Твари творчества

Глава 11. «Толпа. Вариации»

Мы вышли из театра и побрели по Старой улице. Хотелось отдышаться. «Невероятно похожа…» — размышляла я вслух. «Лиза утверждает, что она и есть Детка, знаменитая телеперсона. А эта на фуршете тогда кто? Ты Детку хорошо помнишь?»

«Не-а…» — промямлил Винни.

«Ты экземпляр, — искренне поражалась я, — телевизор иногда смотреть нужно, чтоб понимать, где находишься… Хотя, по большому счету, может, и не надо. Так вот… Лиза погибла, а эта — ее двойник?»

«Забудь об этом, — ввернул свою любимую цитату Винни, — все твои расследования, «разгадывание намерений другой группы» — это производственная травма, тебя заклинило, не думай об этом».

И перевел разговор на наш спектакль.

«Ну что, это конец! Надо выбросить декорации, сжечь афиши… Мы ему благодарны. Нашему «Маршу одиночек». Сколько радости он нам принес», — сказал Винни дрогнувшим голосом. «И тем, кто его посмотрел», — подсказала я. «Но больше тянуть невозможно, — сделав над собой усилие, продолжал он, — раз так, значит так. Надо двигаться дальше».

К сожалению, как бы мы ни крепились, нам было очень больно. Особенно Винни — ведь он был автором нашего спектакля. А это все равно, что родителем. И вот мы как два родителя, не могли спасти своего ребенка — живого, имеющего свои неповторимые особенности и чувства. Ребенка, которого мы воспитали и любили. У которого были наши черты характера. И этот ребенок ничего не подозревал о том, что родители скоро от него откажутся.

Но не прошло и минуты, как чувства снова переполнили Винни, теперь уже по поводу того, что мы сегодня увидели на сцене «Старого театра».

«Что они все катают? — возмущался он. — Спектакли с названием «Давайте развлечемся»? Он сам-то понимает, что он катает? Это зрелище даже не для обывателя. За мной дядька сидел — обыватель дальше некуда Так он на пятнадцатой минуте сползал со своего стула — вид был просто больной На жену смотрел, как раненый. Неужели это может быть интересно? Дауны? Не верю»

Мне тоже захотелось высмеять весь этот антрепризный идиотизм. Выговоришься, и станет легче.

«А мне, — подхватила я весело, — какой- то эстрадник на фуршете сказал: «Знаете, кто работает директорами у наших певцов? Бывшие продавцы, массажисты… Да они Достоевского никогда не читали… То же и антрепренеры. А хваленый спектакль «Платина и другие металлы»? Ты мог бы дать такое название своей пьесе или спектаклю: «Платина и другие металлы»? Это что, вывеска ломбарда?

Обрати внимание, какие у них у всех фамилии… Или это псевдонимы? Это ведь о чем-то говорит. Вспомни, через кого мы прошли за эти несколько лет существования спектакля — Двужильный, Бессовестный, Трехликий? Даже Синяя Борода у нас был в продюсерах! Осталось только к Змею Горынычу обратиться за помощью!»

Винни повеселел: «Ну почему, есть еще Кощей Бессмертный!»

Я была уже на грани слез от смеха: «Нет, к телевизионщикам я никогда не обращусь!»

Не успела я договорить, как из соседнего переулка с шумом вывалилась группа людей с транспарантами. Они выкрикивали рэп-речевку, аккомпанируя себе аплодисментами.

Мы остановились и стали наблюдать. Все, кто был на улице, уступали группе дорогу и глазели, с любопытством.

Возле нас встала женщина с детским портфелем в руке, спросила шепотом: «Это митинг или шествие?» «Раз идут, значит, шествие» — ответила я ей. Подошел небритый худой парень. «Провокаторы?» — испуганно спросила его та же женщина. Парень закурил, сплюнул и, явно симпатизируя лозунгам на транспарантах, объяснил: «Да нет, зрители из радикалов».

Но вот они оказались совсем рядом. И мы смогли расслышать слова речевки.

«Ой, беда нам всем, беда,

В город наш пришла беда!

Палыч женится? Да-да!

Новую нашел. Когда?

Будет нам теперь еда,

на канале «раз» и «два».

Ты ее еще не видел?

Да включи ты телевизор,

посмотри и в фас, и в профиль,

чистит там она картофель,

ну а вечерком сходи

и на сцене погляди.

Ноги-руки задирает,

зрителей-то соблазняет.

А потом, как петь начнет, —

убаюкает, убьет.

Да зачем мы им сдались,

Аль собой не увлеклись?

В тишине бы друг да с дружкой,

наслаждалися с подружкой.

Да, видать, что улыбаться

просто так им западло, —

хвастать, нас учить, кривляться,

похваляться — это во!

Ой, когда же, ну, когда,

праздник кончится, — тогда

из рабов восстанем мы,

принудиловки сыны,

выключим мы телевизор,

уши мы свои заткнем

и глаза свои сомкнем,

Может, счастие найдем?

Появившаяся внезапно телемилиция потребовала прекратить несанкционированное выступление и разойтись. Кто-то из собравшихся на улице начал свистеть, в поддержку группы с транспарантами, и торговаться с телемилицией. В ответ те стали заламывать руки скандирующим, затолкали несколько человек в машины и уехали «А Палыч — кто?» — снова обратилась к курящему парню женщина с портфелем. «Павлов…режиссер». «Какой режиссер?» — спросила она недоверчиво. «Классик, тот, что снял «Цветущий». «А…» — неопределенно протянула она. На смену первым манифестантам появились другие. Эти новые, очевидно, сторонники известного режиссера, несли лозунги прямо противоположные первым: «Павлов-Массмедийкин — наш лучший режиссер!», «Свинкин и Тугоухов — лучшие сценаристы!» Парень потушил сигарету — слушать вновь прибывших молодых людей ему явно не хотелось. «Готовятся к выборам Главного режиссера…» — процедил он сквозь зубы собеседнице. Та понимающе кивнула, и оба засеменили каждый в свою сторону. «Цветущий! — бормотала женщина, уходя, — ишь ты какой… А мы что, загнивающие что ли?»

Какое-то время мы с Винни шли молча. Я первая нарушила молчание.

«Как думаешь, если тело человека не опознали, то на плите пишут: могила неизвестного актера или неизвестного телезрителя?»

«Скорее телезрителя, актера бы знали, на то он и актер», — рассеянно отвечал Винни. Он был погружен в свои мысли.

«Пойдем завтра проверим, что написано на Лизиной могиле? Хорошо бы ее, правда, еще и найти», — предложила я.

«Можно попробовать, — согласился он, — днем я свободен».

Ответ Винни застал меня врасплох.

«А вечером… разве занят?» — спросила я осторожно.

«Скорей всего, да», — отвечал он И тут же разъяснил ситуацию: «Встретил женщину… Вернее, она сама меня встретила… Подошла ко мне, сказала, что поклонница…»

«Опять?» — вырвалось у меня непроизвольно.

«Что значит опять… Встретить женщину — это большая редкость», — возмутился он и приготовился философствовать на эту тему.

«Поклонница не может быть женщиной», — произнесла я, как заповедь. Больше мне нечего было добавить.