к щиту. Стоит только бегло просмотреть то, что там написано, и ты сразу убеждаешься, что нужен в этом громадном городе: тебя ждали и ждут.

Наступает решающая минута в жизни пятнадцатилетнего хлопчика. Вот сейчас здесь, на вокзальной площади, определяется его судьба. Он стоит как богатырь на перекрестке. Но у него есть огромное преимущество перед сказочным богатырем: в какую бы сторону ни пошел он, его поджидает удача.

И расходятся от этого щита приезжие мальчики в разные стороны. Они еще и не догадываются, что все их пути сойдутся…

Кто, подумав, выбирает завод, о котором написано, что он обеспечивает общежитием. Кто долго и тщательно выискивает тот самый сельскохозяйственный техникум, который он облюбовал, будучи еще в шестом классе школы; кто ищет на доске адрес мореходного училища, и даже одно это романтическое название заставляет его сердце биться учащеннее. Но большинство ребят внимательнее всего читают и списывают адреса ремесленных училищ.

Было время, совсем недавно, разъезжали по периферийным городам и селам вербовщики трудовых резервов. После долгих уговоров, со слезами решались матери отправить своего сына или дочь в незнакомые места.

Разношерстная, шумная, иногда отчаянная толпа ребят расползалась по училищам. Нелегко было мастерам и преподавателям справиться с этим потоком. В одной и той же группе сидели великовозрастные, семнадцатилетние парни, с трудом запихивающие себя за парту — от них часто несло махоркой, — и рядом тринадцатилетние ребята.

Трудно было первые годы мастерам и преподавателям ремесленных училищ. Никаких традиций, никакого опыта. Два года обучения — это очень короткий срок, если за это время надо из тридцати неумелых подростков, иногда малограмотных, воспитать и выучить тридцать квалифицированных рабочих.

Бились, ошибались и побеждали мастера; воспитывал комсомол, превращая простых ребят в организованных, сознательных рабочих. Ученик настолько круто и за такой короткий срок менял свою биографию, что если бы удалось показать какому-нибудь выпускнику, каким он был два года назад, вероятно, тот не поверил бы и, возможно, обиделся.

Первые годы мастерами производственного обучения были в училищах пожилые люди, старые рабочие, добывшие свой седьмой-восьмой разряд многолетним трудом. Им принадлежит честь зачинателей этого славного и трудного дела. Они первые научились прививать зачастую бесшабашным ребятам любовь к умному труду; они развивали в подростках чувство ответственности перед своим государством.

И, пожалуй, лучшей наградой за их труд было то, что через пять-шесть лет в училище стали возвращаться их бывшие ученики мастерами производственного обучения.

Возник опыт, возникли традиции.

Сейчас уже нет никакой разверстки, никого не надо уговаривать, доказывать — слава молодых рабочих, воспитанников училищ, облетела всю страну. В биографии многих знаменитых людей есть слова: «Окончил ремесленное училище». Когда на заводе задумывают какое-нибудь новаторское дело, то проводниками его, исполнителями бывают в первую очередь недавние ремесленники…

Может быть, и не так подробно думал замполит, аплодируя шестой группе слесарей, но примерно эти мысли волновали его…

После передачи знамени директор прочел фамилии учеников, награжденных ценными подарками. Сменный мастер инструментального завода, Егор Иванович, торопливо записывал фамилии отличников, каждый раз делая большие глаза своему директору завода, сидящему в президиуме.

Ребята поднимались на сцену, и секретарь комитета вручала им подарки.

Когда директор назвал фамилию «Власов», Митя вздрогнул и, не рассчитав своего голоса, слишком громко выкрикнул: «Есть!» Витька Карпов изумленно посмотрел на него, но он уже ничего не видел и пробирался к сцене через весь зал. Он как будто нырнул в воду с открытыми глазами; было тихо, очертания людей были неточными, расплывчатыми…

Антонина Васильевна протянула Мите шахматы. Он взял их и прошептал: «Спасибо», а потом поклонился куда-то вбок, не то в зал, не то президиуму.

Вернуться на свое место ему уже не удалось, — он застрял между скамьями. Шахматы ходили по рукам, доска исчезала и появлялась.

Вышел на трибуну Василий Яковлевич и сказал короткую речь. Он сказал, что пять миллионов выпускников-ремесленников, которые получает Родина за пятилетку, это армия борцов за светлое будущее.

— Ваше ремесло — это не просто слесарное, токарное или фрезерное дело. Хорошие, квалифицированные мастера своего дела бывали и раньше, они есть и не только в Советском Союзе. Но нигде нет и никогда еще не было металлиста — строителя коммунизма; это высшая квалификация рабочего.

Он сказал, что еще в училище ребята должны держать равнение на эту почетную квалификацию, еще в училище надо проверять свои поступки этой мерой. Через две недели первый класс поедет домой на каникулы. Дома, попав в знакомую и любимую обстановку, они сами поймут, как изменились за этот год. Они не смогут сидеть сложа руки. Они будут вести себя в селе, в колхозе так, что люди скажут: «Да, к нам приехали настоящие помощники. Мы не зря отпускали их в училище, не зря государство тратит десятки миллионов на наших детей».

— А теперь я обращаюсь к вам, второклассники, к вам, будущие выпускники. Остались считанные дни до начала работы квалификационной комиссии. Вам будут присвоены разряды, вы получите направления на работу. Помните, что и от вас будут зависеть сроки строительства коммунизма. Кто плохо работает, кто не вкладывает в свое дело всю свою душу, тот срывает эти сроки, тот отдаляет коммунизм, отдаляет эпоху, за которую бились и погибали лучшие люди мира. Помните: где бы вы ни были, что бы вы ни делали, вы должны быть умелыми строителями коммунистического общества.

Зал поднялся. Аплодировали своему будущему, оно ощущалось сейчас совсем рядом, вот тут, за дверью училища. В эту минуту и Митя Власов, и Сережа Бойков, и Коля Белых — все юноши чувствовали себя уже не первоклассниками, а людьми, от которых вся страна ожидает больших и славных дел.

И только самый маленький гость на этом празднике, Витя Карпов, казался себе еще меньше и незначительнее, чем он был на самом деле.

Но разве настоящий друг, когда он счастлив до краев, не становится щедрым, разве ему не хочется, чтобы его приятель был так же богат, как и он?

— Слушай, Витя, ты только на год от меня отстанешь, поступай к нам в училище, — честное слово, не пожалеешь!.. Хочешь, я тебя с замполитом познакомлю?

И во время антракта Митя водил приятеля повсюду за собой, представляя его всем подряд:

— Витя Карпов. Из Лебедяни. К нам поступает.

Но когда началась художественная часть, он забыл обо всем. Сначала он волновался, не зная, скоро ли выйдет на сцену Таня Созина. Потом беспокоился, не заметят ли ребята, что он чувствует, когда она танцует. Ах, какой это был танец! Внутри Мити тоненько дрожала какая-то струнка, ему даже казалось, что он слышит, как она дребезжит. Он не позволил себе хлопать, когда фея закончила танец. И был бесконечно благодарен Витьке за то, что тот хлопал изо всех сил.

После концерта художественной самодеятельности «общежитейские» ребята пошли провожать городских по домам.

Костя Назаров заранее предупредил мать, чтоб она его не ждала, — он придет попозже.

Мать перед уходом разыскала мастера Матвея Григорьевича, отвела его в сторону и сказала:

— За сына спасибо, Матвей Григорьевич. А за другое, сами знаете за что, простите.

В город пошли веселой гурьбой. Шли с легким сердцем, дружелюбные, возбужденные, готовые на шалость и на подвиг.

Погода, еще с утра «заказанная» Митей в метеорологическом бюро, была такой великолепной, что все корабли мира смело отошли б от причала в кругосветное плавание.

Маленьким хозяевам своей большой судьбы сейчас всё казалось возможным и доступным. И только хотелось, чтоб время бежало быстрее, чтоб будущий год наступил завтра.

Есть такое время года в каждом большом городе, когда вечерами по улицам шагают юноши и девушки в удивительном настроении — одинаковом у всех и разном у всех. Никакая весна с ее капелью и почками не может сравниться с этой порой. Эта пора — конец экзаменов.

Ты шагнул на одну ступеньку вверх. Тебе виднее, что впереди. На этом рубеже будущее становится твоим настоящим.

У них еще нет никаких дипломов и званий, орденов и знаков различий, постоянного адреса, но именно в эту пору шагают по улицам будущие ученные, новаторы, писатели и полководцы.

На берегу Москвы-реки ремесленники встретились со школьниками.

— Здоро́во! — крикнул школьник. — Как экзамены?

— Сдали. А вы?

— Понемножку. Токари?

— Строители, — ответил Митя, вспомнив слова замполита.

— Ну, счастливо, ремесло!

Митя улыбнулся, как взрослый улыбается маленькому, и сказал:

— Счастливо. А ремесло у нас с тобой одинаковое.


Загрузка...