Глава 20

Оливия жадно впитывала его слова и позволяла им проникнуть в самое сердце. Там она станет хранить их вместе с остальными своими секретами.

А еще она упивалась тишиной. Толстые стены Горвуда защищали от внешнего мира и заглушали звуки внутри замка. Она слышала только потрескивание огня в камине, голос Лайла, тихий и хриплый, да быстрый стук собственного сердца.

Она приподнялась на локте, чтобы посмотреть на него, не убирая второй руки с его груди. Под его твердой и сильной рукой, там, где уверенно билось сердце, было так тепло.

— Что-то в этом роде я уже начала подозревать, — сказала Оливия.

— Ты должна ответить согласием. Не понимаю, почему ты не можешь. Мы предназначены друг для друга. Это очевидно, в этом нет сомнения.

Оливия сделала глубокий вдох и протяжный выдох.

— Подожди здесь, — сказала она, соскользнула с кровати и, подобрав свою ночную рубашку, надела ее через голову.

— Оливия! — Лайл сел на кровати, потрясенно распахнув глаза. Свет от камина позолотил его кожу и ласкал бугрившиеся мышцы.

— Я хочу показать тебе кое-что, — ответила она. — Через минуту я вернусь.

К тому времени, когда она вернулась с коробкой в руках, Лайл уже встал и, надев халат, ходил по комнате.

— Прости, — сказала Оливия. — Бейли, как всегда, не спит, хотя должна спать. Она всегда начеку. Ей пришлось запихнуть меня в платье и поворчать о том, что я простужусь и умру. Иди сюда, к кровати. — Она поставила коробку на кровать и сама взобралась на нее. — Иди, — повторила она, похлопав по простыням, и села, поджав ноги. — Я хочу показать тебе свои сокровища.

— Я думал, ты уже показала, — ответил Лайл и, сев рядом, поцеловал Оливию в макушку. — Нельзя вскакивать с кровати через пару минут после того, как мужчина говорит, что любит тебя. Разве ты не понимаешь?

— Я хотела, чтобы ты увидел.

Оливия открыла коробку и начала вытаскивать содержимое: письма, которые он писал ей, маленького раскрашенного человечка из дерева — его первый подарок ей, браслет с синими камнями, кусочек гипса… и много чего еще. Маленькие сокровища, которые он прислал ей за десять лет. И носовой платок с его инициалами, который она украла несколько недель назад.

— Я люблю тебя, — сдавленным голосом сказала Оливия, подняв на него глаза, которые жгли слезы. — Видишь?

— Вижу, — медленно кивнул головой Лайл. — Я вижу.

Она могла бы все выразить словами, но она могла сказать все, что угодно, и заставить в это поверить.

Оливия знала это и понимала, что Лайл тоже это знает.

Коробка хранила ее секреты, то, что она по-настоящему хотела сказать.

Она позволила ему заглянуть в свое сердце, посмотреть на то, о чем она не говорила вслух, но что было правдой.

Лайл сглотнул и после нескольких мгновений звенящей тишины сказал:

— Ты должна выйти за меня замуж.

— Думаю, должна, — согласилась Оливия, глядя на свою коллекцию секретов. — Мне хотелось быть самоотверженной и смелой, но это мне не подходит.

— Правда? — Лайл смотрел на нее во все глаза, а она складывала назад в коробку безделушки и письма.

— Да. Против тебя невозможно устоять.

Лайл почувствовал легкость. Он не понимал, какой тяжелый и унылый груз давил на него, пока не сбросил его.

— Мы любим друг друга, мы друзья, — сказала Оливия. — И в постели все вполне хорошо.

— Вполне хорошо?

— Гораздо лучше, чем был первый опыт у леди Купер, — уточнила Оливия и повторила рассказ дам о первых браках.

— Я превзошел первого мужа леди Купер, — засмеялся Лайл, — у меня есть кольцо и все остальное.

— Кольцо из сундучка, — заметила Оливия. — О, это решает дело.

— Если мы пойдем и разбудим двух свидетелей, — Лайл обнял и поцеловал Оливию, — то можем объявить себя супружеской парой… и тогда ты можешь остаться в моей постели на всю ночь. В Шотландии женитьба намного проще.

— Все это звучит очень соблазнительно, — Оливия освободилась из его объятий и погладила Лайла по щеке, — но, думаю, мама захочет увидеть мое бракосочетание.

— Да, твоя мать. — Лайл покачал головой. — Я забыл. Родители. Черт!..

— У меня появилась идея, — сказала Оливия. — Давай возьмем несколько одеял, отнесем их вниз, украдем еды из кладовки, устроим пикник перед большим камином и составим заговор против твоих родителей.


Полчаса спустя


Они сидели, поджав по-турецки ноги, перед большим камином, который разжег Лайл. Им удалось раздобыть полбуханки хлеба, отличный сыр и графин вина, прямо из которого они и пили.

— Мои родители, — говорил Лайл. — Мои упрямые родители. Я переживаю самое счастливое мгновение своей жизни, во всяком случае, одно из них, а они сходят со сцены, подобно… подобно…

— Привидениям, — подсказала Оливия.

Лайл взял кусочек хлеба, положил на него пласт сыра и передал Оливии.

— Мой отец, — мрачно продолжал он. — Что он сделал здесь с людьми! Он по сто раз меняет свое мнение. Он издает своенравные правила. Он увеличивает сумму ренты, когда вдруг решает, что мало получает от них. Каждый раз, когда он вспоминает о Горвуде, он несет сюда одни только беды. Рэнкины и другие, им подобные, бессмысленно разрушают, крадут и запугивают, но никто ничего не может доказать, здесь у них нет никого, кто несет ответственность за поддержание порядка. Лорд Глакстон не станет вмешиваться. Он несколько раз пытался сделать это, но мой отец угрожал ему судебными тяжбами, да это просто не стоит того. Сельские жители слишком деморализованы и слишком заняты вопросами выживания, чтобы дать отпор. Что я могу? Я могу восстановить замок и обеспечить людей работой, но я не могу остановить отца, и как только я уеду, все покатится к чертям опять. Но и здесь оставаться я не могу.

И опять взгляд человека, испытывающего угрызения совести.

— Не можешь, — согласилась Оливия. — Десять лет своей жизни ты отдал Египту. Ты знал, когда был мальчишкой, чего хочешь, и ты усердно добивался этого. Это твое призвание. Просить тебя бросить это — все равно что просить поэта перестать сочинять стихи, а художника — перестать писать картины. Или моего отчима — бросить политику. Ты не можешь от этого отказаться.

— И все же я чувствую, что должен, — сказал Лайл.

— Или хотел бы. — Оливия погладила его по щеке. — Ты хотел бы, ты… Ты — высоконравственный человек. — Оливия подняла графин и сделала глоток вина.

— Я люблю тебя, — сказал Лайл.

— И я безумно тебя люблю. И хочу, чтобы ты был счастлив, даже если для этого мне придется пойти на жертвы. Но этого не следует допускать. — Оливия долго смотрела на огонь, размышляя и прикидывая разные варианты. И тут ей в голову пришла мысль. Очень простая. — О, Лайл, у меня есть идея!


Главный зал замка Горвуд

Десять дней спустя


— Это невыносимо! — кричал отец. — Ты во всем ей потакаешь, Рэтборн, и ты знаешь, что это — просто каприз. Вот мой сын, который хочет, нет, он действительно жаждет жениться…

— У него разбито сердце! — плакала мать. — Вы только посмотрите на бедного мальчика!

У Лайла был такой вид, какой он принимал всегда, когда его родители впадали в очередное безумие. Они всегда по-своему толковали все его слова и поступки. Зачем останавливать их сейчас?

Он написал родителям письмо, которое продиктовала Оливия, только без подчеркиваний, которые она сама обычно использовала. Оливия написала своим родителям. Мать с отцом прибыли недавно, немного позже лорда и леди Рэтборн. Всем четверым одинаково не терпелось, по разным причинам, поскорее увидеть свадьбу.

Потом Оливия сказала им, что передумала.

Так называемые компаньонки находились в замке Глакстона. На них невозможно было рассчитывать, они могли раскрыть план. У них были самые добрые намерения, но их поведение было непредсказуемым, когда они были навеселе.

Даже Лайл, совершенно трезвый, следил, чтобы не сказать что-нибудь лишнее. Он не умел играть.

— Все в порядке, мама, — сказал Лайл. — Я разочарован, да, но мне придется пережить это.

— Я не могу заставить Оливию выйти замуж, — подчеркнул лорд Рэтборн.

— Но она говорила, что любит его! — плакала мать Лайла. — Он любит ее. Он говорил, что они поженятся. Он писал об этом в письме. Я уже рассказала всем!

— Оливия передумала, — сказала леди Рэтборн. — Она всегда меняет свои решения.

— Но почему? — запричитала мать Лайла. — Почему, Оливия?

— Если вы должны знать… Правда, я не хотела говорить, мне не хотелось бы делать вам больно, — начала Оливия. — Но дело в том, что я не представляла, что у Лайла нет ни гроша.

Лорд и леди Рэтборн переглянулись.

Отец и мать Лайла даже не заметили этого. Они не замечали ничего, кроме себя. В данный момент они понимали только одно: одна из самых богатых девушек в Англии бросает их сына.

— Но он получит наследство! — заявил отец Лайла. — Ведь он — мой старший сын и наследник. Он получит все.

— Но это случится не скоро, слава Богу, — сказала Оливия. — Я, разумеется, желаю вам долгой и счастливой жизни!

— Ты говорила, что любишь его, Оливия, — укоризненно сказала мать Лайла. — До приезда сюда ты дала нам понять, что не против его ухаживаний.

Чем больше его родители выводили Лайла из себя, тем все труднее ему было сохранять безразличие на лице. По сути дела, он понимал, какую линию гнула Оливия и как она потихоньку добивалась своего.

— Все это было раньше, до того как я полностью осознала его плачевную ситуацию, — пояснила Оливия. — Если бы я вышла за него замуж, то стала бы посмешищем, а его бы стали унижать. Люди стали бы говорить, что я так отчаянно хотела себе мужа, что выскочила замуж за охотника за приданым.

— Охотник за приданым! — взвизгнула мать Лайла.

— Это не я так говорю, — успокоила ее Оливия. — Я знаю, Лайла такие вещи абсолютно не волнуют. Я знаю, что он взял бы меня в одной сорочке. — Оливия бросила короткий взгляд в его сторону. — Но мне известно, насколько подлыми могут быть люди. Я бы не вынесла, ради себя самой или ради Лайла, чтобы его доброе имя пачкалось дурными сплетнями. Мне очень жаль — я считала, что мы так хорошо подошли бы друг другу, — но я боюсь, что этому не бывать.

Оливия повернулась к Лайлу, в ее синих глазах блестели непролитые слезы. Лайл знал, что она могла заплакать или не заплакать по желанию.

— Лайл, боюсь, наша любовь обречена.

— Какое несчастье! У меня уже и кольцо приготовлено, и все остальное тоже.

— Это абсурд! — воскликнул его отец. — Разумеется, он не нищий!

— У него ничего своего нет, — сказала Оливия. — Ничего, что принадлежало бы ему, только ему. У него нет надежного источника дохода. У него есть только содержание…

— И к тому же щедрое, — перебил его отец, — которое я намеревался повысить по результатам прекрасной работы, которую он провел здесь.

— Это содержание, которое он может получить, а может и не получить, если вы ему откажете, — не согласилась Оливия. — Это — не его.

Должно быть, наконец до него что-то дошло, потому что отец Лайла прекратил метаться по комнате и принял задумчивый вид.

— Это единственное препятствие? — спросил он. — Деньги?

— Деньги, — повторила Оливия. — Нет, не просто деньги. Даже в большой сумме денег нет… вещественного содержания. Нам нужна собственность. Никто не мог бы назвать его охотником за приданым, если бы у него была своя собственность. — Оливия огляделась вокруг, бросила взгляд на стены огромного зала, которые теперь были украшены картинами. — Например, вот эта. Да, — задумчиво произнесла она, — теперь я думаю об этом и понимаю, что это было бы очень хорошо. Отдайте ему Горвуд полностью, и я выйду за него замуж, когда вы захотите.


Той же ночью


Было решено, что через месяц состоится пышная свадьба. Тем временем, однако, лорд и леди Атертон были настроены самым решительным образом не позволить Оливии избежать замужества. В Эдинбург направили слугу, чтобы он привез юриста. Юрист составил бумаги, по которым Горвуд и все его окрестности, а также приносимый ими доход и все прочее перешли к графу Лайлу.

Все дела были завершены к заходу солнца.

Сразу после этого Оливия и Лайл объявили себя женатыми перед своими родителями, перед леди Купер и леди Уиткоут, перед лордом Глакстоном и парочкой его родственников, а также в присутствии кучки прислуги.

Альер приготовил роскошный ужин, включая восхитительную выпечку, которую он приготовил в отвратительной, по его словам, печи.

Все собрались в главном зале и отмечали радостное событие.

Когда Оливия с Лайлом потихоньку исчезли, все только улыбнулись.

Чем скорее они вступят в супружеские отношения, тем лучше, считали родители.

Лайл повел Оливию на крышу.

Он позаботился запереть все двери.

Он принес наверх пледы и мех, потому что стоял ноябрь, и не просто ноябрь, а ноябрь в Шотландии, и было очень холодно. Хотя сегодня ночью капризные шотландские боги погоды улыбнулись им и разогнали облака.

Оливия откинулась назад, опираясь на руку Лайла, и посмотрела на ночное небо.

— Небо усыпано звездами, — произнесла она. — Я никогда не видела так много звезд.

— Здесь по-своему прекрасно, — откликнулся Лайл. — И все это заслуживает гораздо лучшего обращения, чем делал мой отец. — Лайл прижал Оливию к себе и поцеловал. — Это было великолепно. Ты была восхитительна.

— Бессовестная и беспринципная, лгала и жульничала. Да уж, я была на высоте.

— Блестящая идея, — сказал Лайл.

— Идея была очевидная. Кто лучше тебя будет управлять Горвудом?

— И кто лучше тебя может заставить моего отца отказаться от того, от чего он не хочет отказываться, не знает, что с этим делать, но не отдаст?

— Ты подожди, — заверила его Оливия. — Понемногу мы и братьев твоих получим тоже.

— Когда они немного подрастут, я бы хотел, чтобы они пошли в школу, — сказал Лайл. — Мне это никогда не нравилось, но они не такие, как я. Я думаю, они будут счастливы там.

— А ты будешь счастлив здесь? — спросила Оливия.

— Разумеется. Время от времени. Но ты же знаешь, я никогда не привыкну здесь.

— Я бы и не хотела, чтобы та привыкал. Тебе это не нужно. У нас есть Геррик.

— И моим первым действием в качестве лэрда Горвуда будет назначение его на место управляющего замком, — рассмеялся Лайл. — Ах, Оливия, власть — заманчивая штука! Это почти как в Египте. Как это восхитительно — ощущать свободу действий, делать то, что ты считаешь правильным! Я бы замучил себя угрызениями совести, если бы доверил этих людей отцу. Теперь мне не надо рассказывать ему про Джока и Роя. Если он узнает, то ничего не сможет сделать. И с Мэри Миллар он тоже ничего не сделает. Он никого не может уволить или нанять. Это единственное место, где он не может создать беспорядок.

Братьям Рэнкин Лайл сказал, что ближайшие пять лет они могут провести, помогая восстанавливать и налаживать мастерские, дороги и дома, или пойти под суд. Они выбрали работу.

— Возможно, пять лет честной работы исправят Рэнкинов, — сказал Лайл. — Если нет… Не будем создавать себе трудности заранее, подумаем об этом потом. И увольнять Мэри я тоже не вижу причины.

— Она оказалась в безвыходной ситуации, — согласилась Оливия. — Но в конце концов повела себя разумно.

— Это самое большее, что мы можем просить от людей, — сказал Лайл. — Чтобы они вели себя разумно.

Оливия повернула голову, чтобы посмотреть на Лайла, мех соскользнул с ее плеч. Лайл поправил его. Чуть позже он медленно разденет ее. А может быть, наоборот, очень быстро. Но для любовных игр на крыше ночь была слишком холодной.

— Ты повел себя правильно, — сказала Оливия. — В трудных обстоятельствах, в том месте, где ты никогда не хотел быть.

— Я кое-чему научился. — Лайл крепче прижал к себе Оливию. — Я извлек много полезного. И вот какая досада. Я должен быть благодарен своему отцу за то, что это началось.

— И мне, — добавила Оливия, — за то, что все так блестяще закончилось.

— А мы закончили?

— Не совсем, — сказала Оливия. — До тех пор пока у нас не состоится церемония бракосочетания, мы должны все держать в своих руках. Потом мы можем отправиться в наше свадебное путешествие.

— Ой, я об этом забыл! Ну что ж, мужчина должен приносить жертвы. Думаю, тебе хочется чего-нибудь романтического. Париж. Венеция.

— Нет, не говори ерунды. Туда все едут. — Оливия повернулась к Лайлу. — Я хочу увидеть сфинкса, пирамиды, гробницы и вонючих мумий. — Ее губы щекотали Лайлу ухо. — Отвези меня в Египет, милый.

Загрузка...