Убийство по-китайски: Золото

Глава десятая Философ желает обсудить высокие материи; судья Ди раскрывает убийство

Судья Ди немало удивился, увидев жилище магистра Цао — трехъярусную башню на пригорке, поросшем соснами. Оставив Су-ньян под присмотром Хуна в маленькой сторожке, он последовал за магистром Цао.

Узкая лестница вела наверх; пока поднимались, магистр успел объяснить, что на самом деле дом этот — сторожевая башня, построенная в стародавние годы, во времена усобиц; что его предки, владевшие башней из поколения в поколение, всегда предпочитали жить в городе; но что по смерти отца, торговца чаем, он, магистр Цао, продал городской дом и переселился сюда.

— Вот поднимемся в мою библиотеку, сударь, — закончил он, — и вы поймете, почему я так поступил.

Вошли в восьмиугольную комнату на верхнем этаже.

Магистр Цао размашистым движением руки обвел просторы, открывающиеся за широкими окнами, и провозгласил:

— Для размышлений, сударь, потребно надлежащее место! Отсюда, из моей библиотеки, я созерцаю небеса и землю, в них черпаю вдохновение.

Судья Ди отвечал приличествующими моменту словами. А между тем приметил, что из северного окна хорошо просматривается заброшенный храм, но отрезок дороги перед ним и до развилки скрыт за деревьями.

Устроились за большим столом, заваленным бумагами, и тут магистр Цао не утерпел, спросил:

— Как отзываются о моем ученье в столице, ваша честь?

Судья не помнил, чтобы где-либо упоминалось имя магистра Цао, но ответил со всей учтивостью:

— Я слышал, что вашу философию полагают весьма своеобразной.

Магистр просиял.

— Признаюсь, многие почитают меня первопроходцем в области независимой мысли, и они, вероятно, правы! — произнес он удовлетворенно и нацедил судье чая из большого заварочного чайника.

— Как вы думаете, — спросил судья Ди, — что могло случиться с вашей дочерью?

Магистру Цао вопрос не понравился. Сперва он тщательно расправил бороду на груди и только потом ответил с едва скрываемым раздражением:

— От этой девчонки, ваша честь, одни неприятности! А мне противопоказано всякое возбуждение, ибо оно пагубно сказывается на ясности сознания, столь необходимого мне в моей работе. Я сам, лично, учил ее письму и чтению, и что же? Она все время читает совсем не те книги, какие должно! Исторические записки она читает, вот что я скажу вам, сударь, исторические! Ничего, кроме унылых жизнеописаний давно умерших людей, которые понятия не имели о ясности мышления. Пустая трата времени, сударь!

— Что ж, — осторожно откликнулся судья Ди, — на чужих ошибках нередко учатся.

— Пфе! — фыркнул магистр Цао.

— Осмелюсь спросить, — судья был предельно учтив, — почему вы отдали ее за господина Ку Мен-пина? Мне говорили, что вы считаете буддизм бессмысленным идолопоклонством, и я в какой-то мере согласен с вами. Но ведь господин Ку — ярый буддист.

— Ха! — вскричал магистр Цао. — Все это за моей спиной спроворили женщины с обеих сторон. Все женщины, сударь, дуры!

Судья Ди подумал, что столь широкое обобщение, пожалуй, неправомерно, но решил не спорить. И задал следующий вопрос:

— Ваша дочь знала Фан Чуна?

Магистр всплеснул руками.

— Да откуда же мне это знать, ваша честь! Может быть, видела раза два, ну, к примеру, с месяц назад, когда этот наглый пентюх явился ко мне с разговорами о межевом камне. Вообразите только, сударь, я, философ, и… межевой камень!

— Полагаю, вы оба заинтересованы в оном камне, — сухо заметил судья. Магистр Цао насторожился, и судья Ди поспешил переменить тему: — У вас, вижу, стена вся заставлена полками, а на полках пусто. Что случилось с вашими книгами? У вас должна быть обширная библиотека.

— Была, — махнул рукой магистр Цао. — Но чем больше я читал, тем меньше получал. Я читал, да, много читал, но только ради того, чтобы посмеяться над людским недомыслием. Прочту книгу и тут же отсылаю моему двоюродному брату Цао Фэ в столицу. Мой двоюродный братец, к моему великому сожалению, сударь, прискорбно неоригинален. Он не способен мыслить самостоятельно!

Тут судья смутно вспомнил этого Цао Фэ, которого встретил однажды, кажется, на обеде у своего друга Хо, письмоводителя Столичного Суда. Цао Фэ — приятный старичок-книгочей, полностью погруженный в свои занятия. Судья Ди собрался было огладить бороду, но тут же с досадой отдернул руку, заметив, что магистр Цао опередил его и величественно оглаживает свою. Насупив брови, магистр изрек:

— А теперь я в общих чертах и, разумеется, весьма упрощенно и кратко изложу вам свое учение. Начнем с того, что я рассматриваю вселенную…

Судья Ди поспешил подняться из-за стола.

— К моему великому сожалению, — твердо проговорил он, — неотложные дела требуют моего присутствия в городе. Надеюсь, в скором времени у меня появится возможность продолжить нашу беседу.

Магистр Цао проводил его вниз. Прощаясь, судья обронил:

— Сегодня на дневном заседании суда я буду допрашивать людей, причастных к исчезновению вашей дочери. Может быть, вам интересно будет присутствовать при этом?

— А как же моя работа, сударь? — Магистр Цао укоризненно покачал головой. — Мне никак нельзя отвлекаться на судебные заседания и тому подобные вещи, ибо это замутит ясность моего сознания. Кроме того, моя дочь стала супругой господина Ку, не так ли? Стало быть, заботиться о ней — его долг. Вот это и есть, сударь, один из краеугольных камней моей системы: пусть всякий предаст себя воле Неба…

— До свидания, — молвил судья и вскочил в седло.

Судья Ди пустился вниз по склону к дороге, следом ехали Хун с девицей Су-ньян. Вдруг из-за соснового ствола выступил симпатичный парнишка и низко поклонился. Судья придержал свою лошадь.

— Есть ли какие новости о моей сестре, господин? — торопясь, проговорил мальчик.

В ответ судья Ди грустно покачал головой. Мальчик прикусил губу. И вдруг выпалил:

— Это я во всем виноват! Пожалуйста, найдите ее, господин! С ней так хорошо скакать верхом и охотиться! Мы всегда гуляли вместе. Ей бы не девчонкой быть, а мальчишкой — вот она какая! — Он сглотнул и продолжил: — Нам тут больше нравится, а отец только и говорит о городе. Но когда он разорился… — Мальчик испуганно глянул в сторону башни и заспешил: — Но я не должен вас задерживать, господин! Отец рассердится!

— Ты меня не задерживаешь, — успокоил его судья. Ему понравилось славное, открытое лицо мальчугана. — Тебе, должно быть, теперь совсем одиноко без сестры, ведь она вышла замуж?

Мальчик насупился.

— Не больше, чем ей, господин. Ей не очень-то нравился этот Ку, но она сама мне говорила: замуж-то выйти когда-нибудь да за кого-нибудь все равно придется, и отец настаивает, — так почему бы и не за господина Ку? Она всегда такая была, господин, немного легкомысленная, но всегда ужасно веселая! А на днях приехала, и не казалась очень-то счастливой, и про свою новую жизнь со мной вовсе не разговаривала. Что с ней могло случиться, господин?

— Я сделаю все, чтобы найти ее, — заверил судья. И, достав из рукава платок, найденный в хижине, спросил: — Это платок твоей сестры?

— Ой, господин, откуда же мне знать, — улыбнулся парнишка. — Эти девчачьи штучки по мне все одинаковы.

— Понятно. А Фан Чун часто бывал здесь?

— Один раз, — ответил мальчик, — приехал зачем-то к отцу. А в полях мы часто встречаемся. Он мне нравится, он очень сильный и меткий. Недавно научил меня, как сделать настоящий самострел! Он мне нравится больше, чем тот, другой, тоже из управы, старик Тан. Он часто бывает у Фана. Он чудной какой-то!

— Хорошо, — сказал судья. — Как только узнаю что-нибудь о твоей сестре, сообщу отцу. До свидания.

Вернувшись в управу, судья Ди велел Хуну поместить крестьянскую дочь в караульню и присмотреть за ней до открытия судебного заседания.

Ма Жун и Цзяо Дай поджидали судью в его кабинете.

— На сеновале найден тюфяк, а в нем одежа, вся в кровище, и серп, — стал докладывать Ма Жун. — Женское платье в точь-в-точь такое же, какое описано господином Ку. Послан пристав в Храм Белого Облака, чтобы оттуда кто-нибудь пришел опознать бритоголового. Судебный лекарь занимается трупами. А этого дуболома Пэя мы посадили под замок.

Судья Ди кивнул.

— Тана вызвали? — спросил он.

— Мы послали слугу с вестью о смерти Фана, — ответил Цзяо Дай. — Уж теперь-то, я думаю, Тан явится. А что вам удалось узнать у толстяка магистра?

Судья был приятно удивлен. Впервые один из этих молодцев задал ему вопрос. Похоже, работа начинает их увлекать.

— Очень немногое, — ответил он. — Выяснилось только, что магистр Цао — напыщенный дурак и к тому же лжец. Весьма возможно, что его дочь была знакома с Фан Чуном до замужества, а ее брат полагает, что она не обрела счастья с господином Ку. Во всем этом деле для меня остается еще много неясного. Может быть, допрос Пэя и его дочери даст что-нибудь новое. А пока что я разошлю во все управы и гарнизоны письмо с просьбой схватить этого By как подозреваемого в совершении преступления.

— Ну да, и поймают его на попытке продать тех двух лошадок, — заметил Ма Жун. — У барышников все налажено — и между собой у них связи крепкие, и с властями. И лошади у них все клейменые, меченые. Не умеючи, продать краденую лошадь не так-то просто. Правда, все это мне известно только понаслышке! — добавил он, изобразив полную невинность.

Судья Ди улыбнулся. Взявшись за кисть, он быстро начертал распоряжение, вызвал писаря и приказал размножить и немедленно разослать.

Ударил гонг. На этот раз облачаться в судейское платье судье помогал Ма Жун.

Новость об убийстве Фана уже разлетелась по всему городу — зал суда до отказа был забит любопытными.

Судья Ди, как должно, заполнил и отправил требование начальнику тюрьмы, и Пэй Чиу предстал пред его столом. Судья потребовал от него повторить показания, затем писец вновь огласил их. Затем Пэй в подтвержденье того, что с его слов все записано правильно, припечатал бумагу оттиском своего пальца. И только после этого судья объявил:

— Даже если все сказанное крестьянином Пэй Чиу соответствует истине, он виновен в недонесении и попытке сокрыть убийство и будет содержаться под стражей впредь до вынесения мною окончательного приговора. А теперь пригласите судебного врача.

Пэй Чиу увели, а доктор Шен, приблизившись к судейскому столу, преклонил колени.

— Ваш покорный слуга, — начал он, — со всем тщанием исследовал труп человека, опознанного как Фан Чун, старший письмоводитель данной управы. Мной обнаружено, что смерть наступила в результате однократного удара острым орудием, рассекшим горло. Мною также исследован труп монаха, который был опознан Хой-пеном, предстоятелем Храма Белого Облака, как монах Цу-хэй, сборщик пожертвований оного же храма. На теле коего не обнаружено никаких ран, ушибов или других признаков насилия, ни также каких-либо признаков отравления ядом. Ваш покорный слуга смеет предположить, что смерть наступила в результате внезапной остановки сердца.

Доктор Шен поднялся и положил запись освидетельствования на стол. Судья отпустил его, затем объявил, что желает допросить девицу Пэй Су-ньян.

Ее привел старшина Хун. Умытая и причесанная девушка выглядела не такой уж дурнушкой.

— Что я тебе говорил, девка-то ничего себе, а? — шепнул Ма Жун на ухо Цзяо Даю. — Я-то знаю: обмакни деревенскую в речку, станет не хуже любой городской потаскухи!

Девушка страшно волновалась, но, терпеливо задавая вопрос за вопросом, судья Ди сумел вытянуть из нее все, что касалось Фана и бывшей с ним женщины. Наконец он спросил:

— Вы когда-либо прежде видели госпожу Фан?

Девушка отрицательно покачала головой.

— В таком случае откуда вам известно, что женщина, которую вы видели, была действительно госпожа Фан?

— А кто же еще? Ведь она с ним спала в одной постели, чего тут не понятно? — ответила девушка.

Зал разразился хохотом. Судья Ди яростно застучал молоточком по столу, требуя тишины.

Девушка совсем смутилась и опустила голову.

И тут взгляд судьи Ди зацепился за гребенку, которой были заколоты ее волосы. Он вынул из рукава другую, найденную в спальне Фана, и оказалось, что обе гребенки удивительно похожи одна на другую.

— Взгляните, Су-ньян. Я нашел это на дороге возле усадьбы. Это не ваше?

Круглое лицо девушки озарилось широкой улыбкой.

— Ага, он все-таки добыл ее! — радостно воскликнула она. И тут же в испуге прикрыла рот рукавом.

— Кто же добыл ее для вас? — вкрадчиво спросил судья.

Слезы выступили на глазах девушки. Она закричала:

— Да ведь отец меня излупит!

— Слушайте меня внимательно, Су-ньян, — стал увещевать ее судья. — Сейчас вы находитесь в суде и должны отвечать на мои вопросы. Ваш отец попал в неприятное положение; если вы расскажете мне всю правду, это может облегчить его участь.

Девушка упрямо замотала головой.

— Это не касается ни моего отца, ни вас. Ничего я вам не скажу!

— Говори! Или я тебя угощу! — зашипел старший пристав, поднимая плетку. Девушка вскрикнула от страха и разразилась душераздирающими рыданиями.

— Не распускайте руки! — рявкнул судья на пристава. И оглянулся на своих помощников. Взгляд у него был совершенно несчастный. Ма Жун ответил ему взглядом вопрошающим и ткнул пальцем себе в грудь. Судья Ди некоторое время колебался, затем согласно кивнул.

Ма Жун спустился с помоста, подошел к девушке и начал что-то тихо говорить. Скоро она перестала рыдать; потом тряхнула головой. Ма Жун прошептал ей еще несколько слов, ободряюще похлопал по спине и вернулся на свое место на помосте, по дороге подмигнув судье.

Су-ньян утерла лицо рукавом. Потом посмотрела на судью и заговорила:

— Как-то мы работали вместе в поле, с месяц назад было. Тут мне А Кван и сказал: глаза у тебя, говорит, красивые, а когда мы пришли к сараю пополдничать кашей, он сказал: и волосы у тебя красивые. Отец тогда на рынок был уехамши, вот я и полезла с А Кваном на чердак. Ну… — Она примолкла, а закончила с вызовом: — Ну и что? Ну, была я с ним на чердаке!

— Понятно, — сказал судья Ди. — А кто это А Кван?

— Неужто не знаете? — удивилась девушка. — Да его ж все знают! Поденщик он, на каком дворе рук не хватает, он туда и нанимается.

— Он просил вас выйти за него?

— А как же! Целых два раза, — гордо отвечала Су-ньян. — А я ему сказала: никогда! Я, говорю, пойду за того, у кого земля своя, — вот что я ему сказала. А на прошлой неделе я ему сказала, чтоб он больше ко мне ночью не лазал. Девушка должна думать о будущем, а мне осенью уже двадцать исполнится. А он, А Кван-то, говорит: ежели, говорит, ты замуж пойдешь, я не возражаю, но ежели какого полюбовника заведешь, тут я тебе глотку-то перережу. И болтайте, сколько влезет, будто вор он и бродяга, а меня он очень любил, вот что я вам скажу!

— При чем тут гребенка? — спросил судья Ди.

— Так это тоже он. — Су-ньян мечтательно улыбнулась. — Как я видела его в последний раз, он сказал мне: хочу, мол, подарить тебе что-нибудь этакое особенное на память. А я ему говорю: хочу гребенку, чтобы точно такая же, как моя. А он говорит: для тебя все, что хочешь, добуду, весь городской рынок пройду, а добуду!

Судья Ди кивнул.

— Вот и все, Су-ньян. У вас есть где остановиться в городе?

— Тетка живет у причалов, — ответила девушка.

Старшина увел ее, а судья Ди обратился к старшему приставу:

— Что вам известно об упомянутом А Кване?

— Известный разбойник, ваша честь, — без промедления доложил пристав. — Полгода тому назад заработал в этом суде пятьдесят ударов кнутом за грабеж и избиение старика крестьянина. А также подозревается в убийстве лавочника, имевшем место два месяца тому назад во время ссоры из-за денег в игорном притоне возле западных ворот. Определенного места жительства не имеет, ночует в лесу либо на дворах и усадьбах, куда бывает нанят на работу.

Судья откинулся на спинку кресла. Некоторое время он праздно вертел в пальцах гребенку. Затем выпрямился и объявил:

— Суд, рассмотрев обстоятельства преступления и выслушав показания свидетелей, установил, что Фан Чун и женщина, одетая в платье госпожи Ку, были убиты ночью четырнадцатого числа этого месяца бродягой А Кваном.

Ропот удивления пробежал по залу. Судья Ди постучал молоточком.

— А также суд установил, что By, слуга оного Фан Чуна, первым обнаружил убитых. Он украл денежный короб Фана, присвоил двух лошадей и сбежал. Управа должна принять все необходимые меры для задержания преступников А Квана и By. Далее, суд должен продолжить тщательный розыск для опознания женщины, бывшей с Фаном, и нахождения ее тела. А также расследовать связь между этим делом и смертью монаха Цу-хэя.

Он ударил молоточком по столу и закрыл заседание.

Возвращаясь в кабинет, судья сказал Ма Жуну:

— Надо бы проследить, чтобы дочь Пэя благополучно добралась до своей тетки. Одной исчезнувшей женщины вполне достаточно.

Ма Жун удалился. А старшина Хун с недоуменной миной на лице спросил:

— Я не совсем понял, как ваша честь пришли к решению, объявленному в конце.

— И я тоже! — вставил Цзяо Дай.

Судья Ди сперва выпил пиалу чая, затем сказал:

— Когда я услышал признание Пэй Чиу, я сразу исключил By из числа возможных убийц. Во-первых, если бы By действительно задумал убить и ограбить своего хозяина, он сделал бы это по дороге в Пьенфу или на обратном пути — это было бы намного проще, а риск попасться — намного меньше. Во-вторых, By — горожанин, он использовал бы нож, а уж никак не серп, оружие весьма неудобное, управиться с которым человеку непривычному совсем непросто. В-третьих, отыскать этот самый серп в темноте мог только тот, кто работал на подворье и знал, где что лежит. By украл денежный короб и лошадей после того, как обнаружил тела. Испугался, что его обвинят в убийстве, а страх вкупе с жадностью да еще при столь удобном случае — весьма могучий двигатель.

— Это похоже на правду, — заметил Цзяо Дай. — Непонятно только, с какой стати А Квану убивать Фан Чуна?

— По ошибке, — ответил судья. — Ему удалось добыть гребешок, обещанный девушке, и в ту ночь он пробирался к ней. Наверное, надеялся, что, получив подарок, она не откажется побыть с ним еще разок. И конечно же у них было договорено, каким способом он подаст ей знак, что пришел. По пути к сеновалу он заметил свет в спальне. Это показалось ему странным, поэтому он приоткрыл незапертую створку и заглянул в окно. Света от лампы немного, в кровати он увидел пару и решил, что это Су-ньян с новым любовником. Он человек отчаянный, поэтому, найдя под навесом серп, он забрался в комнату через окно и перерезал им глотки. Гребенка же, которую я нашел на полу у окна, выскользнула у него из рукава. Понял ли он, что убил совсем не тех людей, этого я сказать не могу.

— Скорее всего, сразу, — заметил Цзяо Дай. — Знаю я таковских! Он никак не мог сбежать оттуда, не обшарив комнату в поисках, чего бы такое украсть. И наверняка, взглянув на трупы, обнаружил, что убитая женщина — не Су-ньян.

— Кто же эта женщина? — спросил старшина Хун. — И при чем тут монах?

Нахмурив густые брови, судья ответил:

— Признаться, понятия не имею. Платье, лошадь со звездочкой, время исчезновения — все прямо указывает на госпожу Ку. Но из разговоров с ее отцом и братом я получил, как мне кажется, довольно точное представление о ней. Связь с этим прохвостом Фан Чуном до и после ее брака с господином Ку прямо противоречит ее характеру. Кроме того, магистр Цао, — каким бы ни был он себялюбцем, но его полное безразличие к судьбе дочери мне представляется напускным. Не могу отделаться от мысли, что убита была не госпожа Ку и что магистру Цао это хорошо известно.

— С другой стороны, — возразил Хун, — женщина сделала все, чтобы Пэй и его дочь не видели ее лица. Стало быть, это действительно была госпожа Ку, которая не хотела, чтобы ее узнали, поскольку, по словам ее брата, они с сестрой часто гуляли в полях и Пэй с дочерью могли знать ее в лицо.

— Это так. — Судья Ди вздохнул. — Пэй видел убитую, но, поскольку лицо ее было залито кровью, не признал в ней госпожу Ку. Если, конечно, это была она! Что же касается монаха, то после полуденной трапезы я сам отправлюсь в Храм Белого Облака и разузнаю об этом человеке побольше. Ты, старшина, прикажи подготовить мой парадный паланкин. А вы, Цзяо Дай, вместе с Ма Жуном постарайтесь сегодня же разыскать и схватить этого А Квана. Вчера вы оба хвалились, что скрутите любого головореза. Вот вам и случай. Между делом загляните и в заброшенный храм, обыщите его. Женщину вполне могли зарыть и там — тот, кто украл труп, не мог уйти далеко.

— Уж кого-кого, а этого А Квана мы вам, судья, добудем! — ухмыльнулся Цзяо Дай, поднялся и вышел.

Прислужник принес судье Ди полуденную порцию риса на подносе. И только тот взялся за палочки для еды, как вдруг Цзяо Дай вновь появился в дверях.

— Я тут заглянул в камеру, куда мы на время положили оба трупа. А там Тан сидит. Держит мертвого Фан Чуна за руку и плачет, все лицо в слезах. Вот это, надо думать, харчевник и имел в виду, когда говорил, что Тан — он какой-то не такой. Картина, скажу, просто душераздирающая; вам бы, судья, лучше этого не видеть.

И он исчез.