Упавшие с небес. Книга первая. Падшие

Глава 15. Элеазар. Салон ритуальных услуг «Вечность»

Да, Жизнь – живая, но не вся,

И Смерть не вся мертва.

Эмили Дикинсон

1

Вы удивитесь, но смерть можно любить так же, как и жизнь, а может и больше. Смерть – это вход в новый мир. Вы когда-нибудь рассматривали фотографии, запечатлевшие мертвые лица? Эти фотографии имеют воистину потустороннюю ауру! Вглядитесь в их глаза – такие неподвижные и глубокие, словно два омута, две пропасти, открывающие бездну Ада в душах усопших. Взгляните, взгляните в их глаза: зрачок расфокусирован, они больше не смотрят на вас – они смотрят в Вечность.

Кто знает, что же они видят в последний момент своей жизни – может лик смерти? Если это не так, почему они покидают этот мир с одинаковым, как для младенцев, так и для старцев, чувством острого сожаления и безысходности?

Что происходит с телом, когда его покинула душа? Что в нем остается, какая часть того, что прежде было человеком? Самая темная, демоническая часть! Она кричит внутри своей клети, она агонизирует, когда тело начинает разлагаться, и это дикие, адские муки.

Вы думаете Вы одни в Вашем теле? О нет, друзья мои, Вы удивитесь, но Вас там трое! Ваше тело вместилище вашего животного «Я», вашего божественного духа и вашего демонического «Я». И именно оно – третье, остается в вашем теле, когда жизнь, а значит божественная прана, покидает его.

Я – отступник (так называют тех, кто окончательно отрекся от жизни на своей ступени, и спустился вниз, на Цэррон – где смерть властвует в полную силу). И я боготворю смерть: она – избавление, она – обновление! Смерть – это скульптор жизни, который отсекает все лишнее, оставляя нетленные шедевры творения.

Мне смерть подарила новую жизнь. Я смутно помню свое не-человеческое прошлое и то, как я взбунтовался однажды…

Звук телефонной трели прервал размышления Оникса. Он поднес мобильник к уху.

– «Вечность», салон ритуальных услуг на связи!

– Открывай холодильник, жмурики приехали, – произнес сиплый голос.

Оникс вышел во двор, там перед входом в хранилище его уже поджидала «Газель», ожидающая разгрузки. Он ввел секретный код замка, и тяжелые стальные двери медленно разъехались. Пахнуло холодом, формальдегидом и еще чем-то, похожим на запах застарелой крови. Грузовик на заднем ходу почти вплотную подъехал к входной двери, и Оникс с водителем перенесли внутрь хранилища несколько свежих трупов. Хозяин заведения, с интересом оглядев покойников, сунул в протянутую ладонь несколько крупных купюр.

– Маловато платишь за такую работу, Сыч! – молодой «делец» с акне и сальными волосами попытался набить цену своему товару.

– А что, у меня конкуренты появились? На рынке больше дают? – с усмешкой отмахнулся Оникс.

– Смотри, останешься без своих зомбяков, – водитель брезгливо сплюнул на одного из замороженных мертвецов.

– Мой друг, прошу поуважительнее относиться к Смерти! – Оникс тяжело опустил ладонь на плечо парня и с силой развернул его к себе. – Как бы она не отомстила тебе… – проговорил Сыч, и глаза его вспыхнули страшно и сладострастно, как будто сама Смерть поманила торговца в свои бездонные сети.

Парень с испугом отшатнулся, но тут же смущенно хохотнул.

– Да ну тебя… вечно скажешь какую-нибудь фигню… Лечиться тебе надо или жениться, на худой конец. А то совсем с катушек съехал со своими трупаками!

«Маньячина долбанутый! Не зря его Сычем прозвали. Как зырки вытаращит – в душу как будто холодом пахнет!» – пробормотал он про себя, залезая в машину.

Оникс, закрыв вход в камеру, стал осматривать привезенные трофеи. Каждый раз он радовался новой партии трупов, но не как ребенок новым игрушкам, скорее, как голодный стервятник своей добыче. Любовно оглаживал кисти, предплечья, волосы, водил пальцами по коже, словно наслаждаясь их мягкостью. Это была его стихия, когда повсюду его окружали скоропортящиеся куклы из плоти и крови. Куклы, поломанные безжалостной рукой рока.

Вы когда-нибудь задавались вопросом, где грань между красотой и уродством, гламуром и фриковостью, мертвым и живым? А правда в том, что грань между ними очень тонкая. Есть естественная красота природы и жизни, все дышит в ней праной и космосом. Вы сразу узнаете ее, когда увидите. А все остальное – это красота смерти.

Живое бренно. Время никого не щадит. Прахом становятся люди и их могущественные правители. Но прекрасные творения духа давно истлевших созидателей… продолжают жить. В то время как масса опусов современных авторов уже при жизни мертва. На поверхностный взгляд кажется: ах, как красиво! Но копни глубже – оно подгнило и воняет от собственной пошлости и фальши – смерть проглядывает в нем.

Выходит, как ни крути, Смерть и Жизнь не всегда антагонисты. Бывает, что они переходят друг в друга: живое в искусстве может стать мертвым при жизни, а мертвое может обрести бессмертие и шагнуть в Вечность…

2

Более других Сычу приглянулся труп юной девушки. Чем-то она неуловимо отличалась от остальных… Голова ее была неестественно запрокинута назад. Некогда алебастровая кожа приобрела теперь желтовато-восковый оттенок. В широко распахнутых глазах застыло характерное выражение неизбежности и грусти, которое бывает в момент, когда человек увидел свою Смерть в лицо. А Жизнь в тот же миг покидает его тело, забрав с собой все переливы чувствований.

Модная в среде неформальной молодежи одежда – вся в булавках и заклепках, черный лак на бледных тонких пальцах, тяжелые ботинки на толстой рифленой подошве… – все в ней напоминало готическую куклу.

– Хороша! – пробормотал Оникс – Даже такая, как есть!

Он одним точным движением вправил голову на место, раздался щелчок, но голова все равно болталась.

– Ничего, мы это исправим, – ласково пообещал Сыч, – а заодно кое-что добавим в твой образ.

Он легко поднял труп и понес по коридору в другую комнату. Яркий неоновый свет осветил хирургический стол, несколько капсул с жидкостями, в которых плавали усопшие, и металлический помост с фигурами, похожими на восковые куклы в человеческий рост.

Покойники, забальзамированные и прошедшие «косметическую обработку» под заказ, лежали в гробах и выглядели вполне тривиально. Но были здесь и «беспризорные» или неопознанные трупы, купленные Ониксом для своих целей…

Хозяин морга бережно раздел девушку. Срезав с нее одежду, Сыч скомкал ее вместе с многослойными женскими побрякушками – цепочками, кулонами и, не разглядывая, бросил в корзину. После необходимых гигиенических процедур Оникс положил труп на операционный стол. Вводя в ее вену какое-то вещество, он еще и разговаривал с покойницей.

– Сейчас под давлением мы выкачаем из тебя старую кровь, а новую – закачаем. Это необходимо, чтобы завершить консервацию тела и прекратить процессы гниения.

Он сделал несколько проколов иглой по коже, вставил какие-то трубки, которые исходили из большого резервуара с голубоватой жидкостью. Нажав на кнопку, Оникс запустил резервуар в работу.

– Вот тааак, теперь ты будешь вечно молодой и прекрасной, – приговаривал он, – как Зоя…

Как же она похожа на Зоэль, видеть которую он больше не желал… Уходя, она не сказала ему ни слова. Но он и без слов знал, что она думает о нем. Эзра навсегда запомнил ее лицо, ее последнюю горькую улыбку – теперь она всегда будет немым укором ему.

3

Он был невероятно счастлив в тот ослепительно солнечный день в Луэнграссе. Теперь Эзра знал наверняка: ни ангелам, ни богам не дано ощутить такого пронзительного счастья и такой сокрушительной боли, как человеку.

Вся в сверкающих брызгах, разбивающихся о пороги реки, Зоя была фантастически красива. Она подняла тонкие гибкие руки к огненно-рыжим волосам и, выжимая из них воду, скрутила их в тяжелый жгут.

– Не забывай меня, когда вернешься к себе, – сказала она.

– Вернусь? Куда?!– опешил Азраил.

– На место твоего предназначения, конечно, – безмятежно проговорила архея и растрепала себе волосы, одновременно встряхивая ими, чтобы сохли быстрей.

– Я не вернусь туда… никогда, – с упавшим сердцем выдавил он.

Богиня Жизни с удивлением взглянула ему в глаза.

– Но ты должен. Это твой долг!

– Ты и представить себе не можешь, как это тяжело и противно.

– Тогда кто будет выполнять твою работу? Что станет с душами? – Зоэль непонимающе смотрела на него светлыми, как небо глазами.

– Не знаю. Понятия не имею, что станет с ними… Честно говоря, меня это не волнует. Теперь я хочу только одного – жить! Ощущать дуновение ветра, вдыхать запах травы, смотреть на тебя… Я не понимаю, как я жил без всего этого!

– Ты не можешь оставаться здесь, – жестко сказала Царица Луэнграсса. – Ты уже не дух Седьмой Ступени.

– Что?.. – растерялся Азраил.

– Разве сам не чувствуешь, что вместе с предназначением потерял свою силу? У тебя уровень Второй Ступени или даже меньше… Ты как житель Земли в конце цепи перерождений…

– Так может… там… там теперь мое место?! Может, мое предназначение – это возвращение на Цэррон? – прошептал сам себе бывший архангел.

Зоэль молчала, но Азраил еще не разучился слышать чужие мысли. «Неверный путь ты выбрал. Это отступничество. Творец покарает тебя за это», – говорил ее ускользающий взгляд.

– Ты любишь Седьмое Небо, верно?

– Да, люблю.

– А тебе не кажется, что однажды Земля станет оскверненным пустырем, по сравнению с Аравот? Люди постепенно уничтожают свой Космический Дом.

– Неправда! Мои ангелы заботятся о Земле не меньше, чем о природе на других ступенях.

– А давно ли ты заглядывала туда? Может, тебе стоит спуститься и посмотреть? Твои ангелы не справляются: леса отступают под натиском промышленности, рыба гибнет в загрязненных нефтью океанах, в атмосфере земли все больше озоновых дыр… В Шхакиме, читая души усопших, я видел, как замыслы Люцифера овладевают умами людей. Его темные ангелы разносят идеи технократии, и эти психологические семена бурно произрастают в предприимчивых головах «царей природы». Люди считают, что их дух окрыляется прогрессивными концепциями, но это мертвые крылья, они несут экологическую катастрофу и погибель планете. Кто-то же должен этому помешать.

– Ты же знаешь: все решают Жрецы Судьбы Белой королевы, – веско возразила архея. – Они по звездам определяют, чему дать долгую жизнь, а чему еще в зародыше оборвать существование. И если Земле суждено погибнуть… значит, так тому и быть. Мешать им – не входит в мои полномочия, – полупрозрачное лицо ее слегка порозовело, а светлые глаза, полыхнувшие искрами гнева, стали еще светлее.

Азраил, слегка приунывший оттого, что она так легко готова распрощаться с ним, внутренне возликовал.

«Ого-о! – подумал он. – Кажется, я теперь знаю, как Госпожу Безмятежность можно вывести из душевного равновесия!». А ему этого очень хотелось. Сейчас в нем говорило уязвленное самолюбие. Бывший правящий князь Арконы не привык к пренебрежительному отношению к себе. Сам выпавший из Системы, он попытался и архею подстрекать на бунтарские действия либо вызвать в ней какие-то сомнения, дабы пошатнуть ее чувство собственного превосходства.

– Ты серьезно? Ты так легко готова смириться с гибелью твоих творений на Земле? Из-за технократического влияния Люцифера люди вырубают леса и загрязняют океаны! А эйтраны создают стихийные бедствия: пожары, землетрясения, цунами – так они наказывают человека за небрежное отношение к природе. Неужели ты готова позволять им делать, что им вздумается? – изощрялся он в красноречии.

– У них свои задачи, а у меня – свои, – сухо ответила ему архея.

– Ясно. Сидишь тут на своем теплом местечке, и все тебя устраивает. Раб системы. Ты даже не можешь это контролировать. Они решают свои задачи, жертвуя твоими ресурсами. В этом нет справедливости.

Зоэль молчала.

– Разве ты не связана со своими созданиями единым нервом? Разве ты не испытываешь боли, когда они безвинно умирают? На земле бытует мнение, что каждая уничтоженная человеком тварь – это боль матери-земли.

Зоя снова ничего не сказала, но ее устремленный на него взгляд, прямой и насмешливый, ударил его своей энергетикой. «Ты – отступник, – говорил ему этот взгляд. – И этим все сказано. Подвиг любви, как у людей? Ах, не смешите меня! Что значит любовь к одному человеку по сравнению с любовью глобальной ко всему человечеству?».

Азраил не выдержал безмолвного напора и медленно опустил глаза: Зоя знает, что он пытается спровоцировать ее сломать Систему и уйти вслед за ним… Если ему, отступнику Азраилу, нельзя остаться здесь… почему бы тогда не увести ее с собой?.. Да и зачем эта витиеватая вязь слов, если они и так свободно читают в душах друг друга.

Так они и расстались. Молча. Он – отверженный и убитый печалью, а она – на свой обычный манер, прикрываясь маской безмятежности.

***

– Ты так красива… так похожа на Зою… – бормотал он. – И я хочу подчеркнуть это, создать образ, поистине невесомый, трогательный. Металл подчеркнет твою хрупкость и беззащитность, – говорил он, затачивая какие-то пластины и украшения из хирургической стали. – Сделаю из тебя мятежную жертву общественных пороков.

От тех веществ, которые были в емкости, кожа девушки стала прозрачно-белой с легким голубоватым отливом. Расчесав ее длинные волосы, трупный стилист распустил их по плечам. Шею теперь полностью закрывало серебряное ожерелье, по сути, фиксатор позвонков.

Вскоре на ней появилось белое платье в пол с искусственными дырами и потертостями. От тяжелого кожаного ремня-корсета, стянутого на талии, отходили толстые металлические цепи, прикрепленные к кандалам-браслетам на ее запястьях и щиколотках.

– Ну вот, готово, – наконец, сказал Сыч, оглядывая ее с видимым удовольствием. – Полупрозрачная, как призрак средневекового замка, и в то же время скованная цепями земного бремени… Нет, ты не Зоэль. Ты будешь зваться по-другому… Психея!