Вероятность конфликта

Глава 20. Владислав Владимирович

— Что происходит? — на повышенных тонах начал главный полицейский, стоило мне ворваться внутрь. — Что вы здесь делаете? Вы понимаете, что я могу...

— Да ничего вы не можете, — я хлопнул дверью и сел напротив, игнорируя ряд стульев у окна, на которые мы садились в прошлый раз. — Кроме как ответить на мои вопросы.

— Мой рабочий день кончается через пять минут. Зайдите завтра, — Владислав Владимирович привстал и начал собираться.

— Мы решаем все сейчас или завтра это управление закроется, — произнес я четко и тихо. — Предлагаю обсудить мирно и тогда проблем вам будет чуточку меньше.

— Вы хоть понимаете, кому мешаете?

— Если до вас, Владислав Владимирович, еще не дошло, я могу действительно вернуться завтра, и уже не один. И тогда мы проверим, что еще, помимо Ксенофонтова и его деятельности вы скрываете от Его Величества.

Дверь, уже приоткрытая, захлопнулась. Перекошенное лицо полицейского прекрасно демонстрировало его нежелание оставаться здесь, разговаривать со мной и...

— Простите, — задев полотном двери пальцы Владислава Владимировича, в кабинет ворвался дежурный с заметкой, которую отправили в газету. — Вам? — он повернулся ко мне.

— Да, пожалуйста, — я привстал, чтобы взять несколько листков. — А это все или что-то еще было? Может, устно? Сразу скажу, что...

— Ничего. Не было, — процедил сквозь зубы Владислав Владимирович.

Я развернул бумагу и прочитал содержимое заметки. Ничего особенного.

— Здорово написано, — произнес я, — здорово, не придерешься.

— Так в чем вопрос? Если вы прибыли обвинить меня во лжи, то, очевидно, зря! — воскликнул главный полицейский в управлении. — Свободен! — бросил он через плечо дежурного и тот мигом скрылся за дверью.

— В том, что здесь написана правда, — я выдержал, как мне показалось, эффектную паузу. Злить полицейского всегда здорово, когда ты знаешь, что он тебе ничего не сделает. Просто потому, что он не сможет. — Но далеко не вся. Вопрос первый: почему вы эту правду скрыли?

— Я? Скрыл правду? Что за дело?

Вместо ответа я сунул ему в лицо листок бумаги и остался наблюдать за тем, как бегают глаза, проходя строчку за строчкой. Чем дальше читал Владислав Владимирович, тем сильнее они округлялись.

— Убийство на Сталелитейном? Где были убиты Тит Сергеевич Поликарпов, Юлиан Ксенофонтов и Анастасия Кветкова?

— Если у вас такая прекрасная память, то почему в газете этого нет? Почему нет информации о двух телах из коридора жилого дома? Заметка подана в середине газеты, словно ее пытались скрыть. Не многовато ли проблем для одного ничем не примечательного случая?

— К заметке в газете в том виде, в котором вы ее прочли, я не имею никакого отношения.

— Только не надо перекладывать с себя ответственность, Владислав Владимирович, — я закинул ногу на ногу и принял важный вид. — Сколько вам? Лет тридцать пять? Пытаетесь карьеру строить?

— Что за вопросы! — полицейский отошел от двери.

— Ответьте хотя бы на парочку вопросов, что я задал в самом начале, — продолжил я. — Убедите меня в том, что вы действительно невиновны. Ответственность все равно лежит именно на вас. Либо дали приказ, либо не уследили. Как заметки отправляются в газету?

— Через секретариат участка, — ответил полицейский и сел за стол. — Отчеты о проделанной работе поступают мне, и, если дело того стоит, нужно что-то сообщить людям или имеется иной резон, то мы отправляем в газеты короткие очерки.

— Кто их передает в секретариат? — уточнил я.

— Некоторые передают через меня, я проверяю и корректирую, если необходимо, — Владислав Владимирович взял в руки карандаш и принялся рассеяно черкать на листе бумаги.

— И много проходит?

— Когда как, — продолжил он, погружаясь в собственные мысли все дальше. — Иногда всего один или два за день, а порой и два десятка приходится просматривать.

— Разумеется, те, кто вызывают доверие, передают данные напрямую в секретариат участка, — сказал я, а карандаш уткнулся в лист бумаги. — И именно тот, кому вы доверяли, передал это.

Последовала короткая пауза. Затем Владислав Владимирович принялся рыться в бумагах, которые в изобилии лежали у него на столе. Несколько листов с шорохом упали на пол.

Неужели он настолько картинно пытается доказать, что он не виноват, что он не имеет отношения к происходящему? Я попытался принять вид максимально безучастный, потому что поиски отчета занимали все больше и больше времени.

— Может, уже хватит? — улыбнулся я понимающе, показывая, что моего доверия этот человек все равно не вернет.

— Нашел! — взгляд у Владислава Владимировича оставался рассеянно-пустым, но зато в руке он держал сложенный вчетверо лист бумаги. — Отчет сыскаря Ковалева.

Документ действительно был подписан фамилией Ивана Наполеоновича Ковалева. Я перечитал имя дважды, а потом посмотрел на главного полицейского:

— Серьезно? Наполеонович?

— Вполне. Вас удивляет отчество?

— Да. Пока что — только отчество, — кивнул я, а затем прочитал отчет, который плюс-минус походил на то, что я прочитал в газете. — А вот это выглядит уже гораздо интереснее. То есть, вы выслушали нас, а мы говорили, что тел было больше, но пропустили отчет в таком виде?

— Я помню, что вы упоминали что-то, — засмущался Владислав Владимирович. — Но в тот день было очень много донесений и, вероятно, я мог запутаться в цифрах, поэтому...

— То есть, вину признаете?

— Да что ж вы, судьей себя возомнили, что ли! — он ударил ладонью по столу. — Это всего лишь ошибка, не более!

— Просто два тела, хороша ошибка! — тоже выкрикнул я. — А самое главное, забыть про человека, из-за которого мы сюда пришли. Это тоже память подвела?

— Тит Сергеевич Поликарпов! — немного успокоившись, выдал полицейский. — Я помню про него... и... можно еще раз лист?

— Да пожалуйста, — я пожал плечами и сжал губы. — Ничего нового на этом листе бумаги не появилось и не появится.

— Нет же, не в этом дело... — он схватил лист и перевернул его. — Полагаю, что Ковалев уже отбыл домой, он попросил сегодня отпустить его пораньше в счет отработанных на этой неделе часов. Видите ли, работа полицейского важна еще и тем, что по каждому делу часто запрашивают документы и потому как рукописные, так и отпечатанные отчеты делаются с копиями.

— К чему вы клоните?

— К тому, что моя память, которая меня частенько подводит, как вы изволили выразиться, на самом деле запоминает многое. И мне кажется, особенно, когда я гляжу на этот лист, что отчет отличается от того, что я видел.

— Давайте это выясним, проверим, есть ли оригинал. Спросим самого Ковалева, — продолжал я. — Позвоните ему.

— Он ушел уже три часа назад... просился домой, — принялся рассуждать полицейский. — Пожалуй, он уже дома, — и, сняв трубку, он принялся набирать номер. — Здравствуйте. А Иван дома? Нет? Еще не заходил? Нет, все в порядке, но, если он придет, передайте, что я звонил.

Он положил трубку на место, сцепил пальцы, отбросив карандаш, который до этого активно крутил между пальцами. Уставившись в стол, почесал бровь так, словно кожу снять хотел. И только после всего этого ритуала Владислав Владимирович обратился ко мне.

— Не скажу, что это странно, может, он зашел расслабиться после сложной рабочей недели — всякое бывает в жизни сыскаря. Но зато я бы хотел проверить его кабинет.

— Но вы не думаете, что опытный сыскарь сделает два отчета и сохранит второй, когда надо убедить всех вокруг, что... — я задумался и сбился сам.

Если первый отчет был правильным, а потом написали второй, неверный, который и сохранился, то что это за странная схема? Подменить первый отчет вторым и оставлять при этом первый? Так он, скорее всего, уже уничтожен. Копий с первого отчета, вероятно, также не существует.

С другой стороны, чтобы так сделать, пришлось сильно потрудиться — принести первый, некоторое время иметь второй либо в голове, либо две копии документов хранить в кабинете. А потом подобрать момент, чтобы произвести подмену. При этом точно зная, где лежит оригинал.

И при том, и при другом раскладе провернуть эту схему было бы чертовски сложно. Разве что знакомые с сыскным делом люди имели явное чутье на такие вещи.

Я мог бы согласиться с Владиславом Владимировичем, но все еще не доверял ему настолько, чтобы без проверок принимать его слова за чистую монету. А потому, несмотря на позднее время и пустой участок, отправился вместе с ним к кабинету Ковалева.

— Он и Рубский делят этот кабинет, — пояснил полицейский.

Сперва мы дошли до дежурного, спросили, ушел ли и Рубский, а потом забрали ключи и вернулись наверх. Спуски и подъемы по лестнице заняли вечность, пока мы, наконец, не оказались внутри.

Два окна, два стола — небольшая перегородка между ними. По таблице на столе. Рубский и Ковалев. Оба сыскари. Без дополнительных званий и чинов.

Весь кабинет — в полном порядке. Даже стулья к столам придвинуты так, что не придерешься. Точно по линейке замеряли.

Но Владиславу Владимировичу это не помешало сдвинуть стул в сторону, чтобы начать поиски. Он принялся открывать один ящик стола за другим, но не выворачивал его наизнанку и не выкидывал содержимое — а лишь просматривал уголки, где находил всю нужную ему информацию.

Первый, второй и третий ящики ничего не дали. Тогда полицейский прошелся по бумагам на столе, проверил мусорное ведро, однако и там было пусто.

— Решительно не понимаю, что это такое! — воскликнул Владислав Владимирович, всплеснув руками. — Я уверен — я видел другой документ.

— Может, все-таки память подводит? — вкрадчиво спросил я, но полицейский лишь отмахнулся от меня:

— У меня с памятью все в порядке.

Тогда он обошел стол, чтобы не тянуться к телефону, но ему пришлось передвинуть на другое место пишущую машинку. Диск, набор, трубка у уха.

— Иван еще не на месте? Нет? Странно. Передадите... да-да, спасибо. Так, — продолжил он, — документа нет.

— И сыскаря тоже, — заметил я. — Так может, стоит...

— Минутку, — Владислав Владимирович посмотрел на пишущую машинку, которая минутой ранее упиралась ему в бок. — Это же «славица».

Я терпеливо ждал дальнейших пояснений, стараясь не комментировать. Полицейский же убедился в том, что это действительно «славица». А потом вытащил из кармана сложенный документ, развернул его и еще раз внимательно прочитал.

Затем вставил в «славицу» чистый лист и пробил с два десятка клавиш. Приложил один лист к другому и торжествующе выдал:

— Вот оно! Смотрите, видите?

— Что я должен увидеть здесь? — спросил я, изображая усталость.

— Документы разные.

— Конечно, разные!

— Нет, вот. У буквы «а» не хватает хвостика — износ. А на документе, который мы с вами читали, эта буква отпечатана правильно.

Слабая попытка, конечно, но все же я взял в руки обе бумаги, чтобы сравнить. И действительно, буква «а» отличалась.

— Тем не менее, нет гарантий, что эта буква не износилась в течение последних двух дней, — недоверчиво выдал я, но все же продолжил изучать документы. — К ленте придирки... Посмотрите, может, найдете еще разницу?

Полицейский быстро пробежался по документу, подошел ближе ко мне и указал на строку:

— Здесь «ж» с засечками, а здесь — нет. По сути, шрифт стандартный для каждой пишущей машинки, но иногда люди меняют лапку, не обращая внимания на это. И получается набор шрифтов. Так вышло и здесь.

— Значит... — еще одна проверка убедила меня в том, что документы действительно были отпечатаны на разных машинках. И потому я подошел к соседнему столу, чтобы убедиться — здесь лапки отличались от того, что было отпечатано в документах. — Есть желание проверить все здание на наличие пишущих машинок с такими же дефектами.

— Откуда это недоверие?

— Хотя бы с того, что документ был готов почти сразу, — ответил я. — Вроде бы это был вечер пятницы. А газета, в которой напечатали заметку, получила отчет... когда?

— Момент, — полицейский снова позвонил и сделал запрос в газету.

Я оперся с на стол. Не то чтобы он явно что-то скрывал, но просыпалось какое-то доверие к человеку. Малая толика, не более того.

— Да, документ получили в день, когда произошло убийство, — произнес Владислав Владимирович. — И это дает кое-какую пищу для размышлений.

— Что Иван Наполеонович схитрил?

— Что, скорее всего, здесь не его вина.

— Та-а-ак, — протянул я. — А вот это уже очень интересно. Может, он все-таки просто напечатал второй документ на любой другой машинке в участке?

У полицейского заметно расширились ноздри. В пятый раз он взял трубку и вызвал дежурного.

— Кто у нас в участке?

— Пара стажеров, — ответил он.

— Прекрасно. Работа — как раз для них. Вот это надо сравнить со всеми пишущими машинками в здании. Приоритет — буквы «а» и «ж». Если не найдете ничего — доложить. Найдете хоть одну — доложить!

— А если будет больше... — робко начал дежурный, но Владислав Владимирович перебил его:

— Все принести сюда, если будет больше!

Командный голос возымел действие. Дежурный и стажеры долго бродили по этажам, раздражая топотом полицейского, но радуя меня хоть каким-то действием, в котором мне не пришлось принимать непосредственного участия.

В своих просьбах я не видел ничего особенного. Нормальная проверка. И то, что главный полицейский в управлении этому подчинился, отчасти доказывало, что он готов сделать все, лишь бы выйти из-под моих подозрений.

Пока это у него получалось неплохо. А когда через почти час все трое проверяющих завалились в кабинет Рубского и Ковалева, все стало еще яснее:

— Ни одной машинки, у которой были те же буквы «а» и «ж», в нашем здании нет, — доложили нам.

— В подвале смотрели?

— Да, — хором ответили стажеры, улыбаясь своей одинаковости.

— Вот ничего смешного нет! — взревел Владислав Владимирович. — Господин барон здесь время тратит, а вы смеетесь. Я могу вам доверять? Здесь точно нет такой пишущей машинки?

— Ничего похожего, — повторил дежурный.

— Свободны, — прогнал их полицейский. — Получается, что поддельный документ отпечатали не здесь, — произнес он и убрал поддельный отчет в карман.

— Дальнейшие предложения?

— Еще один звонок. Нет, два звонка! — после того, как выяснилось, что его управление неповинно в нарушении закона, Владислав Владимирович заметно оживился. И вновь набрал газету, которая напечатала заметку. — Еще раз простите за беспокойство, — начал он, — но просьба уточнить, кто передал данные по убийству на Сталелитейном. Кто? Ковалев? Сам? Да, спасибо. Что ж, кажется, это все же мои сотрудники передали отчет. Но кто дал его Ковалеву.

— Дома он его написать точно не мог, — произнес я.

— Естественно. Но, тем не менее, нам надо его найти, — проговорил он, не отнимая трубки от лица. — Простите за настойчивость, но Иван еще... ага, не дома. Спасибо.

— Я так понимаю, он пропал? Будете искать?

— Обычно не так сразу, но сейчас... Да, объявим в розыск. Кроме него никто не скажет, зачем подменили документ и кто его автор. Полагаю, господин барон, что наш первоначальный конфликт можно считать исчерпанным?

— Полагаю, — ответил я.

Но даже рукопожатие пока не до конца стерло все сомнения в полицейском.