Глава 6 Репетиция

1

Репетиции проходили отвратительно. Как Дина ни старалась, она не могла добиться от всей этой компании нормальной работы. Во-первых, за исключением Селии Росс и Генри, никто не учил своих ролей. Доктор Темплетт даже гордился этим. Он все время рассказывал о своем опыте участия в любительских спектаклях в студенческие годы.

— Я никогда не знал, что скажу дальше, — радостно говорил он. — Я мог сказать все что угодно. Но спектакли проходили отлично. Немного наглости никогда не помешает. Одной-двумя шутками можно обмануть целый зал. Самое главное — не нервничать.

Сам он абсолютно не нервничал. Он произносил те реплики своей роли французского посла, какие помнил, высоким, пронзительным голосом, постоянно гримасничал, размахивал руками и ни минуты не стоял на месте.

— Я выдаю все экспромтом, — говорил доктор Темплетт. — Просто удивительно, какая с тобой происходит перемена, когда ты в гриме и в этом забавном костюме. Я никогда не знаю, где я должен быть. На сцене сохранять хладнокровие невозможно.

— Но, доктор Темплетт, вы должны постараться, — жалобно упрашивала Дина. — Как же мы сможем правильно рассчитать время и позиции, если на одной репетиции вам подсказывают, а на другой вы сами смотрите в текст?

— Не волнуйся, Дина, — отвечал доктор Темплетт. — Все будет отлично. Эта будэт… как эта называться?.. Так, так, очаровательный.

Даже не на сцене он постоянно говорил на ломаном английском, и когда запас реплик иссякал, что происходило довольно часто, он принимался за свое «как эта называться?».

— Если я забуду свои слова, — сказал он ректору, который суфлировал, — я просто подойду поближе к вам, спрошу: «Как эта называться?» — и вы сразу все поймете.

У них с Селией была раздражающая манера опаздывать на репетиции. По-видимому, большой палец на ноге самого младшего из Каинов еще требовал наблюдения доктора Темплетта, и он объяснял, что повстречал миссис Росс, возвращаясь из Клаудифолда на репетицию. Они входили с благодушными улыбками на лицах на полчаса позже, в то время как Дина читала их роли и исполняла свою. Иногда она просила своего отца читать их реплики, но ректор делал это так тщательно и медленно, что среди остальных участников спектакля возникала путаница.

Мисс Кампанула также доставляла очень много беспокойства. Она отказывалась расстаться со своим отпечатанным текстом, постоянно носила его с собой и во время предшествующего диалога вполголоса читала свои реплики. Из-за этого голоса остальных актеров звучали на фоне ее довольно утомительного бормотания. Когда подходила ее очередь, в очень редких случаях она начинала произносить свои слова без предварительного «О, теперь я». Она отбарабанивала свои строчки безо всякой интонации, не обращая никакого внимания на смысл, и все время говорила Дине, что хочет услышать все критические замечания, но любые предложения воспринимала с видом надменного величия, и в ее поведении на сцене не наблюдалось ни малейших изменений. Но хуже всего было то, что мисс Кампанула постоянно стремилась к созданию образа, производя различные неумелые, неуклюжие движения, значение которых и сама едва ли могла бы объяснить. Она постоянно переминалась с ноги на ногу, что делало ее очень похожей на пингвина, бродила по сцене и строила гримасы, приводившие всех остальных в замешательство. Вдобавок ко всему у нее начался страшный насморк, и все репетиции сопровождало ее хлюпанье.

Джоуслин представлял собой тип актера-любителя, который учит роль с помощью суфлера. В отличие от мисс Кампанула, у него в руках вообще не было текста, так как текст был безвозвратно утерян им сразу же после первой репетиции. Эсквайр говорил, что это не страшно, что он уже выучил свою роль. Но это была неправда. Он едва ли составил себе о ней самое общее представление. Когда он произносил свои реплики, это напоминало Дине церковную службу, так как эсквайр был вынужден повторять каждую свою фразу после ректора, как отклик. Однако, несмотря на этот недостаток, у эсквайра было инстинктивное театральное чувство. Он не ерзал и не жестикулировал, чем выигрывал на фоне доктора Темплетта, который носился по сцене, как оса.

Мисс Прентайс также не знала своей роли, но она была искусной обманщицей. В одной сцене спектакля ей приходилось довольно долго держать перед собой раскрытую газету. Дина обнаружила, что мисс Прентайс приколола несколько листочков со своими репликами на «Тайме». Другие листочки мисс Прентайс разложила по всей сцене. Когда же, несмотря на все эти маневры, мисс Прентайс останавливалась, не помня своих реплик, она устремляла чуть укоряющий взгляд на того, чья реплика была следующей, так что все думали, что виноват ее партнер.

Миссис Росс выучила свою роль. Она говорила чистым, сильным голосом, следовала всем советам Дины и всегда была в хорошем настроении и очень любезна. Если возникала какая-либо проблема, миссис Росс всегда первой придумывала, как ее решить. Она принесла в ратушу свои диванные подушки, стаканы для коктейля и столик для бриджа. Дина становилась все более и более зависимой от миссис Росс с ее «ручным реквизитом» и всякими другими мелочами. Но, несмотря на все это, Дина не любила миссис Росс, а ее взрывы смеха в ответ на прискорбное фиглярство доктора Темплетта крайне раздражали Дину. Из-за слишком решительной неприязни, с которой обе престарелые мисс встречали любой поступок миссис Росс, Дине пришлось сделать ей несколько дружеских жестов, о которых она потом сожалела. Она увидела, с чувством, похожим на ужас, что ее отец незаметно для себя стал жертвой очарования миссис Росс и ее внезапного интереса к церкви. Это больше, чем какой-либо другой из ее поступков, воспламенило Идрис Кампанула и Элеонору Прентайс. Дина чувствовала, что ее репетиции были насквозь пропитаны все нараставшим антагонизмом. В довершение всех бед было очевидно, что отношение эсквайра к миссис Росс, выражавшееся в старомодном озорстве, до крайности раздражало Генри и обеих леди.

Генри выучил свою роль и играл хорошо. Из всего состава исполнителей только они с Диной вели себя как члены единой труппы. Остальные едва ли обращали внимание друг на друга и воспринимали свои роли как самые важные во всем спектакле.

2

Борьба за музыку продолжалась три недели. Мисс Прентайс и мисс Кампанула, вместе и по отдельности, притворялись альтруистками и обвиняли друг друга в эгоизме, дулись, отрицали малейшее желание играть на рояле, отказывались от своих ролей, затем смягчались и заново предлагали свои услуги. В конце концов Дина, при моральной поддержке своего отца, воспользовалась моментом, когда мисс Кампанула в очередной раз сказала, что у нее нет желания играть на инструменте с пятью сломанными клавишами в верхнем регистре и шестью — в басах.

— Хорошо, мисс Кампанула, — сказала Дина, — мы поступим так. Мисс Прентайс любезно предложила свои услуги, и я назначаю ее пианисткой. Так как вы имеете дополнительные обязанности, связанные с оформлением фасада здания, это будет самым лучшим решением.

После этого мисс Кампанула едва ли была вежлива с кем-либо, кроме ректора и эсквайра.

За пять дней до представления у мисс Прентайс начал нарывать указательный палец на левой руке. Все это заметили. Мисс Кампанула не упускала возможности подчеркнуть, что в день спектакля состояние пальца может стать гораздо хуже.

— Лучше бы тебе позаботиться о твоем пальце, Элеонора, — говорила она. — Он нарывает и, по-моему, выглядит ужасно. У тебя, должно быть, с кровью не все в порядке.

Мисс Прентайс отрицала это с видом мученицы, но не было никакого сомнения в том, что пальцу становилось все хуже и хуже. За три дня до выступления на нем появилась явно профессионально наложенная повязка, и всем сразу стало ясно, что мисс Прентайс обращалась к доктору Темплетту. Прошел слух, что мисс Кампанула каждое утро после завтрака исполняет на рояле прелюдию Рахманинова.

Дина имела личную беседу с доктором Темплеттом.

— Что у мисс Прентайс с пальцем? Сможет ли она играть на рояле?

— Я сказал ей, что лучше отказаться от этой идеи, — ответил он. — У нее большой нарыв, и при этом очень болезненный. Если она попробует воспользоваться этим пальцем, что вовсе нежелательно, боль будет просто адская.

— Что она на это ответила?

Доктор Темплетт усмехнулся:

— Она сказала, что ее слушатели не будут разочарованы и что она может перестроить последовательность использования пальцев в пьесе. Это ведь, как обычно, будет «Венецианская сюита»?

— Да, — мрачно сказала Дина. — «Рассвет» и «На канале» для увертюры и «Ноктюрн» для антракта. Она никогда не уступит.

— Селия говорит, что готова поспорить: старая Идрис положила яд в перчатку своей подруги, как Лукреция Борджиа, — произнес доктор Темплетт и добавил: — О господи, мне не следовало говорить так! Это опять сыграет против меня.

— Я никому не передам ваших слов, — сказала Дина.

Она поговорила с мисс Прентайс, предложив ей отказаться от игры на рояле.

— Дина, дорогая, ты очень внимательна, — ответила мисс Прентайс с улыбкой святоши. — Но я сделаю все от меня зависящее. Ты можешь рассчитывать на меня.

— Но ваш палец, мисс Прентайс!

— Мне гораздо лучше, — сказала мисс Прентайс с интонацией, по которой можно было почувствовать, что упоминать ее палец было не совсем прилично.

— Мы должны печатать программки. Ваше имя…

— Пожалуйста, дорогая, не беспокойся. Мое имя появится в целости и сохранности. Не стоит ли нам считать этот вопрос решенным и больше к нему не возвращаться?

— Ну хорошо, — смущенно сказала Дина. — Вы совершаете героический поступок.

— Ах, глупости! — игриво ответила Элеонора.

3

В четверг двадцать пятого ноября, за два дня до представления, Дина стояла в ратуше, у керосиновой печки, в проходах между рядами и со страхом в сердце готовилась к просмотру начальных сцен, в которых она сама не участвовала. Генеральная репетиция должна была проходить без музыки.

— Как раз чтобы дать моему противному пальцу время прийти в норму, — сказала мисс Прентайс.

Но Генри рассказал Дине, что они с отцом видели, как Элеонора, нечаянно ударив пальцем по стулу, так сильно побледнела, что они даже испугались, как бы она не потеряла сознание.

— Ее невозможно остановить, — сказал Генри. — Даже если ей придется играть басы ногой.

Дина мрачно согласилась.

Она загримировала всех для генеральной репетиции и пыталась создать профессиональную театральную атмосферу в здании, насквозь пропитанном духом церковного прихода. Даже сейчас из-за зеленого занавеса раздавался голос ее отца, голос, который мог принадлежать только священнику. Ректор прилежно исполнял свои обязанности.

— Прошу на сцену тех, кто начинает спектакль, — говорил он.

Перед Диной сидели в рядок и хихикали шесть особо привилегированных девушек из Молодежного общества, которые должны были продавать программки и работать билетерами во время спектакля. Они с нетерпением ожидали начала генеральной репетиции. В основном их интересовали доктор Темплетт и Генри. Доктор Темплетт понимал это и постоянно выглядывал из-за занавеса. Он настоял на том, чтобы гримироваться самостоятельно, и теперь выглядел так, как будто только что вылез из каминной трубы. Как раз когда Дина собиралась дать сигнал к поднятию занавеса, сбоку опять выглянула его коротко стриженная голова.

— Почему вы, как эта называться, так много смеяться? — спросил он помощниц.

Раздался новый взрыв хохота.

— Доктор Темплетт! — крикнула Дина. — Освободите сцену, пожалуйста.

— Десять тысяч извинений, мадемуазель, — сказал доктор Темплетт. — Я исчезаю.

Он состроил смешную гримасу и удалился.

— Все готовы, папа? — крикнула Дина.

— Думаю, да, — неуверенно произнес голос ректора.

— Все по местам. Свет, пожалуйста.

Последнее приказание Дина была вынуждена исполнить сама, так как выключатель находился в зрительном зале. Она выключила свет, и шесть зрительниц в зале взвизгнули, как сумасшедшие.

— Тшш! Занавес!

— Одну минуту, — тихо произнес ректор.

Занавес поднялся неравномерными толчками, и все увидели эсквайра, который, вместо того чтобы стоять рядом с телефоном, отчаянно жестикулировал, повернувшись к кому-то за кулисами. Он сделал шаг вперед, посмотрев в зал и, наконец, занял свое место.

— А почему не звонит телефон? — спросила Дина.

— Сейчас, дорогая, — мрачно отозвался ректор.

Было слышно, как он возится в своей суфлерской будке, и через некоторое время раздался велосипедный звонок, имитирующий телефонный. Но Джоуслин уже поднял трубку и, несмотря на то, что звонок, который должен был вызвать его на сцену, все еще продолжал звонить, решительно начал свою первую реплику:

— Алло! Алло! Кто говорит?

Генеральная репетиция началась.

Актеры говорят, что хорошая генеральная репетиция является признаком плохого спектакля. Дина отчаянно надеялась, что обратное так же верно. Казалось, все идет плохо. Она подозревала, какие страшные споры происходили в уборных для актеров, но так как ей самой не нужно было переодеваться, она оставалась в зале, даже когда не принимала участия в очередной сцене. Перед появлением обеих леди во втором акте к ней подошел Генри.

— Ужасно, да? — спросил он.

— Все кончено, — сказала Дина.

— Моя дорогая, сегодня определенно неудачный день. Может, перенесем репетицию на завтра?

— Я не знаю, как… Доктор Темплетт! — взревела Дина. — Что вы делаете? Вы должны сейчас находиться около камина. Вернитесь на свое место, пожалуйста.

Неожиданно мисс Прентайс прошла по сцене мимо Джоуслина, Селии Росс и доктора Темплетта и вышла в противоположную дверь.

— Мисс Прентайс!

Но она уже скрылась. Через мгновение все услышали ее сердитый голос, обращенный к Джорджи Биггинсу, мальчику, приглашавшему актеров на сцену. К их голосам примешивался раздраженный бас мисс Кампанула.

— Ты очень непослушный маленький мальчик, — говорила мисс Прентайс, — и я попрошу ректора запретить тебе приходить на представление.

— Ты заслуживаешь хорошей порки, — говорила мисс Кампанула, — и была бы моя воля…

Эсквайр и доктор Темплетт резко прервали свой диалог и посмотрели за кулисы.

— В чем дело? — спросила Дина.

Джорджи Биггинс был выведен на сцену. Он выкрасил свой нос в ярко-красный цвет и нацепил шляпку мисс Прентайс, в которой она должна была красоваться во время третьего акта. В руках у него был водяной пистолет. Девушки в первом ряду восторженно вскрикнули.

— Джорджи, — сказала Дина почти со слезами в голосе, — сними эту шляпу и уходи домой.

— Я ни за что… — начал Джорджи.

— Делай что я тебе говорю.

— Ладно, мисс.

В двери промелькнула рука мисс Прентайс. Шляпа была снята с головы мальчика. Доктор Темплетт взял его за подтяжки брюк и спустил вниз со сцены.

— О-го-го! — выкрикнул Джорджи и понесся вглубь зала.

— Продолжаем. Прошу вас, — проговорила измученная Дина.

Так или иначе, они добрались до конца. Дина заставила их еще раз прорепетировать явно неудачные сцены. Это всем показалось очень скучным и утомительным, но Дина была непреклонна.

— Во время спектакля все будет отлично, — радостно говорил доктор Темплетт.

— Спектакль уже в субботу, — ответила Дина, — и у меня, к сожалению, нет вашей уверенности.

Около полуночи она села на скамью в третьем ряду и сказала, что на этом, пожалуй, пора остановиться. Все собрались в одной из комнат воскресной школы и расположились около камина. Миссис Росс принялась угощать всех очень вкусным ужином. Она сама настояла на этом и приготовила пиво, виски, кофе и бутерброды. Обе мисс мечтали выступить в этой роли и теперь были в ярости от того, что миссис Росс их опередила.

Дина изумилась, поняв из разговоров, что они очень довольны репетицией. Эсквайр был в восторге от самого себя. Доктор Темплетт так вошел в роль, что и сейчас продолжал изображать из себя француза. А Селия Росс неустанно повторяла, что, по ее мнению, они оба были великолепны. Две старые девы разговаривали только с господином Коуплендом, и каждая ждала момента, когда сможет поговорить с ректором наедине. Дина видела, что ее отец был чем-то встревожен.

«О господи! — подумала она. — Что еще затевается?»

Она хотела бы, чтобы у ее отца был более сильный характер, чтобы он мог запугать этих двух злобных женщин и заставить их придержать свои языки. И неожиданно ее пронзило холодом от мысли: «А что, если он потеряет голову и женится на одной из них?»

Генри принес ей чашку черного кофе.

— Я добавил в него немного виски, — сказал он. — Ты бледна, как звезды утром, и у тебя очень испуганный вид. Что случилось?

— Ничего. Просто я устала.

Генри наклонился к ней и прошептал:

— Дина?

— Да.

— Я поговорю с отцом в субботу, когда он будет воодушевлен своим сомнительным триумфом. Ты получила мое письмо?

Дина молча прижала руку к груди.

— Моя дорогая, — прошептал Генри. — И я твое — тоже. Мы не можем больше ждать. Значит, послезавтра?

— Послезавтра, — прошептала Дина.

Загрузка...