Убийство в Кантоне

Глава 13

Чао Тай появился во дворце двумя часами раньше, сразу после того, как судья Ди отбыл к Лян Фу. Смотритель проводил его в зал отведенного высокому гостю крыла.

Единственный оказавшийся под рукой слуга уверил Чао Тая, что судья, по всей видимости, не вернется до полудня, и тайвэй направил стопы к ложу из сандалового дерева, разулся и лег на мягкие подушки с твердым намерением хорошенько вздремнуть.

Но несмотря на усталость, Чао заснуть так иве смог. Довольно долго он крутился с боку на бок, чувствуя, что настроение портится все сильнее и сильнее. «Что-то ты становишься больно мягкотелым, глупец, и это — в твои-то годы! — сердито выругал себя Чао Тай. — Ты даже не похлопал по попкам близняшек морехода Ни, а ведь они сами напрашивались! И что, во имя всех демонов, случилось с моим левым ухом?» Он засунул в ухо мизинец и энергично покрутил, но звон не исчез, и тут Чао обнаружил его источник — звук доносился из левого рукава.

Чао Тай сунул туда руку и вытащил коробочку, старательно завернутую в красную бумагу. Несколько торопливо набросанных на ней изящных иероглифов оповещали: «Господину Тао. В собственные руки».

«Это от женщины, — пробормотал Чао Тай, — должно быть, Гань завел себе подружку — ту, что толкнула меня возле дома Ни. И она сунула мне в рукав послание. Но откуда ей было звать, что я у морехода?»

Чао Тай встал и, подойдя к двери, положил «гостинец» на столик, подальше от стола судьи Ди, потом снова лег и на сей раз уснул мгновенно.

Проснулся Чао Тай около полудня. Не успел он сунуть ноги в туфли и с удовольствием потянуться, как двери распахнулись, и смотритель с поклоном пропустил судью Ди и Тао Ганя.

Судья проследовал к своему столу в глубину зала. Пока Чао Тай и Тао Гань, как обычно, устраивались на табуретах, он достал из ящика карту города и разложил перед собой.

— У нас произошел интересный разговор с Лян Фу, — пояснил судья Чао Таю. — Похоже, наше первое предположение оказалось верным. Видимо, цензор приехал в Кантон, узнав, что арабы вознамерились учинить здесь беспорядки.

Чао Тай внимательно выслушал краткое изложение беседы судьи Ди с Лян Фу.

— Лян подтвердил и то, что говорила мне певичка в храме: арабы — постоянные посетители притонов танка, так что у них хватает возможностей близко сойтись, — подвел итог судья. — Это также объясняет, почему цензора отравили ядом, известным только речному народу. Да и карлик, которого вы видели в винной лавке вместе с разбойничьего вида арабом, явно принадлежал к народу танка. И неизвестный нам человек, что удавил разбойника, пустил в ход такой же шелковый платок, как и танка. Поэтому можно предполагать, что те, кто противостоит арабским смутьянам, тоже привлекли на свою сторону танка. Все это пока непонятно. Но как бы то ни было, я не могу пойти на риск позволить арабам устроить здесь разгром и велел наместнику собрать совещание во дворце в два часа пополудни, дабы выработать предупредительные меры. А как дела у тебя, Чао Тай?

— Я отыскал танцовщицу, господин. По матери она танка. К несчастью, ее покровитель страшно ревнив, и девушка не осмелилась долго разговаривать со мной на лодке, где он поселил ее. Однако Зумурруд сказала, что время от времени встречается с ним в небольшом домике на берегу, чуть южнее храма Гуань-инь, и обещала уведомить меня о возможности увидеться там. Посещает она этот дом крайне редко, так как относится к числу отверженных и не имеет права жить на берегу.

— Знаю-знаю, — с досадой буркнул судья Ди. — Положение об изгоях следует упразднить, ибо это только позорит ваш великий народ. Долг повелевает нам просветить этих несчастных и даровать им равные права. А у морехода Ни ты побывал?

— Да, господин. И нашел его приятным и хорошо осведомленным собеседником. Но как я и ожидал, он мало что мог рассказать о Мансуре.

После того как Чао Тай передал историю, поведанную Ни, судья Ди заметил:

— Тебе следует быть поосторожнее с этим малым, Чао Тай. Я не верю его россказням. Это слишком отличается от того, что я узнал от Лян Фу. Мансур — богатый князек. С какой стати ему опускаться до вымогательства? И откуда Ни все это взял? Погоди-ка, дай подумать… Ни заявил, будто остался на берегу, так как ему пришлась по вкусу спокойная жизнь за изучением трактатов о загробной жизни? Но это явная ложь! Он моряк, а таким людям нужны куда более веские причины, чтобы торчать на суше! Я думаю, Ни сам был влюблен в ту женщину, а семья выдала ее замуж, пока он плавал. Вот моряк и сидит здесь, Надеясь, что престарелый муж рано или поздно помрет, предоставив ему возможность соединиться с возлюбленной. Само собой, Ни возненавидел Мансура за связь с этой женщиной, вот он и выдумал грязную историю о вымогательстве. Как тебе такое толкование, а?

— Да, — протянул Чао Тай, — это может оказаться правдой. И вдобавок соответствует тому, что говорили мне две девушки-рабыни насчет глубокой привязанности их хозяина к какой-то женщине.

— Две рабыни? — переспросил судья. — Так вот почему градоправитель обронил, что Ни ведет развратный образ жизни.

— Вовсе нет, господин. Эти две девушки — кстати, близняшки — более чем ясно дали мне понять, что мореход ни разу не думал посягать на их невинность.

— Так зачем он их тогда держит? Для украшения дома? — полюбопытствовал Тао Гань.

— В память об их несчастной матери, дальней родственницы его матушки. История эта очень трогательна. — Чао Тай, добросовестно повторив то, что узнал от Ни, гневно нахмурился. — А тот негодяй, что совратил женщину, должен быть законченным мерзавцем. Я презираю тех ханьцев, кто думает, будто с чужеземной девушкой можно делать все, что заблагорассудится, только из-за ее происхождения.

Судья бросил мимолетный взгляд на Чао Тая и довольно долго молчал, подергивая бороду.

— Ну ладно, — наконец сказал он. — У нас слишком много других важных дел, чтобы встревать в личную жизнь морехода. Сейчас вы оба можете пойти перекусить. Но к двум часам непременно возвращайтесь на совещание.

Двое друзей, попрощавшись с судьей, совсем было собрались уходить, когда Чао Тай взял со столика сверток в красной бумаге. Передавая его Тао Ганю, он тихонько пояснил:

— Мне сунула это в рукав какая-то женщина на улице. Она, видать, нарочно наткнулась на меня, когда я уходил от Ни. А раз тут написано «В собственные руки», мне не хотелось показывать это судье Ди, пока ты сам не глянешь, что внутри.

Тао Гань поспешно распаковал коробочку. Внутри лежал предмет в форме яйца, завернутый в кусок ткани. Это была искусно вырезанная из слоновой кости клетушка для сверчка.

Тао Гань подвес ее к уху и немного послушал легкое шуршание.

— Это наверняка от нее, — вздохнул он и тут же удивленно вскрикнул: — Эй, погляди-ка! Чтобы это значило?

Он показал Чао Таю квадратную печать на футляре. «Личная печать Лю, императорского цензора» — значилось там.

— Надо не мешкая показать это судье! — заторопился он.

И друзья побежали обратно. Когда судья Ди с изумленным видом оторвался от изучения карты, Тао Гань молча отдал ему клетушку и футляр, а Чао Тай объяснил, откуда это взялось. Отложив клетушку, судья осмотрел печать и, распечатав футляр, извлек тонкий листок бумаги, сплошь покрытый мелкими иероглифами. Расправив листок на столе, Ди принялся их внимательно изучать. Наконец он поднял глаза и мрачно объявил:

— Это личные заметки цензора Лю. Речь идет об арабах, уплативших ему определенную сумму за полученный товар. Но какого рода товар — не сказано. Помимо Мансура тут упоминаются двое других — цензор называет их Ах-ме-те и А-си-се.

— О Небо! — воздел руки Чао Тай. — Так, цензор оказался предателем? Или, быть может, это подделка?

— Нет, заметки подлинные, — процедил судья. — И печать настоящая. Я видел ее сотни раз в канцелярии. Что касается иероглифов, тоя знаком с почерком цензора по его докладам Совету, написанным собственноручно, хотя, в отличие от этой записки, уставным письмом. И эти заметки составлены высоким слогом, доступным только людям хорошо образованным.

Он откинулся на спинку кресла и надолго ушел в глубокие раздумья. Оба помощника с тревогой взирали на господина. Наконец и Ди посмотрел на них.

— Я понял, что все это означает! — радостно сказал он. — Кто-то прекрасно осведомлен о цели нашего пребывания в Кантоне! Поскольку это тщательно охраняемая государственная тайна, этот неизвестный нам человек должен быть весьма высокопоставленным лицом, посвященным в дела Великого совета. Очевидно, он принадлежит к клану, враждебному цензору. Он и его присные заманили господина Лю в Кантон, рассчитывая впутать в заговор Мансура, обвинить в государственной измене и таким образом убрать с политической сцены. Однако цензор предусмотрел такой поворот событий. Он, как доказывают эти записки, пошел на сотрудничество с арабами, но лишь затем, чтобы выяснить кто в действительности подзадоривает смутьянов. Но по всей видимости, противники обнаружили, что Лю раскрыл их замыслы. И тогда его отравили. — Судья повернулся к Тао Ганю: —То, что слепая девушка подбросила тебе конверт, свидетельствует как об остроте ее ума, таки о том, что она была свидетелем убийства. Ведь слепые не могут подбирать письма, брошенные на столе или на улице. Должно быть, обшаривая рукава убитого, девушка нащупала футляр чувствительными, как у всех незрячих, пальцами, а убийца этого не заметил. Золотой Колокольчик был тоже взят ею с тела цензора. А история о том, как она услышала пение сверчка, проходя мимо храма, выдумана для отвода глаз.

— Позже Ланьли, видимо, попросила кого-то, кому вполне доверяет, прочитать содержимое футляра, — добавил Тао Гань, — и, когда ей сказали, что там печать цензора, оставила находку у себя. Впоследствии, узнав от того или тех, кто побывал у нее после меня, что я расследую причины исчезновения цензора, Ланьли прислала футляр мне вместе со сверчком, чтобы я понял, от кого послание.

Судья почти не слушал его.

— Нашим противникам известен каждый наш шаг! — вдруг взорвался он. — Положение становится просто невыносимым! А этот мореход, судя по всему, — в самых тесных отношениях с этими людьми. Ведь никак не может быть простым совпадением то, что неизвестная девушка подсунула тебе в рукав, Чао Тай, этот сверток у ворот его дома. Немедленно возвращайся к Мореходу Ни и как следует допроси его! Начни осторожно, но если он станет отрицать, что знаком со слепой, бери за шиворот и тащи сюда! Я буду у себя в трапезной.