Вехи прожитой жизни

В Чечне

Мне было четыре года, когда наша семья волею судьбы и первого секретаря Алагирского района оказалась в чеченской глубинке. Отца назначили прокурором Веденского района, ну и мы с мамой последовали за ним. Мы – это мой пятилетний брат Тимур и я. Хотя на руках у мамы мне было абсолютно все равно, куда мы едем. Папа работал в районном центре Ведено, но жили мы в селении Шатой, по – русски оно называлось Советское. Нам выделили частный дом на территории сгоревшей пекарни. В доме было две жилые комнаты. В общем дворе напротив проживала пожилая пара с маленькими детьми, где- то моего возраста, мальчика звали Адам, а девочку – Мака. Родителей у них не было – они погибли в автокатастрофе, и их воспитывали дедушка с бабушкой. Папа с мамой обсуждали это, а я подслушал их разговор. Не понимал, что означало жить без родителей, но, тем не менее, мне почему- то это явно не понравилось. Дедушка с бабушкой у Адама и Маки были добрыми, ребенок всегда чувствует характер взрослых и искренность их отношений.

Нас с братом родители определили в детский сад, Тимура – в старшую группу, меня – в младшую. Детский сад находился рядом со «старой крепостью», недалеко от нашего дома, и маме было удобно забирать нас после работы в школе. Неудобство же заключалось в том, что я говорил только на осетинском языке, русский вообще не знал. Воспитательницы в садике были молодые девушки – русские и чеченки, они- то и занялись моим обучением, проявляя при этом большое терпение. Вскоре я уже сносно разговаривал, по крайней мере, мог вполне объясниться, что хочу есть или в туалет. Общение с другими детьми приучало меня к коммуникабельности в коллективе, терпению и согласию к очередности в исполнении желаний. Вскоре я подружился со всеми воспитательницами и детьми в группе. Мама говорила, что я был добрым увальнем и ласковым ребенком.

Однажды вся наша детская группа насторожилась от того, что воспитательницы особо шумно себя вели и при этом еще и прыгали как мы, когда играем. Они кричали незнакомые мне слова «космос», «Гагарин», «мы первые». Но так как они искренне радовались, наши подозрения об опасности вскоре рассеялись, а мы успокоились и занялись своими игрушками. Дома я рассказал маме, как вели себя наши воспитательницы, она начала смеяться тому, как я их пародировал и прыгал. Вечером пришел папа с работы и мне по просьбе матери пришлось повторить все с начала – прыжки на месте с криками «космос», «Гагарин», «мы первые». Отец тоже развеселился, а я был рад, что смог поднять им настроение.

Вечером следующего дня я отправился в разведку к ближайшим домам в селе. Через два дома увидел скопление мужчин с большими бородами, которые пели что–то заунывное и протяжное, раскачиваясь при этом ритмично из стороны в сторону, как наш домашний мятник в часах. Говорили и пели они на гортанном непонятном мне языке, чем очень меня напугали. Затем, стоявшие в центре стали, мелко перебирая ногами, бегать по кругу. Это развеселило меня, и я тоже решил побегать с ними по кругу. К бегающим по кругу дедушкам стали присоединяться остальные присутствующие, и вскоре по кругу бегали все. Но когда они разом завыли и перешли на рысь я очень испугался, и что есть силы побежал домой к маме. Взахлеб рассказал ей увиденное мной у соседнего дома и спросил, кто они и что делают. Говорил я на осетинском, и мама, видя мой испуг и волнение, взяла меня на руки и стала спокойно объяснять, что это плохие дяденьки, и что мне больше подходить к ним не надо. И тут я рассмешил ее, спросив, могут ли они покусать меня или затоптать ногами. Мама объяснила, что кусаться они навряд ли будут, но вот близко подходить к ним нельзя, иначе они меня могут не заметить, и кто- нибудь наступит мне на ногу или собьет с ног. Я пообещал больше к ним не подходить и пошел во двор играть с Адамом. Через год меня перевели в старшую группу, а моего брата – в подготовительное отделение. Тимура стали готовить к школе: он изучал буквы и цифры до десяти, а мама потихоньку начала его учить читать. Мне же все это было неинтересно, и я продолжал играть с игрушками в старшей группе. Все же мама иногда показывала мне какие- то буквы и громко произносила значение того или иного звука. Через год и меня перевели в подготовительную группу, и со мной тоже занималась строгая тетенька – «методист», ее все воспитательницы побаивались и за глаза звали Екатерина «Методьевна». Вначале мы изучали звуки, а затем из двух звуков составляли слоги, и громко их произносили, отрабатывая правильное произношение. Дома мама повторяла со мной заданное и выученное днем в детском саду, закрепляя его у меня в памяти. Очень скоро я научился считать до десяти и читать по слогам. Помню, как мама долго и терпеливо обучала меня правописанию, но старательно выводимые мной буквы будто нарочно ложились в разные стороны, и линии были неровные, как если бы они дрожали от холода.

Когда я пошел в первый класс средней школы в Шатое и проучился месяца четыре, мы неожиданно переехали жить в Ведено, где отец работал в прокуратуре. Ведено был районным центром, и треть населения проживала в двух- и трехэтажных корпусах, а по окраинам располагались дома частного сектора. Дом, который предоставили нашей семье, располагался прямо у кромки леса, а рядом проходили туристские маршруты. Поэтому мимо нашего дома часто шли шумные группы туристов с рюкзаками в направлении леса и дальше в горы. В основном это были веселые молодые ребята и девушки – студенты из грозненских среднетехнических и высших учебных заведений.

Однажды утром мы с братом стояли у дома и провожали очередную туристическую группу, когда неожиданно к нам подошли двое ребят и заговорили с нами на осетинском. Мы удивились и обрадовались. Эти двое были студентами Грозненского нефтяного института, они не меньше нашего были удивлены встрече с маленькими земляками. Однако худшее было впереди, когда наши земляки- туристы, не спрашивая разрешения у наших родителей и старшего инструктора, усадили нас верхом на плечи и понесли с собой в горы. После пяти часов похода объявили привал, все побежали собирать землянику, кизил, боярышник, дикую грушу и облепиху. Старший инструктор и его добровольные помощники, быстро собрав сухие сучья и ветки, разожгли костер и скоро на углях стали готовить шашлыки. Чтобы завоевать их расположение и благосклонность, я начал читать им стихи – «Федорино горе» и «Мойдодыр». Над моим выступлением они очень громко смеялись, что даже одна растроганная туристка полезла ко мне целоваться. Жаренное мясо мы с братом заслужили. Поход был дневной – без ночевки, и вечером они вернулись обратно в Ведено. Помню, как отец сильно ругался с руководителем туристической группы, а когда узнал, кто непосредственные виновники нашего «похищения», отвел их в сторону и перешел на родной язык. Студенты как могли, оправдывались, а мама плакала, прижимая меня к себе – уставший брат стоял молча рядом. Оказывается, нас уже с утра объявили в розыск и начали искать по всем заброшенным и злачным местам Ведено, пока одна местная жительница не сказала маме, что видела нас на руках у туристов, направляющихся в горы…

Как- то раз я решил навестить папу на работе после окончания уроков. Зная приблизительно расположение прокуратуры, очень скоро нашел это двухэтажное здание и не нашел ничего лучшего, как стал поочередно заглядывать в окна первого этажа. В третьем окне разглядел своего папу, что- то пишущего за столом. Я постучал по стеклу костяшками пальцев, оторвавшись от своей писанины и увидев меня, он от удивления выронил ручку. Немедленно выйдя на улицу, строго спросил, как мне удалось уйти так далеко от школы без разрешения старших, и повел меня домой. По дороге объяснил мне, что, если мои уроки закончились раньше, надо дождаться старшего брата на выходе из школы и вместе с ним отправляться домой. Вечером он рассказал маме про мой вояж к нему на работу и добавил, что я нигде и никогда не пропаду, и назвал меня копией и потомком Дзыбыртта. Но я учился во втором классе и еще не знал нашего прославленного предка, и мне не были известны дела, сделавшие его легендой. Скорее всего, папа имел в виду мою неуемную самостоятельность и инициативу, а также способность чувствовать опасность, исходящую от окружающих меня людей.

Однажды папа взял меня с собой в гости к своему другу Осмаеву Юсупу в соседний районный центр Шали, в котором тот занимал должность первого секретаря райкома. Семья Осмаевых была многодетной, а сам хозяин был крупным и высокий ростом мужчиной, как мой отец, по характеру веселый и добрый. Старшего его сына звали Амин, следующего – Султан, а затем – Магомед, Фатима, и Аслан… Имена других я уже и не помню. Всего их было восемь. С Магомедом мы были одногодками, и много позже я встретился с ним в Северо- Осетинском государственном институте, куда оба поступили на первый курс. Через год сюда же поступила Фатима, его младшая сестра, весьма интересная и симпатичная и с хорошими пронзительными вокальными данными типа, как у Фроси Бурлаковой.

В это время папа и остальные гости сели за большой стол в зале и что- то праздновали, женщин за столом не было- им вообще не положено сидеть за одним столом с мужчинами у чеченцев, как, впрочем, и у осетин, а также у других народов Северного Кавказа. Я же играл с остальными детьми в соседней комнате, сидя на ковре мы смотрели, как по игрушечной железной дороге бегал паровозик с вагонами, а за нами тихо присматривал Амин, он сидел на диване и читал книжку, изредка посматривая на нас, когда мы, чересчур увлекшись, поднимали шум. Вскоре к нам в комнату зашел Султан и что- то тихо начал говорить старшему брату, тот удивленно вскинул брови, и затем они чему- то рассмеялись. Султан позвал меня и еще двух малышей в зал, где сидели взрослые. Старших за столом было четверо, естественно, и папа среди них. Они сидели с красными лицами, но, судя по их выражению, посидели они хорошо и в удовольствие. И наконец дошли до планки, когда захотелось «хлеба и зрелищ». Хлеба на столе у них хватало, а вот зрелищем должны были быть мы. Они поспорили, чей сын лучше и дольше протанцует лезгинку. Поставили пластинку с «гудермесской лезгинкой» и скачки понеслись, уступать я был не намерен и скакал по комнате как горный козел- высоко подпрыгивая и что- то гортанно выкрикивая. Очень скоро из танцующих я остался один, не снижая скорости и продолжая как молодой джейран скакать и прыгать. Остановил меня хозяин дома, говорить он уже не мог, поэтому махал руками, по его лицу катились слезы восторга. Все гости стали меня оживленно обсуждать, щипая за щеки и дергая за чуб. За мой дикий танец я получил от присутствовавших гостей по десять рублей и подзатыльник одобрения от Амина. Честно заработанные тридцать рублей, по рекомендации отца, я гордо отдал дома матери в руки.

Иногда вечером родители сами ставили пластинки в патефон с осетинскими песнями и танцами, и мы все начинали танцевать. Я смотрел как танцует папа с мамой и старался повторять их движения. Дома мы разговаривали на осетинском языке, но мама обратила внимание на то, что некоторые слова я и брат стали менять на русские – нам было так удобнее, ведь разговорной практики с одногодками практически не было. Родителей это обеспокоило, и ими было принято решение отправлять нас на лето на два- три месяца в Суадаг к бабушке, где все, от мала до велика, разговаривали на родном языке. В селе без мамы и папы вначале было плохо, мы с Тамуриком по ним очень скучали, но затем познакомились с другими детьми, нашими одногодками, стали вместе играть, и как- то свыклись с тем, что родителей нет рядом. У маминого брата Жоры был сын Олег, младше меня на два года, с ним мы сблизились более всего и каждый день проводили вместе. Бабушку мы звали «Нана», а она нас называла Тамурик и Русик, но, когда мы ее не слушались, обращалась к нам официально, как к чужому «дæлæ лæппу» – «этот мальчик». Реже нас направляли в Ардон к Адто – сестре моего дедушки по отцу, которая жила одна в большом доме. Разговаривала она с нами как со взрослыми, проклиная представителей фамилии, убивших ее старшего брата и нашего дедушку. С шести лет я помню ее наказы – никогда не садиться с представителями этой фамилии за один стол, не присутствовать на их свадьбах и похоронах, не жениться на их девушках и не выдавать за них наших девушек. Представьте, когда шестилетнему ребенку ежедневно в течение трех месяцев вбивают в голову, что определенная фамилия является самой отвратительной и опасной на земле и ее следует остерегаться и держаться от их коварных представителей подальше. Агитационно- пропагандистская работа бабушки Адто, несомненно, повлияла на мое сознание, и жениться на девушке из этой хитрой и подлой фамилии в возрасте своих шести лет явно не имел никакого желания. Эти поездки «на село» продолжались до нашего возвращения в Северную Осетию в 1968 году, когда мне исполнилось четырнадцать лет.

Отец был все же неплохим прокурором, если раскрываемость преступлений у него в районе была признана одной из лучших в республике. Хорошо была налажена оперативно- агентурная сеть, и через нее он получал необходимую информацию, что говорило о высоком доверии населения своему прокурору. В Грозном обратили внимание на рост показателей в раскрываемости преступлений в Веденском районе. Однако честность и порядочность сыграли с ним злую шутку- был ограблен товарный поезд, перевозивший большое количество мануфактуры (рулоны дорогостоящей ткани) в столицу Азербайджана Баку. Но как это всегда бывает, один из подельников оказался недоволен распределением нетрудовых доходов и затаил обиду на главаря преступной группировки- своего близкого родственника. Желая ему отомстить, позвонил отцу по телефону и договорился с ним о тайной встрече на стороне. На этой встрече он передал фамилии и адреса всех участников ограбления товарного поезда и указал место хранения похищенной мануфактуры, но хуже всего было то, что родной брат главаря организованной преступной группировки был хорошим знакомым моего папы и занимал высокую должность в одной из силовых структур в столице Чечено- Ингушетии. Этим же вечером он выехал в Грозный, где на встрече с этим знакомым изложил ему сложившуюся ситуацию и указал роль его родного брата в этом деле. Доложил, что обыск и изъятие спрятанной мануфактуры прокуратура и милиция будет проводить завтра утром по указанному адресу. Однако вместо благодарности «возмущенный» заместитель министра этой силовой структуры в категорической форме потребовал назвать фамилию информатора. Не ожидавший такого поворота событий, отец, тем не менее, отказался сообщить имя своего агента, ибо отлично знал, чем для того закончится эта история.

На следующий день склад с похищенной мануфактурой был «обнаружен», а похищенные ценности были возвращены государству. Все участники организованной преступной группировки были арестованы и осуждены на различные сроки, главарю определили восемь лет колонии строгого режима. Следующей ночью при возвращении домой в отца стреляли из винтовки, пуля прошла на расстоянии двух метров от него. Убивать прокурора не входило в их планы- шум был бы большой, но это было предупреждением, чтобы он покинул регион.

Папа был не робкого десятка, фронтовик – участник Финской кампании и Великой Отечественной войны. Однако после ночного покушения на него он не стал обращаться в органы КГБ или МВД. Думаю, что у него на это были весьма веские основания. В первую очередь он беспокоился о своей семье, то есть о нас, а не доверять местным силовым структурам было единственно правильным решением, ибо все чеченцы повязаны не только кровными узами и единой религией, но и тейповой системой – вот иди и познай, кто есть враг, а кто друг.

После недолгих раздумий он принял единственно правильное решение – работу в прокуратуре придется оставить, ибо заместитель министра был куратором именно этой силовой структуры в республике. За пять лет в должности прокурора Веденского района папа все же обзавелся хорошими знакомствами и поддержкой вышестоящего руководства. Группа «поддержки» и посоветовала, что было бы лучше перейти в систему министерства внутренних дел, куда руки злыдня не дотянутся. Высшее юридическое образование позволяло провести эту ротацию, практически, безболезненно, однако переход в другое ведомство предполагал понижение в должности и в звании на одну ступень. И еще друзья ему объяснили, что территорию Чечни также придется покинуть, ибо в республике были сильны родственные связи, и работать ему не дадут. Как раз в Малгобекском отделе внутренних дел Ингушетии образовалась вакантная должность начальника следственного отдела, и отцу было предложено возглавить ее. Варианта лучше этого в ближайшей перспективе не предвиделось, и он дал согласие. Вечером он обсудил с мамой предложенный ему вариант, и она безропотно согласилась. На следующий день папа выехал в Грозный за предписанием о переводе в систему МВД и назначением на должность начальника следственного отдела в Малгобекский ОВД со званием капитан милиции. А еще через сутки к нашему дому подкатил огромный ЗИЛ- 157, и мы, загрузив мебель и скарб, отправились к новому месту проживания – в город Малгобек.