МИШЕЛЬ ЭЖЕН ШЕВРЕЛЬ (1786–1889)

Вот уже три месяца Париж готовился к знаменательному юбилею. Парижские газеты захлебывались от сенсационного сообщения: великий французский ученый, достопочтенный Мишель Эжен Шеврель 31 августа 1886 года собирался торжественно отметить свой сотый день рождения. К празднествам стали готовиться задолго — еще с весны.

17 мая 1886 года состоялось торжественное заседание Парижской Академии наук. В своих выступлениях ученые говорили о неоценимом вкладе Шевреля в различные области химии. В течение восьмидесяти лет он занимался научной деятельностью. Его исследования состава жиров привели к правильному пониманию процесса омыления. Разработанный им метод получения чистых жирных кислот нашел важное практическое применение в производстве высококачественных свечей. Большую часть своих научных работ Шеврель посвятил исследованиям красок, крашению и изучению психологического и эстетического воздействия различных сочетаний цветов на человека. Успехи Шевреля в науке делали честь не только французским ученым. Его научная деятельность была широко известна за пределами Франции, и открытиями Шевреля гордился весь ученый мир того времени.

— Уважаемые гости, — сказал в заключительном слове председатель. — Сегодня мы подытожили результаты огромного труда многоуважаемого профессора Мишеля Эжена Шевреля на протяжении всей его жизни. В знак нашего глубокого уважения и признательности ученому перед Музеем естественной истории решено установить его бюст. — Зал бурно зааплодировал. — Напоминаю еще раз о выставке. Призываю каждого принять участие в ней — представить материалы или помочь в ее организации.

Ежедневно в организационный комитет выставки поступала промышленные товары, полученные по методам Шевреля. Образцы своей продукции предоставили Гобеленовская мануфактура и фабрики Бове и Савоннери; с различных производств были доставлены несколько тысяч свечей; фабрики мыла и жиров прислали лучшие образцы своей продукции. Экспонатов было так много, что выставить их все в витринах оказалось совершенно невозможным. И тогда организационный комитет принял решение устроить выставку в здании Музея естественной истории, там же началось и чествование Шевреля в день его столетнего юбилея.

Приближался конец августа. Сельскохозяйственное общество тоже чествовало ученого. По случаю торжества большой зал был празднично оформлен. Члены общества в черных фраках прохаживались в ожидании банкета неподалеку от длинного стола, уставленного дорогими винами и яствами.

Ровно в два часа дня лакеи распахнули парадные двери, а в зал величественно вошел Шеврель. Элегантно одетый, высокого роста, Шеврель медленно шествовал между двумя рядами склонивших пред ученым голову членов общества. В глубине зала одиннадцать человек — председателей секций — и каждый держал по огромному букету роз: белых, желтых, оранжевых, розовых, красных… почти всех цветов радуги. Шеврель остановился радостно взволнованный. Его многолетние исследования красок, их сочетания и восприятия символически выражены сейчас в этих благоухающих цветах. Как неисчерпаема фантазия французов! Как искренна их любовь к ученому, отдавшему свою жизнь науке! Одиннадцать букетов великолепных роз, пожелания здоровья и долгих лет жизни…

По традиции председателем Сельскохозяйственного общества избирался самый старший по возрасту. Присутствующие бурными овациями одобрили избрание Шевреля в члены общества, и он проследовал на председательское место. Эту почетную обязанность Шеврель выполнял до конца жизни с завидной энергией и пунктуальностью, которой никто не ожидал от столетнего старца.

На другой день после приема в Сельскохозяйственном обществе проводилось чествование, организованное городскими властями Парижа, Музеем естественной истории и агентствами печати. Еще с утра на площади у музея стали собираться люди. Белая ткань, перевязанная трехцветной лентой, скрывала памятник с бюстом Шевреля. Мраморные лестницы музея были застланы ковровыми дорожками, усыпанными живыми цветами. Стены здания были задрапированы самыми разнообразными тканями, которые вырабатывали по методу Шевреля на Гобеленовских мануфактурах.

На торжество съехались делегации научных обществ со всех концов Франции, а также ученые из Европы — всего более двух тысяч человек. Они направились к музею внушительной колонной; каждый нес флаг страны, представителем которой являлся. Ликующие крики и песни многотысячной толпы еще долго не смолкали на площади.

Шеврель почти не слушал оратора. Глаза ученого были полны слез, а мысли перенесли его в далекое прошлое, в родной Анжер.

Как давно это было, а кажется, что лишь вчера он еще бегал по лугам в буйных играх со своими друзьями — мальчишками из центральной школы Анжера. Мишель рос не по годам развитым и любознательным ребенком. «Почему?» — было его любимым словом, и мать всегда старалась ответить на вопросы сына. Госпожа Шеврель — в девичестве Этинет Мадлен Башелье — была крупной хорошо сложенной женщиной. Ее широкие и крепкие плечи, румяное полное лицо, пышные волосы — все свидетельствовало о прекрасном здоровье. Маленькому Мишелю здоровья тоже было не занимать, и это немало способствовало его отличной учебе в школе. Он всегда был любимцем учителей, так как много знал и примерно учился.

Стремление к знаниям привело семнадцатилетнего Шевреля в Париж. В 1803 году он поступил в Коллеж де Франс, где получил первые систематические знания по химии. Немалая заслуга в этом принадлежала, однако, Луи Никола Воклену, ассистенту профессора Антуана Франсуа Фуркруа. Лекции профессора Фуркруа были очень интересными, но главным для молодого студента была работа в лаборатории. Здесь не было необходимости представлять себе химические процессы. Достаточно было провести опыт, чтобы непосредственно наблюдать их. Опыты, опыты, опыты… Надо много, очень много работать… И только тогда можно было надеяться стать хорошим химиком, настоящим ученым.

Страстное увлечение Шевреля химией не прошло незамеченным. Воклен давно уже следил за становлением будущего ученого, постоянно ставил перед ним все более сложные задачи, с которыми Шеврель, однако, справлялся отлично.

— Это один из самых сложных анализов, Шеврель, — сказал как-то Воклен. Но вы сделали все аккуратнейшим образом. Поздравляю!

Шеврель смущенно опустил голову. Он не любил, когда его хвалили: всегда чувствовал при этом какую-то неприятную скованность.

— Чем мне теперь заняться? — спросил Шеврель, помолчав немного.

— Я дам вам задачу, которая выходит за рамки обучения в коллеже. — Воклен открыл шкаф и вынул оттуда небольшой деревянный ящик. — Это кости доисторического животного. Их нашли летом во время экспедиции в долинах Мены и Луары. Вы должны провести анализ этих костей. Это будет ваша первая научная работа.

Шеврель поставил ящик на стол, где он обычно работал, и начал готовить необходимую для анализов посуду: предстояло выполнить интересное задание. Вот этот кусочек кости был когда-то частью позвоночника огромного динозавра. Десятки тысяч лет назад это гигантское животное бродило по нашей Земле. А теперь кость динозавра должна пролить свет на многие еще не изученные проблемы.

Шеврель работал с увлечением. Открытия, которые ему предстояло сделать, сложные анализы и исследования — все представлялось ему удивительно романтичным, своего рода поэзией.

Его первую статью напечатали в журнале «Летописи по физике и химии» в 1806 году. В том же году Воклен и Шеврель приступили к анализу человеческих волос. Совместная работа сблизила ученых, они стали впоследствии большими друзьями, несмотря на разницу в возрасте.

— Эту работу я закончу через десять дней, — сказал Шеврель. — А сейчас придется прервать ее и начать подготовку к последнему экзамену.

— Считайте, что экзамен вы уже сдали, — сказал Воклен, — Сдали здесь, у меня в лаборатории, и сдали блестяще. Остальное только формальность. Я совсем недавно говорил с профессором Фуркруа. Вы остаетесь в Париже и будете заведовать исследовательской лабораторией в Коллеж де Франс.

— Это для меня неожиданная, хотя и очень радостная новость!

— Но вполне заслуженная. Мы с профессором Фуркруа наблюдали за вами более трех лет. Такой талант, как ваш, необходимо беречь от всяких случайностей. Вы будете работать рядом с нами. Это принесет пользу науке.

Спустя несколько недель Шеврель возглавил лабораторию, и теперь под его руководством проводились разнообразные и сложные исследования.

— Проблема индиго все еще не решена, — озабоченно говорил Воклен. — Правда, природа до бесконечности разнообразна, и это дает нам возможность добывать множество веществ, однако разнообразие создает и огромные трудности. Получить какое-нибудь вещество в чистом виде — иногда задача весьма сложная. Для нас сейчас главная проблема — индиго. До сих пор вы им не занимались, поэтому я хочу ознакомить вас кое с чем. Вон в той колбе синевато-черный порошок. Это индиго. Если его нагреть, появляются красные пары.

— Вы считаете, что в индиго содержатся примеси неизвестного пурпурно-красного красящего вещества? — спросил Шеврель.

— Вполне возможно. — Воклен помолчал. — Если мы сумеем исследовать эти красные пары, если откроем состав пурпурной краски, то это будет большим успехом.

Шеврель приступил к изучению индиго. Ученый произвел тщательную очистку, устранил примеси, в которых, возможно, оставалась пурпурная краска. Продолжительная обработка водой, спиртом, соляной кислотой… Однако очищенный продукт продолжал при нагревании выделять пурпурные пары, причем в еще большем количестве, и пары казались более плотными. Пары, конденсируясь на холодных стенках колбы, образовывали тонкий слой вещества, окрашенного в ярко-красный цвет.

— Чистое индиго является красным, а не синим, — сделал, вывод Шеврель. — Его можно очистить сублимацией и перекристаллизацией.

— Но ведь индиго окрашивает ткань в синий цвет, — заметил Воклен. — Разве синий цвет вызывается примесями?

— Не знаю. Трудно сейчас ответить на этот вопрос. Анализ дает совершенно одинаковые результаты как для синего, так и для красного индиго.

— А вы не пробовали окрасить хлопок красным индиго?

— Пробовал. Вот, посмотрите. Материал, конечно, пурпурно-красный.

— Странно! Нет ли ошибок в анализах?

— Нет, я совершенно уверен в них.

В то время еще очень мало знали об органических веществах и никто не подозревал о существовании явления изомерии. Позже, в результате исследовательской работы ряда ученых, было установлено, что синее и красное индиго — всего лишь две изомерные формы одного и того же вещества. Конечно, исследования Шевреля не остались бесполезными. Кроме разделения двух видов индиго, ему удалось уточнить условия, при которых они превращались в бесцветное, растворимое в воде соединение. Это вещество имело способность прочно фиксироваться волокнами, а потом при окислении воздухом изменять свой первоначальный цвет. Шеврель назвал бесцветное соединение лейкоиндиго.

Интерес ученого к природным красителям год от года возрастал. Потребность в красивых, ярких тканях диктовала необходимость поисков и новых источников красок. Корабли доставляли из далекой Бразилии бразильское, кампешевое и другие деревья, которые использовались на текстильных фабриках как сырье для окрашивания хлопчатобумажных тканей. Получали красные и синие оттенки хорошего качества. Вставал вопрос, нет ли среди этих красителей подобных индиго?

Шеврель с увлечением приступил к новым исследованиям. Прежде всего эти вещества надо было извлечь из измельченной древесины. Потом следовали операции очистки полученных растворов, анализа содержащихся в них веществ, определения условий качественного крашения… Результаты показывали, что это иные, отличные от индиго красители. Их фиксация на тканях проводилась иным способом, отличающимся от окраски с помощью индиго. Правда, цвет проявлялся после того, как материал подвергался окислительному действию воздуха, но перед погружением ткани в красильный чан ее нужно было пропитать раствором квасцов. Только это давало возможность прочно закрепить краситель на волокне. Новые красящие вещества Шеврель назвал бразилином (красное) и гематоксилином (синее).

В середине 1809 года в лабораторию принесли пробу мягкого мыла. В письме, приложенном к пробе, говорилось:

«Это мыло использовалось для изготовления аппретовых смесей[371] на нашей текстильной фабрике. Просим вас произвести его полный анализ, чтобы определить составные части. Если нам удастся организовать производство аппретового мыла, мы надеемся получить значительный дополнительный доход».

Шеврель долго держал в руках письмо, размышляя о новой проблеме. Исследовать мыло, установить способ его получения… Но для этого необходимо, по-видимому, исследовать и исходные жиры…

Жиры! Еще один природный продукт. Растительные жиры и масла, животные жиры… Они так отличны по внешнему виду, свойствам, составу… Но разве не достаточно природных красителей для исследовательской работы? Имеет ли смысл браться за новые проблемы? Поразмыслив, он решил заняться и этими вопросами.

Шеврель продолжал свои исследования над бразилином и гематоксилином. Параллельно с этим он занимался и анализами аппретового мыла. Ученый растворил некоторое его количество в воде, но раствор оказался неоднородным, а на поверхности плавали маленькие чешуйки с перламутровым блеском. «Наверняка мыло содержало несколько веществ. Необходимо разделить их и изучить каждое в отдельности», — решил Шеврель.

Он слил прозрачную жидкость, а затем отфильтровал и промыл блестящие чешуйки водой.

— Теперь я легко смогу выделить жирную кислоту: для этого надо разложить мыло соляной кислотой.

— Можно использовать и серную кислоту, — добавил его новый ассистент Робер. Он работал в лаборатории всего несколько дней.

— Конечно, можно, но мы предпочтем соляную, поскольку она летучая и потом легко будет освободиться от ее избытка.

— Состав жиров все еще загадка для нас.

— Загадка? — удивился Шеврель. — Вы неправы, они лишь недостаточно изучены. Долгое время ученые полагали, что жиры являются кислотами, потому что со щелочами они образуют мыла. Но еще в 1741 году Клод Жозеф Жоффруа[372], показал, что если на мыльный раствор подействовать кислотой, то полученное вещество не идентично исходному жиру. Оно растворяется в спирте, в то время как жиры нерастворимы в нем. В 1783 году Шееле сумел разложить жиры и получить сладкое вещество, по своим свойствам отличающееся от Сахаров. Помнится, он назвал это вещество глицерином… — Шеврель задумался. — Да, именно так. Однако хватит воспоминаний, пора начать работу.

За короткое время Шеврелю удалось получить в чистом виде жирную кислоту, содержащуюся в блестящих чешуйках. Он назвал ее маргариновой, потому что мыльные чешуйки блестели, как жемчуг, то есть Маргарит, как часто называли его. На самом деле «маргариновая» кислота, полученная Шеврелем, представляла собой смесь пальмитиновой и стеариновой кислот.

Исследования все больше увлекали ученого. Постепенно объектом анализа стали и другие мыла, полученные из разных жиров. После обработки их водных растворов соляной кислотой он получил несколько различных по свойствам жирных кислот. Кислоту, полученную из мыла, сваренного на тюленьем жире, он назвал фоцининовой; из мыла, сваренного на овечьем сале, он выделил гирциновую кислоту. Позже он открыл ту же самую кислоту в козьем сале и установил, что она представляет собой смесь двух кислот — капроновой и каприновой.

Число изученных жирных кислот увеличивалось с каждым днем. Но одновременно возникали и все новые вопросы, волновавшие молодого ученого. Что представляют собой жиры? Каким образом связаны в них жирные кислоты?.. Изучение жиров имело большое значение для развития химии, этими проблемами занимались и другие ученые. В 1813 году Мишель Эжен Шеврель был избран действительным членом Парижской Академии наук. В том же году он стал профессором кафедры химии в лицее «Карл Великий». Лекции о жирах, с которыми он выступил перед членами Парижской Академии наук, вызвали необычайный интерес.

Особой трудностью для Шевреля было разделение и полная очистка жирных кислот. Олеиновая кислота легко отделялась от «маргариновой», так как ее натриевая соль была более растворима в воде, чем натриевая соль «маргариновой» кислоты. Но отделить стеариновую кислоту от «маргариновой» оказалось почти невозможным.

Шеврель тем не менее получил в чистом виде почти все жирные кислоты. Они были предметом его гордости, и он любил показывать их ученым, посещающим его лабораторию.

— Эта маслянистая жидкость — жирная кислота, которая содержится в больших количествах в масле, полученном из коровьего, овечьего или козьего молока, — объяснял Шеврель своим гостям, которых сопровождал Гей-Люссак, физиологу Франсуа Мажанди[373] и химику Карлу Д'Оссону, близкому другу Берцелиуса. Д'Оссон взял склянку, осторожно открыл ее, почувствовал резкий неприятный запах и с отвращением отшатнулся.

— И это вещество вы выделили из коровьего масла, у которого такой приятный вкус и запах? — удивленно спросил Мажанди.

— Да. Должен сказать вам, что это не единственная кислота. Подобными свойствами обладают и другие кислоты — капроновая, валериановая, олеиновая…

— Мне хотелось, господин Шеврель, познакомиться с приборами, которые вы применяете в работе, — сказал Д'Оссон. — В Стокгольме мы в известной степени оторваны от научной мысли Европы, а отставать не хотелось бы.

— С удовольствием покажу вам. Впрочем, все перед вамп. Исследования я провожу только в этой лаборатории.

Д'Оссон с некоторым смущением огляделся вокруг. Он не увидел ничего необычного — все те же стаканы, колбы, холодильники, воронки, что и в любой лаборатории. «Лаборатория Берцелиуса значительно богаче», — подумал Д'Оссон и сказал:

— Меня удивляет та простота, которую повсюду вижу во Франции. То же самое меня поразило и в вашей лаборатории, господин Гей-Люссак.

— И это не помешало Шеврелю и Гей-Люссаку сделать большие открытия, — вставил свое слово Мажанди.

— Приборы и аппараты не могут быть самоцелью, господин Д'Оссон. Они только средство для работы. Того, что я имею в своей лаборатории, вполне достаточно для исследований, которыми я в настоящий момент занимаюсь.

— Восхищен вами, господин Шеврель. Сегодня же напишу о своих впечатлениях Берцелиусу.

Ученый уверенно приближался к разрешению основной проблемы — состава жиров. Не было сомнения в том, что жирные кислоты каким-то образом связаны в жирах, но как? При кипячении с раствором щелочи они размягчаются — омыляются. Может быть, изучение процесса омыления прольет свет на эти все еще неясные вопросы?..

Ученый приобрел нужное для этого количество различных жиров: овечьего, коровьего, гусиного, даже жира ягуара. Определенное количество жира подвергалось продолжительному кипячению с раствором едкого натра. Как только омыление полностью заканчивалось, мыло разлагали соляной кислотой и измеряли количество свободной жирной кислоты.

Вскоре как результат многочисленных опытов стало вырисовываться первое открытие: во всех жирах независимо от их происхождения содержание жирных кислот составляло 95%. Остальные 5% — глицерин, образовавшийся при омылении. Это вещество оставалось в водном слое. Шеврель попробовал отделить его от воды испарением, подвергал раствор продолжительному выпариванию, нагревал его до температуры значительно выше 100°С, но вес густой сиропообразной жидкости — глицерина — всегда оставался больше вычисленного теоретически, исходя из его содержания в жирах.

— Где ошибка?.. — озадаченно размышлял Шеврель. — Или никакой ошибки нет. Сумма весов двух продуктов омыления — жирной кислоты и глицерина — больше, чем вес взятого жира. Это показывает, что жир не является смесью жирной кислоты с глицерином, а представляет собой какое-то соединение, которое присоединяет воду, расщепляется и образует кислоту и глицерин.

Шеврель задумался… И вдруг его осенила мысль:

— Ведь подобная же реакция свойственна и эфирам! Этил-ацетат, например, присоединяет воду и распадается на уксусную кислоту и спирт. Выходит, что жиры — не что иное, как сложные эфиры!

Началась новая напряженная работа по выделению в чистом виде соединений глицерина с жирными кислотами, изучению их свойств, доказательству состава… Исследования принесли успех ученому. Приблизительно через два года Шеврель сумел получить новые вещества, которые назвал фоцинин (глицерид тривалерианин) и бутирин (глицерид трибутирин), придя таким образом к окончательному выводу: жиры — это сложные эфиры высших жирных кислот и глицерина. Теперь ему оставалось систематизировать результаты и описать опыты, проделанные им в течение 10 лет.

В книге о жирах[374] Шеврель последовательно рассмотрел все вопросы, связанные с химией этих столь жизненно важных веществ. В первом томе он показал, что классификацию жиров по температуре плавления нельзя считать научно обоснованной. Ее следовало заменить химической классификацией, базирующейся на результатах анализа жиров. В этом же томе он опубликовал методы их анализа. Второй том Шеврель посвятил описанию свойств жиров различных видов и продуктов их омыления щелочами. В третьем, четвертом и пятом томах он подробно обсудил процессы омыления жиров и масел самого разнообразного происхождения. Он показал, что жиры являются сложными эфирами глицерина, а воски — эфирами других спиртов. Например, при омылении цетена получается цетиловый спирт. Кроме того, в живых организмах образуются и другие маслоподобные вещества, не являющиеся жирами, поскольку они не могут омыляться. Одно из таких веществ содержится в мозгу живого организма, а также является основной составной частью желчных камней. Шеврель изолировал, подробно изучил его и назвал холестерином.

Работа над книгой близилась к концу; теперь оставалось лишь закончить последний шестой том, в котором Шеврель намеревался в сжатой форме обобщить изложенное им в пяти предыдущих томах.

— Мишель, ты слишком переутомляешься, — не раз говорила ему жена. — Передохни немного, сделай хоть небольшой перерыв.

Он любил свою молодую жену и, несмотря на свою занятость, всегда помнил о том, что ей тоже необходимы его внимание, доброта. Она воспитывала их единственного сына и порой скучала, когда муж слишком долго засиживался за работой.

— Хорошо, я согласен отдохнуть.

— Сегодня мы приглашены на бал.

Шеврель был признанным в свете отличным танцором и великолепным собеседником. Его появление на балах всегда радовало молодых дам. Они тут же толпой окружали ученого и с большим интересом слушали его веселые рассказы.

— Вы опять отняли у меня мужа. Чего доброго я могу и рассердиться, — смеясь говорила госпожа Шеврель.

— Он ведь и так всегда с вами, дорогая. Подарите нам вашего замечательного спутника хотя бы на несколько часов.

— Вы считаете, что он всегда со мной? О нет, вы глубоко ошибаетесь: он всегда со своей наукой…

Он действительно принадлежал науке. Едва закончив работу над шестым томом, он начал писать другую книгу: «Основы органического анализа и его применение»[375]. Владея обширными познаниями в области естественных наук, он сделал попытку применить в химии классификацию, которой пользовались в ботанике и зоологии. В соответствии с ней он разделил вещества на роды, семейства и виды. Например, сахар, крахмал и лигнин он причислял к одному роду. Другой род, по его мнению, образовывали фибрин и альбумин, выделенные из вещества животного происхождения. В этом научном труде он показал значение органического анализа для медицины, фармации, токсикологии и биологии.

«Ненадежность, которая теперь существует в предписании и пользовании лекарствами, можно устранить только целостным введением органического анализа в фармацевтическую практику. Такие ценные лекарства, как экстракты опия, содержащая хину кора цинхоны или корень ипекакуаны, можно было бы с уверенностью использовать только при условии введения органического анализа, при помощи которого можно отделять лекарственные вещества от сопутствующих им примесей…[376], — писал Шеврель, подчеркивая одновременно заслуги ученых, сумевших выделить в чистом виде стрихнин, бруцин, хинин, цинхонин, кантаридин и другие биологически важные вещества. В конце книги Шеврель остановился на проблеме органической жизни. В то время большинство ученых было убеждено, что органические вещества могут образовываться только в живом организме. Они объясняли это действием некой «жизненной силы». Шеврель не разделял их мнения. «Это выделение органических веществ, — писал он, — находится в противоречии с духом химии, и если сегодня мы знаем мало, существует надежда в будущем раскрыть новые пути, которые приведут к овладению органическим синтезом».

Книга Шевреля вышла из печати в 1824 году, за четыре года до осуществления Фридрихом Вёлером знаменитого превращения, цианата аммония в мочевину, которым были разрушены виталистические воззрения химиков. Шеврель был близок к истине, хотя и не сумел достичь ее.

В сентябре того же года Шеврель покинул профессорскую кафедру в лицее и принял предложение организовать исследовательскую лабораторию на Гобеленовских мануфактурах. Фабрики эти славились на всю Францию. Кроме обычных, здесь производили и самые разнообразные декоративные ткани — занавесы, покрывала, ковры, мебельную обивку и другие. От текстильной промышленности требовали тканей, окрашенных в сочные и яркие тона. Старые ремесленные методы уже не могли удовлетворять требований нового производства. Необходима была помощь со стороны ученых-химиков, исследователей и новаторов.

Шеврель с энтузиазмом приступил к своим новым обязанностям. Состояние, в котором пребывала лаборатория, не испугало ученого. За короткое время он сумеет ее полностью переоборудовать.

— Лаборатория напоминала старую, полуразвалившуюся кухню, — рассказывал он впоследствии Гей-Люссаку. — Представь себе, Жозеф, в ней не было даже термометра, не говоря уж об аналитических весах, платиновой посуде или специальных реактивах. — Шеврель весело засмеялся, вспоминая свои первые впечатления.

— Ты удивляешь меня, Мишель. Покинуть лабораторию в лицее для того, чтобы прийти сюда и начать все с нуля.

— С нуля? Наоборот! Я продолжаю! В сущности свою научную деятельность я начал с изучения красителей — индиго, бразилина… Теперь я буду продолжать работу в этой области.

— Как вижу, ты не забываешь свои научные увлечения, опять какие-то мыла, не так ли? — Гей-Люссак остановил взгляд на маленьких кубиках, похожих на только что изготовленные кусочки мыла.

— Нет, не угадал. Это стеариновая кислота. Я сделал весьма интересное открытие, Жозеф.

Гей-Люссак с интересом ждал объяснений.

— Стеариновая кислота горит очень светлым пламенем и почти не образует дыма, в то время как жир сильно чадит и при этом неизбежен неприятный запах.

— Памятуя результаты твоих исследований, можно заключить, что коптящее пламя и запах при горении сальных свечей вызываются наличием глицерина.

— Да, это так. Ты догадываешься, какое огромное практическое значение имеет мое открытие? Насколько светлее стало бы в наших домах и как очистился бы воздух, если бы вместо сальных свечей мы употребляли свечи из стеариновой кислоты.

— Это действительно заслуживает пристального внимания, — согласился с ним Гей-Люссак. И он не раздумывая принял предложение Шевреля вместе заняться практическим разрешением данного вопроса.

Исследователи омыляли жир щелочью, а полученное мыло разлагали соляной кислотой. Стеариновая кислота представляла собой белое, жирное на ощупь вещество. Поэтому свечи были мягкими и жирными, но их пламя почти не образовывало дыма и копоти, не загрязняло воздух, и свечи давали яркий свет. Ученые сумели создать метод выделения глицерина из смеси жиров, а удешевлению свечей способствовало то обстоятельство, что побочный продукт — глицерин — тоже нашел хороший сбыт. Патент, выданный на имя Шевреля и Гей-Люссака в 1825 году, положил начало новой отрасли в промышленности — производству стеариновых свечей. В дальнейшем Жюль де Камбасере и Адольф де Мийи[377] несколько усовершенствовали этот процесс, и в окрестностях Парижа за короткое время возникло несколько фабрик по производству стеариновых свечей.

По словам немецкого химика Августа Гофмана, стеариновые свечи создали новую эру в истории освещения. В своем письме Шеврелю он писал:

«Вашими руками открыт источник света всему благодарному человечеству. Стеариновые свечи удачно конкурируют со все более распространяющимся газовым освещением, и им, по-видимому, не угрожает даже освещение будущего — электрический свет…»

Продолжая совершенствовать производство стеариновых свечей, Шеврель приступил к исследованиям, связанным с текстильной промышленностью. Для этого он стал изучать процессы крашения. Он хорошо понимал, что, только постигнув их, можно было производить стойко и красиво окрашенные ткани. С результатами своих исследований ученый считал необходимым ознакомить как можно больше специалистов, занятых в этой отрасли промышленности, с тем чтобы они могли применять научные достижения на практике. Этой цели он добился, организовав курс лекций на производстве.

Шеврель выступал с лекциями в большом зале Гобеленовской мануфактуры. Поначалу аудитория была очень пестрой и разнородной, но вскоре на лекции стали приходить в основном студенты высших школ Парижа. Широкие познания Шевреля, его живое слово привлекали слушателей.

В 1830 году он опубликовал свои лекции о крашении. Красители, используемые в текстильной промышленности, добывали из природных продуктов, главным образом из растений. Для этой цели использовались самые разнообразные растения, но о веществах, содержащихся в них, известно было очень мало. Интересы науки и самого производства требовали их изучения.

Шеврель выделил в чистом виде и установил свойства желтого вещества, которое содержится в американском дубе, и назвал его кверцетином. Подобные желтые краски он выделил и из других растений: из желтого дерева — морин, из резеды — лутеолин и другие[378].

Работа с красителями и крашением все больше наводила его на мысль об изучении взаимного влияния цветов. Каким образом можно смешивать цвета? Когда краски гармонируют и когда контрастируют?..

Результаты этих исследований оказали большое влияние на улучшение художественной и эстетической ценности продукции не только на мануфактуре Гобелена, но и на фабриках Бове, Савоннери и других. Благодаря достижениям Шевреля улучшилось качество цветной печати по ткани и бумаге, производство географических карт, мозаик и даже декоративное садоводство. Возросшие эстетические требования к продукции заставляли употреблять краски точно определенного цвета и оттенка. Это можно было достигнуть только в том случае, если производство красок строго контролировалось и были введены соответствующие цветовые стандарты.

Несколько лет своей жизни Шеврель посвятил изучению вопроса о цветовых стандартах. В конце концов он создал так называемый хроматический круг (он и сегодня лежит в основе метода контроля красок). Для этой цели он использовал три основных цвета — красный, желтый и синий, которые охарактеризовал точно определенными линиями Фраунгофера[379]. Шеврель расположил три основных цвета на одинаковом расстоянии друг от друга но кругу, а в каждом секторе между двумя цветами поместил по 23 цветовых оттенка, в которых количество одной краски постепенно уменьшалось, а другой — увеличивалось. Цвета в секторе между желтым и синим постепенно переходили от желтого к желто-зеленому: светло-зеленый, темно-зеленый, сине-зеленый, зеленовато-синий, синий. Сектор между ним и красным цветом давал все гаммы оттенков красного, фиолетового и лилового, сектор между красным и желтым — оранжевого[380].

Как дополнение к хроматическому кругу Шеврель создал еще восемь других кругов, в которых первоначальные краски были нюансированы определенным процентом черного цвета.

— Создание хроматического круга — это не пустая причуда, — говорил Шеврель перед аудиторией на Гобеленовской мануфактуре. — Оно продиктовано требованиями практики: хроматический круг надо ввести в качестве основного государственного стандарта. Точно так же как эталон длины — метр, как и другие эталоны хранятся в Палате мер и весов, так и эталон цветов должен храниться вместе с ними и служить для калибровки рабочих эталонов. — Шеврель с минуту помолчал, а затем продолжил:

— Осуществить такую идею нелегко, поскольку производство красок еще весьма примитивно. Но нужно во что бы то ни стало стремиться этого достичь.

Шеврель был неутомим. Казалось, он вообще не стареет. Он развил широкую научную деятельность, публиковал множество научных статей в журнале Парижской Академии наук, продолжал работать на Гобеленовской мануфактуре. В восемьдесят лет он чувствовал себя полным сил и энергии. Когда он шел по улице рядом с сыном, все принимали их за друзей-ровесников.

— Отец, ты работаешь в науке уже шестьдесят лет. За это время произошло столько перемен, сделано множество открытий, созданы новые теории. Почему бы тебе не написать историю химии?

— Да я и сам живая история, но оценить все события мне нелегко. Боюсь, что буду недостаточно объективен.

— Почему же? На мой взгляд, все следует рассматривать с современной точки зрения. Я думаю, ты сможешь это сделать.

— Легко сказать…

И тем не менее мысль написать историю химии целиком завладела Шеврелем. Пришлось перечитать огромное количество книг, проверить сотни фактов. Анри с рвением помогал отцу. Он любил книги, и потому поиски необходимых материалов были для него самым приятным занятием. Работа продолжалась свыше десяти лет. В 1872 году книга вышла из печати[381]. В ней рассматривалось развитие химии от греческих философов до Лавуазье. Ученый не взял на себя смелость оценить вклад в науку его современников.

…Всю свою жизнь Шеврель посвятил науке и внедрению ее достижений в производство. Это вызывало к нему симпатии и уважение не только французских, но и европейских зарубежных ученых. Все они преклонялись пред светлым гением науки, аплодировали ему от всего сердца… Гремела торжественная музыка. Восторженные крики прервали ход мыслей ученого, и перед его глазами вновь поплыла огромная толпа. В центре площади возвышался величественный памятник. Памятник — ему, Шеврелю.

Он сидел с влажными от волнения глазами.

Чествование завершилось торжественным ужином. Зал был ярко освещен: горели ослепительным светом десятки канделябров на стенах, огромные люстры спускались с потолка.

— Внимание, господа, — крикнул капельмейстер. — Объявляется танец специально для нашего юбиляра. Он будет танцевать с самой молодой дамой на сегодняшнем вечере.

В зале раздался веселый шум. Все расступились, стараясь образовать круг.

— Мадемуазель Жизель Тифено — восемнадцать лет, а мосье Мишель Шеврель — 100 лет. Прошу музыку!

Шеврель изящно поклонился партнерше и с удивительной легкостью закружился в вальсе. Восхищение и восторг светились в глазах всех присутствующих. Эта ночь осталась незабываемой в памяти Шевреля.

Когда отшумели праздники и жизнь вошла в свое обычное русло, Шеврель вернулся в лабораторию. Он мог еще работать, мог многое дать науке. Окруженный всеобщей любовью и уважением, Шеврель усердно исполнял свои обязанности. А вечерами гулял по берегу Сены.

— Господин Шеврель, не пора ли и отдохнуть? — назидательным тоном сказал ему как-то Гастон Тиссандье, издатель журнала «Природа», встретив шагавшего по бульвару ученого.

— Хочу полюбоваться строительством башни Эйфеля. Чудеса, чудеса свершаются, друг мой. Будущее столетие — это столетие чудес!

Погруженный в свои мысли, Шеврель остановился, глядя на величественные очертания башни.

— Какой невиданный прогресс! Быть может, мне не суждено увидеть великих свершений, но Анри, несомненно, станет их свидетелем. Дети всегда более счастливы, чем родители, ведь они начинают с того, чем мы заканчиваем…

Шеврель гордился тем, что его открытия не только обогатили науку, но и сделали жизнь людей более красивой. Ученый был счастлив и простым человеческим счастьем — сын был его единомышленником, они жили и работали как настоящие друзья.

И тем более страшным ударом для Шевреля явилась внезапная смерть сына. Сразу постаревший и изменившийся до неузнаваемости ученый не смог перенести этого горя. 9 апреля 1889 года Шевреля не стало.


Загрузка...