13

Я вхожу в офис и запираюсь в своем кабинете, ни с кем не здороваясь; открываю синий холодильник и достаю бутылку кока-колы. Я стою, прислонившись к дверце, чувствую спиной магниты, привезенные из многочисленных поездок, пытаюсь узнать какой-нибудь из них, но у меня не получается. Хотя если бы я по-настоящему сконцентрировался, то смог бы назвать все. Но я этого не делаю. Это меня не занимает. Мне хотелось бы, чтобы вместо кока-колы у меня была бутылка «Джона Балли». Я бы выдул ее всю, как в фильмах. Хотя я понимаю, что в таких сценах ром и виски – это просто вода и кока-кола… Но некоторые пили по-настоящему, чтобы быть еще убедительнее, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. В фильме «Апокалипсис сегодня» так делал Мартин Шин, и эта сцена получилась действительно правдоподобной, ну еще бы! Говорят, что он лупил кулаками по зеркалу и порезал себе руки. Может, это случилось потому, что в день съемок Мартину Шину исполнялось тридцать шесть, и он был в свой день рождения совершенно пьяным. Мне почти тридцать, это не мой день рождения, но, может, и мне есть что отпраздновать. На тех же съемках, которые должны были продлиться «всего лишь» пять месяцев, а на деле продолжались до бесконечности, с Мартином случился сердечный приступ. Так что я открываю бутылку и прикладываюсь к ней, пытаясь максимально подражать Мартину Шину, даже без алкоголя! Я допиваю кока-колу, и мне приходит в голову одна вещь: у Мартина Шина несколько детей, и некоторые из них использовали его настоящую фамилию – Эстевес. И только один использовал артистическую фамилию: Чарли Шин. Он пользовался большим успехом, но он алкоголик. Чего он только ни вытворял – настолько, что его отстранили от участия в телесериале, на съемках которого он зарабатывал по два миллиона долларов за эпизод, рекордную сумму для многих американских актеров. Тонкая и проклятая нить связывает беспокойные жизни Мартина и Чарли Шинов. Их связь невероятна – вплоть до сходства черт лица. Произойдет ли такое и у меня с Массимо? Может, я об этом никогда не узнаю. И эта мысль приводит меня в отчаяние, так что мне и впрямь хочется раздобыть бутылку рома и выпить ее, припав к ее горлышку, без стакана, не останавливаясь, одним махом, пока не упаду без чувств.

Я слышу стук в дверь и потому делаю последний глоток и швыряю бутылочку в корзину, не промахнувшись, по крайней мере, в этом.

– Кто там?

– Я.

Я узнаю этот голос и его уверенность. Да, пожалуй, мне не помешало бы с кем-нибудь поговорить.

– Входи.

Он открывает дверь и идет к холодильнику. Берет колу и, прежде чем закрыть его, смотрит на меня, улыбается и задает чисто риторический вопрос:

– Можно?

– Дурак, – отвечаю я ему.

Он продолжает улыбаться, открывает бутылку и садится в большое кожаное кресло у окна.

– Ладно, но «дурак» наводит меня на мысль, что не все так уж плохо.

Я смотрю на Джорджо Ренци. Он смеется, уверенный в своей хитрости. Он старше меня как минимум на пятнадцать лет, но все еще выглядит как молодой парень. У него длинные волосы; он занимается серфингом и кайтсерфингом, выиграл множество соревнований по всему миру, и однажды я видел, как он дрался. В общем, я бы не хотел попасться ему под руку. Его специализация – финансы. Он знает, как преумножить их, знает, как давать деньги взаймы и как их возвращать, когда они уже принесли доход. То, что я в этом офисе, его заслуга. По сути, и кока-колу, и холодильник, и все остальное подарил мне он. Но самое главное, я ему доверяю. Он не может заменить Полло, но умеет сделать так, чтобы мне было не так плохо, когда мне его не хватает.

– Ну и? Расскажи-ка об этом твоему Джорджино…

– Что именно?

– Откуда мне знать? Но если ты вот так запираешься в кабинете, то, наверное, что-то произошло. Да и к тому же, когда я вошел, ты уже выпил кока-колу, а это значит, что не все так уж хорошо… А теперь я задам тебе такой вопрос: тебе бы хотелось, чтобы вместо этой колы у тебя бы была бутылка рома, виски или какого-нибудь спиртного?

– Да…

– Ну, значит, тогда положение гораздо хуже, чем я предполагал.

Он скрещивает ноги и делает глоток.

– У меня есть сын.

Он начинает давиться. Немного кока-колы проливается ему на свитер, но он быстро вытирает его рукой и вскакивает с кресла одним прыжком, благодаря своим сильным ногам.

– Вот черт! Хорошая новость, мы должны ее отметить! Я рад за вас! Это замечательно! Джин сказала тебе об этом сегодня?

– Моему сыну шесть лет.

– Да ну!

Он больше ничего не говорит и снова падает в кресло, утопая в нем.

Я развожу руками.

– Я не говорил тебе, что Джин ждет ребенка. Я сказал: «У меня есть…»

– Да, я не уловил этого нюанса. Но тогда ситуация осложняется. А чей он? Я ее знаю?

– Баби.

– Баби? Но как это может быть? Ты мне о ней рассказывал, это да, но я не думал, что вы встречались. А как это произошло? Как ты об этом узнал?

– Я встретил ее сегодня на вилле Медичи… Случайно.

И в тот же самый момент, когда я это говорю, все становится мне невероятно ясно.

– Джулиана.

– А при чем здесь Джулиана?

И пока Джорджо пытается хоть что-то понять, я вызываю ее по внутреннему телефону.

– Ты можешь зайти сюда к нам? Спасибо.

Через несколько секунд слышится стук в дверь.

– Входите.

Она одета сдержанно и выглядит спокойной. В руках у нее папка.

– Я принесла вам вот это: авансовые платежки на подпись для двух новых форматов, которые по вашим указаниям написал Антонелло.

– Да, спасибо, положи их сверху.

Я указываю на красный столик.

– Закрой дверь. Спасибо.

Она собирается уходить.

– Нет-нет, останься здесь. Или, может, ты торопишься уйти?

Я вижу, как она краснеет. Это замечает даже Джорджо. Он меняется в лице, словно говоря: «Черт, я не знаю, почему, но ты в любом случае прав».

– Садись же, садись…

Джулиана садится на стул в середине кабинета, напротив моего стола. И я начинаю прохаживаться, поворачиваясь к ней спиной.

– Ты не спросила меня, понравилась ли мне выставка Бальтюса.

– Правда. Но я видела, как вы стремительно вошли и закрыли за собой дверь, думала, что вы не хотите, чтобы вас беспокоили.

– Ты права, но сейчас ты здесь, можешь меня об этом спросить.

Я оборачиваюсь и пристально на нее смотрю. Она глядит сначала на меня, а потом – на Джорджо, словно ищет у него помощи; но, не найдя никакой поддержки, глубоко вздыхает и начинает говорить:

– Вы ходили на выставку? Она вам понравилась?

Я смотрю на ее руки. Они лежат на коленях. Джулиана сдержанная, воспитанная, выглядит элегантно, но если хорошенько приглядеться к ее шее, то можно увидеть, как ускорился пульс. Я улыбаюсь.

– Она мне очень понравилась, но я не понимаю, сколько мог стоить билет.

Она смотрит на меня, поднимает бровь, улыбается и удивленно качает головой.

– Да нет, это был бесплатный билет… Это было приглашение.

Внезапно я становлюсь жестким, холодным.

– Знаю. Я имел в виду, во сколько обошлось той даме – пригласить меня через тебя.

– Но, честно говоря…

Я жестом показываю ей, чтобы она больше ничего не говорила, закрываю глаза, а потом их открываю и пристально на нее смотрю. Молчу. Может, она начинает понимать, каким я становлюсь, когда теряю над собой контроль. Но я все еще говорю с ней спокойным тоном, четко выговаривая слова.

– У тебя есть единственная возможность. И я повторю это всего один раз: «Сколько она тебе дала?»

Тогда Джулиана делано смеется, почти фыркает.

Я мгновенно кидаюсь к ее стулу и кричу во все горло:

– Джулиана, не пудри мне мозги! Это важно.

Джорджо Ренци подскакивает на кресле. Она бледнеет, сглатывает слюну, понимает, что положение серьезное, очень тяжелое.

Потом за ее спиной звучит голос Джорджо – спокойный, но твердый:

– Пожалуй, тебе стоит говорить.

В кабинете повисает глубокая тишина, никто не дышит. Джулиана начинает играть с указательным пальцем левой руки, нервно его царапает, трет, делает на нем ранку, пытается как-нибудь подрезать несколько кусочков кожи вокруг ногтя и, не поднимая головы, признается:

– Она мне дала пятьсот евро.

Я смотрю на Джорджо, улыбаюсь, развожу руками, снова сажусь в кресло, кладу руки на стол.

– Пятьсот евро. Сколько она зарабатывает у нас?

Джорджо вздыхает.

– Тысячу пятьсот, чистыми.

– Пятьсот евро – это нынешние тридцать сребреников… – саркастически комментирую я.

Джулиана поднимает голову. Ее взгляд молит меня о прощении.

– Расскажи мне, как это было.

Тогда она делает глубокий вдох и начинает рассказывать.

Загрузка...