Упасть в облака

Июль

– Возраст?

– Тридцать пять.

– Дети?

– Один.

– Беременностей?

– Одна.

– Половых партнеров?

– Один.

Немолодой доктор перестал долбить по клавиатуре и посмотрел на пациентку поверх очков. «Как скучно вы живете…» – прочитала в его взгляде Вера. Или это ей лишь показалось?

– В кабинете венеролога в ваших же интересах на все вопросы отвечать честно, – укоризненно сказал мужчина в белом.

– Я честно…

– Я не про конкретный период спрашиваю, а вообще.

– Один, – прозвучал твердый, слегка нервный ответ.

Доктор снял очки и с любопытством палеонтолога уставился на женщину: она сидела к нему вполоборота, кусала губы и, вцепившись в обручальное кольцо, крутила его туда-сюда, будто хотела им отпилить под корень безымянный палец.

– Что ж… – Доктор потянулся, разминая затекшее тело, и равнодушно произнес: – Значит, источник заражения мы, считай, нашли.

– Источник заражения… – как во сне повторила Вера.

Она пришла сегодня на небольшую плановую стоматологическую операцию, но вместо этого ее отправили на прием к венерологу, потому что один из сданных заранее анализов оказался положительным.

– Я сейчас выпишу направления на кровь на RW Вам и вашему партнеру.

– Я же только что сдавала…

– В случае положительной реакции мы назначаем еще раз, мало ли что.

– Что, например?

– Например, изредка, но бывают ложноположительные реакции.

– Ложно… положительные… Это как?

– Это когда сифилиса нет, но исследования крови показывают будто он есть.

– И… в каких случаях это может быть? – Вера прокрутила кольцо вокруг пальца на несколько полных оборотов и замерла.

– Предположительно – в начале беременности.

– Нет, это исключено абсолютно.

– Ну… может, съели что накануне, слишком жирное там… Или у вас есть еще какое редкое заболевание. Но точно никто не знает.

– Почему не знает?

– Потому что медицина – вторая по точности наука после астрономии, – пошутил доктор и протяжным зевком втянул в себя все пространство кабинета. – Хрен его знает, что там впотьмах организма происходит…

Вере было не до шуток. Не слишком ли много новостей за последние сутки? Сначала – одни, теперь – эти, об инфекции, передающейся половым путем. Каждая из вестей сама по себе была крайне неприятна, но все вместе они врубали воображение замужней женщины на полную мощь. «Все-таки я динозавр, наивный, и потому вымирающий…»

Подтаявшим мороженым побледневшая Вера начала плавно стекать со стула сразу во все стороны. Доктор заметил это, когда она локтем сдвинула папки на его столе, и тут же метнулся к нашатырю. Размахивая пахучей ваткой, он запричитал:

– Вера Валентиновна, ну что вы как ребенок? Мы живем в двадцать первом веке, сифилис лечить давно научились. На любой стадии и практически со стопроцентным успехом. Ну что вы? Сдадите повторно анализ плюс проведем дополнительные исследования – если подтвердятся опасения, начнем лечить. В чем проблема?

В чем проблема?! Да если бы Вера могла сформулировать, в чем теперь на самом деле состоит ее проблема! Чтобы избежать объяснений с доктором, она прикинулась живой и поспешила вырваться на улицу.

На бульваре было пустынно. От июльской жары центр города уже с утра разил асфальтовым перегаром. Казалось, жителей вместе с воздухом эвакуировали отсюда подальше, в безопасное место, а здесь остались лишь те, кто не мог двигаться самостоятельно: застывшие вдоль пыльного чугунного заборчика вековые липы и вросшая в скамейку Вера. Если ли бы ее сейчас спросили, как давно она сидит здесь, сжимая в руках стопку бланков от врача, она вряд ли смогла бы вспомнить.

Всего сутки назад она просто жила, как и тысячи женщин, принимая за серьезные проблемы обычные бытовые сложности и шероховатости длительного брака.

Проснувшись вчера утром, Вера еще с закрытыми глазами схватила с прикроватной тумбочки свой телефон и, сжимая его в руке, лежала так минут пять или десять, будто хотела нащупать в нем сообщение от мужа. Сегодняшний день был прекрасным поводом прекратить нелепое молчание на расстоянии, которое началось с дурацкой ссоры в ночь перед отъездом Андрея в командировку неделю назад. С тех пор никто из них не решался написать или позвонить первым. В подобных случаях их обычно выручала необходимость срочного решения семейно-бытовых вопросов, но дочь, слава богу, была здорова, а форс-мажоры обходили их дом стороной, и вся надежда оставалась на дату, которую они с мужем отмечали уже пятнадцатый год.

Вера села на кровати, продолжая наглаживать гладкий корпус телефона. Сердце подсказывало – да, сообщение тут. Но глаза опровергли это предчувствие. Стоит ли написать самой? Звонить точно бесполезно: наверняка он сейчас на встречах и не сможет ответить или просто не услышит телефон в пылу бесконечных мероприятий.

Расстроенная, она пошла будить дочь, которая в каникулы частенько чуть ли не до утра залипала в планшете, а потом до обеда не могла встать. Но вместо подъема Машка затащила маму в свою кровать, и они час или два смотрели обрывки каких-то фильмов, переключая программы на телевизоре, хохотали над роликами в ютубе и лайкали фотки знакомых, а потом, проголодавшись, взлохмаченные и полуголые, пошли на кухню с намерением срочно испечь капкейки – по сути, обычные кексики, но в модных кремовых шапочках.

Вера видела, как горели Машины глаза и как ей хотелось чем-то поделиться, но она не решалась. Ничего, мудрая мама не торопит, она лишь дает понять, что всегда рядом, в любое время готова выслушать и принять. Вера понимала, что по большому счету все, что могла, за предыдущие четырнадцать лет она уже вложила в дочь, теперь остается только дружить с ней, иначе никогда не узнаешь, что творится у нее в душе на самом деле.

Вдруг Маша вспомнила, что ей пора собираться. Наклонив голову, она начала трясти своей гривой, полыхающей огненным нимбом на ярком солнечном свете, чтобы избавиться от сахарной пудры, просыпавшейся ей на макушку с верхней полки. Пыльно-сладкое облако медленно оседало на все поверхности.

– Ну зачем ты это делаешь на кухне? – с ласковым укором произнесла Вера. – Иди в ванную.

– Как раз затем, чтобы ты меня пустила туда первой, – Маша весело чмокнула маму в щеку и упорхнула, оставляя ее в одиночестве доделывать начатое.

– Нахаленок, – усмехнулась Вера и крикнула ей вдогонку: – Пускаю только потому, что мы почти закончили!

– Ага, спасибо! Я только фен возьму, – донеслось из комнаты.

Через минуту Маша забежала к Вере и передала ей телефон, шепча:

– Бабушка звонит, – и поскорее скрылась в ванной, мол, разбирайся сама.

– Вера! Маша мне сказала, что вы еще не умылись! – донеслось из трубки. – Уже почти час дня! Вы с ума сошли!

– И что? – Вера тяжело вздохнула, не желая втягиваться в перепалку.

– Как что? Девочку надо приучать к порядку с детства!

– Хорошо, будем приучать…

– Иначе из нее не получится хорошая жена и мать.

– …хорошая жена и мать, – зачем-то повторила Вера, и, зажав телефон между плечом и ухом, продолжила прибираться на кухне: похоже, нотации надолго.

– Что?! Ты хочешь сказать, что я не хорошая жена и мать? Ты звонишь мне, чтобы меня оскорбить?!

– Мам, тебе что-то послышалось. Я ничего не говорила. И вообще, это ты звонишь. Что ты хотела?

– Я уже не помню! Потому что нельзя так с матерью разговаривать!

– Согласна, – как можно дружелюбнее произнесла Вера, стараясь свести все к шутке: – я тоже мать, и со мной тоже так нельзя разговаривать.

– Ты невыносима! – раздалось в телефоне.

– Я знаю, мам, – вздохнула Вера. – Тебе просто скучно? Ты хочешь поговорить? Я тебя слушаю.

– С чего это мне скучно?

– Ну… ты ведь теперь одна живешь.

– Что это я одна? У меня, между прочим, муж есть.

– Конечно, есть. Никто не спорит. Но… когда он последний раз был дома? – осторожно спросила Вера.

– О чем это ты? Ты же знаешь, что он ухаживает за своей матерью.

– Мама, не хочу тебя расстраивать, но… тебе не кажется, что он не ухаживает за ней… а переехал к ней?

Повисла пауза.

– Нет, Вера, ты не права. Мы с ним каждый день созваниваемся. Он без меня совершенно не может! Просто у него мать больна.

– Она болела полторы недели в мае. А уже середина июля… И она давно огородничает у себя на даче… а папа живет один в ее квартире.

В трубке что-то невнятно крякнуло и захлюпало.

– Мам? Мама. Ты плачешь?

– С чего бы это?

– Ты не догадывалась, да? Прости, я не хотела тебя расстроить!

– Что же я, по-вашему, совсем что ли дура уже? А ты не суй свой нос, куда не просят. Мы сами разберемся. Ты все неправильно понимаешь!

– Хорошо-хорошо, извини еще раз. Ты, вообще, что звонила-то? – Вера присела на табурет и взяла телефон в руку, вращая затёкшим плечом.

– Что я звонила? Не знаю, что я звонила! А… вот! Хотела узнать, когда вы ко мне придете?

– Мам, мы же у тебя были на той неделе.

– Разве?

– Да. Я сегодня иду на день рождения к сыну подруги.

– Это Наташкиному уже год, что ли?

– Да, – Вера встала и продолжила наводить порядок одной рукой, свободной от телефона.

– Может, Маша забежит?

– Это вряд ли. Они с девчонками в кино собираются.

– Они не могут в кино в другой день сходить?

– Нет, не могут. Сейчас лето, они еле-еле собрались вместе между разъездами. Кроме того, у них целый девичник – они потом ночуют на даче у одноклассницы, ее папа на микроавтобусе отвезет их туда и завтра вечером обратно.

– Ну, ладно. А то я блины затеяла, может, отец зайдет.

– Может… – Вера поняла, что доказывать что-то матери бесполезно, впрочем, как и всегда.

– А на неделе не зайдете?..

– Мам, я работаю. И послезавтра прилетит Андрей, всего на несколько дней. Мы с Машей хотим провести время с ним.

– Ну, ясно…

«Тебе всегда все ясно», – грустно подумала Вера, но вслух только вежливо попрощалась и первым делом посмотрела, не пришло ли сообщение от мужа. Не пришло…

Машка плескалась в ванной, напевая что-то ритмичное. «Какое счастье, что мне с ней удалось выстроить совсем другие отношения». Да, это давалось нелегко: приходилось все время себя сдерживать, контролировать свои реакции, чтобы случайно не осудить, не обидеть. Но оно того стоило: не только дочь не боялась открыться Вере, но и подруги, клиентки, соседи, родственники – казалось, она могла войти в положение любого и понять каждого.

Например, в середине прошлого учебного года в класс дочери пришла девочка, которую родители учеников сначала восприняли в штыки – слишком уж она отличалась от остальных и внешне, и по характеру. Китти (так звали новую одноклассницу Маши) с рождения моталась вместе со своими странноватыми родителями по разным странам, периодически обучаясь дистанционно, была очень творческим ребенком, пела, рисовала, говорила на нескольких языках и, как ее мать с отцом, носила разноцветные дреды и другие яркие украшения. Учителя и родители восьмиклассников, уже вкусившие порцию проблем со своими подростками, конечно, напряглись от одного вила и раскованности Кит, и именно Вера приложила немало усилий, чтобы объяснить всем, что новенькая не представляет угрозы, если вокруг нее не создавать ореол таинственности и запретности. В итоге к весне девочка без особых проблем влилась в коллектив и лаже сдружилась с несколькими одноклассницами, включая Машу.

Вспоминая эту историю, Вера была горла собой, и сегодня без страха отпускала дочку с ночевкой к Китти, родители которой сняли большой дом в пригороде на все лето.

Единственный человек, который в последние годы стал для Веры загадкой, – ее муж. Все чаще она не могла найти объяснений его словам и поступкам. К примеру, почему за последнюю неделю он ни разу не позвонил и не написал?

«Но ведь и я не написала и не позвонила, – размышляла она. – Набрать ему самой? Ну, вот еще. Все-таки это он меня обидел. Работа работой, но жена ведь тоже живой человек!».

Хорошо, что подруга Веры, Наталья, родила сына ровно год назад, и можно будет скоротать сегодняшний день не в одиночестве, а в компании подруг.

Через несколько часов Вера, выбравшая сегодня наряд несколько ярче обычного, вместе с Алексой была в гостях у Натальи. Троица дружила еще со школы. Точнее, с миниатюрной брюнеткой Алексой Вера была не разлей вода почти с самого рождения, а вот Наталья присоединилась к ним позже, классе в шестом.

История дружбы была не совсем обычной. Мамы Веры и Алексы рожали в одной больнице, еще там они нашли общий язык, а потом выяснилось, что и живут в соседних домах, так что дальше вся жизнь проходила бок о бок и в горе, и в радости. Нюанс состоял в том, что, когда женщины познакомились, Алексы еще и в помине не было: она появилась на свет только через год после своей старшей сестры, кстати, тоже Александры. Так и сложилось, что Вера и сестры-погодки всегда были вместе – и в песочницах, и в детском саду, и потом в одном классе. Правда, сестра Алексы оказалась вундеркиндом и лет в двенадцать поступила в какой-то закрытый пансион для юных гениев, а получив аттестат, и вовсе уехала учиться за границу, где и осталась жить.

Но судьбе было угодно, чтобы подруг оставалось трое, и в тот же год вместо сестры Алексы в класс пришла новенькая девочка, Наташа, крупная, но будто бы воздушная из-за своих невесомых волнистых волос.

Ее мама недавно второй раз вышла замуж, поэтому пришлось переехать и сменить школу Наташа и Алекса были настолько разными, что у них не было шанса сдружиться, если бы не Вера, ставшая между ними своего рода связующим звеном. На самом деле, Вера с Алексой тоже были совсем не похожи характерами: первая – остро чувствующая и открытая, глубокая и задумчивая, постоянно сомневающаяся и рефлексирующая, вторая – невозмутимая и закрытая, резкая и быстрая, решительная и уверенная в себе. В подростковом возрасте, конечно, девочки уже не сошлась бы, но они с самого детства воспринимали друг друга как членов одной семьи, а родственников, как известно, не выбирают. Поэтому, когда у Веры в шестом классе появилась новая подруга (девчонок посадили за одну парту), она стала и подругой Алексы.

С годами взаимная привязанность крепла, подруги прекрасно дополняли друг друга – вместе эта троица стала практически непобедимой. Каждый раз, пока мудрая Вера пыталась докопаться до сути вещей и найти решение, которое всех устроит и никого не обидит, а доверчивая Наталья готова была безропотно принять любой удар судьбы, креативя по ходу пьесы, смелая Алекса без всяких сантиментов уже приступала к действиям, кратчайшим путем направляясь к нужному результату.

За последние три недели им удалось общими усилиями разрулить почти безвыходную ситуацию у Натальи[1]. Сегодня, на дне рождения ее сына, они хотели просто отдохнуть и отпраздновать успешное завершение дела.

Сначала была обязательная часть с Наташиными родственниками. После горячего, еще за столом, Вера, помня о дате, не выдержала и написала Андрею: «Поздравляю нас. Целую, жду». Ответа не последовало. Это было уже слишком! Обычно после первого шага одного из супругов второй незамедлительно шел навстречу. Происходило что-то непонятное. Вера была в смятении: «Неужели размолвка для него оказалась настолько серьезной? Раз так, я тоже не буду думать о нем! Я, между прочим, обижена не меньше, у меня на это есть реальные причины. Я, можно сказать, сделала одолжение, написав первой! Может, он просто забыл про нашу дату? – Вера пыталась найти причину молчания Андрея. – Тогда тем более нет ему оправдания! Значит, я была права – он стал вычеркивать меня из своей жизни. Что ж, я сделаю то же самое!»

Следующие пару часов Вера крепилась и даже не доставала телефон из сумки, незаметно для себя постоянно прислушиваясь, не подает ли он признаков жизни. Она специально закопала его поглубже, чтобы не дергаться от каждого сообщения, которое могло оказаться рекламным. Через три часа она сказала себе: «А вдруг звонила дочь?» – и достала телефон как раз в тот момент, когда он завибрировал. Обрадовавшись, она нажала «Ответить», даже не успев рассмотреть, кто звонит:

– Да. Алло.

– Это доставка цветов. От Андрея. Вы сейчас дома?

– Нет… Я нахожусь по совершенно другому адресу. Андрей должен был это знать…

– Я не в курсе, – раздраженно сказал курьер. – Уже полчаса стою под вашей дверью, а вы не открываете!

– Потому что я не дома.

– И что теперь делать?

– Не знаю… Вы можете принести цветы по другому адресу?

– Нет. Я уже и так из-за вас опоздал на следующие заказы.

– Из-за меня?! – не сдержалась Вера.

Ее заколотило еще больше, когда она услышала гудки: курьер бросил трубку. Андрей прекрасно знал, что в этот день Вера будет у Натальи. За много недель знал! Еще до того, как они поссорились, и даже до того, как стало известно, что он будет в командировке. Он сам же и сказал, что хорошо, что жена будет занята в этот день, потому что порознь отмечать его они будут впервые. Вопрос только в том, чем он там так занят? Долго ли черкануть два слова?

С одной стороны, здорово, что он вспомнил, что захотел поздравить, но откуда такое невнимание? Она же говорила, что ее не будет дома. А он забыл – как неважную информацию. Сделал один звонок в цветочный салон и все, дальше – как хочешь, подробности не интересуют. Чем дольше Вера думала об этой ситуации, тем сильнее в ней кипела обида.

– Что-то случилось? – спросила у нее Наталья, заметив обеспокоенность на лице подруги.

– Нет-нет, Ноть, все нормально, ерунда, – ответила Вера.

Она не хотела ни с кем делиться плохим настроением, тем более с матерью именинника. По сравнению с Наташкиными перипетиями, что такое накладка с цветами? Сущий пустяк! Может, это и есть пустяк. Но не для Веры сегодня.

Выключив телефон, она увидела восемь пропущенных звонков от курьера и два – от Андрея. «Ну, конечно, теперь ему позвонили из салона цветов насчет доставки, которую невозможно осуществить, и он решил узнать, где я! Будто сам не знает!» – Вера сжала губы и написала Маше: «У вас все по плану?», получила оперативное: «Да, уже на месте» и отключила телефон. «Раз ты выбрал коммуникацию без слов – будь по-твоему, милый», – решила она.

Жаль, нельзя пригубить даже бокал вина – завтра небольшая операция у стоматолога, и за сутки рекомендовали исключить алкоголь.

Закончив с «официальной» – домашней – частью детского дня рождения, подруги решили оторваться: сначала заехали в бар, потом в пару клубов (в одном публика оказалась слишком старой, в другом – слишком молодой), затем пробовали прогуляться пешком по ночному городу, но каблуки не поддержали идею, и, в конце концов, оказались на террасе пентхауса тайного знакомца Алексы, который оставил ей ключи на время своего отъезда.

Было уже далеко за полночь, но парило сильнее, чем днем. Вымотавшиеся подруги стянули с себя влажные платья, разбросав их по причудливым дизайнерским диванчикам, стоящим под открытым небом. Духота, непривычная ночная активность и эмоции, которые Вера пыталась в себе погасить, довели ее до состояния опьянения вровень с подругами, зато она была горда собой – ни разу не включила телефон! Даже Машку не дернула, хотя подмывало! «На всякий пожарный ведь у нее есть номера моих подруг», – впервые в жизни подумала Вера, удивляясь своей смелости.

С террасы открывался шикарный вид на спящий, подсвеченный местами город. Как не начать с высоты птичьего полета рассуждать о прожитых годах, не вспомнить школу, не обсудить, кто кем стал и кто кого когда последний раз видел из друзей детства? Слово за слово Алекса решила показать видео с одним из одноклассников, принесла из сумки планшет и, первым делом наткнувшись на присланный ей братом в личку ролик, с ходу его открыла:

– О, Вер, опять про твоего что-то сняли! Посмотрим? – спросила она, допивая еще один бокал шампанского.

Вера сдвинула брови, что было принято за согласие.

На экране затараторила молоденькая ведущая в скромной студии:

– Лето в разгаре, и у большинства студентов нашего университета каникулы. Казалось бы, учеба окончена, экзамены сданы и можно расслабиться. Но не тут-то было. Одна из наших свежеиспеченных выпускниц факультета журналистики поведала о скандальных подробностях своей преддипломной практики, которую студенты последнего курса проходили на теле-и радиоканалах. К сожалению, вместо производственных проблем пришлось решать проблемы совершенно иного рода. Студентка уже выпустившегося потока Ася Хорейн написала на своей странице в соцсети о вопиющем нарушении ее прав.

На экране замелькали скрины страниц этой Аси вперемежку с фотографиями и видеофрагментами из репортажей Вериного мужа. Что за ерунда? Подруги переглянулись, внимательнее прислушиваясь к тексту ведущей.

– Девушка признается, что никак не ожидала, что эта стажировка обернется для нее настоящим кошмаром. Известный спортивный журналист Андрей Землицын, у которого она надеялась набраться опыта, повел себя по отношению к ней совсем не как профессионал и наставник. Ася пишет на своей странице, что он…

Во весь монитор появился проговариваемый ведущей текст, подчеркнутый жирными красными линиями:

«…неоднократно делал различные намеки на то, что именно будет способствовать повышению оценки за практику. Оценка в итоге у меня хорошая, но и осадок на всю жизнь тоже имеется. Я вынуждена обратиться за психологической помощью».

Слова и линии на экране уехали вниз, и девушка в студии серьезно продолжила:

– Мы считаем подобное поведение недопустимым и готовы начать свое журналистское расследование инцидента. Обвинение в сексуальных домогательствах – это не шутка. Мы не оставим этот случай без внимания. Следите за нашими выпусками.

С характерным для новостных передач звуком прилетела заставка передачи и замерла на мониторе. Ролик закончился. В ушах зазвенела тишина.

Подруги скрестили тяжелые взгляды.

– Откуда у тебя это? – спросила Наталья Алексу.

– Брат прислал, – виновато ответила та и открыла его сообщение еще раз.

«Это сегодня днем выложили на канале нашего журфака, – писал он сразу под ссылкой на ролик: – Не показывай Вере. Мы уже удалили, но не могу гарантировать, что не расползлось по Сети».

– Черт! – вслух вырвалось у Алексы.

«Ну кто так делает! – мысленно возмутилась она. – Надо сначала писать «не показывай!», а потом размещать ролик! Что за логика у брата? А еще отвечает за связи с общественностью целого вуза! Ну, увидел ты одним из первых видос про мою подругу – переслал мне, спасибо. Но услуга-то оказалась медвежьей…»

Отчаяние Алексы не могли не заметить подруги.

– Что там? Подробности еще прислали? – с ужасом спросила Наталья, пытаясь заглянуть в планшет.

– Нет. Наоборот…

– Что значит «наоборот»? – не поняла Наталья и кивнула Алексе, указывая взглядом на Веру.

Та отошла на середину террасы и замерла там с широко открытым ртом, пытаясь выхватить из разреженного воздуха хоть атом кислорода.

– Э-эй, глотни воды, – подала ей стакан Алекса, отдавая планшет Наталье.

– Ой, ну, слава богу, всё оказалось не так страшно! – выдохнула Наталья, дочитав сообщение. – Тем более уже всё удалили. Вот, Вер, смотри.

Она протянула ей планшет. Но та отодвинула его и, тяжело дыша, уставилась куда-то вдаль. Ее огромные глаза застыли, как два озера в пасмурный день.

Через секунду с жутким грохотом небо лопнуло ровно посередине, сверкнуло ослепительным нутром и опрокинулось на город стеной воды. Вере показалось – разорвалось ее сердце. Подруги подхватили ее под руки и потащили внутрь квартиры, поспешно закрывая за собой прозрачные двери.

Промокшие за секунду женщины стояли и смотрели сквозь стекла, как мощным потоком с небес прибивает к диванчикам их забытые на террасе платья. Выбегать за ними не было смысла.

– Так, – скомандовала Алекса, – сначала принимаем душ, пьем чай и успокаиваемся!

Через двадцать минут все трое сидели, замотанные в белоснежные банные полотенца, с горячими чашками в руках и пытались осознать произошедшее. Ливень, удаляясь, стучал в стекла последними редкими каплями, будто напоминая подругам про оставленные на террасе платья.

– Слушайте, какое счастье, что мы сумки и обувь оставили в квартире, а не снаружи, – сказала Наталья. – Лекс, тут есть сушилка для белья? Не в полотенцах же домой идти.

– Тут всё есть, – подмигнула Алекса и, подойдя к шкафу, начала выдергивать из него шорты, юбки и майки разных размеров, закидывая ими подруг.

– Лекс, чья это квартира? Ты что, тут живешь?

– Неважно. Давайте лучше составим план.

– Телефон! – вдруг вскинулась Вера, впервые после просмотра ролика, подав голос. – Где? Где моя сумка?

Быстро нашли и подали.

– А я сегодня, главное, телефон отключила… – причитала Вера, роясь в своей сумке: – Может, он писал или звонил? А ведь он звонил! Еще днем…

– И что сказал?

– Не знаю. Я не ответила… – уворачиваясь от изумленных взглядов подруг, Вера снова уткнулась в свою сумку. – Вот! Нашла.

Она с трудом попала пальцем в нужную кнопку, через несколько секунд телефон ожил.

– Так… новых звонков не было. Вот! Есть сообщение от него: «Вера, у меня сирьезные проблемы на работе, завтра не приеду, кагда отпустят – не знаю. Сразу дам тебе знать. Держитесь там с Машей, я вас люблю». Что значит «когда отпустят»? – Вера осела на пол.

– Господи, ну не так выразился, – обняла ее Наталья, – наверняка он имел в виду «отпустят с работы».

– Он никогда не писал с ошибками, – произнесла Вера, продолжая перечитывать сообщение от мужа, будто там можно было вычитать что-то сверх того, что она уже видела.

– Спокойно! – скомандовала Алекса: – Надо пробить, что за деваха эта Ася. Фамилия какая-то знакомая, не находите?

– Нет вроде…

– Надо искать, я просмотрю ее соцсети, – достала свой смартфон Алекса.

– Та-ак, – протянула Наталья. – У меня история только закончилась, и тут сразу же новая завязка…

– А если он виноват? – вдруг спросила Вера.

Подруги переглянулись и почти хором выпалили:

– С ума сошла? Чего выдумываешь?

– Нет, – вдруг решительно прошептала Вера, – нет! Никаких завязок больше. Не надо. Он приедет, я с ним поговорю.

– Да ты что? Тут время терять нельзя, надо юриста искать.

– Нет, девочки. Спасибо. Мне надо разобраться в себе. И в наших отношениях. Я не понимаю, что происходит. Спасибо вам, не надо. Никаких расследований, я прошу.

Шумный дождь закончился так же резко, как и начался: будто кто-то обуздал разбушевавшегося хулигана – тот неожиданно для всех замолк на полуслове и вдруг ретировался. Духота снова с азартом набросилась на город, превращая его в тропики.

Через час Вера ехала в такси и пролистывала на телефоне ленты Андрея в соцсетях. С экрана на нее смотрел огромный рыжеволосый мужчина в разных ракурсах. Она пропускала тексты и жадно вглядывалась в фотографии, приближая их настолько, чтобы заглянуть в глаза мужу. Но чем настойчивее она пыталась препарировать зеркало его души через микроскоп современных технологий, тем более расплывчатым становилось изображение, распадаясь на пиксели и ускользая от ее взора. Вот еще различимо лицо в целом, вот Вера увеличивает его, водя по экрану пальцами – и трещинами разбегаются складки вокруг улыбающихся глаз, кажется, еще миг – и через зрачок можно будет проскользнуть внутрь тайных мыслей и истинных эмоций человека, но… матрица распадается на черные, серые и зеленые квадратики, предлагая начать игру снова. Когда кадр увеличить не получается, на Веру смотрит в упор гипертрофированный глаз супруга, будто поймав ее на подглядывании за ним.

Большинство фотографий Андрея можно разделить на три группы: 1) он позирует один, в полный рост или по пояс, 2) он в окружении большого количества людей на мероприятиях (такие снимки нет смысла приближать, там глаз не увидеть), 3) Андрей с кем-нибудь в обнимку (с одним человеком или несколькими). Веру сейчас интересует последняя группа. Больше половины партнеров по кадрам – женщины… Что это – снова начался дождь? Капает через окно машины? Нет, на экран телефона падают слезы. Вера достала носовой платок.

«Кто, кто ему все эти люди, – думала она, – какие у него с ними отношения? У меня с каждым человеком, который встречается на моем пути, выстраиваются какие-то отношения, значит, и у него тоже. Только я заперта дома, и лишь иногда ко мне кто-то приходит, а он постоянно в окружении народа, в бесконечном круговороте встреч: деловых и дружеских, регулярных и мимолетных. Можно ли при таком темпе жизни оставаться верным? Почему, почему я всегда безоговорочно доверяю ему?».

Вера уставилась на очередное фото: Андрей стоит вплотную с молодой спортсменкой, на лицах улыбки, его пальцы видны на ее плече, значит, его рука проходит по ее спине. «Чувствуют ли они что-то друг к другу? Или это жест вежливости? – Вера смотрит на фото мужа с другой женщиной и вспоминает, что сама делала этот снимок на отдыхе, когда они неожиданно встретили его коллегу. – Там точно ничего не было! Десять минут разговора, и каждый пошел своей дорогой. Может, и во всех остальных случаях так же? Правда или не правда содержание этого ролика? Верить или не верить?»

Впервые в жизни вопрос доверия встал для Землицыной настолько остро. Она всегда отмахивалась от подобных мыслей и будто жила в параллельной Вселенной, где не было места банальным переживаниям жен.

Она снова и снова прокручивала архив фотографий на аккаунтах мужа. Там были его снимки с известными личностями и незнакомыми людьми (которые сфотографировались с ним как с известной в узких кругах личностью) на фоне достопримечательностей всех континентов и в интерьерах однообразных залов для пресс-конференций. Был серьезный Андрей – в строгой одежде, и дурашливый – на отдыхе, профессиональные постановочные кадры чередовались с любительскими, сделанными наспех на телефон…

Не было только снимков с женой и дочерью. И Вера всегда была рада этому факту: ей не хотелось попадать под прицел желтой прессы. Андрей ревностно охранял свою частную жизнь и никогда ее не комментировал. Но сегодня жена журналиста впервые задала себе вопрос: «А может, в этом был какой-то иной смысл? Может, он просто стеснялся ее, домохозяйку, не поспевающую за его ритмом?».

– Приехали, – оборвал ее мысли таксист.

Вера вышла из машины, постояла у подъезда рядом с деревьями. Прохлады и облегчения не было.

Лифт оказался сломан, и она пошла пешком. Шаги в пустых лестничных пролетах раздавались короткими пощечинами, сначала – быстрыми и ритмичными, ближе к двенадцатому этажу – редкими и глухими.

На площадке перед дверью в квартиру неожиданно пахнуло свежестью – Вера чуть не наступила на корзину с нежнейшими бело-розовыми цветами. Записка почерком Андрея гласила: «Вера – главное в моей жизни».

«Значит, он написал ее еще до отъезда и отнес в цветочную фирму. А курьер, сволочь, бросил тут», – стараясь не обращать внимания на заколотившееся в груди сердце, Вера подхватила корзину за ручку, внесла в дом и оставила в прихожей.

«Вера – главное в моей жизни… Был ли он в курсе готовящейся студенческой разборки еще до отъезда? Или, как и я, узнал только сегодня?» – мысли Веры текли медленно – сказывалась усталость. Вера… Вере никогда не нравилось ее имя, оно казалось ей холодным и чересчур коротким, отрывистым, будто на нее обиделись и с укором произносили «Вера!», в смысле «знай свое место!» Наподобие «Саша! Мала еще! Вот вырастешь – станешь Александрой!». А Вера – не выросла. В душе она навсегда осталась такой же, как в детстве, – наивной, беззащитной, ожидающей настоящей жизни. В подростковом возрасте ей начало казаться, что имя накладывает на нее обязанность вселять веру в других. Или постоянно искать свою собственную, что тоже было довольно изматывающим занятием.

Вера – это все, что у меня есть… «А у меня вот отняли веру, и у меня ее теперь нет… Вера без веры. Хорошо, что дочь осталась ночевать у друзей и не придется ей объяснять, что со мной. А она бы спросила, она такая внимательная чуткая девочка. И мне пришлось бы объяснять, как-то облекать в слова весь этот сумбур в голове… Ведь если я закроюсь, дам понять, что дочь не заслуживает моего доверия, то в следующий раз и она не поделится со мной наболевшим. Вот такая высокая цена за откровенность, за близкие отношения, они ведь не могут быть в одни ворота».

Вера сняла измятое, неприятное, будто с чужого плеча, платье. Зачем, спрашивается, наряжалась? Чтобы при параде встретить эту новость? Что ж, удалось…

За окном начинало светать. Упасть лицом в подушку, забыться – это желание оказалась сильнее поиска истины.

Через несколько часов, повинуясь будильнику, Вера встала, заварила чай и, отпивая его мелкими глотками, уставилась в окно. Из-под тяжелых век глаза выхватывали зеленый двор и изгибающуюся за ним дорогу, по которой разноцветными бусинами бесшумно скользили машины. Они неравномерно нанизывались на нить магистрали, огибали, будто каменную шею, высокий дом, стоящий неподалеку, и рассыпались горохом на автомобильных развязках. Так же разбегались в разные стороны и мысли Веры: на мгновенье мелькнув, они ускользали навсегда. Разбираться в них сейчас не было ни сил, ни времени – пора на прием к стоматологу.

Выходя из квартиры, Вера споткнулась о корзину, которую сама вчера тут и оставила. Благоухающие еще несколько часов назад бутоны поникли, обмякшие стебли свесились через плетеные края. Вера почему-то не удивилась, что цветы так быстро увяли, лишь подумала: «Полить или отнести на помойку? – Но, вместо ответа, просто перешагнула через них и пошла по делам. – Может, они уже вчера такими были, а я не заметила? Вполне возможно…»

От ночного короткого ливня не осталось и следа. Вера в забытьи жарилась на скамейке между высоченными липами, перебирая направления на анализы. В какой-то момент ей показалось, что в дрожащем вдалеке воздухе возникли силуэты ее подруг: похожий на песочные часы Натальин и компактно-минималистичный Алексы. Они приближались.

– Эй, что с тобой? – раздался совсем рядом знакомый голос.

Вера протянула руку и дотронулась до видений. Они оказались настоящими.

– Откуда вы узнали, что я здесь? – растерянно произнесла она.

– Мы же тебе звонили час назад, ты сказала, что сидишь на бульваре около больницы.

– Да? – искренне удивилась Вера.

– Да. По твоему голосу было понятно, что ты не в себе, вот мы и рванули сюда. Ты это из-за ролика, да? Мы, кстати, все утро смотрели новости по всем каналам и читали в Интернете, нигде ничего нового не появилось.

– А у меня вот появилось, – Вера протянула подругам бланки, которые держала в руках.

Алекса взяла их и быстро просмотрела.

– Пересдала уже? – деловито поинтересовалась она.

– Нет, я только узнала…

– Может, объясните, о чем вы? – раздраженно спросила Наталья.

– У Веры положительная реакция на сифилис, – запросто объяснила Алекса.

Пораженные не столько смыслом слов, сколько обыденностью тона, с которым они были произнесены, Наталья и Вера уставились сначала друг на друга, а затем, в ожидании разъяснений – на Алексу, которая в ответ закатила глаза:

– Что?.. У меня нет постоянного партнера, и я регулярно сдаю кровь на ИППП.

– ИППП?

– Да, инфекции, передающиеся половым путем, – ИППП. Незнакомая вам сторона жизни, правда?

Повисла пауза.

– Ты не предохраняешься? – осторожно задала вопрос Наталья.

– Не бывает стопроцентной защиты от инфекции, если ты хочешь расслабиться во время процесса, – ответила Алекса. – Ты бы, кстати, тоже сдала анализы после своих приключений.

– Так у меня же год назад проверяли, – растерялась Наталья, – в роддоме.

– А за этот год у тебя ни одного контакта не было, да? И ты полностью уверена в партнере?

Наталья поджала губы и недовольно отвернулась. Алекса была права.

– Девочки, а знаете, что самое интересное? – подала голос Вера. – Что партнеры меняются у вас, а письма счастья получаю я. Видимо, в наказание за стабильность…

– Не говори ерунды, со всяким может случиться.

– Но случается только со мной, – обреченно произнесла Вера. – Вы понимаете, что это значит? А я объясню – это значит, что Андрей виноват.

– В чем? В сексуальных домогательствах? – спросила Наталья.

– Хватит истерить, – оборвала подруг Алекса. – Для начала надо пересдать анализ, чтобы убедиться, что его не перепутали. Или что результаты не искажены.

– Как они могут исказиться?

– От алкоголя или жирной пищи, например. Ты натощак сдавала кровь?

– Натощак. Еще неделю назад. А теперь, даже если завтра снова сдам, снова неделю ждать результатов. Неделю! Это же с ума сойти можно.

– Почему неделю-то? – удивилась Алекса. – Мне всегда в тот же день присылали.

– Что значит «присылали»?

– Ну, на электронную почту. Я же в платных местах сдаю, не в районной же поликлинике. Ты забыла, где я работаю? Ты хочешь, чтобы сразу вся школа узнала, что у училки нашли что-то? Тьфу-тьфу-тьфу, не дай бог, конечно.

– Точно, – подхватила Наталья, – зачем ждать неделю, если можно платно сдать и быстро узнать результат?

Вера, оживилась:

– Может, поехать прямо сейчас? Я еще не ела ничего сегодня.

– Спокойно, – остановила ее Алекса, – не надо пороть горячку. Вчера ели много жирного, сегодня попостишься, успокоишься, завтра утром сдашь – вечером будем смеяться над недоразумением. А сейчас поднимайся, мы тебя проводим домой. И не возражать!

Подруги любили Верину квартиру, особенно гостиную-мастерскую в стиле лофт. Это была просторная светлая комната-трансформер, которая легко подстраивалась под нужды хозяев и их гостей. А когда-то застройщик никак не мог продать квартиру на верхнем этаже из-за того, что одна из трех комнат была неправильной формы и непропорционально большой по сравнению с другими, что отпугивало покупателей перспективой лишних затрат на мебель под заказ. Однако Вера сразу же влюбилась в это пространство, представив, как оно может стать одновременно и уютным центром семейного очага, и комфортным, но незаметным для домочадцев местом ее работы. Она спроектировала здесь каждый сантиметр, продумала дизайн всех вещей, многие из которых сделала собственноручно. Главная цель была – оставить в комнате ощущение простора, превратив интерьер лишь в фон для удобной жизни.

Пол выбирала, как обувь, – тщательно и вдумчиво, прохаживаясь в салонах босыми ногами по паркетным доскам из разных пород дерева. Остановила свой выбор на дубе. Да, дорого, но нельзя экономить на том, что будет у тебя под ногами, лучше найти эконом-решения для всего остального. И она нашла. Комната зажила своей жизнью.

Эркерные окна гигантским трельяжем оперлись на широкий стол-подоконник с овальной выемкой для стула. Справа и слева от окон всю стену заняли вместительные шкафы с внутренними откидными столиками, полочками и тайничками, поглотившими все несметные рукодельные сокровища хозяйки – от отрезов тканей и пуговиц до швейных машин и манекена. При этом легким взмахом изящных складных дверей шкафы моментально могли сделать вид, что их тут вовсе и нет.

Центральная часть стены напротив окна имитировала старую кирпичную кладку. Здесь было место для временных экспозиций: Машиных рисунков, Вериных эскизов, фотографий Андрея. Внизу стену закрывала добротная консоль из целикового среза гигантского дерева. Откидываясь разными способами, она могла превращаться либо в огромный стол, на котором Вера кроила, либо в кровать, если кто-то оставался заночевать. Слева и справа от этой конструкции стена была полностью зеркальной, создавая иллюзию продолжения комнаты и отражая свет из огромных окон.

Третья стена была выкрашена в глубокий темно-синий цвет. Тут располагался «уголок для медитаций», как шутливо называла его Маша: навесной электрокамин и выше – совпадающий с ним по форме телевизор, рядом – два огромных кресла, над одним из которых склонялся загнанный в угол ветвистый фикус с мелкими глянцевыми листьями, над другим – лаконичный торшер с вертлявой головой-половником, а на расстоянии вытянутой руки от кресел услужливо подставлял спину журнальный столик, внутрь которого убирался мягкий удобный пуф. Это было идеальное место для задушевных бесед с подругами или настольных игр семьи, а в рабочее время – для встреч с клиентами, которые, кстати, любили здесь не только примерять свои наряды, крутясь перед огромными зеркалами, но и проводить целые фотосессии.

Вдоль противоположной от камина стены вытянулся компактный джинсовый диванчик. Похожий на открытую узкую книгу, он приглашал присесть почитать, выбрав себе что-нибудь на открытых деревянных полках домашней библиотеки, занимающей всю четвертую стену. Дверь, приткнувшаяся в углу, казалась тут лишней, ибо кто же захочет покидать это чудное место? Никто и не хотел.

Вот и сейчас подруги собрались в этой комнате, усадили Веру в кресло под фикус, а на журнальном столике расставили фрукты, сладости и напитки. Но не успели они и рта открыть – ни для еды, ни для беседы – как в дверь позвонили.

– Я открою, – вскочила Вера, – наверное, это Маша вернулась.

– Верочка, доброго денька! – раздался из коридора старческий голос. – Я к тебе по срочному делу, спасай, матушка!

– Софья Исааковна, что опять?

– Сегодня сущий пустяк, Верочка! С твоими золотыми ручками и делов-то минут на десять, не больше.

Энергичная бабуля по-свойски прошла сразу в мастерскую.

– О-о-о-о, у тебя девочки. Ну ничего, я много времени не займу, – заверила она, деловито раскладывая на столе у окна нечто черное, извлеченное из пакета. – У меня сегодня встреча с товарками моими, идем на концерт, в собесе билеты бесплатные выбили, а у меня молния разошлась на любимых брюках. Вот, глянь, Верочка, я уже и в магазин сбегала, смотри, купила молнию новую, тебе в этот раз не придется вставлять свою.

Вера посмотрела на соседку, потом на ее бессовестно раскинувшиеся на столе штанины, демонстрирующие сломанную молнию, лоснящиеся потертости вдоль швов и ветхость ткани в самых интимных местах. Шустрая бабуля заметила, куда смотрит Вера, и, как ловкий продавец мяса, повернула товар другой стороной:

– Брючки немного ношеные, но зато такие удобные! Помню, покупала их еще в Чебоксарах, когда Яша был жив, мы ездили к его сестре в тот год. Знаете, сразу так сели на фигуру!

Подруги, оглушенные внезапным вторжением, начали приходить в себя.

– А что, вообще, происходит? – громко спросила Наталья.

– Ой, девочки, не обращайте на нас внимания, мы быстро, – бабуля по-матерински потрепала Веру по плечу, – вы пока вон телевизор посмотрите, журналы полистайте.

– Простите, вы кто? – вмешалась Алекса. – Что это вы тут раскомандовались?

– Не поняла… – осеклась Софья Исааковна. – Я Верина соседка, я разве помешала?

Бабка впервые посмотрела Вере в лицо.

– Вы помешали, – холодно произнесла Алекса.

– Да? Верочка, что же ты сразу не предупредила?

– Она просто слово вставить не успела, – подсказала Наталья.

– Мне попозже зайти? А что же с брючками делать? – Софья Исааковна заискивающе заглянула в глаза своей спасительницы.

– Я не знаю, – растерянно обронила Вера, грустно скользя взглядом по истлевающему на ее столе швейному изделию.

Подруги окружили стол и сморщили носы от увиденного.

– А знаете, что? – твердо произнесла Алекса. – С брючками ничего другого сделать нельзя, кроме как выбросить. Это я вам со всей ответственностью заявляю.

Она хотела сгрести штаны со стола, но не рискнула до них дотронуться, кивнула их хозяйке на пакет, который та до сих пор держала в руках:

– Забирайте… это. И хватит сюда носить всякую рухлядь. Вера шьет высококлассные сложные вещи, мелким ремонтом она не занимается. Ясно?

– Почему же? – не сдавалась Софья Исааковна. – А в ателье вот и платья шьют, и молнии в брюки вставляют.

– Отлично! Вот туда и отнесите свое барахло. Вера не реставратор!

– И кстати, – вставила Наталья, – интересно будет послушать, что вам скажут в ателье, когда увидят останки ваших штанов.

– Не у всех столько денег, чтобы постоянно новое покупать, – обиделась бабуля.

– Не у всех и совесть есть! Это ж надо – просить ковыряться в ветхом белье, – отрубила Алекса. – Нужно же иметь какие-то нормы приличия! Вы бы их хоть постирали.

– Я не могу их постирать, тогда они окончательно развалятся, – выдала себя рачительная хозяйка.

– Вот видите, вы и сами признаете, что их уже пора выкинуть…

– Может, и пора. Да где взять новые? Может, вы деньгами поможете?

Вера дернулась за кошельком, но Алекса ее остановила стальным взглядом:

– К сожалению, нет. Обратитесь в социальную службу или сходите в ближайшую церковь, туда всегда приносят разные вещи, подберете себе что-нибудь совершенно бесплатно.

– Вот еще, буду я в чужом старье ковыряться! – фыркнула Софья Исааковна.

У подруг вытянулись лица.

– Вот и мы не хотим в чужом старье ковыряться, так что забирайте его и забудьте сюда дорогу, – решила подвести черту под разговором Алекса.

– Разве что вы соберетесь замуж, – попыталась чуть сгладить ситуацию Наталья, – и вам потребуется шикарное свадебное платье. И поспешите, Вера скоро перестанет брать заказы вообще.

– Почему? – растерянно спросила Софья Исааковна, под нажимом сгребая в пакет свои штаники.

– Она меняет профессию.

– На какую? – У старушки загорелся глаз от новых перспектив.

– На психолога.

– Это что же, она будет работать с психами?

– Да, и задорого. Но вы же не псих, вам не нужны такие услуги, правда? – Наталья и Алекса под обе рученьки вели бабулю к выходу.

– Слава богу, не нужны!

– Вот и прекрасно! Так что нечего вам здесь больше делать.

Закрыв дверь, подруги вернулись в комнату. Вера сидела на полу и смотрела на искусственный огонь в искусственном камине.

– Как же меня достало шить, – прошептала она, – особенно для таких вот. Глаза, спина – все болит.

– Вер, не надо браться за все подряд, – погладила ее по плечу Наталья. – По себе знаю: если хвататься за все заказы, то кроме усталости ничего не заработаешь. Чем меньше денег у клиента, тем больше он трясется за каждую копейку. Или… ты вообще не брала с нее денег?

Вера опустила глаза.

– Ну ты даешь! – воскликнула Наталья.

Алекса молча налила всем сока.

– Девочки, да я все понимаю. Я и прорабатываю этот момент. У других все вижу, все понимаю… а сама… Не смогу я работать психологом. Я просто не имею права. Так и буду до конца своих дней портнихой…

– Ну такой портнихой, как ты, не стыдно быть и до конца дней. Я нигде больше таких платьев не видела… – искренне произнесла Наталья.

– А на подиумах? – перебила ее Вера.

– На подиумах ситуация выдуманная, ненастоящая, и фигуры все как на подбор… – начала объяснять Наталья.

– Не «как на подбор», а на подбор, – уточнила Алекса. – Это вам не естественный отбор, а искусственный.

– Вот именно! – согласилась с ней Наталья. – Ты глаза своих заказчиц видела? Ты из обычной женщины королеву сделать можешь. Я на себе это не раз испытывала! Вот где магия! Ты талантище!

– А психолог, Вер, – серьезно сказала Алекса, – это не тот, у кого нет своих проблем, это тот, кто умеет с ними справляться по мере их поступления.

– Что-то я не справляюсь…

– Еще не вечер. Ты хочешь такой клубок за сутки размотать? Ты когда узнала про обвинения мужа в сексуальных домогательствах?

– Вчера…

– А точнее, вчера ночью. Утром добавилась история с анализами. Итого, прошло всего часов двенадцать. Это же не клуб «Что? Где? Когда?», чтобы за минуту ответ на любой вопрос найти.

– Вот именно, не за хрустальную сову боремся, – пошутила Наталья.

Подруги вяло хихикнули.

– Угу-угу, – филином заухала Вера, усиленно пытаясь приободриться.

– Ты бы съела что-нибудь, а то вон тебя с голода как плющит. И поспала бы. А мы тут кино пока посмотрим.

Вера украдкой заглянула в телефон – сообщений не было, и сказала девчонкам:

– Я с вами. Все равно не усну.

Подруги долго спорили, что сейчас уместнее – мелодрама, комедия или хоррор. В результате просто выбрали самую рейтинговую из новых лент, не ориентируясь на жанр, но через полчаса просмотра хозяйка квартиры несмело спросила:

– Девочки, а мне одной кажется, что фильм слишком затянут?

– Не одной, – отозвалась Наталья, выныривая из дремоты, подняв веки.

– Да уж, – согласилась с ней и Алекса, – включай лучше камин, там и то сюжет динамичнее.

– Там сюжет – ваше огонь, – подтвердила Наталья, снова закрывая глаза.

– Не поспоришь, – засмеялась Вера, – на него вечно можно смотреть. А я еще подумала, что у меня режим торможения включился и все кажется слишком медленным.

– Не. Похоже, в таком режиме снимали.

– Зато как засыпать под него отлично…

– Угу, давайте ненадолго посетим Морфея…

Однако Морфея опередила Маша: она вернулась крайне возбужденная поездкой и без обычных в таких случаях уговоров согласилась показать фотки с вечеринки. Взрослому глазу было заметно – девочка влюбилась, но у присутствующих хватило такта не спрашивать об этом в лоб. Они лишь издалека наблюдали, как Маша весь вечер с кем-то переписывалась, смущенно покусывая губы.

Когда успела вырасти? Была пухлым веснушчатым солнышком, а за пару лет вытянулась выше матери, и умиление сменилось опаской: зарождалась роковая красота, о которой, по счастью, сама Маша еще не подозревала. От отца ей достались высокий рост, копна рыжих волос и бледная, подкрашенная неяркими конопатинками кожа, от Веры – большие глаза с завораживающей грустинкой. Пусть как можно дольше тянется прекрасный невинный период.

Вскоре подруги разъехались, Машка закрылась в своей комнате, Вера – в своей. Она была рада, что дочь слишком занята собой, чтобы заметить ее состояние.

Вестей от Андрея не было, сама писать или звонить ему она не решалась. Вера даже подумать боялась, что придется вдруг столкнуться с ним взглядами или общаться – хоть устно, хоть письменно. Верная жена не знала, как себя вести, точнее, не знала, что ожидать от себя в такой ситуации.

Ближе к двенадцати она вылезла из своего убежища, чтобы пожелать дочке спокойной ночи. Судя по всему, Маша была не в курсе скандального ролика про отца. Спасибо небесам хотя бы за это!

Вера заперлась у себя в спальне и попыталась уснуть. Через час она открыла глаза и долго в темноте смотрела на подушку Андрея.

Неделю назад, когда легли спать, он сразу повернулся к жене спиной и равномерно засопел. Понимая, что еще пару-тройку вдохов и он накрепко уснет до утра, а потом вскочит по будильнику и уедет в командировку минимум дней на семь-восемь, Вера сделала робкую попытку намекнуть на свое присутствие. Она придвинулась к нему всем телом и обняла за плечо, нежно укусив за мочку уха.

– Хммм… – промурлыкал он, не шевельнувшись. – Жаль, что мне рано вставать.

– Как и всегда, я знаю, – прошептала она, прижимаясь в его спине еще сильнее.

Он, не оборачиваясь, положил огромную ладонь поверх ее руки:

– Берик, я, правда, вырубаюсь, прости.

– Засыпай себе на здоровье, твой ясный ум мне не нужен. – Она поводила кончиком носа по его шее. – Просто ляг на спину, а?

Он одобрительно хмыкнул, оценив шутку, но не двинулся с места.

Вера закинула ему на бедро свою ногу:

– Хочешь на боку? Будь по-твоему… – Она начала перелезать через него, стараясь прикоснуться всем, что могло бы разбудить тело или фантазии мужа.

Андрей перевернулся на спину и открыл глаза:

– Я так понял, мне не отвертеться?

– А ты хочешь отвертеться? – все еще пыталась сохранить игривость Вера.

– Я хочу спать. Правда. – Он притянул ее к себе и по-дружески чмокнул в лоб.

Сидя верхом на муже, Вера почувствовала себя цирковой наездницей, которая разодевшись в самый соблазнительный наряд, вдруг обнаружила себя на лошадке детской карусели в городском парке. Разница была лишь в том, что ее позор заметил всего один человек.

– Андрей, скажи мне честно, – серьезно обратилась Вера к мужу, – ты избегаешь секса со мной? Я больше тебя не интересую как женщина?

– Ве-ра! – взмолился Андрей, ссаживая ее с себя, и встал с кровати. – Ну, почему в ночь перед отъездом надо начинать какие-то разборки?

– Не надо никаких разборок, просто скажи, в чем дело, и все.

– В чем дело, и все? У меня нет ни сил, ни времени на разговоры до утра…

– Достаточно пары слов, я просто не понимаю…

– Вера, родная, ну, когда было достаточно пары слов? Каждое мое слово вызовет сомнения и новые вопросы. Мы проходили это тысячу раз.

– Может, потому, что надо просто сказать правду? Просто сказать правду?

– Какую правду? Какую правду ты хочешь услышать?

– Не знаю, какую. Ту, которая есть.

– О господи… – закатил глаза к потолку Андрей и вышел из комнаты.

Вера слышала, как он наливал себе воду на кухне. Она сгребла в охапку двуспальное одеяло и зарылась в него лицом. На факультете психологии им все время талдычили: «Учитесь разговаривать с партнером, не мучайтесь догадками, просто задайте прямой вопрос и получите прямой ответ». Задала вопрос. Получила ответ. Поговорили… Более гадостное состояние вспомнить сложно.

Она уловила, как скрежетнул табурет по полу на кухне – это Андрей сел за стол. Ему не хочется возвращаться в спальню. Но ему надо спать. Вера взяла свою подушку, достала из шкафа простыню и пододеяльник и пошла в гостиную. Там она разложила кровать из консоли и легла в гордом одиночестве. Она знала, что Андрей слышит, что она перешла в другую комнату, значит, скоро он вернется и уснет.

Наутро Вера не встала делать ему завтрак. Всю неделю она ждала извинений. С каждым днем обида ослабевала и подробности ссоры стирались из памяти. Но за последние сутки новости придали свежую окраску каждому сказанному в ту ночь слову. Его нежелание близости и объяснений логично складывались в одну цепочку и с видеороликами, и с анализами. История получалась слишком понятной и слишком грустной.

Обессиленная предыдущей бессонной ночью, Вера не заметила, как провалилась в глубокий, липкий от духоты сон, переполненный воспоминаниями и домыслами.

Под утро ей привиделось, что Андрей совсем рядом – крепко обнимает ее сзади, так же, как она прижималась к нему в ночь последней ссоры, а потом нежно гладит ее по голове, касается слегка колючим лицом ее плечей и спины, обжигая кожу горячим дыханием. Сквозь сон Вера поняла, что очень хотела бы откликнуться на эти прикосновения, обернуться к мужу, посмотреть в его глаза, увидеть в них, что все ее подозрения – полный бред, и молча, без слов, принять его извинения, сливаясь с ним в единое целое. Она судорожно стиснула руками подушку с впечатанным в нее лицом и очнулась. Все тело болело, будто придавленное плитой.

Вера попробовала шевельнуться, но не смогла: кто-то ее держал. С огромным усилием ей удалось приподнять голову… Это был не сон: муж был рядом.

Она резко подскочила, отталкивая его, и села на кровати. Андрей смотрел на нее из темноты, не выпуская из рук.

– Прости меня, – тихо сказал он.

– За что?

Он молча уткнулся головой ей в колени.

– Нет, подожди, Андрей. Это действительно важно – за что? А то я опять ничего не понимаю. И это меня мучает.

Он повернул голову, продолжая лежать щекой на теплом бедре жены:

– Я был груб с тобой, когда уезжал.

– Интересно, сказал бы ты это сейчас, если бы не этот ролик? – произнесла Вера, пытаясь поймать свои прямые волосы в хвост. Ей надо было срочно занять руки, чтобы случайно не погладить мужа по голове.

– Ты видела?..

– Не только я…

– Маша? – с ужасом произнес Андрей, садясь рядом с Верой.

Она немного отодвинулась от него (так будет легче держать дистанцию) и только теперь заметила, что у неё в руках нет резинки для волос – хвост не получится.

– Нет, подруга показала, ей брат кинул в личку. На телеканале тоже видели?

– Да, кто-то прислал ссылку на ролик в наш отдел по связям с общественностью, – тяжело вздохнул Андрей, встал и прошёлся по комнате.

– Кто именно?

– Пока неизвестно, выясняют. Наши успели только два раза посмотреть, и ролик исчез с сайта университета.

– А когда его, вообще, разместили?

– Не знаю. Видимо, совсем недавно. А почему ты спрашиваешь? – удивился Андрей.

– Хочу понять, твои извинения связаны с появлением этого видео или нет.

– Не связаны.

– А почему тогда ты неделю не давал о себе знать? – Вера снова схватилась за свои волосы.

– Но ведь и ты молчала, – Андрей растерянно сел на кровать.

– Я тебя тоже чем-то обидела?

– Вера, давай не будем. Правда. Мне очень хреново. Ты знаешь, что если эта девочка подаст в суд, не только на моей карьере будет поставлен крест, но и, возможно, на свободе.

Вера чувствовала, что самоконтроль вот-вот покинет ее, уступив место истерике. Чтобы не начать бросаться обвинениями и бланками анализов, пришлось задать отвлеченный вопрос:

– Ты надолго приехал?

– Ориентировочно на неделю. Вчера в редакции собирали консилиум по моей ситуации, пока решили никак не реагировать, просмотров мало было, игнор может быть самым целесообразным ответом. Решили, что лучше всего меня сейчас убрать с глаз долой ото всех.

Вера посмотрела на хорошо знакомое осунувшееся лицо:

– А потом? Что будет потом – через неделю, месяц?

– Работа… обычная работа. Еще хотим собрать пресс-конференцию на тему ложных обвинений. Ты могла бы там выступить в мою защиту…

– Я?!

– Да, ты. Почему это тебя так удивляет?

– Разве жена может давать показания против мужа или в его пользу? – Вера взяла с тумбочки резинку и наконец сделала себе хвост.

– Может, причем и за, и против, но против – не обязана. Да, и пока никто не подал же в суд. Это пока все досужие разговоры.

Вера встала, подошла к окну и уставилась на улицу, отодвинув штору. Просыпающееся солнце растворяло свет от еще не выключенных фонарей, машины редкими точками скользили по пустынным развязкам. Наверное, Вера молчала слишком долго, и Андрей спросил:

– Ты не готова поддержать меня?

Не оборачиваясь и тщательно выбирая слова, она произнесла:

– Знаешь, Андрей, если честно… то я не знаю, мог ли ты приставать к кому-то или нет…

У Андрея встала дыбом даже борода:

– Как это? Как это ты не знаешь?.. – вскочил он с кровати и подлетел к жене.

– А так, – она повернулась и остановила его холодным взглядом на расстоянии вытянутой руки. – Я не знаю, к кому ты пристаешь, где и когда. Ко мне ты давно не приставал.

– И это повод заподозрить меня в отношениях с кем-то?

– А нет? Это не повод? Я вот тут подумала, что я слишком наивна, милый. Что я всегда безоглядно доверяю тебе. В любой ситуации. Всегда найду тебе оправдание. Не хочешь меня? Ладно, у тебя много работы. На фото обнимаешься с другой женщиной – это опять по работе. Постоянно не бываешь дома – зарабатываешь для нас деньги.

– А это не так?!

– Не знаю, Андрей, я не знаю. Я ничего о твоей жизни не знаю, выходит. Только то, что ты постоянно куда-то уезжаешь.

– Куда-то? Ты серьезно?

– Серьезно. Как никогда.

– Ты, моя жена, серьезно отказываешься поддержать меня в такой сложный период? Я не верю своим ушам!

– Давай будем честными, – Вера обошла мужа, стараясь не задеть его, и стала мерить шагами комнату. – У тебя вечно сложный период: то слишком много работы, то ее нет совсем, то ты понял, что твое призвание совсем в другом и решил все начинать сначала…И я тебя не поддерживала? Временами я работала за двоих, я всегда прикрывала тебе тыл. А меня нет ни на одной фотографии на твоих страницах. Я всегда была инкогнито для всех твоих коллег и почитателей, будто меня нет вовсе. А теперь тебя подозревают в том, о чем я не имею ни малейшего понятия – правда это или нет – и ты просишь меня публично тебя поддержать? Ты никогда раньше не пускал меня в свою жизнь, а теперь я понадобилась? У тебя постоянно трудности и тебя надо поддерживать. А кто будет поддерживать меня? Где мне взять на все энергию? Где?

– Господи, Вера, это какой-то кромешный ад… – Андрей сел на кровать, обхватив руками голову. – Что с тобой? Когда я тебе давал повод усомниться во мне? Я люблю тебя, только тебя.

– Да? А как я могу об этом догадаться? Может, ты часто об этом говоришь? Или ты меня хочешь? Тебе почти сорок, ты здоровый мужчина и тебе не нужен секс неделями, а то и месяцами. Отсюда вопрос – не нужен секс совсем или только со мной?

– Мне никто, кроме тебя, не нужен.

– Значит, у тебя проблемы со здоровьем начались? Тебе совсем не нужен секс, так?

– Почему совсем-то?

– Потому что, милый, он происходит последние годы только по моей инициативе. Будто я навязываюсь, а ты делаешь мне одолжение, – Вера остановилась и уставилась на мужа, чувствуя, как ее нижняя губа начинает бесконтрольно трястись.

– Это не так.

– Это так. Может, ты не замечаешь этого, потому что у тебя есть где-то еще секс? А у меня – только с тобой?

– Слушай, а какого черта ты так со мной разговариваешь, вообще?! – вдруг повысил голос Андрей.

Веру это возмутило: все, что она сейчас говорила, она говорила довольно спокойно. Да, эмоционально, но без крика. Теперь же она получила право не сдерживаться:

– А вот какого! – Трясущимися руками она достала из сумки бланки с анализами. – Вот! Это результаты моих анализов. Сдавала для операции. А тут – сифилис!

– Сифилис? – Андрей приподнялся с кровати, так и оставшись на полусогнутых ногах.

– Да, милый! Представь мое состояние. Но, оказывается, что это ты у нас в трудной ситуации, а мне надо снова тебя поддерживать. Окей. Только вот подлечусь – и сразу поддержу. Слава богу, в двадцать первом веке живем – научились сифилис излечивать полностью. Тебе, кстати, тоже надо сдать анализы. Держи, это твой бланк. Хотя и так понятно, откуда ноги растут…

– Понятно тебе? – Андрей встал, выпрямляясь во весь свой рост, и пошел во встречную атаку. – Интересно, и что же тебе понятно?

– Всё очень просто. У меня больше нет половых партеров. А сифилис есть. Значит, это подарок от тебя.

– А знаешь что, дорогая жена… – прогремел он, наклоняясь к ней, чтобы заглянуть в глаза.

– Тише, пожалуйста, Машу разбудишь! – испугалась она.

Он резко убавил громкость, но от этого его слова прозвучали еще более устрашающе:

– У меня к тебе такой же вопрос, дорогая жена! Откуда. У нас. Сифилис?

Глубочайший вдох возмущения обеззвучил Верино «Чтооооооо?». С окостеневшим во рту «о» она застыла на месте и не могла пошевельнуться, наблюдая за тем, как муж, сжав губы, обошел вокруг нее, схватил свой еще не разобранный чемодан и направился к двери. Отрывистые шаги сотрясли квартиру, с Веры вмиг сошло оцепенение. Она метнулась в коридор и насмешливо бросила Андрею в спину:

– Убегаешь? Боишься заразиться?

Он обернулся уже с ключом в руке и серьезно произнес:

– Нет, родная, с тобой я готов разделить любую болезнь. Я не готов выслушивать вот это все… Поживу пока в гостинице.

И вышел, аккуратно закрыв за собой дверь, чтобы не нарушить сон дочери.

Утром Вера сдала анализ и в платном медицинском центре, и в районной поликлинике: чтобы знать наверняка, на случай, если второй результат окажется отрицательным и «счет» станет 1:1.

Минус две пробирки крови натощак из организма, истощенного двумя бессонными ночами и потрясениями, – и от Веры осталась только бледная тень с огромными серыми глазами. По стеночке она доползла до знакомой скамьи на бульваре с липами. Мелкими глотками отпивая из термоса сладкий чай, Вера размышляла, хватит ли у нее сил добраться до дома или лучше позавтракать в ближайшем кафе. Пока она мешкала, позвонила мать, вся в слезах, и сообщила, что у соседей сверху прорвало трубу, квартира по щиколотку в воде.

– Вера! Всё испорчено! Всё, всё, что накоплено за целую жизнь, безвозвратно испорчено! Какой ужас, какой ужас, – плакала Татьяна Александровна.

– Мама, спокойно, главное – все живы, я сейчас приеду.

Спокойно не получилось.

Поймав такси, Вера всю недолгую дорогу готовилась к стенаниям по поводу порчи имущества. Для Татьяны Александровны полоса, проведенная пальцем по полировке, уже могла стать трагедией, а тут целый потоп! Страшно представить, что сейчас придется выслушать.

Вера не жила с родителями уже больше пятнадцати лет, но до сих пор внутренне собиралась, чтобы на их территории не ударить в грязь лицом. Спорить она не любила, а нормальное обсуждение не получалось, поэтому приходилось мириться: в конце концов, их дом – их правила. Единственное спасение – реже здесь бывать. Но и на это мать обижалась: она хотела, чтобы дочь, внучка, муж – все были с ней как можно чаще, но вели себя так, «как подобает».

Атмосфера в доме родителей была обусловлена сводом правил, которые требовалось соблюдать неукоснительно и в любом состоянии. Будь ты здоров или болен, но после еды сразу же помой за собой посуду, вытри предназначенным исключительно для этих целей полотенцем (не перепутай с тем, которым надо вытирать руки!) и поставь тарелки на пожизненно закрепленные за ними места. Но поскольку правила нацелены на облегчение, а не на усложнение жизни в данной квартире, то кастрюли и сковороды, к примеру, разрешалось чистить до блеска не сразу (мало ли, ты спешишь, допустим), а в любое другое время (в течение следующих двенадцати часов). Их нужно было заливать водой, но не всклянь, а не доходя до края сантиметра полтора, чтобы не расплескать жидкость, когда понесешь выливать ее в унитаз (не в раковину! Там трубы тоньше и можно спровоцировать их засор). Исключения делались только для гостей дома. Возможно, поэтому постепенно все родственники предпочли перейти в этот статус.

В чем же удобство такого стиля жизни? Татьяна Александровна была уверена: живя по правилам, всегда будешь знать, где находится та или иная вещь, что она в полном порядке, уже готовая к использованию. Прелесть же! Хоть в пять лет, проживая с мамой и папой, хоть в тридцать пять, приходя к ним в гости, Вера могла запросто найти фен или зубочистку на заученных еще в детстве точках. Иногда казалось, что Татьяна Александровна всю жизнь готовится к полной слепоте и потому заранее разучивает, что и где у нее будет находиться, и именно поэтому ничего нельзя сдвигать ни на миллиметр.

Вера тоже любила порядок (у нее самой все рукодельные сокровища были разложены по полочкам и даже подписаны), но не сам процесс уборки. Еще с детства она твердо усвоила: уборку «на пять» сделать нереально, ведь как ни старайся, все равно, принимая работу, мама зорким соколом будет парить по комнатам до тех пор, пока не найдет что-нибудь наподобие еле заметного слоя пыли на розетке за шкафом, и непременно фыркнет, мол, лучше бы сама сделала. Вот поэтому Татьяна Александровна практически все сама и делала, причитая при этом, что никто ей не помогает. И это все в «мирных» условиях, а тут случилось ЧП!

Выходя из такси, Вера мысленно отгораживалась от негативного потока, который сейчас на нее обрушится, и думала лишь о том, где бы взять сил и бодрости, чтобы пережить сегодняшний день.

По подъезду бегали люди с тазиками и проклятьями, с лестниц обильно капало, но потоки воды наблюдались уже только в подвале. Мамина квартира была открыта, Татьяна Александровна сидела на мокром полу в коридоре, прислонившись спиной к стене. Верину усталость сняло как рукой:

– Мама! Что с тобой?

– Что-то в груди стиснуло…

– «Скорую»?

Татьяна Александровна устало кивнула. Раз не сопротивляется, значит, дело совсем плохо.

«Скорая» приехала быстро, врач настаивал на безотлагательной госпитализации. Мать отказывалась оставлять свое добро без присмотра, умоляя немедленно приступить к его спасению:

– Вера, тут вся моя жизнь, не дай ей погибнуть, останься. Позвони отцу, пусть едет в больницу, я буду не одна.

– Твоя жизнь – в тебе, а тут всего лишь вещи, – твердо ответила Вера. – Я поеду с тобой и это не обсуждается. Я напишу Маше, она примчится сюда и начнет просушку.

– Она не справится…

– Мам, никто не справится. Так, как ты. Но мы попробуем. На улице жара, все высохнет быстро.

– Вера, – Татьяна Александровна остановилась в дверях, отказываясь выходить, – вынь, вынь скорее фотоальбомы!

– Вернусь и сразу выну.

– Пожалуйста! Там мама… И дед…

Вера была поражена: железная леди первым делом просит спасти не дорогостоящие предметы, а память о своих родственниках. Дочь ринулась к книжным полкам, достала альбомы, потом выдернула почти сухие полотенца из гардероба и, расстелив их на столе, оставила альбомы открытыми.

– Надо вынуть фотографии, – не сдавалась мать, которую под руки держали медбрат и врач.

– Это точно не сейчас. Мы можем их повредить, – Вера на ходу придумывала веские аргументы. – Маша посмотрит в Интернете, как надо правильно сушить снимки. Я ей напишу, как только мы сядем в «скорую», она тут же поедет сюда, не волнуйся.

Видимо, сердце сжало грудь еще сильнее, потому что Татьяна Александровна перестала спорить и ее удалось вывести из квартиры. От носилок она отказалась категорически – не могла себе позволить быть пронесенной на руках сквозь толпу соседей, сражающихся с последствиями потопа по всему подъезду.

В приемном покое Вера не сводила глаз с иссиня-бледного лица матери с ввалившимися бесцветными губами и почти неподвижными глазами. Беспомощность и Татьяна Александровна – были полными противоположностями, и представить, что они могут вдруг сойтись на одной кушетке, было невозможно еще час назад.

Вера морщилась от подступающих слез и пыталась приободрить мать улыбкой. Получалось плохо. В голове стучало: «Она не может вот так взять и уйти, исчезнуть, она – вечная. Это же очевидно».

Когда Татьяну Александровну переложили на каталку и увезли в отделение, Вера вышла на улицу побродить по тропинкам вокруг больницы в ожидании отца. «Помирятся ли они теперь под давлением обстоятельств? Господи, о чем это я? Это сейчас совершенно неважно. Тем более они и не ругались. В отличие от нас». Впервые за последний час она вспомнила о себе, заглянула в телефон в надежде увидеть весточку от Андрея или результаты анализов. Нет, слишком быстро и для того, и для другого.

Узкая асфальтовая дорожка проходила неестественно близко к корпусу больницы, отделенная от него куцым газончиком, и пациентам приходилось прогуливаться буквально в метре от окон. Веру будто ударило током: она была здесь! На этой самой дорожке! Четырнадцать с лишним лет назад. Когда приходила к бабе Даше, маминой маме. Маше было всего два-три месяца, кажется.

Захотелось пить. И как она сразу не вспомнила? Ффф… Хотя… это хорошо, что не вспомнила, иначе было бы еще страшнее.

В тот год инфаркт упрятал бабу Дашу в реанимацию на неделю, а потом еще на четыре – в отделение кардиологии. Заботливая родня оградила Веру молодую кормящую мать, от посещения больницы, поэтому она забежала к бабушке всего один раз, тайком, во время прогулки, оставив Андрея с коляской на улице.

Найдя нужную палату, Вера увидела бабу Дашу сразу, от двери: грузная, она была в измятом болезнью балахоне, но довольная тем, что уже может сидеть и слушать разговоры своих сопалатниц, как всегда мимикой беззвучно повторяя слова говорящих. Как же она обрадовалась! Суетилась и все пыталась приподняться на цыпочки, вцепившись побелевшими пальцами в подоконник, чтобы увидеть хотя бы коляску, в которую была упакована ее правнучка. Но дорожка была расположена так близко к зданию, что разглядеть ее можно было только с первого этажа. Бабушка лежала на пятом.

– Ну ладно, увижу ведь еще?.. – жалостно протянула она.

– Конечно, увидишь, ба, ну что ты! – совершенно искренне подтвердила Вера, помогая ей обойти кровать и сесть.

Кто мог знать, что это была последняя встреча и после выписки бабушка не доживет до утра следующего дня – дня, когда вся родня собиралась навестить ее. Получилось, что, желая сберечь ее сердце и дав возможность отдохнуть, прийти в себя, ее таким образом оставили умирать в одиночестве. Страшно представить, как она стучала слабеющим кулаком в стену соседки, которая по городскому телефону должна была позвонить ее дочери в дом через дорогу, чтобы та в три часа открыла дверь своим ключом и впустила «скорую». Татьяна Александровна застала только последний взгляд матери и приговор врачей: «С такой кардиограммой не живут». Почему, почему этого не сообщили при выписке!? Пожалели? Не подумали?

Тогда еще не было в каждом доме мобильных и интернета, и никто не связался с бабой Дашей в тот вечер, когда она оказалась на свободе после месячного заточения в постсоветской тюрьмообразной больнице… Потому что берегли. Думали, что берегли. Как она берегла всех.

Вера дождалась отца, узнала у врача, что состояние мамы стабилизировалось (было предынфарктное, но удалось взять ситуацию под контроль) и поехала спасать бабушкины фотографии. Она обещала.

До родительской квартиры, в которой выросла, доехала на маршрутке. Остановка теперь находилась вплотную к дому, где жила когда-то баба Даша. Ее тесная двушка досталась по наследству сыну, который позже, по настоянию жены, разменял ее на более просторное жилище. С тех пор проданная, будто преданная наследниками бабушкина квартира с укором смотрела на Веру сквозь чужие шторы. Вера по привычке безошибочно выхватыватила взглядом три дорогие сердцу окна. Там, за ними, баба Даша жила, любила, принимала гостей, там она умерла в ночь после выписки из больницы.

Вера узнала о трагедии в пять утра, автобусы еще не ходили, и она бежала несколько остановок от своего дома, где жила тогда с Андреем и Машей. Морозный воздух припозднившейся весны пощипывал ноздри, а по щекам хлестал жгущий соленый на вкус ливень. Вера зачем-то неслась со всех ног, будто могла еще успеть застать бабушку…

Мама, отец и дядя с женой были уже там. Баба Даша в окружении подушек и родни полусидела на кровати, ее лицо было спокойным, глаза закрыты – она спала, она явно спала… если бы не огромные бордовые пятна, расползавшиеся по ее телу… Неестественно выглядели только люди, собравшиеся вокруг спящего человека.

Впервые бабушка встречала гостей в полной тишине, а не на кухне, не со шкварчащей сковородой в руке. Казалось, уходит не она – она же вот сидит здесь, еще теплая, – а исчезает сама жизнь: сползает серым холодом по стенам, стирая наивные цветочки на обоях и обесцвечивая все вокруг.

То ли родня теряла с каждой минутой силы, то ли баба Даша тяжелела на глазах, но они не могли поднять ее впятером. Командование взяла на себя жена дяди, под ее руководством поставили посередине комнаты стол и положили на него снятую с петель дверь. Потом на пределе физических возможностей пятеро взрослых людей пытались затащить туда бабушку, но ножки стола не выдержали и хрястнули. Когда все вместе они поволокли ее обратно в постель, Вера клянется, баба Даша сама переступала ногами, чтобы всем было легче…

Вот такая она была: могла перестать дышать, но не перестать помогать другим.

В квартире Вериных родителей уже возилась Машка. Она была под впечатлением от того, что ей доверили такое важное дело, и отнеслась к нему со всей серьезностью. Еще по пути, в маршрутке, она прошерстила Интернет на предмет того, как надо правильно сушить намокшие фотографии, потом забежала в магазин и накупила кучу бумажных полотенец, истратив, между прочим, на них все свои карманные деньги.

Дома девушка первым делом открыла настежь окна и балкон, впуская внутрь сухой воздух, протерла столы и подоконники, и начала раскладывать на них старые снимки, аккуратно отлепляя их друг от друга и от страниц альбома, иногда на доли секунды опуская бумагу в воду, как учили на ютубе. Она была рада, что эту сложную работу поручили именно ей: мать и бабушка наверняка впали бы в ступор и, причитая, потеряли бы время, а главное – по незнанию стали бы промокать чем-нибудь лицевую сторону фотокарточек, чем испортили бы их безвозвратно!

Маша чувствовала себя реставратором, ответственным за восстановление важнейших экспонатов в музее, коими ей, потребителю цифровых технологий, казались все эти черно-белые и неестественно яркие цветные снимки. Большинство лиц на них было ей не знакомо, а узнаваемые родственники выглядели сильно отфотошопленными.

Через несколько часов, правда, Машин энтузиазм иссяк, но к этому времени как раз приехала Вера.

– Маша! Ты в одиночку все это разложила? Дочка, какая ты молодец! Просто умничка!

Девушка с виноватым видом показала раскисшие и порванные страницы альбомов:

– Я подумала, что альбомы можно будет и другие купить, главное – спасти фотки. Их все равно не получилось бы по-другому вынуть.

– Ты приняла совершенно правильное решение. Честно сказать, я бы не догадалась до этого! – искренне восхитилась Вера.

Маша с гордостью заулыбалась.

– Как там бабуля?

– Да вроде получше. Напугала она нас.

Машин телефон зажужжал и задергался на столе, принимая вереницу сообщений. Девушка разрывалась между желанием узнать, кто и что ей пишет, и необходимостью поддержать важный разговор с мамой.

– Ну, ответь, а то так и будет бздынькать, – посоветовала Вера, заметив тот же блеск в глазах дочки, который наблюдала все последние дни.

– Я ща, – сразу же впилась глазами в экран Машка.

– Кто пишет? – улыбнулась мама.

– Да так, ты не знаешь…

– Новые друзья?

– Угу, – не отрываясь от телефона, девушка строчила ответы, изо всех сил пытаясь сдерживать эмоции.

– У тебя появился поклонник?

– Ну, ма-аам! – вскинулась Маша.

– Хорошо-хорошо, не лезу. Кстати, если хочешь, можешь идти.

– Правда?

– Да, ты и так много сделала. Я останусь тут сегодня с ночевкой, наверное. Буду все постоянно переворачивать. Надо все из шкафов еще вынуть. Мне Нотя с Алексой скоро приедут помочь.

– Да? Ну, тогда я не буду вам мешать! – обрадовалась Маша и рванула к выходу.

– Маша! – остановила ее Вера. – Маш, в девять будь дома. Хорошо?

– Конечно! Не переживай. Я пришлю фотоотчет!

– Если хочешь, можешь подружку на ночевку позвать.

Маша обняла мать, чмокнула ее в щеку и счастливым вихрем исчезла за дверью.

Вера по привычке опять заглянула в свой телефон, в ушах застучало – пришло SMS! Это из платной клиники. Скорее открыть! Так… Ффффф… «Даже не знаю, хорошо это или плохо…». Почему-то навернулись слезы. И что теперь? Что теперь?..

Вера медленно пошла вдоль разложенных повсюду фотографий. Какой красивой мама была в молодости!.. И бабушка тоже ведь была молодой…

Отчетливо Вера помнила бабу Дашу только в последние лет десять – двенадцать ее жизни. Когда дед слег, Веру старались к нему не водить, он после облучения совсем не вставал, но мужественно все переносил, одни кости с глазами и остались. Через два года он умер, причем от разлившегося аппендицита, как сказали потом после вскрытия, а не от развития онкологии, как подумал в поликлинике участковый, не посчитавший нужным даже зайти к все равно безнадежному больному.

Бабушка выла на похоронах, похоже, не отдавая отчета в том, что именно она кричит: «Кто же меня будет теперь гонять-то-о-о-а-а? От кого же я буду бегать и прятаться-а-а-а-а?» Тогда Вера не совсем понимала, о чем это она.

Следующие десять лет баба Даша прожила в квартире одна, и хотелось верить, что это были ее лучшие годы. У нее постоянно кто-то гостил: соседи, дети, дальние родственники, внуки и даже их друзья. К бабуле можно было заглянуть в любое время, и через пять минут стол был накрыт – сиди, общайся, тепло, вкусно, это же лучше, чем сходить в кафе, которых тогда и было-то не так много. Поэтому всю вторую половину Вериной школьной жизни в морозные или дождливые вечера она с подругами часто подолгу сидела у бабы Даши.

Вот и сейчас Наталья и Алекса пришли всего на пару часов, чтобы совместно ударными темпами помочь вытащить все вещи на просушку, но до боли знакомый взгляд бабы Даши с фотокарточек втянул в ностальгию и их.

– Да-а-а, она была настоящая, теперь таких не делают, – сказала Наталья. – Сколько ее уже нет?

– Да столько же, сколько Машке сейчас – четырнадцать. Они же в один год: одна ушла – другая пришла.

– Точно, – подхватила Алекса, забирая у Веры фотокарточку. – Четырнадцать лет уже… Помню, когда ни приди, она всегда встречала чем-то вкусненьким.

– Угу, – Вера взяла другую черно-белую карточку с резным белым краем. – Сама всегда не доедала, чай себе по сто раз один и тот же в чайнике заваривала, пока плесень по стенкам не пойдет. А для гостей – всё самое лучшее на стол. Я всегда удивлялась, как у нее это получается: едва услышит звонок – одной рукой дверь открывает, а другой – уже ставит на плиту сковороду. Мне кажется, она всю жизнь жила впроголодь и не могла поверить, что гость может реально не хотеть есть. Для нее накормить пришедшего, по любой причине, хоть раковину чинить – это как «зд-расьте» сказать, как же без этого!

– Да, первый вопрос всегда был: «Исть будешь?» – Наталья точно передала интонацию бабы Даши.

Подруги грустно заулыбались.

– И отрицательные ответы не принимались. А к мужикам у нее другой вопрос сначала был, помните? – спросила Алекса.

– Ага. «Водку будешь?» – снова сымитировала бубулю Наталья.

– Да… При этом она имела в виду любой крепкий алкоголь, который был в доме, – уточнила Вера. – Мы с Андреем несколько раз успели к ней зайти…

И она каждый раз с порога спрашивала его: «Водку будешь?» Он сначала стеснялся и говорил: «Нет, спасибо». Она тут же его хвалила: «Молодец!» и сажала за стол «исть». Но вскоре он заметил, что можно ответить и по-другому: «Да, спасибо», – и реакция все равно будет абсолютно такой же! Так же искренне баба Даша скажет «Молодец!», так же усадит за стол, только еще и запотевшую бутылку на него поставит.

– Да уж… Вековая «мудрость» русских баб – принимать и хвалить мужчину, как бы он ни поступил, – на глаза Натальи тоже навернулись слезы.

– Хотя следование этой мудрости и не сделало ее собственную жизнь счастливой, – вздохнула Вера.

– А помните, как мы попались, когда она спросила нас: «Омлет с ветчиной будете?» – решила перевести воспоминания в более веселое русло Алекса.

Подруги засмеялись. Им было лет по четырнадцать, они были жутко голодные, а у бабы Даши, видимо, холодильник был совсем пустой – только яйца да сало, вот она и предложила гостям омлет с ветчиной. Городские девчонки сразу представили себе пухлый бледно-желтый блин с кусочками подкопченного мяса, и согласились. Баба Даша с азартом вынула из морозилки идеально белый, без единой розовой прослойки шматок сала и ловко отрубила от него пять-шесть брусочков размером с кусок пастилы каждый, бросила их на сковороду, с шумом там погоняла, и когда они, остекленевшие, запрыгали в шипящем жиру, она разбила туда три яйца, сразу же спекшиеся в белые и желтые корки. Это плюющееся жирным огневом блюдо прямо в сковороде бабуля подала девчонкам с толстыми кусками хлеба, а сама, довольная, села рядом с ними, чтобы наблюдать, как они сейчас с аппетитом все это навернут. И вот подруги, чувствуя себя неблагодарными гостями дикого племени, которое ждет от них совершения непонятного тошнотворного обряда, тянули время и заводили разговоры на отвлеченные темы, а сами тем времени выковыривали из сковороды коричневые закорючки из белка и желтка, съели весь без остатка хлеб и попытались незаметно отодвинуть куда-нибудь подальше все еще шипящую «пастилу».

– Но бабу Дашу не проведешь! – продолжала сквозь хохот подруг Алекса. – Она Верку за руку хвать: «Ты что же это самое вкусное-то оставила!» Сама взяла ломоть черного хлеба и давай его наворачивать, макая в эту жижу.

– Я как вспомню, как она брусочки прозрачной «ветчины» хрумкала, будто огурцы в жару, мне до сих пор плохо становится, – скривилась Наталья.

Это правда, все бабушкины блюда были напрочь лишены тощего изящества, болезненной утонченности – только сытая простота: пухлая ажурность блинов, жирная сочность борща с пережарками, честная густота мясной подливы или разрывающая пироги щедрость начинки. Она не могла, как Татьяна Александровна, подмешавшая в Верину родословную нежизнеспособной интеллигентности, из ста граммов мяса сотворить ведро восхитительного соуса, в котором измельченная до молекул говядина выступала лишь в роли ароматизатора. Любой праздник требовал блюда из мяса, и баба Даша щедро рубила в сковороду только его, боясь испортить даже луком. Это вынуждало ее экономить еще больше и меньше есть в будни, но по-другому она не умела. Она столько души вкладывала в готовку, что это с лихвой возмещало продуктовый дефицит, сопровождавший ее всю жизнь по причине проблем то в семье, то в государстве.

Живя в СССР, баба Даша часами отстаивала в очередях по несколько раз подряд и умудрялась принести продуктов на всю родню, хотя иной раз давали всего по килограмму в одни руки. Но бабушка так искренне говорила продавцу, что внучата умаялись стоять рядом с ней и «вона, вишь, бегают у качелек», указывая на совершенно незнакомых играющих вдалеке детей, что ей верили и давали столько килограммов, сколько детских голов могли насчитать. В годы сухого закона и в голодные постперестроечные она варила самогон, который, в отличие от ненадежных ассигнаций, был проверенной временем валютой.

– Нда…

Вера взяла в руки следующее фото, на котором баба Даша, совсем молодая, стояла в ряд с другими родственниками вдоль деревянного забора, из-за которого выглядывал бревенчатый дом с резными наличниками, – тогда было смешно, а сейчас грустно… бабуля была голодная и последние три яйца нам отдала. А сколько раз было за нее неловко, как ляпнет что-нибудь…

– Да-да, – подхватила Наталья. – Помните, как мы долго шли по длинному переходу в метро и она заголосила: «Чой-то мы так долго идем? Девки, признайтесь, вы заблудились!»

– А в кафе, в кафе, помните? – взяла у Веры из рук фотографию Алекса. – Ну, когда мы с рынка ехали?

– Это когда мы все вот с такими сумками тащились?

– Ага, а у бабы Даши еще баулы какие-то неподъемные к спине были привязаны.

– Да, точно! И мы в таком виде зашли в кафе поесть. В центре города!

– Мы-то сразу поняли, что тут дорого, обслуживание такое неспешное…

– …и банкет в соседнем зале.

– Угу, мы ее за руку дергаем, мол, уходить надо отсюда, а она ни в какую.

– Я как вспомню этого несчастного официанта! Она его за рукав хвать, а он стоит, бедный, вырваться не может.

– И она на весь зал, громко так: «Милок, а где у вас тут пожрать-то можно?!» – Наталья снова точно изобразила бабу Дашу.

Подруги расхохотались.

– Я когда мимо этого кафе иду – ресторан теперь японский, по-моему, – всегда смеяться начинаю, – сказала Наталья, вытирая потекшую тушь.

– А мне кажется, – добавила Алекса, – что официант тот до сих пор там так и стоит с выпученными глазами и с согнутой, как полотенцесушитель, рукой.

– Да-а-а-а, забавная она была. И очень сильная, – Вера взяла в руки карточку с белым резным краем, на которой баба Даша стояла в полосатом платье с загогулиной из волос на голове, и погладила ее рукой.

– Сильная – не то слово, – поддержала ее Алекса. – Я ту стиральную машину никогда не забуду. Как она называлась?

– «Волга».

Это была не просто стиралка, это была гордость советского машиностроения, по форме и весу – один в один космическая ракета, этакий стальной цилиндр, в который зараз полреки залить можно, потому, видимо, и называлась «Волгой». Вере с Алексой пришлось однажды наблюдать, как баба Даша рывком схватила эту машину, полную воды, и, подняв выше колен, опрокинула в ванну, выплеснув из нее половину жидкости, и поставила на пол, будто стакан; помедитировала с минуту на хрюкающий водоворот и – снова за «Волгу». Главное, второй раз бойчее у нее вышло – ну, правильно, ракета пару ведер-то уже отбросила. Девчонки были настолько парализованы увиденным, что даже не попытались остановить бабушку.

– Мы ей потом еще полчаса объясняли, что для слива предусмотрен специальный шланг, – вспоминала Алекса, – и можно его прямо в унитаз или ванну направить, а потом остатки слить в ведерко аккуратненько. Но бабуля помяла в руках резиновую кишку, заглянула ей внутрь и разочарованно протянула: «О-о-оо… И буду я целить тут по капле! Вылил через край, да и дело с концом!»

– А иногда она совсем безбашенно поступала. Сейчас такое на ютубе размещают с пометкой «Не повторять!». Вот вы, может, не знаете, – начала Вера, – но однажды она чуть себя не убила. Представляете, решила с верхней полки взять какие-то банки, встала на стул – не достает. Ну и, не долго думавши, схватила десятилитровую алюминиевую кастрюлю и поставила вверх дном на этот же стул. Рукой придержалась за стену, и раз – одну ногу на стул, два – вторую на край посудины, три – отрывает от стула первую ногу, и тут случается стремительное «четыре» – посудина под ее ста двадцатью килограммами переворачивается вверх тормашками и по пути вырывает у бабушки из ноги кусок мяса.

– Фууу, – сморщились Алекса и Наталья.

– Вот вам и «фууу», – продолжила Вера. – Она доползла до стены, постучала соседке, а та уж знала, раз Даша стучит, значит, «скорую» вызывай. Врачи приехали, а там через всю квартиру след кровавый от полок до прихожей – дверь она ж сама им открыла. Они поверить не могли, что пенсионерка сама с собой такое сотворить могла. Главное, мы про это узнали только через несколько дней, когда заметили перебинтованную ногу.

– Кошмар…

– При этом наивной и доверчивой была, как ребенок! Услышит от «специалистов» на лавочке у подъезда какой-нибудь рецепт и сразу на себе пробовать, – Вера засмеялась. – Вот, к примеру, с расстройством кишечника она знаете, как боролась?

– Как?

– Яблоки зеленые ела, такие незрелые еще.

– Зачем?

– Говорила, раз они твердые, значит, затвердить, закрепить живот смогут. А вот чай крепкий в таких случаях не пила: он же сам жидкий, так что от жидкого стула никак не поможет.

– Логично.

Подруги от души расхохотались.

– Да, учиться – это единственное, чего она по-настоящему боялась, – сказала Вера. – Мама часто рассказывает, как бабушка проснулась однажды в холодном поту и от ужаса слова вымолвить не могла. Оказывается, ей сон страшный приснился – учиться заставили!

– Я помню, как она говорила, – снова спародировала бабу Дашу Наталья. – «Я работу любую осилить могу, все выдержать, лишь бы за книжки не садиться. Понять не могу, как люди добровольно на это соглашаются!»

– Точно-точно, – подтвердила Алекса. – Сочувствовала так искренне, что нам еще столько учиться предстоит…

Вера открыла шкафы и начала передавать подругам вещи, которые они проверяли на влажность и рассортировывали для сушки, продолжая воспоминания:

– Да, но если ее дети хотели учиться, она всегда помогала им. Говорила «Может, у них жисть по-другому сложится». И оказалась права. И дочь, и сын ее получили образование, завели семьи, работали по специальности… Стали ли они счастливее – другой вопрос. Мы же все были умнее и образованнее бабы Даши, стеснялись ее иногда. Думали, в жизни лучше нее разбираемся. А она, между прочим, как никто другой, страхи гасить умела одной фразой. Когда Машка родилась, мне мама сразу стала читать лекции о всевозможных инфекциях, о том, что соску ребенка нельзя облизывать и все такое. А баба Даша – это еще до ее больницы было – сказала мне: «Вера, это твое дите, она из тебя вылезла, и ты навредить ей своими слюнями не можешь». У меня после этого все беспокойство как рукой сняло. Я пеленки по сто раз гладить перестала.

– Н-да-а-а, – Наталья принялась раскладывать книги на уже просохшем полу, – сможем ли мы когда-нибудь найти для своих детей такие же слова… не факт…

Алекса, пряча глаза от подруг, вышла на балкон покурить, что делала крайне редко.

Дальше разбирали молча. Будто перенеслись мысленно лет на двадцать назад в бывшую квартиру бабы Даши, когда тем же составом, утопая в перинах, по пятому разу слушали ее рассказ. «Ну, родилась я за десять лет до войны, в большом селе, писят километров от Рязани, – каждый раз одинаково начинала баба Даша. – Это сейчас расстояние небольшое, а тогда в городе мало кто из нас и бывал-то. Отец мой, когда на матери женился, уже был вдовцом с тремя детьми, и у нее тоже муж умер, и четверо ребятишек осталось. Ну, и еще четверых они вместе народили, всего получилось нас одиннадцать братьев и сестер. Я была как раз из «общей кучи», мы были младше всех, старшие нас часто поколачивали. Помню, мать в окно глянет и кричит отцу: «Опять твои-мои наших бьют!» И бегут разнимать! Жили мы в небольшом доме – вот как эта комната, спали на русской печке, вповалку – под одеялом, его мама вручную из лоскутов зимой шила. А кто постарше – на лавках. Комната была всего одна, это теперь родят второго ребеночка и ждут, что им квартиру должны дать побольше. А у нас и старшие братья со своими женами здесь же жили. А вот когда тепло было – летом, они спали на сеновале или в амбаре, землянка такая, без окон, одна дверь. Вот потом по весне и случались прибавки в семье».

После этих слов баба Даша хитро смотрела на девчонок – поняли или нет, о чем говорит, а они прыскали, переглядывались и слушали дальше.

«Детей в доме всегда много было, но за ними никто так не смотрел, как сейчас. И стерильности такой не было. На пол солому стелили, малыши бегали с дырками в штанах, чтоб не менять их. На Пасху и Рождество солому выбрасывали и доски на полу скоблили добела. Дисциплина была строжайшая: как отец скажет, так и будет. Все обязательно помогали по хозяйству. Ели в одно время из большого чугуна: мать на стол поставит, и все ждут, когда отец ложку возьмет и первый зачерпнет – тогда и другим можно. А будешь болтать, получишь по лбу и вон из-за стола, поешь в следующий раз. Не то, что сейчас, – детям песни поют, чтобы кашу в рот запихнуть. Вот. А после семи классов отправили меня на торфяные разработки. Туда от каждой деревни людей набирали, и если от семьи кто-то ехал, то им снижали продовольственный налог. Ну, мне отец сказал: “Поедешь”. Всё, его слово – закон. Мы на родителей не огрызались, как вы, даже мысли перечить не было! Работа очень тяжелая, но я была крепкой девкой, городские там не выдерживали. А я до этого нигде, кроме своей деревни, и не была, думала, что железная дорога – это вот как асфальтовая, полностью железными листами укрыта, а там, оказывается, железные только палки».

Вера с подругами всегда хохотали на этом месте. Представить свою ровесницу такой наивной им было сложно.

«Девка я была добротная. Ухаживал за мной один парень, ну, как ухаживал – с танцев до дому провожал: он по одной стороне улицы шел, я – по другой. Тогда так ухаживали, слов никаких не говорили. Потом его забрали в армию, писем мы друг дружке не писали, телефонов не было. Ну, я его жду, а вернется ли он обратно в деревню, помнит ли меня – не знаю, может, он, вообще, там уже женился, надежды никакой мы друг дружке не давали. Но случилось так, что мы с ним больше никогда и не поговорили даже. Ему оставалось несколько месяцев дослужить, а брат мой старший на работе сговорился с товарищем. У того сын был, непутевый такой, вот он хотел поскорее женить его на хорошей девке, думал, за ум возьмется. Сваты приехали быстро. Я не хотела, но мать сказала: “Не выдумывай, девка, будешь жить в городе, парень красивый, у них свой дом там”. Я не сужу родителей, они думали, что еще одно свое дите удачно пристраивают. Старшие-то их сыновья с войны не вернулись, пропали без вести, а нас много, как выдюжить?»

Тут Вера, Наташа и Алекса обычно переставали хихикать, будто чувствуя дуновение тревоги за собственные судьбы, которые тогда казались неизбежно счастливыми.

«По деревне возили богатое приданое: подушки, перины, огромный сундук с платьями, платками, отрезами. И вот попала я из одной семьи в другую, в такой же деревенский дом, только пятистенок – там с другого конца соседи жили. Земли, конечно, поменьше, город все-таки. И людей в семье было меньше, только жизнь тяжелее оказалась: пили все безбожно. И муж мой, и брат его, и сестра, и мать – все, кроме свекра. Крепко пили. Мне это было дико, у меня отец никогда капли в рот не брал, знал всего много – к нему все село за советом ходило, и лечить он умел.

Свекор меня к себе на работу устроил, сам и деньги за меня получал. Тяжело мне по первости было, в каждом дому ведь всяк по-своему. Вот вы замуж выйдете, придете в чужую семью – слушайте, какие там порядки, поперек-то не лезьте, – тут же мимоходом баба Даша давала подружкам совет. – Вот, беременная, приехала я в деревню родителей навестить. Встали утром, а река разлилась, и дорогу в город затопило. А мне, как назло, приспичило! Лодку найти не смогли, возвращались назад на телеге. И вот, веришь-нет, забежали мы в пустой дом, еще недостроенный, отец дите у меня принял. На окне ножницы лежали – вот ничего в доме еще не было, а ножницы были! Отец пуповину этими ножницами перерезал и обыкновенными нитками перевязал. Это была моя первая дочка, мать Верина. А потом я в троллейбусный парк перешла, там было лучше: за мной никто не следил и получку я сама забирала. Там всю жизнь и проработала. Но вот с тех пор не люблю я попов и милиционеров – тока они платить никогда за проезд не хотели. И ведь других учат закон соблюдать, а сами не платят! Потом мужа моего забрали в армию. Служили тогда три года. Он попал в Германию, приехал такой франт, дочке медведя огромного привез, у нас таких не было. Вот, а вскоре я еще девочку родила, но она быстро умерла, уж и не помню от чего. Потом – сына. Ходили они в городскую школу, старшая сама в институт поступила, серьезная такая, все читала. А сын – веселый, весь в меня. Дети у меня промеж собой непохожими выросли – страх! Будто из разных мест лезли! Ну, давайте я еще чайку вам подолью!»

Бабушкин рассказ всегда заканчивался резко – как только она замечала, что девчонки переставали жевать.

Вот и сейчас, до отказа набив балкон полусырыми вещами, подруги уставились друг на друга, словно у них одновременно в наушниках перестал звучать голос бабы Даши. Было решено сделать перерыв на чай.

– Знаете, – сказала Вера, наливая чайник, – я все чаще думаю о том, что узнала о бабушке уже после ее смерти. Оказывается, она все же развелась со своим мужем. Когда дети ее уже зажили своими семьями, по их настоянию она это и сделала. Но продолжала жить с ним в одной квартире: тогда не так просто было разменять ее. В итоге они не успели разъехаться, дел заболел и, когда стало ясно, что он больше уже не встанет, она снова с ним расписалась…

– Зачем? – искренне удивилась Алекса.

– Сказала: «Как же мы с ним будем вместе лежать нерасписанные?» Вот так… Два года ухаживала за ним. Он последние месяцев шесть – восемь совсем уже не вставал. – Вера с шумом разорвала упаковки каких-то печений и рулетов, что принесли подруги. – А до этого лет за десять она за умирающим отцом ухаживала. Из деревни взяла его к себе именно она. А была ведь далеко не самой обеспеченной из всех «твоих-моих-наших». Иногда мне кажется, что она, сама того не зная, отмолила за нас грехи на много поколений вперед. Хоть с тех пор, как уехала в город, в церковь почти и не ходила.

Алекса, которая обычно не любила всех этих розовых соплей, откусила печенье и усмехнулась:

– А мне всегда казалось, будто это наша общая бабушка. Может, потому что у меня своей не было…

– Угу, – согласилась Наталья, – такая добрая толстая деревенская бабушка для всех нас троих, тощих городских девчонок.

Веру накрыли слезы умиления:

– Это правда. Она хоть и прожила большую часть жизни в городе, все равно оставалась деревенской. А мне результат анализа уже пришел, – вдруг выпалила Вера.

– Ну, а что ж ты молчишь-то!

– Мы тебя не спрашиваем, чтобы не дергать лишний раз. Что там?

– Все хорошо, отрицательный.

– Я же говорила! – воскликнула Алекса.

– Но теперь ведь счет один-один, – сказала Вера. – Я на всякий случай сдала и в обычной поликлинике, но там через неделю будет готово.

– Ну, это было лишнее, конечно, но как хочешь. Андрею уже сказала?

Вера опустила голову и слегка помотала ею.

– Издеваешься над мужиком? – удивилась Алекса. – Или там план какой хитрый?

– Нет у меня никакого плана. Приезжал ночью, поругались. Ушел, дверью хлопнул. Не знаю, как теперь быть.

– У нас, кстати, тоже есть новости, Вер, – слегка помешкав, произнесла Алекса. – Ну, в общем, я помню, что ты просила не копать. Но это получилось как бы само собой. В общем, мы узнали, кто эта Ася.

Вера замерла в нерешительности, соображая хочет ли она это знать. Но различить «да» и «нет» было невозможно – любопытство взяло верх:

– Кто?

– Это… младшая сестра женщины, нам ровесницы. Андрей с ней учился в универе в одном потоке, еще на спортфаке… – сообщила Алекса. – Они встречались одно время…

– И… – встрепенулась Вера, – что это означает?

– Пока непонятно, – ответила Наталья.

– Но какие могут быть версии? Вы думаете… – Вера со страхом смотрела то на Алексу, то на Наталью, – там есть какая-то любовная подоплека?..

– Ну почему сразу любовная? – возразила Наталья.

– Может, они профессионально что-то не поделили, – предположила Алекса. – Я не знаю. Пока не выяснили точнее. У нее фамилия не Хорейн, и тогда была, и сейчас, другая уже. Мы ее саму пока не нашли.

– Ох… девочки! Ну, я же просила ничего не копать. И что мне теперь с этим делать? Думаете, она хочет ему за что-то отомстить, а? Или вернуть его?..

– Давай не будем гадать, – сказала Алекса.

– Я тебе говорила, – шепнула ей Наталья. – Рано ей пока сообщать, инфы мало, теперь замучается гадать.

– Зато мы напали на след.

– Ну, какой след! Пожалуйста, девочки, не надо! Я вас прошу, – взмолилась Вера.

– Ну, хорошо-хорошо. Мы ничего не делали специально. Информация сама упала в руки, – призналась Алекса. – Брат просто пару людей спросил, кто-то вспомнил, что у Аси сестра училась в нашем же вузе, но на другом факультете, что они встречались с Андреем. Недолго!

У Веры хрюкнул телефон – пришло сообщение. От него.

Она отошла в сторону и прочитала: «Я тебе на почту выслал письмо. Обязательно прочитай, пожалуйста». Внутри застучало. Неужели решил объяснить, что он чувствует и что вообще происходит? Открыть сейчас? Но тогда придется хоть в двух словах объяснять подругам что и как. Сил на это не было.

Наталья и Алекса поняли, что лучше уйти, да, собственно, они и так здесь уже провели больше времени, чем собирались. Каждую из них ждали свои дела. Они быстро попрощались.

Веру накрыло желание сейчас же рвануть домой, закопаться в свою постель и наконец выспаться. Вдруг Андрей решит прийти? Сейчас она прочитает его теплые строки, напишет что-нибудь нежное в ответ. Или даже позвонит. И они уснут вместе.

Вера не любила заходить в свою почту с телефона: все было мелким и неудобным. Но иногда она была рада такой возможности – все лучше, чем дожидаться, пока доберешься до компьютера. Силясь утихомирить учащенное сердцебиение, Вера села на кухонный табурет и ввела пароль от своего аккаунта.

– Не поняла, – прошептала она.

В письме не было ни строчки. В теме значилось – «Жене». Первая мелькнувшая мысль – он от волнения не скопировал в письмо сам текст, наверняка писал его в Word и забыл потом вставить. Значит, долго писал, выбирал слова, переживал…

И тут Вера заметила, что к имейлу был прикреплен файл – какая-то таблица. Она открыла ее, и стало ясно: Андрей пока не готов общаться. Он обижен. Это были результаты его анализов от сегодняшнего числа. Целый список. Анализы на ЗППП. Все – отрицательные. Красной линией была обведена аббревиатура RW, ставшая хорошо знакомой Вере за последние двое суток. Это краткое обозначение реакции Вассермана, теста, который уже более ста лет используется для диагностики сифилиса.

– Господи, что происходит? – прошептала Вера, вытирая слезы. – Где, где правда? Чему верить? Как я устала. Нужно срочно прилечь.

И только теперь она сообразила, что приткнуться в родительской квартире совершенно некуда. В дверь позвонили. Андрей? Девчонки вернулись?

Это был отец. Маме стало лучше, и он приехал отпустить Веру с вахты и присмотреть за вещами. Он, наверное, скучал по дому и воспользовался случаем побывать здесь в отсутствие жены. Сам Валентин Георгиевич был человеком немногословным, в свою мать.

Ее звали Галина Ивановна, она была родом из профессорской семьи и всю жизнь преподавала высшую математику в университете, который окончила в юности и в котором познакомилась со своим мужем. Математика оставалась их единственной общей страстью и главным делом, несмотря на рождение сыновей. С детства мальчики были полными противоположностями – и внешне, и по характеру. Как говорила баба Даша, «будто из разных мест лезли». Роман, старший, – крепкий, уверенный в себе, явный лидер, стал военным, Валентин, Верин отец, – субтильный, задумчивый, пошел по стопам родителей.

Лет пятнадцать назад братья лишились отца. Роман как раз уходил из армии и переезжал жить к новой жене в Германию, а Валентин сблизился с матерью, окружил ее заботой, помог с покупкой дачи, где она вдруг ударилась в огородничество. Казалось бы, загородный домик располагал к общению с правнучкой Машей, которая вскоре родилась, но Галина Ивановна предпочитала оставаться со своими мыслями наедине. Она не любила пустых разговоров и всегда начинала скучать при обсуждении любых бытовых дел, с детства привыкнув перепоручать их помощнице по хозяйству.

Вера и отец старались сейчас не смотреть друг другу в глаза и не задавать никаких вопросов. Лучше не лезть в душу, разобраться бы сначала поодиночке.

Машка явно расстроилась, что мать неожиданно вернулась и, буркнув ей что-то невнятно приветственное, закрылась у себя.

Вера прошла в мастерскую. Как это часто бывает при сильном переутомлении, она упустила момент, когда можно было успешно провалиться в сон, и теперь была обречена еще несколько часов балансировать на грани реальности и видений, страдая от невозможности отключиться.

Она открыла шкаф с заказами – некоторые из них были не завершены, остальные надо было только отдать. Вера провела ладонью по костюмам и платьям, и они, поочередно качнувшись на вешалках, пробежали своими фактурами по ее ладони: согревающая колкость шерсти, простодушная шершавость льна, пленительная мягкость бархата, надменная холодность органзы, ускользающая нежность шелка натурального и поскрипывающая упругость искусственного.

Каждый заказ, каждое платье – отдельная история. Сколько клиентов – столько судеб. Меняется жизнь – меняются наряды. Или сначала меняются наряды, а потом – жизнь? Вопрос философский – как про курицу и яйцо. В любом случае, сначала что-то должно измениться в голове женщины, без этого не меняются ни фасоны, ни судьбы.

Веру сильно задела ситуация с Софьей Исааковной, было жаль, что это случилось при девчонках… Беспардонная соседка приходила сюда в любое время и никак не реагировала ни на вежливые отказы, ни на настойчивые увиливания от общения – она беззастенчиво, танком перла к осуществлению своих мелких целей. Неловко вышло, но есть надежда, что теперь станет легче. Может, и в неприятной истории с Андреем так произойдет? Ведь давно было что-то не то. А теперь этот нарыв вскроется, и все станет лучше. Или хуже… Иногда ведь за нарывом следует ампутация…

Вера закрыла шкаф. Пока она не начала шить на женщин, ей не приходило в голову, насколько они все разные.

Первой ее заказчицей была баба Даша. Вера еще училась в школе и искала на ком бы потренироваться, кроме себя. Снимая с бабушки мерки, юная портниха обнаружила, что обхват талии оказался больше обхвата груди. Перемерила несколько раз, думала, ошиблась. Но нет. Пришлось поломать голову над тем, как построить выкройку, потому что она получалась совсем не похожей на типовую, а потом – чтобы посадить рукава в проймы, ведь рука у ее клиентки от плеча к локтю не сужалась, а расширялась.

Фигура у бабушки была шикарная – большая, крепкая, почти круглая, без намека на рыхлость.

«Я явно похожа на нее! – вдруг подумала Вера, испугавшись своих перспектив. – Почему я раньше не замечала?».

Она остановилась у зеркальной стены, ледовито оглядывая себя со всех сторон и сравнивая свое отражение с бабулей на фотках, которые сегодня перебирала: «И правда, баба Даша… Только глаза отцовские – большие, но будто бы плоские, как два круглых зеркальца. Я всегда считала себя неудачным средним арифметическим между подтянутой спортивностью Алексы и фигуристостью Натальи, расстраиваясь, что мне достались «низ» от Ноти и «верх» от Алексы. А ведь могло быть и наоборот: попа-орех и шикарная грудь! Но… комплекцию не выбирают. Хотя современные женщины и пытаются скорректировать в себе все, что только можно. Комплексов от этого – пол самую завязку! А Баба Даша после тридцати жила себе колобком и не расстраивалась. Не то, что мы, – привыкли мучиться по любому поводу».

Прошло столько лет, а Вере все хотелось вернуться на ту кухню в мелкий цветочек за стол с фанерными дверцами, которые бабушка подкрашивала каждый год к Пасхе, и спросить у нее о каких-нибудь житейских мелочах.

Сев в кресло напротив давно не включаемого из-за жары камина, Вера подумала: «Как же все-таки хорошо, что баба Даша еще до инфаркта успела подержать на руках Машку, совсем крошечную! Я уверена, она передала ей что-то женское и мудрое через свои объятия напрямую, минуя меня и мою мать. Повлечет ли это за собой похожесть судеб, например в плане жизни с нелюбимым человеком? Нет, вряд ли! «Своими слюнями» ей не навредить!»