10

К характерным чертам нашего времени относится сочетание значительности сцен с незначительностью исполнителей. Это всего заметнее по нашим великим мужам; складывается впечатление, что речь идет о типажах, которых в любом количестве можно встретить в женевских или венских кофейнях, в провинциальных офицерских столовых или в каких-нибудь сомнительных караван-сараях. Там, где помимо голой силы воли встречается еще сила духа, можно заключить, что перед нами человек старой закалки, как, например, Клемансо.

Самое неприятное в данном спектакле – это сочетание человеческого ничтожества с чудовищной функциональной властью. Это мужи, перед которыми трепещут миллионы, от решений которых зависят миллионы. И все же нужно признать, что дух времени отобрал их абсолютно безупречно, если рассматривать его в одной из возможных перспектив – как прораба по сносу ветхих зданий. Все эти экспроприации, девальвации, унификации, ликвидации, рационализации, социализации, электрификации, земельные консолидации, дистрибуции и пульверизации не предполагают ни индивидуального склада, ни характера, поскольку и то и другое вредит автоматизму. Поэтому там, где в цеховой иерархии требуется еще власть, предусматривающая дополнительную оплату, неизбежно возвышаются ничтожества, обладающие сильной волей. Мы вернемся к этой теме, вернее, к ее моральной стороне в другом месте.

Однако в той мере, в какой спектакль теряет в своем психологизме, он становится тем значительнее типологически. Человек оказывается включенным в отношения, которые он не способен охватить своим сознанием целиком и сразу, не говоря уже об их гештальте – взгляд, позволяющий понимать спектакль, приобретается только со временем. Только тогда господство и станет возможным. Сначала процесс должен быть понят, и лишь затем можно будет влиять на него.

Мы видим, как в периоды катастроф появляются фигуры и гештальты, способные справиться с ними, но и пережить их, тогда как случайные имена скоро предаются забвению. к ним относится прежде всего гештальт Рабочего, уверенно и непоколебимо шагающий к своим целям. Пламя заката лишь придало ему блеска. Еще сияет он неведомым титаническим светом: нам не дано предвидеть, в каких княжеских дворцах, в каких космических столицах воздвигнет он себе свой трон. Мир облачен в его мундир и носит его оружие и однажды, быть может, облачится и в его праздничные одежды. Поскольку он еще только в начале своего пути, судить о том, чем все завершится, преждевременно.

Вместе с Рабочим выступают и другие гештальты – даже и те, в которых болезнь возвышается над собой. К подобным гештальтам относится Неизвестный Солдат, безымянный, который именно благодаря этому качеству обитает не только в каждом крупном городе, но и в каждой деревне, в каждой семье. Места его битв, его временные цели и даже народы, которые он защищал, канули в неизвестность. Пожары остывают, и остается нечто другое, общечеловеческое, где не остается места для интересов и пристрастий, но есть место лишь для уважения и почитания.

Как так вышло, что этот гештальт столь отчетливо связан с воспоминаниями о Первой, а не о Второй мировой войне? Ответ заключается в том, что теперь все яснее проступают формы и цели Мировой гражданской войны. Вместе с этим все солдатское уходит на второй план. Неизвестный Солдат остается героем, покорителем огненных миров, принявшим на себя великое бремя посреди механического истребления. к тому же он – подлинный потомок западноевропейского рыцарства.

Вторая мировая война отличается от Первой не только тем, что национальные вопросы здесь открыто переходят в вопросы гражданской войны и подчиняются им, но и тем, что механический прогресс нарастает, в своих крайних пределах приближаясь к автоматизму. Это неизбежно приводит к усилению посягательств на номос и этос. С этим же связано появление тактики «котла», совершенно безвыходного окружения с подавляющим перевесом сил. Сражение военной техники становится битвой в котле, битвой при Каннах, только лишенной античного величия. Эта болезнь разрастается способом, неизбежно исключающим все героическое.

Как и все стратегические фигуры, «котел» являет нам точный образ эпохи, стремящейся прояснить свои вопросы огнем. Безвыходное окружение человека давно уже подготовлено в первую очередь теориями, стремящимися к логичному и исчерпывающему объяснению мира и идущими рука об руку с техническим прогрессом. Вначале противник попадает в рациональный, а вслед за тем и в социальный «котел»; кольцо замыкается, и наступает час истребления. Нет безнадежнее доли, чем быть затянутым туда, где даже право превратилось в оружие.

Загрузка...