3

– Мы ждали тебя, как праздник. Да-да, правда! Никто особенно и не пил, так, сидели, разговаривали, пели под гитару. Машка была в ударе, она пела свои песни, такие душевные, что мы почти плакали. Она очень талантливая, Машка. И красивая.

Катя вдруг замолчала, как человек, который сказал что-то бестактное.

– Катя, ты чего? Конечно, Машка красивая.

Мы продолжали вспоминать ту ночь. Должно быть, в то самое время, когда мы там, в Улитине, пили и пели, кто-то приступил к расправе с Сережей. Или он сам проснулся и поехал куда-то, чтобы встретиться с тем, кто по какой-то причине пожелал ему смерти.


– Честно говоря, я не ожидала, что ты, моя дорогая подружка, так быстро позволишь увести себя на второй этаж.

Я до сих пор недоумевала, как это Катя решилась переспать с нашим общим другом Валей Трушиным.

– Да он мне такие стихи читал, такие слова на ухо говорил… Сама не знаю, как мы оказались в кровати. Все это помнится смутно. Меня теперь другое беспокоит.

Катя бросила на меня многозначительный взгляд.

– В каком смысле другое?

– Думаю, ты все правильно поняла.

Но я как раз ничего не поняла. Разве что логика подсказала, что может случиться после ночи с мужчиной.

– Ты что, залетела?

Это была совершенно абсурдная, на мой взгляд, версия, но она кивнула и посмотрела на меня виновато.

– Катя, я не верю своим ушам. Ты, сама серьезность, осторожность и аккуратность!

– Вот поэтому. Я же не собиралась ни с кем спать, потому и не подготовилась.

– И что ты намерена делать?

– Аборт, что же еще? Зачем мне ребенок? Я не замужем, и мне приходится самой зарабатывать на жизнь.

– Катя, пожалуйста, не говори так. Ты знаешь, я готова отдать тебе целый ресторан, только бы ты и ребенок ни в чем не нуждались!

Я говорила это вполне искренне: уж для кого-кого, а для Катьки мне вообще ничего не было жалко. Она мой самый близкий и любимый человек. В сущности, ближе Сережи, хотя сравнивать их не имеет смысла – это параллельные ряды отношений, которые никогда бы не пересеклись. Но наша с ней дружба – святое.

Другое дело, что Катя никогда бы не приняла от меня ничего в подарок. Сколько раз я предлагала ей долю в бизнесе, объясняла, что мне самой будет спокойнее, если я буду знать, что часть ресторанов принадлежит ей. Но она категорически отказывалась. Я понимала ее: она не желает быть никому обязанной, даже мне, самой близкой подруге. Однако завещание я составила таким образом, чтобы все мое имущество досталось ей. Она ничего об этом не знала, не знал и Сережа. При всей своей любви к нему я не могла рисковать ресторанами и слишком хорошо представляла, что станет с моими «Мопра» и «Консуэло» после моей смерти. Сережа продаст их по дешевке, и из них сделают обычные московские кабаки. Слишком много сил и средств я потратила на них, чтобы вот так довериться моему алчному и беспринципному мужу.

До сих пор не могу разобраться в своих чувствах. Да, я безумно его любила, готова была сделать все, чтобы он только был счастлив, чтобы ни в чем не нуждался. Но мой мозг, пусть и пораженный вирусом страсти, все же функционировал и не давал мне превратиться в полную дуру. Когда-нибудь я непременно сказала бы ему об этом завещании. Я даже представляла себе его реакцию. Думаю, он врезал бы мне. Он такой, просто почти никто не знает его таким. Меня он, конечно, не бил, но я знаю о судьбе его первой жены: мой сыщик без труда разыскал ее где-то под Оренбургом, куда Сережа ее отправил, как в ссылку. Вот ее-то он, молодой нервный артист из Подольска, отиравшийся в павильонах «Мосфильма» в надежде быть замеченным, поколачивал. Он даже вырвал ей как-то клок волос, и рана потом долго не заживала. Тогда ему не везло, он никак не мог найти себя, много пил, ходил по дешевым шлюхам, а досаду вымещал на влюбленной в него юной жене Тане Куликовой. Кто знает, может, он ее и прибил бы окончательно, если бы его не заметили в массовке, не пригласили на пробы исторического фильма, где он сыграл небольшую роль подлеца, циничного и коварного слуги. Кто поручится, что он не сыграл в этом фильме самого себя?


Какого труда мне стоило уговорить Катю взять денег у меня, а не в банке, чтобы открыть собственное кафе. Конечно, я надеялась, что она согласится принять эти деньги в дар, но просчиталась: Катя исправно каждый месяц переводила сумму в покрытие долга на мой счет, и ничего я поделать с этим не могла. В этом вся Катя. Единственное, что она готова была принять, – мои советы, как обустроить кафе. И еще она не отказалась дружить с моими поставщиками, которые делали ей – по моей, конечно, просьбе – немалые скидки.

И вот теперь эта беременность.

– Послушай, откуда ты знаешь, что беременна, если прошло всего десять дней? Может, это просто задержка?

– Блюю, – кротко ответила она, опустив голову. – И это ведь не первая моя беременность. Ты знаешь, у меня дважды были выкидыши.

– Катя, давай оставим ребеночка, – взмолилась я. – Если ты не чувствуешь в себе силы растить его, отдай его мне.

Я уже видела колыбельку с качающимся в ней младенцем, и сердце мое позабыло даже об исчезновении Сережи – так я была счастлива.

– Не знаю, я подумаю. Мне тоже не хочется убивать. – У нее дрогнул голос. – Думаешь, я не хочу ребенка? Просто мне страшно.

– А Валя? Как он относится к тебе?

– Да откуда мне знать? Так, перепихнулись по пьяни.

– Не говори так! Валя хороший. И не женатый к тому же.

– То-то и оно, что не женатый. А почему? Ему за тридцать.

– Так не за пятьдесят же. Просто не встретил свою судьбу. А может, как раз теперь и встретил! Он раньше оказывал тебе знаки внимания?

– Не знаю, не замечала как-то. Да и вообще, Ната, ты посмотри на меня: кто на меня на трезвую голову польстится? Как в том анекдоте: я столько не выпью…

Она улыбнулась краешком губ. А мне так захотелось ее обнять, прижать к себе, успокоить.

– Обещай, что пока ты ничего делать не станешь.

– Хорошо. Но что-то подсказывает мне, что я снова скину.

– А это мы еще посмотрим. Завтра же поедем к моему гинекологу и начнем действовать. И потом, надо же быть уверенной, что это действительно беременность.

Уже на последних словах я снова словно вошла босиком в ледяную воду – вспомнила Сережу. Следователь Мишин, которому я щедро приплачивала, чтобы он занимался делом моего мужа круглосуточно, приехал за нами и отвез в морг.

К счастью, убитый выстрелом в сердце мужчина не был Сережей. Но пока мы с Катей курили на свежем воздухе, к моргу подъехала машина, из которой вышла молодая женщина, растрепанная, с опухшим от слез лицом. Ее поддерживал пожилой мужчина, лицо которого выражало боль. Они вошли в морг, и почти сразу же оттуда, из одного из открытых и невидимых нам окон, раздался душераздирающий женский вопль…


– Поедем отсюда, – сказала Катя.

– Дождемся Мишина. Он же сказал, что есть кое-какая информация.


Мишин, среднего роста молодой мужчина с умными глазами и быстрыми движениями, вышел из дверей морга бледный.

– Скажите, Мишин, из-за чего вы там застряли? – спросила Катя, переживая за меня. – Не очень-то приятно вас тут дожидаться.

– Извините. Работа. Надо было оформить опознание. Эта женщина, вы, думаю, ее слышали, тоже разыскивала мужа, и это дело, – он кивнул головой в сторону морга, откуда продолжали доноситься звуки женской истерики, – тоже мое.

Мы поехали в следственный комитет. Мишин по дороге сказал, что на нашей даче в Лобанове в саду кое-что нашли, что может как-то пролить свет на расследование. Заинтриговал нас с Катей.

Однако в его кабинете со мной случился настоящий шок. Хотя я изо всех сил старалась не показывать вида, что взволнована, что у меня паника.

Мишин рассыпал по столу фотографии, и первое мое впечатление было – порно. Какие-то голые тела, лиц не видно…

И только при ближайшем рассмотрении я вдруг поняла, что это за фотографии. Я почувствовала, как щеки мои запылали. Нет, это были не копии тех фотографий, что приносил мне в своем клюве мой сыщик, где были изображены мой муж Сережа и его любовницы. Все было куда круче и страшнее: это была я с мужчиной. Не с Сережей.


– Что вы можете рассказать об этих фото? – спросил меня Мишин скучным тоном.

Катя, которой было позволено находиться рядом, тоже внимательно просматривала фотографии. Она, к счастью, не проронила ни звука.

– Получается, что за мной следили, – сказала я после паузы, соображая, как следует себя вести, тем более что судьба сделала мне такой роскошный подарок – лица мужчины невозможно было разглядеть!

– Безусловно. Снимки сделаны на расстоянии, иначе можно было бы рассмотреть подробнее, – произнес Мишин и тут же осекся, понимая, что его слова имели неприличный подтекст. – Я хотел сказать…

– Да я понимаю. Вот только не ясно, кому понадобилось следить за мной?

– Возможно, следили вовсе и не за вами, – сказал Мишин. – Ваш муж, Наталия Андреевна, известный человек, актер!


У меня от сердца отлегло. Значит, он все-таки поверил (благодаря моей выдержке и внешнему спокойствию), что на фото изображен голый Сережа, а не мой молодой любовник.

– Да, я понимаю, но зачем снимать его со мной, со своей женой? Что в этом может быть интересного? Разве что, – тут я почувствовала, что краснею, – контраст… Вы не смущайтесь, Александр Петрович, я же понимаю, что мало похожу на кинозвезду.

– Если кого-нибудь здесь интересует мое мнение, – подала голос Катя, – то я совершенно солидарна с Натой. Какой смысл снимать артиста в постели с собственной женой? Где тут фишка?

– Не знаю, – пожал плечами Мишин. – Меня интересует другое: как пачка этих фотографий могла оказаться в саду?

– В каком еще саду?

– В Лобаново, в вашем саду.

– Хороший вопрос, – пробормотала я, понимая, что эти фотографии были заказаны Сережей, который не поленился установить и за мной слежку тоже. Он видел эти фото, переживал, злился, понимая, что я посмела изменить ему, собственному мужу, да притом с молодым парнем, и несмотря на все это, согласился в тот вечер поужинать со мной, а перед этим и зажать меня в передней, изображая страсть. И все это – ради кабриолета!

Действительно, как могли эти фотографии оказаться в саду? Кто-то бежал с ними и обронил? Но кто? Сережа? И когда? Получается, что Сережу на самом деле ищут, побывали на нашей даче, в саду. Но как они открыли ворота?

– Надеюсь, с фотографий сняли отпечатки пальцев? – спросила Катя и перебила мою мысль.

– Да, с ними уже поработали сегодня утром. На них отпечатки вашего мужа, Сергея Голта, еще следы неизвестных нам людей, их нет в базе.

Отпечатки моих пальцев Мишин взял еще неделю тому назад, когда завели дело «о похищении» Сережи.

– Ваших пальцев там тоже нет, – сказал Мишин, словно отвечая на мой незаданный вопрос.

– Естественно, откуда же им быть! – Я развела руками. – Как вы думаете, эти фотографии могут быть связаны с исчезновением Сережи?

– Следствие покажет, – сказал совсем уж убитым голосом Мишин, и по тому, как это было сказано, я поняла, что у него нет ни одной зацепки, ни одной улики, ничего! – Скажите, Наталия Андреевна, когда вы последний раз были на своей даче?


Дача в Лобанове была моим любимым местом отдыха. И я бывала там довольно часто. Но всегда либо одна, либо с Катей. Сережу туда было не заманить. Он предпочитал отдыхать на дачах своих друзей. Думаю, это из-за того, что там не было меня, поскольку я часто бывала занята и не могла составить ему компанию, чему он был, безусловно, рад. Да и вообще, наша дача не была предназначена для вечеринок, я обустроила ее специально для того, чтобы там можно было просто отдыхать в тишине и покое. Множество цветов, диванов и подушек, рояль… Нет, я бы никогда не позволила превратить мою дачу в вертеп с пьяными девками, громкой музыкой, дымом жарящихся шашлыков и шумом. Мы как-то обсуждали эту тему, и я предложила Сереже купить еще один загородный дом, где-нибудь тоже поближе к Москве, куда бы он мог приглашать своих друзей-актеров. Я сказала ему, что готова оплатить не только дом, но и платить зарплату человеку, который следил бы за порядком в доме, работал в саду, а во время пикников помогал бы Сереже встречать гостей. Но Сережа, немного подумав, отказался, понимая, что в таком доме он все равно не будет чувствовать себя свободным, зная, что в любой момент туда могу заявиться я. А так, у друзей, он мог вести себя как заблагорассудится, не опасаясь моего появления. Свобода – вот что ценил мой муж больше всего на свете (ну и деньги, конечно!).


– Я часто бываю там, но последний раз была еще до исчезновения Сережи, где-то примерно за неделю. Мы с Катей там были, привезли коробку с английскими розами, помнишь, Катя?

– Конечно, помню, – очнулась от своих раздумий моя подруга. Я понимала, о чем она думает. Пытается понять, кто мой любовник. Расспрашивать она меня не будет, не такой это человек, но изнывать от любопытства точно станет – она же все-таки женщина.

– А Сергей Яковлевич?

Я объяснила ему положение вещей.

– Однако предполагаю, что фотографии были заказаны все же вашим мужем, а потому и в дом они были привезены им, – рассуждал Мишин. – Следовательно, он был там, вопрос – когда. И зачем он туда приезжал, если, как вы говорите, он не любил там бывать.

– Да мало ли. Может, он там учил роль, – предположила я. – Там очень тихо, и все условия для того, чтобы уединиться, сосредоточиться. Я не знаю, мне он, во всяком случае, не говорил, что ездил на дачу.

– А он вообще предупреждает вас о своих передвижениях? Поездках? Планах?

– Да, конечно, – солгала я, ловя на себе осторожный недоуменный взгляд Катя. – Он же мой муж.

– Скажите, Наталия Андреевна, у вас есть любовник? – Мишин посмотрел мне в глаза твердым, немигающим взглядом. – Вы поймите, я спрашиваю вас не из праздного любопытства, просто я пытаюсь понять, кто мог желать вреда вашему мужу.

– Да вы не тушуйтесь, – успокоила я его. – Я же все понимаю. Нет, у меня нет любовника. С таким мужем было бы просто глупо иметь кого-то на стороне. Я же вышла за Сережу по любви, по большой, заметьте, любви. Так что соперника у Сережи не было и не могло быть.

Я лгала, как дышала. Спокойно, легко. Единственный человек, перед которым мне было стыдно за эту ложь, была Катя. Но зачем ей знать о моих слабостях?

– А у Сергея Яковлевича были любовницы?

– Возможно, – сказала я. – Но свечку я не держала. Сами понимаете. А тому, что пишет желтая пресса, я не верю. Точнее, не хочу верить. Меня тошнит от этих сплетен.

– Хорошо. Не уезжайте никуда из города.

– Да куда же я уеду, если Сережи нет? Вот найду его, тогда мы с ним отправимся в Париж, я же запланировала покупку автомобиля для него… – Слезы выступили на моих глазах, голос сорвался. Уж не знаю, что происходит время от времени в моей душе и голове, люблю ли я Сережу или ненавижу, но, вспоминая наш с ним последний ужин, разговор о машине, его спящего, залитого лунным светом, мне хочется плакать.

– Скажите, а как вы оказались в саду? – спросила Катя, соображая куда четче, чем я. – Там же ворота на кодовом замке.

– Так вы же в нашу первую встречу дали нам ключи, пульт… – сказал, нахмурившись, Мишин, и я, вспомнив об этом, аж зажмурилась от стыда.

– Простите… Совсем вылетело из головы.

– Да ничего страшного, вы были в таком состоянии.

– Надеюсь, ключей от своей квартиры я вам не давала?

– Нет.


Мишину позвонили. Он сказал:

– Пусть заходит.

Дверь отворилась, и в кабинет вошла девушка. В шелковом, в розах, платье, со шляпкой на голове. Длинные рыжеватые локоны спадали на плечи. Большие голубые глаза, вздернутый нос, большой, небрежно накрашенный розовой помадой рот. Она была почти красавицей, если бы не странное выражение лица, выдававшее ее психическое нездоровье.

– Здравствуйте.

– Проходите. Садитесь. – Мишин показал ей на стул рядом со мной. И, обращаясь к нам с Катей, пояснил: – Это Лиза Воронкова, хорошая знакомая вашего мужа.

Девушка тотчас вскочила, отпрянула от меня, словно для того, чтобы получше рассмотреть. Глаза ее просто бегали!

– Вы Наташа Соловей! Жена Сергея! Я так рада с вами познакомиться! – Лиза протянула мне длинную, тонкую и бледную руку. – А я поклонница вашего мужа. Нет, вы не подумайте ничего такого. Мы – фан-клуб Сережи! Мы ездим за ним всюду, нас не так много, вернее, много, но не все имеют возможность ездить за ним на гастроли. Но у меня вот есть такая возможность, к счастью, и господин Шерман всегда помогает нам, сообщает, когда и куда Сергей отправляется.

Шерман – это агент Сережи. Альберт Шерман, я зову его просто Аликом. Он хорошо знает свое дело, уже много лет работает с Сережей, обеспечивая ему густой план гастролей, но держится как-то в стороне от меня, словно чего-то боится. Возможно, он просто много чего знает о моем муже и боится, как бы я не начала потрошить его, выбивая из него информацию. Возможно, сам Сережа представил меня ему как монстра, акулу, опасную тварь, с которой лучше не связываться и держаться от нее в стороне. Думаю, так.

– Вы позвонили нам и сказали, что вы видели Сергея Голта незадолго до его исчезновения.

– Да! В газетах написали, что он пропал четырнадцатого июня, а тринадцатого я видела его, вот как вас! Пишут, что он вышел из театра через черный ход, что на нем был черный плащ! Неправда все это! Он вышел, как обычно, с парадного хода. На нем были черные джинсы и белый тонкий свитер, а в руках – красные розы. Мы бросились к нему, он немного поговорил с нами, после чего сел в машину и поехал. Но…

Тут лицо Лизы вдруг стало красным, а на лбу выступили бисеринки пота. Она смотрела на меня с ужасом. Потом медленно повернула голову и обратилась к Мишину:

– А можно, Наташа выйдет?

Меня, первое, покоробило, что она обращается ко мне «Наташа», словно мы с ней давно знакомы. Конечно, мое имя «Наташа Соловей» стало как бы брендом, это так. Но когда мое имя звучит вот так обыденно, из уст сопливой девчонки, мне становится не по себе. Второе, она словно бы опомнилась, что я – все-таки жена ее кумира! Дошло, наконец! Маленькие шлюшки!

Мишин взглянул на меня, я категорически была против того, чтобы покидать кабинет. Не за то я плачу следователю, чтобы меня выставляли из кабинета.

И тут я почувствовала, как Катя тихонько щиплет меня за руку и взглядом косит в сторону стены, большую часть которой занимало огромное прямоугольное зеркало. Я усмехнулась. Все понятно. Мне только в кино пока доводилось видеть хрестоматийную комнату допроса с зеркалом-шпионом, установленным так, что из соседнего помещения отлично просматривается вся комната.

– Наталия Андреевна, пожалуйста, – едва слышно произнес Мишин, я тотчас встала и вышла из кабинета, Катя последовала за мной.

Мы бросились в соседнюю комнату, которая, к счастью, была открыта, и оказались в полупустом помещении с несколькими стульями и большим прозрачным окном, выходящим в кабинет Мишина. Комната была оснащена специальной аппаратурой, позволяющей слышать все, что происходило по соседству.

– Теперь мы одни. Что вы хотели рассказать, Лиза? – спросил Мишин с видом очень сомневающегося человека. Чувствовалось, что он относится к ней по меньшей мере несерьезно. Однако за неимением других свидетелей, вероятно, Мишин не побрезговал показаниями и этой, слегка сдвинутой девицы.

– Он вышел, как обычно, через парадный вход, – начала Лиза. – Постоял рядом с нами, кому-то написал что-то в блокнотах… Потом сел в машину и поехал. Я дожидалась его за углом дома, знаете, там, за театром, есть кондитерская «Брюлле», вот там мы обычно и встречались.


Мы с Катей переглянулись. В воздухе запахло клиникой, лекарствами, нездоровьем.

– Да? И что же? Он поджидал вас там?

– Да, а что в этом особенного? Он не хотел, чтобы нас видели вместе. Мы скрывали свою любовь.

– Хорошо. И что было потом? – Мишин закурил.

– Я села в его машину, и мы поехали ко мне. Я живу буквально в двух шагах от театра, на Гончарова. Живу одна, и никто мне не указ. Дом у нас старый, двор порос липами… Сережа оставил свою машину как раз под липами, мы поднялись ко мне, я предложила чаю, но он отказался. Знаете, я еще окно открыла, чтобы в комнате пахло цветущей липой… Было так романтично.

– Скажите, Лиза, вы это серьезно или придумали? – не выдержал Мишин и затянулся дымом.

– Почему это придумала? Я рассказываю вам правду. Хочу, чтобы вы не слушали этих журналистов, а поверили мне, настоящему свидетелю! Он был у меня в тот вечер, и, возможно, я видела его последняя.

– Хорошо, он не пил у вас чай, отказался. И что же вы делали?

– А вы не понимаете что, что ли? – взвизгнула Лиза, выстреливая фальшивым фальцетом. – У нас был секс! Примерно полчаса все это длилось.

Мишин швырнул ручку, она слетела со стола и, ударившись о стену, упала на плиточный пол.

– Вы думаете, мне это интересно, сколько у вас длился секс? – Он бросил извиняющийся взгляд на зеркало, а заодно и в мою растревоженную душу.

Катя слушала и смотрела молча. Казалось, рассказ этой сумасшедшей увлек ее.

– Я же рассказываю вам это все не просто так. Дело в том, что никто не знает о том, что Сережа бывает у меня почти каждый вечер после спектакля. Он бывает недолго, говорю же, в среднем около получаса. А после этого он возвращается в свою привычную жизнь. У него есть семья, жена, вы сами знаете. И официальная любовница Лена Юдина.

– А кем тогда приходитесь ему вы? – спросил Мишин устало.

– Я – его любовь. Но тайная, понимаете?

– Вы можете доказать, что он был в тот вечер у вас?

– Да я могу доказать сто раз, что он бывал у меня! Я же сохраняю у себя все то, что… Вот, смотрите! – С этими словами Лиза открыла, звонко щелкнув застежкой, белую лакированную сумочку и извлекла оттуда нечто, похожее на сложенный в несколько слоев прозрачный полиэтиленовый пакет. – Там – презерватив, полный спермы Сергея Голта.


Катя, сидящая рядом со мной, можно сказать, щека к щеке, выругалась матом. Затем еще и еще раз.

– Ты веришь ей? – догадалась я.

– А ты нет? – Она удивленно вскинулась на меня. – Да она говорит о твоем муже-развратнике сущую правду! Конечно, я верю ей. Я читала кое-что по этому поводу. Некоторые мужчины предпочитают иметь дело вот с такими малахольными. Это их заводит. Знаешь, чисто механический акт, и все – чао-какао! Ни к чему не обязывающие отношения. Физиология, граничащая с извращением. Или ты думаешь, что он действительно любит эту Лизу?


Мишин между тем внимательно разглядывал лежащий перед ним предмет.

– Вы серьезно? Это презерватив со спермой Голта?

– Да. Я никогда не оставляла надежду забеременеть от него, чтобы заполучить себе его копию, понимаете? Сына, похожего на него. Но для этого нужно, чтобы это произошло в определенный день. Мне просчитали всю схему, там связано с кровью, там все сложно… Но мне-то нужен только сын, а часто получается, что мы с ним бываем в неположенные для зачатия дни, а у меня рука не поднимается выбросить эти штучки в помойное ведро.


– Меня сейчас стошнит, – взялась за горло с брезгливой миной Катя.

Я же в мыслях медленно наводила на нее курок своего вечно заряженного пистолета. Вот тварь! Даже если она это придумала, каково мне это выслушивать?

– И много у вас этих штучек?

– Много. Целая коробка. Как гербарий. – Она засмеялась, и меня передернуло от этого почти детского хихиканья. – Когда я узнала, что Сережа пропал, я сразу почему-то подумала, что его убили. Из ревности. Подумала сразу на Лену. Знала, вот чувствовала, что будут искать свидетелей, что станут интересоваться, где он был накануне, кого видел, о чем говорил и все такое. И понимала, что мне, скорее всего, никто не поверит, что он был у меня. Поэтому я отнеслась к делу серьезно.

– В смысле?

– Пошла с этим доказательством, – она ткнула пальцем в пакетик, – в лабораторию судмедэкспертизы, попросила сделать анализ.

– Да неужели?

– Наш Мишин нервничает, – прошептала Катя. – Еще немного, и он ее ударит.

– Эти судмедэксперты меня послали, – вздохнула Лиза. – Вот поэтому я позвонила сюда и попросилась к вам, сказала, что у меня есть информация.

– Потрясающе. Но что вы можете конкретно сказать о Сергее? Вы кого-нибудь подозреваете?

– Конечно! Иначе зачем бы я сюда пришла? Он у Лены Юдиной. Все наши об этом знают, да только никто не посмел бы прийти к вам. Он либо живой, либо мертвый. Она его либо похитила, либо убила из ревности.

– Но где доказательства? Это одни домыслы.

– Да, правильно. Доказательств нет. Но то, что между ними произошел недавно серьезный разговор, это точно! Она, эта Юдина, тоже старается не светиться и редко когда подходит к театру. Они встречаются на квартире, я могу вам дать адрес, это на Масловке. Так вот, примерно двенадцатого июня я видела эту Юдину возле театра. Она стояла за углом и курила. На ней были темные очки. Я следила за ней, и в какой-то момент она сняла очки, чтобы протереть их, потому что рядом работал газонокосильщик и сыпанул на нее зеленой травяной пылью… И знаете, что я увидела, когда она сняла очки?

– Да нет, откуда же мне знать, – чуть ли не простонал теряющий терпение Мишин.

– Фингал! – торжественно произнесла Лиза.

И Катя моя снова выругалась.

Загрузка...