Узурпатор

1

Во сне он позвал ее: «Мерси!» Но только для того, чтобы проснуться в гроте, среди грубых скал, сквозь которые не мог проникнуть ни один телепатический импульс.

«Мерси!» – вопил его ум, но звуки, срывавшиеся с губ, были едва различимы. Как всегда, он попытался встать. Как всегда, смог двинуть только мускулами лица и шеи. Теплый ветер, набухший запахом цветов, украдкой пробирался от входа в пещеру. Жажда была мучительной. Повернув голову, он сосредоточил всю волю на здоровой руке, повелевая ей потянуться за стоящей рядом флягой. Но рука повисла как плеть, как свидетельство его беспомощности.

«Богиня, дай мне умереть! – молил он. – Дай умереть до возвращения Айзека Хеннинга и Голды».

На лицо села муха, стала ползать по растрескавшимся губам, приводя его в бешенство. Тщетно призывал он все мыслимые проклятия на несчастное создание. Но тут горячий ветер поднатужился, собрал горсть пыли и бросил ему в лицо, согнав муху. Кожа теперь стала чересчур чувствительной: он ощущал малейшую неровность камней под меховой подстилкой и даже влажные ворсинки меха, прилипшие к спине. Закатное солнце ненадолго задержало на нем свои палящие лучи; по телу обильно заструился пот, а в горле мгновенно пересохло.

Вслед за мухой явился его злейший враг – огромное черно-белое насекомое, уже не раз вонзавшее в него свое игольчатое жало, чтобы отложить яички в живой плоти. При виде этой твари ужас и ненависть всколыхнулись в нем. Он сконцентрировал на мерзкой мошке все, что осталось от его принуждения и психокинеза. Но она преспокойно уселась ему на живот. У него вырвался сдавленный крик.

Перед пещерой метнулась длинная тень, и ветер донес знакомый запах мускуса. Услышав его жалобный стон, Голда подбежала и голой рукой прихлопнула насекомое, готовое ужалить.

– Все! – Она втоптала мошку в пыль босыми огрубелыми ногами. – Я прибила эту дьявольскую тварь! – Она промыла засиженное место прохладной водой и дала ему попить, затем прижала его голову к своей груди, нежно баюкая. Подошел дед, неся двух убитых кроликов, и насмешливо взглянул на него. Женщина и бровью не повела.

– С тобой все в порядке?

– Да.

– Укусов больше нет? Камушки не беспокоят?

– Нет. Дай воды.

Она снова дала ему напиться, подложила глиняное судно. Айзек тем временем освежевал кроликов и насадил их на вертел. Запах жареного мяса вызывал у него слюну. Теперь он мог сам жевать и глотать и очень огорчил Голду, решительно отказавшись кормиться рот в рот: как только она начинала к нему приставать, он плотно стискивал челюсти.

– Сегодня – полнолуние, – сообщила женщина. – Может, хочешь на воздух? Будем с тобой спать на траве, а дедушка – в пещере.

– Нет, – отрезал он.

– Воля твоя. Но дедушка говорит, что нынче особенная ночь. – Глаза ее сияли, она тряхнула жесткими, как пакля, волосами. – После ужина тебя ждет сюрприз!

У него защемило сердце. Полнолуние и весна…

– Какой месяц? – спросил он.

Она, не расслышав, наклонилась к нему, и он повторил:

– Какой… теперь месяц?

Зловредный старик тоже повернул к нему голову.

– Мы называем его «май», ваше божество! У тану – время Великой Любви. Помнишь небось лунные ночки? Но теперь вам каюк. Всех вас, ублюдков, смыло потопом. С прошлой осени на Керсике не было ни одной Летучей Охоты. Слава Богу, избавились.

– Я говорила, дедушка, – спокойно заметила Голда, – а ты не верил.

– Конечно, не верил, – пробормотал Айзек Хеннинг. – Потому что ты безмозглая шлюха. Но тут ты оказалась права.

– А еще я говорила тебе, что мой Бог очнется. – Она смерила старика тяжелым, угрюмым взглядом. – Скоро он совсем поправится.

Айзек вновь нагнулся над костром.

– Ага, сможет своей деревянной рукой вшей давить и жопу сам себе подтирать! – Он злобно ощерился. – Ха-ха-ха!

– Хватит, дедушка!

Старик испуганно зыркнул на нее.

– Шуток не понимаешь, корова!

Они поужинали. Снаружи доносилось пение птиц; солнце явно не желало уходить с небосклона. Голда собралась к водопаду помыться.

– Когда вернусь, дедушка, чтоб духу твоего здесь не было. Забери свои манатки и ступай ночевать в дупло пробкового дуба. Если вздумаешь подглядывать – тебе же хуже будет!

Айзек проводил ее взглядом, бормоча невнятные проклятья. Потом со вздохом свернул свою подстилку, закатав в нее кремень, бутыль с водой, краюху испеченного в золе хлеба и три ножа из небьющегося стекла для резьбы по дереву.

– Ну, ваше божество, нынче вам попотеть придется, – заявил он, склоняясь над распростертым на земле калекой, – моей внучке майский хмель в голову ударил!

Он закашлялся от смеха и сплюнул. Зловонный сгусток мокроты шмякнулся в нескольких сантиметрах от божественно прекрасного лика.

– Кто такая Голда? – проговорил он с невероятным усилием. – Кто… она такая?

– Ха-ха-ха! Желаете знать, куда бросили семя? Что ж, законное любопытство. К вашему сведению, ее бабка вам почти родня… Когда я попал сюда, то поначалу работал на плантациях Драконовой гряды, и послали меня как-то раз пасти стадо. Бреду по склону, гляжу: дитя лежит. Полукровка, рожденная одной из ваших человеческих наложниц и оказавшаяся фирвулагом… Такое иногда случается, вам это не хуже меня известно. Вообще-то их принято возвращать маленькому народу, но там, на Авене, фирвулагов нет, вот и оставляют ребятишек где попало… Словом, я ее нашел, принес к себе в хижину, вскормил молоком антилопы. Поначалу мне было просто интересно смотреть, как она растет. Девчонка сызмальства могла превращаться во всяких тварей и читала мои мысли. Она быстро сообразила, что я стосковался по женщине, и поторопилась созреть. Тело у нее оказалось точь-в-точь как у наших баб.

– У Голды? – спросил Бог.

– Да нет, до Голды еще далеко… Сначала она была несмышленым дитем, потом стала мне прислуживать, а уж после… Вы всех женщин себе оставляете, а нам, голошеим, что делать? Короче, когда девчонка в пору вошла, я ее повалил. Она меня любила, и нам было хорошо вместе. Я назвал ее Боргильдой в память об одной своей милашке, там, в Содружестве. Та Боргильда красивая была, и эта все прихорашивалась, чтоб мне понравиться. Как-то увидал ее у меня один парень и решил тоже попользоваться. Отдубасил я его как следует, а он возьми и донеси надсмотрщику. Но когда серые за нами пришли, нас с Боргильдой уже и след простыл. Перевалили через Драконову гряду, смастерили лодку из шкур под небольшим парусом и приплыли на Керсик. А потом она родила ребенка и умерла.

– Голду?

– Ну что заладил – Голду да Голду! В этот раз я назвал девчонку Карин. Она тоже быстро выросла, и мы поселились в деревне первобытных, тут, на острове. Карин была уже ближе к фирвулагам, чем к нам, и это отпугивало местных парней. Да и меня они побаивались. Словом, жили мы не тужили. Потом Карин родила дочку, твою Голду. Как-то ночью налетела Летучая Охота из Мюрии – тану прежде часто наведывались на Керсик – и всю деревню с землей сровняла. Уцелели только я и маленькая Голда. Мы спрятались вот здесь, в пещере… Давно это было…

– А когда Голда подросла, ты тоже взял ее? – медленно выговорил Бог.

Айзек попятился, как громом пораженный, споткнулся о свой узел и растянулся на каменном полу.

– Нет, нет! Ее я не трогал!

Тяжело дыша, он зарылся поглубже в скатанный мех. В тусклом свете блеснуло сапфировое лезвие, приближаясь к узорчатой застежке золотого торквеса на горле Бога.

– Проклятый ублюдок! – прошипел старик. – Сколько лет я мечтал прикончить хоть одного из вас!

– Что ж ты медлишь? – спросил Бог.

Айзек Хеннинг костлявыми пальцами стиснул рукоять ножа.

– Ненавижу! Ненавижу тебя! Ты разрушил все, всю нашу жизнь! Но теперь тебе тоже конец! Всем нам… – Старческое тело внезапно свело судорогой; Айзек выронил нож, закрыл лицо руками и зарыдал.

Вошла Голда – высокая, вся сверкающая чистотой и совершенно голая, только в волосы вплела дикий апельсиновый цветок.

– Глупый старик, я же велела тебе убираться! – Она улыбнулась Богу и пояснила: – Дедушка один раз попробовал меня обидеть. Я тогда еще совсем маленькая была, но сумела его проучить. Покажи Богу, дедушка.

Айзек, всхлипывая, приподнял набедренную повязку и показал, как своенравная девица, в чьих жилах течет кровь фирвулагов, может проучить того, кто пытается ее изнасиловать.

– А теперь уходи. Оставь нас.

Старик уполз, а Голда, притащив какие-то вещи из глубины пещеры, принялась наряжать своего Бога. Она вертела его легко, как куклу, а он, объятый ужасом, даже не замечал этого.

Надо же, летать так высоко – и пасть так низко! Он помимо своей воли нарушил самое страшное табу обеих рас. Фирвулажка! Так вот почему она такая большая и сильная, такая жизнеспособная! А ее старый, скрюченный отец-дед когда-то был дюжим человеческим самцом.

– Сегодня первое полнолуние с той поры, как ты очнулся. – Она немного помолчала. – Ты ведь убьешь эту гниду, правда? Сделаешь это для меня, как только сможешь?

Бог не ответил. Только теперь он понял, что за одежду натянула на него Голда – стеганую куртку и штаны из пузырчатой ткани, покрытой тонкой металлической сеткой, – исподнее под его стеклянные доспехи. И теперь облачала его в сами доспехи-набедренники, налокотники и все прочее, за исключением потерянной правой рукавицы. Вот его подбитые золотом латы с лучезарной эмблемой, усыпанные розовыми камнями. Теперь очередь за шлемом

– как ослепительно сверкают во тьме грани и геральдический гребень жар-птицы! Голда оставила забрало поднятым, а сзади подоткнула мех, чтобы шея не кособочилась от непривычной тяжести.

Но ему все равно было очень неудобно. Рыцарская сбруя шипами вдавилась в сверхчувствительное тело. Унижение, отвращение, ненависть переполняли его, словно клокочущая магма.

Доспехи засияли как солнце.

– О-о, мой Бог! – в восторге закричала Голда. – Бог Света, Красоты и Радости!

Она встала перед ним на колени, отогнула набедренники и принялась творить священный акт идолопоклонства. Ее крупное тело отливало цветом персика, оттененным эбонитово-черными уголками. Помимо своей воли он оживал, откликаясь на ее желание.

– Нет! – Впервые он услышал свой голос под сводами пещеры. Напрягая руки, пытался оттолкнуть благоговейно склонившееся над ним лицо. Мышцы налились свинцом. Сияние все усиливалось.

– Бог Солнца! – пела она. – Мой Бог!

Она так легко приподняла его, как будто доспехи ничего не весили; ее безмерная, зазывная мягкая плоть поглощала розовое сияние. Погружаясь в этот омут, он слышал ее крики и жмурился перед лавиной слепящего света, затмевающей солнце и сознание.

Она блаженно откинулась на меховую подстилку, а он повис в красноватой пустоте и подумал: «Я умер, хуже, чем умер, я проклят».

Наконец он решился открыть глаза. Кровавое сияние, исходившее изнутри, воспламенившее доспехи, опять ослепило его. Бесчисленные болевые импульсы отдавались в каждой клетке кожи и звенели, пульсировали в такт бешено стучащему сердцу.

Его левая рука была прижата к груди. Он поднял ее. Потом правую; дерево тоже лучилось; оказывается, он может согнуть грубо вытесанные пальцы. С неимоверным усилием откатившись от тела женщины, он оперся о стену пещеры и встал. Поток солнечных лучей заливал все вокруг, проникая в самые темные уголки. Он уловил какое-то движение у входа и двинулся туда.

Это был старик, хоронившийся за уступом скалы. Он все-таки не мог не подглядывать.

Ноданн ухватил его за патлы на загривке и приподнял над землей. Торжествующий смех Бога Солнца походил на рев урагана. Тщедушное тело Айзека Хеннинга шмякнулось на каменный пол рядом с Голдой. Старые кости затрещали, раздался жалобный стон. Женщина пошевелилась, вскинула голову, отупело уставилась сначала на этот мешок с костями, потом поднесла руку к глазам, чтоб защититься от слепящей ауры Аполлона.

Ноданн подошел к ним; его доспехи звенели при каждом шаге. Левой рукой в латной рукавице он схватил старика, а правую, деревянную, объятую пламенем лапищу поднес к искаженному страхом лицу.

– Теперь вы умрете, – сказал Стратег. – Оба.

Старик засмеялся.

Деревянные пальцы, вцепившиеся в плешивый череп, медленно поворачивали его. Смех перешел в пронзительный визг.

– Убей! Убей ее! Но сперва загляни ей внутрь! Загляни…

Ноданн положил конец крикам, оторвав голову от тела, отшвырнув от себя и то, и другое. Голда смотрела на него расширенными глазами, но страха в них не было.

«Загляни внутрь!»

Она подползла в пыли, замешенной кровью; несколько увядших апельсиновых лепестков застряли в ее волосах. Ноданн напряг зрение и разглядел в обширной фирвулажьей утробе двенадцатинедельного зародыша – в половину его мизинца. Здоровый и сильный плод. Мальчик.

– Сын! – выдохнул он. – Наконец-то!

Но как?.. Как могло это случиться под неумолимой, едва ли не смертельной радиацией проклятой звезды, что восемьсот лет смеялась ему в лицо? Всемогущему Стратегу до сих пор удавалось зачать лишь слабые беспомощные создания, и выжили из них всего несколько дочерей.

Он глянул вверх, на вздымающуюся уступами скалу. Потом вниз – на безмятежно спокойную женщину, чьи гены были для него строжайшим табу. Его племя противилось этому смешению еще на далеком Дуате, из-за чего едва не вспыхнула Сумеречная Война. Однако покойный Гомнол, проводя в жизнь свои евгенические схемы, отчаянно ратовал за такое кровосмешение как за скорейший путь к активности.

Возможно ли?

Он в нетерпении потянулся к микроскопическому мозгу, но потом испугался своей теперешней неуклюжести.

– Ты останешься здесь, – сказал он женщине. – Береги моего сына, пока я не приду за ним.

– Ты уходишь? – прошептала Голда.

– Да.

Слезы брызнули у нее из глаз. Она уткнулась лицом в пыль, сотрясаясь от судорожных рыданий. Ноданн поднял скомканный мех и накинул ей на плечи. В ответ она благоговейно коснулась губами зеркально гладкой рукавицы и едва слышно промолвила:

– Там, в углу… твое ружье.

Когда он обнаружил свой Меч и зарядную батарею, то не смог сдержать ликующего крика. Он попробовал выстрелить – оружие не действовало, но наверняка есть способ его починить.

– Прощай, – сказал он ей, закинув за спину Меч. – И запомни: ребенок будет носить имя Тагдал.

– Дагдал, – повторила она, всхлипывая. – Маленький Даг, сын моего Бога!..

Он вышел из пещеры и огляделся. Перед глазами все расплывалось, но он все-таки усмотрел крутой уступ на западном берегу – как раз то, что ему нужно, – и быстрым шагом направился туда. Отмахав километр или два, остановился, почувствовав, что ноги его не держат. Он еще очень слаб, этого следовало ожидать. Придется экономить силы.

В былые дни его творчество могло вызывать молнии и сдвигать с места горы; теперь же его едва хватило, чтобы выпилить посох и опереться на него. Мощный психокинез, некогда поднимавший в воздух пятьдесят конных рыцарей в боевых доспехах, ныне с трудом поддерживал дрожащие колени, пока он карабкался на уступ.

Солнце выглянуло из-за горной гряды за его спиной и нещадно палило в спину. Выбиваясь из сил, он упирался посохом в каменистую тропу и подтягивал наверх свое длинное тело. Пыль из-под сапог забивалась в нос и в глаза. Кусты и деревья по обеим сторонам тропинки источали едкий запах смолы. Назойливое жужжанье насекомых сливалось в ушах с неприятным скрежетом доспехов, составляя режущий слух аккомпанемент его неуклюжим движениям.

«Куда я иду?.. Зачем я здесь?.. Чтобы позвать. Направить своим телепатическое послание о том, что я жив». Выше, еще выше – эта скала станет преградой мыслям. Сквозь нее утратившая остроту внутренняя речь ни за что не пробьется…

Наконец по склону, густо заросшему можжевельником, он взобрался на вершину. Дышалось тут легче: подул ветерок. Отсюда можно окликнуть их… уцелевших братьев и сестер из королевского потомства. Окликнуть и попросить помощи.

Он вышел на открытое место, стал под сосной, заслоняющей его от солнца. У ее подножия еще сохранились пепелище и черные головешки костра, который развела Голда в честь его чудесного спасения. Он глянул вдаль и впервые увидел Новое море, уничтожившее его мир. Оно было не молочно-белое, как прежде мелководная лагуна, а огромное, синее, простирающееся в туманной дымке на север и на юг, насколько видел его ослабевший глаз.

Обеими руками – деревянной и одетой в непробиваемое стекло – Ноданн вцепился в посох, чувствуя, что сейчас упадет. Опустившись на колени, потрясенный представшим ему зрелищем, громко застонал. Разом вернулись воспоминания о накрывшей его гигантской волне, о криках утопающих, о прокатившемся над этой сумятицей хриплом, как воронье карканье, хохоте…

Усевшись под чахлой сосной, он стащил с себя доспехи. В траве, устилавшей каменистую почву, нашел землянику, которой утолил и голод, и жажду. Затем подполз к обрыву и вновь напряг дальнозоркие глаза.

Север. Прежде на Корсике были соляные пустоши, тянувшиеся от оконечностей северных гор до каменистого плато на континенте, где раскинулся небольшой городишко Вар-Меск, ставший благодаря огромным залежам кальцинированной соды в его окрестностях центром стекольной промышленности. Но солончаки теперь затопило, и Керсик стал островом – в полном смысле слова.

Юг. До самой Африки разлилось море; здесь и раньше были самые глубокие участки лагуны.

Восток. Лесистые холмы и долины Керсика.

Запад. Авен…

О Богиня, это действительно он, хотя сразу его и не разглядишь. Полуостров сильно сузился после потопа, однако при желании можно увидеть даже разрушенную, притихшую, бесхозную Мюрию и то, как соленая вода лижет разбитые ступени королевского дворца. Плантации заросли сорняками, антилопы, иноходцы, элладотерии одичали, равно как и жалкие остатки рамапитеков, что бесприютно бродят среди руин, тщетно надеясь, что повелители-тану вновь оживят похолодевшие маленькие торквесы.

Кто же уцелел? К кому взывать?

В мозгу беспорядочно, точно крупинки золота в кубке звездного ликера, крутились вопросы. Кровь стучала в висках, туманной пеленой затягивала глаза.

Позвать на помощь?

«Нет!» – предостерег его внутренний голос.

Но отчего? Отчего инстинкт самосохранения приказывает ему соблюдать осторожность, не обнаруживать себя, пока не окрепнет и окольными путями не выяснит, какие события произошли за те выброшенные из жизни полгода, что он без движения провалялся в керсиканской пещере?

От чего ему прятаться? От кого?

Он потерял сознание, а когда очнулся, то уже твердо знал, что не должен звать братьев и сестер, ориентируясь на слабые телепатические импульсы, коими отмечены координаты городов на материке. Лишь одному живому существу он может открыться, чтобы выведать всю правду о том, что случилось в Многоцветной Земле после потопа. При всей своей слабости он наверняка сумеет передать сообщение на скрытом канале. И призыв его будет услышан вопреки всем доводам здравого смысла.

Больше ему неоткуда ждать помощи.

Из последних сил он выковал в мозгу крохотную, но яркую иглу, предназначенную только для одного ума; и она стрелой пронеслась над Новым морем, пронзив пол-Европы:

«Мерси!»

2

Созвездие значилось в его каталоге под индексом К-1-226, но стоило ему как следует присмотреться к незнакомой трехпланетной системе, и он тут же сообразил: Элирион. Вторая же планета со стороны Солнца, зажатая собственными ледниками шестимиллионнолетней давности, – это Полтрой. Полтроянцы, которых в Содружестве почитали образцом культурного развития, здесь находились на уровне питекантропов. Маленькие коренастые каннибалы с выпученными красными глазками, сверкающими из-под рыжего меха, сновали среди льдов, подстерегая себе подобных, дабы проломить им череп и вдоволь полакомиться свежими мозгами.

Элирион был последним объектом поиска и явно никакой ценности для него не представлял, однако он в нарушение графика задержался на два часа, наблюдая за первобытными обитателями. Он внушал себе, что это чисто интеллектуальное любопытство: интересно же поглядеть, с чего начиналась такая знаменитая цивилизация. Но внутренний голос в ответ насмехался над ним, заявляя, что он попросту тянет время, не желая возвращаться домой к ожидающим его неприятным новостям.

Полтроянцы каменного века нелепо скакали вокруг своих неподвижных жертв, затем благоговейно опускались перед ними на колени, прежде чем начать ритуальную трепанацию. Кровожадный вождь маленького клана был как две капли воды похож на Оминина-Лимпиротина, четвертого спикера в Консилиуме.

Марк наконец оторвался от захватывающего зрелища и сообщил роботу, направляющему поиск: СОМНЕНИЙ НЕТ. После чего мгновенно вернулся в свою телесную оболочку, защищенную скафандром от непомерных мозговых перегрузок. Он увидел свет в обсерватории, и на миг в душе вспыхнула надежда: предчувствия обманули его. Но то был не Хаген, а Патриция Кастелайн. Ее мысли не читались, и полная их непроницаемость сама по себе подтвердила Марку факт происшедшей катастрофы.

ОТКЛЮЧИТЬ ВСПОМОГАТЕЛЬНУЮ МОЗГОВУЮ ЭНЕРГЕТИКУ. Раскаленный мозг начал остывать. Где-то за глазными яблоками он ощутил тошнотворные приливы реальности.

ВОССТАНОВИТЬ НОРМАЛЬНЫЙ ОБМЕН ВЕЩЕСТВ.

Временное охлаждение, краткий интервал мраморного безмолвия после длительной межпланетной активности.

ОТКЛЮЧИТЬ ДВИГАТЕЛИ. СПУСК. ПОГАСИТЬ СИГМА-ПОЛЕ. СОМКНУТЬ СВОД. ДОЛОЙ ВНУТРЕННИЕ И ВНЕШНИЕ ЗАЩИТНЫЕ ЛАЗЕРЫ. ДОЛОЖИТЬ О РАБОТЕ ОРГАНИЗМА.

– Все жизненные органы функционируют нормально, – заверил робот.

По логике вещей Хаген должен быть уже на месте, чтобы проследить за сканированием мозга и помочь отцу освободиться от скафандра после двойной проверки всех физиологических параметров.

Отсутствие Хагена ясно показало ему, что помощи теперь ждать не от кого, и он сам отдал соответствующие команды:

УДАЛИТЬ МОЗГОВЫЕ ЭЛЕКТРОДЫ. ОТКЛЮЧИТЬ КОНТАКТЫ ГОЛОВНОГО И СПИННОГО МОЗГА. СНЯТЬ ПАСКУДНЫЙ ШЛЕМ.

Робот невозмутимо исполнил приказы. Застежки шлема щелкнули, тяжелый металлокерамический колпак сдвинулся на четверть оборота. Воздух теплый и влажный, свет рассеянный, знакомый ручной хронограф бесстрастно напоминает о том, что он вновь на плиоценовой Земле.

23.07.33 ……….. 16,5 + 27

Скафандр медленно распался на две половины. Разоблачившись, он тут же на месте сделал некоторые изометрические замеры, пощупал царапины, оставленные на лбу психоэлектронным терновым венцом, и рассеянно отметил, что кровь уже подсохла. Под скафандром он был одет в плотно прилегающий к телу черный комбинезон с вмонтированным устройством для переключения кровообращения. Он весь пропотел и провонял кожной смазкой, в которой варился целых двадцать дней. Пора бы изобрести формулу вещества с более приятным запахом.

– К тебе можно, Марк?

От этого голоса снова сдавило узлом все внутренности; сейчас он снимет свое космическое облачение, а дурные предчувствия, напротив, будут облечены в слова.

Он забросил скафандр в кладовую. Дверь отворилась, и вошла Патриция, держа в руках два запотевших стакана с кружочками лимона. Бледно-голубое с золотыми нитями платье открывало спину; она выглядела гораздо моложе, чем в последний раз, а ее распущенные волосы цветом напомнили ему леденцы из кленового сахара, атрибут детских воспоминаний о Нью-Гемпшире.

Он почувствовал на губах легкий и тающий, словно снежные хлопья, поцелуй, потом взял у нее стакан и с наслаждением отхлебнул крепкой освежающей жидкости, приправленной лимонным соком.

– Сколько человек ушло с Хагеном?

– Двадцать восемь. Дети в полном составе и пятеро внуков. Перед отплытием они взорвали все наши океанские лайнеры.

– Оборудование?..

– Пять тонн разнообразного оружия, портативный сигма-генератор, механические установки для защиты мозга, много калькуляторов и обрабатывающих станков – зачем они им понадобились?.. И еще целый набор запчастей. Это было четыре дня назад. Мы попытались преследовать их на лодках, но Хаген, Фил Овертон и Кеог-младший едва нас не потопили своим психокинетическим шквалом. А мы без тебя, естественно, не сумели скоординировать принудительные усилия.

– Четыре дня. – (Патриция с горечью отметила, как глубоко ввалились его глаза, обведенные черными кругами.) – Теперь и мне их не достать. Неплохо задумано.

– Но мы же можем объединиться под твоим руководством. Нет такого места на Земле, куда бы не достиг твой психореактивный импульс. Они, разумеется, рассчитывают, что ты на такое не пойдешь. – (Тон Патриции и ее умственный настрой были абсолютно нейтральны, и немудрено, ведь у нее нет детей.)

– Я должен подумать. – Марк провел рукой по влажным волнистым волосам. Запах химической смазки почему-то больше обычного действовал на нервы; и, как всегда после звездного поиска, он ощущал зверский голод. – Пойду приму душ и переоденусь. Поесть что-нибудь найдется?

– Конечно, я же тебя ждала. А ты почему задержался?

Скривив губы в характерной усмешке, Марк направился в гардеробную.

– Хотел оттянуть неизбежное.

– Так ты этого ждал? – На лице Патриции промелькнуло то самое отчаяние, которого нельзя было разглядеть за умственным щитом.

– В какой-то мере я сам их спровоцировал.

Он стащил с себя комбинезон и вступил в допотопную с виду кабину душа, где все, однако, было переоборудовано по последнему слову техники: автоматически подавались струи попеременно горячей и холодной воды и жидкое душистое мыло, тут же имелись фонтанчик для соляных ванн и завершающий ледяной каскад. Патриция подала ему полотенце-тогу и оценивающе оглядела мускулистую фигуру своего любовника.

– Жаль, что во время звездных поисков с тебя сходит загар… Во всем остальном ты все тот же стройный Адонис с посеребренными инеем висками и бровями Мефистофеля. Терпеть не могу молодящихся мужиков! (И обожаю твой membnim virile! note 13)

– Прости, любовь моя, эти поиски лишают меня не только загара. Во всяком случае, на какое-то время. (Пока не наберусь безрассудства, чтобы вновь впустить в себя жизненные соки.) Она вздохнула.

– Две недели в барокамере – чего ради я старалась?

– Ты ослепительна. Этот цвет волос тебе очень к лицу… Потерпишь немного, а?

Она потерпит – заботливая, преданная, любящая Патриция Кастелайн, которая, когда надо было поддержать его Мятеж, пожертвовала родной планетой. После смерти Синдии и конца Старого Света ей одной удалось заманить его в свою постель.

– Позовем остальных? – спросила она.

Он надел неглаженую рубаху.

– Пожалуй. Свяжись со Стейнбреннером, Крамером, Даламбером, Ранчаром Гатеном, Корделией Варшавой. И с Ван Виком, если он сегодня не на бровях. Стренгфорд тоже вызови, постарайся привести ее в чувство… И обоих Кеогов. – Он обмотал вокруг пояса алый кушак.

– А как насчет Алекса Маниона?

– Этого к дьяволу! Удивляюсь, как он не сбежал с нашими сосунками. Ведь это он втравил нас в историю с проклятой Фелицией… – Марк осекся и вопросительно взглянул на подругу.

Отвечая ему, она одновременно рассылала телепатические вызовы.

– Фелиция убила Вона Джарроу. Клу, Элаби и Оуэн в порядке, но их миссия потерпела фиаско. – Копии отчетов Оуэна из Испании были мгновенно переданы из памяти Патриции в мозг Марка. Так он узнал не только о Фелиции и вмешательстве Элизабет, но и о коронации и бракосочетании Эйкена Драма.

– В настоящий момент Фелиция сошла со сцены, а Элаби и Клу заняты спасением Джилл. Они верны тебе, несмотря на предательство других детей, и ждут твоих указаний.

У Марка вырвался циничный смешок. Чуть пригладив растрепавшиеся волосы, он взял Патрицию под руку и спустился вместе с ней по лестнице обсерватории. Все так же держась за руки, они двинулись по берегу зеркально-гладкого озера к его дому. Молодой месяц уже скрылся, но небо субтропиков было усыпано алмазными звездами. Ни одно из созвездий пока не приобрело очертаний двадцать второго века, но мятежные изгнанники все равно пользовались привычными названиями. Марс зловеще поблескивал на западе, точно кокарда на темной треуголке Наполеона.

– Теперь, когда Фелиция переметнулась к Элизабет, надо думать, Элаби и Клу сделают ставку на Эйкена Драма, – проронил Марк.

– Каким образом? Дождутся остальных и поведут прямое нападение?

– Нет, вряд ли… Если у них осталась хоть капля рассудка.

– Тогда что же? Попытаются привлечь его на свою сторону?

Марк помолчал, глядя на сверкающее озеро и на лодки, уже подвозившие к его причалу ветеранов-заговорщиков, которые все до одного были членами Консилиума, до тех пор пока не связали свою судьбу с тщеславными замыслами Марка о главенстве человечества над Галактическим Содружеством. Не считая Маниона, в живых осталось только одиннадцать высших сановников и тридцать один рядовой.

– Вероятнее всего, они начнут переговоры с Эйкеном Драмом. У нас до сих пор нет четкого представления о сильных и слабых сторонах его мозга. А наши желторотые детки наверняка оценивают короля Эйкена-Луганна еще более поверхностно.

– Совет фирвулагов предпринял довольно грубую попытку уничтожить его на празднике Великой Любви. Но ничего у них не вышло. На таком расстоянии мы не смогли проанализировать причины их провала, но Джефф Стейнбреннер предположил, что Эйкен носит специальное устройство, защищающее его головной мозг.

– Возможно. Но с другой стороны, самозванец способен наращивать свою мощь. Любопытный экземпляр! Метафункции – лишь часть его арсенала. Кроме того, сдается мне, он прирожденный политик.

В душе Патриции шевельнулся страх.

– Если Эйкен Драм согласится обсуждать вопрос о вратах времени… – Ее мысль была ясна; если сообщение между плиоценом и Галактическим Содружеством будет взаимным, то мятежники предстанут перед судом, невзирая на срок давности.

Марк смотрел вверх на бесчисленные звезды и молчал.

– Я должен найти звезду, причастную к Единству, – наконец проговорил он. – Это все, что мне нужно. Пат. Одно мое слово – и они узнают правду о бедном обманутом человечестве. Пока не поздно, надо начинать сызнова, не допуская прежних ошибок. Мы раскинем нашу сеть на десятилетия. Мы просочимся внутрь Единства и искусственно создадим новое поколение. Мне бы только найти звезду!..

– Что же теперь делать, Марк? – выкрикнула она.

Он взял ее руку, насильно просунул себе под локоть и зашагал к дому. Шесть лодок уже стали на прикол.

– Пойдем поужинаем и все обсудим с остальными. – Он направил в ее все еще непроницаемый мозг ласковый корректирующий импульс. – Откройся мне, Пат. Я знаю, вы считаете мои поиски бесплодными. Я и сам в них усомнился. Потому и надо обговорить все начистоту и, возможно, выработать совсем иной план действий.

– Я не в пример другим не боюсь заявить об этом вслух!

Ван Вик выпучил глаза и разинул огромную пасть; в свете горящей на веранде лампы поблескивала его лысина, а дрожащие пальцы сжимали пустой стакан с позвякивающими кубиками льда. Грудь под рубахой ходила ходуном. Более чем когда-либо он напомнил Марку взбесившуюся жабу.

– Мы должны были это предвидеть. Уже по одной истории с Фелицией можно было догадаться, в каком направлении работают умы ребятишек. И едва ли мы вправе их за это винить. Взгляни правде в глаза, Марк! Твои надежды если и сбудутся, то еще очень не скоро, а ведь ты уже выбросил псу под хвост двадцать пять лет. Обследовал тридцать шесть тысяч систем, и только двенадцать из них населены более или менее разумными существами – так или иначе, с Единством они рядом не стояли!

Марк сидел вместе с Патрицией за обеденным столом, а его гости неловко топтались у входа; лишь некоторым достались стоявшие в углу на веранде старые плетеные стулья. Патриция открыла буфет и выдвинула оттуда на десерт два блюда с манго. Марк выбрал самый спелый плод и начал очищать его серебряным ножом, подхватывая на лету капли психокинетическими импульсами.

– На этот раз, – объявил он, – я нашел Полтрой.

Восемь человек из девяти не сдержали умственных и голосовых комментариев. Лишь Корделия Варшава, культуролог и психотактик, не стала ахать и охать.

– Как высоко они поднялись по лестнице?

– Ну-у… в общем, стоят на двух ногах.

Она понимающе кивнула.

– Что ж, это уже немало, если учесть их замедленную эволюцию… Лучше бы ты нашел Лилмик.

Марк с аппетитом поглощал сочные кусочки, а в уме прокручивал фрагменты последнего звездного поиска, желая напомнить им, что начал свою охоту с изучения далекой галактики, содержащей солнце Лилмика, и не нашел там никаких следов самой древней разумной расы.

– Они где-то там… – Он промокнул губы салфеткой. – Бог их ведает…

– Маленькие варвары-завоеватели что-то натворили с их солнцем, – с горечью заметил Крамер. – Мы с Марком давным-давно все проанализировали. В том, что индивидуальная спектрограмма присутствует в плиоцене, двух мнений быть не может. Некоторые астрофизики на Крондаки полагают, что угасающую звезду выпихнули куда-нибудь на задворки основной последовательности за миллион лет назад до первого объединения. Если это так… – Он пожал плечами.

– У меня нет времени на зарождающиеся гиганты, – отрезал Марк. – Шансы слишком ничтожны, даже если придерживаться наиболее вероятных прогнозов.

– Теперь, когда дети отчалили, у нас нет никаких шансов! – воскликнул Ван Вик. Он приподнялся со стула и с невероятным трудом дотянулся до бутылки с водкой, но та будто приросла к подносу.

Хелейн Стренгфорд пронзительно засмеялась.

– Раз мне нельзя, так и тебе нельзя, Джерри! На приближающийся конец света надо смотреть трезво. Или отложим его, а, Марк? Спасем свою шкуру, прикончив собственных детей?

С искаженным лицом она подошла к Марку вплотную, стиснула кулаки, натянутая как струна, несмотря на то что час назад Стейнбреннер провел с ней сеанс коррекции. Ангел Бездны оценил исходящую от нее угрозу и поступил великодушно. Хелейн рухнула на подставленные руки Стейнбреннера, скованная простым двигательным параличом; сознание осталось нетронутым. Врач уложил ее на кушетку. Даламбер и Варшава подсунули ей под голову подушки.

– Всем нелегко, Хелейн, – сказал Марк. – Ты любишь Лейлу, Криса и маленького Джоэла, Ранчар любит Элаби, а Кеоги – Нейла и Питера… Джорди и Корделия тоже без ума от своих детей и внуков.

«А ты?» – обвиняюще выговорил ум (язык и губы были скованы немотой).

– И я, – кивнул Марк.

Жалюзи на одном из окон были приподняты, и в комнату влетали ночные мотыльки. Марк встал, шагнул к окну, опустил жалюзи, одним взглядом истребил мелькавших вокруг лампы насекомых и небрежно облокотился о притолоку, засунув руки в карманы.

– Клу и Хаген – это все, что осталось у меня от Синдии. Я взял их с собой в Изгнание. Быть может, по отношению к ним я был несправедлив, но иначе поступить не мог. – Он обвел взглядом всех присутствующих по очереди. – Вы, наверно, тоже не имели права производить на свет детей в плиоцене, но по-человечески всех нас можно понять. Мы надеялись передать нашу мечту новым поколениям, но ничего не вышло, и виноват в том я, потому что не сумел отыскать нужную нам цивилизацию.

– Еще есть время, – сказала Патриция. – Впереди века – если мы захотим продолжать наше дело. Если найдем в себе мужество.

– Мы в своей жизни достаточно рисковали! – отрезал Крамер. – Если помните, моя первая семья погибла на Оканагане, и у Даламбера сын служил в составе Двенадцатого флота. Не тебе, Кастелайн, читать им проповеди о мужестве! А этот еще твердит о любви, как будто он способен…

– Джорди! – Марк чуть поднял одну крылатую бровь.

Чтобы оборвать тираду врача, ему не понадобилось принудительных усилий. Крамер изменился в лице и, круто повернувшись, уставился в темноту.

Из полумрака в углу веранды донесся невозмутимый голос Ранчара Гатена:

– Звездный поиск… только на него мы и рассчитывали, только благодаря ему смирились с изгнанием. А дети… они же не могут знать тебя так, как мы, потому ухватились за первую же возможность вырваться из кабалы, на которую мы их обрекли.

– Если они сумеют открыть врата времени, то мы погибли, – вставил Ван Вик. – Психологически ни один из нас не переживет публичного процесса.

– Элаби поклялся мне взорвать после себя врата времени, – сообщил Гатен.

– Хаген этого не допустит, – живо откликнулся Марк. – Он сделает все, чтобы врата остались открытыми и чтобы мы предстали перед судом. У него это в подсознании.

Хрупкая миловидная доктор Варшава кивнула:

– Марк прав. И не только его сын вынашивает планы возмездия. Так что самый надежный способ обеспечить нашу безопасность – убить их всех.

Она погладила руку Хелейн. Глаза парализованной женщины были закрыты; из-под ресниц выкатились две слезы.

– Самое разумное решение, – подтвердила Патриция. – Если хоть один из них уцелеет, он непременно покажет Эйкену Драму чертежи аппарата Гудериана, и рано или поздно Эйкен сам возьмется за дело. Я составила его умственный прогноз и пришла к выводу, что он сможет обойтись и без украденного у нас оборудования.

– Мы поддерживаем заключение Кастелайн, – заявил Диармид Кеог.

Лидер Метапсихического Мятежа невидящим взором глядел в стену.

– Есть еще один путь. Рискованный, правда.

На веранде повисла гнетущая тишина.

– Я вижу их, – продолжал Марк. – Они находятся в районе так называемых больших широт, где вечное затишье. Паруса свернуты, весь психокинез направлен на тягу, но судно все равно движется очень медленно. Поэтому выбросить их на сушу не составит труда. Гораздо тяжелее будет найти где-нибудь на юго-востоке подходящий теплый ветерок и вернуть наших шалунишек домой.

– Неужели это возможно?! – вскричал Питер Даламбер.

– Что скажешь, Джорди? – спросил Марк.

– Далековато, – с сомнением отозвался Крамер, что-то быстро подсчитывая в уме. – Благодаря первому резкому броску они оторвались на две тысячи километров. Нам нужен мощный тропический циклон… вот такой примерно. – Он построил для Марка мысленную проекцию. – Такие встречаются севернее экватора.

– Нет, безнадежно.

Крамер пожал плечами.

– Так я же и говорю. Можно прождать две недели, а они к тому времени уже войдут в зону западных ветров, где их шиш достанешь.

– А если вот такой? – Марк представил физику еще один метеорологический образ. – С африканского побережья.

– Гм, не хило! Только сможем ли мы повернуть его на запад – вот вопрос. Впрочем, неважно. Не вернем их домой, так отгоним в Марокко, и пусть там загорают.

– Черт побери, Джорди! – взорвался Стейнбреннер. – Да у нас хватало сил, чтобы отвращать ураганы от Окалы, так неужто мы не сумеем взнуздать нужный нам ветер?!

– Одно дело, Джефф, отвратить воздушные массы, другое – собрать их и повернуть против планетарных ветров, что дуют в это время года. В нашем распоряжении всего сорок два ума, из них шесть или семь в творчестве и психокинезе – полные нули… Адская работенка, доложу вам.

– Да еще учтите, они без борьбы не сдадутся, – напомнил Диармид Кеог.

Дейдра спроецировала в уме разрушительный шквал, который беглецы породили, едва заметив погоню, а Диармид прибавил:

– Видите, наш сыночек Нейл руководил потоплением любимых родителей, а под его началом так дружно трудились Фил Овертон и Хаген, как будто они уже посвящены в Единство. Да, в том, что детки окажут сопротивление, сомневаться не приходится.

– У них ружья… – дрожащим голосом вставил Ван Вик.

– Не будь идиотом, Джерри, – оборвала Патриция. – Ведь с нами теперь Марк. С его принудительной силой все эти ружья для нас не более опасны, чем рогатки.

– Они ни перед чем не остановятся, – упорствовал Ван Вик.

– Вот именно, – тихо проронила Корделия, – самой жизни не пожалеют.

Марк вернулся к созерцанию своих прежних образов.

– Надо попытаться спасти детей. И выиграть время для выработки нового плана… Что мы имеем?.. Клу, Элаби и Оуэн в Европе, Фелиция пока отсутствует, Эйкеном Драмом можно манипулировать. Я должен подумать, изучить ситуацию со всех сторон.

– Ты двадцать семь лет думал, – упрекнул его Ван Вик.

Но мысли Марка были уже далеко.

– Крамер прав: не обязательно возвращать детей назад, главное – не пустить их в Европу. Это вполне нам по силам. Высадим их в Африке и найдем способ взорвать оборудование, так, чтобы никто не пострадал. Прежде всего надо нейтрализовать их угрозу, а потом уж искать собственные решения. – Он оторвался от своих размышлений, и каждый ум ощутил его принудительно-гипнотическое прикосновение. – Звездный поиск! Он мог бы стать нашим спасением, если бы оказался удачным… Моя мечта… и мое поражение загнали нас сюда, в плиоцен, однако мы верили, что еще не поздно начать все сначала. Но и здесь звезды не улыбнулись мне, поэтому дети разуверились в моей мечте и заимели свою. Они сделали свой выбор, и от этого так просто не отмахнешься. Двадцать дней, пока мотался от звезды к звезде, я обдумывал возможные последствия их поступка, и до сего момента они не выходят у меня из головы. Окончательное решение я оставляю за собой. Но все-таки давайте проголосуем.

– Убить! – выпалила Корделия Варшава.

– Самый надежный вариант, – согласилась Патриция Кастелайн.

Наступило минутное колебание, но из всех присутствующих лишь Геррит Ван Вик присоединился к двум женщинам, выступавшим за смертный приговор. Прочие предпочли помилование, хотя и сопряженное с некоторым риском.

Марк изложил им свой новый замысел – как, обеспечив собственную безопасность, пойти навстречу желаниям детей. Однако в случае провала под угрозой оказывалась не только жизнь мятежников, но и жизнь ни о чем не подозревающих обитателей Многоцветной Земли.

– Таков в общих чертах мой план, – заключил Марк Ремилард. – Кто за?

Бывшие члены галактического Консилиума единогласно одобрили предложение и тем самым вновь утвердили его своим лидером.

– Хорошо. Нынче же ночью свяжусь с Оуэном. А завтра начнем реконструкцию поискового оборудования и сборку нового агрегата. Да, пусть посидят в Африке: мы покамест не готовы к встрече с ними. Думаю, в конце августа, если ничего не случится, можно будет отплыть в Европу.

3

Угрюмая фея в белой кожаной юбке нетерпеливо расхаживала по балкону Черной Скалы; глаза лесной лани, словно два прожектора, ощупывали склон.

– Здесь ты в полной безопасности.

Элизабет стояла в дверном проеме, одетая в старый хлопчатобумажный комбинезон красного цвета, который запомнился Фелиции еще на постоялом дворе, и теперь она воспринимала его как давнего друга, как связующую нить с прошлым. Уже две недели ворон ежедневно прилетал в маленькое шале, садился на край балкона и превращался в испуганную девчонку. Но, несмотря на огромную силу убеждения, которой обладала Элизабет, несмотря на то, что во время долгих разговоров с ней Фелиция отдыхала душой, она упорно отказывалась остаться. Сегодня их беседа затянулась на два часа.

– Прошлой ночью мне опять являлись кошмары.

– Бедная ты моя!

– Еще немного – и я не выдержу, закричу в голос. Если это случится, я умру, захлебнусь в золоте и в дерьме.

– Да, – согласилась Элизабет, – если не будешь лечиться.

Взгляд Фелиции стал совсем безумным; хищные стальные когти потянулись к мозгу Элизабет, но та недаром была Великим Магистром коррекции – успела поставить непроницаемый барьер, и когти лишь беспомощно поскребли зеркально-гладкую поверхность.

– Я… я нечаянно, – оправдывалась Фелиция.

– Нет, нарочно, – с грустью возразила Элизабет. – Ты готова убить каждого, кто угрожает тебе своей любовью.

– Нет!

– Да. У тебя в голове короткое замыкание. Хочешь, покажу тебе разницу между твоим мозгом и тем, который можно считать нормальным?

– Покажи.

Образы ужасающей сложности громоздились под сводом черепа, но корректор снабдила их пояснениями, доступными даже необученному ребенку. Минут пятнадцать Фелиция рассматривала обе проекции, прячась за своим экраном. Потом приоткрылась щелочка, и в ней засветилось робкое, стыдливое любопытство.

– Это что… мой мозг?

– Максимальное приближение, какого я смогла достичь извне.

– А другой… чей он?

– Сестры Амери.

Девушка содрогнулась. Соскочила с парапета и подошла вплотную к Элизабет – маленькая, бледная, такая одинокая и беззащитная.

– Я чудовище. Я не человек, правда?

– Временами – да. В основном твои поступки неосознанны, хотя после того, что ты устроила на Гибралтаре, твое сознание тоже затронуто… Но тебя можно вылечить, дитя мое. Пока можно.

– Почему «пока»?

– Потому что для терапии необходимо добровольное согласие, а ты скоро перестанешь осознавать эту необходимость. Применить к тебе насилие я не могу: мне с тобой не справиться. Даже если ты подчинишься добровольно, я все равно очень рискую. Пока ты не пришла ко мне, я и не понимала, насколько это опасно – тебя лечить.

– Боишься, как бы я тебя не убила ненароком?

– Не без того.

– Значит, ты рискуешь жизнью и все равно хочешь мне помочь?

– Да.

Фелиция вздернула чуть заостренный подбородок. В темных глазах блеснули непролитые слезы.

– Зачем? Чтобы спасти от меня мир?

– Отчасти, – призналась Элизабет. – Но также для того, чтобы спасти тебя.

Фелиция отвела взгляд; на губах заиграла странная усмешка.

– Ты ничуть не лучше Амери. Все вы гоняетесь за моей душой. Ты ведь тоже католичка, верно?

– Да.

– И что в этом проку – тут, в плиоцене?

– В общем, немного. Но основные моральные устои остаются, и я должна им следовать.

Девушка засмеялась:

– Даже когда сомнения одолевают?

– Особенно тогда, – ответила Элизабет. – Ты очень проницательна, Фелиция. – Она вынулась в комнату, села на один из двух стульев перед окном. – Проходи, садись.

Фелиция заколебалась. Целительница почти физически ощутила вихрь противоречивых чувств, охвативших девушку: темный ужас, борющийся против искренней жажды любви и участия, чистота, отчаянно сопротивляющаяся, но почти раздавленная бременем извращений и вины.

Элизабет не сводила глаз с вырисовывающихся в окне округлых очертаний Черной Скалы и Провансальского озера, стараясь не смотреть на ворона, который все еще не решался влететь. Робкий, любопытный, горящий последней надеждой лучик все пытался проникнуть сквозь заслон корректора.

Элизабет закрыла лицо руками и стала молиться. Затем решительно убрала барьер.

– Загляни мне в мозг, если хочешь. Только будь осторожна, Фелиция. Ты увидишь, я не солгала, я только хочу помочь тебе.

Не в силах противостоять соблазну, лучик скользнул внутрь, невольно отбрасывая тень направившей его личности. О Боже, проклятые родители, сотворить такое со своим ребенком! Неужели их подлость сделала ее неспособной откликнуться на всякое материнское чувство?

– Ты меня… любишь? – (Недоверие и с трудом сдерживаемая ярость.)

– У меня не было своих детей, но в Содружестве я многих любила как своих. Лечила их, воспитывала – тем и жила.

– Но никто из них… не был хуже меня.

– Никто из них так не нуждался во мне, как ты, Фелиция.

Девушка сидела, не отрывая взгляда от красного комбинезона и от закрытого руками лица. Это же Элизабет! Она уговорила чиновников на постоялом дворе не приковывать тебя к стулу после покушения на советника. А потом чуть не испортила всю охоту на лося, но в конце концов благодарила тебя за то, что ты взялась сама освежевать и выпотрошить тушу. Помнишь, как она горевала по своему погибшему мужу? И все мечтала улететь на воздушном шаре, чтобы обрести свободу и мир в плиоцене… но потом отказалась и от мира, и от свободы, чтобы спасти тебя от Куллукета.

– Я не верю тебе, – прошептала Фелиция; чудовище отступило на задний план.

Элизабет отвела руки от лица, выпрямилась, улыбнулась.

– Рассказать тебе, как это будет?

Фелиция кивнула: Платиновые волосы от волнения стояли вокруг ее головы наэлектризованным нимбом.

– Нам надо уединиться, чтобы разряды твоего мозга не повредили окружающим. Ты когда-нибудь слышала о комнате Бреды без дверей?.. Нет?.. Это очень мощное устройство для защиты ума. Бреда пользовалась им как укрытием, когда психологическое давление становилось невыносимым. Изнутри ей было все видно, но ни один телепат не мог ее достать. Бреда позволила мне одно время делить с ней ее убежище. Перед смертью она передала приспособление мне и моим друзьям. Комната без дверей – не тюрьма, оттуда можно выйти, когда пожелаешь. Но ты должна обещать, что останешься со мной в этой комнате, пока лечение не закончится. Возможно, несколько недель.

– Я согласна.

– Есть еще одно условие. На определенных этапах лечения мне понадобятся помощники. Я уже не такая сильная, какой была в Содружестве. Ты ведь знаешь, я растеряла свой метапсихический дар, и он вернулся ко мне только после шока, с которым связано прохождение через врата времени.

– Знаю. Кто эти помощники?

– Крейн и Дионкет.

Девушка нахмурилась.

– Крейна я не боюсь. Но лорд Целитель… он сильнее моего Куллукета, однако не остановил пытку – струсил. А теперь с Минананом и этой безмозглой фракцией пацифистов прячется в Пиренеях, вместо того чтобы помочь своему народу сражаться против фирвулагов. По-моему, это неслыханная подлость!

– Тебе этого не понять. Тем не менее ты должна смириться – без Дионкета и Крейна я не справлюсь.

– И что они будут со мной делать, эти гуманоиды? Не думай, что им удастся меня удержать.

– Да нет, это не силовая практика, а чисто психологическая. Они будут мне ассистировать, пока я занята более сложной операцией. Точно так же хирург проникает глубоко в организм, в то время как ассистенты подают ему нужный инструмент и следят за реакциями больного.

Фелиция молчала. Огромные карие глаза задумчиво наблюдали за полетом орла, медленно кружившего в безоблачном небе.

– И после операции, – вымолвила она, – я стану… доброй?

– Ты будешь здорова, дитя мое. Остальное в руках Господа.

Чудовище опять выглянуло, насмешливо ощерилось.

– Даже если ваш Господь и существует, кто поручится, что ему не наплевать на нас? Амери не смогла мне этого доказать, а ты можешь?

– Есть логические доказательства первопричины и сущности, Отца и Сына. Есть эмпирические доказательства Любви, которую мы называем Святым Духом. Но никто и никогда не приходил к вере путем доказательств. Как правило, к ним прибегают уже после обращения в какую-либо веру…

– Чтобы заглушить сомнение, да?

– Чтобы поддержать нас в нашей слабости. Мы верим оттого, что нам это необходимо. Единственное реальное доказательство – наша потребность в любви и поддержке.

– Амери уже говорила что-то подобное. Я хотела поверить в Бога, потому что мне нужна была его помощь. Быть может, тогда он и существовал для меня. Но не теперь. Нет ни Бога, ни черта, да и ты существуешь лишь в моем воображении. Ну вот! Понятно тебе, что я думаю?

– Послушай, Фелиция…

– Мое неверие что-нибудь меняет? Или ты все равно сможешь меня вылечить?

– Уверена, что смогу.

Усмешка чудовища расцвела, словно ядовитый цветок.

– А твой Бог, он бы одобрил такую уверенность? Не откусывай больше, чем можешь прожевать, иначе плохо будет. И не только тебе…

Элизабет встала.

– Выбор за тобой, Фелиция. Оставайся или уходи. Совсем уходи!

Дьявольская ухмылка исчезла, уступив место всегдашнему ужасу и неутолимой жажде. Бедное истерзанное дитя, мешающее боль с любовью, грязь с красотой, смерть с жизнью.

– Ну? – сурово спросила Элизабет.

– Остаюсь! – прошелестел нежный голосок.

Барьер со звоном рассыпался. Обнаженный ум в ожидании предстал перед Элизабет.

4

«Порой, – думал Эйкен, – нет более дерьмового занятия, чем быть королем».

Он проснулся в три утра и теперь угрюмо наблюдал, как черные совы гоняются за мышами по лестницам и балконам Стеклянного замка. Все огни были потушены. Ему пришлось издать декрет о еженедельных затемнениях, чтобы предоставить пернатым охотникам возможность бороться с грызунами, которые в результате пристрастия его подданных к пиршествам под открытым небом невероятно расплодились.

День прошел мучительно. Вначале Селадейр Афалийский воспротивился генеральному плану набега на логово Фелиции, заявив, что не выделит для кампании ни одного халика, если встреча состоится в заливе Гвадалквивир, а не в его собственном городе. И сдался только после того, как Эйкен применил свою королевскую власть.

Затем Йош Ватанабе сообщил ему, что новый бамбуковый змей непригоден для воздушной битвы. Сооружение слишком непрочно для тяжелых грузов и слишком неустойчиво для легких. Надо вернуть змея в конструкторское бюро и провести повторные испытания на болтах, иначе нынешней осенью на Великом Турнире их ждет провал.

В середине дня поступила весть о бунте голошеих на росиланской кондитерской фабрике. Эйкен послал Альборана разобраться, и выяснилось, что несколько выскочек, которым Эйкен незаслуженно надел золотые торквесы, до предела взвинтили нормы выработки, так что голошеим и рамапитекам передохнуть некогда, а надзиратели тайно сплавляют излишки продукции на черный рынок первобытных. Золотым мошенникам посносили головы, на предприятии пересмотрели нормы, но Эйкен не мог успокоиться, размышляя о том, сколько злоупотреблений совершают его рекруты, и наконец решил собрать всю свою отборную гвардию в Гории, где она была бы под его непосредственным контролем. Правда, это ослабит гарнизоны в провинции, но ему в испанском походе все равно понадобятся дополнительные силы.

К тому же предстояло что-то решать с Барделаском. Маленький народ из Фаморели все ближе подбирается к нему, одну за другой выжигая лежащие на пути плантации. Леди Армида не на шутку встревожилась и потребовала от монарха подкрепления, дабы призвать к порядку старого Мини и его банду.

Разумеется, Эйкен не мог на это пойти. Барделаском придется пожертвовать, не ставя в известность Армиду. Главной целью предстоящей кампании были фотонное Копье и склад золотых торквесов, доставшиеся Фелиции. Элизабет со дня на день закончит операцию и выпустит чудовище на свободу. Как сообщал агент Эйкена с Черного Утеса, для завершения мозговой коррекции понадобится еще недели две – но разве может он так рисковать? Надо обчистить сокровищницу до того, как Фелиция выйдет из комнаты без дверей, а затем, следуя плану Куллукета, напасть на нее из засады, пока она не поняла, в чем дело.

Вновь прибывшие из района Вогезов первобытные доложили, что снаряжается какая-то экспедиция свободных людей и ходят слухи, что у объявленных вне закона скоро появится оружие мощнее железа.

Вдобавок Салливан Танн «покорнейше испросил» разрешения отбыть с молодой супругой в Афалию, на что Олона во всеуслышание обозвала его старой ревнивой крысой и при этом подмигнула Эйкену. (Просьба была принята на рассмотрение.) В результате всех этих неотложных дел Эйкен опоздал к ужину. Жареный лебедь засох, а воздушное суфле опало.

Но больше всего настораживало короля то, что Мерси уже пятую ночь подряд оставалась холодна к его домогательствам и объясняла это влиянием «злых духов» майской ночи. Он и сам ощущал присутствие некоего зловещего умственного субстрата, однако, будучи плохим ясновидцем, не мог даже утвердиться в своих подозрениях, не говоря уже о том, чтобы обнаружить их источник. Он поделился тревогой с Куллукетом, но и тот ничего не сумел установить. Откуда бы ни исходили телепатические сигналы, они явно были направлены по скрытому каналу.

Мерси заснула, блаженно вытянувшись под атласным покрывалом, а он после недолгой тяжелой дремы пробудился и решил наконец проверить назойливо преследующую его мысль о том, что причина метапсихического расстройства находится в самой Мерси. Соорудив тончайший, невидимый умственный зонд, Эйкен протянул его в мозг жены, чтобы насильственно выведать ее тайны. Уже несколько месяцев под руководством Дознавателя он тренировался в выполнении этой сложной операции и уже успешно практиковал ее на других людях – к примеру, на потенциальном изменнике Танне. Но пока не осмеливался подвергнуть такому зондированию собственную жену. Коррекция была его ахиллесовой пятой, и если Мерси его застукает…

Она улыбнулась во сне. Эйкена охватила ярость. Скорее всего, так оно и есть! Чем еще объяснить то, что она больше не боится его и остается к нему безучастной?

Он легко проскользнул в объятый покоем мозг и коварно спросил:

«Ты счастлива, любовь моя?»

«Да, очень».

«И кому ты обязана счастьем?»

«Моей дочери и моему возлюбленному».

«А кто он?»

«Кто, как не моя истинная любовь?»

(Но образа нет, черт бы ее побрал!) «Погляди на своего любимого, Мерси, и скажи мне, что видишь».

«Я вижу солнце, всходящее над морем».

(Солнце!) «Ты слышишь его голос?»

«Да, вот сейчас слышу».

(Может, она говорит обо мне?) «Как его зовут, Мерси, дорогая?»

«Его зовут Радость. Свет. Восхождение».

«Где он, женщина, где, говори!»

«На полпути между Вар-Меском и адом, о-о, не ходи туда, любовь моя, там чудовище, постой, я помогу тебе…»

«Господи Иисусе!»

Он перебросил принудительный импульс из подкорки в спинной мозг, дождался, пока она не перестала лихорадочно метаться на постели и дыхание вновь не обрело медленный и ровный ритм. Теперь она уже не проснется. Но в глубине сознания Мерси все поняла. Нет, она не застигла его врасплох в своем мозгу, но почувствовала опасность – об этом ясно говорила негаснущая искорка тревоги. Наконец с неимоверной осторожностью ему удалось выбраться наружу. Он чуть повременил, потом спустил ноги с кровати, надел халат и вышел на балкон подумать.

Каждый из ответов Мерси вполне применим к нему самому; настораживает лишь страдная ссылка на Вар-Меск (если не считать все проклятое королевство единым целым). Умственный зондаж! Какая подлость – обыскивать мозг любимой женщины, ища улики против нее!

Это в первый и последний раз, поклялся он себе. Какие бы подозрения ни возникали. Если все правда, то скоро я и так узнаю. Но не от Мерси.

Он оперся на парапет, задумчиво глядел на сов и слушал, как плещутся волны в проливе Редон у дальних стен города. И впрямь гнусное занятие быть королем!

Он выключил взбудораженный ум, дал суетным мыслям обмякнуть за естественным экраном и психоэлектронным защитным устройством, которое теперь днем и ночью носил при себе. Тоска и страх не проходили.

И тут Эйкен услышал голос, далекий, слабый, но все-таки различимый, несмотря на все заслоны:

«Привет тебе, Эйкен Драм. Наконец-то встретились. А ты крепкий орешек. Не бойся, не бойся. Я уже неделю пытаюсь вызвать тебя на связь, но берега Европы слишком завалены всяким мусором. Очень трудно стало к тебе пробиться».

– Какого хрена! – прошептал Эйкен. – Ты кто?

Смех.

«Да чего ты всполошился, парень? Следи за телепатическим лучом. Можешь? Вот так. Сначала в ад, а теперь через Атлантику. Это довольно далеко от твоего Многоцветного королевства. Но я один и никакой опасности для тебя не представляю. Наоборот даже».

– Обозначься, – процедил шут сквозь стиснутые зубы, стараясь преодолеть покрытые тьмой расстояния. – Иначе я уйду в сигма-фазу!

«А-а, так у тебя есть эта штука? Занятно. Хотя мне она не преграда. Твой собственный метапсихический заслон гораздо сильнее всех наших приспособлений, ей-Богу. Для не причастного к Единству любителя просто грандиозно! Потому мы не сразу до тебя дотянулись, а вести передачу на командном модуле не хотели. То, что нам надо обсудить, не предназначено для чужих умов».

– Да покажись же, черт тебя возьми!

«О'кей».

Образ: массивный, сверкающий металлическим блеском, по очертаниям скорее гуманоид либо человек в наисовременнейшем космическом скафандре… Надо же! Сплошные щитовые генераторы для поддержания жизни в критических условиях. И за всем этим человеческое лицо – мужественно-красивое, твердый подбородок, упрямо сомкнутые губы, немного запавшие глаза, брови вразлет, тонкий орлиный нос, волнистые седеющие волосы. Он снова заговорил:

«Мы поможем тебе добыть Копье и золотые торквесы».

– Что-о?! – Сердце Эйкена подпрыгнуло от радости и тут же вновь наполнилось тревогой: кто он такой? – Ты точно знаешь, где находится ее нора в Бетах?

«Да. Можем заключить сделку».

Плут наконец обрел свою природную хитрость.

– Ну-ну!

«Трое моих людей уже в Европе. Их можешь не бояться: они гораздо слабее тебя. (Образы.) Нам известно о твоем намерении перебросить войска в Испанию, пока Фелиция находится в комнате без дверей. Ты рассчитываешь захватить и наладить фотонное Копье, а потом направить его против упомянутой девицы».

– Это мое Копье, черт побери, и торквесы тоже моя собственность! Если Фелиция вылечится и станет послушной, я не стану ее убивать.

«Вылечится – еще не значит станет послушной».

– По крайней мере у нее есть шанс… Ладно, продолжай.

«Твои разведчики не смогли обнаружить ее укрытие. Чтобы ты мне поверил, скажу сразу: гнездо расположено на северном склоне Муласена, примерно в четырехстах тридцати километрах к юго-западу от Афалии».

– А на карте не покажешь? – ехидно спросил Эйкен. – Гора-то большая.

«Мои люди встретят тебя вот здесь (образ), у подножия Бетских Кордильер, на берегу реки Хениль, и приведут прямо к пещере. Через неделю будь там».

Эйкен хмыкнул.

– А может, велишь своим ребятам забрать оттуда Копье вместе с торквесами и доставить мне в Горию?

«Они не умеют летать, а наземного транспорта у них нет. К тому же ты и сам наверняка понимаешь, что им грозит, если Фелиция вернется раньше».

– Хватит вилять, – тихо проговорил Эйкен. – Говори, мистер Железная Задница, какой тебе с этого навар! Да и кто ты такой в конце-то концов? А то спрятался под своим панцирем – откуда мне знать, человек ты или нет?

«Такой же человек, как ты. А это оборудование позволяет мне расширить экстрасенсорику до экстремальных метапсихических параметров. Иначе как бы я, например, проник через твой многофазовый барьер?»

Эйкен долго изучал безликий механизм.

– Сдается мне, я уже видел такие железяки. Давным-давно, в школьных учебниках, которые следовало бы читать повнимательнее. Крупнейшие метапсихологи одевались в подобные скафандры в Содружестве, когда им приходилось выполнять действительно сложную работу. Что там за экстрасенсорика… – Он вдруг резко сменил тему: – Так что за сделку ты мне предлагаешь? Небось на Европу губы-то раскатал.

«Отнюдь. Если бы мне нужна была Многоцветная Земля, я бы захватил ее много лет назад. Нет, Эйкен, я не посягаю на твое маленькое королевство. Феодальная власть над несколькими тысячами варваров как-то не по мне».

– А что же по тебе? Неужто дипломатия?

«Я один – один, Ваше Величество… Но не будем углубляться в подробности. Будь уверен, на этой планете нам обоим хватит места. Мои пожелания весьма скромны и ни в коей мере не затрагивают твоих амбиций. Конечно, если ты не станешь распространять их за пределы плиоценовой Европы».

– Растолкуй-ка получше.

«Это займет много времени. Сейчас я не могу излагать тебе всю историю вопроса. Да и некоторые аспекты моей программы еще не до конца сформулированы. Так что давай отложим обсуждение моей доли до победы над драконшей. Я предоставляю тебе всю информацию, которой располагают трое моих коллег, плюс их полную метапсихическую поддержку в боевых действиях. Они сильнее твоих союзников тану, однако в рамках метаконцерта, что вы замыслили с Куллукетом, будут безраздельно подчиняться твоему принудительному контролю».

– Ах, об этом тебе тоже известно? Но где гарантии, что ты не поможешь Фелиции убрать меня со сцены, чтобы потом я не смог оспорить твоих планов?

«Фелиция представляет гораздо более серьезную угрозу моим планам, чем ты».

– Ха! Значит, на нее у тебя силенок не хватит? Даже с твоими железяками?

«Да. Дикий мозг Фелиции никому не подвластен. Она опасна для нас обоих».

Эйкен колебался. Неведомый активный ум в Северной Америке выдвигал, бесспорно, разумные доводы; Эйкен и сам чувствовал, что его любительский метаконцерт не сможет одолеть Фелицию в открытой схватке. И все же сомнения не оставляли его.

– Я тебе кое-что покажу, – решил он и быстро набросал мысленную диаграмму. – Вот мои лучшие умы. А это оркестровка, которую написали мы с Куллукетом для Принудителей, Творцов и Психокинетиков, притом что я нахожусь в фокусе, а он держит наши тылы. По-моему, ты знаешь Фелицию гораздо лучше… А ведь надо еще учесть, что здоровая она, вероятно, сможет лучше контролировать свои силы. Ну и как по-твоему? Есть у нас хоть малейший шанс?

Наступила тишина. Образ в скафандре исчез; Эйкен снова остался один на балконе. Холодный ветер развевал полы халата, и его золотые гениталии сжимались от недоброго предчувствия. Наконец из-за океана донесся голос:

«Насколько я понял, вначале ты хотел любой ценой избежать конфронтации. Ты рассчитывал выкрасть и починить Копье, а затем подняться на большую высоту над Черным Утесом, чтобы испепелить ее, как только она появится из комнаты без дверей…»

– Правильно. Я и сейчас намерен устроить набег на ее логово, до того как Элизабет закончит коррекцию. Но надо же быть ко всему готовым. Вдруг Фелиция все-таки захватит нас врасплох?

«Не знаю, у меня мало данных. Думаю, если она окажется от вас километрах в трех, то все равно разгромит вас, даже вместе с моей командой. Программа метаконцерта, разработанная твоим другом Дознавателем, абсолютно неэффективна. При настоящей синергии целое больше суммы частей».

– А наш нынешний коэффициент?.. – уныло спросил Эйкен.

«От силы ноль сорок шесть».

– А ты научи меня, как его увеличить! За неделю успеешь?

Смех эхом отозвался в мозгу Эйкена. Он вновь увидел лицо незнакомца, каждым нервом чувствуя его оценивающий взгляд.

– Успеешь или нет?! – дрожащим голосом выкрикнул маленький человечек. (Неужели он тот самый?..) «Я могу составить программу и передать ее тебе. Но боюсь, даже такому самородку, как ты, она окажется не по зубам. В идеале, мы должны вдвоем участвовать в метаконцерте. Я привлеку своих операторов, а ты – свою золотую гвардию. Обязанности можно распределить так: я дирижирую оркестром и обеспечиваю ускорение, ты осуществляешь окончательную наводку».

– Я готов!

«Да, но с обнаженным мозгом направлять такой поток энергии опасно для жизни. Я же не знаю твоего потенциала».

– Куллукет знает. Он будет следить за переключением. И защитит меня в том случае, если ты попытаешься пригвоздить меня вместо Фелиции.

Смех.

«Спокойно. В своем оборудовании я для вас недосягаем. Тебе со мной нечего тягаться, а уж тем более твоему Куллукету… А вот на Фелицию моих сил может не хватить».

– А может и хватить, верно?

Молчание.

– Верно? – переспросил король-узурпатор.

«Знаешь, что такое психореактивная подпитка? (Образ.) Самая утонченная форма метаконцерта. Здесь солист и оркестр настолько тесно связаны между собой, что рассредоточение одного неизбежно означает гибель другого».

Эйкен поцокал языком.

– Понятно. Наводчика убирают, и вся артиллерия летит в тартарары. Но для тебя-то опасность минимальная. Если Фелиция направит удар на меня, то я, конечно, погорю, но ты обрываешь связь между мной и Куллукетом на нейтральном модуле, и все вы прячетесь под синергетическим зонтом. Верно я говорю. Великий Маэстро? Именно так все и сработало, когда твой брат и его жена подавили ваш Мятеж?

Молчание.

– Ну? Ты что, уже не хочешь получить свой куш? Тебе ведь особо терять нечего – составил программу и привет!

«Лучше бы мне быть наводчиком. Тогда мы уж точно покончили бы с Фелицией».

– Не пойдет, Железная Задница! Здесь я король, ясно? Если ты вне игры, то я ввожу в действие мою старую неэффективную схему. А логово Фелиции я теперь найду и без помощи твоего испанского трио.

«Ладно. Поработаю с тобой и с твоим Дознавателем».

Усмешка плута молнией сверкнула через весь Атлантический океан.

– Я знал, что мы договоримся. Человек с человеком всегда сойдется, верно? А как же все-таки тебя называть? Если настоящим именем, то вся моя свита переполошится.

«Когда-то меня называли Аваддон note 14.»

– Подходяще. Итак, Аваддон, через неделю на берегах Хениля?

«Собери всех своих метапсихологов. Они тебе понадобятся, король Эйкен-Луганн».

Эфир внезапно очистился, чужеродного излучения как не бывало. Шут услышал пение птиц, шум прибоя и тихий стон спящей Мерси.

Он вошел на цыпочках и сбросил халат. Она лежала, раскинув руки, – в ее позе было что-то очень нежное, уязвимое. И в этот волнующий миг триумфа Эйкен не устоял перед соблазном испытать ее еще раз. Он заглянул в ее сны и, увидев их объект, утвердился в своих подозрениях. Ноданн жив, но до поры до времени скрывается, так что с ним можно разобраться после.

Мерси улыбнулась во сне. Эйкен осторожно вытащил умственный зонд, подоткнул ей под спину атласное покрывало и наклонился поцеловать.

– И черт меня дернул в тебя влюбиться! – тихо проговорил он, выходя из спальни.

5

В рулевой рубке стояли трое; Хаген был у штурвала. Небо – чистейший кобальт, ни облачка, воздух мертвенно спокоен, однако судно стабильно делает шесть узлов благодаря метаусилиям вахтенных.

– Другим я ничего не говорил, – нарушил молчание Фил Овертон. – Им и без того забот хватает: дети, больные, психокинетическая нагрузка… Но меня беспокоят странные скопления в атмосфере примерно за две тысячи километров отсюда.

Подозрительная метеосводка отпечаталась в умах, будто на стереоэкране.

– Видите эти вихревые потоки? Как четко очерчены, а? Сравните их с нормальной сезонной областью низкого давления у излучины Бенина… Я третий день наблюдаю за океанскими капризами, они как-то неестественно окрепли и углубились.

Хаген так сильно стиснул рулевое колесо, что побелели костяшки пальцев.

– По-твоему, это происки отца?

– Проклятье! – воскликнул Ниал Кеог. – Ведь до зоны западных ветров рукой подать!

Фил пожал плечами.

– Время года для цунами неподходящее, да и направлен он с явной аномалией. Однако погодные условия благоприятствуют быстрому его нарастанию независимо от помощи извне.

– Мы можем его избежать? – мрачно поинтересовался Хаген.

Фил начертил схему.

– Вот наш вектор, отсюда движется шторм. Следуя этим курсом, мы неизбежно окажемся на его пути. Наши координаты за три дня: тридцать шесть

– сорок пять северной широты и шестнадцать-двадцать западной долготы. Если замедлить ход, ветры нас запрут в северо-западном квадранте и отбросят к югу. А если ускорить – то он нас почти не заденет, а то и подтолкнет к зоне преобладающих западных ветров.

– Это при постоянном направлении шторма, – вставил Ниал. – Но коль скоро им управляет Марк – ручаюсь, оно таковым не будет.

– Что же делать? – Лицо Хагена болезненно сморщилось. – Есть у нас хоть какой-нибудь шанс разминуться с ним, кроме как увеличить скорость? Боже милостивый, Фил, мы и так на последнем издыхании! Видел, что сталось с беднягой Барри? И Диана слабеет.

Фил задумался.

– Смотря по тому, что на уме у Марка.

– Ну, топить он нас не станет, – заявил Ниал. – Это он мог бы сделать уже десять дней назад. Первый раунд мы выиграли.

– А может он пригнать нас назад во Флориду? – спросил Хаген.

– Да нет, черт возьми! – отмахнулся Фил. – Слишком поздно начал. Теперь ему понадобился бы целый набор штормов… – Он просмотрел в уме сводки последней недели. – До сих пор было тихо. Этот циклон, можно сказать, его дебют.

– Итак, домой он вернуть нас не может и топить не собирается, – вслух размышлял Хаген. – Остается свернуть нас с курса, направив стабильный ветер севернее Мадейры. Если отцу удастся сдвинуть нас к юго-востоку, то мы вместо Европы приплывем в Африку.

Фил согласно кивнул. В мозгу его появилась еще одна метеорологическая диаграмма.

– Штормовые вихри дуют против часовой стрелки. Все, что ему требуется, это продержать нас часа три – от шести до девяти – в таком круговороте, и мы прямиком попадем в Марокко. Даже течение, мать его так, ему на руку! Единственная наша надежда – что он не сможет долго подпитывать шторм. Тогда мы освободимся раньше, чем он сумеет выбросить нас на сушу.

– А что, если создать большое сигма-поле? – предложил Хаген. – Понизить коэффициент трения, чтобы ветер как бы обтекал нас?

– Не выйдет, – покачал головой Ниал. – На соленой воде генератор проработает максимум четыре-пять часов при нежелательной утечке энергии.

– Сучье вымя! Он разделает нас под орех! – Рот Хагена искривился в невеселой усмешке, вмиг сделавшей его похожим на отца. – Можно самим поворачивать на Африку. По крайней мере, спасем детей от шторма.

– Ты – капитан, тебе и решать, – отозвался Фил. – Только ведь мы пока не имеем никаких подтверждений тому, что за штормом стоит Марк.

– За подтверждениями дело не станет. Это он, можешь не сомневаться. Кто-кто, а я своего отца знаю.

Он включил компьютерный автопилот. Судно медленно накренилось вправо.

– Коррекция курса завершена, – раздался металлический голос компьютера. – Курс один-один-пять градусов.

Хаген распахнул дверь рубки и стремительно взобрался на капитанский мостик.

– Ну что, доволен?! – во всю глотку заорал он, подняв глаза к небу. – Опять выиграл? Поздравляю! Чтоб ты в преисподнюю провалился, папа!

Ответа не последовало. Но Хаген его и не ожидал. Опустошенный морально и физически, он спустился по лесенке в кают-компанию.

Фил и Ниал молча размышляли о неизбежном.

– До конца вахты я один дотяну, – вздохнул Кеог. – А ты, малыш, ступай скажи психокинетикам, чтобы больше не надрывались. Теперь спешить некуда.

Морейн Стеклодув, лорд Вар-Меска, раздраженно погонял двух халиков – второй без седока – по лунному берегу. До чего ж он ненавидел этих скотов! И надо сказать, халики отвечали ему тем же: по большей части не слушались его телепатических команд. Будь он в окружении других всадников, те поддержали бы его слабый принудительный потенциал, но в загадочном послании ясно говорилось, чтобы он приехал один и во имя присяги, данной Гильдии Психокинеза, соблюдал строжайшую секретность. Потому он тащился по призрачным пескам и внимательно смотрел под ноги, когда перебирался через быстрые ручьи, стекавшие с высокого континентального эскарпа. Тусклые морские волны набегали на песок; у самой кромки берега выброшенные водоросли запятнали ранее непорочную белизну. Концентраты соли резко снизилась, и мертвое море стало живым.

Он уже отъехал километров сорок от города и пересекал пустынный район, который через шесть миллионов лет станет Лазурным берегом. Не пора ли издать коротковолновый командный клич? Морейн оглядывал побережье, но взору открывались лишь дюны да соляные слитки. Неведомый брат психокинетик хорошо замаскировался.

«Сюда, Морейн!»

Ага, вон там, за соляной пирамидой, светится слабая розово-золотистая аура! Еще один бедолага провалялся несколько месяцев где-нибудь на забытом Таной побережье и только теперь нашел дорогу в Многоцветную Землю.

Приветственно подняв руку, Морейн объехал белый монолит со стороны суши, увидел плот и наконец узнал брата по гильдии, который, не раскрывая карт, вызвал его сюда.

– Лорд… Стратег! – задохнулся он.

Халики сорвались с неверной принудительной привязи и начали пятиться от окутанной светом фигуры, лежащей на белом песке.

– Да стойте же, чертово отродье! – заорал Морейн.

Ноданн открыл глаза, и животные стали как вкопанные. Морейн соскочил с седла и упал на колени перед Солнцеликим.

– Дай-ка я тебя плащом прикрою! Пить хочешь? Вот фляга! О Богиня – что с твоей рукой?!

– Это долгая история, брат психокинетик. Спасибо, что приехал. Я думал, пропаду здесь один. – Он надолго приложился к фляге с водой, потом опять рухнул на песок.

Морейн суетился возле него, заботливо укутывая плащом спину и ноги. Ноданн был в одном исподнем, теперь грязном и оборванном об острые камни. Обнаженные участки кожи сильно обгорели на солнце.

– А мы тебя, грешным делом, похоронили. Ну не чудо ли! – Морейн осекся. – То есть… я хочу сказать, ужас! Первобытный Эйкен Драм заставил нас провозгласить его королем. Ездил из города в город со своей гвардией и всем угрожал. Кто не захотел ему присягать, того уж нет в живых. У нас в Вар-Меске, стыдно сказать, все ему покорились, кроме сына Целителя Миаканна. О Стратег, вот кем ты мог бы гордиться!.. Безумие, конечно, зато в лучших традициях нашего воинства! Миаканн подпоил самозванца и призвал его к ответу. Храбрый выпад, ничего не скажешь. Может, и сладилось бы, кабы не предатель Дознаватель… – Стеклодув опять прикусил язык.

– Спокойствие, брат, – сказал Ноданн. – Я все знаю. И про то, что Куллукет предал потомство Нантусвель, и про то, как он обошелся с Миаканном, и про то, что ты теперь глава этого города.

Морейн от стыда глаз поднять не мог.

– Не отчаивайся, – утешал его Стратег. – Стеклодув ты отменный. – Он указал на плот с парусами, сшитыми из шкур. К одному из брасов был привязан узел с доспехами. – Видишь? Твоя работа, триста лет мне прослужили. Только одну рукавицу я потерял. Придется тебе сделать новую, до того как я выйду на поле.

– Ты бросишь вызов узурпатору? – прошептал Морейн.

– До этого еще далеко, подлечиться надо. Нынче какой из меня Стратег

– одно название. Полгода в беспамятстве провалялся на Корсике, а как очухался, не было сил даже знак подать. Да и теперь обо мне знают только двое: леди Мерси-Розмар и ты.

– Она замужем за королем первобытных! – горестно проговорил Морейн. – И короновалась вместе с ним.

– Спокойствие, – повторил Ноданн. – Я сам велел Мерси оставаться в Гории, пока время не приспеет. Но в душе она и сейчас мне верна, и мы воссоединимся, как только я получу назад все, что принадлежит мне по праву рождения. Ты поможешь мне, Морейн?

– Жизнь за тебя отдам. Стратег! Правда, жизнь моя недорого стоит. Ты ведь знаешь, я на ратные подвиги не гожусь. Эйкен Драм даже не взял меня с собой в Конейн…

– Слышал, за Копьем охотится. И за торквесами, чтоб надеть их своим убогим. Только много ли пользы он от них поимеет…

Морейн не сводил беспокойного взгляда с деревянной руки.

– Но ведь у нас нет целителя, чтобы залечить твою рану. Скольких корректоров смыло потопом – и не счесть. Тебе бы надо в Афалию, к Бодуругалу.

– К тому, что лечит моего брата Кугала? Знаю-знаю… – Ноданн, улыбаясь, согнул пальцы протеза. – Но ты за меня не волнуйся, Морейн, этот заменитель неплохо мне служит. Чтобы нарастить новую руку, надо на девять месяцев влезть в Кожу. Разве я могу позволить себе такую роскошь, когда силы быстро восстанавливаются, а долг зовет? Так что окончательное исцеление отложим до лучших времен. Вот выдворю из Гории этого короля шутов, а уж тогда…

Сердце Морейна сжалось от недоброго предчувствия.

– О нет. Стратег! Ты не должен откладывать лечение! Теперь тебе все равно никто не присягнет…

– Вот как?.. – Ноданн был явно озадачен.

– О Великий, ты, наверно, забыл…

– Ну что ты мямлишь? – Он повысил голос. – Объяснись или по крайней мере откройся, покажи, что у тебя на уме!

Стеклодув осторожно приподнял завесу, и в уме его отпечаталась заповедь древней религии: калека не может быть королем.

Ноданн расхохотался. Эту заповедь и на пропащем Дуэте никто не помнил, не говоря уже о Многоцветной Земле.

– Ах, вот в чем дело! Да ты в своем уме, брат? Кто станет оглядываться на отжившие традиции, когда трон захватил первобытный выскочка?!

– Наши заповеди никто пока не отменял, – упорствовал Морейн. – Эйкен-Луганн утвержден собранием вассалов, к тому же он избранник Мейвар Создательницы Королей. А что до чужой крови, то говорят, он появился на свет не как все люди, а благодаря какому-то чуду Старой Земли.

– Тоже мне – чудо! – усмехнулся Стратег. – Зародыш из пробирки, выношенный искусственной утробой! Таких людей пруд пруди.

Но Морейн не сдавался.

– Знаешь, что рассказала мне моя Гланлуиль?.. Сам-то я на Великой Любви не был по болезни, а она вместо меня поехала и говорит, на брачном пиру Дознаватель такое выдал!.. Он сказал, что король… Эйкен-Луганн то есть… и королева Мерси-Розмар… ну, словом, в их плазме содержатся гены тану!

– Эйкен Драм наш сородич?! Опомнись!

У Стратега похолодела спина. Про Мерси он давно знал от изменника Грега-Даннета, но чтобы этот коротышка… Нет, невозможно!

– Дознаватель теперь занимается генетикой, – продолжал Морейн. – Он с ихними специалистами консультировался и теперь якобы все тонкости постиг. Так вот, по его словам выходит, будто все попавшие к нам мегаактивные люди обладают генами либо тану, либо фирвулагов. Есть, мол, такая таинственная сила, что связывает нашу расу с первобытными.

– Бред! Прямые предки человечества – рамапитеки, которые нам прислуживают. Так неужто мы оскверним свою кровь спариванием с животными? Ни за что! А мартышки не приблизятся к разуму раньше чем через пять миллионов лет, то есть задолго до того, как мы исчезнем с этой проклятой планеты.

– Ты уверен? – усомнился Морейн.

Ноданн умолк. Ему вдруг припомнилась трогательная старая пара: мятежная Анжелика Гудериан и антрополог Клод Маевский. Он застиг их на месте преступления и чуть задержал, прежде чем позволить провалиться во Врата Ада. Старик еще осмелился бросить ему вызов. Услышав гневный приказ: «Убирайтесь туда, откуда пришли!» – Маевский еле внятно пробормотал, но теперь его ответ до странности гулко прозвучал в памяти:

«Дурак! Мы пришли отсюда».

– Бред! – с досадой повторил Ноданн.

– Некоторые их легенды, – продолжал Стеклодув, – повествуют о древних расах, населявших Землю за много миллионов лет до возникновения человечества и сохранившихся – правда, в ничтожном количестве – до самого Единства. Люди называют их по-разному: бесы, феи, боги, великаны, эльфы… Все первобытные свято верят, что эти расы действительно существовали, и время от времени они спаривались с людской породой.

– Довольно! – прогремел Ноданн. – Не смей повторять всякий вздор! – Он отшвырнул плащ Морейна и неловко поднялся на ноги. – Подведи халика вон к тому столбику, иначе мне на него не влезть.

Морейн поспешил выполнить приказание, но счел своим долгом все-таки закончить мысль:

– По мне. Величайший из Великих, все это сказки. Но другие тану так не думают, а гибриды – тем более. Легенда о нашем родстве с первобытными малость позолотила пилюлю, какой стало для нас их возвышение в Многоцветной Земле.

– Ничего, я им пропишу другое лекарство, – заявил Ноданн. – Возьми узел с доспехами и привяжи к моему седлу. Знаешь, что еще там внутри? Священный Меч. Оружие, которое я не выпустил из рук после первого поединка с узурпатором и которым одержу окончательную победу над ним! А там поглядим, кто посмеет заикнуться о калеках, о самозванцах и ублюдках, которые якобы плоть от плоти тану и возвратились из будущего, чтобы спариться с собственными прародителями.

Морейна обуяла дрожь. Фигура Ноданна ослепила его яростным – до рези в глазах – солнечным светом.

– Осторожнее, Стратег! Берегись, враг может тебя заметить!

Жесткая аура мгновенно погасла.

– Ты прав, дружище. Мой гнев скороспел и глуп. Мерси предупреждала меня, что шпионы узурпатора шныряют повсюду. Отныне я буду осмотрителен, чтобы не подвергать тебя опасности.

– Да кому я нужен! – простонал Стеклодув. – Моей жизни грош цена! Я о твоей безопасности пекусь!

Скакун бешено заплясал перед ним, едва он попытался вставить ногу в стремя, и Морейну ничего не оставалось, как признать свое поражение. Он со вздохом взгромоздился в седло при помощи психокинеза и поспешно подтянул ослабевшую подпругу. Ноданн изо всех сил сдерживал улыбку.

– Беру тебя под свою опеку, Стратег, – торжественно произнес лорд Вар-Меска. – Моя священная обязанность скрывать тебя, пока лорд Селадейр и леди Розмар не явятся за тобой, чтобы препроводить в Афалию. – Мысленно он молил искалеченного титана, чье лицо теперь было скрыто в тени, о терпении. – Я спрячу тебя в укромном местечке и сам стану заботиться о тебе. Как бы только ты там не заскучал… Комнатенка маленькая, в подвале нашей фабрики. Но прошу тебя, сдержи на время боевой пыл!

– Чего-чего, а времени, чтобы закалить свою выдержку, у меня было достаточно.

– Да поможет тебе всемилостивая Богиня поскорей восстановить телесные и духовные силы и свершить свой великий долг.

Стратег наклонил голову.

– Командуй, Морейн, я в твоей власти.

Стеклодув подавил вздох облегчения.

– Поедем-ка, не мешкая, домой. Только… если не возражаешь, халиками командовать будешь ты.

– Само собой, – усмехнулся Стратег.

Бок о бок огромные животные покорно и резво затрусили по дороге к Вар-Меску.

6

– Едут! Едут! – крикнул козопас Калистро и помчался вдоль каньона в Скрытых Ручьях, забыв о своем стаде. – Сестра Амери, и вождь, и все остальные!

Люди высыпали из хижин и взволнованно перекликались. Длинная кавалькада уже показалась на окраине деревни.

Старик Каваи, услыхав крики, высунул голову из двери крытого розовой черепицей домика мадам Гудериан под сенью сосен. Увидев кавалькаду, он присвистнул сквозь зубы.

Она!

Маленькая кошка выпрыгнула из ящика под столом и чуть не сшибла его с ног, когда он подошел к столу за ножом.

– Мне ж еще цветов надо нарезать! – Он строго погрозил пальцем кошке.

– А ты смотри, вылижи хорошенько своих котят, чтоб они нас не опозорили.

Завешенная марлей дверь захлопнулась. Бормоча что-то вполголоса, старик нарезал охапку пышных июньских роз и поспешил по тропинке, роняя розовые и алые лепестки.

Старым друзьям Луговому Жаворонку Бурке, Бэзилу Уимборну и Амери Роккаро в Скрытых Ручьях устроили трогательный прием; их встречали как героев, принесших свободу первобытным. Почести распространились и на тридцать сорвиголов-пилотов, инженеров, техников, на которых население Ручьев возлагало огромные надежды. Штат новой экспедиции тут же окрестили «бастарды Бэзила» – с легкой руки Денни Джонсона, начальника первобытного гарнизона. Бывший альпинист и профессор Оксфорда был весьма польщен этим прозвищем.

После небольшой разминки в общественной бане вновь прибывшим был дан торжественный ужин из жареной рыбы и клубничного торта, на скорую руку испеченного Мариаленой Торрехон. Заведующий винными погребами Перкин самолично разливал рислинг, ароматное вино и сладкий белый мускат; заздравные тосты следовали один за другим, в результате чего многие жители деревни, а также бастарды Понго Уорбертон, Уклик и Шеймус Максуини не присутствовали на благодарственной мессе, которую отслужила Амери по завершении столь знаменательного дня.

Наконец старик Каваи привел измученную монахиню в коттедж под соснами, хотя та противилась, говоря, что теперь это его дом и таковым должен оставаться.

– Об этом после, – заявил бывший электронщик. – Теперь ступай отдохни в спальне. Дух мадам благоприятствует этому, а я, честное слово, не стерплю, если ты откажешься от такой чести. Мне привычнее спать на тюфяке в кошачьей компании.

Он открыл дверь и пропустил Амери вперед. Она застыла на пороге, потом внезапно опустилась на колени и воскликнула:

– Дея!

Изящный маленький зверек, одетый в золотисто-песочную шкурку с черным кончиком хвоста, подбежал и прыгнул ей на руки – ни дать ни взять пума в миниатюре, если б не уши и не большие глаза.

Амери ласково гладила свою мурлыкающую любимицу, на глазах у нее блестели слезы.

– Думала, никогда больше ее не увижу. Она скучала обо мне, Каваи-сан?

– Вообще-то у нее были развлечения, – невозмутимо ответил японец и указал на ящик под столом, откуда выглядывали три крошечные головки. – Им девять недель, все коты и пока что безымянные. Решил тебя дождаться. Знаешь, я дал обет мученикам Нагасаки…

Он свесил голову, и подозрительные капли покатились по кимоно. Амери опустила кошку на пол, встала и обняла его.

– Бестолковый старый буддист!

Потом она занялась котятами, а он пошел проверить, хорошо ли взбита постель в спальне.

– Назову вас Тарс Таркас, Каргорис и Эдгар, – сказала монахиня, сажая котят, а заодно и мать обратно в ящик. – Вам суждено стать родоначальниками всех домашних кошек.

Она кряхтя поднялась с пола, ощущая ломоту в костях и головокружение от усталости после всего, что пришлось пережить. Но недомогание как рукой сняло, едва она обвела взглядом маленькую комнату, служившую кухней и одновременно гостиной. Ее единственный дом в плиоценовом изгнании! Она прожила здесь всего несколько недель, пока Анжелика была в экспедиции, но успела запомнить и полюбить каждую мелочь. Вот занавески ручной работы, вот любимая кружевная скатерть мадам, вот коврики, сшитые из шкур. У камина стояли медная кочерга, совок и таган, отлитые Халид-Ханом, рядом корзинка для рукоделия Мизы Черил-Энн. Ее собственная богословская и медицинская библиотечка тоже на месте, в шкафу, и монашеский клобук целехонек – недаром она перед отъездом насовала в карманы мешочков с травами. А вот тут, в шкатулке, деревянные четки – их выточил для нее Клод Маевский.

Каваи появился из спальни.

– Все готово.

– Как хорошо дома! – откликнулась она дрогнувшим голосом.

Старик низко поклонился.

– О-каэри насаи, Амери-сан. Добро пожаловать домой, дочь моя.

Бурке и Бэзил так вымотались, что все равно бы не заснули, к тому же надо было обсудить несколько неотложных дел.

– Пошли в мой старый вигвам, – пригласил великан индеец Денни Джонсона. – Познакомишься с тридцать первым бастардом Бэзила.

– Он очень стесняется, – добавил альпинист. – Наотрез отказался участвовать в празднике, поэтому мы проводили его в дом Жаворонка и натащили туда еды и выпивки. Надеюсь, он не объелся клубничным тортом. Маленький народ чересчур падок на сладкое.

Хижина вождя стояла вплотную к южному берегу каньона, в нескольких метрах от того места, где смешивались холодный и горячий ключи. Тонкая струйка дыма выползала из трубы на крыше и терялась среди нижних ветвей секвойи.

– Калипин! – тихонько окликнул Бурке и, откинув кожаный полог, ступил внутрь.

Денни и Бэзил последовали за ним в почти кромешную тьму. Возле каменного очага зашевелилось что-то красное, бесформенное.

– Луговой Жаворонок! Ну наконец-то!

– Утомился ждать? Не возражаешь, если я зажгу свечу?

– Придется напяливать маску, – ворчливо отозвался голос из темноты. – Но что поделаешь, я же не у себя дома.

– Да ладно, не утруждайся, – сказал Бэзил.

– У меня свои инструкции. Ну вот, готово!

Бурке чиркнул спичкой и зажег две свечи в глиняной плошке. Их пламя осветило карлика средних лет в окружении грязной посуды и пустых бутылок из-под пива.

– Начальник нашего оборонительного гарнизона Денни Джонсон, – представил Бурке. – Денни, познакомься, это Калипин. Лорд Суголл назначил его сопровождающим бастардов Бэзила к Могиле Корабля.

Денни протянул руку. Мутант после некоторого колебания пожал ее.

– Вас, людей, хлебом не корми – дай друг друга потрогать, – брюзжал Калипин. – Уж на что я стараюсь привыкнуть к вашим обычаям, но это ох как тяжело! Одна Тэ знает, как тяжело! – Он горестно вздохнул и хлебнул пива из бутылки.

– А как же мы тебя при въезде не заметили, дружище Калипин? – удивился Денни.

– Да очень просто. Стал невидимкой – и все. – Карлика вдруг передернуло. – О-о, эти гомонящие первобытные умы! Странно, многие из моих собратьев готовы с вами породниться. А мой повелитель вообще уверяет, что нам без вас не выжить… Однако это тяжело. Ох, тяжело!

– Позади вигвама есть холм, а в нем пещера, которую я использую под кладовую, – сообщил Бурке. – Может, тебе там будет удобнее?

– Пещера?! – просиял мутант. – Мне так недостает земной защиты, с тех пор как мы перебрались с Луговой горы в Нионель! Слов нет – город большой, цивилизованный и немутагенный. Но для отдохновения души, для сладкого спокойного сна ничего лучше пещеры не придумаешь.

Бурке помог Калипину собрать пожитки, и они вдвоем вышли из хижины.

Бэзил развел в очаге огонь, поставил чайник для кофе.

– Ну что? – обратился он к Джонсону. – Небось не терпится взглянуть, что наш маленький друг прячет в своем кожаном мешке?

Негр взгромоздил мешок на стол, развязал тесемки и присвистнул.

– Вот это да! Шоковые ружья! Черт побери, как удалось их протащить через врата времени?

– Контрабандой – как же еще! Тебе и не снилось, сколько всякого оружия понатаскали сюда наши братья. Эйкен Драм всю свою гвардию вооружил боеприпасами двадцать второго века.

– Слыхали. – Денни хитро прищурился. – Так вы что, сперли их у Эйкена Драма?

– Нет. Это подарок лорда Суголла. А он их получил от Шарна.

– О Боже!

– Вот именно. – Бэзил поставил на стол три кружки и жбан с медом.

Вернулся Бурке и тут же заметил развязанный мешок.

– Ага, подарочки рассматриваем? Два Бэзил возьмет с собой, к Могиле, одно останется здесь. Нам тоже предстоит жаркое лето, верно, Денни?

– Неужели фирвулаги посмеют открыто напасть на рудники? – спросил Бэзил.

Денни нахмурился, затем решительно мотнул головой.

– Не думаю. Объявления войны не было, посол из Высокой Цитадели… ну, этот, Деревянная Нога, появляется регулярно – сама любезность, мол, да здравствует мир! Мы им пеняем по поводу налетов, а они открещиваются, говорят: в Нионель со своими претензиями обращайтесь.

– Вот раздобудем парочку экзотических птиц, фирвулаги по-иному запоют, – заверил Бурке. – И золотая мартышка в Гории тоже.

– Когда мы прослышали про новейшее оружие, – сказал Денни, – я предложил Эйкену обменять несколько штук на чугун.

– И что он? – поинтересовался Бурке.

– Ничего. Он и сам не прочь захватить наши рудники, не будь они так близко от Высокой Цитадели. Поэтому решил оставить нас на произвол фирвулагов, пока мы все плиоценовое человечество не заразили вирусом свободы. А сам то и дело шлет эмиссаров доброй воли, обещает мир, совместное процветание, свободу и справедливость для всех. Но я-то вижу, что его интересует: хочет переманить к себе наших металлургов. В Бретани много залежей железной руды, и у хитрозадого плута руки чешутся их разработать.

– А большой ущерб нанесли фирвулаги нашим шахтам?

– На Железной Деве и Длинной Кузне придется поставить крест. Черт, я бы отдал свой правый глаз и левое яичко в придачу за несколько дюжин лазерных карабинов с прибором ночного видения.

– Я уже подумал об этом, – с таинственным видом произнес Бурке. – Вот отправим Бэзила и кое-что изобразим.

– Мы выступаем послезавтра, – заявил Бэзил.

– Еще чего! Не успели прибыть, – возмутился Денни. – Надо же отдохнуть хоть малость. Да и мы еще как следует не познакомились с твоими бастардами. К примеру, эта Софронисба Джиллис очень даже неплохая бабенка.

– Если ты… ммм… положил на нее глаз, – строго заметил Бэзил, – советую быть поосторожнее. Когда мы перегоняли стадо сексуальных маньяков в Нионель, Фронси единственная из женщин не опасалась за свою безопасность.

– Ничего, я ее обработаю, – уверенно заявил Денни и тут же взвыл: – Ну неужто вы не можете побыть подольше?!

Бэзил покачал головой.

– Прости, старик, что порчу тебе обедню, но мы живем по расписанию – и твоя вожделенная Софронисба, и все остальные.

– Иначе нас могут опередить, – добавил Бурке.

– Вообще-то у Эйкена сейчас другие заботы. – Бэзил машинально коснулся своего золотого торквеса. – Элизабет заверила нас, что он пока не знает о нашей экспедиции. Однако цель бастардов теперь известна всем, кто был на сегодняшнем ужине… – Он тактично умолк.

– Да уж, – покачал головой Денни, – не иначе слушок докатится до рудников, а там сбежит какой-нибудь болтун в Горию – вот вам и вся конспирация.

– К тому же наблюдатели из Высокой Цитадели могут нас засечь, когда будем переплывать Рейн, – предположил Бэзил.

– Неужели Шарн донесет Эйкену? – недоверчиво спросил Денни.

– Не исключено, – кивнул Бурке. – Если сочтет нас основной угрозой.

На огне булькал кофейник, Бэзил разлил ароматный напиток по кружкам, и несколько минут все молчали, прихлебывая кофе.

– А почему маленький народ сам не отправится за птицами? – недоумевал Денни. – За последние месяцы они значительно расширили свои вооружения. Видно, Шарн и Айфа решили отставить древние традиции.

– Не все, – уточнил Бэзил. – Могила по-прежнему священна для обеих гуманоидных рас. Навещать свои захоронения – одно из их табу.

– Но как только летательные аппараты будут доставлены в другое место, отношение может измениться, – заметил Бурке. – Вот почему так важна маскировка.

– Для двух я нашел хорошую площадку, – сказал Денни. – Лучше не придумаешь. Ущелье Гиен в верховьях Протосены – туда фирвулаги ни ногой. Там растут гигантские деревья – отличное прикрытие на случай Летучей Охоты. Отсюда примерно двести километров на северо-запад. Из Нионели добираться очень удобно.

– Думаю, это подойдет, – одобрил Жаворонок.

– Максл там был, – продолжал Денни. – Если вы возьмете его вместо бастарда со сломанной рукой, то он укажет вам дорогу. Вот только сумеете ли выбраться оттуда живыми…

– Ничего, прорвемся, – невозмутимо ответил Бэзил, смакуя свой кофе.

– А что вы думаете делать с остальными самолетами у Могилы? – не унимался верзила негр. – Не отдавать же их на откуп Эйкену, а уничтожить – святотатство.

– Это секрет, Денни, – заявил Бурке. – Даже бастарды Бэзила ничего не будут знать, пока не достигнут кратера.

– Тоже мне, секрет! Как будто я считать не умею: в вашей компании двенадцать пилотов.

– Четырнадцать, – поправил Бэзил. – Доктор Тонгза тоже летал на орбитальных аппаратах, и у мистера Бетси кое-какой опыт есть плюс к тому, что он опытный инженер.

– Этот шут ряженый? – фыркнул Денни. – Впрочем, наверно, вы не за красивые глаза его взяли. Но… мистер Бетси!

– Королева Елизавета Первая – его маска, – со всей серьезностью возразил Бэзил, – отсюда и рыжий парик с жемчугами, и… гм, костюм. В Содружестве его звали Мертон Хадспет. Он был старшим инженером-исследователем в аэрокосмической компании «Боинг» и специализировался по ро-полям.

– Да ну? – удивился Денни.

– Бетси – парень со странностями, но у кого из нас их нет? – Бурке потянулся и зевнул. – Вон Бэзил предпочитает всю жизнь лазать по горам, нежели спокойно преподавать литературу в каком-нибудь университете. А достопочтенный судья Бурке разгуливает с перьями в волосах и в штанах с бахромой. Не говоря уже о тебе с твоим баритоном, коему место в «Ковент-Гарден». Скажи, черномазый, ты до сих пор распеваешь арию тореадора во всю глотку, когда делаешь отбивные из налетчиков?

– А ты как думал, краснокожий? Да, вот что… напомни-ка мне завтра созвать народ на выборы свободного лидера. Я снова намерен посадить тебя на сковородку.

– Ну, спасибо, черный зад!

– Ну, пожалуйста, желтая мошонка!

Лицо американского индейца осветилось улыбкой и тут же вновь посуровело.

– Ей-Богу, я был бы рад сидеть тут с вами и разыгрывать старого мудрого конгрессмена. Однако есть дела поважнее. И мне не терпится посоветоваться по этому поводу с Элизабет. – Он отставил кружку, взял кожаный мешок, туго завязал тесемки. – После финийской войны мы привыкли считать железные копья и стрелы самым страшным оружием. Конечно, они нас очень выручили и еще принесут немало пользы в борьбе с гуманоидами. Но стрелять железными стрелами с борта магнитно-гравитационного корабля по меньшей мере глупо, друзья мои. К тому же гвардия Эйкена Драма не более уязвима для них, чем я или вы.

– Кто спорит? – откликнулся Денни. – Но где ты собираешься раздобыть настоящее оружие? Потрясешь арсеналы Шарна?

– Скажешь тоже! Да никого из нас живым к Высокой Цитадели ближе чем на десять километров не подпустят. Есть другая возможность. Шарн обеспечил себе запас, когда фирвулаги разрушили Бураск. Эйкен Драм, скорее всего, нашел свои ружья в подвалах замка Гории. Таким образом, по меньшей мере два лорда нарушили указ короля Тагдала об уничтожении контрабандного оружия. Но ведь могли быть и другие.

– Кое-что было в Финии… – стал припоминать Денни. – Но постой… как насчет Ронии? Я ведь оттуда бежал! Старый Принудитель лорд Бормол был весьма любознательный тип. Принудители своего никогда не упустят. У него вполне могли быть тайные склады! К тому же до Ронии рукой подать. Подплывем по реке, просочимся через доки – там даже крепостной стены нет.

– Но там и оружия может не оказаться. А у нас теперь каждый воин на счету, – размышлял Бурке. – Нет, надо все тщательно взвесить. Окончательное решение я оставляю за Элизабет.

Денни возмущенно уставился на него.

– Да ты что?! Позволить этой мистической дамочке диктовать нам стратегию?!

– Именно ей, – подтвердил Бэзил. – К твоему сведению, так всегда было и будет. Элизабет – главный человек в мире.

– Бедняжка! – вздохнул Луговой Жаворонок.

7

Элизабет снова приготовилась к спуску в бездну.

Щель была коварно узка, но в любую минуту могла разверзнуться и поглотить все, тогда как безумное суперэго искало избавления в смерти.

Дионкет и Крейн сцепили умы на манер шлюза, сдерживая мощный напор агонизирующего сознания. Твердая решимость целителей стоять до конца в какой-то мере объяснялась чувством вины, ибо они понимали, что эта злоба, эта жажда насилия коренится в их собственной расовой эволюции.

А еще они понимали, что грозящая им опасность сейчас как нельзя велика. Запас послушания Фелиции был на исходе. Ресурсы ее человечности, даже в лучшие моменты весьма скудные, трещали по швам в преддверии необратимых изменений, которые сулила мозговая коррекция. Такая перспектива пугала девушку, побуждая к самому активному противодействию.

Всякий раз, как Элизабет, проходя между Крейном и Дионкетом, спускалась в эту выгребную яму, оба целителя думали, что она больше не вернется. Если уж поверхностные уровни безумия пациентки оказывают столь яростное сопротивление метарасширенным умам, то какие же ужасы ожидают Великого Магистра в глубинах – особенно теперь, когда кризис так близок.

– У Фелиции дисфункция мозга почти в пятой степени, – предупреждал Дионкет. – Она балансирует на грани. Если катарсис не удастся, то она выпустит наружу психоэнергетический заряд такой силы, что от Черного Утеса камня на камне не останется. Тебе же известна ее мания вселенского разрушения. А если ты ее одолеешь, то вся агрессия может быть направлена внутрь, на самоуничтожение. Формально ты не достигнешь своей цели, но фактически это будет победа – победа над чудовищем.

– Я не могу нанести сознательный вред живому существу, – напомнила Элизабет, отдавая себе отчет в том, что теперь в ней говорят не столько старые запреты, сколько профессиональная гордость. – Я больше чем когда-либо верю, что сумею спасти ее. Я почти добралась до источника ее безумия.

Она показала им аномальную связь между конечностями и органами чувств, но гуманоиды не поняли ее, так как совершенно не разбирались в эволюционной психобиологии. Корректирующая техника тану была скорее искусством, чем наукой.

– Дай ей умереть, Элизабет, – просил Крейн. – Если ты будешь упорствовать, она просто уничтожит тебя. Хуже того – ты попадешь в ловушку психокреативных козней и станешь вечной пленницей ее гигантомании.

– Да, но взгляните, что будет, если Фелиция излечится… – Элизабет раскрывала перед ними потенциальные чудеса, которые могла бы творить маленькая белокурая богиня под опекой Великого Магистра. – Многоцветная Земля навсегда избавилась бы от войн, от угрозы со стороны мятежных изгнанников в Северной Америке… Положив ее несокрушимую принудительную силу на верную чашу весов, мы достигли бы гармонии, создали бы Единство в миниатюре между тану, фирвулагами, окольцованными и метаактивным человечеством!

Дионкет и Крейн посмотрели на нее с грустью и в страхе оттолкнули видение.

– В процессе твоей коррекции становится все яснее, что Фелиция хочет смерти.

– Будь она здорова, она бы выбрала жизнь. И миролюбие.

Улыбка лорда Целителя могла бы показаться циничной, если б в ней не сквозила древняя, испытанная временем мудрость.

– Неужто метапсихологи из Содружества научились очищать душу от греха?

– Нет, конечно, – отрезала Элизабет и замкнулась в себе.

Но молчаливый спор продолжался. Наконец она сказала:

– Мне еще не приходилось заниматься такой страшной работой. Приобщение Бреды к Единству было детской забавой по сравнению с этим. Но ведьмы уже близки к успеху! Что бы там ни было, я не могу бросить Фелицию на полдороге, не могу позволить ей умереть. Ее ум бесценен. Она обладает принудительными и творческими способностями в шестисотой степени и почти таким же психокинезом. Во всем Галактическом Содружестве не было более сильной личности.

– Фелиция никогда не достигнет того, что вы называете Единством, – заявил Дионкет. – Она – дитя, но безнадежно испорченное, извращенное. Самое настоящее чудовище. Ее родители… – Он покачал головой. – В моей практике такие случаи не встречались. Одной Тане ведомо, сколь грешно наше племя, но даже среди нас никто не позволял себе так надругаться над своим ребенком… причем без злого умысла, просто от скуки.

– Фелиция – не чудовище, – возразила Элизабет. – Уже не чудовище. Я открыла в ней кладезь душевности. Каждый раз, когда я спускаюсь в ее мозг, чтобы выкачать остатки желчи и вправить последние вывихи, она ведет себя все человечнее.

– Тогда почему она до сих пор боится? – спросил Дионкет. – Почему слабеет в своем желании пережить катарсис?

– Потому что, как ты точно заметил, она балансирует на грани и продолжает страдать.

– Она не выдержит и нападет на тебя, – предостерег лорд Целитель. – Ты погибнешь, Элизабет!

– Говорю вам, игра стоит свеч!

– Не забывай, Супруга Корабля назначила тебя своей преемницей, – рассудительно произнес Крейн. – Тебя, а не Фелицию.

– Бреда не имела права брать на себя роль Господа.

– А ты?

– Прекратите на меня давить! – закричала она. – Вы же сами вызвались помочь! Сами согласились, хотя знали степень ее безумия…

Ум Дионкета излучал сострадание.

– Не все поддается исцелению.

– Я вылечу ее! С вашей помощью или без. – В ее несгибаемом упорстве было столько огня, что он воспламенил обоих тану.

– Мы поможем тебе, – воскликнул Дионкет. – Даже ценой жизни.

Элизабет спустилась в Аврен note 15 и пробыла там шесть часов подряд.

Стены словно бы растворились. Трое целителей стояли возле кушетки, на которой безжизненно лежало хрупкое существо. Раздавленные, измученные черной, липкой, смрадной агонией, истерзанные осколками безумной памяти, задыхающиеся от ее неистовой ярости и детской беспомощности перед страшными унижениями, оглушенные непрерывными умственными криками, они терпели.

Несмотря на психоэлектронный барьер комнаты без дверей, часть ядовитых испарений, вместо того чтобы осесть в недрах Черного Утеса, выплескивалась в атмосферу. Зловонное грохочущее облако повисло в воздухе, изрыгая оранжевые молнии, сплетавшиеся над крышей шале. Горячие, подернутые пылью ветры опаляли вечнозеленые растения, губили альпийские цветы. Певчие птички градом сыпались с ветвей наземь. Слабосильные охранники в золотых торквесах с криками устремились вниз по обрывистой тропе; даже самые твердолобые, обезумев от звенящего психического напряжения, попрятались в глубоких подвалах и лежали там, не понимая, на каком они свете.

– Пойдем, Фелиция, – позвала Элизабет.

Но бесформенное нечто боролось, извергалось, пятилось, трепало заботливо подставленные крылья, отталкивая их и все еще надеясь убежать, хотя собственные оковы любви крепко удерживали его. Нормальные мозговые клетки, так долго пребывавшие в атрофированном состоянии, теперь начали пробуждаться к жизни и петь от восторга и тревоги, свойственной новорожденным. А черные наэлектризованные каналы – их яд уже застывал – упорно требовали притока свежей силы, последней передышки в горниле знакомой боли, заслуженных, выстраданных объятий смерти (это ты, любимый?), ее отвратительных засасывающих поцелуев.

– Иди за мной, дитя мое. Выходи оттуда, освободись, сбрось свои путы, оставь это тело, переселяйся в новое. Забудь тех злобных негодяев, которые тебя зачали шутки ради, поиграли живой игрушкой и жестоко отшвырнули ее за ненадобностью. Будь самозванкой! Самородком! Исцелись! Взгляни на себя как на человека, достойного любви. Помнишь, как безоглядно были преданы тебе твои друзья животные? Помнишь чистую, незапятнанную любовь сестры Амери? Я тоже подарю тебе свою любовь и жизнь, стану твоей матерью, а эти двое – твоими братьями. Иди сюда, дай нам обнять тебя!

«Амери не захотела…»

– Пойдем, Фелиция. Гляди, восхищайся своим сияющим обновленным существом. Ты прекрасна, девочка, и тело твое наполнено жизненной силой. А твой ум… о, посмотри, как он великолепен! Да, он рожден в физической агонии и нечистотах, но способен к духовному перевоплощению, полюби его за это.

«Он, все он! Мой Возлюбленный! Его я должна благодарить за высвобождение моих метафункций, за то, что он перерубил мои оковы своим сверкающим обоюдоострым лезвием. Куллукет!»

– Нет, Фелиция, это не он.

«Он, Куллукет!»

– Не смотри в ту сторону. Не надо. Ты доплыла, моя маленькая, стала такой чистой, такой сильной и почти доброй…

«Амери?»

– Отвернись от прошлого. Обрати взор к свету, к миру, к единению с другими умами, которые по-настоящему любят тебя.

«Куллукет? Амери?»

– Смотри: взбаламученный омут тих, эмоции управляемы, воля сильна и направлена. А теперь стань на путь бескорыстной любви! Выбери доброту, благородство, щедрость…

«Я выбираю… выбираю…»

– Просыпайся, Фелиция, открой глаза.

Огромные карие глаза распахнулись на бескровном лице под серо-пепельными бровями и нимбом платиновых волос. Они удивленно оглядели Элизабет, Дионкета, Крейна, опять вернулись к Элизабет. На миг затуманились слезами, потом засияли как звезды.

– Я здорова? – Фелиция приподнялась на локте и окинула взглядом самое себя. – То же тело, тот же ум, но все иначе. – Она тихонько засмеялась. Карие глаза сверкнули, сцепились с горящим взором Элизабет. – Зачем ты меня разбудила, ведь я еще не сделала выбор?

Целительница промолчала.

– Ты хочешь, чтобы я была похожа на тебя, Элизабет?

– Сделай собственный выбор. – Голос Великого Магистра звучал мягко, но ум был напряжен, встревожен.

– Хочешь, чтобы я была такой, как ты. – На щеках девушки проступили два красных пятна, и волосы точно вдруг ожили. Одним прыжком она вскочила на постели, маленькая, хрупкая, неимоверно сильная. Все ее тело светилось жемчужной аурой. – Такой, как ты, да, Элизабет?! – Фелиция откинула головку и засмеялась, звенящий смех был наполнен диким ликованием. – Я выбираю себя! Посмотри на меня! Загляни мне внутрь! А ты не хотела бы стать такой, как я? Свободной в своем выборе, не связанной нуждами других?

– И снова раздался радостный, здоровый смех. – Бедная Элизабет!.. – Богиня протянула руку и коснулась плеча Великого Магистра. – Но все равно спасибо тебе.

Она вмиг исчезла.

Элизабет сидела неподвижно, устремив взгляд на пустую кушетку, на слезы и отчаяние уже не было сил. Огненный кокон пылал рядом, манил к себе, но она рассматривала его с ощущением некой отстраненности, сознавая, что истинный выбор уже сделан, а все остальное – лишь его последствия.

– Не уходи, – попросил Дионкет.

Крейн глядел на ее бледное окровавленное чело и чувствовал, как впервые золотой торквес до боли сдавил горло. Длинные, унизанные перстнями пальцы с выпуклыми суставами протянули ей чашу:

– На, попей.

Однажды такое уже было.

Она отхлебнула горьковатого чаю из трав, затем опустила умственный заслон, чтобы целители могли ясно увидеть огненный саван, маячивший перед нею как соблазн, как испытание.

– Ты нужна нам как никогда, – проговорил Крейн.

Однако суровый Дионкет оказался мудрее и нашел слова, которые смогли утешить ее.

– Ты не заслужила чистилища. Ты должна быть здесь, пока сама все не исправишь.

– Да.

Она улыбнулась и зарыдала.

8

Клу положила цветы на холм и выпрямилась. Совершенно сухие глаза были устремлены на самую крупную орхидею, которая заслоняла от нее могилу. Букет был огромный, из тридцати разных цветков. Она собрала его за пять минут, даже не удаляясь от причала на реке Хениль.

– Тану называют Испанию Конейном, – проговорила девушка. – Это значит Земля Цветов. Я слышала, как кто-то из них говорил, что нигде в Европе не встретишь такого разнообразия цветов. Я, пожалуй, больше всего люблю голубые орхидеи. И бледно-зеленые с бархатно-черными краями. Орхидеи в трауре… Бедная Джилл!

– Мы сделали все возможное. Стейнбреннер предупреждал нас об опасности менингита.

Элаби посмотрел на каменную плиту, установленную меж старых корней платана, и камень светился под взглядом психокинетика, пока он высекал надпись. Гарь и дым от расплавленного минерала заглушили своей вонью и тонкий аромат цветов, и веяние свежего бриза от реки. Наконец, довольный своей работой, Элаби с помощью психокинеза водрузил плиту на вершине могильного холма.

ДЖИЛИАН МИРИАМ МОРГЕНТАЛЛЕР 20 СЕНТЯБРЯ – 3-2 ИЮНЯ (27 ЛЕТ)

«ГДЕ ТА ЗЕМЛЯ, КУДА КОРАБЛЬ ПЛЫВЕТ?

МАТРОСАМ НЕИЗВЕСТНО НАПЕРЕД…»

– Как думаешь, простоит она шесть миллионов лет? – спросила Клу.

– Кто знает? Залив Гвадалквивир будет погребен под илом.

Клу медленно пошла к вытащенной на берег шлюпке.

– Прошлой зимой, когда мы только затевали все это, я спросила Алексиса Маниона, не было ли обнаружено в исследованных плиоценовых породах следов Изгнания. Он ответил, что нет, но мне трудно поверить. Неужели ничего не сохранилось?

Она залезла в шлюпку, Элаби прыгнул за ней и, снова включив психокинез, начал толкать надувную посудину по коричневой, словно крепкий чай, стоячей воде. В пятидесяти километрах от Муласена они должны были встретиться со специально приспособленной для речных мелей яхтой Эйкена Драма.

– Если бы какой-нибудь палеонтолог и нашел в плиоценовых скальных образованиях скелет Homo sapiens, то, скорее всего, промолчал бы, чтобы не вылететь из клуба костокопателей. Что же до ископаемого бермудского кеча…

– Доктор Манион говорит, что будущее уже есть и, чем бы мы тут ни занимались, мы не в силах на него повлиять.

– Ничего себе, утешение! Напомни мне о нем, когда мы с Эйкеном Драмом снесем к дьяволу вершину Муласена.

Шлюпка подплыла прямо к веревочной лестнице. Клу закрепила фалинь и взобралась на борт.

– Оуэн еще спит, – заметила она, послав легкий корректирующий импульс в нижнюю каюту.

– Хорошо. Пусть оклемается, а то ведь сколько ночей вы не спали из-за Джилл. Я думал, он станет настаивать, чтобы его взяли на похороны. – Он порылся в холодильнике, достал флягу с кокосовым пуншем и гамма-сандвичи, захваченные из Окалы. – Это вместо поминального пирога. Расслабься, детка. Передохни перед встречей с королем эльфов.

Они уселись в шезлонгах на корме; навес защищал их от солнца. Клу жадно набросилась на сандвичи.

– О-о, цивилизованная пища! Боже, как я устала от рыбы, жареных речных угрей и безвкусных кокосов! Во Флориде сейчас время завтрака. Ты только представь: яичница с беконом, овсянка с медом, апельсиновый сок и сладкий чай со льдом.

– Прекрати, жестокая! – рявкнул на нее Элаби и наполнил ее бокал тягучей жидкостью молочного цвета. – Что, уже раскаиваешься?

Она покачала головой:

– Нет, я понимаю, это необходимо для всех нас. Даже ребята, которых папа загнал в Африку, ни о чем не жалеют. Все-таки мы хоть немного да приблизились к цели. Заставили папу принимать нас и наши требования всерьез. – Она помолчала. – Знаешь, он сам скоро прибудет в Европу.

– Это точно?

– Не сомневайся, уж я-то его знаю.

– Он будет с нами или против?

– Кажется, он еще не решил. – Девушка отодвинула тарелку с гамма-сандвичами и силой психокинеза поймала бабочку, что летала над поручнями. Клу долго и внимательно рассматривала дрожащие антенны-усики, потом выпустила насекомое, и оно припустилось вслед за остальными. – Я была права, папа не хочет нас убивать. Он не станет этого делать, если мы его не вынудим: намеренно не навлечем на него и на всех наших стариков угрозу открытия врат… или сами не попытаемся его убить.

– Кое-кто из нас и раздумывать не стал бы.

– Знаю, – спокойно отозвалась она. – Хаген… и ты.

– Но не ты? – Сдвинув брови, молодой человек потряс кубики льда в своем стакане и, не дождавшись ответа, задал новый вопрос: – Ты пойдешь против всех, если у нас не будет другого выхода?

– Я хочу, чтобы все мы были свободны. Если бы старое и молодое поколения могли работать вместе, а не на противоположных полюсах!.. Ты отдаешь себе отчет, что смонтировать аппарат и установить его посреди варварского круга будет очень трудно? Скорей всего, невозможно.

– Напрасно ты так быстро сбросила нас со счетов. Да, часть своих позиций мы утратили, но кое-что, думаю, приобрели. Наша конспирация полетела к черту благодаря твоему бешеному братцу. Марк слегка усомнился в нашей с тобой верности. Но в предстоящей схватке не только у твоего отца будет большое оружие. Не забывай об узурпаторе. Если все в Многоцветной Земле посыплется в пропасть, он, вероятно, попытается расширить свои горизонты.

Клу с сомнением повела плечами.

– Это здесь Эйкен – крупная рыба в маленьком пруду, а кем он будет на фоне Единства? Если уж папа своими репетициями поверг его в такой трепет…

Элаби тихонько хмыкнул.

– Не обольщайся. Он еще молод. Однако же в двадцать два года умудрился без оружия, одним лишь мозгом подчинить себе истэблишмент, который сорок лет управлял плиоценом.

– Брось ты, он только подобрал обломки кораблекрушения. Король обломков! Полубог после гибели богов!

– Как знать, как знать. По-моему, он настроен очень даже оптимистически. И не надо его недооценивать, детка, это первоклассный ум. Сдается мне, твой отец поймал на крючок рыбку, которая ему не по зубам.

Клу отвернулась и стала глядеть на берег, туда, где в обрамлении роскошных цветов светился надгробный камень.

– Неужели ты думаешь, Эйкен справится с такой массированной синергией? Вполне возможно, что папа в решающий момент перехватит у него инициативу.

– Я до сих пор не могу понять, как он согласился сделать Эйкена наводчиком. Либо Марк действительно верит в гениальность золотого мальчика, либо это его обычные козни. Будем надеяться, что он снова потерпит поражение, и тогда мы со временем перетянем плута на свою сторону.

– Представить себе не могу, чтобы кто-то во Вселенной мог тягаться с папой, – озадаченно пробормотала Клу.

– Он слишком долго воображал себя богом, – с горечью заметил Элаби. – Даже мы забыли, что Марк – всего лишь человек. Причем неудачник. Он все поставил на карту в Содружестве и проиграл, потом у него не прошел номер с нами, а теперь он боится, что его точно так же подставят Эйкен и Фелиция.

– Неправда, папа был и остается Великим Магистром принуждения, творчества, ясновидения. Будь у него достойная поддержка, он бы не сидел в плиоцене, а давно бы стал, как прежде, вторым по величине координатором галактики. По силе его превосходит только дядя.

– При случае непременно поставлю свечку во здравие Джека Бестелесного.

Клу, напрягая дальнее зрение, рассматривала островки в устье Хениля, где два дня назад разместились войска Селадейра и Алутейна, как и они с Элаби, ожидающие встречи с флотом Эйкена Драма. Затем она перевела взгляд западнее и начала сканировать просторы Атлантики.

– Что-то Эйкена до сих пор не видно. Они еще далеко, Элаби?

– Около пятнадцати часов ходу. В пути они старались беречь свои метафункции, полагаясь на природные ветры. Но сегодня утром, как только обогнули мыс Сан-Висенти, Эйкен пустил в ход свой психокинез. Сейчас его флотилия делает не меньше двадцати шести узлов в час. Так что завтра, точно по расписанию, отправимся в Бетские Кордильеры.

– И, быть может, все умрем. – Клу подошла, положила ему голову на плечо, крепко обняла и вонзила ногти в мышцы спины. – Элаби, милый, я сама не знаю, что со мной… Сперва Джилл, теперь эта дурацкая вылазка с Эйкеном… Наверно, я схожу с ума, но…

– Нет, дорогая, – прошептал он ей на ухо, – нет ничего нормальнее, чем тянуться к жизни в предчувствии близкого конца света. По крайней мере так написано в одной книге из библиотеки Окалы. Все стихийные бедствия – чума, войны, землетрясения – являются мощным стимулом сексуальных эмоций.

– Глупость какая!

Он поцеловал ее.

– Да, глупость, ну и что? Давай немного раскачаем нашу посудину, а уж потом будем наводить блеск перед королевским визитом.

Обнявшись, они спустились по лестнице в кают-компанию. Ветер утих, и все лесные твари словно замерли в полуденном зное. Из густых зарослей выбрались два рамапитека, увидели холм и цветы, потрогали странные надписи на каменной плите. Затем, удовлетворив свое любопытство, скрылись из вида.

В тесной каюте тримарана-флагмана королевской флотилии – Куллукет чинил свои рубиновые доспехи: укреплял разболтавшиеся драгоценные камни, менял потертую перевязь, начищал кирасу так, что стеклянный панцирь с выгравированной caput mortuum note 16 блестел ярче свежей крови.

«Умирать, так с музыкой, – говорил он себе. – Наконец-то ты поумнел, Дознаватель! Если тебя не поглотит твоя демоническая возлюбленная, то твой извилистый мозг превратится в отбивную котлету, после того как послужит живой связующей нитью между Эйкеном Драмом и Ангелом Бездны. Ты умрешь за своего короля, как настоящий мученик древней воинской религии. Потомок Нантусвель не мог бы пожелать себе более славной участи. Жаль только, что ты предал свою кровь и ни во что не веришь, а потому пойдешь на любое унижение, лишь бы пощадили твою страстную привязанность к жизни. Ты бы даже стал умолять ее, не будь это столь бесполезно…»

– Куллукет! – прервала Мерси его горькие размышления.

Он вздрогнул. Фигура в серебристо-зеленом парадном доспехе материализовалась из небытия. Она проникла через запертую дверь. Это было почти такое же серьезное нарушение этикета, как подъем в воздух без скакуна.

– Верховная Властительница, ты?! – Он поспешно собрал в кучу разбросанные части доспехов, освобождая для нее место.

Умственное излучение с такой беспощадной принудительной силой ударило по его мощному заслону, что у Куллукета потемнело в глазах.

– Ты проводишь меня к лорду Селадейру, пока Эйкен репетирует с этим проклятым Аваддоном. Быть может, это мой единственный шанс. Поспеши, друг! И захвати с собой сигма-поле, что дал тебе Эйкен для защиты от Фелиции.

Он быстро облачился в доспехи. Невидимые, они полетели над заливом Гвадалквивир, тут, где старая ущербная луна лениво поднималась над лесами Андалусии. В лагере, где лорд Афалии, Властелин Ремесел и прочая знать Конейна ожидали прибытия короля, соблюдалась тщательная маскировка: войска, техника и три с половиной тысячи халиков были спрятаны в мангровых зарослях.

Как только показался берег. Мерси распорядилась:

– Вызови на интимном канале твоего брата Кугала. Пусть встретит нас в своей палатке вместе с Алутейном и Село.

– Кугал здесь? – озадаченно спросил Куллукет. – Неужели и его заставили?..

– Делай, как я велю, – перебила его Мерси. – Это я позаботилась, чтобы Кугала привезли сюда. Скоро узнаешь зачем.

Куллукет и Мерси спустились в лагерь и, войдя в тускло освещенную палатку выздоравливающего Сотрясателя Земли, сбросили покровы невидимок.

Кугал лежал на походной койке, выстеленной подушками. Рядом стояли два ветерана тану и молча ждали объяснений. Во взглядах, которыми они смерили Дознавателя, сквозила враждебность.

– Ноданн жив! – выпалила Мерси.

– О Всемилостивая Богиня! – воскликнул Кугал, а Куллукет поспешил наложить на воспаленный мозг брата охлаждающий умственный компресс.

– Доставай сигму, – скомандовала королева. – Эйкен пока ни о чем не подозревает, но лучше остеречься.

Куллукет извлек из-под доспехов небольшое устройство, поставил на тумбочку у изголовья Кугала и включил его. Ночные звуки, доносившиеся из чащи, мгновенно смолкли. Палатка оказалась изолированной внутри непроницаемого динамического поля.

– Мне еще в мае стало известно про его спасение, – ответила Мерси на невысказанные вопросы. – Все это время он пролежал в пещере на Керсике. Вот почему никто его не обнаружил, даже я. А он был парализован и не мог подать сигнал. Его выходила первобытная женщина.

– Где же он теперь? – растерянно спросил Селадейр. – И в какой форме?

– Его прячет лорд Вар-Меска… – Ее проницательный взгляд пронзил обоих стариков. – Надеюсь, вы не забыли, что Морейн, как и вы, принадлежит к первым пришельцам и точно так же верен древним традициям.

– Но постойте! – запротестовал Алутейн. – Я дал присягу…

– Кому? Проклятому узурпатору?! – вмешался Кугал. – Под угрозой смертной казни. Такая присяга противна Богине! От нее следует отречься!

– Охолони сперва, – посоветовал ему Властелин Ремесел и, пододвинув к себе прочно сколоченный табурет, опустил на него свое грузное тело.

Остальные тоже расселись перед койкой; Мерси и Куллукет сняли шлемы.

– Вот что, милая, – обратился Алутейн к королеве, – давай-ка выкладывай все по порядку. И как на духу, слышь!

Мерси собрала воедино скопившуюся в мозгу информацию и без лишних комментариев выставила ее на обозрение. От их глаз она скрыла только свою радость.

Лорды внимательно изучили обстоятельства дела и почтительно поклонились ей, а Кугал взял тонкую руку в латной рукавице и припал к ней губами. Впервые с момента возрождения к жизни в глазах его появился живой блеск.

– Да благослови тебя Богиня, Мерси-Розмар, – проговорил он. – Ты и впрямь достойна быть нашей королевой.

Старик Село воспринял сообщение не столь восторженно.

– Ноданн хотя и встал на ноги, но до сих пор слаб, как котенок. Быть может, он и в лучшей форме, чем ты, Кугал, но пока ему рано тягаться с Эйкеном. – Он воззрился на Мерси. – Ты долго молчала… наверное, так было нужно. Чего же ты хочешь от нас теперь?

– Бросьте Эйкена, – прямо заявила она. – Оставьте его Фелиции. Все мы умеем летать. Кугала понесет Селадейр. Под прикрытием сигма-поля полетим в Вар-Меск через Авен и Керсик – там есть где спрятаться от золотого гнева. Дальнобойных психоэнергетических орудий у Эйкена нет, а в погоню он не пустится: у него теперь есть дела поважнее.

– Думай, что говоришь, девка! – укоризненно качнул головой Алутейн. – Счастье совсем вскружило тебе голову.

– Ты что, разве мы можем отдать наших витязей Фелиции? – подхватил Селадейр. – Неужто Стратег дал тебе такие распоряжения?

– Флот вот-вот причалит, – вздохнул Кугал. – Наши люди обречены. О великая королева, ну почему ты раньше не сказала?

– Потому что не решилась прибегать к телепатии, – оправдывалась Мерси. – Я еще очень плохо концентрируюсь. Когда мы общались с Поданном, связь держал он! И предупреждал меня… – Она вдруг резко повернулась к Куллукету и обрушила на него всю свою злость: – Ты нас подслушал! Эйкен что-то подозревает – я чувствую! А может, даже знает наверняка. Я боялась, что либо моя телепатическая речь выдаст Ноданна, либо это сделает Куллукет.

Дознаватель опустил голову.

– Моя вера в узурпатора сильно пошатнулась, с тех пор как он заключил сделку с Аваддоном. Вы знаете, какую роль навязали мне эти двое…

У Алутейна вырвался короткий смешок.

– А еще мы знаем, что стоит твоя вера по сравнению с твоей драгоценной шкурой! Бедный Кулл! На сей раз ты сам себя высек.

– Я знаю, что Куллукет ненавидит Ноданна, – ледяным тоном произнесла Мерси. – Но все-таки они кровные братья. И одного племени. Теперь же у Кулла есть еще один резон совершить поворот на сто восемьдесят градусов! А, брат корректор?

– Нашей великой королеве мудрости не занимать, – безучастно отозвался Куллукет.

В глазах Мерси вдруг заполыхал прежний дикий огонь.

– Ладно, если нам нельзя сейчас лететь к Ноданну, давайте хотя бы подумаем, как нам использовать Фелицию, чтобы она расправилась с Эйкеном. Может, предупредить ее, что он собирается нагрянуть в ее сокровищницу?

– Фелиция сейчас у Элизабет, в комнате без дверей, – сказал Алутейн.

– Так что она вряд ли нас услышит. А если услышит, то никого не пощадит.

Кугал смертельно побледнел.

– Во имя Таны, моя королева, не связывайся с этой дикаркой! Спроси Кулла, он тебе расскажет, на что она способна!

– Даже всемогущий Аваддон трепещет перед Фелицией, – сказал свое слово Дознаватель. – И раз уж мы строим планы дальнейших действий, позвольте вам напомнить: Аваддон – непревзойденный метадирижер. Оттуда, из-за океана, он не сможет оказать принудительное давление, но его психокреативные удары достанут нас где угодно, да и ясновидец он потрясающий.

– Что ж тогда он не донес Эйкену на Стратега? – поинтересовался лорд Афалии.

Куллукет пожал плечами.

– Не знаю, я ведь с ним напрямую не общаюсь. Меня он в грош не ставит, и вообще его не интересуют наши политические интриги. Это манипулятор в глобальном масштабе.

– В отличие от тебя, братец, – усмехнулся Кугал.

– Ему наплевать, кто управляет Многоцветной Землей. Будь Ноданн на месте Эйкена, он и его бы использовал.

– Подонок! – прошипела Мерси. – Откуда он такой взялся?

Четверо тану изумленно воззрились на нее.

– Как? Ты не знаешь? – удивился Властелин Ремесел. – Ну, ты даешь, девка! То-то я гляжу, ты понастроила воздушных замков.

И он рассказал ей все, начиная с событий двадцатисемилетней давности, коим сам был свидетелем, когда вместе с бывшим Главным Принудителем Гомнолом и лордом Ронии впервые встретил Марка Ремиларда и его отряд изгнанников-метапсихологов.

Мерси слушала, окаменев.

– Коли так, – заключила она, когда тот умолк, – значит, у нас нет никакой надежды остановить облаву. Ни малейшей. Но если Эйкен завладеет Копьем, то у Ноданна не будет перед ним преимущества в последнем Поединке Стратегов.

– Это уж точно, – не без ехидства улыбнулся Куллукет. – Ноданну, если он хочет быть королем, придется встретиться с Эйкеном в честном бою… А в честном бою у него мало шансов на победу.

– Довольно, брат! – Кугал с трудом приподнялся. – Все уже поняли, что предотвратить облаву не удастся. Мы должны безоговорочно поддержать Эйкена Драма, и только милосердная Богиня знает, чем все это кончится и кому она будет благоприятствовать. Но если нам суждено уцелеть, тогда все мы как один сплотимся вокруг нашего настоящего властелина и он поведет нас на Войну с Мраком!

С лицом, перекошенным от боли, Кугал вновь откинулся на подушки. Куллукет наклонился над братом, прижал ладони к его вискам. Почти тотчас же Кугал расслабился и уснул.

Мерси выключила генератор сигма-поля и подала его своему спутнику.

– Да, – понизив голос, продолжал Селадейр, – как ни крути, а бедняга Кугал прав. Во время облавы надо изо всех сил помогать Эйкену Драму и его злому гению, нравится нам это или нет.

Он откинул полог шатра и вместе с Алутейном вышел в ночь.

– А ведь тебя мое сообщение не удивило, – сказала Мерси Дознавателю.

– Ты с самого начала знал о Ноданне, правда?

– Среди потомства Нантусвель я лучший корректор и уж непременно почувствовал бы, если б мой старший брат испустил дух.

– Значит, ты предупредил Эйкена?

– Он сам догадался. Я лишь показал ему, в каком месте твоего мозга запрятана информация.

– Интриган чертов!

– Стараюсь не отставать от тебя, моя королева. Только под моими интригами, кажется, пора подводить черту.

Он улыбнулся ей, прежде чем спрятать свой прекрасный лик под шлемом. Она приложила латную рукавицу к тому месту панциря, под которым билось его сердце, и с удивлением заметила, что в глазницах черепа – его геральдической эмблемы – сияют два сапфира, до странности похожие на его глаза, а обрамляет маску Смерти огненный ореол – точь-в-точь его собственные волосы.

– Ты что, боишься? – удивилась она.

– Да.

– И я боюсь. Дай руку, Смерть! Ты можешь снова меня утешить?

Кивнув, он опустил забрало и притянул ее к себе. Два силуэта – высокий рубиновый и маленький изумрудно-серебряный – улетучились вместе, словно пара призраков, оставив Сотрясателя Земли во сне без сновидений.

В рассветной дымке, окутавшей Скрытые Ручьи, Амери шагала к маленькой бревенчатой часовне, неся с собой хлеб и вино. Кричали петухи, хрипло блеяли козлы, ржали халики, но никто из жителей деревни и гостей еще не поднялся после вчерашнего веселья.

«Я рада, Господи, что нынче утром мы будем с тобой вдвоем», – думала Амери.

Она зажгла две свечи у алтаря, приготовила дары, потом вошла в небольшую ризницу снять свое монашеское покрывало и апостольник и облачиться в алую ризу Пятидесятницы. Вновь открыв дверь в Святилище, начала молебен:

Приидите, поклонимся и припадем, Преклоним колени пред лицем Господа, Творца нашего; Ибо Он есть Бог наш, И мы – народ паствы Его…

note 17

Она творила молитвы, преклонив колени у алтаря, затем обернулась в темноту часовни для первого благословения.

– Господь с вами!

– Со Отцом и Святым Твоим Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь, – ответила Фелиция.

Монахиня застыла с поднятыми руками, когда девушка в длинных белых одеждах двинулась к ней по проходу и, улыбаясь, остановилась у ступеньки алтаря…

– Я вернулась. Элизабет поработала надо мной и вытравила из меня всю злобу. Я теперь здорова, Амери. Чудесно, правда? Я могу любить по-настоящему, без боли. Могу свободно выбирать, кого мне любить и как. Я могу одарить тебя радостью, такой же, как моя. Элизабет велела мне выбирать, а у меня есть только ты и Куллукет. Помнишь его? В своем безумии я любила его больше. А теперь нет. Теперь я выбираю тебя.

– Фелиция… – еле слышно вымолвила Амери, – у меня свой выбор… свой обет…

– Да, это я, – заявила девушка. – Не кто-нибудь, а я! Ты любишь меня, и я нужна тебе не меньше, чем ты мне. Пойдем со мной!

– Ты не понимаешь. Я дала обет Господу. Я принесла ему в жертву свое тело, как хлеб и вино к этой мессе. Я посвятила ему себя очень-очень давно…

– Так забери свой обет назад. – Фелиция стояла перед алтарем, озаренная пламенем свечей, такая хрупкая, что, казалось, ее вот-вот сдует участившееся дыхание монахини; стояла и смотрела, словно из глубины колодца. – Уйдем, улетим отсюда! Я теперь белый сокол, а ты будешь птицей-кардиналом.

– Нет, – прошептала Амери, – я не могу, Фелиция. Ты все еще не поняла. Я должна быть здесь, служить людям. Я лечу их и проповедую им слово Божье. Они любят меня, а я…

– Меня ты любишь больше, – перебила ее девушка.

– Да, – признала Амери. – Тебя я люблю больше и всегда буду любить. Но это ничего не меняет. Я не могу не любить, но могу заставить себя не идти на поводу у своей любви. Такой мой выбор.

Выражение лица Фелиции медленно менялось. Сначала на нем отразились удивление и растерянность, патом гнев.

– Значит, не пойдешь?

– Нет.

– Твой Бог тебя не пускает, не так ли? Заманил в дурацкую паутину самоотречения и не пускает!

– Никакое это не самоотречение, ты не понимаешь.

– Прекрати твердить одно и то же! Я все понимаю. Ты предпочла мне его! Ты до сих пор считаешь мою любовь нечистой, грешной! – Слезы ручьями хлынули, как из бездонных колодцев. – Я нехороша для тебя. В глубине души ты все еще боишься меня. Ты не пойдешь со мной и никогда не позволишь мне остаться здесь. О нет! Я недостаточно человечна, чтобы стать твоей овцой, не правда ли, великий пастырь? Меня, Богиню всего живого, ты предпочла своему старому, подлому, ревнивому, несуществующему Богу!

Амери упала на колени.

– Ты – человек… человек, Фелиция. Но ты не такая, как мы. Возвращайся к Элизабет. Пусть она научит тебя жить в мире твоего разума. Там твое место.

– Нет! – В голосе девушки прорвались рыдания. – Мое место рядом с тобой!

– Я не смогу жить в твоем мире, Фелиция. Мне, обычной женщине, это не под силу. Я боюсь таких людей, как ты, и ничего не могу с собой поделать… как ничего не могу поделать со своей любовью к тебе. Оставь меня, ступай к тем, кто тебе близок.

– Нет! – взвизгнула Фелиция. – Я никуда не пойду без тебя! Если ты не пойдешь по своей воле, я тебя заставлю!

Алтарные свечи внезапно потухли. Только из двух окошек и от священной лампады исходил тусклый свет.

Руки Фелиции схватили монахиню за плечи. Психическая энергия полилась из ее мозга, и Амери скрючилась, как от электрошока.

– Ты будешь повиноваться мне! – вскричало хрупкое, но страшное в своем принудительном напоре создание. – И останешься со мной до тех пор, пока нужна мне, слышишь?

Амери не смогла ответить, потому что голосовые связки свело судорогой, но вдруг почувствовала, как ноги ее оторвались от пола. Под пальцами девушки задымилась сначала риза, потом сама плоть монахини, и сердце ее остановилось.

«Вознесем сердце наше…»

– Выбери меня, Амери! Сделай это, и я снова запущу твое сердце. Просто скажи, что любишь меня.

«Достойно есть, яко воистину…»

Фелиция швырнула тело в алой ризе на пол и взвилась ввысь, расплываясь в тумане.

«Сие есть Тело мое». note 18

– Выбери меня! Умоляю тебя, Амери!

«Ныне и присно…»

– Умоляю!

«И во веки веков…»

Глаза Амери сверкнули. Ум ее передал Фелиции предсмертное послание: «Нет. Я люблю тебя. Эта молитва о тебе». А затем вырвался, оставив убийцу в бессильной ярости и невыразимом горе. Она сменила свое обличье на прежнее – ворона – и полетела в сторону Испании, чтобы предоставить право выбора другому возлюбленному.

9

«Она вырвалась. Вырвалась. Фелиция вырвалась».

Нелепый рефрен навязчиво звучал в подкорке Эйкена, и в ответ ему поднималась из глубины волна ужаса. Плохие вести он получил не от своего тупоголового лазутчика, засланного на Черный Утес, но от самой Элизабет, которая вызвала его на рассвете, когда ему оставалось меньше часа до встречи с войсками в Конейне и с тремя североамериканскими оперантами.

«Она вырвалась, Эйкен! Фелиция вырвалась. Я ее упустила… И она убила Амери».

– Черт возьми!

«Смерть Амери на моей совести. Я могла не выводить Фелицию из забытья во время коррекции. Могла позволить ей остаться там навсегда. Разрушить ее „эго“. Она обратилась бы в прах, Крейн и Дионкет настаивали на этом, и я могла, да, могла, бездействие в таком сложном случае не было бы нарушением врачебной этики. Но нет! Я понадеялась на то, что сумею ее спасти и она станет здоровой».

– Здоровой – человечной. Так?

– Фелиция не избавилась от эгоцентризма, от сознания вседозволенности. Она меня одурачила.

– Ты святая невинность, Элиза, детка.

– Я много работала с детьми в Содружестве. Фелиция тоже ребенок. Бели бы она осталась со мной, позвонила бы мне обучить ее, довести до зрелости!.. О Эйкен, теперь она никогда не повзрослеет. Она вырвалась…

– Черт тебя возьми совсем! (Мурашки по спине. Скрюченные гениталии. Бешеное сердцебиение.) «Безумного монстра еще можно обвести вокруг пальца и затравить. Здоровый монстр = Я + Ангел Бездны!!!»

«Вырвалась… вырвалась. Не знаю, где она… не могу отследить. Ее умственный экран безупречен. Попроси Ремиларда, чтобы пустил в ход усиленную экстрасенсорику. Фелиция наверняка станет искать Куллукета. Амери ее отвергла, и потому теперь она обратит взор к другому предмету своей любви. Ты без меня знаешь, что будет, если она его найдет. Ты должен защитить Куллукета».

«Кулл выполняет мое задание».

«Нет-нет, спрячь его подальше, в какой-нибудь пещере, вообще убери из Европы как можно скорее! Твой налет на гнездо Фелиции – это самоубийство! Откажись от него».

«Мне нужно Копье, детка. Фотопушка + подготовленный метаконцерт = огневая сила на моей стороне. И не только в сражении с Фелицией…»

«Эйкен, ты не должен устраивать облаву, пойми, Фелиция вырвалась!»

«У нас все на мази. Отсрочка ничего не даст. У нас есть шанс захватить добычу, прежде чем она поймет, что происходит. Фелиция не сильна в ясновидении».

«Не надо, ради Бога, не надо!»

«Я должен».

«Фелиция вырвалась! Вырвалась, вырвалась! Фелиция вырвалась!»

«Черт, отпусти меня, не затягивай петлю…»

«Фелиция уничтожит тебя + все твое войско».

«Я выиграю!» (Паника. Не поддавайся соблазну. Держись. Закройся от нее.) «Вырвалась, Фелиция вырвалась! Вырвалась, вырвалась…»

«ЗАТКНИСЬ, ЭЛИЗАБЕТ, ЗАДУШИШЬ!»

«Ты погибнешь, и на моей совести будет еще одна смерть… Много смертей…»

«Пошла ты к дьяволу со своей совестью? Отцепись от меня! Лей крокодиловы слезы где-нибудь в другом месте, понятно?»

«Прошу тебя, Эйкен…»

«Иди в…»

…

Он выпустил в нее очередь брани, и мысль Элизабет отстала, удалилась в стены комнаты без дверей.

– Вот-вот, и не высовывайся оттуда, святоша! – завопил он вслух. – Предоставь мне самому копаться в этом дерьме! Я сделаю то, что задумал!

Он направил шифрованное послание в Северную Америку. Хотя аура Фелиции надежно скрыта и никакой ясновидец не в состоянии ее обнаружить, но ум чудовища обладает физической массой, которую невозможно спрятать. Сканируя южное побережье Испании, Аваддон сумеет с точностью определить, где ее нет. После продолжительной, измотавшей все нервы паузы Эйкен получил гарантии, что в настоящий момент в районе восьмидесяти тысяч квадратных километров вокруг горы Муласен Фелиция отсутствует.

Этого было достаточно, чтобы начать операцию.

Все способные держаться на плаву посудины Многоцветной Земли общим числом семьдесят пять бросили якорь в устье Хенили в 05:30. Двухтысячная гвардия Эйкена мгновенно спустила на воду сто восемьдесят надувных барж с моторами, работающими на солнечной энергии, и двинулась к базовому лагерю, где был сосредоточен испанский контингент. Каждая баржа вмещала двадцать рыцарей тану с иноходцами плюс спартанский запас провизии и фуража. На двух баржах находились лазерное оборудование и запчасти, с тем чтобы в случае захвата Копья не терять времени на приведение его в боевую готовность.

Около восьми часов Эйкен оседлал своего черного халика и поднялся на командную высоту перед выстроенным войском. В отличие от остальных рыцарей, на нем не было стеклянных доспехов, а только всегдашний золотой костюм с кармашками, черный летящий плащи широкопалая шляпа с черными перьями; теперь поверх нее красовался еще монарший обруч. Взмахнув небольшим лазерным жезлом, нынешним символом своей власти, он поприветствовал Высокий Стол, королеву Мерси-Розмар и остальных участников предстоящего действа.

– Доблестные воины! Итак, мы готовы совместными усилиями выступить против чудовища. На вершине горы Муласен, в логове Фелиции, спрятано священное Копье Луганна, вырванное из моих рук Великим Потопом. Это не только одно из главных сокровищ древнего наследия тану, но и мощное оружие, способное защитить нас и от Фелиции, и от врага-фирвулага, и от любого иного противника, кто осмелится напасть на нас. Кроме того, в пещере есть склад золотых торквесов. Поскольку оборудование для их производства разрушено, этот запас нам жизненно необходим, с его помощью мы сделаем наших детей мегаактивными, пока не начнем порождать естественных оперантов. Таким образом, священное Копье и торквесы представляют собой не что иное, как средство для выживания расы тану! В обеспечении нашей жизнеспособности и состоит по большому счету цель нашей операции.

Не стану скрывать, что все мы подвергаемся смертельной опасности. Ум Фелиции сильнее всякого другого ума в Многоцветной Земле, сильнее любого ума, который будет существовать в Галактическом Содружестве через шесть миллионов лет. Но вместе мы выстоим! Сплотимся в метаконцерте под моим чутким руководством и навсегда избавим свет от этого дьявола в юбке. Верьте мне!..

Теперь сообщу вам порядок действий. Река Хениль судоходна на протяжении ста тридцати пяти километров или девяноста лиг тану. Мы поплывем по ней до горы Муласен, откуда она берет начало. На нескольких участках есть быстрина, однако нашими судами правят лучшие лоцманы плиоцена, так что не волнуйтесь. Психокинетикам дано задание содействовать быстрому продвижению судов. К четырнадцати часам мы должны быть на месте. На берегу пересядем на халиков. Будем скакать по открытой местности еще примерно двадцать пять – тридцать километров. Через час с лишним достигнем предгорий Сьерра-Невады, где опять начнутся леса и где нас прикроет громада Муласена.

На реке и в степи ваши умы должны поддерживать непрерывную связь и создавать над нами защитный психоэнергетический купол. А у подножия горы каждый будет действовать самостоятельно и найдет себе убежище с хорошим обзором логова чудовища. К пещере я полечу один. Вы же будете охранять тыл до тех пор, пока я не извлеку оттуда Копье и торквесы. Перенести добычу мне труда не составит, так как я могу удерживать в воздухе более четырехсот тонн. А вот когда я буду лететь назад, тут вам придется попотеть и помолиться, так как мои основные силы будут направлены на подъем и я не смогу в случае чего влить свой удар в наступательную мощь метаконцерта. Но если все обойдется и я благополучно спущусь к вам, тогда мы, что называется, отпустим вожжи и поскачем к реке. Плыть по течению будет уже легче. На обратном пути наши работящие техники под руководством Пита. Карвальо и Югота Макджилликадди наладят Копье. Если я в это время не буду биться за наши жизни, то окажу им свое монаршее содействие. Давайте опять-таки помолимся, чтобы так и вышло.

Если мы починим священную пукалку, наше дело, считай, в шляпе. Аваддон тщательно взвесил потенциал совместного метаконцерта и сопоставил его с усилиями, приложенными Фелицией на Гибралтаре. На теперешний момент наши силы примерно равны, но если в дополнение к метаконцерту мы ударим из фотонной пушки, то могу вас уверить: от чудовища мокрого места не останется.

Итак, вперед, друзья! Мы победим! Слово Сиятельного!

Всем строго наказали хранить молчание, не позволять себе даже негромкого отклика. И тем не менее эфир задрожал от ликующих воплей. Не успели надувные баржи пуститься по водам Хениля на скорости более двадцати узлов, как три тысячи пятьсот пятьдесят воинов сплотили свои умы в трехдюймовом метаконцерте, призванном обеспечить как наступательную силу, так и оборону солиста – короля Эйкена-Луганна.

Трое специалистов из Северной Америки без промедления принялись сортировать умы и располагать их слоями один над другим. Оуэн Бланшар взял на себя координацию принудителей, возглавляемых Альбораном Пожирателем Умов, Артиганном Амализанским и Кандатейром Ронийским. Клу Ремилард руководила психокинетиками, коими командовали Чемпион Блейн, Нейл Сазаранский, Диармет Геронийский и Кугал Сотрясатель Земли (последнего привлекли только для проформы). Весь творческий отдел взял на себя Элаби Гатен; он сотрудничал непосредственно с Мерси, Алутейном Властелином Ремесел, Селадейром Афалийским, Ламновелом Мозговзрывателем и Туфаном. Рыцарям Высокого Стола поручили оттачивать вспомогательные звенья каждой цепи и связывать воедино не самые мощные умы, которые благодаря высокотехнологичным усилителям Аваддона должны были в целом оказаться сильнее, чем просто сумма составных частей.

Как только метаконцерт набрал необходимое ускорение, на сцену выступил Марк Ремилард. Выровнял погрешности, подключил умы подчиненных ему мятежников с Окалы и их ропщущих, но усмиренных детей-беглецов, что расположились биваком на марокканском побережье в девятистах километрах от Муласена. К, этой комбинации Марк добавил свой гигантский творческий потенциал, подкрепленный вспомогательной мозговой энергетикой. Таким образом, наступательно-оборонительный комплекс был во всеоружии, причем наступательная мощь опиралась главным образом на творцов, оборонная же – на принудителей. Его собственные виртуозные действия не подвластны ни Эйкену, ни кому-либо из тану. Однако в том случае, если внимание главного наводчика вдруг отвлечет хитрый обходной маневр Фелиции, беспристрастный наблюдатель из Северной Америки мгновенно подает сигнал тревоги и скорректирует ситуацию.

Последним был введен в строй ум Куллукета. Ему отводилась пассивная роль проводника психической энергии, которая могла поступать через этот живой аппарат только в одном направлении – наружу. Отследив его, Фелиция, возможно, попытается при помощи обратной связи заткнуть этот выход. Тогда одушевленная спайка между дирижером, солистом и оркестром лопнет, что будет означать мгновенную смерть Куллукета. (Такой конец был бы для него благом, но внутренний голос предательски нашептывал ему: не надейся, ты умрешь не раньше, чем сполна заплатишь по счету!) Проведя заключительную настройку, безликий гений по прозванию Аваддон представил Эйкену сотворенный им организм во всем великолепии.

– Тебе нужно сфокусировать свои усилия и занять позицию над ним. Ну как, справишься?

Огромное совершенное здание высилось перед умственным взором Эйкена. Программу составил, разумеется, Аваддон, но теперь он передает свое детище ему, Эйкену, и пусть все увидят, как дерзко он им распорядится.

Небо, проглядывающее сквозь защитный купол, было почти фиолетовым, и на нем сверкал ярко-алый солнечный диск с раскаленно-белой сердцевиной. Впереди стеной вставал лес; его темная густая зелень граничила с чернотой, а река, все еще подернутая туманом, раскручивалась до бесконечности, напоминая расплавленное золото.

– Ну как, справишься?

Справится ли он?..

Вдохнув полной грудью, Эйкен пропустил через себя сокрушительную силу, попробовал ее на вкус, исполнился сознанием божественного могущества. С этой минуты он – Мерси, Алутейн, Альборан и Блейн. И первоклассный принудитель Оуэн Бланшар, и юные операнты Клу и Элаби, и три тысячи связанных воедино рыцарей тану, и сорок ветеранов Метапсихического мятежа, и двадцать восемь их взрослых потомков. Он – Марк Ремилард, бросивший вызов галактике, закованный в холодную броню, из-под которой светится его заряженный энергией мозг.

Он – это все они плюс он сам, их Король!

Теперь Фелиция была уверена, что отыщет его, где бы он ни прятался. Но, облетев Стеклянный замок Гории, порыскав по окрестностям и прилегающим плантациям, с удивлением обнаружила, что его там нет.

Сбитая с толку черная птица полетела вдоль Атлантического побережья к Росилану. Но в леденцовом городе его тоже не оказалось. Неудача постигла ее и в Сазаране, и в верховьях Гаронны (или Баара, как называют эту большую реку тану), и в Амализане, столице золотых приисков, и в Сейзораске, омываемом водами Нижней Роны, и в Дараске на берегу Провансальского озера.

«Куллукет! Любимый!»

Пусть он не откликается на призывы, но после проведенной коррекции ее ясновидение значительно улучшилось, так что ледяную ауру цвета застывшей крови она сможет различить за десять километров. А раз она до сих пор ее не отследила, стало быть, Дознавателя нет ни в одном из французских городов.

Среди зеленеющей долины, раскинувшейся западнее широкого озера, она углядела детеныша антилопы, камнем бросилась на него и полакомилась молочным языком. Немного отдохнув, она снова взмыла ввысь и насмешливо прокаркала что-то, пролетая над Черной Скалой. Элизабет не отозвалась, но ворон и не ожидал ответа.

Когда-нибудь Великий Магистр ей еще пригодится. Кулла она отыщет и без ее помощи. Гораздо интереснее охотиться за ним в одиночку.

Со скоростью ветра она понеслась над Восточными Пиренеями. Возлюбленного не было ни в Геронии, ни в Тарасии, поэтому она пересекла Каталонскую пустыню и быстро достигла Большого Иберийского каньона. Над бурлящим потоком сиротливо нависала крепость Каламоска – владения Алутейна Властелина Ремесел. Никаких следов Куллукета. Более того – весь город будто вымер.

Ворон призадумался. Повсюду, где он побывал, царило столь же странное запустение. Куда же подевались гуманоиды?

Бескрайние равнины юга поменяли цвет с изумрудного на лимонно-желтый: дождей не выпадало уже два месяца. Зелеными оставались лишь ручьи, болота да низины больших рек, таких, как Протохукар, на берегу которого стоит Афалия.

«Куллукет! Куллукет!»

Вновь ни проблеска рубиновой ауры возлюбленного. И Селадейр Афалийский вместе со своим воинством куда-то исчез. Что же могло случиться? Быть может, Эйкен Драм в Западных Альпах устраивает облаву на мародеров-фирвулагов? Фелиция не стала прочесывать города в верхнем течении Роны, а полетела из Скрытых Ручьев прямо в Горию, где рассчитывала обнаружить свою добычу. Она знала, что Дознаватель теперь охраняет Эйкена Драма, и если король отправится в карательную экспедицию…

Неизвестность томила ее. Пожалуй, хватит догадок, надо искать методично – повернуть к Средиземному морю, обследовать заброшенный Вар-Меск, потом Барделаск и Ронию. Но день уже на исходе, а от этой сумасшедшей гонки она порядком устала.

«Полечу-ка я на Муласен, – решил ворон, – и завтра начну с новыми силами».

Сердце ее воспарило на черных крыльях, когда она устремилась на юго-запад к Бетским Кордильерам. Домой, в уютную пещеру, к ее сокровищам и верным друзьям-животным!

Скоро там будет и он, закованный в золото. Да! Она представила себе его мускулы в оплетке из драгоценного сверхпроводящего металла и снаружи каждого нервного окончания золотой терминал. Мозгу тоже понадобится разветвленная сеть, которую он сам поможет ей сплести. Потрясающая перспектива! В такой экипировке Куллукет станет великолепным музыкальным инструментом, и она сможет без устали играть на нем, сперва подогревая его хладнокровие простенькими инвенциями и каприччо, а потом переходя к симфониям наслаждения и боли.

«Ах, любимый! С тобой я познала безумную радость восприятия, а теперь исцелилась и готова к еще большей радости воздаяния, коей наслаждаются все здоровые умы – даже те, кто с негодованием отвергают ее. Мы-то с тобой знаем, любимый, что вид чужих страданий укрепляет нашу силу, наполняет нас ощущением свободы. Мы торжествуем от собственной безнаказанности. Цена, заплаченная другими, – вот наша высшая награда».

(Разве она не страдала, разве не умерла за меня, creucifixa etiam pro nobis note 19, как ее безмозглый Бог – за нее?) «Я ты примешь славные муки, возлюбленный мой, но не умрешь. Моя любовь слишком велика, чтобы я позволила тебе умереть».

Эйкен приблизился к пещере Фелиции верхом на паутинке одного из множества только что вылупившихся паучков, которых горячий полуденный ветер сдул с вершины. Сверкающая нить повисла на сосне, а он перебрался на край ветки, погруженный в свою паучью думу. А вдруг Аваддон пропустил, не заметил чудовище? На всякий случай паучок с ближнего расстояния сам обследовал внутренности пещеры. Пусто! За окаймленными зеленью уступами, в расщелинах, среди распустившихся бело-розовыми гроздьями альпийских цветов тоже никого нет. Он удостоверился, что ни в чреве Муласена, ни по меньшей мере в километре от пещеры Фелиция не прячется.

Паучок спрыгнул с дерева и превратился в золотого карлика. Надежно прикрыв метапсихическим щитом вход в логово, он достал из заднего кармана прочную сетку и расстелил ее на земле. Затем, широко улыбаясь, проследовал во внутренние покои, легко сдвинув с места заслонявшую их каменную плиту.

Вот они, золотые торквесы – стопка повыше его будет. Надо же, сколько натибрила безумная сорока-воровка! Да их здесь тысячи, каждый – как драгоценная раковина, напичканная микроэлементами с фабрики Гомнола. Во всех городах тану такого количества не наберется.

Легкий умственный посыл – и торквесы сложились сами собой в приготовленную сетку, а Эйкен добрался до Копья Луганна.

– Наконец-то! – пробормотал он, беря в руки оружие и батарею к нему.

В последний раз он держал его на неоконченном Поединке Стратегов. Видел бы его сейчас Ноданн! С Копьем наперевес и узлом за плечами он вышел из пещеры и остановился, чтобы рассмотреть обретенные сокровища при дневном свете. Дело сделано, пора возвращаться к своим. Фелиция, быть может, никогда и не пронюхает, кто ее ограбил…

Но просто так уйти он не мог.

Эйкен взвился в воздух и перенес огромный узел километра на два севернее вдоль гряды, соединяющей Муласен с его сестрой-близнецом Алькасабой. Оставив торквесы и Копье, полетел назад и вновь завис над зевом пещеры.

– Убрать экран! – скомандовал он. – Перехожу в наступательный режим!

Солнце вмиг засияло ярче, а воздух обрел свою кристальную чистоту. Мозг Эйкена стал расширяться до невероятных размеров, когда вся наступательная мощь метаконцерта потекла в его творческий резервуар, сужаясь в фокусе.

– Эй, парень, осади назад! Никак, ты задумал сровнять с землей проклятую нору? Не смей, слышишь? Это может привлечь ее внимание, где бы она ни находилась. Да и энергетический уровень для тебя великоват, ведь ты впервые ощутил целостность. Так что давай уноси ноги. Покажи ей свою геральдическую фигу и привет!

– Как же, разбежался!

Он захохотал и, точно Зевс, услышал громовые раскаты своего смеха. Огромная шапка горы откололась и всем своим весом рухнула на тайное обиталище девушки-ворона. Непыльная работенка, а дыма и вовсе нет. Однако же логова Фелиции как не бывало.

Взрывная волна, обжигая, пронзила его, он споткнулся в воздухе, захлестнутый болью. Даже смягченная отдача метаконцерта едва не выпарила всю плазму его мозга.

«Марк, Марк, что такое, Боже, помоги!»

«Безмозглый дилетант! Ты выбрал не тот канал! На нижнем уровне прицела был бы в полной безопасности. Фелиция и та остерегается использовать этот уязвимый творческий модуль».

«Да знаю. Сделай же что-нибудь! Мне больно!»

«Перегрузка убьет тебя так же, как обратный ход и выключение всех систем! Я не знал, что ты такой невежда».

«Ради всего святого, учитель, придумай что-нибудь! Покажи, куда направить мегавзрыв!»

(Приглушенные ругательства в сочетании с эзотерическими образами.) «Понял, куда, Твое Королевское Величество?»

«А? Повтори!»

«Король Эйкен-Луганн, забирай к чертовой матери свои трофеи и возвращайся к остальным. Я продолжу урок в спокойной обстановке. И надеюсь, на сей раз ты его лучше усвоишь».

Рыцари всех цветов радуги скакали по гранадской степи. Мощные когти халикотериев взрезали сухой торф, вырывая с корнем полевые цветы. Топот копыт распугивал стада газелей и гиппарионов. Саблезубые кошки урчали, не понимая, кто мог потревожить их послеобеденный сон. Неуклюжие дрофы кружили над разоренными в траве гнездами. Дымное солнце медленно клонилось к закату. Столбы пыли поднимались в небо и маячили, точно огромные призраки, на фоне мерцающего защитного балдахина.

Всадники не сдерживали скакунов. Ум каждого был полностью сосредоточен на ведении своей партии метаконцерта, и хотя глаза видели, уши слышали, а сознание воспринимало жару, и запах пыли, и свист луговой травы, но ни у кого не было личных желаний, ощущения собственной независимости. Каждый мозг функционировал как составная клетка Единого Органического Ума, направляя часть психической энергии на удержание исполинского щита и готовя основной ее запас к наступательному броску, который надо будет нанести по первому приказу.

Армию вел к судоходному участку Хенили король Эйкен-Луганн. К его седлу и к седлам других всадников были приторочены мешки, набитые золотыми торквесами, и те звенели в такт движениям халиков. В руке монарх сжимал позолоченное Копье, подсоединенное шнуром к батарее, – она свободно свисала с мощного крупа. Датчик батареи показывал нулевой заряд, а пять цветных рычажков покрылись соляными наростами, равно как и тонкий, словно игольное ушко, ствол. Пока священное оружие Луганна мертво, но у реки уже ждут техники, способные вернуть ему жизнь. При мысли, что скоро его вновь можно будет использовать, маленькая фигурка короля сияла внутренним светом. Фотонной пушкой он победит Фелицию, покорит фирвулагов и, наконец, завершит то, что было прервано потопом: уничтожит Ноданна.

Все еще одетая в перья ворона, с тщательно зашторенными мыслями Фелиция прилетела на Муласен к своей берлоге. И, не веря глазам, стала кружить над чудовищным оползнем, оказавшимся на месте ее жилища. Деревья, цветущие кусты, водопад с озерком, обрамленным папоротниками – ее купальня, – кострище, грубо сработанные лавки у входа в пещеру, мшистые валуны и каменные дрозды, что сидели на них и распевали для нее в вечерней тишине, – все исчезло. Маленький горный ручей, где плавала жирная форель, был похоронен под грудами обломков вместе со звериной тропой, приводившей лесных друзей к ее порогу. Единственное живое существо окрест – рысь, Pseudaelurus, сидела на отколотой глыбе, нежась в последних лучах угасающего солнца.

Ворон с криками спускался вниз по спирали. Поначалу он решил, что это стихийное бедствие, но затем разглядел в пыли золотой торквес и взглядом ясновидца обследовал глубины осыпавшейся пещеры. Так и есть, сокровищница ограблена.

– Куллукет! – взвизгнула она.

Эхо раскатилось над головокружительной пропастью, на дне которой зарождалась Хениль. Рысь съежилась, прижала уши.

– Это ты, Куллукет… А еще Эйкен Драм!

Зверек скрылся в развалинах, а черноперая птица села на опустевший камень и перевоплотилась.

На скале возникло фантастическое существо, одетое в черные сверкающие доспехи, оставшиеся от прежней профессии, но подновленные в соответствии с нынешними причудами ее ума. Грани щитков стали острее, контуры жестче. Ранее открытые руки и ноги теперь были защищены наколенниками и латными рукавицами, украшены изогнутыми шпорами и шипами, напоминающими когти. Передняя часть зигзагообразного гребня на шлеме оканчивалась хищным клювом, задняя уходила к затылку. Из прорези для глаз вырывались два ярких, белых, как вспышка магния, луча. Когда Фелиция обратила взор к степям Гранады, эти лазерные лучи, словно головку сыра, просверлили попавшуюся им на пути гряду метаморфических скал. Фелиция прочесала глазами долину нижней Хенили, наконец углядела свою добычу и, как метеор, как ангел-мститель, ринулась за ней в погоню.

Флотилия на всех парусах шла вниз по реке. Эйкен давал указания техникам, сверлившим ствол Копья, и вдруг последовал резкий телепатический сигнал Марка:

«У вас на хвосте Фелиция!»

– Скорей заканчивайте, ради Бога, скорей! – крикнул Эйкен так громко, что Карвальо и Макджилликадди выронили Копье, и тут же в шипящем озоновом облаке перенесся на флагман:

«Вижу ее!»

На этот раз он сконцентрировался почти мгновенно: глубоко задышал, вбирая в себя текучую энергию, сделал мощный выдох – и жуткий сверкающий шар с воем понесся по направлению к черной колючей точке, четко выделявшейся на фоне закатного неба.

Огненный шар в мгновение ока выжег внизу сорок квадратных километров леса. Чудовищный энергетический всплеск потряс Эйкена. По жилам словно пропустили раскаленную лаву. Мозг не просто горел, а мерцал наподобие переменной звезды, готовый взорваться при каждой вспышке. Противный визгливый голос откуда-то изнутри донимал его: Марк был прав, ты переусердствовал и теперь можешь ставить по себе свечку за упокой!

Но сумасшедшее головокружение постепенно прекратилось, и он, к удивлению своему, обнаружил, что все еще крепко сидит в фокусе Органического Ума, а вместо насмешек и укоров услышал олимпийски спокойное одобрение Аваддона:

«Весьма недурно для обнаженного мозга. Думаю, ты ее приложил».

– Я?!

«На сканере энергетической массы чистый ноль».

– Твоими бы устами… я тоже почти пустой…

«БОЖЕ, НЕТ, ОНА РЕТРАНСЛИРОВАЛАСЬ! (Туманный образ.) ОНА ПРЯМО НАД ТОБОЙ, БЕЙ, ЭЙКЕН, БЕЙ!!!»

Крик Аваддона бился в перегородки его надтреснутого мозга. У себя над головой он вновь увидел Фелицию, выросшую до невероятных размеров. Она была уже не вороном, а женщиной, одетой в языки белого, трепетавшего, как тонкий шелк, пламени. Лицо чудовища и ставшие совсем черными глаза изливали такой же яркий свет, каким лучился ум. Эйкену почудилось, что защитный барьер над флотилией прорвался. Видимо, что-то вышло из строя в принудительном секторе, не выдержал какой-то жизненно важный компонент, и вся структура вот-вот рухнет.

Но экран тотчас же окреп. Марк Ремилард включил запасные усилители на участке, оголившемся в связи со смертью его человека, Оуэна Бланшара, однако шестое чувство подсказало Эйкену, что эта импровизированная подпорка продержится лишь долю секунды – ровно столько, сколько ему потребуется для переключения на атакующий модуль. Он должен снова выпустить в Фелицию огневой заряд, даже если и сам после этого не выживет.

На тщательный прицел уже не оставалось времени. По первому запросу он получил колоссальный объем энергии и немедля переправил его по назначению.

Нечеловеческие крики сотрясали эфир. Столкнулись встречные творческие заряды. Детонация от взрыва была беззвучна и бестемпературна, она проявлялась лишь в световом излучении. Отлаженная структура рассыпалась тысячами многоцветных, быстро гаснущих брызг. Тонкая колеблющаяся полоса карминного цвета закрыла собой полмира. Что это? Шов между его и моей болью?.. Живой мостик вспыхнул смертельным белым пламенем, перед тем как провалиться в черноту. Свеча, догорающая в рубиновом подсвечнике. Взрыв смеха. Утробный рев, постепенно затихающий в бездне отчаяния.

– Аваддон?

«Слышу тебя… Король Эйкен-Луганн».

– Мы… достали ее?

«Да. Ее больше нет. Ни мне, ни тебе больше ничто не угрожает. Связь между нами прерывается до того момента, когда наступит твой черед выполнять взятые на себя обязательства. До той поры никаких контактов. Привет».

– Марк… я надорвался. Я умру? Марк?

…

– Марк, ОТВЕТЬ МНЕ!

…

Удивительно, подумал он, от такой мозговой перегрузки мне давно пора бы отдать концы, а я вроде как жив! Вижу свой ум, ветхое переплетение обугленных волокон, бесстрашно сверкающих в пустоте. Выпусти меня из этого гулкого внутриутробного колокола в реальный мир – и я рассыплюсь…

– Чепуха, Эйкен. Главное, держись за меня, я тебя уже почти слепила. Здоровые и хитрые шотландцы так рано не умирают.

«Элизабет?»

– Тс-с!

«Я думал, ты не умеешь проводить коррекцию на расстоянии».

– Не умею. Я рядом. Хватит болтать в конце-то концов! Я уже неделю с тобой вожусь и смертельно устала. Не отвлекай!

«Неделю!..»

Он погрузился в прострацию, не переставая, однако, воспринимать этот шепот. Сотни, да нет, черт возьми, тысячи умов тану. Его народ. И женщина-корректор в золотом торквесе.

«Элизабет! Метаконцерту каюк, да?»

– Тихо! Вы свое уже отыграли. Ага! Вот здесь… здесь.

Огни! Множество огней!

Он видел, слышал, чувствовал запах и вкус. Стоило ему приподняться на столе, обитом сукном, как простыня соскользнула, и он остался в чем мать родила. Как будто все на месте. С четырех сторон маленькой палатки натянуты сетки для вентиляции. Сквозь них проглядывает пышная зелень испанского леса и доносится вполне соответствующая обстановке зверино-змеино-птице-насекомая какофония. Возле него сгрудились Элизабет, Крейн с Дионкетом в простых одеждах корректоров и еще один тану с обветренным лицом, короткой пшеничного цвета бородой и непреклонными голубыми глазами принудителя. Он протянул Эйкену золотые жокейские штаны.

– Погоди, я сам тебе надену.

Сбитый с толку, почти беспомощный король позволил облачить себя в костюм с множеством кармашков. Ничего более неудобного в носке не придумаешь.

– Так с Фелицией покончено? – спросил он.

– Врезалась в Хениль, как метеорит, – Дионкет сопроводил это сообщение телепатической картиной. – Взрывная волна отколола глыбу шириной метров двести, и ее накрыло в реке, будто могильной плитой. А вместе с нею кое-кого из твоих воинов.

– Да… Я почувствовал, как их снесло. – Эйкен невидяще уставился в лесной мрак. – Кого?

Элизабет положила руку ему на плечо.

– Девяноста шести душ недосчитались. Алутейн Властелин Ремесел. Артиганн Амализанский. Юный творец из Северной Америки Элаби Гатен. Куллукет Дознаватель… И Мерси.

– Мерси погибла? – Он обвел целителей недоверчивым взглядом. – Нет, не верю!

– Тело не нашли, – сказала Элизабет. – Но не знаю, могла ли она уцелеть в такой лавине. Все русло Хенили перепахано. Обнаружены останки Властелина Ремесел, Элаби Гатена и еще нескольких, рангом пониже. А пожилой Принудитель Оуэн Бланшар скончался от сердечного приступа.

– И чуть всех нас за собой не утянул! – с горечью проговорил Эйкен. – И надо же было старому ублюдку скопытиться, как раз когда Фелиция пошла в атаку! Если б не Марк… – Он зашатался, уронил голову на руки. – Ну и баталия, видела бы ты! – Он поднял на Элизабет глаза, они горели каким-то странным, напряженным блеском.

– Ты еще долго не опомнишься от похмелья, Эйкен. Побереги свой ум.

Он согласно кивнул, но во всех его жестах уже ощущалось нетерпение.

– Где мы?

– В лагере, где же еще? Возле устья Хенили. Армия ждет тебя. Тяжелораненых не так уж много. Застигнутые лавиной и те, кому обожгло мозг, когда пала оборона, срочно доставлены в Афалию.

Эйкен смущенно улыбнулся.

– Спасибо, что пришла… И прости меня за мой поганый язык, детка. Я тогда малость погорячился.

– Да ладно, – усмехнулась Элизабет.

Эйкен повернулся к бородатому тану, которого узнал и по эмблеме на бирюзовой тунике, и по складу ума.

– Это ты доставил их сюда с Черной Скалы?

Тот едва заметно кивнул.

– Спасибо, Минанан. Может, передумаешь и вернешься, а? Многоцветная Земля теперь уж не та. Все переменилось. Дело для тебя найдется.

Бывший Стратег, а ныне отшельник-еретик улыбнулся одними глазами.

– Я буду наблюдать за тобой с Пиренеев. Заезжай в гости. Только без армии.

– О'кей. – Эйкен пожал руки Крейну и Дионкету, осторожно водрузил шляпу с пером на пульсирующую макушку и уже у выхода задержался, вспомнив о главном. – Не знаете случайно, что с Копьем?

Элизабет подавила вздох.

– Действует. Заперто в твоей каюте, и при нем Денно и нощно Блейн и Альборан.

– Фантастика! – Король одарил медиков лучезарной улыбкой. – Я рад, что не пришлось расходовать его на Фелицию. Такие, как она, недостойны священного оружия. Молодцы мы, что разделались с ней только силой ума. Жаль старину Кулла, но это, наверное, тоже к лучшему.

Нетвердыми шагами он вышел из палатки, обернулся и весело помахал им всем. Снаружи, перекрывая лесной шум, раскатились приветственные кличи, а затем на судах, стоявших в заливе Гвадалквивир, грянула Песня.

Стекая с Муласена, река Хениль проложила себе новое русло среди обломков. Все мертвые тела были погребены, так что вездесущим шакалам и прочим стервятникам попировать не удалось.

Глубоко в недрах могильного кургана, точно в темной часовне, едва-едва теплилось белое пламя, выжигая остатки масла из рубиновой лампады.