Троцкий. Мифы и личность

ПОДДАННЫЙ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

Хотя вплоть до начала XX века Россия, в отличие от своих западных соседей по европейскому континенту, сумела избежать революций, по мере ускорения ее развития в стране углублялись общественные противоречия. Те же противоречия между феодально-монархическими порядками и развивающимися капиталистическими отношениями, которые породили революции XVII—XIX веков в странах Западной Европы, проявлялись и в России как до отмены, так и после отмены крепостного права в 1861 году. По мере бурного развития промышленности, начавшегося после 1861 года, в стране стали усиливаться противоречия между рабочим классом и буржуазией. В то же время своеобразие исторического развития огромной страны, глубокие отличия культур ее народов от народов Западной Европы предопределили особый путь развития страны и не позволяли механически переносить на Россию социальные теории, рожденные на Западе.

Своеобразие условий России сказывалось и в том, каким образом складывались в ней отношения между народами, в частности отношения между евреями и другими народами империи. Между тем, с точки зрения многих евреев-революционеров, «еврейский вопрос» был чуть ли не главным противоречием российского общества, разрешение которого возможно было осуществить лишь путем революционного взрыва.

Исходя из того, что угнетенное положение евреев в России толкало их в революционное движение, израильский биограф Троцкого Й. Недава писал: «Троцкий сформировался под непосредственным влиянием черты оседлости. Возможно, поэтому его никогда не оставляла жгучая ненависть к царскому самодержавию, вообще ко всему, что исходило от русского имперского режима. Отношение к погромам было как бы частью существа Троцкого; он думал о них всегда, они раздражали его чувствительную нервную систему, постоянно подталкивали его к революционной деятельности… Даже и самое принятие Троцким принципов марксистской революции кажется порою в известной степени невольной маской (в этом он не сознавался, вероятно, даже и самому себе), личиной подлинного его восстания против ужасающих нищеты и бесправия, царивших в тысячекилометровом гетто, в пресловутой черте, где жили российские евреи».

Недава верно характеризует отношение Троцкого к царской России. В своих публикациях он уделял немало внимания «еврейскому вопросу», посвящая специальные статьи Пуришкевичу и другим депутатам Государственной думы, известным своими антисемитскими высказываниями. Троцкий решительно выступал в защиту Бейлиса и резко клеймил его обвинителей. В этих статьях, переполненных язвительным сарказмом, он не только не скрывал своей ненависти к врагам еврейского народа, но и исходил из того, что антисемитизм являлся государственной политикой России.

Но так ли было дело, как изображал Троцкий в своих статьях? Имел ли основание Троцкий, как утверждал профессор Недава, однозначно оценивать положение евреев в России, как жизнь в условиях «ужасающей нищеты и бесправия» под постоянной угрозой людоедских погромов? Соответствовали ли реальности эти расхожие представления о России, как стране, в которой вечно гонимые евреи подвергались преследованиям, невиданным со времен Ветхого Завета и Средних веков? Для ответа на эти вопросы следует совершить еще один исторический экскурс, чтобы хотя бы вкратце осветить этот вопрос.

Прежде всего, есть причины полагать, что в отличие от многих «стран пребывания» еврейской диаспоры, куда евреи прибывали как пришельцы извне, а поэтому вызывали недовольство местного населения, предки российских евреев не прибыли на территорию России, а жили на ней задолго до принятия ими иудаизма. Долгое время принято было считать, что возникновение еврейских общин на востоке Европы было связано с бегством туда евреев из западноевропейских стран. Действительно, эмиграция евреев из Западной Европы в Речь Посполиту возросла с XV века. Польское дворянство поощряло этот процесс, исходя из традиционного для европейских феодалов корыстного желания заполучить часть финансовых средств еврейских богачей. Польский король Казимир Великий откровенно заявлял: «Евреи в качестве наших подданных должны быть готовы представить свои деньги для удовлетворения наших потребностей».

Однако задолго до этого притока еврейских торговцев и банкиров в Польшу на востоке Европы существовали еврейские общины. Ряд историков приводят убедительные доказательства того, что не потомки выходцев из Палестины, прибывшие из Западной Европы, а обитатели евразийских степей – хазары были предками так называемых ашкенази, то есть евреев, проживающих в настоящее время в Европе и Северной Америке.

Как известно, под влиянием евреев – выходцев из Палестины около 740 года иудаизм стал официальной религией Хазарского каганата, расположенного в приволжских, донских и прикаспийских степях. Походы русских князей против каганата, наказывавших «неразумных хазаров» за «буйные набеги», увенчались разгромом Хазарии войском князя Святослава в 964—965 годах. По мнению американского писателя Леона Юриса, так открылась «мрачная история преследований евреев» в России.

После падения каганата часть хазар переселилась в Крым. К этому времени в Крыму уже жили евреи, последователи учения Анана, или караимы, которые не признавали Талмуд. Иудаизированные хазары слились с ними, образовав караимскую народность. Однако, излагая мнение ряда историков в своей книге «Тринадцатое племя», известный публицист и писатель Артур Кестлер утверждал, что большая часть иудаизированных хазар в конечном счете приняла Талмуд, расселилась на территории нынешней Украины и Венгрии, и постепенно они стали считаться евреями.

В пользу того, что «хазарские евреи» давно были известны на Руси, говорит и «Повесть временных лет». По свидетельству летописца Нестора, в 986 году к великому князю Владимиру пришли «хозарские евреи», которые на его вопрос: «Что у вас за закон?» – ответили: «Обрезываться, не есть свинины и зайчатины, хранить субботу». Как гласит летопись, Владимир «спросил: «А где земля ваша?» Они же сказали: «В Иерусалиме». Снова спросил он: «Точно ли она там?» И ответили: «Разгневался Бог на отцов наших и рассеял нас по различным странам за грехи наши, а землю нашу отдал христианам». Сказал на это Владимир: «Как же вы иных учите, а сами отвергнуты Богом и рассеяны; если бы Бог любил вас и закон ваш, то не были бы вы рассеяны по чужим землям. Или и нам того же хотите?»

Однако отказ Владимира принять иудаизм не остановил притока иудаизированных хазар в Киевскую Русь. Как отмечал С. Дубнов: «Спустя сто лет после Владимира Святого, евреи еще жили и торговали в Киевском княжестве. Великий князь Святополк II покровительствовал еврейским купцам и поверял некоторым собирание товарных пошлин и прочих княжеских доходов. В Киеве существовала тогда значительная еврейская община».

По версии о хазарском происхождении современных европейских евреев, расселение иудаизированных хазар не остановилось на Восточной Европе. Массовая гибель евреев в перенаселенных гетто европейских городов во время эпидемии чумы 1347—1348 годов способствовала движению потомков хазар в Западную Европу, где они восполнили ряды еврейского населения. Наличие колоний восточноевропейских евреев в городах Западной Европы, заметно отличавшихся своим внешним обликом и стилем жизни, подтверждается свидетельством блестящего знатока истории Парижа Виктора Гюго, который в романе «Собор Парижской богоматери» упоминает квартал венгерских евреев в Париже середины XV века. Постоянная эмиграция евреев с востока Европейского континента (по гипотезе, поддержанной А. Кёстлером) постепенно привела к смешиванию выходцев из Палестины (сефардов), которые до этого составляли еврейское население Западной Европы, с иудаизированными потомками хазар. Однако большинство потомков степного народа оставалось в пределах Украины, которая после монгольского нашествия вошла в состав Литовского княжества, а затем – в Речь Посполиту.

Эта версия позволяет объяснить документальные свидетельства о наличии значительных иудейских общин на Киевской Руси уже к началу XI века, задолго до царствования Казимира Великого. Эта версия помогает объяснить также то обстоятельство, что к концу XVIII века большинство евреев мира жило в польском государстве по мере того, как в его состав вошли земли бывшей Киевской Руси. Как известно, Речь Посполита лежала в стороне от основных маршрутов и центров международной деятельности еврейских торговцев и финансистов. Польское королевство с его смутами и мощными крестьянскими восстаниями, в ходе которых происходили и уничтожение панских поместьев, и еврейские погромы, не было похожим на землю обетованную, куда могла бы устремиться большая часть евреев мира в поисках безопасности. (Доказывая, что в Европе евреи главным образом перемещались с востока на запад, а не наоборот, А. Кестлер ссылался и на то, что вторая мощная волна эмиграции восточноевропейских евреев хлынула в Западную Европу после восстания Богдана Хмельницкого 1648—1649 годов, сопровождавшегося многочисленными еврейскими погромами.)

Версия о постепенном расселении по землям Киевской Руси, а позже Речи Посполитой потомков иудаизированных хазар позволяет объяснить значительность количества евреев, находившихся в пределах польской державы. Эта версия объясняет и существенные отличия в образе жизни, характере занятий и культуре евреев, проживавших на Украине, в Белоруссии, Польше и Литве, от евреев в других районах мира.

«Трансформация хазарского еврейства в польское еврейство, – утверждает А. Кестлер, – не означала грубого разрыва с прошлым или утрату своих черт. Это был постепенный, органичный процесс перемен, в ходе которого… сохранялись живые традиции общинной жизни хазар в новой стране. Это произошло главным образом путем появления социальной структуры, или образа жизни, которого нигде нет в мировой диаспоре: еврейского городка, именуемого на идиш «штетл», а по-польски – «местечко». Кестлер, в частности, обратил внимание на одежду жителей местечек с их длиннополыми халатами восточного покроя, ермолками, напоминающими среднеазиатские тюбетейки, которые носили мужчины, и тюрбаны, которыми пользовались женщины. Он указал и на то, что многие обитатели местечек занимались извозом и это могло свидетельствовать об их кочевом прошлом. (Это было широко известно в России. Не случайно немецкого лекаря Антона из романа Лажечникова «Бусурман», посвященного царствованию Ивана III, доставляет из Литвы в Москву кучер-еврей.) Многие слова и названия, принятые в обиходе восточных евреев, включая слово «кагал», использовавшееся для обозначения понятия «община», – явно тюркского происхождения. Если А. Кестлер и другие сторонники этой гипотезы правы, то Лев Троцкий, являясь наследником еврейской культурной традиции, а потому и духовным сыном еврейского народа, скорее всего не был генетическим потомком выходцев из древней Иудеи. (Версию о хазарском происхождении евреев-ашкенази активно использовал и Дуглас Рид в своей книге «Спор о Сионе» для того, чтобы отделить «хороших евреев» палестинского происхождения, к которым он относил крупных финансистов Западной Европы и такого яростного врага России, как Дизраэли, от «плохих евреев» хазарского происхождения, которых он называл «дикой азиатчиной», «тюрко-монгольскими ашкенази» с «их славянскими связями». Большинство трагических событий мировой истории Д. Рид объяснял главным образом деятельностью этой этнической группы, в том числе и победу советского народа над фашизмом в 1945 году, считая это самым значительным бедствием человечества XX века.)

Справедлива ли версия о хазарском происхождении ашкенази или нет, но отличия евреев, проживавших на Украине, от своих западно-европейских соплеменников были очевидны. Они были гораздо беднее, чем финансисты-евреи Западной Европы, вроде дона Иегуды из «Испанской баллады» Л. Фейхтвангера или Исаака из «Айвенго» Вальтера Скотта. Но их жизнь была здоровее физически и духовно по сравнению с бытом бедных обитателей западноевропейских гетто.

Именно такой образ жизни был характерен и для деда Троцкого, Леона Бронштейна, который в начале 50-х годов XIX в. переселился из-под Полтавы в Херсонскую губернию. Эту жизнь продолжал вести и отец Троцкого – Давид Леонтьевич. Словно характеризуя образ жизни, который вели дед и отец Троцкого, И.Г. Оршанский писал: «Живя вдали от городов, на своей аренде, мельнице, корчме и тому подобное, украинский еврей мало-помалу эмансипировался из-под влияния раввинов и общины, которые прежде держали его в ежовых рукавицах, особенно во всем, что касалось религии…» По словам И.Г. Оршанского, раввин-талмудист все менее «удовлетворял религиозным потребностям корчмаря, который нуждался уже не в ученом богослове, могущем объяснить ему темное место в Талмуде, а в религиозном руководителе и духовнике, который управлял бы его умом и сердцем, как управлял священник соседней деревни сердцами и умами крестьян, к умственному и нравственному уровню которых украинский еврей значительно приблизился… Всем этим потребностям еврейской жизни должен был удовлетворить хасидизм как новая форма религиозной и общественной организации». Если талмудизм сложился и расцвел в городской среде обитания евреев, то хасидизм отвечал потребностям тех евреев, которые избрали своим местом жительства деревню и были ближе к крестьянской жизни. В то же время хасидизм отражал тенденции к росту религиозного сектанства с присущей для него экзальтированностью поведения верующих, что проявлялось в это время и в сектах христианской церкви.

Основателем хасидизма был Израиль Баал Шем Тов (Бешт). Подобно распространившимся в это время среди евреев знахарям-каббалистам, Бешт, по словам С. Дубнова, «на 36-м году жизни… стал открыто действовать в качестве «чудотворца» или баалшема»… Вскоре он прославился в народе как святой человек».

Однако Бешт не ограничился знахарством, а создал принципиально новое религиозное учение, проникнутое духом пантеизма. Стиль его богослужений сильно отличался от церковных служб в традиционной синагоге. Как писал Т.Б. Гейликман: «Молитва, с точки зрения Бешта, есть лучшее средство общения с богом. Преданность богу должна быть страстная, восторженная. Молитву, по страстности, он сравнивает с брачным союзом. Для приведения себя в экзальтированное состояние он рекомендует искусственное возбуждение вроде резких телодвижений, вскрикивания, покачивания из стороны в сторону, вздрагивания и т. д. Чтобы преодолеть будничное настроение и посторонние мысли, необходимо возбуждать себя искусственно и силой отбросить от себя все суетное и земное… Таким образом, приверженцы Бешта, следуя его совету, во время молитвы превращались в турецких дервишей или индийских факиров».

Однако не всякий способен на такое экзальтированное состояние, и можно «спастись» молитвой праведного заступника – цадика. Последний является высшим посредником между человеком и божеством, его вдохновенная молитва всегда доходит до неба. Ему можно доверять свои душевные тайны, перед ним можно исповедоваться. По мысли Бешта, «цадик душой постоянно живет на небе, и если он часто спускается к земным обитателям, то только для того лишь, чтобы спасать их души и искуплять их грехи…» Бешт учил свято и слепо верить в цадика. Эта вера должна оставаться нерушимой, даже когда праведник будет заниматься пустяками и предаваться суете. «Простые» люди должны не осуждать его, а видеть в этом какой-то особый смысл. «Тлеющий огонь – все-таки огонь, и во всякую минуту может разгореться», – говорил Бешт.

Развивая учение Бешта, его последователь Бер проповедовал идею непогрешимости цадика. Его изречения гласили: «Цадики желают управлять миром, поэтому господь и создал мир для того, чтобы цадики имели удовольствие от управления им». «Разум сосредоточен в праведниках». «Цадик объединяет небо и землю, он есть основа мира». «Цадик абсолютно непогрешим… Само падение цадика имеет какой-то высший сокровенный смысл». «Праведник затем только спускается низко, чтобы из низменных предметов извлечь божественные искры и вознести их к небу… Возвышенная мысль цадика может часто сосредоточиться в гнусном сосуде».

По свидетельству очевидцев, Бер «умел достаточно помпезно обставлять свое явление народу. Он выходил на торжественный прием, одетый в белый атлас. Даже башмаки и табакерка его были белого цвета (у каббалистов белый цвет символ милости)».

Для верующих цадики стали живым воплощением божественной, а может быть, и другой более мощной силы. «Цадик – это идол хасида, лицо, одаренное сверхъестественной силой и располагающее всей природой по произволу. Цадик может все сделать при помощи своей всемогущей молитвы, разумеется, только для того, кто в него верует, ему поклоняется. Его молитве приписывается сила, способная изменить божеские определения. «Бог определяет, а цадик отменяет», – говорят хасиды словами Талмуда. Цадик находится в постоянном общении с сверхчувственным миром, и потому для него открыта книга судеб. Он свободно читает будущее, которое и предсказывает верующим. Он не ограничен ни пространством, ни временем, ни вообще законами природы, которые так могущественно влияют на судьбу обыкновенных смертных».

Хасидизм оставил сильное и долгосрочное воздействие на общественное сознание и поведение не только сторонников Бешта и Бера, но и широкие массы еврейского населения Украины. Такие черты, культивируемые хасидизмом, как слепое преклонение перед цадиком и мистическая вера в его способности преодолевать земные законы, театрализация церемоний появления цадика, страстность собраний хасидов, в известной степени подготовили еврейское население к атмосфере бурной общественной жизни, когда место религиозных собраний заняли политические, а на авансцену вместо цадиков выдвинулись партийные вожди.

В пределах Российской империи хасидизм был особенно распространен на Западе и Юге Украины. Поэтому семья Бронштейнов была знакома с этим религиозным течением и была наверняка вовлечена в споры о цадиках, которые не прекращались со времени появления хасидизма. В какой-то степени это противоборство двух ветвей иудаизма можно увидеть в политической деятельности Троцкого. В «пламенных» речах Троцкого, его умении доводить толпу до экстаза, его склонности театрализовать свои появления на трибуне, поощрение им неумеренных восхвалений его персоны можно увидеть сходство со страстными молитвами хасидов и поведением цадика. В то же время его стремление доказывать свою правоту ссылкой на положения из Маркса и его желание, чтобы его ценили прежде всего как теоретика и автора письменных работ, свидетельствовали о том, что книжник и талмудист в нем побеждали.

Еврейские местечки уже находились в состоянии острого конфликта между талмудистским толкованием иудаизма и хасидизмом, когда произошли разделы Речи Посполитой, оказавшие огромное влияние на положение евреев Украины. В результате ликвидации польского государства корчмари и шинкари, мелкие торговцы и ремесленники, арендаторы-земледельцы, боготворившие цадиков или проклинавшие их, оказались в составе Российской империи. 1795 год – год последнего раздела Речи Посполитой А.И. Солженицын берет за точку отсчета истории пребывания евреев в России в своей книге «Двести лет вместе».

В то же время писатель отмечает, что уже после первого раздела Речи Посполитой в 1772 году в состав России перешла Белоруссия со 100-тысячным еврейским населением. В обращении к своим новым подданным Екатерина II объявила, что они, «какого бы рода и звания ни были», отныне будут сохранять право на «публичное отправление веры и на владение собственностью», а еще будут награждены «всеми теми правами, вольностями и преимуществами, каковыми древние ее подданные пользуются». Комментируя это заявление, А.И. Солженицын замечал: «Таким образом, евреи уравнивались в правах с христианами, чего в Польше они были лишены. При том было добавлено особо о евреях, что их общества «будут оставлены и сохранены при всех тех свободах, какими они ныне… пользуются» – то есть ничего не отнималось и от польского».

Как подчеркивал А.И. Солженицын, «евреи получали гражданское равноправие не только в отличие от Пруссии, но раньше, чем во Франции и в германских землях. (При Фридрихе II были и сильнейшие притеснения евреев.) И что еще существенней: евреи в России от начала имели ту личную свободу, которой предстояло еще 80 лет не иметь российским крестьянам. И, парадоксально, евреи получили даже большую свободу, чем русские купцы и мещане: те – жили непременно в городах, а еврейское население, не в пример им, «могло проживать в уездных селениях, занимаясь, в частности, винными промыслами».

Однако еще до третьего раздела Речи Посполитой в отношениях между русскими и еврейскими купцами возникли острые противоречия. Как и торговцы «доброй, старой Англии», описанные выше Генри Фордом, российские купцы оказались не готовыми к тем методам торговли, которые принесли с собой новые подданные императрицы, и решительно воспротивились появлению на своем рынке энергичных конкурентов.

Московские купцы в своем прошении в 1790 году к Екатерине II жаловались, что «в Москве появилось из-за границы и Белоруссии жидов число весьма немалое», что многие из них записываются в московское купечество. Особо подчеркивалось, что евреи «производят розничную торговлю вывозимыми самими ими из-за границы иностранными товарами с уменьшением против настоящих цен, тем самым здешней всеобщей торговле причиняют весьма чувствительный вред и помешательство. И сия против всех российских купцов дешевая товаров продажа явно доказывает, не что иное как тайный через границы провоз и совершенную утайку пошлин». Купцы подчеркивали, что «отнюдь не из какого-либо к ним, в рассуждении их религии, отвращения и ненависти», а исключительно из-за материального ущерба они испрашивали запрещения евреям торговать, изгнания уже поселившихся и исключения записавшихся тайно в московское купечество.

Хотя есть немало свидетельств в пользу того, что Екатерина II благоволила евреям, она в декабре 1791 году удовлетворила ходатайство московских купцов, издав указ о том, что евреи не имеют права «записываться в купеческие города и порты». В Москву же они могли приезжать «лишь на известные сроки по торговым делам». Указ установил, что евреи могут записываться в купечество в пределах Белоруссии, Екатеринославского наместничества и Таврической губернии. Так было положено начало «черте оседлости». Однако, как замечал А.И. Солженицын, указ Екатерины не помешал тому, что к концу ее царствования «в Санкт-Петербурге уже образовалась небольшая еврейская колония».

Вскоре возник новый источник трений между российским обществом и еврейским населением. Дело в том, что значительную часть еврейского населения во вновь присоединенных землях составляли шинкари и корчмари. В ходе своей инспекционной поездки по Белоруссии в 1796 году генерал-прокурор и поэт Г.Р. Державин стал свидетелем того, что полуголодное население вновь присоединенного края пропивает последние сбережения в шинках и корчмах, которые содержали евреи с разрешения польских помещиков. Последние получали немалые прибыли от виноторговли.

В своей докладной записке Державин констатировал сложность существовавшей проблемы: «Трудно без погрешения и по справедливости кого-либо строго обвинять. Крестьяне пропивают хлеб Жидам и оттого терпят недостаток в оном. Владельцы не могут воспретить пьянства для того, чтобы они от продажи вина почти весь свой доход имеют. А и Жидов в полной мере обвинять также не можно, что они для пропитания своего извлекают последний от крестьян корм». В то же время Державин предлагал ограничить число питейных заведений, пытаясь найти решение, как «без нанесения кому-либо вреда в интересах… уменьшить (число евреев в белорусских деревнях. – Прим. А. И. Солженицына) и облегчить тем продовольствие коренных ее обитателей, а оставшимся из них дать лучшие и безобиднейшие для других способы к их содержанию».

Однако, видимо столкнувшись с нежеланием евреев изменить сложившееся положение, Державин советовал «ослабить их фанатизм и нечувствительным образом приближать к прямому просвещению, не отступая однако ни в чем от правил терпимости различных вер; вообще, истребив в них ненависть к иноверным народам, уничтожить коварные вымыслы к похищению чужого добра». Державин выражал надежду, что эти усилия «ежели не ныне и не вдруг, то в последующие времена, по крайней мере чрез несколько поколений» принесут свои плоды и тогда евреи станут «российского престола прямыми подданными».

Позиция Державина и его предложения по ограничению питейного дела вызвали активное сопротивление со стороны заинтересованных лиц, которые изображали поэта в виде российского Амана. В письме, перехваченном полицией, один еврей писал о Державине как «гонителе евреев», на которого было наложено проклятие раввинов. Державин узнал, что «на подарки по сему делу собрали 1 000 000 и послали в Петербург, и просят приложить всевозможное старание о смене генерал-прокурора Державина, а ежели того не можно, то хотя покуситься на его жизнь… Польза же их состояла в том, чтоб не было им воспрещено по корчмам в деревнях продавать вино… А чтоб удобнее было продолжать дело», то будут доставлять «из чужих краев от разных мест и людей мнения, каким образом лучше учредить Евреев». Как замечал Солженицын, «такие мнения, то на французском, то на немецком стали… доставлять» в комитет, специально созданный для решения еврейского вопроса. Так с первых же лет после перехода значительной части еврейского населения под власть России были предприняты попытки представить видных деятелей российского правительства как гонителей евреев. При этом из стран Запада на Россию стало оказываться давление с целью продиктовать политику в отношении ее подданных еврейской национальности.

Между тем созданный в 1802 году комитет о благоустроении евреев, в работе которого приняли участие помимо Державина ближайшие сподвижники Александра I – Сперанский, Кочубей, Чарторыйский, Потоцкий, подготовил в 1804 году «Положение о евреях», в котором подчеркивалось, что «все евреи в России обитающие, вновь поселяющиеся или по коммерческим делам из других стран прибывающие, суть свободны и состоят под точным покровительством законов наравне с другими российскими подданными».

Как замечал Солженицын, положение подтверждало «все права евреев на неприкосновенность их собственности, личную свободу, свою особенную веру и свободу общинного устройства, – то есть кагальная организация была оставлена без значительных изменений… с прежним правом собирания податей, дающим кагалам столь неограниченную власть, – но без права увеличения своих сборов; и запретом религиозных наказания и проклятия (херема), – тем была дана свобода хасидам».

Хотя из-за сопротивления кагалов «не был принят план учреждения общеобразовательных еврейских школ», положение гласило, что «все дети евреев могут быть принимаемы и обучаемы, без всякого различия от других детей, во всех российских училищах, гимназиях и университетах», причем никто из детей в тех школах не будет «ни под каким видом отвлекаем от своей религии, ни принуждаем учиться тому, что ей противно и даже несогласно с нею быть может».

«Еврейским фабрикантам оказаны были «особые ободрения» как отводом нужной земли для фабрик, так и предоставлением денежных сумм». Евреи получили право и приобретать землю – без крепостных крестьян на ней, но с правом использования рабочих-христиан. Для фабрикантов, купцов и ремесленников были сделаны исключения из положения о черте оседлости. Им было разрешено на определенные сроки приезжать во внутренние губернии и столицы. Одновременно «считалось необходимым усвоение евреями языка окружающей местности, перемена внешнего вида и присвоение фамильных имен». «Вестник Европы» определил цель нового закона: «дать государству полезных граждан, а евреям – отечество».

Казалось бы, были приняты все возможные в те времена меры для создания благоприятных условий существования еврейского народа в границах Российской империи. Лишь 34-я статья «Положения» содержала ограничения на коммерческую деятельность евреев. Она запрещала евреям заниматься производством и продажей спиртного: «Никто из евреев начиная с 1-го генваря 1807 года в губерниях: Астраханской и Кавказской, Малороссийских и Новороссийских, а в прочих начиная с 1-го генваря 1808, ни в какой деревне и селе не может содержать никаких аренд, шинков, кабаков и постоялых дворов, ни под своим, ни под чужим именем, ни продавать в них вина и даже жить в них под каким бы то ни было предлогом, разве проездом. Запрещение сие распространяется также на все шинки, постоялые дворы или другие заведения, на большой дороге, состоящие, кому бы они ни принадлежали, обществам или частным лицам». Впрочем, массового выселения евреев из деревень не произошло. Более того, как подчеркивалось в «БСЭ», «богатые еврейские арендаторы легко вступали в сделки с помещиками и вкупе с ними продолжали спаивать и разорять крестьянские массы».

О том, что все эти запреты, коснувшиеся мелких предпринимателей, не затронули крупных производителей спиртного, косвенным образом свидетельствует стихотворение А.К. Толстого «Богатырь», написанное в 1849 году и запрещенное царской цензурой. Поэт утверждал, что евреи-фабриканты получили «за двести мильонов» право на производство спиртных напитков. В результате этого, сокрушался поэт:

В то же время представители крупной еврейской буржуазии предпринимали усилия для того, чтобы расширить деловую активность евреев за пределами питейных заведений в деревне. Как отмечалось в «БСЭ», в 1803 году коммерсант Ноткин «выступил с планом насаждения еврейских фабрик, привлечения евреев к производительному труду и распространения среди них «казенного просвещения»… За лозунгом оздоровления экономической деятельности евреев скрывалось весьма реальное классовое устремление еврейской буржуазии внедриться в фабрично-заводскую промышленность. Этому отвечали и интересы правительства, которое оказывало «ободрение» еврейским фабрикантам как отводом земли и ссудами, так и прикреплением крестьян».

Одновременно правительство предприняло энергичные усилия для того, чтобы превратить большинство еврейского населения, состоявшее из шинкарей и корчмарей, мелких торговцев и людей без определенных занятий, в земледельческий народ. Однако, как убедительно показал в своем исследовании А.И. Солженицын, эти усилия царского правительства столкнулись с огромными трудностями. Ссылаясь на исследования «еврея В.Н. Никитина, ребенком взятого в колонисты», писатель указывал, что «цель правительства была… кроме государственной задачи освоения обширных ненаселенных земель, – расселить евреев просторнее, чем они живут, привлечь их к производительному физическому труду и удалить от «вредных промыслов», при которых они «массами волей-неволей отягощали и без того… незавидный быт крепостных крестьян»… Однако евреи далеко не спешили в земледельцы. Желающих переселяться сперва оказалось лишь три дюжины семейств».

Хотя потом приток переселенцев увеличился, «к 1812 открылось, что из вышедших уже на поселение 848 семейств осталось 538, в отлучках 88 семейств (уходили на промыслы в Херсон, Николаев, Одессу и даже в Польшу), а остальных – вовсе нет, исчезли». Правительство признало провал колонизации «по узнанному их (евреев) отвращению к земледелию, по незнанию как за него приняться и по упущениям смотрителей». Новые попытки посадить евреев на землю завершались также плачевно. Будущий декабрист П.И. Пестель так объяснял эти неудачи: «Ожидая Мессию, считают себя евреи временными обывателями края, где находятся, и потому никак не хотят земледелием заниматься, ремесленников даже отчасти презирают и большею частью одною торговлею занимаются». Совершенно очевидно, что занятия евреев в местечках (содержание питейных заведений, мелкое предпринимательство) не подготовили их к крестьянскому труду, требующего немалой физической подготовки, а также разнообразных знаний природы и долгого опыта сельскохозяйственной деятельности.

Солженицын приводил слова Никитина, описывавшего положение евреев-колонистов в Херсонской губернии в 1845 году: «Хозяйство в весьма неудовлетворительном состоянии; большая часть этих колонистов очень бедна: чуждаясь всякой земляной работы – не многие из них порядочно обрабатывают землю, а потому и при хороших урожаях получают очень скудные результаты», «земля в огородах – не тронута», женщины и дети не заняты на земле, «30-деся-тинный участок «едва обеспечивал дневное пропитание». «Примеру немецких колонистов» следовало самое незначительное число еврейских поселенцев; большая же часть их показала явное отвращение к земледелию и старалась исполнить требования начальства для того, чтобы получить потом паспорт на отлучку»… Много земли они оставляли в залежи, возделывали землю по клочкам, где вздумается… Слишком небрежно обходились со скотиной… лошадей заганивали в езде и мало кормили, особенно в шабашные дни», нежных коров немецкой породы доили в разное время, отчего они переставали давать молоко».

О том, что и через 40 лет мало что изменилось в положении и деятельности евреев-колонистов на Херсонщине, свидетельствовали воспоминания Троцкого, описавшего жизнь колонистов Громоклеи в 80-х гг.: «Колония располагалась вдоль балки: по одну сторону – еврейская, по другую – немецкая. Они резко отличны. В немецкой части дома аккуратные, частью под черепицей, частью под камышом, крупные лошади, гладкие коровы. В еврейской части – разоренные избушки, ободранные крыши, жалкий скот». Попытки правительства России превратить евреев в крепких деревенских хозяев-землепашцев окончились неудачей.

С неменьшими трудностями столкнулось царское правительство Николая I в своих попытках заставить евреев служить в армии. По словам АИ. Солженицына, «первая энергичная мера относительно евреев, которою Николай занялся от начала царствования, – уровнять евреев с русским населением в несении всех государственных повинностей, а именно: привлечь их ко всеобщей личной рекрутской повинности, которую они не знали от самого присоединения к России». Считалось, что «рекрутская повинность уменьшит число евреев, не занимавшихся производительным трудом», а также «что оторванность рекрута от густой еврейской среды будет способствовать приобщению его к общегосударственному порядку жизни, а то и к православию». Хотя от рекрутских наборов были освобождены многие категории евреев (купцы всех гильдий, жители сельскохозяйственных колоний, цеховые мастера, механики на фабриках, раввины и все евреи, имевшие среднее и высшее образование), власти не могли добиться набора в армию требуемого числа евреев. «При введении среди евреев регулярной рекрутской повинности – подлежащие призыву мужчины стали утекать и не давались в полном числе».

Сопротивлением были встречены и учрежденные при Николае I школы для еврейских детей, в которых «только еврейские предметы преподавались педагогами еврейскими (и на иврите), а общие – русскими». Как замечает А.И. Солженицын, «еще немало лет еврейское население отвращалось от этих школ, испытывало «школобоязнь». Историк Ю. Гессен писал: «Подобно тому как население уклонялось от рекрутчины, оно спасалось от школ, боясь отдавать детей в эти рассадники «свободомыслия». «Зажиточные еврейские семьи, – пишет Солженицын, – зачастую посылали в казенные училища вместо своих детей – чужих, из бедноты… А.Г. Слиозберг вспоминает, что даже и в 70-е годы поступление в гимназию считалось предательством еврейской сущности, гимназический мундир был знаком богоотступничества».

Указ же Николая I, запретившего евреям носить традиционную одежду (тюрбаны у женщин, длинные халаты у мужчин) был встречен как посягательство на основы основ еврейского быта. Генерал Грулев с детства наслушался немало «рассказов взрослых о плаче и рыданиях, которыми сопровождалось введение в действие этого указа. В городах и местечках черты оседлости евреи толпами, стар и млад, мужчины и женщины, бросились на кладбище, где на родных могилах, неистовым воем, плачем и причитаниями молили о заступничестве предков». Многие евреи прибегали к хитростям, чтобы сохранить традиционный наряд. Женщинам, которым было запрещено носить тюрбаны, стали носить на голове повязки из «черного атласа со сборками в виде вьющихся волос и даже с пробором из белой шелковинки; так чтобы с внешней стороны было похоже на прическу из собственных волос, которые по-прежнему прятались тщательным образом или сбривались вовсе… Прошло, однако, немного лет и молодые еврейки скоро забыли свои дореформенные полуазиатские одежды и охотно стали франтить в европейских костюмах».

Видя в кагалах главные очаги сопротивления своим реформам, Николай 1в 1844 году ликвидировал кагальную организацию, передав их функции городским управам и ратушам. Так был нанесен удар по общинной организации евреев в России.

Хотя сопротивление царским реформам зачастую было вызвано консерватизмом общин, в основе растущих противоречий между еврейским населением и правительством явился конфликт интересов, который так изложил А.И. Солженицын: «Нужда евреев (и свойство их динамичной трехтысячелетней жизни): как можно шире расселиться среди иноплеменников, чтобы как можно большему числу евреев было бы доступно заниматься торговлей, посредничеством и производством (затем – и иметь простор в культуре окружающего населения). – А нужда русских, в оценке правительства, была: удержать нерв своей хозяйственной (затем – и культурной) жизни, развивать ее самим».

Этот конфликт интересов усугублялся, как справедливо подчеркивал Солженицын, быстрым ростом еврейского населения: «От первичного около миллионного населения при первых разделах Польши – до пяти млн. 175 тыс. к переписи 1897, то есть за столетие выросло больше, чем в пять раз. (В начале XIX в. российское еврейство составляло 30% мирового, в 1880– уже 51%.) Это– крупное историческое явление, не осмысленное привременно ни русским обществом, ни российской администрацией». Получалось, что постоянно растущая масса населения чувствовала себя ущемленной в правах и обделенной в удовлетворении своих интересов и правительство сталкивалось с глухим сопротивлением своей политике со стороны все возраставшей людской массы.

На Западе сумели оценить потенциальные возможности разжигания внутреннего конфликта между евреями и российским государством. Одним из свидетельств этого явилась миссия 1846 года сэра Мозеса Монтефиоре в Россию. Он прибыл в нашу страну с рекомендательным письмом от королевы Виктории и, как отмечал Солженицын, «с задачей добиться улучшения участи еврейского населения в России». Совершив поездку по областям, населенным евреями, М. Монтефиоре представил Николаю I «обширное письмо с предложением вообще освободить евреев от ограничительного законодательства, дать «равноправие со всеми прочими подданными» (исключая, разумеется, крепостных крестьян), «а до того возможно скорее: уничтожить ограничения в праве жительства и передвижения в пределах черты оседлости», купцам и ремесленникам дозволить поездки во внутренние губернии, «разрешить услужение христиан… восстановить кагал».

Хотя для постановки этих предложений были известные основания, совершенно очевидно, что в это время во всем мире, в том числе в Западной Европе и в России, было немало других гораздо более вопиющих случаев ограничения свобод и подавления человеческих прав. Следует заметить, что требование снятия ограничений с российских евреев лицемерно выдвигала Великобритания, которая в это время насаждала бесчеловечный колониальный режим на всех континентах планеты, подавляя права многих народов мира, в том числе и в соседней Ирландии. Очевидно, что вопрос о положении евреев в России использовался не для облегчения их положения, а для политических спекуляций в ходе острой борьбы, которую вели ведущие державы за мировое господство. С середины XIX века этот вопрос прочно вошел в повестку дня международной жизни.

В 1860 году был создан Всемирный еврейский союз во главе с бывшим французским министром А. Кремье. Как замечал А.И. Солженицын, «Союз не раз обращался непосредственно к правительству России, заступаясь за русских евреев, хотя часто и невпопад… протестовал Кремье против переселения евреев на Кавказ или на Амур – а такого намерения у русского правительства не было; в 1869 – что евреев преследуют в Петербурге, – но этого не было и жаловался президенту США на предполагаемые им гонения на саму еврейскую веру со стороны российского правительства».

Эти заявления не оставались без внимания со стороны руководителей ведущих западных держав. Солженицын обратил внимание на новую миссию сэра Мозеса Монтефиоре в Россию в 1872 году, а также давление «Дизраэли да и Бисмарка на Горчакова на Берлинском конгрессе 1878. Стесненный Горчаков там оправдывался, что Россия нисколько же не против религиозной свободы и полностью ее дает, но «не следует смешивать религиозную свободу с предоставлением политических и гражданских прав».

Позиция Запада повлияла на многих евреев. Следуя «принципу Лурье», в столкновении двух сторон на международной арене евреи зачастую выбирали ту сторону, которая, хотя бы на словах, проявляла больше заботы о еврейском народе. Вмешательство Запада лишь способствовало росту среди евреев настроений, оппозиционных правительству.

Сталкиваясь с упорным сопротивлением своим мероприятиям по превращению евреев в подданных империи, положение которых было бы схожим с остальным населением страны, правительство Александра II прибегло к маневрам, направленным на разделение еврейских общин, поддерживая их наиболее богатые слои. В докладе Блудова, возглавившего новый «комитет по устройству быта евреев» («седьмой по счету», как подчеркивал А.И. Солженицын, «но никак не последний»), подчеркивалось, что суть «еврейской реформы» заключалась в том, чтобы «отделить от общей массы еврейского населения людей влиятельных по богатству и образованию». В 1859 году еврейским купцам, пробывшим в первой гильдии купечества не менее 5 лет в черте оседлости, разрешено было повсеместное жительство. В 1861 году то же право получили евреи, имевшие ученую степень, а в 1879 году оно было распространено и на других евреев с высшим образованием. В 1865 году было разрешено селиться вне черты оседлости евреям-ремесленникам. Солженицын отмечал: «В 1859 году был снят запрет 1835 года: евреям брать в аренду или в управление населенные помещичьи земли». В 1865 г. был отменен и запрет на использование евреями наймных рабочих-христиан».

При поддержке государства еврейский капитал активно устремился в банковское дело и сахарную промышленность. В последней господствовали евреи-заводчики – Зайцевы, Гальперины, Балаховские, Френкели, Эттингеры. Только заводы братьев Бродских в конце 90-х годов XIX века производили почти четверть всей рафинадной продукции России. До 70% всей сахарной торговли было в руках еврейских купцов. Как отмечалось в «БСЭ» в 70-е годы в России «утвердился еврей финансист, банкир, биржевик, сахарозаводчик».

По мере капитализации России снимались и запреты, ограничивавшие прежде деятельность евреев в винокурении. В 1865 году им было разрешено винокурение повсеместно в России. Как отмечал Солженицын, «треть всего еврейского населения «черты» к началу 80-х годов жила в деревне, по две-три семьи в каждой деревне, как остатки корчемства. В 1870 году в официальном правительственном сообщении говорилось, что «питейная торговля в Западном крае почти исключительно сосредоточилась в руках евреев и злоупотребления, встречающиеся в этих заведениях, выходят из всяких границ терпимости».

В 1861 году был отменен запрет евреям брать на откуп отдельные доходы с имений. «Теперь, – отмечал Солженицын, – евреи развили аренду и покупку земли». Как отмечалось в приводимой Солженицыным записке генерал-губернатора Юго-Западного края (1872 г.), «евреи арендуют землю не ради сельскохозяйственных занятий, а только в промышленных целях; арендованные земли они отдают крестьянам не за деньги, а за известные работы, превышающие ценность обыкновенной платы за землю, устанавливая своего рода крепостную зависимость».

Процветанию богатой части евреев способствовал общий подъем экономики страны в пореформенной стране. Однако ни процветание богатых соплеменников, ни быстрый хозяйственный рост в России после 1861 года не затронули большинства обитателей еврейских местечек, вроде Касриловки, описанной в рассказах Шолом-Алейхема. Касриловка, по словам писателя, – «город маленьких людей», который «находится в самой середине благословенной «черты»… Забитый в уголок, в самую глушь, отрешенный от всего окружающего мира, сиротливо стоит этот город, заворожен, заколдован и погружен в себя, словно никакого касательства к нему не имеет весь этот тарарам с его кутерьмой, суетой, сумятицей, кипением страстей».

Стараясь отгородиться от «страны пребывания», подобно обитателям древних иудейских торговых колоний, жители таких местечек, как Касриловка, сохраняли высокомерное и отчужденное отношение к России и ее основным народам. Судя по рассказам Шолом-Алейхема, обитатели Касриловки именовали Россию не иначе как «тётя Рейзя». Как и многие их соплеменники, они не желали смешиваться с местным населением и в духе вековых традиций отвергали саму возможность брака еврея или еврейки с гоями. Правда, Тевье-молочник готов был простить свою дочь, вышедшую за русского, и навестить молодых в Киеве, но только в том случае, если Киев станет называться так, как называли его в Касриловке, – Егупец. Они презирали окружающих за их мнимую тупость, о чем свидетельствовали анекдоты местечкового производства, включенные впоследствии в антологию «Мудрость Израиля», наряду с выдержками из Торы и Талмуда. В этих анекдотах русских высмеивали за то, что те плохо и медленно понимали еврейские анекдоты.

Уверенные в своем интеллектуальном и моральном превосходстве, обитатели Касриловки все же признавали убогость и ненадежность своего материального положения. Герои рассказов Шолома-Алейхема лишь мечтали о встречах с Бродским, Ротшильдом и другими некоронованными королями делового мира. Типичному обитателю такого местечка, мелкому дельцу из рассказа Шолом-Алейхема «Родительские радости», как и другим героям его произведений, так называемым людям воздуха, хронически не везет. Если «покупает он зерно – падают цены, торгует он скотом – начинается падеж, берется он за лес – выдается теплая зима».

Правда, как и их предки, давно осевшие в этих местечках, они зачастую довольствовались своим скромным уделом. Они были рады, что их дети могут поддержать разговор «про мудреное место в Талмуде» или «о каком-нибудь библейском изречении», и тогда они могли сказать: «Что мне Бродский? Что мне Ротшильд? Я король, клянусь честью, король!»

Однако реформа 1861 года привела в движение силы, которые покончили с привычным бытом корчмарей и дельцов из еврейских местечек, погруженных в мелкое предпринимательство, изучение Талмуда и семейные радости. В России, в которой «пребывали» обитатели тысяч Касриловок, происходил не только быстрый рост промышленного производства, городов и железных дорог, но и резко обострялись социальные противоречия в различных классах и слоях российского общества. В то время как богатая часть евреев еще более обогащалась, отмена крепостного права, как отмечал Солженицын, в целом «оказалась для российских евреев весьма невыгодной, а для многих и разорительной… социальная перемена была в том, что переставал существовать многомиллионный, бесправный и лишенный подвижности класс крестьянства, отчего падало в сравнительном уровне значение личной свободы евреев. А экономическая – в том, что освобожденный от зависимости крестьянин… стал меньше нуждаться в услугах еврея, то есть освободился от строгого запрета вести и весь сбыт своих продуктов и покупку товаров – иначе чем через назначенного посредника (в западных губерниях почти всегда еврея). И в том, что помещики, лишившись дарового крестьянского труда, теперь, чтобы не разориться, были вынуждены заняться своим хозяйством, в котором ранее видная роль принадлежала евреям, как арендаторам и посредникам в многообразных торгово-промышленных делах. Отметим, что вводившийся в те годы поземельный кредит вытеснял еврея как организатора финансовой основы помещичьего быта».

В результате в пореформенной России богатые евреи быстро богатели и успешно конкурировали с русскими купцами, материальное положение значительной части еврейской общины ухудшилось. В конце XIX века от 25 до 38% российских евреев жили за счет благотворительности наиболее состоятельной части общины.

В это время произошли события, которые затем постоянно использовались для доказательства невыносимых условий жизни евреев в России. Как отмечал С. Диманштейн в своей статье «Еврейские погромы в России», опубликованной в 24 томе «БСЭ»: «Через полтора месяца после убийства Александра II, 15 апреля 1881, возник еврейский погром в г. Елисаветграде (иногда название этого города пишут «Елизаветград». – Прим. авт.), продолжавшийся до 17 апреля… Скоро последовал ряд новых погромов. Самый сильный погром был тогда в Киеве; он продолжался с перерывами с 23 по 27 апреля. В 48 местностях Киевской губернии имущество евреев подверглось разграблению».

Перечислив погромы, происшедшие в Одессе, Николаеве, Александровске (впоследствии названном Запорожье), Переяславле, Нежине, Борисове, Ромнах, Лозовой и других населенных пунктах, С Диманштейн замечал, что «весной 1882 погромы повторились в части тех же мест, где они происходили годом раньше, а также в Балте, Летичеве, Каменеце и Могилеве-Подольском». Хотя погромы нанесли немалый материальный ущерб, человеческих жертв было немного: в ходе них погиб один человек (по другим сведениям, за Два года погромов погибли двое).

До 1881 года Российская империя не знала подобных событий, если не считать трех еврейских погромов в Одессе в 1821, 1859 и 1871 гг. Однако во всех этих случаях организаторами погромов были греческие торговцы, жившие в Одессе, а потому их можно рассматривать, как продолжение традиционной практики отношений между еврейскими и греческими купцами со времен погрома в Александрии в I веке н. э.

За погромы 1881—1882 годов С. Диманштейн возлагал ответственность на царское правительство: «Так как к убийству Александра II были причастны и народовольцы-евреи, то правительственная пресса усилила свою антисемитскую агитацию, и правительство взялось за организационную подготовку еврейских погромов, выставляя революционное движение, как следствие деятельности еврейских элементов… Громилы действовали безнаказанно и даже поощрялись; пока не были разгромлены средняя и мелкая еврейская масса (богачей мало тронули, так как их охраняли солдаты)».

Однако никаких доказательств ответственности правительства за погромы ни Диманштейн, ни другие авторы привести не смогли. Как писал Солженицын, «после 1917 группа исследователей – С. Дубнов, Г. Красный-Адмони и С. Лозинский – тщательно искали доказательств по всем открывшимся государственным архивам – и нашли только противоположное, начиная с того, что энергичного расследования требовал сам Александр III». Солженицын привел немало примеров того, как полиция подавляла погромы, не останавливаясь перед применением огнестрельного оружия.

Для правительства не было необходимости возбуждать народ против евреев, так как оно знало, что главные враги самодержавия находились не на периферии империи, а в ее центральных областях и столицах и для запугивания революционеров не было нужды организовывать погромы национального меньшинства на Украине. Выбор евреев в качестве главных обвиняемых в убийстве царя не мог пользоваться поддержкой в России хотя бы потому, что, как было широко известно, их роль в террористической деятельности народовольцев не была главной. В громадном большинстве участниками «Народной воли» были русские молодые интеллигенты, а не евреи. Геся Гельфман, единственная еврейка, проходившая по «процессу 1 марта» об убийстве Александра II, была и единственной подсудимой, избежавшей смертной казни. По сведениям Л. Дейча, в террористической деятельности народовольцев приняло участие не более 10—12 евреев.

Однако многое свидетельствует о том, что погромы 1881—1882 годов не были стихийными. Началу погромов в апреле 1881 года, случившихся через полтора месяца после убийства Александра II, способствовала агитация среди населения, в результате которой в южных губерниях европейской части России широко распространилось мнение, что евреи были главными виновниками убийства царя. Не исключено, что на юге России нелепые утверждения о том, что евреи несли главную ответственность за убийство царя, подхватывались, потому что падали на почву застарелых социальных, этнических и религиозных антагонизмов.

Историк Ю. Гессен обращал внимание на то, что «местные люди, которые по самым различным побуждениям желали расправы с евреями, …расклеивали призывные прокламации, организовывали основные кадры погромщиков, к которым вскоре добровольно, без всякого увещевания, примыкали сотни людей, увлекаемые общей разгульной атмосферой, легкой наживой… Однако… даже разгоряченные спиртными напитками, толпы, совершая грабежи и насилия, направляли свои удары только в одну сторону, в сторону евреев, – разнузданность сразу останавливалась у порога домов христиан».

Хотя эти события изображались как свидетельства «российской дикости» или «царского террора», подобные события разыгрывались не раз в мировой истории. При этом объектом погромов не обязательно были евреи. Нечто подобное наблюдалось почти ровно сто лет назад в Лондоне в ходе восстания 1780 года и было подробно описано в романе Ч. Диккенса «Барнеби Радж», вышедшем в свет за 40 лет до погромов 1881 года. Этим погромам предшествовала печатная агитация, возбуждавшая население. В ходе самих погромов к их активистам присоединялись много случайных прохожих, желавших то ли поживиться за счет чужого добра, то ли просто дать волю своим разрушительным наклонностям. Несмотря на разгул страстей, подогретых спиртным, лондонские громилы ограничивали свои погромы домами определенной религиозной группы. Разница была в том, что в 1780 году в Англии громили католиков, а в 1881 году на Украине громили евреев.

В то же время очевидно, что погромы в России 1881—1882 годов, как и лондонские погромы 1780 года, имели далеко идущую политическую цель. Задача погромов 1780 года в Лондоне состояла в том, чтобы дестабилизировать обстановку в стране и создать условия для разгона парламента и прихода к власти «Союза протестантов» во главе с лордом Гордоном, за которым стояли штоландские масоны.

Но кто же мог спровоцировать население Украины на еврейские погромы и какие могли быть цели у организаторов подобной провокации? Трудно поверить, что царское правительство решило возбудить массы к погромам и таким образом способствовать нарушению порядка в первые же месяцы после гибели императора Александра П. Дестабилизировать порядок в стране стремились враги правительства – народовольцы. В пользу ответственности народовольцев за организацию погромов Солженицын приводит высказывание Прайсмана: «В печати имеются сведения об участии в погромах отдельных членов партии Народной Воли, но размеров этого участия еще не выяснено… Судя по партийному органу, члены партии считали погромы соответствующими видами революционного движения: предполагалось, что погромы приучат народ к революционным выступлениям», «что движение, которое легче всего было направлено против евреев, в своем дальнейшем развитии обрушится на дворян и чиновников».

Но кроме косвенных свидетельств, говорящих об участии некоторых членов «Народной воли» в погромах, нет никаких доказательств того, что эта организация была их инициатором. Хотя народовольцы в это время буквально грезили началом революции, совершенно очевидно, что погромы на Украине не могли привести к свержению царского строя или даже мало-мальски дестабилизировать Россию Поэтому не удивительно, что погромы ни в какой степени не способствовали подъему революционного движения в стране. Таким образом последствия погромов совершенно не отвечали ни интересам царского правительства, ни задачам революционных сил России.

Перечисляя главные следствия погромов, С. Димантшейн отмечал: «Еврейские погромы вызвали небывалое обострение национального чувства среди еврейского населения. Возникло движение в пользу массового переселения в Америку или Палестину». Исходя из тоги, что в любом преступлении надо искать прежде всего тех, кто рассчитывает получить выгоду от его совершения, можно предположить, что организаторами еврейских погромов 1881 года были влиятельные международные силы, уже давно превратившие «еврейский вопрос к России» в козырную карту в сложной внешнеполитической игре и использовавшие его для решения далеко идущих задач.

Прежде всего, погромы значительно обострили «холодную войну» между правительством и еврейством, которая началась после установления «полосы отчуждения». Погромы убеждали евреев в правильности их представлений о том, что в лице царя они имеют нового фараона, в лице его министров – новых Аманов, а их пребывание в России можно уподобить «вавилонскому плену» или «египетскому рабству». Сам факт пребывания евреев в России объявлялся устами героя И. Бабеля Бени Крика ошибкой Создателя: «Ошибаются все, даже Бог… Разве со стороны Бога не было ошибкой поселить евреев в России, чтобы они мучились, как в аду? И чем было бы плохо, если бы евреи жили в Швейцарии, где их окружали бы первоклассные озера, гористый воздух и сплошные французы?»

Использование недовольства той или иной этнической группы для дестабилизации России не было новым для ее врагов. На протяжении значительной части XIX века Оттоманская империя умело использовала конфликты народов Северного Кавказа с российским государством для того, чтобы ослабить натиск России на турецкие владения. В течение XIX века ряд стран Запада не раз использовал «польский вопрос» для борьбы с Россией. С конца XIX века Германия, а также ряд других стран стали создавать свою агентуру среди различных национальных меньшинств России. Поскольку известно, что начиная с 40-х годов страны Запада старались поддерживать напряжение в отношениях между евреями и царским правительством, можно допустить, что агентура этих же стран могла спровоцировать погромы во имя превращения евреев в свою «пятую колонну» внутри Российской империи.

В массовой эмиграции наиболее бедной части еврейского населения была заинтересована и богатые евреи, как в России, так и за ее пределами. Известно, что еврейская община оказывала постоянное давление на богатые слои, чтобы они не забывали выполнить свой долг помощи своим бедным соплеменникам. При этом значительная часть этого бремени возлагалась и на зарубежных богатых евреев, которые должны были помогать бедным евреям России. Спровоцировав эмиграцию, богачи избавлялись от необходимости нести бремя благотворительности, содержа за свой счет от 25 до 38% быстро растущего еврейского населения России, которая не имела определенных занятий, а жила за счет пожертвований более состоятельных людей.

Наконец, провоцирование массовой эмиграции евреев позволяло некоторым западным державам и ведущим еврейским финансистам решить свои проблемы, не связанные непосредственно с делами России, в частности создать динамичную прослойку среднего класса в США или основать колонии поселенцев в Палестине. Восприятие же современности в соответствии с сюжетами древних легенд убеждало евреев в необходимости «исхода» из России. При этом Палестина или США воспринимались ими как Земля Обетованная. Нет сомнения в том, что взвинченное антироссийской агитацией еврейское население превращалось в легко управляемую массу, которую можно было использовать для реализации различных социальных и политических задач как на Ближнем Востоке, так и внутри США.

Солженицын обратил внимание на то, что «первую идею о еврейской эмиграции из России в Америку подал съезд Альянса (Всемирного Еврейского Союза) еще в 1869 – с мыслью, что первые, кто устроятся там, с помощью Альянса и местных евреев, «стали бы… притягательным центром для русских единоверцев». Совершенно очевидно, что массовая эмиграция евреев была спровоцирована умело организованной пропагандой среди населения, которое не имело ясного представления о событиях 1881 года в Елисаветграде и других украинских городах и местечках. Многие, подобно «мальчику Моттлу» из одноименной повести Шолом-Алейхема, лишь оказавшись у берегов Атлантического океана, наконец, задавали вопрос: «А что же такое погромы?», потому что ни они сами, ни их родственники никогда не были их свидетелями.

Из книги Шолома-Алейхема создается впечатление, что за рубежами России было всё готово для начала массовой эмиграции еще до начала погромов. По всей Европе была создана цепочка эмиграционных комитетов, обеспечивавших беглецов бесплатным питанием, денежным вспомоществованием и билетами на поезда и пароходы.

И хотя по прибытии эмигранты подвергались унизительным процедурам идентификации и натурализации, многие из тех, кто был допущен в «американский рай», быстро забывали эти унижения, так как воспринимали возможность стать американцем как высшее счастье и с тем большим рвением готовы были проклинать покинутую ими страну. Свой восторг от Америки и свое презрение к России выражал герой повести Шолом-Алейхема Пиня, который «встал лицом к морю, поднял правую руку, сжал кулак и разразился целой проповедью: «Слушайте, вы, ослы, злодеи, пьянчуги, хулиганы, погромщики! Это вам мы обязаны тем, что находимся сейчас здесь, в этой стране. Если бы не ваши законы, преследования и погромы, мы не знали бы о Колумбусе, и Колумбус не знал бы о нас!» Видимо, «Колумбус» служил для Пини обозначением Америки, открытой Христофором Колумбом. Америка же стала для Пини олицетворением счастливой жизни, которую так долго обещали цадики обитателям местечек. Исход евреев из России принял массовый характер и в результате эмиграции с 1882 по 1908 год только в США выехало 1,5 миллиона евреев.

Хотя после погромов прошло немало лет, эмиграция евреев из России не ослабевала, а усиливалась и проходила в значительной степени под знаком «бегства из страны, где устраивают еврейские погромы». Таким образом, кем-то умело спровоцированные погромы 1881—1882 годов выполнили свою роль удобного предлога как для эмиграции части евреев, так и для растущей оппозиционности тех, кто оставался в России.

В то же время для правительства погромы свидетельствовали о провале всех прежних усилий по решению «еврейского вопроса». Вскоре после погромов министр внутренних дел Н.П. Игнатьев писал в докладе императору Александру III, что нынешнее антиеврейское движение «неопровержимо доказывает, что несмотря на все старания правительства, ненормальность отношений между еврейским и коренным населением… продолжает существовать по-прежнему». Игнатьев утверждал, что снятие ограничений с евреев лишь привело к тому, что они «направили все свои усилия не к увеличению производительных сил государства, а к эксплуатации преимущественно беднейших классов окружающего населения». Игнатьев предлагал «принять не менее энергичные меры к устранению нынешних ненормальных условий… между коренными жителями и евреями, и для ограждения населения от той вредной деятельности евреев».

В 80-е гг. такие меры были приняты. В мае 1882 года правительство одобрило «Временные правила», которые запрещали евреям вновь поселяться и вступать во владение или пользоваться недвижимым имуществом вне городов и местечек, то есть в селах, а также торговать по воскресеньям и христианским праздникам. Усилились строгости в отношении евреев, уклонявшихся от несения воинской службы. Таким образом были созданы предпосылки для еще большего обострения отношений между еврейским населением и российским государством, что было на руку тем, кто стремился дестабилизировать Россию.

Как эти события отразились на положении семьи, в которой рос Троцкий? Хотя Бронштейны жили в краю, где в 1881—1882 годы произошли еврейские погромы, они их не затронули. На протяжении первых глав своей автобиографии, характеризующих 80-е годы, Л.Д. Троцкий ни единым словом не упоминал о еврейских погромах, которые происходили в Одессе, Николаеве, а также в других городах, расположенных не столь далеко от Яновки. Даже его рассказ о том, какое сильное впечатление на него произвело посещение Елисаветграда, близлежавшего узедного центра и первого города, увиденного им (неподалеку от этого города его отец снимал землю), не стал поводом для упоминания о первом еврейском погроме 1881 года, происшедшем там за несколько лет до этого. Судя по всему, положение его отца отличалось от положения тех, кто стал жертвами погромов. Бронштейнов не слишком беспокоили мысли о том, что их собственность может подвергнуться разорению бесчинствующей толпы и уж тем более, что им надо искать счастья за океаном. (Может быть, они были рады, что значительная часть бедняков, которые жили за их счет, теперь не будут их беспокоить просьбами о помощи, а станут добывать себе хлеб насущный в далекой Америке.)

Свои жизненные планы родители Лейбы явно связывали со своим дальнейшим пребыванием в России. Летом 1879 года, за два года до первых погромов и незадолго до рождения Лейбы, его отец Давид Бронштейн отчасти купил, отчасти взял в аренду Яновку у разорившегося помещика полковника Яновского. Покупка Яновки оправдала надежды Давида Бронштейна. 100 десятин купленных и 200 десятин арендованных приносили доход. На этой земле было немало построек: «Большое глиняное здание под черепицей, которое строил уже отец, заключало в себе: мастерскую, хозяйскую кухню и людскую. Затем шел «малый» деревянный амбар, за ним «большой» деревянный амбар, потом «новый» амбар – все под камышом… В амбаре, поделенном на закрома, свежая пахучая пшеница, шероховато-колючий ячмень, плоское, скользкое, почти жидко текущее льняное семя, черный с синевой бисер рапса… Конюшни, коровник, свиной хлев и птичник помещались по другую сторону дома… На пригорке у пруда стояла мельница. Дощатый барак укрывал десятисильную паровую машину и два постава… Мельница работала не только для экономии, но и на всю округу. Крестьяне привозили зерно за 10—15 верст и платили за помол десятой мерой». Как писал Троцкий, «неутомимым, жестоким, беспощадным к себе и к другим трудом первоначального накопления отец мой поднимался вверх» Хотя Троцкий постарался создать впечатление, что его отец трудился наравне с остальными работниками, очевидно, что Давид Бронштейн был энергичным хозяином сельскохозяйственного предприятия, на котором тяжелым физическим трудом были заняты нанимаемые им работники. Троцкий писал: …постоянных рабочих, не покидавших экономии круглый год, было немного. Главную массу, исчислявшуюся сотнями в годы больших посевов, составляли сроковые рабочие – киевцы, черниговцы, полтавцы, которых нанимали до Покрова, то есть до первого октября… Были косари, которые приходили в Яновку лет десять подряд… Иные являлись во главе целого семейного выводка. Шли из своих губерний пешком, целый месяц, питаясь краюхами хлеба, ночуя на базарах».

Плата за труд была мизерной, а условия жизни – жалкими; «За четыре летних месяца косари получали 40—50 рублей на хозяйских харчах, женщины 20—30 рублей. Жильем служило чистое поле, в дождливую погоду– стога. На обед– постный борщ и каша, на ужин – пшенная похлебка. Мяса не давали вовсе, жиры отпускались только растительные и в скудном количестве. На этой почве начиналось иногда брожение. Рабочие покидали жнивье, собирались во дворе, ложились в тень амбаров животами вниз, загибали вверх босые, потрескавшиеся, исколотые соломой ноги и ждали. Им давали кислого молока, или арбузов, или полмешка тарани (сушеной воблы), и они снова уходили на работу, нередко с песней».

Однако, несмотря на то что «забастовки» быстро завершались, из слов Троцкого следует, что питание, которое хозяева выдавали своим наемным труженикам, едва удовлетворяло их элементарные физиологические потребности. Об этом свидетельствует его рассказ о болезни, поразившей работников: «В одно лето пришлые рабочие повально заболевали куриной слепотой. В сумерки они медленно передвигались, вытянув вперед руки. Гостивший в деревне племянник матери написал об этом корреспонденцию, которую заметили в земстве и прислали инспектора. На «корреспондента», которого очень любили, отец и мать были в обиде. Да он и сам был не рад. Никаких неприятных последствий, однако, не было: инспекция установила, что болезнь происходила от недостатка жиров, что распространена она почти во всей губернии, так как везде кормят одинаково, а кое-где и хуже». Из этого ясно, что Давид Бронштейн был типичным богатым землевладельцем тех лет, стремившимся максимально использовать рабочую силу, даже если для этого он содержал своих работников впроголодь.

Поэтому Троцкий имел основание описывать свое детство в стиле воспоминаний помещичьего сына. Хотя он постарался воспроизвести немало эпизодов, которые должны были свидетельствовать о добрых отношениях между отцом и его наемными работниками отца, очевидно, что между ними был непреодолимый социальный барьер. Создается впечатление, что более близкие отношения у хозяев существовали лишь с главным приказчиком – Иваном Васильевичем Гребенем, которого Бронштейны ценили за необыкновенную смекалку и техническое мастерство. Однако, рассказывая о нем, Троцкий невольно сохранил, видимо привычное с детства, слегка снисходительное, ироничное отношение к этому умельцу, который якобы мечтал создать «вечный двигатель». Большинство же работников остались в воспоминаниях безымянными жалкими существами, замученными непосильной работой, босыми и оборванными, грязными и покрытыми паразитами. (Троцкий вспоминал: «В воскресные дни девушки искали в головах парней или друг у друга паразитов».) Трудно понять по этим описаниям, какие чувства несчастные люди вызывали у Лейбы: то ли жалость, то брезгливость?

Поднявшись по социальной лестнице и став владельцами Яновки, Бронштейны старались сохранить в поместье черты тогдашнего помещичьего дома. Хотя Троцкий в своей автобиографии не раз обращал внимание на щели в потолках дома, да прорехи в обивке дивана, очевидно, что дом в Яновке был обычным помещичьим зданием, а в нем стояла типичная для него городская мебель. Бронштейны стремились поддерживать в семье стиль жизни, резко отличавщийся от быта украинских и русских крестьян или евреев-колонистов Громоклеи. Дети находились под присмотром нянь. Их обучали музыке. В доме было немало русских книг и журналов. Мать Троцкого, Анна Бронштейн, родом из Одессы, любила читать художественные произведения и привила детям любовь к чтению. Как и во многих помещичьих семьях того времени дети пробовали сами писать. Лейба писал стихи и даже попытался издать домашний журнал. Троцкий признавал: «Сын зажиточного землевладельца, я принадлежал скорее к привилегированным, чем к угнетенным».

Круг общения Бронштейнов состоял, в основном, из окрестных богатых землевладельцев. Однако многие из этих людей, бывших недавно неоспоримыми хозяевами херсонских степей, выглядели, по описанию Троцкого, убого по сравнению с Бронштейнами и вызывали у него нескрываемую брезгливость. Наиболее ярким примером упадка местного дворянства стала для Троцкого семья Гертопановых. «Когда-то вся округа принадлежала этой семье. Теперь у стариков остались 400 десятин, но они заложены и перезаложены. Мой отец снимает эту землю, а арендные деньги идут в банк. Тимофей Исаевич жил тем, что писал крестьянам прошения, жалобы и письма. Приезжая к нам, он прятал в рукав табак и сахар. Так же поступала и жена его. Брызгаясь слюною, она рассказывала о своей юности, о рабынях, роялях, шелках и духах. Два сына их выросли почти неграмотными. Младший, Виктор, был учеником у нас в мастерской». Разорившиеся помещики распродавали остатки былой роскоши. У них Бронштейны приобрели мебель и клавесины.

Запомнилась Троцкому и старая полковница Яновская, которая приезжала в Яновку «получать арендную плату и поглядеть, все ли в порядке». Старушке оказывали почтительное внимание и готовили особую еду. Она «сдирала сухонькими ноготками со стволов застывшую древесную смолу и уверяла, что это самое лучшее лакомство». Но затем она уезжала и не появлялась по году и по полугоду, целиком оставляя ведение хозяйства в руках фактического владельца – Бронштейна.

Однако Бронштейны были не самыми богатыми землевладельцами Херсонщины. С детских лет Лейба Бронштейн узнал, что «особую группу составляли немцы-колонисты. Среди них были прямо богачи… Дома у них были из кирпича под зеленой и красной железной крышей, лошади породистые, сбруя исправная, рессорные повозки так и назывались немецкими фургонами… Над ними высилась фигура Фальцфейна, овечьего короля… Тянутся бесчисленные стада. – Чьи овцы? – Фальцфейна. Едут чумаки, везут сено, солому, полову. – Кому? Фальцфейну… Имя Фальцфейна звучало как топот десятков тысяч овечьих копыт, как блеянье бесчисленных овечьих голосов, как крик и свист степных чабанов с длинными гирлыгами за спиной, как лай бесчисленных овчарок. Сама степь выдыхала это имя в зной и в лютые морозы». Возможно, что быт немецких колонистов и богатство Фальцфейна служили Бронштейнам примерами для подражания и это повлияло на явную «германофилию» их сына, которая затем не раз проявлялась в его жизни.

Хотя Давиду Бронштейу было далеко до Фальцфейна, но его богатство быстро множилось. Троцкий замечал: «Октябрьская революция застала отца очень зажиточным человеком». Совершенно очевидно, что если бы не Октябрьская революция, то Давид Бронштейн смог бы передать свое процветающее хозяйство в наследство своим детям.

Не исключено, что у Бронштейнов были свои претензии к царской власти, и возможно, что они испытывали недовольство ограничениями в отношении своих соплеменников и сочувствовали пострадавшим от погромов, но было очевидно, что ни «полоса отчуждения», ни погромы не мешали Бронштейнам быстро улучшать свое положение в российском обществе, в том числе и по сравнению с представителями национального большинства России. Троцкий вспоминал, что хотя «после ограничительных законов 1881 г. отец мой… не мог больше покупать землю, к чему так стремился, и мог лишь под прикрытием арендовать ее», это обстоятельство не остановило роста богатства Бронштейна. Судя по всему, отец Троцкого был убежден в стабильности царского строя. Троцкий вспоминал: «В 1921 г., когда, спасшись от белых и красных опасностей, отец прибыл ко мне в Кремль, я шутя сказал ему: «А помните, вы говорили, что царских порядков еще на триста лет хватит?» Видимо, исходя из убежденности в прочности существовавшего строя, Давид Бронштейн считал необходимым достичь максимум возможного в тех условиях. Скорее всего, в детстве Лева беспрекословно разделял такие убеждения своего отца.

Поэтому, если бы Лейба Бронштейн сохранил верность отцовской убежденности в прочность царского строя и продолжил хозяйственную деятельность отца, вряд ли на него оказали влияние мысли о «черте оседлости» и погромах, которые, по мнению Й. Недавы, привели его в революцию. Скорее всего, он превратился бы в одного из многих еврейских «деловых людей», верноподданых Российской империи, вливавшихся в ряды быстро растущей российской буржуазии. В этом случае он никогда не стал бы писать пламенные статьи с осуждением Пуришкевича, Замысловского и других признанных антисемитов России, а уж тем более не стал бы изображать царя Николая II в качестве патологического ненавистника еврейского народа. Прежде чем подобные мысли стали приходить в голову Лейбе Бронштейну, ему пришлось покинуть Яновку.