В стране контрастов

Глава ХVII КЛУБОК

Рассказ Коли. — Клуб. — Распространение известий. — Обман. — Брат. — Родной аул. — Отец. — Свадьба. — Игры.

ишь только показалось солнышко, как все на нашем постоялом дворе зашевелилось. Мужчины, несмотря на жаркое время, понадели сапоги с загнутыми носками и сверху калоши из лошадиной кожи.

Я встал вместе с другими и пошел пить чай тоже вместе с другими. Одет я был в халат и потому разговор со мной велся по-простому.

— Скажите, пожалуйста, где тут живут старожилы? — обратился я к хозяину.

— Какие-такие старожилы? — спросил он.

— Да вот те, что жили до взятия города?

— Да, мы почитай что все жили до взятия города.

— А нет ли тут таких, у которых пропал сын? — продолжал я.

— Да ты что это приехал выведывать? Ты смотри! — крикнули на меня два-три человека.

Я чувствовал, что говорю не так, как следует, но не знал, как начать расспросы.

— Ты сначала вот сам скажи, откуда ты своих коней взял? Не увел ли в Мерве с чужого двора? — крикнул хозяин.

Тут я вспомнил, милая тетя, ваше правило: действовать всегда начистоту, и, прокашлявшись, начал рассказывать о том, что со мной произошло с того момента, как меня взял доктор.

— Вот оно что! Так ты, стало-быть, ученый? — проговорил старый узбек. — И просьбу по-русски можешь написать?

— Могу.

— Это хорошо, ну, так напиши, любезный друг, а я помогу тебе искать твоих родичей.

Старик тревожно затянулся стоявшим тут кальяном и сделал такой вид, точно осчастливил меня своим обещанием. Но ведь это обещание не имело никакого значения, потому что азиаты не любят торопиться.

Нет, я положительно испорченный азиат! Когда принесли пилав, и все полезли в чашку своими грязными пальцами и пятерней захватывали жирный рис и куски баранины, я не мог преодолеть себя и не стал есть.

Ну, вот я добрался по ниточке и до клубка, но что же мне теперь делать? Я недоумевал.

Из постоялого двора переехал в цитадель, где живут русские, и перевел туда же своих коней. Здесь, тетя, я пробуду до тех пор, пока не узнаю чего-нибудь.

Из Мерва я имел рекомендательные письма к двум офицерам, которые в тот же вечер привели меня в клуб.

— Господа, — сказал один из них, — позвольте вам представить уроженца здешнего города Николая Николаевича Сартова, не помнящего родства.

Такая рекомендация многих заинтересовала, и меня начали расспрашивать, что это значит.

Я рассказал.

— Молодец! Молодец! — несколько раз повторял толстый славный седой полковник. — Вы все-таки свое сделали. Саклю, где перевязывали раненых, я могу вам показать, и сад покажу.

— Очень вам благодарен, — отвечал я, — но это не поможет мне найти отца, хотя я с удовольствием взгляну на свою родную колыбель.

— Знаете, что я вам посоветую, — продолжал он, — газет здесь нет, но азиаты страстно любопытны, и случается, что скачут верст пятьдесят в соседний аул, чтобы узнать, нет ли чего-нибудь нового. Мы вот что сделаем. Мы, т. е. русские, будем рассказывать, что приехал Сартов, страшный богач, а вы с вашей стороны каждый день ходите на сборище в туземный квартал и рассказывайте вашу историю. Это будет равносильно объявлению в газетах.

Я нашел, что это совет очень хороший. На следующий день полковник свел меня в сад, где я был найден. Стена, вероятно, была подновлена, но, действительно, местоположение было такое, какое описывал мне фельдшер. Офицеры уже, должно быть, пустили молву о моем богатстве, потому что лавочники-сарты необыкновенно почтительно мне кланялись.

^Базар.

Через два дня мои рассказы принесли результат.

Я сидел после обеда и читал, когда дверь отворилась и высунулась голова довольно безобразная; это было лицо старухи, которая и вошла. На ней был накинут закрывавший ее с головою халат, о который, вероятно, уже очень давно вытирались пальцы, лазившие за жирным пилавом.

— Что надо? — спросил я.

Старуха подошла и трагически подняла руки.

— Сын мой! — сказала она. — Неужели в тебе не говорит кровь при виде матери?

Я знал наверное, что матери у меня не было. Вы сами, тетя Вера, говорили мне, что об этом писал Николай Петрович.

— Я не понимаю тебя.

— Я мать твоя! — отвечала старуха, подходя ко мне.

— Какая мать?

— Я потеряла тебя во время осады. Думала ли я, что найду теперь сына миллионером?

— Как же ты потеряла?

— В саду обронила, испугалась и обронила.

— Можешь показать мне, в каком саду?

— Могу.

— Ну, пойдем.

Старуха привела меня в какую-то узенькую улицу и, войдя в калитку, показала сад.

— А уж как я убивалась-то, что не нашла тебя, соколик мой, красавец! Как я убивалась! Вот на этом самом месте и положила я тебя! — прибавила старуха, стараясь меня обнять.

— Нет, милая, ищи своего сына в другом месте. У меня матери не было, — отвечал я, направляясь домой.

Целых два часа не мог я отделаться от старухи, старавшейся уверить меня, что она моя мать, и что я миллионер.

Этот случай показал мне, как мне надо быть осторожным в признании своих родных.

Прошла неделя, в продолжение которой ко мне ежедневно заходили сарты и спрашивали: а не помню ли я того, а не помню ли я этого?

Раз утром, только что я кончил пить чай и собирался пойти куда-то, как мимо окна проскакал верховой и сразу осадил у ворот лошадь.

Прислуживавший мне сарт отворил дверь и пропустил молодого таджика. Взглянув на него, я сразу увидал, что мы похожи друг на друга. Таджик без всяких предисловий сказал:

— Если на левом плече у тебя есть продолговатое родимое пятно, то пойдем со мной к отцу. Есть?

— Есть.

— Ну, так я — брат тебе.

Мы обнялись, искренно от души обнялись.

— Покажи родимое пятно, и я тебе скажу, в каком месте отец бросил тебя через забор, — сказал брат.

Я спустил с плеча рубашку и показал ему, а он показал мне забор известного уже мне сада.

Ну, вот, тетя, я сижу в палатке своего отца. Какое счастье, что сплетня о моих миллионах до них не дошла, а то мне было бы это неприятно. Родичи мои — горцы, хотя в то время, как была осада, они жили в городе, вот почему и я был в городе. Отец нес меня в горы, когда встретил солдат и был ранен.

Когда брат мой Рахим убедился, что я брат его, то он сообщил мне, что отец и дед живут в горах за 40 верст от Ургута, и сказал:

— Я приехал о двуконь. Теперь ты возьмешь одного коня, а я другого, так и поедем.

— У меня своих два коня, — сказал я.

— Ой ли? Ну, показывай.

Я показал.

— Ну, кони! Ну, кони! Ай, хороши! — повторял брат. — Ай, хороши!

Оседлал я Бегуна, навьючил Ворона и пошел за Кудлашкой. Хоть Кудлашка и поправилась, но все-таки заставить ее бежать 40 верст я не мог и потому посадил ее на Ворона.

Тронулись мы в путь. Какой Рахим статный и красивый! Это было после полудня, часа в четыре.

Мы въехали в ущелье, покрытое очень порядочным, хотя и сильно вырубленным лесом.

Рахим, желая показать мне, что его кони недурны, беспрестанно пускался вскачь, но я упорно отказывался от этого, говоря, что Ворон может уронить собаку.

Ехали мы не больше трех часов, постоянно поднимаясь в гору, и вот на площадке увидали аул.

— Это наш аул, — сказал мне брат.

Странное чувство охватило меня, тетя! Я с ужасом подумал: «А что, если отец прикажет мне остаться с ним? Если меня заставят жить их жизнью?» Но ведь я не могу уж жить так, как они.

Мы подъехали к большой красивой кибитке, у дверей которой сидел дряхлый старик, — наш дедушка, а около него стоял в пестром халате отец.

Отец, ни слова не сказав, обнял меня, похвалил коней и повел в палатку.

Из его первых же слов я понял, что он желал бы знать, что я намерен делать: останусь ли с ним, или поеду по белу свету счастья искать?

Я начал ему рассказывать, как счастливо живу с вами и что всю свою судьбу желаю отдать в ваши руки.

— Так ты ученый! — воскликнул отец с очевидной гордостью.

Отец свел меня в женскую половину, где у него было две жены. Живут они зажиточно. Ребятишек у нас в доме видимо-невидимо. Вечером мальчики собрались и хотели идти, но один из братишек моих, очень шустрый мальчишка, дернул меня, сказав:

— Али, пойдем с нами.

— Куда? — спросил я.

— В мечеть.

Оказывается, что ребятишки, да и парни имеют обыкновение ходить ночевать в мечеть, куда зимою они носят с собой поочередно топливо и превесело проводят там время. Утром они уходят, чтобы освободить мечеть к тому времени, как старики приходят на молитву. Чтобы доставить им удовольствие, я пошел с ними.

Женщины в ауле встают часа в четыре, и часа через два, через три, мы уселись все в кружок и принялись есть какой-то суп одной ложкой, которая переходила из рук в руки. Я объяснил отцу, что привык есть иначе, и показал ему свои дорожные ножик и вилку.

Отец очень умно заметил, что хорошие привычки приятно усваивать.

Уж сам не знаю, за что меня полюбили мои голые братишки и сестрички, они так за меня и цепляются и вследствие этого Кудлашке наступила не лафа, а просто масленица. За нею так ухаживают, что чудо. После обеда я стал ребятишкам рассказывать сказку о кошке и петушке, так весь юный голый аул сбежался меня слушать.

Сегодня, милая тетя, холода три халата, и потому моя голая команда преобразовалась и облачилась в рваные халаты.

— Ну, седлайте лошадей, да и поезжайте к невесте, — сказал отец.

Я испугался, думая, что он хочет женить меня, но оказалось, что женить он хочет не меня, а брата. Брат на два года моложе меня. Брат уж засылал сватов в соседний аул, и об уплате калыма, который вносится за невесту, условия уже кончены.

— Невеста-то тебе нравится? — спросил я у брата, когда мы пошли с ним в поле за конями.

— Нравится, я давно с ней сговорился.

Мы поехали с братом и в сопровождении еще двух дружек, совсем юношей.

Выехав из аула, я прошептал своему Бегуну:

— Скорей, Бегун, выручай.

Конь мой подхватил с места и понесся, как стрела. Таджики пустились за мною, но тотчас же увидели, что борьба им не под силу.

Ведь Бегун отдохнул, отъелся и, конечно, не ударил в грязь лицом.

— Знаешь, брат, пусти меня сесть на твоего коня и попробовать.

Мы пересели. Бегун сердито оглянулся, но я похлопал его по шее и успокоил. Брат был в восторге. Перед аулом, где жила невеста, мы снова пересели. За четверть версты от первых кибиток брат сошел с лошади, а мы, взяв ее, отправились в аул. Жених же остался в ожидании встречающих. Приехав в аул, мы подъехали к кибитке невесты и передали лошадь ее сестре, девочке лет 14, которой жених делает потом подарок за привязку лошади. Женщины и девицы аула, кроме невесты, ее сестер и матери, выехали навстречу брату и привезли угощение. При встрече все друг другу кланяются. После поклонов женщины садятся угощать жениха и, конечно, за все берут денежные или другие подарки. Поздно вечером брата повели в палатку отца невесты, но на пороге лежала палка, переступить через которую считается грехом; нам пришлось заплатить за то, чтобы ее убрали.

Только что он хотел подойти к невесте, как под ноги ему бросили аркан. Переступить через аркан тоже грех, и опять-таки брату пришлось откупиться. Этим препятствия, однако же, не кончились, потому что за платье его ухватилась зубами какая-то старуха и освободила его только после того, как получила подарок. Вообще и в этот день и в последующие жених платился за каждый свой шаг, не говоря уже о крупном взносе за свою невесту.

В то время, как жених вошел к невесте, девушки ставят жениху кибитку за четверть версты от аула, и мы дружки и все девушки ушли туда играть в разные игры и шумно и весело проиграли до утра. Утром мы все с женихом, или с молодым, во главе уехали к себе в аул. Это был первый приезд жениха.

— Послушай, Али, — сказал мне Рахим, вечером по приезде домой. — Позволь мне поездить на твоем Бегуне.

— Зачем?

— Я хочу, чтобы он ко мне привык и на нем догнать невесту, когда мы обвенчаемся, — отвечал он.

Я, конечно, охотно позволил, и он занялся джигитовкой.

Во второй приезд жениха палатку его переставили ближе к аулу, но затем все происходило точно так же, как и в первый приезд, за исключением только того, что на следующее утро мы не уехали, а угощали невесту и женщин аула в кибитке жениха. Жених выходит из аула пешком, и его с почетом садят девушки на лошадь и, прощаясь, целуются и с ним и со всеми дружками. Оставаться долге в ауле невесты считается неприличным, и потому на третий день мы уже уехали к себе. Невеста же в это время шьет себе приданое с помощью девушек аула, которых она угощает.

После третьего приезда жениха был призван мулла. Посреди большой кибитки был разведен огонь, горевший пламенем, и вокруг огня были разложены различные материи; тут были и шелковые, и шерстяные, и ситцы, платки, коленкор, шелк и т. д. Отец нашей невесты медленно встал с места, взял чашку с водою и, опустив в нее две серебряные монеты, держал ее до тех пор, пока мулла не окончил чтение молитвы. Потом чашка была передана мулле, который глотнул из нее воды и передал всем присутствующим. Мы все отхлебнули воды. Этим обряд венчания окончился.

Мы все сели за ужин и потом ушли играть и веселиться в кибитку Рахима, уже стоявшую в ауле.

На другой же день досталась работа моему Бегуну. Наша невеста удрала от Рахима с козленочком в руках, и все мы пустились ее догонять. Эта игра при Бегуне вышла даже смешна, он в один момент догнал невесту, Рахим отнял козленочка, и все обрядности кончились.

^{Он в один момент догнал невесту.}

В нашем ауле палатка Рахима еще не была готова, так как отец хотел отделать ее особенно хорошо, и потому брат не брал жены к себе в аул. Бывает так, что жену не берут к себе года два-три.

Тетя, помните, как вы часто бранили меня за то, что я горячусь в спорах и люблю держать пари? Теперь я убедился, что это у меня национальная особенность. Таджики страшно любят всякие игры и пари. В каждом городе Зарявшанскаго округа есть особые дома и переулки, куда собираются таджики для игры. В домах играют по ночам, а в переулках — днем. Игроки иногда проигрывают все: деньги, одежду, дом, лошадь, жену, сына, дочь — решительно все идет на ставку. В игорных домах воспитываются разбойники и воры. Играют в карты, в кости, чет и нечет и т. д. В этих игорных домах пьют и водку, запрещенную Кораном.

Играют и в кулачные бои, причем держат пари за успех кого-нибудь из дерущихся. Бои с целью же пари устраивают и между перепелами, между петухами и между верблюдами.

При шахматных пари (в шахматы играют публично), каждый из держащих пари имеет право предлагать свой ход, который вслух обсуждается другими. Удачный ход или промах противников вызывают взрывы хохота, крики удовольствия, остроты, замечания, на которые следуют ответы, и разговор нередко кончается потасовкой.

Не могу не высказать вам, тетя, своих наблюдений над собой. Как во мне сидит еще много дикаря. Во время свадебных пиршеств молодежь аула устроила игру с козлом, на которой участвовало нас двадцать человек. Выехали мы в долину, очень большую, и окруженную кустарником и деревьями. Посреди долины на поляне лежал зарезанный козел. Все мы стали в ряд и по условленному знаку пустились к козлу. Хотя моя лошадь была, бесспорно, лучше других, но я, как человек неопытный, не захватил козла, которого захватил брат невесты и помчался с ним в кусты. По дороге его догнал юноша из нашего аула и вырвал козла; в эту самую минуту я налетел, как вихрь, и победил своей неожиданностью, козел оказался у меня, но только уже без одной ноги. Бегун вихрем понесся в кусты, но на меня со всех сторон стали налетать. Я, как дьявол, увертывался от них. Страх потерять козла или, лучше сказать, лишиться славы победителя был во мне так силен, что в эту минуту я готов был с ножом в руке отстаивать свою добычу. Кто-то летел на меня справа, кто-то слева, кто-то пересекал Бегуну дорогу, но Бегун понимал, в чем дело. Он увертывался, как змея. Мне не для чего было им править. Но вот я чувствую, что козла тянут за ногу, и я, не обращая внимания, что из него течет кровь, что кровь эта выпачкала мой чистенький и красивый халат, тяну козла к себе, и оставляю часть его в руках противника. Раз уж я было совсем выскочил с разодранным козлом из круга, но вдруг передо мною очутился выскочивший из кустов всадник и ухватил козла. Между нами началась настоящая драка. Мне пришлось припомнить все правила гимнастики, чтобы отстоять свое право. Козел на один момент попал ко мне в объятия, так что обмазал мне все лицо, но этого момента мне было достаточно. Я ногами ударил Бегуна и крикнул ему: «Скорей! Скорей! Грабят!» Кажется, если бы Бегуну пришлось перескочить через реку, он ни на минуту не остановился бы. Мы неслись, как ветер, и остановились только у кибитки брата.

^{Игра с козлом.}

Сначала я ликовал, я был счастлив, я был настоящим азиатом, дикарем! Но потом во мне проснулось чувство чистоплотности. Я соскочил с лошади и прежде всего пожелал вымыться, но грязь и кровь были у меня на шее, на груди. Рубашка, халат, панталоны — все это было мокро и грязно. Мне стало как-то неприятно, и я, дав вздохнуть Бегуну, уехал домой.

Кибитка уже готова. Я ездил в Ургут и привез стол и стулья и кое-что из мебели. Сегодня в горах пошел снег, и мы едем за женой брата. Когда она приедет, то угостит всех нас, дружек и родню.

Заида, так зовут нашу молодую хорошенькую смуглянку, осталась всего более довольна шкапом и от души, крепко поцеловала меня.

Каждое утро мы заняты тем, что отрываем снег от наших кибиток, где жить не очень-то удобно.

Мне досадно, тетя, что я так поздно написал вам о высылке мне шубы. Мне здесь скучно. Книг нет, делать нечего. Погода стала северная. Я ежедневно езжу в Ургут. Страстно хочу домой. Хочу учиться, учиться и учиться.

Наконец повестка привезена сегодня в аул одним из наших таджиков. Конечно, это шуба.

Прежде всего я пошел в кибитку к женщинам и ребятишкам.

Меньшой брат мой, десятилетний мальчуган, Азим, лежал около угольев и играл с Кудлашкой.

Увидав меня, он тотчас же кинулся ко мне.

— Я пришел проститься, — сказал я. — Азим, будешь ли ты беречь мою Кудлашку?

— А ты его мне оставишь?

— Тебе; а вот за то, чтобы ты берег его, я тебе дарю еще кое-что.

Я вывел его из кибитки и посадил на Ворона.

— Вот это твой конь, — сказал я.

Азим так стал кричать, что мать, как защитница, тотчас же прибежала к нему. Отец тоже пришел.

Все были очень рады моему подарку.

Затем я пошел проститься к молодым, и когда я сказал брату, что дарю ему Бегуна, то он не поверил своему счастью.

— Ты, верно, оставляешь его на время, пока не приедешь к нам, — сказал он.

— Нет, милый Рахим, — отвечал я, — я, вероятно, уеду далеко, так как я хочу еще учиться.

— Как учиться? Ведь ты же ученый? Ты читать умеешь.

— Этого мало. Можно учиться чуть что не до старости.

— Очень нужно, — с насмешкой отвечал брат. — Так ты в самом деле даришь мне лошадь?

— В самом деле. Береги ее. Вот в последний раз доеду на ней до Ургута и потом поеду на почтовых.

«Получил, тетя, шубу, и выезжаю».

Этой коротенькой записочкой кончилась переписка Коли Сартова, о дальнейшей судьбе которого мы больше ничего не слыхали.

Теперь мы от себя можем только прибавить, что Россия соединена железным путем с Самаркандом, куда идет железная дорога через Мерв.

Затем можем сообщить, что за 130 верст от Самарканда, в верховьях Зарявшана, с декабря 1889 года по февраль 1890 года горные обвалы образовали во всю ширину ущелья сплошную запруду в 60 сажен вышиною, и от постоянно прибывавшей воды образовалось озеро в 50 сажен глубины. Прорыв этой плотины грозит затопить всю долину Бухары, но инженеры все-таки надеются срыть эту плотину постепенно, и Зарявшан начнет переваливать плотину великолепным водопадом.

Относительно одной из песчаных пустынь около Аральскаго моря можно прибавить еще газетное известие, что правительство вошло уже в сношение с бухарским ханством относительно проведения канала, который будет снабжать пустыню аму-дарьинской водою. Наконец в наиболее важных пунктах края будут учреждены образцовые сельскохозяйственные фермы, преимущественно в видах ознакомления поселенцев с культурою хлопка, риса, рецины, винограда, хмеля и других полезных растений. Первая такая ферма открыта в 1889 году в Мервском оазисе.

^{Путь, по которому ехал Коля Сартов.}