Ушли клоуны, пришли слезы…

Пролог

И вот появились клоуны.

Стоило им, спотыкаясь, вывалиться на арену, как все дети начали восторженно кричать. Клоун в желто-черном трико — очень высокий и очень толстый. Клоун в трико в красно-белую клетку — очень маленький и очень худой; лица их аляповато раскрашены, на ногах бесформенные башмаки, они в неимоверно широких шароварах. На головах — крохотные шапочки.

Ах, дорогие мои, вы сами знаете, что такое цирковое представление!

Счастливые мальчишки и девчонки сидели вместе с родителями в огромном шатре. Они ликовали, когда перед ними танцевали черные пони, испуганно съеживались, заслышав львиный рык, и ужасно переживали, когда высоко-высоко над их головами в воздухе проносились на трапециях красивые девушки в серебристых костюмах.

И вот теперь — клоуны!

— Давай сыграем в Вильгельма Телля! — предлагает желто-черный клоун.

— В кого-кого? — переспрашивает красно-белый.

Их голоса звучат очень громко, и каждый из них, произнося реплику, поворачивается лицом к «своей» половине зрительного зала.

— В Вильгельма Телля! Ну, который стрелой из лука сбил яблоко с головы своего сыночка! На расстоянии в сто шагов!

— Вот здорово! Вот здорово! — кричит маленький клоун. — На расстоянии в сто шагов Вильгельм Телль сбил, значит, яблоко с головы своего сыночка, да? И я, значит, буду сыночком, да? Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

— Хорошо, ты будешь сыночком!

— А как сыночка зовут?

— Сыночка зовут Вальтерли!

— Сыночка зовут Вальтерли! Малыш Вальтерли!

Худой клоун прикрывает рот рукой и говорит в сторону, как бы доверяя публике свою тайну:

— Старик ни за что не попадет!

Дети смеются.

В первом ряду, у самого манежа, со своим сыном сидит женщина в светло-желтом брючном костюме. На мальчике блейзер, фланелевые брюки и белая рубашка с бабочкой. Ему лет семь. Глядя на мать, он сияет от радости.

— Где яблоко? — спрашивает худой клоун.

— Вот оно! — Толстый достает из кармана шаровар огромное яблоко дивной красоты и снимает с худого шапку. Потом кладет ему на голову яблоко. Оно сразу падает на песок. Толстяк поднимает его, снова кладет на голову худого и прихлопывает сверху кулаком. Яблоко опять падает. Клоун валится рядом.

Толстый поднимает худого, схватив сзади за шаровары, и ставит перед собой. Прикладывает яблоко к его лбу. Яблоко падает. Дети взвизгивают от удовольствия, взрослые улыбаются.

Молодая женщина с любовью смотрит на сына, а тот хлопает в ладоши. Гладит его по коротко остриженным черным волосам. Она тоже брюнетка, у нее тоже короткая стрижка — чтобы волосы не разлетались на ветру. На узком лице выделяются большие черные глаза. Взгляд у нее всегда пристальный, но в глубине глаз навеки поселилась грусть, это заметно даже когда она смеется. На белке ее правого глаза странное пигментное пятнышко — черное, будто обугленное зернышко. Оно совсем крохотное, но придает лицу особое очарование. У нее кожа человека, который большую часть жизни проводит на свежем воздухе.

— Пьер! — произносит мать.

Но мальчик не слышит; все смеются над худым клоуном, который только что воскликнул:

— Нет, с яблоком ничего не выйдет, папаша! Зато у нас есть кое-что другое. — Он достает из кармана банан и водружает его себе на голову.

— Не валяй дурака, Вальтерли! — кричит толстый клоун. — Я тебе сейчас покажу, как сделать, чтобы яблоко не падало. Выброси банан!

Худой клоун отбрасывает банан в сторону.

А толстый откусывает большой кусок яблока и ставит его худому на голову. Теперь яблоко не падает.

— Видишь, как все просто, Вальтерли! Пойду за луком и стрелами.

— А где они, лук и стрелы, папаша?

— Там, в чемодане.

Толстый клоун возвращается с огромным черным чемоданом, который оставляет посреди манежа. Но стоит ему повернуться к маленькому спиной, как тот снимает яблоко с головы и впивается в него зубами. Жует, проглатывает потирает живот. Толстый клоун поворачивается и недоверчиво смотрит на него. Но худой успевает его опередить. Яблоко снова лежит на его лысом черепе.

Как же смеются дети!

Женщина с короткой стрижкой и черными глазами слышит, как позади нее во все горло смеется какой-то мужчина. Оглядывается. Он сидит неподалеку, в третьем ряду. У него морщинистое лицо, он седой как лунь, хотя на вид ему вряд ли больше сорока пяти. Седовласый мужчина узнает молодую женщину и кивает ей. Она тоже кивает ему. Рядом с ним сидит его жена, нежная и хрупкая, и их девочки.

Дети взвизгивают, охают и ахают, захлебываются от смеха. Каждый раз, когда большой клоун делает два шага в сторону черного чемодана, худой откусывает кусочек яблока. И каждый раз, когда толстяк подозрительно оглядывается, худой успевает положить яблоко, все уменьшающееся в размере, на прежнее место. Толстый становится на колени перед чемоданом. Пытается открыть его — тщетно. А худой тем временем окончательно разделывается с яблоком. Дети снова восторженно взвизгивают.

— Вальтерли! — зовет толстый клоун.

— Что, папаша?

— Поди сюда, помоги мне.

Худой так высоко подтягивает шаровары, что видны его фиолетовые носки и зеленые резинки. Спотыкаясь, приближается к толстяку, который окидывает его с головы до ног недоверчивым взглядом.

— Где яблоко?

Худой указывает на свой живот.

— Вот и чудненько! — кричит толстяк. — Тогда обойдемся без яблока!

— Классно, классно! Без яблока! Без яблока!

— Помоги мне!

Оба начинают трясти замки черного чемодана. Наконец крышка отброшена. И вдруг клоуны встают рядом плечом к плечу. В руках у них по автомату Они начинают палить по тому сектору зрительного зала, где сидят молодая женщина с сыном и седовласый мужчина с семьей.

Паника. Дети плачут, взрослые истошно кричат. Автоматы строчат без остановки. Одна пуля попадает в ребенка, другая — в женщину, третья — еще в одного ребенка. Они падают, обливаясь кровью. Седовласый мужчина тоже сполз со скамейки — пуля попала ему прямо в лоб, и из раны льется кровь, много крови, очень много! Его жена и обе девочки тоже лежат у лавки все в крови.

А клоуны продолжают стрелять по лежащим.

Зрители в ужасе рвутся к выходу. Мужчины проталкиваются вперед, отпихивая женщин и детей. Люди — на ступеньках, их топчут… И кровь, кровь, кровь, которая стекает со скамеек и ступенек вниз, к манежу.

С пистолетом в руках выбегает смотритель цирка в униформе. Его замечает худой клоун. Три выстрела — и «униформа» падает лицом в песок. Рядом расплывается кровавая лужа.

Как только раздались первые смертоносные выстрелы, молодая женщина в светло-желтом брючном костюме спрятала мальчика под скамейку и сама бросилась плашмя на пол рядом с ним. Она действовала быстро и уверенно, словно бывалый солдат. И теперь, лежа на полу, видит, как оба клоуна, продолжая стрелять, отступают к выходу с манежа. Люди бросились врассыпную, кое-кто упал. Клоуны выбегают на улицу.

Конечно, у входа их ждет машина, думает молодая женщина.

Все проходы забиты. Оттуда доносятся стоны раненых. Оставшиеся в живых люди дерутся — жестоко, бессмысленно, обезумев от страха. Вокруг — тяжелораненые, мертвые. Из динамика гремит мужской голос. Никто не понимает, что он говорит.

Спящий беспокойно ворочается. На лбу у него мелкие капельки пота. Дыхание хриплое, седые волосы слиплись. Во сне он отчетливо видит человека… да, убитого, в луже крови. Спящий видит во сне самого себя — мертвого! Он видит жену, дочерей — убитых, убитых, убитых! Девочки перегнулись через скамейку. Спящий громко стонет.

Молодая женщина вскакивает. Тащит сына за собой. Он идет, покачиваясь. На манеже — толпа. Стоны раненых рвут душу. Женщина энергично прокладывает себе путь, держа мальчика за руку. Он чуть не падает, но она тянет его дальше. Где надо, женщина пускает в ход кулаки. Ей отвечают тем же.

— Эй, ты! Сдурела, что ли?

— Ну, сволочь, ты у меня получишь!

Вскоре она оказывается в вестибюле у касс. Там три телефонных будки. Она резко распахивает дверь одной из них, втаскивает туда сына, тяжело дыша, прислоняется к стеклу и набирает номер.

— «Гамбургер альгемайне», — доносится из трубки девичий голос.

— Говорит Норма Десмонд. Соедините с главным редактором! Срочно!

— Одну секунду, фрау Десмонд.

В трубке щелкнуло. И другой женский голос произнес:

— Главная редакция.

— Это Норма Десмонд. Доктора Ханске, пожалуйста! Быстрее!

— Соединяю!

Щелк! Мужской голос:

— Норма?

Молодая женщина старается говорить спокойно, не торопясь:

— Гюнтер! Я в цирке «Мондо» на Хайлигенгайстфельд. Только что здесь была дикая стрельба! Два клоуна палили из автоматов по зрителям.

— Что?

— По одному из секторов, мы с Пьером там сидели.

С улицы доносится вой сирен. Сколько машин подъехало — две, три, четыре или больше, не скажешь. Мимо Нормы Десмонд через артистический вход прямо на арену въезжает полицейская машина с вертящимся синим фонарем на крыше, за ней другая. Норма видит, как перед цирком тормозят микроавтобусы «скорой помощи».

Мимо нее пробегают санитары в белых куртках и серых накидках. Сирены надрываются.

— Сколько убитых? Сколько раненых? — звучит в трубке голос главного редактора.

— Не знаю! Может быть, пятьдесят! Может, шестьдесят! Послушай, Гюнтер: насколько я понимаю, клоуны действовали по плану. Им было приказано убить одного человека… Да, его и его семью… Все остальное — камуфляж. Они убили его! И жену, и двух девочек тоже!..

— Кого? Ты знаешь?

— Знаю!

— Так кого же?

— Профессора Мартина Гельхорна.

— Профессора Гельхорна?

Кто-то резко открывает дверь кабины. Норма оглядывается.

Видит перед собой высокого мужчину с пугающе бледным лицом. Он в очках без оправы, костюм помят. Незнакомец тяжело дышит, кашляет.

— Что вам нужно? — кричит Норма.

Бледный человек отступает на шаг.

— Пардон… Я не заметил, что будка занята…

Дверь захлопывается. Незнакомец исчезает.

— Норма! Норма! — слышится из трубки.

— Да здесь я!

— Кто это был?

— Понятия не имею. Какой-то мужчина…

— Ты сказала… профессор Гельхорн?

— Да!

— Из Вирховского центра?

— Да!

— Но ведь это — известный ученый!

— Да, микробиолог!

— Микробиолог! С каких это пор у нас убивают микробиологов?

— Откуда я знаю!

— Ты абсолютно уверена, что это Гельхорн?

— Черт побери, я видела столько его снимков! Я не могла ошибиться!

— Но почему его застрелили?

— Боже мой, откуда мне знать? Немедленно пришли сюда фотографа! И репортеров! Джо! Франциску! Герберта! Джимми! Я остаюсь здесь! Нам нужно будет много места! Что идет на первой полосе?

— Конференция ЕЭС в Брюсселе — снова провал. Но это мы, конечно, выбросим! Вся первая полоса — твоя. И третья тоже. А если захочешь — еще!

— О’кей. Я тебе позвоню.

Норма вешает трубку. И секунду спустя видит, что ее мальчик сполз на пол. Рядом с ним — лужа крови. Она бросается перед сыном на колени.

— Пьер! Пьер!

Пьер не отвечает. Ребенок мертв. Норма видит на его груди слева красное пятно. Пуля попала ему в грудь! Она расстегивает блейзер. Ее руки, одежда, туфли — все в крови. Мать испускает звериный стон, ужас сжимает ей горло, она задыхается. Наверное, в него попали первыми же выстрелами, думает она. Раньше, чем я спрятала его под скамейкой. А я ничего не заметила. И тащила его сюда, смертельно раненного.

Вновь взвывают сирены. Снова подъезжают патрульные машины и кареты «скорой помощи».

Мы в Гамбурге. Сейчас 17 часов 54 минуты. Понедельник, 25 августа 1986 года.