Аше Гарридо Врайт Букс

На своих похоронах Нгва Нгма Нжери сидела тихо. Не дело покойнику петь и плясать на похоронах. И даже если ты лучший вабу-рассказчик, на твоих похоронах не тебе рассказывать истории, не твой голос будет взлетать над головами и стелиться у пыльных ступней людей зене, не к твоим словам они будут прислушиваться, затаив дыхание. Ты мертвый (вот тут я бы поставила точку), твое дело сидеть в тугих пеленах на помосте, уткнув голову в колени, ничего не видеть, никого не слышать… И даже когда Нгва Нгма Ожу запнется в рассказе – не твое дело подхватить историю и вознести к широким небесам правду о том, что было и чего не было никогда.

Когда люди зене завели провожальную пляску, а к помосту поднесли факел, Нгва Нгма Нжери тихонько вышла из огня и ушла в рощу. Самый старый вабу, не приближаясь, шепнул ей мертвое имя, а она не расслышала, но подойти к нему и переспросить не решилась. Так и осталась без имени, потому что переспросить назавтра, как понадеялась, уже не успела. Не у кого стало переспрашивать. Не у кого совсем.

Пели вслед уходящей братья и сестры вабу:

какая печаль

какая тоска

о мама в сердце

вцепилась тоска

если треснуло дерево

можно его подвязать

слоновая кость

ломается навсегда

ушла наша сестра

и тайну свою унесла

она ушла далеко

напрасно ищем ее

охотники охотники

увидите антилопу

оставьте стрелы в колчане

пусть мертвые

уходят с миром

А она уходила без имени. Завтра, завтра, думала она, прячась за деревьями. Там ее ждал Нгози, такой же мертвец, как она, только мертвый уже давно. С его возвращения все и началось, а чем закончится – никто не знал.


Нгози был давным-давно потерявшийся и потому покойный брат Нгва Нгма Ожу. Это было мертвое имя, так его нарекли, когда потерялся. Его живое имя стало молчанием, это имя никому не могли дать, пока не умрут все, знавшие этого покойного. Имя Нгва Нгма Нжери теперь тоже стало молчанием, а мертвого своего имени она не расслышала.


Нгози, когда он еще звался живым именем, пошел однажды охотиться и пропал. В то время все охотники ушли, и Нгози, которого тогда звали по-другому, тоже ушел. Когда охотники вернулись, Нгози ждали еще несколько дней. Но он не вернулся, и охотники не нашли ничего, кроме очень странных следов людей, взявшихся из ниоткуда и исчезнувших в никуда. Как будто по небу прилетели, говорили охотники. Как будто по небу улетели. Мертвые люди из страны мертвых.


Это было много лет назад, Нгва Нгма Нжери еще звалась Мисангали и была своей матери чуть выше колена. А теперь Нгва Нгма Нжери – самая высокая девушка в племени, и волосы у нее уложены, как рога буйволицы, чьи сосцы полны сладкого молока. Это молоко – песни и рассказы, которые Нгва Нгма Нжери рассказывает лучше всех, за это ей сделали такую прическу, когда собрались хоронить. А когда Нгва Нгма Нжери была еще Мисангали, один парень ушел на охоту и не вернулся. Наверное, его похитили люди, прилетевшие по небу. Он покинул страну живых и стал обитателем страны мертвых, и вабу дали ему мертвое имя.


И вот он пришел и назвался своим прежним именем, и навлек большую беду, и все это знали, но никто не знал, как ее отвести. Против тех бед, которые знали люди зене, их вабу знали средства. А такой беды, какую навлек вернувшийся покойник Нгози, люди зене не знали. Вабу приняли все положенные меры против всех известных бед. Но предотвратить неизвестную беду не смогли.


Мертвый Нгози пришел в чужой странной одежде, которую носят в стране мертвых, с чужими странными историями, которые рассказывают в стране мертвых. Он рассказывал про то, как жил в стране мертвых. Люди зене не впустили его внутрь ограды домов, но давали ему еду и воду и собирались послушать его рассказы – за оградой. Он был очень высокий – выше своего брата Нгва Нгма Ожу, который так нравился Нгва Нгма Нжери. Он был старше своего брата и знал много историй, каких не знал никто, а жены у него не было ни одной. Нгва Нгма Нжери думала о том, что, если бы он был живым, она предложила бы ему еду из своих рук. Он был самый высокий на свете. И он смешно шмыгал носом и откашливался, как будто в стране мертвых отвык от пыли.


Он рассказывал об удивительных вещах. О людях цвета луны, которые жили в стране мертвых. Он показывал кусочки плотной ткани, на которых были серые и черные и белые пятна, и уверял, что это изображения лунных людей. Вот же, вот смотрите! Он подходил ближе к людям – и они, поначалу отодвигавшиеся от него, вытягивали шеи и старательно вглядывались. Но никто не видел там лунных людей, видели только серые, черные и белые пятна. Тогда он рассказывал о блестящих птицах, летящих по небу с брюхом, набитым людьми. Об огромных рыбах, которые не поместились бы ни в одной реке. И эти рыбы тоже перевозили людей, куда им скажут! Он так рассказывал, что Нгва Нгма Нжери одна-единственная не верила ему, потому что он был самый высокий, самый красивый на свете, – и если верить ему, то что же тогда? Умереть, чтобы быть с ним?


Но разве может вабу умереть, не передав никому своих песен? Нет, Нгва Нгма Нжери слишком еще молода, ее песни еще томятся в ее груди, она не спела их никому, они еще даже не родились. Она знает только то, что передали ей старые вабу, слово к слову, накрепко. Ей еще надо родить свои песни.


И она отводила взгляд, слушая рассказы Нгози, мечтая убежать с ним в рощу за оградой домов и ругая себя за эти глупые мечты. Но случилось так, что ее мечты исполнились. И случилось это из-за рассказов Нгози.


Он рассказывал о рыбах, перевозивших людей по воде, которая больше равнины, на которой живут люди зене и другие люди. Больше всей равнины, больше зарослей, опаленных зноем, больше далеких холмов, покрытых выжженной травой, больше гор, больше всего на свете. Он говорил, что плавал на такой рыбе от берега к берегу по соленой, солонее крови, огромной воде. Он говорил, что эта рыба прислонялась к берегам и отдыхала возле них, там, где в одном месте было построено сразу много деревень, – и странное рассказывал об этих деревнях. Говорил еще, что в чреве этой рыбы были собраны истории всех, всех, всех народов, какие есть и были, на всех, всех, всех языках, на которых говорят и говорили прежде.


Ха, отвечала Нгва Нгма Нжери, ох-ха. Люди зене, говорила она, как вы можете верить этому покойнику? Сколько человек может поместиться в рыбе, даже самой большой? Сколько вабу могут поместиться в ней? И как эти вабу, всего лишь только эти несколько, – как они могут знать и помнить истории всех, всех, всех народов, которые живут и которые не живут уже? Да, соглашались с ней, это ты прихвастнул своей рыбой, мертвый Нгози, поддерживали ее люди зене.


И тогда Нгози вынул из своей сумки странные вещи, которые называл букс, и стал объяснять про них, что в них хранятся истории и каждый, кто умеет понимать крошечные значки, черные на белом, может узнавать эти истории. И он заглянул в букс и стал говорить из них! Он раскрывал их, как разрезанный плод хлебного дерева, разделял на половины, смотрел в их белое, усыпанное черными крапинами нутро и рассказывал истории. Он рассказывал так много и так гладко, как будто был вабу, а не охотником. Иногда он запинался – оттого что эти истории, как он сказал, были рассказаны на языке другого народа, того, который управляет послушными рыбами-шип и огромными блестящими птицами-эйплейн. Иногда у него не было слов, чтобы назвать вещи, о которых молча говорили букс, – и тогда он начинал объяснять другими словами, и руками, и танцем. Он почти забыл уже, как плясать, мертвый Нгози, но он был самый высокий на свете. И Нгва Нгма Нжери смотрела и смотрела на него. Один раз чуть было не сорвалась и не пустилась плясать с ним – так хорошо поняла то, что он еще только собирался рассказать. Но Нгва Нгма Ожу, сидевший рядом, крепко сжал ее локоть. Нгва Нгма Нжери в гневе взглянула на него. Он же мертвый, напомнил Нгва Нгма Ожу и опустил глаза.


Так два вечера он рассказывал истории из букс, и все слушали его, затаив дыхание и не отводя глаз. А на третий вечер самый старый вабу спросил его, правда ли, что в чреве этой рыбы-шип хранятся истории всех, всех, всех народов, которые живут сейчас или жили раньше? И Нгози снова ответил, что так и есть. И на этот раз ему поверили все, и Нгва Нгма Нжери не стала спорить.

Тогда самый старый вабу спросил, хранятся ли в чреве рыбы-шип истории людей зене. И Нгози ответил, что нет, не хранятся. Потому что никто нигде не знает историй людей зене, и сам Нгози не вабу, а охотник. Хоть он и выучил язык людей, управляющих огромными эйплейн и шип, но историй зене рассказать им не смог! И ему самому очень грустно от того, что никто, никто, никто не знает и не узнает никогда историй народа зене.

Разве ты не можешь сделать такую букс для наших историй, спросила Нгва Нгма Нжери, и самый старый вабу сердито посмотрел на нее.

Но Нгози все равно ответил, что не может, – и даже лучше получилось, что Нгва Нгма Нжери невежливо поспешила: и Нгози не пришлось отвечать старому вабу отказом, и старому вабу не пришлось стыдиться за глупый вопрос. Ведь задал его не он, а молодая неопытная вабу!

Мертвый Нгози объяснил, что здесь не из чего сделать букс, а даже если бы и сделать из чего попало, то они получатся такими большими, что одному Нгози не донести их до шип.

А на самой рыбе-шип можно ли сделать букс для историй людей зене?

Да, сказал мертвый Нгози. Там их можно врайт.

И тогда самый старый вабу спросил, согласится ли кто-нибудь из молодых вабу пойти вместе с мертвым Нгози в страну мертвых, к лунным людям, поселиться в рыбе-шип и рассказывать истории людей зене, чтобы их могли врайт в букс и хранить среди историй всех народов, которые живут сейчас и жили раньше. Потому что нельзя, чтобы среди историй всех, всех, всех народов не было историй людей зене, как будто людей зене нет и не было никогда.

И Нгва Нгма Нжери, не помня себя, сказала: я пойду с ним.

И она встала и шагнула к нему. Нгва Нгма Ожу схватил ее за руку, а самый старый вабу сказал: не спеши, тебя еще нужно похоронить.

– Джизас! – сказал мертвый Нгози и чихнул.


Назавтра люди зене пели, танцевали и пили просяное пиво на похоронах лучшей из молодых вабу, самой высокой, самой сладкоголосой. И когда горел помост, безымянная мертвая девушка смотрела из рощи, как танцуют ее родичи, проливая слезы и ломая руки в печали, и плакала сама. Всё, что нужно было в дорогу – калебасы с водой, просяные лепешки и сушеное мясо, – было подвешено на дереве, и три красных одежды вабу были перекинуты через ветки.


Нгози стоял рядом и смотрел на нее виновато. Он не хотел ей такой беды. Он вообще никакой беды не хотел, но так уж вышло. Она обняла его – у мертвых нет обычая предлагать жениху еду из своих рук – и была с ним до рассвета.


Утро случилось странным. Вместо мягких шагов водоносок по прохладной пыли, вместо звонких голосков проснувшихся детей, вместо утренней песни вабу – тревожные вскрики и причитания, стоны и кашель. Безымянная мертвая подбежала к ограде домов и заглянула внутрь. Окаменев, она смотрела на людей зене – взрослых и детей, вабу и охотников, женщин и стариков. Мертвых, и умирающих, и тех, кто еще держался на ногах, но ходил, качаясь, от дома к дому, припадая к глиняным стенам, бормоча бессвязное, задыхаясь, выблевывая кровь из чрева… Кто-то судорожно вздохнул у нее за плечом. Безымянная обернулась. Нгози, с посеревшим лицом, медленно пятился от ограды.


Нельзя мертвым возвращаться к живым. Нельзя живым допускать, чтобы мертвые возвращались. Нельзя, чтобы мертвые назывались живыми именами. За то, что не изгнали вернувшегося покойника, за то, что принимали его и давали ему воду и еду, люди зене сами стали мертвыми. Все, все, все. Теперь безымянная мертвая вабу ходила между ними и оплакивала их, потому что единственная могла их оплакать. Нгози помог ей построить помосты и усадить на них людей зене. Он тоже вошел в деревню, когда там не осталось живых. В три дня не стало на свете людей зене, никого, никого, никого.

какая печаль

какая тоска

о мама в сердце

вцепилась тоска

если треснуло дерево

можно его подвязать

слоновая кость

ломается навсегда

ушли мои братья

ушли мои сестры

ушли отцы

матери ушли

унесли свою тайну

они ушли далеко

и некому их искать

антилопа не бойся

мертвые ушли

стрелы спят в колчанах

никто не тронет тебя

Только двое мертвых остались, одного звали Нгози, а вторая не услышала своего мертвого имени, данного самым старым вабу. Ты принес беду живым, сказала она. Ты принес беду людям зене, от которой они перестали быть. Я должна бы убить тебя, но ты мертв. И я мертва. Я не могу убить тебя. Мертвые не могут мстить мертвым. Но даже если бы могла убить тебя – не убью.

Зови меня теперь новым именем. Зови меня Букс. Отведи меня к шип, где смогут врайт все истории и песни, которые я знаю. Пусть среди историй и песен всех, всех, всех народов, которые жили когда-то, хранятся истории и песни людей зене. Они тоже когда-то жили. Отведи меня к лунным людям, отведи меня в страну мертвых. Мертвый мой муж Нгози, возьми за руку свою мертвую жену Букс и отведи ее туда, где она должна быть.

Загрузка...