В эфире 'Северок'

Наконец Леня отыскал ее, и мы забрались внутрь. Во второй половине дня услышали, как по дороге над нами проехала подвода, затем кто-то прошел, разговаривая. Время тянулось так медленно, что казалось, минул не день, а целая вечность.

Днем сильно припекало солнце, и задержавшийся снег стаял. Уровень воды в реке поднялся, и нас начало подтапливать. Я первый почувствовал, как по спине потекла студеная обжигающая вода. Судорога сводила озябшие мокрые ноги и руки.

Но я терпел и больше всего боялся, чтобы вода не просочилась к батареям и в рацию, хотя они были в прорезиненных чехлах.

Наконец в нишу заглянули сумерки. Я осторожно выбрался наружу, осмотрелся. Кругом тихо. Вылез и Леня.

Мы были грязные, мокрые, а обсушиться негде, и костер нельзя разжечь. Решили, не теряя времени, двигаться дальше. Попытались в одном месте приблизиться к железной дороге, но тут же услышали: "Хальт!" и вслед окрику - стрельбу.

- Давайте попробуем перейти железку через переезд, - предложил Леня. Мы однажды переходили! Переезд не охраняется.

- Что ж, рискнем, - согласился я.

И мы двинулись. А вскоре впереди залаяла собака, показались дома, в некоторых окнах мерцал огонек.

- Сейчас будет переезд, - шепнул Леня. Я на всякий случай приготовил гранату, вытащил из кобуры пистолет.

Идем по дороге. Справа и слева дома. Наконец перешли железную дорогу, впереди засветлело поле. Свернули в сторону и быстро зашагали по степи. Под ногами звонко потрескивал ледок. Но мы уже не обращали на это внимание: шли и шли. Верхняя одежда наша шелестела, как пересушенная бумага, - мороз сковал ее.

Вдруг Леня остановился, увидев какие-то таблички. Я осторожно посветил карманным фонариком на одну из них. На ней было написано: "Минен". Другая указывала объезд. Давно не езженная, заросшая бурьяном грунтовая дорога проходила через минное поле. Справа и слева темнело несколько подорванных танков.

На востоке занималась заря. Тихая, зябкая, погасившая густую звездную россыпь, она разлилась в полнеба. Все отчетливей вырисовывались разбросанные по полю танки.

- Где же мы укроемся?

- Давайте заберемся в какой-нибудь.

- Пожалуй, верно говоришь... - И я осторожно шагнул к ближнему танку.

Залезли мы внутрь. Мокрая одежда на нас распарилась от ходьбы, и клонило ко сну. Но спать нам было нельзя. А тут еще меня томило какое-то предчувствие...

- Знаешь, Леня, давай уйдем отсюда! Чует мое сердце что-то неладное.

- Но куда же мы пойдем? Кругом степь, а тут вот минное поле...

- По нему и пойдем!

Леня с удивлением уставился на меня.

- Да, да, по минному полю и пойдем, - повторил я.

Выбрались мы из танка, перешли дорогу и медленно, осторожно двинулись в глубь минного поля. Я шел впереди, Леня на несколько метров сзади.

Как мне хотелось поскорее проскочить эту опасную для жизни зону, добраться до Сиваша и по болоту двинуться вперед! Но быстро не пойдешь: можно подорваться. Поэтому шли ощупью.

Я почему-то не боялся идти, о смерти не думал. Шел и вспоминал мать.

Как далеко ушли мы от танков, трудно сказать, наскочили вдруг на блиндаж. Он был совершенно целый, добротно сделанный. Осмотрели его и решили: лучшего места на случай обороны не сыскать. И мы расположились в нем.

День выдался пасмурный. Небо заволокло тучами. Они ползли низко, цепляясь, казалось, за телеграфные столбы, что шагали вдоль железной дороги. Где-то в полдень заморосил дождь со снегом. Но нам он теперь был нипочем: мы сидели в надежном укрытии.

Спали поочередно. Перед вечером меня растолкал Леня: он был встревожен. Оказалось, что из-за холма показались машины.

Я выглянул из блиндажа - к минному полю подъезжали два грузовика, остановились возле указателей. Гитлеровцы соскочили с машин, осмотрели один танк, потом другой. Постояли с полчаса и укатили в деревню, что за холмом.

Видимо, кто-то из немецких прислужников видел, что мы перешли переезд, иначе не приехали бы точно по нашим следам. Как же хорошо, что не остались в тайке!

Потом наступили сумерки. Ночь надвигалась темная, зябкая.

38

От Сиваша полз туман. Пахло сыростью и водорослями. Мы брели по минному полю навстречу белой пелене. Шли и с каждым шагом чувствовали, как по спине все чаще и чаще пробегает холодок.

Наконец минное поле осталось позади, и под ногами захлюпала вода. А вот и Сиваш - гнилое болото. Но как ему обрадовались: опасность ведь осталась позади!

Постояли, передохнули и снова зашагали. Шли на юго-восток. На рассвете подошли к железной дороге. Укрылись в окопе. Справа в серой дымке виднелась какая-то деревня.

- Это станция Владиславовка, - сказал Леня.

На путях стояло два эшелона с танками и самоходными орудиями. Паровозов мы не видели. За день в сторону Керчи проследовало два железнодорожных состава с солдатами и один - с орудиями и бронетранспортерами. А из Керчи прошел санитарный поезд.

Результаты наблюдения я незамедлительно передавал разведотделу фронта.

Следим за железной дорогой поочередно. Наш НП, то есть наш окоп, находился почти рядом с дорогой. Когда шел эшелон, под нами вздрагивала земля.

В сумерках услышали приближающийся гул наших самолетов. Летели они высоко, а над Владиславовкой сделали круг и снизились. Захлопали зенитки, но самолеты зашли на цель и сбросили бомбы.

Фонтаны черного дыма с огненными вспышками взвились за железной дорогой. На станции что-то горело, освещая все окрест. В этом свете мы увидели: состав с танками был разорван на несколько частей... Две или три платформы стоят боком, а рядом с ними - танки...

Вскоре самолеты улетели, пропал даже их гул.

Двинулись в путь и мы. Шли в нескольких метрах от дороги и, когда, громыхая, проходили эшелоны, подползали ближе к полотну, стараясь рассмотреть, что везут на платформах или в вагонах. За ночь в сторону Керчи прошел один состав с танками и три эшелона с теплушками. Что в них было, определить не смогли. Видимо, солдаты.

Утро застало нас за Арабатской стрелкой. Спрятались в окопе, доверху заваленном перекати-полем. День был теплый, солнечный. Мы поснимали с себя мокрую одежду, развесили сушиться. А сон валил с ног...

Но спать обоим - нельзя: надо наблюдать за передвижением противника. Да и мало ли кто может наскочить на нас, сонных!

До выхода в эфир у меня было более трех часов, и я прилег. А парнишка бодрствовал - глаз не отводил от железной дороги.

Не знаю, сколько я спал, когда меня разбудил Леня. С трудом заставил себя шевельнуться - тело не хотело подчиняться. Еле открыл глаза и тут же смежил веки: до боли резанул яркий свет. Постепенно стал приоткрывать глаза. Кругом снег, белый, белый. Откуда он? Ведь такой солнечный день!

Поднялся. Вокруг нашего окопа ни единого следа на белоснежном настиле: ни человеческого, ни звериного...

- Немцы идут, - спокойно сказал Леня.

- Немцы? Где? Сколько их? - Я выглянул из окопа.

Верно, в нашу сторону бредут два немца. Набросали мы на себя побольше перекати-поле, стали наблюдать.

- Что будем делать?

- Если обнаружат нас - стрелять. Другого выхода нет, - ответил я. - Ты держи на мушке маленького, я - высокого. Как только увидят, постарайся выстрелить разом со мной. А не заметят, пусть проходят. Черт с ними...

А фашисты все приближаются и приближаются. Идут с автоматами на изготовку. Слева - плотный, небольшого роста, в солдатской форме. Справа офицер, длинный, в новом мундире, сапоги блестят.

Вот уже десять, пять метров остается до нас. На заваленный бурьяном окоп вроде не обращают внимания. А если заметят? Незамедлительно дадут по нас очередь.

Как нее не хочется нелепо погибать! Но мы еще посмотрим, кто первый выстрелит. Они уже на мушке. Пальцы лежат на спусковых крючках пистолетов. Кажется, они вот-вот сами нажмут и прогремят выстрелы. Да, сейчас мы встретимся взглядами, и пальцы без приказа сделают свое дело...

А в это время почти над нами в сторону Керчи пролетело три звена вражеских бомбардировщиков. Их сопровождало несколько истребителей. В трех-четырех шагах от нас немцы остановились, подняли головы и долго провожали взглядами самолеты. Потом двинулись вперед: офицер с левой стороны обошел окоп, солдат - с правой. На щель с перекати-полем посмотрели мельком.

Когда гитлеровцы удалились на несколько метров, мы легко вздохнули: пронесло и на этот раз...

- Все-таки мы с вами счастливые, - сказал Леня, улыбаясь.

А немцы брели и брели по степи, пока не скрылись за бугром. Больше мы их не видели.

* * *

Надвигалась ночь. В ее черноте высветилась холодная россыпь звезд. Где-то в районе Керчи были видны всполохи: оттуда все громче и громче доносилась канонада. Земля содрогалась: это поднимало у нас дух, и мы ускоряли шаги. Но как ни быстро шли, а рассвет застал нас недалеко от Багерова. Это было 2 апреля 1944 года.

В вечернем сеансе связи получил радиограмму, где мне предлагалось немедленно вернуться в лес. Я был в недоумении: находиться почти у цели и вдруг возвращаться?..

- Еще ночь, и мы будем под Керчью, - сказал Леня. - Тут же всего ничего осталось!

- Приказ есть приказ, Леня, - мрачно ответил я и передал радиограмму, где сообщал свои координаты.

Но вновь последовало: немедленно возвратиться в лес. А радисты добавили от себя, что начинается наступление наших войск.

Тогда и нам стало ясно решение разведотдела фронта.

* * *

Восемь дней добирались мы обратно. Дважды при ночном переходе через железную дорогу немцы обстреляли нас, но от преследования удалось уйти: спасла речушка, по которой около километра брели в воде.

Мокрые, голодные, добрались мы до партизанского лагеря в Старокрымском лесу. Пришли, а он разгромлен, шалаши сожжены, партизан нет. Сели мы на вывернутое с корнями дерево возле пепелища и задумались: куда идти, где искать партизан?

Вдруг - разговор. Залегли мы за деревьями, всматриваемся... Из-за орешника выходят трое партизан. Мы бросились к ним. И они рассказали о вчерашнем бое, в котором пришлось оставить лагерь, уходя от преследования. Даже записку не успели положить в "почтовый ящик"!

* * *

Штаб бригады находился на высотке, недалеко от города Старый Крым. Котельников и Черкез встретили нас с радостью. Я рассказал им о нашем нелегком пути, о приказе вернуться, о наступлении Красной Армии...

А вечером, у костра, узнал о дерзкой операции бригады, проведенной в ночь на 27 марта 1944 года в городе Старый Крым, где находилось до 1300 гитлеровцев.

В результате ее партизаны уничтожили два танка, шестнадцать автомашин, склад с горючим и боеприпасами. Заняли здание комендатуры и городской полиции, забрали оттуда документы, забросали гранатами ресторан, в котором кутили фашистские головорезы. Захвачено было также здание тюрьмы, из которой освободили 46 советских патриотов, 21 из них был приговорен к расстрелу. В налете убито и ранено 189 немецких солдат и 6 офицеров. Взяты большие трофеи.

Я сообщил в разведотдел, что нахожусь в Старокрымских лесах, в бригаде Котельникова, и передал о том, что по автодороге в сторону Керчи проследовало два эскадрона конницы и двадцать два самоходных орудия.

Через два дня партизанские отряды двух бригад Восточного соединения повели наступление на город Старый Крым и вскоре заняли его. А 13 апреля в освобожденный партизанами Старый Крым вошли советские войска Отдельной Приморской армии. На площади города состоялся митинг. Партизан и жителей поздравляли маршалы Ворошилов и Василевский.

После митинга я передал штабу фронта предварительные итоги боя за Старый Крым. Партизаны двух бригад уничтожили 4 орудия, 92 автомашины, 73 повозки, 3 танка, 1 бронемашину, 2 автобуса, 559 солдат. Большое количество фашистов взяли в плен.

Жизнь в тылу врага была полна тягот, лишений и невзгод, но теперь она осталась позади. Просто не верилось, что все это удалось пережить, выстрадать! На улицы Старого Крыма пришла радость, долгожданное веселье. Пришел незабываемый праздник.

А до конца войны оставался еще год и двадцать пять дней...