Труп

29

В Касл-рок мы вернулись в начале шестого воскресного утра, накануне Дня труда. Всю предыдущую ночь мы шли, не останавливаясь ни на минуту. Ни один из нас не скулил, не жаловался, хотя все до одного до крови натерли ступни и были страшно голодны. У меня к тому же голова раскалывалась от жуткой боли, а ноги горели адским пламенем. Два раза нам пришлось прыгать с насыпи вниз, пропуская поезда. Один из них оказался попутным, однако шел слишком быстро, чтобы на него вскочить. К мосту через Касл-ривер мы вышли перед рассветом. Крис оглядел его и повернулся к нам:

— К черту, я пойду через мост напрямую. Если меня собьет поезд, что ж, по крайней мере эта свинья «Туз» Меррил будет лишен удовольствия со мной расправиться.

Мы все последовали за Крисом через мост — точнее было бы сказать, потащились. Поезда, на наше счастье, не было. Затем мы перелезли через ограду свалки (в такую рань, да еще в воскресенье, ни Майло, ни Чоппером тут, конечно, и не пахло) и напрямик вышли к колодцу. Первым попробовал ледяную воду Верн, потом и остальные, окатившись до пояса, напились так, что больше не было возможности. Утро выдалось прохладным, поэтому нам пришлось надеть рубашки. Доковыляв до нашего пустыря, мы остановились и уставились на хижину, в которой все и начиналось. Смотреть друг на друга нам почему-то не хотелось.

— Ну, ладно, — вздохнул наконец Тедди, — увидимся в среду в школе. Я лично до тех пор, скорее всего, буду спать как убитый.

— И я, — отозвался Верн. — Грубая сила меня износила…

Крис стоял молча, что-то насвистывая сквозь зубы.

— Эй, дружище, — окликнул его Тедди, явно ощущая себя неловко, — только без обид, договорились?

— Без обид, — эхом отозвался Крис. Внезапно его мрачная, изможденная физиономия осветилась радостной улыбкой: — А все-таки, черт побери, нам это удалось! Мы им показали, всем им, так ведь?

— Ага, — тихо вздохнул Верн, — показали… Теперь Билли покажет мне.

— Ну и что? — возразил Крис. — Я тоже получу свое от Ричи, Горди, скорее всего, от «Туза», а Тедди — от кого-нибудь еще. Важно, что нам это удалось, елки-моталки!

— Точно, удалось, — без особой уверенности проговорил Верн.

Крис взглянул на меня, ища поддержки.

— Нам это удалось, ведь так? — спросил он тихо. — Игра стоила свеч, разве нет?

— Стоила, Крис, безусловно, стоила, — заверил его я.

— Да идите вы все на фиг, — махнул рукой Тедди, как будто мы говорили о какой-то совсем уж полной ахинее. — Устроили здесь, понимаешь, пресс-конференцию по поводу успешного завершения выдающейся экспедиции. Давайте-ка скорее по домам, а то, наверное, предки уже включили нас в список жертв новоявленного маньяка. Ну, прощаемся?

Мы обменялись на прощание рукопожатием, и Тедди с Верном потопали в свою сторону. Я собирался уже отправиться к себе, но что-то меня удержало.

— Я провожу тебя? — предложил Крис.

— Конечно, если тебе так хочется.

Некоторое время мы брели молча. В этот ранний час Касл-рок все еще спал как убитый. Тишина стояла полнейшая, и у меня возникло ощущение, что вот сейчас мы повернем за угол, на Карбайн-стрит, и там увидим «моего» оленя, мирно щиплющего травку.

— Они расколются, — проговорил наконец Крис.

— Безусловно, только не сегодня и не завтра. Думаю, пройдет достаточно много времени, прежде чем у них развяжутся языки. Быть может, годы.

Он удивленно посмотрел на меня.

— Видишь ли, Крис, они напуганы, в особенности Тедди. Он страшно боится, что его могут не взять в армию. Верн тоже до чертиков напуган. Теперь у них будет немало бессонных ночей этой осенью, время от времени кто-то из них едва не проболтается, но, думаю, вовремя прикусит язык. И вот еще что. Знаешь, это, конечно, выглядит полнейшей чушью, но мне кажется, они постараются забыть обо всем, что произошло.

Поразмыслив, Крис медленно кивнул.

— Мне как-то не пришло в голову взглянуть на вещи под таким углом. Ты, Горди, прямо-таки видишь людей насквозь.

— Хотелось бы мне, чтобы так и было.

— Так оно и есть.

Мы еще немного помолчали.

— Никогда мне не выбраться из этой дыры, — проговорил вдруг Крис с тяжелым вздохом. — Что ж, будешь приезжать из колледжа на летние каникулы, а мы с Верном и Тедди, отпахав семичасовую смену, сможем с тобой встречаться в кабачке у Сьюки: вспомнить былое, да и просто поболтать. Если тебе, разумеется, захочется, только вряд ли…

Он горько усмехнулся.

— Слушай, перестань! Какого черта ты себя хоронишь? — накинулся на него я, стараясь, чтобы в голосе моем звучал металл.

В то же время в ушах у меня были слова Криса: «А может, я это и сделал? Может, я отдал деньги старой чертовке, леди Саймонс, но несмотря на это меня наказали, поскольку они так и не всплыли? А на другой день старая чертовка заявилась в школу в новой юбке…» Передо мною встали глаза Криса в тот момент, когда он это говорил, почти срываясь на крик.

— Я и не собираюсь хоронить себя, дружище, — печально проговорил Крис, — я просто называю вещи своими именами. И хватит об этом.

Мы дошли до перекрестка, где начиналась моя улица, и там остановились. Часы показывали четверть седьмого. У магазина, принадлежащего дядюшке Тедди, остановился фургон с надписью «Санди Телеграм». Водитель в футболке и джинсах швырнул на крыльцо пачку газет. Перевернувшись в воздухе, она шлепнулась последней страницей — с комиксами — вверх. Фургон поехал дальше. Я почувствовал, что нужно сказать Крису нечто крайне важное, но слова не шли.

— Давай «пять», дружище, — устало проговорил он.

— Крис, подожди…

— Пока, я говорю.

Я протянул ему ладонь.

— Ладно, до скорого.

Ответил он уже своей обычной беззаботной улыбкой:

— До скорого. Давай, чеши домой, готовь задницу для порки!

Посмеиваясь и что-то напевая, он отправился своей дорогой. Шагал он легко, как будто вовсе не натер до крови ступни, вроде меня, не протопал несколько десятков миль практически без отдыха, как будто его не искусали комары и слепни. Было такое впечатление, словно он возвращался после увеселительной поездки в роскошный особняк, а не в трехкомнатный домишко (более подходящим словом была бы «хибара») с покосившейся входной дверью и разбитыми окнами, где вместо стекол были вставлены листы фанеры, к подонку-брату, который, вероятно, уже его поджидает в предвкушении трепки, которую задаст «оборзевшему салаге», к неделями не просыхающему отцу… Слова застревают у меня в горле, когда я вспоминаю тот миг. Вообще, я совершенно убежден — хотя какой же я писатель после этого? — что для любви не нужно слов, и более того, слова могут убить любовь. Вот точно так же, если, незаметно приблизившись к оленю, шепнуть ему на ухо, чтобы он не боялся, что никто его не обидит, то зверь в одно мгновение исчезнет в лесной чаще — ищи ветра в поле. Так что слова — это зло, а любовь — совсем не то, что воспевают все эти безмозглые поэты вроде Маккьюэна. У любви есть зубы, и она кусается, любовь наносит раны, которые не заживают никогда, и никакими словами невозможно заставить эти раны затянуться. В этом противоречии и есть истина: когда заживают раны от любви, сама любовь уже мертва. Самые добрые слова способны убить любовь. Поверьте мне, что это так — уж я-то знаю. Слова — моя профессия, моя жизнь.