5

И оказался в салоне автомобиля, летящего по шоссе.

Водительские рефлексы сработали мгновенно, машину я выровнял, но ударившая по ушам звуковая волна: «Бэби, бэби, без паники!» заставила меня вздрогнуть. Выругавшись, я потянулся к панели, чтобы выключить радио, но залихватская мелодия внезапно потеряла ритм, «поплыла», и искажённый голос гнусаво завыл:

Тьма-а-а идё-о-от по торфянику-у-у,

ды-ым сжира-а-ает следы.

Где же прячешься ты-ы-ы?

Я найду тебя, помни… по-о-омни… по-омни-и-и…

Электронное табло замерцало. «12:03! 12:03!» — вспыхивали и тряслись в дикой тарантелле цифры на часах.

Я резко ударил по сенсорной панели, отключая безумный вой.

Что за херня? Не было там таких слов!

«По-о-омни-и…» — заунывным стоном баньши до сих пор звучало в ушах.

Помни…

«Их слишком хорошо помнят…» — всплыли в памяти слова Будочника.

И тут же: «Да, помню, у вас красивая жена».

И следом: «Она великолепна, не правда ли? Украшение коллекции…»

И как сход лавины — кровавые губы, раз за разом мучительно складывающиеся в…

«Помни! Помни! Помни! Помни!»

Так вот каким словом захлебывалась несчастная кукла!

…Сон, говоришь? Ах ты ж с-сука!..

Я резко свернул с трассы и припарковался в ближайшем «кармане». Чёрта с два я спал, лживая тварь! Что бы ни происходило вокруг меня, и по какой бы причине весь этот кошмарный абсурд ни воспринимался только с одной эмоцией — злостью (точь-в-точь как в дурном сне, когда самый сильный очаг возбуждения перекрывает остальные, и тебе не только не страшно, но даже не удивительно), но сейчас я был как никогда уверен: это не сон. Я — здесь и сейчас, и у меня горит кожа от яркого солнца, я слышу, как мимо проезжают автомобили и чувствую шершавую поверхность руля, но… Я в другом пространстве?

Я медленно выдохнул. Опустил козырек, и на лицо упала спасительная тень. Надо было хоть как-то сложить в голове детали пазла.

И Будочник, и Жонглёр хотели, чтобы я вернулся в свой мир, один, без Эвы. Для Будочника моё присутствие было помехой, но теперь уже понятно, что он вёл меня по какому-то своему маршруту, а я, дурак, на это купился.

«Помни»? Но что я должен был помнить?..

Шар, который мне всучил Жонглёр, загорелся, когда я подумал об Эве. Лёд треснул, когда на меня нахлынули воспоминания. Мраморная скала… Блики огня на Ловце… Раскалённая галька на берегу озера… Ползущий за мной туман, и слова Жонглёра о том, что ищут не меня. Маяк у меня в голове. «Пока ты здесь, её не найдут другие»… Куклы! Куклы… Будочник решил пополнить свою коллекцию? А я, как маяк — пока я здесь, увожу его по ложному пути? Или он вел меня, точно зная, где я окажусь в любую минуту и тогда мое присутствие не мешает ему найти Эву? Но почему? Возможно ли, что мы с Эвой являемся частью одной и той же красивой иллюзии? А если так, то почему туман не тронул меня?

Из раздумий вырвал резкий звонок телефона.

Когда увидел на заставке фотографию смеющейся Эвы, задрожали пальцы. Сенсор я смог активировать только со второго раза.

Я не смог сказать даже «алло», горло свело спазмом.

Но она заговорила сама.

— Привет, дорогой, — и вместе с её голосом я услышал пение птиц. Ненадолго…

— Где ты, милый, кажется, я заблудилась, — второй голос, звучащий на фоне городского шума, перекрыл и птичий щебет, и вопросы первой Эвы.

И третья вдруг откликнулась:

— Боже мой, где ты? Я звоню битый час…

А потом ещё несколько ворвались в разговор. Одна по-прежнему ждала меня у Будочника, вторая вышла к какому-то туристическому лагерю, третья ехала домой на поезде. Они все говорили разом, то звуча в унисон в отдельных словах, то рассыпаясь битым стеклом расколовшихся фраз.

Где среди них настоящая Эва, в каком из голосов — нежных, спадающих до шёпота, прерывающихся от волнения, игривых, извиняющихся — дрожит и колеблется лёгкое её дыхание?

Я не знал.

— Хватит, замолчи, хватит! — Я стиснул телефон так, что экран чуть не треснул. — Эва, если это ты, скажи мне одно — где ты сейчас!

Огорчённый вздох. Укоризненный выдох. Издевательский смешок. Тающий шёпот.

Тш-тш-тш-ш-ш-ш… Голос песка.

Обрывки воспоминаний, не сложившиеся встречи, не сказанные в свой срок слова — всё, что здесь на время обретает причудливые формы и пытается убедить самоё себя в том, что живёт — вот что говорило со мной только что. Иллюзии.

Я не знал, где ее искать. Но в этот момент я нисколько не сомневался, что Будочник — уже знает. И с этими мыслями развернул машину…

К парковке у озера я подъехал быстро. Даже как-то слишком быстро, но на мелочи вроде взбрыков времени я уже не обращал внимания. Выскочил из машины и припустил к берегу. Всё сначала, бег по кругу. Кажется, я здесь уже целую вечность — и всё время бегу, бегу, бегу по этому чёртовому уроборосу, пожирающему и рождающему себя снова.

К бревенчатому магазину я подбежал с уже окрепшим убеждением, что в самом деле хожу кругами. Эти круги иногда наслаиваются друг на друга, я оказываюсь на распутье, но вместо прямой выхожу на другой круг.

Была ли покосившаяся деревянная хибара на берегу озера, заполненная всем необходимым для туристов барахлом, такой точкой пересечения и выйду ли я на новый, неизведанный ещё круг, и найду ли на этом круге, что так тщетно до сих пор искал, я не знал.

Что ж, начнём сначала. Где там этот кукольник, коллекционер хренов, прячется?

Я открыл дверь с твёрдым намерением сделать Буратино из самого Будочника, но замер на пороге.

Эва, с кислотно-розовыми аквасоками в руках, стояла перед кассой и нетерпеливо постукивала ножкой по дощатому полу. Никого нет, сказала она, и не было никого, она ждёт уже сколько? Добрых десять минут? Странный магазин, заходи, бери что хочешь.

Я стоял и смотрел на неё как дурак, боясь моргнуть. Я в самом деле боялся шелохнуться: а вдруг исчезнет? Вдруг это опять помрачение, и я вижу то, что так хочу видеть?

Но она подошла сама. Прикоснулась к моему лбу, озабоченно хмуря брови.

— Ты не перегрелся случайно? Бледный очень, и глаза совсем больные.

Я чувствовал лёгкую ладонь на лице, её запах, тепло тела, и внутри медленно отпускало до предела пережатую пружину. Обхватил её неловко одной рукой, прижал к себе, зарылся лицом в волосы. Видимо, силу не рассчитал, потому что Эва возмущённо пискнула. Потом расслабилась, обвила руками и прошептала глухо, обдавая тёплым дыханием шею:

— Да что с тобой такое? Ну, точно перегрелся, тебя колотит всего.

Я только кивнул. Потом сказал:

— Поехали домой. Бегом до парковки, ладно? В машине под кондиционером мне станет лучше, обещаю.

Она свела брови на переносице и склонила голову.

— До какой ещё машины? Мы разве на машине?

— Да! — почти закричал я, увлекая её к выходу. Она запротестовала, что не заплатила за обувку, и я швырнул в сторону кассы талон. Не давая опомниться, вытащил на веранду — и тут меня настиг второй полярный пушной зверёк. Ни склона холма, ни дорожки через лес, ведущей к парковке, ни самого леса я не увидел. По обе стороны от меня простирался только луг выжженого ковыля, через который тропа убегала на дальний пляж.

Эва робко потянула меня за рукав. Мы не приехали сюда на машине, сказала она, и её голос дрожал от тревоги. Мы пришли через туннель…

— Из горящего Города?

— Господи, да из нашего города… Обычного…

Я не знал, что ответить. У меня не осталось ориентиров. Я доработался до того, что слетел с катушек или этот мир окончательно свихнулся?

Да и какая разница…

Медленно сошёл с крыльца, сел на нижней ступеньке. Немного замешкавшись, Эва села рядом, прижалась ко мне. Нож в заднем кармане мешал, я достал его — и Ловца заодно. Повертел в руках: ну да, самое время «паутину» плести, хорошее занятие для шизика.

Пока я пытался из обломков недавних смыслов выстроить хоть какое-нибудь мало-мальски логическое объяснение, Эва, ничего не говоря, потянулась за дрожащим на ветру пёрышком, запутавшимся в жухлой траве. Всё так же молча взяла Ловца с моей ладони, приложила перо, покрутила так и эдак.

— Откуда это у тебя?

— Какая разница, малыш?

Повисла пауза, и я посмотрел ей в глаза. Тревога плескалась на дне зрачков тёмной водой. Вот только слёз сейчас не хватало.

Я обнял её за плечи, поцеловал в висок.

— Да всё в порядке, расслабься. Парнишка один отдал, просил закончить. Я и подумал, что ты порадуешься. Сделаешь?

Эва кивнула, разглядывая безделушку. Скрутила в пучок нити и негромко сказала, что на самом деле никакие это не нити. Конский волос это, белой лошади. Помню ли я, что такая вот белая лошадь была у наших соседей, Андрэ и Джаннет? И она, Эва, выбираясь на велосипедную прогулку по утрам (без меня, так откуда мне знать, какая была у соседей лошадь?), часто останавливалась у их ограды, гладила лошадь по бархатистой шкуре между ноздрями и разговаривала. То ли с лошадью, то ли сама с собой.

Белая лошадь…

Мы с Эвой разом глянули друг на друга, её и без того огромные глаза распахнулись ещё больше, и я вдруг увидел себя за рулём, увидел, как горит лес с обеих сторон дороги, как огонь узким ручьём змеится по обочине, пока ещё по обочине, но он набирает силу, растёт и ширится, а небо над нами становится оранжевым — оранжевым в полдень. И подростки идут по краю просёлочной дороги, ведут куда-то белую лошадь. Они на удивление спокойны, а я снижаю скорость и в приоткрытое окно ору им: «Бросайте всё, мы вас довезём!». Они отказываются: сейчас должна подъехать коневозка, и всё будет в порядке, — и слышу, как Эва неожиданно спокойным голосом начинает молиться.

«Господи…»

Пауза… Жарко, очень жарко. Пот заливает глаза. Я включаю кондиционер, чтобы хоть немного охладить воздух. Запах гари мгновенно заполняет машину. Кедровый лес разгорается быстро, как будто его бензином облили; пожар выдирает из глотки последние остатки кислорода.

«Помоги всем нам…»

Пауза… Вспышка молнии прямо над нами. Дом сгорит дотла. Пять лет работы. Что останется на его месте? Только гвозди тут и там да дверные петли.

«Спаси и сохрани…»

Пауза… Нечем дышать, я выключаю кондиционер. Пауза затягивается. Эва стаскивает с себя майку, разрывает её пополам и выливает на ткань остатки воды. Прижимает к лицу мокрую тряпку — сперва мне и только потом — себе.

Полыхающий слева лес трещит, огонь гуляет по еловым веткам, взбирается по стволам, дым густеет и наливается чернотой. Пламя ещё не вышло на дорогу, я надеюсь, что мы прорвёмся, мы должны успеть, я не позволяю себе думать, что таком ветре огонь за секунды пересекает расстояние величиной с футбольное поле. Да, там где-то впереди пожарные и машины скорой помощи. Но там ли ещё? Что, если впереди уже только огонь? Почему я медлил, почему не ушёл с собрания сразу, как только получил оповещение о лесном пожаре? Потому что сказал себе, что собрание заканчивается через десять минут, что пожар от нас слишком далеко… Да, говори себе сейчас, что ты не предполагал, что поднимется ветер, что огонь изменит направление и, вместо того, чтобы бушевать в километрах от нас, кинется через поля к дому, точно голодный зверь. Эва, возвращаясь с утренней пробежки, увидит проблески пламени в кустах (я уже в дороге, я вижу её сообщение, набираю номер и кричу в трубку, что скоро буду, требую, чтобы не заходила в дом, ждала меня у ворот). Она поймёт, что у неё всего несколько минут, чтобы добежать до дома и вывести собак. Но, прибежав, увидит лужайку в огне, горящую крышу и занявшийся огнём второй этаж, а потом услышит отчаянный визг погибающих в огне собак. Она ничего не сможет сделать, а я, приехав минутами позже, крикну ей «В машину, быстро!», потому что ветер опять поменял направление и выбираться нам придётся по шоссе, охваченному огнём.

Несколько раз нам навстречу проезжают машины, я сигналю и моргаю фарами: «туда нельзя!», но водители не обращают на это внимания. Мне страшно думать, что замешкайся я ещё минут на двадцать — и точно так же сейчас прорывался бы через непроглядный дым — туда, в безнадёгу, понимая, что уже не успею.

Постепенно дорогу заполняют машины: люди спешно покидают свои дома. Движение замедляется, теперь мы уже ползём на скорости двадцать пять километров в час.

Эва включает радио — как раз вовремя, — и мы слышим безжизненный голос: «Если вы двигаетесь на восток, продолжайте ехать по дороге к Биверлодж».

«Бедные люди, — говорю я Эве, — бедные люди, надеюсь, страховка им всё возместит», и стараюсь не вспоминать о собаках. «Отче наш, отпусти нам грехи наши», — шепчут её губы, и я хочу надеяться, что она молится и за меня, и что мне ещё есть прощение.


— Ты помнишь, чем закончился тот день? — спросил я Эву. Она отрицательно покачала головой. Ей было страшно. Она тоже не хотела его помнить…

Я достал из кармана последний шар Жонглёра, он оказался на удивление мал, не больше крупной бусины, на ощупь бархатистый, как лошадиная морда или как паучья спинка. И тёплый. Я протянул его Эве.

Поднял глаза и увидел силуэты на пригорке.

Будочник, его куклы… Жонглёр. Весь цирк в сборе.

Жонглёр медленно пошёл вниз, направляясь к нам, в то время как Будочник и куклы стояли не двигаясь и даже не смотрели в нашу сторону. Но я не сомневался, что они пришли за нами.

Точнее, за Эвой.

Я встал, задвигая за спину поднявшуюся вслед за мной Эву, и вытер неожиданно вспотевшие ладони о штанины.

По обе стороны от Жонглёра и за ним стелилась по траве тёмная лента. Когда он подошёл поближе, я увидел, что лента состоит из каких-то живых существ, и мне сперва показалось, что его сопровождают крысы.

Но через секунду я понял, что это огромные пауки. Пауки-птицееды… Серые, как мёртвые жонглёровские шары.

Загрузка...