Третий лишний

Глава 8 Там у них гнездо

Наверное, лучшим для меня выходом было не ходить ни в какой комитет комсомола. Натаху я не обманул — все свои дела с Сашей я считал законченными. Мои идеи были зарублены на корню, как и моя вовлеченность в жизнь комсомольской организации института. К тому же Саша наверняка поинтересуется, почему я не был на собрании, и вряд ли ему понравится мой ответ, потому что он был простым, но грубым.

Тем не менее я скомкано попрощался с Жасымом, посмотрел на дверь в кабинет Рыбки — Дёма там чего-то задержался сверх меры, что для его знаний по алгебре было необычно. Впрочем, не исключено, что уважаемая госпожа Фишерман просто развлекалась, мучая несчастного студента, который, в принципе, был забавным, если не обращать внимания на отдельные выходки. Но уже в следующее мгновение я выбросил Дёмыча из головы и отправился к парадному входу.

Перед самой дверью в кабинет я снова засомневался в правильности происходящего, но потом напомнил себе, что будущее вновь может стать неопределенным, а подстилка соломки в разных местах повышает вероятность спасения в сложных обстоятельствах. Без перестройки и разрешения кооперативов здешний комсомол мог влачить безбедное и сытное существование бесконечное количество времени.

Молодое поколение регулярно исторгало из своих рядов достаточно активных индивидуумов, которые буквально горели общественной нагрузкой, так что никакого кадрового голода ни ВЛКСМ, ни КПСС не испытывали. Наоборот — они всячески ограничивали будущих карьеристов, создавали искусственные трудности на пути к властным вершинам, которые предполагалось героически преодолевать. К тому же тут очень ценилась ленинская фраза про кухарку и управление государством, которую партийные функционеры понимали достаточно буквально, а потому порулить давали буквально всем — на случай, если человек вдруг скрывает свои управленческие таланты. Конечно, подавляющее большинство не могло управлять не то что государством, но и собственной жизнью, а потому быстро оказывались вне партийной вертикали, но, видимо, несколько найденных самородков стоили подобных издевательств над школьниками и студентами.

Я не сомневался, что Саша нацелился как раз на попадание в систему — через комсомол, а потом и партию. Такой вид карьеры не предполагал специфических знаний, например, по заборостроительству, хватало нескольких инструкций и небольшой толики здравого смысла. Для этой карьеры нужно было не бояться толпы, уметь общаться с людьми, а также много и складно говорить, хотя бы и по бумажке; все эти качества у Саши имелись. К тому же он был отличником, что тоже очень ценили в комсомольцах старшие товарищи из партии. В общем, это был готовый кандидат на одну из непыльных должностей в райкоме комсомола, где его окончательно обработают в нужном направлении — и пнут в сторону райкома или сразу горкома КПСС.

Саша, видимо, всё это и сам понимал, потому что дураком не был. Понимал он и то, что для нормальной жизни в различных райкомах или горкомах нужна команда своих людей. Наверное, какие-то зачатки этой команды он имел — сформировал за несколько лет руководства институтским комсомолом. Я не исключал, что он заодно присмотрел и перспективного покровителя, чтобы войти уже в его команду. В конце концов, это было нормально для любой иерархической структуры.

Я вдруг подумал, что Черненко на посту Генсека слегка ломал эту нормальность — судя по кадровым решениям, которые я успел изучить, своей команды у него не было, он пользовался теми, кого набрал его многолетний шеф Брежнев. Горбачеву же вообще придется искать «своих» буквально на ходу, сейчас у него никого не было. И две подряд ненормальности привели к тому, что налаженный движок советского государства серьезно засбоил, а потом и сломался. Впрочем, это могли быть мои домыслы, которые ничего общего с реальностью не имели.

Я вздохнул и потянул на себя дверь комитета.

В первый момент я подумал, что снова оказался в прошлом. Был вечер, была большая просторная комната, в которой комсомол мирно уживался с профсоюзом, а Саша сидел за своим столом и опять трудился над неким монументальным трудом. Даже стопка была такой же большой, если я, конечно, правильно помнил то, что видел мельком в нашу с ним первую встречу.

— Привет, — поздоровался я.

Он кивнул, дописал несколько слов, поставил точку — и посмотрел на меня.

— А, Егор, — он оторвал задницу от стула и протянул мне руку. — Привет-привет! Как дела?

— Идут потихоньку, — осторожно ответил я. — Зачеты вот закрыл.

— О, это ты молодец. И спасибо, что заглянул, — он бросил рассеянный взгляд на листок, но потом переложил его в стопку к остальным и снова посмотрел на меня. — Тебя хотят видеть в райкоме.

Мне это не понравилось, хотя приглашение в райком для рядового комсомольца наверняка не означало ничего плохого — если рассматривать ситуацию с точки зрения обычного карьериста. Напротив, это могло приоткрыть для этого комсомольца дверь в мир различных свершений на партийном поприще. Я сомневался, что тамошние работники желали увидеть меня, чтобы сделать строгий выговор, например, за новые джинсы. К тому же Саша тоже был в джинсах — причем явно фирменных, тёмно-синих и достаточно новеньких. В эти времена ношение одежды вероятного противника не наказывалось, хотя и не поощрялось; глупо наказывать людей за то, что пытается продать наша советская промышленность. А вот фарцовка тут каралась строго, что есть, то есть.

Я покатал в уме возможные варианты ответа, ничего не придумал и просто молча уставился на него, ожидая продолжения.

— Да не жмись! — воскликнул Саша. — Ребята просто хотят познакомиться… и девушки тоже. Ты их заинтересовал.

Слышать такое было неожиданно приятно.

— Зоопарк на Баррикадной находится, — всё-таки буркнул я, чтобы он не слишком обольщался на мой счет.

— Ха! — Саша стало весело. — Нет, они посмотрят тоже, но в основном хотят пообщаться.

— Зачем? — меня эта затея всё равно смущала, хотя толком объяснить причины этого я бы не смог.

— Хотят знать, как живут комсомольцы института, — Сашу, кажется, мотивы его старших товарищей из райкома не интересовали нисколько. — Мои рассказы это мои рассказы, но личное общение с членами первички ничего не заменит. Кстати, ты же не был на собрании?

Я внутренне ощетинился и помотал головой. Если он сейчас спросит, почему я пропустил такое важное мероприятие, я могу и не сдержать эмоций.

Но он не стал ничего уточнять.

— Жаль, — по его лицу было видно, что он на самом деле сильно огорчен этим обстоятельством. — Но ладно. Тогда, думаю, тебе будет интересно узнать, что нам дали ставку освобожденного секретаря нашего комитета.

— Вот как? — с легким любопытством спросил я. — И кого же выбрали на эту почетную должность?

— Меня! — гордо заметил он. — Правда, я всё равно буду совмещать, про аспирантуру я всё уже обговорил. Но там стипендия такая… сам должен понимать.

Стипендия у аспирантов была повыше студенческой, но всё равно не дотягивала до средней зарплаты по стране, причем с большим запасом. Скорее, это была некая пенсия, которой не всякому старику или старушке хватало на нормальную жизнь, не то что молодому человеку с различными потребностями в новых джинсах. А если тот же Саша задумает жениться, то двоих — или троих, если у них в планах скорый ребенок — эта стипендия точно не вынесет. Я понятия не имел, сколько платили освобожденному секретарю институтского комсомола, но подозревал — не слишком много, чтобы он не шиковал, а пытался вылезти на следующий уровень[7].

— Ну так что, сходим? — напомнил о своем предложении Саша.

— В райком? — уточнил я.

— Да.

— А когда?

— Сейчас, чего тянуть? — ответ Саши меня слегка огорошил.

Сейчас мне хотелось пива и не хотелось напрягаться. Неделя и так выдалась не самая простая. С другой стороны, раньше сядешь — раньше выйдешь. Меня не особо нервировал интерес ко мне со стороны райкомовских сотрудников, но если я упомяну про этот интерес в беседе с Валентином или Михаилом Сергеевичем, те наверняка попросят подробностей. Показывать им свою лень и отсутствие у меня любознательности мне всё ещё не хотелось. Пока что они относились ко мне почти как к равному, и я собирался поддерживать это отношение так долго, как смогу. И если ради этого надо тащиться в райком, то так тому и быть.

— Вообще-то я морально не готов, у меня шнурки не глажены и галстук забыл, — я похлопал по горлу, но Саша посмотрел на меня с почти ленинским прищуром. — Ладно, ладно, это я так шучу. Пойдем, посветим мордой моего лица, только пусть не обижаются и принимают меня любым, хоть горбатым, хоть рябым.

Идти до райкома было с полчаса, но идею подъехать на метро Саша категорически отверг. Шёл он легко, широким шагом, я с трудом поспевал за ним, и сил на какие-то разговоры у меня не оставалось, хотя у меня появилось несколько вопросом, ответы на которые наш главный комсомолец наверняка знал. Впрочем, я и сам, наверное, их знал, но мне было лень напрягаться.

Районный комсомольский комитет сидел в старом двухэтажном здании в небольшом переулке неподалеку от бассейна «Москва». В новой жизни меня в этот район ещё не заносило, и я некоторое время пытался привыкнуть к виду на Кремль без Храма Христа Спасителя и огромного бронзового Петра. Пока что на стрелке острова было нагромождение промышленных зданий фабрики «Красный Октябрь», которая во всю мощь своих высоких труб пыталась удовлетворить потребности советских граждан в шоколаде.

Что находилось в здании райкома в моём будущем, я не знал; ни одного заказа сюда или отсюда у меня не случилось. Зато переулок я знал хорошо, да он почти и не изменился за прошедшие сорок лет. В будущем именно на этой улице сидели послы Люксембурга, а на углу находилась районная управа — сейчас на этом желтом здании висела кондовая вывеска райисполкома; рядом с этим оплотом советской власти стояли, нарушая запрет парковки, две черных «Волги».

Само место было весьма козырным с точки зрения расположения. Скорее всего, после ликвидации комсомола этот особнячок захватили какие-нибудь структуры мэрии; впрочем, его могли и тупо продать какому-нибудь новому русскому миллиардеру — например, под будущую застройку очередной высоткой, которая была зарублена на корню из-за протестов люксембургских дипломатов. Это был один из рабочих способов справиться с жадностью московских девелоперов.

Сейчас времена были другие, про драгоценные квадратные метры думали лишь обитатели коммуналок и бараков, а девелоперы назывались маклерами или даже «жучками», ничего не сносили и не строили, а лишь перепродавали уже существующее. Выход на одного из таких «жучков» был одной из моих целей — самостоятельно лезть на столичный рынок недвижимости мне до ужаса не хотелось.

Сашу в райком пропустили беспрепятственно — ну и меня тоже, даже документов не потребовали. Но тут ещё царила расслабленность, а безопасность воспринималась как нечто, что существует всегда и везде. Думаю, я легко смог бы натаскать сюда кучу ящиков с самодельной взрывчаткой и устроить нечто вроде Порохового заговора. Вот только я понимал утопичность этой идеи — нужного количества магния я на вертолетных кладбищах никогда не добуду. Ну или добуду, но «шкрябать» их напильником буду до глубокой старости. Хотя можно снова привлечь к делу Стаса — вряд ли он откажется, увидев возможность устроить большой бах. Его, наверное, даже очень вероятные человеческие жертвы не остановят.

Комсомольское гнездо было устроено в типовом стиле советского бюрократизма — уродские панели на стенах, рассохшийся и скрипучий паркет на полу и побеленный потолок. Тут было много стендов с разными документами, которые, наверное, были очень важны с точки зрения победы мирового коммунизма, но выглядели очень непритязательно. С другой стороны, я понимал, что на пишущих машинках, которые сейчас были основным инструментом делопроизводства, большего добиться не выйдет. Но через пару лет кто-то из сидящих в этих стенах комсомольцев начнет возить с Запада настоящие компьютеры — в том числе и с издательскими программами, — но приспособить их для коммунистического дела так и не догадается.

Таких райкомов в Москве было много. В одном из них через пару лет недолго будет трудиться и господин Ходорковский — в каком-то невзрачном статусе. Потом его вызовут в райком партии, дадут мешок с деньгами и вежливо попросят что-то с ними сделать. Он подчинится партийной дисциплине — и окончательно уйдет в бизнес. Я вспомнил свои мечты о встрече с этим деятелем в темном переулке — как раз после получения им мешка. В принципе, ничего невозможного в этом плане не было — если я к тому времени научусь убивать.

Мы с Сашей поднялись на второй этаж и зашли в кабинет под номером десять. Там сидели две женщино-девушки, которые, кажется, уже вышли из комсомольского возраста, но почему-то продолжали трудиться на благо этой организации. Одеты и причесаны они были по моде семидесятых — наверное, пытались таким нехитрым образом сохранить молодость, — но выглядело это, скорее смешно, как любительская инсценировка «Служебного романа». Впрочем, я помнил депутатш моего времени — они тоже прошли через комсомол, сохранив похожий стиль и в глубокой старости. Я подумал, что Натаха хорошо впишется в этот коллектив.

— Анна, Нина, приветы! — жизнерадостно поздоровался Саша.

Я тоже буркнул что-то, приличествующее случаю. Мне очень не хотелось, чтобы мою судьбу определяли вот эти люди, но, похоже, других опций тут не предлагали.

— Это Егор, он написал тот доклад, — представил меня наш вождь.

— А, Егор! — воскликнула одна из женщин — я не понял, кто из них кто, а переспрашивать не стал. — Проходите, ребятки, садитесь вот сюда, Вадика сейчас нет, так что можете смело занимать его место. Но только сегодня!

Она хихикнула, радуясь своей шутке, вторая женщина и Саша её поддержали, и мне тоже пришлось растянуть губы в подобии улыбки.

— Егор, Анна и Нина работают в отделе учащейся молодежи, они наши кураторы, — объяснил Саша. — Нина ещё и совмещает — она секретарь комитета по нашему направлению. Прошу любить и жаловать.

Он наконец указал рукой на одну из женщин Так, Анна — справа, Нина — слева.

— Очень приятно, — сказал я. — Рад с вами познакомиться. А что с докладом? Насколько я понял, решили не растягивать собрание и его убрали. Смысл его сейчас обсуждать?

Анна и Нина синхронно посмотрели на Саша, а тот лишь виновато улыбнулся. Вообще тут он не выглядел уверенным в себе, каким был в институте. Сейчас он был похож на просителя, а не на хозяина.

— Саша тебе ничего не сказал? — уточнила Анна.

— Нет, — я помотал головой. — А что он мне должен был сказать?

Мой вопрос, кажется, поставил их в тупик. Я грешным делом подумал, что они привыкли говорить иносказательно и не любили прямоту. Возможно, этому их специально обучают на каких-нибудь курсах, которые, впрочем, и мне не помешали бы — после них сдавать философию было бы легко и ненапряжно.

Но Анна быстро взяла себя в руки.

— Ах, вот в чем дело, — она улыбнулась — и скинула лет примерно десять. — Тогда понятно, чего ты сидишь с таким лицом, словно сдаешь экзамен по философии и полностью забыл три источника и три составные части марксизма.

Я хотел вставить хохму про дураков, у которых сходятся мысли, но тогда пришлось бы пересказывать то, о чем я думал, а это было неправильно.

— В каком смысле? — вопрос прозвучал глупо, но меня это не заботило.

Мне хотелось как можно быстрее узнать причину перемены настроения этих женщин.

— В простом, — Анна продолжала улыбаться. — Дело в том, что Саша рекомендовал тебя в институтский комитет ВЛКСМ. Выбирать, конечно, будут члены вашей организации, — спохватилась она, — но нам нужно посмотреть, чтобы кандидатуры, которые вынесут на голосование, были людьми ответственными и не подвели Сашу.

Я подавил порыв схватить этого Сашу, чтоб ему икалось и на этом, и на том свете, вытащить его в коридор и кастрировать, невзирая на разницу в весовых категориях..

— Нет, он мне ничего про это не говорил, — твердо сказал я. — И мне непонятно, с чего он решил меня выдвинуть. Я первак, авторитета в институте у меня нет, меня просто никто не знает. Таких в космонавты — то бишь в комитет — не берут.

— Вообще-то как раз таких и берут, — раздался от двери совершенно незнакомый мне голос.

Я повернулся.

Там стоял очень импозантный мужчина, одетый по последний моде этого времени. Широковатые внизу джинсы, цветастая рубаха с большим воротником, кожаная куртка, длинные волосы и небрежно поднятые на лоб противосолнечные очки, на левой линзе которых я разглядел этикетку — сейчас их старались беречь до последнего.

Мужчина быстро подошел ко мне.

— Я Вадим, — представился он и протянул мне руку.

Если бы я знал самбо или что-нибудь типа дзюдо, я бы обязательно воспользовался доверчивостью Вадима. Схватил бы его за протянутую руку, сделал бы с ней что-то очень болезненное, перевел бы схватку в партер с удушающим приемом и начал бы задавать неприятные вопросы. Такая моя реакция объяснялась просто — этот человек явно был тем самым Вадиком, который расспрашивал нашего комсорга про мою персону, и мне было очень интересно, зачем он это делал. Версия про вмешательство старика была уже опровергнута, а моё любопытство требовало удовлетворения.

К счастью для Вадика я пока не успел выполнить данное Валентину обещание, так как решил отложить занятия боевыми искусствами хотя бы до поездки на родину. Там у отца был знакомый тренер в ДЮСШ, к которому он меня пытался запихнуть ещё в школе; тогда я отбился, но теперь готов был напроситься к тому мастеру сам, чтобы получить хотя бы начальное представление о том, что мне предстоит. И, возможно, поиметь у него какие-нибудь контакты в столице. Совсем недавно советское государство неплохо прижало всяких каратистов, загнав неплохих в целом мужиков в подполье. И хотя несколько лет назад на всех экранах страны махал ногами артист Еременко, на легализацию вражеских единоборств тот фильм про пиратов никак не повлиял. Сейчас в доступных секциях изучали не самое боевое самбо и такое же выхолощенное дзюдо. Мне же нужно было что-то, что сразу нацелено на самозащиту. Ещё я думал заняться бегом, но потом отказался от этой идеи. В некоторых случая бегать нельзя — умрешь запыхавшимся.

Кроме того, в этой же комнате находились две тётки, которые наверняка подняли бы крик, если бы я напал на их коллегу — к Вадику они обе явно дышали очень неровно. И ещё тут же присутствовал Саша, который легко мог скрутить меня, если бы заметил, что я начал чудить.

В общем, я просто пожал руку Вадима и слегка потряс её.

— А я Егор, Егор Серов. Очень приятно, — сказал я. — А почему в комитет берут именно таких, как я?

— Ты выглядишь достаточно рассудительным, — вмешалась Анна. — Мы постоянно ищем активных ребят и девушек, которые не боятся трудностей, которые готовы хоть на край света ради великих целей… на Целину, на БАМ.

Меня поразило, что Анна была предельно серьезной и говорила, кажется, искренне. Ну или твердо верила в сказанное. В моём будущем таких девушек называли фанатичками. Я где-то читал, что они так компенсируют различные детские психотравмы и недостаток внимания со стороны мужского пола. Впрочем, это была лишь одна из теорий, которая, кажется, ни разу не была подтверждена практикой.

— Я тоже попал в комитет комсомола на первом курсе, — добавил Саша. — Правда, я уже отработал комсоргом группы, что-то делал и по комитетским делам. А в середине года один из парней вынужден был перевестись в вуз в своем родном городе, появилось свободное место… Сейчас у нас целых три свободных места, одно из них предлагаем тебе. Комитет комсомола — это не только ответственность, это и возможности разные… стройотряд, агитбригады факультетские, если талант есть… в общем, всегда можно сделать что-то для студентов своего факультета… да и для других тоже.

Я вспомнил про Стаса, который как раз был студентом «другого факультета» и очень обрадовался бы банке концентрированной азотной кислоты. Мне стало весело, и я поспешно сказал:

— В принципе, я согласен, конечно. Только я без понятия, что там делать надо, буду признателен, если подскажете.

— Конечно, подскажем! — воскликнул Вадим. — И поможем на первых порах. Без поддержки не оставим, не сомневайся.