Три недели в настоящем

Глава 14 Какая же она, свобода

Шоссе через перелески и поля чёрной лентой жизнерадостно бежало под колёса. Тёмно-синий отцовский Приус, даже среди жидкого потока транспорта, чувствовал себя на дороге королём. Типично городская машина, с размазанной по всему носу будто потоками ветра осветительной арматурой, на этом пейзаже выглядела всё-таки самой подходящей. Ей не хватало только на капоте знаменитой фигурки Духа Экстаза или хотя бы аналога летящей над волнами статуэтки ведьмы, что красовался под бушпритом Катти Сарк. Как жаль, что этому всему благородному и прекрасному великолепию окончательно положили конец ещё в семидесятых годах прошлого века. Из соображений безопасности.

Безопасность… Это слово, как дамоклов меч на конском волосе, висело надо мной. Взаимосвязанность безопасности прошлого, настоящего и будущего…Безопасность всего, чем я дорожил, безопасность очень близких и не очень… И вчера я положил этому конец! От меня больше ничего не зависело…

Но то, что произошло вчера, осталось непрочувствованным. Именно сейчас я внезапно ощутил свободу! Всё, что морально наседало на меня, легко скатилось с плеч, незаметно отошло куда-то на второй план. Меня не сковывают никакие придуманные для себя ограничения. Всё, что случилось раньше, было просто дурным сном с только лишь возможными скверными последствиями. А сейчас моя свобода была мне так необходима! Словно глоток свежего воздуха в насмерть отравленной атмосфере последних дней.

Сегодня в шесть утра мне совершенно нежданно позвонил отец. Он, правда, ещё три дня назад предупреждал меня об этом, но я тогда не был готов воспринимать жизнь такой, какая она есть для всех. Тогда меня волновали дела более высокого порядка. И я не отнёсся к предложению отца достаточно серьёзно. К тому же, засыпая вчера после утомившего меня, полного несчастий, дня, думал про то, что осталось в моём распоряжении ещё целых два дня отпуска. Куда мне было торопиться? О чём вспоминать?

— Ты всё ещё спишь? — удивлённо спросил батя — Я стою уже у твоего подъезда!

Я совсем забыл, что на мой корейский телефон настроены все мои ближние родственники. И не заряжал его со вчерашнего утра. Поэтому очень удивился, когда он всё-таки зазвонил. Но на последнем его издыхании, мне всё же удалось всё понять. Я стремглав оделся, схватил документы и ключи. Подключил Самсунг к адаптеру, сунул в карман китайский смарт, паспорт и водительское удостоверение. Подхватил, пролетая мимо, куртку, ставшую мне почти родной, и пулей вылетел из дома.

Нам с отцом предстоял долгий визит на «родину», к могилам предков. Папа уже года три планировал это сделать. Покрасить там всё, подровнять, помыть и подкопать… И тут такое удачное стечение обстоятельств: начало отпуска у него и конец — у меня.

Сто шестьдесят километров только до деревни Раскольниково, и ещё, самое трудное, километров пять по теоретически существующей дороге, но практическому бездорожью, в которое в это время должна превращаться почти что нехоженая стезя до самой уже давно не существующей деревни Шубинки. Там теперь навечно и остались все наши деды.

Батя посадил меня за руль. Он сам пристегнулся сзади и пробормотал, закрывая глаза:

— Разбуди, когда подъезжать будешь. — и затих.

И мы тронулись. Дорогу, по крайней мере, до Раскольниково, я знал хорошо. Половину пути до самой развилки на энской трассе мы пролетели минут за сорок. Дальше за развилкой шоссе было не таким прилизанным, и, чтобы не разбудить отца, я снизил скорость. И оставшиеся семьдесят километров мы тащились ещё полтора часа.

Так, что приехали мы в деревню только в половине десятого. А ещё после почти получасового ёрзанья по грязи добрались наконец до моста, за которым уже и было кладбище — цель нашего сегодняшнего путешествия. Отец проснулся сам, когда я пытался проскочить очередную грязную лужу.

Мост через речушку уже давно был только пешеходным. И лет десять, как нуждался в капитальном ремонте. Поэтому Приус я оставил, загнав в кусты у тропы, и мы вдвоём отправились через мост пешком со всеми своими сумками.

Здесь я бывал уже дважды. И в прошлый раз мы втроём с мамой приезжали сюда летом 2014 года. Но из-за безостановочно ливших дождей почти ничего сделать не смогли. Поправили с отцом только крест деду Евграфову Сильвестру Павловичу, подлатали скамейку перед могилой у прадеда Евграфова Павла Демидовича, которого все в нашей семье почему-то звали дед Катай, да прикрутили на памятник дедовой матери Егоровой Фаине Онисимовне специально заказанный в мастерской металлический портрет с послевоенной её фотографии.

Мы оказались не единственными, кто решил сегодня навестить это место. На взгорке, на котором расположилось старое скромное, позабытое в лесу кладбище, уже трудилась какая-то женщина. Она прибиралась между не так уж аккуратно расположенными могилками, убирая прошлогодние ветки и листья. Женщина, когда подошла к нам ближе, разговорилась с отцом. Оказалось, у нас было много общего. Елена Трофимовна, как её звали, знала моих дедов и в детстве даже играла с отцом, когда он однажды приезжал в Шубинку лет сто назад.

— Редко приезжаете сюда! — посетовала она. — Да, и вообще сюда мало кто ходит. Я уже лет двадцать каждый год по нескольку раз прихожу. Прибираюсь тут, чтобы всё не заросло. И только три раза за это время других видела. Боюсь, меня не будет — некому будет за порядком следить.

И мы с отцом тоже принялись «следить за порядком». Пока я пропалывал и подравнивал могилки родни, и выравнивал покосившиеся от времени кресты, батя их протирал и подкрашивал надписи. Работа не сложная, но кому-то всё равно делать её было необходимо.

Более-менее освободились мы только к половине первого. Солнце стояло уже в зените. И потеплело. Я снял куртку дяди Вити и положил её на скамейку у последнего места жительства Павла Демидовича Евграфова, которую мы ремонтировали в прошлый раз. Прибрал скошенный мусор, отнёс и закопал его у берега речушки. И мы, с гордостью оглядывая содеянное, сели на скамейку позавтракать. Мама приготовила нам целый пир. Хватило бы на взвод пехотинцев. Поэтому мы пригласили и Елену Трофимовну, которая тоже к этому времени собралась уходить. Но батя сказал, что подвезёт потом её до Раскольникова. И она осталась и устроилась рядом с нами на пеньке.

— Ты выглядишь неважно. — констатировал отец. — Устал отдыхать?

Это был шанс рассказать о моих недавних проблемах. И я начал:

— Помнишь, батя, я спрашивал тебя про часы дяди Вити?.. Так вот, они оказались машиной времени…

Елена Трофимовна, слышавшая наш разговор, почему-то рассмеялась. А отец спросил:

— Ты имеешь в виду, что они очень точные?

— Нет, я имею в виду машину перемещений во времени…

Елена Трофимовна, как-то поняв, что смех сейчас и здесь будет не к месту, смеяться больше не стала, но начала смотреть на меня с каким-то непонятным сочувствием. А отец сосредоточенно пытался найти, что можно мне ответить на такое безумное заявление. Он всегда к своим словам относился очень серьёзно. Должность чиновника по связям с общественностью вынуждала.

— Как у Уэллса? — наконец нашёлся он.

— Нет. — возразил я. — Настоящая. Но только работающая назад и обратно…

Отца, моё «назад и обратно», добило окончательно. Что это я имел в виду? Одни глупости на уме у мальчишки, наверное думал он. Никаких машин времени нет в природе и никогда не было… Это всё ясно отражалось на его лице.

— Ну, ты даёшь! — сказал папа.

Я понял, что моя идея познакомить сейчас отца со своими проблемами была окончательно и безнадёжно глупой. И я замолчал. Наш поздний завтрак на свежем воздухе проходил после этого в полной тишине.

Закончив скромно пировать, мы собрались, перенесли через мосток свои пожитки, сели и готовились двинуться в обратный путь. Батя, на этот раз, занял место водителя, а я пристегнулся рядом. Елена Трофимовна села вместе со своими граблями на пассажирское место сзади. И все двадцать минут мы с отцом не обменялись ни словом. Но, когда в Раскольникове наша попутчица вышла, батя неожиданно спросил:

— Так что там с машиной времени?

— Тебе же не интересно. — съехидничал я.

— Ты считаешь, что я безразлично отношусь к твоим словам?

Я не ответил. Это было и так ясно. Хорошо уже, конечно, что он всё-таки вспоминает иногда о моих словах. Но отца это, видимо, заело, то, что я с ним не стал говорить. И он стал время от времени задавать наводящие вопросы. С чего я решил, что те часы — это машина времени? Может быть это как-то связано с новейшими научными идеями, которыми ему было некогда интересоваться? Или это кто-то сказал, что часы могут быть машиной времени… Наконец, далеко за развилкой, когда мы проезжали уже Лебяжинское водохранилище, я не выдержал:

— Можешь мне не верить, но я за две недели своего отпуска нагулялся в прошлом до отвала. И с братом твоим Витей встречался. Правда, у нас не было даже полчаса, чтобы нормально поговорить… Я ему даже не успел сказать, когда и от чего он умрёт. Но он мне потом прислал записку на трёх листах. Ты знаешь, что он родился не в 1963 году, а много-много позже. Может быть, его родителей даже ещё нет…

— Постой, погоди! — батя вырулил на обочину и остановил машину. — Я что-то ничего не понимаю. Я тогда участвовал в похоронах… Да и ты… сам… Ты хочешь сказать, что он живой?

— Нет! Я только хочу сказать, что говорил с ним… четырнадцатого марта этого года. Но на календаре у него тогда было двадцать четвёртое сентября две тысячи одиннадцатого… То есть около шести с половиной лет назад.

Я на миг поставил себя на место отца и понял, что без специального и длительного объяснения, он всё равно ничего не поймёт. И я затосковал. То, что мне и моим друзьям было понятно без объяснений, здесь нуждалось в детальном растолковании. Впрочем, мы все, в отличии от моего отца, видели машину времени в действии. А это значительно упрощало все объяснения. Теперь с пустыми руками, объясняй-не-объясняй, никто, даже мой отец мне не поверит. И справедливо будет считать меня пустобрёхом.

— То есть, ты был у него в прошлом? — неожиданно спросил папа.

Я своим ушам не поверил! И смотрел теперь на него глупыми-преглупыми глазами. Я, как ни старался, объяснял всё очень туманно. Как он меня смог понять?

— Ну, да… конечно… — не батя, а я сам явно поглупел.

— И ты мне покажешь, что он тебе писал?

Я тут же достал из кармана китайский смарт, нашёл на нём снимки второго дядиного послания, которое я когда-то с большим риском вырвал из рук федеральной службы. И протянул смарт отцу. Пока он читал на моём смартфоне, я наблюдал за его лицом. И понял, что он и верит, и не хочет верить. То сомнение промелькивало на лице, то восхищение и радость. Наверное, оттого, что он узнавал в написанном руку своего почти родного брата.

Закончив читать, батя какое-то время молчал. А я сидел и ждал, что он скажет.

— Мне не всё понятно… — наконец сказал он. — Почему, например, мне, да и родителям, он ничего об этом не говорил… Мы же, вроде, не чужие. И прыжки… Откуда ты решил, что это прыжки во времени? Почему Виктор не называет это устройство понятно. Типа: «машина времени» … У меня создалось ощущение какой-то недосказанности. Или, хуже того, дезинформации.

— Виктор Александрович относился к этому устройству очень нежно, и очень не любил, по отношению к часам, слова «машина». — это была сущая правда. — Он написал об этом в первом письме и потом повторил при встрече осенью одиннадцатого…

— А разве было ещё письмо? — тут же спросил отец. — Когда?

— То первое письмо мне домой принесла Лика. Анжела, Анжелика Викторовна, твоя племянница. Только я тебе сейчас его показать не смогу. Дома у меня осталось… Это было 11 марта. В нём твой брат приглашал меня на встречу в одиннадцатом году. И через три дня я к нему отправился. Всё бы нормально, но я со временем напутал, и мы с ним говорили всего минут двадцать.

Я замолчал. Вообще, связь через время — это довольно сложное мероприятие. Я только сейчас стал это понимать. Нужно подготовить связника, чтобы он доставил весть в строго рассчитанный день и час… В фильме «Назад в будущее» произошло тоже нечто подобное. Но там доктор Браун воспользовался солидной почтовой службой Вестерн Юнион. У дяди Вити вместо такой службы была одна только Лика. Которая сделала всё в точности, как сказал ей папка.

— А я как раз, когда Лика пришла, подумал, что могу отправиться к нему, чтобы обо всём расспросить первоисточник… Фух!.. Ладно, проехали!

Я махнул рукой, потому что мне показалось, батя молча слушает меня только из вежливости. Что было у него признаком окончательного недоверия. Если бы он стал меня допытывать, это был бы хороший признак. Значит он верит, и готов узнать больше. А помалкивающий, он видел во мне лгуна.

— Ну, а где они сейчас, эти его часы? — спросил батя.

Часы… Как я могу показать ему часы, которых уже полдня нет в природе. Правда остался их след…

— Поехали дальше, по дороге увидим. — отец удивлённо посмотрел на меня, но всё же мы тронулись. За водохранилищем нам оставалось проехать ещё километра четыре до того места, где всё вчера произошло. И через пять минут мы подъезжали уже к месту взрыва.

— Вот здесь они! — я показал на чудовищную воронку посреди раскиданного ударной волной леса. Днём это всё гляделось ещё более страшно. Срезанные макушки деревьев, пугающая, двухметровой высоты насыпь на краю воронки, где вчера от ударной нагрузки вздыбилась земля.

Отец прижался к обочине и остановился.

— Вот это да! Как сюда часы-то твои попали? — воскликнул он.

— Долго будет рассказывать… Хотя, в общем-то, я сам их сюда положил…

— Тут с тонну, наверное, где-то лежало тротила! — охнул батя. — Вон какая глубокая яма! Тротил-то у тебя откуда? Или здесь нашёл военный склад?

Я ответить не успел. В боковое стекло постучали. Мы с отцом одновременно повернули головы. Гаишник в тёплой куртке, прикрытой каким-то серебристым дождевиком, взмахнул рукой у фуражки.

— Не стойте здесь, проезжайте! — сказал он, когда батя опустил стекло. — В грунте образовались пустоты, можно провалиться.

И отец послушно тронулся.

— Это дезинформация! Врут про пустоты. — уверенно заявил я, когда мы уже порядком отъехали. — Там нельзя стоять из-за радиации… Ты видел плащ у сотрудника ГАИ.

Батя притормозил и оглянулся, гаишник больше не стоял на том месте, он торопливо шёл к своему автомобилю, стоящему метрах в ста у первых, оставшихся целыми, кустов. И на плечах его трепыхалась серебристая накидка. Отец посмотрел на меня удивлённо. Что такое радиация и как от неё спасаются он отлично знал. Но всё-таки спросил:

— Ты серьёзно?

— Часы при работе немного излучали. — честно сказал я. — Поэтому эмчеэсники сегодня ночью эту воронку вокруг всю измерили и огородили. И около часа собирали с асфальта радиоактивные осколки.

— Часы? Как они могли излучать? — отец всё-таки продолжал оставаться скептиком.

— Это не столько часы, сколько машина времени! — я уже не помнил, сколько раз сказал бате об этом. — У твоего брата, отец, рак был на почве пятидесяти лет ношения с собой этих часов.

Мы окончательно остановились на обочине. Батя заглушил двигатель и повернулся ко мне.

— Я ничего не понимаю… Ты хочешь сказать, что оставил, где взрыв, Витькины часы? Но, зачем? И, что там так взорвалось? — он стал прямо, как тот полковник. — Ты хотел так от радиации себя спасти?..

Вопрос поверг меня в паническое настроение, я понял, что это абсолютная безнадёга, но всё же, вздохнув, начал рассказ. А отец всё время теперь стал задавать вопросы, которые совсем не казались мне глупыми. Его порой интересовали неожиданные вещи, его интересовало всё, что случилось и, что могло только случиться, как я намеревался использовать машину времени, сколько людей знают о ней. Разговор затянулся надолго.

При рассказе я ещё надеялся, что удастся не упоминать федеральную службу, но это с моим отцом не пролезало. Он сам сказал, что «этим должна заниматься служба Бортникова», когда я упомянул про то, что грабители потребовали отдать им мои «часы». Да, мне пришлось рассказать всё.

Отец, услышав про моё решение, ликвидировать, в пику ФСБ, удивительное творение, мою машину времени, покачал головой:

— Ну и что хорошего?.. Ведь всё равно, рано или поздно кто-то это создаст! Лучше, может, чтобы это всё сразу разрешилось. Тем более, что я не вижу в чём опасность сходить, узнать про прошлое… Мне вот всегда хотелось узнать, как там на самом деле было…

Я снова вздохнул. Сколько ещё будет мне встречаться сомневающихся в опасности путешествий во времени.

— Это, батя, не просто путешествия и прогулки. И не только способ узнать подробности прошедшего. Это способ всё изменить… И, большей частью, в худшую сторону… Например, я хочу быть богатым и властным. Чтобы этого добиться, отправляюсь и меняю что-то в прошлом, и, возвращаясь обратно, вижу мир уже изменившимся. Я неожиданно богат и влиятелен…

— Так это же, наверное, хорошо! — не совсем уверенно произнёс отец.

— Нет. Кое-кому от этого будет явно плохо. Потому что это невозможно сделать без насилия. И меня никто при этом не сможет остановить и контролировать. — уточнять, кто этот таинственный «никто», я не стал.

Но отец всё понял верно:

— Даже ФСБ?

— Да, даже они. Это невозможно ни предугадать, ни предотвратить! Полнейшая беспросветность!

— Но, когда и у них будет такая машина, всё изменится… Правда?

— Ничего не изменится. Неизвестных тут станет просто больше. А вся борьба будет сводиться к контролю средств перемещения во времени в узеньком промежутке между настоящим и ближайшим прошлым. Машина времени устройство может быть и сложное, но со временем, как и всё, выйдет на конвейер. И каждый заинтересованный сможет приобрести и использовать. И как понять действия этих людей, когда, кто и зачем? И из какого времени прибыл диверсант? Всех людей перемножить на все возможные времена… Просто бесконечное множество вариантов получается. Поди, разберись!.. Ну, не всех людей надо перемножать, конечно…

— Вот видишь! — батя почти обрадованно вздохнул. — Так, что, я думаю, ты, вероятно, погорячился.

— Думаю, я дал шанс не ускорять естественные процессы. Прошедшая история должна быть неизменяемой, такой, какая она на самом деле есть… Ладно, считай, что я погорячился. — мне не хотелось портить отцу настроение, ввязываясь в бесконечный спор и ставя его в известность про газовую атаку, сломанную дверь и предательство друзей. Короче, про все противозаконные козни майора ФСБ Вяземского, ополчившегося на меня…

Тем более, что я сам начал мало-помалу сомневаться в верности собственного решения. Надеялся ещё отыскать в прошлом какую-то лазейку, вариант, позволивший бы мне обойтись без чудовищного взрыва и ликвидации этой удивительной машины. Но все варианты заканчивались «котлами» в руках совсем не пригодных для этого людей. И одно, несомненно, было хорошо, что к этому вернуться никто уже не сможет. И мои сомнения остались навсегда неразрешимыми. Отец сказал:

— Я подумаю над твоими словами.

— Всё равно, батя, уже ничего нельзя изменить. Что должно было, всё произошло. Я вернуть теперь уже ничего не сумею. У черепахи Тортиллы был всего один золотой ключик!

Батя усмехнулся, что было, безусловно, прогрессом, но дальше, до самого дома, мы, всё равно, ехали молча. Там, дома, я отдал ему ту техническую записку, которую мне принесла Лика всего десять дней назад.

Мы с ним ни о чём больше не говорили. Я не жалел о том, что рассказал ему. Чем больше людей будет знать об этой истории, тем лучше. Тем более, мои родные должны быть в курсе… Вспоминая вооружённых грабителей, я теперь просто желал, чтобы знали все!

Батя уехал, и я дома остался один. Лика, вот что удивительно, мне с утра не позвонила. Обычно, по дороге в школу, она напоминала о себе. И я считал такой день удачным. Я, на всякий случай, посмотрел заряжающийся Самсунг. Там звонков не было тоже. Это, вероятно, был повод расстроиться, но я себе такого не позволил. Возможных причин не позвонить было множество: забыла, оставила дома телефон, опаздывала в школу, кончился заряд, сбой в сотовой сети. В конце концов просто устала от меня…

Когда я вспомнил про усталость, тотчас, не расстилая, устроился на своей постели и, вместо лёгкого отдыха, забылся глубоким сном.

И мне в этот раз снилось, что стою на пустой дороге где-то в лесу. Где я, в каком месте, не знаю. Хочу вернуться домой. И не знаю, куда идти. Идти прямо, или вернуться назад?.. Конца у дороги два! А потом увидел вдали фары. Обрадовался. А фары всё ближе и ближе. И я понимаю, что меня не видят. Кричу, машу руками… И в момент, когда фары достигли меня, всё вспыхнуло в полной тишине!.. И я проснулся. Первую минуту переживал, что меня не заметили и бросили здесь, но после сообразил, что это всего лишь сон. И в нём наверняка было что-то из вчерашнего. Лес, шоссе, и приближающиеся фары автобуса с пассажирами… А теперь всё уже, по-видимому, хорошо. Просто такой сон вышел!

Встал и добрёл до часов на стене у окна. Только три часа дня. Я, выходит, почти и не спал. Но при этом видел полновесный сон… И сон похожий, мне однажды уже снился. Про дорогу и фары… Только это было ещё до той катастрофы… Странно, мне тогда снилась именно мокрая лесная дорога с отражающимися в ней фарами. Это было, когда я ночевал в сарае на улице Дальней четыре дня назад. Предугадать в то время что случится позже было невозможно. Я тогда ещё не мог планировать уничтожение своего бесценного подарка, и мокрую дорогу в лесу не мог представить. А ещё говорят, что вещих снов не бывает! Бывает, оказывается, и ещё как!

Раздумывая о вещих снах, я едва не пропустил звонок на корейский смартфон. Он в куртке надрывался почти минуту. Номер незнакомый.

— Да, я вас слушаю!

— Это Валерий Евгеньевич Евграфов? — спросил женский голос. Не похожий ни на кого из моих знакомых.

— А вы кто? — довольно грубо спросил я вместо ответа.

— Корреспондент «Вечерних Огней» Надежда Самохина. Очень хотелось бы получить ваше интервью. — очень быстро, но профессионально разборчиво проговаривая слова, произнесла она.

Мне за свою жизнь не разу не приходилось давать интервью. Даже, когда проводился опрос от имени провайдера о качестве обслуживания в сети, я неизменно от этого уходил. Но сейчас я подумал о каких-то опросах по поводу подготовленности наших дорог к летнему сезону, или каким мы видим современное российское кино. Это были темы лично меня интересовавшие. Поэтому я сразу спросил:

— Какая тема?

— Вчера на дороге произошла авария… — начала говорить Надежда Самохина.

— Я согласен! — оборвал её я. Эта тема для меня была допустимой. — Спрашивайте.

Мне хотелось лишь побыстрее разделаться с этим вопросом.

— Я сейчас здесь, возле вашего подъезда…

Вот чёрт! Приехала ко мне домой… Я-то думал, что оказался выбранным ей как-то случайно.

— Ладно, заходите. Пятый этаж, квартира восемнадцать…

Журналистка вместе с оператором появилась у меня в квартире через пару минут. Про съёмку меня никто не предупредил. И это мне не понравилось. Но пришлось пока эту наглость проглотить.

— Итак, что вас интересует?

Самохина была малорослой худышкой, а её оператор Константин рядом с ней казался немного не доросшим слоником. У меня в квартире был относительный порядок, кухня показалась Константину чересчур тесной, и мы с Самохиной, в конце концов, оказались в моей многострадальной комнате.

— Скажите, Валерий, — приступила к опросу Надежда, — а как вы оказались вчера на трассе, где произошла авария?

Это было не совсем то, на что я рассчитывал. Даже совсем не то!

— Кто же вам сказал такое про меня? — я не стал уточнять даже про какую аварию идёт речь.

— У меня есть знакомая в одной государственной организации! — не смутилась Надежда.

— Оу!.. Ну и что же вы про всё это знаете?

— Мне сказали, что на энской трассе недалеко от города столкнулись автобус с тяжёлой фурой. И были жертвы… Ведь это так?

Выходит, информатор был вообще не в курсе дела.

— А я тут причём?

— Ну, как же? Ваше имя и адрес…

— Нет. Это вражеская дезинформация. Гнусная клевета. Я ни о чём подобном даже не слыхал никогда. — лица у обоих заметно вытянулись. Константин даже опустил камеру с плеча.

— А как же ваш адрес?

— Спросите у вашей знакомой! Может она вам расскажет, как мой адрес попал к ней в руки.

— Но вы же сами согласились дать интервью. — взволнованно сказала Надежда. А Константин снова вскинул камеру на плечо.

— Но я-то думал что-то банальное, типа опроса. Думал, вас интересует работа наших автоинспекторов…

— А у вас есть что сказать по этому поводу? — оживилась интервьюер.

— Нет. Я только месяц, как сдал на права. И ни разу ещё этими правами не воспользовался. — соврал я, чтобы не было желания продолжать. — Мне даже отец ещё не доверяет крутить руль.

Это был явный конец интервью. Константин снова опустил камеру и покачал головой. Но Надежда на что-то ещё надеялась.

— Ну, как же. Это не могла быть ошибка. Никто про это ещё не знает. И я была бы первая…

Мне жалеть её совсем не хотелось:

— Я в этом совсем не виноват. Выпишите, в конце концов, счёт своей подруге. Мало того, что ошиблась, ещё и вас в неловкое положение поставила.

А Константин её пожалел:

— Надя! Будет тебе страдать. Пойдём, может ещё какую тему найдём!

Я взглянул на огорчённое лицо девушки, и мне тоже стало её немного жалко.

— Хотите, я вам тему подкину? У меня есть достоверные сведения, что до вчерашнего вечера в нашем городе были две функционирующие машины времени…

Оживление, промелькнувшее на их лицах, к концу сменилось явным и полным разочарованием. После облома с аварией, верить в машины времени они уже не хотели. И быстро стали сворачиваться.

— Я вас первым предупредил! — уже в спину убегающим репортёрам крикнул я.

Но они даже не оглянулись. Правда, у меня в результате неудачного интервью всё равно осталась красивая визитка Самохиной Надежды Сергеевны, штатного корреспондента ежедневного периодического издания газеты «Вечерние Огни». Я о такой газете раньше даже не слыхал. Вероятно, потому что газет никогда не читал и не брал в руки.

Потом я попытался созвониться с Олегом. И, как всегда, не вовремя. Пришлось нашу беседу снова отложить.

А вечером мне всё-таки позвонила Лика. Я начал по ней уже скучать. Она мило извинилась, что не смогла позвонить утром и мы зависли на телефоне почти на час. Говорили про то, что Лика считает уже себя взрослой, а все окружающие говорят с ней, как с ребёнком. Что ей девочки, что видели уже меня, завидуют. А мальчишки, которые сами не доросли ещё, над ними смеются. В какой-то момент Лика спросила: «А как твои дела?». Я ответил, что всё в порядке, ничего плохого не происходит. Навестил с отцом почти забытое кладбище предков. И голова у меня теперь практически зажила… Не знаю почему, я не стал говорить ей о вчерашнем. Что я почти в одиночку принял решение уничтожить часы, и уже успел осуществить это коварное дело. И, наверное, что не сказал, было хорошо. Говорить такое, не видя лица собеседника, просто-таки преступно. Ведь для Лики часы, как, впрочем, и для меня — это память о её отце. И у меня навряд ли хватит мужества так её память оскорбить, как бы мимоходом сказав про ликвидацию. Но рассказать-то придётся всё равно. Потом когда-нибудь при встрече…

В общем, если не думать о том, что случилось, то всё хорошо. По крайней мере, у меня и сейчас. Что случится дальше, поживём — увидим!

Утром следующего дня, после принятия душа и завтрака, я вернулся в свою комнату и огляделся. В последнее время меня часто стали одолевать сомнения. И сейчас у меня появилось не очень твёрдое ощущение, что всё у меня совершенно не так, как надо. И сделал я всё неправильно. Надо было как-то по-иному. Чего-то недодумал, и всё у меня теперь покатится в тартарары…

Но, внезапно обрушившаяся на меня свобода, сегодня стала смущать. Мой письменный стол, в каком-то роде, пустовал. Потому что, привычно лежащих на нём, безопасных чёрных «котлов» уже не было. Они для меня были, словно талисман, я без них чувствовал себя совершенно беззащитным! И эта утрата стала ощущаться сегодня моей большой личной потерей. Как я мог решиться на их утрату?

И с друзьями у меня, с последнего нашего гаражного рандеву, всё не заладилось. Из всех моих друзей, со мной остался только Олег Майоров, человек, привыкший жить своим умом и не полагающийся на блага от власть имущих. Мои старые друзья Димка Калашников и Петя Фокин, из каких-то своих причуд, приняли противную мне сторону и пытались передать меня с часами федеральной службе… До сих пор не могу в это поверить! Про Сергея Сергиенко мало что знаю. Но они, эти старые друзья!..

Незамеченное никем тихое предательство полковника Богданова, который, говоря о попытках договориться с помощью мирных средств, санкционировал тем не менее в тот же день полноформатную операцию по захвату Машеньки, я не считал чем-то удивительным. По крайней мере, я мог это предвидеть. А вот другие…

За свою жизнь с низостью предательства мне уже приходилось не раз сталкиваться. Меня предавали и малознакомые, и знакомые люди, даже некоторые из близких. Но то, что произошло позавчера, все эти мелкие, с сиюминутной выгодой предательства, затмило, как затмевает ночную свечу восходящее утром солнце. Я не ожидал, что это будет сделано вот так. Тотально, жёстко и категорично… И подло. Потому что меня предали два моих старинных друга. Впрочем, возможно они посчитали, что это я их раньше предал. И они мне просто достойно заплатили своей монетой. Или, быть может, проявили ненужный в данной ситуации патриотизм, поддержали, имеющую собственные, далеко идущие интересы, государственную службу… Не знаю. Но я ведь, не для себя самого так старался. Лично я со всего этого огорода ничего, кроме потерь и огорчений, не имел.

О какой это свободе я рассуждал вчера утром, накручивая баранку? Свободе убежать от своих проблем? От самого себя никуда не уйдёшь! Просто так и безболезненно это не дано никому. Можно спрятать проблему и долго её стараться не замечать, можно даже на время убежать от необходимых решений… Но это всё полумеры. Окончательного решения они дать не могут. Всё равно вернёшься к себе. Даже ликвидация не смогла помочь, оставила всё как есть. До сих пор я чувствовал тепло и вес железа на левом запястьи…

Когда я готовил на кухне себе завтрак, зазвонил китайский смарт. Ещё три дня назад это мог быть только один абонент. Теперь же кроме Лики это мог быть кто угодно. И я неохотно потянулся к телефону. А сомнения в том, стоит ли отвечать, были небеспочвенны!

— Здравствуйте, Валерий Евгеньевич! — своим противным голосом произнёс майор Вяземский. Он, несмотря на предыдущую договорённость, обо мне, к большому сожалению, не забыл. И звонил, к тому же, на телефон, который ему не должен быть известен.

— Здравствуйте, Иннокентий Семёнович! Вы обо мне всё ещё помните? У нас был договор…

— Тут всё не так очевидно. В принципе, мне о вас помнить ни к чему, я о вас практически уже забыл. Но мне, к моему большому огорчению, напомнил коллега Григорьев из МЧС. Он проявил инициативу. Нашёл в больнице того водителя разбитой фуры… Помните?.. И обследовал на наличие радиации в организме… И тот, по мнению Григорьева получил довольно высокую дозу, где-то около одного Грея. Вы, Валерий Евгеньевич, не помните, где он тогда находился?

Не знал я ни о каких «Греях», но догадался, что один Грей — это, наверное, много. Где тогда находилась фура с водителем я не видел. Она приближалась ко мне со спины, и я её заметил только через какое-то время после взрыва. Но судя по характеру повреждений грузовика, тот был гораздо ближе, чем автобус, который останавливал я. Левая дверка кабины седельного тягача залетела внутрь, и весь левый борт смят был так, что реставрации не подлежал.

— Думаю, метров сто пятьдесят-двести от точки взрыва…

— Автобус остановился в четырёхстах двадцати метрах… Следовательно, вы тоже находились в зоне поражения. — тут же подхватил Иннокентий Семёнович. — Сейчас мы дали инстанциям сигнал разыскать всех пассажиров этого автобуса. И вас это касается в первую очередь. Так что придётся срочно пройти обследование. Срочно!

Вот это называется: «с добрым утром»! Я забыл даже, что собирался позавтракать.

Сам Вяземский для меня отождествлял всё самое плохое в этом мире. Я с ним лично познакомился только шесть дней назад. Но, поскольку тогда наша первая встреча была такой, мягко сказать, недружелюбной, то и последующее наше общение не принесло никаких положительных воспоминаний. А после того, как он натравил на меня почти весь мой «клуб», душил в моей квартире каким-то газом, а потом устроил настоящую ночную охоту с погоней, засадами и прочим… Это уже была настоящая бескомпромиссная война. Он целенаправленно старался, если не убить, то, как минимум, разрушить до основания мою жизнь… Чего я мог ему желать после этого? Смерть здесь была бы подарком негодяю и легчайшей из кар. И я не знал пыток, достойных Вяземского.

И он, вероятно, желал мне того же. И, надо думать, теперь его желание оказалось таким близким к исполнению. По всей вероятности, я получил то, что заслужил за свой наглый и неуступчивый нрав. За использованную возможность как-то повлиять на движение по карьерной лестнице самого майора…

Да, но я поневоле, безо всякого на то желания, утёр тогда ему нос. Исчезал и появлялся, как тень. Просто мерцал во времени. Даже в последний день, когда себе в помощь он переманил большинство моих друзей и меня, чтобы я не смог чего-нибудь предпринять, держали за руки трое здоровых мужиков, я ушёл! Но перед этим на мой обман попался Профессор. Я не ожидал, что его пригласят, как специалиста по снятию моих часов. Ведь он один был в курсе, как можно это сделать. И ведь он согласился!.. Ему, наверное, теперь стыдно. Мне бы уж точно было стыдно так безнадёжно продать своего друга!

Впрочем, чего уж там, обиды на него я не держу. Ошибаться могут все, а не один только Калашников! Я его ценил за совсем иные качества…

И теперь в Диагностическом центре меня ждал какой-то «к.м.н. Аллексенцев А. П.». Вяземский потребовал, чтобы я записал это. И мне пришлось записать. Взял на тумбочке пачку розовой бумаги с клейким краешком, ручку и записал требуемое. Потом прочитал Вяземскому то, что записал. А когда связь разорвалась, я аккуратно оторвал верхний листок, смял его и бросил в пакет с мусором. Этот Вяземский точно считает меня идиотом! Пусть! Если ему, бедолаге, от этого легче.

А у меня есть дела посущественнее глупого «к.м.н.». И я, недолго думая, набрал номер Лики, совершенно забыв, что она сейчас в школе. А, поняв это, я тут же отменил вызов.

Необходимо было переговорить с Олегом Майоровым, но было рано, сегодняшний день у нас только-только начался. И у него опять свои утренние важные дела. Звонить Димке было глупым. Подумает ещё, что я напрашиваюсь на жалость. А все остальные дела казались пустячными.

И в круговерти последних дней образовалась большая, как пустая сингулярность, чёрная дыра. И я поневоле заскучал. Подцепил к сети компьютер и заглянул в свой почтовый ящик. Там оказалось письмо от девятнадцатого марта, то есть, пролежавшее без открытия более трёх дней. Адресат был мне неизвестен, но текст меня заинтересовал и удивил: «Не знаю, тот ли ты Валерий Евграфов. Если тот, ответь. Меня интересует МВ». Имя Валерий Евграфов латинскими буквами стоит на моём почтовом логине. Так, что я — точно тот… Интересно, что он имел в виду под МВ? Может быть какие-нибудь Механизированные Войска? Или быть может Метровые Волны, или Мировые Войны? На крайний случай сошёл бы и Мотор-Вентилятор, не говоря уже о Марии Владимировне Захаровой, которая тоже МВ, и может кого хочешь заинтересовать. Хотя, вообще-то у нас сокращение МВ — это банальная Машина Времени. И всех без исключения теперь будет интересовать именно такое прочтение. Но все без исключения уже безнадёжно опоздали. Нету больше такой штуки. Как будто и не было никогда. Распалась накануне до атомов. Которые соберутся вновь в действующую модель уж никак не раньше две тысячи пятидесятого года. У человечества есть ещё свыше четверти века более-менее беззаботной жизни. И шанс прожить эти годы без страха перед приходом Судного дня…

Других почтовых сообщений больше не было. Искать какие-то новости мне показалось несправедливо скучным, и я отключил ноут. Пошёл на кухню и безо всякого уже интереса поел холодное. Всё оставшееся от отпуска ничтожное время будет теперь таким! Поковырялся в Интернете, поел, поспал. Тоска зелёная!

Сразу после завтрака был неизвестный звонок теперь на старенький и дохлый мой Самсунг. Когда я ответил: «Слушаю!», никто отзываться на этот мой призыв не стал. Я снова сказал, что слушаю, но абонент продолжал молчать упорно. Тогда я разорвал контакт, ругаться даже не хотелось. Шизофреник какой-то.

Впрочем, может человек ошибся и от неожиданности опешил, не знал, что теперь ему говорить. А у меня остался самый последний день моего бесподобного, полного приключений и новых знакомств, короткого отпуска. Подумал, чем ещё себя развлечь в этот день. Осталось только сходить в кино… Понятия не имел, что у нас идёт и что сейчас смотрит народ, но зато я чётко знал, кого хочу туда пригласить!

Моя Лика позвонила почти в двенадцать.

— Только сейчас увидела, что ты мне звонил… — я представил, как Лика в этот момент улыбнулась. — Сейчас перемена. Остался английский и консультация по русскому, и я до обеда свободна…

— В кино со мной сегодня пойдёшь? — сразу же спросил я.

Лика, конечно же пошла бы. Но у неё на сегодня и завтра были совсем другие планы. Идёт подготовка к экзаменам. И ни секундочки свободной нет… Ну, что же я мог поделать? Это, в полосе страшной непрухи, просто очередное мелкое невезение. Крошечная неудача. Мне не стало везти, с субботы десятого марта. Даже то, что я тогда воспринимал, как почти фантастическое везение, оказывалось, по прошествии времени, жутким обломом. Так было все последние дни. Кто же мог подумать, что всё сложится так нелепо! Наделал массу ошибок там, где не надо было. На ровном месте. И изменить теперь что-либо, попытавшись вернуться в прошлое, создать временной парадокс, я уже не мог. Спасительной машины времени у меня больше под рукой (хотя, лучше было бы сказать «на руке») не было…

Олег про меня не вспоминал, и я, наконец решив, что уже можно и самому побеспокоить, набрал на китайском смарте его номер. Сказать я ничего не успел, как Олег буркнул мне в ухо:

— Я позвоню позже… — и дал отбой.

Да. Все заняты, все при делах. Один я ни при чём… Впрочем, заняться мне есть чем. Остался чисто бытовой вопрос. В квартире уже несколько дней творится некоторый кавардак. У меня за весь отпуск только Лика один раз прибиралась в квартире. Пришло время и мне самому проявить какую-то инициативу.

И сорок минут я честно, не позволяя себе отвлекаться, занимался уборкой. Хотя в процессе, многие вещи меня настойчиво призывали отвлечься. Например, мои куртки: куртка Виктора Александровича, которая до сих пор висела на вешалке в прихожке, и моя, разорванная при падении в прошлом… И, лежащая на тумбочке ручка рядом с пачкой розовой бумаги для записей напомнила о многом. И, по-прежнему задвинутые шторы… И, выкатившийся из-под стола на кухне, тонкий осколок заварного чайного стакана, с россыпью трещинок, идущих от пулевого следа… И ещё полновесный след от этой же пули, которой пальнули в меня, в стене. Из стены полицейский спецназ тогда пулю уже выколупал и причислил к вещ докам. А след обвёл вокруг мелом, который мне пришлось стирать со стенки. Жаль, само отверстие в покрашенной стенке стереть было нечем.

Память снова пыталась возвращать меня в тот, уходящий, опасный и беспокойный мир. Непривычно беспокойный и излишне опасный! Как хорошо, что всё кончилось. Или кончилось почти всё…

Вымыв полы и протерев влажной губкой мебель, я пошёл собирать по квартире грязную одежду… А собрав, понял, что стирать её мне практически нечем. Остатки порошка из коробки использовала ещё Лика… И я торопливо собрался и пошёл за порошком в магазин. Но возле самого магазина меня перехватили.

Два парня в гражданской одежде, показав мне навскидку знакомое уже удостоверение, предложили сесть с ними в машину. Я отказываться не стал. Хотя, прежде чем сесть на заднее сидение, всё-таки провёл пальцами правой руки по левому запястью. Просто, по привычке. Запястье, к сожалению, было теперь пустым и холодным.

А меня те парни привезли в хорошо известное четырёхэтажное здание, и провели к знакомому кабинету на третьем этаже, и безо всяких церемоний, запустили в дверь. Внутри меня ждали двое: хозяин кабинета майор Вяземский и его начальник, молодой полковник Богданов. Вяземский начал первым, когда я ещё только сделал первый шаг от порога:

— Что же вы, молодой человек, не выполняете того, что должны? Мы же с вами договорились!..

И мне сразу же пришлось перейти к активной обороне:

— Не помню, чтобы я с вами о чём-то договаривался… — Вяземский даже опешил от такой наглости. Он-то считал меня уже полностью лояльным…

— Ну, как же? Вы, Валерий Евгеньевич, должны были срочно в Диагностическом центре…

Но его перебил уже Богданов:

— Я вам говорил, Иннокентий Семёнович, этот человек со своими твёрдыми убеждениями! И сделать его мягким и податливым у вас не выйдет… Здравствуй, Валера!

В этот раз Богданов был в строгом костюме, и я почувствовал, что простым сегодня разговор с ним не будет. Хотя полковник до сих пор мне казался гораздо более лёгким в общении человеком. Он, если и пытался привлечь собеседника на свою сторону, то делал это плавно и незаметно. Так, что ты сам начинал думать, что готов согласиться с его доводами. Это я знал по себе.

— Здравствуйте! — добродушно ответил я, — Я надеюсь, за последнее время ничего страшного не случилось?

Проходя в кабинет и без приглашения примериваясь устроиться в стоящем перед ними свободном кресле, я непроизвольно улыбнулся. Полковник, как обычно, излучал доброжелательность. Он был счастлив вновь видеть меня.

— Да, ты уже… вы уже натворили дел!.. Сверх всякого хватит! — со злобными интонациями, отозвался Вяземский, прожигая меня глазами.

— Садись! — широким жестом спокойно, хоть и запоздало пригласил меня Богданов. — Прав Иннокентий Семёнович, нам, чтобы только разгрести произошедшее за последние пять дней, теперь года не хватит. И без твоей помощи нам теперь никак не обойтись. Потому что в богатом русском языке даже слов таких для описания случившегося нет… И нас с майором после прочтения нашего рапорта попросят принести ещё справки от психиатра. А все документы, что накопились у нас за это время, сочтут фальшивкой, состряпанной вот в этом самом кабинете… Но ты не думай, что я жалуюсь. До позавчерашнего вечера я был самым счастливым из людей! Не знаю, как ты, а для меня это всё было чудесной сказкой!..

— Уж точно, расчудесной! — недовольно прошипел Вяземский. И на его лице отразилась гримаса острой неприязни. Ко мне и моим делам, которые я принёс в его спокойную жизнь.

— Но ты теперь одним махом всё изменил. Был невосстановимо утрачен единственный артефакт, по которому мы могли бы отчитаться о проделанной работе. Всё остальное, даже включая вот это… — Юрий Маркелович жестом показал на лежащий среди папок на сдвинутом к стене знакомом журнальном столике плоский детектор, доставшийся мне от Арсена Родионовича Пушкарёва. — …просто хлам. У твоего прибора, конечно, мы обнаружили много разных интересных функций, но всё-таки главной функции — определения координат машины времени в пространстве, он выполнить никак не может. Потому, как этих самых машин ты нам не оставил. А доказывать, что это не просто игрушка, никто теперь не возьмётся.

Юрий Маркелович серьёзно посмотрел на меня, а Иннокентий Семёнович горько вздохнул. Мне подбодрить их было нечем, и я неискренне тоже вздохнул.

— Неужели всё так плохо? — я, мечтательно покачал головой и улыбнулся.

— Ещё день-два, и мне придётся отсюда уехать. — сказал Богданов, будто и не заметив моего ироничного настроения. — И я хотел бы, чтобы наши труды не пропали даром. Мне кажется никто из нас этого не хочет. Поэтому я надеюсь, что минимум работ по этой тематике мы всё-таки сделаем. Зная ваши не очень дружественные отношения с моим заместителем, я решил предложить тебе, Валера, как-то самостоятельно оформить письменные воспоминания. Как ты пожелаешь. В виде рассказа, мемуаров или в иной свободной форме. Чтобы там было как можно больше фактического материала. Последовательность действий, ощущения во время прыжка, детали функционирования машины… Сразу скажу, публиковаться этот опус нигде и никогда не будет, он останется здесь, в лучшем случае, под грифом: «для служебного пользования». На это есть наше внутреннее правило. Но мне кажется, это и в твоих интересах тоже. Разве нет?..

Я подумал, что в его словах действительно есть правда. Вспомнил ночной визит к себе домушников-спецназовцев, которые хотели изъять у меня из обращения мою личную машину времени и, заодно, как бы между прочим, пристрелить меня. Их привело моё неосторожное обращение с технической видеозаписью работы машины времени. Больше таких визитёров мне было не нужно. Будто услышав, о чём я думаю, Богданов продолжил:

— Вполне может быть, что на тебя ещё не один раз будут нападать. — сказал полковник, увидев, что я кивнул. — Следить за тобой. Я имею в виду не ходоков, а контроль за тем, что делаешь, где находишься, с кем общаешься. Будут попытки тобой управлять, странные сообщения, странные звонки… В общем, беспокойство почти на всю оставшуюся жизнь! Ведь ты этого не хочешь? Поэтому, без нас теперь тебе никак не обойтись. И лучше будет при всех таких сигналах, сразу связываться с нами. Мы будем принимать по ним соответствующие меры… Вероятней всего, Валера, когда-нибудь это спасёт тебе жизнь…

Умение полковника одними словами добиться нужного эффекта, меня продолжало поражать. Но он, возможно, был кое в чём прав. Я вспомнил утренний звонок от молчаливого абонента, и трёхдневное сообщение в моём почтовом ящике со странным вопросом, а тот ли я вообще Валерий Евграфов. Вполне могло быть, что это начиналась какая-то со мной игра. Но связывать себя с вяземскими какими-то обещаниями я больше не хотел, но и выступать против счёл неразумным, поэтому промолчал.

— Теперь, о взрыве на трассе газопровода — сказал Богданов, ошибочно оценив моё молчание, как согласие. — Эксперты оценили его от полтонны, до двенадцати тонн в тротиловом эквиваленте. Это очень много. Взрыв был наземный и, судя по радиации, ядерный. Какие причины его могли вызвать, нужно будет ещё разбираться специалистам. Сейчас там идёт работа по расширению опасной зоны и дезактивация. Деревья, попавшие под раздачу, будут вырезаны с корнем. И почва в опасном радиусе будет вывезена и захоронена в спец могильник. У пассажиров автобуса, какие не уехали ещё вчера из города, мы начали уже проводить проверку, а водитель фуры с фруктами получил действительно большую дозу и, возможно, не выживет. Зрение он уже потерял.

Что-то болезненно защемило у меня в груди. Потерял зрение. Это из-за меня.

— Он выживет! Водитель… Никто не погибнет, я это знаю.

Говорить было трудно. Но я вынужден был защищаться. Потому что Юрий Маркелович Богданов наверняка думал обо мне, как о сознательном виновнике взрыва. Что думал по этому поводу я, имело значение только для меня самого. И я, вероятно, подспудно пытался предотвратить для себя возможные санкции. И искренне верил Арсену Родионовичу Пушкарёву в том, что никто не погибнет. Потому что не должен никто погибнуть…

— Выживет? — недоверчиво спросил полковник.

— Мне так сказали. Никто не погибнет.

Мне вдруг подумалось, что Арсен Родионович сказал это, основываясь на своих знаниях, принесённых из будущего, когда сам Пушкарёв не менял ничего в прошлом. Но его визит мог внести небольшие поправки…

Пока я размышлял об этом, господа офицеры молча наблюдали за мной. Как видно, ждали. Как будто я им чего-то не договорил. И я также удивлённо уставился на них. Наконец, Богданов поинтересовался:

— Кто сказал? Когда?

— И почему мы только сейчас об этом узнаём? — сварливо добавил Вяземский.

— Извините, не доложил. — с сарказмом отозвался я.

Вяземский ответил что-то неприветливое, правда, молча, одними губами. А Юрий Маркелович серьёзно продолжал смотреть на меня. Пришлось мне возвращаться к этой теме:

— Мы с ним говорили недолго, минут пятнадцать. — ответил я на взгляд полковника. — Он сказал, что в этом месте будут большие разрушения, но никто из водителей не погибнет… И потом подарил этот детектор…

— Кто он? — спросил Юрий Маркелович.

— Это не важно. — сказал я, скорее по привычке не говорить всего.

— Тоже прыгун? — спросил майор Вяземский.

— Путешественник. — поправил его я.

Богданов решил не давить на меня больше, поэтому снова вернулся к обсуждаемой прежде теме:

— Если выживет, то хорошо. А вы, Валера, у нас единственный неизвестный, кто тоже мог пострадать. Наши медики считают, что надо пройти обследование. Мы не знаем, какого рода была радиация в эпицентре, и как она скажется потом… Это просто для твоей безопасности.

Как я заметил, Богданов стал путаться, называя меня то на «ты», то на «вы». Он очень хочет быть и хорошим парнем, и ответственным начальником одновременно… Мне же совсем не улыбалось загреметь на последнем дне отпуска в больницу.

— Я думаю, мне будет позволено вернуться домой и утрясти свои дела до того, как меня уложат в клинику?.. — безапелляционно заявил я.

— Боюсь, нет! — тут же встрял Вяземский. — Чем раньше будет обнаружена опасность, тем меньше будет последствий…

Но я игнорировал майора и продолжал смотреть только на Богданова. Наконец тот с сочувственным вздохом сказал:

— Сейчас у нас, по-видимому, не будет вариантов. И я прошу прощения, Валерий Евгеньевич, но я пригласил медиков прямо сюда…

Он встал и прошёл мимо меня к двери. И у меня перед глазами теперь остался сидеть один Иннокентий Семёнович. Тот рассматривал меня, как рассматривает энтомолог уникальную букашку, прежде чем проткнуть её булавкой. И в душе он, как видно, радовался такой необыкновенной удаче. Я же не мог избежать теперь всего, что на меня свалилось. Хотя, защищаться я собирался до последнего.

А мой отец, Евгений Александрович Евграфов, в своё время работал по военному ведомству, занимался защитными сооружениями, построенными в прошлом веке у нас в городе. Бомбоубежища, были разными. Для массового спасения жителей и для разного начальства. Они могли выдержать недалёкий взрыв атомного устройства. Но в зависимости от мощности заряда, расстояния и толщины стен, люди получали различные поражения. Правда, в то время дозу радиации измеряли в рентгенах, а не в зивертах или Греях, как сейчас. Но я знал, что без учёта защиты, в два раза возрастающее расстояние, почти в десять раз сокращало полученную дозу в момент взрыва. От точки взрыва до меня было больше четырёх сотен метров, против менее двухсот до фуры. Значит, вероятней всего, мне почти ничего не грозило. Почти… Поэтому я смотрел на Вяземского вызывающе спокойно. И всё время, пока не пришли медработники, мы демонстративно молчали, продолжали не моргая разглядывать друг друга. И у меня было время подумать ещё о том, что после такого взрыва, явно намекающего на ядерную составляющую, не верить Богданову вряд ли кто бы решился. Впрочем, это их внутреннее дело. Меня оно не касалось.

И тут пришли двое, которые мне не были представлены: мужчина, одетый очень просто, без претензии на оригинальность и очень молодая и обаятельная женщина, одетая, пожалуй, с претензией. Мужчину я для себя назвал «к.м.н.», возможно, это и был А. П. Аллексенцев, а женщину стал называть Мирей. Как и Матьё, она носила красивую чёлку каре, без натуги улыбалась и ей всё это очень шло. Но она, продолжая мило улыбаться, достала из сумки свои прибамбасы, со здоровенным одноразовым шприцом, в том числе. И я понял, что она просто такая улыбчивая медсестра, которая будет для анализа забирать у меня кровь. Мирей теперь не казалась мне такой уж обаятельной. Я вообще не любил эти медицинские процедуры и тех, кто их исполняет. И молча пережил это только из гордости. В вену иголку, подмышку термометр и после ещё на руку тонометр для измерения давления крови. Делала всё это она очень профессионально.

К.м.н. был ничем не лучше. Тоже профессионал. Спросил, каким боком я стоял ко взрыву. И, когда я ответил, что спиной, заставил показать ему обнажённую спину… Потом были утомительные расспросы про зрение и пищеварение, осмотр полости рта и волосяного покрова на голове. И там, кроме зажившего шрама, он обнаружил несколько седых волосков на правом виске.

— Сколько вам лет? Седины раньше у вас не было?

Мне это надоело и, чтобы перевести стрелки на тихо и незаслуженно радующегося Вяземского, я сказал:

— А это результат воздействия химического оружия. Меня чем-то травили…

— Какого оружия? — взбодрился от моей неожиданной разговорчивости к.м.н. — Поподробней, пожалуйста.

— Это вы у майора поподробней спросите. — я кивнул в сторону Иннокентия Семёновича. — И, если не скажет, значит — государственная тайна!

Ох, как снова остро невзлюбил меня майор! Не будь здесь Мирей и этого к.м.н. он бы со мной разобрался! В клочки бы разорвал подлеца наверное! Я совершенно спокойно смотрел на него в ответ.

К.м.н. некоторое время наблюдал наше сражение глазами, но быстро понял, что каких-либо объяснений ему не добиться и мешать нашей битве больше не решился. Они с Мирей собрались и молча, как и пришли, ретировались из кабинета, и мы с майором остались одни. Но высказаться Вяземский не успел. Тотчас же дверь снова открылась и в кабинет вернулся полковник Богданов.

— Иннокентий Семёнович! Прошу вас на одну минуту…

И они вдвоём покинули кабинет. Но я сидел в одиночестве только несколько секунд. Что-то со глухим щелчком возникло в кабинете прямо передо мной. Я не успел испугаться, как увидел упомянутого ранее Пушкарёва. Это был точно он! И это было настолько неожиданно и неправдоподобно, что я вытаращил глаза, прижался спиной к спинке кресла и удивлённо открыл рот. Вот уж кого я не ожидал здесь увидеть сегодня! Позавчера поздно ночью мы с ним расстались возле дороги в пятнадцати километрах отсюда. На том самом месте, где сейчас зияла эта огромная воронка от взрыва. Я подумал тогда, что больше мы с ним не свидимся. Но, как видно, я ошибался.

Глава 15 Приключения продолжаются

— Только тихо! — предупредил меня Пушкарёв и таинственно приложил к губам палец.

Я и без этого не решался открыть рот.

— Валерий Евгеньевич сейчас вам необходимо немедленно покинуть это помещение. Объясню чуть позже. Встаньте вот здесь!..

Я продолжал сидеть и глупо пялиться, не делая даже попыток встать. Всё это было абсурдно и нереально. Такого быть просто не могло!.. Здесь, прямо в кабинете Вяземского!.. У меня был шок… Уж не разыгрывают ли меня?.. Как-то всё нелепо совпало.

— …Пожалуйста. — попросил Пушкарёв. — У нас только сорок секунд на то, чтобы уйти. Сейчас сюда вернутся…

— Зачем? — спросил я, тут же осознав, насколько глупо и многозначно прозвучал этот вопрос в данной ситуации. И уже пытаясь исправить в этом что-то, торопливо поднялся и встал на указанное место. Я Арсену Родионовичу не доверять не мог. А он тут же натянул мне на запястье с не проходящим розовым следом что-то вроде серого бинта или же напульсника. Он был красивым. На сером фоне виден был рисунок из геометрических фигур, поблескивающих белым и красным металлом. Пока я разглядывал у себя на руке напульсник, неожиданно по коже пробежал лёгкий электрический разряд, сразу стемнело и меня качнуло… Не было ожидаемого удара по ногам. Качнуло гораздо мягче, чем я ступил бы на движущийся эскалатор…

Вот это да! Значит это скачок! Как приятно было вновь испытать ещё не забытое ощущение. Я, не успев вдохнуть, по привычке перекрыл дыхание. И от удовлетворения закрыл глаза. Но холод был небольшим, почти неощутимым. И какой-то едва заметный ветерок продолжал овевать моё лицо. Что-то здесь было не совсем так! Я, проверяя свои навыки, едва заметно попытался вдохнуть и это неожиданно легко вышло. Никакой пробки и задержки воздуха у рта не было. Но, тем не менее, вокруг стояла глухая тишина.

Приоткрыл глаза. Красноватая мерцающая полутьма, обычная при возвращении… Как я могу возвращаться?.. Ведь я никуда не прыгал! Прыжок в прошлое происходит в ярком голубом свете, а возвращение в настоящее — в красноватой полутьме. Как раз она, эта полутьма и присутствует. Только более тёмная и мрачная. Но движусь я не к себе в настоящее, а из настоящего в грядущее! Вот это да! Впервые за всю свою жизнь, я окажусь в неведомом будущем! И, наверняка, больше, чем на двадцать секунд, как планировали когда-то мы с Профессором…

Я, напрягая зрение, огляделся и сразу увидел совсем рядом тёмную фигуру Пушкарёва. До него я смог бы дотронуться рукой. Он всё так же находился слева. Впрочем, в тусклых вспышках, его лица я разглядеть не смог. Я просто продолжал считать, что это он. Была видна только тёмная фигура.

— Я ожидал, что ты не удивишься. — внезапно в тишине раздался голос Пушкарёва.

Я просто не поверил себе. За всё время, что я прыгал, во вневременье меня окружала полная тишина. Непонятно какие, звуки появлялись только в начале и в конце путешествия. Я сам в это время ни дышать, ни разговаривать не мог…

— Вы можете говорить? — новую глупость вслух сморозил я.

— Да, со времени первых джамперов, техника не стояла на месте. — ответил мой попутчик. — По крайней мере моя сегодняшняя машина раз в десять мощнее той, что была у тебя. Можно контролировать пространство на расстоянии до полуметра от поверхности тела. Ну, это если надо. И даже захватывать с собой такие тяжёлые предметы, как второго путешественника…

— И куда вы меня теперь?.. — я спросил о себе, как о неодушевлённом предмете.

— Мы возвращаемся ко мне… Ну, не совсем, но, вероятно, большей частью… — не очень понятно ответил Пушкарёв. — У нас с тобой до конца прыжка ещё минут десять. И я попытаюсь за это время объяснить, почему я был вынужден так сделать. Я, как ты помнишь, оставил тебе на память о нашей встрече суммирующий навигационный детектор. Хотя меня и предупреждали, чтобы я всё захваченное из своего времени, вернул обратно. Это обязательное правило для путешественников. Но я немного увлёкся и нарушил… И у нас сложилась ситуация… В общем, глобальный парадокс в чистом виде. Непоправимые изменения практически во всей жизни. Тебя, Валерий Евгеньевич, например, отравили… Прости, это произошло из-за моего… Прости! Это был полный разгром всего вашего Союза Защиты Времени. Всё произошло позже, в сорок шестом году… Комитет ООН по контролю за петлями времени, основная организация в мире, обеспечивающая наблюдение за визитами в прошлое, был распущен. Все функции перешли к СВ. Они теперь пытаются контролировать всё! Да! И все изменения начались в конце марта две тысячи восемнадцатого года. А теперь, чтобы это исправить, понадобилось физически спасать тебя. Просто выкрасть. Не знаю, к чему это приведёт. И вообще, что затевает наша подпольная группа… Но я здесь не буду об этом… Ты спросишь, почему снова я?.. Для этого нужен был человек, которому ты поверишь без долгих объяснений. А кто бы смог меньше, чем за минуту, не вызывая паники, тебя убедить? За то, что ты мне поверишь, говорит факт твоей сохранённой жизни. По крайней мере, мне так объяснили, когда друзья меня готовили к этому визиту.

Лица его я по-прежнему не видел. Но мне казалось, что он волнуется. По крайней мере, в голосе временами проявлялась дрожь. Что же там у них случилось с моим «суммирующим навигационным детектором»? Мой попутчик сказал, что меня отравили. Меня это не удивило. Я с этим существую уже не первый день, и как бы привык. Даже удивился, что как-то успел отметиться в этой жизни, раз обо мне знают в далёком будущем.

— Вы на шпиона никогда не были похожи! — чтобы как-то разрядить обстановку, произнёс я.

— Да! — засмеялся он. — Я помню тот месяц у вас в восемнадцатом году… Готовясь, я интересовался модами начала века… И был тогда совсем неопытным шпионом. Но оказалось, не поздно всегда и всему научиться!

— А что требуется от меня?

— Пока, всего-навсего, сохранить жизнь. Потому что последствия двадцать третьего марта поставят крест на очень многом в нашем неспокойном мире…

От замечания про крест, мне стало немного не по себе. Зябко. Как-то это всё не про наше время. Причём тут сегодняшняя дата и крест на многом… Я, наверное, что-то такое пропустил…

— А что такое СВ?

— Ох!.. Их уже много лет все называю только так. СВ! Но я попытаюсь сейчас вспомнить… «В» — это как бы время, или какая-то из производных форм слова, а «С»… — Арсен Родионович цокнул и покачал головой. — Ох, нет, не помню. Ты спросишь потом. Кто-нибудь объяснит… Стоп! Стоп, вспомнил. Славные Времена!.. Вот как они себя называли! Сейчас их нужно называть: «главным… или основным комитетом по ограничению темпоральной инвариантности». Как-то так… Эти жулики сперва вообще ратовали за неприкосновенность прежних времён. И были ярыми противниками путешествий во времени… Как я мог такое забыть?.. Но с тех пор всё поменялось. Когда они добились ужесточения контроля за путешествиями, всё стало проходить только через их руки! И теперь любой, кто сможет оплатить все сборы и выполнить ещё нечто для СВ, будет допущен к джамперу. К путешественнику прикрепляется ещё сотрудник безопасности для контроля за всем. Этот сотрудник один знает как управляться с джампером и отвечает за всю операцию. И потому отсюда СВ сосут немалые деньги. И с каждым днём всё укрепляют свои позиции. Многочисленные санкции, сокращение лимитов, ликвидация допусков на путешествия для отдельных стран и компаний, и штрафы с конфискацией нелегального оборудования для всех, уличённых в незаконном использовании… Законным считается только проведённое через них. И мы с тобой сейчас тоже преступные нелегалы. И, кстати, должны при этом вести себя соответственно. Как только мы появимся в конечной точке, поднимается тревога и на нас начнётся охота. Поэтому сразу я отключаю джампер, и мы с тобой покидаем место прибытия, бежим. Постарайся в это время не теряться, идти за мной и не отставать. Мы должны сбить ищеек со своего следа и выйти в точку, где нас должны будут уже ждать.

Это всё было точно шпионское! Нелегально прибыть, бежать и спастись у своих людей… Я вспомнил, как Пушкарёв гляделся в моём городе. Одет он был всё время в какой-то длинный плащ и старинные очки-хамелеоны. Но я этому тогда не удивлялся. Потому что странных людей и без него у нас было много.

— Арсен Родионович, как вы думаете, я не очень буду бросаться в глаза у вас в своей одежде из прошлого?

— Я не думаю, что отличия какие-то существенные. Разве что материал, цвет и покрой. Да, и обувь! Но обувь мы всё равно сменить не успеем, а с внешностью что-нибудь придумаем. К тому же мы сменим имидж…

— И как мы будем покидать место прибытия, точнее это здание? Там на выходе охрана! — вновь высказал я своё сомнение.

— Я не успел сказать… У нас этого здания больше нет. Здесь в будущем построена большая восемнадцатиэтажная парковка. А мы отправляемся в другой район этого города. Здесь у меня на руке есть функция программируемого перемещения в пространстве. И мы попадём в один из канализационных коллекторов… Но ты не бойся. Даже ноги не замочишь! Там, в коллекторах нет системы видео. Поэтому мы сможем пройти почти полгорода безо всякого контроля. — Пушкарёв вздохнул. — Не думал никогда, что буду на пенсии бегать по канализации и скрываться от правосудия!

— Так вы уже на пенсии? — я подумал, что должность заведующего кафедрой предполагает игнорирование, такими обязательными для остальных, вещами. Так было, по крайней мере, в моём времени…

— Да, уже два года на пенсии. Мне в этом году исполнится шестьдесят восемь.

— Не может быть!..

Я помнил Арсена Родионовича достаточно молодым. Стариком его можно было назвать лишь с натяжкой. Немного поседевшие чёрные усы. Лет тридцать пять-сорок, наверное, ему было тогда, не больше. Впрочем, может быть ему было и больше, лет шестьдесят пять-шестьдесят восемь. Просто выглядел достаточно хорошо или прошёл через пластическую хирургию.

— А сколько же вам было, когда мы расстались. Шестьдесят? — я хотел непременно знать всё.

— Ну уж нет! Я тогда был гораздо моложе. С тех пор лет двадцать уже прошло. Но хватит расспросов. У нас осталась только одна минута. Запомни, всего узнать ты всё равно не успеешь. Поэтому, хотя бы первое время старайся не задавать вопросов. Многое поймёшь сам. Что не понял, объясню, но позже. Сейчас для тебя главное не выделяться. Старайся вести себя как все…

— Как будто я знаю, как у вас ведут себя все!

— Присматривайся, делай выводы… Представь себя разведчиком. Сможешь?

— Я постараюсь.

— Хороший ответ! А теперь приготовься. В точке, где мы окажемся, нам можно будет находиться только около семи минут. Одеваемся и быстро уходим!

Я тут же собрался спросить: «Почему одеваемся?», но не успел. Уже началось! Тусклый свет начал разгораться, в ушах появился слабый свист. Наконец, меня качнуло, и я на какое-то время ничего не видел от слепящего света. Глазам было больно, но я всё равно постарался распахнуть их как можно шире. Пусть даже канализация. Я в будущем! До этого времени мне не дожить, так хоть посмотреть просто что там и как… Хоть одним глазком…

Залитая светом, низкая комната со сводчатым потолком имела что-то общее с кухней в моей квартире. Только совсем не было здесь окон, плоских стен и белого цвета. Изогнутые пурпурные стены, и такой же потолок. Яркий желтоватый свет шёл от горизонтальной складки, опоясывающей всё небольшое продолговатое помещение на уровне немного выше моего роста. Весь свет в помещении был именно оттуда. Изумрудного цвета мебель, закреплённая на стене. Столик, шкафчик и пара откидных сидений… Что же именно в этом месте считается канализационным коллектором? Запах, правда, здесь был. Но не отвратительный, а просто тяжеловатый. Технический какой-то запах. Вроде, так пахнет пластик с примесью бензина.

Арсен Родионович мягко тронул меня за плечо. Да, всё верно. Нам необходимо проворно уходить. Сработал какой-то датчик тревоги, и на нас уже открыта охота. Пушкарёв откинул в потёртом голубоватом полу, находившуюся рядом с моими ногами, крышку какого-то люка и, нагнувшись, стал доставать серебристого цвета большие баулы. В них оказались жёлтые защитные костюмы, которые нам пришлось быстро надевать. Облачение и подгонка заняли, тем не менее, минут пять. Но всё было удобным. Даже тяжёлый баллон со сжатым воздухом на спине не мешал. Мешал только шлем с прозрачным забралом, который значительно ограничивал обзор. Мы натянули эти доспехи прямо поверх своего наряда и торопливо, через люк в торце, покинули свой необычный «вокзал прибытия». Действительно, перед выходом мы полностью сменили наш имидж. Теперь мы казались рабочими.

А здесь снаружи уже точно был коллектор. Светильник на крыше технического помещения, которое мы покинули, освещал недалеко. Я увидел, что здесь была стыковка больших бетонных туннелей, приходящих с трёх направлений. Тоннели были круглого сечения и чудовищных размеров. Метра, наверное, четыре или пять в высоту. Не будь внизу труб, здесь можно было бы устраивать гонки на автомобилях. Тонкие трубы разного сечения шли по дну тоннелей, и по бокам над ними тянулись кабели в прозрачных прямоугольных трубах. Над нижними трубами были проложены пластиковые мостки с перилами. И мы, включив нашлемные фонари, по мосткам стали двигаться в каком-то одном, мне неизвестном пока, направлении. Арсен Родионович спереди, он вёл, а я за ним. Светлое пятно от фонаря, вырывало из темноты отдельные детали окружающего, не закрытые жёлтой спиной моего ведущего.

Так мы двигались примерно минут тридцать, всё дальше уходя от точки прибытия. Здесь в лучах фонарей посверкивали капли в воздухе, на стенках и трубах. Капли падали и на шлем моего костюма. А дворников не было, и мне приходилось размазывать воду по стеклу своей жёлтой перчаткой.

Туннель то сужался, то расширялся. В некоторых местах труб было так много, что тропа становилась едва проходимой… Ещё случилось несколько переходов, когда мы вынуждены были спускаться и подниматься по скользким ступеням через пересекающие наш путь другие туннели с трубами. Потом мы свернули в ещё один туннель и дошли до высокого, словно это храм, пустого сводчатого помещения. Здесь был плоский горизонтальный пол, на котором труб уже не было. Была только вертикальная лесенка в решетчатой трубе, уходящая в потолок. Но подниматься по ней мой ведущий не торопился.

Пушкарёв встал у лестницы, достал из-за пазухи какое-то кольцо и надел его прямо на палец перчатки. Тут же возле ладони возникло розоватое свечение, в глубине которого я легко различил объёмные цифры. «21:58». Потом приятным женским голосом кольцо сообщило, что звонков и уведомлений за последний час не поступало. Погода в городе малооблачная свежая, воздух чистый с уровнем загрязнений до трёх сотых процента. Небольшой моросящий дождь. Температура — двадцать два градуса Цельсия.

— Мы через минуту должны выйти наружу. Там нас подберут. — сказал, откинув за спину шлем, мой провожатый. И, облегчённо фыркнув, добавил:

— Успели!

Я тоже откинул шлем. Запах отходов вне шлема был, но не такой резкий, как я ожидал. Хотя, всё равно, здесь будущее было не столь уж сказочным!

— Ладно! Давай теперь подниматься. — Арсен Родионович легонько хлопнул меня по спине.

И я, шагнув вперёд, стал взбираться по вертикальной лестнице первым. Впереди меня ждал удивительный и незнакомый мир будущего… Где всё было совершенней и продуманней, чем у нас. И, который никто из моих современников ещё ни разу не видел. Я, как Колумб, был здесь первым!

Верх лесенки привёл меня на квадратную площадку наверху, комнату, ограниченную стенами со всех сторон. Стены были бетонными, через равные промежутки разделёнными металлической полосой на прямоугольные секции без единой надписи. Как отсюда выйти я не знал. Поэтому пришлось дожидаться, пока поднимется ко мне Арсен Родионович.

— Выйти легко. — ответил он на мой молчаливый вопрос. — Вот зайти сюда не всякий сможет.

Одна из секций, ограниченная тонкой чёрной кромкой, от толчка рукой медленно распахнулась. И мы вышли наружу. Здесь было темно. Но сразу прямо над нами засияла какая-то декоративная яркая многолучевая звезда. Так что видно стало метров на пять вокруг. Напротив нашего выхода осветилась нижняя часть разноцветной стены. Мы оказались в каком-то широком и тёмном проходе. И здесь, кроме нас, не было никого.

— Нам нужно выйти на улицу. — сказал Пушкарёв, и за локоть повёл меня по этому широкому проходу. — Только веди себя естественно, здесь везде видео. Если ты привлечёшь к себе внимание, можешь в хронику попасть. А этого нам совсем не надо.

Когда мы двинулись, и свет тоже стал нас сопровождать. Яркие звёзды на потолке, будто угадывая куда мы пойдём, по одной стали освещать путь впереди на какое-то расстояние. И, когда мы подошли к ответвлению, звёзды свернули за угол перед нами. Только по полу протянулась светлая полоса. На самом повороте я глянул через плечо. Сзади света уже не было. Откуда мы вышли, я не смог бы теперь найти. А за углом нас ждал пологий и длинный пандус, поднимающийся на высоту чуть выше человеческого роста, и когда мы его прошли, я неожиданно понял, что мы теперь на улице.

В тёмно-серых разводах небо открылось где-то высоко вверху. Из него мелкими каплями падает влага, это я почувствовал лицом. Но на тёмно-оранжевой земле луж не видно. Вокруг, сколько можно видеть, разноуровневые стены, разрисованные окнами, и какой-то клубящейся зеленью. Вдоль улицы вертикально стоят невысокие световые панели и освещают только то, что лежит внизу под ногами. Людей немного. Некоторые спешат, идут торопливо, но большинство просто гуляют. Под дождём! Странные люди. Особо присматриваться к ним я не решался, опасаясь попасть в какую-то хронику. Но это должен был быть мой город! Который я, как ни старался, не мог узнать. Машин на улице совершенно не было, ни движущихся, ни припаркованных. От этого создавалось ощущение какой-то пустоты. Будто не в реальном городе мы, а в каком-то виртуальном…

Правда, когда мы прошли по этой самой улице уже почти полквартала, нас всё-таки бесшумно нагнала машина с тусклыми ленивыми мигалками на крыше. Мне показалось, совершенно обычный малотоннажный автомобиль городской аварийной службы, или скорой помощи… Когда автомобиль поравнялся с нами, боковые двери неожиданно сдвинулись и две пары человеческих рук легко нас втянули внутрь. Двери закрылись и автомобиль по-прежнему неторопливо тронулся дальше. Те, кто помогал нам сюда забраться, были совершенно обыкновенными людьми. Молодые парни может быть моего возраста.

— Свои люди. — сказал Пушкарёв. — Можешь расслабиться.

И я расслабился. Сел на предложенное мне мягкое кресло и стал с любопытством озираться вокруг.

Один из своих людей протянул мне руку и сказал:

— Дима!

Я удивился, не ожидал здесь таких обычных имён, но быстро включился:

— Валера! — и мы с тёзкой моего Профессора обменялись нормальным простым рукопожатием. А не каким-то там хитрым, особенным…

Дима был в тёплой серой футболке с рукавами до локтя и плотно обтягивающих шортах до колен. А на голове у него было нечто, напоминающее чёрный танковый шлемофон.

Второго из наших «своих людей», звали уже неожиданно — Гавриил. Как архангела. Он был улыбчивым и, как положено архангелу, каким-то сияющим. А вот одет, пожалуй, был вполне приземлённо просто. По моим застарелым понятиям, конечно. Вытертые джинсы, обычные, цвета индиго с несимметричной рыжей подпалиной по шву, непонятного цвета ветровка, из-под которой выглядывала ярко-красная футболка. Сияние Гавриила исходило, пожалуй, от этой футболки и от улыбки. Она, улыбка, была во всём. В губах с приподнятыми уголками, радостных глазах и манере говорить. Я даже засомневался, вижу ли живого человека, а не какого-нибудь киборга, типа божественного Терминатора.

— Как добрались? — продолжая невозмутимо улыбаться, спросил он.

По тому, как Арсен Родионович никак на вопрос не отреагировал, я понял, что вопрос этот — мне. Я усмехнулся и сказал:

— Путешествие было лёгким и приятным. Только вот станция прибытия…

— Вы, Валера, извините, у нас тут сейчас свои сложности. Всё приводится делать бегом. — парень сказал «приводится», а не «приходится». Поэтому я не сразу осознал смысл. — И избегать присмотра. Вот и встречаем гостей в условиях, близящимся к боевым.

— А куда мы сейчас?

— У нас штаб фанкшен где только можно. Видимся и контактируем, постоянно меняя явки. И только с теми, кого не успели огрести…

— Идёт война. — серьёзно добавил здешний Дима. — Цифровое пространство находится под неизменным контролем. И только видясь, мы можем безопасно о всём говорить…

Говорили они странно, но всё же это был большей частью русский язык, и я начал приспосабливаться.

— Мы сейчас движемся по улице Богданова. — усмехнувшись, вставил Пушкарёв. — И минут через пять будем на месте. Там моя квартира.

— Улица Богданова? Это кто такой? У нас такой улицы не было. — я хотел сказать, «в наше время», но почему-то сказал «у нас». Как будто, теперь был в чужом городе.

— Раньше она называлась Правобережной. — сказал Дима. — Но после гибели в автокатастрофе губернатора Богданова Юрия Маркеловича…

Надо же! Совпадение стало уже слишком заметным!

— А кто он такой? — мне, по-видимому, не хотелось верить, что мой знакомый Юрий Маркелович Богданов, во-первых, станет когда-либо губернатором, а во-вторых, нелепо погибнет в какой-то глупой автомобильной аварии.

— Хороший человек был. — сказал Дима. — В начале тридцатых он смог наладить производство точного электронного оборудования на нашем старом радиозаводе, и в начале сороковых стал губернатором. Наша область с тех пор была процветающей. И до сих пор…

— А киселёвский проект? — сияя, перебил Гавриил. — Мы тогда опередили Францию и Китай по выпуску бытовых инфракрасных камер и сверхточных навигационных станций восьмого поколения…

— Да, тот это Богданов, тот, не сомневайся! — сказал, глядя на моё растерянное лицо, Пушкарёв.

Я продолжал глядеть недоверчиво. Как мог стать губернатором полковник ФСБ, наблюдателем проработавший в ЦЕРНе? Как из такого человека мог получиться обыкновенный чиновник?

— А вы, Валера, его знали? — с каким-то трепетом спросил Гавриил.

Знал ли я? Да, я его просто знаю. Но даже не догадывался раньше, что близко знаком с будущим нашим губернатором!

— Да, знал, конечно! — за меня ответил Арсен Родионович. — Ведь именно он вёл работы по Агату двадцать-восемнадцать.

Дима вытянул губы и присвистнул. Я, что такое «Агат двадцать-восемнадцать», даже понятия не имел. Но никто не потрудился меня ознакомить. Потому что машина неожиданно остановилась и дверь сдвинулась в сторону. А женский голос произнёс: «Улица Богданова, двести шестьдесят один. Приятной вам прогулки!»

Я только сейчас обратил внимание, что впереди, за спинами Димы и Гавриила, где у нас должен сидеть водитель, никого не было, не было и рулевого колеса. Только джойстик на панели перед монитором. Машиной никто не управлял! И это в городе!

Видя, что я затрудняюсь с выходом, Арсен Родионович посмотрел в направлении моего взгляда и быстро сказал:

— Пойдём, я потом всё объясню.

И я вылез из машины. Дождь шёл по-прежнему. Но он больше не был небольшим и моросящим. Я нащупал за спиной шлем и укрыл им голову.

Арсен Родионович тоже вылез. Нас дальше провожать никто не стал. Дима и Гавриил дружно сделали нам на прощанье ручкой возле уха, дверца тихо закрылась, и машина почти бесшумно покатилась дальше.

Когда-то раньше, в моё, давно прошедшее время, на Правобережной жил я. И это был окраинный район города. Дом, который был перед нами, имел, наверное, этажей сорок или пятьдесят. Не то, что моя жалкая девятиэтажка, которая лишь в наше время казалась высокой. Когда я глянул вверх, то не увидел верхних этажей этого дома. Они скрывались в низких тёмных облаках. Здание окружали высокие, но не настолько, соседи.

А внизу перед фасадом нашего дома не было никаких парковочных мест. Это было интересно. Как же они добираются до своих автомобилей? Не ходят же они по такому большому городу только пешком. Я не верил, что автомобили вообще вышли из моды. Тем более, что восемнадцатиэтажная парковка в городе всё-таки была.

Просторный лифт, рассчитанный, наверное, человек на двадцать, поднял нас с Арсеном Родионовичем на 27 этаж за минуту. И мы попали прямо в квартиру! Это было бы странно, если не считать, что для входа в лифт на первом этаже Пушкарёв использовал, как ключ, своё кольцо на пальце. Я был в шоке! Будущее оказалось ещё удивительнее, чем я мог предположить! Ещё немного таких чудес и у меня закружит голову!

Пушкарёв, когда мы вошли в его квартиру, сразу же скрылся за какой-то другой дверью, а мне одному навстречу вышла не очень молодая женщина. Но у меня язык не повернулся бы назвать её бабушкой. Это была пожилая леди с какими-то чисто английскими высокомерными манерами. Когда я сказал: «Здравствуйте!», она сперва строго посмотрела на меня и лишь через несколько секунд слегка наклонила голову. Прямо, королева Виктория! Как себя вести в такой непривычной обстановке, я не знал. Вести себя как все, когда мы с ней остались вдвоём, я уже не мог. А английская леди мне на помощь прийти не спешила. Мы так и стояли, пока снова не появился Арсен Родионович.

— Что это ты, моя голубка, стоишь и гостя не принимаешь? Познакомься, это тот самый Валера…

И тут английская невозмутимая леди чудесным образом растаяла. Как снегурочка. Вместо неё осталась удивлённая и обрадованная бабушка, внезапно встретившая своего горячо любимого внука. Я сразу почувствовал, что меня здесь давно ждали.

Звали бабушку-голубку Дарья Кристиановна. Она, пока я стягивал с себя жёлтый имиджевый скафандр, хлопотала рядом, пытаясь мне помочь. Потом повела меня умываться. Здесь я снова увидел, что у меня на руке остался серый, с металлической искрой напульсник, которым меня в давнишнем прошлом зачем-то наградил Пушкарёв. Я легко стянул эту штуку с запястья и сунул пока в карман. И уже после мы втроём устроились в кухне-гостиной и пили обычный зелёный чай с каким-то экзотическим ароматным вареньем.

Здесь я в первый раз разглядел лицо самого Пушкарёва. Он изменился. Стали совершенно седыми усы и бородка, появилась обширная залысина на макушке. Но я тогда, в кабинете Вяземского узнал его сразу. Всё те же серьёзные глаза, только лучащиеся живыми морщинками в уголках…

А Дарья Кристиановна, не давая никому возможности вставить слово, принялась рассказывать о своей скучной жизни в этом маленьком захолустном городке. Я за свой родной город, конечно, обиделся. Как-никак в моё время здесь жило около миллиона жителей. Не мог же такой великолепный город так уж опустеть и стать маленьким и захолустным.

— У нас, в Санкт-Петербурге теперь семнадцать миллионов. — с гордостью в голосе сообщила Дарья Кристиановна. — Наши предки раньше в Гатчину отдыхать ездили, а теперь это почти центр города.

— А сколько же у нас жителей здесь? — успел вставить я.

— Здесь официальной переписи уже давно не было. Разные агентства публикуют различные данные, — сказал Арсен Родионович. — но по моим прикидкам здесь миллиона три, или же четыре.

— Маленький городок! — поставила точку в обсуждении Дарья Кристиановна. Но тут же спохватилась: — Валера! Расскажи о Вите! Ведь ты его так хорошо знал!

И мне пришлось снова вспоминать то, о чём сам узнал лишь недавно, какой он был прекрасный ребёнок, как любила его моя бабушка. Чем он занимался и что любил. Только, когда я начал вспоминать про мои «котлы», Арсен Родионович легонько толкнул меня в бок, и я эту бесконечно долгую часть пропустил. Как видно, эта тема была запретной даже в доме Пушкарёвых, а не просто в это время. Правда всё-таки, закончил я свой рассказ моментом расставания на лестнице в его доме, не уточняя, в каком времени это произошло. Когда я хотел, но не мог уже попрощаться по-людски. Дарья Кристиановна даже всплакнула. Но тут же взяла себя в руки, встала и принялась убирать посуду. Так взволнованные хозяйки ведут себя и в моём, уже давно прошедшем, времени.

— Ладно! Пойдём теперь, поговорим. — сказал мне Пушкарёв.

И мы, чуть сдвинув стенку, перешли к нему в кабинет. Небольшое помещение выходило открытым проёмом на застеклённую от пола до потолка лоджию. На лоджии стояли два кресла, и мы в них сели. Вечерний город внизу открывался только до ближайшей улицы. Всё остальное скрывалось в тумане. Но провал возле наших ног имел почти бесконечную глубину, разноцветно играя подсветкой из окон. Мне первое время казалось, вот сейчас здание качнётся, и мы вдвоём с Арсеном Родионовичем, с криками пробив стекло, вылетим наружу…

— Хозяйку мы успокоили, теперь можешь спрашивать. — предложил Пушкарёв.

— Арсен Родионович, — сразу начал я. — В каком мы сейчас году? Я думаю, что переместился не меньше, чем на сотню лет. Мой город изменился неузнаваемо!

Я кивнул на город за стеклом. Поскольку хозяин продолжал с любопытством смотреть на меня, я с вопросами охотно продолжил:

— Ваши машины! Я специалист по двигателям… — тут мне пришлось поправить себя. — Бывший, конечно, специалист. Двигателей внутреннего сгорания уже нет? И машина без водителя?.. А что такое Агат двадцать-восемнадцать?..

Я замолк. Были и другие вопросы, но сперва нужно было получить хотя бы ответы на эти. Арсен Родионович вздохнул и начал:

— Агат двадцать-восемнадцать — это моя ошибка. Так в вашей Службе Безопасности назвали работы по суммирующему навигационному детектору. Вот тут и взошла звезда Юрия Маркеловича Богданова. Он смог собрать различных специалистов, и уже через год демонстрировал первую копию моего прибора. Правда, это был кейс! И для работы его надо было подключать к сети. Я это всё так тщательно изучил, потому что это только моя ошибка. И тогда же решил, что я должен был это как-то исправить. Слишком большая разница была в мире до и после, когда я вернулся. Всё решать стали какие-то дилетанты и невежи. В последнее время цены на услуги СВ вообще взлетели до небес… А сам Юрий Маркелович потом тоже пожалел о своём участии в Агате двадцать-восемнадцать. И даже стал сотрудничать с полулегальным тогда Союзом Защиты Времени. Но было уже слишком поздно. Он ничего изменить уже не мог…

Теперь, что касается городского транспорта. Первые попытки сделать авто-автопилота были ещё, вероятно, в то твоё время. А лет семьдесят назад движение в ручном режиме в городах было уже запрещено. Тогда же почти не осталось городских машин с бензиновыми двигателями. Горожане давно пользуются тремя видами городского транспорта: подземным общественным, воздушным и малым попутным, когда наземный транспорт, обмениваясь информацией о своём движении, подбирает по дороге всех, кого сможет взять и кому по пути. Ещё есть водный, но его в этом городе почти нет… А своим личным транспортом пользуются горожане только для поездок вне города.

А вот с годом ты угадал почти точно. Сейчас середина августа две тысячи сто пятнадцатого года. Без малого, сто лет.

Я попытался осмыслить всё, что мне сказал Пушкарёв. Уже девяносто семь лет как прошло моё время… Машины без водителей и двигателей внутреннего сгорания… Метро и ещё два вида городского транспорта… Богданов — губернатор… И моя улица его имени… СВ, практически захватившая власть на планете…

— Как надолго я здесь задержусь? И что мне грозит сейчас там? От чего вы меня спасали?

— Давай немножко отвлечёмся от ответа на твои вопросы… Я и ещё некоторое количество независимых людей находимся… в оппозиции международным договорам нашего правительства. Россия двенадцать лет назад опрометчиво подписала Конвенцию о контроле за деятельностью по перемещениям предметов, лиц и концепций во времени, которую инициировало СВ. Правда, не ратифицировала это до сих пор. Но, тем не менее, вся наша деятельность считается незаконной. Если кого-либо из нас уличат в этом, мы вынуждены будем на долгое время перейти в несвязанное состояние. То есть прервать общение с остальными и затаиться. Поэтому все оставшиеся дорожат своей свободой общения и больше не общаются между собой через цифровые носители, а только тет-а-тет. Короче, стараются лишний раз не следить! И организация поэтому носит скрытый, можно сказать, партизанский характер. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Сейчас должен прийти ещё один наш товарищ. Он обладает более широкими полномочиями для разговора с тобой. И расскажет всё, что ты захочешь. Я, извини, сейчас только простой исполнитель.

— Ну, тогда я задам вопрос, как раз для простого исполнителя. Случайно ли, когда вы появились в кабинете майора, там, кроме меня, никого не было?

Пушкарёв улыбнулся:

— Как, наверное, сам понимаешь, не случайно. Это была многоходовая операция, в результате которой съёмки видеокамеры в кабинете были выложены в сети. Всё очень просто!..

— Да, действительно, проще некуда! — съехидничал я. — Я и не осознавал раньше, насколько наша настоящая жизнь там, в прошлом, может контролироваться из этого вашего шикарного будущего… Всё что мы считаем случайностями, что выглядит, как нелепое стечение обстоятельств, может оказаться многоходовой операцией, происходящей под контролем из грядущего. Где мы, живые и свободные, только пешки!

— Ну, зачем же так мрачно? — возразил, смутившись, Пушкарёв. — В конце концов, мы вынуждены исправлять ошибки… Кроме нас сейчас этим никто не станет заниматься. А СВ… Вот если кто-то предложит им за бешенные деньги устроить всеобщий апокалипсис, я не уверен, что из них кто-либо задумается, стоит ли это делать. Просто включат сумму в статью доходов и займутся вплотную апокалипсисом… Так что наши действия, с моей точки зрения, очень гуманны и абсолютно оправданы. И я, с помощью нашей организации, восстанавливаю нарушенный мной статус-кво. Пытаюсь вернуть мир в состояние, бывшее до моей глупой ошибки.

— А это возможно? — мне казалось, я попал в тупик.

Арсену Родионовичу я верил. Но не мог понять, как безобидным прыжком во времени можно было всё изменить, заставить наш мир вернуться к уже прошедшему состоянию. И, к тому же, я искренне считал, что статус-кво, возврат к этому исходному состоянию, невозможен. И такие изменения уже носят стратегический характер чудовищного временного парадокса. Ведь тут, в этом мире у людей своя жизнь. Она же не сможет в один момент перемениться оттого, что в прошлом кто-то чего-то поменял. Мне это казалось чудовищной бессмыслицей! Это же не оставленный шесть лет назад смартфон…

— Не просто возможно, это один из краеугольных камней хронологии! — Арсен Родионович глядел на меня серьёзно. — Мир, с каждым парадоксальным изменением, модифицируется полностью. Ничего прежнего в нём не остаётся. Так, что статус-кво изменит всё. И главное теперь, чтобы в этом не сомневался ты сам. Потому что, когда придёт пора действовать, от твоей убеждённости будет зависеть правильное решение! А, чтобы ты не сомневался, скажу, что всё то время после моего возвращения из поисков сына, мне приходилось восстанавливать мою жизнь. Это и Дарья Кристиановна тебе подтвердит. Я до сих пор встречаю друзей, которые меня не узнают… А до пенсионного возраста, я лет двадцать был безработным и перебивался мелкими научными подработками. Потому что моего двойника убили в две тысячи девяносто девятом, а признавать меня преемником никто, кроме, конечно, Дарьи Кристиановны, не хотел. И восстановил я свой личный статус только с помощью моих сегодняшних друзей. Помогли провести полную генетическую экспертизу и установить, что я — это я… Вот такой казус! Я в своём мире един в двух лицах. Как Янус. И у меня здесь уже есть личная могила. Причём, не кенотаф! Я сам был на своих похоронах.

— А вы не боитесь теперь, что, когда статус-кво восстановится, всё изменится снова? И уже не двойника убьют, а вас…

— Я бы этим гордился! Ведь моего двойника убили за то, что отказался сотрудничать с ними… И я благодарен ему за это! Но если так произойдёт и меня убьют, значит ничего не изменилось. И СВ осталась в силе.

— И всё равно ведь жизнь изменится. И всё может быть!

— Но такова жизнь! Я готов встретить всё это с радостью!

Мне слышать это было немножко странно. До сих пор, даже после забега по городской канализации, Родионович не был для меня экстремистом, готовым с радостью пожертвовать ради идеи своей жизнью.

Тот, кого мы ждали, пришёл очень поздно ночью. Всё это время мы с Арсеном Родионовичем сидели на лоджии и говорили о разном. Но, когда пришёл Владимир, мы вернулись в кабинет.

Владимир был приблизительно сорокалетним мужчиной. Я спросил:

— Владимир… а как по отцу?

— А как бы вам хотелось? — вместо ответа таинственно спросил он.

То есть, господин Инкогнито. Я настаивать на раскрытии не стал. Но тут же перешёл к новой атаке:

— Объясните, Владимир, с какой целью меня выдернули из кабинета майора Вяземского? Я не верю, что истинной целью было спасение моей не очень-то ценной жизни. У вас какие-то иные планы!

— Вот так, Арсен, а вы считали его простым статистом! — Владимир хохотнул. — Хорошо, Валерий, буду с вами откровенным. Но нам нужны были именно вы. А съёмка в кабинете Вяземского — единственное свидетельство о вашем местонахождении. Других, до нашего времени просто не дошло. И только вы один можете провернуть такое мероприятие. Нам необходимо вернуть объект Агат двадцать-восемнадцать до того, как с ним начнут работать специалисты…

— Стойте! — остановил Владимира я. — Вы имеете в виду суммирующий навигационный детектор, или что-то иное по этому проекту?

— Э-э… Да, детектор… Мы пытались выяснить, где он хранится, но никаких…

— Я знаю где он! И если вы меня сейчас отправите в ту точку из которой забрали, я вам его принесу.

— Как?.. Мы охотимся за этим прибором уже лет шесть, но так и не смогли выяснить эту точку. Сколько вам потребуется на это времени? Вы, наверное, понимаете…

— Десяти секунд мне хватит. Вполне!

— Вы шутите! — совсем как в моё время, изумился Владимир.

— И не думаю! Вы сказали, у вас есть запись, где меня оставляют одного в кабинете? — обратился я к Пушкарёву.

— Запись у тебя, Родионович? — спросил и Владимир.

— Есть копия! — подтвердил хозяин.

— Давай сюда свою копию! — потребовал Владимир.

— Мой компьютер! — сказал Арсен Родионович. — Пожалуйста, приложение от шестого сентября сто четырнадцатого… Код шестьсот пятнадцать.

Никаких привычных признаков компьютера я не увидел, но в воздухе возле серебристой стены комнаты появилось плоское изображение кабинета Вяземского, снятое всё с той же точки из угла на потолке.

Чтобы не смотреть всё с самого начала, я попросил запустить действо ускоренно. Когда дело дошло до требуемого, я сказал:

— Стойте! Отсюда…

«…был невосстановимо разрушен единственный артефакт,» — раздался знакомый, но сейчас тихий голос Богданова, — «по которому мы могли бы отчитаться о проделанной работе. Всё остальное, даже включая вот это, просто хлам. У твоего прибора, конечно, мы обнаружили много разных интересных функций, но всё-таки главной — определения координат…»

— Вот! — сказал я. И действие было остановлено. — «Даже включая вот это…» и Юрий Маркелович рукой показывает на детектор. Он лежит в углу, на журнальном столике.

— Но там ничего не видно. Эта часть скрыта от камеры грудой папок! — недоверчиво заметил Владимир.

— Детектор там! Можно отмотать к началу и тогда увидим кто его туда положил. — продолжал настаивать я.

И мы стали смотреть всё дальше назад. Но, как назло, момент укладывания всё ускользал. Когда же рано утром двадцать третьего марта две тысячи восемнадцатого года стопка папок перекочевала обратно в стол майора, стекло столика осталось пустым и чистым. Пришлось просматривать всё пошагово. И, наконец, когда полковник перед самым моим приходом, стоя спиной к камере, делает почти незаметное движение правой рукой из кармана к столику, мы все втроём восклицаем:

— Вот!.. Здесь!.. Вижу!..

Движение рукой быстрое и при покадровом просмотре предмет кажется размытым в воздухе. Но это он! Теперь уже никто не сомневается.

— То есть он лежал тогда у меня за спиной! — простонал Арсен Родионович.

— Ничего! — успокоил его я. — Я всё верну… Только… Получается мы просто откладываем на какой-то срок решение всех этих проблем. Снова появится заброска в прошлое артефактов, появится СВ… Это не лекарство! Это просто, обезболивающее на время…

Оба моих собеседника молча смотрели на меня. Они, наверное, тоже понимали, что спасти ситуацию с джамперами до конца полумерами не получится…

— Ну вот, — наконец проговорил Владимир. — А ты, Родионович, сомневался, кто сможет создать и возглавить Союз Защиты Времени. Только теперь, если от артефактов то время будет очищено, будет сложновато…

— Я и сам вижу! — сказал Пушкарёв. Они на меня не оглядывались и говорили как бы между собой. — Но это прирождённый боец. Я уже понял это. И ему будет так на роду написано!

Я не очень понимал о ком это они отвлеклись от нашей темы, и ждал продолжения нашего разговора. И сожалел уже, что так опрометчиво вставил эту злополучную реплику про обезболивающее… Нужно было готовить прыжок, а не философствовать. Время приходилось ценить. По крайней мере, мне. Я в будущем протянул уже около четырёх часов, и теперь меня тянуло обратно… Но я бы не отказался узнать многое. Например, о способах борьбы с СВ. Ведь всё это можно и нужно было начать ещё столетие назад. В моём домашнем времени.

Хоть мы все и торопились, подготовка к прыжку растянулась почти до утра. Хозяйка уже давно спала, и мы старались ходить по квартире и разговаривать тихо. Часа в четыре утра, когда джампер был заряжен, а программа путешествия была составлена и согласована с джампером и мой голос джампер стал воспринимать, как голос владельца, мы с Арсеном Родионовичем не стали облачаться в жёлтые защитные костюмы, и я бесстрашно отправился в незнакомый город будущего в своей «музейной» одежде. Что меня, такого устарелого, кто-то увидит ночью я уже не опасался.

Все вместе мы вышли из дома и безо всякой машины пешком устремились в ближайший парк. Взведённый джампер там не будет привязан ни к кому из моих здешних «партизан».

Дождь, начавшийся вчера поздним вечером, уже прекратился, в воздухе стоял аромат влажной чистоты. Мы дошли до парка меньше чем за полчаса. Света здесь в парке почти не было, только полная розовая луна за рекой у горизонта и отдельные едва подсвеченные перекрёстки ребристых пластмассовых тропинок.

Наконец, место было выбрано.

— Валера! — снова стал мне объяснять Владимир. — Вот мешочек для суммирующего детектора. У тебя будет только пятнадцать секунд. Нажимаешь зелёную кнопку автономной работы, потом отстёгиваешь браслет, вставляешь в мешочек детектор. И, когда остаётся одна секунда — подбрасываешь всё это в воздух. Не перепутай: зелёная кнопка, браслет, детектор, секунда и подбрасываешь…

— А вы тут ловите! — закончил я.

— Если всё будет сделано верно, — покачал головой Владимир. — джампер с детектором вообще никуда не попадут, растворятся, ненамного увеличат массу тёмной материи во Вселенной… Поэтому вам и нельзя будет возвращаться. Можете исчезнуть! Пусть лучше только джампер с детектором…

Я о таких проблемах даже не думал никогда. Но простой жизненный опыт подсказал:

— Это же у вас нелегальный… Жалко!

— Нисколько! — ответил мне Арсен Родионович. — Если он проделает это, пространство ему пухом!

Он улыбался. Владимир взял меня за руку.

— Ладно! Давайте Валерий Евгеньевич, прощаться! Я, правда, очень рад, что познакомился с вами. Надеюсь, вы оправдаете наши надежды!

— Передавай привет внучке! — подошёл ко мне Пушкарёв. — Пусть всё у вас будет как надо!

Руки мы друг другу пожимать не стали. Просто обнялись. Когда они отошли от меня на шаг, я скомандовал: «Машина, пуск!». И стал разгораться ослепительно яркий голубой свет…

Когда много минут спустя сияние погасло, я увидел в центре знакомого мне, как показалось теперь, тускло освещённого кабинета, исчезавшую пару совместных путешественников. Пушкарёв держал моего дубля за плечо, а он немного удивлённо рассматривал то, что было надето на руку. Высадка была снайперски меткой. Почти за сто лет и секунда в секунду! Но времени стоять и размышлять у меня уже не было. Кабинет был пустым. Я быстро переключил джампер на автономный режим, отстегнул браслет, пристегнул к нему маленький мешок, сунул в него взятый со столика знакомый детектор… Всё готово! Теперь осталось только шесть секунд, и можно было подкинуть прибор в воздух.

И надо же, именно в это время дверь в кабинет стала отворяться! Из-за двери выглянул один из тех, что перехватил меня утром возле моего магазина.

— Стой! — крикнул он, заметив, что я неожиданно нахожусь не там, где должен, стою и у меня в руках какой-то необычный прибор. И, как ответственный сотрудник, он рванулся ко мне.

Я подумал, что будет явно лишним, если мы с ним вместе исчезнем. Он-то не знает, чем рискует! Хорошо, что парень не знал, и что ему конкретно делать. То ли держать меня, то ли хватать джампер… И он схватил мою левую руку, вытянутую к нему и потянулся к правой, в которой я и держал прибор. А я, посчитав, что время уже выходит, постарался правой рукой повыше подкинуть устройство. И оно, подлетев и описав в воздухе дугу, неожиданно оказалось в руках у Вяземского… Он зашёл следом за парнем и подхватил летящий в воздухе джампер… И сам, видно, удивился, как это у него ловко получилось…

— Бросайте! — только успел крикнуть я.

Но было уже поздно. С удивлённым выражением на лице Иннокентий Семёнович стремительно растаял в воздухе. Всё это вышло ужасно, был человек и нет…

Глава 16 Цугцванг

Когда в кабинет зашёл неудавшийся губернатор, меня, как отъявленного злоумышленника, держали с вывернутыми за спину руками. А я, стоя в согнутой позе, истерически, до слёз, хохотал.

— Отпустить! — приказал полковник. Парень меня тотчас отпустил и покинул кабинет.

Ни о чём не спрашивая, Богданов налил из кулера в стакан холодной воды и протянул мне, когда мне удалось выпрямиться. Меня всего трясло. А я даже не мог сказать ему «спасибо». Так всё несообразно получилось! Да, конечно, я желал всего плохого Вяземскому. Но произвольно убивать его никогда бы не посмел! Нелепая и бессмысленная смерть! Что я теперь мог сказать? Чем оправдать произошедшее? Вернуть Иннокентия Семёновича было невозможно! Его нет! И никогда больше не будет! При всей его вредности, признать это мне было болезненно тяжко. Тем более, что у меня с Вяземским связана самая драматичная страница в своей жизни. Полная приключений, удач и нелепых провалов…

Богданов стоял рядом и терпеливо ждал, когда у меня закончится истерика. Потом спокойно протянул мне салфетку. И мягко приказал:

— Рассказывай!

Да, он был прежним полковником, и легко мог отделить зёрна от плевел. Деятельным и властным. И я стал рассказывать:

— Только что, Юрий Маркелович, я перечеркнул самую выдающуюся часть вашей биографии… Но я убеждён, что мир от этого стал лучше. Просто кому-то не повезло…

Я икнул и снова залился идиотским смехом. Полковник только поморщился. Но успокаивать не счёл нужным. Ещё минут пять я пытался приступить к серьёзному разговору. Пока, окончательно разуверившийся во мне Богданов не махнул на меня рукой…

— Я только что был в августе две тысячи сто пятнадцатого года. — наконец смог проговорить я. — Для вас прошла лишь может быть минута, а я там существовал десять долгих часов… Там в будущем есть улица имени Богданова, губернатора области, погибшего в автомобильной аварии… Как говорили, хороший был человек… — я про это вообще не хотел говорить. И снова оказался на грани очередного срыва. Который мне удалось заглушить только нечеловеческим усилием воли. — Так вот, там, в будущем, есть такая организация «Основной комитет по ограничению темпоральной инвариантности», проще — СВ, они стараются контролировать почти все перемещения во времени. Возможно и контролируют, только под контролем или без, близкая история там меняется, как погода… Зато все деньги от этого — в карманах у СВ. Все путешествия — только по их лекалам. И виной этому была та маленькая пластиночка, что лежала здесь на журнальном столике. — глаза Богданова метнулись к столику. Обнаружив отсутствие прибора, он нахмурился, но ничего не сказал. — Я пообещал вернуть эту вещь тем партизанам, в будущее. Возвращаться должны только джампер с детектором. Мир, после изъятия из нынешнего времени детектора, изменится. И эти приборы, вернувшись туда, станут в той вселенной лишь тёмной материей… Чтобы самому не исчезнуть, мне нужно было подбросить джампер в последнюю секунду в воздух… А его поймал майор… Я, действительно, в этом не виноват! И я ему кричал: «Бросай!», но он не бросил…

Я икнул, шмыгнул носом и в кабинете повисла мёртвая тишина. Мне говорить было больше нечего, и я снова хотел истерично хохотать. Над собой и всем этим глупым недоделанным миром… Удерживался от этого с крайним трудом. И полковник в это время молчал. Я, как ни странно, сейчас начал его понимать. И даже сочувствовать. Он только что потерял своего человека в тылу. И непредумышленным виновником был один я. Списать исчезновение майора на какую-то несуществующую машину времени было себе дороже, а других причин, объясняющих это придумать было уже невозможно… Так, что я решил временно принять сейчас сторону Богданова.

— Юрий Маркелович, — в последний раз икнув, сказал я — а может быть стоит посмотреть видеозапись? Сейчас она у вас работает.

Во взгляде Богданова выразилось лёгкое удивление. Откуда я мог знать, что видеозапись включена? Но он снова ничего не сказал.

— Да не расстраивайтесь вы так! Может быть он вернётся. Мало ли кто чего мне сказал!

— Ладно! — вздохнул полковник. — Только сиди на месте. Я сам посмотрю.

Он сел за компьютер и стал колдовать. Звук был умышленно выключен, а монитора мне видно не было, и по лицу полковника я имел возможность только гадать, что там происходит. Сперва его лицо ничего не выражало. Это, наверное, наша беседа или работа медиков. Богданов даже чему-то краем губ улыбнулся. Но вдруг напрягся и уставился на монитор не моргая. Это, наверное, появился мой похититель. Богданов ткнул по клавиатуре и обратился ко мне:

— Валерий Евгеньевич, подойдите!

Я, даже не шевельнувшись, сказал:

— Этот с седыми усами — Арсен Родионович Пушкарёв, заведующий кафедрой релятивистской механики госуниверситета Санкт-Петербурга, правда, в то время уже на пенсии. Прибыл из две тысячи сто пятнадцатого года, — я вздохнул. — чтобы похитить меня. Мы с ним познакомились в день взрыва. Это он мне сказал, что ни один водитель не погибнет… И потом неосторожно подарил тот детектор…

— А у него на руке, значит, джампер?

Я тогда не присматривался к пушкарёвскому джамперу. Я разглядел его позже на своей руке. Тогда же мне это было просто не интересно, потому, что был предельно поражён фактом присутствия этого человека здесь…

— Джампер! — согласился я. — У них сейчас есть функция перемещений и в пространстве. Мы вышли в другом конце города, в канализационном коллекторе…

Полковник хмыкнул и снова щёлкнул по клаве. И почти сразу вскрикнул:

— Оп!

— А это я возвратился. — я верно понял удивлённое восклицание Богданова. — Чтобы похитить ваш детектор…

— Ты здесь был в двух… — ему, наверное, хотелось сказать «экземплярах».

Но Юрий Маркелович был хорошо воспитанным человеком, поэтому дальше не продолжил. И он двойников вместе ещё никогда не видел… По моим подсчётам, двадцать пять секунд, на которые был рассчитан визит и последовавшие события, давно истекли, а Богданов всё продолжал сидеть. И только через десяток минут, когда вообще всё мало-мальски интересное давным-давно бы прошло, он встал из-за стола.

— Я не уверен, знаю ли я, что мне делать! — вздохнул он. — Надо было бы тебя задержать и обвинить в похищении ценного детектора и офицера, майора федеральной службы. Но факты-то как раз за тебя. Ты никуда не отлучался, а майор Вяземский зашёл в кабинет и больше никуда не выходил…

— А как же запись?.. — я не понимал, к чему клонит полковник.

Там, на записи всё очень даже конкретно видно. Как я похищаю детектор, и потом, с помощью определённых манипуляций, способствую исчезновению Вяземского.

— Запись? Ты о чём? Не было никакой записи. Кто-то ещё утром запись выключил…

Я был в шоке. Но Богданов, не смущаясь, продолжил:

— А майор Вяземский… теоретически по-прежнему где-то здесь, в своём кабинете. Правда, младший лейтенант, который при этом присутствовал, наверняка скажет, что майор отсюда исчез после того, как ты бросил ему какое-то устройство… Так, что я вынужден немного подправить.

Лейтенант снова появился в кабинете. И он действительно был в шоке. Остановившись у двери, он с недоверием посмотрел на меня и как-то агрессивно повёл плечами. Ведь только что с моей помощью исчез его непосредственный начальник.

— Младший лейтенант Кузьмин! — начальственно от середины кабинета полковник обратился к вошедшему. — Подойдите.

Кузьмин подошёл к нему, продолжая коситься на меня.

— До сих пор всё, что происходило в этой комнате было известно только четверым. Мне, майору Вяземскому, вот этому молодому человеку (имя его запоминать не надо) и ещё лейтенанту Поташёву. Дело ещё не закрыто. Поэтому никакой информации посторонним лицам! Вам понятно?

— Так точно! — подтвердил, сразу переставший на меня коситься, Кузьмин.

Сильный ход! — подумал я про себя. В несколько ёмких фраз полковник уместил всё, что надо было знать об этом деле младшему лейтенанту.

— Теперь подчиняетесь только мне. Вопросы есть?

— Никак нет!

— Хорошо! Вы пока свободны.

Он прямо как Вяземский стал! Впрочем, Вяземский себе никогда не позволил бы стирать техническую видеозапись в кабинете… Я с нескрываемым скептицизмом смотрел теперь на полковника. В ответ Богданов усмехнулся:

— А как бы ты предложил мне поддерживать в этой компании дисциплину? Но это всё пока паллиатив, которым придётся заткнуть брешь в наших рядах на время. Отвечать за исчезновение человека, Валера, всё равно когда-то придётся. Я сейчас об этом думать даже не хочу!

Я знал, что мне от ответственности уже не отвертеться. Но пока всё-таки был свободен.

И младший лейтенант Кузьмин, в этот раз спокойно, проводил меня до первого этажа, где мне на выходе вернули смарт. Я, даже не глянув на него, сунул в карман. Отвозить меня обратно никто не потрудился. Я сел на соседней улице в троллейбус, из которого вышел уже недалеко от дома Профессора. Потом, не задерживаясь, дворами прошёл мимо гаража-ловушки, в котором меня пытались лишить свободы и кое-какого личного имущества, и наконец оказался у магазина, где смог наконец-то купить стиральный порошок… Да, быстро я сбегал. Считая время в далёком будущем, у меня на это ушло полдня! А сколько всего за это время случилось!.. Но сейчас был ещё день. Теперь, наконец, я мог бы и постираться…

Но на пятом этаже у моей двери уже дежурили гости. На ступеньке лестницы невозмутимо сидел Профессор, собственной персоной, чуть выше устроились Сергей и Петька Фокин. Все мои недавние противники. А у самой моей двери стояли только Олег и Лика. И все теперь молча смотрели на меня…

Дверь в лифт за моей спиной захлопнулась. У меня всё в голове перемешалось. Что у нас опять произошло? Какое такое небывалое событие могло собрать вновь всю эту разношёрстную компанию, весь мой, развалившийся накануне «клуб» в полном составе? Но я сперва подошёл к Лике:

— Что случилось?

— Ты спроси у него! — и Лика глазами показала на Олега.

Олег улыбнулся и убедительно сказал:

— Поговорить надо!

У меня дома теперь было чисто. Если не считать сумки с нестиранной одеждой в углу моей комнаты. А шесть человек на маленькой кухне не помещались и пришлось всех вести к себе. Сумку у двери я незаметно отпихнул подальше.

— Тут у тебя чисто! — шепнула мне на ухо Лика.

— Сам удивляюсь. — совершенно неискренне ответил я.

Рассаживать у меня такое количество гостей было негде. Мы все остались стоять, а я посадил Лику на табуретку, с которой когда-то недавно улетел в своё первое случайное путешествие.

Олег сказал:

— Ты где был? Я тебе два раза уже звонил. Неужели трудно было ответить?.. — Олег немного помолчал, и не дождавшись ответа продолжил. — В общем-то нужда в нашем клубе отпала. Теперь, когда машины времени больше нет…

— Как?! — неожиданно для всех вскрикнула Лика. Она смотрела на меня снизу-вверх, как мне показалось, осуждающе.

— Э-э… — моментально был сбит с толку Олег.

— Теперь замолчите все! — сказал спокойно я и вздохнул.

Никто не проронил ни звука.

— Лика, я не хотел, чтобы ты узнала это вот так. Я хотел объяснить тебе, что у меня не было другой возможности. Чтобы захватить часы, на меня объявили охоту. — Я смотрел только в глаза Лики, но помимо этого почувствовал, как происходило незначительное какое-то нервозное движение в комнате. — Твой папа, я думаю, одобрил бы это моё решение. Он понимал какую страшную вещь принёс в наш мир. И сказал мне, что должен был уничтожить часы, как только понял, откуда его принесло к нам. Ты же помнишь?

Лика закрыла на мгновение глаза и кивнула.

— Вот я и уничтожил их. — я не стал вдаваться в подробности, как я это сделал, и, пытаясь как-то смягчить сказанное, сразу перешёл на другое. — А перед этим я встретился с твоим настоящим дедушкой. Его зовут Арсен Родионович Пушкарёв. Я тебе потом о нём всё расскажу. Идёт?

И Лика снова кивнула. В глазах оставались уже только крохи осуждения. Оттаяла.

— Теперь продолжай, Олег! — разрешил я.

— Извини, я как-то неуклюже влез. Я не знал…

Я только махнул рукой.

— Теперь, когда машины… — снова начал Олег.

Но я снова его перебил:

— Эти машины в будущем стали называть джамперами. Так вот, они до сих пор могут появляться у нас. Не знаю к чему в конце концов привела моя сегодняшняя акция. Я только надеюсь, что с СВ мы покончили. Но мне проверить это уже невозможно… — я увидел, как Дима с Олегом переглянулись. — Только не считайте меня сумасшедшим. Меня сегодня возили в ФСБ. И там меня… В общем, в какой-то момент снова появился Арсен Родионович. Он сказал, что у него только сорок секунд, я встал рядом и мы прыгнули…

Обо всём, что случилось тогда, я рассказывал минут двадцать. И все слушали, открыв рот. Почти все. Только один Сергей что-то там себе на уме был. Один раз он негромко что-то пробормотал. Мне послышалось нечто вроде: «бла-бла-бла…». Может, я что-то неправильно понял? Лика же не спускала с меня серьёзных глаз. Димка шевелил губами, что-то про себя проговаривая. Олег внимательно слушал, склонив голову к плечу. А братан Петька всё время что-то хотел сказать, но я ему этого не позволил.

Меня вдаль несло, как неудержимым мощным потоком. По ходу рассказа всплывали всё новые подробности. И, неожиданно яркие детали жизни в будущем, снова стояли перед моими глазами. На самом деле тогда всё не было таким хрустальным. Я, оглядываясь в своё недавнее прошлое, теперь смотрел на то, что со мной случилось, совершенно другими глазами… Только, когда я в конце рассказывал про эпизод в кабинете майора, невольно задержался. Но всё равно закончить пришлось:

— Тут появился майор Вяземский и подхватил летящий к нему джампер. Я крикнул, чтобы он его бросил, но он не успел…

— Ну ты наврал! — наконец выдал в полной тишине Сергиенко.

И все удивлённо повернулись к нему.

— Ну, врёт же! Вы что не видите? Теперь, когда машины времени нет, он начал сочинять себе подвиги… Жутких подробностей навыдумывал. Проверить-то всё равно невозможно! А эти джамперы, кстати, вон в магазине продаются! Он нас за дурачков всех держит!.. Кто сможет проверить, что тот майор куда-то улетел?..

Обвинения мне были понятны. Я сказал:

— Одну минуту, сейчас выясним! — и достал из кармана китайский смарт.

Номер Вяземского нашёл быстро. После сигнала о запросе, долгих пять секунд была тишина. Шёл поиск. Иннокентий Семёнович тогда держал телефон при себе. И, будь он где-нибудь рядом, скорее всего быстро бы мне ответил. Я звук переключил на громкую связь. Когда время прошло, все в моей комнате услышали женский голос: «Абонент недоступен. Оставьте сообщение после сигнала».

— Но это может быть всё, что угодно… — тут же сказал Сергей. — Я не верю, что это оттого, что он поймал какую-то прыгалку.

— Серёжа, замолчи! — вежливо попросил его Олег. И тут же повернулся ко мне. — Ты думаешь, он сейчас там?

— Скорей всего, он нигде… — помрачнев, ответил я. — Как сказал тогда Владимир: «…джампер и детектор вообще никуда не попадут, растворятся». А зона действия прибора, до полуметра. И Вяземский за него держался. Так, что если он не попал в будущее, то значит тёмная материя увеличилась значительно. А Иннокентия Семёновича больше нет.

— Это ты из ненависти так говоришь… — снова подал голос Сергей.

— Я говорю так, потому что тоже не верю, что он погиб. — парировал я. — И я вообще жалею обо всём, что со мной случилось за последние две недели… Почти обо всём. — тут же исправился я, увидев глаза Лики.

Она посмотрела как-то с сожалением, и я хотел сказать, что уж встречу с ней я к своим неудачам, достойным только жалости, никак не отнесу.

— Где-то на энской трассе со вчерашнего дня ведутся какие-то работы. — сказал Фокин. — А Олег говорил, что ты там…

— Ладно! Потом это обсудим. — прервал братана Олег. — Я обещал Марии Семёновне, что верну дочку через час. А уже прошло часа два. Я должен её отвезти. А вы пока можете поговорить.

Я проводил Лику за руку до своей прихожки. И она мне улыбалась. А, когда Лика с Олегом ушла, я вернулся к себе в комнату. Здесь пока меня не было все о чём-то спорили. Но, когда я зашёл, все замолкли… Неловкое выражение на их лицах я предвидел. Меня самого одолевала неловкость. Но я всё равно сказал:

— Я зла ни на кого не держу. Тот случай был просто от недопонимания…

— Да, мы что-то наговнячили в тот день. — поддержал меня Петька. — Если бы не этот майор…

— И Профессор… — зло добавил Сергей.

— Все хороши! — тут же огрызнулся Димка.

— И я тоже хорош… — сказал я, соглашаясь. Ссора сейчас была не нужна.

Двое удивлённо повернулись ко мне. Пришлось пояснить:

— Я ту обманку на руку пристроил для задержки, чтобы до возвращения никто не успел ничего понять…

— До какого, гляди-ка, возвращения? — тут же спросил Петька.

— Что за обманка? — встрепенулся Сергей.

Только Дима ничего не спросил. Он один знал про обманку. Но не хотел об этом говорить и сидел словно оплёванный, стараясь не глядеть на нас. Я его таким никогда раньше не видел.

— Я в тот раз пошёл на встречу, чтобы определить, кто из вас с Вяземским, а кто — со мной. Мне союзники были необходимы… Если бы я знал, что так выйдет, я бы всё отменил и сразу пошёл бы уничтожать часы… А сомневаться я стал, когда мне позвонил Майоров…

Петька с Сергеем переглянулись.

— Да-да! Не знаю почему, но у вас вышла накладка… — я не хотел выяснять нюансы предательства. Просто эта неприятная тема сама никак не хотела заканчиваться.

— Мы делали всё под контролем сотрудника ФСБ… Это он придумал использовать мой гараж. — сказал Сергей. — А о работе с сотрудником, меня попросил Дима.

Бедный Дима! Сегодня был явно не его день! Во всех грехах именно он оказался главным виновником. Но то, что обвинять начал именно Сергей, мне показалось высшей несправедливостью.

— Серёжа! Сам напомни-ка мне, это не ты, попав мне кулаком в челюсть, навалился на мою левую руку с часами?.. У меня синяки на руке остались до сих пор. Или тебя Калашников это заставил сделать?

Сергей приуныл. Вот так! Нельзя обвинять во всём других, когда сам не честен! Сергей промолчал. И Петька тоже приткнулся. Но Диму это нисколько не взбодрило. Он по-прежнему выглядел подавленным. И старался не смотреть в мою сторону.

— Давайте о чём-нибудь другом! — предложил я. — Я тоже, Дима перед тобой виноват. Я не догадывался, что именно тебя пригласят для снятия часов. Вот и навязал на руке узлов. Я думал, они сами… Я тогда к гаражам подошёл уже после того, как всё кончилось. Там горел свет и слышны были громкие разговоры. Я прицепил часы на плече за локтем, соорудил на запястье обманку и нырнул на договорённое время назад… А потом, когда время вышло, я там исчез, а возвращаясь обратно, ломанулся к выходу, пока ворота не закрылись, и там сбил с ног кого-то…

— Меня! — тут же вставил Петька Фокин. И осторожно потрогал заметную ссадину на лбу.

Я представил, что там с ним было…

— Извини! При выходе из прыжка у меня не было возможности затормозить, и ты передо мной возник в самый последний момент…

— Прямо, смотри, как паровоз… — Петька Фокин, похоже, за тот случай не очень сердился на меня.

— А с Олегом мы потом поехали на энскую трассу… Точнее, Олег меня довёз только до выезда из города. Там был какой-то подозрительный пост, и я оттуда пешком пошёл… Километрах в пятнадцати на бетонное основание поставил часы с макетом руки, выставил дату и время, когда там была ещё пустая яма и заслал… Потом пришлось отбежать подальше, потому что мне сказали, что будет чудовищная воронка.

— А кто это тебе сказал… — с прежним подозрением спросил Сергей.

— Конечно, можете не верить, но меня там четыре недели ждал один человек из будущего…

Сергей хмыкнул. Я посмотрел на остальных. И Петя и Дима смотрели на меня внимательно.

— Это тот, с кем мы сегодня прыгали в август две тысячи сто пятнадцатого года. Арсен Родионович Пушкарёв. Родной дед Анжелики.

— И кто он такой? — не мог успокоиться Сергей.

— Он заведовал кафедрой релятивистской механики университета Санкт-Петербурга.

— Механики?.. И что, разве есть такая кафедра?.. — снова ехидно спросил Сергей.

— Пока ещё нет! — вздохнул я. — Но через двадцать пять лет будет создана! Это будет в две тысячи сорок третьем…

Я понимал, что это не очень надёжное объяснение. Но другого не было. И нам приходилось, как всегда, верить Пушкарёву на слово. Я замолк. Молчали все, а я старался вспомнить, о чём собирался рассказывать.

Петя Фокин, братан, видя мои затруднения, спросил:

— Так что, я смотрю, теперь Марию Владимировну ты ликвидировал?

— Да. Был взрыв… Машина времени стала высокотемпературной плазмой!

При упоминании МВ Димка дёрнулся, а у Сергея и братана брови поползли на лоб. Они ещё не привыкли, что уже можно всё называть своими именами.

— Теперь там двадцатиметровая воронка и лес повален! Сейчас там будет вестись дезактивация. Свалят деревья и вывезут с грунтом в могильник…

Они все встрепенулись одновременно.

— Не может быть! — выдохнул Петька.

— Что же так рвануло? — спросил Сергей.

— Дезактивация… это что ли атомный взрыв был? — негромко включился в наш разговор Профессор.

Я кивнул.

— А кровь у тебя, смотри, брали, чтобы проверить на дозу? — спросил Петя.

Я снова кивнул.

— Слабенький взрыв получился. Никого даже, гляди-ка, не убило. — явно не к месту пошутил Фокин.

— До двенадцати тонн в тротиловом эквиваленте. — припомнил я слова Богданова.

Оживший наконец Димка попытался свиснуть. Но у него только пошли изо рта пузыри. Все захохотали. Но я тут же добавил:

— Водитель грузовика дозу получил… Я хочу его в понедельник навестить.

— А ты сам-то, глянь, сколько тогда получил? — отсмеявшись, сочувственно спросил братан.

— Примерно, раз в десять поменьше. Надо было дальше отбежать. — сказал я.

— Что, хотел увидеть как рванёт?.. — снова съехидничал Сергей.

— Нет, не видел я ничего. — парировал я. — Спиной ко взрыву стоял… К тому месту автобус приближался.

Остатки отзвучавшего смеха погасли, и все уставились на меня.

— Так это ты, гляди-ка, ангел-хранитель что ли? — спросил Петька каким-то странным голосом.

— Как ты сказал? — удивился я.

— Ты что, у нас все это обсуждают. И ищут этого ангела…

— Фотка в блоге появилась. — сказал Сергей. — Мужик на дороге стоит с поднятыми руками, а за его спиной яркая вспышка. Все думали, что это постава какая-то…

Парни, как видно, больше не шутили. Я не представлял, что меня кто-то тогда успел бы снять из того автобуса. Слишком всё быстро произошло. Впрочем, всё могло быть! Себя-то я в любом случае узнаю. Надо взглянуть. Я подключил комп. Просто не верилось…

Да, действительно фото было. Только от человека перед автобусом осталась тень с поднятыми вверх руками и опущенной головой. А вспышка действительно была ослепительной! Всё остальное тонуло в ярком зареве. И тени кустов и тёмные небеса. Отдельные чёрные точки на ослепительно белом фоне можно было соотнести с оптическим эффектом от капелек воды на стекле, оставленных тонкой чёрной линией дворников. На чёрной фигуре такие точки казались белыми…

— Узнаёшь? — поинтересовался Фокин.

— С трудом… — ответил я.

— Эта дама пишет, что действительно видела ангела. Он якобы спустился с небес, чтобы спасти её…

— Ну, и весь автобус в придачу… Эх, знала бы она от чего этот ангел спасает… — я огорчённо поморщился.

— Какая разница?.. — сказал Профессор. — Я бы не сообразил, что надо ещё кого-то спасать. Так и драл бы до самого города…

— Прям… — не согласился с Димкой Фокин. — Я бы так стоял…

— Только не надо всем геройствовать! — тут же язвительно подключился Сергей.

— Я не геройствую, смотри-ка! Просто сказал, что тоже стал бы останавливать автобус. — оправдывался Фокин.

— Да, ну?..

Затевалась нешуточная ссора, но в это время прозвучал звонок в передней. Вернулся Олег и спор сразу был забыт. Пришлось мне опять пересказывать историю со взрывом. Правда теперь больше рассказывали Петька и Сергей. Приплетая порой подробности, о которых я сам даже не догадывался.

— …и, когда он выбежал на дорогу, тут же увидел автобус, и, глянь-ка, кинулся его останавливать… — вдохновенно фантазировал Петька.

— А в это время сзади как бахнет! — перебивал Сергей. — Больше двенадцати килотонн!..

Про килотонны, мне казалось, я не мог говорить. При таком взрыве наверняка бы от нас и пепла не осталось. Димка-Профессор помалкивал и не лез дополнять повествование. И, когда исключительно подробный рассказ был окончен, он, вместе с Олегом, спросил:

— И что теперь? — у них это получилось, как в один голос.

Действительно, а что же теперь? Это волновало и меня самого.

— Мне завтра на работу. — тусклым голосом сообщил я. — Сегодня последний день отпуска. Но вообще-то ФСБ меня так не отпустит. Я виновен в гибели Вяземского…

— Виновность в гибели, которую ещё нужно доказать. — Профессор смотрел на меня серьёзно.

Думать, что это сможет остановить федералов, было, по-моему, глупо.

— Даже если и так, то, поскольку, доказать это невозможно, меня будут подозревать до конца жизни. И встречаться со знавшими жертву людьми и с его родственниками, не знакомыми с обстоятельствами дела, будет худшей из пыток.

Все, кроме Фокина заметно притухли. А Петька почти выкрикнул:

— Ты глянь, Олег, а мы нашли фотку этого взрыва!

Когда уже поздно вечером все ушли, и я наконец принялся «заряжать» свою стиральную машину, мне позвонил Богданов:

— Валерий Евгеньевич! Как дела с вашей рукописью?

А я совсем забыл, что дал повод считать, что согласился заниматься этим делом.

— Да никак! Я, вообще-то, и не собирался писать.

В ответ мне было длительное молчание. Наконец, не дождавшись моего продолжения, Юрий Маркелович сказал:

— Может быть, раз не желаете писать, стоит раза два-три в неделю нам встречаться для устных бесед… На протяжении, ну, например, ближайшего полугодия. К середине осени вы тогда будете совершенно свободны. Я не хотел бы давить, но у меня под рукой всегда есть ещё один вариант… Жёсткий! По подозрению в похищении сотрудника ФСБ, я всегда могу вас задержать. Для этого у меня есть свидетель. Вы же помните!

Богданов в этот раз упорно называл меня на «вы». Это был совсем плохой признак. И накладка с исчезновением майора Вяземского поворачивалась ко мне всё более неприятной стороной. Полгода визитов в тот четырёхэтажный особняк на окраине, недалеко от реки, никого не смогут вдохновить.

Ещё сегодня утром, после визита в следующий век, я надеялся, что произошли определённые изменения к лучшему. Да, теперь изменилось, вероятно, всё. И наверняка в будущем, у тех людей всё изменилось. На время, та область человеческой деятельности, связанная с путешествиями во времени, была спасена от бессмысленной эксплуатации и полупромышленного доения… Для меня только мало что изменилось. Приходилось снова начинать вертеться.

— Хорошо, Юрий Маркелович, пусть будет по-вашему! Завтра, в девять утра я буду у вас…

В девять утра, как и обещал, я появился на проходной ФСБ. У входа опять с большой неохотой освободившись от китайского смартфона, я дождался пока младший лейтенант Кузьмин спустится за мной, и через рамку проведёт к кабинету Богданова. Кабинет на втором этаже был оформлен с официальным шиком. Был даже маленький начальственный «предбанник», в котором за компьютером вместо секретарши уселся сам младший лейтенант Кузьмин. Он, не заглядывая к начальнику в кабинет, сел на секретарское место и велел мне подождать. И я сел на одиноко стоящий стул у стены.

Ждать пришлось долго, минут, вероятно, двадцать. Я уже начинал подумывать о какой-то каре, которую для меня готовит полковник, когда из кабинета вышел какой-то строгий начальник, как и большинство сотрудников здесь, в неформенной гражданской одежде. Кузьмин при его появлении вскочил. Начальник, не обращая внимания на готового служить Кузьмина, остановился, оглядел меня с головы до ног, недовольно хрюкнул и ушёл. Я удивлённо оглядел себя. Со мной, вроде, всё было в порядке. Из-за чего это он проявил недовольство? В двери своего кабинета следом возник, как всегда хладнокровно-спокойный Богданов, и махнул мне рукой.

Когда я вошёл за ним следом, Богданов, демократично игнорируя начальственное кресло в конце, сел на такой же как в «предбаннике» стул возле стола, напротив меня.

Я, не давая полковнику открыть рот, сразу начал:

— Я совершил ошибку! Тот детектор из будущего почти на столетие опередил наш уровень… Вообще, вся эта техника… Не могу представить, для какой цели её придумали!.. Если ей пользоваться, ничего вообще не останется от истории. Что за история, которую можно для собственного блага менять по нескольку раз в день? История там, в будущем, меняется непрерывно. И человечество в следующем столетии оказалось практически у своей последней черты! Все путешествия контролировались группой жуликов, которые вначале дрались за полный запрет путешествий во времени, а, когда добились полного контроля, стали этот контроль доить нещадно. И сами были, как высшая инстанция, неподконтрольны. Такая система никого до добра ещё не доводила. По моему мнению, история — это богатство, данное нам изначально. Нельзя позволить кому-либо вносить изменения в нашу историю, даже из благих побуждений… И я тем, что вынес из нашего времени детектор, всё изменил. Там, наверное, в будущем мало осталось того, что видел я…

Я говорил быстро, боялся, что Богданов меня прервёт.

— Но тогда, в будущем… Россия, кстати, в начале двадцать второго века опрометчиво подписала Конвенцию о контроле по переводу предметов, лиц и концепций во времени. Идея красивая, но это кабала, когда небольшая часть заинтересованных лиц могла менять и законы, и прошлое в собственных интересах. Всех остальных, не подпуская даже близко. Всегда интересы СВ превыше всего остального. Все организации так или иначе мешавшие СВ, были ликвидированы. Была такая организация у нас, Союз Защиты Времени. Всё руководство уничтожено физически. Положили массу отличных ребят только за то, что они не хотели позволить кому-то монопольно присасываться к золотой жиле по контролю за темпоральной деятельностью и бесконтрольно влиять на историю. Сама СВ осталась как-то не причём, но люди, по одному и группами исчезали… Это был тихий террор. Все, кто противился, исчезали. Вашего двойника из будущего в бронированном автомобиле на мосту сбросили в реку. Несчастный случай?! Один водитель остался живым… И всё это случилось после того, как некий Ю. М. Богданов сумел в результате года отчаянной работы создать аналог того самого детектора, только размерами уже с кейс…

— Подожди, подожди, Валера! — с трудом остановил меня Богданов. Впервые за последнее время, он снова перешёл на «ты». — Но ведь и создавался, наверное, этот детектор с целью бороться с этими нарушителями времени. Не могло же это привести к обратному…

Я немного помолчал. Полковник мои предупреждения пытался объехать. Возможно потому, что не знал всего.

— Могло, Юрий Маркелович, всё-таки могло! — я, сбавляя обороты, старался говорить спокойно, но твёрдо. По крайней мере, на этот момент я знал много больше. — Сработал, как вы говорили когда-то, психологический эффект. Помните? Вы сказали тогда, что раз машина времени уже появилась, то ничего изменить нельзя будет, даже когда она исчезнет. Лёд, якобы, тронулся!.. Просто после закрытой демонстрации того прибора с симулятором машины времени все работы над МВ-устройствами пошли в ускоренном темпе и в разных уголках планеты. И закончились испытаниями джамперов гораздо раньше. К тому же параметры детектора были уже известны. Стали стараться делать невидимок, не обнаруживаемых детектором. И поднялась волна противников… В том числе и СВ. На этой волне они и вышли в первые ряды. И встали у руля. А потом уже и подмяли под себя вообще всех… Надо полагать, они не очень старались контролировать производство джамперов. Иначе откуда у оппозиционных нелегалов появлялись всё более совершенные экземпляры этой техники. СВ старались лишь задавить всех законами… Штрафные санкции их тоже, наверное, кормили…

Я замолчал. Мы с Богдановым сидели и смотрели друг на друга.

— Ты так сказал, чтобы я не делал детектора? — спросил наконец Богданов.

— Нет! — резко ответил я. У Богданова даже брови взлетели. — Детектор теперь воссоздать будет невозможно! Его нет! А мне нужны союзники, и миру необходима хоть какая информация о реальностях перемещений во времени…

Богданов выдохнул.

— Не знаю. — сказал он, покачав головой. Мне показалось, что он мне просто не верил. — А где же ты будешь набирать своих союзников? Из кого?

— Да. Положение моё безнадёжное. Бороться с тем, чего ещё нет просто глупо. Но ведь мы с вами знаем, что это отсутствие — явление временное. Будут ещё машины времени. Будущее уже не отменимо. А я пока один… И мне необходимы союзники, чтобы максимально затормозить процесс создания МВ-техники, с одной стороны, и попытаться выстроить систему законодательного регулирования такой деятельности, с другой. Мир должен быть готов к таким опасным поворотам истории.

— Но ведь пока Машины Времени нет, никакие превентивные действия не только невозможны, но и вредны. Они будут только подстёгивать работы по созданию этой МВ-техники. У тебя действительно безвыходное положение. Можно сказать, цугцванг!..

Богданов произнёс это непонятное слово и поставил меня в тупик. Что же это такое — его цугцванг? Вероятно, какая-то высшая степень безвыходности…

Увидев, моё выражение лица, полковник усмехнулся:

— Цугцванг — положение фигур в шашках, да и в шахматах тоже, когда любой ход игрока, вынужденный и ведёт, в конечном, к его поражению. Так и здесь, будешь ли ты тщательно готовиться к моменту создания машин времени, или опустишь руки и всё пойдёт самотёком, результат будет один. Создания этих устройств нам уже не избежать…

— Всё равно, с чего-то начинать надо! Искать новые пути, помогать осознанию роли людей в этой машинной истории… Очень важны нюансы.

Богданов в сомнении покачал головой.

Глава 17 Попытка

Прощаясь, Богданов сказал:

— Ничего хорошего тебе я не обещаю. Наши встречи, пока будут спасать тебя от более серьёзных изменений в твоей жизни. Я не гадаю и не знаю точно, у меня просто такое нехорошее предчувствие… Но ты, должно быть, сам уже выбрал свой путь…

Да, можно сказать и так. Не вспоминая, как мне этот путь тщательно помогали выбирать…

Но я ходил и встречался с Богдановым отнюдь не ради какой-то там защиты от санкций. Хотя, и это мне тоже, вероятно, не помешает. Необходимы были реальные союзники. Люди, осознающие надвигающееся на нас очередное глобальное безумие. И, что важнее всего, способные на что-то повлиять. И Юрий Маркелович был в этом списке первым. Полковник пока просто умный противник, отягощённый, к тому же достаточно высоким положением.

А наш нелегальный «клуб», даже несмотря на подготовленный вчера Олегом сбор с целью расформирования и отмены всех обязательств, всё равно оставался в теме. Они одни были в курсе того, что происходило в нашем городе эти последние дни. Значит, уже потенциальные союзники. И остаться одному мне уже не настолько грозило. Я всегда могу попросить у кого-то из них совета или помощи.

Остальные жители города, благодаря нашим ленивым СМИ, остались без информации. Они теперь, как инертная масса, ничего не знают и ничего не хотят. Не представляю даже, что должно измениться, чтобы хоть какая-то часть информации о машинах времени и прыжках попала на глаза и заинтересовала хоть каких-нибудь немногих… Впрочем, даже это не спасёт. Ведь на слух это всё звучит как безобидная и совершенно ненаучная сказка. Никто в это не будет верить без серьёзных доказательств. Да и доказательствам мало кто поверит. Даже те, кто стал за это время невольным свидетелем «трюков» с исчезновением, сочтут, что их обманули, они сами ошиблись, отвлеклись, глаз их подвёл…

Но уже точно есть категория людей, которые будучи с моими часами лично незнакомы, всё же решились проявить свою заинтересованность. И те лица на заинтересованной стороне, очень постараются, в своих интересах, продолжить попытки отыскать часы, а всяческое упоминание об этих событиях стереть. Так что я уже нашёл себе врагов, готовых действовать бескомпромиссно. Кто они и зачем им я? Те, кто пятнадцатого числа ночью пришёл забирать у меня часы, были лишь верхушкой того айсберга, что незаметно притаился под поверхностью. Как существует и к какому результату стремится остальная его часть для меня было тайной. И вопрос о тактике и стратегии борьбы с ними оставался, и надолго ещё останется, открытым. Надежда, что мой «Титаник» уберегут от надвигающегося айсберга эти ребята-федералы, была очень слабой. Они охотней всего теперь будут бороться со мной…

И поэтому, помимо стратегической борьбы за сохранение неизменности общечеловеческой истории, мне приходилось ещё стараться отстаивать собственное место под солнцем.

Когда я шёл после визита к Богданову домой, во дворе соседнего дома какая-то маленькая девочка в ярко-зелёной шапочке, идущая со своим озабоченным отцом, закричала:

— Смотри, смотри, папа! Вот этот дядя!..

И она тыкала пальчиком в разноцветной перчатке явно в мою сторону. Я остановился и посмотрел на неё. А отец, когда я взглянул на него, виновато пожал плечами и потащил свою упирающуюся дочку от меня прочь. Что бы это значило? Снова какие-то следы моей неуловимой деятельности? Или опять снимок «ангела»? Впрочем, вот это навряд ли! На снимке только фигура, моя чёрная тень…

Вернувшись после беседы с Богдановым домой, я неожиданно вспомнил, что сегодня суббота и я должен был с утра работать «жестянщиком». И побежал в нашу мастерскую «Факел». Была суббота, и поэтому нашего старшего менеджера Степана Игоревича на работе не было. Да и работа вся стояла, цех был пустым. Но всё равно бригадир Максим, который мне прощал даже то, что я шутливо называю его то Маком, то Симом, попенял:

— Четыре часа минус, Валера! Чего так задержался?

— Да, вот, понимаешь, в ФСБ вызывали. — и пошутил, — Статью шьют!

Что не буду скрывать от моих сослуживцев свою историю с часами, я определил как раз по дороге на работу. Упоминание про статью сразу вызвало всеобщий интерес в нашем коллективе. Вокруг меня и бригадира быстро собралась плотная кучка бездельничающих автомехаников. Все желали слышать горячие новости из первых рук. И, когда все перестали толкаться, я начал, выбирая слова, рассказывать:

— Когда я был в отпуске, мне в руки попалась… машина времени…

Такая фраза вызвала у слушателей тишину. Но никто, конечно, не воспринял это серьёзно. Все улыбались, как будто я начал весело шутить. Ждали сказочки. Но я сказал:

— Я не шучу! Это действительно была машина времени. Способная забрасывать меня на некоторое время в прошлое. Я туда ходил и там, в прошлом немного «нашкодил». — слово «нашкодил» не очень подходило к реальным событиям, но звучало, как востребованное. — За что меня, когда вернулся, чуть не убили… Поэтому ночью в среду я эту машину приговорил…

Все продолжали смотреть на меня с интересом. Но я не собирался огружать их уши слишком необычными деталями своих приключений. Просто поставил в известность. Но всё равно, звучало это странно. И поэтому все ждали моих пояснений.

— Мне больше рассказывать нечего… — подвёл я в своём рассказе жирную черту.

— Всё, что ли? — спросил Максим.

— А ты чего ждал? — съязвил нахальный молодой Никита, умеющий только ловко менять резиновую обувь у легковушек. — Сказку на ночь?..

Народ терял интерес к моему рассказу прямо на глазах. Сварщик Бородулин встал и смачно сплюнул:

— Идите вы на фих со своими сказками…

— Я, правда, нашкодил и здесь. — я решил, пока народ мне не верит, сразу покаяться во всех грехах. — Вчера одного майора ФСБ отправил в никуда…

Бородулин обалдело поглядел на меня и снова сел на край железного стола.

— И что с этим майором? — спросил недоверчиво Максим.

— Исчез, пропал… навсегда… может быть. — я старался говорить осторожно. И совершенно неискренне добавил, — Но, возможно, просто отправился погулять в будущее…

— Будущее… Тьфу тебе, на фих, сказошник! — Бородулин снова вскочил и не оглядываясь, двинулся к бочке с водой во дворе, где все курили.

Но остальные, не шелохнувшись, продолжали смотреть на меня.

— Это всё случайно вышло. Я подкинул джампер… — это слово могли понять неверно, Сергиенко меня вчера в этом убедил. И я поправился, — …то есть машину времени вверх, чтобы она одна вернулась в будущее. Переключил на автономную работу и в последний момент подбросил, чтобы меня опять никуда не унесло. А Вяземский взял, да и поймал. Случайно. И сразу пропал…

— А Вяземский, это что? — поинтересовался, как о неодушевлённом предмете, Максим.

— Майор ФСБ. Я же сказал…

— А что, машинка такая малюсенькая что ли, что ты её рукой мог подкинуть?.. — спросил Чижаков, умелец покраски.

Народ, оживившись, задвигался, ожидая, чем я смогу оправдаться.

— Они как цифровые часы выглядят… Застёгиваются на запястье, и время показывают… Часы, которые у меня были, весили полкило и могли только в прошлое забрасывать, с возвратом, конечно. А ту машину, что я тогда подкинул, научили ещё и в пространстве перемещать. Но они были легче, и заряжались отдельно для каждого прыжка…

— Я не понял. Ты это всё серьёзно?.. Это не шутка?.. — недоверчиво спросил Максим. — Ты это сможешь чем-то доказать?

Я покачал головой. Подтвердить мне было больше нечем.

— Но ты говорил… одни часы… другие… — продолжал давить меня Максим. — Сколько их всего у тебя было? И куда они все подевались, можешь сказать?

— Были у меня одни. — я решил отвечать, как есть. — Так они взорвались возле трассы. В среду, в пятнадцати километрах от города. Там воронка теперь, будь здоров! Как этот ремонтный бокс. А со вторыми за мной отправился… дядька один из две тысячи сто пятнадцатого года. И я там с ним вместе побывал. А потом вернулся, чтобы украсть и закинуть в будущее одну штуку… За штукой этой тот дядька меня и послал обратно, со своим… машиной этой, в общем. Больше никаких у меня не было! Так что сейчас, всё, что попало к нам из будущего, я, либо ликвидировал, либо вернул поставщикам…

— Зачем?.. — быстро спросил карбюраторщик Толик Моржов.

Вероятно, Толик единственный из всех, кто стоял здесь, хотел бы мне верить. После того, как несколько раз я помогал ему настраивать карбюраторы, мы с ним стали друг другу помогать, и он мне верил. Точнее даже доверял.

— Зачем, Толя, это сложный вопрос. Вы все даже не догадываетесь, насколько опасен может быть человек с машиной времени на руке. Он неуловим и вездесущ, точнее всепроникающ… То есть, удержать его в каких-то рамках невозможно даже в принципе… А сделать он может всё!

— Как удержать невозможно? — спросил молодой Никита. — Ты же вон, никуда не исчез! А говоришь, что был с такими часами…

— Когда была машина времени, я исчезал. И меня не могли поймать… Но теперь уже всё кончено!

— Да, брось! — поморщился Никита. — Обдурить нас у тебя всё равно не получится!..

— И в ФСБ так считают, что это хорошо, что мне никто не верит!.. Они теперь очень даже постараются убедить и прижать всех, кто это видел, и упрятать куда-нибудь меня!

— Кстати! — снова подал голос Максим. — А ты почему до сих пор на свободе? Замочил майора ФСБ, и остался как будто не при чём?

— Не замачивал я его! Он сам джампер поймал…

— Сам, не сам… Но, если майора нет, тебя обязательно должны были загрести. А не отпускать на работу.

Максим торжествовал. Ему удалось найти у меня слабое звено в рассуждениях. Но, верно, кое в чём он был прав. На свободе без полковника Богданова я бы уже не оказался.

— Будущее покажет! — пообещал я больше самому себе.

Никита покачал головой, как бы говоря: «Стоило ли городить огород…»

— Ладно. — сказал я, решив прервать зашедшую слишком далеко дискуссию. — Пойду переоденусь.

— Не торопись! — сказал Максим. — Сегодня в городе акция «Безопасная дорога». Так что с покрышками и без тебя справимся… Можешь топать домой. Фантазёр… Обстановку нерабочую только создаёшь.

В результате дискуссии сомнения в моей правдивости, посеянные сварщиком Бородулиным, не развеялись, но кое-кто стал посматривать на меня с удивлением. Не ожидали, как видно, от меня таких способностей к сочинительству захватывающих приключенческих рассказов.

А вечером мне на редактирование Дима принёс своё творение — небольшой рассказ «Правда о МВ». Я был удивлён. Никто его заниматься этим не просил. Это всё была его самодеятельность. Но я прочитал. Вещь оказалась весьма и весьма неплохой. Пять листов текста я проглотил меньше, чем за три минуты. Не думал никогда, что у Профессора есть ещё и такой талант. Просто, талантище!

Я, позабыв, что сам участвовал в этих событиях, переживал за всех действующих лиц этого рассказа. Димка был неподражаем! Он так доходчиво всё изложил… Как главный герой в первый раз столкнулся со всеми этими диковинными событиями. Как приветствовал, возникшего из будущего, своего двойника. Как прыгнул во время, когда то здание, что было сейчас под его ногами, ещё не было построено… Меня не щекотнуло даже, когда вместо майора Вяземского, он, при тех же обстоятельствах, сюда включил какого-то капитана Иванова. А Юрия Маркеловича Богданова, тоже беспричинно понизив в звании, выдал за майора Самосветова. И события начинались с того, что я, по-простому, названный Главным Героем, застревал во времени в нужнике у автора… Мне всё понравилось. Но я понимал, что в таком виде рассказ будет дуть во встречную волну. И действовать как бы против меня. Он был каким-то фантастическим. Мало документальности. Какая-то, прямо-таки, милая сказочка, без всех этих реальных подробностей и страстей. Но мне нравилось и обрезать крылья автору я не решился.

Сказал, что неплохо было бы исправить псевдонимы этих господ инкогнито, на их истинные имена и звания. Чего стесняться! А также нужно, как можно больше деталей, не соответствующих задумке, а реально случившихся. Которые могут подтвердить те, кто с ними когда-то столкнулся. Вспомнил про рыжебородого Фёдора с его дурацким праздником либералии. Он тогда наверняка очень удивился исчезновению одного из «близнецов». И ещё рассказал Профессору историю о встрече с сержантом В. А. Тальниковым поздним вечером 17.07.2003. Во всех грубых подробностях. Пусть, если Тальников ещё помнит тот день, то не станет это отрицать. Я почему-то не боялся, что Тальников потребует возмещения ущерба от пропажи значка и утраты репутации.

И ещё, по известной мне причине неловкого участия самого автора, были пропущены события двадцатого марта, когда в нашем районе возле дворовых гаражей была организована целая спецоперация.

Я Димке сказал только, что наверняка привлечённый спецотряд помнит, что произошло там. Так или иначе, в круг свидетелей тогда оказались вовлечёнными и десятки человек, видевших кое-что из своих окон. И пятнадцатого марта были ещё трое уголовных свидетелей, которые наблюдали как в своей квартире исчезает, прижатый к стенке Главный Герой вместе со своими нереально диковинными часами. Я рассказал Димке, как всё тогда было. По шагам и чуть ли не по секундам! От пробуждения, до двойного скачка, и конечного захвата всех злополучных ночных визитёров. Не забыв упомянуть их по фамилиям. И ещё сказал, неплохо было бы сказать пару слов про связанный с перемещением во времени взрыв на трассе. Хотя бы просто упомянуть.

Профессора это всё так вдохновило, что он тут же, прямо у меня, расширил своё повествование ещё на целых два листа. Мы с ним работали почти до половины одиннадцатого. Не успели только обсудить, кому достанется читать это творение. Впрочем, Димка навряд ли станет рассылать это кому попало. Находить нужных людей Профессор всё-таки умеет.

В воскресенье утром я снова был в мастерской. Транспорт утром в выходные ходит ужасно, но я вышел из дома пораньше и в этот раз не опоздал.

— Привет! — у входа меня встретил бригадир Сим. — Слушай, а что у тебя за дела с ФСБ? Ты хлопнул их майора, а на прошлой неделе приходил какой-то от них человек и спрашивал про тебя. Хорошо, что Степан тогда появился, я все стрелки на него перевёл.

Мне выдумывать не хотелось.

— Но я же вчера говорил! Федеральная служба охотилась на мою машину времени…

— Фу! Перестань! Кого ты дуришь? Я про вчерашний твой рассказ вспоминал, смеялся до упаду! Это тупо! Никаких машин времени не бывает! А тот, кто поверит тебе — сам дурак!

— Теперь придётся дураками всем быть. — вздохнул я. — И, неважно, веришь ты мне или не веришь.

— Ты что, это на меня?.. — агрессивно спросил Максим.

— Ничего личного, Сим. Это всех касается. Боюсь скоро настанут совсем другие времена.

— Ладно, не извиняйся, проехали!.. — Максим таким образом выражал явное недовольство. Я зацепил его самолюбие. — Сегодня пригнали электромобиль Лада Эллада. Что-то там с дальностью хода с одной зарядки…

— Почему мы? — тут же поинтересовался я. — Есть же где-то специализированные станции обслуживания? Он что, до них не доехал?

— Это просто родственник нашего начальника. Ну, ты ведь понимаешь!..

Я вздохнул. Работа, значит, будет бесплатная, но с вероятностью получить хорошую работу позднее.

Да, выходит Максим крупно обиделся! Чтобы мне, специалисту по двигателям внутреннего сгорания подсунуть работу с отечественной аккумуляторной мыльницей…

Белый универсал Калина стоял под навесом снаружи, где обычно Никита переобувал автомобили, поэтому я на него внимания не обратил. Пятидверный хетчбэк с полным пакетом примочек оказался моей Элладой… Чтобы узнать, почему он не тянет, я, для начала, загнал его на яму, где осмотрел всю ходовую. Мелкие замечания в механике ходовой не могли так уж существенно снизить дистанцию пробега. Но я всё равно прошёлся по смазке и подтянул все, что мог. Правое переднее колесо пришлось полностью переустанавливать. В этом месте люфт был недопустимо большим. В колёсной нише я заметил следы рихтовки кузова. Так что дорогущая машина в тепличных условиях жила недолго. Владельцы её эксплуатировали попросту нещадно. Или, что скорее всего, непрофессионально. Есть такая категория автовладельцев. И совершенно необязательно, чтобы это были блондинки! Такие водители калечат свои средства передвижения, не оглядываясь даже на их стоимость. Повыпендриваться хочется!

Проверил работу тормозов. Никаких дефектов не обнаружил. Диски ровные и колодки в приличном состоянии. Хоть какой-то плюс!

Затем, приведя всю механику в более-менее нормальное состояние, я занялся аккумуляторами. У одного из передних стали видны проблемы механические, была небольшая вмятина. Но заряд он держал не хуже остальных. Задние же аккумуляторы, по всему видать, были с этой Ладой с момента выпуска с конвейера. И ёмкость большинства была уже на пределе.

Так я провозился без обеда почти до самого конца смены. Макс дал мне телефон клиента, и я пригласил его к нам в «Факел». Андрей Григорьевич приехал через двадцать минут. Солидный заказчик. Я сразу повёл его к машине и стал всё объяснять:

— Я подтянул у вас всю ходовую… Разбалансировка в передней паре могла сильно тормозить машину. Я всё перебрал и подтянул. Сколько у вас был последний прогон с зарядки?

— Да, километров только тридцать, наверное… — ответил мне он.

— Вот! Теперь будет побольше. А зимой в такой машине ездить себе дороже. Аккумуляторы свой заряд ниже минус двадцати, совсем не держат. Я заметил, у вас спереди все аккумуляторы новые. И заряд на них нормальный, а сзади все уже на грани… Надо обязательно менять.

— Вы что, здесь специализируетесь по электромобилям? — с удивлением в голосе спросил Андрей Григорьевич.

— Нет! — ответил я. — Просто интересуюсь.

— Как вас звать? Валерий, а по батюшке? — я не понял к чему клонит клиент.

Но ответил:

— По батюшке я свет Евгеньевич.

Андрей Григорьевич рассмеялся. Люблю клиентов с нормальным чувством юмора. Но потом он быстро стал серьёзным:

— А образование у вас?..

— Я инженер-двигателист. Закончил наш Политех.

— Вы мне нравитесь Валерий свет Евгеньевич! Я вам предлагаю работать на себя. У вас и с головой порядок и с руками! Сколько вы здесь получаете?

Ну, вот, началось!

— За две недели последнего отпуска мне выплатили двадцать. — я привык быть поосторожней с цифрами.

— У меня вы будете получать сто двадцать. Ежемесячно. — стоящий недалеко Максим удивлённо оглянулся на нас. — При этом, всё время, пока моя машина на ходу, вы можете заниматься всем, по своему усмотрению. Можете даже здесь работать. Мне это всё равно. Идёт?

Я оглянулся на «народ». Все обалдело и с завистью смотрели на меня.

— А что будет входить в мои обязанности?

— Настоящий мужской разговор! — удовлетворённо потёр руки Андрей Григорьевич. — Завтра в понедельник приходите ко мне, обговорим и составим договор. Вот моя визитка.

Там на визитке была упомянута действительно серьёзная компания! У меня даже мурашки по коже побежали.

Когда мы прощались, он сказал:

— Так я вас жду!

Сел на свою Элладу и укатил. Тишина в помещении «Факела» после его отъезда стояла такая, что было слышно, как Андрей Григорьевич притормаживал перед следующим перекрёстком.

— Можно глянуть? — спросил Максим, протягивая руку за визиткой.

Я без опаски дал. Максим тут же забрал и сунул её к себе в карман.

— Я тебя никуда не отпускаю! Ты ещё свои долги не отработал!

«Народ» возмущённо загудел. Я жестом всех успокоил.

— Зря завидуешь! Ты счастливчик, что туда не лезешь. Ну, да я ещё увольняться не собираюсь. Договор пока не написан и одно другому тоже пока не мешает…

Толик Моржов весело засмеялся. Остальные заулыбались. Публично униженный мной Макс, с недовольным видом, достал из кармана визитку и сунул обратно мне в руку.

— Так, народ! — оживился я. — Денег у меня осталось совсем мало, но на каждого по пиву у меня хватит.

Этот день все у нас запомнят надолго! До завтра, уж точно! А мне надо было просто разрядить накопившийся негатив.

Когда мы, вдвоём с Толиком, жизнерадостно попивая пиво, шли пешком с работы домой, он спросил меня:

— А что за ерунда взорвалась там, где автобус ехал…

Мне совсем сейчас не хотелось думать о какой-то машине времени. Слишком настроение было добродушным. Но хорошие отношения с Толиком мне портить сейчас тоже не хотелось. Я подумал немного и сказал:

— Эта история началась давно, ещё в начале моего отпуска. И мне почти никто не верит…

И я рассказал ему кое-что из того, что со мной случилось за это время. У Толика в конце моего рассказа были просто ошалевшие глаза. И, когда мы уже подходили к улице Королёва, где жил Толик, он сказал:

— Обалдеть! Такое даже за всю жизнь не придумаешь! Как тебе повезло! Мне бы кто подарил такую машину времени…

— Да, я тоже так вначале думал. Но потом начались разные сложности. И я сейчас счастлив, что всё это позади.

Я, благодаря пиву некритично относился к своим словам. Поэтому, даже для себя не стал конкретизировать: «почти всё позади». Кое-что неприятное продолжало ещё посверкивать впереди, в приближающемся моём будущем.

Придя домой, дозвонился Лике. Как приятно было снова услышать её светлый голос. Сказал, что работы у меня теперь много и смогу с ней разговаривать только вечером, когда буду возвращаться домой. Она успокоила, что это не страшно, и она меня всё равно любит и будет ждать, когда позвоню! Вот такие пироги! Она меня любит!

Воскресенье уже подходило к концу. Я приготовил ужин, а потом и поужинал, вместе с завтраком и обедом, которые я сегодня опрометчиво пропустил.

После включил комп. Было два новых письма. Одно, ожидаемое, от Димки Калашникова. Он прислал мне текст своего уже причёсанного рассказа «Правда о МВ» ещё ночью, а утром я поленился заглянуть. И было второе письмо. Анонимное. С явной угрозой.

«Не надейся, что сможешь избежать». Текст был незакончен, но в нём было, пожалуй, всё. И я догадывался, чего я должен надеяться избежать.

Я ещё поискал упоминания машины времени у блогеров. Там было много интересного, но ничего, касающегося лично меня и недавних событий в нашем городе.

Но идея создать сайт, чтобы выдавать обдуманные и согласованные документы у меня возникла. Я тотчас позвонил Калашникову, чтобы не терять даром времени.

— Ты, наверное, Валера хочешь спросить, как та статья? — сразу же без приветствия начал Профессор. — Я уже отправил письма для ознакомления шести своим корреспондентам. И тебе тоже. Да, только правильным корреспондентам. Но уже кое-кто смеялся. И мне посоветовали опубликовать в разделе фантастики на портале Проза. ру. Серьёзно к этому никто не относится. Вот если бы ты оставил у себя машинку на браслете… А без этого верящих на слово не найдёшь. Надо мной просто все сейчас будут потешаться!

Профессор был в унынии. Что при мне происходило уже во второй раз. Пришлось успокаивать.

— Я сочувствую, Дима. Но впадать в полное уныние смысла нет. Тем более, что у тебя великолепное изложение и хорошо прочувствованный сюжет. Это твоё! А глупые пусть смеются! Им невдомёк, что это и есть правда. Только ложь подстраивается под читателя. Понимаешь? Должна читателя вести за собой, а не подстраиваться!

Дима хмыкнул что-то. Я больше терять время на успокоение не стал. Он сам всё скоро поймёт.

— Но я тебя немного по другому поводу беспокою. Знаешь, Димка, мне самому очень понравилось, как ты это написал. У меня, когда читал, просто мурашки по коже бегали… У тебя писать большой талант! У тебя никогда не появлялось желание создать свой блог? У тебя первичный текст уже есть…

— Блог? Что ж, интересная идея! — тотчас откликнулся Профессор. — Но я ещё не думал об этом.

— Так подумай! Только имя должно быть оригинальным: ПотоковыйНакопительОтДеЛореан. ру. Или УэллсПлачет… Потому, что на Калашников. ру, или на МарияВладимировна будут заходить совсем другие люди, и за иной информацией. Ну, название ты сам придумаешь! Идёт?

Понедельник. Рано утром, когда я собирался с визитом к своему потенциальному работодателю, Андрею Григорьевичу, неожиданно позвонил полковник Богданов.

— Валерий Евгеньевич! — снова он идёт на «вы». — Сегодня к двенадцати дня прошу вас явиться сюда ко мне. И не забудьте паспорт. Это ещё не арест, но всё равно прошу утрясти все свои дела ещё до прибытия. У вас есть на это четыре часа.

Ответить ему я не успел, потому, что Богданов моего ответа ждать не стал. Вот и кончились, даже ещё не начавшись, хорошие времена! Ну, что бы майору Вяземскому зайти тогда в свой кабинет секундой позже! Как бы всё замечательно у меня сложилось… Нет проклятых артефактов, и все живы! Каверзная судьба ко мне ужасно несправедлива в последнее время.

«Утрясти все свои дела»… Даже не знаю с чего начать.

Может, предупредить на работе… Пойти к Андрею Григорьевичу и сказать, что не могу заниматься с его Ладой по причине какой-то идиотской статьи Уголовного кодекса… Оповестить «клуб» … Увидеть Лику… Может, стоит поискать адвоката? Утрясать такие свои дела мне ещё никогда не приходилось.

Я только теперь осознал, что не могу представить себя осуждённым. Потому что всегда считал себя законопослушным. Только последнее время внесло какие-то свои коррективы. Но в этом-то я был неповинен. Обстоятельства так сложились. На глаза попались часы, с которыми дядька, вероятно, хотел просто распрощаться. А я их взял. И началось, и закрутилось! Глупые, недальновидные поступки, последствия которых просто невозможно просчитать, и жёсткий ответ судьбы на каждый из них! За что? Почему, мне выпало разгребать всё это?

Если это заключение под стражу будет надолго, квартиру лучше подготовить сейчас. И я прошёлся по своей «территории» с намерением осуществить надёжную консервацию. Прибрался на подоконнике в кухне, два смартфона вместе с зарядными устройствами засунул в стол. Отключил ноутбук и выключил везде свет. Залез в холодильник и нещадно вытряхнул оттуда всё, что не проживёт хотя бы месяца: полпачки масла вологодского, открытую бутылку молока, консервы из селёдки, полбулки хлеба… Всё в мешок! Когда он заполнился, отнёс на лестницу и, с болью в сердце, отправил в путешествие вниз по мусоропроводу. Вернувшись к себе в квартиру с сожалением посмотрел на проделанные разрушения в своём быте. Заправил кровать и вышел в прихожую. Шикарная дядькина куртка в прихожей осталась единственным напоминанием обо всей этой истории. И мне придётся воспользоваться ею ещё раз. Сам свою разорванную куртку, теперь лежащую в шкафу, я отремонтировать не сумею и денег совсем не осталось. Только жалкие сто пятьдесят рублей наличными и ещё кое-что, но совсем мало, на банковской карте.

Теперь ключи! Надо попытаться оставить их родителям. И предупредить, что отправляюсь в какую-то длительную командировку… Будь она неладна! Какая там длительная командировка у автомеханика. И тут же мне пришла мысль о том, что я должен сделать обязательно, пока всё ещё свободен!

Вновь подключил к сети свой ноут и стал по очереди обзванивать все медицинские стационары в поисках моего пострадавшего. Фамилия его мне была неизвестна, и я говорил, что ищу человека с признаками радиационного поражения и проблемой с глазами. Через двадцать минут интенсивного труда, выяснил, что зовут его Печников Андрей Андреевич, и находится он сейчас в областной клинической больнице, на улице Пряжинский проспект, что на другом конце города. Я взял из стола китайский смарт, паспорт, банковскую карточку и оставшуюся мелочь, оделся и поехал.

Мне повезло. Когда я спросил, кто лечит Андрея Андреевича Печникова, мне тут же указали на проходящую мимо Светлану Леонидовну Крайчик. Женщина была средних лет, но среди других врачей, в толпе которых шла, казалась даже девушкой.

— Светлана Леонидовна! — окликнул я.

На мой голос она охотно обернулась.

— Я хочу спросить, как больной Печников? — спросил я, подходя.

— Пока ничего конкретного… А вы кто? — голос у врача был приятным.

— Я — виновник травмы больного. — честно признался я. — Хочу узнать, чем могу ему помочь?

Светлана Леонидовна немного удивлённо посмотрела на меня. Но сказала только:

— У меня минут через… полчаса будет небольшой перерыв в работе. Мы с вами поговорим.

И я сел ждать. Минут через пятьдесят Светлана Леонидовна вновь спустилась к регистратуре и позвала меня наверх.

— Простите. Замотали меня совсем… Как вас звать? — уже в своём кабинете спросила она.

Я назвал себя.

— Так вот, Валерий Евгеньевич, травма у вашего протеже непростая. Почти катастрофическое падение гемоглобина крови за одни сутки, световая травма сетчатки, печень в ужасном состоянии. Позавчера, когда больного привезли к нам, пришёл какой-то мужчина из МЧС. Меня ещё на работе не было. Он сказал, что была какая-то авария с изотопными источниками, и Печников был облучён. Это правда? Ведь вы сказали, что больной пострадал из-за вас!..

Сначала я хотел как-то отмахнуться, солгать, что сам не очень в курсе. Но сказал иное:

— Да, из-за меня. Там на трассе был мощный взрыв. Облучение получили более тридцати человек. Печников оказался к точке ближе всех… Вы говорите… Чем можно ему помочь? Вы уже оповестили родных? К нему кто-нибудь приедет? Что, вы думаете, будет с его глазами?

У меня просто оставалось мало времени на пустые разговоры и выдумывание полуправды. Я пришёл, чтобы попытаться помочь. Врач Крайчик смотрела на меня всё более удивлённо. Не видела она ещё таких дураков. Которые не за собственной выгодой пришли к её пациенту…

— Вам плохо? — неожиданно спросила она у меня.

— Почему вы так решили? — в свою очередь удивился я.

— Опыт, молодой человек! — ответила мне Светлана Леонидовна. — так заботиться о малознакомом могут лишь люди, которые знаю, что такое боль. У вас ведь тоже что-то случилось?

Ох, не довелось мне ещё встречать таких людей, способных с одного взгляда определить где и что у тебя болит.

— Да, вы правы… Но это совсем другая история… Я просто спросил, можно ли ему помочь?

Крайчик перестала на меня смотреть, едва заметно вздохнула и сказала:

— Да я и сама не знаю, что ему поможет. Он сейчас и не жилец вовсе. Можно просчитать в часах, на сколько его хватит… Вчера домой пришла и ревела… Сегодня утром заказали для него кровь. Но это нужно ещё ждать… А, хотите, Валерий Евгеньевич, я вас к нему проведу? Он пока в сознании…

Хотел ли я увидеть полуживого и слепого, неумышленно искалеченного мной человека? И я, не сомневаясь сказал:

— Да! — по крайней мере, я сам мог спросить его, что он хочет.

В небольшой тёмной палате, из четырёх коек была занята только одна. Я сразу узнал его, несмотря на залепленное пластырем бледное лицо. Глаза больного были открыты, он с хрипом дышал, но был спокоен. Когда услышал, что кто-то вошёл, Андрей Андреевич моргнул и повернул к нам голову.

— Здравствуйте, Андрей Андреевич! — поздоровалась с ним Светлана Леонидовна. — Я к вам посетителя привела.

— Здравствуйте! — также поздоровался я.

Мой голос показался пациенту незнакомым, похоже там, на трассе, он меня уже не слышал. И он попытался увидеть, кто я такой. Глаза явно сканировали пространство, но безнадёжно, он ничего уже не видел. И только по привычке, всё пытался рассмотреть. Тогда при вспышке я закрыл глаза и почувствовал взрыв только мгновенным жаром от прикосновения света к коже поднятых вверх ладоней. Печникову этот жар стеганул по глазам.

— Это кто? — спросил больной.

— Это… Валерий Евгеньевич. — быстро ответила женщина. — Он говорит, что тоже был там, где с вами всё случилось…

— На шоссе, что ли? — и Андрей Андреевич сразу потерял ко мне интерес. — Я думал кто-то из моих…

— Ну, всё равно! — вставил я. — Я могу для вас что-то сделать, Андрей Андреевич?

— Что вы можете? — тихо и уже немного раздражённо, спросил водитель. И отвернулся от нас, показывая, что ему от нас ничего не надо.

Светлана Леонидовна потянула меня за рукав:

— Идёмте!

Уже в коридоре, она спросила:

— А какая у вас, Валерий Евгеньевич, группа крови? Может у вас…

— Навряд ли. — тут же перебил её я. — У меня редкая группа — одному из ста! Или даже из двухсот!.. Четыре минус!

Паспорт был при мне, а там было написано: AB(IV-). Родители ещё удивлялись. Как могло быть такое? У мамы третья, а у папы вообще вторая группа. Я какой-то особенный. Мама шутила: «двоюродный сын»! А батя вообще называл соседским ребёнком. Но это всё были шутки.

Светлана Леонидовна, заглянув в паспорт, крепко схватила меня за руку и потянула за собой. Метров через двадцать она затащила меня в какое-то помещение полное людей в белых халатах.

— Так, девчонки! — обратилась она к контингенту. — Перекур закончен! Всем работать! Наталья Петровна! Срочно готовим прямую гемотрансфузию больному из четыреста первой! Ларочка! Обработайте вот этого молодого человека. Объясните, что и как, подготовьте руку… шапочку… халат…

Я ещё не совсем понял, что от меня хотят, но среагировал почти инстинктивно. Поймал за руку торопливо ускользающую Светлану Леонидовну и спросил:

— Я не понял! Вы решили мою кровь переливать ему?

— Всё будет хорошо, Валера! Вы сами хотели что-то сделать для больного. И это ваш шанс! У Печникова тоже ваша редкая группа четыре минус!

И вырвав свою руку из моей, крикнула остальным:

— Работаем быстро! Ещё можем успеть…

Когда через десять минут я, подпёртый со всех сторон подушками, почти сидел на соседней кровати рядом с Печниковым, и серьёзная рыжая Ларочка умело загоняла мне в руку большую иглу, а тяжёлая, как шкаф, Наталья Петровна готовила моего соседа, снова появилась Светлана.

Она бесшумно подошла ко мне:

— Я надеюсь, вы сегодня завтракали? Потому что расстаться придётся с большим количеством. Я, на всякий случай, заказала вам горячий сладкий чай и булочку. И ещё одно! Телефон с вами? Выключите его! — попросила Крайчик.

Слабость и головокружение я почувствовал минуте на двадцатой, когда клеёнка под моей рукой, как и сама рука на сгибе, была почти полностью залита скользкими алыми потёками. Поэтому пришлось сделать небольшой перерыв. И добрая Ларочка, примотав пластырем к руке наполовину заполненный очередной шприц, поила меня сладким чаем…

Когда всё было удачно закончено, я вспомнил, что в полдень меня ждёт в своём кабинете Богданов. Я уже опаздывал. Оставалось менее получаса. И я стал рваться, чтобы меня поскорее отпустили… Что было после, я уже не помнил. Когда очнулся, я лежал на каком-то кожаном диване…

Глава 18 Уэллс плачет

После включения, остававшегося отключенным смартфона, обнаружил три пропущенных звонка. Со мной жаждали общаться: Лика, у которой, вероятно была перемена, Профессор-Димка и, конечно же, полковник Богданов.

Продолжая покоиться на диване в кабинете у «доктора Крайчик», я решал, с кого начать. Светлана Леонидовна сидела рядом и, продолжая что-то писать, строго поглядывала на меня. С её слов, я, вырвавшись из палаты тут же грохнулся без сознания. И меня крепкая Наталья Петровна в одиночку отнесла в кабинет заведующей. Просить прощения уже не имело никакого смысла. Просто так неудачно вышло.

Решил, что лучше будет позвонить Богданову. Я же всё-таки обещал. И не хотел его подводить.

— Юрий Маркелович, я очень хотел успеть прийти к двенадцати, но меня ещё здесь не пускают. Я, как бы, подневольный…

— Сколько вам надо времени, чтобы приехать сюда? Надо было позвонить хотя бы раньше! — не дал мне развить мысль полковник.

— Я приду… — попытался объяснить я.

Но смартфон чудесным образом вдруг оказался в руке у, непонятно как оказавшейся рядом со мной Светланы Леонидовны.

— Вот что! — строго сказала она моему смартфону. — Не знаю, какие там у вас срочные дела, но пока я не отпущу Валерия Евгеньевича, он никуда не приедет. И можете жаловаться кому угодно!

И она победно сунула смарт мне в ладонь, и гордо вернулась к столу. Соединение было разорвано, я был в шоке! Вот это сила!

— Светлана Леонидовна! Классно у вас получилось! Я бы так не смог! А это был полковник ФСБ… Всего-навсего.

— Хоть министр обороны!.. — спокойно ответила мне доктор Крайчик.

За мной приехали через двадцать минут. На пороге кабинета неожиданно возник знакомый парень в гражданском. Потом ещё двое, уже незнакомых. Они, эти незнакомые, здесь со мной церемониться не стали. Один за плечо поднял с дивана, а другой, несмотря на возмущённые крики Светланы Леонидовны, завёл мои руки мне за спину и сковал там холодными стальными браслетами. Это оказалось достаточно неприятно. Даже больно.

Уже в машине, неудобно корчась между двумя молодцами, я сказал Кузьмину:

— Довольно-таки грубо, младший лейтенант. Вас после этого здесь никто любить не будет.

— Заткнись! — не по уставу ответил мне Кузьмин. — Как приказали, так и сделал! Не в цацки играем!

Я сомневался, что приказать такое мог Юрий Маркелович. Я мог бы ожидать такого от Вяземского, но он уже ничего не мог, его время вышло. И я спорить не стал. И всё же сам себе удивился. Сутки не прошли, как я расстраивался из-за неудачного стечения обстоятельств, связанных с гибелью майора, а теперь спокойно рассуждал о том, что его время прошло.

В том самом четырёхэтажном здании меня, после тщательного обыска, неожиданно привели в незнакомую мне небольшую комнату на третьем этаже. Посадили за стол и велели сидеть и ждать. И я сидел и прилежно ждал. И думал: «Как хорошо, что в клинике меня накормили булкой и чаем!». Если бы этого не произошло… Я сегодня даже не завтракал и чувствовал такой голод! Со мной подобного никогда не было. Просто зверски хотелось жрать! Но булочек здесь ожидать мне было бы нереально.

Я просидел минут двадцать… Потом ещё двадцать… Время я отмечал по привычке. Часов у меня не было, а смартфон из кармана изъяли. Да и руки остались в наручниках, которые, правда, гуманно перестегнули спереди. Сильно зажатая левая кисть начала потихоньку опухать… Но ко мне никто не шёл. Забыли, что ли?..

Я вспомнил, что ключи от своей квартиры не успел, как хотел раньше, отвезти отцу. И теперь они вместе с китайским смартфоном, банковской картой, паспортом, серым напульсником, забытым мной в кармане ещё в квартире Пушкарёвых, и последней мелочью, лежали теперь неизвестно где. Интересно, составили ли ребята список всего, что у меня изъяли…

После полутора часов ожидания я стал негромко мычать знакомые песенки. Только те, мелодия которых нравилась. «Ясный мой свет» Булановой, «Папарацци» Леди Гаги, «Провинциалка» Малежика, «Эти глаза напротив» Ободзинского. Ещё были: «Волк-одиночка» от «Нуки», «Перелётная птица» Орбакайте, «Память» из «Кошек» Вебера и много другого. Вспоминать слова мне не хотелось, просто выводил мелодию. Так мне легче ожидалось. Поднимало упавшее ниже пола настроение. Как всё для меня закончится, меня не трогало, пока мычал.

А потом я утомился и провалился в сон. И сразу кто-то стал меня тормошить за плечо… Довольно грубо. Я оторвал голову от стола и посмотрел на этого нетерпеливого. Человек был незнакомым. Но с вполне беззлобным лицом. Я бы не мог сказать, что он мне понравился, но какое-то ощущение добродушия он порождал. Спокойное лицо с голубыми, редкого цвета, глазами. Тёмно-синяя футболка с какой-то красной пиратской надписью на груди.

— Простите, заснул… — сонно пробормотал я.

— Просыпайтесь! Спать здесь нельзя! Я сейчас буду вас спрашивать. Вы должны полно и точно отвечать на все мои вопросы. Понятно?

Я кивнул.

— Я спросил: понятно?.. — повысив тон, снова произнёс тот.

Я с удивлением посмотрел на него.

— Вы меня пытать собираетесь? — спросил я.

— Если вы будете делать всё правильно, никто вас пытать не будет! — пообещал человек.

— Докажите! — спокойно потребовал я. Пугаться его угроз мне было уже поздно.

— Что?.. — растерялся голубоглазый. — Я спросил… — видно было, что не всё у него пошло, как хотелось. И мой собеседник неуверенно бросил быстрый взгляд на зеркало, висящее над стулом у стены.

Я только сейчас обратил внимание на эту лишнюю деталь интерьера. Кто будет вешать такие большие зеркала в комнате, где допрашивают?..

— Так как, будем нормально говорить? — голубоглазый попытался вернуть себе уверенность при допросе. — Или мне придётся прибегать к иным способам…

— Задание-то у вас какое, покалечить или что-то узнать? Но я лично против первого.

Мой визави дёрнул плечом и отвернулся. Какой-то он несамостоятельный…

— Если же узнать, то мы на болтовню зря тратим время. Спрашивайте, я всё, что могу, расскажу!

Тут единственная дверь снова открылась и на пороге возник мой полковник Богданов. Во всём великолепии своей полковничьей формы. А следом за ним в комнату вошёл ещё один сотрудник, недовольно покачивая головой. По жесту этого сотрудника, голубоглазый незаметно испарился. Я молча рассматривал своих новых оппонентов. Второй, одетый в гражданское, сотрудник был старше, как видно, не только по росту и возрасту, но и по званию. Потому что Юрий Маркелович не посмел сесть раньше него. Субординацию ему приходилось соблюдать. И я уставился только на старшего. Тот сказал:

— Давайте начнём с самого начала. — и спросил. — Ваше имя?

— Евграфов Валерий Евгеньевич. — тут же выдал я.

— Хорошо! Но вы поторопились. Я спросил только про имя! — и он замолчал, внимательно глядя мне в глаза.

Игра продолжалась. Если допрос можно считать игрой. Значит, им нужно добиться от меня быстрых и точных ответов на свои вопросы. Я поддаваться не собирался. Поэтому улыбнулся этому «генералу», продолжая молча его разглядывать.

— Почему вы молчите? — наконец спросил он.

— Спрашивайте, я отвечу! — снова улыбнулся я.

— Вы думаете, наверно, это я должен вам что-то рассказать. Это вас сюда привезли, чтобы давать показания. И это вас, а не меня обвиняют. Что дело утихнет само собой, даже не надейтесь… Давайте ещё раз! Ваше имя?

Знакомое мне послышалось в словах этого человека. Даже не надейтесь… И меня бесило в нём всё! Это был явно ухудшенный вариант Вяземского. Но я, через силу, улыбнулся снова! И нахально сказал:

— Никогда бы не подумал, что такие тупые у вас работают…

Был сон. Я летел куда-то без крыльев, не чувствуя собственного веса. Просто скользил по воздуху. И пролетающее мимо меня окружающее пространство состояло из больших разноцветных объёмных фигур без определённой формы. Словно чудовищно большой объёмный лабиринт, где за поворотом после каждой фигуры, начинались новые пути во все стороны. Вверх, вниз, вправо и влево. И я по сложной траектории вертелся и огибал фигуры в поисках выхода…

Лицом я остро почувствовал холодную воду, и понял, что вот это всё уже не сон.

«Слабенький какой-то!» — произнёс незнакомый голос где-то рядом. Я открыл правый глаз, потом попытался открыть левый. Из расплывшегося яркого окружения ничего собрать вместе не смог, и снова закрыл глаза. Потом почувствовал, что меня кто-то поднимает. Оказывается, раньше я просто лежал. Теперь меня посадили на стул, придерживая за плечи. Кто-то закатал правый рукав, и я непроизвольно вскрикнул от боли, когда почувствовал кожей иголку.

Что, интересно произошло? И когда? Я совсем ничего не помнил. Приоткрыл оба глаза и попытался привести изображение в фокус. Движущиеся пятна постепенно стали превращаться в людей. Я увидел сбоку лицо, склонившегося ко мне человека.

— Кажется, приходит в себя! — сказал он. И снова исчез из моего поля зрения.

Я повернул голову в ту сторону. Здесь было ещё несколько других людей. И за плечи, чтобы я не упал, меня держал сам полковник Богданов. Тот, кто склонялся ко мне, согнул мне правую руку, прижал её к моей груди и сказал: «Держи!». И я постарался так держать. Потом он сказал кому-то:

— Пусть полежит пока минут десять-пятнадцать… — и сразу исчез вместе с двумя другими, незнакомыми. Остались только Богданов, и кто-то ещё в чёрной рубашке с коротким рукавом и в очках. Я его не знал, только голос показался немного знакомым:

— Ладно! Пусть посидит!

И Богданов меня опрометчиво отпустил. А я не удержался в вертикальном положении и со всего маху приложился лбом об стол. Почему я такой слабый? Даже просто сидеть сил не было!

Снова зашли в комнату несколько человек. Я их не видел, определил, что вошёл не один, по шагам. Меня выпрямили, за руки и ноги подняли и потащили куда-то. Через какое-то время я почувствовал, что меня укладывают на что-то горизонтальное жёсткое. Лавка какая-то, или пол. Голова ударилась о твёрдое и меня оставили в покое.

Я лежал, а кто-то ходил рядом, трогал меня за руку, нахально открывал пальцами глаз и заглядывал в него… Кто-то что-то тихо говорил… А я был словно в полусне. Слышал, но ничего не понимал. И сколько времени это продолжалось, не помню.

Наконец стало приходить какое-то облегчение. Тени и звуки вокруг стали более живыми. Я разобрал, что говорил человек, стоящий рядом:

— В какую ещё клинику? — громко сказал он. — Он арестован!..

— Пока ещё нет. — возражал ему другой негромкий голос.

Потом третий, хриплый голос, произнёс:

— Да, кстати, из клиники какая-то женщина уже третий раз звонит. Говорит, вы увезли кого-то, нуждающегося в медицинской помощи. Может, как раз, про этого?

— Без помощи этот обойдётся!.. — ответил первый.

Все замолчали. Я с трудом смог поднять голову, но она снова приложилась затылком к твёрдому, но под другим углом. И я мог теперь рассматривать своих соседей, стоящих надо мной. Все трое смотрели на меня.

— Здравствуйте! — учтиво поздоровался я.

— Да это уже овощ!.. — громко сказал голос первого. Он казался огромного роста. — Если он помнит что-то, то я Наполеон…

— Не отвлекаемся! — властно в разговор вступил негромкий второй. — Закончим допрос, тогда решим, какой он овощ! Давайте его быстренько ко мне в кабинет!

И меня подняли, поставили на ватные ноги и повлекли куда-то, цепко придерживая с двух сторон за локти. Коридор… Потом комната… И просторный, словно зал, кабинет с яркими светильниками на потолке… Меня посадили на стул и задвинули под широкий стол так, что мне пришлось локти вытащить на высокую полированную столешницу. Хорошо, что, по крайней мере, это было устойчивое положение. Помнится, на мне были железные наручники, теперь их не оказалось. Я с трудом поднял голову и огляделся. Какая-то комната для совещаний. Большой зал с длинным столом посередине. Плотные шторы, стулья… и люди. Все трое здесь, передо мной. Уже сидят. Я посмотрел и узнал только одного. Высокого. У него ещё были рыжие усы. И зал этот я не узнавал. Снова захотелось спросить: «Где я?». Какая-то фантасмагория. Где же я, и что со мной? Может быть, всё это сон?..

— Валерий Евгеньевич! — это, наверное, меня. Имя произнёс, сидящий напротив, высокий с рыжими усами. — Что вы можете нам рассказать о машине времени?

И все трое молча уставились на меня. А мне вспомнилось, что машина времени — это что-то реально существующее, и я когда-то раньше даже держал одну у себя на руке. Или мне это тоже снилось?

— А что вас интересует? — это была солидная фраза и я начал гордиться собой.

— Нас всё интересует! — логично изрёк мой собеседник.

А его соседи, сидящие рядом, стали о чём-то негромко беседовать, поглядывая на меня лишь изредка. Я слышал только обрывки фраз, которыми они обменивались: «…позвони, расспроси…», «… до конца…», «…был в сознке…». Интересное слово — «сознанка»… И один из них, тех, кто беседовал, встал и вышел. Остались только эти двое. Усатый и тот большой начальник с тихим голосом, в чьём кабинете мы сидели.

— Машина времени, — начал я отвечать на вопрос. — это устройство, которое владельца может переносить назад в прошлое. На секунды или годы… Нужно просто выбрать точку назначения и время возвращения… — чем больше я говорил, тем чётче всё вспоминалось. — Там у неё какой-то неиссякаемый источник… Излучение слабое, а выход энергии большой… Даже током бьёт, когда под дождём…

И тут я вспомнил всё! Во всех подробностях. Мои знания лавиной обрушились на меня… И я даже понял, для кого это всё рассказываю. И поэтому замолк.

— Продолжайте, мы слушаем. — благожелательно поторопил усатый.

Мама моя — юрист. И я был подкован, как уходить от нежелательных вопросов.

— Все дальнейшие вопросы — в присутствии адвоката. — и я постарался изобразить независимое лицо. Этому, правда, немного мешала покачивающаяся на неустойчивой шее тяжёлая голова. Со стороны это виделось неверное, будто я кривляюсь.

Мои собеседники строго смотрели на меня и молчали. Я смотрел на них уже спокойно. Подспудный страх, которым я не мог управлять, внезапно прошёл. Усатый, который называл меня овощем, чему-то улыбался, а его плотный сосед, с серой и седой шевелюрой морщил лоб и плотно сжимал губы. Наконец он произнёс:

— Вы вообще-то обвиняетесь в убийстве сотрудника службы безопасности Российской федерации, майора Вяземского Иннокентия Семёновича. Похищении и убийстве… И не вам…

Что-то звонко щёлкнуло у меня за спиной. Какой-то ветерок пробежал по залу. Я, оттого, что ничего не видел у себя за спиной, испуганно дёрнулся и замер, а остальные смотрели мне за спину вообще с каким-то ужасом… Я испуганно напрягся и затаился. Готовый ко всему. Это длилось несколько бесконечных секунд. Потом у меня из-за спины хорошо знакомый голос, но с незнакомыми шутливыми интонациями, произнёс:

— Здравия желаю, товарищ генерал. Это я…

Теперь у меня был повод испугаться уже по-настоящему. Я всё пытался оглянуться, но поворота шеи явно не хватало. Тот, кто был сзади повелительно положил мне руку на плечо и сказал:

— Валерий Евгеньевич ни в чём не виноват. Прошу освободить его немедленно!

Эта фраза, прозвучавшая словно защитное заклинание, была вообще удивительной. Я никогда не мог ожидать подобного от майора Вяземского. Как будто, это был вовсе и не он.

Потом мне наконец удалось отпихнуть себя от стола, и я, почти вывернув шею, оглянулся. Это был точно Вяземский! Но не совсем он. У этого Вяземского были совершенно седые волосы. Ни следа рыжей желтизны. Белая, ровно подстриженная бородка и усы, вместо привычного выбритого лица, и морщины на этом лице… Старик! А на нём какая-то абсолютно непривычная лёгкая одежда.

— Иннокентий Семёнович! Что с вами? — я первый, кто сумел произнести хоть что-то, после появления майора. Те, у меня за спиной по-прежнему обалдело молчали.

— Всё в порядке, Валера! Я вернулся.

Но меня так быстро всё же не отпустили. Триумфального освобождения не вышло. Когда «генералы», допрашивавшие меня, захотели побеседовать тет-а-тет с майором, он сказал, что у него пока нет на это времени, и спросил, уже обратившись ко мне:

— Валера! — снова этот нехарактерный «Валера». — Где у тебя тот браслет, который ты увёл из будущего?

Я тут же вспомнил о сером напульснике и ответил:

— Когда меня сюда привезли, всё из карманов вытряхнули! Я даже не знаю, где это теперь. И браслет тоже там.

Мои генералы в гражданском засуетились. Как же! Здесь где-то у них уникальная вещь из будущего! Но Вяземский их охладил:

— Эту штуку надо вернуть туда! Немедленно! Иначе им придётся её уничтожать. И они это смогут!

Да, это был совсем другой Вяземский! Он неколебимо шёл против своего начальства. И, по-видимому, против собственной карьеры. Я с уважением взглянул на седого старика.

Когда все формальности были закончены и мне принесли пакет с моими вещами и этим напульсником, Иннокентий Семёнович взял из моих рук браслет, внимательно осмотрел его. По-видимому, всё было в порядке и он, ни к кому конкретно не обращаясь, произнёс:

— Машина, автономный режим!

Левый рукав у него шевельнулся, и Вяземский ловко извлёк из рукава свой джампер. Это были совсем не «котлы»! Очень широкий и тонкий литой серебристый браслет с чудовищно широким монитором, на котором контрастно сияли разноцветные и объёмные цифры и буквы. Мне не было видно, подробностей, потому что вокруг нас уже собралось не менее десятка любопытных, возникших как бы из ниоткуда. И все, затаив дыхание, смотрели на манипуляции Иннокентия Семёновича. Он приладил куда-то внутрь своего джампера мой браслет, и браслет просто исчез, словно растворился! Потом майор произнёс:

— Машина, блок! — и на ладони у него прибор, в каком-то сиянии приподнялся в воздух. И сразу же стал таять, как лёд в стакане горячей воды. И исчез.

О-о! — раздалось вокруг.

Кто-то даже попытался аплодировать. Чем-то хлопнул пару раз. Но недремлющее усатое начальство строго заметило:

— Вся информация, о том, что случилось — только д. с. п.! — то есть, как я понял не «дерево-стружечная плита», а «Для Служебного Пользования».

И все присутствующие стали немедленно расходиться. Вяземского под руку подхватил «усатый»:

— Иннокентий Семёнович! Необходимо побеседовать!

— Я вернусь, тогда и побеседуем! — сказал новый Вяземский. — Сейчас, только отвезу домой Валерия Евгеньевича и будем говорить!

И усатый не посмел ему возразить. Это действительно был новый Вяземский.

Меня кантовать оказалось очень непросто. Слабость в ногах была немыслимая! Коленки даже тряслись. Но Вяземский, взвалив мою руку себе на плечо, упорно потащил меня из кабинета.

Когда мы с ним выходили из лифта на первом этаже, снова всё поплыло перед глазами.

— Да что же вы, чёрт возьми, делаете?! — раздался женский крик.

Доктор Крайчик метнулась к нам от рамки металлоискателя. Мы с Иннокентием Семёновичем смотрели на неё удивлённо.

— Он около литра крови потерял утром. И не ел ничего!

Ей не дали ничего достать из своей сумки. Сразу двое из охраны кинулись к ней.

— Отпустите! — едва слышно попросил я.

И Вяземский начальственно продублировал:

— Отпустить!

Потом они вдвоём со Светланой Леонидовной тащили меня к машине, припаркованной во дворе… Это была та же чёрная «Тойота», на которой Иннокентий Семёнович несколько дней назад ночью подвозил меня домой.

Когда мы подошли к стоянке, Иннокентий Семёнович поглядел на свою машину почти что с нежностью. Он, наверное, давно не видел её и соскучился. Прежде чем открыть, снял рукой веточку с крыши и ласково провёл пальцами по переднему крылу.

Светлана Леонидовна, несмотря, что была меньше меня ростом, крепко уцепилась и добросовестно помогала мне не упасть. Потом села сзади со мной, положила руку на мой пульс на шее, и что-то про себя стала считать.

Дома у меня был полный порядок. Я квартиру успел законсервировать перед уходом! Только в холодильнике было пусто. Хлеб, молоко и моё любимое вологодское масло ушли утром в мусоропровод. Поэтому доктор Крайчик воспользовалась своими припасами из сумки. Пачка овсяного печенья, бутылка с кефиром и с несколько конфет россыпью. Пока я с наслаждением уминал всё это, они, вместе с майором, стояли и удивлённо наблюдали, как я жадно это делаю. Потом, минут через десять, убедившись, что я всё съел, ушли. Очень хорошими людьми оказались.

Потом я радостный шёл по застроенной высотками улице Богданова к своему дому… Перепутав времена… А, сообразив это попытался вернуться в своё время… Сжал кулаки, напрягся… Часов-то на мне не было… И вспыхнул яркий свет…

…Когда я проснулся, то оказалось, что я продолжаю сидеть за кухонным столом, уронив голову в тарелку с крошками от печенья. Сон тут же выветрился из головы. Снова мне захотелось есть. Я с трудом дошёл до своей комнаты, и взглянул на часы на стене. 17.25. Уже вечер! Только, какое число? Достал из кармана смартфон. Удивительно, только двадцать шестое марта, всё тот же бесконечно длинный понедельник. Два абонента, желавших меня слышать ещё с утра, остались безответными. Это Лика и Димка-Профессор. Я набрал номер Профессора. Просто очень хотелось есть. Если я к нему приду, он обязательно покормит. От голода умереть не даст.

А Дима, к моей радости, ещё не ужинал. Он спросил, что случилось с моим смартом, почему я не отвечал на его звонки. У Димки появилась масса новой информации. Я, не скатываясь до оправданий, ответил, что скоро буду и отправился к нему. Дверь, через которую накануне вышли Крайчик и Вяземский, до сих пор была открыта, но я надеялся, что ко мне никто посторонний не заходил. Ведь наблюдение всё ещё не снято… Я дверь запер и отправился к Димке. Путь к Профессору дался нелегко, но меня вела счастливая звезда. Меня там должны накормить! Возле стенок идти было безопасней, в открытом пространстве меня неустойчиво, словно пьяного, раскачивало…

Дом у Димки снова был полной чашей! На кухне группа молодых людей шумно отмечала какой-то свой очередной праздник. Играла музыка, звенела посуда… Мы с Профессором, как гости, устроились в наконец-то прибранной гостиной со своей скромной яичницей пашот и салатом из салата с помидорами под майонезом.

— Что с твоим лицом? — удивился хозяин, когда мы расселись на диванах.

А что с ним, интересно, могло быть? Я посмотрел на Профессора удивлённо.

— Тебя, как будто, отделали! С кем ты дрался? Вон под глазом у тебя фингал!

Интересное слово! Я его расценил, как «синяк»… У меня у самого было такое же ощущение. Будто подвергся нападению… Но у меня до сих пор болело всё… И лицо не было исключением.

Только лишь в конце ужина я вспомнил, что не сказал самого главного:

— Знаешь, Димка, Вяземский вернулся!

— Серьёзно? Ты же сказал, что он… как бы… того…

— Я-то этого не знал. Это предполагали люди оттуда. И я им верил. Но теперь понял, что их общество абсолютными знаниями тоже не обладает. Они могут лишь предполагать. А ошибаться могут все! Они такие же, как мы. И про водителей мне тогда сказали, что никто от взрыва не погиб…

— А что, кто-нибудь тогда погиб? — изумился Калашников.

— Тогда — нет… — мне не хотелось думать, что Печников Андрей Андреевич не выживет, но факты были против меня. — Водитель трейлера сейчас едва-едва…

Димка покачал головой, но высказываться по этому вопросу не стал. Просто не знал он этого водителя. И перевёл разговор на другую тему, достал свой ноут и сказал:

— Мне вчера понравилось твоё УэллсПлачет! Правда, это уже намёк на фантастику… Но я так и зарегистрировал. Ты не возражаешь?

Ещё бы я возражал, если мне самому вчера пришла эта неплохая идея. Страница сайта была без какой-либо рекламы, а в виде обоев — покрытая морозным инеем ДеЛориан DMC-12 из фильма, в облаках пара. И это ещё один намёк на фантастический сюжет. Впрочем, действительно, всё намекало на машину времени. А никаких реальных изображений этого быть не могло. Кроме чёрных часов.

«26.03.18. Рад приветствовать всех, кто решил ознакомиться с моим первым блогом. Надолго ли меня хватит, даже не знаю. Это, как будет читаться новое издание, да и писаться, вероятно, тоже. А материалов по теме „машина времени“, у меня пока достаточно.

Итак, машина времени! Что это такое, как это понимать? С разрешения Путешественника, попытаюсь рассказать подробно. Исследование в одноимённом романе Герберта Уэллса, я думаю, читали не все, но слышали многие. Там машина времени предстаёт прибором, чуть крупнее мотоцикла, позволяющим перемещаться по шкале времён в любую сторону и на неограниченное расстояние. Механический счётчик, типа спидометра, определяет положение путешественника на шкале времени. А специальные рычаги заставляют машину вместе с пассажирами двигаться по этой шкале… Так это у Уэллса. Реальная же машина способна отправить одного человека только в прошлое, с последующим возвратом оттуда. Произвольное движение только вперёд изначально запрещено. А в прошлое возможно перемещаться только на расстояние, которое сможет физически выдержать путешественник. (Подлинным был случай „прыжка“ на четырнадцать лет и восемь месяцев.) И размерами реальная машина намного меньше. Как обыкновенные часы, надевается на левую руку. Почувствуйте разницу!

Как эта маленькая машина попала в руки моего Путешественника, я расскажу позже, а пока поведаю об ином. Как оказалось, при перемещении во времени, путешественник нуждался в соответствующей подготовке, а именно: время перемещения из точки времени Б в точку А отличалось от нулевого. И чем дальше выбиралась дистанция, тем больше было неучтённое время. и при нахождении в этих вневременных координатах, путешественник не имел возможности даже дышать. И ещё испытывал жуткий холод. Как первопроходцу, нашему Путешественнику, требовались ещё стойкость и немалое мужество, чтобы справляться с такими критическими неудобствами.

К тому же не всегда путь во времени пролегал по глади. Случались ситуации с изменением застройки нашего города и со значительными перепадами высот. Представьте себе человека, который в некотором прошлом появляется из воздуха на высоте третьего этажа и летит оттуда вниз… У меня от этого мурашки по коже. Жуть!

Впрочем, описание всего этого сюжета, пока не входит в мои планы. В следующие выпуски я включу ещё и некоторые документальные видеоматериалы. Там есть немало интересного. Рекомендую!

Всем до скорого!»

— Ну, как? — спросил Димка.

Он с интересом следил за мной.

— Неплохо! — мне действительно это понравилось. — Только ты ведь хотел тот рассказ сюда включить.

— А рассказ мне пришлось немного изменить. И я буду публиковать его частями и сопровождать документами…

— Какими документами?

— Я, смартфоном, к сожалению, не снимал… Но есть твои съёмки в тот первый день, когда мы хотели посетить будущее. Помнишь? Я скачал их с твоего смарта уже давно. И тот файл, где я падаю. И ещё мы с Петькой, несмотря на запрет майора, потихоньку поставили камеру тогда в гараже…

Это было что-то новое.

— И что вы там хотели снимать?.. — мне не верилось, что они собирались запечатлеть в веках моё задержание.

— На нас федералы стали давить очень грубо… Да, я сам, конечно, виноват… Но решил, что, если они будут делать что-то непотребное, мы сможем тебя защитить… Или попытаться защитить. И мы с Петькой поставили в гараже у Сергея регистратор с Серёжиного автомобиля, и с его разрешения. На полочке в углу.

— И как?

— Изображение так себе. Что происходило внутри кабины вообще не видно. Но твоя исчезающая рука, перед тем, как эти громилы вывалились на меня из Жигулей, хорошо вышла. Хочешь посмотреть?

Я, может и хотел бы, но усталость брала своё.

— Нет, Дима, в следующий раз! Я домой хочу…

— Тогда просто заглядывай на УэллсПлачет. Я сегодня ещё новую часть выдам…

Дома же, заваливаясь на свою кровать, я подумал о двух вещах, которые не успел сделать накануне: не поговорил с Ликой и не решил вопрос о договоре с Андреем Григорьевичем…

Ночью мне почти повторился сон с прогулкой по городу будущего. Но сегодня он был в деталях. Я видел светящиеся столбики на пешеходной улице, и слышал разговоры, идущих рядом и игнорирующих небольшой дождик, пешеходов… Здесь были и какие-то летающие средства, которые я в реальности не видел. Они словно маленькие юркие дирижабли на мгновение зависали над крышами, и пассажиры в них просто запрыгивали. Их было много, и все летели в каком-то одном направлении. Какая-то музыка слышалась в мерцании окон… И в какой-то момент мне показалось, что меня кто-то зовёт. Наверное, было уже пора… Я снова сжал кулаки и напрягся. Долго ничего не выходило, пока я не решил, что надо поточнее определиться с датой, куда мне надо было стремиться, и вспомнил все ощущения перехода. Глубоко вдохнул и зажмурился…

Утром проснулся поздно. И отдохнувшим себя совершенно не чувствовал. Болело всё. Когда залезал под душ, заметил у себя синяки не только на лице, но и по всему телу. На левом запястьи, у правого локтя и выше правого колена… Когда это я так успел?.. Действительно хороший «фингал» светился под левым глазом. И опухшая правая нога с трудом сгибалась в колене. Мне в таком виде показываться на работе или в офисе у Андрея Григорьевича не стоило. И я вынужден был позвонить Степану, чтобы на работе меня не ждали. Болею.

Снова лёг на свою кровать и стал размышлять. Синяки быстро не проходят. Только через неделю, в лучшем случае, тот фингал станет желтеть. А такой большой, как на скуле ничем даже не прикроешь… И кто это меня так сильно приложил, я не мог вспомнить. Но наверняка, это произошло где-то в здании ФСБ…

Вообще весь вчерашний день помнился какими-то фрагментами, которые в единый пазл сложить не получалось, как я ни старался. Что происходило раньше, а что позже?.. Какие-то фрагменты вообще ни к чему не примыкали… Я не мог понять, каким ветром меня занесло в областную клиническую больницу, где я познакомился с доктором Крайчик, и что я делал с утра. Потому что после неожиданной встречи со стариком Вяземским, остальное стало как бы второстепенным. Постаревший Иннокентий Семёнович затмил собой всё. Он бесконечно долгие годы вынужден был жить в далёком будущем. Которое мне не казалось теперь таким уж далёким и волшебным. Совсем не сказка! Там была раньше СВ и контроль за электронными носителями. И видеонаблюдение на каждом углу. И хроника… А Вяземский вернулся только, когда мне понадобилась помощь…

Часов в одиннадцать раздался звонок в дверь. Приехала мой спаситель Светлана Леонидовна.

— Так, Валерий Евгеньевич! Как себя чувствуете? — спросила доктор Крайчик.

Она, качая головой осмотрела мои синяки на руках и лице. Сказала:

— Какая уж там, к свиньям, безопасность! Это варвары какие-то!

Я понял, что она клянёт службу Вяземского и Богданова. Она тоже думала, что синяки я получил там. И одной констатацией Светлана Леонидовна не ограничилась. Нашла в своей волшебной сумочке какую-то мазь и стала собственноручно втирать в мои болезненные синяки. Было очень больно, но я улыбался чтобы только доктор Крайчик не подумала, будто делает мне плохо. И действительно, боль стала быстро утихать.

— Через пару дней — сказала Светлана Леонидовна. — твои синяки начнут светлеть. Только если будешь несколько раз в день их втирать мазью.

Потом она заглянула в мой пустой холодильник на кухне и покачала головой. Таинственно произнесла:

— Ну, ладно, что-нибудь придумаем…

И на этом также быстро, как и пришла, исчезла.

А вечером, после того, как я решился второй раз мазать волшебной мазью свои синяки, пришли Олег с Профессором. Оба были на удивление спокойны и деятельны. Меня ни о чём не спрашивали, сразу попёрлись на кухню и начали что-то мудрить. Я их тоже ни о чём не стал спрашивать. Просто стоял и смотрел, что они затеяли на моей кухне.

Олег стал освобождать большой пакет, который он принёс с собой, по-хозяйски раскладывая это всё на столе и в холодильнике. А фокусник Димка взялся готовить что-то из принесённого. И через двадцать минут шикарный стол на троих был накрыт.

Когда мы сели за стол, я поинтересовался, как их акция оказалась связанной с дневным визитом Светланы Леонидовны.

— Никак! — сказал Олег, намазывая и подсовывая мне ещё один бутерброд.

А Дима пояснил:

— Сегодня позвонил твой Вяземский. Сказал, что ты остро нуждаешься в помощи. И мы с Олегом решили поучаствовать.

Я всё равно не отказался от мысли, что это всё происки доктора Крайчик. Она одна была в курсе, что у меня до сих пор был пустой холодильник. Наверное, связалась с Иннокентием Семёновичем, и тот начал свои действия, чтобы спасти меня от окончательного истощения.

Потом, после плотного ужина, мы долго беседовали про то, что со мной случилось вчера. Но многие моменты своего присутствия в ФСБ я так вспомнить и не смог. Дима сказал, что это, наверное, результат дефицита гемоглобина, на что Олег вполне резонно возразил:

— Не говори ерунды! Посмотри лучше на синяки!

Я сам, что меня кто-то бил по лицу, подтвердить не мог, но вероятно, Олег был прав. По крайней мере, ситуация там могла быть вполне критической, вплоть до боевой. Я, возможно, вёл там себя отвратительно и, что-то подсказывало, что мог лишнего наговорить…

Снова был странный сон про путешествия во времени. И снова мне пришлось возвращаться, сжимая кулаки и думая о своём времени, куда хотел вернуться… Только возвращение было мучительным и долгим. Я продирался сквозь годы, как через колючий и плотный кустарник в лесу. И солнце в небе кружило яркой покачивающейся из стороны в сторону полосой. И воздуха опять мне не хватало…

А следующим утром, когда я ещё не успел подумать про хлеб насущный, ко мне заявились два необычных для такого времени посетителя. Когда я открыл дверь, на меня смотрели Богданов и седой старик Вяземский. Ну, вот, подумалось, нашлись какие-то новые улики и опять арестовывать будут. Или ещё что-нибудь похуже… Но, тем не менее, я, как хороший хозяин, предложил сперва им войти. Войдя, Богданов ожидаемо сказал, что нам нужно поговорить. И я, чтобы не смущать своей спартанской обстановкой в комнате, пригласил обоих к себе на кухню.

Глава 19 Почти бог

Как оказалось, эти мои гости оба сегодня оказались безработными. Или почти безработными. Юрий Маркелович сегодня утром написал заявление на имя Бортникова Александра Васильевича, с просьбой отстранить его от ведения дел по неудавшемуся проекту Агат двадцать-восемнадцать. В связи с невозможностью продолжения дел ввиду отсутствия объектов расследования. Его местное начальство было несогласно ни с такой формулировкой, ни с отсутствием объектов. Они считали, раз есть бывший владелец машины времени, дело закрывать рано. И именно поэтому Богданов обратился сразу к самому высшему своему начальству — директору ФСБ.

А Вяземский вчера ещё написал заявление с просьбой об увольнении, сославшись на состояние здоровья. И теперь пошёл последний его месяц. Иннокентию Семёновичу дали только сутки, чтобы отдохнуть после всего. И завтра, двадцать девятого марта, он снова должен быть на работе. Действительно, подаренное ему мной великолепное путешествие в грядущее, стоило Иннокентию Семёновичу очень недёшево. За считанные дни он постарел почти на двадцать лет. Его в семье признал только старый добродушный шелти Зорро. Жена и дети с первых минут стали от него шарахаться. Поэтому Иннокентий Семёнович стал больше гулять и брал с собой в эти прогулки старого своего пса, любимца Зорро.

Длинношерстый и благородного окраса пёс, пройдя ко мне в квартиру, на кухне сразу улёгся у ног хозяина и благодушно задремал.

Сам Вяземский прежде всего сказал, что доктор Крайчик вчера поручила ему бдительно следить за моим здоровьем. Наверное, решив, что мы с майором хорошие друзья. Позавчера, когда Иннокентий Семёнович отвозил её в клинику, они всю дорогу говорили обо мне. И я представлял уже, какие ужасы обо мне могла услышать добрейшая Светлана Леонидовна! Но оказалось, я волновался напрасно.

— Знаете, Валерий Евгеньевич, вы знаменитая личность уже не только в этом нашем времени! — сказал майор, снова возвращаясь к старому обращению. — По крайней мере, до самого моего возвращения, в том времени шла подпольная борьба, и как ни странно ваше имя было у всех на слуху. Как символ этой борьбы… И под конец, я даже начал скрывать, что был когда-то раньше знаком с вами. Мне было неловко ставить себя рядом с таким великим человеком…

Думая, что это шутка, я улыбнулся. Но никто меня не поддержал. К моему сожалению, это была совсем не шутка.

— Власти и существующие тогда и подконтрольные им средства масс-медиа в то время, как у них было принято, склоняли ваше имя на все лады! — продолжал майор. — А все мои новые друзья, напротив, составляли даже вашу великую биографию, по отдельным фактам и воспоминаниям. Как меня ни просили, я слишком мало знал вас. А по рассказам понял, что вообще не знал о вас ничего. Вы и то сделали, и так поступили!.. И я, когда вчера поговорил с твоим доктором, понял, что, скорее всего, если не всё, то почти всё — это истинная правда. Наверное, с тамошним Евграфовым Валерием всё так и было!

— Иннокентий Семёнович теперь ваш самый горячий поклонник! Я сам в шоке! — вставил Богданов.

Я покосился на него. Полковник сейчас был более всего далёк от мысли выдавать сказанное, за шутку. Смотрел на меня совершенно серьёзно. Даже не улыбался. Мне пришлось защищаться:

— Между прочим, в то время, когда я там был, в середине августа сто пятнадцатого, мне говорили примерно то же о губернаторе Богданове… Он и то, он и сё! А вы, Иннокентий Семёнович неужели про это ничего не слыхали?

Тот покачал головой и немного виновато глянул на полковника.

— Нет, про Богданова не слышал. Но зато был знаком с его пра-пра-правнуком. Валерий Владимирович Богданов в начале две тысячи сотых был очень известным и уважаемым человеком. И именно он заставил меня вернуться в своё время, чтобы спасать вас. И помог в этом. После тех событий, которые я вчера предотвратил, вы должны были бы стать калекой. И всю жизнь, на своей инвалидной коляске сражаться за общечеловеческий контроль за путешествиями во времени… Должен, правда, сказать, всё это случилось потому что именно ваш браслет, вывезенный из сто пятнадцатого года, ускорил развитие темпоральной техники во много раз…

Я остолбенело молчал. Очередная ошибка! Когда же они закончатся? Ведь я собственно, даже не знал, что вывожу оттуда. Совершенно забыл! Тонкий и эластичный, как тряпочка, электронный браслет оставался в кармане незамеченным очень долго. И, если бы не позавчерашний «визит» в ФСБ и тщательный обыск, то, вероятно, я сам рано или поздно обнаружил бы его и каким-нибудь способом ликвидировал. Тогда и Вяземскому не пришлось бы за меня заступаться. История осталась бы не запятнанной моей новой ошибкой…

Как бы невзначай, Богданов заглянул в мой холодильник, теперь уже вполне годный к поддержанию моего жизнеобеспечения, и удивлённо покачал головой. Потом повернулся и спросил Вяземского:

— Вы, Иннокентий Семёнович, сказали «до моего возвращения». Неужели вы думаете, что с вашим возвращением сюда там что-то изменилось?

— Да, без сомнения! — ответил тот. — Ведь изменения бывают локальными, и, значит, трудно определимыми, только когда из прошлого или в прошлое перемещаются одни только люди, в смысле, только живые существа. Если же перемещения касаются концептуальных вещей, то изменения становятся глобальными и их последствия тотальными. Так, когда перемещают одного человека, в будущем только спустя многие годы могут возникнуть изменения, касающиеся десятков. Стоит перенести вещь, основанную на концепции, изменения начинаются в ближайший месяц, затронут всё и всех и могут через годы привести к полной катастрофе. Но ограничить это какими-то техническими средствами невозможно. Раз можно перемещать людей, то вещи и концепции будут всегда двигаться с ними. Я не дал дублирующему браслету дойти до специалистов, и все изменения, связанные с ускорением процесса создания этих супермашин, были остановлены. И история должна покатиться по уже пройденному когда-то естественному, и относительно безопасному, пути. Всё, или почти всё, должно вернуться на круги своя…

Я смотрел со всё большим уважением на старика Вяземского. Он сказал то, что я знал и без него, но никогда не смог бы сформулировать так полно и доходчиво.

— То есть перенос вещей, несущих концепции, нужно было бы запретить? — задал вопрос Богданов.

— Запретить вряд ли возможно! Нужно просто тщательно контролировать и бороться с левачеством, всем, кто только может. — ответил Вяземский. — Чем больше людей будет знать об опасностях скачков во времени, тем будет лучше.

Под столом Зорро сладко зевнул, щёлкнув челюстями.

— Но ведь увеличение информированности, спровоцирует и интерес, и последующие работы над машиной… — сказал я. — Разве мы не с этим должны бороться?

— Это техника. — ответил мне уже Богданов. — Бороться с техникой невозможно. Мы проиграем… Чем дальше мы будем стараться спрятать, загнать проблему в угол, тем больше она будет проявлять своеволие и стремиться оставаться независимой. Это всё — в природе человека!

— Техника и человек… Но существуют же какие-то ограничения! Что не даёт сделать эту машину прямо сейчас?.. — мне хотелось знать, что нам нужно делать сейчас для недопущения катастрофы потом.

— Что не даёт сейчас? Только одно! Уровень науки, техники и технологий! — парировал Вяземский. — Нет у нас ещё научных разработок по этой тематике. Нет ни таких источников, ни электроники такого уровня. И абсолютное большинство людей буквально считает это нереализуемой, но сладкой фантастикой. Поэтому начинать надо именно с людей. Они, а не машины должны обеспечить защиту прошлого…

— В этом, я думаю, весь смысл вашей предстоящей работы. — добавил Богданов.

— Какой нашей работы? — удивился я. Хотя догадка, что имеет в виду полковник, у меня тут же возникла.

— Вот, вот! — серьёзно сказал, глядя на меня, Юрий Маркелович.

Я усмехнулся:

— Предлагаете организовать Союз Защиты Времени? — это была, и моя и не моя идея. Мне об этом Союзе когда-то говорил ещё Арсен Родионович.

Моей догадливости Богданов улыбнулся, а Вяземский сказал:

— Именно! Если к той черте человечество подойдёт неподготовленным, всё повторится вновь. Ты, наверное, Валера ещё не знаешь, что я там два года отсидел… только за то, что без санкции пользовался левым неучтённым джампером, который, ни о чём не подозревая, поймал в собственном кабинете. Меня нашли, глупо стоящим в парке, люди в двухцветной полицейской форме, скрутили и сунули в камеру с толпой таких же бедолаг. Но дела там у них шьются быстро. Уже через два дня был суд. Мне по двум статьям грозило пожизненное, но электронный адвокат сумел найти смягчающие обстоятельства и меня упрятали только на два года. Там я и познакомился в первый раз с этой сильной организацией — Союзом Защиты Времени…

— Так что, в твоём Союзе есть уже один проверенный приверженец. — сказал, глядя на меня Богданов. — Можешь рассчитывать и на меня. Если, как ожидается, меня в ближайшее время вызовут в Москву, я Александру Васильевичу доложу обо всём лично. Такой момент упускать нельзя!

— Но, Юрий Маркелович, такой организации ещё нет! У нас есть только, может быть, неукротимое желание нескольких человек остановить и поставить под контроль это сложное и хитрое безумие с переносом во времени. Для изучения истории, может быть, это и хорошо, но очень опасно для всего остального, потому что путешественник своим присутствием невольно вносит какие-то коррективы. И может предсказуемо, в чьих-то интересах, менять порядок и смысл исторических событий… Оставить, там, в живых Гитлера, Наполеона, или Тутанхамона… К чему это может привести никому не известно. Поэтому сперва надо добиться общественной информированности. Что сможем сделать мы, трое, с пустыми руками?

Я осознал, насколько невозможная задача стояла впереди. С противоречивыми и даже взаимоисключающими целями и большим количеством вероятных противников.

— Но ведь ты уже начал! — поправил меня Богданов. — Мне вчера вечером Калашников прислал адрес своего сайта. Это для меня было откровением! И мне кажется, Валера, без твоего участия это не обошлось. Так что организация уже есть, и она начала работать. И есть люди, готовые помогать. И, конечно же, толковый, нацеленный лидер…

Это было незаслуженное утверждение. Здесь и сейчас я никаким лидером вообще не был. Я почувствовал себя неловко.

— Те двадцать лет, что я прожил в двадцать втором веке, сделали меня совсем старым. — сказал Вяземский. — Я это, Валера, понял, когда тащил тебя к машине. Уже надо внуков, и сказки им рассказывать… А у меня сыну только восемнадцать исполняется. Но кое-что я всё же ещё могу… Меня пребывание в местах лишения многому научило. Я теперь спец по конспиративной работе. Тебе и твоей организации это, я думаю, не помешает!

Так мы втроём за полчаса провели учредительное собрание нового Союза. Я сознавал, что благ каких-либо этот Союз мне принести не сможет, но отказаться, оставаясь равнодушным, было бы предательством. Я уже столько всего плохого сделал за этот месяц март… А другие мне всё прощали и даже помогали. Это было как аванс, который мне необходимо было отрабатывать. И впереди нас ждали очень трудные времена…

— Да, Иннокентий Семёнович, чуть не забыл… Я ещё в тот раз хотел вас спросить… Почему вы вернулись не в пятницу, двадцать третьего, а только позавчера? Тогда всё у нас было бы гораздо проще…

— Ах, это… Я тоже хотел бы вернуться в тот момент, когда исчез, но записей в файлах моего кабинета больше не было. Куда-то пропали.

И Богданов неловко закашлялся.

Светлана Леонидовна пришла вечером. И я её ждал… Как странно. Была ли в этом виновата моя таинственная карма, но за полминуты до её прихода я в точности увидел, как это случилось. Я будто бы стоял у двери и зазвенел звонок. Я тотчас открыл и Крайчик сказала, переступая порог: «Ну, вот! Выглядишь уже лучше…». И я обнял её. Это было, что-то вроде сна… Вероятно, всё-таки я задремал, сидя на кухне после разговора с Ликой. Смарт лежал на столе и продолжал ещё светиться. И я, прикрыв глаза, увидел, что встаю и иду ко входу… Это было так реально!

И я, действительно, открыв глаза, встал, и вышел в прихожую. И тотчас раздался звонок… Я ни секунды не сомневался, что это Светлана Леонидовна. Когда я открыл дверь, она сунула мне в руки тяжёлый пакет и, не здороваясь, сказала:

— Ну, вот! Выглядишь уже лучше…

Это было так ожидаемо для меня и так мило, что я, выронив из руки пакет, тут же её обнял. Своего Ангела-спасителя.

Мы прошли на мою кухню, и она стала доставать из пакета всевозможные деликатесные вкусности.

— Вы, Светлана Леонидовна, для меня как подарок судьбы…

— Это не от меня! — отмахнулась она. — Это тебе прислал мой пациент, Андрей Андреевич Печников. Моей зарплате такого не вытянуть…

Я тут же спросил:

— Как он?

— Оживает помаленьку. Сегодня утром даже пытался встать. И левый глаз уже что-то различает. Так, что это ты сам, Валера, мой подарок судьбы. Сегодня к Печникову сын приехал из Магадана. Привёз две сумки, так я сразу запретила ему спиртное, неконсервированную копчёную рыбу и икру. Кто знает, сколько оно и как хранилось. Я из-за отравлений больных ещё не теряла. Сын огорчился, а отец сказал, что благодарен мне и тому вежливому парню… Он просто тебя ещё не видел… Так что это гостинец спасителю! Икру я уже пробовала — вполне съедобная.

Лику я не ждал. Только потому, что мы всего лишь несколько минут назад с ней говорили по телефону. И она ни словом не обмолвилась, что едет сюда. Поэтому её появление было полнейшей неожиданностью и тоже подарком. Когда она увидела меня такого всего побитого, то ни слова не говоря, обняла и прижалась. И я задохнулся от счастья.

Потом мы втроём пили цейлонский чай «пеко» с нарезанной моим ножом французской булкой, прикрытой сверху вологодским маслом и, свисающей по краям, солёной магаданской икрой. Я сказал, что это угощение пить лучше с водкой и Лика рассмеялась. И Светлана Леонидовна стала рассказывать Лике какой я хороший и добрый. Так, что я испугался, что, столкнувшись со мной реальным через год, Лика, ожидающая видеть постоянного белого и пушистого ангела, быстро поймёт, как ошибалась и не захочет иметь со мной никаких дел.

Но в это время зазвенел из прихожей стоящий на зарядке кореец. Мне звонил отец.

— Ты заешь, Валера, — сразу, и тоже без приветствия, начал он, — в городе появился такой сайт… Запиши: эйч-ти-ти-пи, вэ-вэ-вэ, УэллсПлачет — вместе и на русском, точка, эр-эф…

И он, пока я возвращался на кухню, принялся излагать мне своё невозможное открытие. Человек был в самом начале отпуска, и времени у него свободного было очень много. А у меня не хватило совести выслушать всё до конца.

— Папа! «УэллсПлачет» издаёт мой друг, Димка Калашников-Профессор… Очень хорошо, что ты это тоже прочитал…

И Лика, которая слышала конец диалога, звонко рассмеялась.

— Извини… У тебя, наверное, гости… — сказал отец и, не прощаясь, отключился.

Извиняться перед отцом теперь нужно было мне. Мои с ним взаимоотношения в последнее время состояли из одних только неловкостей.

И Светлана Леонидовна и Лика теперь смотрели на меня и молчали.

— Всё в порядке! — успокоил их я. — Мой отец обнаружил на просторах Интернета сайт моего друга, Дмитрия Юрьевича, «УэллсПлачет», называется. И хотел познакомить с ним меня…

— Что, ваш друг фантастикой Уэллса увлекается? — спросила Светлана Леонидовна.

— Нет. Не совсем… — я глянул на Лику. — Это сайт про машину времени…

— Группу Макаревича?

Я отрицательно помотал головой. В объяснения, которым никто не поверит, лезть сейчас не хотелось.

— Мой папа в возрасте семи лет… — неожиданно для меня включилась в разговор Лика, — …случайно сумел воспользоваться машиной времени, которая была у его родителей. Он знал, как включать и… в общем, перемещаться, только он не знал, как ей правильно пользоваться. Поэтому через какое-то время он оказался, наверное, на столетие в прошлом… И попал в семью наших с Валерой бабушки и дедушки. Они его усыновили. А машину времени он мечтал… Он считал, что сможет ещё увидеть своих родителей… Поэтому прятал ото всех, и подарил вот ему только почти перед смертью…

Губы у Лики дрогнули. Я подумал, что сейчас начнутся слёзы и стал глазами искать на столе салфетку. Но Лика сделала лишь короткую паузу, глубоко вздохнула и продолжала:

— Но это была действительно работающая машина. И очень опасная. Папа очень боялся, что я когда-нибудь возьму её в руки. Он боялся меня потерять.

— Господи! — всплеснула руками Светлана Леонидовна. — Это правда?

Вопрос был ко мне.

— Всё правда! — подтвердил я.

— И из-за этого те ребята за тобой в клинику приезжали?

Я просто кивнул. Хорошо, что Крайчик не стала рассказывать, как со мной обращались те ребята. Моей девушке знать это было ни к чему. Я и без этого был для Лики опасным попутчиком.

— Да, нелегко тебе с машиной времени живётся!..

— Уже без машины… — совсем тихо сказала Лика.

Светлана Леонидовна, не расслышав, повернула голову к Лике:

— Как вы сказали?

Но Лика уже залилась слезами, уткнувшись мне в плечо.

— Деточка, я вас… — всполошилась Крайчик.

— Всё в порядке. — успокоил я её, обнимая Лику за плечи. — Это просто нервы… Два года назад её отец умер… Она не может до сих пор к этому привыкнуть. А машину я взорвал… И Андрей Андреевич, ваш пациент, оказался тогда к месту взрыва ближе всех…

Собираясь уходить, доктор Крайчик сказала:

— Моему больному вашей крови больше не надо. Нам завезли из Центра крови достаточную партию. Но вы, Валера, всё равно приходите, Андрей Андреевич будет рад…

Лика, когда мы остались вдвоём, спросила:

— Что это за Андрей Андреевич?

— Пациент моей сегодняшней гостьи. Он получил дозу радиации, трудно совместимую с жизнью, когда ехал по трассе мимо места, где был взрыв. Так что это я виноват, что он теперь её больной.

Странно, что я, вопреки своему рассудку, разрешил Лике остаться. Правда, сразу ограничил её пожелания вполне дружескими отношениями. Заставил Лику позвонить матери и сказать, что будет ночевать у подруги, с которой вместе она готовится к экзаменам. Лика позвонила, и Мария Семёновна восприняла это вполне спокойно. Я чувствовал себя преступником. И понимал, что с этого дня моя Лика очень даже может возненавидеть меня. Я сам себя ненавидел.

Почти до двенадцати мы сидели на кухне и предавались воспоминаниям детства. Я рассказал, как впервые увидел её. Ещё в пелёнках. И она мне при этом не очень-то понравилась. Лика рассказала, как после моего ухода тем сентябрьским утром, на следующий день я ей приснился. Будто бы мы с ней гуляли по парку. И она была без папки. Одна. Но не боялась, и полностью доверяла мне. Я ей всю прогулку улыбался, а потом вдруг пропал… И она от этого плакала.

И потом я снился ей всегда в каком-то сказочном ареоле. То на коне, то с волшебным копьём… И она всегда этим снам радовалась. Надо же, как интересно получилось! А я-то думал, что всё началось с Лики. И мы вместе над собой смеялись!

Потом для Лики я застелил чистую постель и заставил её лечь. Сам устроился рядом, сидя за столом. И мы продолжали ещё долго говорить. Я, наконец, рассказал, как встретился с её родным дедом, который и спас меня. И про путешествие в двадцать второй век…

Лика уснула в половине второго. А я сидел рядом и смотрел… Ночника у меня никогда не было, но за окном был какой-то фантастический свет. Туман на улице, начавший сгущаться ещё вечером, теперь достиг состояния облачной густоты, когда свет из ярко горящих соседских окон с шестого этажа рассеивался перед моими окнами и в комнате от этого появлялось мягкое рассеянное свечение. Ещё с вечера я раздвинул шторы и теперь неотрывно смотрел на свою гостью. Когда Лика спала, её лицо было совершенством! Чистое и спокойное! Даже пшенично-светлые её волосы в причёске были спутаны необычайным образом, как хорошо уложенная мальвинка… Я был готов даже отгонять от Лики плохие сны, покачивая и бормоча тихонько какую-нибудь успокаивающую чепуху.

Смутила темнота, неожиданно обрушившаяся в комнату. Соседи сверху легли спать и выключили свет. Я нащупал на столе свой ноутбук и развернул его на коленях перед собой. Экран засветился, и я снова мог видеть Лику. Она всё также безмятежно прижимала щёку к моей подушке и негромко посапывала. Просто спящий милый ребёнок!

Мне спать совсем не хотелось. И я полез в блог к Профессору. Его УэллсПлачет был действительно обновлён. Обоями теперь служил кадр с Никона, когда две похожие фигуры стоят глядя друг на друга. Один из них поднял руку, а у второго отпала челюсть. Но верхняя часть лица обоих скрыта надписью: «УэллсПлачет. рф». Я себя в этом кадре просто не узнал.

Читать весь текст я не стал. Вначале было что-то о принципах перемещений… Я решил прочитать отклики. И увлёкся. Большинство посетивших разражалось длинными тирадами об идиотах, способных читать и писать такие блоги. Были оптимисты, выражавшие готовность поверить автору или короткими репликами показывавшие своё приятие материала: «Неужели это возможно?», «Я в восторге…», «Расскажи, как такое достать!». А ник Симон заявил: «Я верю тому, что здесь написано. Однозначно! Но не верю, что это осталось без внимания верхних сил. Напиши об этом.».

А утром Лику и меня, примостившегося рядом, разбудил мой китайский смартфон. Я пожалел, что не выключил его вчера. Мне звонил Андрей Григорьевич, мой потенциальный работодатель. И я, схватив трубу, торопливо отозвался.

— Валера! Вы почему до сих пор не пришли. Я вас жду уже несколько дней. Приходите сегодня. Подпишем договор, и я уже приготовил вам аванс. Только обязательно придите. Что-то моя старушка опять барахлит…

— Тебя куда-то зовут? — сонным голосом спросила Лика, когда я вернул китайца на стол.

— Работу интересную предлагают. — вздохнул я.

— Не ходи никуда! — сладко потянулась моя маленькая Лика. — Я тебя так люблю!

Я взглянул на часы. Проснуться надо было несколько раньше. Хорошо, что Андрей Григорьевич так рано позвонил. И я, стараясь смягчить, произнёс:

— Не хочется это говорить, но тебе сегодня в школу. Это, как стук сердца, отменить невозможно! А я и так сегодня слишком многое допустил… Не хватает, чтобы ты ко всему ещё и в школу опоздала! Я себе этого не прощу…

Завтрак с полным холодильником готовить было проще простого! Я почувствовал в себе неожиданно проснувшийся талант повара. И через десять минут, когда Лика с полотенцем на голове вышла из душа, мы сидели на кухне и уминали горячие тосты с красной икрой, украшенные огурцами и кинзой. И запивали неожиданно нашедшимся в холодильнике ледяным морковным соком.

В школу Лика уже немножко опаздывала. Автобус её привёз бы только к середине первого урока. Пришлось просить Олега об одолжении. И он, конечно, не отказал. И Лика, я надеялся, в школу не опоздала.

А я, обработав свои, так и не посветлевшие, за предыдущие сутки синяки волшебной мазью Светланы Леонидовны и наскоро побрившись, отправился в центр города к Андрею Григорьевичу. Денег у меня почти не осталось и дело, связанное с какими-то финансами, должно быть прежде всего!

Когда я вышел из автобуса, неожиданно вспомнил, что забыл отдать Лике второй ключ от своей квартиры. Чтобы она могла приходить ко мне в любое время. Это меня немного расстроило.

Но день сегодня был на удивление солнечным и ветра почти не было. В городе заметно потеплело. Я разомлел. Дело всё-таки двигалось к лету. Офис Андрея Григорьевича располагался в старом центре города на улице Афанасия Никитина, 4. Современное пятиэтажное здание из стекла и сайдинга. Без намёка на то, что его строить начали сразу после войны, в дохрущёвские ещё времена. Реставраторы кирпичный остов сохранили, а наружность фасада приукрасили. Я с Андреем Григорьевичем созвонился, подходя к офису и он лично спустился, чтобы встретить меня. Составление договора не заняло больше десяти минут. Юрист был толковым, а у меня никаких замечаний не возникло. Потом, на основании договора в кассе мне выплатили, довольно порядочную для простого аванса, сумму, и мы с работодателем спустились во двор к его автомобилю.

Белый хетчбэк, с вьющимися узкими зелёными полосками по борту, на стоянке был огорожен столбиками с цепью. Сразу было видно, кто здесь самый главный!

— Надеюсь, она бегать стала лучше? — на всякий случай спросил я.

— Да, с этим всё в порядке! Только вчера не меньше шестидесяти на спидометре накрутил, и сегодня ещё не заряжал.

— Теплее стало, и ёмкость аккумуляторов больше сохраняется.

— И это тоже, конечно. — согласился со мной Андрей Григорьевич. — А вот с фарами… В прошлом году также было, пришла весна и посыпались! И вот!.. Утром сегодня левая фара сдохла… Возможно, это оттого, что я стукаюсь часто… Вертеть головой как, когда был молодым, тощим, уже не могу. Вот и въезжаю во всё подряд. То высокий бордюр крылом зацепишь, то бампером в ворота упрёшься…

— Но это легко можно исправить видеонаблюдением. И дополнительными зеркальцами на боковых зеркалах заднего вида.

И я пообещал посмотреть сегодня, что могу сделать. А пока я полез под капот и заменил сгоревшую лампочку накаливания. Вот и весь ремонт! Моя работа в «Факеле» оценивалась в десятки раз ниже, поэтому, когда я вернулся домой, сразу занялся поиском требуемого и заказами. По цене это вышло в несколько раз дешевле, но по срокам немного напрягло. Когда я был ещё там, у него в офисе, Андрей Григорьевич хотел, чтобы я взял его автомобиль и покатался по автомагазинам, посмотрел, что можно купить здесь и сейчас. Ему не терпелось снова видеть свою машину игрушкой. Я сразу успокоил его, что то, что мне требуется, в магазинах у нас не найдёшь. И сказал, что найду и поставлю всё в течение месяца из Китая.

После обеда пошёл в «Факел». Максим в этот раз, что я пришёл не вовремя, ничего говорить не стал. Потому, что в ремонт уже пригнали две машины с проблемами в двигателе. У одной, вазовской шестёрки, вообще заклинило движок намертво. Это была работа на несколько дней. Со второй, Audi, разобрался быстро. Промыл картер, заменил свечи и подстроил выхлоп. Звук почти не ощущается и с окисью углерода — порядок. Даже Толика Моржова не пришлось беспокоить. Сделал всё сам.

Правда, потом вместе с Толиком мы сняли с шестёрки движок и до конца смены бодро раскидали. Завтра будет много работы.

Пока шёл пешком домой, говорил по телефону с Ликой. Потом оказалось, что она ждала меня у двери моей квартиры… Тут мне пришлось проявить настойчивость. Уговоры не помогали, и я вызвал такси и отвёз непослушную девчонку домой. С тяжёлым сердцем. Она плакала…

Утром от сегодняшнего сна осталось только неприятное ощущение чего-то скверного. То ли видел во сне, что кто-то заболел, то ли опять снилась какая-то авария… Проснулся уже с ощущением чего-то случившегося и непоправимого. И почему-то подумал про Печникова. Других несчастных на моём горизонте пока не было. Но я отказался рассматривать сон, как какое-то предупреждение, у меня теперь была работа. Позавтракал и отправился трудиться. Время позволяло — пошёл пешком. По дороге подумал, что не заглядывал вчера на УэллсПлачет… И тут же вспомнил про мою Лику… В действительности только она сейчас была единственным больным пунктом у меня. И мой сон, наверняка, напоминал о ней… И вновь я был виноват!

Народ в «Факеле» на мои синяки на лице реагировал по-разному. Моржов сочувствовал. Максим с Никитой вчера откровенно смеялись. А остальные старались этого не замечать.

Вазовский шестёркин двигатель Толик уже начал промывать. Масляный насос был изношен до предела и восстановлению не подлежал. Отсюда и заклинивание. Я созвонился с заказчиком работ и уговорил его срочно приехать. К тому же цилиндры нуждались в расточке и нужны были новые поршни. Заказчик был совсем молодым, лет 18. И стал уговаривать меня не делать расточки. Денег у него совсем мало осталось. Мне тогда пришлось прибегнуть сперва к «прянику»:

— После расточки ваш двигатель станет мощнее…

Я, правда не сказал насколько. Но это срабатывало почти всегда. И мой заказчик заметно просел. Я объяснил, что после расточки потребуются новые поршни и кольца. И прокладки. А также необходимо будет приобрести новый масляный насос и фильтр. А без этой расточки вся его машина была ни на что не годным металлическим хламом. В общем, парень обещал к завтрашнему дню всё для ремонта принести.

И я тоже к завтрашнему дню уложился. Сделал расточку и до зеркального блеска отшлифовал цилиндры. Теперь бы только с клапанами всё было в порядке…

Когда шёл домой, позвонил Лике. Но Лика отвечать не захотела. Я думал, она опять ждёт меня на лестнице. И домой почти бежал. Но у двери никого не было… Обиделась моя Лика. И снова я пожалел, что не отдал ей в тот раз второй ключ. Почему я всё время опаздываю?

Ужинать не стал, мне кусок в горло не лез! Всё пытался дозвониться Лике. Но тщетно… Нужно было ещё позвонить отцу, но я боялся пропустить звонок от девушки. И сидел у себя в комнате с трубкой у уха, пока не уснул.

Мелкими осторожными шагами я шёл по крыше какого-то дома. Вокруг полутьма… Сверху угольно-чёрное небо, а снизу из-под крыши, льётся какой-то разноцветный матовый свет. И тишина вокруг, в которой слышен громкий стук моего сердца… Впереди разрыв между крышами, он очень большой. Я не останавливаюсь, подхожу ближе, к самому краешку. Сжимаю кулаки, напрягаюсь, готовлюсь прыгнуть. Мне совсем не страшно. Отталкиваюсь от края и лечу вперёд и вниз… Уже потеряв опору под ногами, решил, что мне надо непременно встретиться с самим собой. Ведь я обещал…

Осознал, что это был сон, только когда почувствовал в руке оживший смарт. И рассердился на него. На самом интересном месте всё испортил!

Но это была Лика.

— Ты не спишь?..

— Я просто сижу и жду твоего звонка…

— А я не могу уснуть!.. Ты не обиделся, что я не стала тебе отвечать?..

— Ну что ты!.. Как я могу на тебя обижаться… Спи, малышка! Всё в порядке… Я люблю тебя… Спи!

— А я решила, что не буду больше с тобой разговаривать, потому, что ты меня вчера прогнал…

— Прости, родная, так надо было…

— А мне одна девочка сказала, что мне не надо было тебе говорить про любовь… И ты теперь меня любить не будешь…

— Я тебя люблю. — повторил я, хотя меня немного покоробило оттого, что такие подробности наших отношений стали известны её подругам.

— Я ей ничего не говорила… — будто услышав мои мысли, тут же сказала Лика. — Это наша «княгиня»… Книжникова… Мы с ней вместе сидели на истории, а я достала твою фотку… И она мне всякого про тебя наговорила…

— Они все глупые. И ничего не понимают. Спи, родная! Закрой глаза! Хочешь, я тебе сказку расскажу?.. Нет? Тогда я просто буду бубнить что-нибудь, а ты спи!..

И я больше часа честно продолжал бубнить про всё, что приходило в голову. Пока не услышал её спокойное сонное дыхание…

До утра оставалось совсем мало. Спать было уже не прикольно, мог опоздать на работу. Я отключил смартфон и залез под едва тёплый душ. И будто заново родился. Спать уже не хотелось совсем. Приготовил себе скромненький завтрак с крепкой Арабикой, притащил на кухню и включил ноутбук. Да, Димка над своим плачущим Уэллсом за последние четыре дня основательно поработал:

«27.03.18. С разрешения Путешественника!

И всё-таки первый свой след, как нам стало известно, машина времени оставила в нашем городе двенадцатого марта этого года. Это были авторские съёмки со смартфона. (В этом месте текст был обозначен, как ссылка. Значит Профессор отыскал всё-таки тот, стёртый мною вместе со многими другими, файл, ставший причиной всех моих несчастий).

Там один из участников снимал на камеру, а сам Путешественник, со своим смартфоном, совершал прыжок на одну минуту в прошлое. Поэтому его двойник из будущего появлялся буквально перед самым прыжком. И они с двойником вежливо приветствуют друг друга жестами… И тот, кто снимал это явление со стороны от неожиданности и удивления падает. Конечно, можно предположить, что это всё было тщательно срежиссировано и отснято с применением изощрённой компьютерной графики или двух очень похожих друг на друга близнецов. Кстати, за версию обмана выступает и такой факт: видеофайл появился в интернете в пятницу двадцать шестого января две тысячи восемнадцатого года, тогда, как сама запись сделана была позже, двенадцатого марта. То есть, файл появился на сорок пять дней раньше, чем его создали… Слишком даже невероятный факт!

Но, тем не менее, никаких следов компьютерной графики до сих пор никто не обнаружил. Файл единый, цельный и снят был действительно двенадцатого марта. В чём фокус, попробую сейчас объяснить! Дело в том, что на кадрах запечатлена реальная работа той самой машины времени. А появиться эта запись могла даже в конце сентября две тысячи одиннадцатого года, куда её намеренно доставил на своём смартфоне человек, которого мы условно называем Путешественником. Но первые годы её владельцы берегли эту запись от любопытных глаз… И только в конце семнадцатого года эту съёмку сумели впервые увидеть эти самые любопытные глаза.

Для скептиков, которые не верят в документальную реальность этой съёмки, могу предложить ещё один, сравнительно небольшой видеосюжет, снятый в это же самое время и в том самом месте. Но с иной точки. Вот он. (Это опять ссылка) Сравните, и попытайтесь, ради интереса, найти отличия.

Всем до скорого!»

Мне интересно, где это Профессор раздобыл это видео. После нападения 15-го марта, я ликвидировал всё!.. У меня, по крайней мере, ничего не осталось. Я снёс даже то, что было когда-то на ноутбуке. Но, всё равно, мне приятно было снова окунуться в недавнее, и насовсем ушедшее от меня, прошлое.

Самым интересным был момент встречи двойников, снятый в разное время со встречных ракурсов. Казалось, что всё снято одним, а в кадр два раза попадает другой. И лишь вначале, когда я цеплял на грудь себе смарт, смазанный автопортрет на долю секунды попадает в кадр. Тут точно есть что критиковать. Для того, чтобы идентифицировать действующих лиц, нужно, как минимум программу-идентификатор для аутентификации двух похожих лиц. Снова мне больно было смотреть на падающего Димку. Но это было неизбежно. Димка всё равно упал бы, предупредить это я не мог. Но мне самому стала вдруг видна разница в съёмке до и после прыжка в прошлое. Будто снимали два разных человека. Один, для которого всё было почти неожиданным, и второй, спокойный и всё старающийся предупредить и предвидеть… И ещё мне запомнилось хмурое лицо Димки после моего возвращения, сумевшего спортивно подняться с пола за какие-то три секунды тёмного перехода.

Забавно, я увидел несхожесть частей единого файла. К тому же, в момент первого перехода, изображение было размытым до нечёткости. Критики, заметив это, точно поднимут шум…

А на втором, Димкином уже, файле я несколько секунд пытаюсь уложить на нос поудобней тёмные очки, и рядом, прямо из воздуха, возникает мой дубль… Также, как и я, в очках. И почти сразу этот я-второй приветственно поднимает вверх руку… И я сам себе отвечаю… Я уже успел забыть, как всё это мило получилось. А потом оба одновременно обернулись к камере и уставились куда-то вниз. Это тот момент, когда Димка не смог удержаться на ногах.

А вот и ещё одна, последняя страничка УэллсПлачет:

«30.03.18. Прошу прощения за долгий перерыв. Много работы и у меня не хватает свободного времени. Но я не оправдываюсь, всё это не должно касаться темы моего рассказа. И я, конечно, с разрешения Путешественника, продолжу.

Так вот, в 2011 году, в день своего рождения он, Путешественник, получил от родственника престранный подарок. Необычайно большие и тяжёлые чёрные часы на браслете, и с изобилием непонятных кнопок на корпусе. Что ему делать с этими диковинными часами он не догадывался. Поэтому отложил их на очень долгое время в дальний ящик. Но всё же через шесть с половиной лет он снова взял их в руки и начал изучать. И первый, случайный, запуск прибора, перевернул мир Путешественника на сто восемьдесят градусов. Фантастические звуковые и визуальные эффекты, удары неизвестно откуда, тени и двойники… Неожиданно всё это свалилось на него. А как и отчего всё случилось, он сам тогда не понял.

Именно поэтому, Путешественник и обратился к независимому эксперту, стараясь выяснить, что за штука попала к нему в руки. Так уж вышло, что независимым экспертом выпало стать мне. И с помощью совместного мозгового штурма, нам удалось правда только предположить, что прибор, вызывающий вокруг носителя такие аномальные явления, является полноценной машиной времени. Вполне работающей и способной на всё как есть неведомое. Меня, например, сперва потянуло испытать заброску человека в некоторое недалёкое будущее. Не как у Уэллса, помните: вперёд сразу от сотен тысячелетий и до скончания времён… Нам нужно было просто убедиться в работоспособности прибора. Но тут нас ждала первая загвоздка. Дороги вперёд не было! Меня это просто-таки сокрушило. Как же так! Какой смысл иметь машину времени и не иметь возможности узнать про своё будущее? Мы меняли вводные… Но это всё оказалось бессмысленным. Вперёд машина не ехала! Все эти семь первых попыток можете посмотреть здесь (Выделено).

А после провала первых атак, пока я пытался примириться с неудачей, мой друг, Путешественник, тогда не очень хорошо владевший причинно-следственными премудростями, но зато хорошо интуитивно подготовленный, успел, закрывшись в туалете, сигануть на несколько минут в прошлое. И восьмая запись была уж точно бомбой! Я сразу даже не осознал, что увидел из снятого. К большому моему сожалению, саму запись сохранить нам не удалось. Но она сыграла значительную роль для последующих, столь же документальных… А в тот раз Путешественник удачно прыгнул в прошлое, и, оставшись незамеченным нами обоими, собой и мной, попытался создать некий артефакт, который должен был вызвать у меня удивление. Но ничего не вышло. У Путешественника было всего несколько минут для того, чтобы придумать и осуществить. Но времени не хватило даже на придумывание. Но артефакт всё же случился. Я был просто шокирован, когда уже после ухода Путешественника, не смог попасть в свой пустой, но закрытый почему-то изнутри туалет! Жесть!

Кто не понял, почему так произошло, прошу расставить всё во времени следующим образом: мой гость, Путешественник, предварительно закрывшись в туалете, совершил прыжок в прошлое, когда туалет был ещё открыт и вышел из него. А обратно, в настоящее время он вернулся уже вне запертого им помещения… Вот так он и внёс первый, как у нас стало принято называть это явление, парадокс. И создать трудно забываемый артефакт. Ремонт мне стоил совсем дёшево, но сломанный шпингалет от двери я сохранил. Последней его коснулась рука Путешественника!

Но, друзья мои, на сегодня хватит! К следующему разу будет подготовлено продолжение всей этой истории. Рекомендую. Очень любопытный материал! Надеюсь, все будут довольны.»

Да, Димочка это умел! Я, вспоминая о делах минувших, даже замурлыкал что-то. Примерно так всё и начиналось у нас. С околонаучных экспериментов и попыток докопаться до сути. Неожиданных двойниках и причинно-следственных премудростях…

Но пора было подумать о завтраке. Готовить для самого себя было скучно и неинтересно. Я просто намазал бутерброд маслом и пил, порядком уже остывшую арабику с молочной пенкой. Пить кофе я не очень любил, но Димкиного чайника у меня теперь не было, а пить чай с плавающими в стакане чайными листьями, было противно. И чайных пакетиков у меня не было. Зато маленькая турка у меня сохранилась.

Покончив с завтраком, я стал собираться на работу. Долго собираться я не любил. Поэтому, почистил зубы, не расчёсывая волосы, натянул на голову шапку, оделся и вышел. Правда, перед уходом я, вспомнил прихватить с собой второй ключ. У соседей в девятнадцатой квартире за дверью раздавались звуки. Значит, уже не спят. Я негромко постучался. Открыл дверь сосед.

— Доброе утро! Можно я оставлю у вас ключ. За ним должна прийти моя родственница. Её зовут Анжелика…

Соседка из-за плеча мужчины ловко подхватила ключ из моей руки. И я, на ходу поблагодарив, побежал дальше. Только на третьем этаже я запоздало вспомнил, что у нас ещё работает лифт. Теперь у меня была обычная жизнь, и опасаться погибнуть в лифтовой шахте было уже глупо.

Крутая куртка, что была пока у меня, не имела капюшона, и дождь с первых же шагов стал активно увлажнять голову. А зонтика в моём хозяйстве не было. Точнее, был когда-то, подаренный мамой, но год назад Ленка, уходя, забрала его с собой. Зачем ей был нужен мужской зонт, не понимаю. Впрочем, мне не жалко. С зонтиками ходят только джентльмены и интеллигенты. Я теперь, фактически, просто рабочий, можно сказать, класс.

Идти на остановку и ждать маршрутное такси не хотелось. Сейчас утренний час пик, и маршрутки ходят редко. Я быстрее доберусь пешком. А дождь… Даже в будущем люди будут любить гулять под дождём… Так что мне просто на роду написано сегодня гулять под этим дождиком. Таких, как я энтузиастов больше не было видно. Утренняя улица передо мной оставалась по-ночному пустынной.

Через две минуты пути, когда я был уже возле цветочного магазина на своей улице, передо мной к обочине прижался тёмно-серый и старый, но всё ещё выглядевший элегантно Ауди 100 купе. Шикарный каменный век автомобилизма в нашем городе, как я это понимал. Из автомобиля выглянул кавказской внешности водитель с аккуратно подстриженной тёмной бородой:

— Земляк! — обратился он ко мне. — Не скажешь, как в вашем городе до моста через реку добраться. Мне на ту сторону надо. Я заблудился и спросить некого…

— Это просто! — сказал я. — Поедешь вон туда до Королёва и свернёшь налево. И прямо до самого конца. Там, на последнем повороте свернёшь направо на проспект Мира. И, через три светофора, налево. Там и будет мост…

— Направо-налево… — расстроился от моих сложных объяснений водитель. — Я уже ничего не понимаю. Может, сядешь, хоть до твоего проспекта поможешь добраться. А там я снова кого-нибудь может ещё попрошу…

Я заглянул в кабину через стекло. На меня с заднего сидения смотрела молодая женщина обыкновенной, но приятной наружности. Мне очень не хотелось куда-то ехать. Но я чувствовал, что должен помочь этим ребятам. Заблудились. И я, вздохнув, открыл дверь рядом с водителем. Сел и пристегнулся. Мы отъехали от тротуара и развернулись… Больше я ничего не помню…

Сон был каким-то странным. Я видел что-то тёмное и пугающее… И ещё противно ныл затылок. Казалось, мне в череп закручивают шурупы. Один за другим. Я открыл глаза и ничего не увидел… Попытался повернуться, и тоже ничего не вышло. Руки оказались туго стянутыми у локтей за спиной, и уже почти ничего не чувствовали. Во рту, придавливая язык, торчало что-то тугое и на вкус противное. И что-то плотно завязано было на носу. Поэтому дышать тоже было трудно…

И то место, где я лежал было ребристым и жёстким, поджимало мне ноги и другим изогнутым краем давило на ухо.

Я сперва решил, что беспокойно спал, вертелся и каким-то образом спутал сам себя постельным бельём. Кто-то недалеко что-то говорил, но что, я не мог разобрать. Будто телевизор с каким-то импортным каналом.

Потом заработал двигатель. И меня стало нещадно трясти и стукать.

Я почему-то оказался связанным и, как товар, уложенным в багажник автомобиля. Я теперь не сомневался, что это багажник. И меня куда-то везут. А автомобиль этот мне показался по звуку знакомым. Что-то у него с одним цилиндром плохо было, заметно троил. И холостые обороты были сумасшедшими. И таким же был тот Ауди-100. Правда, звук был сейчас, как у железного тазика. Всё звенело. Выхлопная труба с глушителем где-то рядом. Так что я, без сомнения, уложен именно в багажник.

Чёрт возьми, что обо мне подумают на работе!.. Я опоздаю! Впрочем, об этом лучше пока мне не думать.

Куда везут? И зачем? Связано ли это как-то с недавним предупреждением полковника Богданова. Хотят меня убить, или выяснить какую-то информацию? Но ведь всё равно, мне не выжить! И никто не обеспокоится моей пропажей, по крайней мере, ещё пару дней. Я затосковал. Шансов остаться в живых — совсем никаких! И всё произойдёт сегодня… Какое же у нас число?.. Просто так об этом подумал… Никакой разницы не было, умирать всегда не вовремя!

Или может быть есть какой-то шанс договориться… Нет, про такой унизительный шанс лучше не думать… Просто нету его!

Если меня сейчас везут именно те люди, к которым я сел, то кто они такие?.. Сильно саднит затылок, значит меня ударили сзади… Женщина, вероятно? У неё хороший удар!.. Мужчина тоже, парень не слабый… А я крепко связан и даже выпрямиться здесь не могу. Что же мне делать?

Но пытаться что-то делать необходимо! Маленький шанс сделать что-нибудь должен быть всегда! Попробую развязаться. Точнее, разорвать путы. Сперва руки… Начинаю крутить и тянуть в разные стороны плечами… Кожу на пальцах цепляет что-то липкое… Скотчем стянули руки за спиной! Хорошо, что при этом куртку не сняли. Теперь надо только туго склеенные запястья освободить…

Минут пять пытаюсь это проделать. Скотч сильно натянут и больше почти не тянется. Работаю и руками, и ногами. Потом отдыхаю. Результатов работы не видно. Если бы хоть чуть поддалась… Машина продолжает подпрыгивать на неровностях. Мы едем и едем. И я продолжаю борьбу со скотчем. К исходу третьей минуты этого второго периода, неожиданно чувствую свободу в ногах. На коленках скотч разорвался. Я даже не заметил, как. Но это не сильно упростило мне жизнь. Рукам от этого никакого облегчения.

Зато появилась возможность перемещаться по багажнику. Я теперь мог переворачиваться с боку на бок, и так путешествовать. При этом колени очистились от остатков скотча, а на голове пришла в движение повязка. И скоро уже эта повязка на глазах стала местами пропускать свет.

Но света здесь почти не было. Узкая щель справа под крышкой багажника позволяла выделять только сумрачные серые тени на чёрном фоне. И я, укладываясь то на один бок, то на другой, пытался увидеть внутри хоть какой-то предмет, что может помочь освободить руки. Надеяться здесь на нож не приходилось. Но хоть бы отвёртка или пилка для ногтей! Сошла бы даже и монетка… Но это можно было бы определить только наощупь. Большая коробка справа вряд ли скрывала гильотину, но была очень тяжёлой. Я её с трудом мог сдвинуть плечом… А слева лежала кожаная сумка с какими-то большими и твёрдыми металлическими предметами. Авто инструментом… или оружием. Я уже стал думать о моих похитителях, как о террористах.

А голова моя раньше лежала ушибленным местом на штыке лопаты… И это было именно то, что мне было необходимо.

Характер езды, между тем, катастрофически изменился. Видно, машина съехала с асфальта и перебиралась теперь через какие-то буераки. И я уже не мог устоять на трёх точках. Как в этих условиях подобраться к лопате?.. И здесь везёт! Меня швыряет в сторону и штык лопаты оказывается прямо у самых рук. Несколько движений кистями и руки почти свободны. Ещё несколько минут выбираюсь из своей склеенной куртки и выдёргиваю изо рта кляп… Всё!

Руки свободны, хоть и не чувствительны. Но всё равно, я — молодец!

Какое-то время растираю руки, пока не стали отходить и что-то чувствовать… Тогда пробую крышку багажника. Заперта, чёрт возьми… До замка отсюда не добраться. Ищу по карманам смарт… Нет!.. Может быть, он выпал и лежит где-то рядом? При резких движениях машины что-то перекатывается по коврику на дне багажника… Но это только металлический мусор: гайки, шайбы и небольшой моток скотча, которым, наверное, меня и вязали…

Вероятно, телефон забрали, пока я был в отключенном состоянии… Что же мне делать? И я стал обыскивать свою мобильную тюрьму более тщательно… Ползал по багажнику, ощупывал все края и залезал во все коробки… Кожаная сумка оказалась набитой магазинами от калаша, наощупь они были такими же, как я видел — плоский изогнутый рожок с рёбрами на всю длину, а в картонной коробке лежали какие-то продолговатые цилиндрические предметы, вроде толстых свечек с длинным фитилём… Очень похоже на динамитную шашку… Всё-таки это оружие!.. Моя передвижная тюрьма просто набита этим доверху!..

Но мне всё это пригодиться не может, если я, конечно, не захочу убить себя сам… Я расслабился и прилёг на свою куртку. Какая-то безнадёга! И везут меня точно теперь, к месту моей казни… Я, чтобы немного отдышаться, закрыл глаза. Как тогда, когда я ждал добрейшую Светлану Леонидовну, реально увидел, как всё это произойдёт…

…Машина тормозит, останавливается, глохнет мотор, и кто-то по хрусткому снегу подходит к багажнику… Я, готовясь оказать сопротивление, затаиваюсь у самого замка… Багажник открывается, яркий свет ударяет по глазам… Я, почти ничего не видя, делаю рывок навстречу и выбиваю из руки бородатого кавказца пистолет. У нас совсем разные весовые категории, но на какое-то время мне удаётся привалить его к земле. На лице у него просто удивление… Он отпускает меня и спокойно кладёт руки на снег… А я болезненным затылком чувствую, как в него упирается что-то твёрдое… Выстрел!..

Я в ужасе распахиваю глаза! Всё было так реально! И это предупреждение, которому я не мог не поверить. Значит, сейчас меня убьют… И причём убьют при любом раскладе. Мне с ними не справиться… Надежды нет! Машина уже тормозит…

Это безнадёга, но я сжимаю кулаки и напрягаюсь… Как когда-то во сне… Загадываю время, когда я только освободил руки… Сжимаюсь изо всех сил!.. Глубокий вдох, закрываю глаза… И всё стихает. Я чувствую вокруг себя плотную, как холодная вода, материю времени. Оно неторопливо движется пока вместе со мной. Но я начинаю сопротивляться этому движению. Вперёд мне не надо! И толкаю себя против потока… И ледяной темпоральный поток, в конце концов, уступает и даже начинает мне помогать, толкает потихоньку вспять… Вот здесь я наощупь нахожу динамитные шашки… А вот ищу по всему багажнику свой смартфон… И наконец, вот и лопата…

Я обессиленно расслабляюсь. Живительный вдох… Ауди снова, не останавливаясь, бодро движется по ухабам… Но мне уже не страшно…Я нашёл способ уйти от неизбежного, и часы мне теперь были не нужны! Глубоко и часто дышу перед новым броском. Теперь одной минутой обойтись не сумею. Сколько меня везли неосознанного и скрученного, да ещё сколько я пытался потом освободиться…

Последний раз вдохнул, перекрыл дыхание, нацелился, сжался и пошёл… Снова этот холодный поток! И я проталкиваюсь через события и свои действия сразу и активно… Вот сдвигается повязка на глаза, и я извиваюсь, пытаясь освободить руки и как-то связываю свои свободные колени… Всё бежит наоборот. Потом впадаю в неосознанность… и какое-то время спустя, оказываюсь уже севшим из добрых побуждений на переднее сидение Ауди… Хотя всё это длится секунды, мне воздуха уже не хватает. Видно, в отключке я двигался по этому временному коридору долго… Встаю, выхожу спиной вперёд, назад из машины, и аккуратно закрываю за собой дверь… Время ещё бежит вспять. Надо продержаться чуть подольше… Но сил нет, и я останавливаюсь и, разрывая временной поток, вдыхаю. Фу-ух!

— Земляк! — снова говорит бородатый. — Не скажешь, как в вашем городе до моста через реку добраться. Мне на ту сторону надо. Я заблудился и спросить некого…

А я пока пытаюсь восстановить дыхание. Даже чёртики перед глазами сверкают, и голова кружится. А кавказец смотрит и ждёт.

— Что вам от меня надо? — наконец выговариваю.

Тот смотрит уже на меня действительно удивлённо. А задняя дверка решительно открывается и оттуда выходит мой потенциальный убийца. У неё в руке ствол почти полностью прикрытый пространным шалевым платком, свисающим с плеч.

— Быстро в машину! — голос у неё неожиданно хриплый, низкий. Но по-русски она говорит хорошо.

У меня нет сомнений, что она меня и здесь сможет уложить. И я делаю третий, почти совершенно неподготовленный, рывок во времени!.. Теперь, двигаясь против потока, иду, не оглядываясь от цветочного магазина и трогающегося от бордюра назад тёмно-серого Ауди-100. В какой-то момент вижу их номер над задним бампером: «М169ТТ/46RUS». Он виден только мгновение, и я немного притормаживаю движение поперёк, только чтобы яснее разглядеть. Потом изо всех сил продолжаю навёрстывать упущенное. Это отнимает массу сил, но уйти мне надо как можно дальше во времени. Жалко теперь, когда машина скрылась у меня за спиной, я не знаю откуда она здесь взялась…

Но через секунды мне везёт. Припаркованная машина эта стоит во дворе дома, мимо которого я продолжаю пятиться. А парень этот стоит рядом и, не обращая внимания на меня, курит… По крайней мере, кулак держит возле рта. Продолжаю двигаться за угол дома уже задыхаясь. Наконец, пройдя угол, выныриваю в настоящее и останавливаюсь!.. Ожидая, что инерция будет меня нести назад, наклоняюсь чуть вперёд и падаю на колени… Инерция, совершенно неожиданно, толкнула меня вперёд и я не смог устоять.

Встаю с асфальта и оглядываюсь. Вокруг никого. Дождь моросит по-прежнему. Но теперь у меня есть возможности для манёвра. А не просто: «только так, и никак иначе». Я, находясь вне зоны наблюдения, имел теперь возможность повернуть назад и вернуться домой привычным путём. Либо продолжать мучительно сдвигать себя назад во времени к исходному пункту.

В это время какой-то тип выглянул из-за дальнего угла дома и тут же, когда я его увидел, скрылся. Я его даже разглядеть не успел. Что-то тёмное сверху до низу. Это, вероятно, какой-то третий. Он мог исподволь следить за мной и сообщать о моих манёврах двум первым. Так что придётся возвращаться трудно. И я, отдышавшись, сделал четвёртый рывок…

Только возле своего дома сделал последнюю остановку. Начинать вести меня они должны были отсюда! Неторопливо оглядываюсь… Да, вот же он! Молодой парень стоит у соседнего подъезда и возит пальцем по смартфону… Чёрная вязаная шапка, промокшая тёмно-зелёная куртка с капюшоном, чёрные джинсы и чёрные кроссовки. Очень даже тёмная личность!

Последний раз вдыхаю и ныряю снова… Подъезд… Здесь я уже никому не виден. И я, с облегчением, выныриваю опять. На пятый поднимаюсь лифтом. К соседке за ключом заходить не нужно. Вот и моя дверь… Вхожу и запираю… И усталый опускаюсь прямо на пол… Стоять даже не могу… Минут пять сижу так и ничего не пытаюсь сделать. А дел теперь у меня много!

Во-первых, надо позвонить Богданову, и как-то мягко объяснить, что он был прав. Я тут же достаю из кармана целый и невредимый китайский смарт и отправляю запрос Богданову. Через пять секунд приятный женский голос объявляет, что абонент недоступен, и просит оставить сообщение после сигнала… Значит, Юрий Маркелович уже уехал… Или улетел. Связаться с пассажиром самолёта невозможно… Что же мне делать? Вяземский почти уволился, а я там знаю одного только младшего лейтенанта Кузьмина. Но я для него никто, и слушать меня этот младший лейтенант не будет.

Оставался только последний выход, через майора.

— Иннокентий Семёнович, доброе утро!

— Здравствуй, Валера!

— Богданов уехал. — это я сказал в большей степени утвердительно. — А у меня появились дела к вашей фирме! Помните, Юрий Маркелович говорил, что за мной будет вестись слежка? Так вот! Я это сегодня обнаружил. И меня грохнули по голове и увезли бог знает куда! И там чуть не застрелили…

— Но с тобой всё в порядке? — Иннокентий Семёнович как-то очень беспокойно отреагировал. — Ты где?

Я вздохнул. Но отступать не стал.

— Я сейчас дома! А то, что произошло… Давайте условно это будем считать предвидением… Меня заманили в машину… Заманили, это я для ясности… Я вообще-то туда сам сел… И, не успели отъехать, шарахнули чем-то по башке… Очнулся уже в багажнике, связанный. И, пока ехали, я сумел развязаться… — мой рассказ всё больше походил на бред. — А потом остановились…

Всё. Дальше похожесть на правду исчезает полностью. Но, делать нечего, продолжаю:

— Там я начал бороться с кавказцем, а меня сзади кто-то застрелил…

Иннокентий Семёнович молчал. И я добавил:

— Всё! Простите, Иннокентий Семёнович, не знаю даже, что ещё сказать…

Вяземский не засмеялся.

— Предвидение, говоришь… Если бы я тебя столько лет не знал, решил бы, что всё враньё. — я лично был знаком с ним только две недели, но тут же сообразил, что он говорит о своих годах, проведённых в его варианте будущего. — Но ты, просто, чего-то не договариваешь…

Он прав. А я даже не знаю, как признаться, что могу гулять в прошлое безо всяких устройств. Вспоминать свои сны и доходчиво объяснять у меня теперь нет времени. И я решаюсь на бескомпромиссный вариант:

— Всё объяснить пока не смогу! Но запишите: тёмно-серая Ауди-100. Номер сзади: эм, сто шестьдесят девять тэ-тэ, сорок шесть рус. Это курская область. В машине двое. Мужчина с чёрной бородой за рулём, а женщина, в шалевом платке на плечах, сидит сзади. У обоих пистолеты, и они на всё готовы! В багажнике ящик с промышленным динамитом и сумка с заряженными рожками от калаша. Повторяю, они очень опасны! И сейчас стоят во дворе дома Правобережная, 57. Если я не выйду из дома, они так и будут ждать. А у второго подъезда, на Правобережной, 65, дежурит третий: тёмная зелёная куртка, чёрные штаны, чёрная шапочка. Молодой, лет двадцать. Стоит сейчас и играет со смартфоном. Когда я выйду, он пойдёт за мной, а, когда пройду дом 57, за мной Ауди тронется. У цветочного магазина они меня нагонят и попросят помочь добраться до моста…

— Понял. Никуда пока не ходи! Я перезвоню минут через десять…

И связь прервалась.

А я вздохнул снова и ощупал голову на затылке. Какой-то зуд от того удара оставался, но следов удара, как и боли, уже не было…

И тут позвонила Лика.

— Здравствуй, милый! Я по тебе соскучилась уже просто не знаю, как! Ты мне всю ночь сегодня снился!..

— Здравствуй, любимая! Я оставил тебе ключ у соседей в девятнадцатой. Просто скажи им, что ты Анжелика… Как твоя подготовка к экзаменам?..

Я продолжал сидеть на полу у входа. И мы повисли с Ликой на связи минут на пять. Пока она не дошла до своей школы. А потом сразу включился Вяземский:

— Валера, нам для подготовки нужно ещё минут тридцать-сорок. А я тебе сейчас объясню, что мы будем делать…

План был следующий. Я должен служить подсадной уткой. Для этого, как и раньше, я должен выйти из дома…

Потом я, наконец, поднялся с пола. Нет, это была не усталость. Это был какой-то хронический пофигизм… Я, имея на руках только собственное желание, создал прямо сейчас многократные временные парадоксы, о которых меня предупреждал дядя Витя. И каждый последующий из них, отменял предыдущие. Я возвращался во времени и менял сложившееся положение вещей… Не имея для этого никакой технической базы. И документальной фиксации происходящего тоже быть не могло! Потому, что я создавал парадоксальное время! И менял события только по собственному сценарию и на один раз… Если бы всё шло своим чередом, сейчас я лежал бы уже в яме в лесу с отверстием в голове, явно несовместимым с жизнью…

И вся моя жизнь теперь, вероятно, будет такой парадоксальной. Я, вырываясь из отрицательных обстоятельств, буду менять их в своих интересах на положительные. И никто об этих моих фокусах никогда не сможет узнать… И все будут считать меня удивительным везунчиком.

Как это всё противно! И как, в то же время, замечательно!

Сейчас Иннокентий Семёнович подготовит эту свою великолепную операцию. Последнюю, вероятно, в его карьере. И в истории про машину времени тоже. И она, эта операция, теперь должна будет войти во все учебники. Я один смогу собрать для этого всё. И мне одному это по силам.

Вяземский пришёл через пятнадцать минут ко мне лично. Запыхавшийся, с тяжёлой сумкой в руке.

— Трое снайперов уже заняли свои позиции. — сказал мне он. — А это тебе. Надевай быстренько, я помогу.

И он достал из сумки тяжёлый белый бронежилет. Это было совсем не то, что было нужно мне. Я подошёл к майору вплотную и взял его за плечи руками.

— Иннокентий Семёнович! Ты ко мне пришёл, значит ты мне веришь! Не останавливайся, продолжай верить!.. Бронежилет не нужен! От случайной пули он меня убережёт, а от выстрела в голову в упор — нет! К тому же это сильно затруднит мои действия там, в машине…

И Вяземский меня внимательно выслушал. Ведь это был совсем другой Вяземский! Не теряя времени мы с ним обсудили все детали новой стратегии. И он тут же разъяснил всё своим ребятам, готовившим захват.

И вот я снова шёл по своей улице как бы на работу. Правда, на работу я уже безнадёжно опоздал. «Чёрный мальчик» где-то вдалеке шёл за моей спиной, делая неестественные петли в проезды, возвращаясь и продолжая за мной исподволь наблюдать. Никаких посторонних машин я за время, пока иду, не видел. Но надеялся, что ребята Вяземского не осрамятся. Вот двор пятьдесят седьмого дома. Ауди стоит на прежнем месте. Водитель и пассажир сидят в ней. Так что могут догнать меня даже раньше магазина цветов. Но я в себе уверен. У меня всё получится!

Возле магазина, только на несколько шагов дальше, Ауди останавливается возле меня.

— Земляк! — снова обращается ко мне бородач. — Не поможешь? Мне нужна улица Сенная. Не могу найти…

Он в кабине шуршит какими-то картами. Странно, почему вдруг такие изменения. Я к этому совсем не был готов. К тому же был уверен, что Сенной улицы у нас не было. Свой-то город я знаю. Но это всё же надо было проверить. И я решился начать исправления прямо сейчас. Вдохнул и ломанулся обратно. Далеко ходить для этого было не надо. Когда я вернулся за проезд, где стояла машина, сразу вышел из транзитного времени. Оглянувшись, убедился, что «чёрный мальчик» по-прежнему за мной, достал смартфон и задал вопрос по улице Сенная. Да, была когда-то такая улица. Кто бы мог подумать? Но в 1948 году её переименовали в улицу имени Маршала Василевского. Поразительно! Улица Маршала Василевского тоже была на пути к мосту. Так что я теперь был уверен, что меня собираются везти именно этим путём. Странно, что парень из дальних краёв, знал улицы в нашем городе даже лучше, чем я.

Я спрятал смарт и, для сокрытия своих действий, сперва немного, на шаг вернулся, сделав шаг за угол дома. Никто не должен знать, что я к чему-то готовлюсь. Потом двинулся снова вперёд, к «землякам». Теперь Ауди догоняет меня немного раньше.

— Земляк! — в очередной раз обращается ко мне бородач. И глаза его по-прежнему серьёзны. — Не поможешь? Мне нужна улица Сенная. Никто не знает…

— О! — говорю. — Теперь это улица Маршала Василевского! Смотри такую у себя на карте.

Чернобородый земляк удивлённо молчит. Он наверняка не ожидал, что я это могу знать. Но мне теперь надо возвращать ситуацию к согласованному варианту.

— Ладно! Поехали, покажу!

Сдвигаю карту с правого кресла и сажусь. Стараясь оставлять в своём поле зрения обоих.

— Пристегнись! — советует мне бородач.

И я, не отвлекаясь от объектов наблюдения, протягиваю назад руку, снимаю пряжку и, протянув ремень через плечо, фиксирую её в замке. Не глядя. Оба моих попутчика немного удивлённо смотрят, как я это делаю. Но я тут профессионал. Пассажирка что-то сказала бородатому. И они несколько минут, всё разгорячаясь, спорили. Я не понимал ни слова. Они говорили на своём языке. Уловил только имена, или, может быть, клички. Женщина с пистолетом называла бородатого Вахид, а он её иногда Алия, а иногда… в общем, я подозреваю, что это ругательство. Алия от этого злилась… Опять что-то у нас пошло не так и мои попутчики немного отвлеклись. Опасаясь, что команда Вяземского, не дождавшись, когда машина тронется, придумает что-нибудь другое, я решаюсь на новое исправление. Не нужно так уж показывать им, что я готов ко всему. Это слишком подозрительно.

Новую попытку я начал с момента, первой фразы Вахида:

— …нужна улица Сенная. Ты не знаешь?

Я немного задумался, чтобы создать видимость неожиданности для себя, потом сказал:

— Что-то такое мне говорили раньше… Сейчас она как-то по-другому называется. Где-то там, у реки.

— Мы не местные. — сказал Вахид. — Может быть проводишь? Я тебя потом сюда привезу.

— Заманчиво! — сказал я. — Ладно, поехали…

Сел и сразу пристегнулся. И мы тронулись. Вахид сразу вдавил педаль в пол. Но я на него теперь не глядел, будто невзначай, оглянулся на спутницу. Но она за короткое время оказалась прямо у меня за спиной. Мне снова получать рукояткой пистолета по затылку не хотелось. И я уставился ей в глаза. Она тоже глаз с меня не спускала. Готовая, как только я моргну или отвернусь, нанести быстрый и точный удар. Мы все несколько секунд напряжённо молчали, пока водитель не крикнул что-то на арабском, по всей вероятности, какое-то ругательство, и, вильнув рулём, ударил по тормозам… Меня кинуло на ремни, и на какое-то время я Алию потерял. А, когда снова повернул голову к ней, перед глазом увидел чёрный зрачок пистолета… Всё решали уже доли секунды. Я без вдоха напрягся и смог перенести себя в прошлое всего на пару секунд.

Когда Вахид снова, как прежде, выругался, я напряг шею и отвёл голову в сторону, не теряя из поля зрения Алию. В момент, когда, с началом торможения, пистолет начал появляться из-за спинки, я правой рукой крепко ухватился за ствол… Машина, в конце концов сокрушительно ударилась, всё внутри рванулось вперёд, я, что было сил, потянул ствол к себе. И он, неожиданно легко, оказался у меня в руках…

Дальше были умелые фигуры в чёрном, ухватившие через разбитые стёкла за руки мою противницу. Были потом гидравлические разжимы, с помощью которых нас выковыривали из груды покорёженного металла. Был квалифицированный парень, который за пару минут вставил мои позвонки на шее, куда надо…

И Алия потом рыдала, видно оттого, что такая лёгкая жертва от неё ушла. И долго билась в руках спецназа. Впрочем, возможно это было из-за Вахида… А Вахид получил своё сразу. Он не был, как я, привязан ремнями и вышиб себе мозги о кузов со стеклом… Зрелище не для слабонервных! Даже видавший всё спецназ коробило!

Я в тот день на работу больше решил не ходить. Хватит! У порога сбросил с себя забрызганную кровью Вахида дядькину куртку и снова залез под душ…

Стоял под холодными струями, приходил в себя и неспешно размышлял. Почему всё так случилось со мной? Не с кем-нибудь, а именно со мной… Может быть мне удавалось перемещаться в недавнее прошлое из-за каких-то моих генетических дефектов. Или, может быть, оттого, что я, единственный из ныне живущих, был на собственном опыте знаком с технически вынужденным перемещением во времени. Возможно, была коллизия обоих этих факторов… Но это абсолютно неестественно! Я чувствовал себя дефектным. Мне было стыдно того, что я настолько отличаюсь от обычных нормальных людей! Они мною должны брезговать… И ещё предвидение в полусне. Впрочем, по этому-то параметру я не настолько уникален. И это немного утешало.

Звонок своего телефона я расслышал сразу. Мокрым, с текущей по телу водой, выбрался из кабины и, оставляя мокрые следы, добрался до лежащей на коврике у двери куртки. Телефон надрывался оттуда. Звонил Вяземский.

— Как твои дела, Валера?

— Настроение, правда, дерьмовое, но в остальном — всё неплохо…

— С настроением ты зря! Знаешь ты какую птицу сегодня поймал? У-у! Это орлица! И она уже призналась, что должна была убить тебя. Но её отговаривал подельник… И до сих пор она не поймёт, как тебе удалось выкрутиться. У неё все карты в руках были…

— Зачем я им был нужен? Меня ведь куда-то в лес везли. Шлёпнули бы прямо в городе…

— Я уверен: это следы МВ. Но следствие только ещё началось. Будущее покажет!

Вяземский замолк, а потом вдруг своим словам рассмеялся. Да, о будущем мы с ним знали много, гораздо больше всех остальных. А я впервые слышал смех этого человека. И поэтому рассмеялся тоже.

— А ещё, Иннокентий Семёнович, был кто-то третий. Молодой человек в чёрном… — напомнил я.

— Это твой сосед из пятидесятой квартиры. Коростылёв Павел. Студент. Его вчера наняли следить за тобой за триста рублей…

— Триста тысяч? — удивился я.

— Нет. Не тысяч. Просто триста… Мы его подержим немножко, так, чтобы научился отличать праведные деньги от грязных…

— Зря! Я бы его отпустил сразу. Или, на вашем месте, предложил бы работать для дела за небольшую мзду… Студенты более всего чувствительны к несправедливому распределению благ и неравнодушны к быстрым деньгам.

Я судил по себе, когда был ещё студентом.

— Хорошо! — усмехнулся Вяземский. — Я подумаю. А операцию ты провёл великолепно. Ни одного замечания. И обошлось малой кровью… Правда, всмятку один служебный автомобиль, но, кроме бородатого, все целы. Даже ни царапинки не получили. И ни одного выстрела не было. Хотя, весь автомобиль был складом оружия. И всё было на боевом взводе… Такое только в сказках бывает. И операцию разрабатывать времени совсем не было… Но ты ведь знал, что так будет?

— Знал, конечно, Иннокентий Семёнович! Но отражать это в ваших документах не надо… Операцию успешно разработали и осуществили, конечно, вы. Я был просто маленьким консультантом. И подсадной уткой…

Глава 20 Новое начало

Ведал бы кто, как это отвратительно, знать что-то важное, и не иметь ни малейшей возможности поделиться этим с другими!

Потому, что я единственный такой урод. Мне никто не поверит!

Что могу по своему желанию ворочать время вспять мне лучше было бы и не знать. Никто, как я, не может переиграть любые случайности, даже избежать встречи с неминуемой смертью… Я только за последние сутки трижды это сделал. Правда, в первый раз меня напугало лишь моё предвидение. Но оно точно смоделировало ситуацию. Так что, я думаю, не верить предвидению я не имел права. Вяземский сказал мне, что в планах этой Алии Умарсултановой было спрятать моё тело с простреленной головой недалеко от Котельничского полигона. Дорога туда примерно такая, какую я чувствовал, лёжа в багажнике. Двадцать километров по приличному асфальту и километров пять по хорошему бездорожью в лесу. Новую дорогу туда построят только в будущем году.

Я Иннокентию Семёновичу обещал, но не представлял даже как сказать о своих переигранных путешествиях. Ведь на виду остаётся только последний вариант. Все остальные броски даже следа в истории не оставляют. А, что у меня шансов остаться в живых практически не было, знаю лишь я один.

Дима позвонил в половине десятого.

— Что у тебя случилось? Вяземский сказал, что ты снова нуждаешься в помощи…

Да, именно в Димке я и нуждался. Я сказал:

— По телефону, Димыч, говорить не будем. Просто приходи, когда сможешь!

Дима пришёл только вечером. И не один. Вместе с ним пришли Фокин и Олег Майоров. Но это было тоже хорошо.

— Что там, смотри-ка, у тебя опять случилось? Профессор говорит ты, глянь, опять с ФСБ поссорился? — начал Петька прямо в прихожей.

— Да, нет! Ничего не случилось. И с федералами теперь я вроде бы дружу… Но всё равно, надо кое-что выяснить. У меня… как бы это сказать… появились какие-то странные возможности…

— Ты нас у порога будешь сказками кормить? — вставил Олег. — Мы с Петром прямо с работы. Присесть бы где.

Действительно, я что-то только о себе стал думать.

— Проходите, конечно! Сейчас какой-нибудь ужин придумаю.

Пока на кухне Дима заваривал в кастрюльке чай, мы с Олегом приготовили крутой стол: салат, бутерброды с икрой. А Фокин принёс из моей комнаты известный табурет, который достался Профессору, как самому просторному из нас. Не нуждающемуся в спинке стула.

Бутербродов, что мы приготовили, как оказалось, было недостаточно. Народ попался шибко голодный. И пока я снова резал хлеб, Олег сказал:

— Давай свою проблему, пока язык свободный!

— Понимаете, я сам не верю, и о таком явлении даже никогда не слышал… В общем, я могу передвигаться в прошлое безо всяких механизмов…

В кухне повисла мёртвая тишина. Слышно было только, как я, по-прежнему тупым ножом, кромсаю хлеб. Все трое уставились на меня и не сводили глаз. И молчали. Я подумал, что хорошо, что Сергиенко сейчас не пришёл. Он бы точно всё списал на мою непомерную спесь. Мол, желаю постоянно оставаться в центре внимания, безо всяких на то оснований.

— Чем докажешь? — наконец нашёл что спросить Фокин.

Я вздохнул, начав намазывать на хлеб масло.

— Безо всяких доказательств. Я возвращаюсь и меняю условия, создаю парадокс. И дальше всё происходит в этом парадоксальном мире. Все старые события остаются только у меня в голове. Никаких других материальных носителей у меня просто нет. Например, сегодня меня раз шесть должны были убить. И если бы я не смог вернуться и изменить начальные условия, то точно убили… — взглянув, в их глазах я увидел откровенное сомнение. Они же не могли узнать об этом откуда-либо. Пришлось срочно придумывать какой-то пример для объяснения. — Ну, тогда, давайте представим…

— Не надо ничего представлять… Я тебе верю! — сказал Олег.

— Я — тоже!.. — поддержал Петя.

Один Димка-Профессор ничего не сказал. Просто в сомнении почесал щёку.

— Хорошо, Дима, я попробую рассказать, а ты попробуй поверить. У меня просто нет другого пути. — и я начал рассказывать сегодняшнюю историю. — Когда шёл на работу по улице Б… — я хотел сказать «Богданова», но вовремя остановился. — Правобережной, меня возле цветочного магазина нагнала Ауди…

Когда я закончил рассказ последним звонком Вяземского, сомнение было уже на глазах двоих первых. Димка же сиял. Что ему пришло в голову, я не понимал.

— Хотите — верьте, а хотите… Подтвердить мне всё равно нечем. — я был огорчён.

— Я верю! — неожиданно сказал Профессор. — Только мне непонятна вся энергетика… Как может меняться весь мир только из-за твоего сознания?

— Бред! — выдохнул Петька. — Тут что-то точно психическое у тебя с головой… Глянь… Это же вообще невозможно!

— А давайте проверим… — вступил в разговор Олег. Очень неожиданно для всех.

И мы все удивлённо повернулись к нему. Я лично считал, что это, как религия, можно лишь верить, а проверить это совершенно невозможно.

— Если, чтобы прыгать, тебе не нужно какое-то соответствующее настроение, то ты можешь менять течение времени в любом состоянии. Мы попробуем тебя обмануть, а ты попробуй найти правильный ответ.

— Понял! — воскликнул Димка. — Гениально!..

— А я что-то не допёр. — у Фокина на лбу сложились морщины.

Я тоже в большой степени «недопирал»…

— И очень просто!.. Мы загадываем число, записываем без тебя его на бумажке. Ты приходишь и называешь его! — Димка сиял, как отполированный Бентли. — Ведь ты так сможешь?

Я непонятливо покачал головой. Я же не фокусник. Что же вы от меня хотите! Какие там числа!..

Олег усмехнулся:

— Да дайте вы человеку самому сообразить!

Мы с Петькой повернулись к Олегу.

— Если ты можешь возвращаться, — дёрнул меня за рукав Профессор, — то, когда выяснишь — вернись!..

У меня словно глаза открылись. Действительно, я ведь рано или поздно узнаю, что они там записали. И вернусь к моменту после записи. Элементарно!

— Гениально!.. — подтвердил я. — Ну, вы даёте!

Один Петька не всё понимал. И пока Профессор разжёвывал Фокину все нюансы, я сходил в прихожую, взял ту ручку и пачку бумаги, с которых для меня всё началось, и принёс Олегу.

— Запиши любое имя, любое число, фразу… Сверни и положи кому-нибудь в карман. Только незаметно. И я не должен знать: что и у кого… Идёт?.. Крикнешь, когда будет готово!

Я повернулся и отправился в свою комнату. Они там на кухне продолжали спорить и шептаться, а я встал у окна и смотрел во двор.

Олег крикнул: «Готово, заходи!» минуты через три. И я вернулся.

Все трое, отвлекшись от разговора, смотрели теперь на меня.

Я выдохнул, откашлялся и сказал:

— А теперь кто мне скажет, что написано в записке?

Димка пошевелился и ответил:

— Это было бы не интересно. Попробуй угадать.

— Ты даже не знаешь, у кого записка! — обрадованно захихикал Петя.

— Ну, например, у тебя! — включился в игру я.

— Не угадал! — бодро ответил он.

Шансы угадать возросли в полтора раза, но мне хотелось их ускорить. Если записки нет у Фокина, решил я, то она или у Профессора, или у Олега. Причём, у Олега она могла просто остаться. Я вспомнил, как такое же случилось, когда они прятали мои часы.

— Записка у Олега! — сказал я.

— Снова, братишка, не угадал! — рассмеялся Димка.

— Тогда, у тебя! — тут же я назвал последний вариант.

В этот раз грохнули почти все. А Олег, покачав головой показал пальчиком на мою пачку бумажек, оставшуюся на столе. И с виду, совершенно не тронутую. Я взял её в руки. Верхний листок был действительно чистым. Я приподнял его и прочитал на втором листке: «Мария Владимировна привет передаёт. Из 2115 года».

Я второй раз внимательно прочитал, закрыл глаза, глубоко вдохнул и напрягся. Перенос через транзитное время стал у меня проходить почти профессионально. Снова плотная и холодная материя времени охватывает меня. Первые мгновения идут с трудом, будто я пытаюсь остановить своё скольжение с ледяной горки. Я, наконец, останавливаюсь и меня начинает тащить вспять… Вот жест Олега вниз пальчиком… ещё раньше — всеобщий смех… Тащиться до самого начала я не стал. Притормозил и вынырнул через какое-то виртуальное окошко в потоке времени. Вдохнул…

— Снова, братишка, не угадал! — опять тем же тоном повторил Профессор и рассмеялся. Это он после того, как я сказал, что записка может быть у Олега.

— Это я прикидывался. Я точно знаю где и что! — сказал я. Дима ещё продолжал смеяться, а я, отвернувшись от них сказал, будто в пустоту. — надпись на втором листке в пачке, лежащей на столе: «Мария Владимировна привет передаёт, точка, из двадцать один, пятнадцать, года». Всё верно?

И я опять повернулся к ним.

Это была картина маслом! Дима, перестав смеяться, смотрел на меня с непомерным изумлением. Видно, текст этот придумал он сам. Олег удивлённо свистнул. А Петя кинулся к записке проверять…

— Да, верно всё! — я торжествовал. — Ошибка просто исключена… А если вам этого недостаточно, то я могу уходить по очереди с любым из вас, а остальные пусть пишут и прячут записки. Всё равно, момент, когда я возвращаюсь из будущего, вам не проследить!

В кухне повисла напряжённая тишина. Потом Олег сказал:

— Я верил и раньше, конечно. И исключаю любой подлог. Но что нам может это дать? Только то, что ты можешь постоять за себя и сам?.. Тебе для этого никто не нужен. Но это нам и раньше было известно…

Олега прервал долгий, настойчивый звонок в дверь. Я развёл руками, мол, что тут поделаешь, и пошёл открывать нетерпеливому гостю.

Гостей оказалась целая толпа. И я сперва не сообразил даже, насколько знакомыми были их лица. Только когда яркая крупная дама встала прямо передо мной, я узнал её:

— Жандроник, неужели!..

Она стала прямо королевой!

— Кажись, помнит, несчастье ходячее! — из-за спины у сияющей Жандроник произнёс голос Гарика.

Потом я увидел Борьку, Ольгу и Дэдэ. В нашей компании не хватало только Толика Третьяка… И вся бы наша школьная шайка была бы сейчас в сборе. Но Толька жил теперь в Питере… С ними со всеми я прошёл до конца десять лет школы. Это была моя вторая, если не первая, семья. И каждый год, после летних каникул я торопился снова оказаться в школе, чтобы увидеться опять с ними со всеми.

Жанну Дроник, кроме учителей, никто и никогда так не называл. Только Жандроник. Тогда она была высокой, но худенькой девчонкой. А во втором классе, когда она сломала ногу, мы все после уроков, шли к ней в больницу. А руководила нами тогда её лучшая подруга — Оля Нестеренко. Она умела от каждого добиться согласия на эти походы. И долго считалась нашей «заправилой».

Гарика на самом деле звали Игорем. Кто и когда его начал звать Гариком никто уже не помнит. Очень может быть, что это он сам себе придумал. Он был у нас великолепным тактиком. Мог вывернуть нас из любой неприятной ситуации. Поэтому считался нами самым умным. Это в нём проявилось в четвёртом, когда нас должны были наказать за поджог картины в коридоре на третьем этаже у кабинета биологии. Мы все хорошо знали, кто это сделал на самом деле. Потому что, поднимаясь по лестнице на третий этаж, столкнулись с ним. Потом увидели пламя на стене и бросились тушить. Мы там были одни и нас тут же обвинили в поджоге. Но выдавать брата Лильки Алфёровой никто не стал. А Гарик так умело распределил роли и речи, что никто, кто нас опрашивал, не усомнился, что мы сами не поджигали, а виновника в глаза не видели.

Дэдэ звали труднопроизносимо: Данила Даниилович. Именно Данила и именно Даниилович. Папа у него был Даниилом, а самого Дэдэ мама назвала почему-то Данилой.

Последним был Борька. Они с Толькой Третьяком появились у нас в первом классе в конце года. И долго никто их своими не считал. Но когда во втором классе случилась авария с ногой Жандроника, они первыми вызвались идти вместе с нами в больницу…

— О! Какими судьбами? — раздалось у меня из-за спины.

Петька Фокин в нашей команде никогда не был, но учился в параллельном классе. И поэтому очень хорошо знал нас всех.

Все входящие стремились меня непременно обнять. И у нас случилась небольшая давка. Одна Оля не стала так бурно проявлять эмоции, просто ткнулась мне в плечо носом и спросила, задрав голову:

— Как ты, Лерочка?

Я уже давно забыл, что наши девчонки звали когда-то меня так.

— Всё нормально, Оля! — ответил я.

И мы нежно приложились губами друг другу к щеке.

Да, с Ольгой у нас долго были особые отношения, пока в прошлом году не появилась, как её все наши стали называть, Рязаниха, Ленка, и не увела меня у неё из-под носа. Но я теперь не жалел, всё было к лучшему.

На кухне состоялось знакомство новоприбывших с членами нашего «клуба». Стало неимоверно тесно. А тут ещё пришёл отец, потом, минуту спустя, двое легальных нелегалов из ещё не до конца организованного Союза Защиты Времени. Вяземский от порога протянул мне торт, а Богданов — бутылку шампанского:

— С днём рождения, дорогой!

Я не знал, что сказать. Мой день рождения всегда был в августе и сегодня это было какой-то ошибкой. А толпа за мной оживилась. Поднялся шум, и за ним никто не услышал о моём несогласии. Хотя об этом факте практически все отлично знали. Отец, тоже не согласный с такой формулировкой, сразу попытался уйти, но я тут же стал его знакомить с Богдановым и Вяземским, и ему поневоле пришлось остаться.

Потом мои одноклассники, несмотря на мои слабые возражения, стали готовить фуршет. Гарик с Борькой быстро принесли из магазина хлеб, здоровую банку корнишон и одноразовые стаканы и вилки. Девчонки обследовали мой холодильник, нашли там начатую пузатую банку с икрой, масло и коньяк Хеннесси в фирменной французской упаковке, который принесла недавно доктор Крайчик в благодарность от своего больного. Мою кровать, сдвинув тумбочку, выставили вертикально в коридор, а на её место притащили второй стол из кухни. Да, тесно у нас стало.

Меня в моей комнате задвинули к окну. Рядом у стола встали: с одной стороны, Оля, а с другой, Иннокентий Семёнович. Пока вокруг все беспокойно разговаривали, Ольга на ушко меня спросила:

— А как там твои отношения с Ленкой? — хотя она наверняка знала о нашем разладе.

— Нормально! — сказал я. — Месяц назад говорили с ней по телефону.

Ольга оживилась.

— Вы разве не встречаетесь?

— Нет, конечно. Ты же сама знаешь. — я подумал, что это Оля снова организовала эту сегодняшнюю встречу одноклассников, чтобы только увидеть меня… Это она умела.

— Я… — но тут её перебил хорошо поставленный голос Юрия Маркеловича:

— Внимание, друзья!.. — через некоторое время все смолкли. — Конечно же вы все знаете этого человека… — все зашевелились, взглянули в мою сторону. — И знаете, что дня рождения сегодня у него быть не может. — лёгкий шум был ему ответом. Все с этим согласились. — Но сегодня Валера родился во второй раз!

Все зашумели уже не сдерживаясь. Когда шум немного смолк, Богданов негромко сказал:

— Давай, Иннокентий Семёнович!

Рядом со мной Вяземский пошевелился и обнял меня за плечо.

— Не все знают, — он говорил негромко, и, чтобы его расслышать все замолчали. — что Валерий Евгеньевич Евграфов является первым путешественником во времени. И, по-видимому, единственным в настоящее время…

Про первого путешественника я был с ним не согласен, но возражать не стал. Мои одноклассники, которые, конечно, этого не знали, смотрели в нашу сторону широко распахнутыми глазами. Похоже, они воспринимали это как бред, или буйную фантазию. Отец, который стоял напротив, рядом с Богдановым, кивнул. Димка рядом с ним хотел что-то возразить, но Олег строго покачал у Профессора перед носом пальцем.

— Так, вот! — Вяземский стал говорить громче. — Сегодня он совершил невероятное! С риском для жизни, практически, в одиночку, помог нам задержать опасного вооружённого террориста… До сих пор, что он живой, не верю!.. С днём рождения, дорогой!..

Что тут поднялось!

— С днюхой, Валери! — поднимая стаканы, кричали Дэдэ, Гарик и Борька. Они всегда меня звали на английский манер.

Олег, Дима и отец с Юрием Маркеловичем стали вместе что-то громко обсуждать. Но за общим шумом, я уже ничего не слышал. Про коньяк в стаканах никто из них уже не помнил. Я с шорохом сдвинул стаканы с Иннокентием Семёновичем, Ольгой и Жандроником. У дам в стаканах расплёскивалось пенящееся шампанское. И мы выпили.

Да, и я теперь почувствовал, что это истинно мой праздник. Как здорово, что все они пришли ко мне сегодня!

А последним актом спектакля стало появление Лики. Я подумал, что мне привиделось, когда за плечом у Олега бесшумно возникла знакомая светлая вязанная шапочка и бело-красный шарф… И её внимательные глаза.

Я догадывался, о чём она думала. У меня в квартире происходит явная пьянка. Рядом со мной симпатичная женщина, которая смотрит на меня влюблёнными глазами… Лика же не знает, что это моя подруга детства.

И я постарался выскользнуть из-за стола. Но мне этого сделать не дали.

Ночью мне снова снилось сияющее звёздами глубокое небо. И я летел над ночной дорогой. Не я, а лёгкая маленькая искорка, сияющая в ночи. Тёплая, живая. И рядом, куда ни глянь, другие искорки. Десятки… сотни… И дорога впереди уходила в бесконечную даль. Прямо, без единого поворота. И только ветер над дорогой беспокойно кружит эту мерцающую звёздную пыль…