В долине горячих источников

Окленд, сентябрь 1900

В этот день Анару Рангити вернулся домой совершенно измученный. В суде рассматривалось дело о строительстве дороги, которая согласно проекту пересекала традиционное тапу, священное для маори место. После предоставления довольно длинного списка доказательств ему все-таки удалось убедить судью Делмора удовлетворить иск племени. Теперь дорогу будут строить в другом месте.

Анару жил в небольшом деревянном доме в викторианском стиле на Стивенс-авеню, которую любил так же, как и спокойный пригород Окленда, Парнелл, где жили маори. Его единственный белый друг, Артур Хенсен, молодой учитель, жил по соседству. Он преподавал в школе для девочек-маори. Анару попросил его давать Пайке частные уроки. Он считал ее умной девушкой, которая просто слишком мало ходила в школу.

И молодой учитель через день с радостью приходил в их дом и учил свою любознательную ученицу всему, что было ей интересно. Особенно ей нравились уроки английской и французской литературы. Хотя девушка жила на новом месте вот уже почти четыре месяца, она полностью отгораживалась от окружающего мира. Единственное, что ему иногда удавалось, это убедить ее сходить в воскресенье в Парнелл и прогуляться к гавани.

Вздохнув, Анару открыл дверь и удивился. В доме было очень тихо. И это несмотря на то, что была среда, один из дней, когда его обычно встречала радостная болтовня, поскольку Артур обучал свою ученицу интересным вещам, а та задавала ему кучу вопросов.

Вместо этого он увидел, что Пайка одна. Она сидела в кресле, настолько сильно углубившись в чтение романа, что вскинулась, когда Анару откашлялся.

— Извини, я не слышала, что ты пришел, — виновато произнесла она, захлопнула книгу и вскочила. — Артур сегодня не придет, он отменил урок. И поэтому я взяла книгу, конечно, когда уже закончила домашние дела. — Она улыбнулась и выжидающе посмотрела на него.

Теперь он увидел, что Пайка снова свершила маленькое чудо в его гостиной. Все сверкало чистотой, даже пол казался светлее, а в воздухе витал запах мелкого песка.

— Спасибо, дитя мое! Все это было необязательно. Ты же не моя служанка. Но все равно красиво. — Он еще раз оглядел чистый пол и смутился. — Я пригласил к нам гостя, не поговорив с тобой…

Пайка пожала плечами.

— Ничего страшного, я кое-что приготовила на ужин, но могу пойти к себе в комнату. Еще немного почитаю.

— Нет-нет! Я скорее предполагал, что мы поужинаем втроем. Я кое-что принес. — Анару поспешно положил на стол пакет, который держал под мышкой. — Жаркое из ягнятины. Ничего особенного, — пробормотал он и быстро добавил: — Но на троих хватит.

Лицо Пайки омрачилось. Ведь ее дядя прекрасно знал, что она никого не хотела видеть, кроме него и Артура.

— Я не люблю такое времяпрепровождение, — упрямо ответила она.

— Но тебе ведь нужна компания! И это действительно очень милый парень. Я как раз занимаюсь его обучением. Однажды он станет экспертом и будет работать в Земельном суде маори, как и я, — с нажимом пояснил Анару.

— Мне все равно, — спокойно произнесла Пайка. — Я знаю, что ты хочешь как лучше. Я тоже постараюсь быть не слишком замкнутой. Ты прав. Я не могу прятаться всю жизнь. Иначе однажды стану такой, как Марианна Брэдли. А когда придет этот молодой человек?

Пайка даже не заметила, что при упоминании фамилии Брэдли черты лица Анару ожесточились. Поскольку дядя не ответил, девушка удивленно смотрела на него, но он мысленно был где-то далеко. В последнее время, с тех пор как Пайка поселилась у него, это случалось довольно часто, и она постепенно начинала тревожиться о его здоровье.

— Дядя Анару, ты замечтался?

Тот испуганно вздрогнул.

— Нет, нет, просто думал о своем последнем деле. Очень сложная задача. О чем ты меня спрашивала?

— Когда придет твой гость?

— Около семи. — Он попытался улыбнуться, но у него ничего не получилось.

Пайка многое отдала бы за то, чтобы прочесть его мысли! Обычно он был очень открытым и разговорчивым человеком, но порой настолько погружался в свои размышления, что до него невозможно было достучаться. Выходя из гостиной, она бросила на него еще один встревоженный взгляд, но, казалось, он этого даже не заметил.

Это была знакомая Анару ситуация. Почти каждый день он мысленно возвращался в тот майский день в Роторуа. Видел расстроенное лицо Оливии, слышал ее умоляющий голос, когда она, не контролируя себя, воскликнула: «Сделай это для своего сына!» После этого он бежал, словно раненый зверь, и с тех самых пор мучился, задаваясь вопросом, солгала ему Оливия или же сказала правду. И постепенно склонялся к тому, что эти правдивые слова вырвались у нее невольно.

Иногда Анару испытывал непреодолимое желание навестить славных господ и заставить Оливию признаться в присутствии мужа. Но его удерживала от этого глубокая привязанность к парню. Он никогда не причинит ему боль. Мир для Дункана рухнет, если он узнает, что Оливия холодно и расчетливо бросила любимого человека и заявила другому мужчине, что Дункан — его ребенок. И старший Гамильтон, которого можно было бы обвинить во многом, любил своего сына больше всего на свете — весь город знал об этом.

Вообще-то, он должен был бы ненавидеть Оливию, но не получалось. Разве она сделала это не ради их сына?

Каждый раз, предаваясь размышлениям, которые ни к чему не вели, Анару упирался в вопрос, не должен ли он был все же согласиться на брак Пайки и Дункана. Для счастья обоих это было бы правильно. В этом он не сомневался. Но вынесет ли он, Анару, тот факт, что Пайка, которую он полюбил, как дочь, выйдет замуж за его сына, которого он не имеет права признать? Нет, пожалуй, этого от него требовать нельзя. Достаточно представить себе, что однажды у них будут дети, а он никогда не сможет сказать, что это его внуки, и все будут думать, что это внуки Алана Гамильтона.

Поэтому он питал вполне определенные надежды, пригласив сегодня на ужин привлекательного молодого человека.

Звонок в дверь прервал его размышления, и он пошел открывать.

— Входите, Маака! — пригласил Анару своего ученика.

В это мгновение в прихожую вышла Пайка.

— Когда подавать ужин? — бодро поинтересовалась она и замерла. — Ты? — только и смогла сказать она.

Маака тоже удивился.

— Пайка? — Похоже, он, как и девушка, тоже не мог придумать ничего лучше.

Анару удивленно переводил взгляд с одного на другого.

— Вы знакомы?

Маака первым пришел в себя и, натянуто улыбнувшись, ответил:

— Да, мы как-то встречались. Более того, я хотел жениться на ней, но появился соперник, которому я предложил сразиться на палках. Он держался блестяще. А ведь был пакеха. Где твой муж, Пайка? Я с удовольствием повидался бы с ним.

Пайка густо покраснела.

Анару затаил дыхание. Неужели Маака говорит о Дункане? Мужчина глубоко вздохнул.

— Что ж, милая Пайка, можешь подавать жаркое. Мне уже не нужно представлять вас друг другу. Тем лучше, — попытался пошутить Анару и подмигнул племяннице.

Несмотря на вкусный ужин, приготовленный Пайкой, обстановка за столом была более чем напряженной. Маака все время пристально разглядывал девушку. В глазах его читался немой вопрос: что с тем пакеха? И, самое главное, почему его здесь нет?

А Пайка молча смотрела в тарелку, опасаясь, что рано или поздно он все же задаст этот вопрос. Что касается Анару, то он изо всех сил старался завязать разговор.

Не успели они доесть до конца, как Маака резко поднялся и собрался уходить. Сказал, что ему еще нужно на тренировку. Однако сердечно попрощался с Анару, поблагодарил его за то, что он предоставил ему несколько недель отпуска. Это давало молодому маори возможность путешествовать по Новой Зеландии в качестве члена оклендской команды по регби.

— Надеюсь, за это время вы полностью излечитесь от желания постоянно бороться за мяч. Пусть ваши надежды на то, что вас примут в национальную сборную, не оправдаются. Я, кстати, вижу в вас своего преемника. — И Анару лукаво подмигнул ему.

— Я сразу же зайду к вам, как только вернусь в Окленд. Признаться, я с удовольствием прогулялся бы с этой молчаливой юной леди, но только если нам снова не помешает храбрый пакеха. Он еще существует, Пайка?

Девушка густо покраснела.

— Мы не поженились, если ты это имеешь в виду.

Тот серьезно посмотрел на нее.

— Я знаю, что женщине нельзя задавать один и тот же вопрос дважды, но я все-таки попытаюсь, — спокойно произнес он и вышел из дома.

Едва за ним захлопнулась дверь, как рассерженная Пайка подошла к Анару и уперла руки в бока.

— Ах, вот оно что, ты хотел найти мне мужа? — возмущалась она. — Считай, что тебе повезло! Он довольно скоро сделает мне предложение. Отличный мужчина-маори, сильный и умный. Проклятье, почему вы все не оставите меня в покое? Дайте мне просто читать книги!

Всхлипнув, она повернулась и бросилась вверх по лестнице в свою комнату.

Огорченный Анару остался в гостиной. Он догадывался, что означает эта вспышка.

Он заподозрил, что это приглашение было огромной ошибкой с его стороны. Неужели он действительно был настолько слеп, что не видел, как сильно Пайка все еще любит Дункана? Разве он не поступил как безжалостный эгоист, в своем отчаянии пытаясь помешать этому браку? Дункан совсем не такой, как его мать. Он не бросит Пайку. Нет, Дункан пошел в него. И в глубине души Анару был даже немного горд тем, что его сын на равных дрался с маори Маакой. Однако ему никогда не будет позволено похлопать его по плечу и сказать: отлично сделано, мой мальчик!

Роторуа, ноябрь 1900

Абигайль О’Доннел держала в руке письмо, написанное красивым витиеватым почерком. Оно было адресовано Марианне Брэдли. «Надеюсь, мама обрадуется», — думала она.

С тех пор как Пайка перестала жить с ними, Марианна больше не выбиралась из своего «матрасного склепа». Что только ни перепробовала Абигайль, пытаясь уговорить ее снова принимать участие в жизни семьи. Но все было тщетно: Марианна тосковала по девушке. Поэтому Абигайль сердилась на Пайку из-за того, что та даже с Марианной не попрощалась и не объяснила, почему так спешно должна была уехать из Роторуа.

«Что ж, сделанного не воротишь», — вздохнула Абигайль и вошла в мрачную комнату. Распахнула окно, впустив в комнату теплый весенний воздух, затем приблизилась к постели матери и встревоженно поглядела на нее.

— Ах, мама, ты только посмотри, как чудесно на улице! Птички поют, солнце улыбается с неба, а свежий ветер…

— Воняет серой, — проворчала Марианна. — Все воняет этой проклятой серой.

— Но, мама, ты же никогда не жаловалась на запах! Ты даже Оливии всегда говоришь, что это здоровый воздух, когда она начинает причитать.

Марианна только пренебрежительно зашипела:

— Что может быть здорового в том, что постоянно воняет тухлыми яйцами? Я с первого дня терпеть этого не могла… — женщина осеклась на полуслове.

— Но нам, детям, ты никогда не давала этого почувствовать, — удивилась Абигайль.

— Я хотела, чтобы вы любили это место, чтобы забыли, как хорошо вам было когда-то…

— Ты имеешь в виду нашу жизнь в Данидине? — нерешительно переспросила Абигайль.

Безжизненное лицо матери вспыхнуло, она сердито сверкнула глазами.

— Я думала, мы договорились никогда больше не говорить о Данидине, — проворчала она.

— Да, конечно, мы решили не говорить об этом, но ведь ты сама начала.

— Не обращай внимания на болтовню старой женщины!

Абигайль судорожно сглотнула. Если мама ведет себя так по отношению к ней, то страшно представить, что она творит с Аннабель.

— Мама, посмотри-ка, это пришло только что. — Она помахала письмом, которое держала в руке.

— Что это? — мрачно поинтересовалась Марианна.

— Письмо тебе!

— Читай! Надеюсь, что это от Оливии и что она наконец-то чувствует себя лучше. Уезжая после твоей свадьбы, она ужасно выглядела.

Абигайль снова вздохнула. Да, это была странная свадьба. Сначала Оливия ушла к себе в комнату с жуткой головной болью, а потом Дункан бегал повсюду в поисках Пайки. Но той нигде не было, и никто не знал, куда она делась. Ясно было одно: девушка забрала с собой вещи. После этого Марианна скисла и настояла на том, чтобы ее немедленно отнесли в спальню. Было совсем нелегко праздновать свадьбу в окружении подавленных родственников.

Абигайль сочла все это дурным знаком, но Патрик отнесся к происходящему со здоровым чувством юмора.

— Я бы сказал, что это неплохое предзнаменование для нашего брака, сокровище мое, — заявил он, когда она заговорила о матери. — Это просто доказательство того, что ты не самая капризная из Брэдли, как утверждают злые языки.

«Ах, как же я люблю этого человека! И жизнь с ним такая мирная!» — размышляла Абигайль. И совсем не скучная. Достаточно вспомнить о вечерах, когда они музицировали вместе или сбегали тайком на остров Мокоиа. Что касается его дочери Эмили, то тут тоже было немало сюрпризов.

— Золотко, ты уснула? Я хочу услышать, как дела у Оливии. Не испытывай мое терпение! Читай!

— Мама, это письмо не от Оливии. Оно от Пайки.

Марианна резко села на постели.

— От Пайки? Скорее! Читай! Чего ты ждешь? Я знала, что она не бросит меня просто так, на произвол судьбы. Наверняка это Аннабель виновата в том, что она сбежала тайком, как воровка.

— Мама, хватит. Что за чушь ты несешь? Аннабель не имеет к этому совершенно никакого отношения. Мы все знаем, что она растерялась из-за Дункана. Почему бы тебе наконец не оставить Аннабель в покое? Она тебе ничего не сделала! Если тебе обязательно нужен козел отпущения, можешь ради разнообразия снова выбрать меня.

С этими словами Абигайль вскочила со стула и воинственно встала у кровати матери, сердито сверкая глазами. Марианна высокомерно поджала губы.

— Да что ты об этом знаешь? У тебя ведь нет детей!

Абигайль незаметно вздрогнула.

Но Марианна, судя по всему, даже не заметила, какую бестактность допустила.

— Я знаю, что говорю. От твоей сестры одни несчастья. Она бросила свою дочь на произвол судьбы, когда началось извержение…

— Мама! Да прекрати же ты наконец! Аннабель не виновата в том, что началось извержение! — воскликнула Абигайль, но мать, казалось, не слышала ее.

— Я предвидела, что Лиззи умрет, если Аннабель бросит ее.

Абигайль содрогнулась.

— Когда мы были в «Гамильтон Касл», во время помолвки Оливии, ко мне подлетела летучая мышь, — продолжала Марианна. — И мне показалось, что меня коснулась смерть. А еще я услышала, как плачет оставленный матерью ребенок. В то время Элизабет еще даже не родилась. Но в день ее рождения я поняла: этот ребенок в опасности. С тех пор я не спускала с нее глаз и постоянно напоминала Аннабель, что она не имеет права оставлять своего ребенка одного. Но она все равно поступила по-своему, и теперь душа маленькой Элизабет плутает по моим снам и подает знаки, которые я не понимаю…

Заметив, что мать вот-вот готова расплакаться, молодая женщина решила, что лучше прекратить этот разговор.

— Мама, сделай одолжение, не говори об этом Аннабель! Слышишь? Так, а теперь я прочту тебе письмо Пайки, — произнесла она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно мягче. — Вот увидишь, Аннабель не виновата в том, что Пайка ушла. Равно как и в смерти своей дочери. В ту ночь она чувствовала себя плохо и не захотела будить малышку. Ее должна была привезти на следующий день ее подруга Мейбл.

— Но она не привезла.

— Мама! — возмутилась Абигайль и начала читать.

Милая Марианна!

Мне ужасно жаль, что пришлось бежать из Роторуа под покровом ночи. Все вы не заслужили этого. Особенно добрая миссис Паркер, которая относилась ко мне почти как к собственной дочери.

Абигайль специально умолкла и пристально посмотрела на мать.

Но та лишь махнула рукой и фыркнула:

— Дальше!

С моей стороны было некрасиво тайком уйти с праздника. Я надеюсь, что свадьба мисс Абигайль не сильно пострадала от этого. В тот вечер я поняла, что у моей любви к Дункану нет будущего, какой бы искренней она ни была. Нас всегда презирали бы, и однажды он возненавидел бы меня за то, что из-за этого брака ему пришлось столько всего выстрадать. В тот вечер у меня была единственная возможность покинуть Роторуа и я должна была ею воспользоваться. У меня все хорошо. Я прилежно учусь и много читаю. Надеюсь, Вы поймете, что я не могу сказать Вам, где нахожусь, поскольку не хочу, чтобы Вам пришлось лгать Дункану. Он не должен знать, где я живу. Я от всей души желаю ему найти себе хорошую жену в Окленде.

Я очень скучаю по Вам, миссис Паркер и ее мужу, а также по мисс Абигайль, то есть, я хотела сказать, миссис О’Доннел. И конечно же, по Руие, которой я тоже не могу сказать, где нахожусь, но прошу Вас передать им всем привет и заверить, что время, проведенное в Роторуа, до сих пор остается для меня самым счастливым в жизни. У вас я чувствовала себя как дома.

Пайка

Дочитав до конца, Абигайль украдкой смахнула слезинку. Поглядев на мать, она поняла, что та чувствует то же самое.

— Видишь, мама, — негромко произнесла Абигайль. — Это из-за любви к Дункану она решила уехать. Бедное дитя! И она недвусмысленно благодарит Аннабель. Не смей распространять злые сплетни о моей сестре. Пообещай мне это.

Абигайль умоляюще посмотрела на мать.

Марианна слабо кивнула.

— Ты обещаешь мне? — не отставала Абигайль.

Марианна снова кивнула.

— То есть ты больше не будешь обвинять Аннабель в том, что та выгнала из дома Пайку и бросила тогда свою дочь на произвол судьбы?

Женщина упрямо поджала губы.

— Ты обещаешь мне?

— Как тебе будет угодно!

Абигайль решила больше не настаивать. Кроме того, ей уже пора было уходить. Скоро из школы вернется Эмили, которую нужно покормить.

— Мама, теперь я буду приходить к тебе после обеда, потому что в школе требуется человек, который немного показал бы детям, что такое театр, и Патрик предложил мне этим заняться.

— Ты собираешься работать, будучи замужней женщиной? — резко переспросила Марианна.

— Разве ты не работала? — возразила ей дочь.

— Мне ничего другого не оставалось, но ведь твой учитель наверняка зарабатывает достаточно, чтобы прокормить семью.

— Это верно, мама, но мне было бы очень приятно поставить небольшую пьесу с маленькими сорванцами. Так, а теперь поспи немного. И не забудь, что ты обещала! Не осложняй без надобности жизнь Аннабель. Ты меня слышишь?

Марианна нахмурилась и повернулась к Абигайль спиной. Когда за дочерью закрылась дверь, она мрачно подумала: «Тот, кто бросает детей в беде, всегда будет чувствовать свою вину!»

Все равно никто не заставит ее относиться к Аннабель так же, как она относится к другим своим дочерям. Она одна знала, почему ее сердце никак не перехитрить.

И словно из затянутой туманом долины поднялись воспоминания о том, что она хотела забыть на протяжении всей жизни. Пелена забвения разорвалась надвое, и все всплыло перед ней, как будто было вчера.

Эспа, Гессен-Нассау, май 1855

Марианна Хайнрики, согнувшись, сидела перед жалкой хижиной на краю деревни. Кожа на правой руке кровоточила. Она поранилась о щепу, но это не должно было ее останавливать. Хотя больше всего на свете девушке хотелось забраться в кровать и встать только тогда, когда мама наконец-то вернется. При этом она прекрасно знала, что мать не вернется никогда. «Нельзя тратить время на это, — напомнила она себе. — Иначе я не сумею наделать достаточно метелок и вееров от мух, прежде чем за ними явится Якоб Зенгер».

Зенгер всегда лично навещал своих «веерщиц», как он называл девушек, работавших на него всю зиму, и раз в год собирал их поделки, которые продавал в Англии. По рынкам он не ездил. Этим занимались его люди. Благодаря своей торговле он заработал некоторое состояние и теперь нанимал на работу соотечественников. Несмотря на то что сам Зенгер был из бедной семьи, жалости он не знал. Если девушке не удавалось сделать заказанное количество, он вообще отказывался платить и находил других людей, готовых делать эту работу. Семьям, которых он тем самым лишал заработка, не оставалось ничего иного, кроме как продавать своих дочерей в качестве дешевой рабочей силы.

Марианна не спала уже несколько дней, работая за троих, — с тех самых пор, как мать и младшая сестра перестали ее поддерживать.

Бросив взгляд на березовые ветки, которые еще предстояло переработать, девушка глубоко вздохнула. Сумеет ли она сделать это? Оставалось надеяться только на то, что в этом году Зенгер явится за товаром чуть позже.

Девушка прекрасно понимала, что нужно действовать как можно быстрее, но сегодня работа шла особенно тяжело. Тоска по семье действовала на нее парализующе, разливаясь по телу, словно отрава, и превращая в мýку каждое движение. Марианна в очередной раз прокляла тот холодный январский день, когда ее мать ушла с четырьмя младшими детьми. Якоб Зенгер устроил Хильдегарду Хайнрики служанкой в богатый дом во Франкфурте. Видимо, ему нравилась спокойная и скромная вдова. В детстве он ходил вместе с ней в школу.

«Да, мать ему нравится, — с грустью подумала Марианна, — а меня он ненавидит, потому что я отбивалась руками и ногами, отказываясь ехать с одним из его земляков в Англию, чтобы на тамошних рынках играть на шарманке, завлекая посетителей. При этом все в деревне знают, что многие девушки, которые согласились на это, исчезли и никто их больше не видел».

Марианне хотелось отделаться от грустных мыслей, но ничего не получалось. Сегодня ее словно заколдовали. В глазах стояли слезы, она уже не видела веток. Девушка вскрикнула. Опять она уколола палец. Если так пойдет и дальше, она не сможет работать. А об этом и думать даже нельзя.

И все равно навязчивые воспоминания никак не шли из головы. Как она радовалась, когда Зенгер предложил ее матери покинуть эту жалкую хижину! В богатом доме наверняка достаточно еды, и ей не приходится страдать от голода. По крайней мере девушка от всей души надеялась на это.

Ей никогда не забыть тот миг, когда все они со своими пожитками стояли у хижины, а Зенгер смотрел на них с лошади. Как презрительно он поглядывал на нее, Марианну! Потом ткнул в нее пальцем. Марианне стало дурно, ей даже показалось, что она слышит уничижительные слова, которые он произнес звучным голосом, обращаясь к ее матери:

— Эту — нет! Ее ты взять с собой не можешь, Хильдегарда!

— Но разве нельзя сделать исключение?

— Радуйся, что можешь взять маленьких! А эта уже слишком большая.

— Но я не могу бросить ее здесь одну, — всхлипнула Хильдегарда.

— Придется. И я тебя об этом предупреждал. Помнится, ты согласилась, что старшая останется, — холодно ответил Зенгер.

Марианна в недоумении слушала этот разговор, но пока еще чувствовала себя в безопасности. Мама наверняка не уйдет без нее.

— Но что ей делать одной в Эспе? На что жить?

— Если летом поедет работать шарманщицей, я позабочусь о том, чтобы она хорошо ела. Нам не нужны тощие куры, это отпугивает покупателей. Ну так что? Ты сдержишь свое слово? Наша сделка в силе?

Марианна видела, как он жадно смотрит на нее, и обернулась к матери. Все, что произошло потом, помнилось ей так же ясно, словно это было вчера.

Зенгер свесился с лошади и протянул руку Хильдегарде.

— Нет, Якоб, я не могу. Я не хочу продавать ее. Дай ей шанс продолжать делать веера и метлы, пожалуйста! Она очень проворная девушка, — взмолилась мать Марианны.

Он нахмурился и проворчал:

— Ну ладно, но это только ради тебя. И при одном условии: она должна делать столько же, сколько делали вы вместе. — И он бросил на Марианну оценивающий взгляд.

А та лишь испуганно смотрела на кончики своих остроносых туфель. В голове кружились мысли, но она не могла произнести ни слова.

— Согласна!

Это слово обожгло душу Марианны огнем. Ее собственная мать торгуется за нее, словно за пучок вееров? И, судя по всему, она твердо решила уйти без старшей дочери.

Марианна подняла голову, недоверчиво посмотрела на мать, но та лишь с сожалением пожала плечами.

— Мама, не уходи без меня! — взмолилась Марианна сдавленным от слез голосом.

Но Хильдегарда резко повернулась к дочери спиной и пошла прочь. Три младших мальчика и девочка, понурившись, нерешительно последовали за ней.

— Мама, нет! — в отчаянии крикнула Марианна, но никто из оборванцев не обернулся. Она подумала, не побежать ли за ними, не вцепиться ли в подол матери, но услышала резкий голос Зенгера:

— Ну, начинай работать! Увидимся весной. Тогда-то и станет ясно, достаточно ли ты сделала или же нужно отдать тебя шарманщицей одному из моих людей.

Но Марианна не удостоила его больше ни единым взглядом, вместо этого она, гордо подняв голову, прошествовала в свою жалкую хижину. Там она бросилась на постель, которую раньше делила с братьями и сестрой. «Что ж, теперь у меня есть своя собственная кровать», — подумала она и твердо решила не пролить ни единой слезинки. Но ничего не вышло. Когда она осознала, что больше никогда не увидит ни мать, ни братьев, ни сестру, по щекам ее побежали слезы. Дрожа, она села, вытерла мокрое лицо и стиснула зубы. «Я справлюсь», — упрямо подумала она и принялась за работу.

Вот уже четыре месяца Марианна держала свое обещание. Она запретила себе проливать слезы по семье, хоть это давалось ей с трудом. И как раз сегодня воспоминания никак не хотели уходить.

Бросив взгляд на израненную руку, Марианна едва не растеряла все свое мужество. Ей никогда не сделать нужное количество метел и вееров! Кроме того, в пустом желудке постоянно урчало. И если девушка вообще хоть что-то ела, то этим она была обязана матери ее лучшей подруги Фриды, Гертруде Райманн. Семья Фриды перебивалась с хлеба на воду, но, несмотря на это, добрая женщина всегда делилась с Марианной какими-то крохами, чтобы та не умерла с голоду. Она делала это тайком, за спиной своего мужа. Если бы он заметил, что она кормит еще одного оборванца, то избил бы ее до синяков.

Марианна как раз представила себе ароматный горячий кусок мяса на тарелке, когда к ней присоединилась подруга Фрида.

— Вот, возьми! Сегодня мама смогла оставить тебе только очистки, но это лучше, чем совсем ничего, — сказала она, протягивая девушке мисочку.

Марианна была настолько голодна, что проглотила очистки в мгновение ока.

Фрида задумчиво смотрела на нее. Затем подняла наполовину сделанный веер и принялась за работу. Ее семья тоже делала зимой метлы и веера и точно так же не могла прожить на это, как и Хайнрики.

— Марианна, — загадочным тоном произнесла Фрида и отложила веер в сторону. Окинула подругу оценивающим взглядом, а затем шепотом добавила: — Я познакомилась кое с кем, кто может вытащить нас отсюда.

— Что ты имеешь в виду?

— Он путешествует по стране, выглядит сногсшибательно и говорит, что я должна пойти с ним.

— В качестве жены? — недоверчиво поинтересовалась Марианна.

— Нет, нет, то есть, может быть, позже. Этот человек предложил мне танцевать на рынках, где он будет продавать метлы. А я буду привлекать покупателей.

— Ты с ума сошла? Ты же знаешь, что говорят люди! Неужели ты не слышала, что многие девушки так и не вернулись в Эспу? Злые языки утверждают, что они мертвы.

Фрида глубоко вздохнула.

— Ах, глупости! Это просто бред, который выдумывают старухи, чтобы было о чем посудачить. Лично у меня больше нет желания голодать. Пожалуйста, пойдем со мной!

— Нет, я даже думать об этом не хочу, иначе давно бы согласилась пойти с людьми Зенгера. Он только того и ждет.

— Зенгер живодер. А Вальдемар совсем не такой.

— Вальдемар? Вы уже настолько близки? Может быть, ты и невинность ему свою уже подарила?

— Марианна! Как ты можешь говорить такое? Я никогда бы так не поступила. Это я храню для первой брачной ночи, — возмутилась Фрида, а потом умоляющим голосом добавила: — Ну же, пожалуйста, пойдем со мной!

— Я не хочу. С чего ты вообще взяла, что он возьмет меня с собой? Ему ведь придется кормить двоих.

— Он сам мне сказал. «Если ты знаешь еще какую-нибудь красивую девушку, убеди ее пойти с нами. Мне нужны как минимум две». А ты самая красивая во всей округе. Было бы жаль, если бы ты изуродовала свои пальчики тяжелой работой. Кроме того, он ищет шарманщицу, а никто не умеет играть так очаровательно, как ты.

— Ах, так я должна аккомпанировать тебе, пока ты будешь танцевать для покупателей? Фрида, я ничего не буду делать, не собираюсь я вкалывать на Вальдемара. Будь разумной девушкой, не ходи!

— Но что мне делать на этом проклятом клочке земли, где нечего есть и нет будущего?

— Твои родители знают?

— Нет, мама меня никогда не отпустила бы, а отец принялся бы за меня торговаться. Он будет только рад, если у него на шее станет одним едоком меньше. Марианна, это наш шанс!

— Пожалуйста, не оставляй хоть ты меня! — взмолилась Марианна. — Тогда я останусь совсем одна.

— Вот именно. Пойми же наконец, что ты никогда больше не увидишь свою семью! Только замучаешься здесь до смерти. Хотя бы познакомься с ним!

— Нет! А теперь не отвлекай меня, до июня мне нужно сделать еще целую кучу вееров.

— Ну и оставайся со своими дурацкими веерами! А я сама буду ковать свое счастье!

— Ха! Счастье! Я бы на твоем месте не была так уверена!

— Ах, делай что хочешь! — не выдержала Фрида. — Прозябай здесь и дальше!

Спор подруг был прерван громким топотом копыт. Марианна испуганно посмотрела в ту сторону, откуда неслись всадники. Их было трое, а впереди — Якоб Зенгер. Марианна задрожала всем телом. «Они же не за товаром? — с тревогой подумала она. — Они ведь всегда забирали его в начале июня!»

По хитрой ухмылке Зенгера девушка поняла, что ее опасения сбылись.

— Завела себе помощницу? — настороженно поинтересовался торговец и пристально оглядел Фриду. Затем по лицу его скользнула улыбка. — Она может пойти с нами. Нам нужна танцовщица. Она, конечно, не такая хорошенькая, как ты, но для наших целей сгодится. — С этими словами он спрыгнул с коня, подошел к Фриде и приказал: — А ну-ка, повернись!

Фрида была слишком напугана, чтобы сопротивляться. Словно марионетка, она медленно повернулась, пританцовывая перед торговцем.

— Что ж, вполне сгодится. Вдвоем вы будете отличной командой. Людям это нравится: темноволосая чертовка и бледная блондинка.

— Я не буду вашей шарманщицей! — воскликнула Марианна, тряхнув черными кудрями. Ее карие глаза сердито сверкнули, угрожающе блеснули белые зубы.

— Да ты даже напугать могла бы, Марианна Хайнрики, — усмехнулся торговец, — если бы я не знал, что ты цыганский подкидыш.

Марианна густо покраснела.

— Мой отец родился здесь, работал здесь и лежит здесь на кладбище, потому что вы, мой господин, выпили из него кровь.

— Ты права. Старый добрый Фриц Хайнрики лежит на кладбище, но кто сказал, что он твой отец? Если тебе так уж нужно знать, то я признаюсь, что когда-то твоя мать очень нравилась мне. Но однажды тут проезжал бродячий народ, и Хильдегарда совершила глупость. Пошла в лес с одним из них, а тот недолго ходил вокруг да около и не спрашивал, готова ли она отдать ему то, что могут дать женщины…

Марианна плюнула ему под ноги и закричала:

— Исчезни, кровопийца! Возвращайся в июне, когда я закончу веера, и заплати все, что мне причитается! А если еще раз скажешь что-то подобное про мою мать, я тебя убью!

Тот презрительно расхохотался.

— Нет, я заберу товар сегодня или не заберу вообще, — произнес он, бросая мимоходом взгляд на готовый товар. — Где остальное?

Марианна судорожно сглотнула. Сопротивляться не было сил. Она больше не могла выдерживать холодный взгляд этого мужчины. Вместо этого она смотрела на подругу широко открытыми от ужаса глазами, словно ожидая от нее спасения, но Фрида только беспомощно развела руками. Марианна пожалела, что связалась с торговцем. Но разве он не разозлил ее до предела?

— Пожалуйста, дайте мне еще две недели. Я клянусь, что к тому времени смогу закончить… — Сейчас она говорила почти льстиво. От гордости не осталось и следа.

— Нет, жабка, ты поедешь в Англию с одним из моих торговцев. Это мое последнее слово.

— А если я откажусь? — поинтересовалась подавленная Марианна.

— Тогда мои товарищи подожгут твою лачугу и заставят тебя сделать это, потому что ты не выполнила свою часть сделки.

Сердце Марианны едва не выпрыгивало из груди. Она снова обернулась к Фриде в поисках поддержки.

Подруга кивнула, и Марианна поняла: она должна притвориться, что согласна, и доказать свое смирение. А когда Якоб Зенгер уедет, можно подумать, что делать дальше. Неплохая идея.

Марианна униженно потупила взгляд.

— Хорошо, я сдаюсь. Но позволите ли вы мне собрать вещи?

Зенгер расхохотался.

— Вещи? А я и не знал, что у такой, как ты, есть что-то, кроме того, что надето. Но я не хочу быть бесчеловечным. Я вернусь завтра. И не забудь шарманку! Платья можешь оставить здесь. Я дам тебе новые. И тебе тоже, Фрида Райманн! Вы же не оборванки какие-то, вы должны быть красивыми, чтобы привлекать покупателей.

Марианна молча кивнула.

Фрида пробормотала:

— Да, господин!

И только когда стук копыт стих вдали, Марианна осмелилась открыть рот:

— Я сейчас соберу вещи. Как думаешь, твой Вальдемар сможет увезти нас отсюда до наступления темноты?

Фрида улыбнулась.

— Не беспокойся! Уже завтра мы будем плыть на корабле, который идет в Англию. И никогда не вернемся сюда. Клянусь тебе!

«Твоими устами да мед пить», — подумала Марианна и быстро бросилась собирать пожитки.

Окленд, 25 декабря 1900

Празднование Рождества в семье Гамильтон в этом году проходило не под счастливой звездой. По крайней мере так казалось Дункану, который обвел оценивающим взглядом немногих собравшихся, которые сейчас стояли вокруг фортепьяно, собираясь петь рождественские песни. Его мать страдала от ужасной головной боли, которую пыталась скрыть от гостей. Лицо ее застыло, словно маска. По настоятельному требованию отца она не прикасалась к алкоголю. Из-за него, кстати, она испортила вчерашний семейный ужин, когда просто встала из-за стола и поковыляла в постель.

Хелен недовольно опустилась на табурет. Дункан удивился, почему хотя бы сегодня его сестра не сияет от счастья. Ведь за ужином было объявлено о ее помолвке с Питером. Хоть Дункан терпеть не мог этого напыщенного болтуна, это была лучшая партия, которую только мог желать его отец. Старый Смит, отец Питера, был самым богатым торговцем в округе. «Сегодня отец наверняка гордится Хелен», — думал Дункан.

С каменным лицом Оливия затянула «Тихую ночь», и все подхватили, вне зависимости от умения.

Дункан пропел вместе со всеми первую строку, но внезапно горло перехватило от грустных воспоминаний. Он невольно вспомнил пение Пайки, и на глаза набежали слезы. Молодой человек в очередной раз задумался, почему она убежала. Он многое отдал бы за то, чтобы девушка стояла под этой елкой! Ладно, все эти изысканные леди наверняка шушукались бы и шептались, но разве это повод так просто отказаться от любви?

От размышлений Дункан очнулся, когда его отец пригласил гостей занять места на диванах и попробовать рождественскую выпечку. Дункан рухнул на диван, мысленно снова переносясь к Пайке. Всякий раз, думая о ней, он задавал себе мучительный вопрос, не было ли в ее жизни другого мужчины. И не выбрала ли она того маори.

— Ты не подашь мне кекс, Дункан? — вернул его к действительности пронзительный голос соседки по столу.

Дункан вздрогнул и презрительно посмотрел на Розу Смит. Хотя, вообще-то, она была довольно миловидна. У нее были большие зеленые глаза, узкое личико с хорошеньким носиком и губы в форме сердечка. Но ее голос и характер действовали ему на нервы. Сможет ли он когда-нибудь забыть о Пайке?

Если бы все было так, как хотелось его отцу, он давно должен был излечиться от своего увлечения девушкой-маори. Алан притворялся, будто сочувствует сыну и понимает, как ему тяжело после того, как от него сбежала невеста. Но со временем отец стал постоянно говорить ему о Розе Смит, этой экзальтированной девушке, которая сейчас выжидающе смотрела на него.

Дункану совершенно не хотелось болтать с ней, и он отвел взгляд, переводя его на Хелен. Он улыбнулся сестре, но та по-прежнему сохраняла непроницаемое выражение лица. Он готов был многое отдать, чтобы узнать, что так огорчает Хелен в день помолвки.

Может быть, все дело в том, что Питер, брат его соседки по столу и свежеиспеченный жених его сестры, проявлял к ней столько же интереса, сколько он к Розе? Вместо того чтобы болтать с Хелен, Питер уселся по другую сторону от Дункана и попытался завести мужской разговор. При этом он курил сигару и пускал в лицо Дункану кольца дыма.

— Было бы неплохо вместе заказать постройку нескольких кораблей. Это позволит сэкономить и…

Дункан не слушал его. Его совершенно не интересовала постройка новых судов для транспортировки смолы каури в Окленд. Он по-прежнему работал на отца, но без удовольствия. И всякий раз, когда Алан пытался послать его в суд, он заявлял о проблемах с бухгалтерией, которые ему срочно необходимо решить. Впрочем, несколько раз Дункан являлся в суд, пытаясь подстеречь мистера Рангити, который, по мнению молодого человека, наверняка знал, где Пайка и почему она сбежала. Однажды он стоял перед зданием до тех пор, пока мужество не оставило его. Он боялся, что мистер Рангити подтвердит то, чего он опасался: что тот силач-маори все же победил!

— Дункан, а что тебе подарили на Рождество? — спросила его Роза, хотя Питер продолжал что-то говорить ему.

Дункан закатил глаза. Почему они просто не могут оставить его в покое?

— Да расскажи же, Дункан! — потребовала теперь и мать Розы.

Роза и ее мать говорили с ним, как с маленьким ребенком, который все еще восторженно мчится к камину, чтобы посмотреть, что положил ему в чулок Санта-Клаус.

Он хотел было проигнорировать вопрос, но тут вмешалась Хелен, которая тоже села за стол.

— Ну, рассказывай уже, что принес тебе добрый Санта-Клаус? — В ее голосе звучали недовольство и зависть. Не дожидаясь ответа, она громко, чтобы слышали все за столом, продолжила: — Отец осчастливил его новомодным автомобилем. Заказал из Англии себе и Дункану. Разве это не чудесно?

— Хелен, но ведь это неважно, — попытался сгладить неловкость Дункан, но Питер, оживившись, уже обратился к своему родителю:

— Отец, а ты что скажешь? Я бы тоже не отказался от такого автомобиля. — И он громко рассмеялся.

— Милый Питер, даже у меня еще нет этой самоубийственной штуки. Давай посмотрим, выживут ли эти водители, — ответил старший Смит и расхохотался так же оглушительно, как его сын.

— Возможно, мой отец сделает нам на свадьбу такой же подарок, если Питер, став моим мужем, тоже будет заниматься нашим бизнесом, — язвительно заметила Хелен.

— Да Питеру и со своим бизнесом дел хватает. Нет нужды заниматься еще и моим. Кроме того, у меня уже есть преемник — мой милый Дункан! — с гордостью произнес Алан.

— Да, для сына — все самое лучшее, — заметила Хелен. Глаза ее сверкали ненавистью.

Дункан испугался. Что на нее нашло?

Когда гости ушли, Алан попросил семью посидеть с ним еще немного у камина, чтобы, как он выразился, достойно завершить этот радостный день. Он так и лучился хорошим настроением.

— Милый мой Дункан, тебе следует серьезно подумать о том, чтобы сделать Розе предложение в канун Нового года.

— Да, папа!

— Ты женишься на ней? — обрадовался Алан.

— Нет, я этого не говорил!

— Но ведь она красива и в то же время богата. Ну же, подумай хорошенько! Лучшей партии тебе не найти во всем Окленде. Бери ее, мальчик мой! Она тебя боготворит. И, судя по ее телосложению, она наверняка быстро подарит мне внуков.

В этот миг даже Оливия очнулась от оцепенения.

— Ты ведь не собираешься и в самом деле жениться на Розе? — Ее голос дрожал от неподдельного ужаса.

— Мама, нет… да… Я не знаю. Я хотел бы… э… я не знаю. Я хочу сказать, что она… — Дункан запнулся. — Хелен, ты играешь все лучше и лучше.

Оливия пристально посмотрела на него. Она не собиралась менять тему.

— Но, мальчик мой, ты же ее совсем не любишь. Твое сердце все еще тоскует по другой девушке, Пайке. Ты не можешь просто взять и заменить ее этой белой гусыней.

Алан бросил на жену угрожающий взгляд.

— А ты не лезь в это дело! Ты уже дала понять, что поддерживаешь эту чернокожую, но сейчас ты единственная, кому это интересно! Твой сын наконец-то взялся за ум, он ведь мой сын. Ты понимаешь, он весь в меня! Настоящий Гамильтон.

В его голосе звучала гордость.

Хелен вскочила со своего места и беспокойно забегала по комнате. Она была настолько напряжена, что начала грызть ногти.

— Но пойми же, Алан, он любит эту девушку! — в отчаянии воскликнула Оливия.

Алан постучал себя по лбу.

— Милая моя, боюсь, что алкоголь уже повредил твой рассудок. Эта неблагодарная тварь бросила его. — Затем он обернулся к сыну: — Дункан, скажи ей, что она все выдумывает. Скажи ей, что ты вообще и думать забыл о той девушке!

Дункан глубоко вздохнул.

— Мама, как я могу жениться на Пайке после всего случившегося? У нее наверняка уже давно другой муж.

— Ну вот, пожалуйста! — ликовал Алан Гамильтон. — Он ведь мой сын. Я знал, что он не разочарует меня. Они с Розой будут жить в «Гамильтон Касл», а я буду наслаждаться тем, что воспитаю своего первого внука в традициях семьи. — И, довольный собой и миром, Алан откинулся на спинку дивана.

— Твой сын? — раздался пронзительный голос. Перед отцом возникла Хелен. — Я твоя дочь, и я готова сделать все, но ты видишь только его, твоего наследного принца. Однако все совсем не так, как ты думаешь…

— Что это значит? — резко произнес тот.

Хелен ткнула пальцем в Оливию, которая побледнела еще больше.

— Спроси-ка маму, почему она так хочет, чтобы мой милый братец женился на маори. Моя мать, которая всегда с презрением говорила о туземцах. И она вдруг захотела иметь чернокожую невестку? Спроси же ее, почему…

Оливия тяжело поднялась и, пошатываясь, направилась к дочери.

— Замолчи, дитя мое! — измученным голосом взмолилась она. — Замолчи же наконец!

Дункан недоуменно переводил взгляд с одной на другую. В груди поселился какой-то смутный страх. Ему вдруг стало зябко.

— Хелен, говори, что ты собиралась сказать, но только в том случае, если это не беспочвенные обвинения. Если же ты опять будешь язвить и завидовать, убирайся с глаз моих! — презрительно произнес Алан.

— Отец, пожалуйста! — Хелен бросилась перед ним на колени. — Я не вру. В тот вечер я сама слышала, как мама говорила этому маори, что… — Она вдруг умолкла и начала всхлипывать.

Алан схватил дочь за плечи, встряхнул ее и взревел:

— Что, черт побери, ты слышала?!

— Мама умоляла маори в саду, чтобы он дал Пайке благословение на свадьбу с Дунканом. Но тот отказался. «Тогда сделай это не для меня, — взмолилась она, — а ради своего сына!»

На мгновение в комнате воцарилась мертвенная тишина. Всех сковал неописуемый ужас. Первым обрел дар речи Дункан:

— Какой маори, мама?

Алан тоже очнулся от оцепенения. Он грубо вырвался из объятий дочери. Ему было все равно, что Хелен упала на пол и принялась причитать:

— Я не этого хотела!

Алан остался стоять посреди комнаты как вкопанный. Он не сводил с Оливии обезумевшего взгляда.

Она медленно подходила к нему, хотела что-то сказать, схватила его за руку, но он оттолкнул ее от себя. Оливия споткнулась, ударилась головой о каминную полку и безжизненно рухнула на пол. Изо рта и носа потекла кровь.

— Я не этого хотела! — причитала Хелен. — Я не этого хотела!

Сандхерст, Австралия, январь 1858

Марианна с грустью глядела в зеркало. Красивое платье, которое ей купил Вальдемар, не могло развеселить ее. Оно липло к телу, поскольку жара стояла удушающая. Она вдруг вспомнила морозные зимы в Германии, и тоска по дому стала еще сильнее. Здесь же никогда по-настоящему холодно не было. Несмотря на открытое окно, не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. В комнате, которую Марианна делила с Фридой, стояла влажная духота, от которой на лбу у Марианны выступал пот. Пока она стенала от жары, воспоминания о детстве в Эспе прояснялись. Она грустила по своей жизни в уютной хижине, пока не вспомнила о том, как ужасно мучилась там от голода и холода, и тут же пришла в себя. Здесь она хорошо питалась, и результат был налицо: костлявое, изголодавшееся существо превратилось в стройную девушку.

Они с Фридой путешествовали с Вальдемаром вот уже почти три года. Сначала он продавал свои товары на рынках, пока обе танцевали, привлекая клиентов. Затем он устроил их в паб, где Фрида каждый вечер танцевала, а Марианна играла на шарманке. Впрочем, это разделение труда давно перестало устраивать Вальдемара, поскольку большинство мужчин предпочитало танцевать с «черной дьяволицей». Но Марианна упорствовала. «Если ко мне прикоснется хоть кто-то из этих пьяных парней, я уйду», — говорила она. И Вальдемар осознавал, что это не пустые угрозы.

А Фриде было все равно, танцевать с мужчинами или не танцевать. Если они начинали слишком приставать, она отшивала их. И, несмотря на это, Марианна тревожилась за подругу, которая кокетничала все больше и больше.

С прошлого лета они оказались в Сандхерсте, на другом конце света. Вальдемар убедил девушек искать счастья в далекой Австралии. Он слышал о сказочном богатстве, которое может заработать каждый, кто рискнет добиться успеха в одном из растущих как грибы после дождя поселков золотоискателей.

В салунах срочно нужны были «hurdy-gurdy girls», как называли здесь танцовщиц и шарманщиц. Марианна согласилась на тяжелое путешествие на судне лишь с одним условием: что ее будут продолжать использовать не как танцовщицу, а как музыканта. Скрепя сердце Вальдемар согласился. Несколько раз пытался убедить ее в том, что, танцуя, она заработает гораздо больше, но девушка не поддалась на провокацию, поскольку прекрасно знала, что он платит Фриде не больше, чем ей.

Впрочем, на заработок девушкам жаловаться не приходилось. В салуне можно было заработать гораздо больше, чем на рынках в Англии, да и Вальдемар фон Клееберг, как он назвался в Сандхерсте, немало повеселив девушек, поскольку на самом деле фамилия его была Шикенданц, был великодушным работодателем. Он платил им настолько хорошо, что они могли покупать достаточно одежды и украшений, а иногда дарил вещи, и Марианна копила деньги, а Фрида транжирила их от души.

— На какие деньги ты собираешься возвращаться в Германию, когда нагуляешься? — часто спрашивала Марианна подругу, напоминая, что нужно экономить. Но Фрида была твердо уверена в том, что однажды Вальдемар женится на ней.

Марианна каждый день пересчитывала свое маленькое состояние, которое неуклонно росло. Еще один год выдержать, а затем она сможет самостоятельно оплатить билет до Германии, где будет жить с матерью, сестрой и братьями. И при этом останется еще достаточно денег, чтобы самой начать торговлю веерами и метлами и накормить всех.

«Тогда мама наконец-то полюбит меня», — решила Марианна, вставляя цветок в черные волосы. Скоро начнется работа внизу, в салуне. И куда только подевалась Фрида? Она ушла больше двух часов назад в своем танцевальном платье и до сих пор не вернулась.

В дверь постучали, и в комнату, не дожидаясь ответа, вошел «прекрасный Вальдемар». Фрида и Марианна называли его так про себя, поскольку он был высок и красив и вышагивал, словно петух. Марианна считала его слишком самовлюбленным, потому что он носил белый жилет с толстой цепочкой для часов. Что до Фриды, то она была от него просто без ума и постоянно ждала знаков внимания.

— Ну что, красавица Марианна, — прошептал он, подходя к ней ближе. Ей даже показалось, что слишком близко. Неожиданно провел рукой по черным кудрям и простонал: — Ты сводишь мужчин с ума. Ты знаешь об этом?

Марианна, испугавшись, замерла. Ей не хватило мужества даже для того, чтобы повернуться и сбросить руку этого бесстыжего типа.

В зеркале за ее спиной возникло его лицо с дьявольской ухмылкой.

— О, прости, неприкосновенная, но так уж вышло, что я тоже схожу с ума по тебе. Только не делай вид, будто не знала этого. Смотри, сегодня в салуне будет несколько владельцев шахт, и босс настаивает на том, чтобы танцевать с тобой и… — Он рассмеялся. — Видишь ли, он, как и все, в восторге от тебя.

— Никогда! И для тебя я по-прежнему Марианна!

— Я также считаю, что изысканному господину нужно удовольствоваться Фридой. Но послушай, дитя мое, ты уже не маленькая девочка. Ты женщина. Да еще какая! Роскошная! Те парни там, внизу, уже не хотят просто слушать твое пиликанье, хотя играешь ты хорошо. С тех пор как ты стала еще и петь, мужчины буквально падают к твоим ногам.

Он положил обе руки на ее обнаженные плечи, но оцепенение Марианны сменилось чистой и незамутненной яростью. Она молниеносно схватила его за руки, оттолкнула прочь и отвесила ему сильную пощечину.

— Ай! Ты что, спятила? — испуганно воскликнул он.

Марианна сердито сверкнула глазами.

— Ты давал мне слово чести!

Он потер щеку и усмехнулся.

— Я не свинья, и ты это знаешь. Я всегда обращался с вами хорошо, но когда они шуршат купюрами… Так уж вышло, что мужчины здесь главные.

— Что это значит? — крикнула Марианна, впившись в него взглядом.

— Сладкая моя, у меня есть для тебя предложение. Никто не будет трогать Марианну, если ты будешь под моей личной опекой.

Марианна вопросительно посмотрела на мужчину.

Вальдемар откашлялся.

— Если хочешь, сходим сначала к мировому судье и возьмем бумажку.

— О чем ты говоришь?

— Если будешь моей женой, никто тебя не тронет. Тогда все будут довольствоваться Фридой.

— Но ты… ты будешь меня трогать, верно? — нарочито спокойно поинтересовалась Марианна.

Он рассмеялся.

— Это будет, так сказать, мой супружеский долг.

Обуреваемая гневом и стыдом, Марианна густо покраснела. Она одним прыжком оказалась у него за спиной, полезла под кровать, вытащила и прижала к груди свое сокровище — деньги, которые ей удалось скопить.

— Что это значит? — строго поинтересовался Вальдемар.

Марианна не ответила. Взяла чемодан и стала бросать туда вещи. Кроме тех платьев, которые подарил ей Вальдемар.

— Что это значит? — повторил он. Теперь в его голосе звучала угроза.

— А на что это похоже? — ответила она, спокойно продолжая складывать вещи.

И только когда он железной хваткой сжал ее запястья, она поняла, что не приняла в расчет его уязвленное мужское достоинство.

— Значит, ты, грязная мерзавка, предпочитаешь слинять, нежели пойти за меня замуж? Я никогда еще не предлагал женщине замужество! А ты посмела наплевать на мое предложение!

Не успела она собраться с мыслями, как он уже отнял у нее деньги.

— Ты совершенно не заслужила моего расположения. И я не должен тебя умолять. Ты принадлежишь мне, хочешь ты того или нет. Без единого пенни ты отсюда никуда не сбежишь. Вокруг нас сплошные прерии. Пойдешь туда — только ядовитых змей порадуешь. Так что слушай меня: я дам тебе немного времени, режим будет щадящий. Пока что мужчины будут только танцевать с тобой…

— Нет…

Больше девушка не сказала ни слова, поскольку Вальдемар так сильно схватил ее за волосы, что она вскрикнула от боли.

— Радуйся, что я не побил тебя! А теперь — вперед! Спускайся в салун, Марианна, и не забывай улыбаться!

— А если я буду танцевать с мужчинами, ты отпустишь меня?

— Посмотрим. Может быть, ты все же захочешь стать моей женой, — легко согласился он.

Казалось, Вальдемар снова был уверен в себе. Не успела Марианна слова сказать, как он запрокинул ей голову и сорвал с ее губ поцелуй. А затем, отпустив, с усмешкой произнес:

— Ты ведь не наделаешь ошибок, правда?

Вальдемар не сводил глаз с Марианны. В прокуренном салуне, как всегда, поднялся шум, когда она начала играть на шарманке. Обычно мужчины собирались вокруг нее и подвывали. Сейчас один из них пригласил Фриду, которая как раз вернулась. Впрочем, подруги еще не успели перекинуться и словом, но Марианна заметила, что глаза у Фриды сияли, а кожа была розовее обычного.

Марианна надеялась, что в этот вечер танцевать не придется, но тут к ней подошел Вальдемар.

— Господа! — крикнул он, заглушая общий шум. — По многочисленным просьбам с вами сегодня будет танцевать Марианна, черная дьяволица. А наша Фрида поиграет на шарманке.

Фрида огорченно поглядела на него.

Он показал на густо покрасневшую девушку и весело расхохотался.

— Господа, у вас есть выбор. Плохая музыка, но зато роскошная женщина в объятиях, или наоборот.

Толпа взревела. Марианна пристыженно посмотрела на Фриду, которая, судя по всему, не поняла, что Вальдемар только что обидел ее. Она послушно взяла в руки шарманку. Звуки, которые она извлекала из этого инструмента, были более чем жалобными, но публике было все равно. Мужчины кричали, путая немецкие и английские слова:

— Марианна, танцевать! Марианна, dance wiht us!

И вот уже владелец шахты, крупный мужчина, подхватил Марианну, поднял ее в воздух, подбросил под одобрительные возгласы толпы и крикнул:

— Фрида, сыграй нам что-нибудь веселое!

Марианна безвольно кружилась с ним по комнате. В голове путались мысли, пока одна не затмила собой все: ей нужно как можно скорее сбежать из Сандхерста и незаметно попасть в Мельбурн. Но как это сделать, не имея даже одного пенни в кармане?

Владелец шахты все крепче прижимал ее к себе, а затем прошептал ей на ухо:

— Ты роскошная женщина. Чувствуешь, как сильно я желаю тебя? — И он еще теснее прижался своим тучным телом к ее стройной фигурке.

Марианне стало дурно, и ее едва не стошнило, когда она ощутила прикосновение его напрягшегося мужского достоинства.

— Я хочу иметь тебя! — прошептал он. Его дыхание отдавало дешевой выпивкой.

Нет, она больше не будет терпеть эти унижения. Ей срочно нужно на свежий воздух.

Тут сквозь толпу зрителей протолкался сильный молодой человек и вежливо попросил владельца шахты разочек потанцевать с дамой.

Навязчивый танцор на миг задумался, а затем произнес:

— Ладно, но только пока я пропущу еще стаканчик. Чтоб она не остыла, парень!

Молодой человек закружил Марианну, но не прижимал девушку к себе, а держался на почтительном расстоянии.

Она облегченно вздохнула.

— Мисс, вы понимаете мой язык? — вежливо поинтересовался он.

Марианна кивнула. Первую половину дня она использовала для того, чтобы улучшить свои знания английского языка, который учила еще в Германии.

— Да, я немного говорю по-английски и понимаю этот язык, — добавила она.

— Это хорошо. Как вы здесь оказались? — спросил он. При этом он повел ее к краю зала, где можно было постоять в уголке. — Я не умею танцевать, — смущенно пояснил он. — Я просто увидел, насколько вы были несчастны в объятиях этого неотесанного мужлана, и решил помочь.

Марианна попыталась улыбнуться. Такого приятного человека она в Сандхерсте еще не встречала. Несмотря на это, у нее не было желания рассказывать ему историю своей жизни. Она украдкой оглядела его. Он был очень высоким и широкоплечим. Светло-русые волосы вились, как у ребенка. Лицо было некрасивое, но приметное, а глаза лучились таким теплом, что это проняло ее до глубины души.

— Мне просто было немного жарко, — нерешительно ответила она.

Он пристально посмотрел на нее.

— Но ведь раньше вы никогда не танцевали. Знаете, я уже не первый месяц слушаю, как вы поете и играете. Я и не думал, что мне доведется услышать нечто столь чудесное в такой глуши.

— Спасибо, — произнесла Марианна и поинтересовалась, как его зовут.

— Я Уильям… — Больше он ничего не сказал, поскольку владелец шахты грубо отнял у него Марианну и закружил ее так сильно, что она почувствовала слабость. А затем вдруг схватил ее за зад и сильно ущипнул.

Марианна, перепугавшись, громко вскрикнула и остановилась. Она не успела дать ему пощечину, потому что рядом тут же возник Вальдемар.

— Что я говорил? Танцевать можно. Не больше, — грубо осадил он мужчину. Скосив взгляд на совершенно расстроенную Марианну, он добавил, уже тише: — Пока что.

С этими словами он взял ее под руку и повел прочь.

— Милая моя, довольно выкаблучиваться. Он ничего такого не сделал тебе. Что ты жмешься? Так ты мне всех клиентов распугаешь, — напустился на нее Вальдемар.

Марианна сжала губы. Она не будет обсуждать с ним, как обошелся с ней владелец шахты, потому что Вальдемар лишь посмеется.

— Слушай меня внимательно: поцелуи запрещены. И за грудь лапать тебя тоже никто не имеет права. Разрешено прижиматься к тебе, чтобы доказать, насколько они от тебя без ума. И еще им можно гладить тебя по мягкому месту.

— Нельзя! — презрительно зашипела Марианна.

— Ты словно дикая кобылка, но я тебя обуздаю, — усмехнулся в ответ Вальдемар. — А теперь иди обратно! Посмотри, парни уже в очередь выстроились!

У Марианны закружилась голова от одного взгляда на все эти неухоженные лица, жадно взиравшие на нее. Она искала одно-единственное, гладко выбритое, но, увы, Уильяма уже и след простыл.

Остаток вечера Марианна провела словно в тумане. Ее кружили и кружили, прижимаясь потными телами, и девушка лихорадочно размышляла над тем, как поскорее сбежать от Вальдемара.

Марианна устало рухнула на кровать прямо в платье, когда в комнату осторожно прокралась Фрида.

— Ах, Марианна! Он потрясающий, — мечтательно произнесла ее подруга.

— Кто?

— Вальдемар!

Марианна вздохнула. Неужели Фрида совершенно не злится на этого типа за то, что он выставил ее на всеобщее посмешище? Ведь мужчины безжалостно освистали ее игру на шарманке! «Но если я расскажу ей, как подло он давил на меня, она наконец-то поймет, что Вальдемар — настоящая свинья». Но сначала ей хотелось узнать, что так порадовало подругу.

— Фрида, расскажи, что случилось, почему ты такая довольная? — нарочито весело поинтересовалась она.

По лицу подруги промелькнула улыбка. «Она никогда еще не казалась такой красивой», — подумала Марианна, внимательно посмотрев на Фриду.

— Он женится на мне! — пропела та.

— Кто, боже ж ты мой?

Фрида бросила на подругу возмущенный взгляд.

— Как кто? Вальдемар!

— Вальдемар… Ах, Вальдемар… Он женится на тебе… На тебе? — озадаченно пробормотала Марианна.

— Тебя это что, удивляет?

В этот миг Марианне вдруг захотелось, чтобы луна, освещавшая комнату, зашла за тучу, — тогда подруга не увидит, как сильно она побледнела.

— Неужели ты совсем не рада? У тебя такое лицо… — с упреком в голосе произнесла Фрида.

У Марианны возникло нехорошее предчувствие, но она продолжала вести себя как ни в чем не бывало.

— Нет, почему же! Просто это так неожиданно. Когда же он сделал тебе предложение? — поспешно поинтересовалась она.

— Пока что он не делал мне предложения, но скоро обязательно сделает. Он не может поступить иначе, потому что… — Фрида на мгновение умолкла, а затем, стыдливо захихикав, добавила: — С сегодняшнего дня я принадлежу ему!

— Ты… что?

— Ты все правильно услышала. Я принадлежу Вальдемару. Навсегда.

— Значит, ты… отдала ему свою… — Марианна запнулась. Она боялась произнести это слово вслух.

— Не надо делать такое лицо, будто это преступление! Мы ведь уже не дети. И все произошло по любви, понимаешь? — С этими словами Фрида опустилась на край постели и схватила Марианну за руки. — Это было божественно. Он целовал и ласкал меня. Было немножечко больно, но в остальном… Ах, я так счастлива!

— А почему ты думаешь, что он женится на тебе? — Голос Марианны прозвучал резче, чем ей того хотелось.

— Глупышка! Потому что ни один мужчина не будет так нежно ласкать женщину, если он не хочет жениться на ней! Он сам сказал: если я так сильно люблю его, я должна время от времени делать ему приятно. Тогда он выполнит любое мое желание.

Марианна резко села и с ужасом поглядела на подругу. Теперь не время притворяться тактичной. Только неприкрытая правда поможет Фриде излечиться от этого безумия.

— Ты что, не видишь, чего он хочет от тебя? Предложения можешь ждать, пока небо не упадет на землю. Он пытается смягчить тебя, чтобы ты отдавалась золотоискателям. Он собирается продавать твое тело этим парням. И думает, что ты сделаешь это ради него, если он притворится, что любит тебя.

— Да ты просто завидуешь! — зашипела Фрида и, отвернувшись, легла на свою кровать.

А Марианна еще долго не могла уснуть, хотя ее подруга давно уже видела десятый сон. Она лихорадочно думала, ломая себе голову над тем, как уберечь Фриду от проституции. «Если я расскажу ей, что Вальдемар предлагал мне выйти за него замуж, она решит, что я лгу», — рассуждала девушка. И с этой неприятной мыслью Марианна в конце концов уснула.

С тех пор прошло две недели. Фрида перестала разговаривать с подругой. Марианне пришлось безропотно принять то, что Фрида все чаще выходила из салуна в обнимку с мужчиной, а ночью вообще не возвращалась в комнату. И при этом с каждым днем она выглядела все более и более несчастной.

Вальдемар снова разрешил Марианне играть на шарманке. Но сколько продлится это, прежде чем он опять заставит ее танцевать с мужчинами? Марианна постоянно высматривала великана с изысканными манерами, который, возможно, мог бы спасти ее, но тот в салуне больше не показывался.

Когда поздно вечером после работы она хотела уйти к себе в комнату с шарманкой под мышкой, ее удержала чья-то рука. Марианна испуганно обернулась.

— Время вышло, леди. У тебя есть выбор: или парни, или я! — Язык у Вальдемара заплетался.

Его пальцы больно вцепились в плечо Марианны, и она почувствовала, что от него очень сильно пахнет виски.

— Отвечай, дьявольское отродье! Я или они?

Марианна глубоко вздохнула.

— Поговорим об этом, когда ты будешь трезв, — заявила она, вырвалась и убежала.

Она боялась, что он услышит, как гулко бьется ее сердце. Когда девушка вошла в комнату, Фрида уже лежала в постели с закрытыми глазами.

— Ах, Фрида, не притворяйся! Я же знаю, что ты не спишь. А теперь хотя бы послушай меня, если уж не хочешь разговаривать! Твой прекрасный кавалер только что приставил к моей груди пистолет: если я не выйду за него замуж, он сделает из меня шлюху и будет продавать мужчинам. Я знаю, что ты терпишь это, поскольку веришь, что он любит тебя, но ты ошибаешься. Он хочет меня! Поэтому давай наконец придумаем план, как нам обеим сбежать отсюда. Потому что я не желаю становиться ни его женой, ни его шлюхой. Поверь мне, я твоя подруга и не хочу бросать тебя одну в этом аду.

Ответом ей было презрительное шипение:

— Именно так он мне и говорил: ты будешь подстрекать меня к побегу. Чтобы ты могла заполучить его, когда я уйду.

Одним прыжком Марианна оказалась у постели подруги.

— Да пойми же ты наконец! Он настраивает нас друг против друга. Он лжет тебе, чтобы ты отдавалась этим мужчинам…

— Думаешь, мне нравится, когда эти пьяные, немытые типы прыгают на мне и делают больно? Если бы он не целовал меня каждую ночь, вытирая слезы с лица, и не гладил бы ласково, я не смогла бы выносить этого. Но нам нужны деньги, чтобы после возвращения в Германию мы могли спокойно жить. Можешь говорить что хочешь, но я стану его женой! А теперь оставь меня в покое! Мне нужно поспать.

Марианна уползла в свою постель, словно побитая собака. Ей было очень больно, оттого что не удалось вразумить подругу.

Марианну разбудил грохот. Рядом с ней стояла темная фигура. Не успела она вскрикнуть, как чья-то огромная ладонь зажала ей рот. Марианна едва не задохнулась.

— Ни звука! — прошипел чей-то нечеловеческий голос.

По неприятному запаху виски, безжалостно бившему в лицо, Марианна сразу поняла, кто ее незваный гость, который другой рукой уже срывал с нее одеяло. Она пыталась удержать мужчину, брыкалась и отбивалась как могла. Тот убрал руку от ее рта и больно ударил по щеке. Марианна вскрикнула.

— Отпусти ее! Вальдемар, немедленно отпусти ее! — взвизгнула Фрида.

Он не отреагировал, более того, запустил свою руку, которой только что ударил Марианну по лицу, ей под сорочку.

— Отпусти ее! — кричала Фрида.

Она подскочила к нему и принялась колотить его по спине кулачками. Вальдемар на долю секунды отпустил Марианну, отвернулся и изо всех сил оттолкнул Фриду. Та упала на пол и пролепетала:

— Что ты от нее хочешь? Я думала, ты любишь меня!

Но Вальдемар не обращал на нее внимания. Сопя от похоти, он навалился на Марианну и с громким треском разодрал на ней сорочку. Ему было все равно, что Марианна отчаянно пыталась прикрыть наготу. Он обеими руками развел ей бедра.

— Вальдемар, что ты делаешь? Иди ко мне! Я добровольно дам тебе то, что ты хочешь! Иди сюда! — С этими словами Фрида подняла подол ночной рубашки, предлагая ему себя.

Тот с отвращением отвернулся.

— Ты, глупая гусыня, заткнись наконец! Я должен объездить ее для клиентов. Кто-то должен сделать это, чтобы госпожа недотрога не считала себя лучше других, — презрительно произнес он.

Фрида заплакала.

— Значит, это правда. Ты хочешь ее, а не меня.

— Да, ты давно надоела мне. А эта чертовка меня заводит! А теперь прочь отсюда! Марш за дверь!

Марианна лежала, застыв от ужаса.

Фрида медленно поднялась с пола. Всхлипывания сменились причитаниями, и Марианна начала опасаться, что подруга бросит ее. Но когда Фрида уже дошла до двери, она резко повернулась и с проклятиями бросилась на Вальдемара.

Дрались эти двое ожесточенно. Марианна вскочила с постели, но Вальдемар повалил ее обратно. А затем изо всех сил ударил Фриду по лицу. Из уголка рта у девушки потекла кровь, но мужчина был безжалостен. Он схватил Фриду за волосы, вышвырнул в коридор и захлопнул перед ней дверь. Усмехнувшись, задвинул засов.

Толкнув Марианну на деревянные половицы, он хрюкнул и навалился на нее. Перед глазами у девушки потемнело.

Окленд, 27 декабря 1900

Доктор Грин, врач семьи Гамильтон, выйдя из комнаты Оливии, с сожалением покачал головой. Стоявшие в коридоре Хелен, Алан и Дункан с нетерпением ждали результатов его обследования. О случившемся вчера они не говорили. Тревога за Оливию отодвинула все на второй план. Однако Дункан постоянно чувствовал на себе пристальные взгляды отца. Да и сам он в глубине души задавался вопросом, имеет ли он все еще право называть Алана отцом.

«Пока мама не придет в себя после обморока, все это останется досужим домыслом», — решил Дункан, которому даже не приходило в голову расспросить сестру. Сцена, во время которой она так явно проявила свою ревность, вызывала у него отвращение.

— Как она, доктор? Оливия поправится? Мы можем пойти к ней? — В голосе Алана слышались тревога и отчаяние.

Врач глубоко вздохнул.

— Мистер Гамильтон, нам не следует разговаривать так громко. Ваша жена как раз очнулась и… — прошептал он.

Алан тут же попытался протиснуться мимо него в комнату больной.

Но доктор удержал его.

— Проявите благоразумие, мистер Гамильтон, — тихо произнес он и отвел Алана к двери салона.

Хелен и Дункан молча последовали за ними. Встревоженный взгляд доктора, смотревшего то на одного члена семьи, то на другого, говорил о многом.

— Говорите же! — не вытерпев, воскликнул Алан.

— Ваша жена умирает.

— Это невозможно! — возразил Алан со слезами на глазах. — Неужели она умрет от удара, который вовсе не был таким уж сильным?

— Дело не в ударе. Боюсь, когда она ударилась, в мозгу у нее что-то лопнуло, что рано или поздно все равно привело бы к смерти. Она когда-нибудь жаловалась на головную боль?

— Да, очень часто, — подтвердил Дункан.

Врач задумчиво нахмурился и пробормотал:

— Это подтверждает мой диагноз. Есть еще несколько признаков: она не может разговаривать. Я ужасно огорчен, но то, что она пережила внутреннее кровоизлияние, граничит с чудом. Попрощайтесь с ней! Она не переживет эту ночь. Мне искренне жаль, но не хочу вас обманывать.

Алан закрыл лицо руками, замер, словно окаменев. Хелен схватилась за каминную полку и душераздирающе разрыдалась. Первым пришел в себя Дункан. Словно в трансе, он направился в комнату матери.

Увидев побледневшую, как будто постаревшую сразу на несколько лет мать, он испугался. Оливия широко открыла глаза и умоляюще посмотрела на него. «Она хочет мне что-то сказать, но что?» — подумал Дункан. Возможно, ему удалось бы узнать больше, если бы в комнату не ворвался отец.

Оттолкнув Дункана, Алан взял жену за руку.

— Оливия, любимая моя Оливия, подай знак, что ты меня понимаешь!

Оливия закрыла глаза и быстро открыла их.

— Пожалуйста, не уходи, не сказав мне правду… Ведь Хелен солгала, да?

Оливия измученно смотрела на него.

Он погладил ее руку и в отчаянии повторил:

— Оливия, Хелен солгала?

Дункану показалось, что он прочел признание в глазах матери, но тут в комнату ворвалась Хелен, лицо у нее было заплаканное и опухшее.

— Отец, мама, мне так жаль, — лепетала она, — это я во всем виновата. Я… я сказала неправду, я ничего не слышала, когда мама ссорилась с тем мужчиной в саду. Я так ревновала к Дункану. Я солгала!

Дункан увидел, что мать тщетно пытается сесть. И вдруг понял: да, Хелен солгала, но не позавчера, а только что. Внезапно он догадался, кто был тот маори. Мистер Рангити! Он был той ночью в Роторуа, чтобы помешать Пайке выйти замуж за пакеха…

Дункан вздрогнул. И если это так — он почти не осмеливался додумать эту мысль до конца, — то судебный эксперт — его отец!

Дункан слушал вполуха то, что в этот момент, словно обезумев, продолжал говорить жене Алан:

— Оливия, любимая моя, пожалуйста, прости меня за все зло, которое я тебе причинил. Я всегда любил тебя. Я готов отдать все, лишь бы этого всего не было! И поверь мне, я очень счастлив, что ты подарила мне такого прекрасного сына!

Дункан украдкой бросил взгляд на Хелен. Его сестра стояла, понурившись, будто окаменев. Ему стало жаль ее. Из любви к родителям она отказалась от козыря, на который так рассчитывала. Дункан снова задумался о мистере Рангити. Разве еще во время первой встречи он не почувствовал необъяснимую симпатию к маори? Разве у них не одинаковые голоса? И разве он, Дункан, не дрался на палках с уверенностью, жившей у него в крови?

Тут раздался убийственный крик. Несколько секунд спустя Алан безудержно разрыдался. Он молил Бога, бросался на хрупкую фигуру Оливии, покрывал ее лицо поцелуями. Леди Оливия Гамильтон навеки закрыла глаза.

Дункан как будто оцепенел. Он не мог сдвинуться с места. Он наблюдал за происходящим словно бы издалека, не в силах даже заплакать. Конечно, он понимал, что его мать умерла, и даже чувствовал нахлынувшую на него грусть, но все это происходило на фоне шокового состояния. Он смотрел на мать и осознавал, что между ними все время стоял этот чудовищный обман. Жизнь требовала от него просто нечеловеческих усилий. «И, несмотря на это, я должен простить ей все, — стучало у него в голове, — причем здесь, у ее смертного одра. Не тогда, когда она уйдет навеки. Тогда будет уже слишком поздно». С гулко бьющимся сердцем он дождался, когда отец успокоится, затем нерешительно подошел к постели матери, нежно склонился над ней и поцеловал в лоб. Он хотел еще раз спокойно рассмотреть ее лицо, но не смог.

— Я прощаю тебя, — прошептал он тихо-тихо, чтобы ни отец, ни сестра не услышали его слов, а затем поспешно вышел из комнаты.

Дункан искренне надеялся, что однажды действительно перестанет злиться на мать. Если уж он не может призвать ее к ответу, то нужно хотя бы выплеснуть гнев. И молодой человек даже знал, на кого.

Сандхерст, январь 1858

Полумертвая Марианна лежала в своей разворошенной кровати. Кошмарная боль в теле и нежелание вдыхать оставленный ее мучителем запах, въевшийся в простыни, словно грязь, парализовали ее. И только в глубине души не было покоя — там вовсю бушевали отвращение, ненависть и страх.

Она лежала в этом ужасном состоянии не первый час, а страх все не уходил. «Как быть? Что со мной будет, если он сделал мне ребенка?» — думала Марианна. При мысли о внебрачном ребенке ей вспомнилась кошмарная сцена с Якобом Зенгером. Интересно, с мамой произошло что-то подобное? Может быть, Зенгер был тогда прав и я действительно ребенок незнакомца, который взял мою мать силой, точно так же, как меня взял силой Вальдемар? Может быть, поэтому мать любила меня меньше, чем братьев и сестру? «Я готова на все, чтобы не рожать дитя насилия», — думала Марианна.

Только когда кто-то распахнул дверь и вошел без стука, Марианна очнулась от оцепенения. Кто это может быть? Она подняла голову и перевела дух, узнав Джоанну, одну из танцовщиц, которые работали в салуне, подменяя их с Фридой.

— Что привело тебя к нам? — поинтересовалась она у Джоанны, пока та оглядывала комнату.

— Я просто хотела убедиться, что вы обе дома, — взволнованно произнесла она. — Там только что нашли мертвую девушку, и по городу ходят слухи, что это танцовщица…

Марианна резко села на постели. Заподозрив неладное, она ощутила, как гулко застучало сердце. Фрида, милая, добрая Фрида! «Пожалуйста, Боже, пусть это будет не Фрида», — взмолилась она про себя.

— Что с ней произошло? — бесцветным голосом поинтересовалась Марианна.

— Никто не знает. Мы и сами узнали об этом только потому, что мальчик, который нашел ее, пустил слух по городу. Там какие-то мужчины…

— Где? — Марианна вскочила, сорвала с себя остатки разодранной ночной сорочки, надела нижнее белье и танцевальное платье, которое висело на спинке стула.

— Скажи мне, где это? — снова попросила она.

Джоанна огорченно смотрела на нее.

— Джоанна, пожалуйста, говори! Где ее нашли?

— У палаток золотоискателей.

Босиком, как была, Марианна бросилась на пыльную улицу. Она не чувствовала ни боли от камней, вонзавшихся в ступни, ни взглядов прохожих, останавливавшихся и глазевших на нее.

Вскоре городок остался позади. Марианна добежала до дороги, ведущей через прерию. Золотоискатели сделали широкие колеи для повозок, на которых возили в свой лагерь провиант и инструменты из Сандхерста. Жара была невыносимой. По лицу Марианны струился соленый пот, но она не вытирала его. Увидев палатки золотоискателей, она ускорила шаг. «Фрида! — стучало у нее в голове. — Пожалуйста, пусть это будет не Фрида!»

Добежав до лагеря, она увидела группу мужчин, стоявших у густого кустарника.

Марианна, словно обезумев, бросилась к ним.

— Где она? — крикнула она на бегу.

Мужчины отошли в сторону. В пыли лежала Фрида. Красивая как никогда. Казалось, она мирно спит.

Всхлипывая, Марианна бросилась на землю и стала трясти подругу, пытаясь разбудить ее, хотя прекрасно знала, что это бессмысленно. И все равно она умоляла ее:

— Фрида, пойдем! Мы уедем отсюда, вернемся обратно в Эспу!

Внезапно кто-то мягко потянул Марианну за руку и прошептал:

— Пожалуйста, вставайте, мисс! Я отведу вас домой.

Расстроенная девушка подняла голову и увидела знакомое лицо. Это был тот мужчина из салуна, мистер Уильям с хорошими манерами. Он помог ей встать, и она, тяжело вздохнув, оперлась на протянутую руку. Краем глаза заметила удивленные взгляды других мужчин.

— Вы сможете идти или нужно найти повозку? — встревоженно поинтересовался он.

Марианна с благодарностью взглянула на него. Никогда еще ни один мужчина так не заботился о ней.

— Все в порядке. Пожалуйста, расскажите мне, что произошло.

Уильям вздохнул. Он все еще держал Марианну под руку и теперь слегка сжал ее локоть.

— Думаю, ее укусила черная змея. Здесь эти твари кишмя кишат. Возможно, она легла туда нарочно, потому что хотела умереть.

Марианна остановилась и в ужасе зажала рот ладонью. Она не могла поверить, и тем не менее это было похоже на правду. Ситуация прояснялась. Все знали, что в прерии таится смертельная опасность. Золотоискатели постоянно рассказывали в салуне о ядовитых змеях, заползавших в их палатки. Кроме того, она прекрасно помнила, как ее подруга запаниковала, когда к ним в комнату заползла змея. Хозяин салуна поймал ее и убил.

«В каком же отчаянии, наверное, была Фрида! — подумала Марианна, сжав кулаки. — Я убью этого негодяя».

И только голос Уильяма отвлек ее от мрачных мыслей.

— Скажите мне, куда вас отвести?

— Я живу над салуном.

Они молча пошли дальше. Марианне очень хотелось заплакать, но слез уже не осталось. А ведь слезы могли бы принести облегчение. Вместо этого она до боли стиснула зубы.

— Проводить вас наверх? — робко спросил Уильям.

Марианна покачала головой.

— Спасибо, что провели меня. Очень мило с вашей стороны. — Она поглядела на него.

Тот покраснел.

— Надеюсь, мы вскоре встретимся, — пробормотал он.

На прощание Марианна протянула ему руку. Его рукопожатие было крепким, но он быстро выпустил ее ладонь, словно обжегшись.

Марианна бросилась на постель Фриды. Ее собственная ужасно воняла! Однако предварительно она закрыла дверь на засов изнутри, в надежде помешать Вальдемару снова войти в ее комнату. Уже вскоре под дверью раздался его ненавистный голос:

— Я знаю, что ты там. Немедленно выходи! Или я войду сам.

Ее усилия бесполезны! Дрожа всем телом, Марианна сделала то, что он велел. Дверь была настолько тонкой, что даже она могла бы сломать ее. При виде своего хозяина, с довольным видом стоявшего в проеме, девушка едва не упала в обморок.

— Надень что-нибудь красивое! — велел он. — Мне повезло, что ты отказалась вести жизнь почтенной женщины. Иначе кого же я должен был бы предлагать сегодня после того, как эту глупую гусыню укусила змея?

— Что ты имеешь в виду? — дрожащим голосом спросила Марианна, хотя прекрасно понимала, что это означает.

— Не задавай глупых вопросов! — рявкнул он. — Лучше поторопись! Я тебя жду.

И остался стоять в дверном проеме, наблюдая за тем, как она снимает с себя испачканное танцевальное платье и надевает свежее. Девушка, надев сапоги, почувствовала жгучую боль в ступнях. Кроме того, болело внизу живота, словно у нее началось ежемесячное кровотечение.

— Пойдем! — безжизненным голосом произнесла она.

Вальдемар повел ее по улице к простому деревянному дому, выглядевшему не очень привлекательно. В прихожей сидел мужчина, которому Вальдемар молча сунул в руку банкноту. Затем он потащил Марианну вверх по лестнице и втолкнул ее в комнату. Там стояли постель, комод, а на нем — миска с водой.

— Могу посоветовать тебе только одно: будь мила с этими ребятами. Не выкаблучивайся! Ты поняла? И никаких штучек. Тот парень внизу присмотрит, чтобы ты не сбежала. — С этими словами он подошел вплотную к Марианне, которая словно окаменела, и погладил ее по щеке.

Она хотела ударить его по руке, но он успел сжать ее запястье.

— Ах ты, маленькая чертовка! Я с тобой пока еще не закончил, — усмехнувшись, заявил Вальдемар и схватил ее между ног. Затем он толкнул ее на постель и, оглушительно захохотав, вышел из комнаты.

Марианна встала. Голова кружилась. Если сейчас не собрать свою волю в кулак, ей никогда не сбежать из этого ада. Она осторожно подкралась к двери и приоткрыла ее. В прихожей было пусто. Девушка тихо спустилась по лестнице, внизу перевела дух и спокойно прошла мимо стойки администратора. Вот она уже у входной двери. Почти получилось! Но тут на ее плечо легла тяжелая ладонь. Дрожа от страха, Марианна обернулась и увидела нагло ухмыляющееся лицо типа, которому Вальдемар дал деньги.

Девушка безвольно позволила отвести себя наверх в комнату. Когда она, плача, рухнула на постель, то услышала, как в замке повернулся ключ.

Не зная, что делать дальше, несчастная пленница закрыла лицо руками. Ясно было одно: следующего мужчину, который попытается приблизиться к ней против ее воли, она просто убьет.

Подняв взгляд, Марианна заметила кружку с водой. Она встала, разделась и, словно обезумев, принялась мыться. Прижимая тряпку к коже, она терла себя грубой тканью так сильно, что живот и ноги покраснели. Затем снова поспешно оделась. Не хватало еще, чтобы вошел какой-нибудь золотоискатель и неправильно ее понял.

Не успела она одеться, как дверь открылась и в комнату вошел клиент. Марианна недоверчиво уставилась на него.

Тот смотрел на нее так же недоуменно, как и она на него.

— Если бы я знала, что вы будете моим первым клиентом… — Ее лицо скривилось в презрительной гримасе. — Что ж, в таком случае пользуйтесь… Я ведь обязана отблагодарить вас, — с горечью в голосе произнесла она. — Конечно, я не догадывалась, что цена будет настолько высока, но… пожалуйста! — И Марианна начала возиться со своим танцевальным платьем, собираясь снять его.

— Пожалуйста, Марианна, оставьте это! — хриплым голосом произнес Уильям. — Я ведь не мог предположить, что… что вы…

— А что же вас тогда привело сюда? Вы думали, что здесь поют колыбельные на ночь? Не рассказывайте мне сказки. Вы хотели сделать из меня шлюху. Так прошу вас!

— Прекратите! — чуть громче, чем следовало, воскликнул Уильям, а затем добавил, уже тише: — Честно говоря, я действительно хотел купить женщину на пару часов. Вы ведь все равно не поверите, но я впервые был готов заплатить за это. И скажу вам почему! Я влюбился в вас. Не могу выбросить вас из головы, хотя я знаю, что такая женщина, как вы, никогда мне не достанется. Поэтому я хотел переспать с любой женщиной, чтоб не уехать просто так.

— Вы уезжаете? — разволновалась она.

— Да. Через неделю я сажусь на судно в Мельбурне и еду в Новую Зеландию. Я слышал, что в Отаго можно найти золото. Вскоре туда устремятся все золотоискатели. Но я больше не хочу заниматься золотодобычей. Я открою магазин колониальных товаров и буду продавать золотоискателям все, что нужно для жизни, — сказал он и устало умолк. Судя по всему, обычно он был немногословен.

— А почему вы не воспользуетесь мной, прежде чем уехать? Вы ведь уже наверняка заплатили? — Марианна пристально смотрела на него.

— Потому что я не могу причинить вам боль, вы ни за что не убедите меня, что пришли сюда добровольно.

— Что ж, вы правы, — удрученно произнесла она и замолчала. — Простите, пожалуйста, что я на вас набросилась, хотя вы далеко не такой неотесанный мужлан, как другие. Я ненавижу эту жизнь и с удовольствием сбежала бы отсюда, и чем скорее, тем лучше! — Глаза девушки предательски заблестели от слез.

— Я могу забрать вас отсюда и увезти в Новую Зеландию, если хотите, — негромко предложил мужчина.

— Увезти? В качестве кого же вы увезете меня?

— Я предпочел бы в качестве жены. — Уильям смущенно отвел взгляд.

— Вы готовы жениться на мне? — недоверчиво переспросила она, а затем с грустью посмотрела на собеседника. — Вы не можете жениться на мне. Этот негодяй вчера изнасиловал меня.

— Марианна, вы мне нравитесь. — Уильям наконец осмелился посмотреть ей в глаза.

— И вы все равно готовы жениться?

Уильям кивнул.

— А что, если у меня от него будет ребенок?

— Я воспитаю его как своего.

Марианна огорченно посмотрела на мужчину, затем лицо ее помрачнело.

— Я не хочу рожать ублюдка! — В голосе ее прозвучало упрямство.

Уильям поднялся, взял ее за руки и пристально посмотрел на нее.

— Марианна, я буду любить и вас, и вашего ребенка. Если вы выйдете за меня, то сделаете меня самым счастливым человеком на свете.

Из глаз Марианны брызнули слезы. Никто и никогда не разговаривал с ней так мягко. Стоило вспомнить, каким мерзким было предложение Вальдемара. В отличие от него, этот высокий сильный мужчина с редкими светло-русыми волосами и мягкими чертами лица уважал ее. Этот Уильям никогда не причинит ей боль.

— А какая у вас, кстати, фамилия? — поинтересовалась Марианна.

Тот вежливо поклонился.

— Брэдли. Уильям Чарльз Брэдли из Абертауве, Суонси. А вы? Как вас зовут?

Марианна невольно улыбнулась.

— Я Марианна Хайнрики из Эспы.

— Вы ничего не имеете против, если я буду называть вас Марианной?

— Нет, но как вы собираетесь вытащить меня из публичного дома, чтобы эта свинья ничего не заподозрила? — В ее взгляде читалось отчаяние.

— Пусть это вас не тревожит, — убежденно заявил он, а затем вопросительно посмотрел на нее: — Значит ли это, что вы поедете со мной и выйдете за меня замуж?

Марианна кивнула. «Надеюсь, он не спросит, люблю ли я его. Мне не хотелось бы лгать ему», — подумалось девушке, но Уильям, похоже, не собирался требовать от нее признаний в любви.

Не веря своему счастью, Уильям просиял. Затем он снова посерьезнел и протянул ей руку.

— Пойдемте, говорить буду я, а вы просто идите за мной! — сказал он ей и потащил девушку за собой к двери.

Дрожа от страха, та стала спускаться за ним по лестнице.

Уильям сунул сидевшему за стойкой типу купюру.

— Кажется, она делает это впервые. Жеманничает, как девица. Я не хочу спешить. Заберу ее с собой, а затем приведу обратно. — И он весело подмигнул мужчине.

Тот широко усмехнулся, кивнул и пропустил их.

Мировой судья в Мельбурне, добродушный мужчина, мягко произнес, обращаясь к Марианне:

— Что вы, мисс, не грустите так! Это же радостный день.

Она попыталась улыбнуться. Когда после робкого «да» Уильям обнял невесту, чтобы поцеловать, Марианна отпрянула, но затем позволила ему легко коснуться ее губ.

Ночью в отеле он даже не попытался тронуть ее.

— Если однажды ты захочешь разделить со мной постель, просто дай мне знать, — с нежностью произнес он и устроился на полу.

Марианна была благодарна ему; впервые за долгое время она чувствовала себя по-настоящему в безопасности, но, несмотря на это, уснуть не могла. В отличие от Уильяма, который лежал на полу и довольно улыбался во сне, невинный, словно дитя. «Проще простого было бы выйти сейчас из комнаты и затеряться в Мельбурне», — думала Марианна. Возможно, она так и поступила бы, если бы не появились отчетливые признаки того, что в ней рос ребенок. Грудь налилась, она чувствовала легкую тошноту.

Марианна тихонько встала, потому что вдруг вспомнила, как однажды мать, ругаясь с ней, вдруг воскликнула: «И зачем только я тогда не спрыгнула со стола!» — в тот момент Марианна не поняла, что она хотела этим сказать. Но сейчас ей открылось жестокое значение тех слов.

С гулко бьющимся сердцем Марианна осторожно прокралась к туалетному столику, взобралась на стул, затем еще выше. Помедлила, а затем прыгнула. Покосившись на Уильяма, она удостоверилась, что он не проснулся. Поэтому она повторила всю процедуру. И еще раз, и еще, пока наконец устало не приземлилась в крепкие объятия Уильяма.

Он строго посмотрел на нее.

— Марианна, я не хочу требовать от тебя слишком многого, потому что любовь не берут силой. Но в одном ты должна мне поклясться: никогда так больше не делать!

Пристыженная Марианна прошептала:

— Клянусь!

Окленд, январь 1901

Отправляясь к мистеру Рангити, Маака облачился в элегантный английский костюм, а к нему надел подходящую шляпу. Когда он позвонил в дверь дома Анару, тот, увидев парня, подумал: «Судя по его виду, он сегодня попросит меня отдать ему Пайку в жены». С тех пор как молодой человек вернулся из тура по Новой Зеландии, он часто ходил гулять с Пайкой. Они прекрасно понимали друг друга, так что, если Пайка не против, нет причин отказывать.

Анару попросил молодого человека подождать в гостиной, а сам пошел к Пайке.

— Только что пришел Маака, — негромко произнес он.

Ему показалось или она слегка покраснела?

— Пайка, не буду ходить вокруг да около. Маака сегодня попросит у меня твоей руки. Я никогда не соглашусь на это, если ты действительно не хочешь выйти за него замуж.

— Почему это я не должна хотеть за него замуж? Он чудесный мужчина! — решительно ответила Пайка. Анару показалось, что слишком решительно.

— Я просто хотел сказать, что я, в свою очередь, размышлял о том, что касается твоего потенциального брака с Дунканом Гамильтоном.

Анару набрал в легкие побольше воздуха. То, что он собирался сейчас сказать, было далеко не в его интересах, но ему не хотелось жить с ощущением вины перед молодыми людьми, счастье которых он может разрушить. Ему даже думать не хотелось о том, как больно будет присутствовать на свадьбе своего сына в качестве дяди невесты, но выбора у него не было.

— Я повел себя неправильно. Я должен был разрешить тебе выйти замуж за мужчину, которого ты любишь. И если твое сердце завоевал Дункан Гамильтон, я благословлю вас. Я должен был сказать тебе это сегодня, чтобы ты в случае чего не приняла решение вопреки голосу своего сердца.

Пайка удивленно поглядела на дядю.

— Нет, нет, вы оба были правы, когда уверяли меня в том, что у этого брака нет будущего, — примирительно произнесла она.

— Кто такие «вы»?

Девушка вздохнула.

— В тот вечер я уже дала Дункану согласие. На мгновение я стала самым счастливым человеком на свете, пока его отец за спиной Дункана не предложил мне деньги, чтобы я исчезла. И в грубых выражениях дал мне понять, что будет означать для меня союз с Дунканом. Поэтому я согласилась уехать с тобой. Я сбежала украдкой, поскольку в противном случае Дункан всеми силами стал бы пытаться убедить меня в том, что его отец неправ. Дункан скорее рассорился бы с отцом, чем бросил бы меня. Я должна была прислушаться к голосу разума, потому что однажды он возненавидел бы меня за то, что я подарила ему темнокожих детей. — Глаза ее предательски заблестели.

Сердце Анару болезненно сжалось. Как ему хотелось сказать девушке, что он отец Дункана и что он от всей души желает только одного: чтобы они были счастливы! Как ему хотелось признаться ей, что Дункан не пакеха! Он с огромным трудом заставил себя проглотить признание, вертевшееся у него на языке. В глубине души мужчина проклинал Оливию и подлый обман, в который она втянула его, своего возлюбленного, а также Дункана и мистера Гамильтона. Но, несмотря на это, он не мог сказать своему сыну правду. Либо Оливия одумается, либо Дункан останется пакеха!

— Какая разница, что говорит его отец. Важно лишь то, что думаешь ты! — с нажимом произнес он.

— Я думаю, что Маака — тот, кто мне нужен. — Пайка поднялась и обняла Анару за шею. — Ты очень добр, дядя Анару, но поверь мне, все будет хорошо. Я буду счастлива с Маакой, а Дункан — с белой женщиной. — Она отпустила его и взяла за руку. — Давай больше не будем мучить Мааку. Один раз я уже разочаровала его. Этого больше не должно повториться.

От радости Маака не мог произнести ни слова, когда Анару торжественно вложил в его руку ладонь Пайки, хотя тот даже не сделал предложения.

— Будьте счастливы! — сдавленным голосом провозгласил он.

Маака быстро взял себя в руки и возликовал:

— Я люблю тебя, Пайка! — А затем, посерьезнев, добавил: — Но я должен тебе кое-что сказать. — Он виновато посмотрел на Анару, а затем нерешительно признался: — Меня приняли в национальную сборную. Это значит, что я буду много путешествовать. И это также означает, что я должен оставить своего дорогого наставника.

— Не беспокойся, я готов позаботиться о Пайке, пока ты будешь в отъезде, — заверил его Анару.

Маака замялся.

— Я хочу, чтобы до свадьбы Пайка жила с моей семьей в Охинемуту. Я очень ценю вас, дорогой мистер Рангити…

— Дядя Анару, — с улыбкой перебил его тот.

— Я очень ценю тебя, дядя Анару, но ты живешь, как пакеха, а я хочу, чтобы Пайка вернулась к традициям наших предков. Она достаточно долго жила среди пакеха. Я был бы рад, если бы она поехала в Охинемуту как можно скорее. У меня еще два важных матча. А когда я вернусь, мы отпразднуем свадьбу.

Пайка храбро улыбнулась. При этом мысль о том, чтобы вернуться в Роторуа, пугала ее, но она не подала вида.

— Хорошо. Я поеду на днях, если ты не против.

Анару с грустью вздохнул.

— Что же я буду без тебя делать, дитя мое? И где ты будешь брать книги по всемирной литературе?

Последнюю фразу он адресовал скорее самому себе, но Маака отлично услышал его. Бросив взгляд на лежавший на журнальном столике роман «Оливер Твист», он заметил:

— Мы будем рассказывать ей легенды. Поверьте, Пайка не будет скучать среди моей родни.

Среди его родни? Девушка поежилась. Стоило ей подумать о Роторуа, как ее тут же охватывало никогда не изведанное чувство родины. Только она тосковала не по его родне. Она скучала по Марианне и Аннабель, Гордону и своей комнате в отеле. При мысли о том, что ей нельзя будет остановиться у них, а придется жить в Охинемуту, на душе стало тоскливо. Совсем рядом и вместе с тем так далеко. Она попыталась отогнать грустные мысли. Но все было тщетно: даже представляя себе в красках, как она будет готовить ханги с семьей Мааки, ее захлестывали воспоминания о любимой семье пакеха.

— Кстати, дядя Анару, что ты знаешь о моем белом отце? — вдруг спросила Пайка. Она не собиралась этого делать, вопрос вырвался невольно.

По взгляду Мааки девушка поняла, что тому не понравилось упоминание о белом отце.

— Ты же его совсем не знаешь. Зачем тебе это нужно? — резко поинтересовался он.

Анару только пожал плечами.

— К сожалению, мне ничего не известно о нем, дитя мое. Я ведь не знал твою мать лично. Моя мать была с ней знакома, но она давно умерла. В приюте тебя сначала хотели отправить в Тауранга, но там, видимо, не смогли найти твоих родственников. Поэтому старейшина пришел ко мне, поскольку знал, что твоя мать была дальней родственницей моей.

— А почему меня не захотели видеть в Тауранга? Я ведь могла бы жить в деревне и без родственников, — удивилась Пайка.

Ее дядя лишь пожал плечами.

— Да какая разница. Важно одно: моя семья будет рада, если моя невеста будет жить с ними. По случаю твоего приезда наверняка устроят большой праздник, — нетерпеливо вмешался Маака и добавил, уже примирительнее: — На вокзале тебя встретит Руиа. Я позабочусь об этом. Ну что, ты рада?

Пайка радостно кивнула. И это было даже правдой. Встрече со старой Руией она действительно была рада.

Окленд, январь 1901

Кладбище было расположено совсем рядом с морем. Легкий бриз принес с собой соленый воздух с запахом водорослей. В безоблачном небе стального цвета кричали чайки. У Аннабель появилось ощущение, будто она наблюдает за происходящим сквозь пелену тумана. Она никогда еще не была в Окленде и уже сейчас тосковала по знакомому запаху серы. Женщина судорожно сглотнула. Слез не осталось. Она столько пролила их, оплакивая сестру, что теперь глаза жгло, как огнем. И совершенно не думалось о том, что когда-то она ужасно страдала от острого языка Оливии. Ничто не могло утолить тоску. Гордон держал ее за руку, пока священник англиканской церкви превозносил слишком рано почившую леди Гамильтон.

Аннабель украдкой обвела взглядом траурную процессию. Казалось, Алан был сломлен: он стоял согнувшись, с опухшими глазами и бледным лицом. За него цеплялась сотрясаемая судорожными всхлипываниями Хелен. Рядом с безразличным видом стоял Питер, жених Хелен.

Дункан стоял в стороне, совсем один, как будто и не был частью семьи. Он не пролил ни слезинки, по крайней мере на протяжении того времени, что наблюдала за ним Аннабель. Ей показалось, что юношу гложет какая-то навязчивая мысль.

Вчера после прибытия Аннабель попыталась поговорить с ним, но он буквально сбежал к себе в комнату. И поздоровался довольно холодно. С парнем было что-то не так, и дело объяснялось не только тем, что он горюет по матери, — в этом Аннабель не сомневалась. В конце концов, она знала его, как своего собственного ребенка. Разочарованная, женщина вернулась в гостевую комнату размером почти с весь их верхний этаж. Да, у Гамильтонов роскошный дом, но поменяться с ними Аннабель не хотелось бы. От тоски по Роторуа перехватывало дыхание. «Интересно, справляется ли с матерью старая Руиа?» — вдруг подумала она.

Узнав о смерти Оливии, Марианна сдала. Она кричала и плакала, а потом замолчала, спрятавшись в своем горе. Абигайль не отходила от ее постели.

Аннабель попыталась сосредоточиться на словах духовника. Но что он знает о ее сестре? Для него умершая была доброй леди Оливией Гамильтон, супругой торговца смолой каури Алана Гамильтона, хозяйкой «Гамильтон Касл».

Теперь взгляд Аннабель остановился на Абигайль. Добрая Абигайль. Она не сдерживала слез. Патрик крепко обнимал ее. С ними приехала даже маленькая Эмили.

— Похороны — не для маленьких девочек, — говорила Аннабель, но Эмили только улыбалась.

— Но ведь в этом ничего плохого нет. Оливия теперь с ангелами, как и моя мама, — заявила она. Малышка неподвижно смотрела на гроб, который как раз опускали в землю, и крепко держалась за руку Абигайль.

Аннабель захлестнули воспоминания об общем детстве и юности с Оливией. Перед внутренним взором вставало прекрасное лицо сестры, и из глаз вдруг снова хлынули слезы. Гордон обнял жену за плечи и крепко прижал к себе.

Несмотря на то что от Алана осталась одна лишь тень, после похорон он настоял на том, чтобы провести поминки в доме Гамильтонов. При этом сам он даже не мог поздороваться с присутствующими.

— Я рад, что в этот трудный час вы собрались за общим столом, — хриплым голосом произнес он. — И я хочу воспользоваться возможностью и сообщить вам, что теперь, после смерти Оливии, я отойду от дел. Да, в этом же году я передам все своему любимому сыну Дункану… — Он не договорил, тело его сотрясли рыдания.

Хелен, слушавшая отца с каменным лицом, вскочила со стула и поддержала его.

— Он действительно любил ее, — прошептала Аннабель, обращаясь к Гордону.

Затем встал Дункан. Он был белее мела.

— Я решил воспользоваться случаем и этим невеселым поводом для застолья, чтобы попрощаться со всеми вами. Дорогой отец, я очень польщен, что ты избрал меня в качестве преемника, хотя у меня нет деловой жилки. Думаю, традиции семьи Гамильтон будут в значительно более надежных руках, если вместо меня делом займется жених Хелен, Питер. — Он смущенно умолк и обвел взглядом собравшихся.

Хелен смотрела на него широко открытыми глазами.

Дункан почувствовал, как его окатывает волна удовлетворения. Он не спал всю ночь, размышляя о том, не должен ли он распрощаться со своей прежней жизнью и начать все заново. Теперь возврата не было.

— Я любил свою мать. Думаю, вы все об этом знаете, но несколько дней назад я узнал нечто, что лишило меня сна.

— Дункан, молчи! — прохрипел Алан.

Но Дункан продолжал, нисколько не смущаясь.

— Эта правда помогла мне понять, что я должен пойти своим путем. Я сегодня же уезжаю из Окленда и буду изучать право в Данидине. Однажды мудрый человек сказал мне, что из меня вышел бы хороший судья. Будем надеяться на это. И если хотите знать правду, спросите Хелен. Она знает, кто я на самом деле.

С этими словами он поклонился отцу, крепко обнял его и твердо произнес:

— Спасибо тебе за все! — И с гордо поднятой головой вышел из столовой. У него было еще полно дел.

— Хелен, немедленно верни его! Поклянись ему, что ты все это выдумала, потому что хотела навредить брату! — теряя последние силы, попросил дочь Алан.

Хелен опустила голову, а затем вызывающе поглядела на отца.

— Нет, отец, это не ложь. В тот вечер в Роторуа я своими ушами слышала, как мама сказала маори в лицо, что Дункан — его сын. Я взяла свои слова назад, потому что боялась, что это сведет тебя с ума. Но я не хочу, чтобы тот, кто не твоя плоть и кровь, занимался твоим бизнесом. Дункан прав. Питер вполне подходит для этого. И хорошо, что Дункан наконец ушел от нас.

Услышав ее слова, Алан понурился еще больше.

Аннабель затаила дыхание и украдкой поглядела на Гордона. Ей редко доводилось видеть, чтобы ее муж был в такой растерянности. Абигайль тоже сидела, открыв рот, но к ней первой вернулся дар речи.

— Хелен, подумай как следует, прежде чем говорить. Кто же, по твоему мнению, отец Дункана? Моя сестра всегда избегала маори, можешь мне поверить. Я играла и баловалась с ними. А моя сестра — никогда. Так к чему весь этот бред?

Хелен пожала плечами.

— Может быть, она и не играла с детьми-маори, но, несмотря на это, мама сказала дяде девушки-маори, что Дункан — его сын.

— Мистеру Рангити? — бесцветным голосом поинтересовалась Абигайль.

— Да, кажется, его звали именно так, — спокойно подтвердила Хелен.

В ответ Алан отчаянно засопел и пробурчал себе под нос:

— Пусть Питер забирает чертов бизнес, но пока я жив, Дункан останется моим сыном.

Окленд, январь 1901

Анару Рангити в глубокой задумчивости сидел за своим письменным столом, когда в дверь позвонили. Он скучал по Пайке. Всего пару часов назад он посадил ее в поезд.

— Вы? — вырвалось у него, когда он узнал гостя.

— Можно войти? — поинтересовался Дункан.

— Конечно, конечно. Само собой, — пролепетал такой обычно уверенный в себе маори, впустил молодого человека, взял у него плащ. Молча провел его в гостиную, налил ему бокал портвейна.

Молодой человек с благодарностью принял напиток. Более того, первый бокал он выпил почти залпом. Ни один, ни другой до сих пор не произнес ни слова.

И только осушив второй бокал так же быстро, как и предыдущий, Дункан пристально поглядел на Анару Рангити.

— Значит, вы мой отец? Вы узнали об этом только в саду моей тетки или же знали давно? — настороженно поинтересовался он.

Анару вздрогнул.

— Откуда вам известно, что…

— Моя сестра подслушала ваш разговор с моей матерью.

— Боже мой! Она ведь не рассказала вашему отцу?

— О, почему же, он знает.

— А… а ваша мать? Что она говорит на этот счет?

Дункан сжал губы и глубоко вздохнул. Пока что ему не хотелось говорить этому человеку о том, что произошло в действительности. Сначала он хотел услышать, какие отношения связывали этого человека с его матерью.

— Послушайте, мистер Рангити. Было бы прекрасно, если бы вы ответили на мои вопросы. Вы знали, что я — ваш сын?

Анару резко покачал головой.

— Нет. Ваша мать однажды ушла от меня, чтобы выйти замуж за вашего отца. Тогда я как будто свалился с небес на землю, ведь я собирался сделать ее своей женой…

— Вы хотели жениться на ней? Значит, вы действительно любили ее? — В голосе Дункана звучало искреннее удивление. А потом он вспомнил, как в детстве ему довелось видеть разъяренного отца, отчаянно добивавшегося права войти в спальню Оливии. Может быть, мать любила этого маори и потому избегала мужа? При мысли об этом Дункана прошиб холодный пот, но он все же осмелился попросить: — Мистер Рангити, пожалуйста, расскажите мне о своих отношениях с моей матерью!

— Вы действительно хотите узнать об этом? — неуверенно спросил Анару.

Дункан кивнул.

— Я очень сильно любил ее! Когда она внезапно бросила меня, я был не просто обижен. Я перестал понимать этот мир. С тех пор я больше никогда не влюблялся в женщин. Узнав о том, что вы мой сын, я почувствовал, как в душе вскипела былая ненависть. Но постепенно я начал понимать, что Оливия ушла от меня, потому что думала, что так будет лучше для ее ребенка, для вас. — Анару умолк, но затем не вытерпел и все же полюбопытствовал: — Пожалуйста, скажите мне, как отреагировала Оливия, когда ваша сестра выдала ее тайну?

Дункан судорожно сглотнул. Что ж, больше скрывать правду о случившемся невозможно.

— Мой отец пришел в такую ярость, что толкнул мать. Она упала и…

— Говори, мальчик! — Анару побледнел от ужаса.

— Она неудачно упала и…

— Он убил ее! — в отчаянии простонал Анару.

— Нет! — резко возразил молодой человек. — У нее была опухоль в голове, которая могла лопнуть в любой момент. Рано или поздно она все равно умерла бы от этого. Так что мой отец не виноват.

В этот миг Анару громко всхлипнул. Ослепшими от слез глазами он смотрел на Дункана и плакал у него на плече.

И Дункан не сдержался. Наконец-то он мог погоревать о матери.

— Отец! — сдавленным от слез голосом произнес он. — Отец!

Анару поднял голову и посмотрел на него, словно на чудо.

— Мой сын! Я должен был догадаться! Я полюбил тебя еще в зале суда и не мог понять, с чего вдруг так заинтересовался Гамильтоном.

Мужчины обнимались снова и снова, не желая отпускать друг друга.

Наконец оба рухнули на диван. Внезапно Анару посмотрел на сына с испугом:

— А твой отец, то есть мистер Гамильтон, что он говорит по этому поводу?

— Думаю, он будет рад, что я ушел.

— Что значит «ушел»? — переспросил Анару.

— Отец до сегодняшнего дня верил, что моя сестра солгала ему. Но теперь он знает правду. Поэтому я сказал ему, что хочу покончить с жизнью Гамильтона. Затем я пошел к судье Делмору и попросил твой адрес.

— И что теперь? — растерянно поинтересовался Анару.

— Я буду изучать право в Данидине. Помнишь, что ты сказал мне в коридоре здания суда?

— Что из тебя получился бы отличный судья?

— Именно. Из «Гамильтон Касл» я забрал только свои личные вещи и наличные деньги. Этого будет достаточно, чтобы поехать на юг. Может быть, однажды ты еще будешь мною гордиться.

— Я уже горжусь тобой, — решительно произнес Анару, встал и подошел к письменному столу.

Опустив руку в ящик, он вынул пачку банкнот и положил на стол перед Дунканом. Анару улыбался.

— В детстве у меня было только одно желание: стать богаче всех пакеха. А потом, после смерти матери, я унаследовал состояние отца, о котором понятия не имел. Он продал свою землю пакеха. Я не хотел прикасаться к этим деньгам, думал, что они грязные, но теперь во всем этом появляется смысл. С их помощью я могу обеспечить своему сыну хорошее образование. Дункан, пожалуйста, прими их! Думаю, так хотели предки.

Дункан изумленно смотрел на деньги.

— Но… но это же целое состояние, — пролепетал он. — Я ни в коем случае не могу их принять, — слабо возразил он.

— Я приказываю тебе, сын! — И Анару ободряюще улыбнулся.

— Хорошо, я возьму, — согласился растроганный Дункан. Помолчав какое-то время, он наконец осмелился задать вопрос, который привел его сюда. — Отец, где Пайка?

Анару настолько удивился, что покраснел.

— Она выйдет за Мааку! — слабым голосом ответил он.

— Значит, она поэтому сбежала, ничего не сказав! — огорченно произнес Дункан.

Анару боролся с самим собой. Рассказать ли сыну, что мистер Гамильтон жестоко обидел Пайку и что она уехала в Окленд именно по этой причине? Но какой теперь от этого прок? Вряд ли судьба снова сведет вместе Дункана и Пайку.

— Нет, она подумала, что у вашего брака нет будущего. Поэтому уехала со мной в Окленд. С Маакой они встретились гораздо позже, и то лишь потому, что я пригласил его к нам. Он работал на меня, пока его не забрали в национальную сборную.

— Но почему она не поговорила со мной? Взяла и молча сбежала… Это было так жестоко! — в отчаянии произнес Дункан.

— Она потрясающая девушка. Думаю, она хотела как лучше. Пыталась оградить вас обоих от огромной ошибки.

— А ты боролся против нашего брака, потому что мать бросила тебя. Сплошное невезение!

— Жаль, что я не могу исправить несправедливость, — усталым голосом произнес Анару.

Роторуа, январь 1901

С гулко бьющимся сердцем Пайка сошла с поезда. Во время долгого пути из Окленда в Роторуа у нее было достаточно времени для размышлений, чтобы принять твердое решение. В Охинемуту она начнет все заново и попытается забыть отель «Похуту» и его обитателей. В метаниях между двумя мирами счастья не найти. Нужно выбирать. У ее будущего есть имя: Маака, а вместе с ним и его родные из племени те-арава. К тому же ее мать из тех краев. Умом она понимала, что это единственно верное решение, но сердце магическим образом тянулось к семье Паркер.

«Что же произошло? Почему меня перестало тянуть к своим, как когда-то в Даргавиле, где я была буквально одержима желанием жить в деревне маори?» — спрашивала себя Пайка, вытаскивая чемодан из поезда.

— Вам помочь? — услышала она хорошо знакомый голос.

Обернувшись, девушка увидела мистера Паркера, который удивленно смотрел на нее.

— Пайка, ты?

— Мистер Гордон? Вы тоже ехали этим поездом?

— Да, жаль, что мы не встретились раньше. Это скоротало бы ужасно долгую дорогу. Ну и ну, вот так сюрприз! Представляю, как обрадуется старая дракониха, узнав, что ты вернулась! Она так скучала по тебе. Как жаль, что Аннабель еще в Окленде. Мне пришлось буквально заставить ее остаться там с Абигайль и Патриком. Она непременно хотела вернуться сегодня вместе со мной, но я убедил ее немного отдохнуть и сделать в городе кое-какие покупки.

От радости Гордон не давал сказать Пайке ни слова. Все так скучали по ней. Он поднял ее чемодан, водрузил его в одну из повозок, ожидавших гостей у вокзала, и продолжил:

— Ах, дитя, я все подробно расскажу тебе, когда мы приедем домой. Можешь снова жить в комнате рядом с Марианной. Аннабель ничего в ней не меняла. Она не уставала повторять: «Где же будет жить Пайка, когда вернется?»

И только уже помогая ей сесть в повозку, он заметил, что лицо у девушки было влажным от слез. Он сел рядом с ней, приобнял за плечи и смущенно поинтересовался:

— Ты плачешь от радости… или от горя?

— Пайка, мистер Гордон! — вдруг произнес кто-то.

Это оказалась совершенно запыхавшаяся Руиа, явившаяся на станцию в своем самом лучшем платье.

«Она пришла встретить меня, а я совсем забыла о ней», — подумала Пайка, но Гордон уже помогал женщине сесть в повозку.

— А что ты делаешь в воскресном наряде на вокзале? — поинтересовался ничего не подозревающий Гордон, когда кучер довез их до отеля.

Руиа бросила на Пайку умоляющий взгляд, прося ее объяснить все мистеру Гордону, но та покачала головой и решительно заявила:

— Я так рада, что вернулась домой!

— Домой? — растерянно повторила Руиа.

— Да, конечно, у нас она словно дома. Мы так счастливы, что дитя вернулось к нам! — Гордон рассмеялся и радостно прижал Пайку к своей груди.

Руиа бросила на девушку укоризненный взгляд.

Пайка перевела дух. Она все решила. Рассудок окончательно проиграл внутреннюю борьбу. Судьба послала ей Гордона, и поэтому она пошла с ним туда, куда давно хотело вернуться сердце.

Пайка радостно улыбнулась. Все было таким, каким она себе представляла в воспоминаниях после своего побега: дом, где все собирались, остров любви на озере и запах серы, по-прежнему витавший над Роторуа. Девушка вздохнула. Она действительно дома.

Ей очень хотелось преподнести сюрприз Марианне, но Гордон попросил ее быть осторожнее. А затем рассказал о смерти Оливии и поведал, что только что вернулся с похорон.

— А как поживает Дункан? — встревоженно поинтересовалась Пайка.

— Ах, как он может поживать? Тяжело потерять мать, — уклончиво ответил Гордон.

Он надеялся, что после возвращения Аннабель расскажет девушке об остальном. Он не мог предугадать, как отреагирует Пайка, когда узнает, кто на самом деле родной отец Дункана и как парень ушел из дома в день похорон. Нет, пусть уж лучше ей об этом расскажет Аннабель.

Чуть позже осторожно, на цыпочках войдя в спальню Марианны, Пайка испугалась до глубины души. У спящей Марианны лицо было измученное, как у старухи. Красота исчезла. Потрясенная Пайка опустилась на стул рядом с постелью.

Когда Марианна открыла глаза и увидела гостью, лицо ее изменилось. Глаза засверкали, искривленные от боли губы расслабились, образуя недоверчивую улыбку, а морщинистая кожа разгладилась, словно по мановению волшебной палочки.

— Пайка, детка, это действительно ты? Мои молитвы были услышаны! Я знала, что после смерти Оливии меня может удержать в живых только одно: надежда на твое возвращение. Иди ко мне!

Пайка наклонилась и позволила Марианне обнять себя. Объятия оказались более крепкими, чем можно было ожидать, видя ослабленное состояния Марианны.

— Вы что, опять сбежали в свое логово из матрацев? — рассмеялась Пайка.

— С того самого дня, как ты исчезла, я лежу здесь и ржавею.

— Разве вы не получили мое письмо?

— Конечно, получила, но что такое письмо по сравнению с твоими песнями, теплом и строгостью, когда речь заходит о том, чтобы взять себя в руки?

Пайка нарочито серьезно погрозила Марианне пальцем.

— Хорошо, я останусь с вами, но при одном условии: с завтрашнего дня здесь все будет по-другому. Вы немедленно вылезете из своего логова, — наполовину шутя произнесла девушка, а затем посерьезнела: — Мне очень жаль вашу дочь.

Марианна глубоко вздохнула:

— Да, эти ужасные головные боли. Оливия была смертельно больна. И можешь мне поверить, если мать теряет дочь, это разбивает ей сердце.

— Как хорошо, что у вас еще остались Абигайль и Аннабель!

— Да, да, мое милое золотко, к счастью, она осталась у меня, — пробормотала она.

Услышав ее слова, Пайка вздрогнула. Неужели Марианна не замечает, что говорит?

— Не забывайте об Аннабель, доброй душе! — с нажимом произнесла Пайка.

— Да, Аннабель, добрая душа, — словно говорящий попугай повторила старуха.

«Предубеждения Марианны все те же, — огорченно подумала Пайка, — она по-прежнему не может всем сердцем любить Аннабель».

— Сейчас я оставлю вас одну, Марианна, — негромко произнесла она. — Мне еще нужно написать письмо. А затем я принесу вам ужин.

— Я не голодна…

— Разве я не дала понять, что теперь здесь все будет по-другому? — вновь с деланной строгостью произнесла девушка.

— Ты сказала, с завтрашнего дня, — лукаво улыбнувшись, возразила Марианна.

— Это касается движения, но поесть вы должны сегодня же, чтобы были силы сидеть в коляске. Кроме того, вам совершенно не идет худоба, она вас старит.

— Ты считаешь, что я выгляжу старой? — искренне испугалась Марианна, и Пайка улыбнулась про себя. Как хорошо, что Марианну еще можно поймать на крючок тщеславия.

Когда Пайка вернулась в свою комнату, улыбка с ее лица сошла. Что она наделала? Слепо пошла за Гордоном, приняв их встречу за знак судьбы. Вряд ли это утешит доброго Мааку.

Она несколько раз начинала писать письмо, но всякий раз комкала листок, не в силах подобрать нужные слова. Не обвинит ли он ее в том, что она спряталась среди пакеха в надежде однажды снова увидеть Дункана? Но ведь это правда… «Да, — призналась она себе, — я тоскую по Дункану больше, чем по кому-либо другому в мире!»

В таком состоянии браться за послание Мааке нельзя. Ей нужно побыть на природе, чтобы снова собраться с мыслями. Сначала она решила пойти к Похуту, но на берегу увидела, как заманчиво играют солнечные лучи на поверхности гладкого, как зеркало, озера и как манит зеленью возвышающийся посреди озера остров Мокоиа.

Пайка сбежала к причалу и села в одну из лодок и вскоре выгребла на середину озера. Чем дальше она уплывала от берега, тем легче становилось у нее на душе. Она наслаждалась теплыми лучами солнца, ласкающими кожу, которая в городе стала бледнее, и, чувствуя прилив жизненных сил, ровно взмахивала веслами. Отель «Похуту», ее дом, становился все меньше и меньше.

Она подплыла к Мокоиа, к тому месту, где могла легко вытащить лодку на белый песок. Медленно разделась и, обнажившись полностью, с удовольствием прыгнула в озеро. Этому когда-то научил ее маленький мальчик в Тауранга. «Ты должна уметь это, — говорил он, — чтобы плавать с китами». Впрочем, до этого дело так ни разу и не дошло. Она даже не могла вспомнить лицо этого мальчика. В памяти остались только голоса, никаких лиц.

Когда девушка поплыла обратно к берегу, ей вдруг вспомнились другие голоса из прошлого. Перед внутренним взором встали образы: она, Пайка, неподвижно сидит перед хижиной и слушает ожесточенную перебранку, которую слышно даже на улице. Старики умоляют ее мать: «Мере, если ты ей не скажешь, это сделаем мы. Не беги с этим мужчиной! Ты можешь убежать на край света, но эта несправедливость будет преследовать тебя всегда. Пойми же наконец: она не наша!» Ее мать в отчаянии восклицает: «Она — моя дочь! И вы ничего не измените!» Затем Мере выбегает из хижины, хватает Пайку за руку и велит ей собирать вещи. Вождь идет за ними. Гордый высокий мужчина, которого Пайка боится и языка которого не понимает. Он пристально смотрит на нее, а затем уходит. Мать ее дрожит всем телом. Под покровом ночи они бегут в Даргавиль с мистером Градичем.

Пайка выплыла на берег, тряхнула волосами и легла на теплый белый песок. Ей было нехорошо. Эти внезапные воспоминания оказались болезненными.

Девушка ушла в тень дерева пуири, чтобы немного отдохнуть. В конце концов, она только сегодня приехала из Окленда и устала с дороги.

Чуть позже она проснулась от собственного крика и сначала не могла понять, где находится. Мрачные образы сна еще не отпустили ее и казались очень реальными. Сердце стучало как сумасшедшее. Дракон, изрыгающий огонь, казался таким реальным! Равно как и рука, тянувшая ее за собой. Ей нравилось смотреть на дракона, который вдруг превратился в солнце. Почувствовала, как настроение резко изменилось. Внезапно остался только страх, бесконечный страх, передавшийся ей от матери. Но, взглянув в лицо матери, она увидела чужое, искаженное испугом лицо. Это же не ее мать! Пайка громко закричала.

Роторуа, май 1901

Со дня похорон Оливии прошло уже четыре месяца, и никто в доме Паркеров ничего не слышал о Дункане. Аннабель и Абигайль решили не говорить Марианне и Пайке об истинном происхождении Дункана. Что изменится, если Марианна узнает, что ее горячо любимый внук наполовину маори? И станет ли легче Пайке, если она узнает, что величайшего препятствия для их брака никогда не существовало? Аннабель втайне надеялась, что Дункан однажды вернется и заберет свою принцессу.

Гордон же был настроен скорее скептически. Он предпочел бы прояснить ситуацию, но когда мнение сестер поддержал и Патрик, он сдался. Ему было довольно того, что Пайка чувствовала себя хорошо. К тому же девушка помогала Аннабель, разгружая ее по мере возможности, и это было очень трогательно.

Пайка постоянно заботилась о Марианне и, можно сказать, сотворила настоящее чудо. Марианна разрешала возить себя повсюду в коляске и даже обедала вместе со всеми. «По отношению к Аннабель она стала более терпимой», — подумал Гордон, когда их взгляды с Марианной пересеклись. Впрочем, «старая дракониха», как любил называть он за глаза свою тещу, смотрела на него отнюдь не дружелюбно.

— Что за кошмарную приправу ты добавила в жаркое из баранины? — рявкнула она через весь стол.

Аннабель покраснела.

— Мне нравится все, что Руиа добавляет в блюда.

— Ты позволяешь ей выбирать приправы? При мне такого никогда не было!

От материнских слов Аннабель вздрогнула.

Не помогло и то, что все сидевшие за столом единогласно подтвердили, что жаркое очень вкусное. Даже маленькая Эмили убежденно заявила:

— Я люблю все, что готовят тетя Аннабель и Руиа.

— Но это отвратительно! — продолжала возмущаться Марианна.

Пайка бросила на нее сердитый взгляд.

— Придержи язык, мама! — зарычал Гордон, понимая, что ошибся. Марианна продолжала терзать Аннабель, как и прежде.

И только Абигайль не принимала участия в разговоре. Она смотрела в тарелку, потом вдруг вскочила, торопливо извинилась и выбежала на улицу.

— Видишь, ей тоже не нравится, — ликующим тоном заметила Марианна.

— Вовсе нет! — возразил Патрик. — Она плохо себя чувствует по другой причине.

— Боже мой, что с ней такое? — испугалась Марианна.

— Пусть она тебе лучше сама скажет, — смутился тот и покраснел.

Когда Абигайль вернулась, вид у нее был измученный. Марианна испуганно уставилась на нее.

— Золотко, ты ведь не заболела? Я не переживу, если умрешь еще и ты. Слышишь?

Ответом ей стал укоризненный взгляд Патрика.

Абигайль окинула смущенным взглядом сидевшую за столом семью и наконец нерешительно произнесла:

— Я жду ребенка!

— Но уже слишком поздно! Тебе ведь за тридцать. В таком возрасте детей не рожают, — вырвалось у Марианны.

— Мама! — возмутились все.

— Я просто хотела сказать, что это очень необычно. Я была моложе, когда была беременна тобой, а ты поздний ребенок.

Абигайль застонала.

— Я так рада за тебя! — Аннабель вскочила со своего места и обняла сестру.

— А ты, ты совсем не рада? — настороженно поинтересовалась Марианна, увидев, что Эмили совершенно не собирается поздравлять мачеху.

— Еще как рада! Надеюсь, у меня будет сестричка. — Девочка улыбнулась и с гордостью посмотрела на Патрика и Абигайль.

— Это нужно отпраздновать, — заявил Гордон, когда все немного успокоились. — У меня в подвале еще осталось шампанское с Нового года. — И он вышел из комнаты.

После обеда Гордон с помощью Пайки отнес Марианну в ее комнату. Вверх и вниз по лестнице ее приходилось носить, что Гордон и делал дважды в день, нисколько не возмущаясь. С тех пор как Марианна оказалась в такой зависимости от своего зятя, она стала вести себя с ним очень мило. Он воспринимал это спокойно. Раньше он не обращал внимания на ее насмешки, а теперь пропускал мимо ушей похвалы.

За что Гордон не мог простить Марианну, так это за постоянные придирки к Аннабель. Как ему хотелось иной раз высказать теще все, что он об этом думает, но Аннабель строго-настрого запретила ему заводить разговор на эту тему.

Марианна крепко держала его за шею, пока он не уложил ее на кровать. «Как хорошо, что она такая легкая», — подумал он, осторожно кладя тещу на одеяло и собираясь выйти из комнаты.

— Спасибо, милый Гордон, ты такой сильный для своего возраста, — пропела та ему вслед.

Пайка с трудом сдержала улыбку. Она раздела Марианну перед сном, укрыла ее одеялом, а затем собралась читать историю. Пайка давно перестала рассказывать легенды маори, перешла на множество книг, которые сама поглощала в огромных количествах. У Патрика была хорошая библиотека, и он разрешил девушке пользоваться ею по своему желанию.

Сегодня Пайка читала «Странную историю доктора Джекилла и мистера Хайда», роман, который, по ее мнению, совсем не годился для чтения на сон грядущий, но Марианне история нравилась. Пайка почитала какое-то время, затем обратила внимание, что сна у Марианны ни в одном глазу, решительно захлопнула книгу и поднялась.

— Спокойных снов, Марианна. Я вернусь ближе к вечеру, и мы прогуляемся к озеру, — заявила она. Женщина заворчала. Было ясно, что она с удовольствием послушала бы еще.

— Как ты думаешь, это нормально, что Абигайль родит в таком возрасте? — вдруг спросила она.

Пайка улыбнулась.

— Конечно, это же чудесно. Она будет отличной матерью! А теперь спи!

Девушка торопливо вышла из спальни Марианны. Как ни радовалась она позднему счастью Абигайль, но с самого обеда ее занимала одна мысль: будут ли у нее когда-нибудь дети. И, самое главное, от кого? Сначала она не захотела пакеха, потом маори. Милый Маака! Она попыталась представить себе его лицо, но ничего не вышло, поскольку перед внутренним взором возникли ровные черты Дункана. Она улыбнулась. Конечно же, она знает, от кого хочет иметь детей…

Внизу, в гостиной, она столкнулась с Аннабель. Та прятала что-то за спиной. Щеки у нее покраснели от волнения.

— Как хорошо, что я тебя встретила, — прошептала женщина. — Я думаю, не подарить ли Абигайль что-нибудь для ребенка. — И она, явно стесняясь, показала девушке маленькую тряпичную куклу.

Пайка огорченно уставилась на нее.

— Да, я знаю, она старая и оборванная. Я не собираюсь дарить именно ее. Просто хочу сделать похожую, — извиняющимся тоном пояснила Аннабель.

А Пайка мысленно унеслась далеко-далеко. В душе всплывали смутные детские воспоминания. Она осторожно протянула руку, любовно погладила куклу и пробормотала:

— У меня тоже была такая кукла. Совсем такая же.

Аннабель замерла.

— Нет, Пайка, эта кукла уникальная, потому что я сама придумала ее и сама сшила. Без выкройки. У нее должно было быть все, как у Элизабет. Большие глаза. Ты только посмотри, какие огромные пуговицы я использовала. И широкая улыбка… — Аннабель умолкла.

— Может быть, я что-то путаю, — торопливо сказала Пайка. — Но точно помню, что у меня была тряпичная кукла, которую я любила больше красиво одетых фарфоровых кукол, которых нельзя было брать с собой в постель, потому что они были холодные и твердые.

— У тебя были фарфоровые куклы? — недоверчиво переспросила Аннабель.

Девушка пожала плечами.

— Наверное, да, но других я не помню. Только тряпичную куклу с двумя коричневыми пуговицами вместо глаз. Она была такая мягонькая.

— Коричневые пуговицы? — Аннабель недоверчиво уставилась на Пайку. — Коричневые пуговицы? — строго повторила она. — Ты уверена?

Пайка была совершенно уверена, но тон Аннабель напугал ее.

— Моя кукла наверняка была другой, — пробормотала она, хотя на самом деле это было не так. Кукла в руках Аннабель была очень похожа на ту, с которой она, будучи маленькой девочкой, никогда не расставалась. И Пайка готова была поклясться, что это та же самая кукла.

— Ты действительно уверена, что у тебя была такая кукла? — еще раз уточнила Аннабель, пристально глядя на Пайку.

Та выдержала взгляд хозяйки.

— Думаешь, я вру, да? Но я не люблю врать. Я уверена, что в детстве у меня была такая кукла. И что однажды она вдруг пропала. Только я не знаю, как потеряла ее. Я вообще ничего не помню из того, что происходило в моей жизни примерно до шестилетнего возраста. Я и про куклу не вспоминала. Пока не увидела твою. И тут я снова вспомнила Лилли.

— Твою куклу звали Лилли? — Голос Аннабель задрожал.

— Думаю, да. Да, точно, ее звали Лилли, я точно помню.

Аннабель громко всхлипнула.

— Извини, я не хотела расстраивать тебя, — извинилась Пайка и обняла женщину.

— Это я должна просить у тебя прощения, — прошептала та. — Ты ведь ничего не сделала. Я наверняка не единственная мать, которая шила своей дочери кукол. Я плачу, потому что вспомнила свою маленькую дочурку.

Пайка прижала Аннабель к себе, пытаясь утешить.

Марианна не могла уснуть. Нежданная беременность «золотка» завладела всеми ее мыслями. Она надеялась, что это будет девочка. Такая девочка, как Элизабет. И как две капли воды похожая на нее, Марианну. Осознав, что давно не вспоминала о внучке, она испугалась. И теперь стала думать и думать о ней. Вспоминала, как держала ее на руках, когда она была совсем крохотной. Как вздохнула с облегчением, увидев, что она не унаследовала зеленых глаз Аннабель, а значит, ничего от той свиньи, которая когда-то силой завладела ее, Марианны, телом. Нет, Элизабет была очень похожа на нее, ее бабушку. Маленькую невинную Марианну!

От воспоминания о том, как много лет назад она держала на руках свое собственное дитя, у Марианны сжалось сердце. Уродливое дитя! Ей пришлось отвернуться, когда на нее вдруг взглянули глаза ненавистного мучителя. Тогда ей показалось, что Вальдемар насмехается: «Смотри, тебе никуда не деться от меня!» Наверное, она плохая мать, если не смогла любить дочь с глазами Вальдемара так, как она любила детей Уильяма. Злилась на Аннабель, потому что не могла выносить одного только ее вида. Иногда ей ужасно хотелось бросить в лицо дочери: «Ты не наша. Человек, который балует тебя и любит больше всего на свете, не твой отец!»

И Марианна негромко заплакала. О, Уильям! Ей пришлось дать ему слово чести, что она никогда не скажет Аннабель, чья она на самом деле дочь. Но разве Уильям велел бы ей молчать, если бы мог предположить, насколько высока будет цена для всей семьи? А ведь все получилось именно так, потому что она хотела защитить Аннабель от ужасной правды.

Марианна с содроганием вспоминала день, когда скромной жизни, которую она вела с золотоискателем Уильямом Брэдли, пришел конец.

Данидин, январь 1875

Марианна была довольна жизнью. Счастье для нее было чем-то другим. Понятием для богачей, которые не знают, куда девать деньги. Не девушки из Эспы.

Иногда она вспоминала, как голодала в Эспе. И, думая о том, в какой роскоши живет теперь, женщина испытывала некоторую благодарность. Особенно когда смотрела на двух своих дочерей-красавиц. Им никогда не придется вкалывать так, как ей, в этом она была уверена. Для них будут действовать другие законы, они будут счастливы.

У Марианны и Уильяма был красивый дом в центре города. Жили они на втором этаже, а на первом устроили магазин. Начинали они в свое время с причала для золотоискателей, поскольку расчеты Уильяма оправдались. За несколько лет Данидин превратился в зажиточный город золотоискателей. Золотая лихорадка захлестнула в конце концов и Южный остров Новой Зеландии. Сегодня их покупателями были почтенные граждане со всех концов города. У Брэдли можно было купить все: картофель, фрукты и овощи, крючки для рыбной ловли, рабочие куртки, скобели и другие инструменты.

Обслуживая клиентов, Марианна думала о старшей дочери. Скоро ее нужно будет выдавать замуж, но это было не так-то легко. Ею не интересовался никто из молодых людей, и это было взаимно. За свои почти семнадцать лет Аннабель еще ни разу никем не увлеклась. Зато молодые люди устраивались в очередь за Оливией, но встречаться с ними Уильям дочери не разрешал. В свои пятнадцать лет она была еще слишком юной для замужества. Кроме того, для средней дочери Марианна готовила нечто более значительное. Ее будущий супруг должен был быть из числа богатейших семей города. Для Аннабель Марианна таких строгих рамок не ставила.

Снова подумав о старшей дочери, женщина вздохнула. Просто она не так привлекательна, как Оливия, что поделаешь.

— Вся в меня, — шутил Уильям, и отрадно было видеть, как его любит Аннабель и насколько ее чувства взаимны.

Аннабель поспешно шла к дому. Она гостила у подруги и немного задержалась. Нужно было готовить обед для семьи, а этим занималась именно она. Мать, работая в магазине, не успевала с готовкой. Аннабель готовить любила, не говоря уже о том, что ее очень хвалили за кулинарный талант. Ну наконец-то она хоть в чем-то лучше других.

Девушка незаметно проскользнула мимо магазина, чтобы мать не заметила, что она опоздала, и не начала ругать ее.

Она уже дошла до двери, ведущей в жилые комнаты, и как раз выудила из кармана ключ, когда за ее спиной раздался мужской голос:

— Подождите, милая девушка, я хотел бы кое о чем спросить.

Удивившись, Аннабель обернулась. По говору незнакомца она легко определила, что он нездешний. Вообще-то, девушка знала только одного человека, который говорил по-английски с таким же резким акцентом, как этот человек, — ее мать!

Она смотрела в зеленые глаза высокого светловолосого мужчины средних лет. Его губы кривились в насмешливой улыбке. На нем был белый жилет с тяжелой цепочкой часов.

— Да, пожалуйста. Что вам угодно? — вежливо поинтересовалась она, хотя ей очень не нравилось, что незнакомец, судя по всему, собирался зайти вслед за ней в дом.

— Я ищу семейство Брэдли. Мне сказали, что они живут в этом доме.

— Это верно. Я Аннабель Брэдли, старшая дочь. Вы наверняка пришли к моему отцу?

Незнакомец неприятно усмехнулся.

— Ах, мне будет достаточно и твоей матери.

— Ее вы найдете в магазине, но позвольте задать вам вопрос. Вы покупатель? Иначе откуда вы знаете моих родителей? — Аннабель пристально посмотрела на него. В незнакомце было что-то странное.

— О, это долгая история. Мы знакомы еще с тех времен, когда твой отец был золотоискателем в Австралии, а твоя мать… — Он не договорил, подошел к ней на шаг и вдруг, не спросив позволения, коснулся рукой ее светлых кудрей, выглядывавших из-под шляпки, а затем вдруг пробормотал: — У моей матери такие же мягкие волосы, как у тебя. И такие же зеленые глаза. А ну-ка, посмотри на меня! — И он присвистнул.

Аннабель отошла в сторону. Незнакомец пугал ее.

— Волосы мне достались от отца, — быстро ответила она.

— Вот как, вот как, от отца? Ты ведь говоришь о мистере Брэдли, верно? — В его голосе звучала настороженность.

Внезапно Аннабель почувствовала страх перед незнакомцем. Почему он так бесстыдно ее разглядывает? Девушке хотелось только одного: скорее спрятаться в доме и захлопнуть дверь перед носом чужака!

— Сколько тебе лет, девочка?

— Семнадцать!

— Прекрасный возраст! Ты умеешь танцевать или играть на шарманке?

Аннабель молча покачала головой, повернулась к нему спиной, открыла дверь и с гулко бьющимся сердцем спряталась в доме. В ушах звучал оглушительный смех незнакомца. Аннабель твердо решила попросить отца починить наконец замок в нижней двери.

Обслужив всех покупателей, Марианна Брэдли прибрала на полках. Все всегда должно выглядеть аппетитно — таков был ее девиз, и она неукоснительно придерживалась его. «Магазин колониальных товаров Брэдли» был самым аккуратным магазином во всем Данидине.

От размышлений Марианну оторвал звонок дверного колокольчика: в магазин вошел новый покупатель. Она бросила на него беглый взгляд и продолжила убирать на полках. Иногда людям нравилось осмотреться в магазине, чтобы им никто не мешал.

— Скажите, что я могу для вас сделать?

— Я хотел бы того кругленького ребенка, который принадлежит мне!

Женщина испуганно обернулась. Она не поверила своим глазам, но сомнений быть не могло. Эти зеленые глаза она узнала бы из тысячи. И даже эта щегольская жилетка по-прежнему на нем.

— Вальдемар, что… что ты здесь делаешь? — дрожащим голосом спросила она.

— У нас с мистером Брэдли старые счеты. Он забрал у меня то, что принадлежит мне: мою шлюху!

Он угрожающе приблизился, провоцируя ее, и тяжело облокотился на прилавок.

Марианне стало дурно. Вблизи он казался старым и потрепанным. Постаревший хвастун. «Главное — не показать, что я умираю от страха!» — подумала она.

— И что тебе здесь на самом деле нужно? — сохраняя внешнее спокойствие, поинтересовалась она.

— Я тебе уже все сказал. Я хочу забрать девочку, которая принадлежит мне и с которой мы только что так мило поболтали.

— Ты с ума сошел? Это наша дочь. Наша с Уильямом. Какое отношение ты имеешь к моему ребенку? Убирайся! Если мой муж увидит тебя здесь, тебе не поздоровится!

— Ого, а ты по-прежнему горячая штучка, черная дьяволица, — насмешливо прошипел он. — Но перейдем к делу! Чтобы не покалечить твоего мужа, я не стану встречаться с ним, если ты отдашь мне дочь!

— Проклятье, и думать даже не смей, что я отдам тебе нашего ребенка! Ты совсем с ума сошел? Мы не в Эспе живем, где матери продают детей, чтобы семья не умерла с голоду!

— Посмотри мне в глаза! — властно приказал он. — Ну, что ты там видишь? Глаза девчонки! Кроме того, она вылитая копия моей матери.

В отчаянии Марианна отвела взгляд.

— Как… как ты меня нашел? — дрожащим голосом спросила она.

— В Сандхерсте стало скучно. Многие парни уехали в Новую Зеландию, и я тоже решил попытать здесь счастья. Да, а потом я случайно проходил мимо и увидел вывеску «Брэдли». Тут я насторожился. И точно: через какое-то время ты вышла с этим парнем. Вот тогда-то я и решил начистить ему рожу за то, что он со мной сделал. Но теперь я придумал кое-что получше.

— Пожалуйста, уходи! Хочешь денег? Можешь забрать выручку из кассы.

— Ты не можешь отнять у меня любимого ребенка, — ухмыляясь, заявил он.

— Прекрати этот отвратительный спектакль! Ты даже не знал, что у тебя есть дочь! И ты наверняка хочешь забрать ее только затем, чтобы сделать из нее… — Марианна в ужасе зажала рот ладонью.

— Спасибо! Вот ты и призналась. Я хочу сказать, что она, конечно, очень на меня похожа, но это могла быть простая случайность…

С трудом переводя дух, Марианна обошла прилавок и набросилась на незваного гостя.

— Ты, грязная свинья! — вскричала она, колотя кулаками по его груди.

А тот лишь рассмеялся и схватил ее за запястья.

— Ах, моя маленькая черненькая чертовка! У меня могут появиться очень глупые мысли насчет тебя, хоть ты уже и не такая хорошенькая, как раньше. Слушай внимательно, что я скажу! Я вернусь сегодня вечером и заберу своего ребенка, ты поняла? В качестве компенсации за то, что он отнял у меня тебя.

— Ты ведь не собираешься… — пролепетала Марианна.

— Что ты! Я не стану продавать свою кровиночку пьяным негодяям. Кроме того, она, к сожалению, не такая красавица, как ее мать. Но я старею и очень нуждаюсь в любящей дочери, которая будет готовить для меня и поддерживать в доме порядок. Она ведь умеет готовить, правда?

Марианна стояла как громом пораженная, не в силах вымолвить ни слова.

— До вечера! — усмехнувшись, произнес Вальдемар и на прощание больно ущипнул ее за зад.

Марианна взвыла от ярости и отчаяния и вышла из магазина вслед за ним. Повесила на дверь магазина табличку, на которой аккуратным почерком было выведено: «Сейчас вернусь!»

Если бы в этот миг Марианна Брэдли могла предположить, что ей никогда больше не стоять за этим прилавком, мысль об этом разбила бы ей сердце.

Она бросилась наверх, вбежала в кухню. Аннабель стояла у плиты.

— Мама, там приходил такой странный человек…

Марианна молча подошла к дочери и крепко обняла ее.

— Он больше не вернется, — пробормотала она.

Аннабель смотрела на мать, испытывая смешанное чувство радости и удивления. И Марианна знала почему. Она редко обнимала Аннабель. Слишком редко! «Скорее бы Уильям вернулся с покупками!» — думала она, помогая дочери чистить картофель.

Сразу же после обеда Марианна, к огромному удивлению детей, утащила Уильяма в спальню со словами: «Сегодня у нас будет послеобеденный сон».

Перерывы семья Брэдли устраивала только на обед и ужин. Обычно же они всегда были готовы принимать и обслуживать покупателей.

Уильям не сопротивлялся. Едва за ними закрылась дверь, как он, не в силах сдерживать любопытство, произнес:

— Марианна, что это с тобой? Ты белее мела. Говори, что у тебя на душе.

Марианна громко всхлипнула. Прошло некоторое время, прежде чем она взяла себя в руки и смогла рассказать Уильяму о случившемся.

Обуреваемый гневом, тот сжал кулаки и решительно произнес:

— Эта свинья не получит мою дочь, можешь быть в этом уверена. Пусть только попробует.

Марианна глубоко вздохнула.

— И ты думаешь, что справишься с ним?

— Конечно, но вы должны исчезнуть. Все вчетвером. Будет лучше, если ты поедешь с детьми в горы, в заброшенную хижину Тома. Ну, ты знаешь. Туда, где мы неделю отдыхали прошлым летом.

— Но как мы попадем в то место без тебя? Наша повозка слишком большая, я не смогу управлять ею в горах…

— Оливия умеет ездить верхом, так ведь?

— Да, еще лучше, чем я!

— Хорошо. Значит, я куплю вам двух крепких лошадей, которые смогут выдержать по два человека. Ты поедешь с Аннабель, а Оливия с Аби. А может, удастся найти повозку поменьше.

С этими словами Уильям бросился к двери.

— Куда ты?

— Покупать лошадей. Чем раньше вы будете там, тем лучше. Я хочу быть уверен, что вы далеко от этого типа. Сейчас я приведу лошадей, а ты скажешь детям, что вы едете в горы.

Уильям изо всех сил старался говорить спокойно, но обмануть Марианну ему не удалось. Она чувствовала, что муж кипит от ярости.

Дочери были отнюдь не в восторге от перспективы срочной поездки в горы. Хотя у них были каникулы, они в этот день намеревались заняться совершенно другими делами. Аннабель после обеда планировала наведаться в гости к подруге, Абигайль хотела поиграть с соседскими мальчишками, а Оливия вообще ненавидела горную хижину отцовского друга Тома.

Но Марианна, чеканя каждое слово, веско произнесла, обращаясь к дочерям:

— Собирайте все самое необходимое. Через час выезжаем.

И действительно, спустя час они стояли перед домом, собранные и готовые к отъезду. Если бы ситуация не была настолько серьезной, Марианна рассмеялась бы. Все три сестры были разными и по-разному подготовились к поездке. Оливия собрала чемодан, в котором, наверное, лежали все ее платья, в то время как Аннабель взяла с собой только маленькую сумочку, а Абигайль не взяла вообще ничего, кроме двух кукол, которых держала под мышкой.

Марианна как раз размышляла над тем, как убедить Оливию оставить дома красивые платья, когда из-за угла выехал Уильям на запряженной лошадьми повозке. Она была небольшой и вполне годилась для гор. Что ж, Оливия могла взять с собой чемодан.

Уильям ободряюще улыбнулся жене, помог девочкам сложить вещи.

Прежде чем взобраться на козлы, Марианна обняла мужа, изо всех сил стараясь сдерживать слезы. Дочери ни в коем случае не должны видеть, что она плачет. Они и без того, похоже, чувствовали, что в воздухе пахнет бедой, потому что вели себя удивительно спокойно. Обычно они болтали и ссорились без остановки, а сегодня притихли. Даже маленькая Абигайль казалась не такой радостной, как обычно.

— Береги себя! — прошептала Марианна на ухо Уильяму.

— Я справлюсь, — храбро ответил тот.

— Я так люблю тебя, — прошептала женщина.

Уильям крепче прижал ее к себе. По телу пробежала приятная волна. Марианна никогда не говорила ему этих слов, да еще с такой теплотой! Он столько лет ждал этого, и теперь, в столь жуткой ситуации, она признается ему в любви. Ничего лучшего он и представить себе не мог. Это придавало сил сделать то, что нужно было сделать, чтобы защитить семью. Уильям долго махал им вслед.

Часы до вечера пролетели незаметно. Уильям нервничал. Он был миролюбивым человеком и никогда прежде не дрался. Поэтому ему очень хотелось, чтобы этот тип вообще не возвращался, но он прекрасно понимал, что это его желание никогда не исполнится.

Вскоре после наступления темноты зазвенел звонок у входной двери. Уильям Ч. Брэдли поежился. «Словно похоронный колокол!» — подумал он, и его прошиб холодный пот.

— Кто это здесь у нас? — воскликнул гость. — Похититель моей возлюбленной. Смотри-ка!

Уильям едва сдержался. Больше всего на свете ему хотелось немедленно заткнуть нахалу его поганый рот.

— Ты не пригласишь меня войти? — усмехнулся Вальдемар.

— Вы не переступите порог моего дома! — резко ответил Уильям, сделал шаг, вышел за дверь и захлопнул ее за собой. — А теперь убирайтесь! Или вам помочь?

Вальдемар перестал улыбаться.

— Только если ты отдашь мне девчонку!

— Вы не заберете мою дочь!

— Твою дочь? — грязно усмехнулся Вальдемар. — Маленькая шлюха кое-что тебе не рассказала.

Уильям едва не ударил этого мерзавца по лицу, но он сумел взять себя в руки. Впрочем, он понимал, что долго сдерживать себя ему вряд ли удастся.

— Вы не получите мою дочь. А теперь уходите!

— Значит, не хочешь отдавать? Ладно, тогда мы предоставим право решать юной леди. Ты не можешь запретить мне сказать ей, что я ее отец. Так что веди ее сюда!

— Ее нет. И я в последний раз прошу вас оставить мою семью в покое.

Вальдемар усмехнулся.

— У меня полно времени. И однажды я подкараулю ее и скажу все. Ты не сможешь мне помешать и…

Он не договорил, потому что Уильям грубо схватил его за плечи.

— Вы не сделаете этого, вы…

— Ты мне угрожаешь? — Вальдемар оттолкнул Уильяма и криво усмехнулся.

Тот пошатнулся, но в последний момент успел схватиться за перила лестницы. Однако теперь его было не удержать. Уильям размахнулся и ударил противника кулаком в лицо. Послышался хруст, на миг Вальдемар растерялся, а затем, в свою очередь, накинулся на Уильяма, нанеся ему удар в лоб. Глаза залило кровью, мужчина ничего не видел. Вне себя от слепой ярости, Уильям ударил Вальдемара ногой. Тот страшно вскрикнул, а затем послышался ужасающий грохот. Уильям провел рукой по глазам и только тогда увидел, что произошло: его противник упал с лестницы спиной вперед и теперь лежал у ее основания в странной позе. Уильям сбежал по ступенькам, опустился на колени рядом с Вальдемаром. Мужчина лежал на спине и смотрел на него широко открытыми безжизненными глазами. Крови нигде не было видно. «Он сломал себе шею», — с ужасом осознал Уильям.

Роторуа, май 1901

Войдя в комнату матери, чтобы помыть ее, Аннабель испугалась. Марианна плакала во сне.

— Мама? — встревоженно позвала она.

Марианна всхлипнула и закричала:

— Нет, ты ее не получишь. Нет! Никогда!

Аннабель растерялась. Нужно ли потрясти мать за плечо и разбудить или оставить в объятиях кошмара?

Но не успела женщина принять решение, как Марианна села на постели и резко открыла глаза.

— Аннабель! — простонала она. — Моя Аннабель!

Не успела та опомниться, как мать обняла ее и крепко прижала к себе.

— Мне приснилось, что тебя забрали у меня, — хриплым от волнения голосом произнесла Марианна, словно извиняясь.

— Расскажешь мне сон? — осторожно спросила Аннабель.

Марианна покачала головой. Нет, она не могла этого сделать! Во сне Вальдемар отнял у нее Аннабель. Это было ужасно. Он ворвался в ту хижину в горах и просто забрал ее. Уильяма с ними не было, и она не могла спасти девушку, вырвав ее из лап преступника.

Тяжело дыша, женщина пыталась успокоиться. Этот страх, этот ужасный страх потерять ребенка Марианна чувствовала каждой клеточкой своего тела. Вцепившись в Аннабель, она судорожно сглотнула. Аннабель… Она плакала за Аннабель. Сердце захлестнула волна нежности. Никогда прежде она не чувствовала такой любви к старшей дочери. Она схватила Аннабель за руку и крепко сжала ее.

— Я так ужасно боюсь потерять тебя, — простонала Марианна, вглядываясь в лицо дочери. «За последний год она стала стройнее и красивее, — подумала она. — Я не хочу терять ее!» И внезапно ей стало стыдно за то, что она причинила своей девочке. Разве Аннабель не была всегда рядом с ней? Разве не мыла ее, не заботилась о ней, при этом безропотно снося все подлости со стороны матери?

— Прости меня, — всхлипнула Марианна. — Пожалуйста, Аннабель, прости меня!

— Тебе нет нужды извиняться передо мной, — смутилась Аннабель.

— Нет, я должна! — решительно возразила Марианна. — Я не всегда была добра к тебе.

Глядя в растерянное лицо Аннабель, она настойчиво произнесла:

— Девочка моя, мне ужасно жаль. Сон открыл мне глаза. Я так ужасно боялась потерять тебя. Пожалуйста, поверь мне. У меня остались только вы с Абигайль. И я люблю тебя так же, как ее. Ты всегда была такой не похожей на сестер и, в первую очередь, на меня, но всегда была готова помочь. Вспомни, как ты готовила нам, когда была еще совсем юной девушкой, потому что мне приходилось стоять за прилавком… Господи, что бы я без тебя делала? Аннабель, мне так жаль. Я…

— Ах, мама, пожалуйста! — вздохнула Аннабель и невольно провела руками по щекам. Ей было неприятно, что вдруг пришлось присутствовать при всплеске потаенных чувств матери, да и сама она была слишком взволнована. Может быть, рассказать Марианне?

— Мама, недавно со мной произошло нечто странное, и это очень тревожит меня. Не хочешь выслушать меня? — осторожно спросила женщина.

По лицу Марианны промелькнула улыбка.

— Да, я хочу узнать, что тебя волнует.

— Я достала из кладовки Лилли, чтобы сшить для ребенка Абигайль похожую игрушку… — Аннабель вздохнула и умолкла. Внезапно она подумала, что, наверное, не стоит посвящать в это мать.

— Что бы там ни было, расскажи мне, пожалуйста!

Аннабель нерешительно продолжила:

— Пайка увидела куклу и сказала, что у нее тоже была когда-то такая тряпичная кукла. А еще она сказала, что она любила свою тряпичную куклу больше, чем своих фарфоровых.

— Пайка играла фарфоровыми куклами?

— Вот именно, меня это тоже удивило, но что смутило меня еще больше… Говоря о кукле, она назвала ее Лилли.

Марианна резко села на кровати.

— Она действительно называла ее Лилли?

Аннабель кивнула.

— И она утверждает, что потеряла эту куклу. Что я хочу сказать… Это ведь странно, правда?

— Но… Но ведь это может означать только одно… что она… Я имею в виду, что ведь это может знать только Элизабет…

Аннабель вновь кивнула.

— Если бы я не знала наверняка, что Пайка родом из племени маори, я бы подумала, что…

Марианна осторожно взяла Аннабель за руку.

— Я знаю, что ты хочешь сказать. Я подумала о том же. Что, если бы она оказалась нашей Элизабет…

— Но у Элизабет были светло-русые волосы…

— Такие же, как у Аби! И как у Оливии в детстве, а потом они у нее стали черными как смоль…

— Мама, но ведь этого не может быть. Ее мать была маори. Всему этому должно быть другое объяснение.

— Поэтому я прониклась к ней таким доверием. Поэтому мне перестала сниться Элизабет, когда в доме появилась Пайка.

— Мама, этого не может быть. Слушай, мне уже тоже перестали сниться про нее такие страшные сны, но все это потому, что я призналась во всем Гордону… — Женщина испуганно зажала рот ладонью.

— В чем ты ему призналась?

— Я вернулась тогда без нее, потому что в ту ночь у меня случился выкидыш.

— Боже мой! А я так упрекала тебя. Мне жаль. Мне очень жаль, — лепетала Марианна.

— Ах, мама, это было давно. И я уже привыкла жить с тем, что в одну ночь я потеряла обоих детей.

— Но если окажется, что Лиззи спаслась? Ведь ее тело так и не нашли. Кто же лучше тебя знает, что гроб остался пустым?

Аннабель тяжело вздохнула.

— Я знаю. Но ведь если бы она спаслась, ее привезли бы к нам, ведь по ней явно видно было, что она белая! А тогда все в округе знали, что наша дочь пропала во время извержения вулкана!

— Я спрошу Пайку, помнит ли она свое раннее детство! — Щеки Марианны покраснели от волнения.

— Мама, нет, ни в коем случае. Мы не имеем права приставать к ней со своими домыслами. Что, если мать Пайки тоже сшила ей тряпичную куклу?

— И тоже назвала ее Лилли? Ты и сама не веришь в то, что говоришь!

Аннабель застонала.

— Тем не менее мы не имеем права мучить ее только потому, что… — Она оборвала себя на полуслове. — Нужно поехать с Пайкой в Те-Вайроа, туда, где произошло несчастье… — Она снова запнулась. — Глупости! Ничего нет, ни озера, ни террас, ни деревни…

— Тогда давай поедем вместе к Похуту. Там я в последний раз видела дух Элизабет.

— Ты действительно хочешь поехать к Похуту? — Аннабель не поверила своим ушам.

— Да, Пайка любит гейзер. Пока будем ждать извержения, можем ненавязчиво перевести разговор на вулкан и Элизабет. Кто знает, может быть, она вспомнит еще что-то?

Аннабель с сомнением поглядела на мать.

— Ненавязчиво? Думаю, ни ты, ни я не умеем делать этого. Я же плачу всякий раз, стоит мне упомянуть ее имя.

Марианна серьезно поглядела на дочь.

— Не без этого. Поэтому нам обеим пойдет на пользу, если мы поплачем о нашей малышке вдвоем… — Женщина глубоко вздохнула. — Я знаю, что надежда на то, что Пайка — наше потерянное дитя, очень мала. Прошу тебя, оставь эту соломинку, чтобы мне было за что держаться. И даже если Пайка ничего не вспомнит, потому что для ее тряпичной куклы есть совершенно другое объяснение, мы наконец-то обретем мир. Мир, которого у нас до сих пор не было, потому что я во всем винила тебя.

— Но я же оставила Элизабет, потому что этот второй ребенок был для меня так важен… — простонала Аннабель.

— Нет, нет! В тот вечер ты не могла поступить иначе…

— Нет, я должна была поверить старому маори! — В голосе Аннабель звучало отчаяние.

— Дитя мое, я сделала много ошибок, но умоляю тебя: не терзай себя, как я терзала все это время тебя! Пожалуйста, убеди своего мужа отвезти нас туда. Гордон будет не в восторге, потому что последний отрезок пути ему придется нести меня.

— Кстати, что насчет Гордона? Сказать ему правду?

— Подожди, пока мы не приедем туда. Насколько я знаю твоего мужа, он просто посмотрит на нас сочувственно и скажет, что мы сошли с ума. Я прямо слышу, как он ворчит: «Почему это у Пайки не могло быть куклы по имени Лилли?»

— Ты права.

Внезапно Марианна просияла.

— Значит, Дункан мог бы наконец-то жениться на Пайке. Я хочу сказать, что она, как выяснилось, не маори…

— Мама, прошу тебя, зато Дункан…

— А что с Дунканом? — резко поинтересовалась Марианна.

Аннабель помедлила какое-то время, но затем рассказала матери о том, что произошло в Окленде на похоронах Оливии.

Марианна выслушала ее с каменным лицом, а затем пробормотала:

— Ты посмотри-ка! Значит, Оливия подсунула доброму Алану кукушонка… Теперь мне многое становится понятным…

В дверь негромко постучали. Марианна и Аннабель испуганно переглянулись.

Дверь осторожно открылась, и в комнату вошла Пайка.

— Я не хотела мешать, — извиняющимся тоном произнесла девушка.

— Ты не помешала! — в один голос заявили Аннабель и Марианна.

Первой пришла в себя Марианна.

— Пайка, как насчет того, чтобы в ближайшем будущем устроить вылазку к Похуту?

— Я не против, — ответила девушка и добавила: — Я просто хотела сказать вам, что приехал мой дядя, Анару Рангити. Он остановится в отеле на пару дней, и я бы хотела с ним поболтать. И еще я собиралась спросить, нужно ли одеть вас и отвезти к озеру или…

— Нет, нет, все в порядке, сегодня этим займется Аннабель. Иди к своему дяде, дитя мое! — торопливо перебила ее Марианна.

Аннабель заметила, что слово «дядя» она произнесла несколько язвительнее, чем следовало бы. Едва Пайка вышла из комнаты, как она спросила:

— Мама, а как ты думаешь, может, было бы неплохо пригласить на вылазку и мистера Рангити?

— Того маори, который мою дочь… Никогда!

Аннабель решила не обращать внимания на ядовитое замечание матери.

— Я просто подумала… Может, он что-нибудь знает о детстве Пайки… По крайней мере когда он привел Пайку к нам, то сказал, что мог бы навести справки в той деревне, где жила Пайка с матерью.

— Нет! Ни в коем случае. Я ничем не хочу быть обязанной этому типу. Он обесчестил твою сестру.

— Мама, он сделал это не против ее воли. Наверное, они действительно любили друг друга!

Марианна язвительно хмыкнула.

— Твоя сестра Оливия и маори? Невообразимо! Этот тип соблазнил ее или сделал кое-что похуже! Все мужчины одинаковы!

Пока Аннабель помогала ей надеть платье, Марианна впервые в жизни без горечи вспоминала день, когда ей пришлось бросить все.

И впервые воспоминания об этом не были отравлены немым упреком в адрес Аннабель, которая на самом деле ни в чем не была виновата.

Данидин, январь 1875

Уильям потрясенно смотрел на мертвого противника. Лишь спустя какое-то время он пришел в себя и решил позвать на помощь. Сделав несколько шагов, он остановился. Не сочтут ли его убийцей? Подумал о семье и повернул назад.

Но что же делать с этим типом? При мысли о том, чтобы избавиться от тела, сердце едва не выпрыгнуло из груди. «Нужно все хорошенько обдумать, — сказал он себе. — Погружу его на повозку и увезу отсюда».

Недолго думая, Уильям начал действовать. Завернув мертвеца в мешковину, он вытащил его из дома и положил в повозку. Затем поехал к воде, решив оставить его на берегу. Но когда он увидел освещенную луной небольшую лодочку, ему в голову пришла другая идея. Стеная и кряхтя, он снял Вальдемара с повозки, положил его в лодку и погреб на середину озера. Стояла спокойная летняя ночь. Воздух был теплым, дул слабый ветерок.

Когда от берега было достаточно далеко, Уильям сбросил тело в воду и как можно быстрее вернулся назад. И только снова усевшись на козлы, мужчина почувствовал, как на него со всей силой навалился весь ужас случившегося. Дрожа от волнения, он отчаянно бормотал:

— Я убил человека. Я убил человека!

Но потом Уильям подумал об Аннабель и о том, что он, по сути, спас ее, и постепенно успокоился. Он уверенно правил лошадью и вскоре подъехал к дому.

Однако едва он открыл дверь, как мысль о том, что рано или поздно труп Вальдемара обнаружат и выйдут на его след, вновь растревожила Уильяма. Он не боялся, что может оказаться в тюрьме, его больше волновало другое. Что будет с Аннабель? Тогда она узнает, кто ее отец, а Уильям не мог и не хотел идти на такой риск. Дрожащими руками он быстро собрал все необходимые вещи, затем отыскал в шкафу Марианны самые красивые платья и побросал их в дорожный сундук. Собрал необходимую одежду и для дочерей. Открыв шкаф Оливии, он невольно усмехнулся. Та уже собрала все, уезжая в глушь.

Погрузив вещи в повозку, он направился в магазин и взял все необходимые продукты. Кто знает, сколько придется прожить в хижине. А потом? Что потом?

Он ломал голову над этим вопросом на протяжении всей долгой дороги до Лоренс. Он ехал всю ночь без остановки, надеясь, что лошадь не подведет. Если поторопиться, то по такой погоде можно проехать все расстояние за семь часов.

Утро уже давно наступило, когда он наконец добрался до хижины. Вокруг было тихо, слышалось лишь пение птиц. Мужчина на цыпочках вошел в дом. Он не хотел будить семью, но Марианна сонным голосом произнесла:

— Уильям, это ты?

— Да, я. Спи, сокровище мое! Я тебе потом все расскажу.

— Нет, пожалуйста, давай выйдем на улицу, чтобы не разбудить девочек. — Марианна быстро вскочила. На ней по-прежнему была та же одежда, в которой она отправилась в путь.

Выйдя на яркий утренний свет, Марианна резко вскрикнула.

— Боже мой, Уильям, что случилось? Он побил тебя! У тебя глаз почти полностью заплыл. Пойдем, я принесу из реки холодной воды.

Уильям едва удержался, схватившись за валун.

— Марианна, он мертв!

— Кто мертв?

— Вальдемар. Мы подрались, и он упал с лестницы и сломал себе шею.

— Господи! И что теперь?

— Теперь мы спокойно подумаем, куда поедем.

— Но почему мы просто не можем вернуться домой, если этот человек больше ничего не сможет нам сделать?

— Потому что однажды его найдут. И если след приведет ко мне, будет суд. И тогда Аннабель узнает, что этот мерзавец был ее отцом.

— Но разве мы можем бросить все из-за этого? Ведь его могут и не найти вовсе…

— Мы должны! Марианна, пожалуйста, поклянись мне, что никогда не скажешь об этом ни единой живой душе! Это разобьет бедняжке сердце. Ты поняла меня?

Жена слабо кивнула.

— Поклянись, прошу!

— Я клянусь тебе, что ни одна живая душа не узнает от меня, что Аннабель не твоя дочь.

— Спасибо, Марианна. А теперь давай подумаем о будущем. Я загрузил повозку самым необходимым, взял все нужные вещи. Кроме того, мы скопили достаточно денег, чтобы открыть магазин где-нибудь в другом месте… — Он не договорил и закрыл лицо руками. — Я забыл взять деньги, — бесцветным голосом произнес он.

Вот уже четыре дня они жили в хижине. Уильям уехал за деньгами на вторую ночь. Марианна начала волноваться, потому что рассчитывала, что муж вернется раньше, а его до сих пор не было.

Девочки тем временем уже смирились с вылазкой в горы. Сейчас они все вместе были внизу, у реки, и пытались ловить форель. Аннабель, которую Уильям еще в детстве научил ловить рыбу, была на седьмом небе от счастья, когда ей удалось найти старую удочку. Будучи ребенком, она часто ездила с ним на реку.

Марианна сидела в траве и наблюдала за дочерями. Во время рыбной ловли все слушали команды Аннабель. Ей подчинялась даже Оливия, стоявшая немного в стороне в красивом городском платье. Аннабель и Абигайль в отличие от нее целый день бегали просто в нижнем белье.

Как обычно, наблюдая за своими девочками, она отмечала, насколько ребячлива еще Аннабель. Выбор хорошей пары станет нелегкой задачей. Что ждет их в будущем? Найдет ли она когда-нибудь подходящих мужей для дочерей, если они, вполне вероятно, будут жить в ужасной глуши? Уильям упоминал о местечке под названием Роторуа, он говорил, что настолько далеко от крупных городов их никто не найдет. В ближайшие годы там будто бы можно будет зарабатывать на приезжих, потому что неподалеку от поселка есть известковые террасы, привлекающие туристов. Все это Уильям как-то слышал от одного из клиентов. Деревенские маори уже давно проворачивают отличные сделки, показывая путешественникам это чудо природы.

В глубине души Марианна по-прежнему надеялась на то, что они смогут вернуться к привычной жизни. Она вздохнула. Почему Уильям так долго не возвращается?

«Плохой знак», — думала Марианна, когда Аннабель поймала на крючок кумжу, которую так нелегко поймать. Она вся сияла от счастья, но Оливия вскрикнула, увидев, как сестра руками сняла ее с крючка и бросила в ведро.

— Наш ужин! — с гордостью в голосе воскликнула старшая дочь.

Хоть Марианна и считала рыбалку не женским делом, она была рада, что дочь вообще поймала хоть что-то, поскольку в противном случае пришлось бы удовольствоваться сладким картофелем.

— Отличная работа! — крикнула Марианна. — Может быть, ты поймаешь еще одну, чтобы хватило всем?

— Я ни кусочка не съем, — заныла Оливия.

— Ты привереда! — заявила Абигайль, но Аннабель не обращала внимания на ссору сестер. Умелым движением она снова забросила удочку и всего через несколько минут вытащила еще одну извивавшуюся на крючке рыбу, на этот раз форель.

После ужина они еще немного посидели на веранде, зачарованно наблюдая, как прячется за горы солнце, но беспокойство Марианны постепенно росло.

— Где папочка? — поинтересовалась Абигайль.

— Кто-то же должен работать в магазине, — уклончиво ответила Марианна и отправила дочерей спать. Ожидание действовало на нервы. Она так тревожилась, что осталась сидеть на террасе и смотреть в звездное небо.

Через какое-то время она услышала стук подков. Уильям. Наконец-то!

— Где ты так долго был? — прошептала она.

— Нужно убираться как можно скорее. Они нашли его.

Звезды светили так ярко, что она увидела лицо Уильяма и испугалась. Оно было бледным и неухоженным. Глаза казались старыми и усталыми.

— Боже мой, что случилось-то?

Не в силах произнести ни слова от ужаса, Уильям протянул жене музыкальную шкатулку из их магазина.

Та в недоумении повертела ее в руках.

— Открой ее! — попросил он.

Марианна послушалась. В шкатулке она нашла газетную статью. Читая ее, она постепенно бледнела.

— Мы уезжаем завтра же утром!

— Я люблю тебя! — прошептал Уильям, протягивая ей большую коробку.

Марианна в недоумении уставилась на свою шарманку.

Данидин, июнь 1901

Дункан жил в меблированной комнате, которую снимал у шотландки неподалеку от университета Отаго. Сначала он ходил на лекции по праву, а потом решил изучать медицину. Сердцем он всегда тянулся к этому и в конце концов решил пойти своим путем. Его родной отец хотел видеть его судьей, отец, у которого он вырос, — торговцем смолой каури. Теперь он станет тем, кем всегда мечтал быть.

Сделав выбор в пользу медицины, Дункан был доволен жизнью. По крайней мере в отношении того, что касалось выбора профессии. В остальном же он все больше и больше впадал в задумчивость. Если он не сидел над учебниками, то устраивал продолжительные прогулки по длинным городским пляжам. Соленый аромат моря и свежий ветер помогали ему собраться с мыслями. Он долго боролся с самим собой, но все-таки заставил себя написать письмо Алану Гамильтону. Официально он по-прежнему считался его сыном и хотел узнать, согласен ли он с этим. С момента отправки письма прошло уже несколько недель, и Дункан начал опасаться, что ответа никогда не получит.

Ветер был настолько сильным, что волны разбивались о берег со страшным грохотом. «Интересно, где живут Пайка с Маакой?» — размышлял он. В последнем письме отцу, с которым он регулярно переписывался, Дункан наконец-то отважился спросить о ней, но ответа пока не получил. Может быть, однажды Клара сумеет заставить его забыть о Пайке?

Он мало общался с сокурсниками, и свободное время в основном проводил с красивой Кларой из Данидина. Она изучала медицину, как и он. Несмотря на то что женщин в Отаго допускали учиться по всем специальностям, лишь немногие связывали свое будущее с работой, рассчитывая, что в первую очередь будут женами и матерями. Клара была одной из немногих. Ее полностью поддерживал отец, она была его единственным ребенком. И сегодня Дункан был приглашен на обед к доктору Макмеррею и его дочери.

Дункан не знал, стоит ли радоваться этому приглашению, поскольку предполагал, что Клара может неверно истолковать его визит. До сих пор его отношения с Кларой строились на чисто дружеской основе, но он чувствовал, что она надеется на большее с его стороны. Она была самой красивой девушкой в округе, и поклонники не давали ей прохода. В Данидине почти все студенты-медики были влюблены в нее.

Молодой человек внезапно остановился. Но на этот раз у него перехватило дыхание не от резкого южного ветра, а от собственных мыслей. «Я не могу навечно отдать сердце женщине, которая просто исчезла из моей жизни», — сказал он себе, приняв решение. Затем, подняв воротник пальто, Дункан ушел с пустынного пляжа Сент-Клер и, окрыленный, отправился домой.

Доктор Макмеррей и его дочь жили в роскошном деревянном доме. Супруга доктора недавно умерла. Дункан и Клара сблизились, поскольку оба мучились от безвременной утраты матери.

Глаза Клары вспыхнули, когда она открыла дверь и увидела Дункана. Ее отец тоже приветствовал его, выйдя в прихожую. В этом уютном доме не было места показной учтивости, все вели себя совершенно искренне, и Дункан чувствовал себя отлично.

К ужину Клара приготовила жаркое из баранины и несколько раз извинилась, заявив, что плохо готовит. Ее отец смеялся и говорил, что, судя по всему, дочь напрашивается на комплимент.

— И что вы собираетесь делать дальше, я имею в виду, когда закончите учебу? — поинтересовался доктор Макмеррей.

Дункан быстро ответил:

— У меня будет своя маленькая практика. Там, где я действительно буду нужен людям.

Доктор с довольным видом кивнул дочери и похвалил разумное решение молодого человека.

Клара, глядя на товарища, ослепительно улыбалась. По выражению ее лица Дункан легко читал мысли девушки. Именно ему, ее избраннику, можно будет позднее доверить отцовскую практику.

«Я буду идиотом, если наконец не сделаю ей предложение, — мелькнула мысль у Дункана. — Передо мной сидит самая роскошная девушка, о которой только можно мечтать. Передо мной открывается перспектива сделать карьеру в самом чудесном городе из всех, что я знаю. А я до сих пор тоскую по той, которая разбила мне сердце…»

— Может быть, вы хотите еще жаркого? — вежливо поинтересовался доктор Макмеррей и протянул ему тарелку.

Дункан вежливо отказался. Ему было дурно. Не от еды, а от осознания того, что он глупец. Ему было не по себе. Больше всего хотелось пойти домой.

Клара почувствовала, что в мыслях он где-то далеко. Она пристально смотрела на него. А Дункан, похоже, нервничал все сильнее.

Сразу же после ужина доктор произнес:

— Пойду к себе, молодой человек, чтобы вы могли спокойно поболтать с Кларой. Не стоит притворяться. Видно же, что у вас что-то на душе. Думаю, в таком деле я лишний. — И он улыбнулся.

— Нет, нет, вы совсем не мешаете, — поспешно заверил его Дункан, но доктор все равно ушел.

— Вам наверняка есть о чем поговорить. О медицинских проблемах, — пошутил он, выходя из комнаты, и подмигнул дочери.

Когда его шаги стихли в коридоре, Клара, словно извиняясь, сказала:

— Мне не хотелось бы, чтобы сложилось впечатление, будто тебя представляли будущему тестю. Мне очень жаль…

Дункан подошел к Кларе на шаг, обнял ее и нежно прижал к себе.

— Разве это было не так? — шутливо произнес он.

Клара улыбнулась.

— Так, но ты не должен был догадаться.

— Значит, я могу поцеловать тебя сейчас, верно? — лукаво улыбнулся молодой человек.

— Я даже прошу тебя об этом! — Клара по-прежнему улыбалась.

Дункан нежно взял ее лицо в ладони и поцеловал. Клара ответила на его поцелуй с такой страстью, что Дункан тоже не остался равнодушным. Более того, на миг ему показалось, что он наконец-то нашел ту самую женщину, которая ему нужна.

«Может быть, даже хорошо, что Клара не похожа на Пайку, — подумалось ему, когда их губы разомкнулись. — Она такая хрупкая, у нее светлые волосы и светло-голубые глаза, в которых можно утонуть».

Как счастливо улыбается Клара! Тем не менее одной только мысли о Пайке оказалось достаточно, чтобы Дункан снова растерялся. «Я имею право делать предложение лишь в том случае, если уверен в себе, — рассуждал он, — я не имею права обижать ее. С каким доверием она смотрит на меня! Я не должен разочаровывать ее». Внезапно он понял, что нужно сделать.

— Клара, — мягко начал Дункан, — я должен сказать тебе кое-что важное, прежде чем попрошу твоей руки.

Ему показалось или она действительно вздрогнула?

— Ты любишь другую? — испугалась она.

— Нет… Почему… Просто… Однажды я полюбил девушку, — смущенно пролепетал он.

Клара отступила на шаг. Ему показалось, что она хочет отодвинуться от него подальше.

— Расскажи мне все! — попросила она, силясь улыбнуться.

— Ее зовут Пайка, она маори, — негромко произнес он. — Я не должен был жениться на ней, поскольку мой отец считал, что в наших кругах это не принято. Потом отец все-таки дал свое согласие, но в ту же ночь Пайка исчезла бесследно…

Дункан опустил голову. Он не хотел, чтобы Клара заметила, насколько он обижен и каковы его истинные чувства.

— Ты все еще любишь ее, верно? — спросила Клара.

Дункан тяжело вздохнул.

— Я не могу забыть о ней, но в этом нет смысла, поскольку она наверняка давно уже замужем за другим. Когда-то она поклялась, что выйдет замуж только за маори. Все было бы гораздо проще, если бы тогда я знал, что сам наполовину маори. — Он с грустью посмотрел на Клару.

— Ты рассказываешь мне об этом, чтобы осторожно дать понять, что мы не можем быть вместе, или… — Девушка запнулась.

— Нет, конечно нет. Я не хотел спрашивать тебя, станешь ли ты моей женой, не признавшись, что однажды мне уже довелось испытать большую любовь и…

— Это предложение? — Она наконец-то снова улыбнулась.

При виде этих сияющих глаз у Дункана потеплело на душе. «Однажды я полюблю ее всем сердцем и забуду Пайку», — подумал он и взял ее руки в свои.

— Нет, я сделаю все по правилам. Но что скажет твой отец, если узнает, чья кровь течет в моих жилах?

Клара рассмеялась.

— Он просто вышвырнет тебя! — Увидев ужас в его взгляде, она тут же посерьезнела.

— Отец ничего не имеет против маори и, конечно же, никогда не откажет мне в исполнении желания. А я ничего не хочу так сильно, как стать твоей женой.

Они снова поцеловались, и Дункан пообещал Кларе вернуться на следующий день и торжественно попросить у отца ее руки.

Довольно насвистывая, он вышел из дома доктора. Всю дорогу Дункан улыбался про себя. У его будущего появилось звучное имя: Клара Макмеррей.

На следующее утро Дункан получил сразу два письма — одно от Анару, а второе от Алана Гамильтона. Молодой человек растерялся, не зная, чье открыть первым. И в конце концов сделал выбор в пользу родного отца. Едва распечатав конверт, он быстро пробежал глазами строчки, в которых речь шла о Пайке. Затем прочел вслух:

Пайка не вышла замуж за Мааку, она снова живет в Роторуа, в доме твоей тети, миссис Паркер. Она сама написала мне. Мальчик мой, ты понимаешь, что это значит? Она любит тебя. Сейчас я еду на несколько дней в отель «Похуту», потому что старый вождь из деревни, где Пайка жила с матерью, очень хочет повидать ее. Он попросил меня присутствовать при разговоре. Расскажу тебе все, как только вернусь.

— Она свободна! — воскликнул Дункан. — Она свободна!

Он подпрыгнул, но уже в следующее мгновение вспомнил о Кларе. «Возврата больше нет, — напомнил ему внутренний голос. — Ты не имеешь права обижать Клару. Ты сделал выбор! Пайка тебя бросила. Проклятье, ты скоро женишься на самой очаровательной девушке в Данидине, тебе все будут завидовать! Пора покончить с сантиментами!»

Чтобы отвлечься, он открыл второе письмо. Алан Гамильтон заверял его, что всегда останется его отцом, и не без гордости сообщал ему, что отказался от торговли смолой дерева каури в пользу Хелен и ее жениха. Далее он писал, что собирается жениться на одной вдове, но Оливия была его величайшей любовью и в глубине души всегда ею останется.

Слова приемного отца тронули Дункана и помогли лучше разобраться в собственной ситуации. «Правильно ли жениться на женщине, если все еще любишь другую?» — спрашивал он себя, продолжая читать.

Когда он прочел следующую фразу приемного отца, у него едва не остановилось сердце.

Я должен тебе кое в чем признаться и молюсь, чтобы ты мог простить меня. Та девушка-маори не случайно сбежала, никому ничего не сказав. Все это была исключительно моя вина. Я предложил ей деньги, чтобы она оставила тебя в покое. Я грубо попытался убедить ее в том, что брак между туземкой и белым обречен на неудачу и что вы оба будете несчастны. И еще я сказал ей, что однажды ты возненавидишь ее, поскольку пошел на этот брак, повинуясь чувствам, а не рассудку.

Ничего не видя от слез, Дункан отложил в сторону письмо и закрыл лицо руками. Это все объясняет. Но что теперь делать? Не опоздал ли Алан со своим откровением? Он не вправе бросить Клару. Она не заслужила такого отношения. Он должен сдержать свое обещание. Иначе он никогда не сможет смотреть на себя в зеркало с чистой совестью. Он сегодня же попросит у доктора Макмеррея руки его дочери.

Роторуа, июнь 1901

Настроение у Гордона было плохое. Поясница болела уже несколько дней, и он совершенно не понимал, почему женщины решили ехать к гейзеру в такую плохую погоду. Сильный ветер, непрекращающиеся ливни…

«Семейная поездка к Похуту зимой! Какая дурацкая идея!» — сердито сопя, думал он, когда усаживал тещу в карету и старался как можно бережнее обходиться с ней. В конце концов, она уже какое-то время ведет себя просто идеально по отношению к Аннабель. Мать и дочь стали почти неразлучны.

Марианна была весела, а Аннабель сидела в карете, мучаясь из-за боли в животе.

Не хватало только Пайки.

В этот момент к отелю подошел древний маори. Хотя его покрытое татуировками лицо было испещрено морщинами, а на голове не осталось ни одной волосинки, походка у него была ровной и гордой.

Гордон удивленно оглянулся на Аннабель и Марианну.

— Вы знаете, что ему нужно у нас?

Обе покачали головами и с любопытством стали наблюдать за происходящим.

Вскоре в дверях показались Пайка и Анару. Увидев старика, девушка испуганно схватилась за руку Анару. Вождь, которого она так боялась, спокойно обратился к Анару. Пайка его не понимала. Так бывало и прежде. Но Анару внимательно выслушал его, а затем передал его слова Пайке.

— Ему нужно срочно поговорить с тобой!

— Сейчас? — спросила девушка, бросив взгляд на карету.

Марианна уже делала знаки, что ей пора наконец садиться в карету.

— Да, сейчас! Он проделал путь от Тауранга сюда только ради тебя. Он хочет сообщить тебе кое-что, прежде чем уйдет к предкам.

Пайка переводила взгляд с вождя на Анару и обратно. Дядя смотрел на нее умоляюще.

— Хорошо, я только быстро объясню остальным, в чем дело, — сказала девушка.

Вздохнув, она направилась к карете.

— Мне ужасно жаль! — извиняющимся тоном произнесла Пайка. — Вождь хочет сказать мне что-то важное. И дядя говорит, что я не должна заставлять его ждать.

— Какая разница, что говорит твой дядя! — сердито зашипела Марианна. — Мы так долго мечтали об этой поездке с тобой. Если ты не поедешь с нами, мы вообще все отложим!

— Вот именно. Поговори со стариком спокойно. Поехать к Похуту мы можем и завтра. Может быть, нам повезет с погодой и будет солнце, — произнесла Аннабель.

— Пайка, иди, а мы поедем! — произнес Гордон и обернулся к Аннабель и Марианне: — Вы двое совсем спятили, что ли? Сначала прожужжали мне все уши о том, как вам сегодня срочно хочется поехать к Похуту. Вам все равно, что у меня болит поясница. Вам неважно, что идет дождь. Нет, вы не успокаиваетесь. Я тащу мать от постели в карету, а теперь оказывается, что все было напрасно? Только чтобы завтра я мог все это проделать еще раз? Нет, раньше надо было думать! — Голос его дрожал от гнева.

И не успели женщины оправиться от того, что Гордон разговаривает с ними таким тоном, как экипаж тронулся с места.

Пайка помахала им вслед рукой.

Они пригласили старика в дом, но тот сказал, что хочет разговаривать с ними на природе, и указал на берег озера.

Приблизившись к воде, вождь пригласил их присесть на песок вместе с ним. Казалось, его не пугал холод. Пайка подняла воротник пальто. Вождь пристально глядел на девушку. Ей стало совсем не по себе. Старик уже не внушал ей такого страха, как прежде, однако она напряженно ждала, задаваясь вопросом, что он хочет ей сообщить. Впрочем, в глубине души она догадывалась, о чем пойдет речь. Наверняка он собирался рассказать о том, что пыталась открыть ей мать на смертном одре.

Вождь заговорил мелодичным речитативом, обращаясь к Анару и отчаянно жестикулируя. «Мере» — услышала Пайка несколько раз. «Мере». А еще — «пакеха, пакеха!». Это же были и последние слова ее матери.

Пайка наблюдала за мимикой дяди, надеясь понять, хорошие это новости или плохие. Внезапно лицо Анару омрачилось.

Закончив свою речь, вождь пристально поглядел на Пайку. Во взгляде его читались доброта и любовь.

— Что он сказал, дядя Анару? — прошептала потрясенная Пайка.

Анару глубоко вздохнул, а затем произнес:

— Пайка, вождь скоро уйдет к предкам, но прежде он хотел открыть тайну, которая тяготит его душу. Речь идет о твоем истинном происхождении. Когда твоя мать Мере пришла в его деревню, она сказала, что ты — ее ребенок. Сказала, что твой отец — пакеха. Это объясняло светлую кожу и мелкие черты лица. Черные кудрявые волосы — от нее. Но вождь не поверил ей, поскольку мать Мере когда-то призналась женщинам, что у ее дочери не может быть детей. В конце концов Мере призналась старейшине, что в ночь ужасного извержения вулкана Таравера она нашла на берегу озера в Те-Вайроа маленькую девочку. Никто не знает, пережили ли ее родители стихийное бедствие…

Он помолчал, но Пайка бесцветным голосом произнесла:

— Дальше!

— Когда ты подросла и старейшины племени окончательно убедились в том, что ты не одна из них, вождь потребовал, чтобы Мере поехала в Роторуа и выяснила, не пропал ли у кого-нибудь ребенок. Но Мере отказалась и бежала с мужчиной на север. Это был Золтан Градич, твой отчим.

Пайка смотрела в землю, по спине бежали мурашки.

— Значит, я могла без проблем выходить замуж за Дункана! — истерично расхохоталась она.

Старик что-то бормотал, пытаясь успокоить девушку, но у Пайки не было сил унять волнение. Может быть, поэтому она и не захотела жить с семьей Мааки в Охинемуту? Может быть, поэтому ее тянуло к Паркерам? Потому что она была одной из них? Пакеха!

Анару Рангити встревоженно поглядел на нее.

— Пайка, мне очень жаль, но я ничего не подозревал. Поверь мне. Даже в деревне об этом знали лишь немногие старики, так сказал мне вождь. Но он не хотел умирать, не поведав тебе правду.

Теперь вождь встал легко, словно ласка, и попрощался, сказав, что ему пора возвращаться в Тауранга, поскольку он хочет, чтобы его похоронили в освященном месте его предков.

Пайка поблагодарила маори, стараясь сдержать слезы. Когда старик исчез за береговым уступом, она вздохнула и уже спокойнее повторила:

— Теперь мы с Дунканом можем пожениться, и никто никогда не будет говорить о детях-маори, которые родятся у нас, не будут осыпать нас насмешками и… Ах, дядя Анару… — Она оборвала себя на полуслове и с ужасом обернулась к нему: — Ты ведь останешься моим дядей, правда?

Он кивнул и пробормотал:

— Ну, твоим дядей вряд ли, но…

— Что ты хочешь сказать? И почему ты так странно на меня смотришь? Если остались еще какие-то тайны, то, пожалуйста, скажи мне сейчас же!

— А тебе разве никто не сказал? — удивился мужчина.

— Что?

Анару откашлялся.

— Любовью всей моей жизни была белая девушка. Но однажды она заявила мне, что выйдет замуж за богатого пакеха. Для меня это было как гром среди ясного неба. Все эти годы я думал, что она не любила меня. А сегодня я понимаю, что ей просто не хватило мужества растить ребенка, которого она носила под сердцем, как маори. Она нашла себе пакеха на роль отца и заставила того думать, что ребенок — его сын.

Пайка в недоумении смотрела на него.

— Значит, Дункан…

— Да, мой сын!

Данидин, июнь 1901

Дункан сразу решил, что не будет скрывать от Клары новость, которая так потрясла его. Поэтому, как только она открыла ему дверь, он был настроен на то, чтобы сказать ей правду: его большая любовь еще свободна. Он должен это сделать, ведь Клара настолько честна, искренна и прямодушна…

— Входи, отец пока решил дать нам побыть наедине пару минут, — весело пропела она, с улыбкой принимая у него пальто.

Дункан заметил, что сегодня она выглядит особенно очаровательно. На ней было праздничное платье, словно она собралась на бал. Круглый вырез подчеркивал изящную шею, белый шелк выгодно обрисовывал фигуру, а жемчуг, которым был расшит воротничок, сверкал, пытаясь отвлечь внимание от блестящих глаз девушки.

Она взяла его за руку и провела в гостиную, где на столе стояла бутылка вина и три бокала.

Дункан усилием воли заставил себя успокоиться. Он даже сумел непринужденно поболтать с ней о медицинских проблемах. Тем для разговора было предостаточно. Дункан спрашивал себя, разве он может желать большего — Клара не только красивая, но и умная, с твердым характером, да еще разделяющая его страсть к медицине.

— Позволь предложить тебе бокал вина.

— Спасибо, с удовольствием, — вежливо ответил он, окидывая взглядом ее стройную фигуру. Но желания не возникало. Вместо этого он начал думать о том, чтобы ее отец пришел поскорее и они уже были не одни.

«Как бы гордился Алан Гамильтон, если бы увидел меня сейчас!» — подумал он, когда за спиной у него раздался звучный голос:

— Добрый вечер!

Доктор Макмеррей оделся соответственно случаю, ведь, как бы там ни было, речь шла о помолвке. И, несмотря на это, он не излучал такой открытой приязни, как вчера. Он был гораздо сдержаннее.

Служанка подала закуски к вину. Увидев женщину-маори, Дункан помрачнел. Знает ли доктор, кто станет его зятем? Может быть, в этом причина его отстраненности?

Едва служанка вышла из комнаты, Дункан задал провокационный вопрос:

— Дорогой доктор, вы знаете о моем истинном происхождении?

Лицо доктора Макмеррея застыло.

— Дочь рассказывает мне обо всем, если вы это имеете в виду. Вы говорите о том, что ваша мать когда-то любила маори? Мне это, милый мой, безразлично, но я хочу одного: чтобы вы не причинили боли моему ребенку. Если это произойдет, молодой человек, я вышвырну вас из дома, независимо от того, белый вы или маори!

Голос доктора звучал угрожающе, а лицо его стало похоже на застывшую маску.

«Значит, Клара рассказала ему о Пайке», — подумал Дункан, и от одной этой мысли ему стало неприятно.

— Я не собираюсь причинять боль вашей дочери, — несколько натянутым тоном ответил он.

— Что ж, теперь, когда все самое важное прояснилось, мы можем наконец выпить, — попыталась пошутить Клара.

Однако атмосфера оставалась напряженной. Даже старания Клары поддерживать разговор не могли ничего изменить.

Доктор был мрачен, Дункан чувствовал себя все более неловко в обществе Клары и ее отца. Конечно, он восхищался таким взаимопониманием между отцом и дочерью, какое было у Клары и доктора Макмеррея, но сейчас ему казалось, что это уже слишком. Он даже представил, как Клара после каждой семейной ссоры будет бегать к папочке.

Когда был допит первый бокал, доктор Макмеррей поднялся и проворчал:

— Я пока пойду к себе. Если буду нужен, позовете, но думаю, что в этом нужда не возникнет. — И он бросил на дочь предупреждающий взгляд, словно говоря: не выходи за него!

— Что это сегодня с твоим отцом? — резко спросил Дункан, когда за доктором закрылась дверь.

Клара посмотрела на него и вздохнула.

— Лучше расскажи, что с тобой? Не нужно быть провидцем, чтобы понять, что со вчерашнего дня что-то изменилось. И это что-то явно омрачает наши отношения. Где твой юношеский шарм, где твое чувство юмора? Где теплый взгляд твоих карих глаз? Все это исчезло за ночь?

— Но почему твой отец вмешивается? — Голос Дункана звучал обиженно.

— Как только отец узнал, что у тебя была другая…

— Ах, так ты ему все рассказала? — прошипел Дункан, но ему тут же стало стыдно за свое поведение.

— Я просто намекнула, что до меня ты любил другую женщину, — пояснила Клара, стараясь сдержать слезы.

Заметив печаль в ее глазах, Дункан растрогался. Любящий отец был вправе предупредить дочь о возможной беде. Чувствуя подкативший к горлу комок, молодой человек замолчал.

После довольно продолжительной паузы он все-таки выдавил из себя нужные слова:

— Клара, я не хочу обидеть тебя, поверь мне. И я женюсь на тебе, но прежде должен кое-что сказать.

— Ты все еще любишь ее? — испуганно спросила Клара.

От смущения Дункан не знал, куда девать глаза, и, нервно скользя взглядом по комнате, принялся объяснять ей:

— Сегодня я получил два письма. Одно — от моего родного отца, второе — от Алана Гамильтона. И теперь я знаю, почему Пайка бросила меня тогда… — Он не договорил.

— Почему?

— Мой отец, то есть Алан Гамильтон, предложил ей деньги, чтобы она отказалась от меня. И сказал ей, что однажды я возненавижу ее за этот брак.

Теперь Дункан твердо смотрел Кларе в глаза.

— Ты точно уверена, что не расстроишься, если твои дети, вполне возможно, будут выглядеть совсем не так, как я? Я хочу сказать, что отец у меня не такой уж черный, но его предки, возможно…

— Дункан, прекрати! Если ты сомневаешься в том, что мы должны пожениться, говори, но довольно этих глупостей! — Клара сердито сверкнула глазами.

— Пожалуйста, извини меня, я совершенно запутался. Конечно, я знаю, что ты все хорошо обдумала. Ладно, я скажу тебе всю правду. Пайка не вышла замуж за маори, она по-прежнему живет у моей тети и бабушки в Роторуа.

Он посмотрел Кларе в глаза, пытаясь понять, какие чувства вызвали у нее эти слова, но она и бровью не повела.

— Клара, это ничего не меняет в наших планах. Я женюсь на тебе. Я… я люблю тебя. Ты именно та женщина, с которой я хочу стать счастливым. Просто я немного не в себе, потому что пришлось так внезапно снова столкнуться с прошлым… И поверь мне, Пайка для меня уже не…

Но он не успел отречься от своей великой любви, потому что Клара приложила указательный палец к его губам, чтобы заставить умолкнуть.

— Чего же ты ждешь?

Дункан недоуменно посмотрел на нее.

— Она не вышла замуж за другого мужчину, потому что любит тебя, а ты не можешь жениться на другой женщине, потому что любишь ее. Прочь колебания, Дункан. Скорее поезжай в Роторуа и возвращайся со своей женой!

— Ах, нет, нет, я женюсь на тебе! — слабо возразил он.

— Дункан, пожалуйста, давай не будем усложнять друг другу жизнь! Спроси свое сердце. Оно еще любит Пайку или нет?

Дункан потупил взгляд, надеясь, что она не услышит, как гулко стучит его сердце.

— Ах, Клара! Я люблю… Я все еще люблю ее. И все равно… Ты чудесная женщина… Как мне отблагодарить тебя за сочувствие?

— Дункан, прошу тебя! Я желаю тебе огромного счастья, но теперь уходи. И поскорее. Я хочу побыть одна!

Дункан поспешно поднялся. Возможно, слишком поспешно.

— Думаю, ты сам найдешь выход! — сдавленным голосом произнесла Клара и выбежала из комнаты, не попрощавшись.

Роторуа, июнь 1901

Когда они добрались до гейзера, дождь кончился. Гордон посадил тещу на валун и в шутливой форме велел ей не вставать больше, как в прошлый раз. Марианна не обиделась.

Они вместе стали ждать, когда начнет извергаться маленький гейзер, но тот не спешил. Они молча сидели рядом, и каждый предавался своим мыслям. Аннабель вспоминала, как мать упала на этом самом месте, Марианна задавалась вопросом, не появится ли снова призрак Элизабет, а Гордон подумывал о том, чтобы после возвращения обратиться к доктору Фуллеру.

Аннабель и Гордон смотрели только вперед, а Марианна косилась на скалы. На то самое место, где она в прошлый раз видела Элизабет. И вдруг ей показалось, что она видит призрака. «Лиззи!» — обрадовалась она. Но это была не Элизабет, а Уильям.

Марианна закрыла глаза. Теперь Уильям стоял прямо перед ней. Она говорила с ним, но только мысленно.

— Я хочу к тебе, любимый! К тебе и моей Оливии!

Он улыбнулся.

— Скажи это еще раз. Так приятно это слышать!

— Любимый!

— Скоро ты будешь с нами, но пока ты еще нужна на земле. Ведь у Абигайль скоро родится ребенок. В такой момент у дочери появляется тысяча вопросов к матери. У тебя будет долгожданный внук.

— Уильям, скажи мне, Элизабет с вами или здесь, с нами?

Но Уильям уже исчез.

— Мама, ты уснула? — спросила Аннабель. — Смотри, гейзер начинает извергаться.

Когда Похуту выбросил в воздух фонтан, Аннабель и Марианна взялись за руки.

Пайка сидела за столом в гостиной, положив голову на руки. Она была настолько погружена в размышления, что не замечала ничего вокруг.

И только когда Аннабель коснулась ее плеча, она подняла голову.

— Дитя, что случилось? Ты кажешься ужасно расстроенной. Что этот старик тебе наговорил?

— Я узнала от него, что вся моя жизнь была ложью. Моя мать была вовсе… — Пайка запнулась.

— Рассказывай! — Глаза Марианны заблестели от любопытства.

— Мама, дай же ей прийти в себя, — вмешалась Аннабель, но Марианна бросила на нее укоризненный взгляд.

— На самом деле я пакеха. Моя мать, то есть Мере, спасла мне жизнь, когда я была совсем маленькой. Была ночь…

— …ночь, когда произошло извержение вулкана Таравера, — взволнованно закончила Марианна. Ее щеки лихорадочно пылали.

Теперь заволновался и Гордон.

— В ночь, когда было извержение вулкана, тебя спасла маори? А что-нибудь еще ты помнишь? Например, свое имя?

— Нет, я не помню ничего. Могу повторить лишь то, что рассказал мне Ара Ава, вождь племени маори. Он сказал, что я дочь белых родителей. Я все время думала, пыталась что-нибудь вспомнить, но ничего в голову не приходит. Пытаюсь вспомнить свое раннее детство, но представляется только черная дыра.

— Прости, я не хотел тебя смущать, просто на миг я понадеялся… — Гордон прикусил язык и умолк, вспомнив о чем-то своем.

— Узнаю ли я когда-нибудь, кто я на самом деле?

— Но это же яснее ясного, — энергично вмешалась Марианна. — С тех пор как вчера ты рассказала Аннабель, что у тебя была тряпичная кукла по имени Лилли, мы думаем, что ты наша малышка, потому что это и есть самое настоящее доказательство. Иди сюда и обними бабушку, моя Лиззи! — воскликнула растроганная Марианна и протянула к девушке руки.

— Лиззи? — бесцветным голосом переспросил Гордон.

— Лиззи? — повторила Пайка и замерла.

В это мгновение в комнату вошла Абигайль.

— Аби, дитя мое, мы нашли ее! Это же наша Элизабет!

Абигайль посмотрела на мать так, словно сомневалась в том, что та в своем уме.

— Значит, ты можешь выйти замуж за нашего Дункана и… — принялась болтать Марианна, но умолкла. — Хотя нет, эти двое не могут пожениться! Преподобный Алистер всегда говорил, что, если женятся кузен и кузина, это большой грех! Какая досада!

— Мама, да прекрати же наконец! Разве ты не видишь, что Пайка совершенно растеряна? — энергично перебила мать Аннабель.

Теперь все взгляды устремились на Пайку, которая смотрела прямо перед собой.

— Лиззи — мама Лилли, а Бекки — папа Лилли, — вдруг пробормотала она.

Пайка закрыла глаза. Ее захлестнул поток давно забытых воспоминаний: слабо освещенная луной комната, девочка, с которой она делила постель…

— Лиззи? Кажется, у меня была подруга, которую звали Лиззи. Она была светловолосым ангелочком, чуть старше, чем я. Она была мамой Лилли, а я — папой. В ту ночь я услышала голоса и позвала маму, но меня никто не слышал. Лиззи тоже не проснулась. Тогда я на цыпочках вышла из дома и пошла к озеру. Я смотрела на каноэ, а потом меня схватила чья-то рука. Мы бежали вверх по горе, а на другом берегу светило и искрилось солнце.

Обессилев, она умолкла, открыла глаза и оглядела собравшихся. Лица у всех были каменные. И только лицо Аннабель постепенно светлело.

— Ты Ребекка, дочь Мейбл, — охрипшим голосом произнесла она.

— Но этого не может быть! — в отчаянии вскрикнула Марианна. — Ты должна быть нашей Элизабет!

— Нет, Марианна, — ответила Ребекка. — Думаю, Элизабет была моей подругой. А я — Ребекка. Я слышу, как мама кричит: «Ребекка, не играйте в грязи! Не запачкайся!» У меня была сестра… — У девушки сорвался голос.

— Ты не знаешь, у тебя есть родимое пятно на шее? — нерешительно спросила Аннабель.

Пайка покраснела. Как-то Дункан говорил ей об этом. Девушка, помедлив, кивнула.

— Да, — смущенно произнесла она. — В форме сердечка.

— Оно у тебя от Мейбл, твоей матери.

Марианна недоуменно переводила взгляд с Аннабель на Пайку.

Аннабель прошептала со слезами на глазах:

— Я когда-то обещала твоей матери, Мейбл, что я приму ее дочь, как свою, если с ней что-то случится. Так что, Ребекка, ты в любом случае моя дочь!

— А мне, значит, тоже внучка! — всхлипнула и Марианна.

И только Абигайль сохраняла спокойствие. Хитро улыбнувшись, она произнесла:

— Значит, вашему браку с Дунканом ничто не помешает…

— Я бы так не сказала. В первую очередь, возникает вопрос, разумно ли, чтобы ты, белая девушка, выходила за маори… — заявила Марианна, но на нее со всех сторон зашикали.

Аннабель, Гордон и Абигайль произнесли в один голос:

— Мама!

В дверь постучали, и в комнату, не дожидаясь ответа, вошел Анару Рангити.

— О, простите, я не хотел мешать! — испуганно воскликнул он, увидев, что вся семья торжественно сидит за столом. — Я думал, Пайка одна.

— Так уходите! — фыркнула Марианна, но Аннабель вежливо пригласила его присесть.

— Это займет совсем немного времени, — извиняющимся тоном произнес он и обернулся к Пайке.

Но не успел он что-либо сказать, как Марианна прошипела:

— Что вам здесь нужно, соблазнитель?

— Но, мама…

— Миссис Паркер, я знаю, вы хотите мне помочь, но я не позволю вашей матери снова прогнать меня с позором. Я думаю, что, если бы вы, миссис Брэдли, не были тогда так отчаянно одержимы мыслью непременно свести свою дочь с так называемым лучшим пакеха, возможно, вашей дочери хватило бы мужества отстоять нашу любовь.

— Любовь? Не смешите меня! Вы, наверное, набросились на Оливию против ее воли! И она вдруг оказалась беременна от человека, которого не хотела. Если бы я знала об этом, то посоветовала бы Оливии то же самое, что сделала я. Нашла другого отца для ребенка, порядочного человека, как Уильям… — Она испуганно зажала рот ладонью.

На нее уставились четыре пары глаз.

— Я просто хотела сказать, что моя дочь Оливия… э… — Марианна запнулась.

Аннабель стала белее мела.

— Кажется, я понимаю, что ты хочешь этим сказать, — безжизненным голосом произнесла она.

— Прости, Аннабель, у меня просто вырвалось! Я поклялась Уильяму, что ты никогда не узнаешь об этом. Он отдал все, чтобы защитить тебя от правды. Но этот тип нашел нас… Уильям дрался с ним, чтобы он убрался из города. И эта свинья сломала себе шею. Но рано или поздно ты должна была узнать. Уильям простит меня. Аннабель, твоего отца звали…

— Нет, мама! — закричала Аннабель. — У меня есть только один отец: Уильям Брэдли! Все остальное меня не интересует. — Она обвела взглядом собравшихся, словно ничего не было, и произнесла: — А теперь мы все вместе поужинаем. — Затем она обернулась к Анару: — Вы ведь останетесь на ужин, правда? Пожалуйста, сделайте одолжение! Моя мать наверняка извинится перед вами за свои нелепые подозрения, правда, мама? — Аннабель строго посмотрела на мать.

Марианна поджала губы.

— Мистер Рангити, извините ее, за последние несколько часов столько всего произошло. Пожилой женщине нелегко перенести это. Сначала эта история с Пайкой…

— Именно за этим я и пришел! — перебил ее Анару и поспешно добавил: — Я только что говорил в Охинемуту с несколькими женщинами родом из Те-Вайроа, которые пережили извержение вулкана. Они рассказали мне, что тела двух маленьких девочек так и не нашли. Тело Ребекки Вейр и тело вашей дочери, миссис Аннабель и мистер Гордон. Так что, вполне возможно, что Пайка…

— Дядя Анару, я Ребекка. Я все-таки вспомнила ту ночь. Лиззи была моей подругой. — Она откашлялась, а затем продолжила: — И мне кажется, что тетя Аннабель только что сделала отличное предложение: нам нужно поужинать вместе.

— Значит, ты Ребекка? — удивленно повторил Анару.

— Да, и так даже лучше. Значит, она может наконец-то во славу Господа выйти замуж за вашего сына и нарожать маленьких метисов, — колко заметила Марианна.

— Мама, еще одно слово, и я немедленно отнесу вас наверх! Будете сидеть в своем матрасном склепе до скончания века! — строго произнес Гордон.

— Ладно, ладно, молчу, — проворчала Марианна.

— Только я хочу попросить вас всех об одном: продолжайте называть меня Пайка! — попросила Ребекка Вейр.

Роторуа, июнь 1901

Солнце ярко светило с неба, когда поезд наконец прибыл в Роторуа. Всю дорогу Дункан с нетерпением ждал этого момента, но теперь вдруг почувствовал, как его охватывает страх. Он решил пройтись до отеля пешком, чтобы подыскать нужные слова для встречи с девушкой. Что, если у Пайки давно завелся другой ухажер? Что, если она уже уехала? Что, если она возьмет и прогонит его?

Поравнявшись с общинным домом, Дункан замедлил шаг. Украшенный деревянной резьбой портал магическим образом притягивал его. С тех пор как Дункан узнал о своем происхождении, он не был ни в одном из мест, имевших значение для маори. И сейчас, похоже, настал тот самый момент. Он робко вошел в дом и огляделся по сторонам. На него смотрели глаза резных масок. «Странно, — подумал Дункан. — Все кажется таким чужим и вместе с тем знакомым».

Молодой человек осторожно опустился на пол. Внезапно он успокоился. А затем ему показалось, что он слышит внутренний голос: Дункан, если ты пойдешь своим путем, с тобой ничего не случится! Просто иди своим путем! И снова стало тихо.

Дункан поднялся, хотел на цыпочках выйти из дома, чтобы не тревожить священный покой.

Но тут дверь распахнулась, перед Дунканом возник возмущенный мужчина и мрачно уставился на него.

— Что ты делаешь в нашем варенуи? — Голос Мааки дрожал от гнева.

— Случайно проходил мимо и решил зайти в общинный дом, — спокойно ответил Дункан.

— Мы не любим, когда пакеха бродят здесь, особенно такие, как ты. — С этими словами Маака без предупреждения схватил Дункана за шиворот и потащил на улицу.

— Ты снова отнял у меня невесту, и на этот раз я покажу тебе, что я об этом думаю. Но так, как это делают пакеха. — Он размахнулся и ударил Дункана кулаком в лицо.

— При чем здесь я, если Пайка решила не выходить за тебя? — возмутился Дункан, потирая подбородок и чувствуя, как в душе вскипает ярость. Нет, Маака больше не ударит его безнаказанно.

— Не ври мне, это ты во всем виноват. У нас с Пайкой все было решено. Я ее даже на поезд посадил. Она собиралась ждать меня у моей семьи в Охинемуту. И что она сделала? Сбежала к твоей семье и написала мне глупое письмо, что не имеет права выходить за меня замуж. Это все из-за тебя!

Маака снова размахнулся, собираясь нанести еще один удар, но Дункан оказался проворнее и перехватил кулак противника прежде, чем тот успел нанести удар.

— Если тебе обязательно хочется подраться со мной, давай уладим этот вопрос по традиции наших предков, — тяжело дыша, произнес молодой человек.

— Наших предков? Слушай, у нас с тобой разные предки! А если ты имеешь в виду сражение на палках, я не буду драться палкой против пакеха. Я и тогда не стал бы драться, если бы знал, что ты пакеха. — И в подтверждение своих слов он рывком высвободился из железной хватки Дункана.

— А если я скажу, что в моих жилах течет кровь маори?

— Тогда я скажу, что ты нагло врешь!

— Но я клянусь тебе, мой родной отец — маори.

— Чушь! Все знают, что твой отец — торговец смолой дерева каури.

— Ты ошибаешься. Мой отец маори, как и ты. Анару Рангити.

От возмущения Маака открыл рот.

— Не смей порочить имя моего учителя! Это он учил меня драться на палках. И нет мастера лучше, чем он. Так что прочь с дороги, вонючка! Мне для тебя даже кулаков жалко, — Маака развернулся на каблуках и похромал прочь.

«Должен ли я простить ему это? — задумался Дункан, глядя вслед сопернику. — И почему это маори хромает?»

Молодой человек быстро догнал Мааку.

— Почему ты приволакиваешь ногу? В прошлый раз такого не было.

Маака резко обернулся и прошипел:

— Потому что письмо Пайки пришло перед важным матчем по регби и я был немного невнимателен. В результате я получил настолько сильную травму, что мне пришлось уйти из сборной. В один день рухнули мечты не только о браке, но и о выступлениях за сборную. Вот за это я тебя и ненавижу. Прочь с глаз моих! Иначе я убью тебя!

— Ты оглох, парень? Я тебе сказал: мы будем драться честно. А это значит, что мы решим свой спор на палках, как положено. Если я выиграю, тебе придется признать, что я не отнимал у тебя Пайку. Я не видел ее больше года. И не писал ей.

— И я должен в это поверить? Поклянись!

— Клянусь!

— Тогда поклянись и в том, что ты не сын Анару Рангити!

— И не подумаю. Зачем мне лгать?

Маака зло прищурился, глаза превратились в узкие щелочки.

— В последний раз предупреждаю: клянись! Тогда уйдешь целым и невредимым.

— Слушай, ты все еще не понимаешь? Я намерен драться с тобой.

— Как хочешь. Если я одолею тебя в сражении на палках — и поверь, на этот раз я не буду щадить тебя, — ты поклянешься, что ты не сын Рангити.

— Давай сначала сразимся, парень! — уклончиво ответил Дункан.

Когда они с палками в руках встали друг против друга, Дункан пожалел о своем решении. Маака, корчивший страшные рожи и даже вываливший до подбородка язык, выглядел ужасно и всем своим видом вызывал страх. К тому же он принялся издавать воинственные гортанные звуки.

Но Дункан сумел отразить и первую, и вторую атаки. «Тук! Тук! Тук!» — после третьего подхода стало труднее. «Неужели я переоценил себя?» — испугался молодой человек и решил отказаться от защитной тактики и перейти в атаку. И действительно, у него получилось. Теперь лидировал он. «Тук! Тук! Тук!» Так продолжалось довольно долго. Несмотря на холодный ветер, молодые люди тяжело дышали, тела их были покрыты капельками пота.

Прошло больше недели с тех пор, как Пайка узнала правду о своем происхождении.

Больше в кругу семьи об этом не говорили, лишь один раз Аннабель затронула эту тему в разговоре с Гордоном.

— Не смей даже думать плохо об отце, — строго заявила она.

Гордон расхохотался.

— Думать плохо об Уильяме Ч. Брэдли? Нет, твой отец — настоящий герой, раз отправил этого мерзавца на тот свет. Я бы тоже задушил его собственными руками!

Так с этой темой было покончено, и жизнь в отеле «Похуту» потекла своим чередом.

Проболтавшаяся Марианна мучилась угрызениями совести и вела себя мило со всеми, за исключением Анару Рангити. Даже угрожала, что лучше будет гнить в своем логове из матрацев, чем еще раз встретится с этим бесстыжим человеком. Несмотря на то что ей хотелось заставить семью перестать приглашать его на обеды и ужины, ничего не получилось. Аннабель не обращала внимания на шантаж со стороны матери, и все слова Марианны отскакивали от нее, словно капли дождя от листьев железного дерева.

В это утро Марианна ликовала, поскольку «чудовище», как она упорно продолжала называть дядю Пайки, наконец-то собиралось уехать в Окленд.

Анару не преминул вежливо попрощаться с ней:

— Миссис Брэдли, я ужасно польщен тем, что удалось узнать вас получше и сгладить впечатление от нашей первой встречи. На этот раз мне было позволено есть с вами за одним столом. Кто знает, возможно, на свадьбе моего сына мы даже будем сидеть рядом!

Марианна судорожно сглотнула и вперила в него язвительный взгляд.

Пайка едва сдержалась, чтобы не захихикать.

— Пойдем, дядя! — сказала она, взяла его под руку и повела в прихожую. И только там прыснула.

А затем к ним присоединились Аннабель и Гордон, чтобы посмеяться вдоволь и попрощаться с Анару.

— А я всегда удивлялась, в кого мальчик такой веселый, — прошептала Аннабель на ухо мужу.

— Поддерживаю мнение жены, — усмехнулся Гордон, обнял Аннабель за плечи и нежно прижал к себе.

Из кухни прибежала Руиа, которой тоже хотелось попрощаться с Анару.

— Ах, мальчик мой! — произнесла растроганная женщина. — Ты помнишь, как ты тогда ругал ужасных пакеха? А теперь ты — часть этой семьи.

В этот миг дверь распахнулась и в прихожую влетела запыхавшаяся Абигайль.

— Я бежала от самой школы, обязательно хотела попрощаться с вами. Вы должны кое-что передать Дункану. Я встретила старого доктора Фуллера. Ему нужен студент-медик, который работал бы у него во время каникул и, возможно, стал бы его преемником, когда через три года он уйдет на пенсию.

— Через три года ему уже лет сто будет, — рассмеялась Руиа.

— Вот именно, думаю, вы с ним одного возраста, — захихикала Аннабель.

— Я немедленно напишу ему, — пообещал Анару.

И под руку с Пайкой он вышел из дома. Она обязательно хотела проводить его на поезд. Ветер стих, из-за облаков выглядывало солнце.

— Интересно, я еще отправлюсь на остров любви с мужчиной? — задумчиво произнесла Пайка, когда игривый солнечный луч осветил Мокоиа.

— Пайка, ты чудесная девушка, достойная любви. Конечно же, для тебя обязательно найдется хороший человек. И я от всего сердца желаю, чтобы это был тот, кто тебе очень близок.

— Я тоже на это надеюсь! — вздохнула она.

Они еще не дошли до общинного дома, когда звук ударяющихся друг о друга палок заставил их насторожиться. «Тук! Тук! Тук!» И действительно, в мараэ сражались двое мужчин.

Анару резко остановился.

— Это же Маака и Дункан!

Пайке показалось, что у нее вот-вот остановится сердце. Такое однажды уже случилось! Но на этот раз сражение было гораздо ожесточеннее — словно речь шла о жизни и смерти.

— Пожалуйста, скажи им, пусть перестанут! — взмолилась она.

— Хорошо, но ты оставайся здесь. Или, что еще лучше, спрячься там, за деревом, потому что будет лучше, если Маака вообще тебя не увидит. Ведь они, без всяких сомнений, сражаются за тебя.

Анару подбежал к молодым людям и строго произнес:

— Вам обоим еще учиться и учиться. Вы слишком ожесточенно деретесь. Нужно набраться опыта, чтобы это выглядело элегантно!

Маака и Дункан выпустили палки и уставились на него, словно увидели призрак.

— Неужели так уж необходимо драться за женщину?

— Мы сражаемся не за женщину, мистер Рангити, мы сражаемся за вас. Этот тупой пакеха утверждает, что вы его отец…

Анару ободряюще улыбнулся.

— Ты не проводишь меня на вокзал, Маака? По дороге я расскажу тебе, как все обстоит на самом деле. А ты, Дункан, иди в ту сторону, там тебя кое-кто ждет!

— Но…

— Никаких возражений, сын мой! — И он обнял растерянного Дункана, а затем потащил за собой его удивленного соперника. — Пойдем, Маака! Расскажи о себе! Я слышал, что ты готов вернуться ко мне и продолжить учиться? А я расскажу, как у меня появился такой красавец сын.

Дункан замер как вкопанный, зачарованно глядя в ту сторону, куда показал ему Анару. Сердце билось как безумное. Неужели она действительно ждет его там? Когда из-за дерева выглянула Пайка, Дункана было уже не удержать. Он побежал, она побежала тоже — прямо в его раскрытые объятия. Дункан поднял Пайку и весело закружил ее.

— Опусти меня, силач! — рассмеялась девушка.

Снова почувствовав под ногами землю, она пристально взглянула ему в глаза, а потом их губы слились в бесконечном поцелуе.

— Если бы сейчас было лето, я бы сплавала с тобой на Мокоиа… — прошептала Пайка, когда снова смогла дышать.

— Так чего же мы ждем? Какое нам дело до ветра и непогоды? В будущем я готов выполнять все твои желания, даже если они будут безумными. — Он рассмеялся и поцеловал ее еще раз.

И они побежали к причалу. Дункан нежно взял Пайку на руки и посадил в лодку. В этот счастливый миг во всем мире существовали лишь они вдвоем.

Сердце Аннабель, наблюдавшей за этой сценой издалека, радостно забилось. Весело улыбаясь, она тихонько вернулась обратно в отель. Теперь, когда на улице стало так хорошо, она готова была собрать все свое мужество в кулак, сплавать на Мокоиа и наконец-то сойти на берег. Но теперь… что ж, теперь острову придется подождать!