У пана лесничего на шляпе кисточка

СЕНТЯБРЬ

Йожко не радовался ни новым башмачкам, ни праздничной одежде. Куда лучше махнуть задворками на Гли́нник, на зеленую траву-мураву, где он пас все лето гусей. Вчера мальчишки нанесли туда прутьев, наломали ольшанику и соорудили большущий шалаш. Над шалашом повесили колокол. Конечно, не взаправдашний колокол, а кусок заржавелого рельса, по которому ударял Виктор. Виктор был «король», потому что Виктор был самый большой, только Виктору и дозволялось ударять в колокол.

— Пан король, жалоба!

— Какая?

— А вот такая…

Гуси сидели на берегу ручья, лесничий спал в холодке, на опушке Гра́бовки. Его видели мальчики, что возвращались с дровами из леса.

— Голопузые бароны, в лес утащат вас вороны! — так обычно дразнили ребят, которые приносили слишком тонкие хворостинки.

Йожко не должен был ходить по дрова, а его братья и сестры — обязательно. Они-то ходили в лес почти каждый день. Тащились по тропинке, сгибаясь под тяжелой вязанкой. Половину дров всегда продавали, а половину припасали на зиму.

— Голопузые бароны, в лес утащат вас вороны! — смеялись и над Ножкиными братьями и сестрами.

— Гуси где? — спросил Ло́йзо, самый старший Йожкин брат, и остановился на тропинке.

— Чего?

— Гуси где, спрашиваю.

— Гуси? Во-о-н! — ткнул Йожко пальцем в сторону ручья.

— Гони их домой! — приказал Лойзо. — Живо за ними да гони их домой.

Йожко побежал за гусями.

Лойзо ждал его на тропинке. Стоял и смотрел на мальчиков, сидевших у шалаша. Подошел к ним. Оглядел шалаш и дотронулся до колокола. Мальчишки глаз с него не спускали, но ни один не отважился и слова вымолвить. Лойзо большой. Больше, чем Виктор.

А вот уже и Йожко тут. Лойзо помог ему с гусями сладить, потому что гусям домой еще не хотелось. А не хотелось им потому, что солнце не зашло.

— Лойзо!

— Ну чего?

— Солнце еще не зашло…

Лойзо не отвечал. Стал серьезным.

Стал серьезным и Йожко.

Гусям домой не хотелось, то и дело приходилось позади них хлопать в ладоши.

— Подрежем им крылья, — сказал Лойзо, когда они вошли во двор.

— Гусям?

— Ага. Подрежем им крылья и посадим в клетки. Завтра начинается сентябрь, некому за гусями ходить.

НЕ ПОЙДУ Я В ШКОЛУ…

Йожко сидел на лавке у окна, на столе перед ним стояла недоеденная похлебка.

Ма́рьенка с Ма́гдой сидели у печи и надевали башмаки. Они без устали повторяли стишок, который выучили еще в прошлом году.

Мама принесла корыто, поставила его посреди горницы, стирать собралась.

— Ты чего не ешь? — спросила она, подойдя к малышу.

Он поднял голову и захныкал:

— Мам, не пойду я в школу…

Мама всплеснула руками.

— Это почему ж ты не пойдешь?

— Чего мне там делать? Не умею ни читать, ни писать.

— Научишься.

— Как научусь, если не умею?

— Вот там и научишься.

Мама взяла его за руку и повела по двору вниз. Со двора в канавку, что тянулась по всей улице, стекала навозная жижа. Вдоль канавки росли ромашки и просвирняк. Подсядь Йожко к канавке, у него бы сразу была полная пригоршня зеленых просвирок.

На дороге остановилась тетушка Дри́на. Она протянула маме полынь, из полыни варят противный, горький-прегорький чай.

— Куда ведешь хлопчика? — спросила тетушка Дрина.

— В школу, — ответила мама.

— В школу? Неужто в школу? — заудивлялась, качая головой, тетушка Дрина.

А они пошли.

А Магда с Марьенкой прыгали впереди.

А Ка́рол был уже в школе.

— Мам, Карол где?

— Карол уже в школе.

Бе́та училась на портниху.

Лойзо пошел на поденку к тетке Пе́трачихе.

— Мам!

— Ты чего опять?

— Мам, не пойду я туда, — снова заупрямился Йожко.

А вот уже и улочка, а перейдешь улочку — школа.

— Ма-ма! — оглянувшись, крикнули Магда с Марьенкой. Мама улыбнулась им, и они тут же замешались в стайке других девочек.

Мать с сыном постояли чуть во дворе, а как раздался звонок, поспешили за всеми в класс.

— Вот и наш Йожко, — подвела его мама к учительнице. Учительница взяла мальчика за руку и подошла с ним к доске. «Теперь она начнет меня спрашивать,» — подумал Йожко, и глаза его налились слезами.

— Как тебя зовут? Скажи всем!

Он взглянул на нее, потом потупился.

— Йожко, — сказал он совсем тихо.

Дети шумели, наверно его и не слышали.

На четвертой парте Йожко заметил Ду́шана Ве́ртика. Тот кивал ему и показывал свои щербатые зубы.

— Ты плакал. По глазам видать.

Йожко хотел сказать Душану, что не плакал, но учительница перебила его:

— Тихо!

Он оборотился к двери, думал — еще увидит маму. Но мамы уже не было. Мальчик и не заметил, как она вышла.

— Руки за спину! — снова раздался голос учительницы.

Ему вдруг сделалось очень-очень грустно.

УРОК БЫЛ СОВСЕМ ЛЕГКИЙ

Учительница прошлась между партами и остановилась у доски. Все замерли. Даже Душан Вертик, который все время вертелся по сторонам, и то вдруг притих и заложил руки за спину.

Учительница взяла мел и так, чтобы все видели, нарисовала на доске кружок.

— Что это? — спросила она.

Виктор Пе́шко поднял руку, но остальные ученики опередили его.

— Кружок, — ответили все хором.

Потом учительница провела черточку и снова спросила:

— А это что?

— Черточка.

И еще один кружочек, и еще две-три черточки, несколько совсем маленьких крючочков, и вот уже на доске — настоящий человечек.

— Что это?

— Мальчик, — ответили ученики в один голос. Они радовались, что сумели ответить на все вопросы.

А мальчик на доске смеялся. Он смеялся и был очень похож на Янко Якубеца.

— Это же Янко Якубец! Правда? — развеселился весь класс.

Янко Якубец сидел на последней парте. Он очень обрадовался, увидав себя на доске.

Потом учительница подошла к столу. Взяла со стола ручку и показала ее ребятам.

— Что это?

— Ручка.

— А это?

— Карандаш.

— А вот это?

— Резинка.

И всякий раз новые и новые предметы. И ученики почти всегда правильно называли их. А если кто и „ошибался, если, например, на тетрадь говорил «книжка», то никто на него не сердился. Всякий раз все только смеялись, и ни с кем ничего не приключилось. Учительница была довольна, и ученики были довольны.

А потом раздался звонок.

ДОМА

По четвергам бывал свободный день, по четвергам не ходили в школу. Уже в среду вечером мама завела квашню, а в четверг с самого утра начала печь хлеб. Она принесла со двора кочергу и выгребла угли в старый глиняный горшок. Угли были раскаленные, и во все стороны пыхало от них жаром. В горнице скоро стало невыносимо дышать.

Карол сидел у окна, согнувшись над букварем, и читал:

— М-ма-аль-чи-ик Ми-ми-миланко. Б-бы-бы-была к-кра-си-и-вая м-ма-лень-кая д-де-ре-вушка… п-посре-е-дди д-ерре-вуш-ки с-сто-ял б-бе-лый д-до-м-мушко…

Деревушка была маленькая, а домушко и впрямь стоял посреди. Весь он был белый, и только по углам торчали кирпичи-сырцы из желтой глины и ячменной мякины. Из открытого двора стекала навозная жижа в канавку, которая тянулась через всю деревню. Вдоль канавки росли ромашки и просвирняк. Ах да, мы уже раз вспоминали про это.

Во дворе жил дядюшка Яно, который был ночным сторожем и всегда приносил детям яблочки. Ду-ду, ду-ду-ду — каждый вечер трубил дядя Яно в верхнем и нижнем конце деревни. Днем он спал или лущил дома фасоль. А то ходил взад-вперед по двору и нет-нет да и останавливался у их окна.

— Вы дома? — спросил, как обычно, дядя Яно.

— Дома.

— Так, стало быть, дома. А я только что встал. Иду по двору, дай-ка, думаю, к вам загляну. Что-то мне невесело одному. Не худо бы и вам ко мне наведаться. А вы, никак, хлеб печете?

— Печем.

— Так после зайдите ко мне. Что-то невесело одному.

— Зайдем.

Дядя Яно отошел от окна. Карол перестал читать и, отложив книжку, посмотрел на маму.

— А лепешки будут? — спросил он.

— Лепешки вот-вот испекутся, — ответила мама. — Сперва лепешки, а потом хлеб.

Карол взял букварь и снова уткнулся в него.

— О-о-отец по-по-шел в ле-е-с…

Отец пошел в лес, было еще темно. На голове у него была шапка, на спине большой зеленый мешок, в мешке топор и железный кол.

Лойзо пошел на поденку.

Бета поехала в город, потому что она должна учиться на портниху.

Магда должна сидеть у деревянной люльки и все время петь.

А Елене не хочется спать.

Карол должен читать.

А один и один будет два.

А лепешки, верно, уже начинают румяниться.

— Кто получит самую большую лепешку? — спрашивает Магда.

— Самую большую лепешку получит Лойзо, — отвечает мама.

— А почему Лойзо получит самую большую?

— А потому Лойзо получит самую большую, что он самый старший.

И Магда перестает петь. Перестает петь и сразу в слезы. Плачет, что не она самая старшая.

А мама уже заглядывает в раскаленную печь.

А на дворе уже совсем холодно.

ГЕЛЕНКА

В один прекрасный день кто-то постучал в класс.

— Войдите! — сказала громко учительница и направилась к двери.

Стучавший остался стоять в коридоре, но, когда учительница отворяла дверь, дети успели разглядеть его.

— Какой он зеленый! — диву давались мальчики.

— Какие у него усики! — восхищались девочки.

— Глядите! Хи-хи-хи! На шляпе у него кисточка! — рассмеялся Душан Вертик.

— Знаете, кто это? — спросил То́но До́льный.

— Ну кто, скажи!

— Отгадайте!

Снова отворилась дверь. В класс вошла учительница, за руку она вела девочку.

— Это Ге́лена, — представила она ее классу.

Ученики завертелись на партах. Каждому хотелось задать какой-нибудь вопрос, но каждый задал его сперва своему соседу. Как Геленкина фамилия? Где они жили раньше? Кто ее отец?

Ее отец был лесничим. Приехали они сюда из Ча́дцы.

— Из Чадцы? — удивился Янко Якубец.

— Из Чадцы, — повторила Геленка еще раз.

— Это, должно быть, далеко. А вы сюда на поезде ехали?

— Не-ет, не на поезде. Нас на машине сюда привезли.

— И теперь будете здесь жить?

— Ага.

— В деревне?

— В лесу.

— В лесу-у?

— Как так в лесу? — наперебой спрашивали ребята.

У них не укладывалось это в голове. Но учительница наконец объяснила им, что лесничий потому и зовется лесничим, что живет в лесу. А Геленка живет в лесничестве. Учительница обещала ребятам, что когда-нибудь они все вместе сходят в лес на экскурсию. Потом она посадила Геленку на вторую парту, с Анкой Горловичовой. Ребята просто глаз не могли от нее отвести. Все было интересно: и как она сядет, и как вытащит книжку из сумки, и какая у нее ручка, и какой карандаш.

— Смотрите! — воскликнула Роза Спокойная. — На руке у нее колечко.

И правда. На руке у Геленки было колечко. Колечко с голубым камешком. А больше ни у кого в классе колечка не было.

КАК ДЯДЮШКА ГЛОЗНЕК ДАВАЛ УРОК

В школе обычно бывало очень тепло. Дядюшка Глознек, служивший в школе сторожем, всегда приходил раньше всех, в седьмом часу. Разжигал щепки, подбрасывал к ним несколько буковых полешек, а уж когда в класс вбегали ученики, печь вовсю полыхала.

А как-то раз ученики собирались в школу очень-очень недружно. По одному, по двое подбегали они к двери и, даже не стряхнув с себя снег, вваливались в класс.

— Холодно вам?

— Холодно.

— Ладно, я еще подложу. — И дядюшка Глознек, отворив дверцы, подкинул в печь еще несколько поленец.

Потом подошел к столу, взял указку и раза три-четыре стеганул ею в воздухе.

— Так вот, сейчас я вам скажу кое-что…

— Скажите, скажите!

— А скажу я вам, что ваша учительница не придет нынче, — объявил дядюшка Глознек.

Он прошелся от окна к двери, а потом — снова к окну.

— А почему? Почему не придет?

— Почему, почему! Взгляните в окно! Ну может ли она по такому непогодью прийти? Ходил бы поезд через нашу деревню, тогда она, глядишь, и приехала бы, а так — куда ей. Вчера все тропки занесло, а ночью метель еще пуще разошлась.

— И значит, мы сегодня не будем учиться?

— Ну и хитрецы! Отчего ж это вам не учиться? Уж раз пришли, так я вас ни за что в такую-то метель не выпущу. Нынче я вас буду учить, так и знайте!

— Вы?

— Я самый.

— Правда?

— Сущая правда.

Ученики подняли гвалт.

Но дядя Глознек взмахнул в воздухе указкой, и снова в классе настала тишина.

— Зарубите себе на носу, здесь кричать не положено. Руки за спину, и все дела. Ты чего хочешь? — спросил он Янко Якубеца, тянувшего руку.

— Я хочу это самое…

— Чего?

— Я хочу отвечать.

— А чего ты хочешь отвечать? Я еще ни о чем не спрашивал, а ты уж отвечать захотел. Садись, и все дела! Ну, слушайте! — обратился он к ученикам. — Вы про пса проходили?

— Про какого пса?

— Ну так я вас научу. — Дядя Глознек сперва откашлялся, а потом взял высоким певучим голосом:

— Мы это уже проходили.

— Уже проходили? Ну тогда нарисуем этого пса. Достаньте бумагу и живо рисовать!

УЧИТЕЛЬНИЦА

Вдруг все дети поворотились к двери. Кто это? Что это? Что такое? Кто-то стоял за дверью, стряхивая с себя снег.

Кто это? Что это? Куда он идет? Может, в соседний класс, где всегда вел уроки директор?

Но дверь отворилась, и в класс вошла учительница.

Пораженные дети затаили дыхание.

— Вы пришли? — вытаращил глаза дядюшка Глознек. Он словно прочел вопрос, который застыл в ребячьих глазах. — Так вы, значит, пришли?

Учительница только улыбнулась.

— И пешком пришли?

— Пешком.

— А директор сказал, что нынче вы наверняка не придете.

Учительница прошла в уголок, стала греть над печью руки. На ресницах и в волосах у нее все еще сверкали снежинки. Она смотрела на ребят своими красивыми глазами, и взгляд ее был такой, что вскоре у всех засияли лица.

— А метель-то, метель! Ну и погодка! — все время причитал дядюшка Глознек.

А учительница все время улыбалась.

И все ребята вдруг сразу поняли, что учительница очень-очень любит их и что она, конечно, самая лучшая учительница на свете.

КОГДА ПРИЛЕТАЮТ ЖАВОРОНКИ

— Да, такие дела! — говорит в один прекрасный день дядюшка Яно. — Ветер завернул. Подвяжу-ка я лозу, чтоб, чего доброго, окно не побила да чтоб ветер ее из земли не выдернул. Лоза-то уж больно хороша. Жаль будет! — И дядюшка Яно выходит во двор, оглядывает виноградную лозу, не завязались ли еще маленькие лиловые почки.

Под конец он выуживает из кармана шпагат и берется подвязывать лозу к ясеневому шесту.

— Что вы там делаете, дядюшка Яно?

— Тащите мне табуретку, потом скажу.

Дети — бегом в горницу, тут же выносят табуретку.

— Что это вы делаете, дядюшка Яно?

— Что делаю? Обираю.

— Чего обираете?

— Лозу обираю, не видите разве?

— А на лозе и нет ничего.

— Как так нет ничего? А это «ничего» называется? — Дядюшка Яно опускает руку в карман и вынимает яблочко.

— А где вы его взяли?

— Где взял, там его нет. — Дядя Яно разрезает яблочко на четыре равные доли и каждому вкладывает прямо в рот.

— А где вы взяли яблочко? — не унимаются дети.

— В саду, под ореховым кустом, — отвечает дядя Яно.

На детях — тряпочные тапочки, Бета сшила их из отцовского старого пальто. И прямо в этих тапочках они несутся по размокшему двору.

Между хлевом, в котором была привязана Рысуля, и курятником тают последние ошметки снега. С курятника упала красная черепица и разбилась на каменной стежке. Ветер продувает двор, обшаривая все щели, все закоулки. Ветки абрикоса шлепают о красную крышу конюшни.

— Нашли чего-нибудь? — спрашивает дядюшка Яно, когда дети воротились.

— Ничего не нашли, — отвечают они грустно.

— В самом деле?

— И впрямь! — Дети протягивают пустые ладошки.

— Так, так. Выходит, не нашли ничего. — Запустив руку за ворот, дядюшка Яно принимается почесывать заросшую шею. — Так, стало быть, вы думаете, я вас обманул? — спрашивает он.

— Мы ничего не нашли, — повторяют дети.

— Ну-ну. А знаете, когда прилетают жаворонки?

— А когда прилетают жаворонки?

— Думаете, обманывать вас собираюсь? А для чего мне обманывать? Я спрашиваю, знаете ли вы, когда жаворонки прилетают? Ну так вот, глядите! — Дядюшка Яно, подняв руку, смотрит вверх на серое небо. — Сейчас прилетают жаворонки. Видите? — указывает он пальцем.

— Где, где?

— А вы хорошенько вглядитесь. — Он прикладывает ладонь к самому уху, вслушивается. — Слышите?

— Слышим.

— Сейчас, вот сейчас прилетают жаворонки, — повторяет он, все время указывая вверх.

Дети глядят, глядят, пока наконец и впрямь не видят: жаворонок такой махонький, меньше булавочной головки. Дядюшка Яно, может, и не видит его — ведь у дядюшки Яно уже не такие зоркие глаза, как у них.

А дети видят жаворонка. И слышат, как он поет. Да, в самом деле жаворонки прилетают.

ИГРА

Солнце выпило все лужи. Землю вокруг каменной фигуры святого Яна[1] старательно обдул ветер. Настала пора играть в шарики. Куда ни глянешь, повсюду разгоряченные игроки.

— Сколько у тебя?

— Шесть.

— Шесть шариков — это ровным счетом ничего.

— Сам ты «ничего». Шесть шариков — это все-таки шесть шариков. — Янко Якубец даже обиделся.

Сунув руку в карман, он вытащил свои шесть глиняных разноцветных шариков.

— Вот, гляди! — показал он Виктору Пешко.

Тот, презрительно скривив нижнюю губу, двинулся дальше.

— Вертушка, сколько у тебя? — крикнул он Душану Вертику.

С Душаном никто не хотел играть. Душан приходил всегда с двумя-тремя шариками, а потом, обыграв всех подряд, уносился домой.

— Вертушка, сколько у тебя? — спросил Виктор еще раз.

— Два.

Виктор ухмыльнулся. А тут откуда ни возьмись — Йожко.

— Кто со мной будет играть?

— Сколько у тебя? — опять спросил Виктор.

Йожко похлопал по полному карману, и Виктор успокоился.

Враз сбежалась гурьбой детвора. Душан предложил игрокам поколдовать на счастье. Повернувшись на каблуке, он выдолбил глубокую ямку. Сперва обмел ее шапкой, потом еще и обдул. И засмеялся.

— Ну, что скажете? — спросил он, восхищаясь своей ловкостью.

— Что надо! — похвалили ребята ямку и стали играть.

ворожил Душан Вертик.

— Не каркай! — рассердился Виктор.

— Не слышал, что ли? — повторил Виктор.

Душан продолжал ворожить до тех пор, пока Йожко не подарил ему шесть шариков. Мальчик завизжал от радости и бросился искать, с кем бы поиграть.

Но стоило Душану отойти, как Йожко словно покинуло счастье. Он начал проигрывать. «Ну и ладно, — подумал. — Игра есть игра. Когда везет одному, когда другому». Йожко сунул руку в карман — и даже поверить не мог. В кармане были последние три шарика.

— После дышки?

— Последышки.

В нескольких шагах от мальчиков играла Роза Спокойная.

Она держала в руках веревочку и высоко подпрыгивала. Вдруг, подбежав к ним, принялась успокаивать Йожко.

— Последышки не подведут! — уверенно сказала она, а чтоб еще больше подбодрить мальчика, тоже начала ворожить:

— Тебе чего тут надо? — накинулся на нее Виктор.

— А тебе какое дело?

— Катись отсюда!

— И не подумаю!

Но тут Розу позвала мама. Хочешь не хочешь, а беги. Теперь снова стал выигрывать Йожко. В один миг карман у него был полон. Последышки не подвели.

Игра продолжалась. Но вдруг Виктор отошел в сторону и, прислонившись к дереву, спрятал руки в карманы.

— Иссяк, да? — спросил Йожко.

Виктор попробовал улыбнуться, но улыбки не получилось. Он поджал губы и не сказал ни слова.

Йожко пожалел его.

— Сколько у тебя было? — спросил он.

— Семнадцать.

Йожко призадумался. Потом вытащил из кармана горсть шариков и отсчитал ему все семнадцать.

КАК ДЯДЮШКА ЯНО ПЕРЕСАЖИВАЛ ЯБЛОНИ

— Дядя Яно, а вы что делаете?

— Пересаживаю.

— А что пересаживаете?

— Яблоню.

Остановившись возле дядюшки Яно, Йожко долго глядит, как тот подкидывает лопатой землю. Яма должна быть широкая, чтобы корню как можно лучше устроиться в ней, и, конечно, глубокая, чтобы ни завтра, ни послезавтра ветер не опрокинул деревце. Долго, очень долго приходится трудиться, пока посадишь яблоню.

— Дядя Яно, а где вы столько яблонек взяли? — спрашивает Йожко, заметив на дорожке большую вязанку деревец.

— Выкопал, — отвечает дядюшка Яно, орудуя без передышки лопатой.

— Дядюшка Яно, а какие это яблони? — не успокаивается Йожко.

Интересно небось, какие вырастут на деревьях яблоки. Будут ли они большие или маленькие, будут ли желтые или красные — яблоки-то бывают самые разные.

— Я пока еще не знаю, какие будут яблоки, — говорит дядюшка Яно. — Вырыл их в лесу, под Грабовкой, так что это дикие яблони.

— Дикие?

— Они самые.

— Значит, и яблоки будут дикие?

— А яблоки не будут дикие.

— А в лесу были?

— Эге.

— А здесь не будут?

— Не будут. Потому не будут, что по осени я их привью. Привью их, и все дела.

— По осени?

— Эге.

— А осенью уже будут на них яблоки?

— Чего-чего?

— Будут ли уже яблоки, спрашиваю.

— Осенью еще ничего не будет. Кой на каких, может, и будет. На тех, что побольше, глядишь, какой дичок и уродится, да он никуда не годится.

— А почему?

— Дикое яблочко кислое.

— Кислое?

Йожко умолкает, но минуту спустя снова заговаривает.

— Некоторые любят и кислые яблочки, — говорит он дядюшке Яно.

— Да кто ж кислые любит? — спрашивает дядюшка Яно и при этом морщится так, словно и впрямь надкусил такое кислое яблочко.

— Вот я, например.

— Ну, это ты брось! — смеется дядюшка Яно и морщится еще больше. — Через года два-три у нас яблок будет хоть завались. И маленьких и больших. А иные будут больше, чем козлячья голова.

— И они тоже будут дикие?

— Зачем же? Говорю, что осенью их привью.

— Но ведь это еще долго, — вздыхает Йожко.

— Долго?

— Если бы они уже сейчас были, — вздыхает он снова.

— Угу, — кивает и дядюшка Яно.

— А они правда будут?

— А почему ж им не быть?

— Такие, как козлячья голова?

— Такие. А которые и побольше.

— Если бы уж были, — вздыхает Йожко еще раз.

В ЛЕСУ ТРУДИЛИСЬ ЛЕСОРУБЫ

А пришел Йожко домой, на столе его уже дожидался узелок из маминого цветастого платка. В узелке увязаны были пирожки с повидлом. В красный, без крышки, бидончик налита похлебка. Йожка пообедал на скорую руку, взял бидончик, узелок — и айда!

— Смотри не заблудись! — крикнула ему вдогонку мама, но он уже не услышал.

По деревянным мосткам, переброшенным через грязную речушку, Йожко перешел на другую сторону улицы. Он не спустился вниз по Го́штакам — по проулку, что пересекал деревню, а шмыгнул через Но́ваков двор. А потом еще через зады, потому что так было ближе.

На Нижних лугах повстречалась ему тетушка Ошкериха, она пришла сюда набрать в холстину травы.

— Обед несешь? — спросила она, когда Йожко проходил мимо.

Мальчик только улыбнулся в ответ.

На опушке леса растут здоровущие дубы. Вместо мягкого мха под деревьями высоко подымается прошлогодняя трава, которую сельчане зовут «стариной». Когда случался засушливый год и поля не родили вдосталь сена, крестьяне серпами жали ее, относили домой и откладывали на зиму.

повторял Йожко стишок, который выучил в школе и который теперь ему вспомнился.

В лесу трудились лесорубы. Они пилили деревья, а потом разрезали их на метровые бревна. Проходя по тропе, по обеим сторонам ее мальчик видел длиннющие ряды дубовых поленьев. То ли обыкновенного дуба, то ли чернильно-орешкового. И кора у них одинаковая, и листья одинаковые, Йожко не знал, как их различают. А отец понимал толк во всяком дереве.

— Махнем-ка вон ту ракиту! — сказал отец.

— Которую ракиту? — спросил дядюшка Те́офил.

— Вон ту, у оврага!

— Ты давай ешь, а мы уж как-нибудь и без тебя управимся.

И лесорубы взялись подпиливать ракиту. Мальчику стало жалко ее. Летом она была похожа на вербу, а весной, когда лиственные деревья стояли совсем-совсем еще голые, ракита уже выбрасывала барашки.

ЧЕРЕЗ ЛЕС ШЛА ШИРОКАЯ ТРОПА…

Через лес шла широкая тропа. Летом зарастала она малиной и земляникой. С сосны на сосну перелетал дятел, на дубе рассиживалась кукушка. Стоял лес, в лесу скала, под скалой деревце, под деревцем гриб…

«Ку-ку, ку-ку, ку-ку…»

Йожко шагал по тропе. То в одну сторону подастся, то в другую: а не найдется ли случайно гриб в траве. Мальчик знал, что об эту пору грибы еще не растут, а все-таки мысль о них не покидала его.

«Ку-ку, ку-ку, ку-ку!..»

Йожко оглянулся. В этом году он еще не слыхал кукушки. Даже ушам своим не поверил.

Он поглядел в другую сторону и увидел Геленку.

— Ты чего тут ищешь? — спросила девочка.

— Чего?

— В эту пору грибы не растут, — сказала Геленка.

Конечно, она заметила его еще раньше и, наверно, долгое время следила за ним.

— А может, растут, — возразил Йожко. — А может, какой гриб и поторопился вырасти? Почему какой-нибудь гриб не может спутать время?

— Гри-и-б? Ты что! В эту пору грибов еще не бывает, — твердила Геленка свое.

— А почему? Почему не бывает?

— Не знаю. Может, им холодно.

— Ничего не холодно.

— Нет, холодно.

— А вот и неправда.

— Папа сказал, что еще холодно, — объявила Геленка, и Йожко уже готов был с ней согласиться. Наверное, и правда холодно. Сколько раз бывало, что дядюшка Яно жаловался на холод, а Йожко вовсе не было холодно.

— А ты вот что скажи… — Йожко задумался. — А почему твой отец носит на шляпе кисточку?

— Какую кисточку?

— Ну на шляпе!

— На шляпе? Мой отец никакой кисточки не носит.

— Носит.

— Не носит.

— Носит.

— Так ее же все лесничие носят!

— Ну-у?

— Не веришь?

Йожко снова задумался.

— Скажи, а вы живете в лесничестве?

— А то нет, что ли?

— Я не знаю. Я еще никогда не был в лесничестве. А на что похож домик лесничего?

— На что похож? На обыкновенный дом и похож. Мы живем вон там, где тропа кончается. Если хочешь, можешь зайти к нам.

— А это далеко?

— Я тебе уже сказала — там, где тропа кончается…

Геленка взяла мальчика за руку, и они вместе пустились бежать.

ЛЕСНИЧЕСТВО

Вдруг дети остановились.

— Что это звонит? — спросил Йожко.

— Наши коровы, — ответила Геленка.

— А разве коровы могут звонить?

— Глянь!

Он посмотрел в ту сторону, куда указывала Геленка пальцем. Среди деревьев паслись коровы. И все, как одна, — пеструшки. У двух на шеях были колокольчики, а у третьей — жестянка.

— А это зачем?

— Чтоб не потерялись, — объяснила Геленка.

— А они разве далеко уходят?

— Бывает, и уходят, но мы их по колокольчикам отыскиваем. Ну вот мы и пришли, — сказала Геленка.

Вдруг затявкал пес.

— Это ваш пес?

— Наш.

— Не укусит?

— Не укусит.

Дети прошли еще немного, и перед ними вырос дом лесничего.

Йожко снова остановился.

— Пошли, пошли! — потянула его Геленка.

— В лесниковый дом?

— Мы же к нам идем.

— А ваш пес правда не укусит?

— Не укусит.

КОСУЛЯ

В лесничестве мальчику ужасно понравилось. Геленка повела его в свою комнату, показала ему куклы и игрушки. И сколько их у нее! Такую уйму игрушек Йожко сроду не видел. У него-то у самого вообще игрушек не было. Да и комнаты своей не было. Сколько бы это было комнат, если бы каждый из его братьев и сестер вздумал иметь свою! Если хотелось играть, Йожко убегал из дома в загуменье или на Глинник.

На Глиннике стояли скирды, с которых можно было скатиться. Совсем как с ледяной горки. Или можно было наломать ольшаника и устроить себе шалашик. Из ольшаника.

Геленкина мама дала ему хлеб с маслом. Сперва он отказывался, но, увидев, что и Геленка собралась есть, протянул руку и взял душистую краюшку.

— А косулю ты уже показала? — спросила Геленкина мама.

— Нет, еще не показала.

— Какую косулю? — удивился Йожко.

Геленка повела его во двор. Она остановилась возле низенького сарайчика с маленькой деревянной дверкой и два раза постучала:

— Анна, Анна!

Из сарайчика выбежала косуля.

— Вот это чудо! — завизжал Йожко, даже забыв от удивления проглотить хлеб, которым был набит рот.

— Ты когда-нибудь видел косулю? — спросила Геленка.

— Видел, — ответил Йожко.

— А вот так, совсем-совсем близко?

— Совсем близко — нет.

— Это мне папка принес.

— Папка?

— Ага.

— А откуда?

— Из лесу.

— И она не убегает?

— Не убегает.

— Никогда?

— Иногда убегает, но в тот же день опять прибегает.

— Ну и чудеса!

— А ты бы хотел ее?

— А то нет?!

— А чего бы ты с ней делал?

— Мальчикам бы показывал.

— Мальчикам?

— Ага.

— А если бы она у тебя умерла?

— Не умерла бы.

— А вот и умерла бы.

— Почему бы ей у меня умереть?

— Косуля привыкла к лесу. В деревне ей было бы скучно.

— Я бы траву ей таскал.

— Все равно.

Йожко загрустил. И не потому, что позавидовал Геленке, что у нее косуля. А потому загрустил, что завтра он уже не увидит косули. Нельзя же видеть ее каждый день!

— Знаешь что? Ты можешь приходить к нам. Можешь приходить, когда тебе захочется. Мам, — поворотилась Геленка к маме, — правда, он может приходить к нам?

— А почему же нет? — сказала Геленкина мама. — Когда захочет, пускай и приходит.

— Ну и чудеса! — Йожко зашагал домой веселый-развеселый.

Геленка стояла у деревянной калитки и глядела ему вслед.

— Придешь? — крикнула она мальчику вдогонку.

— Завтра же и приду.

— Обязательно?

— Обязательно.

ВОРОБЕЙ

А раз Йожко шел в школу и нашел на дороге мертвого жаворонка. Собственно говоря, это был не жаворонок, Йожко просто думал, что это жаворонок. Держа птичку за лапки, он нес ее, чтобы показать мальчикам. Когда он вошел в улочку, которая вела к школе, его остановил дядя Глознек.

— Куда ты несешь этого воробья? — спросил дядя Глознек.

— Это не воробей, а жаворонок.

— Чего-чего?

— Жаворонок это.

Дядя Глознек сплюнул, а потом нагнулся, чтоб получше разглядеть воробья.

— И это, говоришь, жаворонок? Если это жаворонок, так воробей, стало быть, ты. Жаворонок, тоже скажешь! Если это жаворонок, так где у него хохолок?

— Какой хохолок?

— У жаворонка-то ведь на голове хохолок, а у воробья на головке ничегошеньки нету, — растолковывал дядя Глознек. А потом выпрямился и, сверкнув глазами, строго посмотрел на мальчика: — Слушай-ка! Этого воробья ты подстрелил?

— Я не стрелял.

— Ну, ну, эти ваши рогатки я на куски изорву! — пригрозил он пальцем.

— Какие рогатки?

— И уши вам оторву. Раз, говоришь, нету у вас рогаток, так и знай, уши оторву. Давай сюда! — Дядюшка Глознек протянул руку и отобрал воробья.

А тем временем подошли и другие ребята. Говорить ничего не говорили, только стояли и слушали.

— А что вы с ним сделаете? — спросил Йожко.

— Чего-чего?

— Что вы с ним сделаете, спрашиваю.

— Чего уж с ним делать? Закопаю, и все дела. Но если у кого найду рогатку, я вот так схвачу его за уши да вот так, вот так и отвинчу их. — Он схватил за уши Тоно Дольного, который был мастер стрелять из рогатки, и порядком оттаскал его за уши.

КОСОБЕНЯ

Самую старшую гусочку звали Кособеней. Белехонькая она была, чисто снег, и только на голове — маленькая черная шапочка.

Правое крыло у нее было сломано и чуть не волочилось по земле.

— Куда тебя несет, Кособеня? — кричали гусочке, когда она сворачивала с дороги.

Кособеня, бывало, бежать, остальные гуси за ней. Все гуси вскоре расправляли крылья и взлетали вверх. А Кособеня только вздымала пыль на дороге.

— Глядите, глядите, — указывал Янко Якубец на черноперого гусака, который крыльями касался телеграфных проводов.

Йожко глядел на дорогу. Кособеня бежала и махала над дорогой одним крылом так, что за ней подымался столб пыли.

Кособеня вылупилась еще в прошлом году и поначалу совсем не росла. Меньше всех гусят была в стае, что тут будешь делать! Идет, бывало, с выпаса или на выпас, никак не поспевает за стаей, а на озере, так и не догнав ее, стоит и жалобно попискивает. Все гусята уже летать научились, а она — еле по земле тащится.

— Что это с ней? — ломал голову Йожко, которому всегда в конце концов приходилось брать ее на руки и нести.

— Научится, — успокаивал его Душан.

— Нет, не научится.

— Сама не научится, мы научим.

— Как это научим?

— Не твоя забота!

И вот как-то раз Душан взял гусенка из Ножкиных рук, погладил по головке и чуть поиграл с его маленькими крылышками. А потом вдруг решил, что хорошо бы его слегка подбросить.

— А ничего с ним не случится? — спросил Йожко.

— А чего ему станет!

Душан поднял гусенка повыше и выпустил из рук.

— Ну видишь, летает! — завизжал он радостно и побежал за гусенком.

Йожко повеселел.

Душан взял гусенка еще разок. Попробовал подбросить его еще выше.

— Боится, — закричал Йожко, но гусенок уже летел, и, казалось, даже попытался свернуть, словно хотел изменить направление.

Душан поймал его снова и теперь уже полез с ним на скирду.

— Что ты хочешь делать?

— Увидишь.

Душан остановился у кромки скирды, поглядел вниз, поглядел да и развел вдруг руки. Гусенок пискнул и упал камнем в траву.

— Ты убил его, — заплакал Йожко.

Душан все еще стоял на скирде. Потом сел в солому и тоже расплакался.

Но гусенок вскоре зашевелился. Поерзал, поерзал и бегом за своей стаей.

Мальчики успокоились, утерли слезы.

— Ничего с ним не случилось?

— Вроде бы ничего!

Солнце стояло над самой Куклой. Если чуть прижмурить глаза, можно даже глядеть на него.

Они напоили гусей в речке, погнали домой.

И только входя во двор, Йожко заметил, что у гусенка правое крыло как-то отвисло. И всем тельцем он клонился в правую сторону, словно крыло тянуло его к земле. Позже, когда у него совсем побелели перья, заметила это и мама. Йожко молчал. Но по осени, когда мама сажала всех гусей в клетки, он попросил ее оставить гусочку на воле — пусть, мол, яйца несет. Кособеня снесла двенадцать яиц, и изо всех двенадцати вылупились гусята.

ОДНАЖДЫ

А однажды пришли дети в школу, а школа заперта. Некоторые стали протискиваться к двери: дверь откроется, вот они и попадут первыми в класс. Остальные ученики гонялись друг за дружкой по двору.

— Дядя Глознек проспал.

— И директор проспал.

— Проспала и учительница, — переговаривались дети, что стояли у самой двери.

— Нет, она не проспала, — возразила одна девочка.

— Проспала.

— Учительница — нет.

— И она, и она тоже.

— А вот и неправда.

— Все сегодня проспали, а не проспали бы, здесь бы уж были, — рассудил Юро Ва́нда.

Наконец появился дядюшка Глознек.

Он вышел из школьного сарая с топором в руке.

— Дядюшка Глознек, откройте нам!

— Чего, чего?

— Откройте нам, дядюшка Глознек!

— Открыть? А зачем?

Все дети сгрудились вокруг школьного сторожа и, вытаращив глаза, глядели на него.

— Да и захотел бы, нечем мне отворить. Право слово! Только и остался у меня ключ от дровяника. А пришел я сюда за топориком. Мой он, топорик-то. Принес я его еще прошлой зимой, вот за ним и пришел. Так, так! Только и остался у меня ключ от дровяника. — Он поднял руку, показал ключ.

— Дядюшка Глознек, а куда вы дели ключи? — загалдели дети, но кое-кто уже стал догадываться, что, наверное, что-то случилось.

Что же могло случиться? Почему сегодня закрыта школа? Куда дядюшка Глознек ключи подевал? И где директор? Где учительница?

А школьный сторож стоял, стоял и только слюну сглатывал. Временами похоже было, что он хочет что-то сказать, но дети задавали ему столько вопросов, что он и не знал, на который раньше ответить. А может, не хотел отвечать. Он шевелил губами, словно во рту слова перекатывал.

— Дядюшка Глознек, что же случилось? — спрашивали дети и большие и маленькие.

— Чего, чего?

— Случилось-то что?

— А ничего.

— А школа почему закрыта?

— Почему, почему? Да потому, что закрыли. Уроков теперь не ждите, кончились. Можете по домам расходиться. Я совсем не обязан вам тут растолковывать, кто приказал школу закрыть. Правду говорю. Мне еще всыплют за это. Закрыли ее, и все дела.

Какие-то мальчики завизжали и с криком понеслись по улочке, но большинство детей остались на школьном дворе. Вот бы узнать, что же такое стряслось. А уж первоклашкам, тем и вовсе не хотелось отправляться домой: нынче-то ведь им идти на экскурсию. Со вчерашнего дня только и говорили о том, и вот на́ тебе: никакой экскурсии. Надо же, обида какая!

— Дядюшка Глознек, и учительница не придет? — спрашивали первоклашки, не сводя глаз со школьного сторожа.

— Не придет, — ответил сторож печально.

— А почему? Почему? — снова посыпались вопросы.

— А чего ей тут делать, коли школа заперта? Говорю вам, ступайте домой! Из-за всякой тут болтовни беды потом не оберешься.

— А мы сегодня собирались идти на прогулку, — сокрушались ребята, но дядя Глознек лишь рукой махнул.

— Какая тут прогулка? — сказал он. — Теперь хоть каждый день прогуливайтесь. Вот, вот! Только и остался у меня ключ от дровяника. — Он еще раз показал детям ключ, запер сарай и, сгорбившись, поплелся домой.

А ЧТО ЖЕ ЭТО ЗА ЗАПИСКА ТАКАЯ?

Старшеклассники разошлись, и на школьном дворе осталась только кучка первоклашек. Никак не хотелось им верить, что их учительница не придет. А вдруг она просто опоздала? Почему она не может опоздать? И когда подымались метели, она тоже опаздывала. Но ни разу, ни разу не было, чтоб она совсем не пришла. Некоторые дети все еще думали, что дядя Глознек подшутил над ними. И потому отправились к нему домой. Но дома его не застали. Ушел, мол, по дрова, сказала им тетушка Глознечиха.

— А директор знает? — спросили дети.

— А чего ему знать? — удивилась тетушка Глознечиха.

— А директор знает, почему школа закрыта?

— А как же ему не знать, ежели он сам ее закрывал? Пришел вчера после занятий, показал какую-то записку, дескать, от нашего сельского старосты ему принесли. А под конец взял ключи и сказал, что должен отдать их старосте.

— Старосте?

— Ему самому.

— И все из-за этой записки?

— Из-за нее, точно из-за нее.

— А что же это за записка такая?

— Такая уж записка. Указано в ней, что школу-де надо закрыть.

— А почему там так указано? — не успокаивались дети.

— Почему да почему! Ведь и самому старосте это кто-то наказал. Уроков теперь не ждите, кончились, — сказала тетушка Глознечиха и тоже стала отсылать детей домой.

— Но ведь мы сегодня хотели идти на прогулку, — горевали дети.

Тетушка Глознечиха покачала головой, повздыхала и пошла по своим делам.

— Подумаешь, прогулка, — оборотилась она еще раз к ребятам. — Теперь хоть каждый день прогуливайтесь.

ОХ И ПОДЛАЯ ШТУКА ВОЙНА!

Хаживал в лес и хромоногий Ондрей. Каждый день волочил он за собой маленькую тележку с решетчатыми боковинками. Плелся медленно, огибая камни и бугры, потому что был старый и одна нога у него была деревянная. Куда бы ни держал путь, повсюду таскал с собой палку: с ней идти было легче.

кричали дети, завидев его. Иной раз какой-нибудь сорванец садился к нему в тележку, и Ондрей, сперва ничего не замечая, должен был тащить этого негодного мальчишку. И только оглянувшись, останавливался. Подняв палку, начинал браниться.

— Ну погодите, погодите! — грозил он палкой.

А потом снова трогался в путь. А за спиной у него опять раздавалось:

— Ты чей? — спросил он как-то раз Янко Якубеца.

— Ничей, — ответил вместо него Юро Ванда.

Ондрей оставил тележку на дороге, а сам подошел к детям. Мальчики попятились.

— Сколько тебе лет? — спросил Ондрей.

— Чего?

— Сколько тебе лет, спрашиваю.

— Одиннадцать, — соврал Юро Ванда.

— А не врешь?

— Истинная правда.

— Скажи своему дружку, что он врет, — поворотился Ондрей к Душану Вертику.

— Не врет он, — солгал и Душан.

— И ты обманываешь, — сказал Ондрей Душану и снова поглядел на Юро Ванду. — Так сколько же тебе лет? Только правду говори!

— Девять.

— Точно?

— Точно.

— А тебе сколько?

— Семь, — сказал теперь правду и Душан Вертик.

— Вот ведь, ребятки, — повел речь колченогий Ондрей, — когда я был такой же вот шпингалет вроде вас, словом, когда мне было столько лет, сколько вам сейчас, у меня, поди, и ноги были такие же… Только для чего они были? — спросил он как бы сам себя и примолк.

— Рассказывайте, рассказывайте!

— А чего рассказывать-то?

— Дальше рассказывайте!

— Я только хотел сказать, что когда мне было столько лет, сколько вам, бегал я, поди, лучше, чем любой из вас. В самом деле. Сам черт бы меня не догнал. — Он, чуть склонив голову, прищурил один глаз, а другим посмотрел на Душана Вертика. — Ох и подлая штука война! — вздохнул он. А потом еще раз спросил: — Тебе сколько лет-то?

— Семь.

Ондрей пошел и уже больше не оглядывался. Он медленно удалялся, волоча за собой тележку и клонясь в одну сторону так, что казалось, вот-вот упадет.

В ЛЕС ПРИШЛИ МАШИНЫ

Ребята уж собрались было разойтись, когда один мальчик сказал:

— Давайте сами устроим экскурсию!

— Сами?

— Ну и что? Пойдем на экскурсию без учительницы.

— Как без учительницы?

— А так! — обрадовался Янко Якубец. — Пойдемте в лес сами. Геленка все равно ждет нас у себя дома, учительница же сказала ей, что мы придем к ним. Кто хочет идти, айда за мной.

Уже было, наверное, часов десять или одиннадцать, когда мальчики зашагали по стежке вдоль журчащей речки. Тоно Дольный бросил в речку жестянку, и все смотрели, как волны уносят ее. Мальчики подошли к самому проселку, и только там жестянка скрылась под деревянным мостом.

Ребята огляделись: лес был совсем рядом. Некоторые кинулись вперед, чтобы быть в лесу первыми. И вдруг увидали телегу, доверху груженную скарбом. Это была телега дядюшки Вертика.

— А вы куда идете? — спросил мальчиков дядя Вертик.

— Идем на экскурсию, — ответил Душан за всех.

— На экскурсию? А куда?

— В лесничество.

— В лесничество? Как так? Ведь их-то я и перевожу в деревню.

— В деревню?

— Вот именно!

— А кого? Лесничего?

— Его самого.

— А почему? Почему их перевозите? — наперебой спрашивали дети.

Дядюшка Вертик хлестнул волов, оглянулся назад, на телегу — все ли там хорошенько увязано, уложено, и завздыхал:

— Вот дело-то какое. Лесничий получил приказ выбираться из леса. Да и лесорубов нынче прогнали. Плохо дело. В лес и заглянуть-то теперь нельзя.

— Как так нельзя?

— А вот так! Сказывали, аэродром там будут строить.

— Аэродром?

— Он самый.

— В лесу?

— Вот именно.

— А разве могут самолеты там приземляться?

— Приземляться-то будут на Юнчовине, а в лесу их будут только прятать.

— Значит, аэродром будет на Юнчовине?

— И на Юнчовине, и в лесу. Кто их знает, как они там все устроят.

— А сходить туда поглядеть можно?

— Не пустят вас.

— Кто не пустит?

— Ну кто? Солдаты. Их там целый полк. Да вы разве не знаете, что в лес пришли машины?

— Какие машины?

— Военные, немецкие.

— А нам нельзя туда?

— Никак нельзя.

— А с Геленкой что?

— С какой Геленкой?

— С лесниковой дочкой.

— Она-то уж давно в деревне.

Что ж, хочешь не хочешь, а мальчикам придется поворачивать. Дядя Вертик раскурил трубку и снова завздыхал.

— Да, такие дела. Лесничий недолго у нас полесничил.

— А он что, уже больше не будет лесничим?

— Лесничим-то он останется, да какой же это лесничий, коли должен жить в деревне! Да, плохо дело, скажу я вам.

— Что плохо?

— Все.

Дядя Вертик снова стегнул волов, и лицо его затянулось облаком дыма.

ТАБЕЛЬ

Йожко завтракал, когда Душан свистнул под окном. С некоторых пор Душан свистел ему каждый день, и каждый день Йожко выскакивал на улицу. Тут они во весь дух мчались к школе — поглядеть, не начались ли занятия.

— Знаешь, какая новость? — выпалил Душан.

— Не-е, не знаю.

— В школу солдаты приехали.

— Ты что!

— Честное слово.

И мальчики бросились бежать.

Они промчались мимо статуи святого Флориана и в два счета очутились в верхнем конце деревни. Идти по улочке было страшно: а вдруг их заметят и задержат? Поэтому мальчики обошли каменную оградку и пустились напрямки через школьный сад.

В саду цвели яблони. Близ пчельника, где не так-то давно дядюшка Глознек похоронил воробья, мальчики остановились. Сад всегда содержался в чистоте и порядке, а теперь повсюду, куда ни кинь взгляд, валялись листы бумаги. Йожко с Душаном поднимали один лист за другим и тотчас их узнавали. По большей части это были рисунки. Раньше одни хранились в директорской, другие висели в классах или в коридоре.

— Гляди! — сказал Душан и нагнулся к какой-то бумажке.

— Что это?

— Табель!

Йожко подбежал к нему.

— А чей? — спросил он.

— Не знаю, — ответил Душан.

Мальчики склонились над табелем и стали читать по складам. Давалось им это с трудом, они ведь были еще первоклассниками. Долго трудились они, пока наконец разобрали, что табель принадлежал Виктору Пешко. После зимних каникул Виктор Пешко, как и остальные ребята, отдал его учительнице. А теперь табель выбросили вместе с рисунками и школьными тетрадями.

— Взять его? — спросил Душан.

— Возьми, — ответил Йожко.

И вдруг мальчики застыли как вкопанные. Оба глядели на школьное здание, и ни один не мог и слова вымолвить. Из окна класса, в котором они еще недавно учились, торчала гнедая голова лошади.