Веселящаяся единица

ШИРОКИЙ РАЗМАХ

ЗА ГРОМАДНЫМ письменным столом, на дубовых боках которого были вырезаны бекасы и виноградные гроздья, сидел глава учреждения Семён Семёнович. Перед ним стоял завхоз в кавалерийских галифе с жёлтыми леями. Завхозы почему-то любят облекать свои гражданские телеса в полувоенные одежды, как будто бы деятельность их заключается не в мирном пересчитывании электрических лампочек и прибивании медных инвентарных номеров к шкафам и стульям, а в беспрерывной джигитовке и рубке лозы.

— Значит, так, товарищ Кошачий, — с увлечением говорил Семён Семёнович, — возьмите сёмги, а ещё лучше лососины, ну там, ветчины, колбасы, сыру, каких-нибудь консервов подороже.

— Шпроты?

— Вот вы всегда так, товарищ Кошачий. Шпроты! Может, ещё кабачки фаршированные или свинобобы? Резинокомбинат на своём последнем банкете выставил консервы из налимьей печёнки, а вы — шпроты! Не шпроты, а крабы! Пишите. Двадцать коробок крабов.

Завхоз хотел было возразить и даже открыл рот, но ничего не сказал и принялся записывать.

— Крабы, — повторил Семен Семёнович, — И пять кило зернистой икры.

— Не много ли? В прошлый раз три кило брали и вполне хватило.

— По-вашему, хватило, а по-моему, не хватило. Я следил.

— Сорок рублей кило, — грустно молвил завхоз.

— Ну и что же из этого вытекает?

— Вытекает, что икра станет нам двести рублей.

— Я давно вам хотел сказать, что у вас, товарищ Кошачий, нет размаха. Банкет, так банкет. Закуска, горячее, даже два горячих, пломбир, фрукты.

— Зачем же такой масштаб? — пробормотал Кошачий. — Конечно, я не спорю, мы выполнили месячную программу. И очень хорошо. Можно поставить чаю, пива, бутербродов с красной икрой. Чем плохо? И кроме того на прошлой неделе был банкет по поводу пятидесятилетия управделами.

— Я всё-таки вас не понимаю, товарищ Кошачий. Извините, но вы какой-то болезненно скупой человек. Что у нас: бакалейная лавочка? Что мы: частники?

Завхоз потупился, сражённый аргументами.

— И потом, — продолжал Семён Семёнович, — купите вы, наконец, приличный сервиз, а то вы подаёте уже чорт знает на чём. Какие-то разнокалиберные тарелки, рюмки разных размеров. В последний раз вино пили из чашек. Понимаете, что это такое?

— Понимаю.

— А раз понимаете, то пойдите в комиссионный магазин и купите всё, что нужно. Нельзя же так.

— Дорого очень в комиссионном, Семён Семёнович. Ведь у нас определённый бюджет.

— Я лучше вашего знаю про бюджет. Мы не воры, не растратчики и себе домой эту лососину в рукаве не таскаем. Но зачем нам прибедняться? Наши предприятия убытков не приносят. И если мы устраиваем товарищеский ужин, то пусть будет ужин настоящий. Надо нанять джаз, пригласить артистов, а не эту тамбовскую капеллу, как она там называется..

— Ансамбль лиристов, — хрипло сказал завхоз.

— Да, да, не надо больше этих балалаечников. Пригласите хорошего певца, пусть нам споёт что-нибудь. «Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни».

— Так ведь такой артист, — со слезами в голосе сказал Кошачий, — с нас три шкуры снимет.

— Ну, какой вы, честное слово, человек! С вас он снимет эти три шкуры? И потом не три, а две. И для нашего миллионного бюджета это не играет никакой роли.

— Такси для артиста придётся нанимать, — тоскливо прошептал завхоз.

Семён Семёнович внимательно посмотрел на собеседника и проникновенно сказал:

— Простите меня, товарищ Кошачий, но вы просто сквалыжник. Самый обыкновенный скупердяй. Такой, извините меня, обобщённый тип даже описан в литературе. Вы Плюшкин! Гарпагон! Да, да, и, пожалуйста, не возражайте. У вас тяжёлая привычка всегда возражать. Вы Плюшкин, и всё! Вот и мой заместитель жаловался на вашу бессмысленную, мещанскую скупость. Вы до сих пор не можете купить для его кабинета порядочной мебели.

— У него хорошая мебель, — мрачно сказал Кошачий. — Всё, что надо для работы: стульев шведских — шесть, столов письменных — один, ещё один стол — малый, графин, бронзовая пепельница с собакой, красивый новый клеёнчатый диван.

— Клеёнчатый! — застонал Семён Семёнович. — Завтра же купите ему кожаную мебель. Слышите? Пойдите в комиссионный.

— Кожаный, Семён Семёнович, пятнадцать тысяч стоит.

— Опять эти деньги. Просто противно слушать. Что мы, нищие? Надо жить широко, товарищ Кошачий, надо, товарищ Кошачий, иметь социалистический размах. Поняли?

Завхоз спрятал в карман рулетку, которую вертел в руках, и, шурша кожаными леями, вышел из кабинета.

Вечером, сидя за чаем, Семён Семёнович со скучающим видом слушал жену, которая что-то записывала на бумажке и радостно говорила:

— Будет очень хорошо и дёшево. Четыре бутылки вина, литр водки, две коробочки анчоусов, триста граммов лососины и ветчина. Потом я сделаю весенний салат со свежими огурцами, сварю кило сосисок.

— Здравствуйте!

— Ты, кажется, что-то сказал?

— Я сказал: здравствуйте.

— Тебе что-нибудь не нравится? — забеспокоилась жена.

— Да, кое-что, — сухо ответил Семён Семёнович. — Мне, например, не нравится, что каждый огурец стоит один рубль пятнадцать копеек.

— Но ведь на весь салат пойдёт два огурчика.

— Да, да, огурчики, лососина, анчоусы. Ты знаешь, во сколько всё это станет?

— Я тебя не понимаю, Семён. Мои именины, придут гости, мы уже два года ничего не устраивали, а сами постоянно у всех бываем, просто неудобно.

— Почему неудобно?

— Неудобно, потому что невежливо.

— Ну, ладно, — сказал Семён Семёнович томно. — Дай сюда список. Так вот, всё это мы вычёркиваем. Остаётся… собственно, ничего не остаётся. А купи ты, Катя, вот что. Купи ты, Катя, бутылку водки и сто пятьдесят граммов сельдей. И всё.

— Нет, Семён, так невозможно.

— Вполне возможно. Каждый тебе скажет, что селёдка — это классическая закуска. Даже в литературе об этом где-то есть, я читал.

— Семён, это будет скандал.

— Хорошо, хорошо, в таком случае приобрети ещё коробку шпротов. Только не бери ленинградских шпротов, а требуй тульских. Они хотя и дешевле, но значительно питательнее.

— Можно подумать, что мы нищие! — закричала жена.

— Мы должны строить свою жизнь на основах строжайшей экономики и рационального использования каждой копейки, — степенно ответил Семён Семёнович.

— Ты получаешь тысячу рублей в месяц. К чему нам прибедняться?

— Катя, я не вор и не растратчик и не обязан кормить на свои трудовые деньги банду жадных знакомых.

— Тьфу!

— Я оставляю твой выпад без внимания. У меня есть бюджет, и я не имею права выходить за его рамки. Понимаешь, не имею права!

— И в кого он такой сквалыга уродился? — сказала жена, обращаясь к стене.

— Ругай меня, ругай, — сказал Семён Семёнович, — но предупреждаю, что финансовую дисциплину я буду проводить неуклонно, что бы ты там ни говорила.

— Говорила и буду говорить! — закричала жена. — Коля уже месяц ходит в рваных ботинках.

— При чём тут Коля?

— При том тут Коля, что он наш сын.

— Ладно, ладно, не кричи. Купим этому пирату ботинки. С течением времени. Ну, что там ещё надо? Говори уже скорее. Может быть, рояль надо купить, арфу?.

— Арфу не надо, а табуретку на кухню надо.

— Табуретку! — завизжал Семён Семёнович, — Зачем табуретку? Чего уж там! Купим для кухни сразу кожаную мебель! Всего только пятнадцать тысяч. Нет, Катенька, я наведу в доме порядок.

И он долго ещё объяснял жене, что пора уже покончить с бессмысленными тратами, пирами и тому подобным безудержным разбрасыванием и разбазариванием социалистической копейки.

Спал он спокойно.