Место под названием «Свобода» (роман)

Мне пришлось много заниматься садоводством, когда я только переехал в особняк Хай Глен, и вот как получилось, что я сумел найти тот железный ошейник.

Дом сильно обветшал, а сад буйно и беспорядочно разросся. Полубезумная старая леди, прожившая здесь до меня двадцать лет, ни разу не удосужилась хотя бы покрасить стены фасада. Она умерла, и я приобрел усадьбу у ее сына, владевшего автосалоном фирмы «Тойота» в Киркберне, ближайшем городке, расположенном в пятидесяти милях от Хай Глена.

Вам может показаться странным, зачем человеку понадобилось покупать запущенный старый особняк в пустынной местности, где больше не живет никто в радиусе пятидесяти миль. Но я поистине влюблен в эту долину. В здешних лесах бродят непуганые олени, а на вершине горной гряды вьют гнезда орлы. Работая в саду, я значительную часть времени проводил в праздности, стоя, опершись на лопату и любуясь сине-зелеными склонами гор.

Но и покопаться в земле мне довелось изрядно. Я решил посадить кусты вокруг отхожего места. Это далеко не радующая глаз постройка, обшитая грубыми досками, лишенная даже окон, и мне захотелось скрыть ее зарослями кустарника. Роя траншею для живой изгороди, я наткнулся на ящик.

Он оказался не слишком велик. В подобные ящики обычно помещается дюжина бутылок хорошего вина. И внешне он не был ничем примечателен: простые, не покрытые лаком деревянные планки, скрепленные проржавевшими гвоздями. Лезвием своей лопаты я сломал крышку.

Внутри обнаружились два предмета.

Одним из них была большая старинная книга. Меня ее вид привел в радостное предвосхищение. Вдруг это древняя семейная библия с интригующей историей, написанной от руки на форзаце, — даты рождений, бракосочетаний и смертей тех людей, которые жили в моем нынешнем доме сто лет тому назад? Однако меня подстерегало горькое разочарование. Стоило мне открыть обложку, как я увидел, что страницы раскисли и стерлись. Невозможно стало разобрать ни единого слова.

Другим предметом, извлеченным мной из ящика, стала клеенчатая сумка. Она тоже насквозь сгнила и буквально рассыпалась, как только я взял ее садовничьими перчатками. В развалившейся сумке лежало железное кольцо диаметром примерно в шесть дюймов. Кольцо потускнело и достаточно сильно пострадало от времени, но клеенка все же уберегла его от сколько-нибудь значительного повреждения ржавчиной.

Выглядело оно грубо сработанным. Вероятно, кольцо было изделием простого деревенского кузнеца. Мне поначалу показалось, что это какая-то часть телеги или плуга. Но в таком случае зачем кому-то понадобилось так тщательно хранить ее в клеенке? Кроме того, кольцо не было полностью замкнутым и сильно погнулось. И я поневоле стал видеть в нем ошейник, который вынудили носить заключенного. Когда невольник сбежал, он сначала с помощью какого-то инструмента сломал кольцо, а потом погнул, чтобы снять.

Я принес этот предмет в дом и принялся очищать его вручную. Но работа продвигалась слишком медленно, и мне пришло в голову погрузить кольцо на ночь в патентованную жидкость против ржавчины, чтобы снова попытаться следующим утром. Теперь по мере того, как я полировал железо с помощью лоскута грубой ткани, стала отчетливо проступать надпись.

Она была выгравирована старомодными буквами с затейливыми завитками, и мне потребовалось некоторое время, чтобы разобрать текст. Вот что он гласил:


«Этот мужчина является частной собственностью сэра Джорджа Джеймиссона из Файфа. 1767 г. н. э.».


Кольцо и сейчас лежит на моем письменном столе рядом с компьютером. Я использую его как пресс-папье. Я частенько беру его и начинаю крутить в пальцах, вновь и вновь перечитывая надпись. Если бы железный ошейник умел говорить, думаю я в такие минуты про себя, какую историю он смог бы нам поведать?

* * *

1767–1770 годы, угольные шахты Шотландии, порты Лондона, табачные плантации Америки. Простой шахтер Макэш по прозвищу Мак и аристократка Лиззи Хэллим. Что у них может быть общего? Тем не менее они постоянно сталкиваются на жизненном пути, поочередно спасая друг друга от смертельных опасностей, сближаются, влюбляются и в итоге вместе обретают вожделенную свободу, к которой шли разными путями…


Часть I. Шотландия

Глава 1

Снег увенчал вершины гор Хай Глен и лежал среди поросших лесами склонов жемчужными пятнами, напоминавшими ювелирные украшения под вырезом платья из зеленого шелка. В самой низкой части долины стремительный речной поток прокладывал себе путь мимо покрытых ледяной коркой обломков скал. Злобный ветер с завыванием нес сюда со стороны Северного моря то град, то смесь снега с дождем.

Утром по пути в церковь близнецы по фамилии Макэш — Малакай и Эстер — следовали зигзагу тропы вдоль восточного склона холма, спускавшегося в долину. Малакай, известный под прозвищем Мак, носил клетчатую кепку и бриджи из твида, но его остававшиеся обнаженными ниже коленей ноги, как и ступни без носков, сильно замерзли в деревянных башмаках-сабо. Но он был молод, в нем играла горячая кровь, и потому едва ли вообще замечал холод.

Они избрали не самую короткую дорогу до церкви, но Хай Глен всегда завораживал и притягивал к себе Мака. Высокие, крутые горы, тихие, загадочные леса и веселое журчание бегущей воды создавали пейзаж, радовавший его душу. Он уже успел пронаблюдать, как пара орлов выкормила здесь три выводка птенцов. Подобно орлам, он тоже тайком от хозяев этой земли ловил лососей в кишевшей ими реке. И перенимал повадки оленей, прятавшихся среди деревьев, застыв в беззвучной неподвижности, стоило появиться егерям.

Землевладелицей была женщина — леди Хэллим, вдова, имевшая дочь. А вот территория у самой дальней части горного хребта принадлежала сэру Джорджу Джеймиссону, и там все выглядело совершенно иначе, словно в каком-то другом мире. Инженеры пробили огромные дыры в склоне горы. Рукотворные пирамиды шлака обезобразили вид долины. Массивные крытые телеги с углем бороздили грязную дорогу. А река почернела от пыли. Именно там и жили близнецы в деревне, называвшейся Хьюк и образованной длинным рядом приземистых каменных домов, постепенно взбиравшихся вверх, как ступени лестницы.

Брат и сестра являли собой мужской и женский варианты одного и того же образа. У обоих были светлые волосы, всегда чуть потемневшие от угольной пыли, и поразительно красивые бледно-зеленые глаза. Оба отличались невысоким ростом и широкими спинами с хорошо развитой мускулатурой рук и ног. Оба имели упрямые и своенравные характеры.

Споры между собой они унаследовали как семейную традицию. Их отец всегда слыл непримиримым инакомыслящим, не желавшим подчиняться ни правительству, ни церкви, ни какой-либо другой власти. Мать до замужества работала на леди Хэллим и, как многие приближенные к господам слуги, причисляла себя к высшему общественному классу. Одной особенно суровой зимой, когда шахта на месяц закрылась после взрыва, отец умер от черной чахотки — силикоза, погубившего стольких углекопов. Мама заболела воспалением легких и последовала за ним в могилу через несколько недель. Но споры продолжались и происходили обычно субботними вечерами в заведении миссис Уейгел — единственном месте в Хьюке, напоминавшем настоящую таверну.

Прислуга из усадьбы и мелкие окрестные фермеры продолжали поддерживать точку зрения их мамы. Они утверждали, что власть дана королю самим богом и потому людям следовало быть покорными ему. А вот шахтеры успели поднабраться новых идей. Джон Локк и другие философы настаивали: источником любой власти может быть только добровольный выбор народа. Эту теорию разделял и Мак.

Очень немногие в шахтерских семьях Хьюка умели читать, но матушка Мака была грамотной, и он убедил ее обучить его. Она дала домашнее образование обоим своим детям вопреки ворчанию мужа, что она не по одежке протягивает ножки, замахиваясь на привилегию, недоступную людям, ее окружавшим. У миссис Уейгел Мака неизменно просили читать вслух газеты «Таймс», «Эдинбургский вестник» и политические издания вроде радикального журнала «Северный британец». Газеты всегда были недельной, а то и месячной давности, но мужчины и женщины из деревни с живым интересом слушали длинные речи, изложенные дословно, сатирические обличения, репортажи о забастовках, маршах протеста и бунтах.

После одного из привычных субботних споров у миссис Уейгел Мак и написал свое письмо.

Ни один из шахтеров никогда прежде не писал писем, а потому последовали продолжительные обсуждения каждого слова в послании. Оно было адресовано Каспару Гордонсону, лондонскому юристу, публиковавшему в различных изданиях статьи, высмеивавшие деятельность правительства. Отправить письмо доверили Дейви Пэтчу, одноглазому уличному торговцу-разносчику, и Маку оставалось только гадать, доставят ли его по нужному адресу.

Ответ пришел только вчера, и это стало самым волнующим событием, какое когда-либо происходило в жизни Мака. Теперь его судьба радикальным образом изменится, думал он. Быть может, он даже получит свободу.

Сколько Мак себя помнил, он стремился обрести свободу. Еще ребенком он даже завидовал Дэйви Пэтчу, бродившему из деревни в деревню, где продавал ножи, мотки веревки и книжки с текстами древних баллад. В образе жизни Дэйви маленького Мака привлекало прежде всего то, что он мог просыпаться с восходом солнца и ложиться спать, когда чувствовал усталость. Самого Мака с семилетнего возраста мать будила посреди ночи, после чего он пятнадцать часов трудился в шахте, заканчивая смену в пять вечера, а после, шатаясь от переутомления, добирался до дома и часто засыпал прямо над поданной к ужину овсянкой.

Ныне Мак уже не хотел торговать с лотка, но по-прежнему жаждал совсем иной жизни. Он мечтал построить для себя дом в такой же долине, как Хай Глен, на клочке земли, который мог бы считать своим собственным. О работе с рассвета до заката, чтобы иметь возможность отдыхать в темные ночные часы. Ему хотелось свободно отправляться на рыбалку солнечным днем в место, где лососи принадлежали не землевладельцу, а любому, кто сумеет поймать рыбину. И письмо, которое он держал сейчас в руке, означало, что его мечты смогут однажды сбыться.

— Я все еще не уверена, следует ли тебе прочитать письмо вслух всем, кто придет к церковной службе, — сказала Эстер, пока они продолжали шагать по промерзшей земле тропы вдоль склона холма.

Мак тоже не был ни в чем уверен, но спросил:

— А почему бы и нет?

— Могут возникнуть неприятности. Рэтчет придет в ярость. — Гарри Рэтчет был надсмотрщиком, управлявшим шахтой от имени владельца. — Он может даже нажаловаться сэру Джорджу, и только представь, что они потом сделают с тобой!

Он знал, что сестра права, и его сердце трепетало от страха. Но это не помешало ему возразить ей.

— Если я сохраню письмо только для себя, то в нем не будет никакого смысла, — заметил он.

— А разве ты не можешь показать письмо Рэтчету с глазу на глаз? Он вполне способен разрешить тебе одному уйти тихо, не создавая большого переполоха.

Мак искоса бросил взгляд на сестру. Насколько он мог судить, она не поддалась догматическому настрою. Эстер выглядела скорее встревоженной, нежели стремившейся победить в споре. Он почувствовал волну нежности к ней. Что бы ни произошло, она всегда останется на его стороне.

Но он все равно упрямо помотал головой.

— Я не единственный, кого касается содержание этого письма. Есть еще, по крайней мере, пятеро парней, которые захотели бы сбежать отсюда, если бы только знали, что они могут это сделать. И как насчет будущих поколений шахтеров?

Она пристально посмотрела на него.

— Возможно, ты прав. Но подлинная причина состоит не в этом, верно? Ты хочешь встать перед всеми в церкви и доказать, что хозяин шахты нарушает закон.

— Вовсе нет! — воскликнул Мак. Но потом ненадолго задумался и усмехнулся. — Хотя в твоих словах заключена доля истины. Мы наслушались столько проповедей о том, что должны повиноваться закону и подчиняться людям, более достойным, чем мы сами. А теперь мы узнали, что все это время нам лгали по поводу одного из законов, который влияет на жизни нас всех. Разумеется, я хочу подняться и объявить об этом во весь голос.

— Не стоит давать им повод наказать тебя, — с той же обеспокоенностью сказала она.

Он попытался успокоить ее.

— Я буду вести настолько себя вежливо и смиренно, насколько смогу. Ты меня просто не узнаешь.

— Смиренно! — В ее тоне звучал скептицизм. — Хотела бы я на это посмотреть.

— Я всего лишь собираюсь растолковать смысл закона. Разве в этом есть что-то неправильное?

— Слишком неосторожно.

— Да, неосторожно, — согласился он. — Но я готов так или иначе пойти на риск.

Они пересекли гребень холма и стали спускаться по его противоположному склону обратно к «Угольной шахте Глен». И чем ниже спускались, тем менее холодным становился воздух. Вскоре показалось небольшое каменное здание церкви, стоявшей рядом с мостом, переброшенным через грязную здесь воду реки.

Поблизости от церкви теснилось несколько лачуг мелких фермеров. Это были круглой формы хижины с открытым очагом в центре земляного пола и с отверстием в крыше вместо дымохода. В единственной комнате на протяжении всей зимы обитали и люди, и скот. Дома шахтеров, стоявшие выше и ближе к входам в шахту, выглядели намного лучше. Хотя полы в них тоже были земляными, а кровли покрыты дерном, в каждом из них имелась настоящая печь с трубой, а маленькие оконца у дверей даже застеклили. Кроме того, шахтерам не приходилось делить внутреннее пространство с коровами. Но все же фермеры считали себя свободными, независимыми людьми, а потому смотрели на горняков сверху вниз.

Однако не вид крестьянских халуп привлек сейчас внимание Мака и Эстер, заставив замереть на месте. Закрытая карета с запряженной в нее парой ухоженных серых лошадей в добротной сбруе стояла перед крыльцом церкви. Несколько дам в широких юбках и в меховых накидках выбирались из экипажа с помощью пастора, придерживая модные кружевные шляпки.

Эстер прикоснулась к руке Мака и указала в сторону моста. По нему как раз проезжал на крупном гнедом охотничьем скакуне, склонив голову под пронизывающим ветром, владелец шахты собственной персоной — хозяин этой части долины сэр Джордж Джеймиссон.

Его не видели в этих краях уже лет пять. Он постоянно жил в Лондоне, куда неделю нужно было плыть на корабле или добираться две недели каретой. О нем ходили слухи, что когда-то он был считавшим каждое пенни бакалейщиком в Эдинбурге, продавая свечи и джин в небольшой лавчонке на углу, причем не совсем чистым на руку. Но потом один из его родственников скоропостижно скончался в молодом возрасте, и Джорджу достались в наследство и замок, и угольная шахта. На этом скромном основании он сумел создать настоящую империю, простиравшуюся даже в столь невообразимо далекие места, как Барбадос и Виргиния. И стал теперь на редкость респектабельным человеком: баронетом, мировым судьей и членом муниципального совета Уоппинга, отвечавшим за поддержание закона и порядка вдоль всей прибрежной линии Лондона.

Он явно нанес визит в свои шотландские владения, сопровождаемый членами семьи и гостями.

— Что ж, вот и все, — не без облегчения произнесла Эстер.

— О чем это ты? — спросил Мак, хотя мог бы и догадаться.

— Ты теперь не сможешь прочитать вслух текст письма.

— Почему же?

— Малакай Макэш! Не строй из себя круглого дурака! — воскликнула она. — Ты же не станешь делать этого в присутствии самого нашего лорда и хозяина!

— Напротив, — упрямо сказал он. — Так будет даже лучше.

Глава 2

Лиззи Хэллим наотрез отказалась добираться до церкви в экипаже. Дорога, ведшая туда от замка Джеймиссона, давно превратилась в неровные, покрытые рытвинами колеи, а ее грязные обочины смерзлись, став тверже камня. Поездка обернулась бы ужасающей тряской, карета двигалась бы со скоростью пешехода, а пассажиры прибыли бы на место с большим опозданием, окоченевшие и покрытые синяками. Она настояла на том, чтобы отправиться в церковь верхом.

Подобное недостойное высокородной женщины поведение приводило ее мать в отчаяние.

— Не представляю, как ты сможешь когда-нибудь найти для себя хорошего мужа, если станешь вечно подражать во всем мужчинам, — сказала леди Хэллим.

— Уж я-то смогу найти себе мужа, как только пожелаю, — ответила Лиззи. И ведь верно: мужчины постоянно влюблялись в нее. — Проблема заключается в том, чтобы встретить такого, общество которого мне не опротивеет уже за полчаса.

— Проблема в том, чтобы найти жениха не из пугливых, — пробормотала ее матушка.

Лиззи рассмеялась. Они обе были правы. Мужчины влюблялись в нее с первого взгляда, но как только узнавали поближе, спешили в панике отступиться. Ее высказывания уже не первый год шокировали сливки общества в Эдинбурге. На своем первом же бале, общаясь с тремя престарелыми вдовами, она заметила, что у главного шерифа города слишком толстая задница, после чего ее репутацию уже ничто не могло улучшить. Весной прошлого года мать привезла ее в Лондон, чтобы ввести в высшие круги английской столицы. Это обернулось катастрофой. Лиззи разговаривала слишком громко, чересчур много смеялась и откровенно издевалась над «изящными манерами» и облегающими нарядами молодых денди, пытавшихся ухлестывать за ней.

— А все потому, что ты выросла в доме, где не было настоящего мужчины, — добавила матушка. — Вот отчего ты выросла такой независимой и своенравной.

С этими словами она села в карету.

Лиззи же пересекла выложенный камнем внутренний двор замка Джеймиссона и направилась к конюшням, расположенным с его восточной стороны. Ее отец умер, когда ей исполнилось три года, и она почти не помнила его. Однажды она поинтересовалась, что погубило папашу, на что мать коротко ответила: «Печень». В подробности она вдаваться не стала. Вот только отец оставил их без гроша в кармане. Годами мать ухитрялась кое-как выживать, закладывая все более и более крупные участки усадьбы семьи Хэллим, дожидаясь, чтобы Лиззи выросла и вышла замуж за состоятельного человека, способного избавить их от материальных затруднений. И вот Лиззи превратилась в двадцатилетнюю девушку — настала пора оправдать возлагавшиеся на нее надежды, исполнить миссию, предначертанную ей судьбой.

Несомненно, что именно по этой причине семья Джеймиссонов решила после долгих лет отсутствия проведать свои шотландские владения, а их самыми почетными гостями стали соседи — Лиззи и ее мамаша, жившие от их замка всего в десяти милях. Официальным предлогом для намеченных торжеств был объявлен двадцать первый день рождения младшего сына Джея, но на самом деле целью мероприятия послужило желание Джеймиссонов выдать Лиззи замуж за своего старшего сына — Роберта.

Мать Лиззи благословляла будущий брак, поскольку Роберту предстояло однажды унаследовать огромное состояние. Сэр Джордж приветствовал женитьбу, потому что стремился присоединить земли усадьбы Хэллимов к огромному поместью семьи Джеймиссонов, сделав его еще обширнее. Роберт тоже был не против жениться на красавице соседке, если судить по тому заботливому вниманию, которое он уделял Лиззи с момента ее приезда в замок, хотя кто мог на самом деле разобраться в реальных чувствах к ней Роберта? Чужая душа — потемки.

Сейчас она увидела его стоявшим перед конюшнями в ожидании, пока оседлают лошадей. Он напоминал чертами лица портрет своей матери, висевший в холле замка, — серьезной, не слишком яркой внешности женщины с роскошными волосами, светлыми глазами и неожиданно решительным абрисом линии рта. В нем не замечалось никаких очевидных изъянов: далеко не урод, не слишком толст, не чрезмерно худощав, не пропах потом, не злоупотреблял спиртным и не одевался с подчеркнутой элегантностью, как лондонские повесы, уподоблявшиеся модным девицам. Он поистине лакомый кусочек, подумала Лиззи, и если сделает предложение, она, вероятно, ответит согласием. Конечно же, она не влюбилась в него, но крепко усвоила веление долга перед матерью.

Ей захотелось завести с ним легкую и немного шутливую беседу.

— С вашей стороны не очень-то вежливо постоянно жить в Лондоне, — сказала она.

— Не вежливо? Но почему? — Он нахмурил брови.

— Вы оставляете нас совсем без соседей. — Он все еще выглядел слегка удивленным. Начинало казаться, что он не обладал сколько-нибудь развитым чувством юмора. Ей пришлось пояснить свою мысль: — Без вас здесь не остается ни одной живой души до самого Эдинбурга.

— Если не считать сотен семей шахтеров и нескольких деревень, населенных мелкими фермерами и крестьянами, — донесся голос у нее из-за спины.

— Вы знаете, что я имею в виду, — сказала она, оборачиваясь. Мужчина, заговоривший с ней, был для нее незнакомцем. И со своей привычной прямотой она спросила: — Но кто вы такой, позвольте полюбопытствовать?

— Джей Джеймиссон, — ответил он с поклоном. — Более умный брат Роберта. Неужели вы могли забыть обо мне?

— О, простите мою оплошность! — Она слышала, что он приехал вчера вечером, но не узнала его. Пять лет назад он был на пять дюймов ниже ростом с прыщами на лбу и с лишь легким светлым пушком, покрывавшим щеки. Теперь он стал значительно более привлекательным. Вот только он и тогда не отличался особым умом, и она сомневалась, что в этом смысле с ним произошли разительные перемены. — Да, я вас помню. Все та же самонадеянность.

Он ухмыльнулся.

— В таком случае искренне жаль, что у меня перед глазами не было вас в качестве образца скромности и самоуничижения, чтобы подражать ему, мисс Хэллим.

— Привет, Джей, — сказал Роберт. — Добро пожаловать в замок Джеймиссонов.

Джей внезапно помрачнел.

— Оставь этот хозяйский и покровительственный тон, Роберт. Ты в самом деле старший из сыновей в семье, но поместья пока не унаследовал.

Лиззи поспешила вмешаться:

— Примите поздравления.

— Благодарю вас.

— Вам исполнился двадцать один год именно сегодня?

— Да.

— Ты собираешься ехать в церковь верхом вместе с нами? — нетерпеливо спросил Роберт.

Лиззи заметила ненависть, блеснувшую в глазах Джея, но голос его не выдавал никаких эмоций:

— Да. Я распорядился оседлать лошадь и для меня тоже.

— Тогда нам будет лучше отправляться без промедления. — Роберт повернулся в сторону конюшни и выкрикнул: — Эй, вы там! Поторопитесь!

— Все готово, сэр, — отозвался изнутри конюх, и почти сразу во двор вывели три лошади. Точнее, две лошади — буланую кобылу и гнедого мерина, — а в придачу к ним низкорослого, но крепкого вороного пони.

— Насколько понимаю, этих чудищ наняли у одного из барышников в Эдинбурге, — заметил Джей критически.

Но он подошел к мерину, похлопал по шее и дал без помех понюхать свой синий костюм для верховой езды. Лиззи поняла, что он разбирался в лошадях и относился к ним почти с любовью.

Она вскочила в женское седло на черном пони, и животное затрусило из ворот замка. Братья последовали за ней. Джей на мерине, Роберт на кобыле. Ветер швырял в лицо Лиззи пригоршни мелкого мокрого снега, а снежный покров на дороге делал ее предательски опасной, скрывая ямы в фут глубиной, заставлявшие лошадей то и дело спотыкаться.

— Давайте поедем через лес, — предложила Лиззи. — Там не так ветрено и тропа более ровная.

И не дожидаясь согласия мужчин, она заставила пони свернуть с дороги и углубиться в старый лес.

Под стволами высоких сосен почти не рос подлесок. Ручейки и заболоченные участки накрепко схватил мороз, а всю почву покрывал тонкий белый слой пороши. Лиззи пришпорила пони и принудила перейти на легкий галоп. Уже скоро ее обогнал гнедой конь. Она подняла взгляд и заметила насмешливый вызов во взгляде Джея: ему захотелось посоревноваться. Издав лихой клич, Лиззи снова пришпорила пони, который охотно отозвался и рванулся еще быстрее вперед.

Они теперь стремительно скакали сквозь чащу, пригибая головы под нижними ветками деревьев, заставляя животных перепрыгивать через поваленные стволы и отважно преодолевать небольшие речушки, вздымая тучи брызг. Конь Джея был больше и сильнее. На ровной местности он не оставил бы пони ни шанса, но коротконогий малыш лучше приспособился к сложным условиям леса, и постепенно Лиззи вырвалась далеко вперед. Когда она даже перестала слышать топот копыт коня Джея, замедлила темп скачки, а потом и вовсе остановилась посреди поляны.

Джей вскоре присоединился к ней, но Роберта они по-прежнему не видели и не слышали. Лиззи догадалась, что у старшего брата хватило разума не рисковать сломать себе шею в бессмысленной гонке. Они с Джеем медленно поехали дальше рядом, переводя дух. От разгоряченных скакунов поднимался пар, ездоков обдавало блаженным теплом.

— Хотел бы я побить вас в настоящих скачках по прямой, — сказал Джей.

— Сидя прямо в мужском седле, я бы вас снова опередила, — упрямо заявила она.

Его это, как показалось, несколько шокировало. Все женщины, принадлежавшие к благородному сословию, ездили верхом в особых седлах, свесив обе ноги в одну сторону. Дама, садившаяся на коня по-мужски, считалась бы вульгарной. Лиззи же подобная идея всегда представлялась вздором, и если выдавался случай прокатиться в одиночестве, она неизменно пользовалась мужской посадкой.

Краем глаза она наблюдала за Джеем. Его мать Алисия, вторая жена сэра Джорджа, была светловолосой светской кокеткой. Джей унаследовал от нее голубые глаза и обаятельную улыбку.

— Чем вы занимаетесь в Лондоне? — спросила Лиззи.

— Служу в Третьем полку пеших гвардейцев. — В его голос закралась нотка гордости, когда он добавил: — Меня только что произвели в капитаны.

— Отлично, капитан Джеймиссон! Так расскажите же мне, в чем состоят обязанности столь храбрых солдат? — Ее вопрос прозвучал язвительно. — Разве в Лондоне сейчас идет война? И вам приходится убивать множество врагов?

— Нам хватает забот, чтобы держать под контролем толпу враждебного простонародья.

Лиззи сразу же вспомнилось, каким вредным и грубым мальчишкой был когда-то Джей, и ей подумалось, что ему, пожалуй, может доставлять удовольствие подобная служба.

— И каким же образом вы держите всех под контролем? — спросила она.

— Мы, к примеру, эскортируем преступников на эшафот для повешения, гарантируя, что сообщники не попытаются спасти их, прежде чем палач справится со своей работой.

— Так вы, стало быть, участвуете в убийстве англичан, как и положено настоящему шотландскому герою.

Джей, как ей показалось, не сердился на ее поддразнивания.

— Настанет день, и я подам в отставку, чтобы уехать за границу, — сказал он.

— Но почему?

— В этой стране никто не уделяет должного внимания младшим сыновьям в семьях. Даже слуги задумываются и колеблются, исполнять ли твое распоряжение.

— А вы считаете, что где-то все может обстоять иначе?

— Все совершенно по-другому в колониях. Я прочитал об этом во многих книгах. Люди там более свободны и общительны. Тебя оценивают только лишь в меру твоих личных достоинств.

— Что вы будете там делать?

— Моя семья владеет плантацией сахарного тростника на Барбадосе. Я надеюсь, отец подарит мне ее на день рождения как мою долю в своем наследстве, если угодно.

Лиззи осознала, что почти готова завидовать ему.

— Счастливчик, — сказала она и призналась: — Лично я ничего не желала бы больше, чем отправиться в далекую страну. До чего же это увлекательно, должно быть.

— Условия жизни там достаточно суровые и примитивные, — сказал он. — Вам скоро станет не хватать привычного комфорта — магазинов, оперы, французской моды и тому подобного.

— Меня все это мало привлекает, — презрительно отозвалась Лиззи. — Ненавижу тряпки и тряпичниц. — На ней была широкая юбка с узким, жавшим в талии корсетом. — Мне бы хотелось одеваться по-мужски. Носить бриджи, рубашки, высокие сапоги, как у кавалеристов.

Он рассмеялся.

— Это стало бы, наверное, чересчур смело даже для Барбадоса.

Лиззи между тем уже думала: «Если Роберт предложит мне перебраться на Барбадос, я выскочу за него замуж немедленно».

— А еще там за тебя всю работу выполняют рабы, — добавил Джей.

Они выехали из леса всего в нескольких ярдах выше по течению реки от моста. На противоположном берегу шахтеры выстроились в очередь, чтобы войти в церковь.

Лиззи не оставляли мысли о Барбадосе.

— Странно, должно быть, владеть рабами, делать с ними все, что пожелаешь, словно они не люди, а домашний скот, — сказала она. — Вам самому не кажется это странным?

— Нисколько, — ответил Джей с милейшей улыбкой.

Глава 3

Небольшое помещение церкви заполнилось до отказа. Значительную часть мест в центре заняли Джеймиссоны и их гости — женщины в необъятно широких юбках и мужчины при шпагах с треуголками на головах. Шахтеры и фермеры, составлявшие основную массу конгрегации в обычное воскресенье, сумели оставить пустой коридор между собой и знатью, словно опасались случайно прикоснуться к изысканным одеяниям и испачкать их угольной пылью или навозом.

Мак нарочито громко разговаривал с Эстер, но при этом держался настороже. Владелец шахты был наделен правом пороть непокорных рабочих. Сэр Джордж Джеймиссон являлся к тому же еще и мировым судьей, а это означало, что он мог запросто приговорить любого к повешению, и никто не посмел бы оспорить его вердикт. Мак действительно подвергал себя безрассудному риску навлечь гнев столь могущественного человека.

Но ведь правда оставалась за ним. С Маком и другими шахтерами обходились несправедливо, незаконно, и каждый раз, когда он думал об этом, им овладевала такая злость, что он был готов кричать обо всем с крыши каждого дома в деревне. Он не мог распространить новость втихаря, как будто в ней не заключалась истина. Следовало либо выступить открыто и отважно, либо отступиться.

На мгновение он задумался о возможности промолчать. Зачем нарываться на неприятности? Но затем зазвучал псалом, и горняки гармонично подхватили его, заполнив церковь своими взволнованными голосами. У себя за спиной Мак мог слышать высокий тенор Джимми Ли, лучшего певца в деревне. И пение заставило его мысленно вернуться к долине Хай Глен, к мечте о свободе. Он обуздал свои нервы, полностью овладел собой и преисполнился решимости исполнить намеченный план.

Пастор — преподобный Джон Йорк — был сорокалетним добряком с начавшей редеть шевелюрой. Он говорил с запинками, явно попав под впечатление от великолепия редких в его церкви высокородных визитеров. Темой проповеди он на сей раз избрал Истину. Как он отреагирует, когда Мак прочитает вслух письмо? Инстинктивно он, разумеется, захочет встать на сторону владельца шахты. Вероятно, он даже получил приглашение отобедать в замке по окончании службы. Но в то же время он все-таки оставался священником. В его обязанности входило выступать в защиту справедливости и закона независимо от мнения сэра Джорджа, не так ли?

Простые каменные стены церкви были лишены каких-либо украшений. Огня для отопления не разводили, и дыхание Мака паром затуманивало холодный воздух. Он всматривался в тех, кто приехал из замка. Ему были знакомы почти все члены семьи Джеймиссон. Когда Мак был еще мальчишкой, он невольно проводил в замке много времени. Сэра Джорджа трудно было бы не различить по неизменно красному лицу и толстому брюху. Рядом с ним сидела его жена в узорчатом розовом платье, которое выглядело бы очень красивым на более молодой женщине. Роберту, старшему из сыновей, молодому человеку с жестким взглядом и не умевшему улыбаться, уже исполнилось двадцать шесть, и он постепенно начал приобретать пухлый живот и прочие округлые формы тела отца. Его соседом был привлекательный светловолосый молодой мужчина примерно одного с Маком возраста — наверняка это Джей, младший сын. Еще в шесть лет Мак играл с Джеем в соседнем с замком лесу почти каждый день, и тогда оба думали, что на всю жизнь останутся друзьями. Но уже следующей зимой Мак начал трудиться на шахте, и у него больше никогда не оставалось досуга для игр.

Узнал он и некоторых из гостей Джеймиссонов. К примеру, леди Хэллим и ее дочь Лиззи. Лиззи Хэллим давно стала источником сенсационных сплетен и скандальных новостей по всей округе. Ходили слухи, будто она разгуливает в мужском костюме и носит на плече ружье. Она была способна отдать собственные башмаки босоногому ребенку, а потом отругать его мать за небрежное содержание своего дома. Мак не встречался с ней уже несколько лет. В усадьбе Хэллимов построили свою церковь, а потому обычно по воскресеньям они не приезжали сюда, появляясь в деревне только в тех крайне редких случаях, когда в замок наведывались Джеймиссоны. И теперь Мак вспомнил последний раз, когда видел Лиззи. Ей исполнилось лет пятнадцать. Ее нарядно одели в стиле настоящей леди, но она, как простой мальчишка, принялась тогда кидать камни в белок.

Мать Мака в свое время служила горничной в особняке Хай Глен, основном доме семьи Хэллим, но даже после замужества иногда наведывалась туда по воскресеньям, чтобы повидаться с друзьями из числа прислуги и похвастаться красотой своих близнецов. Мак и Эстер играли с Лиззи во время таких визитов. Причем леди Хэллим могла даже не догадываться об этом. Лиззи всегда была проказницей и шалуньей, но в ней рано стали проступать черты хозяйки — эгоистичной и избалованной. Однажды Мак осмелился поцеловать ее. В отместку она больно оттаскала его за волосы, заставив расплакаться. Сейчас она выглядела так, словно в ней мало что изменилось. У нее оставалось то же округлое лицо с постоянно озорным выражением, вьющиеся темно-русые волосы и почти черные глаза, легко прятавшие лукавство во взгляде. Рот имел изгиб розового боевого лука. Рассматривая ее, Мак подумал: а ведь я не прочь снова попытаться поцеловать эту девушку. И стоило подобной мысли промелькнуть в его сознании, как она поймала на себе его взгляд. Он в смущении отвернулся, словно опасался, что ей удастся понять, какая дерзкая идея пришла ему в голову.

Проповедь подошла к концу. Но сегодня в дополнение к обычной пресвитерианской службе намечались крестины. Джен — двоюродная сестра Мака — родила своего четвертого ребенка. Ее старшенький, Вулли, уже работал в шахте. И Мак решил, что самым подходящим временем для подготовленного им заявления станет один из моментов обряда крещения. И по мере того, как это мгновение становилось все ближе, у него внизу живота начало нарастать несколько тошнотворное ощущение. Ему пришлось собрать волю в кулак и запретить себе думать о глупостях. Он ежедневно рисковал жизнью, спускаясь в шахту. Так с чего ему так нервничать, выступая против толстопузого богача?

Джен уже стояла у купели с предельно усталым видом. Ей едва исполнилось тридцать, но она родила четверых детей, сама двадцать три года работала в шахте и выглядела изможденной. Мистер Йорк опрыскал водой головку младенца. А потом ее муж Сол повторил словесную формулу, превращавшую прежде в рабов всех сыновей шотландских шахтеров.

— Я клятвенно налагаю на это дитя обязательство работать в шахтах сэра Джорджа Джеймиссона мальчиком и мужчиной, пока он будет способен трудиться, или же до наступления его смерти.

Именно этот момент избрал для решительного вмешательства Мак.

Он резко поднялся со скамьи.

Обычно после произнесения клятвы надсмотрщик Гарри Рэтчет должен был подойти к купели и вручить Солу так называемый «честный залог», традиционную, но чисто символическую плату за передачу хозяину в полную собственность своего сына — кошелек с десятью фунтами. Однако, к величайшему удивлению Мака, на сей раз сэр Джордж вознамерился лично совершить ритуал.

Он тоже поднялся со своего места и почти сразу заметил, как пристально смотрит на него Мак.

Несколько секунд двое мужчин стояли неподвижно, вглядываясь друг в друга.

Затем сэр Джордж направился к купели.

В свою очередь Мак вышел в центральный проход церкви и громогласно сказал:

— Выплата «честного залога» — устаревшая и бессмысленная процедура!

Сэр Джордж застыл, приподняв ногу для очередного шага, а головы всех присутствовавших повернулись в сторону Мака. Воцарилась мертвая тишина. Мак даже мог слышать сейчас биение своего сердца.

— Вся эта церемония не имеет никакой юридической силы, — продолжал Мак. — Новорожденный мальчик не может быть клятвенно передан в собственность владельца шахты. Ребенка нельзя обратить в рабство.

Ожил и заговорил сэр Джордж:

— Сядьте на свое место, молодой дурак, и немедленно заткнитесь.

Высокомерное пренебрежение разозлило Мака до такой степени, что у него пропали последние сомнения.

— Нет, это вы сядьте на свое место, — ответил он, отбросив опасения, и конгрегация дружно охнула от подобной дерзости. Мак указал на мистера Йорка: — Вы говорили в своей проповеди об истине, пастор. А сами готовы сейчас встать на защиту правды?

Святой отец смотрел на Мака с нескрываемой тревогой.

— О чем вы толкуете, Макэш?

— О рабстве!

— Бросьте, вы не хуже меня знаете шотландский закон, — сказал Йорк увещевающим тоном. — Шахтеры-угольщики являются собственностью владельца шахты. Как только мужчина проработает ровно год и один день, он лишается своей свободы.

— Верно, — отозвался Мак. — Закон порочен, но это закон. Однако я лишь хочу подчеркнуть, что даже такой закон не дозволяет обращать в рабство детей, и могу доказать это.

Подал голос Сол.

— Но мы нуждаемся в деньгах, Мак! — выдвинул он свое возражение.

— Возьмите деньги, — кивнул Мак. — Ваш мальчик отработает на сэра Джорджа, пока ему не исполнится двадцать один год, и его труд окупит полученные десять фунтов с лихвой. Но… — Он заговорил еще громче. — Но как только достигнет совершеннолетия, он станет свободным!

— Советую вам попридержать язык, — сказал сэр Джордж угрожающе. — Вы ведете опасные речи.

— Но я тем не менее говорю правду, — упрямствовал Мак.

Сэр Джордж окончательно побагровел. Он не привык, чтобы с ним препирались так настойчиво.

— Я с вами сам разберусь, когда закончится церковная служба, — с яростью пообещал он. Передав кошелек Солу, магнат обратился к пастору: — Продолжайте, пожалуйста, мистер Йорк.

Мак на мгновение растерялся. Неужели они просто продолжат молебен как ни в чем не бывало?

Пастор провозгласил:

— Так давайте же споем завершающий псалом.

Сэр Джордж вернулся на свое место. Мак по-прежнему стоял, не способный поверить, что все закончилось.

— Псалом номер два. «Почему бесчинствуют еретики, а люди веруют ложно?»

Но из-за спины Мака вдруг донесся голос:

— Нет, нет, погодите!

Мак оглянулся. Это был Джимми Ли, молодой шахтер и превосходный певец. Он уже однажды пытался сбежать и теперь в наказание должен был носить железный ошейник с вырезанными на нем словами: «Этот мужчина является частной собственностью сэра Джорджа Джеймиссона из Файфа. 1767 г. н. э.». Благослови тебя бог, Джимми, подумал Мак.

— Вы не можете теперь остановиться, — продолжал тот. — На будущей неделе мне исполняется двадцать один год. И если мне положена после этого свобода, я хочу все узнать об этом.

Ма Ли, матушка Джимми, поддержала сына:

— И мы все тоже.

Она была сильной женщиной, давно лишившейся всех зубов, но пользовавшаяся большим уважением в деревне, и с ее мнением приходилось считаться. Еще несколько мужчин и женщин восклицаниями выразили свое согласие с ней.

Эстер тянула Мака за рукав.

— Письмо! — взволнованно шептала она. — Покажи им письмо!

Охваченный волнением Мак совершенно забыл о письме.

— В законе все изложено иначе, сэр Джордж, — выкрикнул он, размахивая над головой письмом.

— Что это за документ, Макэш? — спросил пастор.

— Письмо от лондонского юриста, у которого я проконсультировался.

Сэра Джорджа охватил такой безудержный гнев, что казалось, он готов от него взорваться. Маку оставалось только радоваться, поскольку их разделяли несколько рядов скамей и хозяин шахты не мог при всем желании вцепиться ему в горло.

Ты посмел проконсультироваться с юристом? — возопил он, брызжа слюной.

Сам по себе этот факт, по всей видимости, разъярил его больше всего.

— О чем говорится в письме? — спросил Йорк.

— Я прочитаю его вам, — сказал Мак. — «Церемония «честного залога» не является обоснованной ни английским, ни шотландским законом». — Среди паствы пробежал гул удивления. Это противоречило всему, во что этих людей прежде заставляли верить. — «Родители не имеют права продавать то, чем они не владеют, а именно — свободу взрослого мужчины. Они могут принудить своего ребенка работать на шахте до достижения им возраста двадцати одного года, но затем… — Мак сделал исполненную драматизма паузу и прочитал следующую фразу очень медленно и отчетливо: — Но затем он получит свободу и возможность уйти»!

И сразу же каждому захотелось высказать что-то свое. Воцарился хаотичный шум, когда не меньше сотни людей пытались говорить, кричать, восклицать или задавать вопросы. Не менее половины присутствовавших в церкви мужчин подверглись процедуре клятвенного обетования еще детьми, а потому всегда считали себя обреченными на рабский труд. А теперь им сообщили, что их обманули, и им не терпелось узнать правду.

Мак поднял руку, призывая всех успокоиться, и почти мгновенно в церкви вновь стало тихо. На мгновение он сам поразился своей власти.

— Позвольте мне все же прочитать еще одну строку, — сказал он. — «Однако как только мужчина достигает совершеннолетия, закон становится применим к нему, как и к любому другому жителю Шотландии. Отработав в зрелом возрасте год и один день, он лишается своей свободы».

Послышались возгласы, исполненные злости и разочарования. Никакой революции не произошло, поняли эти мужчины. Большинство из них не могли стать свободными сейчас, как и прежде. Но вот их сыновья имели возможность избежать такой же участи.

— Дайте мне взглянуть на письмо, Макэш, — попросил Йорк.

Мак прошел к алтарю и передал письмо священнику.

Все еще пылавший гневом сэр Джордж задал вопрос:

— И кто же он, этот ваш так называемый юрист?

— Его зовут Каспар Гордонсон, — ответил Мак.

— О да, — вскинул голову Йорк, — я о нем наслышан.

— Как и я сам, — презрительно подтвердил сэр Джордж. — Неисправимый радикал! Тесно связан с Джоном Уилксом. — Имя Уилкса было знакомо всем. Это был знаменитый лидер либералов, живший ссыльным в Париже, но постоянно угрожавший вернуться и свергнуть правительство в Лондоне. Сэр Джордж продолжал: — Гордонсона повесят за это. Я уж приложу к этому все усилия. Это письмо равнозначно государственной измене.

Пастора шокировало упоминание о казни.

— Не думаю, что здесь может идти речь о государственной измене…

— А вам будет лучше ограничиться делами божественными, — резко оборвал его сэр Джордж. — И предоставьте нам, мирянам, решать, что является предательством национальных интересов, а что — нет.

С этими словами он выхватил письмо из руки Йорка.

Паству повергло в шок столь грубое обращение со своим духовным наставником, и все замерли, ожидая его реакции на бесцеремонный выговор. Йорк поначалу невозмутимо выдерживал исполненный бешенства взгляд Джеймиссона, и у Мака возникла надежда, что пастор найдет возражения для знатного землевладельца. Но затем Йорк потупил взгляд, и Джеймиссон приобрел вид триумфатора. Он снова уселся, давая понять, что инцидент исчерпан.

Мака возмутила трусость Йорка. Предполагалось, что именно церковь обладала наибольшим моральным авторитетом. А пастор, подчинявшийся приказам богача, совершенно обессмысливал свою роль. Мак посмотрел на него с открытым пренебрежением, а потом спросил почти издевательским тоном:

— Так мы будем подчиняться закону или нет?

В этот момент поднялся Роберт Джеймиссон, раскрасневшийся от злобы, как и его отец.

— Вы непременно будете подчиняться закону, — сказал Роберт, — а ваш хозяин растолкует вам, в чем суть закона.

— Но это означает полнейшее беззаконие, — возразил Мак.

— Что лично для вас не имеет никакого значения, — ухмыльнулся Роберт. — Вы — простой шахтер, и законы вас нисколько не касаются. А что до писем к юристам… — Он забрал листы у отца. — То вот что я думаю о вашем консультанте.

И он порвал письмо.

Шахтеры в голос охнули. Их будущее было описано на этих листках, а Роберт Джеймиссон только что уничтожил их.

Роберт продолжал рвать письмо на все более мелкие кусочки, а потом швырнул клочки в воздух. Они просыпались на Сола и Джен, как конфетти на свадьбе.

Мак ощутил такое горестное чувство, словно у него на глазах кто-то умер. Письмо стало самым важным событием, когда-либо случившимся в его жизни. Он собирался показать его каждому из обитателей деревни. Уже воображал, как отправится с ним в другие шахтерские поселки, пока его содержание не станет известным по всей Шотландии. А Роберт разрушил его мечты в одно мгновение.

Должно быть, ощущение поражения отчетливо читалось на его лице, поскольку Роберт возомнил себя победителем и не скрывал этого. При виде его Мак теперь сам пришел в неистовство. Им не удастся так легко раздавить его. Ожесточение только подхлестнуло решимость. «Со мной еще далеко не покончено, — подумал он. — Письма больше нет, но закон остался прежним».

— Как я вижу, вы достаточно перепугались, чтобы уничтожить письмо, — сказал он и сам удивился пренебрежительно брезгливой интонации в своем голосе. — Но вам не под силу уничтожить закона этой страны. Он изложен на бумаге, которую вы не сможете так легко порвать.

Роберта его тирада откровенно изумила. Он замялся, не зная, как ответить на столь красноречивые слова. Ему потребовалось время, чтобы собраться и с ненавистью произнести:

— Убирайтесь отсюда!

Мак посмотрел на Йорка, как и все семейство Джеймиссонов. Ни один мирянин не имел права изгонять члена конгрегации из церкви. Неужели пастор сдастся и позволит сыну землевладельца вышвырнуть за порог представителя своей паствы?

— Этот дом принадлежит богу или сэру Джорджу Джеймиссону? — потребовал ответа Мак.

Наступил решающий момент, а Йорку не хватало характера, чтобы выдержать напряжение. Не сумев скрыть стыда за себя, он все же сказал:

— Вам действительно лучше будет уйти, Макэш.

Мак не удержался от язвительной прощальной ремарки, хотя понимал ее бессмысленность.

— Что ж, благодарю вас за проповедь об истине, пастор, — сказал он. — Поверьте, я ее никогда не забуду.

Он повернулся к выходу. Эстер последовала за братом. Когда они шли по центральному проходу, со скамьи встал Джимми Ли и присоединился к ним. Поднялись еще двое или трое, а затем на ноги вскочила Ма Ли, и внезапно исход из церкви стал массовым. Раздавался громкий стук башмаков и хруст накрахмаленных платьев по мере того, как шахтеры покидали свои скамьи и уводили за собой семьи. Уже добравшись до двери, Мак понял, что вслед за ним все шахтеры выходили из церкви, и его охватило настолько глубокое чувство общности с ними и итоговой победы, что слезы навернулись на глаза.

Они собрались вокруг него в церковном дворе. Ветер утих, но пошел снег, и его крупные хлопья плавно и лениво опускались на надгробные камни погоста.

— Он поступил скверно, порвав письмо, — со злостью сказал Джимми.

Раздались несколько голосов тех, кто разделял его мнение.

— Мы снова напишем в Лондон, — заявил кто-то.

Но Мак возразил:

— Может оказаться не так-то легко отправить подобное письмо во второй раз.

Ему трудно было сейчас сосредоточиться на подобных деталях. Он тяжело дышал, ощущал усталость, но и радость, какую испытывал, поднявшись на самую высокую вершину гор Хай Глен.

— Закон есть закон! — заявил еще один шахтер.

— Да, но и хозяин есть хозяин, — отозвался его более осторожный товарищ.

Немного успокоившись, Мак принялся оценивать с реальной точки зрения, чего он добился. Верно, ему удалось, конечно, заставить каждого всерьез задуматься, но от одного только этого ничто по-настоящему не менялось. Джеймиссоны наотрез отказались признать закон и подчиниться ему. И если они не пойдут на попятную, что могли сделать шахтеры? Был ли хоть какой-то толк в продолжении борьбы за справедливость? Не лучше ли покориться хозяину и надеяться однажды получить должность надсмотрщика, как Гарри Рэтчет?

Небольшая фигурка, закутанная в черный мех, стремительно выскочила на крыльцо церкви, как охотничья собака, спущенная с поводка. Это была Лиззи Хэллим. Она направилась прямиком к Маку. Шахтеры расступились перед ней.

Мак удивленно уставился на нее. Она выглядела достаточно привлекательно со спокойным лицом, но сейчас, пылая негодованием, стала без преувеличения восхитительно красивой. Ее черные глаза сверкали огнем, когда она спросила:

— Кто вы такой, по-вашему?

— Меня зовут Малакай Макэш…

— Мне известно ваше имя. Но кто вы такой, чтобы осмеливаться разговаривать в подобном тоне со здешним землевладельцем и с его сыном?

— А как смеют они превращать нас в рабов, если закон запрещает им это?

Среди шахтеров раздались одобрительные возгласы.

Лиззи огляделась, всматриваясь в окружавших ее людей. Снежинки налипали на мех ее шубки. Одна приземлилась прямо на кончик носа, и ей пришлось смахнуть ее нетерпеливым жестом.

— Вам повезло вообще иметь работу, за которую платят деньги, — заявила она. — Вы все должны испытывать глубокую благодарность к сэру Джорджу за то, что он построил шахту, обеспечив ваши семьи средствами к существованию.

Ответил ей Мак:

— Если мы такие счастливчики, какими вы нас считаете, то почему им требуется закон, запрещающий нам покидать деревню и искать для себя другую работу?

— Потому что вы слишком глупы, чтобы понимать, насколько хорошо вам живется здесь!

Мак вдруг почувствовал удовольствие от этого спора. И не только из-за того, что перед ним стояла красивая женщина благородного происхождения. Как оппонент, она была значительно утонченнее сэра Джорджа и Роберта.

Он нарочито понизил голос и поинтересовался:

— Мисс Хэллим, вы когда-нибудь сами спускались в угольную шахту?

Ма Ли, услышав его вопрос, просто покатилась со смеху.

— Вот только не надо этих нелепостей, — отозвалась Лиззи.

— Просто если вам однажды доведется попасть туда, даю гарантию, что вы больше никогда не назовете нас везучими людьми.

— Я сыта по горло вашей наглостью, — сказала она. — Вас следовало бы хорошенько выпороть.

— Вполне вероятно, что именно порка меня и ожидает, — кивнул он, хотя сам не верил своим словам.

На его памяти порке не подвергался ни один из шахтеров, хотя это часто случалось во времена молодости его отца.

Ее грудь вздымалась от волнения. Ему приходилось прилагать усилия, чтобы даже мельком не смотреть на ее бюст.

— У вас есть заранее заготовленные ответы на любые вопросы, — сказала она. — И таким вы были всегда.

— Точно. Но вот только вы никогда не желали прислушиваться к моему мнению.

Он внезапно почувствовал, как острый локоть ударил его под ребра. Это Эстер напоминала ему об осторожности: еще никому не приносила пользы победа в споре с кем-то из высшего сословия.

— Мы обдумаем ваши слова, мисс Хэллим, — сказала сестра. — Спасибо вам за то, что вразумили нас.

Лиззи снисходительно кивнула.

— Вы ведь Эстер, не так ли?

— Да, мисс.

Лиззи вновь повернулась к Маку.

— Вам было бы разумнее внять сказанному вашей сестрой. Она обладает более развитым здравым смыслом, чем вы сами.

— Это первая неоспоримая истина, какую я услышал от вас сегодня.

— Мак! Заткни свою пасть! — прошипела Эстер.

Лиззи усмехнулась, и внезапно с нее слетела вся светская спесь. Ее лицо осветила улыбка, и она вдруг предстала перед ними совершенно другим человеком: дружелюбным и жизнерадостным.

— Боже, как же давно я не слышала такой фразы!

Потом она и вовсе рассмеялась, а Мак не удержался и захохотал ей в унисон.

Лиззи повернулась, все еще продолжая хихикать.

Мак наблюдал, как она вернулась на крыльцо церкви и присоединилась к Джеймиссонам, которые только сейчас начали выходить наружу.

— Господи, прости и помилуй! — воскликнул он, покачивая головой. — Но что за чудесная девушка!

Глава 4

Джея тоже вывела из себя бурная сцена в церкви. Его неизменно бесило, когда он видел, как люди забываются и превышают полномочия, отведенные их общественным статусом. В конце концов, на то была воля божья и закон страны, чтобы Малакай Макэш весь свой век добывал из-под земли уголь, а Джей Джеймиссон вел значительно более возвышенный образ жизни. И жаловаться на естественный порядок вещей значило поступать порочно. А у Макэша к тому же выработалась предельно раздражавшая Джея отвратительная привычка разговаривать со всеми, как с равными себе, независимо от сословной принадлежности.

Вот в колониях раб всегда оставался рабом, и там не городили чепухи об отработке года и одного дня, даже речи не заводили об оплате труда. По мнению Джея, именно такую систему следовало ввести повсеместно. Без принуждения люди не стали бы добросовестно работать, а что принуждение часто оборачивалось жестокостью, то это только делало организацию производственного процесса более эффективной.

Когда он выходил из церкви, несколько фермеров поспешили поздравить его с двадцать первым днем рождения, но ни один шахтер не обратился к нему. Они стояли толпой рядом с кладбищем, беседуя между собой приглушенными, сердитыми голосами. Джей тоже злился на них, посмевших омрачить для него праздничный день.

Он торопливо прошел по снежному покрову туда, где конюх присматривал за оставленными господами лошадьми. Там он застал Роберта, но Лиззи с ним не было. Джей огляделся, высматривая ее. Ему хотелось отправиться домой вместе с ней.

— Где мисс Элизабет? — спросил он у конюха.

— У крыльца церкви, мистер Джей.

Он увидел, как она ведет оживленный разговор о чем-то с пастором.

Роберт на удивление враждебно ткнул Джея пальцем в грудь.

— Послушай, Джей. Тебе лучше оставить Элизабет Хэллим в покое. Заруби это себе на носу.

При этом лицо Роберта приобрело не на шутку агрессивное выражение. Когда он находился в таком настроении, вступать с ним в пререкания становилось порой просто опасно. Но злость и расстройство придали Джею смелости.

— О чем, черт тебя побери, ты толкуешь? — спросил он.

— Не ты собираешься жениться на ней. Ее жених — я.

— Я вовсе не хочу жениться на ней.

— Тогда прекрати с ней флиртовать.

Джей знал, что Лиззи считает его привлекательным мужчиной, и ему самому нравилась легкая болтовня с ней, но он и не думал о попытках завоевать ее сердце. Когда ему было четырнадцать, а ей тринадцать лет, она казалась ему самой красивой девушкой в мире, и он мучился из-за того, что она им совершенно не интересовалась (как, впрочем, и никаким другим юношей). Но это было уже так давно. Отец желал женить на Лиззи Роберта, и ни Джей, ни кто-либо другой из членов семьи не пошел бы против воли сэра Джорджа. А потому Джея удивил мрачный настрой и жалоба Роберта. Это выдавало чувство неуверенности в себе, а ведь Роберт, как и его отец, крайне редко не ощущал своего превосходства над всеми.

Джею даже доставила удовольствие столь откровенная обеспокоенность брата.

— Чего ты опасаешься? — прямо спросил он.

— Ты прекрасно понял, что я имею в виду. Ты крал мои вещи еще в детстве — игрушки, одежду и все остальное.

Застарелая неприязнь заставила Джея заявить:

— Потому что ты получал все, чего желал, а мне не доставалось ничего.

— Чепуха!

— Как бы то ни было, мисс Хэллим гостья нашего дома, — продолжал Джей уже более сдержанным тоном. — Я не могу совсем обходить ее своим вниманием, верно?

Губы Роберта сжались в тонкую линию и побелели.

— Ты хочешь, чтобы я обсудил это с отцом?

То были магические слова, положившие в свое время конец их многочисленным детским размолвкам. Оба брата знали, что их отец непременно вынесет решение в пользу Роберта. Прежние обиды и горечь комком подкатили к горлу Джея, но он лишь сказал:

— Так и быть, я постараюсь не мешать твоим ухаживаниям.

Он вскочил в седло и поскакал прочь, предоставив Роберту сопроводить Лиззи до замка.

Замок Джеймиссонов представлял собой настоящую крепость из темно-серого камня с башенками и подобиями бастионов вдоль линии крыши, и он подобно многим замкам в загородных усадьбах Шотландии возвышался над округой символом могущества и власти хозяев. Его возвели семьдесят лет назад после того, как первая шахта, начавшая работать в долине, стала приносить значительную прибыль своему владельцу.

И хотя Джей мог по праву считать его домом своего детства, ему не нравилось это место. Огромные, продуваемые сквозняками комнаты первого этажа — холл, столовая, гостиная, кухня и помещения для прислуги — окружали просторный внутренний двор с фонтаном, вода в котором замерзала каждый год с октября по май. Замок невозможно было прогреть. Камины в каждой спальне, где в огромных количествах сжигали уголь, добывавшийся в шахтах Джеймиссона, почти никак не влияли на вечно холодный воздух необъятных размеров комнат с каменными полами, а в коридорах стоял почти мороз, и приходилось даже надевать плащ, если ты хотел пройти из одного помещения в другое.

Десять лет назад семья перебралась в Лондон, оставив здесь лишь самый минимум слуг для поддержания в порядке дома и охраны дичи в окружавших его лесах. Какое-то время они возвращались каждый год, привозя с собой гостей и нанимая дополнительный обслуживающий персонал, арендуя в Эдинбурге лошадей и кареты, привлекая фермерских жен, чтобы отмывать вечно грязные полы, поддерживать огонь в очагах и опустошать за гостями ночные горшки. Но постепенно отец все более и более неохотно соглашался оставить свой столичный бизнес, и визиты в Шотландию сделались событиями очень редкими. Возрождение старой традиции в этом году не принесло Джею ни малейшей радости. Но вот повзрослевшая Лиззи Хэллим стала для него приятным сюрпризом, и не только потому, что давала ему возможность помучить ревностью своего всегда более привилегированного старшего брата.

Он объехал с тыльной стороны конюшни и спешился. Потрепал по шее мерина.

— Для скачек с препятствиями он, конечно, не пригоден, но конь отменно выезжен, — сказал Джей конюху, отдавая ему поводья. — Я был бы не прочь иметь такого в своем полку.

Конюх выглядел польщенным.

— Спасибо на добром слове, сэр, — с поклоном отозвался слуга.

Джей прошел в главный зал замка. Это были мрачные палаты с темными углами, которые почти не освещали свечи в канделябрах. Угрюмая шотландская борзая разлеглась на старом ковре перед камином, в котором пылал уголь. Джей носом ботинка отпихнул пса в сторону, чтобы самому пристроиться поближе к огню и согреть замерзшие руки.

Над камином висел портрет первой жены его отца, матери Роберта, которую звали Олив. Джей ненавидел эту картину. На ней женщина представала торжественной и надменной с напускным видом святой, и ее взгляд поверх слишком длинного носа высокомерно встречал каждого, кто приближался к очагу. Когда она подхватила лихорадку и скоропостижно скончалась всего в двадцать девять лет от роду, отец женился вторично, но никогда не забывал о своей первой любви. С матерью Джея — Алисией — он обращался скорее как с любовницей, с игрушкой, не наделенной ни семейным статусом, ни какими-либо правами, что заставляло порой Джея ощущать себя чуть ли не незаконнорожденным сыном. Роберт был первенцем, наследником, объектом особых забот отца. Джея по временам так и подмывало язвительно спросить, не было ли его зачатие непорочным, сохранившим девственность матери.

Джей повернулся к портрету спиной. Лакей принес ему графин горячего глинтвейна, и он с удовольствием принялся потягивать напиток. Возможно, он поможет унять напряженную тяжесть внизу живота, преследовавшую его с утра. Ведь именно сегодня отец должен объявить, какая доля наследства предназначается для Джея.

Он заранее понимал, что не получит ни половины, ни даже десятой части отцовского состояния. Роберту достанется и эта усадьба, и богатые углем шахты, и целая флотилия кораблей, которой он уже управлял. Мать Джея давно уговорила сына не вступать по этому поводу ни в какие споры: она знала, насколько упрям и неумолим в своих решениях его отец.

Роберт по сути не только официально мог считаться чуть ли не единственным сыном сэра Джорджа. Он стал точной копией отца, его вторым воплощением. Джей принадлежал к совершенно другой породе, и потому отец пренебрегал им. Уподобляясь отцу, Роберт был умен, бессердечен и жаден, когда речь заходила о деньгах. Джей, напротив, тратил их легко, считаясь в семье мотом. Отец ненавидел людей, небрежно обращавшихся с деньгами, особенно его собственными. Уже не раз он устраивал Джею скандалы, в ярости крича: «Я потом и кровью добываю средства, которые ты попросту бросаешь на ветер!»

А Джей лишь все еще более испортил несколько месяцев назад, когда наделал крупных карточных долгов: целых девятьсот фунтов. Ему пришлось уламывать матушку, чтобы она уговорила отца погасить задолженность. Конечно, это было целое состояние. Примерно таких денег стоил, например, замок Джеймиссонов. Но сэр Джордж мог позволить себе подобные расходы. И все равно он устроил представление, трагедию, словно его собирались по меньшей мере лишить ноги. С тех пор Джей проигрался снова, хотя отец пока ничего не знал об этом.

«Не пытайся возражать отцу, — увещевала мама, — но попроси о чем-то, что покажется ему разумно умеренным и скромным». Младших сыновей часто отправляли в колонии, а потому существовала вероятность получения от отца в наследство сахарной плантации на Барбадосе вместе с господским домом и африканскими рабами. И он и матушка уже поднимали эту тему в разговорах с сэром Джорджем. Тот не ответил положительно и не отказал, а потому Джей питал определенные надежды на желательное для себя решение вопроса.

Через несколько минут в зал вошел отец, притоптывая ногами, чтобы стряхнуть снег с сапог для верховой езды. Лакей помог ему снять плащ.

— Отправь сообщение Рэтчету, — обратился отец к слуге. — Мне нужно, чтобы двое людей дежурили у моста двадцать четыре часа в сутки. И если Макэш попытается удрать из долины, им надлежит схватить его.

Через реку действительно был переброшен только один мост, но существовал и другой путь, чтобы выбраться из долины.

— А вдруг Макэш попробует скрыться через горы? — спросил Джей.

— В такую-то погоду? Пусть только решится. Как только мы узнаем, что он пропал, пошлем конный отряд по объездной дороге, чтобы шериф и солдаты поджидали его на противоположной стороне, когда он доберется туда. Сомневаюсь, однако, что ему это удастся.

Джей не питал столь твердой уверенности в этом. Шахтеры обладали силой и закалкой оленей, а Макэш отличался редкостным упорством. Но он не стал спорить с отцом.

Следующей в замок прибыла леди Хэллим. Темноволосая и темноглазая, как и дочь, она не обладала ни малой толикой яркого, искрометного и темпераментного характера Лиззи. Она уже заметно располнела, и сейчас на ее мясистом лице читалось крайне неодобрительное выражение.

— Позвольте мне снять с вас шубу, — обратился к ней Джей и помог ей вылезти из-под тяжести плотных мехов. — Подойдите ближе к огню. У вас руки просто заледенели. Не желаете ли выпить немного глинтвейна?

— Какой же вы милый мальчик, Джей! — сказала она. — Да, я с удовольствием выпью чего-нибудь горячего.

Постепенно появились и все остальные, кто ездил в церковь, потирая замерзшие руки и роняя капли от таявшего снега на каменный пол. Роберт с собачьим упрямством навязывал Лиззи разговор на пустяковые темы, переходя от одной банальности к другой, словно загодя составил их список. Отец принялся обсуждать деловые вопросы с Генри Дроумом, коммерсантом из Глазго, приходившимся родней его первой жене Олив. Мать Джея беседовала с леди Хэллим. Пастор и его супруга не прибыли. Судя по всему, их слишком расстроила бурная сцена, случившаяся в церкви. Присутствовала и небольшая группа других гостей. В основном родственников. Сестра сэра Джорджа с мужем. Младший брат Алисии с женой. Двое или трое соседей. Разговоры между ними неизменно сводились к обсуждению Малакая Макэша с его глупейшим письмом.

Через какое-то время общий приглушенный гул голосов перекрыло громкое восклицание Лиззи, и постепенно она привлекла к себе всеобщее внимание.

— Но почему бы и нет? — вопрошала она. — Я хотела бы все увидеть своими глазами.

С очень серьезным видом ей ответил Роберт:

— Угольная шахта совершенно неподходящее место для леди, уж поверьте моему мнению.

— О чем это вы? — заинтересовался сэр Джордж. — Неужели мисс Хэллим высказала пожелание спуститься в шахту?

— Я считаю, мне следует знать, как там все устроено, — объяснила Лиззи.

Роберт нашел новый довод:

— Помимо прочих причин, женское платье сделает это неосуществимым на практике.

— Тогда я переоденусь и притворюсь мужчиной, — последовал мгновенный ответный «выстрел» Лиззи.

Сэр Джордж тихо рассмеялся.

— Мне известны девушки определенного сорта, которым это сошло бы с рук, — сказал он. — Но вы, моя дорогая, слишком красивы, чтобы притворяться мужчиной.

Он явно счел, что сделал ей утонченный комплимент, и оглянулся, ища поддержки у остальных. Все покорно захохотали ему в тон.

Матушка Джея привлекла внимание его отца и сказала ему что-то очень тихо.

— Ах да, конечно! — произнес сэр Джордж. — Надеюсь, всем наполнили бокалы? — И не дожидаясь ответа, продолжал: — Давайте же выпьем за здоровье моего младшего сына Джеймса Джеймиссона, известного всем как просто Джей, по случаю исполнения ему двадцати одного года. За тебя, Джей!

Они выпили под этот тост, после чего женщины удалились, чтобы привести себя в порядок к ужину. А беседа среди мужчин неизбежно свелась к теме бизнеса.

— Не нравятся мне новости, поступающие из Америки, — сказал Генри Дроум. — Все это может стоить нам немалых денег.

Джей понимал, о чем завел речь делец из Глазго. Английское правительство обложило налогами различные товары, импортировавшиеся в американские колонии: на чай, бумагу, стекло, свинец и красители. Колонисты возмутились новыми поборами.

Сэр Джордж тоже высказал свое мнение с негодованием:

— Они ведь хотят, чтобы наша армия защищала их от французов и краснокожих, но не желают платить за это. Подумать только!

— И не станут платить, насколько я понимаю, — подтвердил Дроум. — Недавно в Бостоне был наложен бойкот на весь британский импорт. Они отказываются от чая и даже готовы экономить на черной ткани, отказавшись от ношения траурных одеяний!

— Если другие колонии последуют примеру Массачусетса, половина нашего торгового флота останется без грузов, — добавил реплику Роберт.

А сэр Джордж сердился все сильнее.

— Эти колонисты — проклятые бандиты, вот они кто! А бостонские производители рома самые отпетые из них. — Джея удивила подобная горячность отца. Он должен был терять действительно крупные суммы, чтобы до такой степени разъяриться. — Закон обязывает их покупать черную патоку из сахарного тростника на британских плантациях, но они контрабандой приобретают ее у французов, сбивая цену на товар.

— В Виргинии дела обстоят еще хуже, — подлил масла в огонь Дроум. — Тамошние табачные плантаторы никогда не платят своих долгов.

— Мне ли не знать об этом? — подхватил сэр Джордж. — Один из моих должников там только что обанкротился, оставив мне никому не нужную плантацию. Это место называется Мокджек Холл.

— Слава богу, что не обложили дополнительным налогом импорт в Америку преступников, — заметил Роберт.

Раздались дружные одобрительные возгласы. Наиболее прибыльной частью судоходного бизнеса Джеймиссона была транспортировка в американские колонии приговоренных в Великобритании преступников. Ежегодно суды приговаривали к высылке многие сотни людей. Это считалось равноценной альтернативой смертной казни, например, за воровство, и правительство платило владельцу корабля пять фунтов за голову каждого доставленного им в Америку заключенного. Причем девять из десяти таких преступников пересекали Атлантику именно на судах, принадлежавших Джеймиссону. Но правительственная дотация не оставалась единственным способом зарабатывать на заключенных. По прибытии в колонии они обязаны были принудительно трудиться бесплатно в течение семи лет, что давало возможность, по сути, продавать их в семилетнее рабство. Мужчины стоили на таком рынке от десяти до пятнадцати фунтов, женщины восемь-девять, а за детей давали поменьше. Забив трюм под завязку ста тридцатью или ста сорока заключенными, как сельдями бочку, Роберт мог получить до двух тысяч фунтов чистой прибыли на одном рейсе — сам корабль столько не стоил. Более выгодного и доходного предприятия придумать было невозможно.

— Так-то оно так, — кивнул отец, опустошая свой бокал, — но только и этому может наступить конец, если вовремя не обуздать зарвавшихся колонистов.

А жалобы от колонистов поступали постоянно. Хотя они и продолжали покупать приговоренных из Англии для работы на себя, поскольку рабочей силы остро не хватало, им не нравилось, что метрополия сбрасывает им на руки отбросы общества, считая заключенных главной причиной роста на своих территориях уровня преступности.

— Хотя бы шахтеры — народ надежный, — сказал сэр Джордж. — На них одних мы можем в эти дни целиком и полностью положиться. Вот почему Макэша необходимо своевременно устранить.

Каждый имел свое мнение о Макэше, и образовались небольшие группы, заведшие свои отдельные разговоры по его поводу. Однако сэру Джорджу, как показалось, эта тема окончательно надоела. Он повернулся к Роберту и, сменив тон на шутливый, спросил:

— Ну, как тебе юная Хэллим, а? Маленькое сокровище, если хочешь знать мое мнение.

— Элизабет весьма темпераментная особа, — несколько двусмысленно отозвался о ней Роберт.

— Это точно, — со смехом сказал его отец. — Помню, когда мы застрелили последнюю волчицу в этой части Шотландии лет восемь или десять назад, она настояла на том, что сама вырастит ее щенков. И расхаживала повсюду с двумя маленькими волчатами на поводке. Вы в жизни не видели ничего подобного! Егеря просто с ума сходили, утверждали, что однажды волчата подрастут, сбегут и станут опасны, но вот только они умерли, к счастью для нас всех.

— Из нее может получиться слишком своенравная жена, — с некоторым беспокойством заметил Роберт.

— Обожаю объезжать норовистых кобылок, — отозвался на это сэр Джордж. — Кроме того, за мужем всегда остается последнее слово, какой бы ни была жена. Ты мог сделать и гораздо более плохой выбор. — Он понизил голос. — Леди Хэллим держит свое имение как приданое для дочери. А поскольку все имущество любой женщины переходит к ее мужу, в день свадьбы все эти земли станут собственностью жениха.

— Знаю, — сказал Роберт.

Джей ничего не знал об этом, но не был удивлен: немногие мужчины согласились бы оставить обширное поместье во владении женщины.

Сэр Джордж продолжал:

— А в недрах Хай Глена должны залегать миллионы тонн угля — все не разработанные, но уже разведанные пласты ведут в том направлении. Девушка просто сидит на огромном состоянии, о котором не знает. Уж прости, если это звучит немного вульгарно.

И он ухмыльнулся.

Но это не развеяло обычного скептицизма вечно мрачного Роберта.

— Не уверен, что вообще нравлюсь ей.

— А что ей может в тебе не нравиться? Ты молод, скоро станешь богат, а когда я умру, унаследуешь титул баронета. Чего еще может пожелать девушка?

— Романтической любви, — ответил Роберт. Он произнес эти слова с неприязнью, словно говорил о какой-то неизвестной ему денежной единице, которой с ним пытался расплатиться чужеземный купец.

— Мисс Хэллим не может себе позволить романтических чувств.

— Кто знает? — сказал Роберт. — Леди Хэллим живет в долг, сколько я себя помню. Не вижу, почему бы ей не продолжать такую жизнь и дальше.

— Поделюсь с тобой секретом. — Сэр Джордж оглянулся, проверяя, чтобы никто не мог подслушать его. — Ты знаешь, что она заложила все свое имение?

— Это всем известно.

— Вот только я один выяснил, что ее кредитор не хочет продлевать сделки с ней.

— Но у нее всегда остается возможность одолжить денег у другого банкира, чтобы расплатиться с прежним, — возразил Роберт.

— Наверняка, — согласился сэр Джордж. — Хотя она еще не догадывается об этом. А ее финансовый советник не даст ей подсказки — уж об этом я лично позаботился.

Джею оставалось только гадать — подкупом или угрозами удалось их отцу подчинить себе поверенного в делах леди Хэллим.

Сэр Джордж захихикал.

— Понимаешь теперь, Роберт, почему юная Элизабет не может себе позволить отвергнуть тебя?

В этот момент Генри Дроум покинул свою компанию и присоединился к троим мужчинам из семейства Джеймиссонов.

— Прежде чем мы сядем за ужин, Джордж, есть нечто, о чем я должен тебя уведомить. Я ведь могу свободно обсуждать деловые вопросы в присутствии твоих сыновей, не так ли?

— Разумеется.

— Проблемы в Америке действительно нанесли по моим финансам серьезный удар. Плантаторы не платят долгов, как я уже упомянул, и возникли другие проблемы. Боюсь, в текущем квартале я не смогу выполнить своих обязательств перед тобой.

Стало ясно, что сэр Джордж ссужал Генри деньгами. Обычно отец обходился с должниками практично и круто: плати или садись в долговую тюрьму. Но сейчас он неожиданно мягко сказал:

— Я все понимаю, Генри. Настали тяжелые времена. Расплатишься со мной, когда сможешь.

У Джея челюсть отвисла от изумления, но он почти сразу понял причину нежданной доброты своего отца. Дроум приходился родственником матери Роберта — Олив, — и сэр Джордж проявлял снисхождение к Генри ее памяти ради. Джей испытал настолько глубокое отвращение, что поспешил отойти в сторону.

Вернулись дамы. На лице матери Джея играла сдержанная улыбка, словно она узнала какой-то занятный секрет. Но прежде чем сын смог поинтересоваться у нее, чему она улыбалась, прибыл еще один гость — незнакомец в сером одеянии священника. Алисия побеседовала с ним, а потом подвела к сэру Джорджу.

— Это мистер Чешир, — представила его она. — Он пришел, чтобы заменить пастора.

Новый визитер был молодым еще человеком с изрытым оспинами лицом, с очками на носу и в старомодном завитом парике. Хотя сэр Джордж и мужчины его поколения по-прежнему носили парики, более молодые люди прибегали к ним теперь крайне редко, а Джей вообще никогда.

— Преподобный мистер Йорк просил меня принести за него извинения, — сказал мистер Чешир.

— Не стоило тревожиться. Право же, не стоило, — отозвался сэр Джордж и отвернулся, не питая интереса к никому не известным и явно мелким служителям церкви.

Все отправились к накрытому для ужина столу. К ароматам пищи примешивался неприятный запах, исходивший от старинных, тяжелых и вечно влажных портьер. Зато длинный стол радовал глаз тщательным подбором блюд: телятина, говядина, ветчина, запеченный целиком огромный лосось, несколько пирогов с разнообразными начинками. Но Джей с трудом мог заставить себя съесть хоть что-нибудь. Передаст ли ему отец плантацию на Барбадосе? И если нет, то что он получит взамен? Трудно было спокойно усидеть на месте, поедая телятину, когда вскоре предстояло определиться всему твоему будущему.

Он ведь в каком-то смысле почти ничего не знал о своем отце. Хотя они жили вместе в семейном доме на Гровнор-сквер в Лондоне, сэр Джордж проводил почти все время на складе в Сити в компании Роберта. Джей целыми днями находился при своем полку. Они порой ненадолго встречались за завтраком или за ужином, но зачастую сэр Джордж предпочитал ужинать у себя в кабинете, продолжая работать с документами. И потому Джей понятия не имел, как поступит отец. Он играл вилкой в тарелке с едой и ждал.

Мистер Чешир оказался человеком неловким и смущал остальных гостей. Он несколько раз громко рыгнул за столом, опрокинул бокал с кларетом, разлив вино, а позже Джей несколько раз ловил его на том, как он излишне откровенно пялится на декольте сидевшей рядом с ним женщины.

Они начали ужин рано — часа в три пополудни, а к тому времени, когда женщинам настала пора выйти из-за стола, зимний день за окном уже начал переходить в сумрачный вечер. Как только представительницы прекрасного пола удалились, сэр Джордж заерзал в кресле, а потом с вулканическим грохотом выпустил газы.

— Вот так-то оно лучше, — заявил он затем.

Слуга подал бутылку портвейна, круглую жестянку с табаком и коробку с глиняными трубками. Молодой священник набил одну из трубок и заявил:

— Леди Джеймиссон чертовски хорошенькая женщина, если сэр Джордж позволит мне высказать свое мнение. Просто красавица, чтоб мне не сойти с этого места!

Он был явно пьян, но и это не извиняло дерзких слов, на которые следовало ответить должной отповедью. На защиту матери поспешил встать Джей.

— Я был бы весьма признателен, сэр, если бы вы прекратили отпускать неуместные ремарки по поводу леди Джеймиссон, — произнес он ледяным тоном.

Священник поднес к своей трубке огарок свечи, раскурил ее, вдохнул дым и тут же закашлялся. Стало очевидно, что он никогда прежде не курил. Слезы выступили у него на глазах, он задохнулся и снова зашелся в кашле. Причем все его тело так сильно сотрясалось, что с него свалились очки и парик. Джей мгновенно понял — это вовсе не священник.

И зашелся в приступе смеха. Остальные посмотрели на него с недоумением. Они пока ничего не смогли разглядеть.

— Неужели вы не видите, кто это на самом деле? — спросил он.

Роберт стал первым, кто распознал мнимого гостя.

— Боже милостивый, да это же мисс Хэллим, переодетая мужчиной! — воскликнул он.

Наступил момент изумленного молчания. А потом и сэр Джордж покатился со смеху. Остальные мужчины, увидев, что хозяин склонен отнестись к происшествию как к доброй шутке, тоже начали хихикать.

Лиззи выпила немного воды и еще некоторое время продолжала откашливаться. Пока она восстанавливала дыхание, Джей с восхищением рассматривал ее хитро придуманный наряд. Очки спрятали выразительные темные глаза, а завитки парика по бокам частично скрыли ее прелестный профиль. Белый полотняный воротник придал шее толщины и сделал невидимой нежную кожу ее девичьего горла. С помощью древесного угля или чего-то еще она нанесла на щеки подобие следов от оспы и пририсовала несколько редких волосков на подбородке, создававших видимость пушка юноши, еще не привыкшего к ежедневному бритью. В вечной полутьме замка, в мрачный зимний день, типичный для Шотландии, никто не узнал ее в столь искусной маскировке.

— Да уж, вы доказали, что смогли бы выдать себя за мужчину, — признал сэр Джордж, когда она окончательно перестала кашлять. — Но вас все равно не пустят в шахту. Будьте любезны, сходите и пригласите сюда остальных женщин. Нам пора вручить Джею подарок ко дню рождения.

Джей на несколько минут забыл обо всех своих тревогах, но теперь они сразу же вновь овладели его мыслями.

Мужчины сошлись с дамами в главном холле. Мать Джея и Лиззи продолжили смеяться вместе. Алисия явно была посвящена в замысел девушки, чем объяснялась ее лукавая и таинственная улыбка, замеченная сыном перед началом ужина. А вот мать самой Лиззи ни о чем не догадывалась и теперь смотрела на дочь с холодной неприязнью.

Сэр Джордж возглавил общее шествие наружу через парадную дверь замка. Сгустились сумерки. Снегопад прекратился.

— Вот, — сказал сэр Джордж. — Это и есть твой подарок к совершеннолетию.

Во дворе перед домом конюх держал под уздцы самого красивого коня, какого Джей когда-либо видел в жизни. Белого жеребца лет двух от роду с изысканными чертами чистокровного арабского скакуна. Появившаяся внезапно перед ним толпа людей заставила его занервничать, и он инстинктивно подался в сторону, но конюх натянул поводья и принудил коня к неподвижности. В его глазах отражалась неистовость норова, и Джей сразу понял, что он способен скакать быстрее ветра.

От восхищения Джей совершенно забылся, но голос матери рассек его мысли подобием острого ножа.

— И это все? — спросила она.

Отец отозвался:

— Что ты имеешь в виду, Алисия? Надеюсь, ты не проявишь неблагодарности…

И это все? — повторила она, и Джей увидел, как ее лицо исказила гримаса гнева.

— Да, это все, — подтвердил он.

До Джея до сих пор не дошло, что этот подарок он получил взамен плантации на Барбадосе. Он непонимающе смотрел на родителей, постепенно осознавая смысл происходящего. Им овладела такая глубокая горечь, что он не сразу обрел дар речи.

За него продолжала говорить мать. Никогда прежде не видел он ее настолько разъяренной.

— Но он же твой сын! — воскликнула она визгливым от злости голосом. — Ему исполнился двадцать один год. Он должен получить часть наследства, чтобы вести достойную жизнь… А все, что ты ему даришь, — это всего лишь конь?

Гости наблюдали за ними, заинтригованные и испуганные в одно и то же время.

Сэр Джордж побагровел.

— Мне вообще никто ничего не подарил к моему совершеннолетию! — сказал он сердито. — Я не унаследовал даже пары поношенных башмаков…

— О, во имя всего святого, оставь свои лицемерные речи, — процедила она презрительно. — Мы все вдоволь наслушались душещипательных историй о том, как твой отец умер, когда тебе было всего четырнадцать лет, и ты вынужден был работать на мельнице, чтобы содержать сестер… Но разве это причина повергать в бедность собственного сына?

— Бедность? — Он развел руки в стороны, как бы указывая на замок, на земли вокруг него и на ту жизнь, какую можно было здесь вести. — О какой бедности ты толкуешь?

— Но он нуждается в независимых источниках существования. Бога ради, передай ему в дар плантацию на Барбадосе.

— Это моя собственность! — поспешил заявить Роберт.

Джей почувствовал, что охвативший его паралич миновал, и к нему вернулся голос.

— Той плантацией никогда по-настоящему никто не управлял, — сказал он. — Я рассчитывал, что стану командовать там, как командуют полком, заставлю ниггеров работать усерднее и так далее, чтобы сделать ее более прибыльной.

— Ты действительно считаешь себя способным на это? — спросил отец.

У Джея даже сердце зашлось: возможно, отец еще передумает.

— Да, я так считаю! — пылко ответил он.

— А я не разделяю твоего мнения, — резко сказал его отец.

Джей почувствовал, словно его с силой ударили ниже пояса.

— Я не верю, что ты имеешь хотя бы малейшее понятие о том, как управлять плантацией или любым другим предприятием, — с зубовным скрежетом произнес сэр Джордж. — По моему мнению, тебе лучше оставаться в армии, где тебе всегда подскажут, что нужно делать.

Джей был совершенно ошеломлен. Он снова посмотрел на роскошного белого скакуна.

— Я никогда не сяду в седло этого коня, — сказал он. — Уведите его прочь.

Алисия обратилась к сэру Джорджу:

— Роберт получает от тебя замок, угольные шахты, корабли и все остальное. Неужели так необходимо передавать ему и плантацию тоже?

— Он — мой старший сын.

— Да, Джей младше, но он не ничтожество. Почему же все должно достаться одному Роберту?

— Во имя его матери, — ответил сэр Джордж.

Алисия буквально прожигала сэра Джорджа взглядом, и Джей понял, до какой степени она его ненавидела. «И я тоже, — подумал он. — Я тоже ненавижу своего отца».

— Так будь ты проклят! — провозгласила она, и гости дружно охнули в шоке от ее слов. — Гореть тебе в адском пламени!

Алисия повернулась и вошла в двери замка.

Глава 5

Близнецы Макэш обитали в доме, где была всего одна комната размером в пятнадцать квадратных футов с очагом у одной стены и двумя занавешенными альковами для кроватей у другой. Дверь выходила на вечно покрытую грязью тропу, спускавшуюся от шахты вдоль склона холма в низину долины, где вливалась в дорогу, ведшую в сторону церкви, замка и внешнего мира в целом. Источником воды служил горный ручей, протекавший позади выстроенных в ряд домов.

На всем обратном пути Мак мучительно обдумывал все, что произошло в церкви, но ничего не говорил, а Эстер хватало такта не задавать ему пока никаких вопросов. Утром перед уходом в церковь они успели сварить кусок бекона, и по возвращении его аромат пропитал всю комнату, вызвав у Мака здоровое чувство голода и слегка подняв ему настроение. Эстер накрошила в кастрюлю с мясом капусты, пока Мак ходил через дорогу в заведение миссис Уейгел за кувшином эля. Оба поели с огромным аппетитом, отличавшим людей, привычных к физическому труду. После того как с едой и питьем было покончено, Эстер сыто отрыгнула и спросила:

— Что ты теперь будешь делать?

Мак вздохнул. Теперь, когда вопрос был задан прямо, он понимал, что на него существует только один ответ.

— Мне нужно уехать отсюда. Я не могу оставаться здесь после всего случившегося. Гордость не позволит. Я превращусь в постоянное напоминание для каждого молодого человека в долине, что Джеймиссонам невозможно бросить вызов, одолеть их произвол. Я должен покинуть деревню.

Он старался сохранять спокойствие, но голос срывался от охвативших его эмоций.

— Так и думала, что ты это скажешь. — Слезы блеснули в глазах Эстер. — Ты превратил в своих врагов самых могущественных людей в этих краях.

— Но ведь я прав!

— Да. Но правду и ложь мало кто умеет различать в нашем мире. Правда торжествует только на небесах.

— Если не сделаю этого сейчас, то не смогу уже никогда, и мне останется только до конца жизни сожалеть о своей нерешительности.

Она с грустью кивнула.

— Наверняка так и будет. Но что, если они попытаются остановить тебя?

— Как?

— Поставят охрану на мосту.

Единственный другой путь из долины проходил через горы, но он не позволял двигаться быстро. Джеймиссоны могли уже поджидать его по ту сторону хребта, когда Мак доберется туда.

— Если они преградят мне переход через мост, я переплыву реку, — сказал он.

— Вода такая холодная в это время года, что ты можешь заболеть и умереть от простуды.

— Река всего в тридцать ярдов шириной. Как я прикинул, мне удастся перебраться на другой берег примерно за минуту или чуть больше.

— Но если тебя схватят, то приведут обратно с железным ошейником, как было с Джимми Ли.

Мак поморщился при этой мысли. Носить ошейник, как собака, было унижением, которого все горняки страшились больше всего.

— Я все-таки поумнее буду, чем Джимми, — объяснил он. — У него кончились деньги, и он попытался устроиться работать на шахте в Клакманнане, а владелец шахты донес на него, поскольку знал по имени.

— В том-то и беда. Тебе потребуется пропитание. Как еще ты сможешь заработать себе на хлеб насущный? Ты только и умеешь уголь добывать.

Мак отложил на черный день немного наличных, но хватило бы их ненадолго. И все же он на эти деньги рассчитывал.

— Я отправлюсь в Эдинбург, — сказал он. Можно было воспользоваться одной из тяжелых гужевых повозок, доставлявших в город уголь, добытый в шахте, хотя безопаснее для него стало бы добраться туда пешком. — Там найду корабль. Мне говорили, что на углевозы постоянно требуются крепкие молодые люди. Через три дня я покину пределы Шотландии. А они не смогут насильно вернуть меня сюда. Их законы не действуют по всей территории страны.

— Корабль, — повторила Эстер мечтательно, но с сомнением. Они никогда не видели настоящего корабля. Только картинки в книжках. — Куда же ты на нем поплывешь?

— Наверное, в Лондон. — Большинство судов с углем из Эдинбурга доставляли свой груз именно в Лондон. Некоторые ходили до Амстердама, как слышал Мак. — Или в Голландию. Или даже в Массачусетс.

— Но для нас это не более чем просто названия мест, — заметила Эстер. — Мы не знакомы ни с кем, кто побывал бы в Массачусетсе.

— Я предполагаю, что люди там едят хлеб, живут в своих домах и ложатся спать по ночам, как и везде по всему миру.

— Вероятно, так оно и есть. — В голосе сестры по-прежнему звучало сомнение.

— И вообще — мне все равно, — сказал он. — Я отправлюсь куда угодно за пределы Шотландии. Куда угодно, где человек может чувствовать себя свободным. Только подумай: жить, как захочешь, а не как тебе велят! Самому выбирать себе работу, зная, что в любой момент можешь уйти и найти другую, лучше оплачиваемую или безопасную, а может, просто более чистую. Стать хозяином собственной судьбы, а не чьим-то рабом. Разве это не здорово!

Теплые слезы заструились по щекам Эстер.

— Когда ты собираешься уходить?

— Задержусь еще на день или на два. Будем надеяться, что Джеймиссоны немного ослабят бдительность. Вот только во вторник мне исполняется двадцать два года. Если в среду я еще останусь в шахте, то отработаю положенный срок в год и один день, как взрослый мужчина, и тогда уже окончательно стану рабом по закону.

— На самом деле ты в любом случае раб, что бы ни говорилось в том письме.

— Но мне нравится считать, что закон пока на моей стороне. Сам не понимаю, почему для меня это так важно, но факт есть факт. Закон делает Джеймиссонов преступниками, пусть они не желают признавать реальности. А потому я устрою побег во вторник вечером.

— А как же я? — очень тихо спросила Эстер.

— Тебе лучше будет начать работать в паре с Джимми Ли. Он — хороший отбойщик, и ему давно нужна надежная помощница, чтобы транспортировать добытый им уголь по шахте. А Энни…

— Я хочу уйти вместе с тобой, — перебила его сестра.

Он был застигнут врасплох и удивлен.

— Но ты ни разу еще не упоминала об этом!

Она повысила голос:

— Почему, как ты думаешь, я до сих пор не вышла замуж? А потому, что если бы завела семью и детей, у меня не осталось бы ни шанса выбраться отсюда.

И ведь верно! Она была самой взрослой одинокой женщиной во всем Хьюке. Однако Мак привык считать, что для нее попросту не находилось в деревне подходящего мужчины. Ему ни разу в голову не пришла мысль о тайном желании сестры однажды сбежать с шахты, которое она вынашивала долгие годы.

— Я даже не догадывался ни о чем!

— А я боялась разговаривать с тобой об этом. Мне по-прежнему страшно. Но теперь, если ты уйдешь, я отправлюсь с тобой.

Мак ясно видел отчаяние в ее глазах, и ему причиняла боль необходимость отказать ей, но иначе поступить он не мог.

— Женщин не берут в моряки. А денег на билет пассажирки для тебя у нас нет. Отработать его ты никак не сможешь. В таком случае мне придется бросить тебя одну в Эдинбурге.

— Но и здесь я не останусь, если ты уедешь.

Мак любил сестру. При любом конфликте они неизменно поддерживали друг друга — от ссор с другими детьми до перепалок с родителями и даже в распрях с управляющим шахтой. Она могла порой сомневаться в правильности его решений, но всегда с яростью львицы вставала на защиту брата. Ему очень хотелось взять ее с собой, но сбежать вдвоем оказалось бы намного труднее, чем одному.

— Поживи здесь еще совсем недолго, Эстер, — сказал он. — Как только доберусь до нужного мне места, сразу же напишу тебе. А потом найду работу, сэкономлю денег и пришлю за тобой.

— Обещаешь?

— Можешь на меня положиться.

— Сплюнешь и поклянешься?

— Да.

Так они поступали еще в детстве, чтобы скрепить любое обещание.

— Я хочу, чтобы ты сделал это!

Он понял, насколько традиция важна для нее. Он сплюнул себе в ладонь, а потом протянул руку через дощатый стол и крепко взял ее за руку.

— Клянусь непременно послать за тобой.

— Спасибо, — простодушно отозвалась она.

Глава 6

На следующее утро была запланирована охота на оленей, и Джей решил в ней поучаствовать. Он чувствовал необходимость пролить чужую кровь, убить хоть кого-то.

Завтракать ему не хотелось. Зато он набил карманы «пирожными с виски» — небольшими шариками из овсяной каши, пропитанными спиртным. После чего вышел из дома, чтобы взглянуть на погоду. Только-только начинало светать. Небо оставалось серым, но облака проплывали высоко, и дождя не намечалось. Видимость для стрельбы будет отменной.

Джей уселся на ступени перед входом в замок и принялся прилаживать новый клиновидный кремень к механизму запала своего ружья, основательно закрепив его с помощью свернутого в трубочку куска мягкой кожи. Возможность уложить пару рогатых самцов могла, наверное, дать хотя бы отчасти выход его гневу, но до чего же ему хотелось всадить пулю не в зверя, а в собственного брата Роберта!

Своим оружием он гордился. Это было заряжаемое со ствола кремниевое ружье, изготовленное прославленным мастером Гриффином с Бонд-стрит в Лондоне. Приклад отдельно доставили из Испании, инкрустировав серебром. Оно намного превосходило качеством простые ружья фирмы «Браун Бесс», которыми вооружили солдат его полка. Он взвел курок и прицелился в дерево, росшее по дальнюю сторону двора. Глядя на мушку и уперев приклад в плечо, он воображал, что видит перед собой могучего оленя с ветвистыми рогами. Он мысленно навел ствол в то место на груди, где могло бы биться могучее сердце животного. Но затем сменил воображаемый образ и увидел перед собой Роберта: угрюмого, упрямого Роберта, жадного и неутомимого, с темными волосами и откормленным лицом. Джей спустил курок. Кремень ударился в сталь, произведя достаточно густой выброс искр, но на полке не было пороха, как и пули в стволе.

Он зарядил ружье уверенными движениями знатока. С помощью мерного колпачка в крышке фляжки насыпал на полку ровно две с половиной драхмы[345] черного пороха. Достал из кармана шарообразную пулю, обернутую в кусок льняной ткани, и затолкал через дуло внутрь. Потом снял с крепления под стволом шомпол и с его помощью загнал пулю как можно дальше вглубь ствола. Пуля была около половины дюйма в диаметре. Ею можно убить наповал самого матерого самца оленя с дистанции в сто ярдов. Она бы сокрушила Роберту ребра, разорвала легкие и врезалась прямо в сердце, прикончив его за считаные секунды.

— Доброе утро, Джей, — услышал он голос своей матери.

Он поднялся и поцеловал ее. Они не встречались с того момента прошлым вечером, когда она прокляла его отца и бросилась вон из зала. Сейчас мама выглядела утомленной и печальной.

— Тебе плохо спалось, верно? — спросил он с сочувствием.

Она кивнула.

— Да, выдавались и более спокойные ночи.

— Бедная мамочка.

— Мне не следовало так ссориться с твоим отцом.

— Ты, должно быть, очень любила его… Когда-то, — не слишком уверенно предположил он.

Она вздохнула.

— Даже не знаю. Он был хорош собой, богат, носил титул баронета, и я действительно хотела стать его женой.

— Но сейчас ты его ненавидишь.

— С тех самых пор, когда он начал слишком явно отдавать предпочтение перед тобой своему старшему сыну.

В Джее снова вскипела злость.

— Мне казалось, даже Роберт мог бы видеть, какая вершится несправедливость!

— Уверена, в душе он все понимает. Однако боюсь, что Роберт слишком алчный молодой человек. Он хочет заполучить все.

— Таким он был всегда. — Джей вспомнил Роберта еще ребенком, получавшим особое удовольствие, если удавалось завладеть игрушечными солдатиками брата или перехватить его порцию сливового пудинга. — Помнишь лучшего пони Роберта по кличке Роб Рой?

— Да, а что?

— Ему было тринадцать лет, а мне восемь, когда он получил ту лошадку в подарок. Я тоже страстно мечтал иметь пони. Причем ездил верхом лучше его уже в то время. Но он ни разу не позволил мне прокатиться на нем. Если сам не хотел кататься, заставлял конюха выезжать Роб Роя у меня на глазах, но меня и близко не подпускал.

— Но ты мог пользоваться другими лошадьми.

— К десяти годам я уже успел посидеть в седлах всех скакунов из нашей конюшни, включая даже охотничьих коней отца. Но только ни разу не ездил на Роб Рое.

— Давай немного прогуляемся по лужайке двора.

На ней было отделанное мехом пальто с капюшоном, а Джей надел клетчатый плащ. Они пошли по лужайке, хрустя ступнями по промерзшей траве.

— Почему отец стал таким? — спросил Джей. — За что он ненавидит меня?

Она погладила сына по щеке.

— Он относится к тебе без ненависти, — ответила мать, — хотя понятно и простительно для тебя думать так.

— Отчего же он так дурно обращается со мной?

— Твой отец был бедняком, когда женился на Олив Дроум. Не имел ничего, кроме маленькой лавчонки в захудалом квартале Эдинбурга, где обитали представители низших сословий. А это место, которое сейчас называется замком Джеймиссона, принадлежало троюродному брату Олив — Уильяму Дроуму. Уильям оставался холостяком, жил совсем один, и когда он заболел, сюда приехала Олив, чтобы ухаживать за ним. В знак своей глубокой благодарности он изменил условия своего завещания, оставив все Олив, а потом, как ни старалась она выходить его, Уильям все-таки умер.

Джей кивнул.

— Я слышал эту историю не один раз.

— И дело как раз в том, что твой отец до сих пор воспринимает это поместье как собственность Олив. А эта усадьба стала основой, на которой он затем сумел построить всю свою деловую империю. Важно, кроме того, что угольные шахты до сих пор остаются самыми прибыльными из его предприятий.

— Это самый стабильный бизнес, как говорит он сам, — добавил Джей, вспомнив вчерашний разговор. — Судоходство подвержено капризам конъюнктуры и порой рискованно, а уголь продолжают добывать равномерно и непрерывно.

— Как бы то ни было, твой отец чувствует, что всем в своей жизни обязан Олив, и, по его понятиям, стало бы оскорблением ее памяти передача хоть какой-то собственности в твои руки.

Джей помотал головой.

— Нет, за этим должно крыться что-то еще. Меня не покидает ощущение, что мы знаем далеко не все.

— Возможно, ты прав. Но я рассказала тебе то, что извест-но мне.

Они дошли до конца лужайки и двинулись обратно в молчании. Джею стало интересно, проводили ли его родители хотя бы редкие ночи вместе. Он догадывался, что наверняка проводили. Отцу могло быть все равно, любит она его или нет, но он считал жену обязанной так или иначе давать ему необходимое утешение. Эта мысль показалась крайне неприятной.

Когда они снова добрались до входа в замок, она сказала:

— Я провела всю ночь, стараясь найти способ исправить твое положение, но пока безуспешно. Но не впадай в отчаяние. Счастливый случай непременно подвернется.

Джей неизменно полагался на силу воли своей матери. Она умела противостоять норову отца и заставлять его делать то, чего ей хотелось. Ей даже удалось убедить сэра Джорджа расплатиться по карточным долгам Джея. Но, как он опасался, на сей раз ее могла подстерегать неудача.

— Отец решил, что мне не достанется ничего. Он не мог не понимать, какие чувства это вызовет у меня. И все же принял такое решение. Нет никакого смысла умолять его передумать.

— Я и не думала ни о чем умолять его, — сухо отозвалась Алисия.

— Тогда как ты собираешься поступить?

— Еще не знаю, но я точно не собираюсь сдаваться. Доброе утро, мисс Хэллим.

Лиззи спускалась по ступеням от двери замка, одетая для охоты. Она выглядела как хорошенькая фея в черной меховой шапочке и в казавшихся до странности маленькими кожаных сапогах. Она улыбнулась и была откровенно рада встрече с ними.

— Доброе утро!

Один только ее вид поднял Джею настроение.

— Вы едете на охоту вместе с нами? — спросил он.

— Я бы ни за что на свете не пропустила бы ее.

Участие молодой женщины в охоте было не совсем обычным, но одновременно и вполне дозволенным в глазах общества, а Джей, хорошо знавший Лиззи, нисколько не удивился ее стремлению присоединиться к мужчинам.

— Превосходно! — воскликнул он. — Ваше присутствие добавит некоторый элемент утонченности и стиля тому, что в противном случае стало бы обычным грубым мужским развлечением.

— Надеюсь, моя роль не сведется только к этому, — откликнулась она.

— Я вернусь в дом, — сказала Алисия. — Хорошей охоты вам обоим.

Когда она удалилась, Лиззи сразу стала откровеннее:

— Мне очень жаль, что ваш день рождения оказался испорчен. — Она с неприкрытой симпатией пожала ему руку. — Но у вас, как я смею ожидать, будет повод забыть о своих огорчениях на ближайшую пару часов этим утром.

Он не смог сдержать улыбки.

— Лично я приложу к этому все усилия.

Она принюхалась к воздуху, уподобившись на мгновение лисице.

— Дует достаточно сильный юго-западный ветер. Как раз то, что нам нужно.

Джей в последний раз охотился на благородных оленей пять лет назад, но помнил ее основные правила. Охотникам не нравились тихие деньки, когда неожиданный капризный и непредсказуемый порыв ветра мог донести запах людей до лесов на склонах холмов и заставить зверей разбежаться.

Из-за угла дома показался егерь с двумя псами на поводках, и Лиззи бросилась к нему, чтобы приласкать собак. Джей последовал за ней, заметно приободрившись. Оглянувшись, он увидел, что мать по-прежнему стоит у дверей замка и пристально смотрит на Лиззи со странным и задумчивым выражением лица.

Собаки принадлежали к той длинноногой, покрытой серой шерстью породе, какую кто-то называет шотландскими борзыми, а некоторые именуют ирландскими волкодавами. Лиззи присела на корточки и по очереди заговорила с каждой.

— Это и есть Бран? — спросила она у егеря.

— Нет, он сынок Брана, мисс Элизабет, — ответил мужчина. — Сам Бран, к сожалению, подох год назад. Его кличка Баскер.

Собак будут держать далеко позади группы охотников, а спустят только после того, как прозвучат первые выстрелы. Им надлежало преследовать и окончательно завалить оленя, подраненного пулей участника охоты.

Из замка показались остальные: Роберт, сэр Джордж и Генри. Джей хотел посмотреть брату в глаза, но Роберт избегал встречи с ним взглядами. Отец вежливым поклоном приветствовал младшего сына, будто успел начисто забыть о событиях прошлого вечера.

С восточной стороны усадьбы егеря соорудили мишень — грубо сработанное чучело оленя из дерева и полотна. Каждый из охотников мог выпустить по нему несколько пуль, чтобы пристреляться. Джея занимал вопрос, умеет ли Лиззи стрелять. Многие мужчины полагали, что женщинам никогда не дано быть хорошими стрелками из-за слабости рук, не позволявшей держать ружье как положено, или просто потому, что у них отсутствовал охотничий инстинкт, чтобы убивать животных. Приводились и другие причины. Любопытно было взглянуть, насколько оправдано подобное мнение.

Сначала все сделали по выстрелу с пятидесяти ярдов. Причем Лиззи вызвалась первой, и ее выстрел оказался великолепен — пуля попала в то самое жизненно важное место чуть ниже плечевого сустава. У Джея и сэра Джорджа получилось ничуть не хуже. Пули Роберта и Генри угодили чуть дальше в «тело» животного — такие попадания наносили оленю тяжелые раны, но могли позволить убежать, чтобы потом где-нибудь в чаще леса умереть медленно и мучительно.

Они повторили попытки с семидесяти пяти ярдов. К всеобщему удивлению, выстрел Лиззи опять оказался редкостно удачным. Как и Джея. Сэр Джордж попал в голову чучела, а Генри — в круп. Роберт же вообще промахнулся, и его пуля высекла сноп искр из каменной стены садовой кухни.

Под конец отмерили расстояние в сто ярдов — предельную дальность стрельбы для такого рода ружей. Теперь уже никто не смог скрыть изумления, когда Лиззи еще раз с превосходной точностью поразила цель. Роберт, сэр Джордж и Генри промахнулись. Джей, стрелявший последним, преисполнился решимости не уступить в состязании с девушкой. Он долго готовился, стараясь дышать ровно, тщательно целясь, а потом задержал дыхание и плавно спустил курок. Его пуля переломила деревянную заднюю ногу чучела.

Вот вам и россказни о неспособности женщин хорошо стрелять! Лиззи превзошла их всех. Джея она привела в восхищение.

— Сомневаюсь, что вы пожелаете служить в моем полку, — отпустил шутку он. — А жаль! Немногие из моих солдат обучены стрелять так метко.

После этого помощники конюха вывели из конюшни пони. В Шотландии на неровной почве крепконогие пони оказывались предпочтительнее лошадей. Охотники забрались в седла и выехали из двора замка.

Пока они рысцой трусили вниз по долине, Генри Дроум завел с Лиззи беседу. Не имея другой пищи для размышлений, Джей обнаружил, что снова впал в угрюмое настроение, вспомнив проявленное отцом пренебрежение к себе. От этих мыслей у него возникало жжение в желудке, похожее на боль от язвы. Как он убеждал себя теперь, ему следовало быть готовым к подобному отношению, поскольку отец никогда не скрывал своей любви исключительно к Роберту. А он тщетно подпитывал свой оптимизм вздорными доводами: он не был незаконнорожденным ребенком баронета, а его мать — все-таки именуется леди Джеймиссон. И почти убедил себя, что на сей раз отец проявит справедливость. Но нет. Его отец не ведал о подлинной справедливости. Напрасные ожидания!

Жаль, он не единственный сын сэра Джорджа. Жаль, что Роберт не умер. Если бы сегодня произошел несчастный случай и Роберт погиб, все проблемы Джея оказались бы решены.

Джей понимал: ему не хватит храбрости и крепости нервов, чтобы самому разделаться с братом. Он прикоснулся к стволу ружья, висевшего на переброшенном через плечо ремне. Он ведь действительно мог все обставить как несчастный случай. Когда охотники начнут стрелять одновременно, будет трудно потом определить, кто именно выпустил смертоносную пулю. И даже если они смогут инстинктивно определить виновника, исходя из очевидного мотива, семья скроет истину. Скандал никому не нужен.

Внезапно его охватил ужас, когда он понял, что всерьез мечтает об убийстве Роберта. «Но ведь мне бы и в голову не пришло ничего подобного, если бы отец оказался справедлив ко мне», — подумал он и стряхнул с себя пугающее чувство.

Шотландское поместье Джеймиссона напоминало большинство подобных усадеб в этих краях. В нижней части долины находились сельскохозяйственные земли, на которых одной общиной трудилась группа фермеров-арендаторов, используя почти средневековую систему мелкой чересполосицы и расплачиваясь с хозяином частью своей продукции. Но основную территорию занимали покрытые лесом высокие холмы, не пригодные ни для чего, кроме охоты и рыбной ловли. Некоторые из соседей земле-владельцев вырубили свои леса и начали экспериментировать с разведением овец. Но разбогатеть, имея поместье в Шотландии, было совершенно невозможно. Для этого необходимым условием становилось наличие залежей угля. Тогда ситуация становилась, разумеется, совершенно иной.

Они проехали примерно три мили, и егеря заметили стадо оленей голов на двадцать или тридцать в полумиле дальше. Животные паслись выше поросшего лесом участка на обращенном к югу склоне. Группа остановилась, а Джей достал подзорную трубу. Олени располагались с подветренной стороны к охотникам, поскольку их повадкой было всегда вставать в сторону ветра, а потому они смотрели в противоположном от них направлении, и Джею в его оптический прибор отчетливо виделся только белый мех их крупов.

Стадо состояло из одних только самок, которые прекрасно годились в пищу, хотя любой охотник предпочел бы завалить крупного самца с его неизменно роскошными рогами. Джей переместил трубу и посмотрел поверх голов самок, причем сразу обнаружил то, что искал, и сообщил остальным:

— Посмотрите, там два громадных самца… Нет, три… Чуть выше места, где пасутся их дамы.

— Да, теперь я их тоже вижу. Над самым первым гребнем холма, — сказала Лиззи. — И еще один! Только что мелькнули рога четвертого.

Ее лицо раскраснелось от азартного возбуждения, и она стала выглядеть еще более красивой. Происходило именно то, что должно было ей очень нравиться — свежий воздух, пони, собаки, ружья. Она вечно испытывала тягу к энергичным действиям, требовавшим напряжения сил, и немного опасным. Разглядывая ее в такой момент, Джей не мог сдержать улыбки. Но при этом он почувствовал себя даже несколько неуютно в своем седле. При виде настолько привлекательной девушки у редкого мужчины не заиграл бы огонь в крови.

Он бросил взгляд на брата. Вот Роберту поездка на пони в холод не доставляла никакого удовольствия, а скорее раздражала. Он сейчас гораздо охотнее сидел бы в своей бухгалтерии, подумал Джей, подсчитывая квартальную прибыль от какой-нибудь ссуды в восемьдесят девять гиней, выданной под три с половиной процента годовых. Какое же несчастье для Лиззи навязанная ей необходимость выйти замуж за Роберта!

Он отвернулся от них, постаравшись целиком сосредоточить внимание на оленях. Изучил склон холма в подзорную трубу, выискивая наилучший путь неслышно подобраться поближе к животным. Охотникам все время нужно было оставаться с подветренной стороны, чтобы добыча не почуяла запахов, исходивших от людей. Лучше всего казалось подкрасться к стаду, взобравшись сначала чуть выше по склону. Как продемонстрировала тренировка на мишени, убить оленя с дистанции в сто ярдов едва ли было возможно. Идеальным расстоянием для стрельбы стали бы пятьдесят ярдов. Поэтому искусство охоты на оленей зачастую сводилось к умению тихо приблизиться к ним настолько, чтобы облегчить попадание в цель. Лиззи уже сама наметила оптимальный путь подхода.

— В четверти мили отсюда мы миновали расщелину, — оживленно заговорила она. На самом деле то, что она назвала расщелиной, было углублением в склоне холма, образованное ручьем, стекавшим вниз вдоль него. Охотники могли укрыться между высокими берегами, совершая подъем. — Мы последуем вдоль нее к самому гребню, а затем двинемся в поперечном направлении.

Сэр Джордж согласился. Он редко позволял другим указывать ему, что нужно делать, но если уж позволял, то исключительно хорошеньким девушкам.

Они вернулись к расщелине, оставили пони внизу и стали взбираться в гору пешком. Тропа оказалась крутой, местами слишком неровной, местами заболоченной, а потому их ступни то увязали в грязной жиже, то попадали в ямы между камнями, заставлявшие спотыкаться. Уже скоро Генри и Роберт начали тяжело дышать и подавать все признаки усталости, зато егеря и Лиззи, привычные к походам по пересеченной местности, выглядели совершенно свежими. Лицо сэра Джорджа покраснело гуще обычного, он тоже страдал от одышки, но его отличала удивительная в таком возрасте выносливость, и хозяин поместья ни разу не замедлил шага. Джей находился в прекрасной физической форме благодаря повседневным тяготам службы в гвардии, но и он через какое-то время почувствовал, как участилось и затруднилось дыхание.

Они пересекли гребень и под его укрытием, невидимые для оленей, пробрались вдоль вершины холма. Здесь дул пронизывающе холодный ветер, посыпался снег с дождем, клубами завихрился морозный туман. Не ощущая больше под собой тепла, исходившего от разгоряченного тела пони, Джей начал всерьез мерзнуть. Его перчатки из отменной козлиной кожи насквозь промокли, влага постепенно проникла в сапоги и пропитала носки из дорогой шетландской шерсти.

Шествие возглавляли егеря, хорошо знавшие окрестности. Когда им казалось, что охотники слишком сближаются с животными, они заставляли всех спускаться чуть ниже. Внезапно они припали на колени. Остальные последовали их примеру. Джей моментально забыл, насколько замерз и промок, ощущая лишь приятное волнение. Охота вступала в свою самую захватывающую стадию, когда возникала перспектива скоро взять на мушку добычу.

Он решился рискнуть и осмотреться. По-прежнему низко прижимаясь к земле, он взобрался вверх и выглянул через скалистый выступ. Когда глаза постепенно сфокусировались на нужном расстоянии, он увидел самцов, четыре смазанных коричневых пятна на фоне зелени склона, беспорядочно разбросанных, но образовавших подобие ломаной линии. Необычно было само по себе расположение рядом четырех крупных особей сразу. Должно быть, они набрели на участок очень сочной травы. Он приложился к подзорной трубе. Самый дальний от него олень горделиво нес благородно красивую голову, отличавшую его от других: рога невозможно было разглядеть отчетливо, но они казались достаточно крупными, чтобы иметь не менее двенадцати ответвлений. Донеслось карканье воронов. Взглянув вверх, Джей заметил, как пара черных птиц кружит высоко над головами охотников, явно инстинктивно понимая, что скоро здесь появятся для них оленьи потроха, которыми они смогут досыта подкормиться.

Рядом кто-то охнул и выругался. Это Роберт поскользнулся, угодив ногой в грязную лужу.

— Дурак набитый, — чуть слышно пробормотал Джей.

Одна из собак издала тихое рычание. Егерь поднял руку предостерегающим жестом, и теперь все умолкли, застыли на местах, вслушиваясь, не донесется ли стук удаляющихся копыт. Но нет. Олени и не помышляли о бегстве, и через несколько секунд группа охотников медленно двинулась дальше.

Вскоре им и вовсе пришлось лечь, передвигаясь ползком. Один из егерей взял собак на себя, завязав им глаза носовыми платками, чтобы они ненароком не залаяли. Сэр Джордж и старший егерь перебрались через гребень и тоже осмотрелись. Когда они вернулись, сэр Джордж начал давать свои указания всем.

Он говорил чуть слышным шепотом:

— У нас четыре самца на пять ружей, а потому в этот раз я не буду стрелять и вступлю в дело, если только один из вас промахнется. — Он при желании умел разыграть из себя гостеприимного хозяина. — Генри, вы возьмете на себя того зверя, что находится правее остальных. Тебе, Роберт, надлежит завалить следующего — он стоит ближе всех к нам и представляет собой самую легкую мишень. Джею достается чуть более дальний. Мисс Хэллим. Ваша цель расположена наиболее далеко, но у этого оленя самые красивые рога, а вы — прекрасный стрелок. Все готовы? Тогда давайте занимать позиции. Позволим мисс Хэллим произвести первый выстрел, не так ли, джентльмены?

Охотники расползлись по склону. Каждый выискивал для себя удобное место, чтобы залечь и основательно прицелиться. Джей последовал за Лиззи. На ней был короткий жакет для верховой езды и свободная юбка без кринолина, а потому он с насмешливым удовольствием мог видеть, как ее обтянутые тканью ягодицы поочередно двигаются прямо перед ним. Немногие девушки позволили бы себе свободно ползти подобным образом, зная, что позади молодой мужчина. Но ведь Лиззи и не походила на большинство знакомых ему девушек.

Вскоре Джей отклонился чуть в сторону и нашел для себя густой куст, представлявший собой превосходное укрытие. Приподняв голову, он посмотрел вниз вдоль склона. Он четко видел выделенного ему самца ярдах в семидесяти от себя — самого молодого из животных со всего лишь редкими отростками пантов поверх головы. Еще три паслись неподалеку. Не менее ясно различал он и фигуры охотников. Лиззи слева от себя — она все еще продолжала ползти. Генри далеко справа. С той же стороны, но чуть ниже находились сэр Джордж и егеря с собаками. От Роберта же его отделяли всего двадцать пять ярдов. Идеальная дистанция для точного выстрела.

У него сердце зашлось, когда им снова на мгновение овладел соблазн убить своего брата. Библейская история Каина и Авеля сама по себе возникла в сознании. «Моя участь слишком тяжела, чтобы я мог выносить ее. Подобные слова (или нечто в этом роде) приписывались Каину. Но ведь и я тоже испытываю такое же чувство, — подумал Джей. — Для меня невыносимо оставаться вечно отверженным младшим сыном, неизменно презираемым, вынужденным вести тягостную жизнь иждивенца, не владеющего ничем, бедным сынком очень богатого отца, ничтожеством. Воистину невыносимая выпала мне доля, как и Каину».

Он попытался выбросить злобные мысли из головы. Взялся за ружье, насыпал немного пороха на полку рядом с бойком, а потом захлопнул крышку над полкой. Наконец он взвел затвор. Теперь стоило ему нажать на курок, как крышка полки автоматически поднимется в тот момент, когда кремень высечет искры из металла. Запальный порох на полке вспыхнет и воспламенит значительно более крупный пороховой заряд, уже находящийся в стволе позади пули.

Он перекатился на другой бок в более удобное положение. Его олень грыз траву в покое и безмятежности, не чуя опасности. Все охотники заняли позиции, только Лиззи еще продолжала двигаться. Джей прицелился в животное, но почти сразу повел стволом в сторону, пока у него на мушке не оказалась спина Роберта.

Он вполне мог потом заявить, что его локоть случайно в самый решительный момент соскользнул с покрытого коркой льда камня, и ружье резко сместилось при выстреле, а это и привело к трагическому итогу, когда он всадил пулю в спину брата. Отец может заподозрить правду, но твердой уверенности у него не будет. И что произойдет потом? Оставшись с единственным сыном, заставит ли себя сэр Джордж забыть о подозрениях? Передаст ли Джею в наследство все, что прежде предназначалось Роберту?

Выстрел Лиззи должен был послужить сигналом открыть огонь для остальных. Насколько помнил Джей, оленей неизменно отличала поразительная замедленность реакции. После первого выстрела они лишь вскинут головы и перестанут поедать траву, замерев на месте зачастую на несколько секунд. Затем один из них побежит, а за ним и остальные, уподобляясь стае птиц или косяку рыбешек, кинутся вслед за вожаком, громко стуча крепкими копытами по промерзшей земле, оставив убитого сородича умирать, а подранков хромать позади.

Джей медленно перевел ствол, снова наведя его на оленя. Разумеется, он не станет убивать своего брата. Это станет немыслимым злодеянием. Его потом всю жизнь будут преследовать чудовищные воспоминания и снедать чувство вины.

Но если он не решится сейчас, не придется ли ему вечно сожалеть о своей трусости? Когда отец в очередной раз унизит его, показывая всем предпочтение, отдаваемое им Роберту, не придется ли Джею в ярости лишь скрежетать зубами и от всей души сожалеть, что не решил проблему, когда имелась прекрасная возможность, не уничтожил ненавистного отпрыска отца, не стер его с лица земли?

И опять его ружье уставилось стволом в Роберта.

Отец уважал в людях силу воли, решительность и безжалостность. Даже если он догадается, что смертельный выстрел был сделан преднамеренно, разве не вынужден он будет признать, что Джей проявил себя как настоящий мужчина? Как человек, которого нельзя отвергать или игнорировать без самых ужасных для себя последствий?

Эта мысль значительно укрепила в нем решимость действовать. В глубине души сэр Джордж невольно оправдает преступление сына, уверял себя Джей. Ведь сам отец никогда не позволил бы обращаться с собой подобным образом. На любой выпад против себя он отвечал жестоко и бесцеремонно. Исполняя роль мирового судьи в Лондоне, он признал виновными десятки мужчин, женщин и даже детей, передав их дела в уголовный суд Олд Бейли. Если ребенка можно было повесить за простую кражу куска хлеба, то разве не заслуживал смерти Роберт, похитивший у Джея любовь отца и все его состояние?

Лиззи не слишком торопилась. Джей старался дышать размеренно, но сердце бешено колотилось в груди, и каждый вдох давался ему с трудом. Он испытывал искушение посмотреть на Лиззи, понять, что послужило причиной задержки, но опасался, что именно в это мгновение она выстрелит, а он упустит свой шанс, и потому не сводил глаз с мушки ружья, точно наведенной на спину Роберта. Все его тело напряглось, натянулось, как струна, и даже в мышцах стала ощущаться боль от долгой неподвижности. И все же он не осмеливался пошевелиться.

«Нет, — подумал он, — этого не может произойти. Я не убью своего брата. Или же, богом клянусь, все-таки убью.

Поторопись, Лиззи, пожалуйста».

Краем глаза он заметил, как рядом с ним что-то начало двигаться. Но он не успел ничего разглядеть, поскольку тут же громыхнуло ружье Лиззи. Олени замерли. Держа под прицелом хребет Роберта, целясь ему между лопатками, Джей мягко спустил курок. Громоздкая фигура выросла прямо над ним, и раздался крик отца. Прогремели еще два выстрела. Разрядили свои ружья Роберт и Генри. Но именно в тот момент, когда должно было выпустить пулю ружье Джея, обутая в тяжелый кожаный сапог нога ударила по стволу. Он вздернулся вверх, и пуля, никому не причинив вреда, улетела в воздух. Страх и вина пронзили сердце Джея, стоило ему поднять взгляд и увидеть разъяренное лицо сэра Джорджа.

— Ты — подлый маленький убийца! — чуть слышно процедил отец.

Глава 7

После целого дня, проведенного на свежем воздухе, Лиззи овладела сонливость, и вскоре после окончания ужина она заявила, что собирается лечь в постель. Роберта очень кстати уже не оказалось в столовой, и Джей тут же вежливо вскочил на ноги, чтобы помочь ей подняться по лестнице, сопроводив со свечой в руке. Пока они медленно преодолевали каменные ступени, он тихо сказал:

— Я отведу вас внутрь шахты, если вы все еще этого хотите.

Вся сонливость Лиззи мгновенно улетучилась.

— Вы это предлагаете серьезно?

— Разумеется. Я не привык бросать слов на ветер. — Он усмехнулся. — Вы осмелитесь пойти?

Ее охватило нескрываемое волнение.

— Да! — ответила она и подумала: «Вот мужчина, действительно желающий завоевать мое сердце». — Когда мы сможем туда отправиться?

— Нынче же ночью. Отбойщики берутся за работу в полночь, а носильщики, которых правильнее называть носильщицами, на час или два позже.

— В самом деле? — спросила изумленная Лиззи. — Почему им приходится работать по ночам?

— Они трудятся и весь день тоже. Откатчики и носильщики заканчивают смену перед самым закатом.

— Но ведь тогда у них почти не остается времени на сон!

— Ничего. Зато у них не остается времени и на дурные поступки.

Лиззи почувствовала себя наивным ребенком.

— Я провела почти всю жизнь по соседству с шахтой в долине, но понятия не имела, сколько часов проводят за работой угольщики.

У нее мелькнула мысль, что Макэш может оказаться прав и посещение шахты в корне изменит ее взгляд на эксплуатацию труда горняков.

— Так что подготовьтесь ближе к полуночи, — сказал Джей. — Вам снова придется переодеться мужчиной. У вас все еще остался тот наряд, который вы использовали?

— Да, остался.

— Выходите через дверь кухни. Я позабочусь, чтобы ее не заперли. Встретимся во дворе конюшни. Мне придется самому оседлать пару лошадей.

— Это так увлекательно! — не слишком громко воскликнула она.

Джей отдал ей свечу.

— До встречи в полночь, — прошептал он.

Лиззи зашла в свою спальню. Джей снова повеселел и приободрился, отметила она про себя. Сегодня днем он опять по какой-то причине поссорился с отцом. Еще в горах. Никто так и не разобрался, что именно между ними произошло. Всех слишком поглотил азарт охоты. Вот только Джей промахнулся, стреляя в своего оленя, а сэр Джордж буквально побелел от злости. Но ссора, каким бы ни был повод, прошла почти незамеченной под влиянием волнительных моментов дня. Лиззи уложила самого крупного самца наповал. Роберт и Генри ранили своих животных. Мишень Роберта успела отбежать на несколько ярдов, но затем все же упала, и он добил зверя повторным выстрелом. А вот олень Генри скрылся, и по его следу пришлось пустить собак, которые после недолгого преследования настигли подранка, и он тоже был причислен к общей добыче. Однако все поняли, что между Джеем и отцом состоялся нелицеприятный разговор. До вечера Джей пребывал в угрюмом и молчаливом настроении. И лишь несколько минут назад вдруг оживился и обрел свой обычный шарм.

Лиззи сняла платье, избавилась от нижних юбок, сбросила туфли, а потом завернулась в одеяло и села перед ярко пылавшим камином. Джей такой весельчак и затейник, думала она. Кажется, его тоже так и тянет на приключения, как ее саму. А еще он был внешне весьма привлекателен: высок ростом, атлетически сложен, прекрасно одет, а его голову покрывала густая шапка вьющихся светлых волос. Ей уже не терпелось, чтобы скорее наступила полночь.

Раздался стук в дверь, и вошла ее мать. Лиззи ощутила укол чувства вины перед ней. Но все же подумала не без тревоги: надеюсь, мамочка не нацелилась на продолжительную беседу. Впрочем, еще не было даже одиннадцати часов. Времени казалось предостаточно.

Мать надела плащ, как поступали они все, когда приходилось идти из одной комнаты в другую по длинным и стылым коридорам замка Джеймиссона. Сейчас она сняла его. Под ним поверх ночной рубашки была накинута шаль. Вынув заколки из прически Лиззи, принялась расчесывать ей волосы.

Лиззи закрыла глаза и полностью расслабилась. Эта процедура неизменно возвращала ее мысленно в детство.

— Ты должна пообещать мне, что больше никогда не станешь одеваться по-мужски, — сказала мама. Лиззи чуть не вздрогнула. Складывалось ложное впечатление, что матушка могла подслушать ее разговор с Джеем. Теперь придется проявить особую осторожность — мама обладала поразительным чутьем, догадываясь о намерениях Лиззи совершить нечто неординарное. — Ты уже не такая юная особа, чтобы затевать столь неприличные игры.

— Но сэра Джорджа я порядком насмешила! — возразила Лиззи.

— Возможно. Но это не лучший способ завоевать уважение будущего мужа.

— Похоже, Роберт в любом случае хочет жениться на мне.

— Верно, но в таком случае ты должна предоставить ему возможность ухаживать за тобой! Вчера по пути в церковь ты уехала вперед вместе с Джеем, оставив Роберта в одиночестве. И этим вечером решила отправиться спать, пока Роберта не было в комнате, лишив его шанса проводить тебя наверх.

Лиззи вгляделась в отраженное зеркалом лицо своей матери. В знакомых чертах отчетливо читалось решительное стремление вразумить дочку. Лиззи любила мать и хотела бы угодить ей, но не могла превратиться в ту дочь, какую желала иметь мама: это противоречило ее характеру.

— Прости меня, мама, — сказала она. — Я просто как-то вообще не задумываюсь о подобных тонкостях.

— Тебе… нравится Роберт?

— Я бы вышла за него, если бы дошла до полного отчаяния.

Леди Хэллим отложила в сторону щетку для волос и села напротив Лиззи.

— Мы как раз и дошли до полного отчаяния, дорогая моя.

— Но нам всегда не хватало денег. Сколько я себя помню.

— Это верно. И мы ухитрялись занимать, закладывали наше поместье, а жили по большей части там, где могли питаться телятиной собственного производства и занашивать одежду до дыр.

Лиззи снова почувствовала себя виноватой. Если мать вообще тратила деньги, то почти всегда на нужды дочери, а не на свои потребности.

— Так давай продолжим жить, как прежде. Я вовсе не против готовить еду и накрывать на стол, делить одну горничную на двоих с тобой. Мне нравится здесь. Я предпочту проводить дни в Хай Глене любым походам за покупками на Бонд-стрит.

— Но есть предел нашим возможностям одалживать деньги, видишь ли. Нам больше никто не дает ссуды.

— Значит, будем жить на арендную плату с фермеров. Придется перестать ездить в Лондон. Мы можем даже не принимать приглашения на балы в Эдинбурге. И к нам никто не станет приходить ужинать. Только пастор. Заживем как монашки, ни с кем не встречаясь целый год, если понадобится.

— Боюсь, нам не удастся даже это. Они угрожают отнять у нас дом и все имение.

Лиззи ее слова повергли в шок.

— Они не могут так поступить с нами!

— Могут. В этом и заключено главное условие закладной.

— Но кто такие эти «они», о ком ты говоришь?

Ответ матери прозвучал не слишком внятно.

— Могу только сказать, что бывший стряпчий твоего отца организовал для меня займы, но мне в точности не известно, кто именно выделил деньги. Хотя это не имеет значения. Важно то, что кредитор теперь желает вернуть свои средства. Иначе грозится взыскать их с помощью закона.

— Мама… Ты имеешь в виду, что мы потеряем свой дом?

— Нет, милая. Не потеряем, если ты выйдешь замуж за Роберта.

— Понятно, — отозвалась Лиззи очень серьезно.

Часы на здании конюшни пробили одиннадцать. Мать поднялась и поцеловала ее.

— Спокойной ночи, моя дорогая. Добрых тебе снов.

— Спокойной ночи, мама.

Лиззи задумчиво смотрела на огонь в камине. Она уже несколько лет знала, что ей предначертано судьбой спасти их с матерью благосостояние, выйдя замуж за богатого мужчину, и Роберт в этом смысле был ничем не хуже других кандидатов. Но она никогда прежде не размышляла об этом как о чем-то реальном. Она вообще не имела склонности обдумывать что-либо заранее, предпочитая откладывать все до самого последнего момента, и эта ее привычка порой сводила маму с ума. А сейчас перспектива выйти замуж за Роберта привела ее в смятение и начала по-настоящему пугать. Она почувствовала нечто вроде физического отвращения, словно съела что-то слегка подгнившее.

Но ей не оставляли выбора. Она не могла позволить кредиторам матери выгнать их из собственного дома! Что им тогда делать, куда податься? Чем зарабатывать себе на жизнь? У нее мороз пробежал по коже, стоило ей вообразить, как они вдвоем поселятся в холодных наемных комнатах ветхого доходного дома в Эдинбурге, как начнут писать самым дальним родственникам, выпрашивая материальную помощь, как возьмутся за шитье, чтобы получать гроши. Уж лучше в самом деле стать женой занудного Роберта. Но сможет ли она себя заставить пойти на такой брак? Всякий раз, когда перед ней вставала задача сделать что-нибудь крайне неприятное, но не столь необходимое, например, пристрелить старую и смертельно больную собаку или отправиться покупать ткань на нижнее белье, она неизменно меняла планы и находила способ избежать тягостной проблемы.

Она заколола свои непослушные волосы, а потом надела маскировочный костюм, использованный ею вчера: бриджи, сапоги для верховой езды, полотняную рубашку, пальто и мужскую треугольную шляпу, которую закрепила на голове булавкой. Изменила цвет лица, чуть затемнив щеки с помощью сажи, взятой из камина, но на сей раз решила обойтись без завитого парика. Для теплоты добавила одеянию отделанные мехом перчатки, помогавшие к тому же скрыть ее ухоженные девичьи руки, а под пальто накинула клетчатый плед, чтобы плечи казались более широкими.

Услышав полуночный бой часов, она взяла свечу и спустилась по лестнице.

Она нервничала, не зная пока, сдержит ли Джей свое слово. Что угодно могло помешать ему, или же он мог попросту заснуть, дожидаясь назначенного времени. Насколько же разочарована она будет! Но дверь кухни действительно оказалась не заперта, как он и обещал, а когда она вошла во двор конюшни, он уже ждал ее, держа под уздцы двух пони и нашептывая им что-то ласковое, заставляя животных вести себя спокойно. Она с радостью увидела при свете луны улыбку на его лице, с которой он встретил ее. Ничего не говоря, он передал ей поводья более низкорослого пони, а потом вывел их пешком задней тропой, избегая показываться на главной подъездной аллее дома, на которую выходили окна большинства спален.

Как только они выбрались на дорогу, Джей сдернул покров с масляного фонаря. Они сели в седла и поскакали прочь от замка.

— Я боялся, что вы не придете, — признался Джей.

— А я боялась, что вы заснете, дожидаясь меня, — сказала в ответ она, и оба рассмеялись.

Они поехали вверх по долине в сторону угольных шахт.

— Вы опять сегодня днем поссорились с отцом? — задала ему прямой вопрос Лиззи.

— Да.

Он явно не собирался вдаваться в подробности, но ненасытное любопытство Лиззи было нелегко угомонить.

— Из-за чего? — спросила она.

Ей не было отчетливо видно его лицо, но она почувствовала, что ему неприятны ее расспросы. Но он тем не менее ответил достаточно ровным тоном:

— Все из-за того же. Причиной снова стал мой брат Роберт.

— Я считаю, что с вами обошлись очень дурно, если для вас мое мнение может послужить хотя бы отчасти утешением.

— Да, и я благодарен вам за это. — Казалось, он сразу немного расслабился.

По мере их приближения к шахтам возбуждение и интерес Лиззи постепенно только усиливались, и она стала воображать себе, какой окажется шахта внутри, и почему Макэш сравнил ее с вратами ада. Будет там жутко жарко или же холоднее, чем снаружи? Ругаются ли рабочие между собой или, быть может, даже дерутся, как дикие кошки в клетке? Царит ли в шахте отвратительный запах, кишат ли в ней крысы? Или там все тихо и призрачно? Она начала ощущать тревогу. «Но что бы ни случилось, — думала она, — отныне я буду знать, каково там, и Макэш больше не посмеет обвинить меня в наивном невежестве».

Полчаса спустя они миновали первую небольшую пирамиду из угля, предназначенного на продажу.

— Кто там еще? — неожиданно раздался грубый окрик, и егерь с волкодавом на поводке показался в круге света, отбрасываемого фонарем Джея.

Обычно в обязанности егерей входил присмотр за оленями и охрана лесов от браконьеров, но в эти дни многих из них заставили наводить порядок на шахтах, следить за дисциплиной и не допускать воровства угля.

Джей приподнял фонарь, чтобы стало видно его лицо.

— Прошу прощения, мистер Джеймиссон, — сказал егерь.

Они поехали дальше. Вход непосредственно в шахту позволяла различать только лошадь, ходившая по кругу и вращавшая колесо. Приблизившись к ней, Лиззи разглядела, что к колесу привязали веревку, с помощью которой из шахты доставали ведра, наполненные водой.

— В шахте всегда образуется много лишней воды, — объяснил Джей. — Она просачивается сквозь почву.

Многие из старых деревянных ведер прохудились, пропуская струи, образовавшие перед входом в шахту предательски опасные участки, где грязь смешалась со льдом.

Они оставили пони у привязи и подошли к дыре, ведшей внутрь шахты. Размерами она не превышала шести квадратных футов с крутыми деревянными ступенями, зигзагом спускавшимися вниз вдоль стен. Конца лестницы Лиззи разглядеть не могла.

Никакими перилами или поручнями ее не оборудовали.

Лиззи на мгновение овладел приступ паники.

— Какова ее глубина? — спросила она дрогнувшим голосом.

— Если память мне не изменяет, глубина этой шахты составляет двести десять футов, — ответил Джей.

Лиззи тяжело сглотнула. Но если бы она сейчас отказалась от своего намерения, сэр Джордж и Роберт могли узнать об этом, а потом самодовольно поучали бы: «Мы же предупреждали вас, что там не место для леди». Этого она вынести не смогла бы. Уж лучше спуститься на двести десять футов вниз по лестнице без перил.

Скрипнув зубами, она спросила:

— Так чего же мы ждем?

Если Джей и уловил ее страх, то вида не подал. Он двинулся первым, освещая для нее ступени, а она последовала за ним, трепеща от ужаса. У нее душа в пятки ушла. Видимо, поэтому, преодолев несколько первых ступеней, Джей предложил:

— Почему бы вам не положить руки мне сзади на плечи для сохранения равновесия?

Она с благодарностью согласилась.

Они продолжили спуск, а деревянные ведра с водой, покачиваясь и кружась словно в вальсе, поднимались на веревке вверх по центру ствола шахты, сталкиваясь с пустыми ведрами, возвращавшимися в глубину, порой обдавая Лиззи ледяной водой. Мысленно девушка нарисовала себе жуткую картину: она поскальзывается на одной из ступеней, срывается с лестницы и совершает безумный полет, врезаясь в ведра, опрокидывая их десятками, прежде чем грохнуться на самое дно и умереть.

Время от времени Джей делал остановки, чтобы дать своей спутнице немного отдохнуть и перевести дух. Хотя она всегда считала себя физически крепкой и способной к любой активной деятельности, у нее уже скоро появилась боль в ногах, а дыхание стало тяжелым. Не желая, чтобы он заметил признаки ее усталости, Лиззи пыталась непрерывно поддерживать разговор.

— Вы производите впечатление человека, который много знает об устройстве шахт. Откуда берется вода, какова глубина и все такое.

— Добыча угля стала постоянной темой бесед между членами нашей семьи. Именно она дает основной доход. Но лично я лет шесть тому назад провел здесь целое лето вместе с Гарри Рэтчетом, управляющим. Как решила мама, мне следовало основательно изучить все детали горного дела, надеясь на вероятность, что в один прекрасный день отец поручит мне руководство бизнесом. Напрасные ожидания. Глупость с ее стороны.

Лиззи почувствовала к нему волну сочувствия.

Они продолжили спуск. Через несколько минут лестница закончилась платформой, с которой открывался доступ в два туннеля-штрека. Под входом в каждый из них шахта была заполнена водой. Ее постоянно вычерпывали ведра, но с таким же постоянством натекали новые ручьи по желобам, проложенным в полу туннелей. Лиззи вглядывалась в их мрак со смесью любопытства и страха.

Джей сделал шаг с деревянной платформы внутрь одного из туннелей и подал Лиззи руку. Хватка его сухих пальцев показалась ей излишне крепкой. Когда же она тоже вошла за ним, он поднес ее руку к своим губам и поцеловал. Она не могла не признаться себе, что подобный галантный знак внимания доставил ей удовольствие.

Он повернулся и повел ее за собой, по-прежнему не отпуская руки. Она же теперь и хотела бы обдумать смысл его жеста, но на это не оставалось времени. Пришлось полностью сосредоточиться на том, как устоять на ногах. Ее ступни все время тонули в плотном слое угольной пыли, и ее же запах ощущался в воздухе. Потолок местами нависал совсем низко, и идти по большей части приходилось, наклонив голову. Только сейчас Лиззи до конца осознала, сколько еще не самых приятных моментов ожидают ее этой ночью.

Но она сделала все возможное, чтобы не обращать внимания на любой возникавший дискомфорт. По обе стороны от главного прохода порой начинали мерцать свечи между широкими колоннами, и это напомнило ей ночную службу в крупном кафедральном соборе. Джей давал пояснения:

— Каждый шахтер работает перед пластом угля в двенадцать футов шириной, и его рабочее место величают «залом», хотя на самом деле правильное название — забой. Между каждым таким залом оставляют колонну, тоже состоящую из угля и имеющую шестнадцать футов ширины, чтобы поддерживать свод шахты, который вы бы назвали потолком.

Внезапно до Лиззи дошло, что у нее над головой громоздилась толща земли и скального грунта в двести десять футов, которая могла обрушиться и раздавить ее, если бы шахтеры выполнили свою работу небрежно, и ей снова пришлось подавить в себе панический страх. Она невольно сжала руку Джея. Он ответил своим пожатием. С этого момента она уже внимательно следила за тем, чтобы их руки не размыкались. Ей стало нравиться все время ощущать его близость.

Первые забои, которые они миновали, пустовали. Очевидно, выработка угля в них уже завершилась. Но уже вскоре Джей остановился у входа в зал, где трудился мужчина. Лиззи удивилась, что шахтер не стоял при этом. Он лежал на боку, врубаясь в слой угля на уровне пола. Свеча, стоявшая на деревянной подставке рядом с его головой, тускло и неравномерно мерцала, давая ему возможность видеть, что делать во мраке шахты. Несмотря на казавшуюся неудобной позу, он мощно орудовал киркой. После каждого удара он вырубал достаточно заметную выемку, откуда сыпались куски угля. Казалось, он стремился сделать углубление в два или три фута в основании пласта по всей ширине своего зала. Лиззи пережила новый шок, заметив, что лежать ему приходится прямо в ручейке непрерывно стекавшей воды, которая затем вливалась в желоб центрального прохода. Лиззи опустила в желоб пальцы. Вода оказалась холодной как лед. Она поежилась. А шахтер между тем работал, скинув с себя и пальто, и рубашку. На нем оставались только бриджи. Ноги были босыми. И все равно капли пота отчетливо проступали на его почерневшей спине.

Туннель не проходил по прямой линии. Он то поднимался, то шел вниз, следуя расположению пластов угля, как догадалась Лиззи. Вот и сейчас он повел их выше. Причем достаточно круто. Джей остановился и указал вперед, где шахтер производил какие-то манипуляции со свечой.

— Он выполняет проверку на рудничный газ, — сказал Джей.

Лиззи впервые отпустила его руку и села на крупный обломок камня, чтобы дать спине чуть отдохнуть от постоянно согнутого положения.

— С вами все в порядке? — спросил Джей.

— Я в норме. Что такое рудничный газ?

— Легковоспламеняющееся летучее вещество.

— Воспламеняющееся?

— Да. Именно он становится причиной большинства взрывов в угольных шахтах.

Это прозвучало для Лиззи как нечто безумное.

— Если газ взрывоопасен, почему же он использует свечу?

— Это единственный способ выявить наличие скопления газа. Его невозможно ни увидеть, ни распознать по запаху.

Шахтер медленно поднимал свечу к своду, не сводя при этом пристального взгляда с пламени свечи.

— Газ легче воздуха, а потому концентрируется наверху, — продолжал давать пояснения Джей. — Даже его небольшое количество придаст пламени свечи голубоватый оттенок.

— А если количество окажется большим?

— Тогда нас всех разорвет на части, и каждая отправится на тот свет, в лучший из миров.

Для Лиззи это вполне могло стать последней каплей, переполнившей чашу ее терпения. Она вся перепачкалась, устала, ей в рот забивалась угольная пыль, а теперь она услышала еще и об угрозе смертоносного взрыва! Ей пришлось уговорить себя сохранять хотя бы видимость спокойствия. Она же еще до прихода сюда знала, что труд горняков опасен. Значит, следовало унять нервы. Шахтеры спускались в штреки каждый день. Неужели у нее не хватит смелости сделать это однажды?

Но она оказалась под землей в первый и в последний раз, уже твердо решила она.

Еще некоторое время они наблюдали за действиями мужчины со свечой. Он неспешно передвигался по туннелю, делая не более нескольких шагов сразу, чтобы заново произвести проверку. Лиззи успела преисполниться решимости не выдать своего страха. Заставив голос звучать ровно, она спросила:

— А если он обнаружит рудничный газ? Что тогда? Как он избавится от него?

— Он его подожжет.

Лиззи снова с трудом сглотнула. Час от часу не легче.

— Одного из шахтеров непременно назначают ответственным за пожарную безопасность, — сказал Джей. — Насколько помню, в этой шахте пожарным служит Макэш, тот самый молодой смутьян. Обычно такая работа передается от отца сыну. Пожарный должен быть подлинным экспертом по газу. Он обязательно знает, что делать при любых обстоятельствах.

Лиззи боролась с желанием броситься бегом назад вдоль штрека и вихрем взлететь по лестнице, чтобы вернуться живой отсюда, оказавшись в привычном окружении. Она бы так и поступила, если бы не неизбежное чувство унижения перед Джеем, вызванное столь откровенной демонстрацией своего страха. Но не желая больше видеть этого странного, безумно опасного, с ее точки зрения, теста, она указала на штрек, уходивший в сторону, и спросила:

— А там что находится?

Джей снова взял ее за руку.

— Пойдемте и посмотрим.

По всей шахте стояла странная гулкая тишина, отметила про себя Лиззи, пока они шли по туннелю. Почти никто не разговаривал. Лишь немногим мужчинам помогали мальчики-подручные, а большинство работали в одиночку. Носильщики угля еще не появились в шахте. Стук кирок, ударявших по пластам, и звуки падения вырубленного угля приглушались массивными стенами и толстым слоем пыли под ногами. Им нередко приходилось проходить через двери, которые тщательно закрывали за ними совсем еще маленькие мальчишки. Двери служили для контроля циркуляции воздуха в туннелях, пояснил Джей.

Вскоре они оказались в совершенно пустынной части штрека. Джей остановился.

— Похоже, здесь залежи уже иссякли, — сказал он, описывая фонарем полукруг.

Его тусклый свет отражался в крошечных глазках крыс, притаившихся по углам. Мерзкие грызуны, несомненно, выживали, питаясь остатками еды шахтеров.

Только сейчас Лиззи заметила, что лицо Джея почернело, словно он сам трудился в шахте. Угольная пыль проникала повсюду. С черными пятнами на щеках он выглядел смешным, и она не сдержала улыбки.

— В чем дело? — спросил он, заметив это.

— У вас чумазое лицо!

Он ухмыльнулся и провел кончиком пальца по своей щеке.

— Вы, вероятно, не представляете, какое лицо у вас самой.

Лиззи поняла, что с ней произошло то же самое.

— О нет! — со смехом воскликнула она.

— Хотя вы все равно остаетесь очень красивой, — сказал он и поцеловал ее.

Она удивилась, но не отшатнулась. Напротив, прикосновение его губ понравилось ей. Они были сухими и плотными, а еще она почувствовала жесткую полоску щетины над верхней губой, которую он не успел сбрить. Когда же он сам отстранился, она произнесла первое, что пришло ей в голову:

— Так вот зачем вы притащили меня в такое странное место?

— Вы на меня обиделись?

Разумеется, он нарушил все светские приличия, не велевшие молодому джентльмену целовать чужую невесту. Она знала, что ей положено изобразить себя оскорбленной, но полученное удовольствие оказалось слишком велико. Девушка лишь ощутила неловкость ситуации.

— Наверное, нам пора возвращаться.

— Могу я продолжать держать вас за руку?

— Конечно.

Казалось, он был более чем счастлив дальше ограничиваться только этим, и повел ее за собой в обратном направлении. Совсем скоро она увидела тот самый камень, на который прежде присела. Они сделали еще одну остановку, чтобы пронаблюдать за работой другого шахтера. Лиззи вспомнила о поцелуе и неожиданно ощутила, как где-то чуть ниже живота возникло легкое возбуждение.

Шахтер за это время успел подрубить снизу пласт угля по всей ширине забоя и теперь молотом вгонял клинья уже значительно выше. Как и многие другие горняки, он трудился полуобнаженным, и хорошо развитые мышцы на его спине рельефно напрягались и вздувались при каждом взмахе молота. Угольная масса, уже ничем не поддерживаемая снизу, вскоре рухнула под собственной тяжестью, крупными кусками раскатившись по полу. Шахтер успел проворно отскочить назад, уберегаясь от посыпавшихся на него мелких обломков и одновременно разглядывая открывшийся перед ним новый угольный пласт, в котором клинья образовали небольшие углубления.

Как раз в этот момент начали прибывать носильщицы, взявшие с собой свечи и деревянные лопаты, причем их появление вызвало у Лиззи новое изумление и даже своего рода шок.

Носильщицами сплошь были совсем еще молодые женщины и девушки.

Лиззи никогда не интересовалась, чем занимались жены и дочери шахтеров, пока мужчины трудились в шахтах. Она и подумать не могла, что они тоже проводили все дни и ночи на подземных работах.

Туннель сразу же наполнился шумом их болтовни, а воздух странным образом быстро прогрелся, заставив Лиззи даже расстегнуть на себе пальто. В полумраке почти никто из женщин не замечал посторонних визитеров, и они разговаривали свободно, не сдерживая языков. Прямо перед ними чуть более пожилой мужчина натолкнулся на женщину, которая с виду была уже не на первом месяце беременности.

— Не путайся под ногами, черт бы тебя побрал, Салли! — грубовато прикрикнул он на нее.

— Сам не лезь людям под ноги, треклятый слепой старый хрен, — огрызнулась она.

На что отозвалась другая женщина:

— Тот хрен, о котором ты толкуешь, вовсе не слепой. Один глазок у него все-таки есть! — И подруги разразились хрипловатым смехом.

Лиззи слушала их, поражаясь все больше. В мире, где обитала она, женщина никогда не употребила бы публично ругательства «треклятый», а что касалось второго смысла слова «хрен», то ей приходилось о нем лишь гадать. Но еще более ее изумляла сама по себе способность этих людей вообще смеяться над чем бы то ни было, поднявшись с постели в два часа ночи, чтобы отправиться на пятнадцать часов под землю.

Ею овладели странные чувства. Здесь все представлялось грубым, пугающим и воспринимавшимся лучше всего чуть ли не на ощупь. Темнота, рука Джея в ее руке, полураздетые шахтеры, рубившие уголь, поцелуй Джея, вульгарное веселье женщин — это заставляло нервничать, но и необычайным образом стимулировало желание жить. У нее участилось сердцебиение, кожа покраснела и немного зудела.

Болтовня вскоре затихла, поскольку носильщицы взялись за работу, заполняя углем с помощью лопат большие корзины.

— Почему этим должны заниматься женщины? — обратилась Лиззи к Джею, все еще не подавив своего удивления окончательно.

— Зарплата шахтера зависит от количества угля, которое доставят от него на поверхность, — ответил он. — Если ему приходится нанимать переносчицу, часть денег уходит из семейного бюджета. Вот почему он заставляет жену или детей помогать ему — тогда каждый грош идет в их общий котел.

Корзины быстро наполнялись. Лиззи видела, как две женщины ухватились за ручки и взгромоздили одну из них на согбенную спину третьей. Та чуть слышно застонала под тяжестью ноши. Груз дополнительно крепился ремнем, обтягивавшим лоб носильщицы. Затем она медленно побрела вдоль штрека, перегнувшись в поясе почти пополам. Лиззи понять не могла, как сможет она поднять такой вес на двести футов вверх по лестнице.

— Корзина действительно такая тяжелая, как выглядит со стороны? — спросила она.

Какой-то шахтер услышал ее вопрос.

— Мы называем такие «дамскими сумочками». Вот так-то, — обратился он к Лиззи. — В каждую входит сто пятьдесят фунтов угля. Не желаете взвесить ее на руке, юный сэр?

Джей встрял в разговор, не дав Лиззи возможности ответить.

— Разумеется, нет, — решительно отверг он предложение.

Но мужчина оказался настойчивым.

— Или хотя бы уменьшенную часть, как эта, что несет наша крошка?

К ним приближалась девчушка лет десяти или одиннадцати в бесформенном шерстяном платьице и с платком на голове. Ноги ее оставались босыми. А на спине она несла такую же корзину, но заполненную лишь наполовину. Лиззи заметила, что Джей уже готов снова ответить отказом, и на сей раз опередила его.

— Да, — сказала она. — Дайте мне почувствовать вес, который несет ребенок.

Шахтер остановил девочку, а одна из женщин сняла с нее «сумочку». Дитя, казалось, было только радо временной передышке.

— Пригните спину, мистер, — попросил шахтер.

Лиззи подчинилась. Женщина взгромоздила корзину ей за плечи.

Хотя она готовилась принять на себя значительную тяжесть, вес оказался гораздо больше, чем ожидала девушка, и ей не удалось удержать его даже на секунду. Ноги подогнулись, и она начала падать. Шахтер явно предвидел такой поворот событий, успев подхватить ее, а Лиззи почувствовала, как тяжесть пропала со спины, поскольку женщина поспешила снять корзину. Они оба знали заранее, что произойдет, поняла Лиззи, невольно оказавшаяся в объятиях шахтера.

Наблюдавшие за этой сценой со стороны женщины покатились со смеху, считая, что видят перед собой молодого человека. Шахтер уверенно поддерживал Лиззи мускулистыми руками. Мозолистые ладони, жесткие, как конские копыта, сжали ее грудь под полотняной рубашкой. Она услышала, как мужчина издал чуть слышный удивленный возглас. Его пальцы стиснулись, словно он проверял, верным ли оказалось первое ощущение. Но ее груди были велики, чтобы не прощупываться, — порой она считала их чрезмерно большими, — и через мгновение рука смущенного шахтера соскользнула вниз. Мужчина заставил ее выпрямиться. Теперь он держал ее за плечи, а несказанно изумленные глаза смотрели на нее с почерневшего от угольной пыли лица.

— Мисс Хэллим! — прошептал он.

Она узнала в шахтере Малакая Макэша.

Они зачарованно смотрели друг на друга, а в ушах продолжал звенеть женский смех. Лиззи столь неожиданная близость к мужскому телу показалась глубоко чувственной. Особенно после того, что случилось чуть раньше. И она знала: он испытывает примерно такое же ощущение. На секунду она оказалась даже более тесно связанной с ним, чем прежде с Джеем, хотя Джей поцеловал ее и долго держал за руку. Но почти тут же сквозь шум донесся другой голос, и какая-то из женщин обратилась к Маку:

— Посмотри сюда!

Женщина с таким же, как у всех, почерневшим лицом держала свечу под самым сводом туннеля. Макэш посмотрел на нее, снова обратил взор на Лиззи, но в итоге с явной неохотой человека, оставившего важное дело незавершенным, отпустил юную леди и подошел к той, что позвала его.

Он пригляделся к пламени свечи и сказал:

— Ты права, Эстер. — Потом повернулся к остальным и, уже не обращая внимания ни на Лиззи, ни на Джея, обратился к ним: — Здесь образовалось небольшое количество рудничного газа. — Лиззи захотелось немедленно броситься бежать, но Макэш вел себя совершенно спокойно. — Его пока не так много, чтобы поднимать тревогу. По крайней мере, сразу нам не следует ни о чем тревожиться. Я проверю еще несколько мест и определю, насколько далеко газ успел распространиться.

Лиззи его хладнокровие показалось невероятным. Что же за люди такие, эти шахтеры? Их жизнь представлялась ей невероятно тяжелой, но никакие тяготы не способны были сломить в них твердости духа. В сравнении с этим ее собственное существование казалось слишком пустым и бесцельным.

Джей взял Лиззи за руку.

— Думаю, мы успели увидеть достаточно много, как вы считаете? — пробормотал он ей на ухо.

Лиззи даже не пыталась с ним спорить. Ее любопытство было вполне удовлетворено. Спина болела от необходимости постоянно пригибаться. Она чувствовала себя утомленной, грязной и напуганной, и ей больше всего хотелось сейчас же оказаться на поверхности, чтобы поймать на своем лице дуновение свежего ветра.

Они поспешно двинулись вдоль туннеля к главному стволу шахты. Теперь здесь воцарилось оживление. Носильщицы тащили свои корзины и впереди и позади них. Для облегчения перемещения женщины подоткнули юбки выше колен, а свечи зажимали в зубах. Но все равно шли очень медленно под огромной тяжестью ноши. Лиззи заметила, как мужчина справляет малую нужду в сточный желоб штрека на глазах у женщин и девушек. Неужели он не мог найти для этого более уединенного места? Но она сразу поняла, что в шахте больше невозможно было бы уединиться нигде.

Они добрались до ствола и стали подниматься по лестнице. Носильщицы взбирались по ступеням на четвереньках, как играющие дети, но было ясно, что для них такое положение становилось при подъеме самым удобным. И они преодолевали его в размеренном, давно привычном темпе. Здесь уже не слышалось ни болтовни, ни шуток. Преобладавшими звуками были кряхтение и стоны женщин от тяжести груза, который им приходилось выдерживать на себе. Через некоторое время Лиззи почувствовала необходимость в отдыхе, но носильщицы не останавливались вообще, и Лиззи со стыдом за себя и даже несколько униженно наблюдала, как самые маленькие девочки минуют ее с корзинами на спинах. Некоторые из них, не стесняясь, плакали от боли в спинах и утомления. Время от времени одна из самых слабых могла попытаться на минутку задержаться, но ее тут же грубыми ругательствами и чуть ли не оплеухами снова гнала дальше шедшая сзади мать. Лиззи так и порывалась утешить хотя бы одну из этих несчастных. Скопившиеся за ночь эмоции постепенно обратились в гнев.

— Клянусь, — сказала она с пылом, — что никогда не допущу добычи угля на наших землях до тех пор, пока я жива.

Прежде чем Джей успел отозваться на ее реплику, раздался звон колокола.

— Сигнал тревоги, — сказал Джей. — Должно быть, обнаружено большое скопление рудничного газа.

Лиззи издала стон и поднялась. В лодыжках возникло ощущение, словно в каждую из них вонзили по ножу. Никогда больше, мысленно пообещала она себе.

— Я понесу вас, — решительно заявил Джей, а затем бесцеремонно, не давая возможности начать препираться с собой, закинул ее тело себе за спину и продолжил взбираться по ступеням.

Глава 8

Рудничный газ распространялся с устрашающей скоростью.

Поначалу пламя принимало голубоватый оттенок, только если свеча находилась под самым сводом, но уже через минуту это стало происходить футом ниже, и Маку пришлось прекратить проверки из опасения воспламенить газ до того, как все работники будут эвакуированы из шахты.

Он дышал отрывисто и хрипло, почти поддавшись панике, но постарался взять себя в руки и мыслить ясно.

Обычно газ просачивался сквозь трещины постепенно, но сейчас дело обстояло иначе. Случилось нечто экстраординарное. По всей вероятности, гремучий газ скопился в одной из закрытых выработок, где добычу давно прекратили, но затем старая стена не выдержала давления породы сверху, и в ней образовалось отверстие, через которое опасное вещество быстро стало заполнять действующие штреки.

А ведь здесь все — мужчины, женщины и дети — несли с собой горевшие свечи. Небольшое облачко сгорело бы, не причинив никому вреда. Умеренное количество вызвало бы вспышку, опалив, вероятно, кого-то, кто оказался бы в непосредственной близости от этого места, но огромное скопление непременно привело бы к взрыву, разрушив туннели и убив всех, кто находился в них.

Мак глубоко вдохнул воздух. Главной задачей становилось сейчас вывести людей из шахты как можно скорее. Он зазвонил в колокол, считая про себя до двенадцати. Когда он прекратил звонить, уже все шахтеры и носильщицы спешили к выходу из шахты, подгоняя детей и заставляя их двигаться еще быстрее.

Но пока другие торопились покинуть туннели, две работавшие с самим Маком носильщицы оставались рядом с ним — сестра Эстер и его кузина Энни, отличавшаяся силой и проворством, но порой излишней импульсивностью, заставлявшей ее совершать нелепые поступки. С помощью своих деревянных лопат две девушки принялись выдалбливать в полу туннеля мелкое углубление, длиной и шириной соответствовавшее габаритам тела Мака. А сам Мак сорвал сверток в клеенке, свисавший с потолка в его забое, и побежал к началу штрека.

После смерти его родителей среди шахтеров раздавались голоса, что Мак, дескать, был слишком молод, чтобы взять на себя роль пожарного. Ведь на него возлагалась не только ответственность за безопасность горняков. Пожарные традиционно считались кем-то вроде лидеров всех рабочих в своей шахте. Если честно, то и сам Мак сполна разделял сомнения некоторых людей в своих способностях. Однако никто другой не пожелал взять на себя дополнительный труд, поскольку он никак не оплачивался, лишь подвергал шахтера повышенной угрозе. Но после того, как он успешно справился с первой из кризисных ситуаций, всякие пересуды прекратились. И теперь Мак мог с гордостью утверждать, что шахтеры стали доверять ему. Но та же гордость вынуждала его отныне сохранять видимость спокойствия и уверенности в себе, даже когда его самого охватывал безумный страх.

Он добрался до того места, где находился вход в его штрек. Последние, отставшие от других работники направлялись к лестнице. Теперь Маку предстояло избавиться от скопления газа. А единственной возможностью сделать это было сжечь его. Он вставал перед необходимостью добровольно воспламенить распространившееся облако взрывоопасного вещества.

Какое же фатальное невезение заключалось в том, что все произошло именно этой ночью! Накануне его дня рождения и побега. Теперь оставалось лишь сожалеть об излишней осторожности, помешавшей ему покинуть долину еще в воскресенье. Он убедил себя в необходимости задержаться на пару дней в надежде заставить Джеймиссонов расслабиться, поверить, что он и не помышляет никуда уезжать, внушит им ложное ощущение стабильности. У него ныло сердце при мысли о неизбежности провести свои последние часы в роли угольщика, рискуя жизнью для спасения шахты, которую он собирался так скоро покинуть навсегда.

Если скопление рудничного газа не удастся ликвидировать, шахту надолго закроют и опечатают. А закрытие шахты в горняцкой деревне было равносильно неурожаю для крестьянской общины. Людям придется жить впроголодь. Мак навсегда запомнил то время четыре года назад, когда шахту закрывали в последний раз. В последовавшие за этим мучительные недели самые юные и старейшие из обитателей деревни умерли. Такая участь постигла и его родителей. Всего лишь через день после похорон матери Мак случайно наткнулся на заячью нору, где впала в зимнюю спячку целая семейка животных, и он безжалостно свернул им шеи, не дав проснуться. Только добытое им тогда мясо позволило выжить ему самому и Эстер.

Он взошел на деревянную платформу и сорвал непромокаемую обертку со свертка. Внутри хранился большой факел, изготовленный из сухих веток и тряпок, моток веревки и более крупный полусферический подсвечник, чем те, что носили при себе шахтеры, закрепленный на ровной и прочной подставке, не позволявшей ему опрокинуться. Мак вставил факел в подсвечник, накрепко привязал конец веревки к подставке и запалил факел от свечи. Он мгновенно полыхнул ярким пламенем. Здесь он мог гореть в полной безопасности, поскольку газ был легче воздуха и не скапливался в таких местах, как самое дно ствола шахты. Но ему предстояло теперь внести горящий факел внутрь туннеля.

Мак задержался еще ненадолго, приникнув к скопившейся луже под платформой, обильно смочив ледяной водой одежду и волосы, чтобы создать хотя бы немного дополнительной защиты от возможных ожогов. А затем поспешил вернуться в туннель, идя вдоль него, разматывая веревку и одновременно изучая пол штрека, устраняя по пути крупные камни и прочие предметы, способные помешать движению горящего факела, когда он начнет тащить его по туннелю.

Он добрался до места, где все еще находились Эстер и Энни. При свете свечи рассмотрел результаты их работы и счел, что все готово. Траншея для него была вырыта. Эстер намочила одеяло в сточном желобе, чтобы обмотать мокрую плотную ткань вокруг тела Мака. Поежившись от холода, он улегся в углубление, держа в руке конец веревки. Энни встала рядом с ним на колени и, к его немалому удивлению, неожиданно страстно поцеловала в губы. Только потом она накрыла траншею тяжелой доской, полностью закрывшей его внутри.

Раздался всплеск, когда они и на доску вылили ведро воды, чтобы чуть больше защитить его от вспышки пламени, которую он собирался вызвать сам. Одна из них постучала по доске три раза, подавая сигнал, что они уходят.

Мак досчитал до ста, давая им время выбраться из штрека.

Только после этого, переполненный в душе самыми жуткими предчувствиями, он начал тянуть веревку, затаскивая горевший факел в туннель, приближая его с каждой секундой к своему укрытию — в туннель, уже наполовину заполненный взрывоопасным газом.

* * *

Джей донес Лиззи до конца лестницы и опустил ее прямо на замерзшую, покрытую коркой льда грязь у входа в шахту.

— С вами все в порядке? — спросил он.

— Я так счастлива, что снова попала на поверхность, — ответила она с нескрываемой благодарностью в голосе. — Даже не знаю, как мне выразить вам свою признательность за то, что вынесли меня на себе. Вы, должно быть, просто выбились из последних сил.

— Вы весите значительно меньше наполненной углем корзины, — отозвался он с улыбкой.

Говорил он так, будто ее вес был в самом деле совершенно пустяковым, но его, однако, заметно пошатывало от утомления, когда они встали, чтобы удалиться от горловины шахты, хотя ему все же удалось ни разу не споткнуться.

До рассвета оставалось еще несколько часов. Посыпал снег, причем не мягкими, плавно слетавшими с неба хлопьями, а скорее градинами, которые ветер жестоко бросал прямо в глаза Лиззи. Когда последние шахтеры и носильщицы вышли из шахты, Лиззи обратила внимание на женщину, младенца которой крестили в минувшее воскресенье. Ее звали Джен, вспомнила она. И хотя она родила чуть больше недели назад, бедняжка тоже тащила на себе «дамскую сумочку» с углем. Неужели она не могла себе позволить отдых после родов? Она опорожнила корзину в общую груду угля и передала надсмотрщику деревянную бирку. Лиззи догадалась, что по количеству таких бирок высчитывали в конце недели заработок каждого шахтера. Должно быть, Джен слишком нуждалась в деньгах, чтобы взять хотя бы несколько дней отпуска.

Лиззи продолжала наблюдать за Джен, поскольку та явно пребывала в повышенной тревоге. Подняв свечу над головой, она металась среди толпы, состоявшей из семидесяти или восьмидесяти работников шахты, всматриваясь сквозь косую завесу снегопада и выкрикивая:

— Вулли! Вулли!

Стало понятно, что она разыскивала своего ребенка. Наткнулась на мужа, и между ними произошел быстрый, но заметно преисполненный страха разговор. Затем она воскликнула:

— О нет!

Подбежала к входу в шахту и начала спускаться по ступеням.

Муж тоже подошел к шахте, но затем вернулся и принялся снова оглядывать толпу в растерянности и с испугом.

— Что случилось? — спросила у него Лиззи.

Он ответил с дрожью в голосе:

— Мы не можем найти нашего старшего сынка, и жена думает, что он все еще находится в шахте.

— Только не это!

Лиззи заглянула через край входа. Ей стало видно подобие факела, горевшего на самом дне ствола. И прямо у нее на глазах факел начал двигаться и пропал внутри туннеля.

* * *

Мак уже проделывал это трижды, но на сей раз все выглядело гораздо более устрашающе. Прежде концентрация газа была намного меньше, и облако образовывалось постепенно, а не внезапно и быстро, как сейчас. Его отцу, разумеется, тоже доводилось справляться с по-настоящему крупными скоплениями газа, и когда он принимался за мытье перед очагом субботними вечерами, на его теле отчетливо проступали отметины от прежних ожогов.

Мак дрожал в пропитанном ледяной водой одеяле. Медленно натягивая веревку и подтаскивая горящий факел все ближе к себе и к газу, он старался унять страх, предавшись размышлениям об Энни. Они вместе выросли и всегда испытывали взаимную симпатию. Энни обладала мускулистым торсом и немного диковатым, необузданным нравом. Никогда прежде она не целовала его на людях, но частенько делала это наедине с ним по секрету от всех. Они поочередно позволяли друг другу изучать самые интимные уголки своих тел, учились доставлять удовольствие, допуская почти предельную физическую близость, но неизменно останавливались, не переходя той черты, которую Энни считала запретной и утверждала, что так они, чего доброго, «родят ребеночка». Но и эту черту они однажды почти переступили…

Но нет! Никакие мысли об Энни не могли отвлечь его от главного, не избавляли от панического страха. Он попробовал переключиться на другую тему и думать как можно спокойнее о том, откуда происходила утечка газа, каким образом он скапливался в одном месте. Его траншея располагалась ниже уровня пола штрека, а потому концентрация газа здесь должна быть наименьшей, но в точности предсказать что-либо он не мог — все станет ясно, как только газ воспламенится. Мак боялся боли, знал, какие мучения причиняли ожоги. Хотя при этом он обычно не так уж сильно опасался смерти. О религии ему думать не хотелось. Его веру нельзя было назвать истовой, но он все же рассчитывал на милосердие бога. Вот только именно сейчас смерть могла прийти к нему в самое неподходящее время: он не успел сделать ничего достойного в своей жизни, нигде не побывал, мало что повидал. До сих пор он вел рабское существование. «Если переживу эту ночь, — дал он себе зарок, — то сбегу из долины уже утром. Поцелую Энни, попрощаюсь с Эстер, обведу вокруг пальца Джеймиссонов и покину эти места. Да поможет мне господь!»

Количество веревки, намотанной им на кулак, подсказало, что факел находился уже на полпути к нему. Он мог воспламенить газ в любой момент. Но существовала и самая ничтожная вероятность, что воспламенения не произойдет вообще. Отец рассказывал ему о случаях, когда газ неожиданно сам по себе исчезал, пропадая невесть куда.

Он ощутил, как веревка стала туже натягиваться на его руке, и понял, что факел слегка задерживается у стены в том месте, где туннель делает небольшой поворот. Если бы он сейчас выглянул из укрытия, то смог бы увидеть его. Газ уже обязан был воспламениться к этому моменту, уверял себя Мак.

А потом он вдруг услышал голос.

Звук поверг его в такой шок, что поначалу он посчитал его галлюцинацией, каким-то потусторонним эффектом, явлением привидения или демона.

Но сразу понял: ничего подобного происходить, конечно же, не могло. Он слышал всего лишь плач перепуганного маленького мальчика, озиравшегося по сторонам и бессмысленно спрашивавшего окружавшую его пустоту:

— Куда все подевались?

У Мака замерло сердце.

До него мгновенно дошло, что случилось в действительности. Он и сам, работая на шахте совсем еще малышом, нередко засыпал во время пятнадцатичасовой смены. Вот и этот ребенок тоже не выдержал напряжения, улегся где-то поспать и не расслышал сигнала тревоги. А когда проснулся, обнаружил шахту опустевшей и поддался паническому страху.

Маку потребовалась доля секунды, чтобы понять, как ему следует поступить.

Он откинул доску в сторону и выскочил из укрытия. Туннель был освещен ярко горевшим факелом, и Мак увидел мальчугана, выходившего из бокового штрека, завывая и потирая кулачками глаза. Это был Вулли — сын Джен, двоюродной сестры Мака.

— Дядя! — радостно воскликнул ребенок.

Мак бросился к нему, на ходу сдергивая с себя пропитанное водой одеяло. Места в траншее не хватило бы для них двоих: им придется попытаться добежать до ствола шахты до того, как рванет газ. Мак завернул мальчика в сырое одеяло и сказал:

— Образовалось скопление рудничного газа, Вулли. Нам нужно скорее выбраться отсюда!

Он сгреб малыша в охапку, прижал его к себе одной рукой и побежал.

Приблизившись к факелу, он всей душой пожелал, чтобы он не воспламенил газ, и ему было странно слышать собственный голос, издавший крики:

— Еще рано! Слишком рано!

И пробежал дальше.

Мальчик весил очень мало, но бег давался с трудом в полусогнутом положении, а пол под ногами только усугублял сложности. Местами он превратился в болото, местами его покрывал толстый слой пыли, а неровным он был повсюду, и в спешке двигавшийся человек мог неожиданно споткнуться когда угодно. Но Мак мчался вперед, порой действительно спотыкаясь, но сохраняя равновесие, в любой момент ожидая услышать за спиной грохот, который станет последним звуком в его жизни.

Когда он миновал поворот туннеля, свет от факела полностью померк. Он бежал в полной темноте и уже скоро с ходу врезался в стену, растянувшись во весь рост и выронив Вулли. Выругался и поднялся.

Мальчик заплакал. Мак по звуку нашел его во мраке и снова взял на руки. Ему пришлось двигаться теперь медленнее, ощупывая стену штрека перед собой свободной рукой и проклиная темноту. Но затем, на его счастье, впереди замерцало пламя свечи прямо у входа в туннель, Мак услышал голос Джен, выкрикивавшей:

— Вулли! Вулли!

— Он со мной, Джен! — криком же отозвался Мак, снова переходя на бег. — Начинай подниматься по ступеням!

Но она не подчинилась ему и продолжила идти в их сторону.

А ведь им оставалось преодолеть всего несколько ярдов до конца туннеля, чтобы оказаться в безопасности.

— Возвращайся! — крикнул он, но она все еще шла навстречу.

Он буквально врезался в нее, тоже обхватил рукой и повлек к выходу.

В этот момент газ взорвался.

Сначала на мгновение уши пронизало резкое и тонкое шипение, а затем все вокруг потряс невероятно громкий, уже совершенно оглушительный грохот. Что-то подобное кулаку великана ударило Мака в спину, и его ноги оторвались от пола, а он не сумел удержать в захвате ни Вулли, ни Джен. Его подбросило в воздух. Он почувствовал волну опаляющего жара и уже был уверен в своей неизбежной смерти, но внезапно с плеском головой вперед рухнул в разлив ледяной воды, скопившейся под платформой на дне ствола шахты.

Главное — он был все еще жив.

Вынырнув на поверхность, протер глаза и осмотрелся.

Деревянная платформа в нескольких местах загорелась, и потому все вокруг оказалось превосходно освещено. Мак обнаружил Джен, которая барахталась рядом и почти захлебнулась. Он одним порывистым движением вытолкнул ее из воды и помог взобраться на платформу.

Джен с трудом дышала, но сразу же спросила:

— Где же Вулли?

От ударной волны мальчик мог лишиться сознания, с тревогой подумал Мак. Он перебрался по другую сторону платформы, наткнувшись на цепь для подъема ведер, переставшую функционировать. После недолгих поисков ему удалось обнаружить некий плавающий на поверхности предмет, которым и оказался тоже оставшийся в живых Вулли. Мак вытащил его из воды, усадил рядом с матерью, после чего выбрался к ним сам.

Вулли наглотался воды, но не получил никаких повреждений.

— Слава богу, — всхлипывала Джен, — мой сынок уцелел.

Мак заглянул внутрь туннеля. В нем продолжали кое-где догорать оставшиеся мелкие скопления газа.

— Давайте скорее подниматься по лестнице, — сказал он. — Еще может случиться повторный взрыв.

Он заставил Джен и Вулли подняться и почти пинками погнал перед собой. Джен схватила Вулли, посадив себе на плечи, — его вес был почти неощутимым для женщины, привыкшей таскать полные угля корзины по этим ступеням двадцать раз за многочасовую смену.

Мак в нерешительности задержался, глядя на небольшие костерки, возникшие у подножия лестницы. Если вся лестница сгорит, шахту могут закрыть на несколько недель, пока будут сооружать новую. А потому он рискнул остаться на дне ствола еще ненадолго, чтобы брызгами воды из-под платформы погасить пламя окончательно. Лишь после этого он последовал вверх за Джен.

Оказавшись на поверхности, он почувствовал неимоверную усталость, боль во всем теле и головокружение. Его сразу же окружила толпа. Ему пожимали руки, похлопывали по спине, поздравляли с успехом. Затем шахтеры расступились, чтобы дать место Джею Джеймиссону и его спутнику, в котором Мак успел раньше узнать переодетую мужчиной Лиззи Хэллим.

— Отличная работа, Макэш, — сказал Джей. — Уверен, моя семья сумеет по достоинству оценить вашу храбрость.

Самодовольный мерзавец, обозвал его про себя Мак.

Лиззи спросила:

— Неужели не существует другого способа справиться с проблемой скопления рудничного газа?

— Увы, нет, — первым ответил ей Джей.

— Разумеется, такой способ есть, — зашелся от возмущения и поспешил возразить ему Мак.

— В самом деле? — заинтересовалась Лиззи. — Какой же?

Маку пришлось сначала полностью восстановить нормальное дыхание.

— Необходимо всего лишь пробурить с поверхности вентиляционные отверстия, через которые газ будет подниматься наружу, не скапливаясь в опасных количествах вообще. — Он снова сделал глубокий вдох. — Мы годами безрезультатно твердили об этом Джеймиссонам.

Среди стоявших вокруг шахтеров пробежала волна возгласов, подтверждавших правоту его слов.

Лиззи повернулась к Джею.

— Почему же вы не сделали этого?

— Вы не разбираетесь в бизнесе, и мне он тоже не всегда понятен, — отозвался Джей. — Знаю только общий принцип, которого придерживаются все бизнесмены. Ни один из них не станет оплачивать дорогостоящих работ, если есть дешевый путь для достижения такого же результата. Стоит вложить лишние деньги, и твои конкуренты получат над тобой преимущество в стоимости продукта. Простейший закон политической экономии.

— Можете называть это как угодно мудрено, — зло сказал Мак, — но простые шахтеры воспринимают такую экономию как отвратительную жадность хозяев.

Раздались несколько выкриков из толпы:

— Верно! Он правильно говорит!

— Бросьте, Макэш, — снисходительно посмотрел на него Джей. — Не надо портить столь впечатляющий эффект новыми попытками превысить отведенные вам полномочия. Так вы можете рано или поздно попасть в серьезную беду.

— Ни в какую беду я уже не попаду, — ответил ему Мак. — Сегодня мне исполняется двадцать один год. У меня день рождения. — Он понимал, что ему не следует продолжать, но сдержаться оказалось свыше его сил. — А я не отработал здесь положенного года и одного дня, хотя не хватило совсем немного. И не собираюсь отрабатывать.

Толпа внезапно притихла, и Мак преисполнился неведомого прежде радостного ощущения своей свободы.

— Я ухожу, мистер Джеймиссон, — сказал он. — Увольняюсь. Прощайте.

С этими словами он повернулся спиной к Джею и при всеобщем молчании пошел прочь от шахты.

Глава 9

К тому времени, когда Джей и Лиззи вернулись в замок, восемь или десять слуг уже трудились, разжигая огонь в очагах и подметая полы при свечах. Лиззи, совершенно почерневшая от угольной пыли и едва способная двигаться, охваченная предельной усталостью, шепотом поблагодарила Джея и, пошатываясь, поднялась наверх. Джей распорядился принести к себе в спальню небольшую ванну, наполнить ее горячей водой, после чего основательно помылся, соскребая с кожи черноту куском пемзы.

За последние сорок восемь часов в его жизни произошли поистине знаменательные события. Отец выделил ему долю наследства, скорее похожую на презрительную насмешку. Мать прокляла отца. А он сам покушался на жизнь собственного брата. Но, как ни странно, не мысли обо всем этом владели им сейчас. Лежа в ванне, думал он исключительно о Лиззи. Ее вечно лукавое лицо возникало перед ним в облаке пара, ехидно улыбаясь, поблескивая проницательными глазами, дразня его, искушая, бросая вызов. Ему вспомнились ощущения, пережитые им, пока он нес ее на спине вверх по лестнице ствола шахты: ее тело было легким, мягким, податливым, а он бережно прижимал к себе сзади ее изящную маленькую фигуру, преодолевая ступень за ступенью. Интересно, думает ли она сама о нем сейчас? — гадал он. Она наверняка тоже заказала для себя ванну с горячей водой — не могла же повалиться в постель, оставаясь до такой степени грязной? Он вообразил себе, как она лежит обнаженной перед огнем в камине, намыливая руки, ноги, живот. Ему бы страстно хотелось оказаться в такой момент вместе с ней, взять мочалку из ее руки, чтобы нежными движениями смывать угольную пыль с соблазнительных изгибов грудей. Почувствовав, что подобные мысли слишком возбуждают, он поспешил покинуть ванну и насухо обтерся грубой тканью полотенца.

Ему совсем не хотелось спать. Его так и подмывало обсудить с кем-нибудь приключения этой ночи, но Лиззи, надо полагать, не проснется теперь еще очень долго. Он подумал о своей матери. Ей можно было довериться. Порой она заставляла его совершать поступки, противоречившие его натуре, но неизменно оставалась на стороне сына, что бы ни случилось.

Джей побрился, переоделся во все чистое и отправился по коридору к ее комнате. Как он и ожидал, мать уже бодрствовала, попивая горячий шоколад, усевшись перед туалетным столиком, а горничная тем временем расчесывала ее волосы. Она улыбнулась ему. Он поцеловал ее и опустился в кресло. Выглядела она привлекательной даже в столь ранний час, но на ее душе явно лежала тяжесть стали.

Отпустив горничную, она спросила:

— Почему ты еще не спишь?

— Я не ложился вообще. Посетил ночью шахту.

— Вместе с Лиззи Хэллим?

Как же она умна и проницательна, с восхищением подумал Джей. Всегда знала или догадывалась обо всем, что происходило. Но его это нисколько не смущало, потому что мама не могла обратить свою осведомленность против него.

— Как ты это поняла? — спросил он.

— Проще простого. Она отчаянно желала попасть туда, и не в ее характере смиренно принимать любые запреты. Лиззи не воспринимает слово «нельзя» всерьез.

— Мы попали туда не в самый удачный момент. В шахте прогремел взрыв.

— Боже милостивый, с тобой все в порядке?

— Да, конечно…

— Но я все равно пошлю за доктором Стивенсоном…

— Перестань беспокоиться обо мне, мама! Когда раздался взрыв, я уже успел выбраться из шахты. Как и Лиззи. У меня осталась лишь легкая слабость в коленях, поскольку пришлось выносить ее на себе вверх по очень длинной лестнице.

Мать сразу заметно успокоилась.

— И что Лиззи думает об увиденном?

— Она поклялась никогда не допустить добычи угля на территории поместья семьи Хэллим.

Алисия рассмеялась.

— Зато твой отец как раз алчет добраться до месторождения угля на их землях. Что ж, буду с любопытством наблюдать, когда между ними возникнет конфликт. Как только Роберт станет ее мужем, он получит право действовать, не считаясь с ее желаниями… Теоретически. Посмотрим. Как, по твоему мнению, продвигаются амурные дела между ними?

— Роберт не умеет ухаживать за женщинами или флиртовать, и это еще мягко выражаясь, — презрительно сказал Джей.

— Зато этим искусством отменно владеешь ты, не так ли? — с откровенным удовольствием отметила она.

Джей пожал плечами.

— Он, разумеется, предпринимает неуклюжие попытки.

— Может статься, в итоге она так и не захочет выйти за него.

— Думаю, у нее нет другого выхода.

Мать пристально посмотрела на него.

— Ты узнал нечто, о чем не известно мне?

— У леди Хэллим возникли трудности с возобновлением договора по закладной. Мой папочка позаботился об этом.

— Неужели? Какое коварство с его стороны!

Джей вздохнул.

— Она восхитительная девушка. И заслуживает мужа получше, чем Роберт.

Мать положила ладонь на его колено.

— Джей, милый мой мальчик. Помни, что она еще не принадлежит Роберту.

— Действительно, она еще может выйти замуж за кого-нибудь другого.

— Она может выйти замуж за тебя.

— Господь всемогущий, мама!

Хотя он и решился поцеловать Лиззи, ему даже в голову не приходила весьма маловероятная возможность стать ее супругом.

— Но ты же влюблен в нее. Мне ли не заметить этого?

— Любовь? Значит, вот что это такое?

— Конечно же! Твои глаза загораются при одном упоминании ее имени, а когда она входит в комнату, ты больше никого в ней не замечаешь.

Она очень верно описала ощущения самого Джея. Между ними не существовало секретов.

— Да, но жениться на ней?

— Если ты ее любишь, сделай предложение! Станешь хозяином усадьбы Хай Глен.

— Это стало бы хорошим ударом по самолюбию Роберта, — сказал Джей с ухмылкой. При мысли о том, что Лиззи может стать его женой, сердцебиение молодого человека участилось, но он сразу же постарался сосредоточиться на практической стороне дела. — Но ведь я буду нищим. Землевладельцем без гроша за душой.

— Ты и сейчас не имеешь в кармане ни пенни. Но сможешь управлять имением значительно лучше, чем леди Хэллим. Она совершенно лишена способностей заниматься бизнесом. Это же необъятные территории. Не менее десяти миль в длину занимает только долина Хай Глен. А ведь им принадлежат к тому же Крейги и Крук Глен. Ты расчистишь новые участки под пастбища, станешь производить и продавать гораздо больше мяса, построишь водяную мельницу… С поместья можно получать изрядный доход, даже не добывая там угля.

— А как же быть с закладной?

— У тебя гораздо больше шансов получить деньги взаймы, чем у нее. Ты молод, полон сил, энергии, принадлежишь к богатому семейству. Тебе легко удастся найти источник для выплаты очередного взноса по закладной. А со временем…

— Что?

— Могу сказать лишь одно: Лиззи импульсивная девушка. Сегодня она клянется никогда не допустить добычи угля в поместье Хэллимов. Бог знает, что она выдумает завтра. Может, например, запретить у себя охоту. А уже через неделю забудет обо всех своих зароках и клятвах. Если тебе когда-нибудь все же удастся начать строить угольные шахты, то запросто расплатишься со всеми долгами.

Джей скорчил гримасу.

— Даже не представляю себе перспективы пойти против воли Лиззи в столь важном вопросе.

Он успел подумать, что скорее хотел бы выращивать сахарный тростник на Барбадосе, чем добывать уголь в Шотландии. Но желание обладать Лиззи от этого не ослабевало.

Внезапно мать ошарашила его, сменив тему разговора:

— Что произошло вчера во время охоты?

Джея ее вопрос застал врасплох, и он понял, что не в состоянии придумать правдоподобную ложь. Он покраснел и начал чуть заикаться, когда наконец ответил:

— У меня случилась новая стычка с отцом.

— Это мне известно, — сказала она. — У вас все было написано на лицах, когда вы вернулись. Но это была не простая ссора. Ты совершил нечто, глубоко потрясшее его. Что именно?

Джею никогда не удавались попытки обмануть ее.

— Я попытался застрелить Роберта, — признался он с самым жалким видом.

— О, Джей, но это же просто ужасно! — воскликнула Алисия.

Он низко склонил голову. Самым постыдным для него сейчас было то, что он не довел замысел до успешного конца. Если бы ему все же удалось убить брата, он испытывал бы чудовищное чувство вины, но к нему одновременно примешивалось бы диковатое ощущение триумфа. А вышло так, что ему оставалось только подавлять в себе вину.

Мать встала рядом с креслом и прижала голову сына к груди.

— Мой бедный мальчик, — сказала она. — В этом не было никакой необходимости. Не волнуйся, мы найдем другой способ решить все проблемы.

Она стала тихо покачиваться, поглаживая его по волосам и приговаривая:

— Ну-ну, не стоит так переживать.

* * *

— Как ты могла пойти на такой ужасный поступок? — ныла леди Хэллим, оттирая мочалкой спину Лиззи.

— Я должна была увидеть все своими глазами, — ответила Лиззи. — Ой, не надо нажимать так сильно!

— Уж приходится. Думаешь, угольная пыль так легко смы-вается?

— Меня слишком возмутил Макэш, когда заявил, что я понятия не имею, о чем рассуждаю, — продолжала Лиззи.

— А к чему тебе иметь понятие о подобных вещах? — спросила мать. — Какой смысл для молодой леди приобщаться к подробностям добычи угля, если мне будет позволено поинтересоваться?

— Ненавижу, если мужчины не считаются со мной на том основании, например, что женщины не разбираются в политике, или в сельском хозяйстве, или в добыче угля, или в коммерции. Этот аргумент позволяет им без возражений нести в моем присутствии полнейшую чепуху.

Леди Хэллим издала громкий стон.

— Надеюсь, Роберт не против твоего стремления стать во всем вровень с мужчинами?

— Ему придется принять меня такой, какая я есть, или не принять вообще.

Мать отозвалась полным отчаяния вздохом.

— Нет, дорогая моя, так дело не пойдет. Ты должна хоть как-то поощрять его, возбуждать его стремление к женитьбе. Разумеется, девушке не следует казаться уж слишком горячо желающей замужества. Но ты слишком далеко заходишь в прямо противоположном направлении. Обещай, что сегодня будешь с Робертом особенно мила?

— А что ты думаешь о Джее, мама?

Та только улыбнулась.

— Он, конечно, очаровательный молодой человек… — Внезапно она оборвала свою фразу и пристально уставилась на Лиззи. — Почему тебя вдруг заинтересовало мое мнение о нем?

— В шахте он поцеловал меня.

— Только не это! — Леди Хэллим выпрямилась и в ярости швырнула мочалку в другой конец комнаты. — Это уже переходит всякие границы, Элизабет! Я ничего подобного не потерплю! — Лиззи искренне поразилась столь неожиданной и искренней вспышке материнского гнева. — Я не для того двадцать лет прожила в строжайшей экономии и растила тебя, чтобы ты вышла замуж за нищего!

— Он вовсе не нищий…

— Нищий! Ты ведь присутствовала при отвратительной сцене с его отцом. Все, что он получил в наследство, — лошадь! Лиззи, ты не можешь так поступить!

Матерью овладел неистовый гнев. Лиззи никогда прежде не видела ее такой и не могла найти столь яростной озлобленности объяснения.

— Успокойся, пожалуйста, мамочка, — обратилась к ней она. Затем поднялась и выбралась из ванны. — Сделай милость, подай мне полотенце.

А мать, к ее величайшему изумлению, закрыла лицо ладонями и горько зарыдала. Лиззи обняла ее и спросила:

— Мама, дорогая, в чем дело?

— Прикройся хотя бы немного, несносное дитя, — выдавила из себя ее мать в промежутках между всхлипываниями.

Лиззи обернула одеяло поверх своего все еще мокрого тела.

— Тебе лучше будет сесть, мама.

И она подвела ее к креслу.

Через какое-то время мать немного пришла в себя и обратилась к дочери:

— Твой отец был в точности таким же, как Джей. Просто копия, — сказала она с мрачным выражением лица. — Высокий, красивый, очаровательный любитель целоваться в укромных уголках. Но слабый и бесхарактерный. Я поддалась своим самым низменным инстинктам и вышла за него замуж вопреки собственному здравомыслию, хотя прекрасно знала, до какой степени он ненадежен. За три года он промотал все мое состояние, а еще годом позже пьяным свалился с коня, сломал себе свою такую изящную шею и умер.

— О, мама! — Лиззи шокировал жесткий голос матери. Обычно она рассказывала об отце несколько другую, сглаженную историю в более нейтральных тонах. По ее словам, ему просто не повезло в бизнесе, его постигла трагическая безвременная смерть, а семейные юристы не сумели правильно распорядиться финансами и доходами от поместья. Лиззи толком не помнила его. Ей едва исполнилось три года, когда отца не стало.

— А меня он презирал и отвергал за то, что не сумела подарить ему сына, — продолжала мать. — Сына, который стал бы таким же, как он сам, беспечным и расточительным, а потом тоже разбил бы сердце какой-нибудь несчастной девушке. Но я уже знала, как не позволить этому случиться.

Лиззи пережила еще один шок. Неужели это правда, что женщины способны предотвращать беременность? И ее мать воспользовалась этим, чтобы воспрепятствовать осуществлению желаний своего мужа.

Мать сжала ей руку.

— Обещай мне не выходить за него замуж, Лиззи. Поклянись!

Лиззи отдернула руку. Она чувствовала себя плохой дочерью, но не умела укрывать правды.

— Не могу тебе ничего обещать, — сказала она. — Я люблю его.

* * *

Когда Джей покинул спальню матери, чувство вины и стыд моментально рассеялись, и он внезапно ощутил, что очень проголодался, и спустился в столовую. Там уже сидели его отец и Роберт, поедая толстые ломти жареной ветчины с печеными яблоками в сахаре на десерт, и разговаривали с Гарри Рэтчетом. Как управляющий шахты, Рэтчет явился, чтобы доложить о взрыве рудничного газа. Отец сурово оглядел Джея и сказал:

— Как я слышал, ты спускался в шахту Хьюк этой ночью.

У Джея сразу начал пропадать всякий аппетит.

— Да, спускался, — ответил он. — Там произошел взрыв.

Он налил себе из графина стакан эля.

— О взрыве мне уже все известно, — сказал отец. — Кто был твоим спутником?

Джей отпил немного пива.

— Лиззи Хэллим, — признался он.

Лицо Роберта побагровело.

— Черт бы тебя побрал! — в сердцах воскликнул он. — Ты же прекрасно знал, что папа не хотел разрешать ей посещение шахты.

Джея его реплика только раззадорила и заставила с вызовом обратиться к сэру Джорджу:

— Ну что, папочка, как ты собираешься теперь наказать меня? Оставишь без гроша? Но ты уже преуспел в этом.

Отец угрожающе потряс указательным пальцем перед его носом.

— Предупреждаю в последний раз не нарушать моих приказов.

— Тебе следовало бы больше беспокоиться не обо мне, а о Макэше, — отозвался Джей, стремясь направить злость отца в ином направлении. — Он заявил всем, что уйдет сегодня же.

— Проклятый дерзкий мерзавец, — первым отреагировал на его слова Роберт, причем не было до конца ясно, на кого он наклеил ярлык — на Макэша или же Джея.

Гарри Рэтчет откашлялся и позволил себе высказаться:

— Вам, быть может, будет лучше просто дать Макэшу уйти, сэр Джордж. Он хороший работник, но создает слишком много проблем. Нам станет легче, если мы избавимся от него.

— Не могу этого допустить, — ответил сэр Джордж. — Макэш посмел публично восстать против моей власти. Позволь мы ему свободно уйти, каждый молодой шахтер решит, что имеет право последовать его примеру.

Роберт поспешил дополнить слова отца:

— И дело гораздо серьезнее, чем тебе кажется, Рэтчет. Этот юрист Гордонсон разошлет такие же письма на все шахты в Шотландии. И если молодым шахтерам станет дозволено покидать работу по достижении двадцати одного года, вся угледобывающая промышленность понесет непоправимые потери и придет в упадок.

— Вот именно, — кивнул в знак согласия отец. — И что вся британская нация станет делать, оставшись без угля? Скажу прямо: если однажды Каспар Гордонсон предстанет перед моим судом, я обвиню его в государственной измене и приговорю к виселице быстрее, чем он успеет произнести слово «неконституционно». Я буду не я!

— На самом деле наш патриотический долг заключается в том, чтобы любым способом помешать Макэшу, — подхватил Роберт.

Они уже забыли о проступке Джея к величайшему его облегчению. Стремясь как можно дольше сводить разговор к избранной теме, он спросил:

— Да, но что вы можете предпринять против него?

— Я засажу его за решетку, — решительно заявил сэр Джордж.

— Не годится, — возразил Роберт. — Он отбудет свой срок и все равно сможет заявить, что остается свободным человеком.

Между ними воцарилось задумчивое молчание.

— Его необходимо выпороть, — предложил Роберт.

— Это неплохой вариант, — встрепенулся сэр Джордж. — Я имею право подвергать их телесным наказаниям. По закону.

Рэтчет казался не слишком довольным таким оборотом событий.

— Но ведь прошло много лет с тех пор, как владелец шахты воспользовался этим своим правом, сэр Джордж. И кто возьмется за кнут?

— Зачем же кому-то браться за кнут? Как мы обычно поступаем с нарушителями порядка? — нетерпеливо спросил Роберт.

— Им мы поручаем самые позорные дела. Он будет вращать на шахте барабан, — с улыбкой ответил сэр Джордж.

Глава 10

Маку очень хотелось сразу же уйти пешком в сторону Эдинбурга, но он понимал, что в таком случае совершит непростительную глупость. Хотя он не отработал полной смены, чувствовал себя совершенно изможденным и слегка ошеломленным. Ему требовалось время, чтобы обдумать, как поступят Джеймиссоны, и найти способ перехитрить их. Он вернулся домой, сбросил с себя мокрую одежду, развел огонь в очаге и улегся в постель. От погружения в стоки, скопившиеся под платформой, он был грязнее, чем обычно, поскольку вода там густо пропиталась угольной пылью, но его постельное белье и одеяло уже были такими грязными, что ничего добавить к этой черноте он уже не мог. Как и большинству шахтеров, мыться более или менее основательно ему удавалось лишь раз в неделю — субботними вечерами.

Остальные шахтеры после взрыва вернулись к работе. Эстер и Энни тоже задержались, собирая нарубленный Маком уголь и вынося его на поверхность: сестра не могла допустить, чтобы труд брата пропал впустую.

Постепенно проваливаясь в сон, он размышлял, почему мужчины неизменно уставали быстрее женщин. Те же забойщики — сплошь мужчины — работали по десять часов кряду с полуночи до десяти утра. А носильщицы, среди которых преобладали женщины, трудились с двух часов утра до пяти вечера — то есть их смена длилась пятнадцать часов без перерыва. Причем им приходилось значительно тяжелее, чем самим шахтерам. Они раз за разом взбирались по лестнице с огромными корзинами угля на согбенных спинах, но все равно продолжали делать это еще долго после того, как мужчины уже добредали до своих домов и валились без чувств на кровати. Иногда женщины тоже брались за шахтерскую работу, но это случалось крайне редко. Орудуя киркой или молотом, большинство из них не умели наносить достаточно сильных ударов, а потому затрачивали чрезмерно много времени, чтобы отколоть от стены забоя столько же угля, сколько получалось у их мужей или братьев.

Мужчины обязательно недолго дремали по возвращении домой. Впрочем, уже через час или два снова вставали. Большинство из них непременно готовили еду для жен и детей. Но некоторые предпочитали отправиться и выпить в заведении миссис Уейгел. Их жен все жалели — для женщины становилось печальным дополнительным испытанием после пятнадцати часов тяжкой работы обнаружить, что в доме не растоплен очаг, нет ничего к ужину, а муж пьян и весел. Если жизнь шахтера была нелегка, то женам приходилось несладко вдвойне.

Когда Мак проснулся, он мгновенно осознал, что для него наступил знаменательный день, но не сразу вспомнил причину. Затем его вдруг осенило: он собирался покинуть долину.

Далеко уйти ему не удастся, если он будет выглядеть как беглый шахтер, а потому первым делом следовало отмыться от грязи. Он развел огонь и несколько раз сходил к речке с ведром для воды. Согрел воду на очаге и принес жестяное корыто, висевшее на задней двери дома. Маленькая комнатушка наполнилась паром. Он наполнил корыто, забрался в него, прихватив кусок мыла с жесткой щеткой, и принялся скрести ею свое тело.

В нем зародилось приятное ощущение. Ведь он в последний раз смывал с себя угольную пыль, ему никогда больше не придется спускаться в шахту. Рабство он оставлял в прошлом. А впереди ждали Эдинбург, Лондон, весь мир. Он встретит людей, никогда даже не слышавших о Хьюке и местной шахте. Его дальнейшая судьба представлялась чистым листом бумаги, на котором он может написать все, что пожелает.

Он все еще мылся, когда в комнату вошла Энни.

Девушка в нерешительности замерла на пороге. Она выглядела встревоженной и растерянной. Мак улыбнулся, протянул ей щетку и попросил:

— Помоги мне оттереть спину, пожалуйста.

Она сделала шаг вперед, взяла щетку, но затем снова остановилась с тем же несчастным выражением на лице.

— Давай же, — сказал он.

Энни начала скрести щеткой по его спине.

— Все говорят, что шахтеру нельзя отмывать начисто спину, — промямлила она потом. — От этого мужчина слабеет, как считается.

— А я больше не шахтер.

Она еще раз словно окаменела.

— Не уходи от нас, Мак, — умоляющим тоном сказала она. — Не оставляй меня здесь одну.

Чего-то подобного он исподволь опасался. Тот поцелуй в губы стал для него значимым предупреждением. Его посетило чувство вины. Ему нравилась кузина, он с удовольствием предавался с ней прошлым летом интимным играм, перекатываясь вдвоем среди вереска в теплые воскресные послеобеденные часы. Но провести вместе с ней всю жизнь вовсе не входило в его планы. Особенно если в таком случае возникала необходимость оставаться в Хьюке. Сможет ли он объяснить ей это, не нанеся тяжелой душевной травмы? У нее уже слезы навернулись на глаза, и он понимал, как хочется ей добиться от него обещания не бросать ее. Но его решимость бежать была слишком сильна. Он никогда и ничего в прежней жизни не желал больше.

— Я должен уйти, — сказал он. — Мне будет очень тоскливо без тебя, Энни, но бежать так или иначе придется.

— Ты мнишь себя лучше нас всех, верно? — спросила она уже немного сердито. — Твоя мать забивала себе голову идеями, не положенными при ее положении в обществе, и ты туда же. Для меня ты слишком хорош, так ты думаешь? Отправляешься в Лондон, чтобы жениться там на знатной леди, скажешь нет?

Его мать действительно часто заносилась мыслями слишком высоко, что правда, то правда, но он собирался в Лондон вовсе не для женитьбы на аристократке. И был ли он лучше, чем они? Считал ли Энни недостойной себя? Небольшая доля истины в ее словах присутствовала, и Мак даже почувствовал неловкость и смущение от этого.

— Я знаю одно, — ответил он. — Мы все слишком хороши, чтобы оставаться рабами.

Она присела на корточки рядом с корытом и обняла его торчавшие из воды колени.

— Ты совсем не любишь меня, Мак?

К своему величайшему стыду, он заметил, что у него возникает эрекция. Ему так и хотелось прижать ее к себе и утешить, унять слезы, но сердцем он уже ожесточился.

— Ты очень дорога для меня, Энни, но я никогда не объяснялся тебе в любви, как и ты мне.

Ее рука скользнула под воду и ему между ног. Она улыбнулась, ощутив в пальцах нечто очень твердое.

— А где Эстер? — спросил он.

— Играет с новорожденным младенцем Джен. Ее не будет дома еще достаточно долго.

Это Энни уговорила сестру задержаться, сообразил Мак. Иначе она поспешила бы к нему, чтобы расспросить о его планах.

— Оставайся здесь и давай поженимся, — сказала Энни, лаская его. Ощущение было невыразимо приятным. Он сам научил ее делать это прошлым летом, а потом заставил показать, как она доставляла наслаждение самой себе. Воспоминание только распалило его похоть.

— Мы сможем заниматься всем, что тебе будет угодно и когда угодно, — продолжала соблазнять его Энни.

— Если я женюсь, то застряну здесь на всю жизнь, — пытался возражать Мак, но сам уже ощущал, как перестает противиться вожделению, как слабеет его сопротивление.

Энни поднялась и сняла через голову платье. Под ним она не носила ничего. Нижнее белье обычно берегли для воскресных дней. У нее было стройное и крепкое тело с маленькими, почти плоскими грудями и с густым пучком черных волос на лобке. Почти вся ее кожа, как и у Мака, посерела от угольной пыли. Совершенно неожиданно она забралась к нему в корыто, заменявшее ванну, раздвинув коленками его ноги.

— Теперь твоя очередь помыть меня, — заявила она, передавая ему кусок мыла.

Он принялся медленно намыливать ее, покрывая пеной, а потом положил руки на груди. Ее маленькие соски отвердели. Она издала глубокий горловой стон, схватила за кисти рук и направила их вниз, заставив мимолетно погладить живот, к своей промежности. Его скользкие от мыла пальцы легко проникли между бедер, и он ощутил жесткие завитки лобковых волос с нежной плотью, скрывавшейся под ними.

— Обещай остаться, — уговаривала она. — Давай доведем все до конца. Я хочу почувствовать, как ты войдешь в меня.

Он понимал, что, если поддастся уговорам, его судьба окажется предрешена. Во всей этой сцене присутствовало нечто нереальное, как во сне.

— Нет, — попытался громко сказать Мак, но у него получился всего лишь шепот.

Она обняла его крепче, прижав лицо к груди, затем опустилась так, чтобы ее внешние губы коснулись самого кончика его напряженного члена там, где он стал теперь виден над водой.

— Соглашайся, — убеждала она. — Скажи мне «да».

Мак тоже издал стон и бросил попытки сопротивляться.

— Да. Давай сделаем это, — сказала он. — Скорее.

Раздался оглушительный грохот, и входная дверь распахнулась.

Энни закричала.

В комнату ворвались четверо мужчин, заполнив собой ее небольшое пространство: Роберт Джеймиссон, Гарри Рэтчет и два егеря Джеймиссонов. Роберт нацепил шпагу, а в обеих руках держал по пистолету. Один из егерей вооружился мушкетом.

Энни оставила Мака, первой выбравшись из корыта. Перепуганный и совершенно потерянный, Мак тоже поднялся на ноги, слегка пошатываясь.

Егерь с мушкетом посмотрел на Энни.

— Милая парочка. Кузен с кузиной, — сказал он с гнусной ухмылкой.

Мак знал этого человека по фамилии Макалистер. Был ему знаком и второй: громадного роста и мощного сложения грубиян и задира, которого звали Таннером.

Роберт хрипло рассмеялся.

— Так вот, значит, с кем он развлекается! С собственной кузиной? Что ж, вероятно, кровосмешение среди шахтеров дело обычное.

Страх и смущение Мака быстро уступили место ярости от столь бесцеремонного вторжения в его дом. Но он подавил гнев и с усилием заставил себя сохранять спокойствие. Он оказался в серьезной опасности, и его страшила вероятность, что и Энни могла пострадать вместе с ним. Ему необходимо было сохранять здравый рассудок, не давая воли возмущению. Он посмотрел на Роберта.

— Я свободный человек и не нарушил никаких законов, — сказал он. — Что вам понадобилось в моем доме?

Макалистер не сводил глаз с мокрого тела Энни, от которого все еще исходил пар.

— Какое приятное зрелище. — Он не скрывал, что любуется обнаженной девушкой.

Мак повернулся к нему. Негромким и ровным голосом он сказал:

— Только посмей дотронуться до нее, и я оторву тебе голову голыми руками.

Макалистер оценил мускулатуру Мака и понял, что тот вполне способен привести угрозу в исполнение. Хотя он и был вооружен, егерь побледнел и сделал шаг назад.

Но Таннер превосходил Мака массой и силой, отличаясь к тому же поразительной наглостью. Он протянул руки и взялся за покрытые мыльной пеной груди Энни.

Мак рванулся с места без малейших колебаний. Через мгновение он уже ухватил Таннера за кисть руки. Прежде чем кто-либо успел хотя бы пошевелиться, он сунул руку громилы егеря в пламя печи.

Таннер орал от боли и извивался, но не мог избавиться от захвата Мака.

— Отпусти меня! — взвыл он. — Пожалуйста, отпусти!

Но Мак продолжал удерживать его руку прямо среди раскаленных углей и выкрикнул:

— Беги отсюда, Энни! Беги!

Девушка проворно подняла с пола свое платье и выскочила в заднюю дверь дома.

Приклад мушкета обрушился на затылок Мака.

Подлое нападение сзади взбесило его, и теперь, когда Энни сбежала, он утратил остатки осторожности. Отпустив Таннера, он сгреб Макалистера за воротник куртки и кулаком нанес сильный удар в лицо, сломав егерю нос. Брызнула кровь. Макалистер тоже взревел от боли. Мак же успел развернуться и ударил Гарри Рэчета в пах ступней ноги — босой, но твердой, как камень. Рэтчет со стоном перегнулся в поясе.

Все драки, в которых прежде доводилось участвовать Маку, происходили внутри шахты, и он привык к схваткам на ограниченном пространстве, но четверых противников оказалось слишком много даже для него. Макалистер снова ударил его прикладом мушкета, и на мгновение ошеломленный Мак потерял равновесие. Рэтчет обхватил его из-за спины, обездвижив руки, и он не успел еще прийти в себя, когда острие шпаги Роберта Джеймиссона уперлось ему в горло.

— А теперь свяжите его, — распорядился довольный собой Роберт.

* * *

Они перебросили его через круп лошади, прикрыв наготу одеялом, а потом отвезли в замок Джеймиссона, где заперли в чулане, все еще не одетого и связанного по рукам и ногам. Он валялся на каменном полу, дрожа от холода. Его окружали окровавленные скелеты оленей, коров и свиней. Он попытался согреться, двигаясь активно, насколько это было возможно в его положении, но связанные конечности оставляли ему слишком мало шансов вернуть телу хотя бы немного тепла. И все же, приложив немалые усилия, сумел сесть, прислонившись спиной к шерсти еще не освежеванного оленя. Какое-то время он пел, чтобы поддержать в себе боевой дух. Сначала баллады, которые пользовались популярностью у миссис Уейгел субботними вечерами, потом псалмы, перейдя в конце концов на старые якобитские куплеты, высмеивавшие власти. Когда же его репертуар оказался исчерпанным, ему стало только хуже.

Голова болела от ударов прикладом, но значительно сильнее его мучила мысль о том, как легко он позволил Джеймиссонам схватить себя. Насколько же глупо было откладывать бегство! Он дал им время для решительных действий. И пока они планировали его пленение, он не нашел ничего лучше, чем щупать груди своей двоюродной сестры!

Не слишком ободряли и размышления о том, какая участь была ему уготована. Если он не замерзнет насмерть в этом сыром чулане, они скорее всего отправят его в Эдинбург и будут судить за нападение на егерей. Как и большинство подобных преступлений, это влекло за собой приговор к повешению.

Свет, просачивавшийся в щель под дверью, постепенно померк с наступлением вечера. За ним пришли в тот момент, когда часы на здании конюшни пробили одиннадцать.

На сей раз явились шестеро мужчин, и Мак даже не пытался оказывать им сопротивление.

Дейви Таггарт, кузнец, обычно занимавшийся изготовлением орудий труда для шахтеров, закрепил на Маке такой же ошейник, какой уже носил Джимми Ли. Это была крайняя степень унижения — теперь любой мог видеть подтверждение, что он являлся частной собственностью другой персоны. Его превратили в недочеловека, в подобие скота.

С него сняли путы и швырнули какую-то одежду: пару бриджей, ветхую вельветовую рубаху и жилет с прорехами. Он поспешно оделся, но по-прежнему мерз. Егеря снова связали ему руки и посадили верхом на пони.

Направились они прямиком к шахте. В полночь с наступлением среды там начиналась новая смена. Оставалось всего несколько минут. Конюх впрягал новую лошадь, чтобы вращать барабан с цепью для ведер. До Мака дошло, что они принудят его бегать по кругу тоже.

Он в голос застонал. Это была худшая и самая унизительная пытка. Он сейчас многое бы дал за возможность съесть тарелку овсяной каши, сидя у теплого очага. За передышку хотя бы на несколько минут. А вместо этого его обрекли провести всю ночь на холодном воздухе. Он испытал порыв упасть на колени и молить о пощаде, но сразу подумал, какое удовольствие доставит своими мольбами Джеймиссонам. В нем заговорила гордость, и он лишь выкрикнул:

— Вы не имеете права так поступать со мной! Не имеете права!

Егеря подняли его на смех.

Они поставили его на грязную круглую тропу, по которой днем и ночью совершали свой бег лошади. Мак распрямил плечи, стараясь с достоинством высоко держать голову, хотя его одолевало желание расплакаться. Его привязали к упряжи лицом к лошади, чтобы он никак не мог уйти с ее дороги. А потом конюх хлестнул животное плетью и заставил пуститься рысцой. Маку пришлось тоже побежать спиной вперед.

Почти сразу он споткнулся, упал и лошадь опасно надвинулась на него. Конюх снова хлестнул плетью, но Мак вовремя успел вскочить на ноги. Постепенно он начал приобретать навык движения назад. Вот почему излишняя самоуверенность подвела его. Он поскользнулся на заледеневшем участке земли. На этот раз лошадь настигла его. Мак попытался откатиться в сторону, извиваясь всем телом, чтобы избежать ударов копыт, и несколько секунд упряжь лишь тащила его рядом с бегущей лошадью, но затем он совершенно потерял контроль над ситуацией и угодил-таки под копыта. Лошадь наступила ему на живот, ударила в бедро и остановилась.

Они заставили Мака подняться, чтобы снова пустить животное в непрерывный бег. Ощущая боль в животе, сбив себе дыхание, Мак вынужден был, прихрамывая, продолжать поспешно двигаться спиной вперед.

Он скрежетал зубами, стараясь поймать верный ритм. Ему доводилось видеть, как такое же наказание выносили другие шахтеры, — тот же Джимми Ли, например. Все сумели выжить, хотя отметины остались на них навсегда. У Джимми Ли над левым глазом красовался заметный шрам после удара копыта лошади, и при одном воспоминании о пережитом унижении Джимми начинал бурлить от гнева. Мак тоже непременно выживет. Его сознание уже вскоре окончательно помутилось от боли, холода и позора, и он мог думать только о том, как удержаться на ногах, избегая поистине опасных для жизни ударов копыт.

С течением времени он начал ощущать странное родство с лошадью. Они оказались связанными друг с другом одной упряжью и вынуждены были вершить бесконечный бег по замкнутому кругу. Как только раздавался свист плети конюха, Мак сразу же начинал бежать чуть быстрее, а когда человек спотыкался, лошадь, казалось, сознательно замедляла рысь, чтобы дать ему возможность оправиться.

Он уловил тот момент в полночь, когда к шахте потянулись забойщики. Они поднимались по склону холма, разговаривая, покрикивая, подначивая товарищей, отпуская обычные грубоватые шутки. Но сразу же погружались в молчание, как только приближались к входу в ствол шахты и замечали Мака. Егеря угрожающе наводили стволы мушкетов на любого шахтера, пытавшегося остановиться. Мак услышал голос Джимми Ли, громогласно изливавшего свою ярость, но затем краем глаза увидел, как трое или четверо других шахтеров ухватили его за руки и потащили дальше, чтобы избавить от неприятностей.

Постепенно Мак утратил всякое представление о прошедшем времени. Начали прибывать носильщицы. Женщины и дети оживленно болтали, взбираясь на холм, но сразу же замолкали, проходя мимо Мака, уподобляясь в этом мужчинам. Донесся возглас Энни:

— Боже милостивый! Они заставили Мака бежать по кругу!

Люди Джеймиссона не позволили ей приблизиться к нему, но она успела выкрикнуть:

— Тебя разыскивает Эстер. Я приведу ее.

Уже скоро пришла Эстер и остановила лошадь, прежде чем егеря смогли помешать ей. Она поднесла к губам Мака фляжку с горячим и сладким молоком. Он ощутил вкус молока как вкус подлинного эликсира жизни, жадно глотая его, почти захлебываясь. И успел опустошить сосуд до того, как Эстер оттащили в сторону от него.

Ночь представлялась нескончаемой и длилась, как ему показалось, целый год. Егеря сложили свои мушкеты и расселись вокруг разведенного конюхом костра. Добыча угля продолжалась своим чередом. Носильщицы поднимались из шахты, опорожняли корзины в общую груду и снова спускались под землю, верша непрерывный цикл. Пока конюх менял лошадь, Мак сумел немного отдохнуть, зато свежая и полная сил кобыла и побежала потом резвее.

Наступил момент, когда Мак понял, что уже наступило утро. Теперь оставалась лишь пара часов до конца смены забойщиков. Но даже час тянулся целую вечность.

На вершине холма показался пони. Искоса взглянув, Мак заметил, что всадник спешился и встал, недоуменно уставившись на него. Затем он узнал Лиззи Хэллим, одетую в ту же черную шубку, в которой она приходила прежде в церковь. Неужели и эта особа тоже явилась сюда, чтобы поиздеваться над ним? — оставалось гадать Маку. При ней он особенно остро ощутил унизительность своего положения. Лучше было бы ей скорее удалиться. Но присмотревшись к выражению ее нежного лица пристальнее, он не заметил на нем ни тени издевки или насмешки. На нем читались сострадание, злость и нечто еще, оставшееся для него непостижимым.

Еще один скакун достиг гребня холма, и из седла соскочил на землю Роберт. Он заговорил с Лиззи тихо, но сердито. Зато отчетливо прозвучал ответ девушки:

— Это настоящее варварство!

В своем отчаянном положении Мак почувствовал глубокую благодарность за эти слова. Ее возмущение помогло ему немного утешиться. Как хорошо было знать, пусть от этого ничего не менялось, что среди знати нашелся хотя бы один человек, понимавший невероятную жестокость подобного обращения с ним.

Роберт со свирепым видом возражал ей, но Маку не удавалось расслышать его фраз. Пока они препирались между собой, первые шахтеры начали выбираться из шахты наружу. Но горняки не спешили расходиться по домам. Его товарищи толпой окружили барабан и молча наблюдали за происходящим. Вскоре к ним стали присоединяться и некоторые из женщин. Опустошив очередные корзины, они не сразу вернулись в шахту, а вклинились в молчаливую толпу.

Роберт отдал конюху команду остановить лошадь.

Мак наконец-то смог прекратить бег. Он изо всех сил стремился гордо устоять на ногах, но колени подогнулись, и он припал на них. Конюх хотел приблизиться, чтобы отвязать его, но Роберт жестом остановил погонщика лошадей.

Затем он заговорил достаточно громко, чтобы все могли его слышать:

— Что ж, Макэш, вчера ты заявил, что тебе недостает одного дня для полного подчинения нам. Теперь ты этот день отработал. И даже по твоим дурацким и выдуманным кем-то законам ты не избежишь предначертанной участи. С этого момента ты становишься полной собственностью моего отца.

Затем он развернулся в сторону толпы, готовый обратиться к каждому еще раз.

Но не успел и рта раскрыть, как Джимми Ли запел.

Джимми обладал потрясающе чистым тенором, и звуки известного псалма поплыли над долиной:


Узри согбенную и грустную фигуру Того, кто принял муки и страданья человечьи. Вот он один взбирается на гору, Взвалив смиренно крест на плечи.


Роберт густо покраснел и заорал:

— Тихо мне тут! Молчать!

Но Джимми не обратил на него ни малейшего внимания и затянул следующую строфу. Остальные начали подпевать, и почти сотня голосов слилась в гармоничном хоре, выводя мелодию:


Сейчас он полон скорби и печали, Готов пролить за нас до капли кровь, Но мы однажды встретим дня начало, Когда господь воскреснет вновь.


Роберт отвернулся от них, ощутив свою беспомощность. Затем потопал по грязи к своему коню, оставив Лиззи стоять в одиночестве с по-прежнему взволнованным выражением на лице. Он взобрался в седло и поскакал вниз по склону холма, причем явно тоже все еще пыхтел от злости. А пронзительные голоса шахтеров звучали громче и громче, эхом отдаваясь среди окрестных гор:


Не предадимся ж горю ложно, Нас славные победы ждут. Когда построим царство божье, В нем все свободу обретут!

Глава 11

Джей не успел толком проснуться, но уже знал, что непременно сделает Лиззи предложение руки и сердца.

Только вчера мать невольно впервые заронила зерно этой мысли ему в голову, но оно быстро пустило корни и дало всходы. Теперь подобный поступок с его стороны казался не только естественным, но даже неизбежным и необходимым.

Оставалось лишь беспокоиться, примет ли она его предложение.

Как ему казалось, он в достаточной степени нравился ей, — в него легко влюблялись многие девушки. Но Лиззи нуждалась в деньгах, которых у него не было. Мама сказала, что эта проблема не являлась неразрешимой, вот только сама Лиззи могла предпочесть твердую уверенность, какую давали ей ясные перспективы Роберта. Ему же претила до отвращения сама по себе идея, что она станет женой брата.

К своему разочарованию, он обнаружил, что она уехала из дома очень рано в то утро. Он слишком нервничал, находился в чрезвычайно взвинченном состоянии, чтобы терпеливо дожидаться ее возвращения. Поэтому отправился на конюшню и осмотрел белого жеребца, полученного в подарок ко дню рождения от своего папаши. Коню дали кличку Близзард[346]. Джей сгоряча поклялся никогда не садиться в его седло, но сейчас искушение оказалось слишком велико. Он отправился верхом в сторону Хай Глена, пустив Близзарда в галоп по упругому газону, протянувшемуся вдоль берега реки. И ничуть не пожалел о нарушении своего зарока. У него возникло ощущение, что он уселся на спину орла, парившего в воздухе и несшегося быстрее ветра.

Близзард оказался особенно хорош именно в галопе. При медленном движении и в аллюре он становился капризным, не столь надежным, а порой даже подавал признаки недовольства и излишнего норова. Но все это легко было простить скакуну, способному при необходимости лететь со скоростью пули.

Возвращаясь домой, Джей снова позволил себе погрузиться в размышления о Лиззи. Она всегда была личностью исключительной, даже еще оставаясь совсем девчонкой: красивой, непослушной, готовой нарушать любые правила и пренебрегать запретами. А сейчас стала просто уникальной девушкой. Она стреляла лучше, чем все охотники, которых доводилось встречать Джею, она опередила в скачке его самого, не побоялась спуститься в угольную шахту, сумела искусно изменить свою внешность и одурачить всех. Она не походила ни на одну молодую женщину, с кем он сталкивался прежде в своей жизни.

К ней, разумеется, нелегко было найти подход. Уж слишком волевая, самоуверенная и упрямая. Немного нашлось бы женщин, постоянно оспаривавших мнения, высказанные мужчинами. Хотя Джей, как и все остальные, смирялся с этим, поскольку, даже возражая на каждое сказанное им слово, она оставалась очаровательной, когда горделиво вскидывала свое прелестное личико, улыбалась или хмурилась, жестко отстаивая свою точку зрения.

Он добрался до конюшни одновременно с братом. Роберт пребывал в самом мрачном настроении. В злобе он становился особенно похож на рассерженного отца с его багровыми щеками и напускной помпезной важностью.

— Черт побери, какая муха тебя укусила? — спросил Джей.

Но Роберт молча швырнул поводья своего мерина конюху и протопал внутрь дома.

Пока Джей устраивал Близзарда в стойле, подъехала Лиззи. Она тоже выглядела разъяренной, вот только румянец гнева на щеках и взволнованный блеск глаз делали ее еще более привлекательной, чем обычно. Джей завороженно любовался ей. «Я хочу сам обладать этой девушкой, — думал он. — Она должна принадлежать мне». Он был готов сделать ей предложение здесь и сейчас. Но прежде чем успел открыть рот, Лиззи спешилась и обратилась к нему:

— Я знаю, что людей, которые совершают дурные поступки, необходимо наказывать, но не приемлю пыток. А вы?

Если честно, то Джей не видел ничего страшного в том, чтобы пытать преступников, но не собирался высказать свое отношение к пыткам откровенно, когда видел ее в подобном настроении.

— Конечно же, я тоже, — солгал он. — Вы вернулись от входа в шахту?

— Это было ужасно. Я попросила Роберта отпустить того мужчину, но он отказался.

Стало быть, она повздорила с Робертом. Джей сумел скрыть свою радость.

— А вы не видели прежде, как человека гоняют по кругу? Это случается не так уж редко.

— Нет, не видела. Даже не понимаю, как могла пребывать в столь полном невежестве об условиях жизни шахтеров. Наверное, меня оберегали от суровой правды, поскольку я девушка.

— Роберт показался мне очень рассерженным из-за чего-то, — закинул пробный камень Джей.

— Шахтеры начали петь псалом и не пожелали замолчать по приказу Роберта.

У Джея появился еще один повод для удовлетворения. Судя по всему, брат предстал у нее на глазах в самом неприглядном виде. «Мои шансы преуспеть возрастают с каждой минутой», — подумал он и заметно повеселел.

Лиззи передала конюху своего пони, и они пересекли двор замка, чтобы войти внутрь. В холле Роберт разговаривал с сэром Джорджем.

— Это стало актом вызывающего неповиновения, — говорил он. — Нам непременно следует принять меры, чтобы Макэш понес за него самое суровое наказание.

Лиззи издала вздох отчаяния, и Джей увидел возможность еще немного повысить ее мнение о себе.

— Думаю, нам нужно рассмотреть возможность отпустить Макэша, — сказал он, обращаясь к отцу.

— Не городи чепухи, — отозвался Роберт.

Джей вспомнил аргумент, приведенный ранее Гарри Рэтчетом.

— Он сеет смуту, и будет лучше избавиться от него.

— Макэш открыто выступил против нас, — продолжал возражать Роберт. — И его необходимо наказать в назидание всем.

— Но он уже был наказан! — воскликнула Лиззи. — Он вынес самое жестокое наказание, какое только способен вытерпеть человек!

— Оно вовсе не настолько жестокое, каким вам показалось, Элизабет, — сказал сэр Джордж. — Вам трудно это понять, но они не ощущают боли так же, как мы с вами. — И, не дав ей возможности потребовать объяснений, повернулся к Роберту: — Но верно и то, что ему бунт против нас не сошел с рук. Теперь все шахтеры знают: они не могут по своей воле уйти от нас по достижении возраста двадцати одного года. Мы им все наглядно продемонстрировали. И я действительно начинаю думать о возможности сделать так, чтобы он теперь незаметно исчез.

Роберт не унимался.

— Джимми Ли тоже смутьян, но мы тем не менее вернули его на шахту.

— Совершенно иной случай, — вслух размышлял его отец. — Ли выплескивает свой протест в эмоциях, а вот мозгов ему не хватает. Он никогда не сможет выбиться в вожаки, и нам не стоит особенно его опасаться. Макэш слеплен из другого теста. С ним будет гораздо сложнее.

— Я не боюсь Макэша, — заявил Роберт.

— И зря. Он может быть крайне опасен, — продолжил свою мысль отец. — Он умеет читать и писать. И он — пожарный. Значит, шахтеры привыкли уважать его. А судя по той сцене, которую ты сам только что мне описал, он уже стал для них почти героем. И если мы оставим его здесь, он будет источником проблем до конца своей жалкой жизни.

С неохотой, но Роберт кивнул в знак согласия.

— Наверное, ты прав, но я все еще остаюсь при своем мнении. К тому же мы подпортили свою репутацию в глазах шахтеров.

— Так давай улучшим ее, — ухмыльнулся сэр Джордж. — Оставим охранника только на мосту. Тогда Макэш уйдет через горы, надо полагать. Но мы даже не отправим за ним погони. Я не возражаю. Пусть все думают, что он сбежал. Главное — не дать им вбить себе в головы идею о его праве на свободный уход с шахты.

— Хорошо. Будь по-твоему, — сказал Роберт.

Лиззи бросила на Джея торжествующий взгляд. За спиной Роберта она безмолвной артикуляцией губ изобразила слова: «Вы — молодец!»

— Мне надо вымыть руки перед обедом. — И Роберт скрылся в задней части дома все еще с недовольным видом.

Сэр Джордж отправился в свой кабинет. В то же мгновение Лиззи обняла Джея.

— Вы добились этого! — Она не могла сдержать радости. — Вы освободили его! — И поцеловала Джея с подлинным пылом.

Для любой девушки это стало бы скандально фривольным поступком, и молодого человека он поверг в смущение, хотя Джей быстро оправился. Сам обнял ее за талию, прижав ближе к себе. Затем склонился, и они снова поцеловались. Только теперь это был иного рода поцелуй — продолжительный и чувственный. Джей закрыл глаза, чтобы сосредоточиться и сполна насладиться новым ощущением. Он напрочь забыл, что они стояли в самом посещаемом помещении отцовского замка, куда постоянно заглядывали члены семьи, гости, соседи и прислуга. К счастью, им никто не помешал, и они целовались, никем не замеченные и не потревоженные. Когда объятия разомкнулись, оба тяжело дышали, глядя друг на друга, но по-прежнему оставались наедине.

Взволнованный и воодушевленный, Джей понял, что настал наилучший момент сделать ей предложение стать его женой.

— Лиззи… — Внезапно он совершенно растерялся, не зная, как лучше перейти к этой теме.

— Что?

— Я просто хотел сказать… Вы же не можете теперь выйти замуж за Роберта.

— Я могу сделать все, что мне заблагорассудится, — немедленно и резко отозвалась она.

Разумеется! Он взял с Лиззи совершенно неверный тон. Ей нельзя диктовать свою волю, навязывать линию поведения, разрешать или запрещать что-либо.

— Я вовсе не имел в виду…

— Вдруг Роберт умеет целоваться лучше вас, — сказала она и лукаво улыбнулась.

Джей рассмеялся.

Лиззи склонила голову ему на грудь.

— Конечно, я не могу выйти замуж за Роберта.

— Почему же…

Она посмотрела на него.

— Потому что я стану вашей женой, верно?

Он ушам своим не поверил. Лиззи произнесла заветную фразу за него.

— Да… Да. Именно по этой причине.

— Вы же пытались только что завести разговор со мной, чтобы сделать предложение, не так ли?

— Не стану скрывать: да, именно это и входило в мои намерения.

— Считайте, что осуществили задуманное. Можете поцеловать меня опять.

Он склонился к ее лицу, все еще немного растерянный. Как только их губы соприкоснулись, она приоткрыла рот, и он сначала чуть испугался, а потом обрадовался, когда кончик ее языка нерешительно проник ему в рот. Сразу же возник вопрос, скольких мужчин ей уже доводилось так целовать, но время спрашивать об этом оказалось не самым подходящим. Он ответил ей тем же. Ощутил, как бриджи стали ему тесны в промежности, и больше всего опасался сейчас, что она заметит это. Но она прижималась к нему очень тесно. Ей было бы трудно ничего не почувствовать. Джей снова застыл в смущении, не зная, как вести себя с ней дальше, но она продолжала шокировать его, стиснув в объятиях и показывая, что сама желала бы добиться полноты ощущений. В кофейнях и тавернах Лондона ему приходилось иметь дело с опытными девушками, легко обнимавшими мужчин и милостиво принимавшими их ласки, но с Лиззи все представлялось иначе: возникала иллюзия, будто она делает все впервые.

Джей не услышал, как дверь в холл открылась. Но внезапно Роберт заорал на него:

— Что за чертовщина здесь происходит?

Они с Лиззи отпрянули друг от друга.

— Успокойся, Роберт, — сказал Джей.

Но Робертом владела бурная ярость.

— Успокоиться? Сначала объясни, какого дьявола ты творишь, если сам понимаешь это.

— Ничего особенного не случилось, брат, — ответил Джей. — Понимаешь, мы с Лиззи теперь помолвлены и собираемся пожениться.

— Ты — грязная свинья! — взревел Роберт и резко сделал выпад сжатым кулаком.

Удар получился неподготовленным и неловким, а потому Джей легко уклонился от него, но Роберт продолжал нападать, неистово размахивая кулаками. Джей не дрался с братом со времени их детства, но помнил, насколько Роберт силен, хотя при этом медлителен и неуклюж. Сумев избежать нескольких повторных ударов, он сам набросился на Роберта, вступив с ним в схватку. К его изумлению, Лиззи тоже запрыгнула Роберту на спину, молотя кулачками по голове и крича:

— Отстаньте от него! Оставьте его в покое!

Эта сцена настолько рассмешила Джея, что он просто не смог продолжать драться. Ему пришлось отпустить Роберта, а тот воспользовался моментом, чтобы нанести сильный удар почти прямо в глаз. Джей пошатнулся и упал на спину. Несмотря на повреждение, он мог видеть, как Роберт безуспешно пытается скинуть Лиззи со спины. Он ощущал боль, но сдержать смех ему никак не удавалось: он снова разразился громким хохотом.

А затем в зал вошла мать Лиззи, за которой тут же последовали Алисия и сэр Джордж. После недолгого замешательства леди Хэллим воскликнула:

— Элизабет! Сейчас же слезь со спины Роберта!

Джей поднялся на ноги, а Лиззи перестала атаковать Роберта сзади. Трое взрослых людей оказались настолько поражены, что не сразу обрели дар речи. Прикрыв ладонью начавший заплывать глаз, Джей поклонился матери Лиззи и сказал:

— Леди Хэллим, я прошу вас оказать мне величайшую честь и милостиво отдать в жены вашу дочь.

* * *

— Ты — полнейший болван. Тебе же не на что будет жить, — выдавил из себя сэр Джордж, едва успев отойти от первого изумления.

Семьи разделились, чтобы обсудить шокировавшую всех новость. Леди Хэллим и Лиззи поднялись наверх. Сэр Джордж, Джей и Алисия собрались в кабинете. Роберт удалился куда-то в одиночестве.

Уязвленное самолюбие заставило Джея резко возразить. Вспомнив слова матери, он сказал:

— Я смогу управлять имением леди Хэллим лучше, чем она сама. Поместье занимает несколько тысяч акров или даже больше и должно приносить достаточный доход, чтобы мы смогли благополучно существовать на него.

— Глупый мальчишка! Ты не получишь поместье Хай Глен. Оно заложено.

Джея унизило презрительное возражение отца, пытавшегося с легкостью разрушить все мечты, и его щеки покраснели от волнения. Но вовремя вмешалась мать:

— Джей сможет занять денег, чтобы продлить действие закладной.

Сэр Джордж выглядел потрясенным.

— Так ты, стало быть, во всем этом поддерживаешь сына?

— После того как ты обездолил его, да, конечно, поддерживаю. Ты сам захотел, чтобы он боролся за существование, повторяя твой жизненный путь. Вот он и начал борьбу, и для начала получил в жены Лиззи Хэллим. Так что не тебе теперь жаловаться на подобный оборот событий.

— Он получил ее в жены или это ты все для него подстроила? — едко поинтересовался сэр Джордж.

— Я не спускалась с ней в угольную шахту, — парировала Алисия.

— И не ты целовалась с ней в холле. — Неожиданно сэр Джордж сменил тон на более сдержанный. — Ну что ж. Ему уже исполнился двадцать один год, и мы, насколько я понимаю, не можем им воспрепятствовать. — Его лицо приняло даже отчасти благодушное выражение. — В любом случае уголь Хай Глена достанется нашей семье.

— О нет, даже не думай об этом! — воскликнула Алисия.

Джей и сэр Джордж уставились на нее одновременно.

— Что, черт возьми, ты имеешь в виду? — спросил магнат.

— Ты не будешь строить шахты на земле, принадлежащей Джею. С какой стати?

— Не строй из себя дуру, Алисия. В недрах Хай Глена залегает огромное состояние. Грех будет не достать его оттуда.

— Джей может передать права на добычу кому-нибудь другому. Есть несколько крупных акционерных компаний, стремящихся открыть новые шахты. Ты сам мне о них рассказывал.

— Вы не будете вести дел с моими конкурентами! — вскричал сэр Джордж.

У матери был сильный характер, и Джей не мог не восхищаться им. Вот только она забыла, что сама Лиззи не желала, чтобы в ее поместье добывали уголь. И попытался вмешаться:

— Но, мама, Лиззи не…

Мать буквально испепелила его взглядом и оборвала на полуслове, по-прежнему обращаясь к отцу:

— А вот Джей теперь может предпочесть вести дела именно с твоими конкурентами. После того как ты нанес ему унизительную обиду в день совершеннолетия, чем он обязан тебе? Ничем.

— Я все еще остаюсь его отцом, черт возьми!

— В таком случае самое время начинать вести себя как настоящий отец. Поздравь его с помолвкой. Прими невесту в дочери. И организуй им роскошную свадьбу.

Он некоторое время пристально смотрел на Алисию.

— Ты этого хочешь?

— Да. Но я перечислила далеко не все.

— Догадываюсь. Что еще ты потребуешь от меня?

— Свадебный подарок.

— Какой же подарок тебе угоден, Алисия?

— Барбадос.

Джей чуть не выпрыгнул из кресла. Он совершенно не ожидал этого. До чего же умна и хитра его мать!

— Полностью исключено! — чуть ли не ревом отозвался отец.

Мать поднялась.

— Поразмысли над этим. — Ее голос звучал так, словно ей было совершенно безразлично, какое решение он в итоге примет. — Ты всегда говорил о трудностях производства сахара. Прибыль высока, но постоянно возникают проблемы. То ливни смывают урожай, то рабы подхватывают инфекцию и мрут как мухи, то французы сбивают цены на твою продукцию, то корабли идут ко дну. А добыча угля проста и надежна. Ты выкапываешь его и продаешь, только и всего. Это как найти сундук с золотом на своем заднем дворе — твое собственное выражение, между прочим.

Джей пришел в нешуточное возбуждение. У него появлялась возможность получить то, чего он желал с самого начала. Но как к этому отнесется Лиззи?

— Барбадос обещан Роберту, — угрюмо пытался упрямиться отец.

— Придется нарушить обещание. Ты сможешь слегка обидеть старшего сына, — сказала мать. — Бог свидетель, ты без особого труда нанес обиду Джею.

— Сахарная плантация входит в долю наследства Роберта. Это зафиксировано в документах.

Мать направилась к двери, и Джей последовал за ней.

— Мы все это уже проходили, Джордж. Мне известны любые твои возможные доводы, — напомнила Алисия. — Но положение значительно изменилось. Если хочешь заполучить уголь Джея, тебе придется дать ему нечто равноценное взамен. А, как ты знаешь, он хочет получить ту плантацию. Не передашь ему ее, не видать тебя угля Хай Глена. Выбор крайне прост, и у тебя достаточно времени, чтобы продумать детали.

С этими словами она вышла из кабинета.

Джей держался рядом с ней. В холле он прошептал:

— Ты была просто великолепна! Но Лиззи не допустит добычи угля в своем поместье.

— Знаю. Прекрасно знаю об этом. — Казалось, матери только сейчас начало изменять ее бесконечное терпение. — Так она настроена сейчас. Но может с легкостью изменить свою точку зрения.

— А если не изменит? — с тревогой спросил Джей.

— Давай решать проблемы по мере их возникновения, — снова непринужденно ответила его мать.

Глава 12

Лиззи спустилась по лестнице в отделанном мехом плаще, который был настолько ей велик, что она обернула его вокруг себя дважды, но полы все равно волочились по полу. Она ощущала настоятельную необходимость какое-то время провести на свежем воздухе.

Атмосферу дома пронизывало напряжение. Роберт и Джей ненавидели друг друга. Мама злилась на Лиззи. Сэр Джордж гневался на Джея, как очевидна была и враждебность, возникшая между ним и Алисией. За ужином все они с трудом скрывали нервозность.

Когда она пересекала холл, откуда-то из глубокой тени возникла фигура Роберта. Она остановилась и посмотрела на него.

— Ты — сучка! — не сдержался он.

Для любой светской леди это стало бы серьезным оскорблением, но Лиззи было не так-то легко оскорбить всего лишь на словах, и, если уж судить начистоту, у Роберта была причина до крайности разозлиться на нее.

— Вы должны теперь относиться ко мне как брат к сестре, — сказала она примирительно.

Но он схватил ее за руку и с силой сжал.

— Как ты могла предпочесть мне этого маленького, ничтожного, но вечно умничающего ублюдка?

— Я поняла, что влюбилась в него, — объяснила она. — Отпустите мою руку.

Но он лишь сильнее сжал пальцы. Лицо потемнело от ярости.

— Вот что я тебе скажу, — продолжал он. — Пусть я не стану твоим мужем, мне все равно достанется поместье Хай Глен.

— Нет, не достанется, — возразила она. — После замужества Хай Глен перейдет в собственность моего супруга.

— Поживем — увидим.

Он теперь причинял ей серьезную боль.

— Отпустите мою руку, или я закричу, — с угрозой в голосе предупредила она.

Роберт с неохотой подчинился.

— Ты будешь жалеть о своем поступке до конца дней своих, — сказал он и вышел из холла.

Лиззи переступила через порог входной двери дома, плотнее закутавшись в меховой плащ. Облака почти рассеялись, на небосводе стала видна луна, и ей легко было прокладывать себе путь сначала по подъездной дорожке, а затем по склону в сторону берега реки.

Она не испытывала ни малейших угрызений совести по поводу своего обращения с Робертом. Он никогда не любил ее. Испытывай он хотя бы какие-то чувства к ней, он бы опечалился, но вот как раз печаль полностью отсутствовала среди его эмоций. Вместо того чтобы горевать об утрате невесты, он всего лишь окрысился на брата за то, что Джей опередил и превзошел его.

И все равно встреча с Робертом в холле потрясла ее. В нем отчетливо проявлялась унаследованная от отца безжалостная решимость и мстительность. Разумеется, он не сможет отнять у нее Хай Глен. Но на что он будет готов пойти, оставалось лишь гадать.

Впрочем, ей пора было выбросить из головы все мысли об этом человеке. Она получила то, чего пожелала: Джея вместо Роберта. Теперь ей уже гораздо больше нравились мысли о том, как устроить свадьбу и обустроить для них с Джеем новые жилые помещения. Ей не терпелось скорее поселиться вместе с ним, спать в одной постели, чтобы, просыпаясь каждое утро, видеть его голову на соседней подушке.

Ее поочередно охватывали то приятное волнение, то опаска. Она знала Джея на протяжении почти всего своего детства, но с тех пор, как он стал взрослым мужчиной, провела подле него всего несколько дней. Ей словно предстояло совершить прыжок в темноту. Но потом она подумала: а разве не любое замужество подобно погружению в темноту? Невозможно по-настоящему узнать мужчину, пока не проживешь с ним определенное время.

Мама расстроилась очень сильно. В мечтах она видела Лиззи замужем за богачом, что положило бы конец многим годам, проведенным в бедности. Но ей пришлось смириться с совсем другими мечтами, которые вынашивала ее дочь.

Денежные вопросы не слишком беспокоили Лиззи. Сэр Джордж должен в конце концов дать Джею хоть что-нибудь, но даже если не даст, они смогут жить в особняке Хай Глен. Некоторые шотландские землевладельцы вырубали свои леса с охотничьими угодьями и сдавали участки в аренду фермерам-овцеводам. Джей и Лиззи могли попытаться тоже для начала сделать это, чтобы заработать немного денег.

Что бы ни случилось, а скучать они не станут. В Джее ей особенно нравилась его склонность к приключениям. Он был готов скакать галопом через чащу леса, показать ей угольную шахту, отправиться в далекие колонии.

Интересно, думала она, случится ли это когда-нибудь? Джей все еще надеялся получить в собственность плантацию на Барбадосе. Идея уехать за границу волновала Лиззи почти так же, как сама по себе перспектива замужества. Жизнь в колониях описывали как легкую и свободную, лишенную чопорных формальностей, которые так раздражали ее в британском обществе. Она вообразила, как навсегда расстанется с нижними юбками, вечерними платьями, острижет волосы коротко и будет проводить весь день в седле с мушкетом на плече.

Были ли у Джея недостатки? Мама считала его тщеславным и самовлюбленным, но Лиззи еще не встречала мужчин, не наделенных этими чертами характера. Поначалу он показался ей слабовольным, поскольку не выступил более решительно против брата и отца, но сейчас она считала, что ошибалась в нем. Сделав ей предложение, он бросил смелый вызов им обоим.

Лиззи дошла до берега реки. Это не был обычный горный ручеек, какие часто встречались в округе. Глубокая, в тридцать ярдов шириной, она стремительно несла свои воды вдоль долины. Лунный свет искрился, отражаясь от покрытой рябью поверхности, осколками серебра, как разбросанными кусочками мозаики.

На холодном воздухе было порой больно дышать, но мех помогал ее телу удерживать тепло. Лиззи прислонилась к мощному стволу старой сосны и наслаждалась видом бурного бега речной воды. Бросив взгляд через русло, она заметила какое-то движение на противоположном берегу.

Нечто шевелилось не прямо напротив нее, а чуть выше по течению. Сначала она решила, что это олень, — они часто приходили к водопою по ночам. На человека фигура не походила, имея слишком крупную голову. Но затем она разглядела мужчину с узлом, привязанным поверх головы. Мгновением позже все стало ясно. Он подошел к самой кромке берега, с хрустом ломая ступнями тонкий слой льда, и соскользнул в воду.

В узле он, должно быть, держал свою одежду. Но кому могло взбрести в голову переплывать реку посреди ночи в самый разгар зимы? Она догадалась: это Макэш, избегавший столкновения с охранником на мосту. Лиззи невольно поежилась в своем утепленном плаще, стоило ей представить, насколько холодна сейчас вода в реке. Трудно было поверить, что человек мог проплыть через нее и остаться в живых.

Ей лучше было бы удалиться, поняла она. Оставшись на месте и наблюдая, как обнаженный мужчина пересекает реку, она только рисковала нажить неприятности на свою голову. Однако любопытство возобладало и она осталась в полной неподвижности, видя, как его голова достаточно быстро перемещается наискось через русло. Разумеется, это сила течения заставляла его плыть по диагонали, но при этом он удерживал достаточно высокий темп. Только по-настоящему сильный мужчина был способен на такое. Он достигнет берега примерно в двадцати или тридцати ярдах от места, где притаилась Лиззи.

Но когда он уже преодолел половину русла, удача, как показалось, отвернулась от него, и все грозило обернуться катастрофой. Лиззи разглядела крупный темный предмет, стремительно несшийся прямо на него по поверхности воды, и поняла, что это ствол поваленного дерева. Он не замечал опасности, пока не произошло столкновения. Тяжелый ствол ударил его по голове, руки запутались в ветках. Лиззи охнула, заметив, как человек скрылся под водой. Она пристально вглядывалась, ища глазами таинственного мужчину: она до сих пор не могла быть уверена, что это именно Макэш. Обрубок дерева подплыл ближе к ней, но пловца она по-прежнему не видела.

— Умоляю, только не утони, — прошептала она.

Ствол уже миновал ее, а мужчина не появлялся на поверхности. Лиззи подумала, не броситься ли ей за помощью, но она находилась в доброй четверти мили от замка. Ко времени ее возвращения мужчина уже окажется далеко внизу по течению — живой или мертвый. Или все-таки стоит попытаться? Пока она в нерешительности топталась у своей сосны, голова мужчины показалась над водой в ярде позади старого ствола.

Каким-то чудом даже тюк с одеждой удержался на нем. Но вот плыть уверенным и размеренным темпом он оказался уже не в состоянии, а буквально боролся за жизнь, размахивая руками, толкаясь ногами, вздымая тучу брызг, тяжело и хрипло дыша, постоянно откашливаясь и сплевывая воду. Лиззи спустилась к краю берега. Ледяная вода моментально пропитала ее шелковые туфли, и ноги сразу же замерзли.

— Сюда! — позвала она. — Я вытащу вас!

Казалось, он не слышал ее голоса, а продолжал барахтаться, словно, почти захлебнувшись, не мог думать ни о чем, кроме восстановления дыхания. Затем, как ей показалось, он усилием воли заставил себя успокоиться и огляделся, чтобы понять, где очутился. Лиззи выкрикнула еще раз:

— Сюда! Позвольте мне помочь вам!

От неожиданности он закашлялся, снова сбил дыхание, и его голова ушла под воду, хотя сразу же появилась опять, и он поплыл в ее сторону с трудом, медленно, но теперь в правильном направлении.

Лиззи встала на колени в заледеневшую грязь, не боясь испачкать своего шелкового платья и мехового плаща. Ею владел страх, но, как только он оказался рядом, она протянула ему руку. Сначала он беспомощно искал опоры, и ей самой пришлось ухватить его за кисть и подтащить ближе к себе. Затем она поймала обе его руки и потянула. Он вывалился на край берега, буквально рухнув на него, хотя ноги все еще оставались в воде. Она отпустила его руки, а затем подхватила под плечи. Погрузив свои изящные вечерние туфли глубоко в грязь, снова изо всех сил потянула. Он тоже толкался вперед руками и ногами, и, наконец, все его тело оказалось на берегу.

Лиззи неотрывно смотрела на него, лежавшего теперь перед ней голым, мокрым и полумертвым, как некое морское чудище, случайно пойманное незадачливым рыбаком. Ее первоначальная догадка подтвердилась. Мужчиной, которому она спасла жизнь, был Малакай Макэш.

Она могла лишь изумленно покачивать головой. Что же это за человек такой? За последние два дня он сумел выжить во время взрыва газа в шахте, перенес жуткую пытку, но у него хватило все же выносливости и смелости, чтобы переплыть ледяную воду реки и сбежать. Такие, как он, никогда не сдаются, подумала Лиззи.

Он перекатился на спину, дыша отрывисто и дрожа всем телом. Унять эту неудержимую дрожь не мог даже он. Железный ошейник пропал. Интересно, как он сумел от него избавиться. Его мокрая кожа в лунном свете отливала тусклым серебром. Лиззи впервые видела перед собой совершенно обнаженного мужчину, и, несмотря на все опасения за его жизнь, она завороженно разглядывала его член — сморщенную кожаную трубочку, лежавшую на густой поросли темных курчавых волос в развилке между его мускулистыми бедрами.

Если он пролежит так долго, сообразила она, то попросту умрет от переохлаждения. Лиззи склонилась над ним и развязала намокший узел тюка, привязанного к голове. Потом приложила ладонь к его плечу. От него исходил почти могильный холод.

— Вставайте! — решительно распорядилась она.

Но он даже не пошевелился. Она принялась трясти его, ощущая округлые бугры мускулов под кожей.

— Немедленно поднимайтесь, если не хотите умереть!

Лиззи снова ухватила Мака под руки, но без малейшего старания с его стороны не могла сдвинуть с места ни на дюйм. Казалось, он был тяжелее обломка скалы.

— Мак, умоляю вас, не умирайте! — В ее голосе отчетливо прозвучало нечто близкое к рыданию.

Через некоторое время он все-таки начал двигаться. Сначала очень медленно поднялся на четвереньки, а затем ухватился за ее руку. Она помогла ему встать на ноги.

— Слава богу, — пробормотала Лиззи.

Он тяжело оперся на нее, но она ухитрилась удержать его в вертикальном положении, а не упасть с ним вместе.

Ей любым способом необходимо было согреть его. Она распахнула плащ и прижала его тело к своему. Ее груди ощутили ужасающий холод, исходивший от его плоти, даже сквозь шелк платья. Он и сам отчаянно жался к ней. Его широкий и жесткий торс буквально высасывал из нее тепло. Так случилось, что они обнимались уже во второй раз, и она снова ощутила необъяснимую близость между ними, словно между двумя любовниками.

Но он не мог окончательно согреться, оставаясь мокрым. Вставала новая задача: обсушить его. Ей потребовался кусок ткани, любой тряпки, годившейся вместо полотенца. На ней были надеты несколько льняных нижних юбок. Одной из них она могла с легкостью пожертвовать.

— Вы сможете теперь удержаться на ногах самостоятельно? — спросила она.

Между приступами кашля он утвердительно кивнул. Лиззи отпустила его и задрала подол своего платья. Несмотря на его жалкое состояние, он наблюдал за ней, пока она поспешно снимала с себя нижнюю юбку. Потом начала растирать ей все его тело.

Протерла лицо, прошлась по волосам. Повернула другой стороной и принялась сушить его широченную спину и плотный, узкий таз. Склонилась, чтобы заняться ногами. Затем распрямилась, снова развернула, добравшись до его груди, и оказалась глубоко потрясенной, заметив, что его пенис принял иное положение, выставившись вверх.

Ей полагалось вроде бы ощутить ужас и отвращение, но ее не посетило ничего похожего на подобные чувства. Напротив, в ней взыграло новое любопытство. Причем она испытала глупейшую и совершенно неуместную в такой момент гордость от своей способности оказать на мужчину подобное воздействие. И еще: у нее самой где-то ниже живота возникла странная, но приятная резь. От смущения она глубоко сглотнула. Это не было тем радостным возбуждением, охватившим ее, когда она целовалась с Джеем. Ведь они с Маком вовсе не ласкали друг друга, не раздразнивали похотливые желания. Внезапно ею овладел страх, что Макэш толкнет ее наземь, сорвет остатки одежды и силком возьмет. Но еще страшнее оказалось понимание: какая-та часть ее существа даже хотела, чтобы он именно так с ней и поступил.

Понятно, что все ее опасения не имели под собой никаких оснований.

— Прошу прощения, — извиняющимся тоном промямлил он.

Отвернулся, склонился над своим узлом и достал пару насквозь промокших бриджей. Отжав их, насколько это было возможно, натянул брюки на себя, и пульс Лиззи сразу начал возвращаться к норме.

Когда же он принялся выжимать воду из рубашки, Лиззи поняла, что если он наденет сейчас мокрые вещи, то уже к началу дня подхватит смертельное воспаление легких. Но не мог же он оставаться нагишом!

— Позвольте мне принести вам какую-нибудь сухую одежду из замка, — сказала она.

— Не надо, — отозвался он. — Там захотят узнать, зачем вам это понадобилось.

— Я могу незаметно проникнуть в дом и выбраться из него. У меня остались мужские вещи, которые я использовала для спуска в шахту.

Он помотал головой.

— Мне нельзя здесь задерживаться. Как только пойду, сразу станет теплее.

И он начал отжимать воду из клетчатого одеяла.

Охваченная порывом, она сняла с себя плащ. Поскольку ей он был очень велик, то Макэшу пришелся в самый раз. Вещь стоила дорого, и она, вероятно, уже никогда не сможет позволить себе купить нечто подобное, но так она действительно спасала его жизнь. Пока она и думать не желала о необходимости объяснить матери пропажу плаща.

— Наденьте это, а одеяло прихватите с собой. У вас позже может появиться возможность как следует высушить его.

И не дожидаясь реакции Мака, набросила отделанный роскошным мехом плащ на его плечи. Он недолго колебался, но затем с благодарностью закутался в него. Даже для столь крупного мужчины плаща хватило, чтобы полностью укрыть его тело.

Лиззи сама принялась рыться в тюке и извлекла из него мужские башмаки. Он отдал ей все еще мокрое одеяло, и она запихнула его внутрь. И неожиданно нащупала железный ошейник. Не удержавшись, достала его, чтобы рассмотреть. Металл оказался переломлен, а сам ошейник сильно погнули, когда снимали его.

— Как вам это удалось? — спросила она.

Он натягивал на ноги башмаки.

— Взломал дверь кузницы при шахте и пустил в ход инструменты Таггарта.

Он не смог бы сделать этого один, подумала она. Наверняка ему помогла сестра.

— Зачем же вы взяли его с собой?

Он внезапно перестал дрожать от холода, а его глаза яростно сверкнули.

— Чтобы никогда не забыть о нем, — с горечью ответил он. — Никогда!

Лиззи положила ошейник на прежнее место, а потом ее пальцы уперлись в обложку книги, уложенной на самое дно тюка.

— Что это за книжка? — спросила она.

— «Робинзон Крузо».

— Мой любимый роман!

Мак забрал у нее свой багаж. Он был готов тронуться в путь.

Она вовремя вспомнила, как Джей убедил сэра Джорджа дать Макэшу уйти.

— Егеря не станут преследовать вас, — поспешила сообщить она.

Он с недоверием пристально посмотрел на нее. Но сквозь скептицизм в его взгляде сквозила и надежда.

— Откуда вы знаете?

— Сэр Джордж решил, что от вас слишком много неприятностей и ему будет лучше избавиться от вас. Охранника на мосту он оставил нарочно, чтобы шахтеры не подумали, будто он разрешил вам бежать. Но сэр Джордж уверен, что вы сумеете удрать, а он даже не попытается вас вернуть.

Выражение облегчения отчетливо проступило на изможденном лице.

— Стало быть, я могу не опасаться людей шерифа, — констатировал Мак. — И на том спасибо, господи!

Лиззи снаружи замерзала, оставшись без плаща, но внутри ощущала необычайное тепло.

— Идите очень быстро и ни в коем случае не останавливайтесь для отдыха, — посоветовала она. — Если остановитесь до наступления дня, все еще можете умереть от переохлаждения.

Интересно, размышляла она, куда он направится и чему посвятит теперь свою новую жизнь.

Он кивнул и протянул ей руку. Она пожала ее на прощание, но, к ее величайшему удивлению, он поднял ее пальцы к своим побелевшим губам и поцеловал. Затем пошел прочь.

— Удачи вам, — тихо произнесла ему вслед Лиззи.

* * *

Башмаки Мака хрустели по льду замерзших на дороге луж, когда он быстро двигался при лунном свете вдоль долины, но его тело быстро согрелось под меховым плащом Лиззи Хэллим. Помимо его шагов, не доносилось больше никаких звуков. Только шумела протекавшая рядом река. Зато в душе у него непрерывно звучала торжествующая песнь свободы.

По мере удаления от замка он начал осознавать занятную и даже отчасти забавную сторону своей случайной встречи с мисс Хэллим. Только вообразить себе ее в расшитом узорами платье, в отделанных шелком туфельках и с прической, над которой, должно быть, две служанки трудились не менее часа! А потом появляется он. Переплывает реку обнаженный, как новорожденный младенец. Какой шок она должна была пережить, увидев его!

В прошлое воскресенье в церкви она вела себя как типичная надменная шотландская аристократка, никого вокруг себя не замечавшая, самодовольная и заносчивая. Однако же ей хватило духа принять вызов Мака и спуститься в шахту. А сегодня она спасла его жизнь, можно сказать, дважды. Сначала помогла выбраться из воды, а затем отдала теплый и сухой плащ, без которого ему пришлось бы туго. Поистине необыкновенная молодая женщина! Прижалась своим телом к нему, чтобы согреть, стояла перед ним на коленях, обтирая своей же нижней юбкой. Найдется во всей Шотландии вторая такая же леди, готовая столько сделать для простого шахтера? Он вспомнил, как она упала ему в объятия во время посещения шахты. К нему вернулось ощущение прикосновения к ее груди — мягкой, округлой и неожиданно крупной. Приходилось только сожалеть при мысли, что он может больше никогда не встретиться с ней. Хотя в глубине души надеялся. Она вполне была способна тоже сбежать из этого унылого захолустья. Ее любовь к приключениям проявлялась слишком очевидно, и ей наверняка хотелось открыть для себя новые, самые широкие горизонты.

Семейка оленей, грызущих травку рядом с дорогой под покровом темноты, шарахнулась в сторону при его приближении, мелькнув призрачными тенями, и он снова оказался в полном одиночестве. Им владела крайняя усталость. «Вращение барабана» отняло у него даже больше сил, чем он ощутил первоначально. Казалось, человеческое тело не способно оправиться от такого испытания менее чем за два дня. Пересечь реку было бы сравнительно легко, если бы не столкновение с плывущим деревом, ставшее для него еще одним источником переутомления. Голова до сих пор болела там, куда пришелся удар ствола.

К счастью, нынешней ночью ему не нужно было идти слишком далеко. Он доберется только до Крейги — еще одной шахтерской деревни в шести милях ниже вдоль долины. Там ему предоставит убежище брат матери — дядя Эб — и позволит отдохнуть до завтра. Он будет спать спокойно, зная теперь, что Джеймиссоны не намереваются отправлять за ним погоню.

Утром он набьет желудок овсянкой с ветчиной и отправится в Эдинбург. А оттуда отплывет с первым же кораблем, на который его возьмут матросом, причем не важно куда — любая точка земного шара от Ньюкасла до Пекина вполне ему подойдет.

Мак сам готов был посмеяться над овладевшей им бравадой. Ведь прежде он никогда не бывал дальше рыночного городка Коутс всего в двадцати милях от Хьюка — ему даже в Эдинбург не доводилось попадать, — но все равно уверил себя, что охотно изберет самые экзотические места, словно знал их как свои пять пальцев.

Но постепенно, пока он двигался по избитой колее дороги, им овладели уже более серьезные мысли о предстоявшем путешествии. Он покидал тот единственный дом, который был у него в жизни, место, где он родился, где умерли его родители. Он оставлял Эстер, свою сестру, подругу и верную союзницу, хотя надеялся уже скоро найти способ тоже дать ей возможность выбраться из Хьюка. Он бросал Энни, кузину, научившую его не только целоваться, но и играть на своем теле, как на музыкальном инструменте.

Но он же всегда знал, что однажды это произойдет. Сколько себя помнил, мечтал о побеге. Завидовал торговцу Дейви Пэтчу, стремясь обрести хотя бы такую свободу, какой пользовался тот. Теперь он обрел ее.

Да, обрел. И его переполняла безграничная радость, когда он думал о том, что ему удалось совершить. Он сумел выбраться на волю.

Мак не знал, что сулит ему завтрашний день. Его могли ожидать бедность, страдания, опасности. Но только не еще один день в шахте, не новый день рабского труда, не очередной день в качестве личной собственности сэра Джорджа Джеймиссона. Уже завтра он сам станет хозяином своей судьбы.

У поворота дороги он оглянулся. Ему все еще был виден отсюда подсвеченный луной замок Джеймиссонов с подобием бастионов вдоль крыши. «Я никогда больше не брошу на него даже взгляда», — сказал он себе. Эта мысль настолько развеселила его, что он начал танцевать прямо посреди проселочной дороги, насвистывая мотив и двигаясь вприпрыжку по кругу.

Но затем остановился, тихо рассмеялся и снова пошел вдоль долины.

Часть II. Лондон

Глава 13

На Шейлоке[347] были широкие брюки, длинный черный балахон и красная шляпа-треуголка. Актер выглядел ужасающе уродливым с огромным носом, наплывом двойного подбородка и искривленным ртом, застывшим в гнусной гримасе. Он вышел на сцену нарочито медленной походкой — само воплощение зла. С неистовым рыком в голосе сказал:

— Три тысячи дукатов.

Трепет испуга пробежал среди зрителей.

Мак смотрел на него совершенно завороженным взглядом. Даже в партере[348], где он стоял рядом с Дермотом Райли, толпа замерла в молчании. Шейлок продолжал выговаривать каждое слово хрипло и грубо, издавая нечто среднее между хрюканьем и собачьим лаем. Его глаза ярко сверкали из-под кустистых бровей.

— Три тысячи дукатов на три месяца, и Антонио у меня в руках…

Дермот прошептал Маку на ухо:

— На самом деле это Чарльз Маклин — ирландец. Он убил человека, предстал перед судом, но сумел доказать, что был спровоцирован, и его признали невиновным.

Мак едва слышал его. Он, разумеется, знал и раньше о существовании театров, пьес, спектаклей, но представить себе не мог, как это выглядит в действительности: жара в зрительном зале, копоть от масляных ламп, фантастические костюмы, загримированные лица, а главное, все эти эмоции. Гнев, страстная любовь, зависть и ненависть изображались актерами так натурально, что сердце Мака билось учащенно, словно действие происходило в реальной жизни.

Когда Шейлок узнал, что его дочь сбежала от него, он выскочил на сцену уже без шляпы с развевавшимися длинными волосами, заламывая руки в превосходной имитации горестного жеста, и выкрикнул с интонацией человека, переживавшего адские муки:

— Вы знали обо всем!

Потом он метнулся к рампе с возгласом:

— Если вы считаете меня псом, так берегитесь моих клыков!

И заставил всю аудиторию невольно отшатнуться от сцены.

Уже на выходе из театра Мак спросил у Дермота:

— Значит, вот они какие, эти евреи?

Он ни разу в жизни не встречал еще еврея, хотя все библейские персонажи имели еврейское происхождение, и в Священном Писании их изображали совершенно иначе.

— Я знаком с евреями, но среди них мне не попадались люди, похожие на Шейлока, слава богу, — ответил Дермот. — Хотя ростовщиков все и вправду ненавидят. С ними хорошо иметь дело, когда тебе требуется одолжить денег, а вот при выплате ссуды начинают возникать проблемы.

В Лондоне насчитывалось не так уж много евреев, но в нем обитало множество других иноземцев. Часто встречались темнокожие азиатские моряки, которых, не разбирая национальностей, называли индусами, гугеноты из Франции, тысячи совсем черных африканцев с густыми курчавыми волосами, а уж ирландцев, соотечественников Дермота, просто было несметное количество. Для Мака в этом состояла часть притягательности огромного города. В Шотландии все походили друг на друга.

Он полюбил Лондон. Просыпаясь по утрам, каждый раз испытывал радостное чувство, вспоминая, где находится. Столица полнилась для него необычными видами и занимательными сюрпризами. Здесь он сталкивался с самыми странными людьми, приобретал новый опыт, приобщался к неизведанному. Ему нравился манящий запах кофе, исходивший из многочисленных кофеен, хотя он не мог себе позволить выпить в одной из них даже чашку ароматного напитка. Он с удовольствием разглядывал роскошную палитру цветов в одежде мужчин и женщин — ярко-желтых, пурпурных, изумрудно-зеленых, алых, небесно-голубых. Он слышал мычание перепуганных стад коров, которых гнали по узким улочкам на скотобойни. Ему приходилось постоянно уклоняться от стаек полуголых детей, промышлявших попрошайничеством и воровством. Он видел то проституток, то епископов, посещал бои быков и аукционы. Впервые отведал бананов, имбиря и красного вина. Все это было восхитительно. Но самое лучшее для него заключалось в свободе ходить куда угодно и делать то, что заблагорассудится.

Разумеется, ему приходилось зарабатывать себе на жизнь. А это оказалось нелегко. Лондон переполняли целые семьи голодающих, сбежавших сюда из отдаленных уголков страны, где с пропитанием стало совсем плохо после двух подряд неурожайных лет. В городе, кроме того, скопились тысячи бывших ткачей, выделывавших шелк вручную, но оставленных не у дел после открытия современных текстильных фабрик на севере, как объяснил ему Дермот. На каждое рабочее место приходилось не менее пяти человек, отчаянно желавших занять его. Тем, кому не везло, приходилось просить милостыню, красть, заниматься проституцией или умирать с голода.

Дермот и сам был прежде кустарным ткачом. С женой и пятью детьми он занимал две комнаты в районе Спайталфилдс. Чтобы свести концы с концами, семье пришлось сдать внаем бывшее помещение мастерской Дермота, и теперь Мак спал в ней на полу рядом с огромной, но навсегда замершей громадой ткацкого станка, ставшей монументом превратностям жизни в большом городе.

Мак и Дермот искали работу вместе. Им иногда удавалось наняться официантами в одну из кофеен, но продержаться там они могли не более нескольких дней: Мак был слишком крупным и неуклюжим, чтобы носить подносы и аккуратно разливать напитки по маленьким чашечкам, а Дермота губила гордыня и чрезмерная обидчивость, а потому он рано или поздно ввязывался в ссору с кем-нибудь из клиентов. Однажды Мака взяли лакеем в один из больших домов Клеркнвелла, но уж на следующее утро он уволился после того, как хозяин и хозяйка попытались приказать ему лечь вместе с ними в одну постель. Сегодня им досталась временная работа грузчиков и пришлось таскать огромные корзины с рыбой на прибрежном речном рынке в Биллингсгейте. Под конец дня Маку очень не хотелось впустую растрачивать деньги на билеты в театр, но Дермот уговорил его, поклявшись, что приятель не пожалеет о таком расходе. И Дермот оказался прав. Стоило заплатить вдвое дороже, чтобы насладиться таким чудом. Хотя Мак не мог не тревожиться, постоянно высчитывая, долго ли придется копить деньги на проезд для Эстер.

Направившись к востоку от театра и двигаясь в сторону Спайталфилдса, они миновали Ковент-Гарден, где почти из каждой двери их заманивали к себе шлюхи. Мак уже провел в Лондоне почти месяц и начал привыкать к тому, что ему предлагали платный секс буквально на каждом углу. Женщины попадались на любой вкус. Молодые и пожилые, уродливые и красивые, некоторые одевались как леди, другие ходили в обносках. Ни одной из них не удалось соблазнить Мака, хотя он часто по ночам с тоской вспоминал свою любвеобильную кузину Энни.

На Стрэнде располагался «Медведь» — дешевая таверна с покрытыми известкой стенами, где имелась кофейная комната, и несколько стоек баров окружали внутренний двор. Духота театра возбудила в них жажду, и они заглянули в заведение, чтобы промочить горло. Здесь тоже было жарковато и слишком накурено. Они заказали себе по кварте эля.

— Давай взглянем, что происходит на заднем дворе, — предложил Дермот.

В «Медведе» происходили состязания, которые с некоторой натяжкой можно было назвать спортивными. Мак уже бывал здесь прежде и знал, что за обычными помещениями таверны устраивались собачьи бои, травля медведей, сражения на мечах между женщинами, изображавшими гладиаторов, и прочие грубые развлечения. Когда же организованных мероприятий не намечалось, хозяин швырял в небольшой пруд кошку и спускал на нее четырех псов, что вызывало у полупьяной публики взрывы смеха.

Этим вечером оборудовали подобие боксерского ринга, подсвеченного несколькими масляными лампами. Карлик в шелковом костюме и пряжками на ботинках подначивал собравшихся поглазеть клиентов:

— Целый фунт достанется любому, кто сможет сбить с ног Громилу Бермондси! Давайте же, друзья мои! Неужели среди вас не найдется ни одного смельчака?

И он три раза кувыркнулся через голову.

— Как мне кажется, ты вполне сможешь завалить его, — обратился Дермот к Маку.

Громила Бермондси был покрытым шрамами мужчиной, одетым только в бриджи, но с тяжелыми башмаками на ногах. Он был побрит налысо. На лице и на голове виднелись отметины, оставшиеся от многих предыдущих схваток. Обладая высоким ростом и мощным телосложением, он производил впечатление человека туповатого и медлительного.

— Наверное, действительно смогу, — отозвался Мак.

Дермотом овладел нешуточный энтузиазм. Он ухватил карлика за руку и сказал:

— Эй, коротышка, я нашел для тебя бойца.

— У нас появился желающий принять участие в состязании! — заорал карлик, на что толпа ответила пьяными криками и хлопками в ладоши.

Фунт был большими деньгами. Многим приходилось вкалывать целую неделю, чтобы заработать столько. И Мак не совладал с соблазном.

— Хорошо, я буду драться, — сказал он.

Толпа снова восторженно взревела.

— Не спускай глаз с его башмаков, — предупредил Дермот. — Он наверняка подложил в подошвы железные пластины.

Мак кивнул и скинул пальто.

Дермот продолжал:

— Будь готов к тому, что он кинется на тебя, как только ты ступишь на ринг. Никакого сигнала к началу боя здесь подавать не принято, имей в виду.

Это был знакомый трюк, применявшийся в поединках между горняками в шахте. Самый простой способ одержать победу состоял в том, чтобы начать, пока оппонент еще не до конца готов. Один из противников предлагал: «Пойдем биться в туннеле. Там больше места», и наносил первый удар в спину, когда его соперник только еще делал шаг через сточную канаву.

Ринг представлял собой круг, окруженный веревкой, натянутой примерно на высоте пояса между вбитыми в земляной пол колышками. Мак приблизился к нему, ни на секунду не забывая о предостережении Дермота. Стоило ему поднять ногу, чтобы переступить через веревку, как Громила Бермондси ринулся на него.

Мак оказался готов к подлому приему и чуть подался назад, получив лишь скользящий удар по лицу огромным кулаком Громилы. Зрители охнули.

Мак взялся за дело, не раздумывая, как живая машина. Он быстро вышел на ринг и мимоходом ударил Громилу в лодыжку под веревкой, заставив его споткнуться. Из толпы донеслись одобрительные возгласы, а Мак услышал крик Дермота:

— Убей его, дружище!

Прежде чем противник успел вернуть себе равновесие, Мак нанес ему два удара по каждому из висков, а затем еще один апперкот в челюсть, вложив в него всю мощь своих мускулистых плеч. Ноги Громилы подогнулись, он закатил глаза, попятился и всей своей тяжестью рухнул на спину.

Зрители просто зашлись от восторга.

Поединок завершился.

Мак смотрел на распростертого человека, но видел перед собой всего лишь тушу, неподвижную и больше ни на что не годную. Ему даже стало немного жаль его. Не стоило связываться. Чувствуя себя не самым лучшим образом, он отвернулся от побежденного Громилы.

Между тем Дермот держал карлика, обхватив обеими руками.

— Эта мелкая сволочь пыталась сбежать, — объяснил он. — Хотел оставить тебя без призовых денег. Гони деньги, длинноногий! С тебя причитается ровно фунт стерлингов.

Свободной рукой зазывала достал из кармана рубашки золотой соверен. Скривившись, передал монету Маку.

Мак взял ее с ощущением, что обокрал кого-то.

Дермот отпустил гнома.

Рядом с Маком возникла фигура мужчины с грубоватым лицом, но одетого в очень дорогой костюм.

— Отлично сработано, — сказал он. — Вам часто доводилось драться на ринге прежде?

— Не на ринге. Но порой случалось с кем-нибудь сойтись один на один в шахте.

— Я почему-то так и решил, что вы из шахтеров будете. А теперь послушайте. В эту субботу я устраиваю призовые бои в «Пеликане». Это район Шедвелла. Если хотите получить возможность заработать двадцать фунтов за несколько минут, я поставлю вас в пару к Ресу Прису по прозвищу Валлийская Гора.

— Целых двадцать фунтов! — воскликнул Дермот.

— Вам, конечно, не удастся вырубить его так же быстро, как вы справились с этим деревянным чурбаном, но у вас хорошие шансы одержать победу.

Мак снова взглянул на Громилу, валявшегося жалкой грудой плоти и еще не пришедшего до конца в сознание.

— Нет, — ответил он.

— Какого дьявола ты отказываешься от такого выгодного предложения? — изумленно спросил Дермот.

Организатор боев пожал плечами.

— Что ж, если вы не нуждаетесь в деньгах…

А Мак вовремя вспомнил о своей сестре Эстер, все еще носившей тяжеленные корзины с углем по лестнице в Хьюке пятнадцать часов в день, тщетно дожидаясь письма, которое освободит ее от пожизненного рабства. Двадцати фунтов будет достаточно, чтобы оплатить ей проезд до Лондона, и он мог получить нужную сумму уже в субботу вечером.

— Хотя, если подумать, то почему бы и не согласиться, — изменил он первоначальное импульсивное решение.

Дермот похлопал его по спине.

— Вот теперь я вижу перед собой настоящего героя, — сказал он.

Глава 14

Лиззи Хэллим и ее мать катили по Лондону на север в наемном экипаже. Лиззи сияла от волнения и радости. Им предстояло встретиться с Джеем и вместе осмотреть дом.

— Сэр Джордж, несомненно, изменил свое отношение к нам в лучшую сторону, — вещала леди Хэллим. — Привез нас в Лондон, планирует устроить пышную свадьбу, а теперь даже готов оплатить аренду дома в столице, где ты поселишься с мужем.

— Думаю, это леди Джеймиссон уговорила его сменить гнев на милость, — вставила реплику Лиззи. — Но пока только в мелочах. Он по-прежнему не желает отдавать Джею в собственность сахарную плантацию на Барбадосе.

— И все-таки Алисия очень умная женщина, — сказала леди Хэллим. — Согласись, удивительно, как она сумела умиротворить его даже после той совершенно ужасной ссоры в день рождения Джея.

— Возможно, сэр Джордж принадлежит к тому типу людей, кто быстро забывают о ссорах.

— Прежде за ним такой черты характера не замечалось, если только ему это не было выгодно. Остается только догадываться о его мотивах на сей раз. Ему ничего от тебя не требуется, как считаешь? — Лиззи рассмеялась.

— А что я могу ему дать? Вероятно, он просто хочет, чтобы его сын был счастлив.

— Уверена, ты так или иначе будешь с ним счастлива. Кстати, вот мы и приехали.

Экипаж остановился на Чепел-стрит — тихой улице с двумя рядами элегантных домов в Холборне, — не столь фешенебельном районе, как Мэйфер или Вестминстер, но и менее дорогом. Лиззи вышла из кареты и посмотрела на дом номер двенадцать. Он сразу пришелся ей по душе. Четыре этажа плюс подвал. Окна высокие и изящные. Однако в двух окнах оказались выбиты стекла, и цифра 45 была неряшливо выведена на покрытой черной глянцевой краской входной двери. Лиззи не успела отпустить своего комментария по этому поводу, как подъехал другой экипаж и из него проворно выпрыгнул Джей.

Он надел ярко-синий костюм с позолоченными пуговицами и синий галстук, очень подходивший к его светлой шевелюре. Джей поцеловал Лиззи в губы. Поцелуй вышел сдержанным, поскольку они находились в общественном месте, но ей он понравился, позволяя позже рассчитывать на большее. Джей помог своей матери спуститься по ступенькам кареты, а потом постучал в дверь дома.

— Владелец — коммерсант, занимающийся импортом бренди и на целый год уехавший во Францию, — пояснил он, пока они ждали.

Пожилой смотритель дома открыл им дверь.

— Кто выбил стекла? — сразу же потребовал ответа Джей.

— Шляпники, вот кто, — ответил мужчина, когда они входили внутрь.

Лиззи читала в газетах, что изготовители шляп устроили забастовку совместно с портными и точильщиками.

— Не представляю, каким надо быть отъявленным идиотом, чтобы думать, будто можно чего-то добиться, круша стекла в окнах домов респектабельных людей, — заметил Джей.

— Почему они бастуют? — спросила Лиззи.

Ответил смотритель:

— Добиваются повышения жалованья, мисс, и их трудно винить за это, если четырехпенсовая буханка хлеба стоит нынче восемь пенсов и фартинг. Как иначе им прокормить свои семьи?

— Малевать цифру 45 на каждой двери в Лондоне — не способ улучшить свою жизнь, — резко возразил Джей. — Будьте любезны, покажите нам дом.

Лиззи заинтересовало значение именно этой цифры, но в данный момент ее внимание было сосредоточено на доме. Она в легком возбуждении прошлась по комнатам, отдергивая портьеры и открывая окна. Меблировка была новой и дорогой. Гостиная представляла собой обширное светлое помещение с тремя большими окнами с каждой стороны. В воздухе витал чуть заметный запах плесени, свойственный необитаемым домам, но требовалась лишь тщательная уборка, немного краски и запас постельного белья, чтобы сделать свою жизнь здесь вполне комфортабельной.

Лиззи и Джей далеко опередили своих матерей и старого управляющего. Добравшись до верхнего этажа, они оказались наедине друг с другом. Вошли в одну из нескольких крохотных спален, предназначавшихся для прислуги. Лиззи тут же обвила шею Джея и поспешила поцеловать его. В их распоряжении было чуть больше минуты. Она взяла его за руки и приложила ладони к своей груди. Он принялся нежно поглаживать ее.

— Ласкай меня грубее, — прошептала она в паузе между поцелуями.

Ей хотелось продолжать ощущать на себе его прикосновения, когда они разомкнут объятия. Соски набрякли, и он мог нащупать их кончиками пальцев даже сквозь плотную ткань платья.

— Ущипни их, — попросила она, и когда он это сделал, она испытала одновременно и боль и наслаждение, тихо охнув.

На лестнице раздались приближавшиеся шаги, и они отстранились друг от друга, тяжело дыша.

Лиззи повернулась и выглянула в маленькое окошко мансарды, восстанавливая дыхание. Внизу располагался удлиненной формы сад позади дома. Смотритель показывал двум мамашам все четыре небольших спальни.

— В чем значение числа 45? — спросила она.

— Все пошло от этого изменника Джона Уилкса, — ответил Джей. — Он прежде издавал в Лондоне журнал под названием «Северный британец», и правительство обвинило его в злостной клевете в сорок пятом номере издания, где он дошел до того, что почти прямо назвал короля лжецом. Ему тогда пришлось бежать в Париж, но теперь он вернулся, чтобы сеять новую смуту среди невежественного простонародья.

— Правда ли, что хлеб стал слишком дорог для людей?

— Нехватка зерна ощущается по всей Европе, вот почему хлеб неизбежно подорожал. А рост безработицы вызван бойкотом, наложенным американцами на товары из Британии.

Она повернулась к Джею лицом.

— Мне кажется, подобные объяснения могут служить очень слабым утешением для шляпников и портных.

Он нахмурился. Ему, по всей видимости, не нравились ее симпатии к недовольным бунтовщикам.

— Не уверен, что ты в полной мере осознаешь всю опасность своих рассуждений о гражданских свободах, — сказал он.

— Я же, напротив, вполне уверена в правильности своей точки зрения.

— К примеру, производители рома в Бостоне настаивают на своей свободе покупать нужную им сахарную патоку там, где им удобно. Но закон четко обязывает их приобретать ее только на британских плантациях. Как раз на таких, как наша, между прочим. Дай им свободу, и они станут приобретать патоку дешевле. У тех же французов. И тогда мы не сможем себе позволить жить в таком доме.

— Понятно.

Это нисколько не оправдывает создавшегося положения, подумала Лиззи, но решила не высказывать своей мысли вслух.

— Любой сброд может пожелать свободы. От шахтеров в Шотландии до негров на Барбадосе. Но только богу было угодно предоставить людям, подобным мне, власть над толпой рядовых обывателей.

И в его утверждении заключалась значительная доля истины.

— Но неужели ты никогда не задумывался о причинах? — спросила она.

— Какие причины ты имеешь в виду?

— Почему бог дал именно тебе власть над шахтерами и неграми на плантации?

Он раздраженно помотал головой, и она поняла, что снова переступила границу дозволенного.

— Не думаю, что женщины способны разбираться в такого рода вопросах, — заявил он. Она взяла его за руку.

— Я влюбилась в этот дом, Джей, — призналась она в попытке успокоить его. Она действительно продолжала ощущать легкую боль в сосках, оставленную его пальцами. Ей пришлось понизить голос почти до шепота: — Мне не терпится скорее переехать сюда с тобой, чтобы каждую ночь спать вместе.

— Я тоже, — отозвался он с улыбкой.

В комнату к ним вошли леди Хэллим и леди Джеймиссон. Взгляд матери Лиззи сразу же уперся в грудь дочери, и она поняла, что соски ее грудей слишком откровенно натянули ткань платья. Мама, разумеется, догадалась о происходящем здесь минуту назад. Она неодобрительно насупилась. Для Лиззи это не имело никакого значения. Она скоро станет замужней женщиной.

— Что скажешь, Лиззи? Тебе нравится дом? — поинтересовалась Алисия.

— Я его просто обожаю.

— Тогда он окажется в твоем распоряжении.

Лиззи просияла, а Джей незаметно пожал ее руку.

Мать Лиззи сказала:

— Сэр Джордж настолько добр, что я даже не знаю, как выразить ему нашу благодарность.

— Благодарите мою маму, — усмехнулся Джей. — Только она в состоянии заставить отца вести себя столь достойно.

Алисия бросила на него взгляд, в котором сквозил упрек, но Лиззи заметила, что на самом деле слова сына не вызывали у нее сколько-нибудь искренних возражений. Они с Джеем были крепко привязаны друг к другу — в этом не приходилось сомневаться. Почувствовав укол ревности, Лиззи пришлось мысленно назвать себя дурочкой. Разве мог Джей не вызывать в ком-то симпатий?

Они покинули комнату. Смотритель дожидался в коридоре. Джей обратился к нему:

— Я встречусь с поверенным в делах владельца дома уже завтра, и мы составим текст договора аренды.

— Очень хорошо, сэр.

Когда они спускались по лестнице, Лиззи кое о чем внезапно вспомнила.

— О, я просто должна показать тебе это! — сказала она Джею.

Рекламную листовку она подобрала на улице и специально сохранила для него, а сейчас достала из кармана и дала прочитать. Текст гласил:


«Под вывеской «Пеликана»

близ Шадвелла!

Вниманию джентльменов и любителей состязаний

Большой спортивный день!

Бешеный бык будет пущен по кругу посреди фейерверка, преследуемый собаками

Сражение между двумя бойцовыми петухами из Вестминстера и такой же парой из Ист-Чипа.

Приз — пять фунтов.

Традиционная схватка на дубинках между семью женщинами

И

Впервые состоится поединок за двадцать фунтов призовых!

Рес Прис, Валлийская Гора

Против

Мака Макэша, Шахтера-Убийцы

В ближайшую субботу. Начало ровно в три часа пополудни».


— Как думаешь? — нетерпеливо спросила Лиззи. — Это ведь непременно должен быть Малакай Макэш из Хьюка, верно?

— Стало быть, вот в кого он превратился, — хмыкнул Джей. — Дерется на публике за деньги. По-моему, ему гораздо лучше было трудиться на шахте моего отца.

— А я никогда еще не бывала на призовых поединках, — сказала Лиззи с огорчением.

Джей рассмеялся.

— С какой стати тебе на них бывать? Там вовсе не место для леди.

— Как и в угольной шахте, но ты все же позволил мне спуститься в нее.

— Да уж, позволил. И ты чуть не погибла при взрыве газа.

— А я-то надеялась, ты воспользуешься шансом устроить для меня новое увлекательное приключение!

Мать услышала последнюю фразу и встрепенулась.

— О чем это вы? Какое еще приключение?

— Я хочу, чтобы Джей взял меня с собой посмотреть призовой бой, — ответила Лиззи.

— Не смеши меня, — презрительно отмахнулась леди Хэллим.

Лиззи пережила глубокое разочарование. Отвага и дерзость Джея теперь куда-то улетучились. Но она не позволит этому нарушить свои планы. Если он не возьмет ее с собой, она отправится туда одна.

* * *

Лиззи поправила под шляпой парик и посмотрела в зеркало. На нее смотрел молодой человек. Ее обычный секрет заключался в применении тонкого слоя сажи, наложенного на щеки и меняющего оттенок кожи. То же самое она проделала на подбородке и чуть ниже, на верхней губе, придав себе вид юноши, но уже начавшего бриться.

С телом обстояло намного проще. Тяжелый и плотный жилет совершенно сглаживал ее груди, а полы пальто скрывали округлые женские формы сзади. Высокие сапоги для верховой езды заканчивались выше колен и делали ее лодыжки неотличимыми от мужских. Парик и чисто мужская треуголка довершали иллюзорный образ.

Она открыла дверь своей спальни. Вместе с матерью они нашли временное пристанище в небольшом флигеле на территории, окружавшей особняк сэра Джорджа на Гровнор-сквер. Мама как раз улеглась вздремнуть после обеда. Лиззи прислушалась, не раздадутся ли поблизости шаги кого-то из многочисленной прислуги сэра Джорджа, но в домике стояла полная тишина. Она легкой поступью сбежала вниз по лестнице и выскользнула через калитку в переулок, протянувшийся вдоль задней стены особняка.

Стоял холодный, но солнечный день, предвещавший скорый конец зимы. Выйдя на улицу, она напомнила себе, что должна имитировать походку мужчины, удлинив шаг, размахивая руками и добавив немного развязной непринужденности, словно весь тротуар принадлежал ей одной, и никому не было дозволено вставать у нее на пути.

Конечно же, она не смогла бы выдержать такую походку до самого Шадвелла, находившегося в противоположном, восточном конце города. И подала знак носильщикам паланкина, не забыв поднять руку резким командным жестом, а не махать просительно ладонью, как поступали в таких случаях дамы. Когда носильщики остановились и опустили паланкин на мостовую, она прочистила горло и смачно сплюнула в сточную канаву, произнеся по возможности басовитее:

— Доставьте меня срочно в таверну «Пеликан». И поосторожнее на перекрестках.

Ее отнесли в самую отдаленную восточную часть Лондона, где ей когда-либо приходилось бывать прежде. Улицы постепенно становились у́же, дома меньше и грязнее. Вскоре она оказалась в прибрежной полосе среди отсыревших навеки трущоб, замусоренных берегов реки, покосившихся верфей, небрежно сколоченных сараев для лодок, хранилищ древесины за высокими заборами и странного вида других складских помещений с цепями вместо замков на дверях. Высадили ее перед большой, располагавшейся на берегу таверной с грубо выполненным изображением пеликана на деревянной вывеске. Двор перед ней заполняла густая и шумная толпа возбужденных людей. Она различала работяг в тяжелых башмаках и с шарфами, обмотанными вокруг горла, своего рода джентльменов в непременных жилетах, женщин из низов общества, носивших шали и сабо. Несколько представительниц прекрасного пола щедро размалевали лица пудрой и помадой, выставив бюсты в глубоких вырезах платьев. Лиззи поняла, что это обычные проститутки. Женщин, кого ее мама смогла бы отнести к классу «достойных», не попадалось вообще.

Лиззи заплатила за вход и локтями проложила себе дорогу в самый центр суетливой и крикливой толпы. В нос шибанул мощный запах потных, давно немытых тел. Лиззи внезапно тоже ощутила себя возбужденной и даже порочной. В разгаре была схватка между женщинами, изображавшими гладиаторов. Три уже выбыли из битвы. Одна из них сидела на скамье, обхватив руками голову, другая пыталась остановить кровотечение из пораненной ноги, а третья вообще лежала недвижимо на спине, явно лишившись сознания и не приходя пока в себя, несмотря на старания подруг растолкать ее. Оставшиеся четыре «гладиатора» кружились в обнесенном веревкой ринге, нападая друг на друга и нанося удары деревянными дубинками длиной примерно в три фута. Все они были до пояса обнажены, босы, прикрываясь лишь сильно изорванными юбками. Их лица и тела покрывали неисчислимые свежие синяки и старые шрамы. Толпа зрителей насчитывала не менее ста человек. Они криками и возгласами подбадривали своих фавориток, а несколько мужчин еще продолжали делать ставки на исход сражения. Причем женщины размахивали дубинками изо всех сил, нанося по временам друг другу поистине сокрушительные удары. И каждый раз, когда одной из них удавалось изловчиться и точно попасть в намеченную цель, мужчины издавали одобрительный вой. Лиззи наблюдала за ними с каким-то извращенным увлечением. Вскоре еще одну женщину так огрели по голове, что она рухнула как подкошенная, тоже лишившись чувств. Вид ее полуобнаженного тела, валявшегося на грязной земле, вызвал у Лиззи приступ тошноты, и она отвела взгляд в сторону.

Она зашла внутрь таверны, постучала кулачком по стойке и обратилась к бармену:

— Плесни-ка мне пинту эля покрепче, приятель.

Как же восхитительна была для нее сама по себе возможность общаться с окружающими подобным наглым тоном! Сделай она это в женском платье, любой мужчина сурово отчитал бы ее — от бармена в таверне до носильщиков паланкина. Но всего лишь пара бриджей служила своеобразной лицензией на вызывающее поведение.

Бар насквозь провонял застоявшимся табачным дымом и разлитым по стойке пивом. Лиззи пристроилась в углу и потягивала эль, сама уже не понимая, зачем притащилась сюда. Здесь царили насилие и жестокость, а она затеяла совсем небезопасную игру. Как поступят с ней эти грубые и невежественные люди, если распознают в ней знатную леди, переодевшуюся мужчиной?

Потом осознала, что ее привело в столь злачное место ненасытное любопытство, граничившее со страстью. С самого детства она неудержимо тянулась ко всему запретному. «Там нельзя появляться настоящей леди». Подобная фраза действовала на нее как красная тряпка на быка. Она не могла побороть искушения обязательно заглянуть за дверь с табличкой «Вход строго запрещен». Любопытство было такой же частью ее натуры, как чувственная сексуальность, и подавить его оказывалось так же трудно, как удержаться от поцелуев с Джеем.

Но все же главной причиной стал Макэш. Он всегда интересовал Лиззи. Даже еще совсем маленьким мальчишкой он отличался от всех независимостью мышления, непослушанием, стремлением поставить под сомнение все, что ему рассказывали или внушали. По мере взросления эти черты характера в нем только развились, как теперь ясно виделось ей. Он бросил вызов самим Джеймиссонам, сумел сбежать из Шотландии — а это удавалось мало кому из шахтеров — и благополучно добрался до Лондона. Здесь он стал профессиональным призовым бойцом. Что же, интересно, будет с ним дальше?

Сэр Джордж поступил мудро, дав ему уйти, думала она. Как утверждал Джей, самим богом было предначертано, чтобы одни люди становились хозяевами других, но Макэш никогда с этим не согласился бы. Оставшись в шахтерской деревне, он годами причинял бы неприятности и сеял смуту. Был в Макэше некий магнетизм, заставлявший шахтеров признавать его лидером: гордая манера нести свое мощное тело, уверенный наклон головы, пристальный взгляд пронзительных зеленых глаз. Она испытала его привлекательность на себе. Потому и оказалась сейчас здесь.

Одна из размалеванных женщин села рядом с Лиззи и кокетливо улыбнулась. Вопреки всем стараниям наложить на себя густой слой косметики, выглядела она уже потрепанной, старой и усталой. Каким это станет комплиментом ее мастерству маскировки, подумала Лиззи, если даже шлюха предложит ей себя! Но прожженную проститутку ее уловки не ввели в заблуждение.

— Я знаю, кто ты, — сказала она.

Женщины неизменно отличались более обостренной проницательностью, чем мужчины, отметила про себя Лиззи.

— Только не говорите никому об этом, — попросила она.

— Можешь позабавиться со мной как мужчина всего за шиллинг, — отреагировала шлюха.

Лиззи не сразу поняла, что имелось в виду.

— Я откалывала такие номера и раньше с подобными тебе шалуньями, — продолжала проститутка. — С богатенькими девчонками, которые любят играть в постели роль мужиков. У меня дома есть толстая свеча как раз нужного размера. Поняла, о чем я?

Только теперь до Лиззи дошло, к чему она клонит.

— Нет, спасибо, — ответила она с улыбкой. — Я сюда пришла вовсе не за этим. — Она сунула руку в карман за монетой. — Но вот вам шиллинг, чтобы вы сохранили мой секрет.

— Да благословит вас господь, леди, — проститутка схватила монету и отошла от Лиззи.

Поистине много нового можно узнать, сменив внешность, отметила про себя Лиззи. Она даже не догадывалась, что профессионалка могла держать особую свечу для женщин, предпочитавших в сексе становиться «мужчинами». О таких вещах ни одна светская дама никогда не услышала бы, если бы не решилась сбежать из респектабельного общества и попытаться познать реальный мир, лежавший за роскошными портьерами на окнах ее особняка.

Шумный общий вопль пронесся из двора таверны, и Лиззи поняла, что сражение на дубинках выявило победительницу — только одна из женщин-гладиаторов осталась на ногах. Она вышла наружу, неся свою кружку с элем по-мужски, согнув вытянутую руку в локте перед собой и положив большой палец крючком на ободок.

Женщины-бойцы либо сами с трудом разбредались подальше от ринга, либо их уносили, и началась подготовка к главному событию дня. Лиззи сразу разглядела Макэша. В том, что это был все-таки он, не оставалось никаких сомнений. Слишком уж знакомыми оказались его выразительные зеленые глаза. Его больше не покрывал слой угольной пыли, и она с удивлением поняла: на самом деле у него очень светлого оттенка волосы. Он стоял рядом с рингом, разговаривая с каким-то другим мужчиной. В сторону Лиззи Мак бросил несколько взглядов, но не узнал ее под маскировкой и в мужском наряде. Выглядел он исполненным мрачной решимости.

Его противник Рес Прис полностью оправдывал прозвище Валлийская Гора. Более рослого и крупного мужчины Лиззи не встречала никогда. Он был по меньшей мере на фут выше Мака, массивный, краснолицый, с орлиным клювом носа, уже сломанным не один раз. С лица не сходило зловещее выражение, и Лиззи оставалось только поражаться мужеству или чистейшему безумию любого, кто сознательно вышел бы на ринг против столь свирепого зверя. Ей стало страшно за Макэша. Она с дрожью осознала, что сегодня его могут изуродовать или даже убить. Не хотелось стать свидетельницей ужасающей сцены. Возникло желание немедленно уйти, но она не могла заставить себя сдвинуться с места.

Схватка вот-вот должна была начаться, когда приятель Мака вступил в разгоряченный спор с секундантами Приса. Они беседовали на повышенных тонах, Лиззи поняла, что свара возникла из-за башмаков Приса. Помощник Мака, говоривший с густым ирландским акцентом, настаивал на бое босиком. Толпа начала медленно, но дружно хлопать в ладоши, выражая свое нетерпение. Лиззи надеялась, что поединок вообще отменят, но ее ожидало разочарование. Прис скинул башмаки.

А затем совершенно неожиданно они сошлись в схватке. Лиззи не слышала и не видела какого-либо сигнала к ее началу. Двое мужчин просто внезапно набросились друг на друга, как два диких кота, нанося удары руками и ногами, бодаясь в полнейшем исступлении и двигаясь так быстро, что со стороны почти невозможно было различить отдельные движения каждого из них. Толпа ревела, и Лиззи сама себе поразилась, услышав собственные крики. Ей пришлось ладонью прикрыть себе рот.

Изначальный лихорадочный темп продлился всего несколько секунд. Не хватило бы никакого запаса энергии поддерживать его дольше. Бойцы разделились и принялись кружить по рингу, держа сжатые кулаки перед лицами, а тела защищая предплечьями. У Мака уже распухла губа, а из носа Приса показалась струйка крови. Лиззи от напряжения кусала себе ногти.

Прис первым вновь атаковал Мака, но тот на сей раз успел отскочить, уклонился, чтобы сразу же рвануться вперед и нанести Прису только один, но очень крепкий удар в висок. Лиззи вздрогнула, услышав звук: словно кувалдой громыхнули по каменной глыбе. Зрители взревели от удовольствия. Прис, казалось, немного растерялся. Удар оказался действительно сокрушительной мощи, и, как поняла Лиззи, валлиец не ожидал от Мака такой силы, повергнутый в изумление. У нее начала зарождаться надежда. Вдруг Мак все-таки сможет одолеть эту громадину?

Танцующими прыжками Мак отодвинулся на безопасную дистанцию. Прис встряхнулся по-собачьи, а потом низко склонил голову и ринулся на противника, отчаянно молотя кулаками. Мак подныривал, уходил в сторону, успевая наносить Прису удары по лодыжкам своими босыми, но от этого не менее тяжелыми ступнями. Однако лишь за счет напора Прису удалось загнать его в угол и пару раз точно попасть в цель тоже с невероятной силой. Но затем Маку снова выпал шанс нанести мощный удар в незащищенный висок, заставивший Приса умерить свой пыл и приостановиться.

Они опять принялись кружить по рингу. Лиззи услышала крик ирландца:

— Добивай его, Мак! Вали его! Не давай ему времени очухаться!

Ей стал ясен смысл совета. После каждого, казалось бы, решающего удара Мак отступал ненадолго и давал сопернику возможность прийти в себя. Прис не позволял себе подобного благородства, готовый бить вновь и вновь, пока Мак не пресекал его активности своими встречными действиями.

Прошло не менее десяти ужасающих для Лиззи минут, когда раздался гонг и бойцы получили право на кратковременный отдых. Лиззи почувствовала такую благодарность за это, словно сама сражалась на ринге. Обоим боксерам дали выпить пива, усадив на низкие стульчики по противоположным углам. Один из секундантов воспользовался обычной швейной иглой с ниткой и принялся зашивать Прису разорванное ухо. Лиззи поморщилась и отвернулась.

Она попыталась отвлечься от повреждений, нанесенных столь прекрасному телу Мака, и воспринимать бой как обычное соревнование, проанализировать его ход. Мак обладал превосходной подвижностью и более сильным ударом, но в нем отсутствовала бездумная жестокость дикаря, ему не хватало инстинкта убийцы, заставлявшего одного человека просто уничтожить другого. И еще — ему недоставало подлинной озлобленности.

Когда бой возобновился, оба стали двигаться заметно медленнее, но схватка продолжалась в том же ключе: Прис преследовал пританцовывавшего Мака, прижимал к канату, сближался, наносил два или три крепких удара, но затем ему приходилось брать паузу, пропустив невероятный по силе хук с правой от Мака.

Вскоре один из глаз Приса совершенно заплыл. Он прихрамывал от постоянных пинков по ногам. Но и у Мака шла изо рта кровь, как и из глубокой ссадины над бровью. Бой замедлился, но стал от этого только еще более жестоким. Лишившись энергии для того, чтобы ловко уклоняться, оба мужчины покорно и с безмолвной мукой терпели удары противника. Сколько же времени им потребуется, чтобы один не выдержал попыток другого превратить себя в отбивную, в кусок окровавленного мяса? Лиззи сама не понимала, почему ее так беспокоит урон, наносимый телу Мака, но затем решила, что испытывала бы аналогичные чувства в отношении любого знакомого ей человека.

Завершился второй раунд, и боксерам дали новую передышку. Ирландец встал на колени рядом со стульчиком Мака и что-то горячо внушал ему, подкрепляя слова бурной жестикуляцией. Лиззи понимала: он снова убеждает Мака пойти на самые решительные, убийственные для оппонента действия немедленно. Даже ей было ясно, что если бой сведется к примитивному испытанию на мощь и выносливость, валлиец победит просто за счет своей огромной массы и привычки держаться до конца, закалки, полученной в многочисленных предыдущих боях. Разве до самого Мака это не доходило?

Поединок возобновился. Наблюдая, как они молотят друг друга, Лиззи вспомнила шестилетнего Малакая Макэша играющим на лужайке перед особняком Хай Глен. Тогда она сама была его противницей, вырвала клок волос и заставила заплакать. При этом воспоминании слезы навернулись ей на глаза. Как же печально видеть, кем стал тот милый маленький мальчик!

Между тем на ринге происходили важные события. Мак ударил Приса один, второй, третий раз, затем угодил ребром ступни в бедро, вынудив потерять равновесие и пошатнуться. Лиззи охватила отчаянная надежда, что на этот раз Прис окончательно рухнет и схватка закончится. Но затем Мак, по своему обыкновению, отступил, тоже дожидаясь падения противника. Громкие крики помощника и рев жаждавшей крови толпы понукали его покончить с Присом, но он словно ничего не слышал.

Лиззи, к своему ужасу, видела, как Прис в очередной раз оправился. Причем ему это удалось теперь гораздо быстрее и неожиданнее. Он совершенно внезапно нанес Маку невероятный по силе удар в нижнюю часть живота. Мак невольно перегнулся вперед и задохнулся, а Прис затем боднул его, вложив в движение всю мощь мускулатуры своей широченной спины. Их головы столкнулись с тошнотворным треском. Толпа на мгновение совершенно замолкла.

Мак качнулся и начал падать, когда Прис нанес ему еще один удар в висок. Колени Мака подкосились, и он плашмя повалился на землю. Прис ногой снова ударил его, уже распростертого на ринге, прямо в голову. Мак даже не пошевелился. Лиззи услышала свой крик:

— Не смей больше притрагиваться к нему!

Но Прис продолжал бить Мака по голове вновь и вновь, пока даже его собственные секунданты не выскочили на ринг и не оттащили валлийца в сторону.

Прис выглядел недоумевающим и даже как будто растерянным, откровенно не понимая, почему те же самые люди, которые только что гнали его вперед, хотели крови противника, теперь останавливали его. Но затем в мозгах валлийца что-то постепенно прояснилось, и он поднял руки вверх жестом победителя, похожий на пса, который сумел угодить своему хозяину.

Лиззи всерьез опасалась, что он убил Мака. Она протиснулась сквозь толпу и вышла на ринг. Секундант Мака склонился над его недвижимым телом. Лиззи присоединилась к нему, охваченная невероятным страхом. Глаза Мака оставались закрытыми, но она заметила, как он дышит.

— Слава богу, он жив! — воскликнула она.

Ирландец окинул ее беглым взглядом, но промолчал. Лиззи молилась, чтобы Мак не пострадал от неизлечимых травм. За последние полчаса он получил столько тяжелых ударов в голову, сколько большинство мужчин не получают на протяжении всей жизни. Ее ужасала мысль, что он придет в сознание, но превратится в пускающего пузыри идиота.

Он открыл глаза.

— Как вы себя чувствуете? — поспешила спросить Лиззи.

Но Мак не ответил, и его веки снова смежились.

Ирландец пристально посмотрел на нее и спросил:

— А вы кто такой? Хорист? Юноша-сопрано?

И Лиззи поняла, что напрочь забыла о необходимости говорить «мужским» голосом.

— Я его друг, — сказала она. — Давайте занесем его внутрь. Ему нельзя продолжать валяться в этой грязи.

После секундного колебания мужчина кивнул:

— Верно.

Он ухватил Мака под руки, а двое из числа зрителей взялись за ноги и подняли Мака с земли.

Лиззи первой вошла в помещение таверны. Своим самым грубым и наглым «мужским» голосом выкрикнула:

— Хозяин! Покажите мне вашу самую лучшую комнату. И побыстрее!

Из-за стойки бара показалась женщина.

— А платить-то кто будет? — спросила она настороженно.

Лиззи вручила ей золотой соверен.

— Проходите сюда, — сказала женщина.

Она провела их вверх по лестнице в спальню, окна которой выходили во двор. Комната выглядела чистой. Кровать под балдахином аккуратно застелили одеялом из грубой выделки шерсти. Мужчины уложили на нее Мака. Лиззи отдала женщине новые распоряжения:

— Растопите очаг и принесите нам французского бренди. У вас по соседству есть врач, который сможет обработать и перевязать раны этого человека?

— Я пошлю за доктором Сэмьюелсом.

Лиззи присела на край кровати. Лицо Мака превратилось в кровавое и сплошь распухшее месиво. Она расстегнула рубашку и увидела, что грудь тоже покрыта синяками и ссадинами.

Помощники удалились. Остался только ирландец, который счел нужным представиться:

— Меня зовут Дермот Райли. Мак снимает угол в моей квартире.

— А я — Элизабет Хэллим, — отозвалась она. — Знаю его еще с самого детства.

Лиззи решила даже не пытаться объяснить, почему облачилась по-мужски, предоставив Райли думать все, что ему взбредет в голову.

— Не думаю, что его раны опасны для жизни, — сказал он.

— Все равно нам нужно их промыть. Попросите принести сюда в тазу горячей воды, пожалуйста.

— Хорошо. — Он вышел из комнаты, оставив ее наедине с лежавшим без сознания Маком.

У нее оказалось достаточно времени, чтобы рассмотреть его неподвижное тело. Дышал он едва заметно. Нерешительным жестом она положила ладонь ему на грудь. Кожа отдавала теплом, а плоть под ней ощущалась жесткой и неподатливой. Она нажала чуть сильнее и почувствовала биение его сердца, сильное и размеренное.

Ей понравилось прикосновение к нему. Другую руку она пристроила на собственной груди, чтобы по-настоящему оценить разницу между мягкостью своего тела и твердостью его мускулатуры. Прикоснулась к его соску, маленькому и неожиданно нежному, а затем дотронулась до своего, гораздо более крупного и дальше выступавшего из груди.

Он открыл глаза.

Лиззи мгновенно отдернула руку, чувствуя стыд за себя. «Какого черта я творю?» — подумала она.

Мак смотрел на нее невидящим взором.

— Где я? И кто вы такой?

— Вы участвовали в призовом поединке, — напомнила она. — И потерпели поражение.

Несколько секунд он пристально смотрел на нее, а потом криво усмехнулся.

— Лиззи Хэллим, снова переодетая в мужчину, — произнес он совершенно нормальным голосом.

— Хвала господу, с вами все в порядке!

Он снова окинул ее взглядом, но уже с совершенно иным выражением.

— Очень… Очень мило с вашей стороны проявлять заботу обо мне.

Лиззи смутилась.

— Сама никак не пойму, зачем это делаю, — сказала она резко. — Вы единственный шахтер, который не желает знать своего места.

Затем ее смятение только усилилось, потому что из глаз буквально хлынули слезы.

— Тяжело смотреть, как из твоего друга делают отбивную котлету. — И ее слова прозвучали с интонацией, которой она и не хотела бы допустить, но это оказалось свыше ее сил.

Он внимательно наблюдал, как она рыдает, а потом с искренним недоумением спросил:

— Лиззи Хэллим, смогу ли я когда-нибудь научиться понимать вас?

Глава 15

Бренди помогло унять боль ран Мака тем вечером, но наутро он проснулся в подлинной агонии. У него ныла каждая часть тела, которую он мог распознать, от распухших больших пальцев ног, поврежденных при сильных ударах, наносившихся им Прису по лодыжкам, до макушки на голове, боль в которой, казалось, уже никогда не пройдет. Лицо, отраженное в крупном осколке зеркала, использовавшемся им обычно для бритья, покрывали синяки и порезы, слишком еще свежие, чтобы к ним прикасаться пальцами, не говоря уж о бритве.

Но он все равно пребывал в приподнятом настроении. Каждое свидание с Лиззи Хэллим ободряло его и стимулировало. Ее неутолимая страсть к приключениям, отвага и решительность вызывали ощущение, что в жизни нет ничего невозможного. На какой еще дерзкий поступок она окажется способна в следующий раз? Когда он узнал Лиззи в фигуре, сидевшей на краю кровати, ему с трудом удалось подавить в себе горячее стремление обнять ее. Преодолеть соблазн помогла мысль, что подобные действия с его стороны могут положить конец их и без того очень странной дружбе. Одно дело, когда все правила нарушала она сама. В конце концов, она была знатной леди. И могла играть со щенком дворняжки сколько угодно, но стоило щенку укусить ее, как он тут же оказался бы выброшенным за шкирку на улицу.

Она сообщила ему о своем намерении выйти замуж за Джея Джеймиссона, и ему пришлось прикусить язык, хотя хотелось сказать, что она совершает большую глупость. Не его ума это дело, и он, конечно же, не хотел обидеть ее.

Бриджет, жена Дермота, приготовила на завтрак соленую овсяную кашу, и Мак съел ее вместе с детьми. Бриджет было лет тридцать. Когда-то она, судя по всему, обладала очень привлекательной внешностью, но теперь выглядела просто до крайности вымотанной. Покончив с едой, Мак и Дермот отправились на поиски работы.

— Принесите домой хотя бы немного денег, — выкрикнула им вслед напутствие Бриджет.

Но день сложился для них неудачно. Они обошли все лондонские продуктовые рынки, предлагая свои услуги в качестве грузчиков, чтобы переносить корзины с рыбой и окровавленные коровьи туши, перекатывать бочки с вином — то есть таскать на себе все, в чем нуждался каждый день этот огромный и вечно голодный город. Но желающих было слишком много, и работы на всех не хватало. В полдень они бросили поиски там и перебрались в Вест-Энд, чтобы попытать счастья в кофейнях. Ближе к вечеру оба настолько вымотались, будто действительно тяжело трудились весь день, но ничего за это не получили.

Когда они вышли на Стрэнд, маленькая фигурка выскочила из-за угла, как спасавшийся бегством заяц, и врезалась прямиком в Дермота. Это была девочка лет тринадцати, оборванная, тощая и перепуганная. Дермот издал звук проколотого воздушного шарика. Малышка вскрикнула от страха, споткнулась и чуть не упала, с трудом сохранив равновесие.

За ней по пятам бежал крепкий с виду молодой мужчина в дорогой, но растрепанной одежде. Ему всего лишь дюйма не хватило, чтобы схватить ее, когда она отшатнулась от Дермота. Ей все же удалось увернуться, вильнуть в сторону и продолжить свой бег. Потом она поскользнулась, растянулась на тротуаре, и преследователь настиг ее.

Она завопила от ужаса. Мужчина был вне себя от ярости. Поднял хлипкое тельце и ударил девочку в висок, снова опрокинув ее навзничь, а затем ткнул во впалую грудь обутой в ботинок ногой.

Мак уже привык к сценам насилия на улицах Лондона. Мужчины, женщины и дети постоянно вступали в жестокие драки между собой, избивая друг друга кулаками, царапаясь или кусаясь, причем обычно злобы им добавлял дешевый джин, продававшийся на каждом углу. Но он никогда не видел прежде, чтобы взрослый и сильный мужчина так безжалостно избивал совсем еще ребенка. Казалось, он был готов убить ее. Мак по-прежнему страдал от боли после схватки с Валлийской Горой, и именно сейчас ему меньше всего хотелось снова ввязываться в потасовку, но и стоять в стороне, просто наблюдая за происходящим, он тоже не мог. Как только мужчина занес руку для нового удара, Мак ухватил его сзади и оттащил назад.

Молодой человек развернулся. Он был на несколько дюймов выше Мака. Он нацелился кулаками Маку в грудь и мощным толчком отбросил от себя, заставив попятиться. Потом мужчина снова сосредоточился на девочке. Она отчаянно пыталась подняться на ноги. Он же нанес ей хлесткую пощечину, от которой бедное дитя в очередной раз повалилось на тротуар.

В Маке взыграл гнев. Он сгреб мужчину одной рукой за воротник, а другой за пояс бриджей и легко поднял в воздух. Тот заорал от удивления и злости, начав активно извиваться и пробовать вырваться, но Мак держал его крепко, причем практически вниз головой.

Дермот изумленно смотрел, насколько легко расправляется Мак с незнакомцем.

— Ну и силища же у тебя, Мак, чтоб мне провалиться! — восхищенно сказал он.

— Убери от меня свои вонючие руки! — завопил мужчина.

Мак усадил его на тротуар, но не ослаблял цепкой хватки за кисть руки.

— Уберу, если оставишь ребенка в покое.

Дермот помог девочке подняться, хотя на всякий случай не отпускал пока от себя, обняв бережно, но не давая сбежать.

— Она треклятая воровка, а не ребенок! — продолжал агрессивно орать мужчина.

Только еще раз увидев перед собой перекошенное и раскрасневшееся лицо Мака, он решил больше не рисковать вступать с ним в драку.

— И это вся ее вина? — спросил Мак. — А ты молотил ее так, что я подумал, уж не убила ли она нашего короля, благослови его господь.

— Какое тебе вообще дело до нее? — Мужчина постепенно успокаивался и стал дышать ровнее.

Мак отпустил его.

— Что бы она ни натворила, мне кажется, ты уже достаточно наказал ее.

Незнакомец всмотрелся в него.

— Ты, я вижу, совсем недавно сошел с корабля, — сказал он. — Парень ты крепкий, но и ты в Лондоне долго не протянешь, если станешь доверять таким, как эта маленькая стерва.

Он сплюнул себе под ноги и пошел прочь.

— Спасибо, Джок[349]. Ты мне жизнь спас, — сказала девочка.

Люди в Лондоне понимали, что Мак шотландец, стоило ему заговорить. Он даже не догадывался о своем акценте, пока не оказался в Лондоне. В Хьюке у всех было одинаковое произношение. Даже Джеймиссоны изъяснялись на чуть сглаженном, но шотландском диалекте. Здесь это становилось чем-то вроде особой приметы.

Мак пригляделся к девочке. Ее темные волосы были пострижены неровно. На миловидном личике уже начали проступать синяки от избиения. Но вот глаза поражали до странности всезнающим выражением, как у взрослой женщины. Она тоже смотрела на него, явно пытаясь понять, что ему от нее нужно.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

— Вот здесь сильно болит. — Она приложила руку к ребрам. — Жаль, ты не прикончил этого козла, будь он проклят!

— В чем ты провинилась перед ним?

— Попыталась втихую обокрасть его, пока он трахал Кору, но он заметил.

Мак кивнул. Он слышал истории о том, что у многих проституток имелись сообщницы, грабившие клиентов.

— Хочешь чего-нибудь выпить?

— Я бы сейчас расцеловала задницу хоть папе римскому за стакан джина.

Маку еще не доводилось слышать столь затейливых речей ни от кого, не говоря уже о несовершеннолетней девочке. Он даже растерялся на мгновение, не зная, какое чувство овладело им сильнее: шок или удивление, смешанное с любопытством.

На противоположной стороне улицы располагался «Медведь» — таверна, где Мак одолел Громилу Бермондси, получив от карлика-зазывалы фунт. Они пересекли мостовую и зашли внутрь. Мак купил три кружки пива, чтобы выпить его, пристроившись в темном углу.

Девочка расправилась со своим напитком в несколько глотков и изрекла:

— Ты добрый малый, Джок.

— Меня зовут Мак, а это — Дермот.

— Я — Пегги. Но все кличут Торопыгой Пег.

— Должно быть, потому, что ты пьешь так быстро?

Она ухмыльнулась.

— В этом городе, если станешь медлить, кто-нибудь обязательно успеет опорожнить твою кружку до тебя. А сам-то откуда будешь, Джок?

— Из деревни Хьюк. Это в пятидесяти милях от Эдинбурга.

— А Эдинбург… Это где?

— В Шотландии.

— Значит, в чертовой глухомани, очень далеко отсюда?

— Я добирался в Лондон на корабле вдоль берега целую неделю.

Долгая выдалась ему тогда неделька. Мак нервничал, оказавшись в море. После пятнадцати лет работы в шахте от океанского простора голова шла кругом, а ему приходилось взбираться на мачты и вязать узлы в любую погоду. Нет, никогда он не станет моряком.

— Но мне говорили, что почтовой каретой на дорогу сюда уходит тринадцать дней, — добавил он.

— Зачем же ты уехал?

— Чтобы стать свободным. Я сбежал. Шахтеры в Шотландии — рабы своих хозяев.

— То есть как черные на Ямайках?

— Кажется, ты больше знаешь о Ямайке, чем о Шотландии.

Ей не понравилась критическая интонация в его словах.

— А с чего мне знать о ней больше?

— Хотя бы потому, что Шотландия ближе, вот и все.

— Уж это даже я знала.

Девочка наивно врала, как сразу понял Мак. Она оставалась все еще ребенком, несмотря на напускную браваду. Что-то шевельнулось у него в душе.

— Ты в порядке, Пег? — донесся запыхавшийся женский голос.

Мак поднял взгляд и увидел перед собой молодую женщину в платье апельсинового оттенка.

— А, привет, Кора, — отозвалась Пег. — Меня спас красавец принц. Познакомься с Джоком. Хотя на самом деле он просто шотландец по фамилии Макнок или что-то в этом роде.

Кора улыбнулась Маку и сказала:

— Спасибо, что выручили Пег. Надеюсь, эти синяки вы получили не в драке из-за нее?

Мак помотал головой:

— Нет. Это со мной сделала другая скотина.

— Позвольте мне угостить вас джином.

Мак хотел отказаться, всегда предпочитая пиво, но вмешался Дермот:

— Очень мило с вашей стороны. Благодарю.

Мак наблюдал за женщиной, когда она направилась к стойке бара. Ей было на вид лет двадцать. Почти ангельское лицо и густая копна огненно-рыжих волос. Ему показалась крайне неприятной сама мысль, что столь молодая и красивая особа, как она, вынуждена заниматься проституцией.

— Значит, это она так растрепала того мерзавца, который погнался за тобой?

— Она хитрая. Ей обычно даже не приходится отдаваться мужчинам, — объяснила со знанием дела Пег. — Она просто бросает их где-нибудь в темном переулке со спущенными штанами и стоячим членом.

— А ты успеваешь скрыться с кошельком, — подытожил Дермот.

— Кто, я? Не надо грязи. Я — фрейлина при дворе королевы Шарлотты.

Кора уселась рядом с Маком. От нее густо пахло терпкими духами с преобладанием запахов сандала и корицы.

— Чем ты занимаешься в Лондоне, Джок?

Он не сводил с нее глаз. Девушка оказалась действительно на редкость хороша собой.

— Ищу работу.

— Нашел что-нибудь?

— Пока не очень получается.

Она покачала головой.

— Зима в этом году выдалась отвратительная. Холодно, как в могиле, а цены на хлеб подскочили до небес. Слишком много здесь развелось таких, как ты.

— Вот почему моему папаше пришлось два года назад стать вором, — вставила реплику Пегги. — Только у него для этого ловкости не хватило.

Мак с неохотой отвел взгляд от Коры и посмотрел на Пег.

— Что же с ним случилось?

— Сплясал танец с галстуком шерифа на шее.

— То есть как?

— Она хочет сказать, что его повесили, — объяснил Дермот.

— О, прости за глупый вопрос. Мне очень жаль, — сказал Мак.

— Не смей меня жалеть, шотландская деревенщина. Меня от тебя тошнит, — окрысилась на него Пег.

Девочка оказалась крепким орешком.

— Хорошо, хорошо, я больше не стану жалеть тебя, — умиротворяюще промямлил Мак.

Снова заговорила Кора:

— Если вам нужна работа, я знаю кое-кого, кому требуются крепкие парни на разгрузку угля с кораблей. Там так тяжко, что только молодые мужчины справляются, и нанимать предпочитают приезжих, чтобы поменьше жаловались.

— Я возьмусь за что угодно, — сказал Мак, сразу же вспомнив об Эстер.

— Бригадами угольных грузчиков командуют владельцы таверн в Уоппинге. Я знакома с одним из них. С Сидни Ленноксом из заведения под названием «Солнце».

— Он хороший человек?

Кора и Пег дружно рассмеялись.

А Кора выдала:

— Он лживый, вороватый, уродливый, вонючий, как свинья, и вечно пьяный. Но они все такие, так что тут ничего не поделаешь.

— Вы отведете нас в это его «Солнце»?

— Отведу. Но учтите. Вы сами напросились, — ответила Кора.

* * *

Теплый туман от потных тел и угольной пыли заполнял душный трюм в деревянном корпусе судна. Мак стоял на вершине горы угля, орудовал широкой лопатой, кидая с ее помощью груды крупных черных кусков антрацита и работая в размеренном ритме. Труд оказался действительно адски тяжелым, и он обильно потел, но при этом чувствовал себя отменно. Он был молод и силен, зарабатывал приличные деньги, но не стал при этом ничьим рабом.

Его бригада — в просторечии именуемая бандой — состояла из шестнадцати человек, тоже склонившихся над своими лопатами, постанывая от усталости, потея, но порой отпуская шутки. Большинство его новых товарищей были мускулистыми молодыми бывшими фермерами из Ирландии — для подобной работы не годились изнеженные уроженцы крупных городов. Дермоту едва исполнилось тридцать, а он оказался самым старым в банде.

Маку начало казаться, что вся его жизнь неизбежно оказывалась связанной с углем. Но ведь и целый мир держался исключительно на угле. Не прерывая взмахов лопатой, он размышлял, куда направят, например, вот этот уголь, думал обо всех лондонских гостиных, которые он обогреет, о тысячах кухонных очагов, о печах в булочных и на пивоварнях, где ждут топлива. Этот город испытывал такой громадный аппетит к углю, что его невозможно было раз и навсегда удовлетворить.

Субботний день заканчивался, и бригада почти опорожнила трюм корабля — «Черного лебедя», приписанного к порту в Ньюкасле. Мак не без удовольствия подсчитывал, сколько ему заплатят нынче вечером. На этой неделе они разгрузили уже второй большой углевоз, а банде причитались 16 пенсов — пенни на нос — за каждую единицу выполненной работы, равнявшуюся двадцати полным мешкам угля. Сильный молодой мужчина с большой лопатой мог заполнить мешок за две минуты. По его подсчетам, они заработали по шесть фунтов, никак не меньше.

Однако следовало принимать во внимание неизбежные вычеты. Сидни Леннокс (его именовали то посредником, то предпринимателем) присылал в трюм пиво и джин в больших количествах для своих трудяг. Им требовалось много пить, чтобы восстановить в организме баланс жидкости — с потом они теряли ее галлонами. Но хитрюга Леннокс давал больше спиртного, чем было необходимо, и мужчины выпивали все, причем многие особенно налегали на джин. В результате к концу дня обычно непременно случалось какое-то неприятное происшествие, влекшее за собой убытки. Да и за выпивку приходилось расплачиваться. А потому Мак не мог с точностью высчитать, сколько получит, когда встанет в очередь к кассе в таверне «Солнце» этим вечером. Но даже если половину списать на вычеты, что явно стало бы чрезмерной суммой, остаток вдвое должен был превысить то жалованье, которое шахтеры клали себе в карман по истечении целой шестидневной рабочей недели.

С таким заработком он сможет послать за Эстер уже совсем скоро. Тогда и он сам, и сестра-близняшка освободятся от рабства. Он внутренне ликовал, обдумывая радужную перспективу.

Первое письмо он отправил Эстер, как только обосновался у Дермота, и она прислала ответ. В долине только и разговоров было что о его побеге, писала сестра. Группа молодых забойщиков даже попыталась отправить петицию в английский парламент с протестом против рабского труда в шахтах. А Энни вышла замуж за Джимми Ли. Мак не без сожаления узнал об этом. Никогда больше не кататься им вдвоем с Энни среди зарослей вереска. Но Джимми Ли был хорошим человеком. А петиция, возможно, положит начало хоть каким-то переменам. Хотелось надеяться, что дети Джимми и Энни уже станут свободными людьми.

Последние мешки с углем оказались заполненными и перенесенными на баржу, которая доставит их на берег к большому складу. Мак распрямил нывшую от боли спину и положил лопату на плечо. На верхней палубе холодный ветер ударил в него мощным порывом. Он поспешил надеть рубашку и все тот же плащ с мехом, который отдала ему не так давно Лиззи Хэллим. Разгрузчики угля тоже перебрались на берег, переведя дух на мешках с углем и направившись потом в таверну за своими честно заработанными деньгами.

«Солнце» было угрюмым и неуютным заведением, куда заглядывали в основном матросы и портовые грузчики. Даже земляной пол покрывал еще и слой грязи, замызганные столы и скамьи расшатались, а от камина в зал попадало больше дыма, чем тепла. Хозяин таверны Сидни Леннокс обожал азартные игры, и потому здесь всегда происходило какое-нибудь соревнование, когда делались ставки, но предпочтение отдавалось картам и метанию костей, хотя проводились и более мудреные состязания с размеченной доской, которые требовали точного подсчета набранных очков. Единственной настоящей достопримечательностью забегаловки, приносившей ей отчасти добрую репутацию, была Черная Мэри, повариха-африканка, умевшая готовить из морских моллюсков и самых дешевых кусков говядины такие аппетитные и лакомые блюда, что завсегдатаи их просто обожали.

Мак и Дермот в этот вечер прибыли в «Солнце» первыми. Хотя внутри за стойкой бара уже восседала Пег, скрестив под собой ноги и покуривая виргинский табак, набитый в глиняную трубку. А все потому, что она практически постоянно жила в «Солнце», где спала прямо на полу в углу бара. Леннокс ведь был не только мелким предпринимателем, но и барыгой, кому Пег часто сбывала краденое. Заметив Мака, она сплюнула в огонь очага, широко улыбнулась и шутливо спросила:

— Как прошел день, Джок? Снова наш герой спас попавшую в беду девственницу?

— Не сегодня, — с усмешкой ответил он.

Черная Мэри просунула свое белозубое лицо в проем кухонной двери.

— Как насчет супа из бычьих хвостов, парни? — У нее был акцент, вывезенный из Нидерландов, поскольку ходили слухи, что прежде она была рабыней голландского капитана дальнего плавания.

— Мне не больше двух полных ведер, пожалуйста, — отозвался Мак.

Она расплылась в улыбке.

— Видать, сильно проголодались. Тяжело пришлось поработать, а?

— Да так, немного размялись, чтобы нагулять аппетит, — ответил ей Дермот.

У Мака не было при себе денег, чтобы расплатиться за ужин, но Леннокс открыл для всех разгрузчиков угля кредит в счет их заработков. Но после сегодняшнего вечера, решил Мак, он станет за все платить сразу же и наличными. Не хотелось влезать даже в минимальные долги.

Он сел рядом с Пег.

— Как продвигается твой бизнес? — спросил таким же шутливым тоном.

Но она восприняла вопрос вполне серьезно.

— Мы с Корой нынче днем обчистили старого богатого гуляку, и можем позволить себе вечером отдохнуть.

Маку до сих пор казалось странной его дружба с воровкой, хотя он знал, что толкало ее на столь позорное занятие. Для нее просто не существовало альтернативы. Иначе пришлось бы голодать. И все равно что-то внутри его — какие-то рудименты материнского воспитания — заставляло относиться к кражам неодобрительно.

Пег была низкорослой и хрупкой, с костлявым тельцем, но ее лицо украшали большие голубые глаза, делая отчасти привлекательной. Держала она себя с нагловатой дерзостью прошедшей огонь и воду преступницы, и люди относились к ней соответственно. Мак подозревал, что маска грубости и напускной силы характера служила ей только для маскировки и защиты, под которой крылась, скорее всего, напуганная маленькая девочка, о которой в этом жестоком мире никто не заботился.

Черная Мэри принесла ему тарелку супа, где сверху плавали еще и устрицы, краюху хлеба и кружку темного пива. Он с волчьей жадностью набросился на еду.

Постепенно в таверне стали появляться остальные разгрузчики угля. Но Леннокс пока не показывался, что было необычно. Как правило, он все время торчал тут, играя с посетителями в карты или в кости. Маку не терпелось его увидеть. Его одолевало любопытство, правильно ли он посчитал свой заработок на этой неделе и какой окажется сумма. Но он уже догадывался, что Леннокс специально заставляет своих рабочих ждать жалованья подольше, чтобы они успели основательно потратиться в его баре.

Примерно через час в зал вошла Кора. Выглядела она, как всегда, вызывающе красивой в пестром платье с отделкой черной каймой. Мужчины дружным хором приветствовали ее, но, к удивлению Мака, она ни на кого не обратила внимания, а направилась прямо к нему и пристроилась на соседний стул.

— Как я слышал, у тебя выдался удачный денек, — сказал он.

— Легкая добыча, — кивнула она. — В таком возрасте мужчине уже пора бы научиться быть немного осторожнее.

— Тебе лучше преподать мне несколько уроков, рассказать, как ты это проделываешь, чтобы я не стал жертвой одной из твоих подружек.

Она окинула его кокетливым взглядом.

— Тебе никогда не придется платить девушкам за секс, Мак. Это я знаю наверняка.

— Все равно расскажи. Мне интересно.

— Простейший способ — подобрать богатого с виду пьяницу, завести с ним амуры, заманить в темный проулок, а потом сбежать с его денежками.

— Вы так и поступили сегодня?

— Нет, вышло даже смешнее. Мы нашли пустующий дом и подкупили смотрителя. Я разыграла из себя скучающую домохозяйку. Пег выступала в роли моей прислуги. Мы затащили старика в дом, сделав вид, что он принадлежит мне. Я заставила его раздеться и лечь в постель, а затем в спальню ворвалась Пег с криком о неожиданном возвращении моего мужа.

Пег расхохоталась.

— Престарелый дуралей! Видел бы ты его лицо! Он так перепугался, что спрятался в пустом гардеробе.

— А мы тихо скрылись с его бумажником, часами и всей одеждой.

— Он, наверное, до сих пор еще сидит в том гардеробе и боится носа оттуда высунуть, — добавила Пег, и обе залились громким смехом.

Стали приходить жены грузчиков. Многие несли на руках младенцев, а детишки постарше цеплялись за их юбки. Некоторые выглядели молодыми и привлекательными, но остальные казались усталыми, изголодавшимися и часто битыми супругами вечно пьяных мужей. Мак понимал: они явились сюда в надежде забрать хотя бы часть денег, прежде чем мужчины спустят все на выпивку, азартные игры или на проституток, норовивших еще и обокрасть похотливых любителей клубнички. Пришла и Бриджет Райли со своими пятью детьми, сев тоже поблизости от Дермота и Мака.

Наконец, ближе к полуночи, показался и Леннокс.

Он принес кожаный мешок, наполненный монетами, и вооружился двумя пистолетами для того, очевидно, чтобы защититься от попыток ограбления. Разгрузчики угля, многие из которых успели вдрызг напиться, встретили его радостными возгласами, как встречают героя-победителя, и Мак на мгновение ощутил презрение к новым товарищам по работе: с какой стати заранее показывать благодарность за то, что по праву им причиталось?

Леннокс был вечно чем-то недовольным мужчиной лет тридцати, в сапогах, доходивших до коленей, и в приличной вельветовой жилетке, но без рубашки под ней. У него тоже развилась отменная мускулатура от постоянной необходимости перетаскивать бочки с пивом, вином и прочими алкогольными напитками. Рот его неизменно кривился в злобной гримасе. И от него исходил не совсем обычный запах чего-то сладкого, но подпорченного, как от гнилых фруктов. Мак заметил, как Пег невольно поежилась, когда он прошел мимо. Она явно опасалась этого человека.

Леннокс выбрал стол в углу и положил мешок с пистолетами на скамью рядом с ним. Мужчины и женщины сразу же окружили его плотной толпой, тесня и толкая друг друга, словно могло случиться так, что у Леннокса деньги закончатся раньше, чем очередь дойдет до них. Мак держался у всех за спинами. Он считал ниже своего достоинства так отчаянно бороться за честно заработанную плату.

Он услышал грубый голос Леннокса, перекрывший легкий гул разговоров в зале таверны.

— Каждый грузчик заработал на этой неделе фунт и одиннадцать пенсов, не считая вычетов на напитки из бара.

Мак сначала решил, что ослышался. Они опорожнили за неделю трюмы двух больших углевозов, им должны были засчитать полторы тысячи условных единиц разгрузки, есть тридцать тысяч мешков, наполненных углем, и на каждого работника приходилось не менее шести фунтов. Как же заработок мог уменьшиться всего лишь до фунта и нескольких пенсов?

Среди толпы грузчиков пронесся стон разочарования, но никто не посмел оспорить названную цифру. Как только Леннокс принялся отсчитывать плату каждому, Мак вмешался:

— Минуточку! Каким образом вы насчитали такую мизерную сумму?

Леннокс поднял голову и злобно оскалился.

— Вы разгрузили одну тысячу четыреста сорок пять единиц, что дает члену бригады шесть фунтов и пять пенсов грязными. Вычтем отсюда по пятнадцати шиллингов в день за напитки…

— Что? — перебил его Мак. — Пятнадцать шиллингов в день?

Но ведь это составляло три четверти их ежедневного заработка!

Дермот Райли пробормотал в поддержку слов Мака:

— Но ведь это настоящий грабеж, не иначе.

Он произнес это совсем тихо, но вызвал одобрительные реплики у некоторых мужчин и женщин.

— Мои комиссионные составляют шестнадцать пенсов с человека за каждое разгруженное судно, — продолжал Леннокс. — Еще шестнадцать пенсов причитаются капитану корабля. Шесть пенсов в день стоит аренда лопаты…

— Какая еще аренда лопаты? — буквально взорвался Мак.

— Ты здесь новенький и пока не знаешь всех наших правил, Макэш, — процедил сквозь зубы Леннокс. — А потому тебе лучше заткнуться и позволить мне дальше заниматься своим делом. В противном случае никто больше ничего не получит.

Мак готов был выйти из себя от возмущения, но здравый смысл подсказал ему, что Леннокс не с сегодняшнего вечера ввел эту систему. Она явно укоренилась давно, и грузчикам приходилось мириться с ней. Пег потянула его за рукав и шепнула:

— Не поднимай скандала, Мак. Леннокс непременно потом отыграется на тебе. Он уж точно найдет способ, как это сделать.

Мак пожал плечами и замолчал. Но его протест вызвал отклик среди остальных, и теперь на повышенных тонах заговорил Дермот Райли:

— Лично я не выпивал спиртного на пятнадцать шиллингов в день, — громогласно заявил он.

— Разумеется, не выпивал, — замолвила за мужа словечко миссис Райли.

— И я тоже, — сказал другой грузчик. — Кому такое под силу? Нормальному человеку брюхо разорвет от такого количества пива!

Леннокс окончательно озлобился, но ответил:

— Столько спиртного я ежедневно отправлял для вас в трюм. По-вашему, мне не под силу высчитать, сколько грузчик выпивает за день?

— Похоже, вы единственный владелец бара в Лондоне, кто не справляется с такой простой задачей! — не удержался от замечания Мак.

Окружавшие его мужчины разразились смехом.

Леннокс пришел в бешенство от издевательского намека Мака и вызванного им смеха грузчиков. Бросив на Мака исполненный ярости взгляд, он сказал:

— Наша система заключается в том, что вы платите за спиртное по пятнадцать шиллингов, и не имеет значения, выпиваете вы его или нет.

Мак подошел к столу вплотную.

— Коли на то пошло, у меня тоже есть своя система, — резко бросил он. — Мой принцип состоит в том, чтобы не платить за напитки, которых я не заказывал и не употреблял. Быть может, вы ошибаетесь в подсчетах, но только не я сам, и могу точно вам сказать, сколько задолжал.

— Как и я, — неожиданно встрял еще один мужчина. Это был Чарли Смит, родившийся в Англии негр с отчетливым выговором выходца из Ньюкасла. — Я выпил восемьдесят три маленьких кружечки пива, какое вы здесь у себя продаете по четыре пенса за пинту. За неделю это стоит двадцать семь шиллингов и восемь пенсов, а вовсе не пятнадцать шиллингов в день.

Леннокс огрызнулся:

— А тебе вообще повезло, что ты получаешь хоть какие-то деньги, черномазый. Тебе положено ходить в цепях, как всякому рабу.

Лицо Чарли на глазах помрачнело.

— Я английский гражданин, добрый христианин, и я лучше вас, потому что честен, — сказал он с плохо сдерживаемым возмущением.

Дермот Райли тоже не унимался:

— Вот и я в точности знаю, сколько выпил.

Леннокс больше даже не пытался контролировать себя.

— Если не прекратите нести вздор, не получите ни пенни. Вы все, — пригрозил он.

Маку пришло в голову, что действительно нужно снять чрезмерное напряжение. Он попытался придумать какую-то умиротворяющую фразу. Но потом его взгляд упал на Бриджет Райли и ее голодных детей. А потому озлобление одержало в нем верх над стремлением восстановить спокойствие. Он обратился к Ленноксу:

— Вы не встанете из-за этого стола, пока не заплатите всем по справедливости.

Леннокс искоса посмотрел на свои пистолеты.

Мгновенным движением руки Мак смахнул оружие со скамьи на пол.

— И не сбежите, держа меня на мушке, треклятый ворюга! — воскликнул он.

Леннокс выглядел, как загнанный в угол пес. Мак подумал, что зашел слишком далеко. Вероятно, ему стоило просто покинуть таверну, чтобы позже добиться компромисса, не оскорбительного ни для кого. Но теперь было слишком поздно. Он вынудил Леннокса сдаться. Хозяин сам напоил разгрузчиков угля допьяна, и они в таком состоянии могли убить его, если бы он с ними не рассчитался немедленно.

Леннокс откинулся на спинку стула, прищурился, с ненавистью посмотрел на Мака и сказал:

— Ты очень пожалеешь о том, что натворил, Макэш. Богом клянусь, горько пожалеешь.

Мак попытался говорить немного мягче:

— Бросьте, Леннокс. Вас просят только заплатить своим рабочим то, что им положено.

Леннокс против воли вынужден был подчиниться столь откровенному давлению. Со злорадной ухмылкой, но почернев лицом от унижения, он принялся отсчитывать деньги. Первым он расплатился с Чарли Смитом, потом с Дермотом Райли, затем с Маком, приняв во внимание их собственные расчеты вычетов за употребленное спиртное.

Мак отошел от стола, исполненный радостного удовлетворения. Он получил три фунта и девять шиллингов. Даже если он половину отложит на нужды Эстер, у него останется вполне достаточно на жизнь.

Другие угольщики тоже приблизительно оценивали стоимость выпитого ими, и Леннокс не спорил ни с кем, если не считать Сэма Поттера — огромных размеров толстяка из Корка, заявившего, что он выпил всего три кварты. Даже среди его товарищей это вызвало оглушительный смех — Сэм прославился способностью выпить очень много. Ему пришлось увеличить свою оценку в три раза.

Среди мужчин и женщин, собравшихся в таверне в тот поздний вечер, постепенно воцарилось почти праздничное настроение, когда они укладывали по карманам заработанные деньги. Сразу несколько грузчиков подошли к Маку и одобрительно похлопали по спине, а Бриджет Райли расцеловала его. Он понимал, что добился невиданного здесь прежде результата, но не без оснований опасался продолжения драмы. Уж слишком легко сдался Леннокс.

Когда последний из рабочих получил жалованье, Мак сам поднял с пола пистолеты Леннокса. Продул полки замков, чтобы очистить от пороха, без которого стрелять оказалось бы невозможно, и положил оружие на стол.

Леннокс взял бесполезные теперь пистолеты, почти опустевший мешок для денег и поднялся. В зале воцарилась тишина. Он направился к двери, которая вела к его личным апартаментам в здании таверны. Все пристально наблюдали за ним с опаской, словно он все еще мог найти способ отобрать выплаченное. У самой двери он повернулся.

— Теперь можете расходиться по домам и радоваться, — сказал он злобно. — Только не возвращайтесь в понедельник. Работы для вас все равно не будет. Вы все уволены.

* * *

В ту ночь Мак почти не спал, охваченный тревогой. Некоторые грузчики легкомысленно считали, что к утру в понедельник Леннокс забудет обиду, но Мак сомневался в этом. Владелец таверны не принадлежал к тому типу людей, которые готовы были легко простить нанесенное им поражение, и он без труда мог нанять шестнадцать других крепких молодых парней, чтобы заполучить новую бригаду.

Мак теперь понимал, что это была целиком и полностью его вина. Разгрузчики угля напоминали стадо быков — сильных, но глуповатых и нуждавшихся в пастухе, чтобы вести их за собой. Они бы никогда не взбунтовались против произвола Леннокса, если бы Мак не настроил их соответствующим образом. И он ощущал отныне свою ответственность за исправление ситуации.

В воскресенье он поднялся с постели очень рано и зашел в другую комнату. Дермот с женой занимали один из матрацев, а пятеро ребятишек теснились вместе в противоположном углу. Мак растолкал Дермота.

— До завтрашнего дня нам нужно найти работу для нашей банды, — сказал он.

Дермот не слишком охотно поднялся. А Бриджет пробормотала из-под одеяла:

— Оденьтесь поаккуратнее, если хотите понравиться предпринимателям.

Дермот надел старый красный жилет, а Маку одолжил синий шелковый шарф, полученный когда-то в подарок на свадьбу. По пути они прихватили с собой Чарли Смита. Чарли работал разгрузчиком угля уже пять лет и завел кое-какие знакомства. Он облачился в свой лучший темно-синий костюм, и втроем они направились в Уоппинг.

Грязные улицы этого прибрежного района были почти пустынны. Колокола сотен лондонских церквей созывали истовых христиан к воскресному молебну, но большинство моряков, портовых грузчиков и складских рабочих предпочитали насладиться днем отдыха и оставались дома. Коричневая вода Темзы лениво плескалась под сваями верфей, а вдоль кромки берега сновали извечные крысы, которых некому было сейчас распугать.

Всю разгрузку угля с судов контролировали предприниматели из числа владельцев таверн. Наша троица первым делом наведалась в «Раскаленную сковородку», располагавшуюся всего в нескольких десятках ярдов от «Солнца». Хозяина они застали за приготовлением ветчины во внутреннем дворе. От аппетитного запаха у Мака слюнки потекли.

— Привет, Гарри. Как ваши дела? — бодро обратился к нему Чарли.

Но Гарри лишь хмуро оглядел их.

— Что вам тут понадобилось, парни, если только не желаете выпить по кружке пива?

— Нужна работа, — ответил Чарли. — У вас есть корабль под разгрузку с завтрашнего дня?

— Есть. Но есть и банда грузчиков тоже. Хотя спасибо за предложение.

Им пришлось удалиться несолоно хлебавши.

— Что с ним такое? Он смотрел на нас так, словно мы больны проказой.

— Перепил вчера джина, — высказал предположение Чарли.

Мак сразу заподозрил, что у отказа могли быть гораздо более зловещие и скверные для него с друзьями причины, но временно решил придержать подобные мысли при себе.

— Давайте пойдем в «Голову короля», — подал идею он.

Несколько разгрузчиков угля пили там пиво и приветствовали Чарли по имени.

— Как у вас с работой, приятели? — спросил Чарли. — Мы подыскиваем себе корабль.

Эту фразу услышал хозяин таверны.

— Вы ведь работаете на Сидни Леннокса из «Солнца»? — поинтересовался он.

— Да, но завтра мы ему не нужны, — ответил Чарли.

— Как и мне, — заявил хозяин.

Когда они вышли на улицу, Чарли предложил:

— Попробуем теперь навестить Бака Делани в «Лебеде». На него работают сразу две или даже три бригады.

«Лебедь» был крупной и популярной таверной с отдельной кофейней, несколькими барами, собственной конюшней и угольным складом. Ее владельца, ирландца по происхождению, они застали в его частной гостиной, откуда открывался вид на внутренний двор. В молодости Делани сам начинал разгрузчиком угля, но ныне даже к завтраку надевал парик и кружевной галстук.

— Позвольте мне вам кое-что разъяснить, мальчики, — сказал он. — Все угольные предприниматели Лондона слышали о том, что произошло вчера в «Солнце». Вас не наймет на работу никто. Сидни Леннокс позаботился об этом.

У Мака сердце оборвалось. Чего-то подобного он и опасался.

— На вашем месте, — продолжал Делани, — я бы подрядился матросом на любой корабль и не появлялся бы в Лондоне пару лет. Когда вернетесь, все уже будет забыто.

— Стало быть, разгрузчиков угля всегда будут безнаказанно грабить хозяева? — сердито спросил Дермот.

Если Делани и задели его слова, вида он не подал.

— Оглянись по сторонам, дружище, — сказал он негромко, обведя рукой комнату, особо указав на серебряный кофейный сервиз и дорогие ковры на полу и по стенам. — Как ты думаешь, имел бы я всю эту роскошь, если бы расплачивался с рабочими по справедливости?

— А что мешает мне пойти к любому капитану и договориться с ним о разгрузке угля? — спросил Мак.

— Все, — кратко ответил Делани, а потом пояснил: — Время от времени здесь появляется грузчик вроде тебя, Макэш. Посмелее остальных. И пытается собрать свою банду, чтобы обойтись без предпринимателей, повышенной платы за спиртное и все такое прочее. Но уж слишком многие хорошо греют руки на нынешней системе, чтобы позволить ее изменить. — Он помотал головой. — Ты не первый без толку протестуешь против нее, и не ты станешь последним.

Мак воспринимал с глубочайшим отвращением цинизм Делани, но понимал, что он говорит чистейшую правду. Он больше не знал, как продолжать разговор, и направился к двери, ощущая унизительность своего полного поражения. Дермот и Чарли последовали за ним.

— Прислушайся к моему совету, Макэш, — обратился к нему на прощание Делани. — Стань таким же, как я сам. Открой для начала небольшую таверну и продавай выпивку грузчикам. Не пытайся помогать им. Помогай только самому себе. Ты сможешь преуспеть. Вижу в тебе деловую жилку. У меня глаз наметанный.

— Стать таким, как вы? — отозвался Мак. — Вы стали богатым на обмане своих же товарищей. Богом клянусь, я бы не хотел уподобиться вам за все золото мира.

Уже переступая порог, он не без удовольствия заметил, как побагровело от злости лицо Делани.

Но чувство удовлетворения оказалось мимолетным и испарилось, стоило Маку закрыть за собой дверь. Он победил в одном споре, но проиграл во всем остальном. Ему и надо было всего лишь побороть свою гордость, принять систему предпринимателей, и у него завтра была бы хоть какая-то работа. А теперь не осталось ничего. Причем он поставил в такое же бедственное и безнадежное положение еще пятнадцать мужчин и их семьи. Перспектива перевезти в Лондон Эстер представлялась теперь, как никогда прежде, далекой, если вообще возможной. Он все испортил. Хотелось отругать самого себя последними словами. Безмозглый дурак — вот самое мягкое определение для него.

Они втроем сели за стойку бара, заказав пива и хлеба на завтрак. Мак уныло вспоминал, как высокомерно отнесся к другим разгрузчикам угля, смотрел на них сверху вниз за их покорное принятие навязанных им условий, называл тупым стадом быков. А сам оказался еще хуже — ослом.

Но затем он подумал о Каспаре Гордонсоне, юристе-радикале, который изначально и заварил всю кашу, разъяснив Маку его юридические права. «Если бы я смог встретиться с Гордонсоном сейчас, — размышлял он, — я бы рассказал ему, чего на самом деле стоят все эти его права и писаные законы».

Закон помогал только тем, кто обладал достаточной властью, чтобы заставить его действовать. Такое складывалось впечатление. Как шахтеры, так и разгрузчики угля оказывались совершенно бесправны в суде. И только наивные люди пытались лезть на стенку. Умные плевать хотели на право и бесправие, а сами заботились о себе. Как Кора, Пег или тот же Бак Делани.

Он поднял свою кружку, но вдруг замер, так и не донеся ее до рта. Ну конечно! Ведь Каспар Гордонсон вернулся в Лондон и жил здесь. Мак имел отличную возможность встретиться с ним. Он мог поведать ему, чего в действительности стоят человеческие права. Или все обернется даже удачнее? И Гордонсон возьмет на себя роль адвоката разгрузчиков угля? Он был признанным юристом и постоянно писал о нарушении прав и свобод в Англии, а потому просто обязан им помочь.

Стоило хотя бы попробовать обратиться к нему.

* * *

Роковое письмо, полученное Маком от Каспара Гордонсона, было отправлено с обратным адресом на Флит-стрит. Флитом именовался вонючий ручей, сбегавший в Темзу у подножия холма, вершину которого венчал собор Святого Павла. Гордонсон обитал в трехэтажном кирпичном доме рядом с крупной таверной.

— Он, должно быть, холостяк, — высказал предположение Дермот.

— С чего ты это взял? — спросил Чарли Смит.

— Окна грязные, порог двери не отмыт тоже. В доме явно не хватает женской руки.

Им открыл слуга-мужчина, нисколько не удивившийся их просьбе о встрече с мистером Гордонсоном. Когда они входили, им навстречу попались два добротно одетых джентльмена, как раз покидавших хозяина, на ходу продолжая горячий спор между собой, в котором фигурировали имена Уильяма Питта, лорда — хранителя печати, и виконта Уэймута, государственного секретаря. Они не прерывали своих дебатов ни на секунду, но один из них с рассеянным видом вежливо поклонился Маку, чем привел того в полнейшее изумление, поскольку такого разряда джентльмены обычно не обращали никакого внимания на представителей рабочего класса.

Мак всегда представлял себе дом юриста местом, заполненным пыльными папками с документами, вместилищем секретов, о которых говорят только шепотом, где самым громким звуком станет размеренный скрип перьев по бумаге. Но жилище Гордонсона больше напоминало типографию. Памфлеты и журналы перевязанными веревками кипами громоздились по всему холлу, в воздухе витали запахи свеженарезанных листов и типографской краски, а стук, доносившийся откуда-то снизу, говорил о том, что в подвале действительно вовсю работал печатный станок.

Слуга зашел в комнату, куда вела дверь из холла. Мак растерянно подумал, что лишь понапрасну теряет время. Мудрецы, писавшие длинные статьи для журналов, не станут пачкать рук, якшаясь с простыми работягами. Гордонсон мог интересоваться гражданскими свободами и правами только лишь с теоретической точки зрения. Но Мак был готов пойти на все, использовать любую возможность. Он заставил бригаду грузчиков взбунтоваться, а теперь они остались без работы. От него требовались самые решительные действия.

Изнутри донесся громкий и пронзительный голос.

— Макэш? Никогда не слышал о нем! Кто он такой? Не знаешь? Так спроси. Впрочем, ладно, не надо ничего…

Секундой позже лысеющий мужчина без парика показался в дверном проеме и сквозь очки оглядел троих разгрузчиков угля.

— Я никого из вас не знаю, — сказал он. — Что вам от меня понадобилось?

Начало могло показаться обескураживающим, но Мака не так легко было выбить из колеи и он собрался с духом для надлежащего ответа:

— Недавно вы дали мне очень плохой совет, но несмотря на это я пришел к вам за еще одним.

Воцарилось молчание, и Мак подумал, что его реплика прозвучала оскорбительно, вот только Гордонсон почти сразу от души рассмеялся. Вполне дружелюбным тоном он спросил:

— Но все-таки, кто вы такой?

— Малакай Макэш, более известный как просто Мак. Я был бы пожизненно шахтером-угольщиком в Хьюке поблизости от Эдинбурга, если бы вы не прислали мне письмо и не объяснили, что я в действительности совершенно свободный человек.

Лицо Гордонсона просияло, когда он понял, кто именно явился к нему.

— Вы тот самый свободолюбивый шахтер! Дайте пожать вашу руку, друг мой.

После чего Мак представил ему Дермота и Чарли.

— Заходите ко мне вы все. Хотите по бокалу вина?

Они прошли в неприбранный кабинет, обстановку которого составляли письменный стол и книжные полки вдоль всех стен. На полу здесь тоже лежали кипы только что отпечатанной литературы, а стол был занят гранками, занимавшими всю его поверхность. Толстый и очень старый пес разлегся на запятнанном коврике у камина. Ощущался легкий гнилостный запах, который мог исходить от коврика, от пса или и от того и от другого одновременно. Мак убрал открытую книгу с сиденья кресла и пристроился в нем.

— Я не хочу сейчас вина, спасибо.

Он стремился сохранять полную ясность ума.

— Тогда чашечку кофе? Вино действует усыпляюще, а кофе бодрит. — Не дожидаясь ответа, хозяин отдал распоряжение слуге: — Подайте кофе для всех, пожалуйста.

Затем вновь обратился к Маку:

— Так, а теперь рассказывайте, чем оказался плох мой совет.

Мак поведал ему историю своего бегства из Хьюка. Дермот и Чарли с величайшим вниманием слушали. Прежде они ничего не знали о подробностях прошлого своего товарища. Гордонсон раскурил трубку, выпустил облако табачного дыма, время от времени возмущенно покачивая головой. Кофе принесли, когда Мак уже завершал свое повествование.

— Мне давно знакома семейка Джеймиссонов. Это алчные, бессердечные, жестокие люди, — с чувством подвел итог Гордонсон. — Чем же вы занялись, оказавшись в Лондоне?

— Я подрядился разгружать уголь.

Мак детально сообщил юристу о случившемся накануне в таверне «Солнце».

— Поборы за невыпитое спиртное с разгрузчиков угля не первый год служат предметом скандальных разбирательств. Позорная практика!

Мак кивнул.

— Да, мне уже сказали, что я далеко не первый, кто протестует против этого.

— Что правда, то правда. На самом деле парламент принял проект закона, запрещающего подобные поборы, еще десять лет назад.

Мак не сдержал изумления.

— Тогда почему же они продолжаются?

— Закон так и не вступил в силу.

— Что помешало?

— Опасения правительства сорвать доставку угля. Лондон не может жить без угля. Здесь ничего не происходит без него. Не выпекается хлеб, не варится пиво, не работают стеклодувы, не выплавляется сталь, не изготавливаются подковы для лошадей, ни даже простые гвозди…

— Понятно, — нетерпеливо перебил его Мак. — Едва ли мне следует удивляться, что закон не приносит никакой пользы простым людям, как мы с моими друзьями.

— А вот здесь вы заблуждаетесь. — Гордонсон взял тон педанта. — Сам по себе закон не принимает никаких практических решений. У него нет возможности срабатывать автоматически. Закон подобен оружию или инструменту. Он работает в пользу тех, кто берет его в свои руки и применяет.

— То есть богачи.

— Увы, как правило, так и есть, — признал Гордонсон. — Но он может сработать и в ваших руках.

— Каким же образом? — с живейшим любопытством спросил Мак.

— Предположим, вы разработаете альтернативную систему создания бригад для разгрузки угля с кораблей.

На такой ответ Мак в глубине души и надеялся.

— Это не составило бы особого труда, — сказал он. — Сами грузчики могли бы выбрать одного из своих на роль предпринимателя, который вел бы дела с капитанами. А деньги делились бы справедливо между членами банды сразу по поступлении.

— И я уверен, что сами грузчики предпочтут работать по новой системе, свободно распоряжаясь всем своим честным заработком.

— Конечно. — Мак с трудом подавлял все возраставшее в нем возбуждение. — И станут платить за пиво, когда выпьют его, как поступают все нормальные люди.

Да, но выступит ли Гордонсон лично в поддержку грузчиков? При этом условии многое действительно стало бы возможным.

В разговор вмешался Чарли Смит с самым мрачным выражением на лице:

— Такие попытки уже предпринимались. Ничего не вышло.

Мак помнил, что Чарли трудился на разгрузке угля много лет, и потому спросил:

— Почему ничего не вышло?

— Понимаете, предприниматели дают взятки капитанам судов, чтобы те не прибегали к услугам независимых бригад. Затем возникают свары и драки между бандами, и наказание за беспорядки всегда несут новые банды, потому что в мировые судьи избирают либо самих предпринимателей, либо их дружков… Короче, кончается все тем, что разгрузчикам угля приходится возвращаться к прежним обычаям.

— Дураки несчастные, — вырвалось у Мака.

Чарли его слова задели.

— Да, дураки. Но если бы они были умными, то не стали бы всего лишь разгружать уголь.

Мак понял, что перегнул палку, снова проявил высокомерие, но его нестерпимо злила ситуация, когда люди сами становились для себя наихудшими из врагов.

— Им нужно всего лишь чуть больше решимости и солидарности, — сказал он.

— Тут все гораздо сложнее, — вмешался Гордонсон. — Вопрос еще и политический. Помню последние разбирательства по поводу протестов разгрузчиков угля. Они потерпели поражение, потому что не имели лидера. Предприниматели дружно выступили против них, а их позицию не отстаивал никто, обладавший хоть каким-то авторитетом.

— Что же изменится на этот раз? — спросил Мак. — В чем разница ситуаций?

— В Джоне Уилксе.

Уилкс был прославленным борцом за гражданские свободы, но находился в изгнании.

— Что он сможет сделать для нас, сидя в Париже?

— А он уже не в Париже. Уилкс вернулся.

Это оказалось для Мака сюрпризом.

— Каковы его планы?

— Он выдвигается кандидатом в члены парламента.

Маку не составило труда представить себе, какую бучу это вызовет в политических кругах Лондона.

— Я по-прежнему не понимаю, как это поможет нам.

— Уилкс встанет на сторону грузчиков, а правительство поддержит предпринимателей. Участие в подобных дебатах, где правда слишком явно за рабочими, и закон тоже в их пользу, принесет самому Уилксу огромную пользу в избирательной кампании.

— Откуда вы знаете, что Уилкс пойдет на это?

— Я — одно из его доверенных лиц в предвыборном штабе.

Гордонсон обладал значительно бо́льшими полномочиями, чем представлял себе Мак. Здесь им сопутствовала удача.

Скептицизм Чарли Смита не развеялся, и он сказал:

— Стало быть, вы хотите использовать беды разгрузчиков угля, чтобы добиться своих политических целей.

— Справедливо замечено, — спокойно согласился с ним Гордонсон и положил трубку на стол. — Но спросите: почему я являюсь сторонником Уилкса? И позвольте объяснить. Вы пришли сегодня ко мне, чтобы пожаловаться на несправедливость. Подобное происходит часто, даже слишком часто. Простые мужчины и женщины жестоко эксплуатируются для обогащения алчных мерзавцев, будь то Джордж Джеймиссон или Сидни Леннокс. Это наносит ущерб нашей экономике, потому что скверные дельцы подрывают бизнес честных. В любом случае подобная практика порочна, независимо от того, полезна она или вредна для экономики в целом. Я люблю свою страну и ненавижу тех, кто вгоняет в нищету, ставит на грань голода народ, разрушая наше общее благосостояние. Вот почему я посвятил свою жизнь борьбе за справедливость. — Он улыбнулся и снова взялся за трубку. — Надеюсь, я не был чрезмерно велеречив.

— Вовсе нет, — ответил Мак. — Я очень рад, что вы на нашей стороне.

Глава 16

День женитьбы Джея Джеймиссона выдался холодным и сырым. Из окна своей спальни в особняке на Гровнор-сквер он мог видеть Гайд-парк, где разбил бивак его полк. Низкий туман стелился над самой землей, и солдатские палатки выглядели как паруса кораблей посреди серой морской глади. Там и здесь развели небольшие костры, дым от которых только делал туман еще гуще. Настроение у рядовых было наверняка не самым лучшим, хотя солдаты вообще редко пребывали в хорошем настроении.

Он отвернулся от окна. Чип Мальборо, его шафер, держал для примерки новое пальто. Джей надел его, бормоча слова благодарности. Как и сам Джей, Чип был капитаном третьего гвардейского пехотного полка. Его отцом был лорд Арбери, имевший, кроме того, деловые отношения с сэром Джозефом. Джею льстило, что столь видный представитель аристократии согласился стоять рядом с ним в церкви во время церемонии бракосочетания.

— Ты проверил лошадей? — с беспокойством спросил Джей.

— Разумеется.

Хотя их полк числился пехотным, офицеры всегда разъезжали верхом, и в обязанности Джея входило руководство солдатами, которые ухаживали за лошадьми. Сам он хорошо разбирался в лошадях, обладая инстинктивным пониманием их повадок. Для женитьбы он получил два дня увольнительной, но все равно тревожился, хорошо ли присматривали за животными.

Отпуск получился столь кратким, поскольку полк находился в полной боевой готовности. Не потому, что шла война. В последний раз британская армия принимала участие в Семилетней вой-не против французов в Америке, а она закончилась, когда Джей и Чип еще учились в школе. Но многие жители Лондона сейчас проявляли признаки беспокойства и готовности к насильственным действиям, и войска держали наготове, чтобы подавить любой мятеж, если бы он вдруг вспыхнул. Чуть ли не каждую неделю толпа озлобленных ремесленников и рабочих устраивала забастовки, марши протеста к зданию парламента или попросту начинала бить стекла домов в богатых кварталах. Всего несколько дней назад ткачи, изготовлявшие шелк вручную, возмущенные снижением цен на свою продукцию, уничтожили три новейших механических ткацких станка на фабрике в Спайталфилдсе.

— Надеюсь, полк не поднимут по тревоге, пока я в увольнительной, — сказал Джей. — Было бы досадно упустить возможность поучаствовать в активном выступлении.

— Ни о чем не беспокойся! — Чип разлил бренди из графина в два бокала. Он обожал этот напиток. — За любовь! — произнес он краткий тост.

— За любовь! — повторил Джей.

Про себя же он отметил, насколько мало знал о настоящей любви. Девственности он лишился еще пять лет назад с Арабеллой, одной из отцовских горничных. В то время ему казалось, что это он соблазняет ее, но теперь, мысленно возвращаясь в прошлое, понимал: дело обстояло совершенно иначе. Проведя с ним в постели всего три ночи, Арабелла заявила о своей беременности. Ему пришлось заплатить тридцать фунтов, которые он занял у ростовщика, чтобы она тихо исчезла из его жизни. Задним числом он догадывался, что никакой беременности не было и в помине, а из него обманом выманили крупную сумму денег, как и было задумано служанкой с самого начала.

С тех пор он заводил интрижки с десятками девушек, целовался по углам, со многими переспал. Обнаружилась его способность легко очаровывать их. Самым важным было притвориться, что тебе интересна любая чушь, которую они несли, хотя его привлекательная внешность и утонченные манеры тоже немало способствовали успехам среди представительниц прекрасного пола. Ему без труда удавалось вскружить голову почти любой. Но сейчас он впервые сам оказался словно на месте одной из них. В обществе Лиззи он начинал взволнованно вздыхать, замечал, что не сводит с нее глаз, как будто в комнате, кроме нее, вообще никого нет, а именно так вели себя влюбленные в него девицы. Была ли это любовь? Он решил, что определенно полюбил Лиззи всерьез.

Его отец изменил отношение к их грядущей свадьбе с учетом перспективы добраться до крупного месторождения угля, залегавшего на территории поместья ее семьи. Именно по этой причине он пригласил Лиззи с матерью пожить в гостевом флигеле и оплатил аренду дома на Чепел-стрит, где после свадьбы поселятся Джей и Лиззи. Причем ему никто не давал определенных обещаний, но в то же время его не удосужились предупредить, что Лиззи позволит добывать уголь из недр Хай Глена только через свой труп. Джею оставалось лишь надеяться, что со временем дело устроится как-нибудь само собой.

Открылась дверь, и показался лакей.

— Вы примете мистера Леннокса, сэр?

Джею чуть не стало дурно. Он задолжал Сидни Ленноксу немалые деньги — карточные долги. Ему легко было бы отказаться принять его (какого-то жалкого владельца таверны!), но тогда Леннокс причинил бы ему большие неприятности, подняв шумиху из-за долга.

— Да, пригласите его войти и проводите сюда, — ответил слуге Джей. — Извини за эту внезапную помеху, — обратился он затем к Чипу.

— Я и сам хорошо знаком с Ленноксом, — признался Чип. — Проигрался ему однажды в пух и прах.

Леннокс вошел, и Джей снова ощутил исходивший от этого человека странный кисло-сладкий запах, какой возникает в процессе ферментации или брожения. Но первым его приветствовал Чип:

— Как поживаешь, чертов мошенник?

Леннокс окинул его холодным взглядом.

— Как я заметил, вы не изволите величать меня чертовым мошенником, если выигрываете, — огрызнулся он.

Джей нервно разглядывал Леннокса. Хозяин таверны облачился в желтый костюм, в шелковые чулки и в башмаки с пряжками, но все равно выглядел как переодевшийся в человека шакал. В его внешности неизменно присутствовало нечто зловещее и угрожающее, что не помогала скрыть самая лучшая одежда. И все же Джей не решался раз и навсегда разорвать отношения с Ленноксом. Напротив, считал его очень полезным знакомым. Леннокс всегда знал, где сделать ставку на петушиные бои, схватки между «гладиаторами» или на лошадиные бега, а если ничего не происходило, сам усаживался с клиентами за карточный стол или соревновался в метании костей.

И оказывался неизменно готов ссудить денег в кредит под проценты молодым офицерам, которым не хватало жалованья, но желавшим продолжать игру. Здесь-то и таилась, как выяснилось позже, основная проблема. Джей задолжал Ленноксу сто пятьдесят фунтов и опасался оказаться в крайне неловком положении, если бы его попросили погасить задолженность немедленно.

— Вы, должно быть, знаете, Леннокс, что я сегодня женюсь, — сказал Джей.

— Да, мне известно об этом, — подтвердил Леннокс. — Я и решил нанести визит, чтобы выпить за ваше здоровье.

— Прекрасно, прекрасно. Чип, налей нашему общему другу бокал бренди.

Чип щедро наполнил бокалы для них троих.

Леннокс обратился к Чипу:

— Хочу сообщить вам, капитан Мальборо, что завтра вечером в кофейне «Лорд Арчер» намечается большая игра в фараона.

— Звучит заманчиво, — ухмыльнулся Чип.

— Надеюсь увидеться там с вами. Что касается вас, капитан Джеймиссон, то, как я предполагаю, вы будете слишком заняты другими делами.

— Вы правы, — ответил Джей.

Про себя он подумал: «Я в любом случае не смог бы позволить себе участие в игре».

Леннокс опорожнил свой бокал, поставил его на стол и удалился со словами:

— Желаю вам хорошего дня. Как я полагаю, туман скоро рассеется.

Джею удалось скрыть пережитое при этом сильнейшее ощущение облегчения. Речь о деньгах не зашла вообще. Леннокс знал, что отец Джея помог ему выплатить предыдущий долг. Сэр Джордж выручит сына и на сей раз, думал, должно быть, Леннокс. И все же Джея заинтриговал визит владельца таверны. Зачем он приходил на самом деле? Уж точно не за дармовым бокалом бренди. У него возникло неприятное предчувствие, что Леннокс имел скрытые причины заявить о себе. Пока он находился здесь, в воздухе так и витала не произнесенная вслух угроза. Но, в конце концов, какое зло мог причинить этот простолюдин сыну одного из самых богатых коммерсантов Лондона?

С улицы до Джея доносились звуки проезжавших мимо дома экипажей. Он выбросил из головы все мысли о Ленноксе.

— Давай спустимся вниз, — предложил он.

Большая гостиная представляла собой просторную комнату, обставленную очень дорогой мебелью работы самого великого Томаса Чиппендейла. От нее пахло специальной мастикой для полировки. В гостиной уже расположились мать и отец Джея, как и его старший брат. Все были наряжены для торжественной церемонии в церкви. Алисия расцеловала сына. Сэр Джордж и Роберт приветствовали его более сдержанно и неловко. Члены семьи никогда не отличались особой привязанностью друг к другу, а безобразная сцена, разыгравшаяся в день рождения Джея, все еще оставалась слишком свежа в памяти каждого ее участника.

Лакей налил всем кофе. Джей и Чип тоже взяли по чашке, но не успели сделать и глотка, как дверь распахнулась и в комнату вихрем ворвалась Лиззи.

— Как вы посмели? — вне себя от ярости вскричала она. — Как вы посмели?

У Джея екнуло сердце. Что еще могло произойти? Лиззи раскраснелась от гнева, ее глаза сверкали, грудь высоко вздымалась, чтобы вместить достаточно воздуха для продолжения излияний злости и возмущения. На ней было свадебное платье — белое и достаточно простое. Голову украшала белая шляпка. Но даже в столь незатейливом облачении выглядела она восхитительно.

— В чем я виноват перед тобой? — с тревогой спросил Джей.

— Свадьба отменяется! — заявила она вместо ответа на его вопрос.

— Нет! Это невозможно! — вскричал Джей.

Не мог же кто-то увести у него невесту в самый последний момент? Эта мысль стала для него непереносимой.

Вслед за Лиззи в гостиную торопливо вошла леди Хэллим с печатью явного огорчения на лице.

— Лиззи, пожалуйста, прекрати истерику, — обратилась она к дочери.

Мать Джея решила, что пора взять инициативу в свои руки.

— Лиззи, дорогая, в чем причина? Какие возникли проблемы? Сделайте милость и расскажите, что до такой степени огорчило вас и вывело из себя.

— Вот что! — Лиззи взмахнула перед собой несколькими листками бумаги.

Леди Хэллим в отчаянии заламывала руки.

— Это письмо от старшего управляющего моим имением, — пояснила она.

— Здесь сказано, — продолжила Лиззи, — что геологи, нанятые Джеймиссонами, начали бурить пробные скважины на территории усадьбы семьи Хэллим.

— Пробные скважины? — в полном недоумении переспросил Джей.

Он бросил взгляд на Роберта и уловил проблеск уклончивого лукавства в выражении его лица.

— Они, разумеется, ищут там уголь, — нетерпеливо просветила жениха Лиззи.

— О нет! — протестующе воскликнул Джей.

Теперь он все понял. У отца так чесались руки поскорее взяться за дело, что он решил поспешить и добраться до принадлежавшего Лиззи угля как можно скорее, не дождавшись даже свадьбы.

Однако несдержанность отца могла слишком дорого обойтись Джею, рисковавшему лишиться невесты. И этого оказалось достаточно, чтобы взбесить его и заставить выкрикнуть отцу прямо в лицо.

— Треклятый старый дурак! — заорал он, не думая о последствиях. — Полюбуйся, что ты по своей глупости натворил!

Разумеется, подобные слова от сына повергли бы в шок любого отца. А уж сэр Джордж и подавно не привык выслушивать оскорбления в свой адрес. Он побагровел и выпучил глаза.

— Так отмените свою свадьбу ко всем чертям! — проревел он. — Мне глубоко наплевать!

Снова вмешалась Алисия:

— Угомонись, Джей. И вы тоже успокойтесь, Лиззи. — В круг тех, кому следовало совладать со своими эмоциями, она, конечно же, включила и сэра Джорджа, но предпочла тактично не упоминать его имени. — Явно произошла нелепая ошибка. Я не сомневаюсь, что изыскатели сэра Джорджа неверно истолковали полученные от него распоряжения. Леди Хэллим, прошу вас, отведите Лиззи пока назад в гостевые помещения и позвольте нам самим во всем разобраться. Уверена, нет никакой необходимости доходить до столь крайних мер, как отмена бракосочетания.

Чип Мальборо деликатно кашлянул. Джей напрочь забыл о его присутствии.

— Прошу меня извинить… — промямлил Чип и направился к двери.

— Только не покидай нашего дома, — взмолился Джей. — Подожди немного наверху.

— Хорошо, я так и поступлю, — ответил Чип, хотя на его лице отчетливо читалось желание оказаться сейчас в любом другом месте, кроме этого дома.

Алисия ненавязчиво подвела Лиззи и леди Хэллим к двери, в которую только что вышел Чип.

— Пожалуйста, дайте мне всего несколько минут. Я скоро приду за вами. Все быстро уладится.

Когда Лиззи удалялась, было заметно, что ее теперь больше одолевают сомнения, нежели гнев. Как надеялся Джей, она поверила в его искренность и осознала: он действительно ничего не знал о начале бурения пробных скважин. Его мать плотно закрыла дверь и развернулась. Джей молил бога, чтобы она нашла способ предотвратить катастрофу и спасти его женитьбу. Был ли у нее какой-то план? Она ведь так умна. И только на нее он мог теперь уповать.

Она действительно не стала затевать споров с отцом, каких можно было бы ожидать. А произнесла простую и ясную фразу:

— Если свадьбу отменят, никакого нового угля ты не получишь.

— Поместье Хай Глен обанкротилось! — заявил в ответ сэр Джордж.

— Но леди Хэллим вполне способна оплатить новую закладную, заняв денег у кого-то другого.

— Она об этом даже не догадывается.

— У нее может найтись хороший советчик.

Наступила пауза, пока сэр Джордж переваривал информацию и оценивал реальность угрозы. Джей опасался, что отец взорвется от ярости. Но мама хорошо знала тот предел, до которого могла подвергать его давлению, и в итоге он уже мягче спросил:

— Чего ты добиваешься, Алисия?

Джей выдохнул с облегчением. Возможно, его свадьбу еще можно было спасти, в конце концов.

Мать сказала:

— Прежде всего, Джей должен поговорить с Лиззи и убедить ее, что ничего не знал об изыскательских работах.

— Ведь это правда! — вставил восклицание Джей.

— Заткнись и слушай, — резко вскинулся на него отец.

Мать продолжала:

— Если ему это удастся, они смогут пожениться, как и планировали.

— И что же потом?

— Потом прояви терпение. Со временем мы с Джеем сумеем уговорить Лиззи изменить свою позицию. Сейчас она противится добыче угля, но наверняка передумает или хотя бы перестанет так страстно протестовать, когда у нее появится дом, ребенок на руках, и она начнет по-настоящему понимать, как важно для ее семьи иметь не просто деньги, но надежный источник доходов.

Сэр Джордж покачал головой.

— Меня такой вариант не устраивает, Алисия. Я не могу ждать.

— Почему, во имя всего святого?

Он снова сделал паузу и посмотрел на Роберта. Тот только пожал плечами.

— Ладно, я, пожалуй, могу посвятить вас в некоторые детали, — продолжал отец. — У меня появились долги. Ты знаешь, что мы всегда вели бизнес за счет заемных средств, которыми нас ссужал в основном лорд Арбери. В прошлом нам удавалось получать прибыль и для себя и для него. Но наша торговля с Америкой понесла значительный урон с тех пор, как в колониях начали возникать проблемы. И мы сейчас даже не можем вернуть вложенные туда деньги. Наш самый большой должник в Америке обанкротился, оставив мне всего лишь жалкую табачную плантацию в Виргинии, которую я не могу даже продать.

Джея это известие как громом поразило. Он прежде понятия не имел, насколько рискованным был семейный бизнес, а привычное ему богатство может оказаться отнюдь не вечным. Только теперь до него по-настоящему дошло, почему отца так взбесила необходимость погашать его карточные долги.

— Добыча угля помогает нам держаться на плаву, но этого недостаточно. Лорд Арбери хочет получать свою долю прибыли или вернуть вложенные деньги. Вот почему мне просто не обойтись без усадьбы Хэллимов. В противном случае я могу лишиться всего, потеряю все свое предприятие.

Воцарилось молчание. И Джей и его матушка оказались слишком ошарашены услышанными новостями, чтобы вымолвить хоть слово.

Затем Алисия взяла себя в руки и вынесла свой вердикт:

— В таком случае я вижу только один выход из положения. Добыча угля на территории усадьбы Хай Глен должна вестись без ведома Лиззи.

Джей с тревогой нахмурился. Предложение матери всерьез испугало его. Но он решил пока ничего не говорить о своих сомнениях.

— Каким образом это можно сделать? — недоуменно спросил сэр Джордж.

— Отправь их с Джеем в другую страну.

Джей в очередной раз сегодня был поражен. Потрясающе умно придумано!

— Но ведь леди Хэллим будет обо всем знать, — сказал он тем не менее. — И она обязательно поставит в известность Лиззи.

Алисия покачала головой:

— Нет, не поставит. Она сделает все, чтобы бракосочетание состоялось. И сохранит тайну, если мы попросим ее об этом.

— Хорошо, но куда мы отправимся? В какую страну?

— На Барбадос, — ответила его мать.

— Вот уж нет! — жестко возразил Роберт. — Джей не получит мою плантацию на Барбадосе!

Алисия реагировала на его пылкую реплику совершенно спокойно и сказала негромко:

— Думаю, твой отец отдаст ему ее, если от такого решения зависит все будущее нашего семейного бизнеса.

Неожиданно на лице Роберта появилось выражение радостного триумфа.

— Папа не сможет этого сделать, даже если захочет. Плантация уже принадлежит мне.

Алисия вопрошающе посмотрела на сэра Джорджа.

— Это правда? Он действительно уже владеет плантацией?

Сэр Джордж кивнул:

— Да, я переписал плантацию на него.

— Когда?

— Три года назад.

Еще один шок для Джея. Он, разумеется, даже не подозревал об этом. Невольно он почувствовал, словно его душе нанесли глубокую рану.

— Так вот почему ты не мог подарить мне плантацию к совершеннолетию, — с грустью сказал он. — Ты уже передал ее в распоряжение Роберта.

Снова вмешалась Алисия:

— Но, Роберт, ты же наверняка вернешь ее, чтобы спасти оказавшийся под угрозой отцовский бизнес?

— Никогда! — горячо заявил он. — Я знаю — это только начало. Ты отберешь у меня плантацию, чтобы в результате отнять все! Думаешь, мне невдомек, что ты спишь и видишь, как устранить меня из бизнеса и передать бразды правления этому маленькому ублюдку?

— Я всего лишь хочу, чтобы Джей получил справедливо причитающуюся ему долю, — возразила она.

Слово снова взял сэр Джордж:

— Роберт, если ты не согласишься на это, мы все можем оказаться банкротами.

— Только не я! — С его лица не сходило выражение триумфатора. — У меня-то по-прежнему останется хотя бы плантация на Барбадосе.

— Но ты же можешь иметь неизмеримо больше, — с нажимом сказал сэр Джордж.

Внезапно глаза Роберта хитро блеснули, а выражение лица сменилось на лукавое.

— Так и быть, я соглашусь на это. Но при одном важном условии. Ты перепишешь на мое имя весь остальной свой бизнес. Я подчеркиваю — весь! А затем подашь в отставку и отойдешь от руководства делами.

— Нет! — выкрикнул сэр Джордж. — Я не уйду в отставку. Мне не исполнилось еще и пятидесяти!

Они смотрели друг на друга пылающими взорами — Роберт и сэр Джордж, а Джей подумал, до какой же степени они похожи! Ни тот, ни другой в подобном вопросе не согласятся на компромисс, и он почувствовал, как им снова овладевает тоска и безнадежность.

Создалась тупиковая ситуация. Двое упрямых мужчин ни за что не уступили бы, не признали бы поражения, и их вздорные характеры послужили бы причиной полного краха: свадьбы, бизнеса, будущего благосостояния семьи.

Но Алисия тоже не собиралась сдаваться.

— О какой собственности в Виргинии шла речь, Джордж? — спросила она.

— О Мокджек Холле. Это табачная плантация площадью примерно в тысячу акров, на которой трудятся пятьдесят рабов… Что у тебя на уме?

— Ты мог бы отдать ее Джею.

Джей сразу почувствовал прилив оптимизма. Виргиния! Это станет началом новой жизни, к которой он так стремился. Вдали от отца и брата он станет владельцем собственности, которой сможет распоряжаться по своему усмотрению, сам вести свои дела. Лиззи, бесспорно, охотно ухватится за такую возможность.

Сэр Джордж в задумчивости прищурился.

— Но только я не смогу выделить ему ни пенни денег, — сказал он. — Ему придется самому занять средства, необходимые для того, чтобы заставить плантацию приносить доход.

— Меня это волнует меньше всего, — поспешил заверить отца Джей.

Алисия продолжала разговор с мужем:

— Но тебе уж точно придется погасить задолженность по закладной леди Хэллим. Иначе она потеряет права на Хай Глен.

— Это я сделаю, взяв деньги из прибыли от добычи угля. — Отец явно уже взялся продумывать детали. — Но им придется отправиться в Виргинию как можно скорее. Уже через несколько недель.

— Мы не можем так торопить их, — возразила Алисия. — Надо дать обоим время на приготовления. Предоставь им на сборы хотя бы три месяца.

Он помотал головой.

— Мне необходим тот уголь гораздо раньше.

— С этим затруднений не возникнет. Лиззи сама не захочет возвращаться в Шотландию. Ее целиком поглотят приготовления к началу новой жизни в Америке.

Разговор о том, как ввести Лиззи в заблуждение, встревожил Джея и даже испугал. Ведь именно на него обрушится гнев Лиззи, если она обо всем узнает.

— Что, если кто-нибудь пришлет ей письмо и известит о происходящем? — спросил он.

Впервые Алисия надолго задумалась, не имея готового ответа.

— Нам нужно выяснить, кто из прислуги в особняке Хай Глен является ее осведомителем. Тебе придется взяться за это самому, Джей.

— А как мы сможем воспрепятствовать ему или им, если таких слуг несколько?

— Отправим туда твоего представителя. От имени законного супруга и совладельца усадьбы ты сможешь распорядиться уволить всех, на кого падет подозрение.

— Дельный совет. Это может выгореть, — сказал сэр Джордж. — Хорошо. Значит, так мы и поступим.

Алисия повернулась к Джею и радостно улыбнулась. У нее появились основания чувствовать себя победительницей. Она все-таки добилась для сына его доли наследства — пусть очень небольшой. Она обняла и поцеловала его.

— Да благословит тебя господь, мой милый, — сказала она. — Теперь иди к Лиззи, принеси ей от себя лично и от всей нашей семьи глубочайшие сожаления по поводу глупой ошибки. А затем сообщи, что в качестве свадебного подарка отец преподнес тебе плантацию Мокджек Холл.

Джей крепко обнял ее в ответ и прошептал:

— Ты проделала все просто потрясающе, мамочка. Спасибо.

И вышел из дома. По пути через сад к отдельному входу в гостевой флигель он ощущал одновременно и торжество и волнение. Он получил то, чего всегда хотел. Жаль, этого не удалось добиться, не вводя в заблуждение невесту, но другого выхода из положения не было. Отказавшись от навязанных ему условий, он рисковал не только остаться без собственности, но и потерять ее тоже.

Он зашел в небольшой флигель, к которому примыкала конюшня. Леди Хэллим и Лиззи расположились в скромно обставленной гостиной, сидя перед слегка коптившим, отапливающимся все тем же углем камином. Обе явно совсем недавно плакали.

Джей ощутил внезапно опасный порыв рассказать Лиззи правду. Если бы он раскрыл ей план обмана, задуманный родителями, и предложил ей выйти за себя замуж, чтобы жить в бедности, она вполне могла согласиться.

Но риск нарваться на отказ испугал его сильнее. Тогда придет конец их общей мечте отправиться куда-нибудь в далекую страну. Иногда, убеждал он себя, ложь действительно бывает во спасение.

Поверит ли она ему?

Он встал перед ней на колени. От ее свадебного платья исходил аромат лаванды.

— Мой отец крайне сожалеет о случившемся недоразумении, — сказал Джей. — Он отправил изыскателей, чтобы сделать мне приятный сюрприз. Как посчитал папа, нас может только обрадовать известие, что недра твоего поместья содержат обширные запасы угля. Ему ничего не было известно о том, насколько решительной противницей строительства угольных шахт ты являешься.

Она отнеслась к его словам скептически.

— Почему ты не уведомил его об этом?

Джей лишь развел руки в стороны исполненным беспомощности жестом.

— Он никогда не интересовался, не задавал мне никаких вопросов. — Она все еще казалась не слишком успокоенной, но у Джея в рукаве был припрятан дополнительный козырь. — И есть кое-что еще. Подарок, который мы получим к свадьбе.

Она наморщила лоб.

— И что же это за подарок?

— Мокджек Холл — табачная плантация в Виргинии. Мы сможем отправиться туда, как только пожелаем.

Она устремила на него изумленный взор.

— Это ведь как раз то, чего мы с тобой всегда хотели, верно? — переспросила она. — Начать жизнь с чистого листа в какой-то другой стране. Путешествий и приключений!

Постепенно на ее лице засияла улыбка.

— Неужели это реально? Виргиния? Просто невероятно!

Джей пока не мог поверить, что она настолько легко согласится.

— Так ты выйдешь за меня и примешь подарок? — все еще с опаской спросил он.

Она улыбалась, хотя слезы снова заструились из глаз, и она лишилась дара речи. Но безмолвно кивнула в ответ.

Джей понял, что одержал победу. Он получал все, чего добивался. Ощущение оказалось сродни радости при крупном выигрыше в карты. Настало время пожинать плоды своей удачи.

Он поднялся. Протянул руку и помог ей встать из кресла.

— Тогда пойдем сейчас же, — сказал он. — Нас ожидает свадьба. Не станем медлить.

Глава 17

Ближе к полудню на третьи сутки трюм судна «Дарем примроуз» оказался полностью очищен от груза угля. Мак оглядел его, по-прежнему еще с трудом веря в то, что это на самом деле произошло. Они все сделали сами без посредничества скаредного предпринимателя.

Не зря они долго наблюдали за рекой и заметили углевоз, прибывший в середине дня, когда все остальные бригады разгрузчиков уже были заняты работой. Пока их товарищи дожидались на берегу, Мак и Чарли на лодке добрались до корабля, как только он бросил якорь, и предложили свои услуги, готовые начать разгрузку немедленно. Капитан понимал, что, если бы стал дожидаться обычной банды, ему пришлось бы впустую потратить время до завтра, а поскольку для любого капитана время — деньги, он согласился нанять их.

Парни, как показалось, даже работали быстрее, зная, что их труд будет оплачен сполна. Да, они тоже в течение всего дня пили пиво, но расплачивались за каждый кувшин отдельно, заказывая напиток по мере надобности. И сумели разгрузить судно всего за сорок восемь часов.

Мак закинул лопату на плечо и поднялся на верхнюю палубу. День выдался холодным и туманным, но Маку все еще было жарко после многих часов за работой в душном трюме. Когда последний мешок с углем закинули на борт баржи, вся его банда разгрузчиков издала радостные крики.

Мак переговорил со старпомом. Баржа перевозила по пятьсот мешков за рейс, и они оба вели подсчет совершенных ею плаваний к берегу и обратно. Им осталось только прикинуть недостаточную загрузку последнего рейса, поскольку мешков оказалось уже не пятьсот, а чуть меньше. Затем они подвели итог, пришли к соглашению и отправились в каюту капитана.

Мак надеялся, что их не ожидает какой-нибудь подвох в самый последний момент. Они честно выполнили задание и теперь имели полное право получить свои деньги, так ведь?

Капитаном был худощавый мужчина средних лет с большим красным носом. От него густо разило ромом.

— Уже закончили? — спросил он удивленно. — Вы работаете быстрее, чем другие банды. И каков же общий результат?

— Шестьсот единиц разгрузки за минусом девяноста трех мешков, — доложил старший помощник, а Мак кивком подтвердил, что подсчет верен.

Они измеряли итог в единицах, равнявшихся двадцати мешкам каждая, поскольку член бригады получал ровно пенни с единицы.

Капитан пригласил их войти и сел за стол, положив перед собой обычные конторские счеты.

— Итак, шестьсот единиц за вычетом девяноста трех мешков по шестнадцать пенсов за единицу…

Расчеты суммы кому-то могли бы показаться сложными, но только не Маку, привыкшему получать заработок в зависимости от веса добытого угля и запросто производившему арифметические действия в уме, если речь шла о его кровных деньгах.

У капитана с брючного ремня свисал на цепочке небольшой ключ. С его помощью он открыл шкаф, стоявший в углу каюты. Мак пристально наблюдал, как он достал из него относительно небольшую коробку, положил на стол и открыл.

— Если мы засчитаем недостающие семь мешков за половину единицы, уж извините, я должен вам тридцать девять фунтов и четырнадцать шиллингов, ни прибавить, ни убавить.

После чего он отсчитал деньги.

Причем капитан даже выдал Маку брезентовую сумку для денег и добавил достаточно разменной мелочи, чтобы легче было разделить заработок поровну между всеми разгрузчиками. Взяв тяжелую сумку в руку, Мак испытал непередаваемое ощущение от достигнутого успеха. Каждому его товарищу причиталось почти по два фунта и десять шиллингов. То есть они за два дня заработали больше, чем за целых две недели труда на Леннокса. Но еще важнее ему казался сам по себе факт, что они доказали способность простых работяг постоять за свои права и добиться справедливости.

Он уселся на палубу корабля, скрестив под собой ноги, чтобы расплатиться с парнями. Первым в очереди оказался Эймос Тайп. Получив свое, он сказал:

— Спасибо, Мак. Да благословит тебя бог.

— Не надо меня ни за что благодарить, вы заработали эти деньги сами, — попытался возразить Мак.

Но никакие возражения не помогли. Следующий член бригады точно так же высказал ему признательность, словно он был каким-то сказочным принцем, раздававшим монеты по своей прихоти из чистой милости.

— Дело ведь не только в деньгах, — объяснил Мак третьему в очереди — Слэшу Харли. — Мы с вами сумели отстоять чувство собственного достоинства.

— Достоинство можешь оставить целиком себе, Мак, — отозвался Слэш. — А мне выдай поскорее наличные.

Остальные дружно рассмеялись.

Мак даже рассердился на них, но продолжил отсчитывать монеты. Почему эти люди не понимали того, что сегодня они добились значительно большего, чем просто хорошего заработка? Видя, насколько глупо и легкомысленно воспринимают грузчики свои жизненно важные интересы, он отгонял от себя жестокую мысль, что они, быть может, заслуживают своей прежней участи — подвергаться излишним поборам со стороны предпринимателей.

Однако ничто не могло омрачить его радости от победы. Пока бригаду на шлюпке доставляли к берегу, мужчины энергично затянули весьма непристойного содержания песню под названием «Мэр Бэйсуотера», и Мак влился в хор всей мощью своего голоса.

Они с Дермотом пешком направились в Спайталфилдс. Утренний туман успел давно рассеяться. У Мака не сходили с губ озорные куплеты, а шел он пружинистой походкой довольного собой человека. Когда он вошел к себе в комнату, его ожидал приятный сюрприз. На колченогом стуле, покачивая ногой и источая аромат сандала, расположилась Кора, рыжеволосая подруга Пег, в каштанового цвета пальто и в пестрой шляпке.

Она взяла в руки его плащ, обычно лежавший на набитом соломой матраце, заменявшем ему кровать, и поглаживала мех.

— Где ты это взял? — спросила она.

— Получил в подарок от одной красивой леди, — с усмешкой ответил он. — А ты как здесь оказалась?

— Пришла проведать тебя. Если сумеешь отмыть свою физиономию, можешь пригласить меня на прогулку. То есть при том, конечно, условии, что ты не приглашен к чаю в дом какой-нибудь другой красивой леди.

На его лице явно отразилось сомнение, потому что она поспешила добавить:

— Не надо так пугаться. Ты, несомненно, считаешь меня шлюхой, но я никогда не занимаюсь проституцией, за исключением самых редких случаев при крайней необходимости.

Он взял кусок мыла и спустился к стоявшему во дворе умывальнику. Кора последовала за ним и наблюдала, как он разделся до пояса, принявшись смывать угольную пыль с кожи и с волос. Мак одолжил у Дермота чистую рубашку, надел пальто и шляпу, а потом взял Кору под руку.

Они двинулись на запад через самое сердце города. В Лондоне, как заметил Мак, люди гуляли по улицам, чтобы подышать воздухом, как отправлялись бродить среди холмов в Шотландии. Ему нравилось вести Кору под руку. Он получал удовольствие от покачивавшихся движений ее бедер, когда она время от времени вдруг касалась его. Ее броский цвет волос и смелый наряд привлекали внимание, и многие мужчины поглядывали на Мака с откровенной завистью.

Они зашли в таверну, где заказали устриц, хлеба и крепкого пива портер. Кора ела с аппетитом, проглатывая устрицы целиком и запивая каждую добрым глотком темного пива.

Когда они снова вышли на улицу, погода успела перемениться. Холод стоял прежний, но теперь сквозь облака начали слабо пробиваться солнечные лучи. Они зашли в фешенебельный жилой район Мэйфер.

За первые двадцать два года своей жизни Мак видел только два похожих на дворцы дома — замок Джеймиссонов и особняк Хай Глен. Здесь по меньшей мере два подобных роскошных дома попадались на каждой улице рядом с еще пятью десятками чуть менее величественных. Богатство Лондона все еще не переставало поражать его.

Перед одним из самых впечатляющих особняков постепенно собиралось множество карет и экипажей, подвозивших и высаживавших людей, казавшихся гостями, приглашенными к празднику. На тротуаре по обе стороны от ворот собрались небольшие толпы зевак из числа прохожих и слуг из соседних домов. За происходящим наблюдали из всех окрестных дверей и окон. Особняк просто сиял огнями, хотя до сумерек было еще далеко, а ворота и вход обильно украсили гирляндами цветов.

— Должно быть, свадьба, — предположила Кора.

Они присоединились к зевакам, и как раз в этот момент подкатила очередная карета, из которой вышла знакомая фигура. Мак чуть не вздрогнул, увидев перед собой Джея Джеймиссона. Тот подал руку невесте, чтобы помочь спуститься на тротуар, и из толпы раздались приветственные возгласы и аплодисменты.

— Она хорошенькая, — заметила Кора.

Лиззи улыбнулась, осматриваясь по сторонам и отвечая взмахами руки на приветствия и аплодисменты. На мгновение ее взгляд упал на Мака, и она словно окаменела. Он тоже улыбнулся и махнул ей рукой. Но она сразу же отвела глаза и поспешила скрыться внутри дома.

На все это ушла доля секунды, но Кора с ее остро развитой наблюдательностью ничего не упустила.

— Ты, как видно, знаком с ней?

— Это она подарила мне тот плащ, — ответил Мак.

— Надеюсь, ее муж не знает, что она раздает дорогие подарки разгрузчикам угля.

— Она по необходимости пожертвовала собой и вышла замуж за Джея Джеймиссона — за это миловидное ничтожество.

— А лучше ей было бы выйти за тебя, надо полагать, — бросила саркастическую ремарку Кора. — Так ты считаешь?

— Думаю, действительно лучше, — вполне серьезно отозвался Мак. — Что ж, не пойти ли нам с тобой в театр?

* * *

Позже тем же вечером Лиззи и Джей сидели в постели спальни для новобрачных, уже облаченные в ночные сорочки, но по-прежнему окруженные хихикавшими родственниками и друзьями, находившимися в разной степени опьянения, но так или иначе основательно подогретые спиртным. Представители старшего поколения давно удалились из комнаты, но по давней традиции приглашенные на свадьбу гости должны были торчать рядом с молодоженами, поддразнивать и мучить их, поскольку считалось, что им не терпится поскорее перевести свой брак в стадию любовных утех.

День прошел в водовороте событий. У Лиззи почти не оставалось времени, чтобы поразмыслить над предательством Джея, над его извинениями, полученным с ее стороны прощением, как и о будущей жизни в Виргинии. Как не выдалось даже минуты для ответа на самый важный вопрос: правильное ли решение она приняла вообще?

Вошел Чип Мальборо и принес кувшин с поссетом[350]. К его шляпе булавкой была подколота одна из подвязок Лиззи. Он наполнил всем присутствующим бокалы.

— Хотел бы предложить тост! — провозгласил он.

— Но только, пожалуйста, самый последний тост, — взмолился Джей, чьи слова были встречены взрывом хохота и веселыми восклицаниями.

Лиззи потягивала из своего бокала эту смесь из вина, молока, яичного желтка с сахаром и корицей. Ею владело крайнее утомление. Уж слишком долгим получился день, начавшийся с ужасной утренней ссоры, а затем неожиданно закончившийся внешне вполне счастливой развязкой — церемонией бракосочетания в церкви, свадебным обедом с музыкой и танцами, а потом вот этим комическим ритуалом.

Кэти Дроум, родственница Джеймиссонов, сидела на самом краю кровати, держа в руке белый шелковый чулок Джея, а потом скомкала его и бросила наугад себе за спину. Древнее поверье гласило, что если бы чулок угодил в Джея, то она тоже вскоре уже вышла бы замуж. Она, конечно же, промахнулась, но исполненный добродушия Джей поймал чулок и водрузил себе на голову, словно она точно попала в цель, и все опять разразились громкими аплодисментами.

Уже сильно пьяный мужчина по имени Питер Маккей присел на постель рядом с Лиззи.

— Виргиния, — мечтательно произнес он. — Хэмиш Дроум отправился в Виргинию, если вы не знали, когда его обманом лишила наследства мать Роберта.

Лиззи это заявление несказанно удивило. Семейная легенда гласила, что Олив — мать Роберта — ухаживала за своим больным холостяком-кузеном до самой смерти, а он в знак благодарности изменил завещание в ее пользу.

Джей тоже услышал фразу родственника.

— Обманом? — переспросил он. — Я тебя правильно понял?

— Олив, разумеется, подделала новое завещание, — продолжал Маккей. — Но Хэмишу не удалось доказать это, и ему пришлось смириться. Он отправился в Виргинию, и с тех пор о нем никто ничего не слышал.

Джей рассмеялся.

— Ха! Наша почти святая Олив оказалась мошенницей!

— Тсс! — приложил палец к губам Маккей. — Сэр Джордж поубивает нас всех, если подслушает наш разговор.

Лиззи была заинтригована, но на сегодня с нее оказалось достаточно уже полученной информации о родне Джея.

— Выгони этих людей отсюда! — прошипела она.

Все требования по древней традиции оказались уже исполненными, за исключением одного.

— Так! — воскликнул Джей притворно сердитым голосом. — Если вы не уйдете по доброй воле, пеняйте на себя…

Он откинул одеяло со своей стороны постели и встал. Приблизившись к группе гостей, задрал свою ночную сорочку выше коленей. Все девицы притворились повергнутыми в шок и завопили. Их роль сейчас заключалась в том, чтобы показать: вид мужчины в ночном облачении был невыносимым зрелищем для порядочной девушки. И они поспешно устремились вон из спальни. За ними последовали молодые люди.

Джей захлопнул за ними дверь и запер на замок. После чего передвинул тяжелый шкаф к дверному проему, чтобы уже наверняка никто не смог вновь попытаться проникнуть в комнату и помешать им.

Внезапно Лиззи почувствовала, что у нее пересохло во рту. Наступил момент, которого она ожидала с тех пор, как Джей впервые поцеловал ее в холле замка Джеймиссонов и сделал предложение. После этого их объятия в редкие минуты, когда обоих оставляли наедине друг с другом, становились все более и более страстными. Затем от смачных поцелуев в губы они перешли к гораздо более смелым и интимным ласкам. Они успели проделать все, на что были способны двое влюбленных в незапертой комнате, куда их матери могли заглянуть совершенно неожиданно. Но теперь в конце концов оказались под защитой надежно закрытой двери.

Джей прошелся по спальне, задувая свечи. Когда он приблизился к последней, Лиззи попросила:

— Пусть одна продолжает гореть.

Казалось, просьба удивила его.

— Зачем?

— Я хочу видеть тебя. — Он все еще колебался, и она добавила: — Ты не против?

— Нет, пусть немного света остается, — ответил он и лег в постель.

Когда он начал целовать и гладить ее, ей захотелось, чтобы они оба разделись донага, но она не решилась предложить скинуть сорочки. На сей раз она позволит ему сделать это по-своему.

Уже знакомое возбуждение охватило все ее существо, когда его пальцы принялись ощупывать ее тело. Очень скоро он раздвинул ей ноги и пристроился поверх нее. Она приподняла голову, чтобы поцеловать его, почувствовав, как он проник к ней в лоно, но он настолько сосредоточился, что не заметил ее порыва. Она ощутила внезапную острую боль и чуть не вскрикнула, но боль столь же мгновенно прошла.

Он двигался внутри ее, и она старалась двигаться с ним в такт. Она не знала, что нужно делать, но ей казались ее ответные движения бедрами единственно правильными в такой момент. Лиззи только почувствовала первые признаки удовольствия, когда Джей остановился, застонал, дернулся в последний раз, а потом распластался на ней тяжело дыша.

Она нахмурилась.

— С тобой все в порядке?

— Да, — почти прохрипел он.

«Значит, это все?» — подумала она, но воздержалась от вопроса вслух.

Джей скатился с нее и лег рядом, глядя на ее лицо.

— Тебе понравилось? — спросил он.

— Да, но получилось как-то уж слишком быстро, — ответила Лиззи. — Мы можем попробовать все повторить утром?

* * *

Оставшись в одной нижней юбке, Кора откинулась на меховой плащ и увлекла за собой Мака. Целуя ее, он ощутил пряный запах джина. Затем откинул юбку. Тонкие, светлые, с рыжим оттенком лобковые волосы не прикрывали складок у нее между ног. Он погладил их, как проделывал это прежде с Энни, и Кора издала глубокий вздох от удовольствия, а потом спросила:

— Кто успел научить тебя этому, мой милый невинный мальчик?

Он снял с себя бриджи. Кора дотянулась до своей сумочки и достала из нее маленькую коробочку. Внутри лежала трубочка, изготовленная из материала, напоминавшего тонкий пергамент. На ее открытом конце виднелось узкое розовое резиновое кольцо.

— Что это за штука? — спросил Мак.

— Кажется, ее называют кундум, — ответила она.

— За каким дьяволом она тебе понадобилась?

На этот раз вместо ответа она натянула трубочку на его уже возбужденно стоявший член и туго затянула резинку.

Он усмехнулся и сказал:

— Я, конечно, догадывался, что мой дружок не слишком привлекателен с виду, но не ожидал от девушки желания прикрыть его совсем.

Она расхохоталась.

— Эх ты, неотесанная деревенщина! Это не для того, чтобы спрятать твой член. Кундум не даст мне забеременеть!

Он навалился на нее и овладел ею, заставив оборвать смех. Лет с четырнадцати он часто пытался вообразить, какие ощущения испытает, но и сейчас ничего не понял. Это не походило ни на что, представлявшееся ему в фантазиях. Он остановился и посмотрел сверху вниз на ангельское личико Коры. Она открыла глаза.

— Не надо останавливаться, — сказала она.

— Скажи лучше другое. Из-за твоего кундума я и потом останусь девственником?

— Таким же девственником, как я монахиней, — отозвалась она. — А теперь прекрати болтать попусту. Тебе сейчас понадобятся все твои силы, чтобы растрачивать их на дурацкие разговоры.

И силы ему действительно понадобились немалые.

Глава 18

Джей и Лиззи перебрались в дом на Чепел-стрит через день после свадьбы. Там им довелось впервые поужинать вдвоем, когда за столом больше никто не сидел, а окружали их только слуги. Опять-таки впервые они поднялись наверх, держась за руки, вместе разделись и улеглись в собственную супружескую постель. Впервые они и проснулись рядом в доме, находившемся в их полном распоряжении.

Отныне они спали нагишом. Прошлой ночью Лиззи удалось убедить Джея избавиться от ночных сорочек. И теперь она прижалась к нему, лаская его тело, возбуждая его, а закончила тем, что сама села на него верхом.

Этим она изрядно удивила Джея, что читалось в выражении его лица.

— Тебя что-то смутило? — спросила она.

Он не ответил, а начал двигаться внутри ее.

Когда все закончилось, она снова задала ему вопрос:

— Я тебя шокировала, верно?

После паузы он признался:

— Да, шокировала.

— Чем же?

— Это… Это ненормально, если женщина оказывается сверху.

— Лично я понятия не имею, что считается нормальным или ненормальным. Я ведь прежде никогда не ложилась в постель с мужчинами.

— Хотелось бы надеяться!

— Да, но откуда ты знаешь, что нормально?

— Не твоего ума дело.

Он, видимо, соблазнил нескольких белошвеек и продавщиц, которые приходили от него в восторг и позволяли ему брать всю инициативу на себя. Лиззи не обладала никаким опытом вообще, зато хорошо знала, чего хочет добиться, и считала, что имеет право взять от секса свое. Она не собиралась менять свои манеры в угоду мужу. Ей такая поза принесла слишком сильное наслаждение. Джею тоже, несмотря на воображаемый шок, — она сразу поняла это по тому, как он стонал, занимаясь любовью на сей раз, и удовольствие слишком отчетливо читалось на его лице потом.

Она поднялась с постели и по-прежнему обнаженная подошла к окну. Снаружи было холодно, но солнечно. Звон колоколов церквей приглушили, потому что в этот день обычно проводились казни: одного или нескольких преступников должны повесить нынче утром. Почти половине рабочего люда Лондона разрешалось взять неофициальный выходной. Многие непременно отправятся на Тайберн — большую площадь на северо-западной окраине столицы, где стояли виселицы. Любителей поглазеть на такое зрелище всегда находилось предостаточно. Причем это был как раз тот случай, когда мог в любой момент вспыхнуть бунт, а потому полк Джея продержат в полной боеготовности. Но у самого Джея еще оставался день увольнительной.

Лиззи повернулась к нему и попросила:

— Отвези меня посмотреть на повешение.

Он окинул жену неодобрительным взглядом.

— Какое странное и грубое желание!

— Только не говори мне, что там не место для настоящей леди.

— Я бы не посмел, — сказал он уже с улыбкой.

— Я знаю, что туда собираются посмотреть на казни и мужчины и женщины, богатые и бедные — все равно.

— Но почему ты хочешь побывать там?

Хороший вопрос. Она испытывала по этому поводу смешанные чувства. Конечно, стыдно превращать смерть в развлечение, и она заранее предвидела, что будет испытывать потом отвращение к самой себе. Но опять-таки любопытство перевешивало любые другие эмоции.

— Я хочу понять, что при этом происходит, — ответила она. — Как ведут себя приговоренные? Плачут они, или молятся, или же просто трясутся от безумного страха? И за публикой тоже интересно понаблюдать. Как люди реагируют, видя конец чужой жизни?

Ей всегда было это свойственно. С самого раннего детства. Когда ей исполнилось всего лет девять или десять, она впервые увидела, как убили оленя, а затем буквально завороженная следила за каждым движением егеря, разделывавшего тушу и вынимавшего внутренности. Ее особенно заинтересовал тот факт, что у оленя было несколько желудков[351]. Лиззи настояла, чтобы ей позволили дотронуться до плоти, пощупать ее. Она была теплой и скользкой. Животное оказалось к тому же беременной самкой, и егерь показал ей крошечный зародыш под прозрачной пленкой в утробе. Ничто не вызвало в ней тогда отторжения или отвращения — слишком уж было занятно.

Она прекрасно понимала, почему народ толпами сходился, чтобы присутствовать при казнях, как принимала и доводы тех, у кого вызывала тошноту даже мысль о наблюдении за смертью людей. Но сама помимо воли принадлежала к группе любителей новых ощущений.

Джей предложил:

— Давай, быть может, снимем комнату с видом на виселицы? Так поступают многие, насколько мне известно.

Но Лиззи поняла, что это нарушит полноту восприятия.

— О нет! Я хочу находиться среди толпы! — возразила она.

— Женщины, принадлежащие к нашему общественному классу, не позволяют себе подобных вольностей.

— Тогда я переоденусь в мужчину.

Он все еще смотрел на нее с сомнением.

— Джей, не надо гримасничать! Ты с превеликим удовольствием водил меня в шахту переодетой в мужское платье.

— С замужними дамами все обстоит несколько иначе.

— Если ты заявишь мне, что со всякими приключениями покончено, поскольку мы поженились, я просто сбегу от тебя в море на ближайшем корабле.

— Только без вздорных заявлений, пожалуйста!

Она улыбнулась ему и запрыгнула в постель.

— А ты перестань строить из себя старого ворчуна. — Она подпрыгивала на кровати. — Давай отправимся посмотреть на казнь.

Джей не сдержал смеха.

— Хорошо, я согласен, — сказал он.

— Браво!

Лиззи наспех справилась со всеми своими ежедневными обязанностями. Она дала указания кухарке, что купить и приготовить на ужин, объяснила горничным, в каких комнатах им следует прибраться, уведомила конюха, что сегодня не собирается выезжать верхом, приняла приглашение для них двоих отужинать с капитаном Мальборо и его супругой в следующую среду, отложила встречу с модисткой и приняла доставленные из мастерской двенадцать обитых медью сундуков, предназначенных для путешествия в Виргинию.

После чего взялась за маскировку под мужчину.

* * *

Улица, известная под названием Тайберн-стрит, или Оксфорд-стрит, кишела разношерстной толпой. Виселицы были установлены в самом ее конце на краю Гайд-парка. Дома, из окон которых открывался вид на эшафот, уже почти целиком заняли состоятельные зеваки, арендовавшие комнаты на весь день. Люди встали плечом к плечу, взобравшись на окружавшую парк стену. Лоточники с трудом пробирались сквозь толпу, продавая горячие сосиски и джин в розлив, как и листы с текстами, которые, как они заявляли, представляли собой предсмертные речи приговоренных.

Мак тоже протискивался через толпу, держа за руку Кору. У него не было никакого желания глазеть, как будут убивать людей, но Кора настояла на том, чтобы они пришли сюда. А Маку просто хотелось проводить все свое свободное время с Корой. Ему нравилось сжимать ее руку, целовать в губы при каждом удобном случае, невзначай соприкасаться с ней телами. Он любил даже смотреть на нее. Ему нравилось ее наплевательское отношение ко всему в жизни («Пусть все катится к черту!»), ее грубоватая речь и чуть порочное выражение ее глаз. И потому он все же пошел с ней на церемонию повешения.

В тот день должны были казнить бывшую подругу Коры. Ее звали Долли Макарони, она содержала бордель, но преступления-ми, которые ей вменили, были подделка документа и мошенничество.

— Что именно она подделала? — спросил Мак, пока они пробивались ближе к эшафоту.

— Банковский чек. Она изменила в нем сумму с одиннадцати фунтов на восемьдесят.

— А откуда у нее взялся чек на одиннадцать фунтов?

— Ей выписал его лорд Масси. Она утверждает, что он задолжал ей гораздо больше.

— Но в таком случае ее должны были приговорить к высылке из страны, а не к повешению.

— Мошенников почти всегда приговаривают к казни.

Они оказались настолько близко к эшафоту, насколько это вообще было возможно. Примерно в двадцати футах. Виселицы представляли собой незамысловато сколоченную деревянную конструкцию — три столба с перекрещивающимися балками для устойчивости и общей верхней перекладиной. С нее свисали пять веревок с заранее завязанными петлями. Тюремный капеллан стоял поблизости вместе с несколькими официального вида мужчинами, которые, судя по всему, были полицейскими в штатском. Вооруженные мушкетами солдаты сдерживали толпу, не позволяя подходить слишком близко.

Постепенно до Мака стал доноситься громкий шум, звук которого приближался с противоположного конца Тайберн-стрит.

— Что там за суматоха? — спросил он у Коры.

— Их уже везут.

Впереди следовал верхом взвод офицеров конной полиции, возглавляемый человеком, в котором узнавался главный городской судебный исполнитель. Далее двигались пешие констебли, вооруженные дубинками. Затем показалась крытая двуколка — высокая телега на четырех колесах с впряженными в нее двумя битюгами. Замыкал шествие отряд традиционных копьеносцев, державших свои копья остриями вверх.

Внутри телеги на чем-то, что издали казалось гробами, сидели пять человек, связанных по рукам и ногам. Трое мужчин, подросток лет пятнадцати и женщина.

— Это Долли, — сказала Кора и расплакалась.

Мак со смесью любопытства и странным трепетом разглядывал пятерых, кому суждено было умереть. Один из мужчин выглядел совершенно пьяным. Двое других озирались по сторонам с дерзким и вызывающим видом. Долли в голос молилась, а мальчик рыдал.

Телегу подогнали под эшафот. Пьяница принялся приветственно махать руками своим дружкам, довольно-таки зловещей внешности типам, сумевшим пристроиться в первом ряду. Они отозвались на приветствия шутками и порой совершенно неуместными репликами:

— Как мило со стороны шерифа пригласить тебя на этот праздничек!

Или:

— Надеемся, ты наконец научишься танцевать как следует!

И еще:

— Примерь, твоего ли размера этот галстук!

Долли громко взывала к богу, умоляя о прощении грехов. Мальчик сквозь рыдания издал возглас:

— Мамочка, спаси меня! Спаси меня, пожалуйста!

Двоих трезвых мужчин тоже приветствовала группа, пробившаяся в первый ряд толпы. Очень скоро Мак различил в их речи ирландский акцент. Один из приговоренных выкрикнул:

— Только не позволяйте отдать меня в руки треклятых хирургов, ребята!

Товарищи отозвались ответными криками, выражая ему свою поддержку.

— О чем это они? — спросил Мак у Коры.

— Он, должно быть, убийца. А трупы повешенных убийц обычно забирают себе члены хирургического общества. Они потом потрошат их и изучают внутренности человека.

Мака передернуло.

Палач взобрался на телегу. Поочередно он накидывал петли на шеи всем пятерым и затягивал потуже. Никто не пытался сопротивляться, протестовать или сбежать. Никакое бегство было невозможно сквозь строй охраны, но Мак подумал, что он все равно пошел бы на риск.

Священник — лысый человек в запятнанной рясе — тоже влез на телегу и побеседовал с каждым из приговоренных, посвятив пьяному лишь несколько секунд, минут пять увещевал двух других, но уделил больше внимания Долли и подростку.

Маку приходилось слышать истории, как иногда во время казней случались неожиданные происшествия, и надеялся на нечто подобное в этот раз. Веревки могли порваться. Иногда толпа неожиданно брала эшафот штурмом и освобождала смертников. Палач обрезал веревку еще до того, как приговоренный умирал. Его ужасала мысль, что эти пять человеческих существ через несколько минут расстанутся с жизнями.

Святой отец закончил свою миссию. Палач завязал пятерым приговоренным глаза полосками черной ткани и спустился на землю, оставив на телеге только обреченных на смерть. Пьяница оказался не способен держаться на ногах. Он споткнулся и упал. Петля сразу же начала душить его. Долли продолжала все громче возносить молитву господу.

Палач плетью наотмашь хлестнул по крупам лошадей.

* * *

Лиззи услышала собственный вскрик:

— Нет!

Телега дернулась и пришла в движение.

Палач еще раз хлестнул битюгов, и они затрусили рысцой. Телега выкатилась из-под ног приговоренных, и один за другим они повисли на веревках. Первым оказался пьяница, уже полумертвый. Затем двое ирландцев, подросток, а последней стала женщина, чья молитва оборвалась на полуслове.

Лиззи во все глаза смотрела на пять тел, болтавшихся в петлях, и ее переполняла презрительная ненависть к самой себе и к окружавшей ее толпе.

Не все приговоренные были уже мертвы. Повезло подростку, чья шея, видимо, переломилась мгновенно, как произошло и с двумя ирландцами, но пьяный все еще шевелился, а женщина, с глаз которой сползла повязка, в ужасе смотрела перед собой, выпучив глаза и медленно задыхаясь.

Лиззи спрятала лицо, уткнувшись им в плечо Джея.

Ей бы очень хотелось немедленно уйти отсюда, но она усилием воли заставила себя оставаться на прежнем месте. Ей хотелось увидеть все это, и теперь нужно было выдержать зрелище до самого конца.

Она снова открыла глаза.

Пьяница скончался, но лицо женщины продолжало кривиться в агонии. Самые равнодушные зеваки умолкли, парализованные творившимся перед ними устрашающим действом. Прошло несколько минут.

Наконец и веки Долли сомкнулись.

Судебный исполнитель поднялся, чтобы обрезать веревки, и именно в этот момент неожиданно началась буча.

Группа ирландцев рванулась вперед, пытаясь смять охрану и пробиться к эшафоту. Констебли отбивались. К ним присоединились копьеносцы, целясь остриями своего оружия в ирландцев, нанося им колющие удары. Разразилось кровопролитие.

— Именно этого я и опасался, — сказал Джей. — Они хотят забрать тела своих товарищей, чтобы избавить от медицинских опытов над ними. Давай выбираться отсюда как можно скорее.

Многим из тех, кто стоял поблизости, пришла в голову та же мысль, однако из задних рядов люди напирали, стремясь, наоборот, прорваться к эшафоту и посмотреть, что там стряслось. И когда два потока столкнулись, началась заурядная кулачная драка. Джей отчаянно пытался проложить для них с Лиззи путь. Она держалась за ним вплотную. На них буквально навалилась толпа стремившихся вперед. Кругом стояли крик и неумолчный гвалт. Их снова прижали назад ближе к эшафоту. А на него уже успели проникнуть большой группой ирландцы. Часть из них вступила в схватку с охраной, пока другие стремились завладеть телами мертвых друзей.

Без всякой видимой причины драка, происходившая вокруг Лиззи и Джея, внезапно временно унялась. Она повернулась и увидела свободное пространство между двумя громадными и ужасающе сильными с виду мужчинами.

— Джей, сюда! — выкрикнула она и метнулась в образовавшийся проем.

Затем оглянулась, желая удостовериться, что Джей последовал ее примеру. Вот только узкая щель уже закрылась, тела сомкнулись. Джей сделал шаг вперед, чтобы тоже прорваться, но один из двух громил угрожающе занес над ним кулак. Джей отшатнулся и попятился, на мгновение лишившись отваги. Это секундное колебание дорого обошлось ему. Он оказался напрочь отрезан толпой от Лиззи. Она могла видеть его светлую голову, возвышавшуюся над остальными, и предприняла попытку вернуться к нему, но людская стена стала уже для нее непреодолимым препятствием.

— Джей! — выкрикнула она. — Джей!

Он что-то кричал в ответ, а между тем движение толпы разводило их все дальше друг от друга. Его несло в сторону Тайберн-стрит, а ее людское море увлекало в противоположную сторону, к парку. Еще мгновение, и он совсем исчез из поля ее зрения.

Лиззи теперь приходилось рассчитывать только на себя. Она сжала зубы и повернулась спиной к эшафоту. Перед ней по-прежнему плотной стеной колыхалась непроходимая толпа людей. Она попыталась протиснуться между низкорослым мужчиной и матроной с необъятных размеров бюстом.

— Только посмейте распустить руки, молодой человек! — заорала на нее женщина.

Но Лиззи проявила незаурядное упорство и все же пролезла чуть дальше. Потом повторила такой же прием еще раз. Наступила на ногу какому-то мужчине и получила в ответ сильный удар локтем под ребра. Задохнулась от боли и продолжила настойчиво пробиваться к своей цели.

Вдруг она заметила знакомое лицо, узнав Мака Макэша. Он тоже изо всех сил сражался, чтобы преодолеть сопротивление толпы и выбраться из создавшегося хаоса.

— Мак! — обрадованно завопила она. С ним была та же рыжеволосая женщина, с которой он появлялся прежде на Гровнор-сквер.

— Сюда! — отчаянно окликала его Лиззи. — Помогите мне!

Он тоже заметил и узнал ее. Но потом какой-то рослый мужчина нанес ей ненамеренный удар прямо в глаз, и на какое-то время она почти перестала что-либо видеть. Когда же зрение вернулось в норму, Мак и его спутница куда-то пропали.

Лиззи еще больше помрачнела, продолжая проталкиваться через толпу. Дюйм за дюймом ей удавалось пробираться все дальше от свалки возле эшафота. С каждым новым шагом двигаться становилось все легче. Через пять минут она уже освободилась от напиравших со всех сторон людей и обнаружила достаточно широкие проходы между ними. Наконец ей удалось добраться до углового здания и свернуть в проулок всего в два или три фута шириной.

Она прислонилась к стене дома, восстанавливая размеренное дыхание. Проулок оказался грязным и провонявшим человеческими испражнениями. У нее болели ребра от полученных ударов. Осторожно прикоснулась к лицу и почувствовала, как сильно опух один из глаз.

Оставалось только надеяться, что с Джеем не случилось никакого несчастья. Она развернулась, чтобы взглядом поискать его, и вздрогнула, увидев в проулке двух мужчин, пристально разглядывавших ее.

Один из них был уже немолод, оброс щетиной и отрастил себе толстое брюхо. Второй выглядел юнцом лет восемнадцати. Что-то в выражении на их лицах сразу же напугало Лиззи, но она не успела двинуться с места, как оба набросились на нее. Они схватили ее за руки и швырнули на мостовую. Сорвали шляпу и парик с головы, стащили с ног ботинки с серебряными пряжками, с невероятным проворством обшарили карманы, отобрав кошелек, часы на цепочке и носовой платок.

Старший из двоих сунул добычу в мешок, еще раз оглядел Лиззи и сказал:

— А пальтишко-то очень добротное. Почти новое.

Оба опять склонились над ней и принялись стаскивать пальто и жилет, подобранный под цвет ему. Она пыталась отбиваться, но в результате на ней всего лишь оказалась разорванной еще и рубашка. Одежда тоже попала в мешок к остальным вещам. Но главное — она с ужасом поняла, что теперь стали видны ее груди. Лиззи поспешно попробовала прикрыться, но было слишком поздно.

— Эй, да это же девица! — воскликнул юнец.

Лиззи успела подняться на ноги, но он схватил ее и не позволил сделать ни шага.

Толстяк тоже удивленно уставился на нее.

— И не просто девица, а еще и хорошенькая, что б мне провалиться! — сказал он и облизнулся. — Я снасильничаю ее, — решительно заявил он.

Охваченная ужасом, Лиззи начала яростно отбрыкиваться, но избавиться от крепкой хватки юнца ей никак не удавалось.

Тот выглянул из-за угла проулка и бросил взгляд на улицу, где продолжала бушевать толпа.

— Как, прям здесь? — спросил он.

— Сюда никто даже не догадается заглянуть, молодой дурачок. — Он грубой ладонью погладил себе промежность. — Стащи с нее бриджи, и давай полюбуемся, что там под ними.

Паренек швырнул ее на камни, всей тяжестью уселся сверху и начал снимать бриджи, а старший с нетерпением ждал. Страх переполнил Лиззи, и она закричала во весь голос, но на улице стоял такой шум, что едва ли кто-то мог услышать ее зов о помощи.

А затем словно ниоткуда возникла фигура Мака Макэша.

Перед ней мелькнули его лицо и воздетый вверх кулак, который сразу обрушился в висок старшего из двух негодяев. Тот пошатнулся, но устоял. Мак нанес ему второй удар, и у пожилого мужчины закатились глаза. После третьего удара он распластался на камнях и уже не двигался.

Юнец соскочил с Лиззи и попытался сбежать, но теперь уже она сама ухитрилась поставить ему подножку и повалить. Он тоже растянулся на мостовой во весь рост. Мак сгреб его за шкирку, швырнул в стену дома, после чего нанес такой ошеломляющей мощи удар в челюсть, что мальчишка без сознания рухнул поверх своего опытного партнера и наставника в преступных делах.

Лиззи снова поднялась на ноги.

— Слава богу, что послал вас сюда! — с жаром сказала она. Слезы облегчения навернулись ей на глаза. Она обхватила его за шею. — Вы спасли меня! Спасибо! Спасибо!

Он обнял ее по-настоящему, крепко прижав к себе.

— Вы мне тоже однажды спасли жизнь, когда вытащили полумертвого из реки.

Лиззи вцепилась в него, стараясь унять дрожь. Она ощутила его ладонь, которой он нежно поглаживал ей волосы. В одних бриджах и в разорванной рубашке, когда ей не мешали нижние юбки, она чувствовала сейчас все его тело в тесном контакте со своим. Насколько же он отличался от ее мужа! Джей был высоким, стройным и гибким. Мак — коренастым, крепко сбитым и, как казалось, сложенным из сплошных твердокаменных мышц.

Он чуть отстранился и посмотрел на нее. Его зеленые глаза просто завораживали. На их фоне остальное его лицо выглядело не столь четко обрисованным и выразительным.

— Вы спасли меня, а я спас вас, — сказал он со сдержанной, но искренней улыбкой. — Я ваш ангел-хранитель, а вы мой.

Она начала понемногу успокаиваться. Вспомнила, что рубашка разорвана и грудь почти не прикрыта.

— Будь я ангелом, мне не стоило бы сейчас так обниматься с вами. — Она сделала движение, чтобы разомкнуть кольцо его рук.

Он еще раз на мгновение осенил ее своим магическим взглядом, затем снова сдержанно улыбнулся и кивнул, словно соглашаясь с ней. После чего отвернулся.

Склонившись, он отобрал мешок у совершенно обмякшего и валявшегося недвижимо старшего из грабителей. Достал сначала жилет, который она сразу же надела и застегнула на все пуговицы, прикрыв обнаженную грудь. И как только почувствовала себя снова в безопасности, начала тревожиться за Джея.

— Мне необходимо разыскать своего мужа, — сказала она, пока Мак помогал ей влезать в рукава пальто. — Вы поможете мне?

— Конечно.

Он подал ей парик и шляпу, кошелек, часы и носовой платок.

— А как же ваша рыжеволосая подружка? — спросила Лиззи.

— Вы о Коре? Я убедился, что ей ничто не угрожает, прежде чем побежать вслед за вами.

— Вот как? — Без всякой на то причины Лиззи почувствовала приступ острого раздражения. — Вы с Корой — любовники? — задала она затем вопрос с грубоватой прямотой.

Мак улыбнулся.

— Да, — ответил он. — С позапрошлого вечера.

— Значит, со дня моего замужества.

— Мы восхитительно проводим время вместе. А вы? Тоже наслаждаетесь жизнью?

Резкая реплика так и рвалась у нее с языка, но затем, не в силах совладать с собой, она рассмеялась.

— Спасибо еще раз, что спасли меня, — сказала она и мимолетно поцеловала в губы.

— Я готов повторить все снова за такой поцелуй.

Она усмехнулась и повернула голову, чтобы посмотреть в сторону улицы.

Прямо напротив входа в проулок стоял Джей и наблюдал за ними.

Ее охватило чувство глубочайшей вины. Видел ли он, как она поцеловала Мака? Судя по сердитой гримасе на лице, он все видел.

— О, Джей! — воскликнула она. — Слава богу, ты не пострадал!

— А что произошло здесь? — поинтересовался он.

— Эти двое подонков ограбили меня.

— Я же говорил, нам не следовало приходить сюда. — Он крепко взял ее за руку и вывел из проулка.

— Но Макэш расправился с ними и выручил меня из большой беды, — объяснила она.

— Это еще не повод целовать его, — сквозь зубы процедил ее муж.

Глава 19

В день суда над Джоном Уилксом полк Джея нес дежурство во дворе Дворца[352].

Героя и кумира всех либералов признали виновным в преступной клевете еще несколько лет назад, и ему пришлось тогда спешно бежать в Париж. По возвращении домой в начале этого года его заклеймили как нарушителя закона и вменили в вину нелегальное проникновение на территорию страны. Но пока колесо судебной машины, пытавшейся раздавить его, медленно раскручивалось, Уилкс успел с огромным перевесом победить на дополнительных выборах в члены парламента от Мидлсекса. Однако он еще не успел занять своего места на скамье в палате общин, и правительство надеялось не допустить его туда, завершив судебный процесс вынесением нового обвинительного вердикта.

Джей придержал своего коня и нервно оглядел толпу из нескольких тысяч сторонников Уилкса, собравшихся перед Вестминстер-холлом, где заседал суд. Многие из них прикололи к шляпам особые синие кокарды, помогавшие распознать в них людей, признававших правоту политических взглядов Уилкса. Тори, к которым принадлежал и отец Джея, стремились заставить его навсегда замолчать и уйти со сцены, но всех тревожило, как поступит в таком случае столь многочисленная армия так называемых «уилкситов».

Если бы вспыхнуло насилие, в задачу полка Джея входило наведение порядка и восстановление спокойствия. Сюда выделили совсем небольшой отряд гвардейцев. Чертовски маленький, по мнению Джея. Всего сорок солдат и несколько офицеров под командованием полковника Крэнбро, непосредственного начальника Джея. Все вместе они образовали тонкую красно-белую линию, отделявшую здание суда от толпы.

Крэнбро получал приказы от мировых судей из Вестминстера во главе с сэром Джоном Филдингом. Причем, хотя Филдинг был совершенно слеп, это, казалось, не мешало ему исполнять свои обязанности. Когда-то он снискал себе славу реформатора системы правосудия, но лично Джей считал его слишком мягкотелым. Ему приписывали крылатое высказывание: «Бедность порождает преступность». Но точно так же можно было бы утверждать, что супружеская неверность становится порождением женитьбы.

Молодые офицеры неизменно надеялись принять участие в настоящих боевых действиях, и Джей заявлял, что испытывает такое же желание, но жил в нем и потаенный страх. Никогда еще не доводилось ему пускать в ход шпагу или пистолет в реальном бою.

День тянулся долго, и капитаны поочередно делали для себя краткие перерывы в патрулировании, чтобы пропустить бокал вина. Ближе к вечеру, когда Джей скармливал своей лошади яблоко, к нему подошел Сидни Леннокс.

У него мурашки пробежали по коже. Ленноксу нужно было вернуть свои деньги. Несомненно, что именно по этой причине он явился на Гровнор-сквер, но отложил тогда требование из-за свадьбы.

Денег у Джея по-прежнему не водилось. Но тем более пугающей становилась угроза, что Леннокс обратится к отцу.

Пришлось прибегнуть к напускной браваде.

— Каким ветром вас сюда занесло, Леннокс? Вот уж не думал, что вы — один из «уилкситов».

— Джон Уилкс может катиться ко всем чертям, — ответил Леннокс. — Я пришел по поводу ста пятидесяти фунтов, проигранных вами в фараон в «Лорде Арчере».

Джей побледнел при одном упоминании о сумме. Отец выдавал ему тридцать фунтов в месяц, но их вечно не хватало, и он представления не имел, когда ему удастся собрать целые полторы сотни. От мысли, что отец узнает о новом крупном карточном проигрыше, он ощутил слабость в коленях. Необходимо было сделать все, чтобы избежать этого.

— Мне придется, быть может, попросить все же о небольшой отсрочке, — сказал он в тщетной попытке заставить фразу прозвучать с оттенком снисходительного равнодушия.

Реакция Леннокса неожиданно не стала ожидаемо прямой.

— Насколько я понимаю, вы знаете человека по имени Мак Макэш.

— К несчастью, я с ним знаком.

— С помощью Каспара Гордонсона он создал собственную бригаду разгрузчиков угля. Эти двое стали источником больших проблем.

— Меня ваши слова нисколько не удивляют. Макэш был занозой в заднице, еще работая на угольной шахте моего отца.

— Однако дело не только в Макэше, — продолжал Леннокс. — Двое его приятелей — Дермот Райли и Чарли Смит — тоже сколотили собственные банды, а к концу недели могут появиться новые.

— Вам как предпринимателям это обойдется в целое состояние.

— Если их не остановить, весь наш бизнес окажется уничтожен.

— Не вижу, каким образом ваши деловые затруднения касаются непосредственно меня.

— Вы могли бы помочь мне устранить затруднения.

— Сомневаюсь. — Джей не хотел иметь ничего общего с бизнесом Леннокса.

— Я бы заплатил за услугу хорошие деньги.

— Сколько? — спросил Джей с тем же притворно-безразличным видом.

— Сто пятьдесят фунтов.

В глубине души Джей возликовал. Ему сам бог посылал возможность списать с себя огромный долг. Но Леннокс не стал бы предлагать так много на пустом месте. Ему, вероятно, требовалась по-настоящему важная услуга.

— Что от меня потребуется? — настороженно спросил Джей.

— Мне нужно, чтобы владельцы кораблей отказались нанимать бригады Макэша и иже с ним. Некоторыми углевозами владеют сами предприниматели. Они охотно пойдут нам навстречу. Но бо́льшая часть судов принадлежат независимым компаниям. Самым крупным судовладельцем в Лондоне является ваш отец. Если бы он подал пример, остальные последовали бы ему.

— Но с какой стати ему делать это? Ему глубоко наплевать и на предпринимателей, и тем более на разгрузчиков угля.

— Он входит в муниципальный совет Уоппинга, а предприниматели имеют значительное влияние, когда дело доходит до переизбрания членов совета. Мы отдали ему свои голоса. И теперь он обязан встать на защиту наших интересов. Кроме того, грузчики всегда были склонны к бунтам. Только нам удавалось прежде держать их в узде.

Джей нахмурился. Просьба действительно оказалась трудной для выполнения. Он ведь не имел на отца никакого влияния. Для него почти не существовало авторитетов вообще. Сэра Джорджа никто не способен был заставить даже уйти из-под проливного дождя. Но Джею ничего не оставалось, кроме как попытаться.

Пронесшийся по толпе восторженный рев означал, что Уилкс вот-вот покажется из здания суда. Джей поспешил запрыгнуть в седло.

— Посмотрю, что мне удастся сделать, — выкрикнул он Ленноксу, уже рысью удаляясь от него.

Джей разыскал Чипа Мальборо и спросил:

— Что происходит?

— Уилксу отказали в залоге и переводят в тюрьму Кингз Бенч.

Полковник инструктировал офицеров:

— Передайте солдатам приказ. Никому не открывать огня, пока не поступит сигнал от сэра Джона. Оповестите каждого из своих людей.

Джею пришлось сдержать резкий протест. Как могли солдаты держать толпу под контролем со связанными, по сути дела, руками? Но ему пришлось проехать по рядам и передать распоряжение командира.

В воротах показался экипаж. Толпа вновь издала рев, причем настолько неистовый, что Джеем овладел еще более сильный приступ страха. Солдаты расчистили коридор для проезда экипажа, раздвинув толпу ударами прикладов мушкетов. Сторонники Уилкса побежали через Вестминстерский мост, и Джей понял, что карете придется переехать на противоположную сторону реки в Суррей, чтобы добраться до тюрьмы. Он хотел пришпорить лошадь и поскакать к мосту, но полковник взмахом руки остановил его.

— Не надо пересекать мост, — распорядился он. — У нас приказ сохранять порядок здесь, у здания суда.

До Джея дошел смысл событий. Суррей являлся отдельным районом города, а члены его муниципального совета пока не обращались за поддержкой к армии. Это становилось просто смехотворно. Он лишь в бессильной злобе наблюдал, как экипаж переехал через Темзу. Но он еще не успел оказаться на территории Суррея, когда толпа остановила карету и выпрягла из нее лошадей.

Сэр Джон Филдинг находился в самом эпицентре заварухи, следуя за экипажем с двумя помощниками, направлявшими его движение и объяснявшими, что происходит. Джей видел, как добрый десяток дюжих мужчин взялись за оглобли и сами потащили экипаж дальше. Они развернули его и покатили обратно к Вестминстеру под одобрительные крики толпы.

У Джея участилось сердцебиение. Что, если толпа собирается добраться до самого Дворца? Но полковник Крэнбро держал руку предостерегающе поднятой вверх, ясно показывая: ничего не предпринимать!

Джей обратился к Чипу:

— Как считаешь, мы могли бы отбить карету у толпы?

— Муниципалы не хотят допустить кровопролития, — ответил Чип.

Один из советников сэра Джона подбежал к полковнику и кратко переговорил с ним.

Перекатив экипаж через мост в обратном направлении, его потянули затем на восток. Крэнбро выкрикнул своим офицерам:

— Следовать за ними, соблюдая дистанцию. К насильственным действиям не прибегать!

Отряд из солдат гвардейского полка пристроился вслед за толпой. Джей заскрежетал зубами. Это выглядело унизительно. Несколько выстрелов из мушкетов заставили бы толпу почти моментально рассеяться. Он понимал, что Уилкс нажил бы себе дополнительный политический капитал, если бы попал под обстрел войск, ну и не все ли равно?

Экипаж провезли по Стрэнду в самое сердце города. Толпа распевала, пританцовывала, издавая выкрики:

— Уилкс — это свобода! — И: — Номер сорок пять!

Они не останавливались до самого Спайталфилдса. Там карета задержалась рядом с церковью. Уилкс выбрался из нее и зашел в таверну «Три бочонка». За ним торопливо последовал сэр Джон Филдинг.

Некоторые сторонники Уилкса тоже проникли внутрь, но таверна не могла вместить всех желающих. Им пришлось некоторое время толпиться на улице, а потом Уилкс показался в одном из окон второго этажа, встреченный громом аплодисментов. Он начал речь. Джей находился слишком далеко, чтобы расслышать все, но уловил общий смысл: вождь призывал к порядку!

Пока он говорил, помощник сэра Филдинга вышел наружу и снова побеседовал с полковником Крэнбро. После чего полковник шепотом сообщил новости капитанам. Удалось достигнуть договоренности. Сейчас Уилкс незаметно выскользнет через заднюю дверь, а ночью добровольно сам явится в тюрьму Кингз Бенч.

Уилкс закончил речь, помахал руками, раскланялся, а потом пропал из вида. Когда стало ясно, что нового явления героя не будет, толпа заскучала, подождала еще некоторое время и начала расходиться. Сэр Джон вышел из таверны «Три бочонка» и пожал Крэнбро руку.

— Благодарю за службу, полковник. Вы прекрасно справились с поставленной задачей. Не было пролито ни капли крови, а закон восторжествовал.

Он делает хорошую мину при плохой игре, подумал Джей. Правда заключалась в том, что толпа попросту посмеялась над законом, издевательски нарушив все его каноны.

Пока колонна гвардейцев маршировала к Гайд-парку, Джей пережил минуты депрессии. Он с утра был заряжен на схватку, и такой «мирный» исход теперь воспринимался как поражение. Правительство не могло бесконечно умиротворять бунтующую толпу подобным образом. Рано или поздно придется пойти на расправу со смутьянами. Тогда настоящего боя не избежать.

* * *

Отпустив солдат в казарму и убедившись, что за лошадьми ухаживают надлежащим образом, Джей вспомнил о предложении Леннокса. Ему очень не хотелось приставать к отцу с просьбой Леннокса, но все же это было легче, чем выпрашивать сто пятьдесят фунтов на оплату очередного карточного долга. И потому он принял решение по пути домой заглянуть в дом на Гровнор-сквер.

Время было уже позднее. Семья поужинала, уведомил лакей, и сэр Джордж уединился в малом кабинете, находившемся в дальней части особняка. Джей в нерешительности задержался на холодном мраморном полу холла. Он терпеть не мог просить отца о чем бы то ни было. Он либо нарвется на презрительный отказ за обращение по ничтожному поводу, либо получит злобный выговор за чрезмерные требования. Но ему неизбежно следовало пройти через эту пытку. Он постучал в дверь и вошел.

Сэр Джордж попивал вино и зевал над реестром цен на сахарную патоку. Джей присел и сообщил:

— Уилксу отказали в освобождении под залог.

— Да, я уже слышал об этом.

Вероятно, отцу будет интересно услышать рассказ об участии полка Джея в поддержании порядка.

— Толпа прикатила его экипаж в Спайталфилдс, а мы следовали за ними, готовые к бою, но он дал обещание сегодня к ночи сдаться добровольно.

— Хорошая новость. А тебя что привело сюда так поздно?

Джей понял: ему следует оставить все попытки заинтересовать отца своими сегодняшними действиями, и он перешел ближе к сути дела.

— Ты знал, что Малакай Макэш объявился в Лондоне?

Отец помотал головой.

— Не думаю, что для меня это имеет хоть какое-то значение, — заявил он небрежно.

— И он сеет теперь смуту среди разгрузчиков угля.

— Особых усилий с его стороны не требуется. Грузчики всегда создают проблемы и без его участия.

— Меня попросили обратиться к тебе от имени предпринимателей.

Сэр Джордж удивленно вскинул брови.

— Почему именно тебя? — спросил он тоном, подразумевавшим, что ни один разумный человек не поручил бы Джею мало-мальски важную посредническую миссию.

Джей пожал плечами.

— Я просто знаком с одним из предпринимателей, и он попросил меня переговорить с тобой.

— Владельцы таверн представляют собой влиятельную силу на выборах, — сказал сэр Джордж уже не столь пренебрежительно. — В чем состоит суть их обращения ко мне?

— Макэш со своими дружками организовал независимые банды разгрузчиков, работающие без участия предпринимателей. Те, в свою очередь, просят хозяев кораблей сохранять к ним лояльность и отказываться от услуг новых бригад. По их мнению, если бы ты первым встал на их сторону, остальные судовладельцы последовали бы твоему примеру.

— Не уверен, что мне нужно вмешиваться. Эта свара нас совершенно не затрагивает.

Джей был крайне разочарован. Как ему показалось, он сумел подать дело с предельной ясностью. Но пришлось тоже разыграть равнодушие.

— Мне, вообще-то, совершенно все равно, но твоя позиция меня несколько удивляет. Ты же все время настаиваешь на проявлении твердости с представителями рабочего класса, которые настолько забываются, что превышают полномочия, отведенные им по статусу.

В этот момент откуда-то со стороны входной двери донесся ужасающе громкий стук. Сэр Джордж нахмурился, а Джей отправился в холл, чтобы узнать, в чем дело. Мимо него торопливо проскочил лакей и открыл дверь. На пороге стоял громадного роста работяга в сабо на ногах и с синей кокардой, приколотой к замызганной шляпе.

— Освети дом! — приказал он лакею. — Сегодня по всему городу иллюминация в честь Уилкса!

Сэр Джордж покинул свой кабинет и встал рядом с Джеем, наблюдая за этой сценой.

— Вот чем они теперь занимаются, — пояснил Джей. — Принуждают всех выставлять в окнах свечи в знак поддержки Уилкса.

— А что это там на двери? — спросил сэр Джордж.

Они вышли наружу. На двери мелом вывели цифру 45. По площади перемещалась небольшая толпа, переходя от дома к дому.

Сэр Джордж резко обратился к торчавшему на пороге незваному гостю.

— Вы хотя бы сами осознаете, что натворили? — спросил он. — Эта цифра представляет собой код. Расшифровывается закодированное сообщение так: «Король — лжец». Ваш драгоценный Уилкс сядет в тюрьму по обвинению в клевете. Вы тоже можете угодить за решетку.

— Так ты запалишь свечи или нет? — продолжал настойчиво выспрашивать рабочий лакея, не обратив никакого внимания на риторику сэра Джорджа.

Сэр Джордж побагровел. Его неизменно приводило в ярость нежелание представителей низов общества внимать его словам с трепетным уважением.

— Идите к дьяволу! — проорал он и захлопнул дверь прямо в лицо мужчины.

Затем вернулся в кабинет в сопровождении Джея. Но они едва успели сесть, как раздался звук разбитого оконного стекла. Оба сразу снова вскочили на ноги и бросились в столовую, располагавшуюся вдоль фасада дома. Стекло в одном из двух окон разлетелось вдребезги, а на тщательно отполированных досках пола валялся булыжник.

— Это же наилучшее стекло фирмы «Кроун гласс»! — возопил сэр Джордж. — По два шиллинга за квадратный фут!

Пока они смотрели на осколки, другой камень сокрушил второе окно.

Сэр Джордж вышел в холл и отдал распоряжение лакею:

— Передайте всем перейти в задние помещения дома, чтобы никто не пострадал.

Насмерть перепуганный лакей робко спросил:

— Не лучше ли будет подчиниться и выставить свечи в окнах, как они требуют, сэр?

— Заткни рот и выполняй мои указания! — рявкнул на него сэр Джордж.

Донесся еще один звук разбивавшегося стекла откуда-то сверху, и Джей услышал, как от страха вскрикнула его мать. Он буквально взлетел вверх по лестнице и столкнулся с ней, когда она выбежала из гостиной.

— С тобой все в порядке, мамочка?

Она побледнела, но уже немного успокоилась.

— Да, все хорошо. Что происходит?

Сэр Джордж тоже поднялся по ступеням и ответил ей с плохо сдерживаемым гневом:

— Ничего особенно страшного. Это проделки толпы треклятых «уилкситов». Нам стоит держаться подальше от окон, пока они не уйдут.

Когда оказались выбитыми стекла еще в нескольких окнах, они все собрались в малой гостиной, находившейся в самой дальней части дома. Джей видел, что отец просто кипит от злобы. Заставить отступить или спрятаться было самым легким способом довести его до бешенства. Настал наиболее удачный момент, чтобы снова завести разговор о просьбе Леннокса. Окончательно отбросив вкрадчивую осторожность, Джей сказал:

— Мне кажется, папа, нам действительно нужно более жестко пресекать действия бунтовщиков.

— О чем ты говоришь, черт побери?

— Я все еще думаю о Макэше и разгрузчиках угля. Если им позволить пренебречь властью над ними однажды, они окончательно выйдут из повиновения. — Подобные решительные речи противоречили складу его характера, и он поймал на себе изумленный взгляд матери, но ничуть не смутился и продолжал: — Такие проявления смуты нужно давить на корню. Следует основательно проучить их, чтобы они раз и навсегда усвоили урок и впредь знали свое место.

Сначала показалось, что сэр Джордж разразится новой разгневанной отповедью и тем ограничится, но затем, поразмыслив немного, он зловеще осклабился и заявил:

— Ты абсолютно прав. Мы начнем завтра же.

Джей удовлетворенно улыбнулся.

Глава 20

Пока Мак шел по грязноватому переулку, носившему громкое название Уоппинг Хай-стрит, он впервые в жизни понял, как должен ощущать себя настоящий король. Из дверей всех таверн, из окон и из дворов домов, даже с крыш люди его приветствовали взмахами рук, выкрикивали его имя, указывая на него своим друзьям. Каждый непременно желал пожать ему руку. Но признание заслуг со стороны мужчин не шло ни в какое сравнение с почти поклонением ему их жен. Ведь мужья не только приносили теперь домой в три или в четыре раза больше денег, но и возвращались с работы почти трезвыми. Женщины обнимали его, целовали ему руки и звали соседок:

— Это Мак Макэш, человек, который сумел совладать с произволом предпринимателей. Идите скорее и познакомьтесь с ним!

Он вышел к берегу и посмотрел на широкую и серую реку. Стоял высокий прилив. Несколько новых кораблей только что бросили якоря. Он начал искать лодочника, чтобы попасть на борт одного из них. Предприниматели обычно сидели в своих тавернах и ждали, пока капитаны сами придут к ним и попросят выделить бригаду для разгрузки. Мак и лидеры его новых банд лично навещали капитанов, экономя их время и гарантируя для себя работу.

Он направился к «Принцу Датскому» и поднялся на палубу. Экипаж уже сошел на берег, оставив на дежурстве только одного пожилого моряка, курившего трубку на баке. Он проводил Мака в каюту капитана. Шкипер сидел за столом и усердно заполнял страницы корабельного журнала, орудуя гусиным пером.

— Добрый день, капитан, — приветствовал его Мак с дружелюбной улыбкой. — Я — Мак Макэш.

— Чего вам надо? — грубовато спросил капитан.

Он даже не пригласил Мака присесть.

Мак не принял грубость близко к сердцу — «морские волки» никогда не бывали особенно вежливыми.

— Вы бы не хотели, чтобы ваше судно разгрузили быстро и эффективно уже завтра? — спросил он по-прежнему любезно.

— Нет.

Мака это удивило. Неужели кто-то успел опередить его?

— Кто же выполнит для вас работу?

— Не ваше собачье дело.

— Вообще-то, это как раз мое дело, но если вы не желаете со мной разговаривать и делиться информацией, придется обратиться к кому-то другому.

— Вот и ищите другого. Всего хорошего.

Мак помрачнел. Ему не хотелось уходить, не выяснив, что происходит.

— Да что с вами такое, капитан? Я вас чем-то обидел?

— Мне нечего вам больше сказать, молодой человек, и буду весьма признателен, если вы покинете борт моего корабля.

Маку его ответ не понравился, но, поскольку добавить к сказанному оказалось нечего, он вернулся в шлюпку.

Капитаны всегда отличались тяжелыми характерами. Вероятно, потому, что так надолго вынуждены были оставлять родные дома, жен и детей.

Он окинул взглядом русло реки. Еще один недавно прибывший корабль — «Джек из Уайтхэвена» — бросил якорь неподалеку от «Принца». Там матросы все еще убирали паруса и связывали канаты в аккуратные бухты, чтобы сложить на палубе. Мак решил сделать следующую попытку с этим судном и попросил лодочника грести к нему.

Капитана он нашел на корме в обществе молодого джентльмена в парике и при шпаге. Он приветствовал их сдержанно, но уважительно, что, как показывал опыт, было наилучшим подходом к таким людям, помогая сразу вызвать доверие с их стороны.

— Капитан! Сэр! Доброго дня вам обоим.

Капитан «Джека» оказался на редкость вежлив.

— И вам доброго дня. Это мистер Тэллоу, сын владельца судна. Какова цель вашего прибытия к нам на борт?

— Не желали бы вы, чтобы трюм вашего корабля уже завтра очистила бригада работающих быстро и на трезвую голову разгрузчиков угля? — вопросом на вопрос отозвался Мак.

— Да! — воскликнул капитан.

— Нет! — одновременно с ним отозвался Тэллоу.

Шкипер не смог скрыть удивления и вопросительно посмотрел на хозяина своего судна. Молодой человек обратился к гостю:

— Вы ведь Макэш, не так ли?

— Да, и, насколько мне известно, капитаны уже начали воспринимать мое имя как гарантию добросовестной работы…

— Мы не нуждаемся в ваших услугах, — оборвал его Тэллоу.

Второй отказ уже несколько взвинтил Мака.

— Позвольте поинтересоваться почему? — спросил он чуть более резко.

— Мы уже много лет сотрудничаем с Гарри Ниппером из «Раскаленной сковородки», и никогда не имели с ним никаких проблем.

— Я бы не стал столь категорично утверждать, что проблем с ним у нас не было, — вставил реплику капитан.

Тэллоу метнул в него злобный взгляд.

— Но ведь несправедливо, что грузчиков принуждают пропивать почти весь свой заработок, верно?

Тэллоу на мгновение растерялся.

— Я не собираюсь вступать в споры с вам подобными. — Спохватился он почти сразу. — Скажу одно: для вас здесь работы нет. Оставьте нас.

Мак упорствовал:

— Но почему вы хотите, чтобы ваш корабль разгружали целых три дня пьяные и ленивые грузчики, тогда как мои ребята все сделают тщательнее и быстрее?

Капитан, явно не испытывавший большого почтения к сыну хозяина, поддержал его:

— Да, мне бы тоже любопытно было бы узнать причину.

— Не смейте подвергать сомнению мои решения, вы оба, — сердито отозвался Тэллоу.

Он отчаянно стремился сохранить чувство собственного достоинства, но по молодости ему это плохо удавалось.

У Мака зародилось подозрение, казавшееся сейчас вполне оправданным.

— Вам кто-то запретил нанимать мою банду?

Выражение лица Тэллоу подсказало: догадка абсолютно верна.

— Как вы скоро обнаружите, никто на реке не даст больше работу вашей бригаде, как и бандам Райли и Чарли Смита, — раздраженно сказал Тэллоу. — Прошел слух, что вы смутьяны и бунтовщики.

Мак осознал, насколько серьезно обстоят дела, и холодок пробежал у него по спине. Он понимал — Леннокс и остальные предприниматели рано или поздно что-то затеют против него, — но никак не ожидал, что их пакостные намерения поддержат судо-владельцы.

Это его сначала несколько озадачило. Ведь прежняя система не приносила хозяевам кораблей особой пользы. Тем не менее, годами имея дело с предпринимателями, они просто в силу консервативности своих взглядов решили взять сторону старых знакомых, наплевав на выгоду и справедливость.

Не было никакого смысла негодовать и демонстрировать свои истинные чувства. Он спокойно обратился к Тэллоу:

— Я крайне сожалею о принятом вами решении. Оно одинаково плохо скажется на интересах как грузчиков, так и судовладельцев. Надеюсь, со временем вы измените свою позицию. А пока — желаю здравствовать!

Тэллоу промолчал. Маку оставалось только вернуться на берег. Им владело смятение. Он обхватил голову руками и уставился на грязную воду Темзы. С какой стати он осмелился предполагать, что сможет справиться со сплоченной группой богатых, беспринципных и безжалостных предпринимателей? Они обладали связями во властных кругах и получали от них поддержку. А кто такой он? Всего лишь бывший шахтер Мак Макэш из Хьюка.

Ему следовало предвидеть последствия своих действий.

Он выпрыгнул из шлюпки на берег и направился к кофейне «Сент-Льюк», ставшей с недавних пор чем-то вроде его штаб-квартиры. К этому моменту существовало уже не менее пяти бригад разгрузчиков угля, работавших по новой системе. А уже вечером в следующую субботу, когда члены старых банд опять получат свои урезанные чуть ли не в десять раз заработки, многие из них окажутся готовы к переменам и к более выгодной работе с новичками. Однако бойкот со стороны судовладельцев пагубно скажется на их перспективах.

Кофейня располагалась рядом с церковью Святого Луки[353]. В ней подавали не только кофе, но и пиво, и более крепкие напитки. В меню входила простая еда. Причем здесь посетители могли поесть и выпить сидя, тогда как в тавернах было принято стоять.

Внутри он застал Кору, доедавшую бутерброд с маслом. Хотя время давно уже миновало даже обеденное, она только сейчас завтракала: часто ночью ей вообще не удавалось поспать. Мак заказал себе порцию тушеной баранины и малую кружку пива, а потом сел рядом с ней. Она тут же заметила его дурное настроение и спросила:

— Что случилось?

Он рассказал ей о своих проблемах. Пока делился с Корой подробностями, невольно любовался ее нежным лицом. Она оделась для продолжения своей работы в то же оранжевое платье, в котором он впервые встретил ее, спрыснув себя пахучими духами. Она выглядела, как икона Девы Марии, а пахла, как наложница из гарема какого-нибудь султана. Неудивительно, подумал он, что пьяницы с набитыми золотыми монетами кошельками без опаски следовали за ней в самые темные закоулки.

Три из последних шести ночей он провел с ней. Она хотела купить ему на свои деньги новое пальто. Он хотел, чтобы она бросила тот образ жизни, который вела до сих пор. Кора стала для него первой настоящей возлюбленной.

Он как раз заканчивал свою историю, когда вошли Дермот и Чарли. В глубине души он надеялся, что им повезло больше, чем ему самому, но выражения их лиц развеяли все иллюзии. Черная физиономия Чарли несла на себе печать уныния, а Дермот заявил на своем ирландском говорке:

— Судовладельцы сговорились против нас. На всей реке ни один капитан не желает давать нам работу.

— Будь они прокляты! — воскликнул Мак.

Стало очевидно, что бойкот оказывался действенным и у них возникли крупные неприятности.

Ему пришлось пережить и подавить в себе краткий приступ праведного гнева. Все, чего он добивался, это права тяжко трудиться и заработать достаточно, чтобы купить свободу для своей сестры, но ему постоянно вставляли палки в колеса люди, у которых и так денег куры не клевали.

— Нам конец, Мак, — сказал Дермот.

Но его покорная готовность сдаться рассердила Мака больше, чем сам по себе бойкот.

— Конец? — презрительно переспросил он. — Ты мужчина или жалкая тряпка?

— А что мы сможем предпринять? — спросил Дермот. — Если капитаны перестанут нанимать наши банды, люди вынуждены будут вернуться к прежней системе. Им надо на что-то жить.

Почти не задумываясь, Мак подал идею:

— Мы можем организовать забастовку.

Двое его товарищей промолчали.

— Забастовку? — повторила слово Кора.

Мак выдал первое, что пришло ему в голову, но затем, после недолгих размышлений, понял, что только в этом заключался единственный реальный выход из положения.

— Все разгрузчики угля хотят перемен, насколько мне известно, — сказал он. — Мы попытаемся уговорить их прекратить работать на своих предпринимателей. И тогда судовладельцам придется поневоле нанимать новые банды.

Дермот не скрывал скептицизма.

— А если хозяева судов по-прежнему станут отказываться предоставлять работу нам?

Его пессимизм сильно действовал Маку на нервы. Почему люди всегда ждут от будущего только чего-то для них неблагоприятного?

— В таком случае уголь вообще перестанут доставлять на берег.

— А на какие шиши станут жить грузчики?

— Они могут себе позволить несколько дней не трудиться. Им не впервой. Вспомни, как часто случается, что углевозы не прибывают в гавань, и тогда без работы остаются все.

— Это, положим, верно. Но продержаться долго нам не удастся.

Маку уже хотелось кричать от злости.

— Хозяева кораблей и власти тоже долго не протянут. Лондон постоянно нуждается в поступлении угля!

Дермот все еще боролся со своими сомнениями. И Кора вмешалась очень своевременно:

— А что еще ты можешь предложить, Дермот?

Дермот морщил лоб в задумчивости, но теперь недолго, а затем его лицо прояснилось.

— Мне ненавистна мысль о возвращении к старой системе. Я готов попытаться, и пусть все катится к черту!

— Вот и отлично! — Мак почувствовал облегчение.

— Я однажды участвовал в стачке, — по-прежнему угрюмо заявил Чарли. — От забастовок особенно сильно страдают жены рабочих.

— Когда это ты бастовал? — спросил Мак.

У него самого не было никакого личного опыта. Информацию о стачках он черпал исключительно из газет.

— Три года назад в Тайнсайде. Я вкалывал тогда на угольной шахте.

— Я вообще впервые слышу, что ты когда-то был шахтером. — Ни Маку, как и никому другому в Хьюке, никогда в голову не приходило, что шахтеры тоже способны забастовать. — Чем же все закончилось?

— Владельцу шахты пришлось уступить нашим требованиям, — признался Чарли.

— Ну, вот видишь! — с триумфом воскликнул Мак.

Но снова вмешалась Кора, только гораздо более взволнованным тоном:

— Не забывай, Мак, что здесь тебе придется иметь дело не с северными землевладельцами. Тебе будут противостоять хозяева лондонских таверн — подонки, каких свет не видывал. Они запросто наймут негодяя, который проникнет к тебе ночью и спящему перережет глотку.

Мак заглянул ей в глаза и понял, что она искренне опасается за его жизнь.

— Я приму меры предосторожности, — попытался успокоить он ее.

Она скептически усмехнулась, но промолчала.

— Но нам еще только предстоит убедить людей пойти на стачку, — заметил Дермот.

— Здесь ты совершенно прав, — сказал Мак рассудительно. — Какой смысл обсуждать вопрос вчетвером, словно мы обладаем полномочиями принимать решение за всех? Мы созовем общее собрание. Который теперь час?

Они бросили взгляды в окна. Наступал вечер.

— Должно быть, около шести, — высказала предположение Кора.

Мак продолжал:

— Банды, у которых есть на сегодня работа, закончат с наступлением темноты. Вы вдвоем пройдете по всем окрестным тавернам и сообщите о собрании.

Оба кивнули в ответ. А Чарли сказал:

— Мы не сможем собраться здесь. Слишком тесно. А банд насчитывается не меньше пятидесяти.

— При «Веселом Морячке» есть просторный двор, — вспомнил Дермот. — И хозяин не входит в число предпринимателей.

— Прекрасное место, — согласился Мак. — Скажите парням, чтобы явились туда через час после полного заката солнца.

— Придут наверняка не все, — сказал Чарли.

— Но большинство явятся.

— Соберем как можно больше народа, — снова кивнул Дермот.

Они с Чарли сразу же вышли на улицу.

Мак посмотрел на Кору.

— Ты не устраиваешь себе выходной этой ночью? — с надеждой спросил он.

Она покачала головой.

— Мне осталось только дождаться своей сообщницы.

Мака всегда тревожило, что подлинной воровкой была Пег, а наказание могла понести прежде всего Кора.

— Как бы мне хотелось найти для этой девочки занятие, чтобы она могла бросить воровство, — сказал он.

— Зачем?

Ее вопрос всерьез озадачил его.

— Но это же очевидно…

— Что для тебя очевидно?

— Будет лучше, если из нее вырастет честная женщина.

— В каком смысле лучше?

Мак отчетливо услышал злые нотки в вопросах Коры, но прекратить разговор уже не мог.

— Она занимается слишком опасными делами. Кончится тем, что ее тоже вздернут в Тайберне.

— Значит, по-твоему, ей будет лучше скрести полы в кухне какого-нибудь богатого дома, чтобы ее избивала повариха и насиловал хозяин?

— Не думаю, что каждую служанку при кухне непременно насилуют…

— Любую хорошенькую — непременно. И чем я стану зарабатывать без нее?

— Ты могла бы найти себе другое занятие очень легко. Ты умна, красива…

— Но я вовсе не хочу искать себе другое занятие, Мак. Я хочу продолжать прежнее.

— Почему?

— Мне оно нравится. Люблю нарядно одеваться, пить джин, флиртовать с мужчинами. Я помогаю красть у тупых мужланов, имеющих больше денег, чем они заслуживают. Это приятно волнует, дается легко, а мои заработки в десять раз превышают жалованье какой-нибудь портнихи, продавщицы или официантки в кофейне.

Мака ее слова повергли в шок. Он всегда предполагал, что она участвует в воровстве по необходимости. Открытое заявление, что ей нравилось воровать, противоречило всем его представлениям о ней.

— Даже не знаю, что тебе сказать в ответ на это.

— Ты и сам вроде бы умный мужчина, Мак, но ни черта не понимаешь в этой жизни.

Прибыла Пег. Она была бледна, еще сильнее отощала и казалась смертельно уставшей. Впрочем, как всегда.

— Ты хотя бы успела позавтракать? — спросил Мак.

— Нет, — сказала она и села. — Но начала бы со стаканчика джина.

Мак подал знак официантке.

— Принесите тарелку овсяной каши со сливками, пожалуйста.

Пег скорчила гримасу, но как только подали еду, с жадностью накинулась на нее.

Пока она ела, в зал вошел Каспар Гордонсон. Мака его появление чрезвычайно обрадовало. Он сам собирался вскоре отправиться на Флит-стрит, чтобы обсудить бойкот со стороны судовладельцев и идею общей забастовки. И он быстро описал события дня, а вечно неряшливый юрист потягивал бренди.

По мере того как Мак приводил все новые подробности, на лице Гордонсона отображалась нескрываемая тревога. Когда молодой человек закончил, Гордонсон заговорил своим обычным тонким, но звучным голосом:

— Вам следует понимать, что наш правящий класс перепуган. Не только королевский двор и правительство. Страх испытывают все представители так называемой элиты: герцоги и графы, олдермены и судьи, купцы и землевладельцы. Все разговоры о гражданских свободах заставляют их нервничать. А голодные бунты в прошлом и позапрошлом годах отчетливо показали им, на что способен доведенный до крайности народ.

— Вот и прекрасно! — воскликнул Мак. — В таком случае они выполнят наши требования.

— Совсем необязательно. Среди них возникнут панические предчувствия, что, если они уступят вам однажды, вы захотите получить еще больше. На самом деле они только и мечтают найти удобный предлог, чтобы отдать приказ войскам стрелять по людям.

Мак заметил, что за внешне невозмутимым анализом ситуации Гордонсон прячет глубокую обеспокоенность.

— А им такой предлог в самом деле необходим?

— Да, безусловно. И препятствует их безнаказанности прежде всего Джон Уилкс. Он стал для них настоящей занозой в заднице, не дающей поступать необдуманно. Он ведь обвиняет правительство в деспотизме. И если войска бросят против ни в чем не повинных людей, то еще многие тысячи колеблющихся скажут себе: «Вот оно как! Значит, Уилкс целиком и полностью прав. Нашей страной руководят настоящие тираны». А ведь многочисленные лавочники, ремесленники, булочники и прочие мелкие торговцы участвуют в голосовании на выборах.

— Так какой же предлог нужен правительству?

— Они хотели бы спровоцировать вас. Заставить открыто выступить и перепугать тех, кто еще колеблется, прибегнув к насилию и жестокости. Тогда народ станет больше желать мира и порядка, перестав даже думать о свободе слова и прочих либеральных ценностях. Войска пустят в ход оружие, но вызовут уже не гневные марши протеста, а коллективный вздох облегчения среди обывателей. Никто не посмеет осудить насилие в ответ на насилие. Всеобщего возмущения правящему классу можно будет больше не опасаться.

Мак был заинтригован и испуган одновременно. Он никогда не рассматривал политику в таком ракурсе. Он мог участвовать в обсуждениях сложных теорий, почерпнутых из книг, сам становился беззащитной жертвой несправедливых законов, но это стало чем-то новым, остановкой на полпути между первым и вторым. Он вступал в зону, где противоборствующие силы сталкивались и сражались друг с другом, а правильно или неверно избранная тактика могла повлиять на исход противостояния. Вот она, осознал он, политика в ее реальном виде, со всеми ее подлинными угрозами.

Гордонсон лишился всякой завораживающей прежде ауры: он выглядел откровенно встревоженным и таким же беззащитным, как и сам Мак.

— Я втянул вас в опасную ситуацию, — сказал он, — и если вы погибнете, ваша смерть тяжким грузом ляжет на мою совесть.

Его страх начал постепенно передаваться Маку. Четыре месяца назад я был простым шахтером, размышлял он, а ныне превратился во врага правительства, в человека, которого они охотно убили бы. Сам ли я напросился на это? Но ведь на нем теперь лежала огромная ответственность. Как Гордонсон чувствовал себя в ответе за него самого, он обязан был позаботиться о разгрузчиках угля. Он не смог сбежать и спрятаться, покрыв себя позором, ославившись как последний трус. Он поставил людей в трудное положение, и теперь видел свой долг в том, чтобы вывести их из него.

— Что же, по вашему мнению, нам следует делать? — спросил он у Гордонсона.

— Если ваши парни согласятся бастовать, вашей задачей станет держать их под контролем. Вам необходимо будет предотвращать попытки поджога кораблей, расправ со штрейкбрехерами, осад и блокады таверн, принадлежащих предпринимателям. Как вы сами понимаете, вы не пастырь стада овечек. Вы стали лидером мужчин, которые молоды, сильны и озлоблены, и, начав бастовать, способны спалить весь Лондон.

— Мне кажется, я справлюсь с ролью лидера, — сказал Мак. — Они прислушиваются ко мне и относятся с уважением.

— Более того, они вас чуть ли не боготворят, — заметил Гордонсон. — И этим только подвергают еще большей опасности. Вы подлинный вожак, и правительство может подавить забастовку, осудив и повесив вас. С того момента, когда грузчики выскажутся за стачку, вы окажетесь в смертельно рискованной ситуации.

Мак уже жалел, что вообще употребил слово «забастовка».

— Как мне поступить? — спросил он.

— Покиньте место своего постоянного проживания и переберитесь в другое. Держите новый адрес в секрете от всех, кроме нескольких самых верных и преданных друзей.

— Переезжай ко мне, — предложила Кора.

Мак даже сумел улыбнуться. Хотя бы одна проблема имела простое решение.

Гордонсон продолжал:

— Не появляйтесь на улицах в дневное время. Приходите на митинги и сразу исчезайте. Превратитесь в призрак.

Звучит несколько странно, подумал Мак, но страх заставил его принять советы всерьез.

— Хорошо. Усвоил.

Кора поднялась, чтобы уйти. К изумлению Мака, Пег обвила его руками и крепко обняла.

— Будь осторожен, шотландский король Джок, — сказала она. — Не напорись на нож.

Мак все еще не переставал удивляться, как они тревожились за него, и был сейчас до глубины души тронут. А ведь он был знаком с этими людьми всего три месяца — совсем короткий срок.

Кора поцеловала его в губы и вышла наружу, уже соблазнительно покачивая бедрами при каждом шаге. Пег последовала за ней.

Вскоре Мак и Гордонсон тоже направились в сторону «Веселого морячка». Сгустилась тьма, но на Уоппинг-Хай-стрит царило оживление, свечи мерцали в дверях таверн, в окнах домов, в переносных фонарях прохожих. Наступил отлив, дно реки обнажилось вдоль берегов, и оттуда доносился бивший в нос гнилостный запах.

Мак с изумлением увидел, что двор таверны до отказа забит народом. В Лондоне насчитывалось не менее восьмисот разгрузчиков угля, и по меньшей мере половина из них пришла на собрание. Кто-то наспех соорудил из досок грубое подобие трибуны на приподнятой платформе, разместив для освещения по углам четыре ярко пылавших факела.

Мак протиснулся сквозь толпу. Все узнавали его. Каждому хотелось переброситься с ним словом или похлопать по плечу. Новость о его прибытии распространилась быстро, и раздались приветственные возгласы. К моменту, когда он добрался до платформы, они перешли почти в рев. Он поднялся на трибуну и оглядел людей. Сотни чумазых от угольной пыли лиц ответили ему взглядами, отчетливо различимыми при свете факелов. Ему пришлось не без труда сдержать навернувшиеся слезы — настолько благодарен он был им за доверие и поддержку. Говорить он пока не мог. Слишком неумолчный стоял шум. Он поднял руку, призывая к тишине, но ничего не добился. Кто-то продолжал выкрикивать его имя, некоторые скандировали:

— Уилкс — это свобода!

Звучали и другие лозунги.

Но постепенно над всеми остальными начал доминировать один, пока все не стали повторять только одно слово:

— Бастуем! Бастуем! Бастуем!

Мак стоял, смотрел на них и думал: что же я наделал?

Глава 21

Джей Джеймиссон к завтраку получил записку от своего отца. Она была типично для него краткой.


«Гровнор-сквер, 8 часов утра.

Приходи для встречи со мной ко мне в контору ровно в полдень.

Дж. Дж.»


Ему сразу же пришла в голову мысль, что отец каким-то образом узнал о сделке, заключенной им с Ленноксом, и он ощутил острый укол чувства вины.

До некоторых пор все шло просто превосходно. Судовладельцы бойкотировали новые бригады разгрузчиков, как и хотел Леннокс, и он тоже выполнил свое обещание — вернул Джею долговые расписки. Но затем грузчики устроили общую забастовку, и уголь не поступал на лондонские склады целую неделю. Неужели отец выяснил, что ничего подобного не случилось бы, если бы не карточные долги сына? Джей ужаснулся, стоило только подумать об этом.

Как обычно, он отправился в лагерь своего полка в Гайд-парке и получил у полковника Крэнбро разрешение покинуть расположение части к середине дня. Все утро ему с трудом удавалось справляться с волнением. Его мрачное настроение передалось солдатам, и даже лошади нервничали, словно чуяли нечто неладное.

Церковные колокола отбивали двенадцать, когда он входил в расположенное у реки главное здание конторы и склада компании Джеймиссона. Пыльный воздух внутри пропитывали тем не менее самые приятные ароматы — кофе и корицы, рома и портвейна, перца и апельсинов. Это всегда напоминало Джею о детстве, когда бочки и ящики с чаем представлялись ему просто огромными. Он и сейчас словно снова оказался ребенком, напроказившим и вызванным для заслуженного наказания. Джей пересек просторный склад, бегло отвечая на приветствия сотрудников фирмы, и поднялся по несколько шаткой деревянной лестнице к офису и бухгалтерии. Миновав приемную, в которой работали клерки, он зашел в кабинет отца — угловую комнату, где повсюду висели карты, пачки счетов и картины с изображениями кораблей.

— Доброе утро, папа, — сказал он. — А где Роберт?

Его старший брат обычно почти неотлучно находился подле отца.

— Ему пришлось отправиться в Рочестер. Но дело сейчас касается скорее тебя, чем его. Меня хочет видеть сэр Филип Армстронг.

Армстронг считался правой рукой государственного секретаря виконта Уэймута. У Джея окончательно разыгрались нервы. Неужели у него возникли проблемы не только с отцом, но и правительством?

— Что понадобилось от тебя Армстронгу?

— Ему нужно добиться немедленного прекращения стачки, и он знает, что мы послужили причиной ее начала.

«Непохоже, чтобы все это имело хоть какое-то отношение к моим долгам», — подумал Джей. Но нервное напряжение не спадало.

— Он может явиться сюда в любой момент, — добавил отец.

— Почему он наносит визит тебе сам?

Обычно столь крупные государственные чиновники вызывали людей к себе в правительственный комплекс на Уайтхолле.

— Желает соблюсти секретность, как я полагаю.

Прежде чем Джей успел задать очередной вопрос, дверь распахнулась и вошел Армстронг. И отец и сын проворно вскочили на ноги. Армстронг был мужчиной средних лет, одетый в официальной манере с париком на голове и со шпагой на поясном ремне. Причем голову он держал горделиво высоко, как будто стремясь показать, что редко снисходит до вмешательства в заурядные коммерческие процессы. Отец его недолюбливал. Джей мог заметить это, прочитав выражение лица сэра Джорджа, когда он пожимал высокому гостю руку и приглашал присаживаться.

От предложенного бокала вина Армстронг отказался.

— Забастовка должна прекратиться, — сразу перешел к сути он. — Разгрузчики угля парализовали работу половины промышленных предприятий Лондона.

— Мы попытались поставить матросов на выгрузку угля, — сказал сэр Джордж. — На день или два это помогло решить проблему.

— А что пошло не так потом?

— Их уговорами или запугиванием заставили присоединиться к забастовщикам.

— Как и лодочников, — с раздражением заметил Армстронг. — А еще до начала стачки грузчиков возникли сложности с портными, ткачами, шляпными мастерами, рабочими лесопилок… Так больше продолжаться не может.

— Но почему вы пожелали посетить именно меня, сэр Филип?

— Потому что, насколько я понимаю, вы стали главным инициатором бойкота со стороны судовладельцев, который спровоцировал стачку.

— Да, это верно.

— Могу я поинтересоваться, зачем вы пошли на подобный шаг?

Сэр Джордж выразительно посмотрел на Джея, который судорожно сглотнул и ответил:

— Ко мне обратилась группа предпринимателей, содержащих традиционные бригады разгрузчиков угля. И мы с отцом посчитали, что нельзя допустить нарушения установленных порядков в их работе.

— Уверен, вы поступили правильно, — сказал Армстронг, а Джей подумал: переходи же скорее непосредственно к делу. — Вам известны имена организаторов и лидеров забастовки?

— Разумеется, мне они известны, — кивнул Джей. — Их главарем является человек по имени Малакай Макэш, более известный как просто Мак. В прошлом он работал забойщиком на одной из угольных шахт моего отца.

— Мне нужно, чтобы этого Макэша арестовали и обвинили в нарушении закона о поддержании порядка в государстве. Но все нужно сделать предельно корректно и правдоподобно: никаких подтасованных улик или подкупленных свидетелей. Придется спровоцировать настоящий бунт, который возглавят как раз эти самые бастующие грузчики. Они пустят в ход огнестрельное оружие против офицеров королевской армии, убив и ранив значительное число солдат.

Джей оказался в полном замешательстве. Значит, Армстронгу требовалось, чтобы Джеймиссоны сами спровоцировали кровавые события? Поразительно!

Однако его отец не подал виду, что удивлен подобным оборотом разговора.

— Вы выразились предельно ясно, сэр Филип. — Он снова посмотрел на Джея. — Ты знаешь, где разыскать Макэша?

— Нет, — ответил он, но, заметив презрительную гримасу на лице сэра Джорджа, поспешил добавить: — Хотя мне не составит труда установить его местонахождение.

* * *

На рассвете Мак разбудил Кору и занялся с ней любовью. Она улеглась в постель уже под утро, вся пропахнувшая табачным дымом. Мак поцеловал ее тогда и сразу снова уснул. Теперь же он полностью очнулся ото сна, а сонной была она сама. Ее тело ощущалось мягким, податливым и расслабленным, кожа нежной, рыжие волосы спутались. Но она поддалась его желанию, обвила руками, тихо постанывала, под конец издала негромкий вскрик наслаждения, но сразу же опять заснула.

Некоторое время он лежал и смотрел на нее. Ее лицо казалось почти совершенным в своей красоте — небольшим, округлым, розовым, с правильными и даже изящными чертами. Однако ее образ жизни все больше и больше тревожил его. Кроме того, ему казалось проявлением бессердечия использование почти ребенка в качестве сообщницы. Но стоило завести с ней разговор об этом, она начинала злиться, а потом нападала с ответными обвинениями. Он тоже оказывался кругом виноват. Жил тут, понимаешь, совершенно бесплатно и охотно питался едой, купленной на ее якобы порочным путем заработанные деньги.

Он вздохнул и встал с постели.

Квартира Коры располагалась на втором этаже сильно обветшавшего дома, стоявшего прямо посреди угольного склада. Сам владелец склада жил в нем когда-то, но как только разбогател, перебрался в место получше. Теперь помещения нижнего этажа он использовал как контору, а комнаты наверху сдавал Коре.

Комнат было две. Одну почти целиком занимала большая кровать. Мебелью для второй служили обеденный стол и стулья. В спальне, кроме того, располагался шкаф, забитый тем, на что Кора тратила почти все свои деньги: одеждой. И у Эстер, и у Энни было всего по два платья. Одно для работы, другое — воскресное. Кора располагала доброй дюжиной нарядов обязательно самых броских расцветок: желтыми, красными, ярко-зелеными и насыщенно-коричневыми. К каждому имелась пара подходившей в тон обуви, невероятное количество чулок, перчаток и платков, как у самой настоящей леди.

Он умылся, быстро оделся и вышел из дома. Через несколько минут уже добрался до жилища Дермота. Семья как раз расправлялась с обычной овсянкой, приготовленной на завтрак. Мак расплылся в улыбке при виде детей. Каждый раз, пользуясь «кундумами» Коры, он гадал, заведет ли он в будущем своих ребятишек. Иногда ему казалось, что хорошо бы иметь малыша от Коры, но стоило вспомнить, чем она зарабатывала на жизнь, идея переставала выглядеть особенно привлекательной.

Мак отказался от предложенной ему порции каши, зная, насколько бедно жило семейство Дермота. Как и Мак, Дермот вынужден был теперь сесть на шею женщине. Его жена работала судомойкой в кофейне по вечерам, а мужа оставляла приглядывать за детьми.

— Тебе пришло письмо, — сообщил Дермот и подал Маку скрепленный сургучной печатью и сложенный вдвое лист бумаги.

Мак узнал почерк, почти неотличимый от его собственного. Письмо было от Эстер. Им моментально овладело тоскливое чувство вины. Предполагалось, что он зарабатывает и откладывает для нее деньги, а на самом деле он бастовал и сидел без гроша в кармане.

— Где у нас сегодня сходка? — спросил Дермот.

Мак каждый день встречался с группой своих основных помощников в новом месте.

— В подсобке на задах таверны «Голова Королевы», — ответил Мак.

— Я передам остальным.

Дермот немедля надел шляпу и вышел.

Мак распечатал письмо и начал читать.

Новостей оказалось предостаточно. Энни забеременела, и, если родится мальчик, они назовут его Маком. У него невольно навернулись слезы на глаза. Джеймиссоны строили новую шахту на территории усадьбы Хай Глен во владениях Хэллимов. Действовали они быстро, и Эстер буквально через несколько дней переводили туда работать на переноску добытого угля. Вот это известие удивило Мака. Он хорошо помнил заявление Лиззи, что она никогда не допустит добычи угля на землях Хай Глена. Жена преподобного мистера Йорка заболела лихорадкой и померла. Тут ничему поражаться не приходилось — супруга священника всегда отличалась слабым здоровьем и постоянно хворала. Наконец Эстер напоминала, что все еще полна решимости покинуть Хьюк, как только Мак накопит достаточную для этого сумму.

Он сложил листок и сунул в карман. Сейчас он не мог позволить чему бы то ни было подорвать его веру в свою правоту и помешать довести стачку до победного конца. Как только забастовка увенчается успехом, он сумеет начать собирать нужные для Эстер деньги.

Он расцеловал детишек Дермота и отправился в таверну «Голова Королевы».

Его сподвижники уже начали постепенно собираться там. Мак сразу перешел к главному.

Одноглазый Уилсон, грузчик, отправленный проверить, не встали ли на якорь вдоль реки новые суда, доложил, что с утренним приливом прибыли два углевоза.

— Оба из Сандерленда, — уточнил он. — Я поговорил с моряками, сошедшими на берег.

Мак обратился к Чарли Смиту:

— Поднимись на борт этих кораблей и побеседуй с капитанами, Чарли. Объясни им, почему мы бастуем, и попроси проявить терпение. Им придется подождать. Скажи, что мы надеемся на скорые уступки со стороны судовладельцев и на разрешение для наших банд разгружать уголь.

Одноглазый вмешался:

— Зачем посылать туда ниггера? Шкиперы охотнее прислушаются к словам англичанина.

— Я тоже англичанин! — как всегда в таких случаях возмущенно напомнил Чарли.

Мак дополнил его реплику своим веским доводом:

— Большинство из этих капитанов родились среди угольных шахт северо-востока, а Чарли говорит в точности с их акцентом. И вообще, он уже выполнял подобные поручения, доказав всем, что из него получился бы хороший посол.

— Только без обид, Чарли, — примирительно сказал Одноглазый.

Чарли в ответ пожал плечами и сразу ушел, чтобы выполнить полученное задание. Во двор вбежала женщина, чуть не столкнувшись с ним, и приблизилась к столу, за которым сидел Мак. Она раскраснелась и тяжело дышала. Мак узнал в ней Сайри, жену воинственно настроенного разгрузчика угля Бастера Макбрайда.

— Мак, парни поймали матроса, перевезшего на берег мешок с углем. Боюсь, Бастер не сдержится и убьет его.

— Где они сейчас?

— Моряка заперли в сарае рядом с «Лебедем», но Бастер крепко поддал и хочет повесить его вниз головой на башне с часами, а остальные только подбивают его на это.

Такого рода ситуации возникали постоянно. Многие грузчики порывались перейти к насильственным действиям. До сих пор Маку удавалось сдерживать их кровожадные порывы. Он остановил сейчас свой выбор на крепкого сложения, но добродушном молодом человеке по имени Пигскин Поллард.

— Отправляйся туда и угомони ребят, Пигскин. Нам только убийства недоставало. Нельзя допустить этого.

— Уже иду, — отозвался тот.

Явился Каспар Гордонсон с пятнами от яичницы на рубашке и с запиской в руке.

— Выяснилось, что целый караван из барж доставляет уголь в Лондон по реке Ли. Он должен прибыть к шлюзу в Энфилде сегодня после обеда.

— Энфилд, — повторил Мак. — Далеко отсюда?

— Двенадцать миль, — ответил Гордонсон. — Сможем добраться туда к полудню даже пешком.

— Отлично. Мы должны захватить шлюз и не дать баржам пройти через него. Хочу сделать это сам. С собой возьму человек двенадцать из самых надежных.

Пришел еще один из разгрузчиков угля.

— Толстяк Сэм Барроуз, хозяин «Зеленого человечка», вербует банду, чтобы освободить от угля трюм «Духа Джарроу», — объявил он.

— Тяжко ему придется, — отпустил комментарий Мак. — Толстяка Сэма никто не любит. Он ни разу в жизни не расплатился с рабочими честно. Но нам все равно нужно приглядывать за его таверной. Уилл Тримбл, иди туда и все разнюхай. Дай мне знать, если возникнет опасность, что Сэму все же удастся собрать бригаду из шестнадцати человек.

* * *

— Он зарылся в какую-то нору, — сказал Сидни Леннокс. — Больше не живет на прежней квартире, и никто не знает, где он прячется.

Джею чуть не стало дурно. Ведь в присутствии сэра Филипа Армстронга он пообещал отцу быстро найти Макэша. Теперь приходилось сожалеть о легкомысленном обещании. Если он потерпит неудачу, не сдержит слова, придется вдоволь наслушаться от сэра Джорджа презрительных оскорблений.

Он в значительной степени надеялся на помощь Леннокса в поисках Макэша.

— Но если он прячется, то как ему удается руководить забастовкой? — спросил Джей.

— Каждое утро он появляется в одной из кофеен. Всякий раз в другой. А его подручные каким-то образом узнают, где встретиться с ним. Он дает им инструкции и пропадает до следующего утра.

— Кто-то обязан знать место его ночевок, — без особого оптимизма сказал Джей. — Если мы сможем найти его, то и забастовку сумеем прекратить.

Леннокс кивнул. Он как никто другой желал, чтобы стачка разгрузчиков угля потерпела провал.

— Думаю, Каспару Гордонсону все известно.

Джей помотал головой.

— Нам это ничего не даст. У Макэша есть подружка?

— Да. Кора. Но она — железная женщина и ничего не скажет.

— Должен быть кто-то еще.

— Есть у меня на примете одна маленькая девчушка, — протянул Леннокс задумчиво.

— Девчушка?

— Торопыга Пег. Она занимается кражами вместе с Корой. Вполне возможно…

* * *

В полночь кофейня «Лорд Арчер» была заполнена офицерами, джентльменами и шлюхами. В воздухе висел густой табачный дым и запах разлитого и уже подкисшего вина. В углу играл скрипач, но его музыку полностью заглушали десятки разгоряченных голосов, неумолчные разговоры клиентов.

Сразу за несколькими столами шла карточная игра, но Джей воздерживался от участия. Он просто пил. Замысел состоял в том, чтобы притвориться мертвецки пьяным, и поначалу он незаметно выливал на пол содержимое своих бокалов с бренди, но постепенно все же выпил основательно, и теперь ему уже не приходилось прилагать особых усилий, делая вид, что он с трудом держится на ногах. Чип Мальборо лакал бренди без всяких уловок весь вечер, но он вовсе не выглядел человеком, перебравшим спиртного.

Джей мог бы даже получать удовольствие от выпивки, но ему мешала непрестанная тревога. Отец не пожелает слушать никаких объяснений и оправданий. Джей обязан добыть новый адрес Макэша. Он даже какое-то время обдумывал такой вариант: назвать вымышленный адрес, а потом заявить, что Макэш успел съехать и оттуда. Но нет! Он знал — отец непременно поймает его на лжи.

А потому продолжал медленно напиваться в «Арчере», надеясь встретить здесь Кору. Время от времени с ним пытались заигрывать многие девицы, но ни одна не подходила под описание внешности Коры: красивое лицо, огненно-рыжие волосы, лет девятнадцати или двадцати. Каждый раз они с Чипом недолго флиртовали со шлюхами, но те скоро понимали, что всерьез эти двое ими не интересуются, и перемещались к следующей потенциальной жертве. Присутствовал в зале и Сидни Леннокс, исподволь наблюдая, покуривая трубку и играя в фараона по маленькой.

Джей уже начал думать, что этой ночью их постигнет неудача. В районе Ковент-Гардена роились сотни девушек, похожих на Кору. Судя по всему, ему придется все повторить завтра или даже послезавтра, прежде чем он столкнется с ней. А дома ждала жена, которая не понимала, почему он должен проводить вечера в злачном месте, куда не ходили порядочные леди.

Но только лишь стоило ему мечтательно подумать о возвращении домой в теплую постель к Лиззи, готовой для любовных утех, как в кофейню вошла Кора.

Джей сразу понял, что это она. Кора заметно превосходила своей привлекательностью всех остальных женщин в зале, а ее волосы действительно имели оттенок пламени, пылавшего в камине. Впрочем, одевалась она как типичная проститутка — в красное шелковое платье с глубоким вырезом и в красные туфли с пряжками в виде бабочек. Помещение она оглядела явно наметанным взглядом профессионалки.

Джей бросил взгляд на Леннокса, который медленно кивнул в ответ дважды.

Слава богу, подумал он.

Посмотрел на Кору, встретился с ней глазами и улыбнулся.

В выражении ее лица ему померещился легкий признак узнавания, словно она догадывалась, кто он такой, но затем Кора тоже улыбнулась ему и подошла.

Джей нервничал, и ему пришлось напомнить самому себе о необходимости пустить в ход свое обычное мужское очарование. Его обаяние прежде безотказно действовало на сотни женщин. Он поцеловал ей руку. От нее пахло терпкими духами с преобладавшим в них ароматом сандалового дерева.

— Я считал, что знаю всех красавиц в Лондоне, но, как теперь понимаю, ошибался, — галантно начал он. — Меня зовут капитан Джонатан, а это мой друг капитан Чип.

Джей решил не называть своего подлинного имени, опасаясь, что Мак мог упоминать о нем в присутствии Коры. Если бы она действительно узнала, кто он такой, то несомненно почуяла бы подвох.

— А я — Кора, — представилась она и пристально всмотрелась в лица обоих. — Какая вы симпатичная пара. Право же, я затрудняюсь в выборе и не понимаю, который из двух капитанов нравится мне больше.

— Я происхожу из более знатной семьи, чем Джонатан, — заявил Чип.

— Зато мое семейство богаче, — парировал Джей таким тоном, что все трое рассмеялись.

— Если вы так богаты, угостите меня бокалом бренди, — попросила она.

Джей подозвал официанта и предложил Коре присесть за их стол.

Она пристроилась на скамье, протиснувшись между ним и Чипом. От него сильно разило джином. Он бросил нескромный взгляд на ее обнаженные плечи, а потом на ложбинку между грудями в декольте. Поневоле он сравнивал ее с женой. Лиззи была ниже ростом, но пышнее. Обладала более широкими бедрами и шикарным бюстом. Высокорослая Кора отличалась изящной стройностью фигуры, а ее груди напоминали ему два яблока, выложенных рядом на блюде.

Она еще раз внимательно пригляделась к нему и спросила:

— Мы с вами раньше не встречались?

Вопрос заставил его встревожиться. Не могли их дорожки пересечься где-то прежде? Нет, исключено, решил Джей.

— Я так не думаю, — ответил он.

Если бы она в самом деле узнала его, то игра уже прекратилась бы.

— Ваше лицо кажется мне знакомым. Мы с вами точно никогда не общались, но я вас где-то видела.

— Зато теперь нам выпала возможность познакомиться поближе, — сказал он с несколько натянутой улыбкой.

Затем завел руку назад и нежно погладил ее шею. Она прикрыла глаза, словно прикосновение доставило ей удовольствие, и Джей постепенно начал расслабляться.

Она вела себя столь непринужденно, и он почти забыл, что такого рода женщины всегда только притворяются. Положила руку ему на бедро очень близко от промежности. Ему пришлось напомнить себе о необходимости не слишком увлекаться. Он ведь тоже всего лишь играл свою роль. Теперь оставалось пожалеть, что выпил слишком много. Нужно сохранять по возможности полную ясность ума.

Подали ее бренди, и она залпом осушила бокал.

— Нам надо пройтись, мой милый мальчик, — сказала она. — Подышим свежим воздухом, прежде чем на тебе лопнут бриджи.

Джей понял, до какой степени стала заметна его мощная эрекция, и густо покраснел.

Кора поднялась и направилась к двери, и Джей последовал за ней.

Когда они вышли наружу, она обняла его за талию и повела вдоль колоннады тротуара на площади Ковент-Гарден. Он дальше запустил руку через ее плечо, добрался до выреза платья и принялся ласкать сосок одной из грудей. Она хихикнула и свернула в ближайший проулок.

Они обнимались и целовались, а он теперь мог с наслаждением пожимать обе ее груди. Джей напрочь забыл о Ленноксе и их плане. Он слишком хотел обладать Корой — такой теплой, разгоряченной, похотливой. А ее руки проворно работали, расстегивая на нем жилет, тоже поглаживая его грудь, проникая под бриджи. Он сунул язык ей в рот и одновременно попытался задрать нижние юбки. Его обнажившийся живот обдало волной холодного воздуха.

Неожиданно у него за спиной раздался детский крик. Кора вздрогнула и оттолкнула Джея от себя. Она посмотрела через его плечо, а потом повернулась, явно собираясь сбежать, но тут рядом возникла фигура Чипа Мальборо, который схватил ее и не дал сделать ни шага.

Джей тоже повернулся и увидел, как Леннокс пытается удержать отчаянно сопротивляющуюся, царапающуюся и извивающуюся всем телом малолетку. Пока они боролись, девочка-подросток выронила на тротуар несколько предметов. Даже при тусклом свете Джей узнал собственный бумажник, карманные часы, шелковый носовой платок и серебряную печать. Она обчистила его карманы, когда он увлеченно целовался с Корой. А ведь он был готов к этому, но тем не менее ничего не почувствовал. Уж слишком увлекся не той частью своей роли, на которой следовало сосредоточиться.

Девчонка перестала сопротивляться, и Леннокс громогласно заявил:

— Мы доставим вас обеих к мировому судье. Карманная кража — преступление, караемое повешением.

Джей боязливо озирался по сторонам, ожидая, что внезапно покажутся сообщники Коры и вступятся за нее, но скоро убедился: суматоха в проулке не привлекла ничьего внимания.

Чип бросил взгляд на промежность Джея и с ухмылкой сказал:

— Можете убрать свое оружие, капитан Джеймиссон. Сражение закончилось.

* * *

Многие богатые и могущественные люди избирались мировыми судьями. Сэр Джордж Джеймиссон не был исключением. И хотя он никогда не участвовал в открытых судебных процессах, закон наделял его правом проводить разбирательства прямо на дому. В его власти было приговорить провинившихся к порке, клеймению и тюремному заключению на ограниченные сроки. Более серьезных преступников ему надлежало передавать в Олд Бейли для настоящего суда над ними.

Он дожидался Джея и потому не ложился спать, но не мог не раздражаться из-за того, что приходилось бодрствовать так долго.

— Я ждал вас не позже десяти часов вечера, — сердито сказал он, когда они все ввалились к нему в гостиную на Гровнор-сквер.

Коре связали руки, и ее силком тащил за собой Чип Мальборо.

— Стало быть, вы нас ждали, вот оно как! — воскликнула она. — Вы все нарочно подстроили, грязные свиньи!

Сэр Джордж резко сказал:

— Закройте рот, или я прикажу выпороть вас на площади еще до начала разбирательства.

Кора безусловно поверила в серьезность его намерений и замолчала.

Сэр Джордж положил перед собой на стол лист бумаги и обмакнул кончик пера в чернильнице.

— Заявителем является Джей Джеймиссон, эсквайр. Он подал жалобу на то, что стал жертвой карманной кражи, совершенной…

Леннокс вмешался:

— Ее зовут Торопыга Пег, сэр.

— Я не могу записывать клички, — рявкнул сэр Джордж. — Каково ваше подлинное имя, дитя мое?

— Пегги Нэпп, сэр.

— А как зовут эту молодую женщину?

— Кора Хиггинс, — назвала себя Кора.

— Стал жертвой карманной кражи, совершенной Пегги Нэпп при соучастии Коры Хиггинс. Свидетелями противоправного деяния были…

— Сидни Леннокс, владелец таверны «Солнце» в Уоппинге.

— А также капитан Мальборо?

Но Чип поднял руку в протестующем жесте.

— Мне бы не хотелось упоминания в деле моего имени, если свидетельства мистера Леннокса достаточно.

— Вполне достаточно, уверяю вас, капитан, — ответил сэр Джордж. Ему всегда приходилось соблюдать с Чипом особую вежливость и обходительность, поскольку он задолжал его отцу немалую сумму. — Весьма благородно с вашей стороны стало само по себе участие в задержании этих воровок. Итак, могут ли обвиняемые что-либо сказать в свое оправдание?

— Я вовсе не ее сообщница, — тут же заявила Кора. — Никогда прежде не встречалась с этой девочкой.

Пег охнула и посмотрела на Кору так, словно ушам своим не верила, но Кора невозмутимо продолжала:

— Я просто вышла на прогулку с этим милым молодым человеком, вот и все. И даже не догадывалась, что она залезла в его карманы.

Встрял Леннокс:

— Эти двое прекрасно знакомы друг с другом и всегда работают в паре, сэр Джордж. Я неоднократно видел их вместе.

— Для меня ваших показаний вполне достаточно, — сказал сэр Джордж. — Вы обе отправитесь в Ньюгейтскую тюрьму по обвинению в карманной краже.

Пег расплакалась. Кора побелела от страха.

— Зачем вы все так поступили с нами? — спросила она. Затем указала пальцем на Джея: — Вы намеренно поджидали меня в кофейне «Арчер». — Потом обратилась к Ленноксу: — А вы последовали за нами. Что касается вас, сэр Джордж Джеймиссон, то вы допоздна не ложились спать специально, чтобы выдвинуть против нас обвинения, хотя вам давно полагалось бы нежиться в своей постели. В чем смысл этих действий? Чем мы с Пег обидели лично вас?

Сэр Джордж проигнорировал ее прямые вопросы.

— Капитан Мальборо, сделайте одолжение, выведите из комнаты эту женщину, и пусть она некоторое время побудет под вашей охраной. — Они дождались, чтобы Чип выволок Кору из гостиной и плотно закрыл дверь. После чего сэр Джордж обратился к Пег: — Теперь скажите мне, дитя мое, вам известно, какое наказание ожидает карманных воров?

Девочка побледнела и крупно дрожала.

— Галстук шерифа, — прошептала она.

— Если вы имеете в виду повешение, то совершенно правы. Но знаете ли вы, что некоторых людей не казнят за такое преступление, а высылают в Америку?

Пег кивнула.

— У таких людей обычно есть влиятельные друзья, которые заступаются за них и уговаривают судью проявить милосердие. Вы имеете подобных друзей?

Она отрицательно помотала головой.

— Плохо. Но что, если я вам скажу, что сам готов выступить в роли вашего влиятельного друга и замолвить за вас словечко?

Она подняла на него взгляд, и лучик надежды на мгновение осветил ее маленькое личико.

— Но и вам придется оказать мне важную услугу.

— Какую услугу? — спросила она.

— Я спасу вас от виселицы, если вы расскажете мне, где сейчас живет Мак Макэш.

В комнате надолго воцарилось молчание.

— На втором этаже дома посреди угольного склада на Уоппинг-Хай-стрит, — тихо сказала потом Пег и бурно разрыдалась.

Глава 22

Мак с удивлением обнаружил, что проснулся в одиночестве. Никогда прежде Кора не задерживалась до наступления рассвета. Конечно, он прожил с ней вместе всего две недели и не мог знать всех ее привычек, но все равно встревожился.

Он встал с постели и подчинился своему обычному распорядку. Утро провел в кофейне «Сент-Льюк», рассылая записки и получая сообщения. Он всех расспрашивал, не встречалась ли им Кора, не видели ли ее где-нибудь, но ему ничего не удалось выяснить. Одного из помощников отправил в таверну «Солнце», чтобы поговорить с Торопыгой Пег, но, как оказалось, она тоже отсутствовала всю ночь и до сих пор не вернулась.

После обеда он сам дошел до Ковент-Гардена, посетив все тамошние таверны и кофейни, разговаривая с официантками и шлюхами. Несколько человек признались, что видели Кору прошлой ночью. Официантка из «Лорда Арчера» заметила, как она уходила с богатым и сильно пьяным молодым человеком. Затем след Коры обрывался.

Позже Мак добрался до дома Дермота в Спайталфилдсе, надеясь узнать хоть какие-то новости там. Дермот на ужин кормил детей бульоном, сваренным на костях без мяса. Он тоже искал Кору весь день, но никто о ней не мог толком ничего сказать.

Мак вернулся домой с наступлением темноты, рассчитывая застать Кору в квартирке над угольным складом, лежащей на кровати в одном нижнем белье и ждущей его. Но там его ждали лишь холод, мрак и пустота.

Он зажег свечу и сел, предаваясь невеселым размышлениям. Снаружи на Уоппинг-Хай-стрит таверны начали заполняться клиентами. Хотя разгрузчики угля бастовали, они ухитрялись находить деньги на пиво. Маку и хотелось бы присоединиться к ним, но из соображений безопасности он не появлялся по вечерам в тавернах.

Он съел хлеба с сыром и попытался читать роман «Тристрам Шэнди»[354], одолженный ему Гордонсоном, но не мог сосредоточиться. Позже, когда он начал уже всерьез опасаться, что Кора могла погибнуть, на улице началась какая-то суматоха.

Он слышал крики, топот бегущих ног и нечто похожее на звуки, издаваемые несколькими лошадьми и повозками. В страхе, что грузчики могли затеять какую-то незапланированную акцию, Мак подошел к окну.

Небо прояснилось, на нем ярко сиял месяц, а потому открывался вид на улицу по всей ее длине. Десять или двенадцать телег с впряженными в них лошадьми быстро катили по неровной и немощеной дороге, явно направляясь в сторону угольного склада. За повозками следовала толпа мужчин с кликами и громкими возгласами, а по пути из таверн, расположенных на каждом углу, выходили другие и присоединялись к ним.

Налицо были все признаки начала бунта.

Мак выругался. Сейчас это становилось совсем некстати.

Он отвернулся от окна и бросился вниз по лестнице. Если бы ему удалось поговорить с людьми в повозках и убедить их не разгружать уголь, вспышки насилия еще можно было бы избежать.

Когда он оказался на улице, первая повозка уже сворачивала к складу. Пока он еще не успел к ней приблизиться, с телег соскочили несколько мужчин и без какого-либо предупреждения принялись кидаться крупными кусками угля в толпу. Некоторые грузчики получили болезненные ушибы, другие подбирали обломки угля и метали их в ответ. Мак услышал женские крики, увидел, как детей поспешно загоняли внутрь домов.

— Прекратите! — во всю мощь голоса заорал он. Пробежал мимо толпы грузчиков в сторону повозок с поднятыми вверх руками. — Остановитесь! — Его узнали, на некоторое время установилось спокойствие. Он с радостью разглядел в толпе лицо Чарли Смита. — Попытайся восстановить порядок, ради всего святого, Чарли, — обратился он к нему. — Я сам переговорю с этими людьми.

— Никому ничего не предпринимать! — громко распорядился Чарли. — Давайте предоставим разобраться во всем Маку.

Мак повернулся спиной к грузчикам. По обе стороны узкой улицы в дверях стояли жильцы домов, с любопытством выжидая, что случится дальше, но явно готовые в любой момент спрятаться. На каждой из повозок разместились по меньшей мере пять человек. Среди напряженного молчания Мак подошел к головной повозке.

— Кто у вас главный? — спросил он.

В лунном свете вперед шагнула темная фигура.

— Я.

Мак узнал Сидни Леннокса.

Он был шокирован и изумлен. Что здесь происходило? Зачем Ленноксу понадобилось именно сейчас доставить уголь на склад? У Мака холодок пробежал по спине в предчувствии неизбежной катастрофы.

Затем он заметил владельца склада Джека Купера, известного под кличкой Черный Джек, поскольку постоянно был весь покрыт угольной пылью и походил этим на шахтера.

— Джек, закрой ворота своего склада, богом молю. Если ты этого не сделаешь, не обойдется без смертоубийства.

Купер выглядел мрачным, но исполненным решимости.

— Мне тоже надо зарабатывать себе на жизнь.

— У тебя скоро появится такая возможность, как только забастовка закончится. Ты же не хочешь увидеть, как на Уоппинг-Хай-стрит прольется кровь, верно?

— Я уже взялся за дело и теперь не собираюсь ничего менять.

Мак пристально посмотрел на него.

— Кто подбил тебя на это, Джек? Здесь ведь не обошлось без постороннего вмешательства, так?

— Я сам себе голова. Мне никто не указ, что я должен делать, а чего не должен.

Мак наконец начал понимать, что происходило на самом деле, и в нем вскипела злость. Он повернулся к Ленноксу.

— Это вы подкупили его. Но зачем?

Его прервали звуки громко зазвонившего колокола. Он посмотрел в ту сторону, откуда они доносились, и увидел троих мужчин, стоявших у открытого окна на втором этаже таверны «Раскаленная сковородка». Один из них бил в колокол, другой держал фонарь. А третий, расположившийся в центре группы, был в парике и при шпаге, что указывало на его важное общественное положение.

Как только звон затих, он провозгласил:

— Я — Роланд Макферсон, мировой судья района Уоппинг, и я с этого момента объявляю о том, что здесь имеет место бунт.

И он продолжил, зачитав основные положения закона о подавлении бунтов и мятежей.

Как только представитель власти признавал, что где бы то ни было начался бунт, всем следовало разойтись в течение часа. Неповиновение каралось смертной казнью.

Как сумел мировой судья так быстро оказаться здесь? — задался вопросом Мак. Становилось очевидно, что его оповестили заранее и он давно дожидался в таверне момента, когда понадобится его вмешательство. Все эти события были тщательно спланированы.

Но с какой целью? Ответ напрашивался сам собой. Они хотели спровоцировать мятеж, чтобы дискредитировать разгрузчиков угля и получить предлог расправиться с их лидерами. То есть в первую очередь с ним самим.

Его естественная реакция была предельно агрессивной. Ему захотелось вопить: «Если они хотят получить бунт, то, черт побери, мы устроим такой погром, который они никогда не забудут. Спалим весь Лондон, прежде чем завершим начатое!» Отчаянно хотелось вцепиться обеими руками в глотку Леннокса. Но он усилием воли заставил себя сохранять спокойствие и мыслить ясно. Как можно было сорвать план, намеченный Ленноксом?

Единственный реальный способ, понял он, заключался в том, чтобы уступить и позволить доставить уголь на склад.

Мак повернулся к разгрузчикам угля, разгневанной толпой собравшимся у открытых ворот склада.

— Послушайте меня, — начал он. — Это заговор, чтобы спровоцировать нас взбунтоваться. Если мы сейчас мирно разойдемся по домам, то перехитрим своих врагов. Если же останемся и вступим в схватку, неизбежно потерпим поражение.

Ответом ему послужили возмущенные и недовольные возгласы.

Господи, до чего же глупы эти люди! — подумал Мак.

— Разве вы не понимаете? — продолжал он. — Им только и нужен предлог, чтобы повесить кого-то из нас. Зачем же идти у них на поводу? Давайте разойдемся сегодня и продолжим бороться завтра!

— Он прав! — громогласно поддержал его Чарли. — Посмотрите, кто у них главарь. Сидни Леннокс. Он задумал злое дело, уж в этом можете не сомневаться.

Теперь многие из грузчиков закивали в знак согласия, и у Мака появилась надежда убедить их.

Но тут разнесся голос Леннокса:

— Схватить его!

Сразу несколько мужчин разом напали на Мака. Он развернулся, чтобы сбежать, но один из мерзавцев с силой толкнул его и опрокинул в грязь. Пока он отбивался, донесся рев толпы разгрузчиков угля, и он понял: то, чего он больше всего опасался, сейчас начнется. Кулачный бой.

Он сам получал удары руками и ногами, но едва ли ощущал боль, стремясь подняться на ноги. А потом тех, кто атаковали его, отбросили в стороны грузчики, и ему удалось распрямиться во весь рост.

Мак быстро огляделся. Леннокс пропал. Две противостоявшие друг другу группировки полностью заполнили пространство тесной улочки. Почти повсюду вспыхивали яростные драки. Лошади пятились и ржали от страха, телеги откатывались назад в разъезженных колеях. Инстинктивно ему хотелось тоже вступить в схватку и начать кулачными ударами валить противников наземь, но он снова сдержался. Как можно было быстрее всего положить конец всему этому? Он напряженно думал. Разгрузчики угля сами не отступят. Не позволят их необузданные натуры. Наилучшим вариантом представлялась возможность заставить их занять оборону, чтобы насилие постепенно унялось.

Он ухватил Чарли за руку.

— Мы должны попытаться проникнуть на территорию склада и закрыть ворота для въезда подвод. Передай мое распоряжение парням!

Чарли бросился в толпу, передавая каждому инструкции от Мака, крича как можно громче, чтобы перекрыть своим голосом шум рукопашной:

— Всем занять оборону на угольном складе! Закрыть ворота! Никого не впускать туда!

А затем, к своему ужасу, Мак отчетливо услышал выстрел из мушкета.

— Что, черт возьми, происходит? — спросил он, хотя на его вопрос некому было ответить.

С каких пор возчики угля вооружались мушкетами? И кто такие вообще эти люди?

Он увидел мушкетон — то есть мушкет, но с укороченным стволом, — нацеленный прямо на него. Но прежде чем смог хотя бы пошевелиться, Чарли выхватил у мужчины оружие, которое тот держал, повернул дулом к нему и выстрелил в упор. Противник повалился замертво.

Мак издал проклятие. За это Чарли теперь могли запросто вздернуть на виселицу.

Кто-то снова напал на него. Мак уклонился и коротко взмахнул кулаком. Удар угодил неизвестному в челюсть, и он тоже рухнул на дорогу.

Мак отступал, не переставая быстро обдумывать ситуацию. Все происходило как раз под окнами квартиры, где он обитал. Наверняка это было сделано намеренно. Они каким-то образом узнали его адрес. Кто же мог выдать его?

За первым выстрелом последовала череда других. Вспышки на мгновение развеивали ночной мрак, а к привычному запаху угля в воздухе отчетливо примешивался теперь запах пороха. Мак негодующе закричал, заметив, как несколько разгрузчиков угля погибли или получили ранения. Их жены и вдовы во всем станут винить его и будут правы: он заварил кашу, которую не мог теперь расхлебать.

Большинство грузчиков успели проникнуть на склад, где под руками оказалось достаточно кусков угля, чтобы использовать его как метательное оружие. Они отважно сражались, не давая возчикам загнать на склад свои повозки. Стены склада создавали для них надежное укрытие от пуль мушкетов, выстрелы из которых продолжали раздаваться непрерывно.

Самый яростный кулачный бой происходил у въезда на территорию склада, а Мак сообразил, что если ему удастся закрыть тяжелые деревянные ворота, битва неизбежно прекратится. Он пробился сквозь толпу дерущихся, встал позади одной из громоздких створок и начал толкать ее. Некоторые грузчики поняли, чего он добивается, и принялись помогать. Закрывавшаяся створка заставила податься назад нескольких пытавшихся протиснуться через ворота мужчин, и Маку показалось, что еще мгновение, и они окончательно закроются, но почти сразу в проеме непреодолимым блоком встала одна из телег.

Глубоко вдохнув, Мак закричал:

— Уберите эту телегу! Откатите ее!

Он видел, что его план уже начал приносить свои плоды, и надежда на благополучный исход возродилась в нем. Полузакрытые ворота создали частичный барьер между противоборствовавшими сторонами. Более того, изначальный запал у самых отъявленных драчунов постепенно иссякал. Желания жестоко биться дальше поубавилось от полученных ими самими повреждений, как и при виде некоторых своих товарищей, распластанных на земле: погибших или серьезно раненных. Инстинкт самосохранения они утратили не полностью, и теперь им требовался лишь способ достойно отступить и занять оборонительные позиции.

Мак решил, что скоро сумеет остановить побоище. Если бы противостояние удалось прекратить до подхода войск, все могло бы рассматриваться как незначительное нарушение порядка, а забастовка продолжала бы представать в виде, главным образом, мирной и ненасильственной акции.

Дюжина разгрузчиков угля начали выталкивать телегу из проема ворот, а остальные продолжали надавливать на створки изнутри. Кто-то обрезал упряжь, и перепуганные животные разбежались с пронзительным ржанием, взбрыкивая копытами.

— Закрывайте ворота! Не останавливайтесь! — закричал Мак, когда целый град из крупных кусков угля обрушился им на головы. Повозка постепенно подалась назад, и щель в воротах закрылась с удручающей медлительностью.

А затем до Мака донесся звук, мгновенно развеявший все его надежды. Где-то совсем рядом строем маршировали солдаты.

* * *

И действительно, по Уоппинг-Хай-стрит двигалась армейская колонна. Красно-белые мундиры отражали лунный свет. Во главе ехал верхом Джей, сдерживая своего коня и принуждая держать темп шагов пехоты. Он наконец должен был получить то, к чему, по его же словам, так храбро стремился: активные боевые действия.

Лицу он старался придать бесстрастное выражение, но сердце бешено колотилось в груди. Ему уже довелось слышать шум схватки, начатой Ленноксом; крики людей, лошадиное ржание, выстрелы из мушкетов. Джею еще никогда не приходилось пускать в ход пистолет или шпагу по-настоящему, и сегодня выпадала первая такая возможность. Он уверял себя, что жалкая кучка грузчиков перепугается от одного вида дисциплинированных и хорошо обученных гвардейцев, но полной уверенности в этом не испытывал.

Полковник Крэнбро отправил его на это боевое задание, сделав командиром, старшим из офицеров. При обычных обстоятельствах Крэнбро взял бы руководство операцией на себя, но он знал, что имеет дело с весьма специфической ситуацией, в которой огромную роль играла политика, и потому предпочел на сей раз держаться в стороне от событий. Поначалу он только обрадовал этим Джея, но сейчас капитан жалел, что рядом нет более опытного и уже обстрелянного офицера.

Теоретически план Леннокса выглядел безупречно продуманным, но по мере приближения к полю боя Джей находил в нем множество изъянов. Что, если Макэш окажется этим вечером в другом месте? Что, если он сумеет удрать до того, как Джей сумеет арестовать его?

Когда угольный склад уже стал виден, колонна стала маршировать совсем медленно, и скоро у Джея возникла иллюзия, что его люди укоротили шаг до считаных дюймов. Заметив солдат, многие из бунтовщиков сбежали или нашли для себя укрытия, но многие принялись кидаться кусками угля, целясь в Джея и его подчиненных. Однако солдаты невозмутимо двигались вперед к воротам склада, где, как им и было приказано заранее, заняли позиции для ведения огня.

Будет только один залп. Противник находился настолько близко, что времени на перезарядку мушкетов не останется.

Джей поднял свою шпагу. Разгрузчики угля оказались в ловушке внутри склада. Они только что почти сумели закрыть ворота, но при появлении солдат оставили свою затею, и ворота сами по себе вновь настежь распахнулись. Кто-то пытался перебраться через стену, остальные предпринимали жалкие попытки спрятаться между угольными грудами или распластавшись по земле. Их сейчас можно было перебить, как кур в курятнике.

Внезапно поверх стены показалась широкоплечая фигура Макэша. Его лицо отчетливо виднелось при свете луны.

— Остановитесь! — выкрикнул он. — Не надо открывать стрельбу!

Пошел ты к дьяволу! — подумал Джей.

Он махнул шпагой и отдал приказ:

— Огонь!

Мушкеты грянули единым громовым раскатом. Облако порохового дыма на мгновение полностью накрыло солдат. Десять или двенадцать разгрузчиков угля упали, некоторые издавали крики от боли, другие молчали, явно получив смертельные повреждения. Макэш спрыгнул со стены и встал на колени рядом с недвижимым и окровавленным телом какого-то негра. Потом поднял взгляд и встретился глазами с Джеем, и от искаженного яростью выражения его лица у капитана мороз пробежал по коже.

Джей скомандовал:

— В атаку!

Грузчики агрессивно отреагировали на поднявшихся им навстречу гвардейцев. Джей напрасно ожидал, что забастовщики трусливо разбегутся, а они ринулись на мушкеты и шпаги с удивительной смелостью, пуская в ход палки, куски угля, кулаки и ноги. Джей пришел в замешательство, увидев, как несколько человек в мундирах королевской гвардии тоже беспомощно распластались на земле.

Он огляделся, высматривая Макэша, но не увидел его.

Джей выругался. Ведь основной целью всей операции как раз и был арест Макэша. Именно этого требовал сэр Филип, и Джей дал слово исполнить требование. Но ведь он наверняка не сбежал с поля боя окончательно. Слишком было бы не похоже на него.

А потом совершенно нежданно Макэш появился прямо перед ним.

Он отнюдь не собирался скрыться, а сам решил напасть на Джея.

Макэш ухватил коня Джея под уздцы. Джей занес нам ним шпагу, но Макэш успел уклониться влево. Капитан нанес неуклюжий удар клинком и промахнулся. Макэш подпрыгнул, ухватил противника за рукав и потянул. Джей старался высвободить руку, но ничего не получалось. С ужасающей беспомощностью всадник начал сползать из седла. Последним и самым мощным рывком его стащили со скакуна.

Внезапно Джей ощутил жуткий страх за свою жизнь.

Однако он сумел приземлиться на ноги.

Пальцы Макэша сомкнулись на его горле мгновенно. Он оттянул назад шпагу, но прежде чем успел воспользоваться ей, Макэш низко опустил голову и нанес по-бычьи жестокий удар прямо Джею в лицо. Офицер на какое-то время ослеп, почувствовав, как его собственная теплая кровь залила глазницы. Он наугад сделал выпад шпагой. Ее острие во что-то уперлось, и он решил, что сумел нанести врагу рану, вот только железная хватка на горле нисколько не ослабела. Зрение вернулось, Джей посмотрел в зеленые глаза и прочитал в них смертный приговор для себя. Его окончательно парализовал страх, и если бы он мог говорить вообще, то принялся бы умолять о пощаде.

Один из солдат заметил, что командир в опасности, и подбежал на подмогу, изготовив мушкет прикладом вперед. Удар пришелся Макэшу в ухо. На мгновение его пальцы чуть разжались, но затем стали давить даже сильнее, чем прежде. Солдат ударил снова. Макэш пытался уклониться, но ему не хватило проворства, и тяжелое дерево приклада врезалось ему в голову с тошнотворным треском, который был слышен даже посреди шума схватки. Еще долю секунды Макэшу удавалось держаться, и Джей уже с трудом дышал, как утопающий, но затем глаза Мака закатились вверх, руки соскользнули с горла Джея, и он без сознания рухнул на землю.

Джей отрывисто втягивал в легкие воздух и стоял, опершись на шпагу. Постепенно его страх рассеивался. Все лицо пылало, как обожженное, у него, вероятно, был сломан нос. Но теперь, глядя на распростертого у его ног человека, он не чувствовал ничего, кроме глубочайшего удовлетворения.

Глава 23

В ту ночь Лиззи так и не легла спать. Джей предупредил о возможности крупного бунта, и она сидела в спальне, дожидаясь его и держа на коленях раскрытую книгу, хотя не прочитала ни строчки. Он явился домой под утро весь покрытый кровью и грязью, с перебинтованным носом. Она до такой степени обрадовалась, увидев его живым, что крепко обняла, перепачкав шелковую ночную рубашку.

Она разбудила слуг, приказала срочно принести горячей воды, и Джей рассказывал ей историю подавления мятежа отрывистыми фрагментами, пока жена помогала ему стащить с себя пропахший потом и разорванный во многих местах мундир, промывала синяки и ссадины, подавала чистое нижнее белье.

Позже, когда они лежали рядом на огромной кровати под балдахином, она с напускной робостью позволила себе вопрос:

— Как ты думаешь, Макэша повесят?

— Мне бы очень хотелось на это надеяться, — ответил Джей, осторожно прикасаясь к бинту пальцем. — У нас есть свидетели, что именно он подбил толпу на бунт и самолично нападал на офицеров гвардии. В нынешней ситуации трудно себе представить, чтобы судья вынес ему более мягкий приговор. Вот если бы у него имелись влиятельные друзья, которые вступились бы за него, дело приняло бы, возможно, иной оборот.

Она нахмурилась.

— Я никогда не воспринимала его как человека, склонного к насилию. Он не признает ничьей власти над собой, не подчиняется дисциплине, ведет себя с вызывающей самоуверенностью, но каких-то диких или варварских поступков он ни разу не допускал, насколько мне известно.

Джей бросил на нее лукавый взгляд.

— Быть может, ты и права, но все было подстроено так, чтобы ему не осталось выбора и пришлось прибегнуть к насилию.

— Что ты имеешь в виду?

— Сэр Филип Армстронг нанес тайный визит к нам в контору, чтобы побеседовать со мной и с отцом. Он заявил, что желает ареста Макэша по обвинению в подстрекательстве к бунту. И высказал пожелание, чтобы мы организовали необходимый мятеж. А потому нам с Ленноксом пришлось кое-что предпринять, чтобы вызвать его.

Лиззи слова супруга повергли в шок. Стало очевидно, что Макэша целенаправленно спровоцировали, и от этой мысли ей стало уже совсем дурно.

— И как? Сэр Филип доволен тем, что вы сделали?

— Еще бы! А на полковника Крэнбро произвело большое впечатление мое умелое руководство подавлением бунта. Теперь я смогу с почетом подать в отставку и покинуть армейскую службу, имея безупречную репутацию.

Джей занялся с ней любовью, но она была слишком встревожена, чтобы наслаждаться его ласками. Обычно ей нравилось кувыркаться с ним в постели, забираясь порой на него сверху, меняя позы, целуясь, но успевая разговаривать и смеяться. Естественно, от него не укрылось ее пассивное поведение, и, когда все закончилось, он заметил:

— Ты что-то сегодня необычайно тиха.

Ей пришлось на ходу придумать объяснение:

— Я опасалась причинить тебе боль.

Он ей поверил и очень скоро заснул. Лиззи продолжала лежать с открытыми глазами. Уже во второй раз ее привело в ужас отношение мужа к правосудию и справедливости, и в обоих случаях оказался замешан этот жуткий тип — Леннокс. Она питала глубокую уверенность, что сам по себе Джей не был человеком злонамеренным или порочным, но его легко могли заставить пойти на самые отвратительные поступки другие люди, особенно обладавшие настолько сильной волей, и бессовестные, как тот же Леннокс. Оставалось только радоваться, что уже через месяц им предстояло покинуть Англию. Как только они покинут берега родины, Леннокс навсегда исчезнет из их жизней.

Она никак не могла заставить себя спать. Трудно было избавиться от холодной свинцовой тяжести, ощущавшейся внизу живота. Макэша собирались повесить. Она до сих пор переживала отвращение, вспоминая, как наблюдала за казнью совершенно незнакомых людей, когда в мужском костюме отправилась на площадь Тайберн. Мысль, что то же самое может произойти с другом детства, казалась абсолютно невыносимой.

Но ведь судьба Мака не должна настолько беспокоить ее, пыталась уговаривать себя Лиззи. Он сбежал, нарушил закон, организовал забастовку и принял участие в бунте. То есть сам сделал все, чтобы оказаться в большой беде. Не на ней теперь лежал долг спасти его от смерти. Ей следовало выполнять надлежащим образом свои обязательства только перед мужем и ни перед кем другим.

Да, все верно, но благостный сон упорно не приходил к ней.

Когда по краям портьер на окнах стали видны первые признаки рассвета, она поднялась. Ее преисполнила решимость немедленно начать наконец сборы к отъезду, и она приказала слугам складывать в заготовленные водонепроницаемые сундуки полученные к свадьбе подарки: скатерти, столовые приборы, посуду из стекла и фарфора, как и остальные кухонные принадлежности вплоть до ножей.

Джей проснулся в дурном настроении и с болью во всем теле. Уже за завтраком он выпил большой бокал бренди и отправился в расположение своего полка. Мать Лиззи, все еще продолжавшая занимать гостевую часть дома Джеймиссонов, навестила дочь вскоре после его ухода. Они вдвоем поднялись в спальню и занялись упаковкой чулок, нижних юбок и платков Лиззи.

— На каком корабле вы отплывете? — спросила мать.

— Он называется «Бутон розы». Одно из судов флотилии Джеймиссонов.

— А когда окажетесь в Виргинии, как доберетесь до плантации?

— Океанские корабли имеют возможность подниматься вверх по течению реки Раппаханнок до самого Фредериксберга, откуда остается всего десять миль до Мокджек Холла. — Лиззи понимала, насколько маму волновало предстоявшее дочери долгое морское плавание. — Но не стоит так тревожиться за меня. Пираты перестали быть серьезной угрозой.

— Тебе необходимо захватить с собой бочонок с личным запасом питьевой воды и хранить его в своей каюте, ни в коем случае не делясь с экипажем. Я соберу для тебя всевозможные снадобья от морской болезни.

— Спасибо, мама.

Действительно, оказавшись в тесном помещении на корабле, питаясь лежалыми продуктами и употребляя несвежую воду, Лиззи больше следовало опасаться подцепить какой-то недуг, чем подвергнуться нападению пиратов.

— Сколько времени потребуется на морское путешествие?

— Шесть или семь недель.

Но Лиззи знала, что называла минимальный срок. Стоило кораблю сбиться с курса, и плавание продлилось бы целых три месяца. Тогда вероятность заболеть многократно увеличивалась. Но ведь они с Джеем были молоды, сильны, здоровы. Им удастся без проблем справиться с любым заболеванием. А насколько увлекательным приключением обещало стать плавание в Америку!

Ей не терпелось скорее попасть туда. Совершенно новый для нее континент! Там все будет другое: птицы, деревья, пища, воздух, сами люди. Каждый раз при мысли об этом она переживала радостный трепет.

В Лондоне она прожила уже четыре месяца, и с каждым днем город нравился ей все меньше и меньше. Так называемое утонченное светское общество наводило на нее смертную скуку. Они с Джеем часто ужинали в компании других офицеров и их жен, но темой разговоров мужчин неизменно становились азартные игры и некомпетентность генералов, а женщины с интересом обсуждали лишь новые шляпки и поведение своей прислуги. Лиззи пустые разговоры казались напрасной тратой времени, и она почти не участвовала в них, но если решалась высказать свое мнение, то чаще всего приводила остальных в неловкое смущение, граничившее с изумлением.

Один или два раза в неделю их приглашали отужинать на Гровнор-сквер.

— Как я полагаю, ты будешь только рада вернуться в особняк Хай Глен? — спросила Лиззи у матери.

Та кивнула.

— Джеймиссоны очень добры ко мне, но я скучаю по дому, каким бы скромным в сравнении с их дворцом он ни был.

Лиззи занималась укладкой в багаж любимых книг — «Робинзон Крузо», «Том Джонс», «Родерик Рэндом (все это были романы о приключениях), когда постучал лакей и сообщил, что внизу ее ждет Каспар Гордонсон.

Лиззи пришлось попросить слугу повторить имя. Ей с трудом верилось, что Гордонсон осмелился нанести визит кому-то из членов семьи Джеймиссон. Она знала: ей следует отказаться от встречи с ним. Он поддерживал и даже вдохновлял забастовку, наносившую немалый урон интересам компании ее тестя. Но любопытство возобладало над доводами разума, и она велела лакею проводить посетителя в гостиную.

Однако же она не намеревалась делать вид, будто его приход ей приятен.

— Вы причинили всем много неприятностей, — заявила она, войдя в комнату, где он ее ждал.

К ее удивлению, она увидела перед собой не агрессивного и грубоватого всезнайку, каким он ей рисовался прежде, а несколько неряшливого, близорукого мужчину с тонким и пронзительным голосом, манерами напоминавшего рассеянного школьного учителя.

— Примите мои заверения, что причиненные мной проблемы не входили в мои первоначальные намерения, — отозвался он. — Хотя… Быть может, и входили… Но я не сделал ничего, чтобы создать трудности для вас лично.

— Для чего вы здесь? Будь мой муж дома, он наверняка вышвырнул бы вас за дверь немедленно.

— Маку Макэшу предъявили обвинения на основании закона о подавлении бунтов и посадили в Ньюгейтскую тюрьму. Через три недели он предстанет перед судом в Олд Бейли. А вменяемые ему преступления караются повешением.

Напоминание об этом стало для Лиззи болезненным ударом, но она сумела скрыть свои чувства.

— Я знаю, — холодно сказала она. — Такая трагедия. Он совсем еще молод. Долгая жизнь ожидала его впереди.

— Вы должны ощущать некоторую долю вины за случившееся с ним, — сказал Гордонсон.

— До чего же вы наглый болван! — взорвалась она. — Кто внушил Макэшу идею, что он свободный человек? Кто объяснил ему его права? Вы! И потому только вы и должны испытывать вину перед ним!

— Я ее испытываю и очень глубоко переживаю, — тихо признал он.

Лиззи это поразило. Она ожидала, что Гордонсон начнет горячо отрицать свою ответственность за судьбу Макэша. Его смирение заставило ее успокоиться. Слезы наворачивались ей на глаза, но она сдерживала их.

— Ему следовало оставаться в Шотландии.

— Вам наверняка известно, что казнят далеко не всех приговоренных к повешению, не так ли?

— Известно. — Разумеется, всегда оставалась какая-то крупица надежды. Она слегка взбодрилась. — Вы считаете, что Мак может рассчитывать на королевское помилование?

— Это будет зависеть от того, пожелает ли кто-либо вступиться за него. В нашей юридической системе судебные вердикты часто зависят от наличия или отсутствия у подсудимого влиятельных друзей. Я, конечно же, обращусь с просьбой сохранить ему жизнь, но мое обращение едва ли будет иметь хоть какой-то вес. Большинство судей откровенно ненавидят меня. Вот если бы в его защиту высказались вы…

— Я не могу пойти на это! — воскликнула она. — Мой муж выдвигает против Макэша обвинения. С моей стороны такой поступок станет прямым нарушением лояльности в отношении собственного супруга.

— Но вы способны спасти жизнь человеку.

— И одновременно я поставлю Джея в дурацкое положение!

— А вам не кажется, что Джей способен будет понять мотивы…

— Нет! Я доподлинно знаю, что не поймет. Как не понял бы ни один другой муж.

— И все же поразмыслите над этим…

— Не стану! Но я сделаю кое-что иное. Например… — Она мучительно искала ответ на вопрос, что реально сможет предпринять. — Например, я напишу письмо мистеру Йорку, пастору церкви в Хьюке. Попрошу его приехать в Лондон и выступить на суде в защиту Мака, подать прошение о помиловании.

— Вызовете простого сельского священника из Шотландии? — переспросил Гордонсон. — Не думаю, что его появление в суде хоть что-то изменит. Единственный верный способ избавить Мака от виселицы для вас заключается в том, чтобы принять участие в процессе самой.

— Это полностью исключено.

— Не стану даже пытаться переубедить вас. Вы из числа тех женщин, споры с которыми приносят эффект, противоположный желаемому, — резко отозвался Гордонсон и подошел к двери. — Но вы в любой момент еще можете передумать. Просто появитесь в Олд Бейли, отсчитав ровно три недели с завтрашнего дня. Прошу лишь помнить, что от этого может зависеть его жизнь.

Он вышел, а Лиззи уже не сдерживалась и позволила себе разрыдаться.

* * *

Мак находился в одной из общих камер Ньюгейтской тюрьмы.

Он помнил далеко не все, что произошло с ним прошлой ночью. Смутно припоминал, как ему связали руки, перебросили через круп лошади и провезли по Лондону. Потом было высокое здание с решетками на окнах и вымощенным брусчаткой двором, лестница и окованная железом дверь. Чуть позже его перевели сюда. В темноте он почти ничего не видел вокруг себя. Избитый и до крайности утомленный, Мак забылся тяжелым сном.

Проснулся он в помещении, размером примерно равнявшемся общей площади квартирки Коры. Стоял зверский холод. Стекла в окнах отсутствовали, а огонь в очаге никто и не думал разводить. В камере отвратительно воняло. Помимо него, в нее загнали по меньшей мере еще человек тридцать мужчин, женщин и детей. По неясным причинам добавили собаку и свинью. Всем приходилось спать на полу и пользоваться одним огромным горшком для отправления нужды.

Кто-то постоянно входил или выходил. Некоторые из женщин рано утром покинули камеру, и Маку сообщили, что они были не заключенными, а женами, подкупавшими надзирателей за разрешение проводить ночи вместе с мужьями. Тюремщики приносили также еду, пиво, джин и даже газеты тем, кто мог платить им за все по немилосердно вздутым ценам. Кому-то дозволялось навещать приятелей, размещенных в других камерах. К одному из заключенных допустили священника, а к другому — парикмахера. Казалось, разрешено было все, но за любую услугу приходилось расплачиваться втридорога.

Удивительно, но обитатели камеры охотно посмеивались над своей участью и отпускали шутки по поводу преступлений, в которых обвинялись. Эта странная веселая атмосфера скоро начала невыносимо раздражать Мака. Он едва успел проснуться, как ему предложили глотнуть джина из чьей-то бутылки, а потом затянуться из набитой добрым табачком трубки, словно они все не сидели в тюрьме, а гуляли на обычной свадьбе.

У Мака болело все тело, но хуже всего обстояло с головой. На затылке образовалась огромная шишка, покрывшаяся коркой запекшейся крови. Он находился в безнадежно мрачном расположении духа. Все, за что он взялся, закончилось провалом. Бежал из Хьюка на свободу, а угодил в застенок. Боролся за права разгрузчиков угля, а в результате некоторых из них безжалостно убили. Он потерял Кору. Его осудят либо за государственную измену, либо за подстрекательство к мятежу, либо сразу за убийство. И он, бесспорно, будет болтаться на виселице. У многих окружавших его в камере людей имелись не менее веские основания горевать, но им, наверное, по глупости не дано было пока постичь весь ужас своего положения.

Бедняжка Эстер теперь уже никогда не выберется из своей деревни. Он жалел, что не взял ее с собой при побеге из Хьюка. Она ведь могла тоже переодеться мужчиной, как поступала Лиззи Хэллим. И ей бы давалась работа матроса гораздо легче, чем самому Маку, поскольку она была легче, проворнее и шустрее. А ее женский здравый смысл, возможно, помог бы Маку избежать некоторых роковых ошибок, не нажить столь серьезных неприятностей.

Он всерьез надеялся, что у Энни родится мальчик. Так на этом свете останется хотя бы еще один Мак. И, быть может, жизнь Мака Ли сложится более счастливо и продлится дольше, чем существование Мака Макэша.

Им владело полнейшее отчаяние, когда надзиратель открыл дверь, и в камеру вошла Кора.

Ее лицо было покрыто грязью, красное платье разорвано, но она все равно выглядела настолько возмутительно красивой, что все обитатели камеры уставились на нее.

Мак вскочил на ноги и обнял ее под ободряющие возгласы других заключенных.

— Что с тобой приключилось? — спросил он.

— Меня повязали за карманную кражу, но, как оказалось, все вышло из-за тебя, — ответила она.

— Каким же образом это связано со мной?

— Нам подстроили ловушку. Он выглядел как обычный молодой пьяница, но на самом деле это был Джей Джеймиссон. Они нас скрутили и отвели к его папаше, мировому судье. За карманную кражу полагается виселица, но Пег предложили помилование, если она скажет, где ты живешь.

Мак пережил мгновение озлобленности на Пег за предательство. Но ведь она была всего лишь ребенком. Ее трудно в чем-то винить.

— Значит, вот как они меня нашли.

— И что случилось с тобой?

Он поведал ей историю о бунте, а когда закончил, Кора сказала:

— Богом клянусь, Макэш, знакомство с тобой приносит одни несчастья.

Что верно, то верно. У каждого его знакомого возникали не те, так иные проблемы.

— Чарли Смит погиб, — сообщил он.

— Ты должен поговорить с Пег. Она считает, что ты теперь должен ненавидеть ее.

— Я ненавижу только себя самого за то, что втянул ее во все это.

Кора пожала плечами.

— Не ты отправил ее воровать. Брось!

Она забарабанила в дверь, и надсмотрщик открыл ее. Она сунула ему монету, указала пальцем на Мака и сказала:

— Этот со мной.

Тюремщик кивнул и выпустил их из камеры.

Кора провела его по коридору к другой двери, и они вошли в камеру, очень похожую на только что покинутую. Пег сидела на полу в уголке. Увидев Мака, она вскочила на ноги с испугом на лице.

— Прости меня. Мне очень жаль, — торопливо заговорила с ним она. — Они меня заставили. Я очень виновата перед тобой.

— Ты ни в чем не виновата, — заверил ее Мак.

Ее глаза заполнились слезами.

— Но я очень подвела тебя, — произнесла Пег чуть слышным шепотом.

— Не глупи.

Он обнял ее, прижал к себе и ощутил, как сотрясается все ее маленькое тельце, пока она не переставая рыдает.

* * *

Каспар Гордонсон устроил настоящий пир: рыбный суп в большой чаше, огромный кусок говядины, свежий хлеб, несколько кувшинов эля и пирог с заварным кремом на десерт. Он щедро заплатил тюремщикам, чтобы получить отдельное помещение со столом и стульями. Мака, Кору и Пег привели из камер, и они уселись за трапезу.

Мак должен был ощущать зверский голод, но обнаружил полное отсутствие аппетита. Слишком многое беспокоило его. Он очень хотел знать мнение Гордонсона о своих шансах во время суда, но заставил себя проявить терпение и выпил немного эля.

Когда с едой было покончено, слуга Гордонсона убрал пустую посуду, а потом принес трубки и табак. Одну из трубок взял сам Гордонсон, а за другую ухватилась Пег, у которой выработалась зависимость от вредной взрослой привычки курить.

Гордонсон начал с обсуждения дела Коры и Пег.

— Я побеседовал с семейным адвокатом Джеймиссонов по поводу обвинения в карманной краже, — сказал он. — Сэр Джордж выполнит свое обещание помиловать Пег.

— Удивительно! — не сдержался Мак. — Не похоже на Джеймиссона держать свое слово.

— Они, конечно же, преследуют свои цели, — пояснил Гордонсон. — Понимаете, они попадут в крайне неловкое положение, если Джею придется признать в суде, что он выбрал Кору, считая ее проституткой. А потому хотят изложить лживую версию. Будто бы он просто встретил ее на улице и она завязала с ним разговор, пока Пег очищала его карманы.

Пег презрительно бросила:

— Стало быть, нам придется подтвердить эту сказку и защитить репутацию Джея.

— Придется, если хотите, чтобы сэр Джордж подал петицию о сохранении вам жизни.

— У нас не остается выбора, — поддержала его Кора. — Конечно же, мы пойдем на это.

— Хорошо. — Гордонсон повернулся к Маку. — Хотелось бы мне, чтобы ваш случай был столь же прост.

— Но я не начинал бунта! — с протестом в голосе воскликнул Мак.

— Вы не ушли после того, как был зачитан закон о подавлении бунтов.

— Ради всего святого! Я пытался уйти и остальных уговаривал, но на нас напали громилы Леннокса и помешали разойтись.

— Давайте рассмотрим дело шаг за шагом.

Мак глубоко вздохнул и подавил в себе раздражение.

— Ладно, давайте.

— Обвинитель без обиняков заявит, что был зачитан закон о бунтах, но вы не удалились с места происшествия, а значит, виновны и подлежите смертной казни через повешение.

— Да, но всем известно, как сложились реальные обстоятельства. Все было не так просто!

— Вот! В этом ваш шанс на защиту. Вы покажете суду, что прокурор не полностью изложил факты по вашему делу. Вы сможете пригласить свидетелей, которые подтвердят, как вы действительно уговаривали всех разойтись?

— Уверен, смогу. Дермот Райли приведет с собой сколько угодно разгрузчиков угля, чтобы дать показания. Но нам следует задать Джеймиссонам один немаловажный вопрос. Почему уголь доставили именно на тот склад, хотя их много в окрестностях, и в такое странное время?

— Что ж…

Мак в нетерпении с грохотом ударил кулаком по столу.

— Бунт был заранее подготовлен и спровоцирован. И мы обязаны заявить в суде об этом!

— Вам будет трудно доказать что-либо.

Мака уже приводила в бешенство слишком односторонняя и целиком оборонительная позиция, занятая Гордонсоном.

— Мятеж стал результатом заговора. Неужели вы ни словом не упомянете об этом? Если правда не станет известна в суде, то где еще мы сможем открыть на нее глаза всем?

— Вы, вообще-то, собираетесь присутствовать в суде, мистер Гордонсон? — спросила Пег.

— Да, но судья может не дать мне возможности высказаться.

— Почему же, боже всемогущий? — возмущенно поинтересовался Мак.

— Теоретически считается, что если вы невиновны, вам не требуется юридическая экспертиза и адвокат, чтобы доказать это. Но иногда судьи делают исключения.

— Надеюсь, нам попадется добренький судья, — с иронией заметил Мак.

— В официальные обязанности судьи формально входит оказание всемерной помощи обвиняемому. Он, например, должен сделать все, чтобы аргументы защиты стали ясны членам жюри присяжных. Но не стоит связывать с этим особых надежд. Надо надеяться лишь на торжество правды. Только правда сможет спасти вас и уберечь от петли палача.

Глава 24

В день суда заключенного будили в пять часов утра.

Вскоре прибыл Дермот Райли с костюмом, который он собирался одолжить Маку по такому случаю. В этом костюме Дермот женился, и Мака растрогала забота товарища о нем. Кроме того, он принес бритву и кусок мыла. Через полчаса Мак приобрел вполне респектабельный вид и почувствовал себя готовым предстать перед судьей.

Вместе с Корой, Пег и еще пятнадцатью или двадцатью другими заключенными его со связанными руками вывели из ворот тюрьмы, препроводили по Ньюгейт-стрит до проулка, носившего печально известное название Олд Бейли, а потом свернули к зданию судебных заседаний, или Дворцу правосудия.

Там его встретил Каспар Гордонсон и объяснил, кто есть кто. Двор перед Дворцом правосудия уже полнился людьми: прокурорами, свидетелями, присяжными, адвокатами, друзьями и родственниками, праздными зеваками. Замешались в толпу, конечно же, проститутки и воры-карманники, искавшие возможности урвать свое среди царившего хаоса. Заключенных провели через двор в отдельный загон, где уже дожидались подсудимые, которых, вероятно, привели раньше из других тюрем: Флитской, Брайдуельской и Ладгейтской. Оттуда Маку открывался вид на импозантное здание Дворца правосудия. Широкие каменные ступени вели к входу на первый этаж, совершенно открытый с одной стороны, если не считать протянувшегося вдоль нее ряда колонн. Внутри на высоком подиуме располагалась скамья для судей. По бокам за металлическими поручнями находились места для присяжных. Балкон предназначался для служащих суда и привилегированных зрителей.

Все это напоминало Маку театральное помещение, вот только выглядело оно заведомо зловеще.

С угрюмым интересом он стал наблюдать за началом долгого дня судебных разбирательств. Первой подсудимой стала женщина, обвинявшаяся в краже из магазина отреза длиной в пятнадцать ярдов дешевой ткани — смеси полотна с шерстью. Обвинителем выступил сам хозяин лавки, оценивший стоимость похищенного в пятнадцать шиллингов. Свидетель, продавщица из магазина, под присягой показала, что женщина схватила рулон ткани и направилась к выходу, но потом, заметив наблюдение за собой, бросила материал на пол и сбежала. Женщина божилась, что только лишь разглядывала ткань и вовсе не собиралась воровать ее.

Члены жюри присяжных удалились для совещания. Все они относились к общественному классу, именовавшемуся «нижним средним». Это были мелкие коммерсанты, более или менее обеспеченные ремесленники, те же лавочники. Они, разумеется, ненавидели любые нарушения порядка и воровство, но питали недоверие к правительству и ревностно защищали свободу (по крайней мере, свою собственную).

Они признали женщину виновной, но оценили ткань всего в четыре шиллинга, то есть значительно дешевле, чем она стоила на самом деле. Гордонсон объяснил, что по закону ей грозила виселица за кражу товаров из магазина стоимостью более чем в пять шиллингов. Вердикт был вынесен намеренно так, чтобы судья не смог назначить наказание в виде смертной казни.

Но приговор и не провозгласили немедленно. Все решения судей зачитывались под конец дня заседаний.

Вся процедура едва ли заняла четверть часа. Следующие дела рассматривались так же быстро, лишь на немногие уходило более тридцати минут.

Кору и Пег вызвали вместе уже в послеобеденное время. Хотя Мак знал, что ход суда над ними заранее предопределен, он все равно сложил пальцы рук крестами и надеялся, что все пройдет по намеченному плану.

Джей Джеймиссон заявил, что Кора вовлекла его в беседу на улице, а Пег воспользовалась моментом, чтобы стащить вещи из его карманов. В качестве свидетеля он вызвал Сидни Леннокса, который видел происходившее и успел предупредить его. Ни Кора, ни Пег не стали опровергать изложенную им версию событий.

Вознаграждением для них послужило появление самого сэра Джорджа Джеймиссона, заявившего, что подсудимые оказали неоценимую помощь в поимке другого, гораздо более опасного преступника, и обратился к судье с прошением о замене повешения высылкой из страны.

Судья сочувственно кивал, но приговор собирался огласить своим чередом в конце своего рабочего дня.

Несколько минут спустя началось разбирательство по делу Мака Макэша.

* * *

Лиззи не могла себя заставить думать ни о чем, кроме суда.

Она пообедала в три часа, а поскольку Джей должен был отсутствовать дома до вечера, к ней пришла в гости и составила компанию матушка.

— Ты выглядишь несколько располневшей, дорогая, — сказала леди Хэллим. — Ты стала слишком много есть?

— Наоборот, — ответила Лиззи. — Порой от еды я начинаю плохо себя чувствовать, чуть ли не заболеваю. Мне кажется это связанным с волнениями перед отбытием в Виргинию. И еще на меня отрицательно воздействует ужасный суд над Маком Макэшем.

— Он никоим образом тебя не касается, — резко заметила леди Хэллим. — Десятки людей ежегодно отправляются на виселицу за значительно менее серьезные преступления. Нельзя оправдывать его только потому, что ты была с ним знакома еще в детстве.

— Откуда тебе вообще известно, что он совершил то преступление, в котором его обвиняют?

— Если не совершал, его признают невиновным. Уверена, его будут судить по тем же канонам, по каким судили бы любого другого человека, имевшего глупость принять участие в бунте.

— Но он не просто так принял в нем участие, — объяснила матери Лиззи. — Джей и сэр Джордж намеренно спровоцировали мятеж, чтобы арестовать Мака и покончить с забастовкой разгрузчиков угля. Джей сам мне признался в этом.

— В таком случае у них имелись для этого веские основания.

Слезы навернулись на глаза Лиззи.

— А тебе не кажется, мамочка, что это крайне несправедливо.

— Мне кажется только одно. Ни тебе, ни мне не должно быть до суда никакого дела, — твердо заявила мать.

Стремясь не выдать своего отчаяния, Лиззи съела полную ложку десерта — яблочного пюре в сахарной пудре. Но от еды ей снова сделалось дурно, и она отложила ложку в сторону.

— Каспар Гордонсон говорит, что я могла бы спасти Маку жизнь, если бы выступила в его защиту во время суда.

— Не приведи господи! — в шоке воскликнула матушка. — Пойти против собственного мужа в зале общественного суда! Даже думать не смей!

— Но на чашу весов положена жизнь человека! Подумай о его несчастной сестре. Каким горем станет для нее известие о казни брата.

— Милая моя! Не забывай, что они простые шахтеры и совсем не похожи на нас с тобой. Их жизнь почти ничего не стоит, и они не расположены так глубоко горевать, как представители нашего общественного класса. Его сестра попросту напьется джина однажды вечером, а уже утром как ни в чем не бывало спустится на работу в шахту.

— В глубине души ты сама не веришь в то, что говоришь, мама. Уж я-то тебя хорошо знаю.

— Пожалуй, я немного преувеличиваю. Но вполне уверена — мы не должны тревожиться из-за подобных вещей.

— Я ничего не могу с собой поделать. Мак — храбрый молодой человек, стремившийся стать свободным, и для меня невыносима мысль о том, что его жизнь может скоро оборваться в петле.

— Тебе остается тогда только усердно молиться за него.

— Я и молюсь, — заверила ее Лиззи. — От всего сердца молюсь.

* * *

На сей раз обвинителем выступил профессиональный прокурор Огастес Пим.

— Он много работает на правительство и всегда очень занят, — шепотом сообщил Маку Гордонсон. — Ему, должно быть, щедро заплатили, чтобы он взялся за ваше дело.

Стало быть, само государство желало смерти Мака. Он совсем пал духом.

Гордонсон приблизился к скамье на подиуме и обратился к судье:

— Ваше честь, милорд, поскольку обвинителем будет профессиональный юрист, быть может, вы дозволите мне выступить в защиту мистера Макэша?

— Разумеется, нет, — отозвался судья. — Если сам Макэш не в состоянии убедить жюри в своей невиновности без посторонней помощи, значит, ему нечего сказать в свое оправдание.

У Мака пересохло во рту. Он ощущал, как сильно колотится сердце в груди. Ему предстоит бороться за свою жизнь одному. Что ж, придется бороться за каждую крупицу правды в своем деле.

Пим начал.

— В тот день, о котором пойдет здесь речь, груз угля был доставлен на склад, расположенный вдоль Уоппинг-Хай-стрит и принадлежащий мистеру Джону Куперу, известному также как Черный Джек.

— Это не был день. Все произошло глубокой ночью, — вмешался Мак.

— Нам не нужны ваши глупые и неуместные поправки, — рявкнул на него судья.

— Они отнюдь не глупые, — сказал Мак. — Это неслыханное дело — доставлять уголь на склад после одиннадцати часов вечера.

— Умолкните. А вас я попрошу продолжить, мистер Пим.

— Люди, доставившие уголь, подверглись нападению со стороны группы бастующих грузчиков, о чем были немедленно извещены магистратура и мировой судья района Уоппинг.

— Кто же известил их? — спросил Мак.

Пим не замедлил с ответом:

— Это сделал хозяин таверны «Раскаленная сковородка» мистер Гарольд Ниппер.

— Он же один из предпринимателей, — уточнил для присяжных Мак.

— И весьма респектабельный коммерсант, насколько мне известно, — тут же добавил судья.

Пим продолжал:

— Мистер Роланд Макферсон, мировой судья, оперативно прибыл к складу и объявил происходящее бунтом. Но разгрузчики угля отказались разойтись.

— Потому что на нас напали! — воскликнул Мак.

Но на его пылкое замечание никто не отреагировал.

— После чего Макферсон вынужден был вызвать войска, что являлось не только его правом, но и долгом в силу занимаемой должности. Отряд третьего гвардейского пехотного полка вскоре подтянулся под командованием капитана Джеймиссона. Среди арестованных оказался человек, который предстал сейчас перед судом. Первым для дачи свидетельских показаний обвинение вызывает Джона Купера.

Черный Джек подтвердил, что отправился по реке до Рочестера и купил уголь, который выгрузили на берег там. До Лондона купленный уголь доставлялся на подводах.

— Кому принадлежал корабль, привезший уголь в Рочестер? — мгновенно задал вопрос Мак.

— Не знаю. Я имел дело только с капитаном.

— Откуда прибыло судно?

— Из Эдинбурга.

— Не могло ли оно принадлежать сэру Джорджу Джеймиссону?

— Не знаю.

— Кто подал вам идею о возможности приобрести уголь в Рочестере?

— Сидни Леннокс.

— Близкий друг Джеймиссона.

— Мне ничего об этом не известно.

Следующим свидетелем Пима стал Роланд Макферсон, который заявил, что зачитал закон о подавлении бунтов примерно в четверть двенадцатого, но толпа отказалась рассеяться.

— Вы очень быстро появились на месте событий, — бросил ремарку Мак.

— Да. Так и было.

— Кто вас вызвал?

— Гарольд Ниппер.

— Хозяин «Раскаленной сковородки»?

— Да.

— Ему пришлось далеко идти за вами?

— Не понял вопроса.

— Где вы находились, когда он вас вызвал?

— В заднем малом зале его таверны.

— Какое удачное стечение обстоятельств, не правда ли? Значит, ваше прибытие планировалось заранее?

— Я знал, что готовится доставка угля, и опасался возникновения беспорядков.

— Кто предупредил вас?

— Сидни Леннокс.

— Ха! Занятно! — вырвалось у одного из присяжных.

Мак посмотрел на него. Это был молодой еще мужчина со скептическим выражением на лице, и Мак отметил его как своего потенциального сторонника среди членов жюри.

Наконец Пим вызвал для дачи показаний Джея Джеймиссона. Джей говорил быстро и небрежно, излагая факты поверхностно, а судья даже заметно заскучал, словно обсуждал с друзьями какой-то вопрос, не имевший особого значения. Маку хотелось выкрикнуть: «Эй! Очнитесь! Не надо так расслабляться. На кону стоит моя жизнь!»

Джей рассказал, что тем вечером командовал отрядом гвардейцев, направленных в лондонский Тауэр.

Скептически настроенный присяжный перебил его:

— С какой целью вас туда направили? Что вы делали в Тауэре?

Джея вопрос застал врасплох. Он растерялся и ничего не сказал.

— Отвечайте на мой вопрос, — настаивал присяжный.

Джей бросил взгляд на судью, которого назойливый член жюри, казалось, тоже начал раздражать, но он с явной неохотой подтвердил:

— Вы обязаны отвечать на вопросы присяжных, капитан.

— Мы должны были находиться в полной боевой готовности, — сказал Джей.

— Для чего? — не унимался присяжный.

— На случай необходимости оказать помощь для поддержания порядка в восточной части Лондона.

— Это обычное место размещения солдат вашего полка?

— Нет.

— Где же оно располагается?

— На данный момент в Гайд-парке.

— То есть совершенно в другом районе города?

— Да.

— Как часто вам приходилось прежде совершать внезапные перемещения в Тауэр?

— Это произошло впервые.

— Почему, по вашему мнению, была избрана именно та ночь?

— Насколько я понял, мой вышестоящий командир опасался возникновения бунта.

— И предупредил его об этом Сидни Леннокс, надо полагать, — сказал присяжный, вызвав в зале смех среди многих присутствовавших.

Пим продолжил допрос Джея, который заявил, что по прибытии к угольному складу обнаружил бунт в самом разгаре. И хотя бы это было правдой. Он рассказал, как Мак напал на него, что тоже соответствовало действительности, но был обездвижен подоспевшим на выручку к командиру солдатом.

— Каково ваше общее личное мнение о разгрузчиках угля, которые якобы устроили мятеж? — На сей раз вопрос исходил от Мака.

— Они являются нарушителями закона и должны понести наказание.

— Как вы считаете, представители народа в массе своей согласны с вашей точкой зрения?

— Да, согласны.

— Стало быть, бунт только еще больше настроит народ против разгрузчиков угля?

— Я уверен в этом.

— Значит, бунт заставит власти прибегнуть к самым жестким мерам для прекращения забастовки?

— Очень хотелось бы надеяться.

Сидевший рядом с Маком Каспар Гордонсон пробормотал себе под нос:

— Превосходно, прекрасно! Он угодил прямо в расставленную вами ловушку.

— А как только стачка закончится, углевозы, принадлежащие семье Джеймиссон, станут регулярно разгружаться, и вы сумеете возобновить прибыльную торговлю углем?

Джей начал понимать, к чему его подводят, но отступать было слишком поздно.

— Да.

— Окончание забастовки означает для вас значительные денежные поступления?

— Да.

— А не следует ли отсюда вывод, что бунт разгрузчиков угля был вам только выгоден?

— Он способствовал тому, чтобы моя семья перестала нести крупные убытки.

— И поэтому вы вступили в сговор с Сидни Ленноксом, чтобы спровоцировать бунт? — спросил Мак и отвернулся.

— Я не делал ничего подобного! — воскликнул Джей, но ему приходилось теперь обращаться к затылку Мака.

— Вам нужно было стать адвокатом, Мак, — сказал Гордонсон. — Где вы научились так аргументированно отстаивать свою позицию?

— В питейном заведении миссис Уейгел.

Для Гордонсона его ответ ничего не прояснил.

Других свидетелей Пим вызывать не собирался. Присяжный-скептик поинтересовался:

— А почему мы не выслушали показания многократно упомянутого здесь Сидни Леннокса?

— У обвинения нет больше свидетелей, — повторил Пим.

— Мне кажется, мы просто обязаны выслушать его рассказ. Он, как представляется, стоял за всеми событиями той ночи.

— Члены жюри не имеют права вызывать свидетелей, — вмешался судья.

Мак вызвал первого из своих людей — ирландского грузчика, известного как Рыжий Майкл по цвету своей шевелюры. Майкл показал, что Мак как раз уговаривал своих товарищей разойтись по домам, когда они подверглись нападению.

Когда он закончил, судья спросил:

— Кто вы по профессии, молодой человек?

— Я разгрузчик угля, сэр.

— Надеюсь, присяжные примут это во внимание, решая, доверять вашим показаниям или нет, — сказал судья.

У Мака стало тяжело на сердце. Судья откровенно делал все возможное, чтобы настроить жюри против него. Он вызвал своего очередного свидетеля, но тот тоже был разгрузчиком угля, и с ним судья обошелся точно так же. Разгрузчиком угля работал и его третий, последний свидетель. Мак полагался на них, поскольку они находились в самой гуще событий и в точности видели, что именно произошло.

Но показания его свидетелей были низведены до уровня пристрастных и недостоверных. Ему оставалось рассчитывать только на себя, на силу характера и на красноречие.

— Разгрузка угля — тяжелая работа. Ужасающе тяжелая, — начал он. — Только сильные мужчины могут справляться с ней. Зато она неплохо оплачивается. За свою первую неделю я заработал шесть фунтов. Заработал, но не получил. Большую часть моего заработка присвоил себе предприниматель.

Его перебил судья:

— Это не имеет никакого отношения к разбираемому делу. Вы обвиняетесь в организации бунта. И в участии в нем.

— Я вовсе не бунтовал, — возразил Мак. Он глубоко вдохнул воздух, собрался с мыслями и продолжил: — Я просто отказался позволить предпринимателю воровать заработанные мной деньги. Вот в чем суть моего так называемого преступления. Предприниматели обогащаются, обирая разгрузчиков угля. Но когда разгрузчики угля решили сами стать предпринимателями, что же произошло? Их стали бойкотировать капитаны кораблей и судо-владельцы. А кто является хозяевами углевозов, джентльмены? Те же Джеймиссоны, настолько явно вовлеченные в этот судебный процесс.

Судья раздраженно задал вопрос:

— Вы можете доказать, что не участвовали в бунте?

Скептически настроенный присяжный тоже не удержался от замечания:

— Важно отметить другое. Инициаторами драки стали не грузчики.

Мак постарался не дать сбить себя с толку их вмешательством. Он продолжил излагать то, что изначально собирался заявить суду.

— Джентльмены в жюри присяжных. Прошу вас задать самим себе ряд вопросов. — Затем он отвернулся от присяжных и посмотрел прямо на Джея. — Кто распорядился, чтобы подводы с углем прибыли на Уоппинг-Хай-стрит в тот час, когда местные таверны переполнены разгрузчиками угля? Кто послал их именно на тот склад, где живу я? Кто заплатил людям, доставившим уголь или сопровождавшим груз? — Судья снова попытался прервать его, но Мак повысил голос и не дал себя остановить. — Кто снабдил их мушкетами и боеприпасами? Кто устроил так, чтобы армейский отряд находился поблизости? Кто организовал и руководил бунтом? — Он снова резко развернулся к жюри. — Ответ вам ясен, не так ли? — Посмотрев на присяжных еще несколько секунд, Мак отвел от них глаза.

Его слегка трясло. Он сделал все, что мог, но его жизнь продолжала оставаться в руках других людей.

Со своего места поднялся Гордонсон.

— Мы ожидаем еще одного свидетеля, готового выступить с положительной характеристикой мистера Макэша. Это преподобный мистер Йорк, пастор из церкви в его родной деревне. Но он пока не успел прибыть.

Мака не слишком расстроило опоздание Йорка, поскольку не стоило связывать с его показаниями каких-либо надежд. Они не произведут ни на кого особого впечатления. И он знал, что сам Гордонсон придерживается того же мнения.

— Если он появится, то сможет выступить перед вынесением мной окончательного решения, — сказал судья, но заметил, как удивленно вскинул брови Гордонсон, и был вынужден добавить: — В том случае, разумеется, если присяжные не провозгласят обвиняемого невиновным, поскольку тогда отпадет всякая необходимость в показаниях новых свидетелей. Джентльмены в жюри, приступайте к обсуждению вашего вердикта.

Мак со страхом наблюдал за присяжными, начавшими свое совещание. Его отчаяние только усугубилось, потому что они внешне не выказывали к нему ни малейших симпатий. Быть может, он высказался слишком резко и перегнул палку?

— Что вы думаете о моей речи? — поинтересовался он у Гордонсона.

— Присяжным трудно будет поверить, что такая знатная и респектабельная семья, как Джеймиссоны, могла вступить в сомнительный сговор с Сидни Ленноксом. Вам лучше было бы сделать особый акцент на том, что у разгрузчиков угля были добрые намерения, но они впали в невольное заблуждение, совершив ошибку.

— Я сказал правду, — покачал головой Мак. — И с этим уже ничего не поделаешь.

Гордонсон печально улыбнулся.

— Не будь вы столь прямым и правдивым человеком, то не нажили бы на свою голову таких огромных неприятностей.

Среди членов жюри явно вспыхнул спор.

— О чем, черт побери, они там толкуют? — волновался Мак. — Жаль, мы не можем их слышать!

Он видел, как скептик с жаром высказывает свою точку зрения, оживленно жестикулируя. Прислушивались ли остальные к его мнению? Или дружно выступали против?

— Скажите им спасибо, — заметил Гордонсон. — Чем дольше они совещаются, тем лучше для вас.

— Почему?

— Если они спорят, значит, у них остаются сомнения, а при наличии обоснованных сомнений им придется вынести вам оправдательный приговор.

Мак продолжал в страхе наблюдать. Скептик пожал плечами, отвернулся от других присяжных, и складывалось впечатление, что в споре он потерпел поражение. Старшина присяжных что-то сказал ему, и он в ответ только кивнул.

После чего старшина приблизился к подиуму.

— Вы сумели вынести свой вердикт? — спросил судья.

— Да, ваша честь.

Мак затаил дыхание.

— И каков же он?

— Мы считаем подсудимого виновным во вменяемом ему преступлении.

* * *

— Лично мне твое сочувственное отношение к этому бывшему шахтеру представляется более чем странным, моя дорогая, — сказала леди Хэллим. — А твой муж может счесть его попросту возмутительным.

— О, мама, ты несешь несусветную чушь. Не надо.

В дверь столовой постучали, и вошел лакей.

— К вам прибыл преподобный мистер Йорк, хозяйка, — объявил он.

— Какой приятный сюрприз! — воскликнула матушка, которой священник всегда нравился. Потом она добавила, понизив голос: — Я не помню, говорила ли тебе об этом, Лиззи, но его жена умерла, оставив его с тремя детишками на руках.

— Но как он оказался здесь? — встревоженно спросила Лиззи. — Ему сейчас положено быть в Олд Бейли. Пригласите его войти, и поскорее.

Вошел пастор. Было такое чувство, что одевался он в величайшей спешке. Но прежде чем Лиззи успела спросить его, почему он не находится в зале суда, святой отец произнес нечто, заставившее ее мгновенно забыть о Маке.

— Леди Хэллим, миссис Джеймиссон, как только я прибыл в Лондон, то сразу же направился к вам, чтобы выразить свои глубочайшие соболезнования. Какое ужасное несчастье, какой удар для…

— Не продолжайте, — вырвалось у матери Лиззи, но ей сразу же пришлось испуганно умолкнуть.

— …Какой удар для вас обеих!

Лиззи метнула вопрошающий взгляд в сторону матери и спросила:

— О чем вы говорите, мистер Йорк?

— О катастрофе на шахте, разумеется.

— Мне об этом ничего не известно, хотя, как я понимаю, моей маме понятен смысл ваших слов.

— О боже! Мне крайне жаль, что я шокировал вас, сообщив новость первым. На вашей шахте произошел обвал кровли штрека. Двадцать человек погибли.

Лиззи охнула.

— Действительно ужасная новость. — Перед ее мысленным взором сразу возникли двадцать свежих могил на церковном погосте неподалеку от моста. Сколько горя это принесет людям. Каждый будет оплакивать если не родственника, то друга или соседа. Но ее обеспокоило и нечто другое. — Почему вы назвали шахту «нашей»?

— Она расположена на территории усадьбы Хай Глен.

Лиззи похолодела.

В усадьбе Хай Глен нет никаких шахт!

— Разумеется. Речь идет о новой шахте, конечно же. О той, которую построили после вашей свадьбы с мистером Джеймиссоном.

Лиззи теперь охватила бешеная ярость. Она повернулась к матери.

— И ты знала об этом, не так ли?

У леди Хэллим хватило совести, чтобы принять виноватый и пристыженный вид.

— Моя дорогая, мне ничего другого не оставалось. Положение оказалось безвыходным. Только на этом условии сэр Джордж согласился передать вам плантацию в Виргинии…

— Ты предала меня! — вскричала Лиззи. — Ты меня обманула. И ты и мой муж. Как же ты могла? Как у тебя язык поворачивался, когда ты мне лгала?

Ее мать разразилась слезами.

— Мы думали, ты никогда ни о чем не узнаешь, отправившись в Америку…

Но ее слезы не растрогали Лиззи, а лишь усугубили гнев.

— Ты полагала, я ничего не узнаю? Ушам своим не верю!

— Умоляю, не принимай поспешных решений, не совершай необдуманных поступков.

Страшная мысль молнией пронзила Лиззи. Она повернулась к пастору.

— А какова судьба сестры Мака Макэша? Они близнецы.

— К моему величайшему сожалению, Эстер Макэш оказалась в числе погибших, — ответил он.

— О нет!

Мак и Эстер стали первыми близнецами, которых увидела еще в детстве Лиззи, и сходство между ними неизменно поражало ее. В малолетстве их вообще с трудом отличали друг от друга те, кто не был с ними близко знаком. И позже Эстер выглядела как женская версия Мака. Те же поразительные зеленые глаза, такая же коренастая и мускулистая фигура, типичная для работницы шахты. Она вспомнила сцену в церкви всего несколько месяцев назад. Они стояли бок о бок, и Эстер велела Маку заткнуть пасть, рассмешив Лиззи. Теперь Эстер была мертва, а Маку тоже грозил смертный приговор…

Воспоминание о Маке вернуло Лиззи к реальности.

— Суд был назначен на сегодня, — сказала она.

— Господи всемогущий! — воскликнул Йорк. — Я и не знал, что так скоро. Теперь мне уже поздно появляться там?

— Вероятно, не поздно, если отправитесь сейчас же.

— Конечно. Далеко мне идти?

— Пешком пятнадцать минут. За пять минут вас доставят в паланкине. Я присоединюсь к вам.

— Пожалуйста, не надо, — взмолилась мать.

Лиззи отозвалась нарочито грубоватым тоном:

— Даже не пытайся помешать мне, мамочка. Я собираюсь выступить лично с обращением о сохранении Маку жизни. Мы убили его сестру, так, быть может, удастся спасти хотя бы его самого.

— В таком случае я тоже отправлюсь с вами, — сказала леди Хэллим.

* * *

Двор перед зданием суда оказался переполнен. Лиззи совершенно растерялась, но ни мать, ни мистер Йорк не могли ничем ей помочь. Она протискивалась сквозь толпу, разыскивая Мака или Гордонсона. Потом приблизилась к невысокой ограде, окружавшей двор для подсудимых и адвокатов, и сквозь прутья решетки увидела наконец и Мака и Каспара Гордонсона. Когда она их окликнула, Гордонсона выпустили к ней через калитку.

Одновременно с другой стороны появились сэр Джордж и Джей.

Джей неодобрительным тоном спросил:

— Зачем ты пришла сюда, Лиззи?

Она не обратила на него никакого внимания и обратилась к Гордонсону:

— Это преподобный мистер Йорк из нашей деревни в Шотландии. Он приехал, чтобы подать прошение о сохранении жизни Маку.

Сэр Джордж грозно помахал пальцем перед носом Йорка.

— Если в вас осталась хоть капля здравого смысла, вы немедленно измените свои намерения и вернетесь в Шотландию.

Но Лиззи продолжила:

— Я тоже собираюсь обратиться к суду с просьбой оставить его в живых.

— Спасибо! — пылко поблагодарил ее Гордонсон. — Это лучшее, что вы сможете для него сделать.

— Я пыталась остановить ее, сэр Джордж, — промямлила леди Хэллим.

Джей побагровел от злости и схватил Лиззи за руку, до боли сжав ее.

— Как ты смеешь унижать меня подобным образом? — процедил он сквозь зубы. — Я категорически запрещаю тебе вмешиваться в это дело и давать показания в суде!

— Вы предпринимаете попытку запугивания свидетельницы? — издевательски спросил Гордонсон.

Джей несколько сник и отпустил руку Лиззи. Какой-то посторонний юрист с кипой бумаг протиснулся мимо их маленькой группы.

— Нам обязательно вести эту дискуссию здесь, на глазах у всех? — спросил Джей.

— Да, — ответил Гордонсон. — Мы не можем покинуть территорию Дворца правосудия.

— Какого дьявола ты подразумевала под сказанным тобой, девочка моя? — повернулся сэр Джордж к Лиззи.

Его самоуверенный и снисходительный тон окончательно вывел Лиззи из себя.

— Вы чертовски хорошо знаете, что я имею в виду, мать вашу так, — сказала она.

Употребленное светской с виду леди грубое ругательство поразило не только троих окружавших ее мужчин. Многие из стоявших поблизости с изумлением посмотрели на нее. Но ей не было никакого дела до чужой реакции на свои слова. — Вы спланировали этот бунт, чтобы заманить Макэша в ловушку. И я не собираюсь спокойно оставаться в стороне и наблюдать, как вы обрекаете его на виселицу.

Сэр Джордж густо покраснел.

— Не забывай, что ты моя сноха и…

— Заткнитесь, Джордж, — перебила его она. — Я не позволю собой манипулировать и не поддамся на ваши угрозы.

Его как громом поразило. Еще никто и никогда не смел приказывать ему заткнуться.

Пришлось попытаться взять ее в оборот Джею.

— Ты не можешь пойти против собственного мужа, — сердито заявил он. — Это прямое нарушение супружеской лояльности!

— Лояльности? — презрительно повторила она. — Не тебе преподавать мне уроки лояльности. Не ты ли клялся мне, что вы не станете добывать уголь на моих землях? А потом тут же приступили к делу и построили шахту! Ты предал меня уже в день нашей свадьбы!

Ее собеседники затихли, и какое-то время Лиззи могла слышать, как за стеной очень громким голосом дает показания свидетель по очередному разбирательству.

— В таком случае ты все знаешь и о несчастном случае, надо полагать, — сказал Джей.

Она глубоко вдохнула.

— Мне будет лучше сразу заявить вам, что отныне мы с Джеем станем жить отдельно друг от друга. Наш брак останется лишь оформленной на бумаге формальностью. Я вернусь к себе домой в Шотландию, и чтобы ноги никого из Джеймиссонов на моей земле больше не было! Вы там теперь нежеланные гости. А что касается моего выступления в защиту Макэша, я не позволю вам повесить своего друга. И на этом вы оба можете поцеловать меня в задницу!

Сэр Джордж все еще пребывал в состоянии глубочайшего потрясения, чтобы вымолвить хоть слово. Многие годы никто не разговаривал с ним в таком тоне. Он полностью побагровел, глаза буквально вылезли из орбит, рот открывался, но не издавал ни звука.

Каспар Гордонсон обратился к Джею:

— Могу я внести свое предложение в качестве частичного выхода из создавшегося положения?

Джей окинул его исполненным враждебности взглядом, но все же согласился:

— Да, вносите свое предложение, если в нем есть хоть какой-то толк.

— Мы могли бы уговорить миссис Джеймиссон не давать показаний, но на одном непременном условии.

— На каком же?

— Вы сами, Джей, выступите с прошением о сохранении Маку жизни.

— Совершенно исключено, — отрезал Джей.

Но Гордонсон невозмутимо продолжал:

— Оно станет не менее эффективным, чем выступление в суде вашей жены, но избавит семью от крайне неловкой ситуации, когда законная супруга дает показания против собственного мужа в ходе публичного судебного процесса. — В его глазах блеснули лукавые искры. — Вы же будете выглядеть человеком не только благородным, но и великодушным. Припомните, что Мак много лет на славу проработал забойщиком в шахте Джеймиссонов, и по этой причине семья желает для него снисхождения.

Сердце Лиззи исполнилось новой надежды. Прошение, исходящее от Джея, то есть офицера, непосредственно подавившего бунт, стало бы значительно более действенным, чем ее собственное.

Она легко читала сомнение и колебание в выражении лица Джея, который погрузился в задумчивость, взвешивая все за и против, оценивая возможные последствия каждого из вариантов. После долгой паузы он выдавил из себя:

— Наверное, мне все же придется пойти на это.

Но Лиззи не успела еще даже обрадоваться его решению, как вмешался сэр Джордж:

— Есть и другое условие, на котором, как я уверен, будет настаивать Джей.

У Лиззи возникло дурное предчувствие. Она заранее знала, что ей сейчас навяжут.

Сэр Джордж в упор посмотрел на нее.

— Ты должна забыть нагороженную тобой чепуху по поводу жизни порознь. Ты останешься истинной спутницей жизни моего сына, его женой во всех отношениях.

— Нет! — воскликнула она. — Он предал меня! Как я смогу теперь доверять ему? Я не согласна.

— Что ж, значит, Джей не вступится за Макэша, спасая его от виселицы.

Гордонсон счел нужным снова обратиться к Лиззи:

— Должен заметить, что прошение, исходящее от Джея, будет намного более эффективным вашего, поскольку он сам и является обвинителем.

Лиззи пришла в полное замешательство. Это было до крайности несправедливо принуждать ее делать выбор между жизнью Мака и своей собственной. Как она могла принять решение по столь сложному вопросу? Ее словно разрывали на части, тянули в противоположные стороны, причиняя невыносимую боль.

Все они сейчас пристально смотрели на нее: Джей, сэр Джордж, Гордонсон, ее мать и Йорк. Она знала, что должна уступить, но нечто, таившееся в глубине ее души, не позволяло принять их условие.

— Нет, — упрямо ответила она. — Я не променяю свою жизнь на жизнь Мака. Никакого торга здесь быть не может.

— Прошу вас, подумайте над этим как следует, — попросил Гордонсон.

Но затем неожиданно самый веский аргумент выдвинула матушка Лиззи:

— Тебе придется остаться его женой.

Лиззи вскинула на нее взгляд. Разумеется, ее мать неизменно старалась заставить дочь совершать поступки в соответствии с собственными понятиями о благовоспитанности. Но сейчас в глазах леди Хэллим стояли слезы.

— Почему? В чем причина?

Мать разрыдалась.

— Ты должна будешь продолжать быть верной супругой Джея, — повторила она.

— Но все-таки — почему?

— Потому что родишь от него ребенка.

Лиззи изумленно уставилась на нее.

— Что? О чем речь?

— Ты беременна, — пояснила мать.

— Откуда ты об этом знаешь?

Сквозь всхлипы матушка сказала:

— У тебя заметно округлилась талия, увеличилась грудь, а от пищи тебя часто тошнит. Ты замужем уже больше двух месяцев. И ничего необычного не происходит. Этого следовало ожидать.

— О мой бог!

Лиззи ощутила, что почва уходит у нее из-под ног, весь мир вокруг нее переворачивается. Ребенок! Возможно ли? Она мысленно вернулась назад и только теперь поняла, что у нее прекратились месячные почти сразу после свадьбы. Значит, так и есть. Ловушкой для нее стало собственное тело. Джей станет отцом младенца. А мать вовремя сообразила, что только это обстоятельство может заставить дочь передумать.

Лиззи посмотрела на мужа. На его лице она увидела странное выражение: смесь злости с мольбой.

— Почему ты мне лгал? — спросила она.

— Я не хотел, но был вынужден, — ответил Джей.

Она почувствовала глубокую горечь. Прежняя любовь уже никогда не вернется, понимала она отчетливо. Но этот человек останется ее мужем.

— Хорошо, — сказала она. — Я принимаю поставленное вами условие.

— Тогда можно считать, что мы сумели достигнуть договоренности, — удовлетворенно подвел итог Каспар Гордонсон.

Но вот только для Лиззи его слова прозвучали приговором к пожизненному заключению.

* * *

— Внимание! Внимание! Внимание! — выкрикнул судебный глашатай. — Королевский суд строжайшим образом приказывает, чтобы публика, принадлежащая ко всем общественным сословиям, хранила полное молчание под страхом суровой кары, пока будут оглашаться меры наказания для осужденных, большинство из которых подлежат повешению.

Судья надел черную шапочку и встал.

Мак содрогнулся от отвращения. В тот день рассмотрели девятнадцать дел, и двенадцать человек признали виновными. На него нахлынула волна страха. Лиззи принудила Джея подать прошение о его помиловании, а это означало, что он избежит смерти. Но что, если судья пренебрежет обращением даже такого влиятельного человека, как Джей? Что, если попросту произойдет бюрократическая ошибка?

Лиззи находилась в самой дальней части зала суда. Мак сумел встретиться с ней взглядом. Она выглядела очень бледной и сильно потрясенной. У него не было возможности поговорить с ней. Она постаралась ободряюще улыбнуться ему, но и ее улыбка скорее напоминала гримасу страха.

Судья оглядел двенадцать осужденных, выстроенных в ряд перед ним, и начал свою речь на специфическом судебном жаргоне.

— Закон гласит, что вы отныне не обладаете правом покинуть это место по своему произволу и вернуться туда, где обитали прежде. Отсюда вас препроводят к месту свершения казней, где вас повесят за шею и оставят в таком положении, пока смерть не придет к вам! Да сжалится господь над вашими грешными душами!

Наступила зловещая пауза. Кора держала Мака за руку, и он почувствовал, как ее ногти впились в его ладонь, поскольку она переживала тот же ужасающий страх, что и он сам. У остальных приговоренных шансов на помилование не оставалось никаких. Когда им объявили меру наказания, они начали громко выкрикивать ругательства и проклятия, кто-то зарыдал, и лишь один стал вслух молиться.

— Однако Пег Нэпп помилована, и ее рекомендовано выслать из страны, — монотонно продолжал судья. — Кора Хиггинс помилована, и ее рекомендовано выслать из страны. Малакай Макэш помилован, и его рекомендовано выслать из страны. Для всех прочих наказание в виде повешения оставлено в силе.

Мак положил руки на плечи Коре и Пег. Теперь они втроем стояли, почти обнявшись. Их жизни были спасены.

Подошел Каспар Гордонсон и тоже обнял их. После чего взял Мака за руку и с печальным выражением на лице сказал:

— У меня для вас есть крайне прискорбная и даже ужасная новость.

Мака опять охватил панический озноб. Неужели решение о его оправдании успели снова пересмотреть?

— На одной из шахт Джеймиссонов случился крупный обвал, — продолжал Гордонсон. У Мака заныло сердце. Он уже догадывался, в чем суть сообщения, которое он сейчас услышит. — Двадцать человек погибли.

— А Эстер?

— Мне очень жаль, Мак. Ваша сестра оказалась в числе погибших.

— Значит, она умерла?

Ему трудно было поверить в несчастье с сестрой. Казалось, в этот день жизнь и смерть раздавались людям, как карты из какой-то немыслимой колоды судьбы. Эстер мертва? Как же он станет обходиться без своей второй половинки, которой всегда была Эстер с самого момента их рождения?

— Я должен был разрешить ей бежать вместе со мной, — сказал он, с трудом сдерживая слезы. — И зачем только я оставил ее там?

Пег смотрела на Мака широко открытыми глазами исполненным сочувствия взглядом. Кора тоже взяла его за руку.

— Одна жизнь спасена, другая жизнь утрачена, — философски заметила она.

Мак больше не мог сдерживаться. Он закрыл лицо ладонями и горько заплакал.

Глава 25

День высылки наступил очень скоро.

Однажды утром без всякого предварительного предупреждения всех заключенных, приговоренных к отправке на чужбину, оповестили, что им следует взять принадлежавшие им личные вещи и спуститься в тюремный двор.

У Мака вещей почти не было. Помимо одежды, которую он носил, ему принадлежал экземпляр «Робинзона Крузо», сломанный железный ошейник, захваченный из Хьюка, и отделанный мехом плащ — подарок Лиззи.

Во дворе местный кузнец сковал их попарно кандалами на ногах. Маку оковы показались особенно унизительными. Ощущение холодного металла на лодыжках привело его к полному упадку духом. Он боролся за свободу и потерпел поражение. Его снова держали на цепи, как животное. У него даже промелькнула сумасшедшая надежда, что корабль пойдет ко дну, и он утонет в океанской пучине.

Мужчин и женщин не дозволялось ставить в одну пару. Маку достался вонючий старый пьяница по кличке Полоумный Барни. Кора сумела очаровать кузнеца, и ее сковали вместе с Пег.

— Боюсь, Каспар не знает, что нас отправляют именно сегодня, — с беспокойством сказал Мак. — Они наверняка не обязаны никого оповещать.

Он осмотрел ряды заключенных. По его прикидкам, их набралось более сотни. Примерно четверть составляли женщины. Некоторым разрешили взять с собой детей, если им уже исполнилось девять лет. А среди мужчин Мак с удивлением узнал Сидни Леннокса.

Впрочем, крах Леннокса не так давно наделал немало шума. После того как он дал показания против малышки Пег, ему больше никто не доверял. Воры, прежде сбывавшие краденое через таверну «Солнце», нашли других барыг. И хотя забастовка разгрузчиков угля прекратилась и люди вернулись к обычному труду, ни один не желал работать на Леннокса ни за какие деньги. Он попытался шантажом заставить женщину по кличке Дешевка Гвен воровать для него, но она вместе с двумя подругами сообщила в полицию о том, что Сидни скупает краденое, и он неотвратимо попал под суд, где был признан виновным. Вмешательство Джеймиссонов спасло его от виселицы, но не от высылки из страны.

Огромные деревянные ворота тюрьмы широко распахнулись. Снаружи ждал взвод из восьми солдат, выделенных в качестве конвоя. Тюремщик с силой толкнул в спины мужчин, составлявших первую пару во главе колонны, и они все медленно вышли на достаточно оживленную улицу города.

— Мы не так уж далеко от Флит-стрит, — заметил Мак. — У Каспара есть шанс узнать о высылке.

— Какая тебе разница? Не все ли равно? — равнодушно спросила Кора.

— Он мог бы дать взятку капитану судна, чтобы к нам относились лучше, чем к остальным.

Мак успел кое-что узнать о том, как происходит пересечение Атлантики, расспросив других заключенных, охранников и посетителей Ньюгейтской тюрьмы. И больше всего пугал факт, который никто не брался отрицать, что во время плавания умирало очень много людей. Кем бы ни были «пассажиры»: рабами, преступниками, приговоренными к высылке или некредитоспособными должниками, — условия для всех, кто путешествовал под палубой, оставались одинаково смертельно нездоровыми. Владельцев кораблей интересовали только деньги, и они набивали в трюмы как можно больше народа. Зато капитаны зарабатывали не слишком много, и заключенный, у которого водились наличные для подкупа, мог даже получить для себя целую каюту.

Жители Лондона останавливались, бросали на время свои занятия, чтобы поглазеть, как колонна ссыльных вершит свой последний, позорный путь через самое сердце города. У некоторых находились слова сочувствия, другие насмехались и дразнили несчастных, а попадались и те, кто принимался швырять в колонну камни и разного рода мусор. Мак попросил одну дружелюбно настроенную с виду женщину передать сообщение Каспару Гордонсону, но она отказалась. Он сделал еще одну попытку, потом третью, но все безрезультатно.

Кандалы значительно замедляли движение, и им потребовалось более часа, чтобы шаркающими шагами добраться до берега реки. По Темзе непрерывно сновали суда, баржи, паромы и шлюпки, поскольку все забастовки моряков тоже удалось подавить с помощью армии. Стояло теплое весеннее утро. Даже в мутных водах основной водной артерии столицы отражались солнечные лучи. У набережной уже ждала большая лодка, готовая доставить заключенных на корабль, стоявший на якоре посреди русла. Даже издали Маку удалось прочитать его название: «Бутон розы».

— Эта посудина принадлежит Джеймиссону? — спросила Кора.

— Насколько я знаю, он владеет большинством судов, на которых перевозят ссыльных.

Переступив с грязной мостовой набережной через борт лодки, Мак вдруг осознал, что только что в последний раз стоял на британской земле, куда мог вернуться только через много лет или не вернуться вообще. Им владели смешанные чувства. Страх и тревога, но одновременно и беспечная отвага, волнение при мысли о том, что его ожидает другая страна и совершенно иная жизнь.

Посадка на корабль стала трудным делом. Им приходилось взбираться по крутой лестнице по-прежнему парами со скованными кандалами ногами. Пег и Кора справились проворнее остальных, будучи молодыми и ловкими, а вот Маку пришлось в буквальном смысле нести Барни на себе. Одна из пар мужчин упала в реку. Ни конвоиры, ни моряки не сделали ничего, чтобы помочь им, и бедолаги непременно утонули бы, если бы их не успели ухватить другие заключенные и втащить обратно в лодку.

Корабль был примерно в сорок футов длиной и в пятнадцать шириной. Пег чуть слышно отпустила свой злобный комментарий:

— Боже милосердный! Да мне доводилось грабить некоторые гостиные, которые были значительно бо́льших размеров, чем это корыто.

На верхней палубе стояли клетки с курами, был обустроен небольшой свинарник, а у мачты на привязи держали бородатого козла. Вдоль противоположного борта корабля поднимали великолепного белого коня с помощью нок-реи, использовавшейся как подъемный кран. Тощий кот оскалил на Мака клыки. Он успел заметить свернутые в бухты канаты, уложенные паруса, ощутил запах краски, как и легкое покачивание под ногами, а потом их подогнали к люку и заставили спускаться по другой лестнице.

У корабля насчитывалось еще три нижних палубы. На первой из них четверо матросов с аппетитом обедали, усевшись на пол со скрещенными ногами в окружении многочисленных мешков и ящиков, содержавших, по всей видимости, припасы продуктов на все время плавания. На самой нижней, располагавшейся у подножия лестницы, двое мужчин устанавливали на свои места бочки, вбивая молотками клинья между ними, чтобы они оставались неподвижными в самый крутой шторм. А средняя палуба представляла собой трюм для заключенных. Сопровождавший их моряк грубо спихнул здесь Мака и Барни с лестницы и заставил войти в дверь.

Пахло смолой и уксусом. Мак в полумраке постарался осмотреться. До потолка его голове не хватало всего лишь пары дюймов, и человеку более рослому пришлось бы пригибаться. Две решетки предназначались для доступа света и воздуха, но не снаружи, а закрытой палубы сверху, которая тоже освещалась лишь через открытые пока люки. По обе стороны трюма протянулись деревянные полки в шесть футов шириной. Один ряд устроили на уровне пояса. Другой — всего в нескольких дюймах от пола.

Мак с ужасом понял, что именно на этих полках заключенным предстояло постоянно находиться. Они проведут все путешествие на голых досках.

Таща за собой Барни, Мак с трудом протиснулся по оставленному между рядами узкому коридору. Первые несколько мест уже оказались заняты улегшимися на них людьми. Они по-прежнему оставались пока скованными попарно. Заключенные лежали тихо, откровенно пораженные тем, что с ними происходило. Моряк распорядился, чтобы Пег и Кора укладывались рядом с Маком и Барни. Они разместились плотно, как ножи и вилки в ящике кухонного стола. Но как только приняли более или менее удобные позы, матрос силой принудил их прижаться еще ближе друг к другу, и их тела теперь соприкасались. Пег еще могла сидеть, но никому из более взрослых ее товарищей по несчастью это не удавалось — не хватало пространства для голов. Самое большее, что удавалось Маку, это слегка приподниматься на локтях.

В самом конце рядов полок Мак разглядел крупный глиняный горшок примерно в два фута высотой конической формы с широким и плоским дном и верхним ободом около девяти дюймов в поперечнике. Всего в трюме стояли три таких горшка, заменявших туалеты. Больше ни одного предмета меблировки не наблюдалось.

— Долго ли нам плыть до Виргинии? — спросила Пег.

— Если повезет, недель семь, — ответил он.

* * *

Лиззи проследила, как один из ее сундуков внесли в просторную каюту на корме «Бутона розы». Им с Джеем отвели помещение, обычно предназначавшееся для судовладельца, где имелась не только спальня, но и гостиная, а места оказалось значительно больше, чем она могла надеяться. Ей все твердили об ужасах трансатлантического плавания, но она преисполнилась решимости обустроить его с максимальным комфортом и постараться получить удовольствие хотя бы от новизны впечатлений.

Стремиться видеть во всем только лучшую сторону стало отныне ее жизненной философией. Разумеется, Лиззи не могла забыть о предательстве Джея. Она все еще стискивала кулачки и закусывала губу каждый раз, когда вспоминала лживые и пустые обещания, данные им в день свадьбы. Но неизменно сразу же отгоняла от себя печальные мысли.

А ведь всего несколько недель назад Лиззи была бы в восторге от этого путешествия. Побывать в Америке стало для нее одной из важнейших целей, и отчасти именно поэтому она так охотно вышла замуж за Джея. Она воображала себе совершенно иной образ жизни в колониях, более свободный и раскованный, почти все время на свежем воздухе, никаких тебе нижних юбок или письменных приглашений на званые вечера. Там, предполагала она, женщине будет дозволено порой оставлять грязь под ногтями и разговаривать по-мужски прямо, выкладывая все, что у тебя на уме. Однако мечта заметно поблекла, когда она узнала о сделке, заключенной Джеем. «Нам лучше будет теперь назвать плантацию «Двадцать могил»», — мрачно думала она.

Лиззи предпринимала попытки делать вид, что Джей по-прежнему мил и дорог ей, но тело выдавало истину. Стоило ему прикоснуться к ней вечером в постели, она уже не откликалась на ласку мгновенно, как прежде. Она целовала и гладила мужа, но его пальцы не способны были заставить ее трепетать всей кожей, а язык, проникавший ей в рот, не доставал больше чуть ли не до самой глубины души, доставляя наслаждение, граничившее с самозабвением. Минули времена, когда при одном только взгляде на него она чувствовала увлажнение между ног, и ей приходилось смазывать себя внутри специальным холодным кремом, прежде чем лечь рядом с Джеем в постель. В противном случае секс стал приносить ей болезненные ощущения. Он всегда стонал и задыхался от удовольствия, когда кончал и изливал в нее свое семя, но у нее ничего даже близкого к столь острому оргазму не случалось. Она оставалась совершенно неудовлетворенной. А потому позже, как только он начинал храпеть во сне, она довершала акт пальцами, и в такие моменты ее воображение рисовало ей самые странные образы: дерущихся на ринге мужчин или проституток с обнаженными грудями.

Отныне Лиззи больше и чаще всего предавалась размышлениям о ребенке. Беременность заставила ее не считать все свои жизненные разочарования настолько уж важными. Она станет любить свое дитя безгранично. Воспитание превратится для нее в главное дело, в настоящую работу, которой стоит посвящать все время. И сына или дочь она вырастит в Виргинии.

Когда она снимала шляпку, в дверь каюты постучали. Худощавый мужчина в синем плаще и в треуголке с поклоном вошел.

— Позвольте представиться. Я — Сайлас Боун, старший помощник капитана. Всегда к вашим услугам, мистер и миссис Джеймиссон, — сказал он.

— Добрый день, Боун, — сдержанно отозвался Джей, принимая исполненную достоинства позу сына владельца корабля.

— Капитан передает вам обоим свои приветствия и наилучшие пожелания, — снова поклонился Боун. Они уже встретились с капитаном Парриджем, суровым и несколько нелюдимым уроженцем Рочестера в графстве Кент. — Мы отправимся в плавание с наступлением высокого прилива, — продолжал Боун, одарив Лиззи покровительственной улыбкой. — Однако первый день или два проведем еще в устье Темзы, и потому леди может пока не опасаться волнения на море.

— Моих лошадей взяли на борт? — спросил Джей.

— Так точно, сэр.

— Давайте взглянем, как их разместили.

— Конечно. Но, вероятно, миссис Джеймиссон захочет остаться в каюте, чтобы полностью распаковать багаж?

— Нет, я пойду с вами, — сказала Лиззи. — Мне бы хотелось осмотреть судно.

Боун кивнул, но счел нужным заметить:

— Во время путешествия вы сами поймете, что вам будет лучше почти все время находиться в каюте, миссис Джей. Моряки народ грубоватый, но часто погода даже хуже самых отъявленных мужланов.

Лиззи хмыкнула.

— Я вовсе не собираюсь провести все следующие семь недель, закупорившись в этих комнатах, — резко возразила она. — Ведите же нас, мистер Боун.

— Слушаюсь, миссис Джеймиссон.

Они покинули каюту и прошли вдоль палубы до открытого люка. Старпом сбежал вниз по ступеням с проворством и легкостью обезьяны. Джей следовал за ним, Лиззи замыкала шествие. Они спустились на вторую из нижних палуб. Пространство рядом с лестницей достаточно ярко освещалось лучами солнца из люка наверху, и к тому же здесь горела подвешенная к крюку лампа.

Любимых скакунов Джея: двух серых меринов и подарок ко дню рождения — белоснежного Близзарда — поместили в узкие стойла. Под брюхом каждого из животных был продет специальный ремень, привязанный к балке под потолком, чтобы при самой сильной волне не позволить коням упасть. На полках, расположенных на уровне их голов, лежало необходимое количество сена, а пол покрыли густым слоем песка для лучшей сохранности подкованных копыт. Это были очень дорогие кони, найти замену которым в Америке почти не представлялось возможным. Заметив, что его любимцы немного нервничают, Джей провел с ними некоторое время, поглаживая и даже тихо беседуя, чтобы успокоить.

Лиззи начала терять терпение и прошла дальше вдоль палубы туда, где находилась еще одна тяжелая дверь, тоже пока широко открытая. Боун устремился ей вслед.

— На вашем месте я бы не стал заглядывать дальше, миссис Джеймиссон, — сказал он. — Вы можете увидеть что-нибудь нежелательное, способное вас только расстроить.

Лиззи сделала вид, что не слышит его, и снова двинулась вперед. Она не считала себя чрезмерно чувствительной к неприглядным видам.

— Там располагается трюм для перевозки заключенных, — предупредил моряк. — Для настоящей леди это не самое подходящее место.

Сам того не подозревая, он произнес магическую формулу, гарантировавшую, что Лиззи проявит предельное упрямство. Она развернулась и метнула в него сердитый взгляд.

— Мистер Боун, это судно принадлежит моему тестю, и я буду заходить повсюду, куда мне заблагорассудится. Это вам понятно?

— Так точно, миссис Джей.

— И не надо обращаться ко мне так. Для вас я всегда миссис Джеймиссон.

— Так точно, миссис Джеймиссон.

Ей очень хотелось увидеть трюм для ссыльных преступников, поскольку среди них мог оказаться Макэш. Это был первый рейс такого рода из Лондона после завершения суда над ним. Она сделала еще пару шагов, наклонила голову под притолокой и оказалась в главном отсеке трюма.

В помещении было тепло, но стоял отвратительный запах грязных и скученных человеческих тел. Она стала всматриваться в полумрак. Поначалу не различала вообще никого, хотя отчетливо слышала бормотание множества голосов. Она находилась в обширном помещении, внешне походившем на оборудованное полками хранилище для бочек. Что-то вдруг пошевельнулось на полке рядом с ней, раздался звон цепи, от которого она вздрогнула. К своему ужасу, Лиззи заметила теперь, что шевельнулась человеческая нога в металлических оковах. На полке кто-то лежал. Человек. Нет, двое, соединенных друг с другом кандалами между лодыжками. Когда глаза привыкли к темноте, стала видна еще одна такая же пара, лежавшая плечом к плечу с первой. А потом она поняла, что их были десятки, уложенных парами на полках, как селедки на прилавке торговца рыбой.

Наверняка, подумала Лиззи, это для них лишь временное пристанище, а потом их разведут по нормальным койкам, когда судно пустится в плавание. Но сразу поняла, насколько глупым оказалось ее предположение. Где еще найдутся койки для них? Это ведь был самый большой из трюмов, занимавший почти все пространство под двумя палубами. Для этих несчастных другого места на корабле попросту не существовало. Они проведут по меньшей мере семь недель, лежа здесь в духоте и мраке.

— Лиззи Джеймиссон! — внезапно раздался громкий возглас.

Она снова вздрогнула. Знакомый шотландский акцент. Это мог быть только Мак. Она вперилась глазами дальше в темноту и спросила:

— Мак, где вы?

— Здесь.

Она сделала еще несколько шагов вдоль узкого прохода между рядами полок. К ней потянулась рука, призрачно серая при скудном освещении. Она сжала жесткую ладонь Мака.

— Это просто ужасно, — сказала она. — Я могу хоть что-то для вас сделать?

— Теперь уже ничего, — ответил он.

Она заметила Кору, лежавшую подле него, а потом и девочку-подростка по имени Пег рядом с ней. По крайней мере, они могли держаться вместе. Но что-то в выражении лица Коры заставило ее отпустить руку Мака.

— Быть может, мне удастся добиться, чтобы вы получали достаточно пищи и воды.

— Это было бы очень хорошо.

Лиззи не знала, что ей еще сказать. Она просто постояла рядом с ним несколько секунд, но молчала.

— Если смогу, буду приходить к вам каждый день, — вымолвила она наконец.

— Спасибо за заботу.

Лиззи развернулась и поспешила выйти из трюма.

Она вернулась к двум ждавшим ее мужчинам с возмущенным возгласом, готовым сорваться с губ, но как только увидела Сайласа Боуна, прочитала на его лице выражение полупрезрительной насмешки и сдержалась. Заключенные находились на борту, корабль вот-вот отправлялся в плавание, и никакие ее слова уже не могли ничего изменить. А возмущение лишь утвердит Боуна во мнении, что женщин не следует допускать ниже верхней палубы.

— Лошадей разместили с максимальным комфортом, — заявил Джей удовлетворенным тоном.

И тут уж Лиззи позволила себе ироничную ремарку:

— Им уж точно лучше, чем ссыльным в трюме!

— О, кстати! Хорошо, что напомнила, — встрепенулся Джей. — Боун! Среди заключенных есть человек по имени Сидни Леннокс. Снимите с него кандалы и переведите в отдельную каюту, пожалуйста.

— Будет сделано, сэр.

— Каким образом там оказался Леннокс? — изумленно поинтересовалась Лиззи.

— Его осудили за скупку краденого. Но наша семья в прошлом прибегала к его услугам, и мы решили, что не можем сейчас бросить его на произвол судьбы. В общем трюме ему грозит смерть в пути.

— Но, Джей! — воскликнула Лиззи. — Он же очень скверный человек!

— Напротив. Он еще может быть нам очень полезен.

Лиззи отвернулась. Прежде ее только радовала мысль, что она навсегда распрощалась с Ленноксом, оставшимся в Англии. Какой неудачный оборот приняли события — он тоже попал в число ссыльных. Сумеет ли Джей когда-нибудь избавиться от дурного влияния этой зловещей личности?

Вмешался Боун:

— Прилив на глазах прибывает, мистер Джеймиссон. Наверняка капитану не терпится скорее поднять якорь.

— Что ж, передайте от меня привет капитану и распоряжение приступать к необходимым действиям.

Они поднялись по лестнице на верхнюю палубу.

Несколько минут спустя, когда Лиззи и Джей уже стояли на носу корабля, он начал медленно двигаться вдоль русла Темзы. Свежий вечерний бриз холодил Лиззи щеки. А когда даже купол собора Святого Павла скрылся из вида и потянулись одни только прибрежные склады, она спросила, ни к кому не обращаясь:

— Неужели мы никогда больше не вернемся в Лондон?

Часть III. Виргиния

Глава 26

Мак лежал в трюме «Бутона розы», и его трясло от лихорадки. Он ощущал себя каким-то диким зверем: грязным, вонючим, почти голым, посаженным на цепь, и беспомощным. Он не мог встать во весь рост, но мозг его работал с поразительной ясностью. И Мак дал самому себе клятву никогда больше не допустить, чтобы кто-то посмел надеть на него железные оковы. Он будет драться, постарается сбежать, и пусть лучше его убьют, чем снова подвергнут подобному унижению.

С верхней палубы донесся крик, причем такой громкий и возбужденный, что проник даже в трюм:

— Дно на глубине тридцати пяти саженей, капитан! Песок и водоросли!

Экипаж встретил известие дружными радостными возгласами.

— Что такое сажень? — спросила Пег.

— Одна морская сажень равна шести футам толщи воды, — объяснил Мак с усталым облегчением. — Это значит, что мы приближаемся к земле.

А ему часто начинало казаться, что он не перенесет плавания. Двадцать пять приговоренных умерли в море. Но они вчетвером не голодали. Хотя Лиззи так больше и не появилась в трюме, она, по всей видимости, сдержала слово и обеспечила им в достаточном количестве еду и питьевую воду. Однако вода была несвежей, постоянная солонина и хлеб оказались слишком однообразной и нездоровой диетой, а потому все обитатели трюма страдали от странного заболевания, которое называли то «больничной лихорадкой», то «тюремной лихорадкой». Первым умер Полоумный Барни — старики не выдерживали тягот быстрее остальных.

Но болезнь стала не единственной причиной гибели людей. Пятеро скончались после особенно сильного шторма, когда беспомощных заключенных швыряло по всему трюму, и они невольно наносили друг другу и себе самим страшные раны своими же цепями.

Пег всегда отличалась худобой, но теперь выглядела так, словно была сложена из тонких палочек. Кора заметно постарела. Даже в полумраке Мак замечал, как у нее выпадают волосы, насколько осунулось лицо, а ее когда-то роскошное тело местами обвисло и покрылось язвами. Маку оставалось лишь радоваться, что они вообще остались в живых.

Чуть позже раздался новый крик:

— В восемнадцати саженях белый песок!

Затем осталось тринадцать саженей и слой раковин, а потом наконец:

— Ура! Вижу землю!

Несмотря на слабость, Маку очень хотелось бы подняться на верхнюю палубу. «Вот она, Америка, — подумал он. — Я пересек мир от одного края до другого и все еще жив. Скорее бы увидеть ее — Америку».

В ту ночь «Бутон розы» встал на якорь в совершенно спокойном месте. Моряк, принесший ссыльным порции солонины и пропахшую тухлятиной воду, был одним из редких членов экипажа, относившихся к страдальцам по-дружески. Звали его Эзикиел Белл. Он обладал каким-то скособоченным телом, где-то лишился уха, напрочь облысел, а на горле виднелся зоб размером с куриное яйцо, отчего и получил насмешливую кличку Красавчик Белл. Он сообщил, что они добрались до мыса Генри поблизости от города Хэмптон в штате Виргиния.

Весь следующий день судно так и оставалось на якорной стоянке. Мак злобился и гадал, в чем причина задержки. Кого-то явно отправили на берег для пополнения запасов продовольствия, потому что тем вечером с камбуза проник аппетитный аромат жарившегося на углях свежего мяса. Для заключенных он превратился в подлинную пытку, а у Мака даже начались желудочные спазмы.

— Мак, а что будет с нами, когда нас высадят в Виргинии? — спросила Пег.

— Нас продадут, и придется трудиться на тех, кто нас купит, — ответил он.

— Нас продадут всех вместе?

Мак знал, что такая вероятность ничтожна, но предпочел не упоминать об этом.

— Может быть, — сказал он. — Будем надеяться на лучшее.

Наступило молчание, пока Пег усваивала полученную информацию. Когда она заговорила снова, в ее голосе звучали испуганные нотки:

— Кто же нас купит?

— Фермеры, плантаторы, домашние хозяйки… Любой, кому нужна рабочая сила, и подешевле.

— Кому-нибудь можем понадобиться мы втроем.

Ха! Кто захочет купить бывшего шахтера и двух профессиональных воровок?

— Есть еще одна вероятность. Нас могут приобрести люди, живущие по соседству друг от друга.

— А какой работой нам придется заниматься?

— Всем, что нам велят делать хозяева. Наверное, трудиться в полях, убирать и наводить порядок в домах, строить что-нибудь…

— То есть мы станем практически рабами.

— Но только на семь лет.

— Целых семь лет, — огорченно протянула Пег. — Я уже стану совсем взрослой.

— А мне исполнится почти тридцать, — сказал Мак. Этот возраст представлялся ему чуть ли не пожилым.

— Нас будут бить?

Мак знал точно, что будут, но предпочел солгать:

— Нет, если мы станем усердно работать и держать рты на замке.

— Кому достанутся деньги, вырученные от нашей продажи?

— Сэру Джорджу Джеймиссону. — Лихорадка быстро утомляла Мака, и он нетерпеливо добавил: — Уверен, что ты уж сто раз задавала мне половину из этих своих чертовых вопросов.

Пег обиженно отвернулась.

Кора заступилась за нее:

— Ей очень страшно, Мак. Вот почему она продолжает задавать тебе одни и те же вопросы.

«А мне не страшно, можно подумать!» — промелькнула у Мака еще одна злая мысль.

— Я не хочу попасть в Виргинию, — сказала Пег. — Уж лучше пусть плавание продолжается бесконечно.

Кора с горечью рассмеялась.

— Стало быть, тебе понравилась наша жизнь в трюме?

— У меня здесь словно снова появились мама и папа, — пояснила свои слова Пег.

Кора обняла девочку и прижала к себе.

На следующее утро судно снова снялось с якоря, и Мак ощутил, как корабль резво помчался дальше при сильном попутном ветре. Вечером он узнал, что они почти достигли устья реки Раппаханнок. Именно неблагоприятно направленные ветра заставили их потратить впустую два дня вместо того, чтобы немедленно добраться до этой большой реки.

Лихорадка Мака успела почти полностью пройти, и он почувствовал себя в силах подняться на верхнюю палубу во время одной из редких прогулок, которые теперь разрешались заключенным. Корабль уже плыл вверх по речному руслу, когда ему удалось наконец впервые увидеть Америку.

По обоим берегам то простирались густые и дикие леса, то тянулись обработанные фермерские поля. По временам встречались небольшие пристани, рядом с которыми лес был вырублен, и широкие лужайки поднимались по склонам к внушительного вида домам. Рядом с пристанями зачастую громоздились огромные бочки, известные как «кабаньи головы», которые использовали для транспортировки табака. Мак часто наблюдал за их разгрузкой в лондонском порту, но только теперь показалось удивительным, что они все благополучно переносили опасные и бурные океанские шторма, прибывая в Англию в целости и сохранности. Как он заметил, в полях трудились в основном чернокожие. Лошади и собаки казались вполне обычными и знакомыми, а вот птицы, часто садившиеся на корабельные снасти, выглядели неизвестными ему. Движение на реке было оживленным. Часто попадались морские суда, подобные «Бутону розы», но преобладали баржи и лодки гораздо меньших размеров.

Впечатления первых дней оказались отрывочными, но он бережно хранил увиденные картины в памяти как драгоценные сувениры, когда лежал в трюме: солнечный свет, людей, свободно расхаживавших по берегу, леса, лужайки, дома. Ему так хотелось скорее покинуть борт «Бутона розы» и самому пройтись по этой земле, что сила желания причиняла почти физическую боль.

Когда они наконец опять встали на якорь, перед ними раскинулся город Фредериксберг, пункт их назначения. Путешествие закончилось через восемь недель после отплытия из Лондона.

В тот вечер заключенных впервые накормили только что приготовленной едой: бульоном из парной свинины с маисом и картофелем, выдали по ломтю свежеиспеченного хлеба и по кварте эля. Необычно плотная трапеза и крепкий эль вызвали у Мака головокружение, а потом всю ночь подкатывали приступы тошноты.

На следующее утро их стали выводить наверх группами по десять человек, и они сумели разглядеть, что представляет из себя Фредериксберг.

Они стояли на якоре посреди русла мутной реки, испещренного здесь множеством мелких островков. Вдоль берега простиралась полоса узкого песчаного пляжа, далее виднелась лесополоса, а за ней шел резкий подъем непосредственно к городу, возведенному на вершине и вокруг крутого утеса. Сразу показалось, что в нем едва ли набралось бы больше двух сотен жителей. То есть он только назывался городом, а на самом деле оказался лишь чуть больше Хьюка — родной деревни Макэша. Зато выглядел гораздо более привлекательно и богато. Деревянные дома радовали глаз белой или ярко-зеленой окраской стен. На противоположном берегу и чуть выше по течению располагался другой городок. Мак выяснил, что он носил название Фалмут.

В этом месте на реке царило особенно оживленное движение. Кроме «Бутона розы», на рейде стояли еще два достаточно крупных корабля, постоянно проносились мимо пакетботы, плоскодонные лодки, а между двумя населенными пунктами сновал паром. Вдоль всей береговой линии работали мужчины, разгружая суда, перекатывая бочки, перенося ящики, которые помещали под крыши складов.

Заключенным выдали мыло и дали помыться, а потом на борт явился цирюльник, чтобы побрить мужчинам бороды и подрезать всем сильно отросшие волосы. Тем, чья одежда успела прийти в полную негодность, выдали другое тряпье, но вот только благодарности за обновки никто не испытывал, зная, что вещи прежде принадлежали тем, кто умер во время плавания. Маку досталось отвратительное пальто Полоумного Барни. Он перекинул его через бортовое ограждение и выколачивал палкой до тех пор, пока не избавился от вшей.

Капитан составил список оставшихся в живых заключенных и опросил каждого, кем по профессии он был на родине. Некоторые трудились простыми чернорабочими, другие, как Кора и Пег, никогда не добывали себе деньги честным путем. Им приходилось выкручиваться и лгать, на ходу придумывая что-то. Пег записали в ученицы портнихи, Кора назвалась бывшей официанткой из бара. Мак понимал, что только сейчас стали предприниматься запоздалые попытки заставить их выглядеть привлекательными для потенциальных покупателей.

Потом всех вернули в трюм, а ближе к вечеру туда привели для инспекции двоих мужчин. У этой пары вид был, мягко говоря, странный. На одном блистала красная куртка британского солдата поверх явно домашней кройки бриджей. Другой носил давно вышедший из моды желтый жилет с грубо сшитыми лосинами вместо брюк. Но, несмотря на странное облачение, оба выглядели хорошо откормленными, а красные носы выдавали в них людей, имевших возможность не скупиться на спиртное. Красавчик Белл шепотом объяснил Маку, что это «торговцы стадами душ», и объяснил смысл прозвища: они скупали большими группами рабов — приговоренных преступников или обанкротившихся должников — и гнали их действительно как стадо овец вглубь страны, чтобы продать в самых отдаленных районах фермерам или владельцам каменных карьеров в горах. Маку они с первого взгляда не понравились. Они удалились, никого не купив.

— Завтра день больших бегов, — сказал Белл, — и богачи из всех окрестных городков соберутся сюда на скачки.

К концу дня большинство из преступников окажутся проданными, вот тогда «торговцы стадами» приобретут оставшихся за бесценок. Мак от души надеялся, что к ним в лапы не попадут Кора и Пег.

Этим вечером им снова дали обильно поесть. Мак поел не спеша и хорошо отоспался. К утру почти все выглядели немного лучше. К некоторым даже вернулась живость взглядов и давно утраченная способность улыбаться. На протяжении всего плавания их кормили только один раз за день, но сегодня даже устроили настоящий завтрак из овсяной каши с сахарной патокой и налили по доброй мере разбавленного водой рома.

Вот почему, хотя никто из них не мог знать уготованной для себя участи, все еще с кандалами на ногах, люди, поднявшиеся из трюма на палубу, выглядели радостно возбужденной группой. Движение по реке стало даже более оживленным. Прибывало множество новых парусных лодок и яликов. Повозки и кареты запрудили главную улицу, а вдоль набережной прогуливались нарядно одетые местные жители, откровенно наслаждаясь выходным днем.

Толстобрюхий мужчина в соломенной шляпе поднялся на борт в сопровождении высокорослого седовласого негра. Вдвоем они осмотрели заключенных, выбирая одних и отвергая других. Мак скоро понял, что им нужны только самые молодые и сильные мужчины, а потому он неизбежно оказался в числе четырнадцати или пятнадцати из тех, кто им приглянулся. Женщины и дети оказались им без надобности.

Когда они завершили, капитан скомандовал отведенным в сторону «избранным»:

— Так. Вы все отправляйтесь с этими покупателями.

— Куда мы отправимся? — спросил Мак, но ему никто не ответил.

Пег заплакала.

Мак обнял ее. Пусть он заранее знал, что так и случится, у него все равно сердце разрывалось от горя. Все, кому Пег доверяла в жизни, неизменно покидали ее. Мать унесла болезнь, отца повесили, а теперь и Мака продали отдельно от нее. Он обнял ее крепче, и Пег тоже вцепилась в него.

— Возьми меня с собой! — почти выла она.

Ему пришлось отстраниться, чтобы сказать:

— Старайся держаться вместе с Корой, если сможешь.

Кора поцеловала его в губы со страстью, продиктованной скорее отчаянием, чем любовью. Трудно было поверить, что он мог больше никогда не увидеться с ней, никогда не лечь рядом в постель, не прикоснуться к ее телу, чтобы потом заставить зайтись в экстазе от наслаждения. По ее лицу струились горячие слезы, попадая ему в рот при поцелуе.

— Ради бога, Мак, постарайся потом как-нибудь найти нас, — умоляла она.

— Я сделаю все возможное…

— Нет, поклянись мне! — настаивала она.

— Клянусь! Обещаю вас разыскать.

Толстопузый вмешался:

— Все, хватит ласк! Уж больно ты любвеобилен. Пойдем со мной.

И он рывком оттащил Мака от Коры.

Мак бросил последний взгляд через плечо, спускаясь по трапу, понукаемый новым хозяином. Кора и Пег стояли, обняв друг друга, смотрели ему вслед и в голос рыдали. Мак вспомнил о своем прощании с Эстер. «Я не подведу Кору и Пег, как подвел сестру», — дал себе слово он. Но вскоре они уже пропали для него из вида.

Странно было ощущать под ногами твердую почву после того, как восемь недель подряд под тобой нескончаемо продолжалось покачивание на волнах океана. Тащась в кандалах по немощеной главной улице, он озирался по сторонам, вглядываясь в Америку. В самом центре города в глаза бросались прежде всего церковь, здание рынка, позорный столб и виселицы. Кирпичные и деревянные дома располагались на широких пространствах между собой по обе стороны дороги. Прямо посреди улицы в грязи разгуливали овцы и куры. Некоторые постройки выглядели уже достаточно старыми, но у многих был вид только что возведенных, почти еще не обжитых.

Городок бурлил от людей, лошадей, повозок и экипажей, большинство из которых прибыли сюда сегодня со всех окрестных поселений. Женщины красовались в модных капорах с лентами, мужчины натянули отполированные до блеска сапоги и чистые перчатки. Одежда на некоторых из них выглядела явно сшитой дома, хотя и из дорогих тканей. Он подслушал несколько разговоров о предстоявших скачках и ставках на них. Обитатели Виргинии казались людьми, не чуждыми склонности к азартным развлечениям и играм.

В свою очередь местные жители разглядывали заключенных лишь с легким оттенком любопытства. С таким же выражением они смотрели бы на мчавшуюся галопом по городу лошадь — зрелище не новое, но все равно вызывавшее некоторый интерес.

Через примерно полмили городок остался позади. Они перешли реку вброд, а затем направились по неровной тропе через поросшие лесом пригороды, вскоре оказавшись в сельской местности. Мак поравнялся со средних лет негром.

— Меня зовут Малакай Макэш, — представился он. — Но обычно обращаются просто — Мак.

Мужчина неотрывно смотрел на тропу прямо перед собой, но отозвался вполне дружелюбно.

— А я Коби, — назвался он, рифмуя свое имя с Тоби. — Коби Тамбала.

— Этот толстяк в соломенной шляпе… Он теперь стал нашим хозяином?

— Нет. Билл Соуэрби — всего лишь надсмотрщик. Нам с ним вдвоем велели отправляться на «Бутон розы» и подобрать наилучших работников для обработки полей.

— Так кто же купил нас?

— Нельзя сказать, чтобы вот как раз тебя именно купили.

— Что ты имеешь в виду?

— Мистер Джей Джеймиссон решил придержать тебя при своем хозяйстве, чтобы ты трудился на его плантации в Мокджек Холле.

— Джеймиссон!

— Он самый.

Значит, Мак снова стал собственностью семьи Джеймиссон. От этой мысли ярость вскипела в нем. Будь они трижды прокляты! «Я снова сбегу, — дал он себе зарок. — И не буду принадлежать больше никому».

— Кем ты работал раньше? — спросил Коби.

— Был когда-то шахтером. Добывал уголь.

— Уголь? Я слышал об угле. Камень, а горит как дерево, но даже жарче, верно?

— Ага. Проблема только в том, что нужно забраться глубоко под землю, чтобы найти его. А ты сам?

— Я из крестьянской семьи в Африке. У моего отца был большой участок земли. Больше, чем здесь у мистера Джеймиссона.

Мака это удивило. Он даже не представлял себе прежде, чтобы рабы могли происходить из состоятельных семейств.

— А что вы выращивали?

— Всего понемногу. В основном пшеницу. Разводили скот. Но табаком не занимались. У нас там был еще корнеплод под названием ямс. А вот в этих краях он мне никогда не встречался.

— Ты хорошо говоришь по-английски.

— Так я и провел здесь уже почти сорок лет. — Горестное выражение отобразилось на его лице. — Я был совсем маленьким, когда меня похитили.

Но у Мака на уме оставались Пег и Кора.

— Со мной на корабле прибыли еще двое — женщина и девочка, — сказал он. — Я смогу выяснить, кто их купил?

Коби издал невеселый смешок.

— Каждый пытается найти кого-то, с кем его продали по раздельности. Люди постоянно расспрашивают друг друга. Когда группы рабов встречаются на дороге или в лесу, они только об этом и разговаривают.

— Ребенка зовут Пег, — настойчиво продолжал Мак. — Ей всего тринадцать лет. Нет ни матери, ни отца.

— У того, кого продали в рабство, не может быть ни отца, ни матери.

Коби давно сломлен, понял Мак. Он вырос и привык к своему рабскому положению, научился примиряться с ним. В нем жила горечь, но он оставил всякую надежду обрести свободу. «Клянусь, что никогда не дойду до такого же состояния», — подумал Мак.

Они прошагали не менее десяти миль. Двигались медленно из-за оков на ногах ссыльных. Некоторые были до сих пор скованы попарно. Тем, чей напарник умер в пути, попросту соединили кандалами лодыжки таким образом, чтобы они сохраняли способность идти, но не бежать. И никто не мог передвигаться быстро. Если бы попытались, могли запросто упасть, настолько ослабели после восьми недель необходимости лежать. Надсмотрщик Соуэрби ехал верхом, но тоже никуда не торопился и постоянно прикладывался явно к какому-то спиртному из фляжки.

Окружавшая их местность скорее напоминала Англию, чем Шотландию, но не выглядела настолько уж непривычной, как того ожидал Мак. Тропа проходила вдоль каменистого берега реки, вившейся среди густого леса. Маку очень хотелось бы сейчас прилечь ненадолго в тени одного из деревьев с развесистыми кронами.

Он задумался, скоро ли снова увидит эту поразительную женщину — Лиззи. Он злился, что снова стал собственностью Джеймиссона, но ее присутствие могло послужить ему хотя бы некоторым утешением. В отличие от своего тестя она не была жестока, хотя подчас могла проявлять легкомысленное отношение к жизни. А ее нестандартное для леди поведение и яркая личность неизменно изумляли Мака. Но главное — она обладала пониманием того, что такое справедливость, и тем спасла ему уже жизнь однажды. Ситуация вполне могла повториться в ближайшем будущем.

На плантацию Джеймиссона они прибыли только в полдень. Тропа проходила через сад, где щипал травку скот рядом с поселением, состоявшим из примерно дюжины хижин. Две пожилых чернокожих женщины готовили еду на обычных кострах. Прямо в грязи играли несколько совершенно голых детишек. Хижины были грубо сколочены из необработанных досок, а косые окна оставались незастекленными.

Соуэрби что-то сказал Коби и удалился.

Коби обратился к новым рабам:

— Вот ваши жилища.

— Неужели нам придется жить под одной крышей с черными? — возмутился один из ссыльных.

Мак не сдержал смеха. После восьми недель в аду трюма «Бутона розы» кто-то еще мог жаловаться на особенности предложенных теперь жилищных условий. Поразительно!

— Белые и черные живут в разных хижинах, — пояснил Коби. — Никакого закона на этот счет не существует, но так уж традиционно сложилось. Каждая хижина вмещает шесть человек. Но прежде чем отдохнуть, вам предстоит еще одно дело. Следуйте за мной.

Они продолжили путь по тропе, извивавшейся среди полей зеленой еще пшеницы, высоких стеблей маиса, росших на пригорках, и ароматных рядов зрелого табака. На каждом из полей трудились мужчины и женщины, пропалывая сорняки между рядами или собирая в груды табачные листья.

Затем они вышли на широкий луг и стали подниматься к большому, но достаточно запущенному деревянному дому с облупившейся местами краской и с жалюзи на окнах. Очевидно, это и был особняк Мокджек Холл. Обойдя вокруг дома, они приблизились к подсобным постройкам позади него. Одной из них оказалась примитивная кузница. Там работал негр, которого Коби называл Кассом. Он сразу принялся сбивать цепи с ног вновь прибывших.

Мак наблюдал, как с людей по одному снимали оковы. Им овладело ощущение свободы, хотя он прекрасно понимал, насколько оно ложно. Но эти цепи надели на него еще в Ньюгейтской тюрьме по другую сторону планеты. И он ненавидел их каждую минуту из восьми унизительных недель, пока вынужден был носить.

С высоты холма, на вершине которого стоял дом, ему был виден проблеск воды в реке Раппаханнок, протекавшей в полумиле отсюда, чье русло рассекало лесные чащи. «Когда с меня снимут кандалы, — подумал он, — я мог бы сразу броситься бежать вниз к реке, переплыть ее и устремиться на свободу».

Ему пришлось сдержать первый порыв. Им все еще владела слабость, которая наверняка не позволила бы ему пробежать даже полмили. Кроме того, он дал клятву найти Пег и Кору, и ему придется справиться с этой задачей, прежде чем бежать, поскольку позже поиски могли стать совершенно невозможными. Требовалось все тщательно спланировать. Он не имел представления о географии края, где оказался волею судьбы. Нужно было знать, куда направиться и как добраться до нужного места.

И все равно, как только оковы упали с его ног, ему стоило большого усилия воли, чтобы не броситься бежать сразу же.

Пока он еще только боролся с искушением, очень вовремя к ним обратился Коби:

— Теперь, когда вас больше не сдерживают цепи, уверен, некоторые из вас уже прикидывают, как далеко смогут добраться отсюда до заката солнца. Но прежде чем вы попытаетесь сбежать, вам следует узнать нечто крайне важное. А потому слушайте меня внимательно и мотайте на ус.

Он сделал паузу вящего эффекта ради и продолжил:

— Беглецов, как правило, ловят и подвергают наказанию. Сначала следует порка, но это самая легкая часть кары. После чего им надевают железные ошейники, которые покрывают человека позором. Но самое главное — срок рабства продлевается. За неделю отсутствия прибавляют дополнительные две недели. У нас здесь есть типы, которые пытались сбежать столько раз, что им не видать свободы до столетнего возраста. — Он оглядел группу и поймал на себе взгляд Мака. — Но если захотите рискнуть столь многим, — закончил Коби, — могу сказать одно: желаю удачи.

* * *

По утрам пожилые женщины готовили на завтрак блюдо из маиса, именовавшееся полентой. И бывшие заключенные, и рабы ели ее пальцами из деревянных мисок.

Всего полевых работников насчитывалось около сорока человек. Если не считать группы только что прибывших ссыльных, большинство составляли чернокожие. Четверо были несостоятельными должниками, то есть людьми, согласившимися на четыре года принудительного труда за океаном, чтобы избавиться от долговой тюрьмы. Они держались обособленно и явно считали себя людьми более высокого положения, чем остальные. Только трое людей имели статус обычных наемных тружеников, получавших жалованье, — двое освобожденных чернокожих рабов и белая женщина. Всем им уже перевалило за пятьдесят. Некоторые из негров сносно говорили по-английски, но многие африканцы общались между собой на своих наречиях, а с белыми общались на каком-то полудетском и упрощенном языке. Поначалу Мак и относился к ним как к взрослым детям, но скоро понял, что они имеют над ним очевидное преимущество, владея, можно сказать, полутора языками, тогда как он сам изъяснялся только на одном.

После завтрака их отводили примерно на две мили через обширные поля туда, где рос уже готовый к уборке табак. Он рос ровными рядами с промежутками в три фута, а протяженность плантации составляла четверть мили. Растения в высоту достигали роста Мака, и с каждого следовало снять более дюжины широких зеленых листьев.

Распоряжения работникам давали Билл Соуэрби и Коби. Всех разделили на три группы. Каждому из первой группы выдали по острому ножу, чтобы срезать зрелые стебли. Вторую группу разместили на том участке поля, где растения срезали накануне. Они лежали на земле, и крупные листья успели отчасти свернуться после целого дня сушки под палящим солнцем. Новичкам показали, как обрабатывать срезанные стебли, разрезая пополам и насаживая вместе с листьями на длинные деревянные шесты. Мак оказался в третьей группе, в задачу которой входило относить заполненные ополовиненными стеблями шесты через все поле к табачному сараю, где их подвешивали к высокому потолку, чтобы воздух завершил процесс дозревания и просушки листьев.

Жаркий летний рабочий день тянулся томительно долго. Люди с «Бутона розы» пока не приноровились трудиться столь же проворно, как старожилы. Мак замечал, как его постоянно опережают женщины и даже дети. Его сильно ослабили болезнь, плохое питание на борту и почти полная длительная неподвижность. У Билла Соуэрби за поясом торчал кнут, но Мак пока не видел, чтобы он хоть раз пустил его в ход.

В полдень их накормили чем-то вроде черствого хлеба, который рабы называли кукурузными лепешками. Пока они ели, Мак с тревогой, хотя и без особого удивления заметил знакомую фигуру Сидни Леннокса, облаченного в новую одежду, которому показывал окрестности Соуэрби. Не приходилось сомневаться, что Джей ценил услуги Леннокса, оказанные ему в прошлом, и рассчитывал использовать его в дальнейшем.

После заката, ощущая смертельную усталость, они покинули плантацию, но вместо того, чтобы вернуть в хижины, их направили в табачный сарай, освещенный теперь десятком свечей. Наскоро поев еще раз, они продолжили работать, снимая окончательно дозревшие листья с ополовиненных стеблей и плотно спрессовывая листья в кипы. По мере того как длилась ночь, некоторые из детей и пожилых рабов порой начинали засыпать прямо за работой, и в действие вступила явно давно разработанная система оповещения, когда более сильные заботились о слабых, успевая разбудить их, если к ним приближался Соуэрби.

Перевалило далеко за полночь, как прикинул Мак, когда наконец потушили свечи и работникам разрешили разойтись по хижинам, чтобы улечься в свои деревянные койки. Сам Мак заснул мгновенно.

Показалось, что прошло всего несколько секунд, а его уже расталкивали с наступлением нового рабочего дня. Он с трудом поднялся на ноги и вышел наружу. Прислонившись спиной к стене хижины, съел порцию поленты, и едва успел сунуть последнюю пригоршню в рот, как их погнали в поле.

Когда с первыми признаками рассвета они добрались до плантации, Мак увидел Лиззи.

Это случилось впервые со дня посадки на борт «Бутона розы». Она ехала верхом на белом коне, пустив его медленным шагом через поле. На ней было просторное полотняное платье и широкополая шляпа. Солнце еще не сияло в полную силу и бросало на землю ясный, но слегка рассеянный свет. Выглядела Лиззи превосходно: отдохнувшей, удобно сидевшей в седле, — настоящая хозяйка плантации, леди, совершающая осмотр своих владений. Мак обратил внимание, что она заметно располнела, пока он только лишь терял вес в трюме от плохого питания. Но испытывать к ней какой-либо неприязни он был не способен, потому что она неизменно выступала за правое дело и уже спасла его жизнь по меньшей мере дважды.

Ему вспомнился момент, когда он обнял ее в проулке рядом с Тайберн-стрит после того, как спас от нападения двух негодяев. Он плотно прижимал ее мягкое тело к своему, вдыхая аромат мыла и чуть заметный запах дамского пота, и тогда его на мгновение посетила совершенно безумная мысль, что Лиззи, а не Кора должна стать его избранницей. Но здравый смысл сразу же вернулся и восторжествовал.

Внимательнее приглядевшись к ее округлившимся формам, он понял — она не просто растолстела. Налицо были все признаки беременности. У нее родится сын, который вырастет и станет копией типичного представителя рода Джеймиссонов — жестоким, алчным, бессердечным, подумал Мак. Он станет новым владельцем этой плантации, начнет покупать в полную собственность человеческие существа, обращаясь с ними хуже, чем со скотом, наживая все больше и больше денег.

Лиззи поймала на себе его взгляд. Мак ощутил чувство вины за то, что позволил себе так зло предрекать будущее ее нерожденного младенца. А она уставилась на него, словно не понимала, кто это так пристально разглядывает ее. А потом, как показалось, узнала и вздрогнула всем телом. Вероятно, ее шокировала перемена в его внешности, происшедшая за время тяжелого плавания через океан.

Мак какое-то время продолжал не сводить с нее глаз в надежде, что она приблизится к нему. Но она безмолвно отвернулась, пришпорила коня, перешедшего на рысцу, и всего через несколько секунд и конь и всадница пропали среди деревьев ближайшего леса.

Глава 27

Через неделю после прибытия в особняк Мокджек Холл Джей Джеймиссон сидел в кресле и наблюдал, как две рабыни распаковывали ящик со стеклянной посудой. Белле была уже немолодой и грузной, с крупными, но некрасивой формы грудями и необъятных размеров задницей. А вот Милдред исполнилось всего восемнадцать лет: ее кожа имела приятный бархатистый табачного цвета оттенок, а глаза излучали томные взгляды. Когда она вытягивала руки к полкам буфета, он мог разглядеть, как ее соблазнительный бюст тоже вздымается под грубой тканью сшитого ей самой платья. Под его взором обе женщины ощущали неловкость и снимали упаковочную бумагу с тонких хрустальных изделий чуть дрожавшими руками. Если бы что-то разбилось, их ожидало наказание. Джей подумывал в таком случае выпороть их собственноручно.

Но почему-то эта мысль взволновала его, доставила беспокойство. Он поднялся и вышел из дома. Мокджек Холл представлял собой крупную постройку с удлиненным фронтоном, вдоль которого тянулся портик с колоннадой, выходивший в сторону пологой лужайки, спускавшейся до самого берега мутной реки Раппаханнок. Любой особняк таких размеров в Англии был бы возведен из камня или кирпича, но это здание целиком сработали деревянным. Много лет назад его стены покрасили в белый цвет, а ставни на окнах в зеленый, но сейчас краска облупилась и пожухла, потеряв первоначальные оттенки и превратившись в нечто монотонно унылое с виду. Позади и по бокам от основного дома располагались многочисленные подсобные помещения — кухня, прачечная, конюшня. К достоинствам особняка следовало отнести великолепные комнаты первого этажа, предназначенные для грандиозных приемов, — гостиная, столовая и даже бальный зал. Над ними находились не менее обширные спальни. Но вот только вся внутренняя отделка нуждалась в срочном обновлении. Среди обстановки встречалось множество старомодной импортной мебели, поблекших шелковых занавесок и покрытых прорехами ковров. Атмосфера былого и потерянного величия в доме напоминала запах застоявшейся в сточной канаве воды.

Тем не менее Джей с приятным чувством изучал свою собственность, стоя под портиком. Ему принадлежала тысяча акров возделывавшейся земли, покрытые лесами склоны холмов, звонкие ручейки и широкие пруды. На него трудились сорок человек в полях, и еще трое числились домашней прислугой, а он был полновластным хозяином и всех окрестностей и множества людей. Не его семья, не его отец, а он самолично. Наконец он стал джентльменом в полном смысле этого слова.

И это было только начало. Он планировал проложить для себя путь в самый центр общественной жизни Виргинии. Не зная в деталях, как осуществляется руководство штатом, он выяснил, что местных лидеров называли вестрименами или главами приходских управлений, а заседавшая в Уильямсберге ассамблея состояла из выборных граждан, приравнивавшихся к членам парламента. Принимая во внимание свой высокий статус, он принял решение миновать приходскую стадию, а баллотироваться непосредственно в центральную ассамблею при первой же возможности. Ему хотелось, чтобы каждый здешний житель знал, насколько важная персона Джей Джеймиссон.

В дальнем конце лужайки показалась Лиззи верхом на красавце Близзарде, перенесшем долгое путешествие без малейших проблем. Она владеет искусством верховой езды блестяще, подумал Джей. Почти как мужчина. Но тут же, к своему величайшему раздражению, заметил, что она и в седле сидит по-мужски прямо. Какое вульгарное зрелище: женщина, скачущая с широко раздвинутыми в стороны ногами! Когда она поставила коня у привязи, он сказал:

— Тебе не стоит ездить верхом подобным образом.

Она положила ладонь на свой округлившийся живот.

— Но я ездила очень осторожно. Шагом и мелкой рысью.

— Я имею в виду не будущего ребенка. Надеюсь, никто не видел твоей мужской посадки в седле.

У нее заметно испортилось настроение, но ответила она со свойственным ей во всем упрямством и настойчивостью:

— Я не собираюсь ездить здесь, сидя боком, как делают светские дамы в Англии.

— Здесь? А почему именно «здесь» ты своевольничаешь? — сердито спросил он. — Какая разница, где мы находимся?

— На меня некому смотреть.

— Достаточно того, что смотрю я. Как и слуги. К нам могут наведаться гости. Ты же не станешь, я надеюсь, расхаживать нагишом только потому, что мы «здесь»?

— Я буду ездить по-женски в церковь и при появлении у нас посторонних. Но не в одиночестве.

В таком расположении духа споры с ней ни к чему хорошему не приводили.

— Хотя уже скоро тебе придется вообще бросить езду верхом. Ради сохранения младенца, — хмуро заметил Джей.

— Но время пока не пришло. — Она просияла. Шел пятый месяц беременности. Она планировала начать принимать меры предосторожности на шестом. Но поспешила сменить тему: — Я осматривала наши угодья. Земельные участки находятся в значительно лучшем состоянии, чем дом. Соуэрби — горький пьяница, но сумел заставить плантацию хоть как-то работать. Вероятно, нам следует быть ему благодарными, учитывая, что он не получал жалованья уже почти целый год.

— Ему придется подождать чуть дольше. У нас слишком мало денег.

— Твой отец обещал, что на плантации будет пятьдесят работников, но на деле их оказалось всего двадцать пять. Правильным решением было заполучить пятнадцать ссыльных с «Бутона розы». — Но она вдруг помрачнела. — Макэш попал к нам в их числе?

— Да.

— Я думала, мне померещилось, когда я заметила его на одном из полей.

— Я распорядился, чтобы Соуэрби отобрал самых молодых и сильных.

Джей не догадывался прежде, что Макэш прибыл в Америку на одном с ними корабле. Если бы знал, то наверняка особо приказал Соуэрби не приобретать смутьяна. Но теперь, коли уж он попал сюда, Джею не хотелось отправлять его обратно. Создалось бы впечатление, будто он опасается какого-то простого бывшего заключенного.

— Насколько мне известно, нам не пришлось даже платить за новых рабов, — сказала Лиззи.

— Нет, разумеется. С какой стати мне платить за то, что и так принадлежит моей семье?

— Твой отец может узнать об этом.

— Непременно узнает. Капитан Парридж потребовал с меня расписку в бесплатном получении пятнадцати заключенных, и я, конечно же, не мог ему отказать. Он предъявит ее отцу.

— И что потом?

Джей пожал плечами.

— Отец скорее всего выставит мне за них счет, по которому я с ним рассчитаюсь. Когда смогу.

Джей был весьма доволен этой своей небольшой деловой уловкой. Он заручился пятнадцатью сильными мужчинами, обязанными отработать на него семь лет, и это не стоило ему ни гроша.

— Как воспримет твою проказу батюшка?

Джей ухмыльнулся.

— Придет в бешенство, но что он сможет предпринять, находясь в такой дали от меня?

— Тогда, быть может, тебе это и сойдет с рук, — с сомнением сказала Лиззи.

Джей терпеть не мог, когда кто-то ставил под вопрос правильность принятых им решений.

— Женщинам не стоит влезать в бизнес. Предоставь все мне.

Как обычно, подобное пренебрежительное отношение лишь распалило ее, и Лиззи перешла в атаку:

— Мне крайне неприятно видеть здесь Леннокса. Не могу понять причины твоей привязанности к этому человеку.

Джей и сам испытывал в связи с Ленноксом двойственные чувства. Он мог оказаться полезен здесь, как был в Лондоне, но его присутствие служило источником изрядного дискомфорта. Однако с тех пор, когда они спасли его от ужасов путешествия в трюме, Леннокс вбил себе в голову, что будет жить на их плантации, а Джей так и не смог собраться с духом и выдвинуть веские возражения или вообще подвергнуть вопрос серьезному обсуждению.

— Я подумал, мне может понадобиться белый человек, чтобы исполнять мои поручения и делать разного рода работу, — беспечно отмахнулся он от беспокойства Лиззи.

— Но что он сможет делать?

— Соуэрби нуждается в помощнике.

— Леннокс совершенно не разбирается в выращивании табака. Умеет только выкуривать его в огромных количествах.

— Он всему научится. Кроме того, его основной задачей станет заставлять негров работать на совесть.

— Вот с этим он действительно справится преотлично, — язвительно заметила Лиззи.

Джей не хотел продолжать разговор о Ленноксе.

— Я подумываю о том, чтобы заняться здесь общественной деятельностью, — сказал он. — Собираюсь добиться своего избрания в гражданскую ассамблею штата. Надеюсь, мне скоро удастся добиться этого, хотя ничего нельзя предвидеть заранее.

— Тогда тебе просто необходимо познакомиться с нашими соседями и побеседовать с ними.

Он кивнул.

— Примерно через месяц, как только приведут дом в порядок, мы устроим большой прием и пригласим всех важных людей из Фредериксберга и его окрестностей. Это даст мне возможность оценить, чего стоит местная аристократия.

— Прием? — переспросила Лиззи с сомнением. — И мы сможем себе его позволить?

Она снова пыталась поставить под вопрос разумность его суждений.

— Предоставь финансовую сторону дела мне, — резко сказал он. — Мы сможем получить необходимую провизию в кредит. В этом я уверен. Наша семья все-таки участвует в коммерческой жизни Виргинии по меньшей мере десять лет. И сама по себе моя фамилия многое значит.

Лиззи упорствовала в своих сомнениях.

— А не лучше ли будет сосредоточить внимание полностью на улучшении продуктивности плантации в первый год или даже два? Только после этого ты сможешь с уверенностью утверждать, что создал солидный экономический фундамент для политической карьеры.

— Глупости, — заявил он. — Я приехал сюда вовсе не для того, чтобы стать простым фермером.

* * *

Бальный зал был невелик, но пол для танцев все еще оставался в отличном состоянии, и имелся специальный балкончик для музыкантов. Двадцать или тридцать пар кружились в ярких нарядах из сатина. Мужчины надели парики, женщины — кружевные шляпки. Две скрипки, барабан и французский рожок наигрывали менуэт. Огни десятков свечей придавали праздничный вид заново окрашенным стенам и украшениям из цветочных гирлянд. В других комнатах первого этажа гости играли в карты, курили, пили и флиртовали.

Джей и Лиззи перемещались то в бальный зал, то в столовую, улыбаясь своим гостям и раскланиваясь с каждым. Джей облачился в новый костюм из шелка оттенка зеленого яблока, купленный перед самым отплытием из Лондона. Лиззи предпочла пурпур — ее любимый цвет. Джей опасался, что их с женой одежда будет выглядеть нескромно блестящей в сравнении с лучшими нарядами приглашенных, но был искренне удивлен тем, насколько обитатели Виргинии следовали критериям последней лондонской моды.

Он позволил себе выпить достаточно много вина и находился в превосходном настроении. Обед успели подать раньше, но сейчас на столах выложили смену угощений: бутылки с вином, блюда с желе и пирожными, взбитые сливки, фрукты. Прием обошелся в целое небольшое состояние, зато и удался на славу. Все, кто хоть что-то собой представлял в местном обществе, не преминули приехать.

Единственный диссонанс в радостные ощущения Джея внес надсмотрщик Соуэрби, избравший именно этот день, чтобы потребовать погасить задолженность по причитавшемуся ему жалованью. Когда Джей сказал ему, что это было невозможно до того, как они продадут первый урожай табака, Соуэрби имел наглость спросить, каким образом в таком случае хозяин мог себе позволить закатить вечеринку на пятьдесят человек. Но правда как раз состояла в том, что Джей не мог себе ее позволить. Все пришлось взять в кредит. Однако гордость не позволила признаться в этом своему управляющему. А потому он лишь велел ему попридержать язык. Соуэрби это не просто разочаровало, но и заметно обеспокоило. Уж не появились ли у него какие-то реальные денежные затруднения? — подумал Джей, но расспрашивать ни о чем не стал.

В столовой трое ближайших соседей Джеймиссонов стояли у камина и лакомились пирожными. Это были три пары: полковник Тумсон с женой, Билл и Сьюзи Делахай, а также двое братьев-холостяков Армстедов. Тумсоны действительно занимали важное положение в местном обществе. Полковник входил в число членов ассамблеи и держался с серьезным видом, исполненный чувства собственного достоинства. Он отличился, сражаясь в рядах британской армии, а потом в отрядах виргинской милиции. После выхода в отставку начал выращивать табак и активно участвовать в управлении колонией. Джей решил, что именно с Тумсона ему следует брать пример.

Разговор зашел о политике, и Тумсон счел нужным прояснить ситуацию.

— Губернатор Виргинии умер в марте прошлого года, и мы до сих пор ждем того, кто прибудет ему на смену.

Джей напустил на себя вид человека, хорошо осведомленного о тайнах лондонского двора.

— Король назначил новым губернатором Норборна Беркели, барона де Ботетурта.

Основательно подвыпивший Джон Армстед хрипло рассмеялся.

— Ничего себе имечко!

Джей окинул его ледяным взглядом.

— Насколько мне известно, барон собирался покинуть Лондон вскоре после нас с женой.

— Президент совета ассамблеи временно взял на себя функции исполняющего его обязанности.

Джей стремился, кроме того, показать, как много он знает о положении дел и в Виргинии тоже.

— Видимо, именно поэтому ассамблея не проявила достаточно мудрости и поддержала «Массачусетское письмо».

Речь шла о письме с протестом против повышения налогов. Его направила ассамблея штата Массачусетс в адрес короля Георга. А затем и законодатели Виргинии приняли резолюцию в поддержку письма. Джей, как и большинство лондонских тори, считал и само письмо и резолюцию ассамблеи Виргинии проявлениями нелояльности к монархии.

Тумсон явно не был согласен с подобным мнением. Крайне сдержанно он высказался:

— Я отнюдь не нахожу это проявлением недостатка мудрости.

— Но именно так письмо расценил его величество, — заметил Джей.

Он не стал пояснять, откуда ему стали известны мысли короля по столь сложному вопросу, но оставил собеседникам полную возможность думать, что король лично поделился с ним своей точкой зрения.

— Что ж, мне крайне жаль слышать об этом, — сказал Тумсон без малейшего намека на сожаление в голосе.

Джей уже чувствовал, как вступает на весьма опасную почву, но уж слишком велико оказалось желание поразить этих людей своей осведомленностью и прозорливостью.

— Я абсолютно уверен, что новый губернатор незамедлительно потребует отзыва принятой здесь резолюции.

Это он действительно успел узнать перед отъездом из Лондона.

Билл Делахай, который был значительно моложе Тумсона, пылко заявил:

— Члены ассамблеи откажутся подчиниться. — Его миловидная жена Сьюзи предостерегающе положила ладонь ему на руку, но чувства супруга оказались слишком искренни и горячи, а потому он добавил: — Их долг как раз и состоит в том, чтобы сообщать королю правду, а не бросаться пустыми фразами, чтобы только доставить удовольствие его подхалимам из консервативной партии.

Тумсон предпочел выразиться более тактично и смягчить остроту разговора:

— Разумеется, мы не считаем всех тори королевскими лизоблюдами.

— Если ассамблея откажется отозвать резолюцию, губернатор может пойти на ее досрочный роспуск.

Родерик Армстед, остававшийся заметно трезвее брата, вставил свое слово:

— Вы поразитесь, насколько мало значения в наши дни имеют подобные решения.

— То есть как это? — спросил изумленный и заинтригованный Джей.

— Парламенты в колониях то и дело в силу разных причин официально распускают. А они преспокойно продолжают собираться и функционировать в неформальной обстановке — в какой-нибудь таверне или в доме одного из своих членов.

— Но в таком случае принятые ими акты не имеют никакой юридической правомочности! — с протестующим тоном провозгласил Джей.

Ему ответил полковник Тумсон:

— Они пользуются поддержкой народа, которым управляют, и этого оказывается вполне достаточно для легитимности их действий.

Джею и раньше доводилось слышать такого рода суждения от людей, начитавшихся книг по философии. Идея, что правительства обладают законной властью лишь благодаря поддержке населения, была чепухой, причем крайне опасной. Тем самым подразумевалось, что короли не имели права властвовать вообще. Нечто подобное на родине постоянно твердил тот же Джон Уилкс. Тумсон начал всерьез злить Джея.

— В Лондоне за подобные высказывания человек может сесть за решетку, полковник, — не сдержался он.

— Несомненно, — бросил загадочную для Джея ремарку Тумсон.

Вмешалась Лиззи:

— Вы уже пробовали взбитые сливки, миссис Тумсон?

Жена полковника отозвалась с преувеличенным энтузиазмом:

— О да! Они прекрасны. Очень вкусно!

— Я так рада. Взбитые сливки далеко не всегда удаются. Их слишком легко испортить.

Джей понимал, что Лиззи глубоко наплевать на взбитые сливки. Она всего лишь стремилась увести разговор в сторону от вопросов политики. Но он еще не закончил.

— Должен признать, меня во многом удивляет ваша позиция, полковник, — сказал он.

— Простите, я вижу здесь доктора Финча. Мне настоятельно необходимо с ним побеседовать. — И Тумсон, изящно поклонившись, перешел вместе с женой к другой группе гостей.

Разговор продолжил Билл Делахай:

— Вы только что прибыли сюда, Джеймиссон. Прожив здесь некоторое время, вы можете сами поразиться, насколько изменились ваши взгляды на очень и очень многое. Вещи начинают видеться в совершенно иной перспективе.

Он говорил доброжелательно, но смысл его фразы сводился к тому, что Джей пока слишком мало знал об особенностях местной жизни для выработки собственного мнения. Джея это уязвило до глубины души.

— Я твердо верю в одно, сэр. Моя преданность монарху останется неизменной, где бы я ни поселился.

Делахай помрачнел.

— Не сомневаюсь, так оно и есть, — бросил он и тоже отошел в сторону, взяв жену под руку.

— Мне вдруг тоже захотелось отведать ваших чудесных взбитых сливок, — сказал Родерик Армстед, направившись к столу и оставив Лиззи с Джеем в обществе одного только своего изрядно пьяного брата.

— Политика и религия, — вымолвил Джон Армстед. — Никогда не следует заводить разговоров о политике и о религии на званых приемах.

С этими словами он вдруг качнулся назад, закрыл глаза и плашмя повалился на пол.

* * *

Завтракать Джей спустился только ближе к полудню. У него раскалывалась от боли голова.

С Лиззи он еще не виделся. Они спали теперь каждый в своей спальне — роскошь, которая была недоступна для них в Лондоне. Но сейчас он застал жену за столом, с аппетитом поедающей жареную ветчину, пока рабы из числа домашней прислуги наводили в доме порядок после вчерашнего приема.

На его имя пришло письмо. Он сел и открыл его, но прежде чем приступил к чтению, Лиззи метнула в него сердитый взгляд и спросила:

— Какого черта тебе понадобилось вчера затевать эту ссору?

— О чем это ты? С кем я поссорился?

— С Тумсоном и Делахаем, разумеется.

— Мы вовсе не ссорились. Это был обычный политический спор. Дискуссия.

— Ты обидел наших ближайших соседей.

— В таком случае уж очень они обидчивы.

— Ты практически назвал Тумсона изменником!

— Что делать, если он мне действительно им кажется. Существует вероятность, что он предал нашего короля.

— Он землевладелец, член ассамблеи штата и отставной офицер. Как, скажи на милость, можно записывать его в предатели?

— Ты сама слышала его заявления.

— Но здесь это воспринимается как нечто вполне нормальное.

— Подобные речи никогда не будут восприниматься как нормальные в моем доме.

Вошла их повариха Сэра и прервала разговор. Джей попросил принести себе чай и ломтик поджаренного хлеба.

Последнее слово, как всегда, осталось за Лиззи.

— Потратив такие большие деньги на знакомство с соседями, ты добился только того, что они теперь станут недолюбливать тебя.

И она снова взялась за еду.

Джей взглянул на письмо. Оно пришло от юриста из Уильямсберга.


«Уильямсберг, Дьюк-оф-Глостер-стрит

29 августа 1768 г.

Я пишу это письмо к вам, дорогой мистер Джеймиссон, по просьбе вашего отца, сэра Джорджа. Рад приветствовать ваше прибытие в Виргинию и позволю себе выразить надежду, что мы скоро будем иметь удовольствие встретиться с вами в столице колонии».


Джей был приятно удивлен. Насколько же нехарактерной для отца казалась подобная забота о сыне. Быть может, он станет теперь добрее к Джею, когда тот очутился от него по другую сторону океана?


«Но пока мы не свиделись лично, дайте мне знать, не нуждаетесь ли вы в какой-либо помощи. Мне известно, что вы наследовали плантацию, находящуюся далеко не в самом лучшем состоянии, и вам, вероятно, может понадобиться финансовая поддержка. Информируйте меня в таком случае, и я буду рад оказаться к вашим услугам для оформления любого рода закладной. Уверен, что желающий ссудить вас деньгами будет мною найден без труда.

Остаюсь вашим покорным и смиренным слугой, сэр.

Мэттью Марчман».


Джей улыбнулся. Именно в чем-то подобном он сейчас остро нуждался. Ремонт и новая внутренняя отделка дома, шикарный прием и прочие расходы уже заставили его по уши залезть в долги к местным коммерсантам. К тому же Соуэрби постоянно приставал с требованиями покупки все новых припасов: семян, сельскохозяйственных инструментов, одежды для рабов, веревок, краски — список выглядел бесконечным.

— Что ж, тебе больше не нужно беспокоиться о нехватке денег, — обратился он к Лиззи, отложив письмо в сторону.

Она скептически посмотрела на него.

— Я отправляюсь в Уильямсберг, — сказал Джей.

Глава 28

Пока Джей находился в Уильямсберге, Лиззи получила письмо от матери. Первое, что поразило ее, был указанный на письме обратный адрес: Абердин, Церковь Святого Иоанна, дом священника.

Как ее матушка оказалась под крышей дома викария в Абердине?

Она взялась за чтение:

«15 августа 1768 г.

Мне нужно так много тебе сообщить, моя дорогая дочурка! Но необходимо сдержать свои порывы и изложить случившееся шаг за шагом, по мере того как все происходило.

Вскоре после моего возвращения в Хай Глен твой деверь Роберт Джеймиссон взял управление имением на себя. Поскольку сэр Джордж теперь выплачивает проценты по моим закладным, я не вправе отстаивать свою позицию в споре с ними. Роберт попросил меня покинуть особняк и в целях экономии перебраться в наш бывший охотничий домик. Признаюсь, меня не слишком обрадовало его требование, но он настаивал, и, должна заметить, вел себя далеко не так обходительно и почтительно со мной, как следовало ожидать от близкого члена семьи».


Волна бессильного гнева нахлынула на Лиззи. Как посмел Роберт изгнать ее мать из собственного дома? И ей припомнились его слова, сказанные после того, как она отвергла его и приняла предложение Джея: «Пусть я не стану твоим мужем, мне все равно достанется поместье Хай Глен». Тогда это представлялось невообразимым, но теперь стало жестоким свершившимся фактом.

Она заскрежетала зубами и продолжила читать.


«Затем преподобный мистер Йорк объявил, что покидает нас. Он служил пастором в Хьюке пятнадцать лет и стал моим самым давним другом. Насколько я поняла, после трагически безвременной кончины жены он уже давно чувствовал желание уехать и поселиться на новом месте. Но можешь себе представить, как огорчилась я, узнав, что он уезжает именно в тот момент, когда такой друг требовался мне больше всего.

А затем произошло самое поразительное! Моя дорогая, я краснею от стыда, но сообщаю тебе: он предложил мне выйти за него замуж!! И я приняла предложение!!!»


— Боже милостивый! — вслух произнесла Лиззи.


«Вот как случилось, что мы поженились и перебрались в Абердин, откуда я и пишу тебе.

Многие скажут: она вышла замуж за неровню себе, будучи вдовой лорда Хэллима. Но только я прекрасно знаю, до какой степени обесценились любые титулы, а Джон не придает значения людской молве. Мы ведем спокойный образ жизни. Я теперь миссис Йорк, но счастлива, как никогда прежде».


Письмо продолжалось описанием отношений матери с тремя приемными детьми, поведения прислуги в доме священника, первой проповеди мистера Йорка на новом месте и светских дам среди прихожанок церкви, но Лиззи пребывала в таком шоке, что больше ничего не могла толком воспринимать.

Она никогда не думала о возможности повторного брака для своей матери. Хотя, разумеется, никаких особых препятствий для нового замужества не существовало: леди Хэллим было только сорок лет. Могла даже родить детей — ничто этому не мешало.

Реальной причиной шока для Лиззи стало ощущение бесприютности и одиночества. Усадьба Хай Глен всегда была для нее родным домом. Пусть сейчас ее жизнь протекала здесь, в Виргинии, вместе с мужем и с будущим ребенком, она неизменно думала об особняке Хай Глен как о месте, куда она в любой момент сможет вернуться, если ей это действительно понадобится, если потребуется свой собственный кров. Но теперь дом оказался в руках Роберта.

И еще. Лиззи неизменно оставалась самым важным человеком в жизни своей матери, центром ее существования. Ей и в голову не приходило, что когда-нибудь это может измениться. Но теперь мама стала женой священника, жила в Абердине, имела троих приемных детей, чтобы любить их, заботиться, и способна была очень скоро обзавестись еще одним собственным отпрыском.

А все это означало, что у Лиззи не осталось другого дома, кроме этой плантации, не было иной семьи, кроме Джея.

Что ж, в таком случае следовало преисполниться решимости сделать свою жизнь здесь как можно лучше.

Она по-прежнему обладала привилегиями, которым могли позавидовать многие другие женщины: огромным домом, участком земли в тысячу акров, привлекательным мужем и рабами, выполнявшими каждое ее поручение, исполнявшими все желания. Рабы, трудившиеся в особняке, успели от всего сердца привязаться к ней. Сэра была отличной кухаркой, толстуха Белле наводила везде порядок, чистила и мыла, Милдред стала ее личной горничной, и она же прислуживала за столом, юный Джимми состоял при конюшне — его отца продали отдельно несколько лет назад. Лиззи еще не успела познакомиться с большинством полевых работников, если не считать Мака, но ей нравились Коби, младший надсмотрщик, и кузнец Касс, чья мастерская располагалась на задах дома.

Да и сам дом был просторным и даже величественным, но в нем царила атмосфера пустоты и запущенности. Он оказался для них, пожалуй, чересчур велик. Здесь могла бы с комфортом устроиться семья с шестью детишками, многочисленными тетушками, дедушками и бабушками. И слуг потребовалось бы значительно больше, чтобы успевать зажигать свечи в каждой комнате и обслуживать всех за грандиозными семейными ужинами. Для Лиззи и Джея особняк стал чем-то вроде мавзолея. Но вот плантация выглядела по-настоящему привлекательно. Окруженные густыми лесами широкие покатые поля, по которым протекали десятки мелких ручейков.

Она уже давно поняла, что Джей вовсе не тот мужчина, за которого она его изначально принимала. Он не обладал отважной свободой духа, какую проявил, казалось бы, когда взял ее с собой в недра угольной шахты. А его ложь по поводу добычи угля на территории усадьбы Хай Глен просто потрясла ее. После этого она уже не могла испытывать к нему прежних чувств. Они больше не нежились вместе в постели по утрам. Целые дни проводили порознь. Обедали и ужинали вместе, но никогда уже не садились вечером к камину, держась за руки и болтая о всякой всячине, как делали в прошлом. Но, быть может, и Джей испытал столь же глубокое разочарование? Он мог претерпеть изменения в своем отношении к ней — она ведь тоже не оказалась той безупречной и совершенной женщиной, какой представлялась ему раньше. Не было никакого смысла сожалеть о чем-либо. Приходилось любить друг друга, несмотря на все недостатки. Не выдуманные образы, а реальных людей, которыми они оба представали сегодня.

И все равно она часто ощущала мощный порыв сбежать куда глаза глядят. Но как только накатывал такой позыв, она вспоминала о младенце, которого вынашивала. Ей нельзя было больше думать только о себе самой. Ее ребенку понадобится отец.

Джей не часто заводил разговоры о младенце. Казалось, эта тема мало волнует его. Но все несомненно изменится после родов. Особенно если на свет появится мальчик.

Она спрятала письмо в ящик письменного стола.

Отдав распоряжения на день домашним рабам, она надела пальто и вышла из дома.

Воздух обдавал холодом. Середина октября. Они уже пробыли здесь два месяца. Лиззи направилась через лужайку к берегу реки. Шла пешком. Наступил шестой месяц беременности, и она ощущала, как шевелится младенец в ее чреве, порой брыкаясь и доставляя болезненные ощущения. Она опасалась причинить ему вред при езде верхом.

Но по-прежнему совершала почти ежедневные обходы своих владений. На это уходило несколько часов. Обычно ее сопровождали Рой и Рекс — купленные Джеем две шотландские борзые. Она внимательно следила за ходом работ на плантации, поскольку Джей совершенно не уделял этому внимания. Наблюдала за обработкой табака, вела подсчет упакованных кип, приглядывала за мужчинами, валившими лесные деревья и занимавшимися изготовлением бочек, осматривала стада коров и табун лошадей, пасшихся в лугах, проверяла уход за курами и гусями в подсобных помещениях позади дома. Сегодня было воскресенье — единственный день отдыха для всех, и ей выпала возможность свободно побывать повсюду, пока Соуэрби и Леннокс отсутствовали. Рой на сей раз последовал за ней, но Рекс остался лениво лежать на ступени под портиком.

Сбор табака был в самом разгаре, хотя работы предстояло проделать еще немало: срезки, разделки стеблей, сушки и прессовки табачных листьев, прежде чем их укладывали в «кабаньи головы» для отправки в Лондон или в Глазго. Кроме того, шла уборка озимой пшеницы, ячменя, ржи и клевера. Однако подходил к концу период наиболее напряженного труда, времени, когда рабы трудились в полях от рассвета до заката, а затем до полуночи продолжали работать в табачном сарае при свечах.

Работников надо будет как-то вознаградить за приложенные ими огромные усилия, подумала она. Даже рабы, даже бывшие заключенные-смертники нуждались в поощрении. Ей пришло в голову устроить для них как-нибудь небольшую вечеринку. Что-то вроде праздника в честь окончания сбора урожая.

И чем дольше она размышляла над этим, тем больше ей нравилась идея. Джей мог выступить против, но ведь его не будет дома еще пару недель. На дорогу до Уильямсберга уходило не менее трех дней в один конец. Значит, она могла осуществить свой план до его возвращения.

Она шла вдоль берега Раппаханнока, прокручивая мысль в голове. В этом месте река была мелкой и покрытой камнями. Выше по течению от Фредериксберга навигация становилась невозможной. Лиззи обошла заросли наполовину погруженного в реку кустарника и внезапно остановилась. По пояс в воде стоял и мылся мужчина, повернувшись к ней широкой спиной. Это был Макэш.

Рой вскинулся на человека, но потом узнал Мака тоже.

Лиззи однажды уже видела его обнаженным в реке. С тех пор минул без малого год. Вспомнила, как сушила его, сдернув с себя нижнюю юбку. В тот момент все происходившее показалось вполне естественным, но сейчас, когда она оглядывалась в прошлое, та сцена приобретала до странности необычный характер. Это был словно сон: лунный свет, стремительное течение реки, сильный мужчина, выглядевший таким уязвимым и беспомощным, объятия, в которые она по своей воле заключила его, чтобы согреть теплом собственного тела.

Она замерла и притаилась, наблюдая за ним, когда он выбирался на берег. Мак был полностью обнаженным, как в ту памятную ночь.

Ей вспомнился другой фрагмент из прошлого. Однажды в Хай Глене она спугнула молодого оленя, жадно пившего воду из ручья. Ей живо представилась та картина. Она вышла из-за деревьев и обнаружила, что стоит всего в нескольких футах от самца двух или трех лет от роду. Животное подняло голову и уставилось на нее. Противоположный берег потока оказался крутым, и потому олень был вынужден двинуться в ее сторону. Когда он вышел из воды, она поблескивала на его мускулистых ногах. Лиззи держала в руках ружье, заряженное и готовое к стрельбе, но не могла в тот момент выстрелить. Слишком коротка была дистанция, и это непостижимым образом придало ей ощущение почти родства с диким зверем.

Вот и теперь, видя, как вода стекает по коже Мака, она подумала, что вопреки всем своим злоключениям он сохранил мощную грацию молодого животного. Когда он стал натягивать на себя бриджи, Рой бросился к нему. Мак поднял взгляд, заметил Лиззи и от неожиданности окаменел. Потом сказал:

— Вы могли бы и отвернуться.

— А почему бы вам не отвернуться самому? — парировала она.

— Я пришел сюда первым.

— Зато это место принадлежит мне, — резко ответила Лиззи.

Поразительно, как быстро он начинал раздражать ее. Он явно чувствовал себя человеком во всем равным ей. Между тем она обладала статусом утонченной леди, а он — всего лишь бывшего заключенного, а ныне почти раба на плантации, но для него это не являлось поводом проявлять к ней знаки особого почтения. Он воспринимал ситуацию как каприз непредсказуемого провидения, и она ничем не заслужила достигнутого высокого положения, а он не ощущал постыдности своей жалкой участи. Его дерзость могла злить, но в своем поведении он оставался честным до конца. Макэш никогда не лукавил, ни за что не стал бы притворяться. Насколько же он отличался от Джея, чьи поступки и их мотивы зачастую ставили Лиззи в тупик, оказывались необъяснимыми. Она никогда не знала, что на уме у мужа, а в ответ на все расспросы он занимал оборонительную позицию, словно его обвиняли в чем-то дурном.

Мак завязывал пояс на бриджах и не без иронии заметил:

— Я тоже принадлежу вам.

Она смотрела на его грудь. Он успел снова обрасти плотью и развитой мускулатурой.

— Вообще-то, я уже видела вас совершенно голым.

Внезапно всякое напряжение между ними пропало, и они оба рассмеялись. Лиззи веселилась, как когда-то в церкви, когда Эстер велела брату заткнуть пасть.

— Я собираюсь устроить праздник для полевых рабочих, — сообщила она.

— Какого рода праздник? — спросил он, влезая в рукава рубашки.

Лиззи вдруг с удивлением поняла, что хотела бы видеть его без рубашки немного дольше. Ей нравилось любоваться его телом.

— А какого праздника хотелось бы вам?

Он глубоко задумался.

— Можно разжечь огромный костер у вас на заднем дворе. Но, разумеется, рабам больше всего пришлась бы по вкусу хорошая трапеза, чтобы им дали вдоволь наесться мяса. Им вечно голодно. Питание крайне скудное.

— Какого рода блюдо им понравилось бы особенно?

— Гм-м. — Он даже облизал губы. — Запах жареной ветчины, доносящийся порой из вашей кухни, настолько аппетитен, что почти вызывает боль в желудке. А еще все любят сладкий картофель. И пшеничный хлеб. Рабы никогда не едят ничего, кроме того заскорузлого хлеба из маиса, который они называют кукурузными лепешками.

Лиззи порадовалась, что завела с Маком разговор на эту тему. Его мнение оказалось полезным.

— А что им предпочтительнее подать из напитков?

— Ром. Вот только некоторые мужчины становятся драчливыми, когда употребляют крепкое спиртное. Так что на вашем месте я бы дал им яблочного сидра или пива.

— Прекрасная идея.

— А как насчет музыки? Негры обожают петь и танцевать.

Лиззи откровенно получала удовольствие. Планировать праздник вместе с Маком оказалось занятно.

— Музыка пришлась бы кстати, но где взять музыкантов?

— Есть освобожденный черный раб по кличке Перечный Джонс, который выступает в ординариях Фредериксберга. Можно нанять его. Он играет на банджо.

Лизи уже знала, что «ординариями» на местном жаргоне называли самые простые таверны, но никогда прежде не слышала о банджо.

— Что это за инструмент? — спросила она.

— Струнный. Имеет африканское происхождение. Не такой сладкозвучный, как скрипка, зато более ритмичный.

— Как вы узнали об этом человеке? Когда успели побывать во Фредериксберге?

По его лицу пробежала тень.

— Ходил туда однажды в воскресенье.

— Зачем?

— Разыскивал Кору.

— И что же — нашли?

— Нет.

— Мне искренне жаль.

Он в ответ только пожал плечами.

— Здесь каждый потерял кого-нибудь.

И отвернулся, спрятав от нее печаль в глазах.

Ей очень хотелось обнять его и утешить, но пришлось сдержаться. Следовало помнить о своей беременности. И ей не стоило обнимать никого, кроме собственного мужа. Но она постаралась вновь придать разговору более жизнерадостную тональность.

— Стало быть, вы думаете, что Перечного Джонса удастся уговорить прийти сюда и поиграть для нас?

— Уверен, он придет. Я видел, как он играл среди хижин рабов на плантации Тумсона.

Лиззи снова была заинтригована.

— А туда вы каким образом попали?

— Можно сказать, нанес визит.

— Вот уж не предполагала, что рабы делают нечто подобное!

— Нам в жизни необходимо иметь хоть что-то, помимо нескончаемой работы.

— И чем же еще вы себя развлекаете?

— Молодым мужчинам нравится смотреть на петушиные бои. Они готовы прошагать хоть десять миль до места их проведения. Девушек, естественно, привлекают молодые мужчины. Люди постарше просто ходят смотреть на детишек друг друга и вместе вспоминают о потерянных братьях и сестрах. И еще — все они поют. У африканцев есть свои очень грустные песни, которые исполняются гармоничным хором. Ты не понимаешь слов, но сами по себе мелодии невольно берут за душу.

— Шахтеры тоже, помнится, часто пели.

Он немного помолчал и кивнул:

— Да, мы любили петь.

Она поняла, что снова навела его на печальные мысли.

— Как вы думаете, вам когда-нибудь удастся снова вернуться к горе Хай Глен?

— Нет. А вам?

На глаза Лиззи навернулись слезы.

— Нет, — ответила она. — Ни вам, ни мне больше там не бывать.

В этот момент взбрыкнул младенец, и она охнула от легкой боли.

— В чем дело? — спросил Мак.

Она положила ладонь на свой раздутый живот.

— Ребеночек толкается внутри. Он явно не хочет, чтобы я тосковала по Хай Глену. Он родится гражданином Виргинии. Ой! Снова толкнулся.

— Вам действительно больно?

— Да. Хотите потрогать? — Она взяла его за руку и приложила ладонью к животу.

У него были твердые огрубелые пальцы, но прикосновение показалось ей нежным.

Младенец затих. Мак спросил:

— Когда вы должны родить?

— Через десять недель.

— Как назовете ребенка?

— Муж выбрал имя Джонатан для мальчика, а Алисия для девочки.

Младенец еще раз взбрыкнул.

— Ничего себе сила! — с улыбкой воскликнул Мак. — Неудивительно, что вы даже поморщились.

Он убрал руку с ее живота.

Ей же хотелось ощущать его прикосновение хотя бы чуть дольше. Но чтобы не выдать своих чувств, сменила тему:

— Мне нужно обсудить идею праздника с Биллом Соуэрби.

— Так вы еще ничего не знаете?

— О чем?

— Билл Соуэрби ушел.

— Как ушел? Что это значит?

— Просто пропал.

— Когда?

— Пару ночей назад.

Лиззи сообразила: она действительно уже не встречалась с Соуэрби два дня. Ее это не встревожило. Ей необязательно было видеться с надсмотрщиком ежедневно.

— Он сказал, когда собирается вернуться?

— Не думаю, что вообще с кем-то разговаривал перед уходом. Но, как я догадываюсь, возвращаться он не намерен вообще.

— Почему?

— Он задолжал деньги Сидни Ленноксу. Много денег. И не в состоянии с ним расплатиться.

Лиззи почувствовала приступ острой злости.

— И с тех пор, надо полагать, Леннокс стал на плантации главным надсмотрщиком?

— Пока только в течение одного рабочего дня… Но да. Он им стал.

— Я не желаю, чтобы грубиян и мерзавец верховодил на плантации! — пылко воскликнула Лиззи.

— Справедливо сказано. Аминь, — произнес Мак тоже с не менее горячим чувством в голосе. — Никто из работников не хотел бы этого.

Лиззи нахмурилась. Ее терзали подозрения, которые напрашивались сами собой. Соуэрби они задолжали крупную сумму в виде невыплаченного жалованья. Джей обещал полностью рассчитаться с ним, как только удастся продать первый урожай табака. Почему же он не мог просто подождать? Тогда он легко выплатил бы любые собственные долги. Значит, он чего-то боялся. Она не сомневалась: Леннокс угрожал ему. И злость в ней постепенно распалялась.

— Думаю, это Леннокс вынудил Соуэрби сбежать, — сказала она.

Мак кивнул.

— Не знаю никаких подробностей, но мне тоже так кажется. Я сам однажды попытался вступить в схватку с Ленноксом, и посмотрите, чем это для меня закончилось.

В его тоне не слышалось ни нотки жалости к себе. Он всего лишь с горечью констатировал факт. Она прикоснулась к его руке и сказала:

— Вы можете гордиться собой. Вам удалось проявить незаурядную храбрость и отстоять свою честь.

— Но Леннокс продажный подонок и отпетый негодяй. И попытайтесь догадаться, что произойдет в недалеком будущем. Он станет надзирать над плантацией, так или иначе найдет способ обокрасть вас, а потом откроет свою таверну во Фредериксберге. Очень скоро он заживет здесь так же вольготно, как жил в Лондоне.

— Не заживет. Я не допущу этого, — решительно заявила Лиззи. — Побеседую с ним незамедлительно. — Леннокс жил в небольшом домике на две комнаты неподалеку от табачного сарая, где располагалось и жилище Соуэрби. — Надеюсь застать его у себя прямо сейчас.

— Не застанете. В это время по воскресеньям он торчит в «Паромной переправе». Это ординария в трех или четырех милях вверх по реке отсюда. Он пробудет там до позднего вечера.

Но Лиззи не могла ждать до завтра. Ей не хватало терпения, когда нечто подобное постоянно занимало ее мысли.

— Тогда я сама отправлюсь в эту «Паромную переправу». Мне противопоказана верховая езда, но я воспользуюсь коляской с пони.

Мак хмуро сдвинул брови.

— А не лучше ли все-таки будет разобраться с ним здесь, где вы хозяйка дома? Он человек жесткий и жестокий.

Лиззи ощутила укол страха. Мак верно указал на проблему. Леннокс мог стать опасен. Но для нее невыносима была и необходимость отложить конфронтацию. Мак защитит ее!

— Вы поедете со мной? — спросила она. — Я буду ощущать себе в безопасности рядом с вами.

— Конечно, поеду.

— Вам придется править коляской.

— А вам — научить меня этому.

— Там не требуется никаких особых навыков.

Они поднялись от реки к дому. Конюх Джимми как раз поил лошадей. Мак вывел пони, выкатил коляску и впряг пони в нее, пока Лиззи заходила в дом, чтобы надеть шляпку.

Скоро они выехали с территории плантации и направились вверх по дороге, проходившей вдоль русла реки к месту паромной переправы через нее. Одноименная таверна представляла собой деревянную постройку ненамного более крупную, чем двухкомнатные дома, в которых жили Соуэрби и Леннокс. Лиззи позволила Маку помочь ей выйти из коляски и придержать перед ней открытой дверь в заведение.

Внутри было сумрачно и очень накурено. Десять или двенадцать человек сидели на скамьях или на деревянных стульях. Они пили из небольших кружек и керамических чашек. Некоторые играли в карты и кости. Другие просто курили, наблюдая за игрой. Из заднего помещения доносился стук друг о друга бильярдных шаров.

В таверне не было ни женщин, ни негров.

Мак последовал за Лиззи, но встал при входе чуть в стороне от двери, спрятав лицо в тени.

Из зала в задней части таверны вышел мужчина, вытиравший руки полотенцем и спросил:

— Что прикажете подать вам, сэр? О, прошу прощения, леди!

— Ничего не нужно, спасибо, — звонко произнесла Лиззи, и в зале воцарилась тишина.

Она осмотрела повернувшиеся к ней лица. Леннокс расположился в углу, склонившись над шейкером и парой игральных костей. На небольшом столе перед ним выстроились несколько столбиков монет мелкого номинала. На его физиономии отразилось раздражение, когда его игру столь неожиданно прервали.

Он тщательно собрал свои монеты, нисколько не торопясь, прежде чем встать и снять шляпу.

— Что вы здесь делаете, миссис Джеймиссон?

— Ясно, что я не приехала сюда играть, — резко сказала она. — Где мистер Соуэрби?

До нее донеслось одобрительное бормотание сразу нескольких посетителей, словно им тоже хотелось бы узнать, что произошло с Соуэрби, а потом она заметила, как некий седовласый мужчина повернулся на своем стуле и уставился на нее.

— Кажется, он сбежал, — ответил Леннокс.

— Почему же вы не доложили мне об этом?

Леннокс пожал плечами.

— Потому что вы все равно ничего не сможете с этим поделать.

— И все же мне всегда необходимо знать о подобных происшествиях. Не повторяйте такого впредь? Ясно?

Леннокс не ответил.

— Почему Соуэрби ушел от нас?

— Откуда мне знать?

Седовласый вставил реплику:

— Он задолжал деньги.

Лиззи повернулась к нему.

— Кому именно он задолжал?

Мужчина ткнул пальцем.

— Ленноксу. Вот кому.

Она снова обратилась к Ленноксу:

— Это правда?

— Да.

— Зачем?

— Не понял, что вы имеете в виду.

— Для чего ему понадобилось одалживать у вас деньги?

— Если на то пошло, он их у меня не одолжил. Он мне проиграл.

— В азартные игры?

— Да.

— И вы угрожали ему?

Седовласый мужчина издал саркастический смешок.

— Разумеется, угрожал. А то как же!

— Я всего лишь настоятельно потребовал расплатиться со мной, — холодно возразил Леннокс.

— И это заставило его поспешно скрыться?

— Повторяю, мне не известно, почему он сбежал.

— А я подозреваю, что он испугался вас.

Отвратительная улыбка исказила черты лица Леннокса.

— Меня здесь уже побаиваются многие, — заявил он, даже не пытаясь прикрыть новую угрозу, содержавшуюся в его словах.

Лиззи почувствовала страх и гнев одновременно.

— Давайте кое-что проясним раз и навсегда, — сказала она. Ее голос слегка дрогнул, и ей пришлось сглотнуть, чтобы ее речь снова стала спокойной и размеренной. — Я — хозяйка плантации, и вам придется делать то, что я вам прикажу. До возвращения мужа я с этого момента полностью беру управление в свои руки. А затем он решит, кем заменить мистера Соуэрби.

Леннокс помотал головой:

— Нет, так дело не пойдет, — ухмыльнулся он. — Я считаюсь заместителем Соуэрби. Мистер Джеймиссон совершенно четко дал мне указание возглавить работы на плантации в случае болезни Соуэрби или любого другого обстоятельства. Кроме того, вы ничего не знаете о выращивании табака.

— Уж точно не меньше, чем бывший владелец таверны в Лондоне.

— Насколько я понимаю, мистеру Джеймиссону ситуация видится иначе, а я стану выполнять только его распоряжения.

Лиззи готова была взорваться от ярости. Она не могла допустить, чтобы этот мерзавец стал главным на ее плантации.

— Предупреждаю, Леннокс, вам же будет лучше подчиниться мне!

— А если не подчинюсь? — Он сделал шаг в ее сторону, по-прежнему глумливо ухмыляясь и распространяя вокруг себя знакомый тошнотворно сладкий запах перезрелых фруктов. Она невольно отшатнулась. Остальные клиенты таверны оставались сидеть, словно примерзли к своим местам. — Что вы сможете сделать, миссис Джеймиссон? — продолжил он и приблизился еще на шаг. — Избить меня?

При этом он воздел вверх кулак, и жест мог лишь служить иллюстрацией к его словам, а мог легко быть воспринят как намерение ударить ее.

Лиззи издала испуганный вскрик и отскочила в сторону. При этом она натолкнулась на подвернувшийся стул, ноги заплелись, и она с шумом невольно уселась на него.

Внезапно возникла фигура Мака, уже стоявшего между ней и Ленноксом.

— Ты поднял руку на женщину, Леннокс, — сказал он. — А теперь попробуй-ка поднять ее на мужчину!

— Ты? — удивленно воскликнул Леннокс. — То-то я гадал, кто там так скромно притаился в темном углу, как черномазый слуга.

— Но теперь ты меня узнал. Осмелишься зайти еще дальше?

— Ты глупец и тупица, Макэш. Всегда оказываешься на стороне тех, кто терпит поражение.

— А ты только что смертельно оскорбил жену человека, который полновластно владеет тобой. Я бы тоже не назвал это умным поступком.

— Я пришел сюда не встревать в споры. У меня здесь игра в кости.

Леннокс развернулся и направился назад к игровому столу.

Лиззи ощущала все те же злость и раздражение, которые владели ею, когда она только прибыла в таверну. Но она решительно поднялась.

— Поехали домой, — сказала она Маку.

Он открыл перед ней дверь, и оба вышли наружу.

* * *

Ей действительно необходимо узнать гораздо больше о процессе выращивания табака, решила Лиззи, когда окончательно успокоилась. Леннокс приложит все усилия, чтобы взять руководство на себя, и одолеть его она могла, только убедив Джея, что сама справится с работой лучше. Она уже успела вникнуть во многие детали управления плантацией, но не обладала настоящим пониманием самой сути и основных природных особенностей растения, разведением которого занималась.

На следующий день она вновь села в коляску с запряженным в нее пони и отправилась к полковнику Тумсону, взяв в качестве кучера Джимми.

За несколько недель, минувших после приема в их доме, соседи стали все более холодно относиться к Лиззи и Джею. К Джею — в особенности. Их, разумеется, из вежливости приглашали на главные общественные празднества, на балы и крупные приемы, но никто не желал видеть их у себя в гостях по менее важным поводам, не высказывал желания устроить интимный ужин на две семьи или нечто подобное. Зато стоило Джею надолго уехать в Уильямсберг, вся округа, казалось, узнала об этом, и в дом к Лиззи наведалась миссис Тумсон, а Сьюзи Делахай позвала ее к себе на чашку чая. Ее огорчало, что с ней предпочитали общаться наедине, но понимала она и простой факт: Джей непростительно оскорбил соседей, высказав глубоко неприятные для них взгляды на политические вопросы.

Проезжая через плантацию Тумсона, она невольно поразилась, насколько процветающей она выглядела. На речном причале выстроились ряды готовых к отправке «кабаньих голов». Рабы казались здоровыми, полными энергии. Все подсобные помещения были ярко окрашены, а поля смотрелись ухоженными и тщательно спланированными. Она заметила полковника по другую сторону одного из полей, занятого беседой с небольшой группой работников, что-то им разъяснявшего и показывающего, как справиться с заданием. Джей никогда не выходил в поля сам, чтобы проследить за работой или лично отдать распоряжения.

Миссис Тумсон была сильно располневшей и добродушной дамой, которой перевалило за пятьдесят. Дети Тумсонов — двое сыновей — уже выросли и жили отдельно от родителей. Хозяйка разлила чай по чашкам и поинтересовалась беременностью гостьи. Лиззи призналась: по временам у нее начинала сильно болеть спина, а изжога мучила почти постоянно, и с облегчением узнала, что эти симптомы были миссис Тумсон хорошо знакомы. В точности те же ощущения пережила когда-то и она. Лиззи упомянула, что пару раз у нее случались легкие кровотечения. Миссис Тумсон нахмурилась. С ней ничего подобного не происходило, но, насколько она знала, и кровотечения не являлись сколько-нибудь дурным признаком. Лиззи просто следовало больше отдыхать.

Однако не обсуждение беременности стало целью ее визита, а потому ее крайне обрадовало появление за чайным столом самого полковника. Он находился примерно в одном возрасте с женой, обладал высоким ростом и седой шевелюрой, но для своих лет выглядел по-молодому активным и целеустремленным. Полковник несколько чопорно пожал Лиззи руку, но она сразу сумела задобрить его своей милой улыбкой и искренним комплиментом.

— Почему ваша плантация произвела на меня гораздо лучшее впечатление, чем хозяйства всех остальных окрестных землевладельцев?

— Очень милое замечание с вашей стороны, — отозвался он. — Я бы назвал главной причиной свое постоянное присутствие здесь. Понимаете, Билл Делахай почти не пропускает скачек и петушиных боев. Джон Армстед предпочитает работе выпивку, а его брат все вечера проводит в «Паромной переправе» за бильярдом или игрой в кости.

Об усадьбе Мокджек Холл он не упомянул вообще.

— А отчего ваши рабы выглядят настолько сильными и энергичными?

— Здесь все крайне просто. Это зависит от того, как их кормить. — Он откровенно получал удовольствие, делясь опытом с привлекательной молодой женщиной. — Они, конечно, способны выжить на одной только поленте и кукурузных лепешках, но станут работать гораздо лучше, если ежедневно добавлять в их рацион соленую рыбу и давать мясо хотя бы раз в неделю. Это обходится дороже, но не так дорого, как необходимость каждый год приобретать новых рабов.

— Почему в последнее время так много плантаторов обанкротились?

— Нужно хорошо разбираться в том, что это за растение — табак. Оно быстро истощает почву. Через четыре или пять лет качество резко ухудшатся. И вам необходимо на сезон засеять табачное поле пшеницей или маисом, а под табак выделить другой участок.

— Значит, вам постоянно приходится расчищать землю под новые поля?

— Обязательно. Каждую зиму я вырубаю часть леса и выравниваю почву для культивации.

— Но вам еще и повезло. В вашем распоряжении такие необъятные земельные владения!

— На вашем участке тоже предостаточно лесов. А когда этого окажется недостаточно, нужно будет приобрести или взять в аренду больше земли. Единственный способ выращивать табак — это постоянно перемещать его поля.

— Так поступают все?

— Нет. Многие берут кредиты у коммерсантов и надеются, что их выручит повышение цены на табак. Дик Ричардс, предыдущий владелец вашей плантации, пошел по такому пути, и в результате все досталось вашему свекру.

Лиззи предпочла не сообщать, что Джей как раз отправился в Уильямсберг, чтобы занять денег.

— Мы могли бы расчистить Стаффорд-парк к следующей весне, — вслух принялась размышлять она.

Стаффорд-парком именовался поросший лесом участок, располагавшийся отдельно от территории основной усадьбы в десяти милях выше по реке. Из-за такой отдаленности он оставался в полном небрежении, а Джей пытался сдать его кому-нибудь в аренду или продать, но желающих не находилось.

— А почему бы вам не начать с того места, которое вы называете Прудовой Рощей? — предложил полковник. — Оно находится достаточно близко от табачного сарая, и почва там самая подходящая… Кстати, вовремя вспомнил, — он посмотрел на каминные часы. — Мне нужно наведаться в собственный сарай до наступления темноты.

Лиззи поднялась.

— Мне тоже пора вернуться домой и поговорить со своим надсмотрщиком.

— Только не перетрудитесь, — заботливо сказала миссис Тумсон. — Помните о ребенке.

Лиззи улыбнулась.

— Я стану теперь непременно подолгу отдыхать. Обещаю.

Полковник Тумсон поцеловал жену и вместе с Лиззи вышел из дома. Он помог ей сесть в коляску, а потом и сам доехал вместе с ней до табачного сарая.

— Если мне будет позволено замечание личного характера, то я скажу, что вы поистине замечательная молодая леди, миссис Джеймиссон.

— О, приятно это слышать. Благодарю вас, — отозвалась она.

— Надеюсь встречаться с вами чаще. — Полковник улыбнулся, и в его голубых глазах сверкнули обаятельные, но чуть лукавые искорки. Он взял ее за руку и когда подносил к губам, чтобы поцеловать, его пальцы словно ненароком мельком прикоснулись к ее груди. — Пожалуйста, не стесняйтесь посылать за мной в любое время, когда вам понадобится помощь. Готов прийти на выручку во всем.

Лиззи поехала дальше. «Если не ошибаюсь, то мне только что впервые намекнули на возможность адюльтера, — подумала она. — А ведь я на шестом месяце беременности. Порочный старикан!» Ей полагалось бы возмутиться, но на самом деле она ощущала, что даже польщена. Разумеется, она никогда не откликнется на его нескромный намек. Более того, ей теперь следует вообще избегать возможности оставаться с полковником наедине. Но все же мысль о том, что она все еще желанна, доставила ей непрошеное удовольствие.

— Поехали быстрее, Джимми, — сказала она. — Я голодна и хочу сесть ужинать пораньше.

* * *

На следующее утро она отправила Джимми, чтобы тот привел Леннокса к ней в гостиную. После инцидента в «Паромной переправе» она с ним еще ни разу не разговаривала. Она теперь имела все основания опасаться его и подумала, не послать ли за Маком на роль своего защитника. Но затем отмела как нелепую саму мысль, что ей требуется телохранитель в собственном доме.

Она расположилась в обширном кресле с резными подлокотниками, доставленном сюда из Англии лет сто тому назад. Леннокс явился только через два часа в испачканных грязью сапогах. Она поняла, что подобной задержкой он стремился показать, насколько не чувствовал себя обязанным подпрыгивать по каждому ее свистку. Стоило ей возмутиться, как у него нашлось бы несомненно веское объяснение своего запоздалого прибытия к ней, и она решила вести себя так, словно ей не пришлось слишком долго дожидаться его.

— Мы вырубим Прудовую Рощу и подготовим на ее месте новое поле под табак к следующей весне, — заявила она. — Я хочу, чтобы к работам приступили незамедлительно. Уже сегодня.

Это был редкий случай, когда Леннокса застигли врасплох, и он не смог скрыть удивления.

— Зачем? — спросил он.

— Хороший плантатор, разводящий табак, должен расчищать новые земли под поля каждую зиму. Это единственный способ поддерживать высокую урожайность. Я осмотрелась на местности, и Прудовая Роща кажется наиболее подходящим местом. Полковник Тумсон полностью согласен с моим мнением.

— Но Билл Соуэрби никогда не делал ничего подобного.

— Билл Соуэрби никогда ничего не мог заработать именно по этой причине.

— Но в чем проблема со старыми полями? Они в полном порядке.

— Выращивание табака со временем истощает почву.

— Ах, вот вы о чем! — с усмешкой откликнулся он. — Но мы обильно применяем навоз как удобрение.

Она насупилась. Тумсон ни словом не обмолвился о возможности использовать навоз.

— Не знаю, но мне кажется… — пробормотала она в растерянности.

Ее колебания оказались фатальными для исхода спора между ними.

— Ради бога, предоставьте решение подобных проблем мужчинам, — сказал Леннокс пренебрежительно.

— К черту ваше мнение о женщинах! Оставьте свои нравоучения при себе, — почти прикрикнула Лиззи на него. — Расскажите лучше подробнее об использовании навоза.

— По ночам мы выгоняем скот на пустующие табачные поля. Там остается после этого достаточное количество коровьих лепешек. Навоз помогает почве восстановиться к следующему посеву.

— Но это не может служить полноценной заменой расчистке новых участков, — возразила она, уже совсем лишившись уверенности.

— Это равноценные меры, — настаивал он. — Впрочем, если вы все же желаете ввести свои реформы, то вам так или иначе придется сначала обсудить их с мистером Джеймиссоном.

Ей отчаянно не хотелось оставить за Ленноксом победу. Пусть даже временную. Но действительно возникала необходимость дождаться возвращения Джея. Вне себя от раздражения она сказала:

— На этом пока все. Можете идти.

Он не смог сдержать очередной усмешки, но вышел, не вступая больше ни в какие пререкания.

* * *

Лиззи буквально силком заставила себя отдыхать на протяжении всего остатка дня, но на следующее утро снова совершила привычный обход всей плантации.

В основном сарае связки высохших табачных стеблей снимали с крюков, чтобы отделить листья и освободить от них тяжелые волокнистые растения. Затем их заново упакуют в вязанки и накроют тканью, под которой они «пропотеют», окончательно избавившись от влаги.

Часть работников трудились в лесу, заготавливая древесину для бочек. Другие сеяли озимую пшеницу на поле, носившем название Ручейное. Лиззи высмотрела там Мака, поставленного в пару с молодой чернокожей женщиной. Они двигались вдоль только что вспаханного поля, выстроившись в ряд с остальными, и разбрасывали семена в борозды из тяжелых корзин. За ними следовал Леннокс, подгоняя более медлительных тычками или просто прикосновениями хлыста. Он был коротким с твердой рукояткой и с плетью фута в два или три длиной, изготовленной из чего-то вроде гибкой лозы. Заметив Лиззи, Леннокс начал использовать кнут активнее, словно напрашивался на попытку с ее стороны остановить его.

Она развернулась и направилась обратно к дому, но не успела отойти далеко, как услышала за спиной крик и вынуждена была снова повернуться.

Напарница Мака упала. Это была Бесс, всего лишь девочка-подросток лет пятнадцати, высокая и очень худая. Мать Лиззи сказала бы, что она росла быстрее, чем набиралась достаточно сил для своего телосложения.

Лиззи поспешила к распростертой на земле фигуре, но Мак находился совсем рядом с ней. Он поставил корзину на землю и встал рядом с Бесс на колени. Прикоснулся пальцами сначала ко лбу, потом к рукам.

— Думаю, у нее обычный обморок, — сказал он.

Подошел Леннокс и пнул девушку в ребра мысом своего тяжелого сапога.

От прикосновения она дернулась, но глаз так пока и не открыла.

Лиззи воскликнула:

— Прекратите! Не надо бить ее!

— Ленивая черномазая сучка! Я сейчас преподам ей хороший урок, — сказал Леннокс и занес вверх руку, в которой держал хлыст.

— Не смейте! — яростно выкрикнула Лиззи.

Но он обрушил хлыст на спину лежавшей без сознания девушки.

Мак вскочил на ноги.

— Остановитесь! — издала новый крик Лиззи.

Леннокс еще раз поднял хлыст.

Но между ним и Бесс стоял теперь Мак.

— Хозяйка только что велела тебе остановиться, — сказал он.

Леннокс сменил хватку и ударил Мака хлыстом поперек лица.

Мак пошатнулся и прижал к лицу ладонь. На его щеке мгновенно обозначилась багровая полоса, а на губах выступила кровь.

Леннокс в третий раз занес хлыст, но нанести удар ему больше не удалось.

Все произошло настолько быстро, что Лиззи не успела разглядеть деталей, но всего лишь через мгновение Леннокс сам уже валялся на земле, а кнутом завладел Мак. Взяв его обеими руками, он переломил кнут об колено, а потом с презрением швырнул два обломка беспомощному пока Ленноксу.

Лиззи ощутила радость победительницы. Нашла коса на камень! Подонку досталось поделом.

Все, кто находился поблизости, наблюдали за этой сценой.

Но Лиззи сразу же распорядилась:

— Продолжайте работать! Спектакль закончился.

Рабы вернулись к своему занятию. Леннокс поднялся на ноги, бросая на Мака зловещие взгляды.

— Вы сможете донести Бесс до дома? — спросила Лиззи у Мака.

— Разумеется.

Он легко вскинул ее тело на руки.

Они пересекли поле в сторону дома и отнесли Бесс в кухню — отдельно стоявшую постройку на заднем дворе. К тому моменту, когда Мак усадил ее на стул, к девушке вернулось сознание.

Повариха Сэра была средних лет черной женщиной, вечно покрытой потом. Лиззи отправила ее за бренди Джея. После первого же глотка Бесс заявила, что с ней все в полном порядке, если не считать боли в ребрах, и она сама не понимает причины обморока. Лиззи велела ей хорошо поесть, а потом отдохнуть до завтра.

Покидая кухню, она обратила внимание на крайне мрачное выражение лица Мака.

— В чем дело? — спросила она.

— Я, должно быть, совсем голову потерял, — ответил он.

— Как вы можете так говорить? — воскликнула Лиззи, даже несколько возмутившись. — Леннокс не подчинился моему прямому приказу!

— Он мстительный гад. Мне не следовало унижать его при всех.

— Как он сможет вам отомстить?

— Легко. Он же теперь главный надсмотрщик.

— Я не допущу этого, — решительно сказала Лиззи.

— Вы не сможете держать меня в поле своего зрения целыми днями.

— Верно, черт побери!

Но она действительно не могла допустить, чтобы Мак пострадал за свой справедливый и благородный поступок.

— Я бы сбежал, если б знал, куда отправиться. У вас нет карты Виргинии?

— Прошу, не надо бежать. — Она в задумчивости наморщила лоб. — Я знаю, что нужно сделать. Вы сможете работать в моем доме.

Он улыбнулся.

— Идея мне по душе. Но вот только дворецкий из меня получится никудышный.

— Я не предлагаю такому человеку, как вы, роль слуги. Вам можно поручить руководство ремонтными работами. Мне, например, нужно подготовить детскую. Все в ней поправить и заново покрасить стены.

Он взглянул на нее с сомнением.

— Вы это серьезно?

— Конечно же, серьезно!

— Будет просто чудесно… И я смогу держаться подальше от Леннокса.

— Значит, так мы и поступим.

— Вы даже не представляете, насколько это для меня хорошая новость!

— Для меня тоже. Я всегда чувствую себя в большей безопасности, когда вы где-то рядом. Я ведь тоже опасаюсь Леннокса.

— И не без причины.

— Вам понадобятся новая рубашка, жилет и ботинки для дома.

Она собиралась получить удовольствие, подбирая для него новый наряд.

— Какая роскошь! — Он усмехнулся.

— Тогда все решено, — подвела итог она. — Можете приступать к новым обязанностям прямо сейчас.

* * *

Домашняя прислуга поначалу не слишком обрадовалась организации намеченного хозяйкой праздника. Работники при доме посматривали на полевых рабов свысока. Сэра оказалась в особенности недовольна необходимостью готовить пиршество для «этих грубых земледельцев, привыкших только к поленте да к кукурузным лепешкам». Но Лиззи высмеяла этот низкосортный снобизм, сумела растормошить своих слуг, и в результате они более охотно включились в подготовку вечеринки.

Ближе к вечеру в субботу на кухне уже варились и жарились блюда к трапезе. Перечный Джонс со своим банджо явился к полудню, но совершенно пьяный. Макэш заставил его выпить несколько галлонов крепкого чая, а потом положил спать в одном из сараев на заднем дворе, и теперь музыкант совершенно протрезвел. Его инструмент представлял собой четыре сплетенных из кишок животных струны, натянутых на тыкву, и когда он настраивал его, звук получался странной смесью аккордов пианино и ударов в барабан.

Обходя двор и наблюдая за приготовлениями, Лиззи ощущала приятное волнение. Она с нетерпением ожидала праздника. Конечно же, она сама не собиралась участвовать в общих увеселениях: ей предстояло сыграть роль знатной дамы-патронессы — величавой, милостивой, хотя, по понятным причинам, отстраненной. Но все равно она предвкушала наслаждение зрелищем, намеревалась порадоваться за тех, кому выпадут редкие минуты, когда можно немного расслабиться.

С наступлением темноты все было готово. Вскрыли бочку свежего сидра. Несколько жирных окороков шипели над углями специально разведенных костров. Клубни сладкого картофеля в огромных количествах варились в кипящей воде чанов, а удлиненной формы буханки белого хлеба по четыре фунта весом каждая уже ждали на столах, чтобы их нарезали на ломти.

Лиззи нетерпеливо расхаживала по дому, дожидаясь прихода рабов с полей. Она надеялась услышать наконец их пение. До нее порой доносились издали их голоса, то тянувшие жалобные мотивы, то ритмично помогавшие песнями своей работе. Но хор неизменно замолкал, как только кто-то из хозяев подходил близко.

Когда взошла луна, пришли пожилые женщины с младенцами на руках и с выводками ребятишек постарше, цеплявшихся за их юбки. Но они не знали, где полевые работники. Накормив их завтраком рано утром, они больше так и не видели их.

Но ведь рабы знали, что сегодня вечером им надлежит явиться к хозяйскому дому. Лиззи внушила Коби четко объяснить это каждому, а на Коби всегда можно было положиться. Сама Лиззи оказалась слишком занята для обхода полей, но предполагала, что рабам пришлось трудиться на самых отдаленных участках плантации, и потому на возвращение требовалось необычно много времени. Оставалось надеяться, что хотя бы картофель не успеет перевариться, превратившись в несъедобное пюре.

Время шло. Никто больше не появлялся. Когда минул еще час, ей пришлось допустить, что произошло нечто чрезвычайное. Какое-то происшествие задерживало всех. Начиная понемногу сердиться, Лиззи обратилась к Макэшу и распорядилась:

— Вызовите ко мне Леннокса.

На это ушел еще почти час, но Макэш все же привел с собой Леннокса, который уже явно основательно приложился к спиртному. Лиззи успела достаточно сильно распалить свой гнев.

— Где все полевые рабочие? — потребовала ответа она. — Им необходимо быть сейчас здесь!

— Ах, вот в чем проблема… — Леннокс говорил нарочито медленно и небрежно. — Но вот только сегодня они никак не смогут прибыть к вам.

Наглость заявления послужила для Лиззи предупреждением, что он нашел какой-то весомый предлог, чтобы нарушить ее планы.

— Что это значит, черт вас побери? Почему не смогут? — спросила она.

— Они отправились валить лес на бочки аж в Стаффорд-парк. — На тот самый отдаленный участок в десяти милях от основной плантации. — Там работы на несколько дней, и им пришлось разбить временный лагерь. Так что рабы пробудут там под надзором Коби, пока не закончат.

— Вам необязательно было валить лес там именно сегодня.

— Время дорого. Нельзя ничего откладывать на потом.

Все стало ясно. Леннокс сделал это, чтобы бросить ей новый вызов. Ей хотелось орать от злости. Но никаких практических шагов предпринять она не могла до возвращения Джея.

Леннокс посмотрел на еду, уже разложенную на раскладных столах.

— Право, жаль. Столько добра пропадает, — сказал он, почти не скрывая гадкой ухмылки.

А потом протянул свою грязную руку и отломил от окорока большой кусок.

Лиззи уже ни о чем не могла думать рационально. Она схватила разделочную вилку с длинной ручкой и вонзила ее зубья в тыльную сторону ладони Леннокса с криком:

— Не смейте прикасаться к чужой пище!

Он взвыл от боли и выронил мясо.

Лиззи извлекла зубья вилки из его руки.

Леннокс снова зашелся в реве от сильнейшей боли.

— Ты — сумасшедшая корова! — завопил он.

— Убирайтесь отсюда и не попадайтесь мне на глаза до возвращения домой мужа! — резко распорядилась Лиззи.

Леннокс смотрел на нее в таком бешенстве, словно готовился к нападению. Но минуло несколько томительных секунд, и он одумался, сунул пораненную руку под мышку и торопливо удалился.

Лиззи почувствовала, как слезы хлынули из глаз. Не желая, чтобы слуги видели ее плачущей, она развернулась и бросилась внутрь дома. И только оказавшись в полном одиночестве в гостиной, позволила себе разрыдаться от горечи и отчаяния. Она чувствовала себя опустошенной и брошенной на произвол судьбы.

Минуту спустя чуть слышно открылась дверь. Донесся голос Мака:

— Мне очень жаль, что так вышло.

Но его сочувствие лишь вызвало новый поток слез. Внезапно она ощутила, как его руки обняли ее. Это подействовало по-настоящему успокаивающе, хотя не остановило рыданий. Она опустила голову ему на плечо, продолжая плакать, плакать и плакать. Он гладил ее волосы, поцелуями сушил слезы на щеках. Постепенно ее всхлипы стали раздаваться реже, а горе уже не казалось настолько неизбывным. Как жаль, что она не сможет простоять с ним вот так всю ночь!

А потом до нее дошло, какую страшную ошибку она совершала.

В ужасе она рывком отстранилась от него. Замужняя женщина на шестом месяце беременности позволила слуге целовать себя!

— И о чем я только думала?! — воскликнула Лиззи, изумляясь самой себе.

— Вы ни о чем не думали, — отозвался Мак.

— Но теперь я пришла в чувство, — сказала она. — Уходите!

С опечаленным видом он повернулся и покинул комнату.

Глава 29

На следующий день после неудавшегося праздника Лиззи, принесшего ей только огорчения, Мак впервые узнал новости о Коре.

Наступило воскресенье, и он пошел во Фредериксберг, облачившись в свой новый костюм. Ему настоятельно требовалось выбросить из головы всякие мысли о Лиззи Джеймиссон, о ее упруго вьющихся черных волосах, о ее нежных щеках и о соленых слезах, вкус которых он не мог сразу забыть. Перечный Джонс, проведший ночь в одной из хижин рабов, отправился вместе с ним, прихватив банджо.

Джонс был худощавым, но полным энергии мужчиной лет примерно пятидесяти. Его беглый и правильный английский язык служил несомненной приметой, что он прожил в Америке уже много лет. Мак спросил:

— Как вам удалось получить свободу?

— А я уже родился свободным, — ответил музыкант. — Моя матушка была белой, хотя это не всем бросалось в глаза. Отец сбежал еще до моего рождения, но был схвачен, и я никогда не видел его.

Как только выпадала любая возможность, Мак всех подряд расспрашивал о возможности побега.

— Верно Коби говорит, что всех беглецов обязательно ловят?

Перечный Джонс рассмеялся.

— Вот уж нет, будь я проклят! Большинство, конечно, рано или поздно находят. Но ведь в большинстве своем люди глупы. Оттого и становятся рабами, если на то пошло.

— Стало быть, если ты не слишком глуп…

Собеседник пожал плечами.

— Все равно это нелегко. Как только ты сбегаешь, твой хозяин помещает в газете объявление с описанием твоей внешности и одежды, которая была на тебе при побеге.

Одежда стоила дорого, и беглецу оказалось бы почти невозможно сменить ее.

— Но ведь можно держаться подальше от людей.

— Да, вот только надо чем-то кормиться. Значит, необходимо устроиться на работу, если останешься в колониях, а любой хозяин, к кому ты подрядишься, сможет узнать о твоем побеге из той же газеты.

— Как я вижу, здешние плантаторы хорошо отладили свою систему.

— Неудивительно. На всех местных плантациях трудятся рабы, бывшие заключенные и безнадежные должники. Если бы они не создали четкую систему отлова беглецов, то сами плантаторы давно подохли бы с голода.

Мак надолго призадумался.

— Но вы бросили странную фразу: «Если останешься в колониях». Что это значит?

— К западу отсюда расположены высокие горы, а по другую их сторону места совершенно дикие и необитаемые. Никаких газет. Никаких плантаций. Ни шерифов, ни судей, ни палачей.

— И насколько велика там территория?

— Точно не знаю, но слышал разговоры, будто пространство тянется еще на сотни миль до берега другого моря. Вот только встречаться с кем-то, кто забирался в такую даль и видел то море, мне не доводилось.

Маку рассказывали о тех диких краях многие, но Перечный Джонс оказался первым, кому он склонен был доверять. Другие снабжали свои истории самыми фантастическими подробностями, которые трудно было воспринимать как реальные факты. Джонс, по крайней мере, признавал, что знает очень мало. Мака же неизменно увлекали беседы на эту тему.

— Наверняка человек может перебраться через те горы, и его уже никогда не найдут!

— Верно. Как верно и то, что с него могут снять скальп индейцы или сожрать горные львы. Но самым вероятным исходом станет попросту смерть от нехватки пищи.

— Откуда вам это известно?

— Мне все же попадались на жизненном пути те, кто предпринял попытку обосноваться сразу за горами. Они несколько лет трудились, горбатились понапрасну, но только превращали вполне плодородную землю в грязную пустыню. И возвращались, бросив свою затею.

— Но кому-то же удалось добиться успеха?

— Вероятно. В Америке нет ничего невозможного.

— К западу отсюда, говорите, — в задумчивости произнес Мак. — А далеко ли до тех гор?

— Миль сто будет. Так все считают.

— Это же совсем близко!

— Гораздо дальше, чем вам кажется.

* * *

Чуть позже их нагнал один из рабов полковника Тумсона, ехавший на гужевой повозке, и предложил подвезти до города. Рабы и заключенные в Виргинии зачастую находили между собой взаимопонимание и охотно помогали друг другу.

В городе царило оживление. По воскресеньям работники со всех окрестных плантаций собирались здесь, чтобы посетить церковь, напиться или совместить и то и другое. Некоторые бывшие заключенные из Англии все же поглядывали на чернокожих рабов чуть свысока, но Мак рассудил, что у него нет никаких оснований чувствовать свое превосходство над неграми. А потому он обзавелся многочисленными друзьями, знакомыми, и люди приветствовали его на каждом углу.

Они зашли в ординарию Уайти Джонса, носившую название по его кличке и фамилии. А прозвали его так из-за цвета кожи[355] — в нем смешались черная и белая расы. Он один из немногих осмеливался открыто продавать спиртное неграм, хотя формально это было запрещено законом. Уайти одинаково хорошо владел как экзотическим наречием, на котором изъяснялись африканские рабы, так и общепринятым диалектом английского языка белых уроженцев Виргинии. В его таверне был только один зал с низким потолком, где вечно пахло дымом от дров в очаге, но он всегда полнился чернокожими и полунищими белыми, игравшими в карты и выпивавшими. У Мака денег не водилось совсем, но с Перечным Джонсом Лиззи по справедливости расплатилась, и он смог угостить Мака квартой доброго эля.

Мак пил с удовольствием. Отведать пива удавалось в последнее время крайне редко. Пока их обслуживали, Перечный Джонс спросил:

— Послушай, Уайти, тебе приходилось встречать тех, кто побывал по ту сторону гор?

— Само собой, приходилось, — ответил хозяин таверны. — Однажды ко мне сюда заглянул траппер[356] и рассказывал, что лучше охоты, чем там, не было нигде больше. Похоже, они всей оравой отправляются туда каждый год и возвращаются с целой горой шкур.

— А он не упомянул, каким маршрутом он туда добирался?

— По-моему, он говорил что-то о перевале под названием Камберлендская котловина.

— Камберлендская котловина, — повторил Мак.

Уайти неожиданно сменил тему:

— Кстати, Мак, не ты ли расспрашивал меня о белой девчонке по имени Кора?

У Мака екнуло сердце.

— Да, я. А ты о ней что-нибудь слышал?

— Я ее даже видел, и теперь понимаю, с чего ты так по ней сохнешь. — Он восторженно закатил глаза.

— Она, должно быть, хороша собой, а, Мак? — поддразнил его Перечный Джонс.

— Да уж, выглядит получше тебя, черный перчик. Рассказывай скорее, Уайти, где ты видел ее?

— У реки. На ней было зеленое пальто, и она несла корзинку, когда садилась на паром до Фалмута.

Мак радостно улыбнулся. Новое пальто и тот факт, что она пользовалась паромом, а не пересекала реку вброд, свидетельствовали о том, что кошке снова удалось упасть на все четыре лапы. Ее, вероятно, продали какому-то хорошему человеку.

— Но ты уверен? Это было именно она? Не ошибся?

— Паромщик окликнул ее по имени.

— Значит, она живет по ту сторону реки, где Фалмут. Вот почему я ничего не смог узнать о ней, когда начал наводить справки во Фредериксберге.

— Что ж, считай, теперь узнал.

Мак быстро допил остатки своего эля.

— Я собираюсь как можно скорее найти ее. Уайти! Ты — мой лучший друг. Спасибо за пиво, Джонс.

— Удачи тебе!

Мак выбрался из города. Фредериксберг построили чуть ниже того места, где река Раппаханнок окончательно теряла глубину. Дальше серьезная навигация становилась невозможной. Океанские суда добирались только сюда, но уже в миле выше по течению русло становилось мелким и каменистым. Только легкие плоскодонки могли плавать там. Мак дошел до точки, где отмель и крупные камни создавали все условия, чтобы просто перейти на противоположный берег.

Его переполняли волнение и предвкушение встречи. Кто же купил Кору? Как ей жилось у хозяина? И знала ли она, что случилось с Пег? Если бы только ему удалось разыскать обеих и выполнить обещание, он мог начинать строить серьезные планы побега. Уже не менее трех месяцев ему приходилось подавлять в себе отчаянное стремление вырваться на свободу. И все это время он занимался поисками Коры и Пег, но рассказ Перечного Джонса о необитаемых краях за горами с новой силой вернул желание сбежать. Он давно мечтал, часто думал за работой о том, как однажды ночью навсегда покинет плантацию, направится куда-нибудь на запад и никогда больше не станет трудиться под надзором вооруженного кнутом надсмотрщика.

Вот почему ему так не терпелось увидеться с Корой. Вероятно, она тоже не работала сегодня и могла отправиться с ним на прогулку. Они легко нашли бы уединенное место. Воображая, как будет целовать ее, он почувствовал свою вину перед ней. Ведь только нынешним утром он проснулся с мыслями о том, как должны быть приятны поцелуи Лиззи Джеймиссон, а теперь испытывал не меньшее вожделение к Коре. Но потом понял: глупо ощущать себя виноватым по поводу Лиззи. Она была чужой женой, и ни о каком совместном будущем с ней и речи не шло. Но все равно к радостному волнению в нем примешивалась некоторая неловкость.

Фалмут выглядел уменьшенной копией Фредериксберга. Те же верфи, те же прибрежные склады, таверны и деревянные дома. Мак вполне смог бы обойти их все до единого за каких-то два часа. Но, разумеется, существовала вероятность, что Кора жила где-то не в самом городе.

Он зашел в первую же попавшуюся на пути таверну и завел разговор с владельцем.

— Я разыскиваю белую женщину по имени Кора Хиггинс.

— Кору? Она живет в доме с белыми стенами на следующем углу отсюда. Вам смогут, наверное, послужить ориентиром три кошки, вечно спящие там на крыльце.

Поистине Маку в этот день сопутствовала удача.

— Спасибо!

Хозяин таверны достал из кармана часы на цепочке и посмотрел на циферблат.

— Но только дома вы ее сейчас не застанете. Она должна быть как раз сейчас в церкви.

— Я уже заметил, где у вас церковь. Отправлюсь прямо туда.

Кора никогда не отличалась набожностью и церковь не посещала вообще, но ее новый владелец, возможно, принуждал ее к этому, подумал Мак, выходя наружу. Он перешел на другую сторону улицы и прошагал два квартала до небольшой деревянной церкви.

Служба только что закончилась, и паства покидала здание. Все обрядились в лучшие воскресные одежды, пожимали друг другу руки и вступали в светские разговоры.

Мак сразу заметил Кору.

При виде ее он расплылся в широченной улыбке. Ей явно повезло в жизни. Та истощенная, провонявшая грязью женщина, с которой он расстался на борту «Бутона розы», была словно совершенно другим человеком. Кора стала собой прежней: чистая кожа, волосы с блеском, округлые формы. И оделась она, как всегда, превосходно — в темно-коричневое пальто и шерстяную юбку. На ногах сидели добротные ботинки. Маку внезапно стало отрадно, что и на нем были новая рубашка с жилетом, подаренные Лиззи.

Кора оживленно беседовала со старушкой, опиравшейся на трость. Их беседа оборвалась с его приближением.

— Мак! — воскликнула она почти восторженно. — Вот это чудо так чудо!

Он развел руки в стороны, чтобы обнять ее, но она ограничилась лишь рукопожатием, и он догадался, что она не хотела устраивать из их встречи зрелище для всех в церковном дворе. Он зажал ее руку между обеими своими ладонями и сказал:

— Ты великолепно выглядишь.

От нее даже пахло приятно, но не теми резкими духами с нотками сандала, какие она предпочитала в Лондоне, а чем-то более легким, цветочным, более подходившим для настоящей леди.

— Что с тобой произошло? — спросила она, убирая свою руку. — Кто купил тебя?

— Я теперь работаю на плантации Джеймиссонов, а главный надсмотрщик там Леннокс.

— Это он ударил тебя по лицу?

Мак притронулся к ссадине, оставшейся от удара кнута Леннокса.

— Да, но я отобрал у него хлыст и сломал пополам.

Она улыбнулась.

— Все тот же Мак. Вечно наживает себе неприятности.

— Да, я все тот же. Ты знаешь что-нибудь о Пег?

— Ее забрали с собой те самые «торговцы стадами душ» — Бэйтс и Мейкпис.

У Мака заныло сердце.

— Вот проклятье! Ее теперь очень трудно будет найти.

— Я постоянно расспрашиваю о ней всех, но пока мне ничего не удалось выяснить.

— А кто купил тебя? Кто-то достаточно добрый, если судить по твоему виду.

В этот момент к ним подошел полноватый, но очень дорого одетый мужчина лет пятидесяти.

— А вот и он, — сказала Кора. — Александр Роули, оптовый торговец табаком.

— Он явно обращается с тобой хорошо, — пробормотал Мак.

Роули пожал руку старушке, обменялся с ней парой слов, а потом повернулся к Маку.

— Это Малакай Макэш, — представила его Кора. — Мой старый друг еще по Лондону. Мак, а это — мистер Роули, мой муж.

Он уставился на нее, лишившись от изумления дара речи.

Роули жестом хозяина обнял Кору за плечи и обменялся с Маком рукопожатиями.

— Как поживаете, Макэш? Рад знакомству, — произнес он и сразу же увел Кору за собой.

* * *

А что, собственно, здесь так уж удивительно, почему этого не могло случиться? — думал Мак, шагая по дороге обратно к плантации Джеймиссонов. Кора не могла предвидеть, что когда-нибудь вновь встретится с ним. Она была скорее всего сначала куплена этим Роули, а затем сумела заставить полюбить себя. Подобное событие неизбежно вызвало скандал в местном обществе, пусть это был всего лишь глубоко провинциальный, колониальный Фалмут, поскольку богатый коммерсант женился на бывшей преступнице, доставленной в Америку на невольничьем корабле. Однако сексуальная привлекательность неизбежно преодолевала любые социальные предрассудки, и Мак без труда представил себе, как происходило соблазнение Роули. Наверняка трудно было убедить людей, подобных той старухе с тростью, принять Кору в роли респектабельной жены джентльмена, но уж характера Коре хватило бы на все, и она явно справилась с самыми сложными проблемами. Что ж, это хорошо для нее. Она, чего доброго, еще заведет от Роули детей.

Словом, он находил для нее всяческие оправдания, но не мог избавиться и от жестокого разочарования. В момент панического страха она вынудила Мака дать клятву найти ее, но забыла о нем, как только перед ней открылась возможность начать новую и вполне обеспеченную жизнь.

Как странно все складывалось в его отношениях с женщинами! У него были две возлюбленные, Энни и Кора. Обе вышли замуж за других. Кора теперь каждую ночь ложилась в постель с толстым табачным торговцем, который был вдвое старше ее, а Энни вынашивала ребенка Джимми Ли. Он уже начинал сомневаться, заведет ли когда-нибудь сам полноценную семью с женой и выводком отпрысков.

Ему пришлось встряхнуться, чтобы привести себя в чувство. Он бы давно обзавелся семьей, если бы по-настоящему хотел этого. Но упорно отказывался осесть на одном месте и принять условия, которые диктовал ему жестокий окружающий мир. Им владело стремление к чему-то большему.

Им владело стремление к подлинной свободе.

Глава 30

Джей ехал в Уильямсберг, преисполненный самых радужных надежд.

Его глубоко расстроили политические воззрения соседей. Все они принадлежали к числу либеральных вигов, и среди них не нашлось ни одного тори, но он питал уверенность, что в столице колонии найдет людей, преданных королю, настоящих консерваторов, которые увидят в нем ценного союзника, примут с распростертыми объятиями и помогут построить карьеру в системе управления штатом.

Уильямсберг оказался городом небольшим, но отчасти даже величественным. Главная улица — Дьюк-оф-Глостер-стрит — протянулась на целую милю, а в ширину превышала сто футов. По одну сторону располагался Капитолий, а по другую — колледж Уильяма и Мэри. Эти два грандиозных кирпичных здания с их типично английской архитектурой придали Джею дополнительной уверенности в несокрушимой мощи монархии. Имелся свой театр. Повсюду встречались магазины и мастерские ремесленников, изготавливавших серебряные подсвечники и обеденные столы из красного дерева. В лавке печатной продукции с собственной типографией фирмы «Пурди энд Диксон» Джей купил свежий номер «Виргиния газетт» — периодического издания, заполненного объявлениями о беглых рабах.

Состоятельные плантаторы, образовывавшие правящую элиту колонии, обитали в своих загородных особняках, но заполняли Уильямсберг с началом очередной сессии ассамблеи, заседавшей в Капитолии, а потому в городе не ощущалось недостатка в гостиницах со свободными сейчас номерами. Джей занял комнату в таверне «Рейли» — приземистой и обитой досками постройке, где наверху, почти под самой крышей сдавались спальни.

Он оставил записку и свою визитную карточку в секретариате дворца, но пришлось дожидаться три дня, чтобы ему назначил наконец встречу новый губернатор барон де Ботетурт. Он получил-таки приглашение, но не для личной аудиенции, как ожидал, а на прием, куда явились еще не менее пятидесяти гостей. Стало ясно: губернатор пока не осознавал, что Джей мог стать для него важным союзником посреди враждебного окружения.

Дворец располагался в конце длинной подъездной дорожки, отходившей на север примерно в самой середине Дьюк-оф-Глостер-стрит. Это было еще одно типично английского вида здание с высокими каминными трубами и окнами мансард, выходившими на крышу, напоминая богатый сельский особняк. Импозантный холл при входе украшала коллекция кинжалов, пистолетов и мушкетов, выставленная в тщательном порядке, дабы подчеркнуть силу королевской армии.

К сожалению, сам Ботетурт оказался полной противоположностью той личности, какую надеялся увидеть перед собой Джей. Нынешняя Виргиния нуждалась в строгом и суровом властителе, способном вселить страх в души столь склонных к неповиновению колонистов, а Ботетурт выглядел добродушным толстячком, напоминавшим преуспевающего виноторговца, созвавшего потенциальных покупателей на дегустацию своего товара.

Джей наблюдал, как он приветствовал гостей в длинном бальном зале дворца. Этот человек понятия не имел, какие зловещие планы подрывной деятельности могли вызревать в умах плантаторов.

Среди приглашенных числился и Билл Делахай, обменявшийся с Джеем рукопожатием.

— Что вы думаете о новом губернаторе?

— Не уверен, что он еще хотя бы начал понимать, с какими сложностями ему придется столкнуться, — ответил Джей.

— Он может оказаться гораздо умнее, чем кажется на первый взгляд, — возразил Делахай.

— Хотелось бы надеяться.

— На завтрашний вечер губернатор наметил большую вечеринку для игры в карты. Не желаете ли, чтобы я вас представил и вы тоже приняли в ней участие, Джеймиссон?

Джей не садился за игорный стол ни разу с того времени, как покинул Лондон.

— Разумеется, — ответил он.

В гостевой столовой, находившейся позади бального зала, подали вино и пирожные. Делахай представил Джея нескольким мужчинам. Рослый и крепкий человек, по всем признакам очень богатый, спросил:

— Джеймиссон? Семья Джеймиссон происходит из Эдинбурга, если не ошибаюсь. Вы — один из них?

Его тон никак нельзя было назвать приветливым.

В лице собеседника проглядывали смутно знакомые черты, хотя Джей пребывал в абсолютной уверенности, что никогда не встречался с ним прежде.

— Нашим семейным гнездом является замок Джеймиссона в графстве Файф, — отозвался на его вопрос Джей.

— Тот самый замок, который некогда принадлежал Уильяму Макклайду?

— Совершенно верно. — Джей понял, что мужчина напоминает ему брата Роберта: те же светлые глаза, та же строгая и жесткая линия рта. — Боюсь, я не расслышал вашего имени…

— Я — Хэмиш Дроум. Тот замок должен по праву принадлежать мне.

Джей не смог скрыть, насколько поражен этим известием. Дроум была девичьей фамилией матери Роберта Олив.

— Значит, вы и есть давно потерянный нами родственник, который отправился в Виргинию!

— А вы, должно быть, сын Джорджа и Олив.

— Нет. Их сын — мой сводный брат Роберт. Олив умерла, и отец женился вторично. Я — младший из сыновей в семье.

— Вот как! И Роберт выкинул вас из родного гнезда точно так же, как его мать поступила со мной.

В ремарке, брошенной Дроумом, звучали несколько оскорбительные нотки, но Джея гораздо больше заинтриговало то, что подразумевал этот человек в подтексте своих слов. Ему вспомнились пьяные откровения Питера Маккея во время свадьбы.

— До меня доходили слухи, что Олив могла подделать завещание.

— Точно. И она же убила дядю Уильяма.

— Что?!

— В этом не может быть сомнений. Уильям не страдал никакими заболеваниями, но, будучи по натуре ипохондриком, любил внушать себе, что очень болен. Он должен был дожить до весьма преклонных лет. Однако через шесть недель после появления Олив внезапно изменил завещание и скончался. Поистине зловещая женщина.

— Ха!

Джей почувствовал странного рода удовлетворение. Почти возведенная в ранг святых Олив, чей портрет красовался на самом почетном месте в замке Джеймиссона, была убийцей, заслуживавшей виселицы. Джей всегда терпеть не мог, когда о ней говорили только с почтительным трепетом, и сейчас с мстительной радостью впитывал мнение, что на самом деле Олив оказывалась самой безжалостной злодейкой с черным сердцем.

— А вы разве не получили вообще ничего? — поинтересовался он у Дроума.

— Ни единого акра земли. Я прибыл сюда, имея при себе только шесть пар добротных носков из шотландской шерсти, а теперь являюсь самым крупным торговцем галантереей во всей Виргинии. Но я ни разу не отправлял писем на родину. Честно говоря, опасался, что Олив найдет способ отобрать у меня и нынешний процветающий бизнес.

— Но как это возможно?

— Не знаю. У меня нет ответа. Похоже, я просто стал суеверен. Рад был услышать, что она мертва. Вот только сынок, как кажется, во многом похож на нее.

— Лично я всегда считал его в большей степени наследником характера нашего отца. Он ненасытно алчен и предельно скуп, от кого бы ни достались ему эти приятные качества натуры.

— На вашем месте я бы постарался не давать ему даже своего адреса в Америке.

— Ему достанется в наследство вся деловая империя отца. Не представляю, чтобы он польстился еще и на мою крошечную плантацию.

— Но не стоит рисковать. Стопроцентной уверенности у вас быть не может, — сказал Дроум, но на сей раз Джей решил, что тот все излишне драматизирует.

Джею так и не удалось побыть с губернатором наедине до самого конца приема, когда гости начали постепенно расходиться через садовую калитку. Он ухватил губернатора за рукав и приглушенным голосом сказал:

— Мне хотелось заверить вас, что я абсолютно предан вам лично и монархии в целом.

— Превосходно, превосходно! — громко отозвался Ботетурт. — Сделать подобное заявление — это очень мило с вашей стороны.

— Я прибыл сюда недавно, но был совершенно скандализирован взглядами наиболее видных людей в этой колонии — просто скандализирован. Как только вы окажетесь готовы задавить изменнические настроения и сокрушить оппозицию, я сразу же встану на вашу сторону.

Ботетурт окинул его жестким взглядом, наконец приняв его слова всерьез, и Джей понял, что за добродушной и легкомысленной внешностью этого человека скрывается опытный и проницательный политический деятель.

— Очень благородно, но будем надеяться на ненадобность прибегать к излишнему подавлению и сокрушению. Я считаю силу убеждения и умение вести переговоры значительно более эффективными методами, воздействие которых длится долговременно, знаете ли. До свидания, майор Уилкинсон! Миссис Уилкинсон, рад был с вами познакомиться!

Убеждение и переговоры, думал Джей, выходя из сада. Ботетурт угодил в змеиное гнездо, но собирался вступить в переговоры с его ядовитыми обитателями.

— Интересно, скоро ли он поймет реальное положение дел здесь? — обратился он к Делахаю.

— Как я полагаю, он уже все понимает, — сказал Делахай. — Он знает, что не стоит оскаливать зубы, пока не готов по-настоящему укусить.

Тем не менее уже на следующий день дружелюбный и улыбчивый губернатор распустил генеральную ассамблею штата.

* * *

Мэттью Марчман жил в доме, обшитом выкрашенными в зеленый цвет досками, который располагался рядом с книжным магазином на Дьюк-оф-Глостер-стрит. Делами он занимался в парадной гостиной, где сидел в окружении юридических трактатов и разного рода документов. Это был маленький и нервно подвижный человечек, похожий на поседевшую белку, когда метался по комнате, чтобы достать нужный листок из одной кипы и засунуть в другую.

Джей подписал закладную на свою плантацию. Сумма полученной ссуды откровенно расстроила его. Всего четыреста фунтов стерлингов.

— Мне повезло выбить хотя бы эти деньги, — твердил ему Марчман. — Положение в табачном бизнесе складывается плачевно. Не уверен, что ваше хозяйство можно продать даже по такой цене.

— Кто стал моим кредитором? — поинтересовался Джей.

— Это синдикат, капитан Джеймиссон. Только так совершают подобные сделки в наши дни. Есть какие-то обязательства, которые вы хотели бы уладить с моей помощью немедленно?

Джей принес с собой кучу неоплаченных счетов, расписки за все долги, наделанные им со времени прибытия в Виргинию почти три месяца назад. Он передал их Марчману, тот бегло просмотрел бумаги и подытожил:

— На погашение этого уйдет около ста фунтов. Я вручу вам свидетельства об уплате до того, как вы покинете город. Но только непременно дайте мне знать, если купите здесь еще что-нибудь.

— Да, это входит в мои намерения, — сказал Джей. — Мистер Смайт как раз продает экипаж с парой породистых серых лошадей. Кроме того, мне понадобятся еще двое или трое рабов.

— Я оповещу всех, что вы располагаете нужными средствами, хранящимися у меня.

Однако Джею не пришлась по душе идея одолжить столько денег, чтобы оставить их все в руках адвоката.

— Выдайте мне сотню фунтов золотом, — попросил он. — Сегодня вечером намечается крупная карточная игра в «Рейли».

— Как прикажете, капитан Джеймиссон. В конце концов, это ваши деньги.

* * *

От четырехсот фунтов мало что осталось, когда Джей вернулся на плантацию в своем новом экипаже. Он проигрался в карты, купил четырех девушек-рабынь и не смог ни на фунт сбить цену, назначенную мистером Смайтом за карету и лошадей.

Но на какое-то время он сумел погасить все свои долги. И теперь снова мог пользоваться кредитом у местных торговцев, как поступал прежде. Его первый урожай табака будет готов к продаже вскоре после Рождества, и с новыми долгами он сможет разделаться вырученными за него деньгами.

Его беспокоило, что скажет Лиззи о тратах на новый экипаж, но, к его облегчению, она едва ли вообще обратила на дорогую покупку внимание и ни словом о ней не обмолвилась. Ее ум явно занимало нечто другое, о чем ей не терпелось поговорить с ним.

Как обычно, во взволнованном состоянии она становилась особенно красива. Ее темные глаза приобретали живой блеск, кожа лица розовела и словно чуть сияла. Однако он больше не ощущал вспышки физического влечения, стоило ему только увидеть ее. Беременность жены лишила его уверенности в себе. Он считал, что будущая мать, вступавшая в интимные сношения в период беременности, может нанести вред младенцу. Но подлинная причина охлаждения крылась не в этом. Сама по себе мысль о Лиззи в роли матери отталкивала от нее Джея. Он давно проникся убеждением, что для матерей любая похоть навсегда исключалась. Кроме того, занятия любовью быстро становились трудноосуществимыми практически: слишком мешал ее разросшийся до необъятных размеров живот.

Едва успев поцеловать его при встрече, она сообщила:

— Билл Соуэрби сбежал от нас.

— Неужели? — Джей оказался искренне удивлен. Мужчина скрылся, даже не получив причитавшегося ему жалованья. — В таком случае хорошо, что есть Леннокс, чтобы заменить его.

— Как я думаю, именно из-за Леннокса ему пришлось уйти. Соуэрби, насколько я поняла, проиграл ему много денег в карты.

Вот здесь ничему удивляться не приходилось.

— Понятное дело. Леннокс отлично играет в карты.

— Но он хочет стать здесь главным надсмотрщиком.

Они стояли под портиком перед входом в дом, и в этот момент из-за угла показался Леннокс. В своей привычной бестактной манере он даже не поприветствовал вернувшегося хозяина, а сразу объявил:

— Только что прибыл груз соленой трески в бочках.

— Это мой заказ, — пояснила Лиззи. — Пища для полевых работников.

Джей почувствовал приступ раздражения.

— Зачем тебе понадобилось кормить их рыбой?

— Полковник Тумсон говорит, что при хорошем питании рабы гораздо лучше трудятся. Сам он дает им рыбу каждый день, а раз в неделю включает в рацион даже мясо.

— Полковник Тумсон намного богаче нас с тобой. Отправьте заказ обратно, Леннокс.

— Нашим людям придется очень много работать этой зимой, Джей, — возразила Лиззи. — Нам необходимо расчистить от деревьев пространство в Прудовой Роще, чтобы подготовить поле под посадку табака весной.

— В этом нет никакой надобности, — поспешил вмешаться Леннокс. — В ваших нынешних полях почва еще вполне способна плодоносить, если покрывать ее нужным количеством навоза в качестве удобрения.

— Нельзя обходиться одним навозом слишком долго, — вступила с ним в спор Лиззи. — Полковник Тумсон расчищает новые участки каждую зиму.

Джей понял, что эта дискуссия продолжалась между ними уже некоторое время.

— У нас не хватает рабочих рук, — привел свой аргумент Леннокс. — Даже после приобретения здоровых мужчин с «Бутона розы» нам только-только удается управляться с полями, которые уже имеются в наличии. У полковника Тумсона рабов значительно больше.

— Но только потому, что он много зарабатывает, используя оптимальные методы земледелия! — с триумфом воскликнула Лиззи.

Леннокс ухмыльнулся.

— Женщины попросту не могут разбираться в подобных вещах.

— Оставьте нас, мистер Леннокс, — зло распорядилась Лиззи. — Оставьте немедленно!

Леннокс не мог скрыть вспышки ярости, но покорно удалился.

— Тебе нужно избавиться от него, Джей, — сказала Лиззи.

— Но я не понимаю, почему он…

— Не только потому, что он грубая сволочь. Он хорошо умеет справляться только с одним — с запугиванием людей. Но не разбирается в сельском хозяйстве, ничего не знает о выращивании табака, а хуже всего то, что не желает даже учиться.

— Зато прекрасно заставляет работников вкалывать до седьмого пота!

— Нет никакого смысла заставлять их трудиться еще интенсивнее, если они все делают неправильно!

— С каких это пор ты стала экспертом в производстве табака?

— Джей, я выросла в крупной усадьбе, и она на моих глазах обанкротилась. Но не потому, что на нас работали ленивые крестьяне. Просто после смерти отца моя мама не сумела правильно управлять хозяйством. А теперь я вижу, как ты повторяешь все те же ошибки, добавляя новые, свойственные своему семейству. Ты подолгу отсутствуешь, принимаешь жестокое обращение с людьми за наведение дисциплины, позволяешь другим принимать за себя стратегически важные решения. Так ты не смог бы командовать даже полком!

— Ты понятия не имеешь, как следует командовать полком!

— А ты ничего не понимаешь в методах управления плантацией!

Джея начал распирать изнутри гнев, но он сдержался.

— Так чего же ты от меня добиваешься?

— Прежде всего отстрани Леннокса от должности главного надсмотрщика и управляющего.

— Кто же заменит его?

— Мы сможем справиться с тобой вместе сами.

— Я не желаю превращаться в простого фермера!

— Тогда предоставь все мне.

Джей кивнул.

— Так я и думал.

— Что ты имеешь в виду?

— Все было затеяно тобой для того, чтобы подмять плантацию под себя, не так ли?

Он начал опасаться теперь уже безудержной вспышки ярости с ее стороны, но она успокоилась и лишь тихо спросила:

— Ты в самом деле так думаешь?

— Да, я действительно так считаю.

— Я всего лишь стараюсь спасти тебя. Ты ведешь дело к полной катастрофе. Я изо всех сил пытаюсь ее предотвратить, и тебе напрасно кажется, что мое единственное желание — раздавать приказы и всем здесь распоряжаться. Если ты так думаешь обо мне, то какого дьявола взял меня в жены?

Ему не нравилось, когда она употребляла столь крепкие выражения. Уж слишком по-мужски они звучали в ее устах.

— В те дни ты еще была действительно красива, — сказал он.

Ее глаза сверкнули бешеным огнем, но она ничего не ответила на его реплику. Просто повернулась и вошла в дом. Джей с облегчением выдохнул. Ему нечасто удавалось оставить за собой последнее слово.

Спустя некоторое время он последовал за ней. Его сразу удивило присутствие в холле Макэша, одетого в жилет и обутого в домашние ботинки. Он вставлял в одно из окон новое стекло. Какого черта бывший шахтер делал у них в доме?

— Лиззи! — окликнул Джей жену. Он вошел в гостиную и застал ее там. — Лиззи, я только что в холле столкнулся с Макэшем. Как это понимать?

— Все верно. Я поручила ему возглавить ремонтные и отделочные работы. Он, кроме того, занимается покраской стен в детской.

— Я не желаю видеть здесь этого человека.

На сей раз ее реакция поразила его.

— Значит, придется потерпеть его присутствие! — резко бросила она мужу.

— Даже не знаю…

— Я не останусь здесь одна, пока по плантации свободно разгуливает Леннокс. Наотрез отказываюсь, понимаешь?

— Ну хорошо…

— Если уйдет Макэш, то и я покину этот дом! — Она почти выбежала из комнаты.

— Хорошо, я согласен.

Но говорил он уже с захлопнувшейся дверью. Джей не собирался воевать с ней из-за какого-то треклятого бывшего заключенного. Если она хотела, чтобы он покрасил стены в детской, пусть покрасит.

На полке при входе в гостиную он заметил нераспечатанное письмо, адресованное ему. Взяв его, узнал почерк своей матери. Он уселся у окна, чтобы прочитать ее послание.


«Лондон, Гровнор-сквер, дом 7.

15 сентября 1768 г.


Мой дорогой сынок!

Новая шахта на территории усадьбы Хай Глен полностью восстановлена после аварии. Добыча угля в ней возобновилась».


Джей улыбнулся. Матушка могла порой становиться похожей на деловую женщину.


«Роберт провел там несколько недель, консолидировал две усадьбы и организовал управление ими как одним земельным владением.

Я сказала твоему отцу, что тебе причитается процент с продажи добытого там угля, поскольку земля под шахтой принадлежит вам с Лиззи. Но он вновь напомнил о своей роли в уплате процентов по закладным.

Боюсь, однако, что решающим фактором в этом вопросе стал недозволенный отбор тобой лучших работников, доставленных на борту «Бутона розы». Твой отец пришел от этого в ярость, как и Роберт».


Джей почувствовал себя озлобленным и одураченным. Он-то рассчитывал завладеть рабочей силой бесплатно. Но забыл, что никогда не стоило недооценивать практицизма отца.


«Но я не оставлю попыток уломать Джорджа и склонить к решению в твою пользу. Уверена, со временем он сдастся».


— Да благословит тебя бог, мамочка, — вслух произнес Джей.

Она продолжала отчаянно защищать интересы сына, хотя он теперь находился очень далеко и высока была вероятность, что они больше никогда не увидятся.

Покончив с важными материями, она принялась сообщать новости о себе, о родственниках и подругах, как и о светской жизни Лондона.


«Роберт сейчас отправился на Барбадос. Даже не знаю, с какой целью, но инстинкт подсказывает: он строит какие-то козни против тебя. Не представляю, каким образом он может причинить тебе вред, но он коварен, изобретателен и безжалостен. Будь постоянно настороже, сынок.

Твоя любящая мать

Алисия Джеймиссон».


Джей в задумчивости отложил письмо в сторону. Он всегда принимал во внимание инстинкты матери, относился к их подсказкам с уважением, но на сей раз посчитал даже ее страхи преувеличенными. Барбадос находился слишком далеко отсюда. Но даже если бы Роберт объявился в Виргинии, он не в состоянии был бы нанести ему урон. Не так ли?

Глава 31

В старом и давно заброшенном крыле дома, где располагалась детская, Мак нашел карту.

Он успел заново отделать две из трех комнат и был занят теперь бывшим помещением учебного класса. Уж смеркалось. День подошел к концу, и он собирался возобновить работу утром. В классе стоял шкаф, заполненный покрывшимися плесенью учебниками и пустыми пузырьками из-под чернил. Мак перебрал содержимое, гадая, стоит ли хоть что-то сохранить. Карта лежала там, аккуратно свернутая в кожаном тубусе. Он развернул ее и взялся рассматривать.

Это была карта Виргинии.

Его первым порывом стало желание подпрыгнуть от радости, но восторг быстро померк, когда он понял, что ничего не может толком разобрать.

Даже географические названия ставили его в тупик, пока он не сообразил, что карта имела иностранное происхождение, и все надписи были сделаны на чужом для него языке. На французском, предположил он. Виргинию обозначили как Virginie, территории к северо-востоку как Partie de New Jersey, а все, что находилось к западу, именовалось Louisiane. Впрочем, та часть карты все равно оказалась совершенно пуста.

Постепенно он начал лучше понимать увиденное. Тонкими линиями были прорисованы реки, более толстыми — границы между колониями, а уж совсем густым и плотным слоем краски картограф изобразил горные хребты. Мак всматривался во все это, заинтригованный и завороженный. Перед ним словно лежал сейчас пропуск на свободу.

Он обнаружил, что Раппаханнок была одной из нескольких рек, протекавших через Виргинию от гор на западе до впадения в Чесапикский залив на востоке. Определять расстояния оказалось затруднительно, но ведь Перечный Джонс говорил, что до гор было примерно сто миль. И если карту составили верно, то почти на такую же дистанцию протянулось пространство по другую от хребта сторону. Но никаких указаний на то, в каком именно месте следовало пересекать горы, разумеется, никому не пришло в голову обозначить.

Маком овладело двойственное чувство: к радости примешивалось разочарование. Он четко мог понять теперь, где находится, но одновременно карта словно пыталась внушить мысль, что побег отсюда невозможен.

Горная гряда заметно сужалась к югу, и Мак особенно внимательно изучил этот фрагмент на карте, отслеживая реки до их истоков, пытаясь найти хоть какой-то намек на проход. Совсем далеко на юге ему попалось нечто, напоминавшее перевал, откуда брала начало река под названием Камберленд.

Ему сразу вспомнилось, как Уайти упомянул о Камберлендской котловине.

Стало быть, вот он! Это был путь к бегству!

Путешествие предстояло очень долгое. Мак прикинул, и у него вышло никак не менее четырехсот миль. Как от Эдинбурга до Лондона. Та поездка занимала две недели в почтовой карете. Одинокому всаднику требовалось больше времени. А по едва проезжим дорогам и по диким охотничьим тропам Виргинии срок в пути представлялся пока совершенно невообразимым.

Но ведь по другую сторону этих огромных гор человек мог обрести свободу!

Он тщательно свернул карту и уложил в кожаный футляр, а затем вернулся к прерванному труду. Ему еще предстоит вновь изучать ее.

Только бы ему удалось разыскать Пег, думал он, подметая пол в комнате. Необходимо убедиться, что с ней все в порядке, прежде чем удариться в бега. Если у нее все хорошо, он оставит ее здесь, но коли девочке достался жестокий хозяин, придется взять ее с собой.

Стало слишком темно для продолжения работы.

Он вышел из детской и спустился вниз по лестнице. Снял с крючка свой старый плащ с меховой оторочкой и закутался в него: снаружи царил немилосердный холод. Сразу за дверью дома к нему приблизилась группа до крайности взволнованных рабов. В центре ее находился Коби. Он нес на руках девушку, в которой Мак тут же узнал Бесс, молодую рабыню, потерявшую сознание прямо в поле неделю назад. Ее глаза были закрыты, а рабочий балахон испачкан кровью. Казалось, она сама навлекала на себя несчастья.

Мак придержал дверь открытой и последовал за Коби в холл. Джеймиссоны все еще оставались в столовой, заканчивая ранний ужин.

— Уложите ее в гостиной, а я позову миссис Джеймиссон, — сказал Мак.

— В парадной гостиной? — с сомнением переспросил Коби.

Это была единственная комната, где в камине развели огонь, если не считать столовой.

— Доверьтесь мне. Я знаю, что сама миссис Джеймиссон предпочла бы поступить именно так.

Коби кивнул.

Мак постучал в дверь столовой и вошел.

Лиззи и Джей расположились за небольшим круглым столом. Их лица подсвечивались установленным посередине большим канделябром. Лиззи выглядела располневшей, но все равно красивой в платье с глубоким вырезом, открывавшим взору ложбинку между грудей, а ниже ткань ниспадала свободным покровом на ее выпуклый живот. Она ела изюм. Джей раскалывал для себя орехи. Милдред, та самая высокорослая горничная с нежной кожей табачного оттенка, наливала Джею вино в бокал. Пламя ярко пылало в очаге. Это была настолько классически мирная семейная сцена, что на мгновение Мак даже поразился столь выразительному напоминанию: они все-таки были мужем и женой.

Но затем он успел присмотреться внимательнее. Джей сидел под углом к столу, отвернувшись от Лиззи, и смотрел в окно на сумерки, сгущавшиеся над рекой. Взгляд Лиззи тоже не был устремлен на супруга. Она наблюдала, как Милдред наливает вино. Ни он, ни она не улыбались. И теперь впечатление радикально изменилось. Эта пара скорее напоминала двух незнакомцев, вынужденных делить столик в таверне, но не питавших друг к другу ни малейшего интереса.

Джей заметил Мака и с враждебностью в голосе спросил:

— Какого черта тебе от нас надо?

Мак обратился к Лиззи:

— С Бесс произошел несчастный случай. Коби уложил ее в вашей гостиной.

— Я сразу же пойду к ней, — отозвалась Лиззи, отодвигая свой стул от стола.

— Только не давайте ей испачкать кровью желтую шелковую обивку дивана, — успел озабоченно распорядиться Джей.

Мак открыл перед Лиззи дверь, а потом последовал за ней.

Коби зажигал свечи. Лиззи склонилась над пострадавшей девушкой. Даже на очень темной коже лица Бесс проступила бледность, а губы практически совершенно побелели. Глаза оставались закрытыми, дыхание казалось прерывистым и неглубоким.

— Что с ней произошло? — спросила Лиззи.

— Она сильно порезалась, — ответил Коби. Он говорил по-прежнему запыхавшись от усилия, приложенного при переноске Бесс в дом. — Пыталась разрубить веревку с помощью мачете. Лезвие соскользнуло с веревки и полоснуло ее по животу.

Мак поморщился. Он наблюдал, как Лиззи разорвала пошире образовавшуюся прореху в балахоне, чтобы получше разглядеть рану. Все выглядело пугающе. Порез оказался глубоким и продолжал сильно кровоточить.

— Кто-нибудь должен пойти в кухню. Принесите мне чистых тряпок и таз с теплой водой.

Мака восхитила ее решительность.

— Я это сделаю, — сказал он.

Потом поспешил в расположенную снаружи кухню. Сэра и Милдред мыли посуду после ужина. Как всегда обильно потевшая Сэра спросила:

— С ней все будет хорошо?

— Пока не знаю. Миссис Джеймиссон попросила принести ей чистых тряпок и теплой воды.

Сэра подала ему большую кастрюлю.

— Вот. Налейте сюда воды, что греется на печи. А я найду нужные тряпки.

Не прошло и минуты, как он уже вернулся в гостиную. Лиззи успела сделать широкий вырез в одежде Бесс вокруг раны. Теперь она обмакнула тряпку в воду и принялась обмывать кожу. Чем отчетливее становился виден порез, тем страшнее он выглядел. Мак опасался, что девушка могла повредить себе какие-нибудь внутренние органы.

Лиззи пришла в голову такая же мысль.

— Мне с этим не справиться, — сказала она. — Ей нужен врач.

В комнату вошел Джей, бросил всего лишь взгляд, но сразу побледнел.

— Мне придется послать за доктором Финчем, — обратилась к нему Лиззи.

— Поступай как угодно, — отреагировал он нервно. — Я же отправлюсь в «Паромную переправу». Там сегодня вечером устраивают петушиные бои.

С этими словами он удалился.

Скатертью дорожка, презрительно подумал Мак.

Лиззи посмотрела на Коби и Мака.

— Одному из вас нужно будет поехать верхом во Фредериксберг в полной темноте.

Коби сразу высказал свое мнение:

— Из Мака наездник никудышный. Поеду я.

— Он прав, — пришлось согласиться Маку. — Я смог бы воспользоваться коляской, но так получится намного медленнее.

— Значит, решено, — сказала Лиззи. — Только прошу, не слишком гони, Коби, хотя скакать придется галопом. Иначе девушка может умереть.

* * *

До Фредериксберга было не меньше десяти миль, но Коби отлично знал дорогу и вернулся уже через два часа.

Когда он снова вошел в гостиную, его лицо было мрачнее самой черной грозовой тучи. Мак никогда прежде не видел его в таком гневе.

— А где же доктор? — спросила Лиззи.

— Доктор Финч никуда не поедет среди ночи ради какой-то там негритянки, — ответил Коби срывавшимся от злости голосом.

— Будь проклят этот старый болван! — с неменьшей яростью воскликнула Лиззи.

Они все посмотрели на Бесс. Ее кожа покрылась мелкими капельками пота, а дыхание стало прерывистым. По временам она стонала, но глаза оставались закрытыми. Желтый шелк обивки дивана превратился в красный от ее крови. Она явно умирала.

— Мы не можем просто так стоять и ничего не делать, — сказала Лиззи. — Ее наверняка еще можно как-то спасти!

— Не думаю, что жить ей осталось долго, — с грустью констатировал Коби.

— Если доктор не хочет приезжать сюда, нам самим придется доставить ее к врачу, — решила Лиззи. — Уложим ее в кабриолет.

— Далекая поездка ей сейчас противопоказана, — возразил Мак.

— Но без такой поездки она все равно умрет! — почти выкрикнула Лиззи.

— Хорошо, хорошо. Я пойду и подготовлю прогулочную коляску.

— Коби, снимите матрац с моей кровати и пристройте его сзади, чтобы она могла лежать. Обязательно захватите несколько одеял.

Мак поспешил на конюшню. Мальчик-конюх уже распределил всех своих питомцев по стойлам, но у него не ушло много времени, чтобы запрячь пони по кличке Страйп. Взяв в кухне огарок свечи, зажег на коляске фонари. Когда он подкатил к дому, Коби уже дожидался его.

Пока Коби обустраивал в кабриолете ложе, Мак зашел в дом. Лиззи надевала пальто.

— Вы тоже поедете? — спросил Мак.

— Да.

— Думаете, вам стоит это делать, учитывая ваше положение?

— Боюсь, мерзкий доктор откажется лечить ее, если рядом не будет меня, ее белой хозяйки.

Мак прекрасно знал, что спорить с ней в подобном настроении совершенно бесполезно. Он бережно взял Бесс на руки и вынес наружу. Потом столь же осторожно уложил ее на матрац, а Коби накрыл девушку одеялами. Лиззи забралась в коляску и уселась рядом с Бесс, нежно поддерживая руками ее голову.

Мак устроился на козлах и взялся за поводья. Трое людей представляли для пони нелегкий груз, и Коби пришлось даже подтолкнуть кабриолет, помогая тронуться с места. Мак вывел коляску с подъездной дорожки и повернул в сторону Фредериксберга.

Ночь выдалась безлунной, но и света звезд было достаточно, чтобы видеть, куда правишь. На каменистых колеях, где часто под колеса попадали толстые корни деревьев, коляску сильно трясло. Мак беспокоился за Бесс, которой приходилось выдерживать еще и болтанку, но Лиззи постоянно твердила:

— Быстрее! Гони еще быстрее!

Дорога извивалась вдоль берега реки, проходя то через лес, то по краям чужих плантаций, похожих на участок Джеймиссонов. По пути им никто не встретился. Люди предпочитали никуда не выезжать с наступлением темноты без крайней необходимости.

Подгоняемый Лиззи, Мак развил достаточно высокую скорость, и они добрались до Фредериксберга ко времени позднего ужина. На улицах стали часто попадаться прохожие, а все окна светились огнями фонарей. Он остановил кабриолет перед домом доктора Финча. Лиззи сразу направилась к двери, а Мак заново обернул Бесс одеялами и взял на руки как можно более мягким движением. Она потеряла сознание, но была еще жива.

Дверь открыла миссис Финч, похожая на мышонка женщина лет за сорок. Она провела Лиззи в приемную. Мак с Бесс на руках последовал за ними. Сам доктор, плотно сбитый человек с грубоватыми манерами, определенно почувствовал свою вину, когда понял, что заставил беременную жену местного плантатора поехать среди ночи к нему, чтобы доставить пациентку. Он скрывал пристыженность и смущение, развив активную деятельность, давая жене краткие, отрывистые указания.

Бегло осмотрев рану, он попросил Лиззи перейти в соседнюю комнату и устроиться там поудобнее. Мак присоединился к ней, а миссис Финч задержалась, чтобы помочь мужу.

Тарелки с незаконченным ужином пока не успели убрать со стола. Лиззи тяжело и несколько неуклюже опустилась в кресло.

— Что с вами? — спросил Мак.

— От тряски у меня развилась чудовищная боль в спине. Как вы думаете, Бесс выживет?

— Не знаю. У нее не слишком сильный организм.

Вошла горничная, предложив Лиззи чай с куском торта, и она с благодарностью приняла угощение. Мака горничная сразу же оглядела с ног до головы, наметанным глазом определила в нем всего лишь слугу и сказала:

— А если вы желаете чашку чая, придется пройти в кухню.

— Мне сначала нужно проведать нашего пони и позаботиться о нем.

Он вышел наружу и отвел пони в конюшню доктора Финча, где дал животному воды и немного зерна. Только потом отправился ждать в кухню. Дом был невелик, и он мог слышать разговор доктора с женой во время работы. Горничная, чернокожая женщина средних лет, убрала посуду из столовой и принесла чашку, поданную прежде Лиззи. Мак решил, что ему глупо торчать в кухне, пока Лиззи оставалась в столовой одна, и он присоединился к ней, не обращая внимания на неодобрительные взгляды прислуги. Лиззи заметно побледнела, и Мак подумал: надо как можно скорее доставить ее домой.

Наконец вернулся Финч, вытирая полотенцем руки.

— Рана очень скверная, но я сделал все возможное, — объяснил он. — Сначала остановил кровотечение, потом наложил швы и дал ей выпить лекарства. Девушка еще молода и теперь пойдет на поправку.

— Слава тебе господи! — воскликнула Лиззи. — И спасибо вам, мистер Финч.

Доктор ограничился кивком.

— Уверен, для вас она представляет особенную ценность как рабыня. Ей не следует больше никуда перемещаться этой ночью. Она сможет остаться здесь и лечь спать в одной комнате с моей горничной. Вы сможете прислать за ней кого-нибудь завтра или даже послезавтра. Когда рана заживет, мне нужно будет снять швы, а до тех пор ей нельзя поручать никакой работы, требующей больших физических усилий.

— Разумеется.

— Вы ужинали, миссис Джеймиссон? Могу я предложить вам что-нибудь?

— Нет, благодарю вас. Я просто доберусь теперь до дома и сразу же лягу в постель.

Мак поднялся.

— Я немедленно подгоню коляску к входу.

Уже через несколько минут они тронулись в обратный путь. Лиззи ехала впереди до того, как они покинули черту города, но стоило им миновать последний жилой дом, улеглась сзади на матрац. Мак нарочно заставил пони двигаться медленно, но его больше никто и не подгонял. Прошло полчаса в дороге, когда он спросил:

— Вы спите?

Ответа не последовало, и он заключил, что Лиззи действительно уснула.

По временам он оглядывался назад. Она беспокойно ворочалась, постоянно меняя позы и что-то бормоча во сне.

Они катили по пустынному участку дороги, находясь уже в двух или трех милях от плантации, когда тишину ночи прорезал отчаянный крик.

Кричала Лиззи.

— Что? Что такое? — испуганно спросил Мак, натянув поводья. Еще до того, как коляска полностью остановилась, он уже перебрался к заднему сиденью.

— О, Мак, как же мне больно! — воскликнула она.

Он завел руку ей под плечи и слегка приподнял.

— В чем дело? Где болит?

— Боже милосердный! Мне кажется, у меня начались роды.

— Но еще слишком рано…

— Да, оставалось целых два месяца.

Мак почти не разбирался в подобных вещах, но догадался, что преждевременные роды спровоцировал либо стресс от вида чудовищной раны Бесс, либо бешеная тряска по дороге во Фредериксберг. А скорее всего, свою роль сыграли оба этих фактора.

— Сколько времени вам осталось?

Она издала громкий и протяжный стон, прежде чем ответила:

— Очень мало.

— А я думал, на это требуется несколько часов.

— Сама точно не знаю. Думаю, что боли в спине на самом деле стали началом предродовых схваток. Быть может, ребенок начал стремиться наружу гораздо раньше вечером.

— Мне продолжить ехать? Мы окажемся дома через четверть часа.

— Нет, это слишком долго. Оставайтесь на месте и держите меня.

Мак внезапно ощутил, что матрац стал мокрым и липким.

— Почему промок матрац?

— Я думаю, у меня отошли воды. Жаль, здесь нет сейчас моей матушки.

Маку показалось, что матрац покрылся кровью, но он предпочел промолчать.

Она снова застонала. Когда же приступ боли отступил, ее начало крупно трясти. Мак дополнительно накрыл ее своим теплым плащом.

— Возвращаю вам ваш плащ, — сказал он, и она даже сделала попытку улыбнуться, но у нее случился очередной болевой спазм.

Способность говорить вернулась к ней, и она сказала:

— Вам придется принять младенца, когда он выйдет из меня.

— Хорошо, — отозвался он, хотя не понимал, что конкретно от него требовалось.

— Пристройтесь у меня между ног, — дала подсказку Лиззи.

Он встал на колени и вздернул нижнюю юбку. Ее нижнее белье тоже насквозь промокло. Маку приходилось прежде раздевать только двух женщин, Энни и Кору, вот только они не носили нижнего белья, и он понятия не имел, как оно застегивается, но все же сумел стащить его с Лиззи. Она приподняла ноги и положила ступни ему на плечи, собираясь с силами и ища твердую точку опоры для тела.

Мак уставился на густые темные волосы у нее между ног, и его охватила паника. Он не понимал, как мог ребенок протиснуться в столь узкую щель. Каким образом это происходит? — мучительно гадал он. Но затем усилием воли заставил себя успокоиться. Такое случалось тысячи раз в день по всему миру. Не было нужды ни в чем специально разбираться. Ребенок родится без какой-либо помощи с его стороны.

— Мне страшно, — прошептала Лиззи в краткий момент покоя.

— Я позабочусь о вас, — сказал он и начал нежно гладить ногу — единственную часть ее тела, до которой мог дотянуться.

Роды прошли очень быстро.

Маку мало что удавалось рассмотреть при свете одних лишь звезд, но после того, как Лиззи издала особенно громкий стон, из ее чрева что-то начало выходить наружу. Мак протянул туда две дрожавших ладони и ощутил нечто теплое и скользкое, толкавшееся ему навстречу. Через мгновение он уже держал головку младенца. Лиззи словно сумела сама взять краткую паузу, потом стала тужиться снова. Удерживая головку одной рукой, он подсунул другую под крохотные плечики, когда и они показались на свет божий. Секундой позже ребенок полностью вышел из лона матери.

Мак держал его и разглядывал: закрытые глазки, темный пушок вместо волос на макушке, миниатюрные конечности.

— Это девочка, — сказал он.

— Она должна сразу же закричать, — с тревогой отозвалась Лиззи.

Мак слышал, что новорожденных обычно шлепают по попке, чтобы заставить дышать. Ему было тяжело заставить себя сделать это, но он понимал, что обязан. Развернув тельце, он нанес в нужное место хлесткий шлепок.

Ничего не получилось.

И теперь, держа грудь ребенка на своей широкой ладони, он осознал: произошло что-то ужасное. Он не мог прощупать биения маленького сердечка.

Лиззи изо всех сил старалась перевести себя в сидячее положение.

— Отдайте мне ее! — потребовала она.

Мак передал ей младенца.

Она взяла девочку и пристально всмотрелась в личико. Поднесла губы ко рту, как будто собираясь поцеловать, а потом резко подула.

Мак отчаянно хотел, чтобы воздух проник в легкие ребенка и заставил заплакать, но ничего подобного не случилось.

— Она мертва, — сказала Лиззи.

Затем прижала младенца к груди и накрыла плащом обнаженное тельце.

— Моя малышка мертва.

И Лиззи разразилась рыданиями.

Мак обнял их обеих и держал в своих объятиях, позволяя несчастной матери выплакаться, выворачивая ему наизнанку и сердце и душу.

Глава 32

После того как ее ребенок оказался мертворожденным, Лиззи жила в мире, целиком окрашенном в серый цвет, среди постоянно молчавших людей, окруженная снаружи дождем и туманом. Она окончательно предоставила слуг самим себе, лишь смутно догадываясь, что Мак взял на себя все хлопоты по хозяйству и руководство прислугой. Она оставила привычку совершать ежедневный обход плантации, дав Ленноксу полную власть над работами на табачных полях. Иногда навещала миссис Тумсон или Сьюзи Делахай, поскольку обе были готовы сколь угодно долго разговаривать с ней о младенце, но не принимала приглашений ни на приемы, ни на балы. Каждое воскресенье она отправлялась к церковной службе во Фредериксберге, а после ее окончания проводила пару часов на погосте, просто стоя, глядя на небольшое надгробие и размышляя над случившимся.

Лиззи была твердо убеждена, что во всем виновата сама. Она продолжала скакать верхом на четвертом и на пятом месяце беременности, не отдыхала достаточно долго, как следовало бы, по мнению знающих женщин. Пустилась в поездку на десять миль в коляске по скверной дороге, заставляя Мака гнать все быстрее и быстрее в ту самую ночь, когда ей суждено было родить девочку, так и не подавшую ни признака жизни.

Она злилась на всех. Сердилась на Джея, покинувшего без особой надобности тем вечером их дом. На доктора Финча, отказавшегося явиться по вызову к раненой негритянке. Даже на Мака за его покорное согласие подчиниться ее приказам и мчаться с сумасшедшей скоростью. Но, разумеется, гораздо сильнее был ее гнев на себя саму: за то, что оказалась плохо подготовлена к родам, за свою импульсивность, нетерпение, нежелание прислушаться к разумным советам. «Не будь я такой по натуре, — думала она, — окажись я нормальной женщиной, рассудительной и осторожной, у меня сейчас была бы на руках маленькая дочурка».

С Джеем обсуждать что-либо она не могла. Поначалу он тоже разъярился. Орал на Лиззи, грозился пристрелить доктора Финча, а Мака публично выпороть до полусмерти. Однако его ярость быстро улеглась, как только ему сообщили, что родилась девочка, и он уже скоро повел себя с Лиззи так, словно она и не была беременна вовсе.

Зато некоторое время ей нравилось разговаривать с Маком. Эпизод с несчастливыми родами по-настоящему сблизил их. Ведь это он укутал ее своим плащом, держал за ноги и нежно принимал младенца, не подозревая о том, что тот мертв. В первые дни он очень помогал ей утешиться, но через пару недель Лиззи почувствовала в нем нараставшее раздражение. Это ведь был не его ребенок, думала она, и он не мог в полной мере разделить ее горе. Как не мог никто другой. И она замкнулась в себе.

Однажды днем через три месяца после несчастья она зашла в детскую, все еще сиявшую свежей краской стен и полов, усевшись там в одиночестве. Она воображала себе крошечную девочку, лежавшую в колыбели, издавая полные довольства, хотя и бессмысленные звуки, или плача от голода, одетую в нарядное платьице и в малюсенькие вязаные носочки. Представляла, как она сосет ее грудь. Раздумывала, в какой ванночке было бы удобнее всего мыть ребенка. Причем видения порой делались настолько живыми, что слезы сначала наворачивались на глаза, а потом стекали по щекам. Она рыдала, но никто не смог бы услышать ее всхлипываний.

Именно в таком плачевном состоянии застал ее Мак, ненароком вошедший в детскую. Во время вчерашней грозы обломки веток и камни попали в камин через трубу, и он склонился к очагу, чтобы очистить его. Ее слез он старательно не замечал.

— Я чувствую себя такой несчастной, — первой заговорила Лиззи.

Он не прервал своей работы, но отозвался без особой ласки в голосе:

— Это едва ли принесет вам пользу.

— Странно, но я почему-то ожидала от вас слов сочувствия, — горестно прошептала она.

— Вы не можете провести остаток своих дней, сидя в детской и заходясь в рыданиях. Люди вокруг нас постоянно умирают. Остальным нужно продолжать нормально жить.

— А если я не хочу? Для чего мне теперь эта жизнь? Для кого мне влачить дальше жалкое существование?

— Вот только постарайтесь обойтись без излишней патетики, Лиззи. Она противоречит вашему истинному характеру.

Он сумел повергнуть ее в шок. Никто не осмеливался разговаривать с ней так недобро со времени трагических родов. Какое право имел Мак усугублять ее горе?

— Вы не должны общаться со мной в таком тоне, — без обиняков заявила она.

Но Мак снова изумил ее, словно вдруг обозлившись. Он отбросил щетку, схватил Лиззи за обе руки и рывком заставил подняться из кресла.

— Не надо мне внушать, что я должен делать, а чего не должен, и диктовать мне мои права, — сказал он.

Мак выглядел таким сердитым, что она даже начала опасаться каких-то насильственных действий с его стороны.

— Оставьте меня в покое!

— Вас слишком многие люди предпочли оставить в покое, — почти рявкнул он, но отпустил ее.

— И что же, по-вашему, мне делать? — спросила Лиззи.

— Все, что заблагорассудится. Садитесь на корабль, отплывающий в Европу, и отправляйтесь жить с матерью в Абердине. Заведите любовную интрижку с полковником Тумсоном. Сбегите через границу штата с каким-нибудь непутевым негодяем. — Он сделал паузу, глядя на нее пристально и жестко. — Или… Решитесь наконец остаться верной женой Джея и родите от него еще детей.

Эта реплика удивила ее.

— Но мне казалось…

— Что вам казалось?

— Ничего.

Она уже давно питала твердую уверенность, что Мак влюблен в нее, не зная лишь, насколько сильно его чувство. После неудавшегося праздника для работников он прикасался к ней и гладил по волосам с нежностью, которую трудно было бы определить иначе, чем словом «любовная». Он поцелуями сушил слезы на ее щеках. А в его объятиях проявлялось нечто значительно большее, чем просто сожаление.

Да и в ее собственной реакции на его ласки содержалось не только стремление к сочувствию и состраданию. Ее тянуло прижаться к его крепкому телу, хотелось ощущать скольжение его губ по своей коже, и вовсе не потому, что так она отчасти утоляла жалость к себе самой.

Но все эти эмоции померкли после несчастья с младенцем. В ее сердце воцарилась опустошенность. Она больше не поддавалась страстям, давая волю только огорчению и даже стремясь стать еще более несчастливой.

Она теперь стыдилась своих прежних желаний. Любвеобильная жена, соблазнявшая стройного молодого лакея, была распространенным персонажем многих комических романов и пьес.

Но, разумеется, Мака никак нельзя было себе представить в роли тощего молодого лакея из дешевой комедии. Постепенно она пришла к выводу, что он был самым замечательным мужчиной из всех, кого она встречала на своем жизненном пути. Хотя прекрасно знала, насколько он самоуверен и порой дерзок. Его мнение о важности собственной персоны выглядело в ее глазах чрезмерно раздутым, и именно оно навлекло на него столько неприятностей и проблем. Но помимо воли она восхищалась тем, как он неизменно восставал против любой тиранической власти — от шахты в Шотландии до табачной плантации в Виргинии. А страдал он чаще всего потому, что вступался за кого-то другого.

И все-таки Джей оставался ее законным супругом. Он был слабоволен и часто откровенно глуп, беззастенчиво лгал ей, но она вышла за него замуж и чувствовала обязанность хранить верность ему.

Мак продолжал пристально смотреть на нее. Интересно, какие мысли бродят в его голове? — подумала Лиззи. Ей показалось, что он имел в виду себя, когда небрежно предложил как один из вариантов будущей жизни: «Сбегите через границу штата с каким-нибудь непутевым негодяем».

Мак осторожно протянул руку и погладил ее по щеке. Лиззи закрыла глаза. Если бы ее мать присутствовала сейчас здесь, она бы точно знала, что сказать дочери.

«Ты вышла замуж за Джея и дала обет хранить вечную верность ему. Женщина ты, наконец, или дитя малое? Настоящая женщина держит свое слово, когда это трудно, а не только когда легко. В этом и заключается основной смысл брачного обета».

А она? Она легко позволяла чужому мужчине ласково прикасаться к своей щеке. Лиззи открыла глаза и смерила Мака долгим взглядом. В его зеленых глазах отчетливо читалось вожделение. И тогда она ожесточилась на него всерьез. Ею овладел внезапный импульс, заставивший что было силы вмазать ему звонкую пощечину.

Впечатление было такое, словно она ударила ладонью по камню. Мак даже не шелохнулся. Но выражение его лица разительно изменилось. Ее удар не оставил на нем ни следа, но она нанесла ему рану в самое сердце. Он выглядел таким шокированным и растерянным, что она тут же почувствовала желание извиниться и снова обнять его. Лишь огромным усилием воли ей удалось сдержаться. Срывающимся голосом она сказала:

— Не смейте даже прикасаться ко мне!

Он ничего не говорил, а лишь смотрел на нее испуганно и обиженно. Лиззи невыносимо было видеть его оскорбленную гримасу, а потому она встала и вышла из комнаты.

* * *

Еще Мак ей сказал: «Или решитесь наконец остаться верной женой Джея и родите от него еще детей». На протяжении целого дня она размышляла над этим. Сама по себе идея пустить Джея в свою постель была ей неприятна, но в том и состоял ее супружеский долг. Если она откажется исполнять эту обязанность жены, то не заслуживает права иметь мужа.

После обеда она решила принять ванну. Как обычно, это превращалось в сложную процедуру, когда в спальне устанавливали цинковое корыто, а пять или шесть энергичных девушек носились вверх по лестнице с кувшинами горячей воды. Когда с мытьем было покончено, она сменила платье на свежее и спустилась к раннему ужину.

Январским вечером стоял жуткий холод. В камине с шумом пылало яркое пламя. Лиззи выпила вина и постаралась завести с Джеем легкую и непринужденную беседу, какие они вели еще до женитьбы. Он не откликнулся на ее попытку, хотя этого следовало ожидать: слишком долго она сама была никуда не годной собеседницей за столом.

После окончания ужина она сказала:

— Прошло уже три месяца со времени потери ребенка. Со мной уже все в полном порядке.

— Что ты имеешь в виду?

— Мое тело опять в нормальном состоянии. — Она не собиралась вдаваться в детали. Но ее груди перестали выделять молоко уже через несколько дней после появления на свет мертворожденного младенца. Небольшие кровотечения продолжались каждый день несколько дольше, но и они постепенно прекратились. — Я хочу сказать, что пусть мой живот уже никогда не станет опять совсем плоским, во всем остальном я полностью поправилась. Окончательно…

Он, казалось, по-прежнему ничего не понимал.

— Зачем ты завела со мной речь об этом?

Стараясь не выдать в голосе признаков раздражения, она ответила:

— Мы снова можем заниматься любовью. Только это я хотела тебе объяснить.

Он хмыкнул и раскурил трубку.

Его реакция оказалась совершенно не той, на какую могла рассчитывать любимая женщина.

— Ты придешь ко мне в спальню этой ночью? — настойчиво спросила она.

На лице Джея отразилась досада.

— Считается, что мужчине положено задавать жене подобные вопросы. — Он раздраженного тона не скрывал.

Она встала из-за стола.

— Просто хотела дать тебе знать, что готова.

Лиззи покинула столовую с чувством глубокой обиды.

Милдред поднялась наверх, чтобы помочь ей раздеться. Пока горничная снимала с нее нижние юбки, Лиззи как можно более небрежно спросила:

— Мистер Джеймиссон уже лег спать?

— Нет. Как мне показалось, он пока не ложился.

— Он по-прежнему сидит внизу?

— По-моему, он вышел из дома.

Лиззи всмотрелась в хорошенькое личико горничной. В его выражении она заметила нечто странное и не сразу понятное.

— Милдред, ты что-то от меня скрываешь?

Девушка была еще слишком молода — ей только исполнилось восемнадцать, — чтобы успеть приобрести талант и навыки опытной обманщицы. Она отвела глаза в сторону.

— Нет, миссис Джеймиссон.

Лиззи окончательно уверилась, что она лжет. Но почему?

Милдред принялась расчесывать ей волосы. Лиззи же размышляла, куда мог отправиться Джей. Он часто теперь уходил после ужина. Иногда сообщал, что идет играть в карты или смотреть петушиные бои, но чаще не говорил ничего. У нее сложилось впечатление, хотя и мало на чем основанное, будто он отправлялся пить ром в тавернах с другими мужчинами. Но если бы дело обстояло так просто, Милдред прямо сказала бы ей об этом. И Лиззи поневоле задумалась об альтернативном объяснении.

Не появилась ли у супруга другая женщина?

* * *

Прошла еще неделя, но он так ни разу и не пришел к ней в спальню.

А у нее возникла навязчивая идея, что он завел роман на стороне. Единственной подходящей кандидатурой ей казалась Сьюзи Делахай. Молода, хороша собой. А ее муж часто подолгу отсутствовал дома. Подобно многим мужчинам в Виргинии, он увлекался скачками и мог проводить в дороге несколько дней, чтобы присутствовать при очередных состязаниях. Уж не сбегал ли Джей втайне от нее из дома по вечерам, чтобы доехать верхом до плантации Делахаев и забраться под одеяло к Сьюзи?

Она упрекала себя в слишком буйной фантазии, но такого рода мысли не давали ей покоя.

В седьмую ночь она выглянула из окна спальни и заметила свет лампы со свечой внутри, который перемещался поперек погруженной во мрак лужайки.

Лиззи решила проследить за ним.

Было холодно и очень темно, но она не стала терять времени на переодевание. Схватила шаль, обернула вокруг плеч и сбежала вниз по лестнице.

Затем тихо выскользнула из двери дома. Две борзых, спавших под портиком, проснулись и с любопытством посмотрели на хозяйку.

— За мной, Рой! За мной, Рекс! — окликнула их она и побежала по траве, следуя за проблесками света фонаря, а собаки следовали за ней, порой путаясь под ногами.

Вскоре свет скрыли деревья леса, но к тому моменту она находилась достаточно близко, чтобы понять: Джей (если это был все-таки он) шел по тропе, ведшей к табачному сараю и домикам надсмотрщиков.

Быть может, Леннокс уж оседлал там коня, чтобы Джей смог поскакать к усадьбе семьи Делахай. А в том, что Леннокс здесь замешан, она нисколько не сомневалась. Этот человек неизменно становился соучастником мужа во всех его ошибочных или дурных поступках.

Даже не видя больше перед собой направляющего фонаря, она легко нашла коттеджи. Их было два. Один из них занимал Леннокс. Во втором прежде обитал Соуэрби, но сейчас он пустовал.

Однако внутрь него кто-то сейчас проник.

Ставни на окнах закрыли, чтобы уберечься от холода, но сквозь узкие щели проникал свет.

Лиззи остановилась и замерла на месте в надежде унять учащенное сердцебиение, но пульс участился не от бега, а от страха. Ее заранее пугало зрелище, ожидавшее внутри. При одной только мысли, что Джей обнимает сейчас Сьюзи Делахай, как обнимал прежде ее, целует в губы, как целовал ее губы, она переполнялась тошнотворной яростью. Она даже подумала, не лучше ли будет немедленно вернуться назад. Но неведение оказалось бы более невыносимым, чем самая горькая правда.

Лиззи тронула дверь. Не заперта. Она открыла ее и вошла внутрь.

Коттедж делился на два помещения. В кухне сразу при входе никого не оказалось, но до нее сразу донесся приглушенный голос из расположенной дальше спальни. Значит, они уже лежат в постели? На цыпочках она подкралась к двери комнаты, взялась за ручку, глубоко вдохнула и распахнула дверь настежь.

Сьюзи Делахай здесь не было и в помине.

Зато присутствовал Джей. Он лежал поверх кровати в рубашке и в бриджах, но без пальто и босой.

У дальнего края кровати стояла рабыня.

Имени девушки Лиззи не знала, поскольку она принадлежала к числу тех четырех, которых Джей недавно купил в Уильямсберге. Примерно одного с Лиззи возраста, стройная и очень красивая с особенно привлекательными светло-карими глазами. Она была совершенно обнажена, и Лиззи отчетливо видела гордо торчавшие вверх соски ее коричневых грудей и густые курчавые волосы на лобке.

И пока Лиззи недоуменно разглядывала ее, девица окинула ее саму взглядом, которого она никогда уж не смогла бы забыть: взглядом наглым, презрительным и триумфальным. «Быть может, ты и считаешься хозяйкой в этом доме, — казалось, говорил этот взгляд, — но он каждую ночь ложится в постель со мной, а не с тобой».

Голос Джея донесся до нее словно откуда-то издалека:

— Лиззи! О, мой бог!

Она повернулась к нему и заметила, как он весь сжался от ее пламенного взора. Но вот только его испуг не послужил для нее достаточным удовлетворением: она давно знала, насколько он жалкий трус и слабак.

Потом Лиззи обрела дар речи.

— Можешь идти к дьяволу, Джей, — тихо процедила она, развернулась и покинула коттедж.

* * *

Она вернулась в свою комнату, взяла из ящика стола ключи и спустилась в оружейную комнату.

Ее ружья фирмы «Гриффин» располагались на стойке в шкафу рядом с ружьями Джея, но она оставила их на месте и остановила свой выбор на паре небольших пистолетов в кожаном футляре. Осмотрев содержимое шкафа, она нашла наполненный порохом рог, достаточное количество пыжей, несколько запасных кремней, но не обнаружила пуль. Лиззи обыскала все помещение, но ни единой пули ей так и не попалось под руку. Зато там лежали несколько небольших слитков свинца. Она взяла один из них, захватила инструмент для отливки пуль, внешне напоминавший простые клещи, и покинула оружейную комнату, не забыв снова запереть дверь на замок.

Сидевшие в кухне Сэра и Милдред недоуменно уставились на нее испуганными глазами, когда она прошла мимо с пистолетным футляром под мышкой. Ни слова не говоря, она открыла буфет, достала из него крепкий нож и маленькую тяжелую чугунную сковородку с выемкой для слива масла. Затем поднялась в свою спальню и заперлась изнутри.

Она растопила камин до такого жара, что сама не могла стоять рядом с ним дольше нескольких секунд. Положила свинцовый слиток на сковородку, поставив ее на огонь.

Ей вспомнилось, как Джей вернулся из Уильямсберга с четырьмя молодыми рабынями. На ее вопрос, почему он не купил мужчин, муж ответил, что девушки стоили дешевле и были более покорными. Тогда она сразу же выбросила все мысли по этому поводу из головы — ее гораздо больше разозлило его экстравагантное приобретение в виде нового экипажа. Теперь же с запоздалой горечью она все поняла.

Раздался стук в дверь, и донесся голос Джея:

— Лиззи!

Он повернул ручку и попытался открыть дверь. Обнаружив ее запертой, взмолился:

— Лиззи! Впусти меня, пожалуйста!

Она проигнорировала его уговоры. Сейчас Джей был напуган и чувствовал за собой вину. Но уже чуть позже он найдет способ убедить сам себя, что не сделал ничего дурного, и тогда уже сам разозлится на нее. Лишь временно он был совершенно беспомощен и безвреден.

Еще около минуты он продолжал стучать в дверь, а затем сдался и ушел.

Когда свинец расплавился, Лиззи сняла сковородку с очага. Быстрым движением она налила немного свинца в инструмент для отливки пуль. С одного его конца была устроена сферическая емкость, наполненная теперь жидким свинцом. Она опустила емкость в миску с водой, стоявшую на умывальнике, чтобы свинец быстрее остыл и затвердел. Когда же через некоторое время она нажала на ручки инструмента, его головка раскрылась, и оттуда выпала почти идеально ровная круглая пуля. Лиззи подняла ее с пола. Получилось прекрасно, если не считать небольшой зазубрины, которую она удалила с помощью ножа.

Лиззи продолжала изготовление пуль до тех пор, пока не использовала весь свинец. Затем зарядила оба пистолета и положила рядом со своей кроватью. Проверила крепость дверного замка.

И только после этого улеглась в постель.

Глава 33

Мак возненавидел Лиззи за нанесенную ему пощечину. Каждый раз, вспоминая о ней, он ощущал вспышку озлобленности. Она сама подавала ему ложные манящие сигналы, а потом наказала, стоило ему отозваться на них. Обыкновенная дрянь, говорил он себе. Бессердечная великосветская кокетка, флиртовавшая с ним, но лишь забавлявшаяся и игравшая его чувствами.

Однако в глубине души он знал, что это неправда, и через какое-то время изменил отношение к ней. Размышления привели его к выводу: Лиззи попала под власть противоречивших одна другой эмоций. Она всерьез увлеклась им, но была замужем за другим мужчиной. В ней слишком сильно развито чувство долга, и ее привело в ужас ощущение, что она нарушает его. А потом в полном отчаянии она попыталась решить мучительную дилемму, поссорившись с ним.

Ему очень хотелось объяснить ей, что ее верность Джею перестала быть обязательством по его же вине. Все рабы прекрасно знали уже не первый месяц, как Джей проводит ночи в коттедже с Фелией, красивой и похотливой чернокожей девушкой из Сенегала. Но он был уверен, что Лиззи рано или поздно сама все выяснит. Так оно и случилось. Две ночи назад. Ее реакция оказалась в полном соответствии с ее характером. Она заперлась у себя в спальне, вооружившись пистолетами.

Как долго она сможет так продержаться? Каким образом все закончится? «Сбегите через границу штата с каким-нибудь непутевым негодяем», — предложил он ей, имея в виду, конечно же, самого себя. Но Лиззи никак не отозвалась на предложение. Разумеется, ей и в голову не приходила мысль связать свою жизнь с Маком. Не приходилось сомневаться, что он ей нравился, воспринимался не просто как слуга. Он принял ее ребенка. Она откровенно наслаждалась его объятиями. Но все это не означало готовности бросить мужа и сбежать с Маком на край света.

Он беспокойно ворочался той ночью в постели почти до самого рассвета, обдумывая создавшееся положение, когда снаружи до него донеслось тихое ржание лошади.

Кто мог здесь появиться в столь неурочный час? Нахмурившись, он тихо встал с лавки, на которой спал, не снимая рубашки и бриджей, и подошел к двери хижины.

Воздух снаружи обдал его жестоким холодом, и он невольно поежился, когда открыл дверь. Наступало туманное утро, шел мелкий дождь, но солнце уже скоро должно было показался над горизонтом, и в серебристом свете он отчетливо разглядел двух женщин, подходивших к хижинам рабов. Одна из них вела за собой пони.

Через мгновение он узнал более высокую из двух — Кору. Но почему она рискнула проделать ночью столь далекий путь, чтобы явиться сюда? У него сразу же возникло предчувствие дурных новостей.

Но затем он узнал и вторую.

— Пег! — воскликнул он, не сумев сдержать радости.

Она тоже увидела его и бегом устремилась навстречу. Как же она повзрослела, не преминул отметить он про себя. Пег подросла на несколько дюймов, и сами по себе очертания ее фигуры изменились. Но лицо оставалось прежним. Она кинулась прямо к нему в объятия.

— Мак! — сказала она. — О, Мак, мне так страшно!

— А я опасался, что больше никогда не увижусь с тобой, — отозвался он. — Что произошло?

Ответила Кора:

— Пег попала в беду. Ее купил фермер с далекой холмистой окраины по имени Бурго Марлер. Он попытался изнасиловать ее, и тогда она пырнула его кухонным ножом.

— Бедняжка Пег. — Мак крепче прижал ее к себе. — Что сталось с тем фермером? Он мертв?

Пег кивнула.

А Кора пояснила:

— Об этом написали в «Виргиния газетт», и с тех пор все шерифы колонии разыскивают Пег.

Мак ужаснулся. Если Пег поймают, не избежать ей виселицы.

Их громкий разговор разбудил других рабов. Некоторые из бывших заключенных вышли из хижин, узнали Кору и Пег, приветливо восприняв их приход.

— Как ты добралась до Фредериксберга? — обратился к девушке Мак.

— Дошла пешком. — Ее лаконичный ответ нес на себе отпечаток прежней отважной и свободолюбивой личности. — Я знала, что нужно двигаться на восток и найти реку Раппаханнок. Идти пришлось по ночам, а направление я уточняла у людей, которые ночью не спят, — у рабов, беглецов, армейских дезертиров и даже у индейцев.

— Я смогла спрятать ее у себя дома на несколько дней. Муж как раз уехал по делам в Уильямсберг. Однако пошли слухи, что местный шериф собирается провести поиск среди всех, кто прибыл на «Бутоне розы».

— Но это значит, что он непременно явится и сюда тоже! — воскликнул Мак.

— Верно. Он, наверное, ненамного отстал от нас.

— Откуда тебе известно?

— Он уже в пути. Как раз собирал поисковую группу, когда мы покидали город.

— Но, Кора, зачем же ты тогда привела ее ко мне?

Лицо Коры внезапно приняло злое выражение.

— Потому что она — твоя проблема. У меня богатый муж, прекрасный дом и даже персональная скамья в церкви. Мне вовсе ни к чему, чтобы треклятый шериф обнаружил убийцу на сеновале в моей конюшне!

Прочие бывшие заключенные стали неодобрительно перешептываться. Мак же смотрел на нее в недоумении. А ведь когда-то он хотел соединить свою судьбу с этой эгоистичной женщиной!

— Боже, до чего же ты стала бессердечна, — с ответной злостью бросил он ей упрек.

— Но ведь я спасла ее, не так ли? — возмутилась Кора. — Теперь твоя очередь спасти и ее и меня!

— А тебе спасибо за все, Кора! — воскликнула Пег. — Ты действительно спасла меня.

За происходившим молча наблюдал Коби, и Мак почти машинально обратился к нему, чтобы обсудить возникшую проблему.

— Мы могли бы тайно спрятать ее на плантации Тумсона, — предположил он.

— Могли бы, но шериф скорее всего устроит обыск и там тоже, — сказал Коби.

— Черт! Я как-то не подумал об этом. — Где же ее укрыть? — Они в самом деле обрыщут каждый дюйм окрестных плантаций, конюшни, табачные сараи…

— Ты уже успел отодрать Лиззи Джеймиссон? — спросила Кора.

— Что значит «уже»? Конечно, я не спал с ней.

— Значит, ведешь себя глупо. Держу пари, она страстно хочет лечь под тебя.

Ему глубоко претило примитивное, лишенное всякой романтики отношение Коры к сексу, но он не стал притворяться, что не понимает смысла ее слов.

— Пусть даже хочет. Что с того?

— Она окажется готова спрятать Пег, если ты попросишь?

Мак далеко не был ни в чем уверен. «Как я вообще смогу просить ее об этом?» — задумался он. Ему трудно было бы продолжать любить женщину, которая отказалась бы защитить почти ребенка в такой ситуации. Но он все-таки сомневался, согласится ли Лиззи пойти на такой риск. И это странным образом рассердило его. Как смел он испытывать в ней сомнения?

— Она может сделать это просто по доброте душевной, — сказал он с особым нажимом на окончании фразы.

— Наверное. Но похоть и желание угодить ее объекту я считаю куда как более надежной мотивацией.

Мак услышал лай. Похоже, подали голос борзые, спавшие при входе в большой дом. Что их переполошило? Но затем со стороны реки донесся лай других псов.

— Появление поблизости чужих собак встревожило Роя и Рекса, — пояснил Коби.

— Неужели это уже поисковая партия? — спросил Мак с нарастающей тревогой.

— Наверняка, — подтвердил его догадку Коби.

— Я напрасно надеялся, что у нас есть время придумать хоть какой-то план действий.

Кора развернулась и взобралась в седло своего пони.

— Мне пора убираться отсюда, пока они меня не заметили. Удачи вам, — тихо пожелала она, отъезжая от хижин, и вскоре исчезла в окутанном туманом лесу подобно призраку.

Мак обратился к Пег:

— Нам необходимо торопиться. Иди со мной к дому. Это наилучший выход при создавшихся обстоятельствах.

Она выглядела до крайности перепуганной.

— Я сделаю все, что ты считаешь нужным.

— А я пойду проверю, кто нагрянул к нам в гости, — сказал Коби. — Если это группа шерифа, постараюсь как-нибудь задержать ее.

Пег не отпускала руки Мака, пока они при сером предрассветном свете в спешке пересекали стылые поля и отсыревшие лужайки. Собаки сорвались с привычных мест под портиком и бросились к ним. Рой облизал Маку пальцы, а Рекс с любопытством обнюхал Пег, но животные не издавали больше ни звука.

В доме никогда не запирались на ночь все двери. Мак и Пег вошли со стороны заднего двора. Они осторожно поднялись по лестнице. Мак выглянул в окно на площадке второго этажа и разглядел черно-белые фигуры пяти или шести мужчин, которые в сопровождении нескольких собак двигались от берега реки. У него на глазах группа разделилась: двое направились к дому, а остальные вместе с псами — к хижинам рабов.

Мак подошел к спальне Лиззи. «Только не подведи меня сейчас», — мысленно умолял он. Дотронулся до двери. Она была заперта.

Он едва слышно постучал, опасаясь разбудить спавшего в соседней комнате Джея.

Никакой реакции не последовало.

Он постучал громче.

Затем изнутри до него донеслись мягкие звуки шагов, и через дверь отчетливо раздался голос Лиззи:

— Ну, кого там черт принес?

— Тсс! Это я — Мак, — прошептал он.

— Какого дьявола вы явились ко мне?

— Это не то, о чем вы могли подумать. Откройте дверь, пожалуйста.

Он услышал, как в замке провернулся ключ, и дверь открылась. В полумраке он почти не видел Лиззи. Она вернулась вглубь спальни. Он вошел и буквально втащил за собой Пег. Света в комнате не было вообще.

Она подошла к окну и подняла одно из жалюзи. Теперь при бледном освещении он разглядел ее, одетую в подобие ночной рубашки и соблазнительно растрепанную.

— Объясните, что вам нужно. Только побыстрее, — сказала она. — И лучше будет, если у вас действительно есть веская причина тревожить меня. — Но потом заметила Пег, и сразу несколько сменила тон: — Вижу, вы не один.

— Это Пег Нэпп.

— Я помню ее, — кивнула Лиззи. — Как поживаете, Пегги?

— У меня снова большие неприятности, — сразу же призналась девочка.

— Ее продали жестокому и дикому нравом фермеру с предгорий, который пытался изнасиловать ее, — пояснил Мак.

— О боже милостивый!

— И она его убила.

— Несчастное дитя, — сказала Лиззи и обняла Пег. — Поистине несчастное дитя.

— Теперь ее разыскивает шериф. Он уже добрался до вашей плантации и рыскает среди хижин полевых работников. — Мак всмотрелся в худенькое личико Пег, и перед его мысленным взором живо нарисовалась виселица во Фредериксберге. — Нам нужно где-то спрятать ее.

— Предоставьте разговор с шерифом мне, — сказала Лиззи.

— Что у вас на уме? — спросил Мак.

Он всегда начинал нервничать, когда Лиззи пыталась взять инициативу на себя.

— Я сумею внушить ему, что Пег всего лишь защищалась от попытки изнасилования.

Если Лиззи была в чем-то твердо уверена сама, ей чаще всего казалось, что никто не сможет оспорить ее мнения. Досадный самообман. Мак нетерпеливо помотал головой.

— Номер не пройдет, Лиззи. Шериф будет настаивать, что только суд может решать вопрос о ее невиновности, но не вы.

— В таком случае она останется здесь до начала суда.

Представления Лиззи о жизни порой были настолько далеки от реальности, что могли только злить и удивлять, вот и сейчас Маку пришлось сдержаться, чтобы продолжить спокойно и внушительно:

— Вы не можете помешать шерифу арестовать человека, обвиняемого в убийстве, что бы вы сами ни думали о том, кто прав, а кто виноват.

— Вероятно, ей все же придется предстать перед судом. И если она невиновна, ее не смогут приговорить…

— Лиззи, оставьте свой идеализм! — Мак начал приходить в отчаяние. — Нет такого суда во всей Виргинии, который оправдал бы бывшую преступницу, убившую своего хозяина. Здесь все до ужаса боятся подвергнуться нападению собственных рабов. Даже если присяжные поверят в ее версию этой истории, они приговорят Пег к виселице попросту в назидание другим.

Лиззи тоже начала раздражаться и собиралась ему резко возразить, когда Пег заплакала. Это заставило Лиззи сомневаться. Затем она прикусила губу и спросила:

— Как же, по-вашему, нам следует поступить?

Снаружи донеся рык одной из борзых, а потом мужской голос, старавшийся ласковой интонацией успокоить собаку.

— Я хотел просить вас спрятать Пег здесь, пока они будут обыскивать дом. Вы согласны пойти на это?

Он внимательно наблюдал за выражением ее лица. «Если ты откажешься, — думал он, — то я зря влюбился в тебя».

— Конечно же, пойду, — ответила она. — За кого вы меня принимаете?

Мак удовлетворенно улыбнулся, охваченный чувством величайшего облегчения. Его любовь к ней оказалась столь сильна, что в этот момент ему с трудом удалось унять так и просившиеся на глаза слезы. Пришлось глубоко сглотнуть.

— Я считаю вас просто чудесной женщиной, — хрипло сделал признание он.

Они разговаривали приглушенно, но внезапно Мак услышал какой-то звук в спальне Джея за стеной. Ему предстояло сделать еще очень многое, прежде чем Пег окажется в безопасности.

— Мне нужно немедленно уйти отсюда, — сказал он. — Пусть вам сопутствует удача!

И он стремительно вышел. Пересек лестничную площадку и легко сбежал по ступеням. Уже оказавшись в холле, он подумал, что услышал, как открылась дверь спальни Джея, но назад больше не оборачивался.

В прихожей он остановился, чтобы перевести дух и прийти в себя. «Я здесь всего лишь слуга при доме и понятия не могу иметь, что понадобилось здесь шерифу», — внушил он сам себе линию поведения. Нацепив на лицо вежливую улыбку, открыл входную дверь.

Перед ней стояли двое. Оба были одеты как обеспеченные граждане Виргинии: высокие сапоги для верховой езды, удлиненные жилеты и треугольные шляпы. Через плечо у каждого висел на ремне кожаный футляр с пистолетами. От них разило ромом. Они явно подогревались изнутри, чтобы защититься от холодного ночного воздуха.

Мак занял собой весь дверной проем, чтобы не дать им сразу же войти.

— Доброе утро, джентльмены, — произнес он. Но при этом не мог унять учащенного сердцебиения. Ему с трудом удавалось говорить спокойным и небрежным тоном. — Похоже, вы привели к нам поисковую группу.

Более высокий из двоих представился:

— Я — шериф округа Спотсилвания и разыскиваю девушку по имени Пегги Нэпп.

— Да, я заметил ваших собак. Вы направили их к жилищам рабов?

— Верно.

— Разумное решение, шериф. Вы застанете ниггеров спящими, и они не смогут скрыть от вас беглянку.

— Рад слышать ваше одобрение, — с сарказмом отозвался шериф. — Но сейчас нам необходимо войти в дом.

Бывший заключенный не имел выбора, кроме как подчиниться распоряжению свободного человека, и Маку пришлось отступить в сторону, впустив визитеров в холл. Он все еще надеялся, что они посчитают излишним обыск в доме.

— Почему вы уже на ногах? — спросил шериф с подозрением. — Мы ожидали необходимости разбудить всех.

— Я всегда встаю очень рано.

Шериф лишь неопределенно хмыкнул.

— Ваш хозяин дома?

— Да.

— Проводите нас к нему.

Маку меньше всего хотелось сейчас дать им подняться по лестнице и оказаться в опасной близости к Пег.

— Как мне показалось, я слышал, что мистер Джеймиссон тоже уже поднялся с постели, — сказал он. — Прикажете попросить его спуститься к вам?

— Не стоит. Я бы не хотел причинять ему неудобство, заставив в спешке одеваться для встречи с нами.

Мак про себя грязно выругался. Шериф явно преисполнился решимости заставать всех врасплох. Но возражать не смел.

— Проходите за мной, пожалуйста.

И повел их на второй этаж.

Он постучал в дверь спальни Джея. Мгновением позже тот открыл, оставаясь в ночной сорочке, поверх которой набросил покрывало.

— Какого дьявола? Что здесь происходит? — раздраженно спросил он.

— Я — шериф Абрахам Бартон, мистер Джеймиссон. Прошу прощения за беспокойство, но мы разыскиваем убийцу Бурго Марлера. Вам знакомо имя Пегги Нэпп?

Джей пристально посмотрел на Мака.

— Разумеется, знакомо. Эта девчонка всегда была воровкой, и меня нисколько не удивляет, что теперь она стала еще и убийцей. Вы уже спросили Макэша, знает ли он, где она?

Бартон удивленно повернулся к Маку.

— Так вы и есть тот самый Макэш! Но почему-то не упомянули об этом.

— Вы не просили меня представиться, — отозвался Мак.

Бартона его ответ не удовлетворил.

— Стало быть, вы знали, что этим утром я появлюсь здесь?

— Нет.

Джей спросил с тем же подозрением в голосе:

— Тогда почему вы встали с постели так рано?

— Когда я работал на шахте вашего отца, то брался за труд уже в два часа ночи. С тех пор не могу избавиться от привычки просыпаться в самое неурочное время.

— Я как-то этого прежде не замечал за вами.

— Потому что сами очень долго спите.

— Поумерьте вашу наглость, черт бы вас побрал!

— Когда вы в последний раз видели Пегги Нэпп? — спросил Бартон у Мака.

— Когда меня высадили с борта корабля «Бутон розы» полгода тому назад.

Шериф снова обратился к Джею:

— Ниггеры могут прятать ее у себя. Нам пришлось взять с собой собак-ищеек.

Джей сделал рукой великодушный жест.

— Продолжайте делать все, что необходимо.

— Нам нужно также обыскать ваш дом.

Мак затаил дыхание. А он так надеялся, что обыска не будет!

Джей нахмурился.

— Маловероятно, что девчонка может находиться здесь.

— И все же ради того, чтобы окончательно удостовериться…

Джей колебался. Мак рассчитывал, что в Джее сыграет свойственное ему высокомерие и он пошлет шерифа куда подальше. Но лишь мгновением позже он только пожал плечами и сказал:

— Разумеется, приступайте.

У Мака сердце оборвалось.

— В доме постоянно живем только мы с женой, — продолжал Джей. — Остальные комнаты пустуют. Но проверьте везде непременно. Предоставляю все вам.

И он закрыл дверь.

— Где расположена спальня миссис Джеймиссон? — спросил Бартон у Мака.

Мак сглотнул.

— В соседней комнате.

Он сделал несколько шагов и тихо постучал. У него зуб на зуб не попадал от страха, когда он спросил:

— Миссис Джеймиссон? Вы еще спите?

Наступила продолжительная пауза, а потом Лиззи открыла дверь. Приняв до крайности заспанный вид, она спросила:

— Что вам понадобилось от меня в столь ранний час?

— Шериф разыскивает беглую преступницу.

Лиззи открыла дверь шире.

— Что ж, у меня ее нет, уверяю вас.

Мак заглянул в комнату, гадая, где прячется Пег.

— Мы можем ненадолго войти? — спросил Бартон.

В глазах Лиззи промелькнуло почти неуловимое выражение испуга, и Маку оставалось только гадать, уловил ли его Бартон. Но потом Лиззи пожала плечами, изображая полнейшую апатию, и сказала:

— Входите, не стесняйтесь.

Мужчины переступили через порог, явно ощущая неловкость. Лиззи же словно ненароком позволила своему халату немного распахнуться. Даже Мак поневоле устремил взгляд туда, где под тончайшей тканью ночной рубашки круглились ее пышные груди. У обоих визитеров сработал такой же рефлекс. Лиззи заметила, куда смотрит шериф, и стыдливо отвернулась. Она намеренно заставляла их испытывать дискомфорт, чтобы с обыском было покончено как можно скорее.

Шериф припал на пол и заглянул под кровать, пока его помощник осматривал гардероб. Лиззи села на край кровати. Едва заметным жестом она взялась за край покрывала и подтянула его. Мак успел на краткий миг заметить грязную маленькую пятку, прежде чем она снова исчезла под покрывалом.

Пег пряталась в постели.

Ее тощее тело почти не образовывало никакой выпуклости под простыней и одеялом, чуть смятыми хозяйкой.

Шериф открыл шкаф для постельного белья, а подручный зашел за ширму. В комнате было не так уж много мест, заслуживавших проверки. Захотят ли они стянуть покровы с постели?

Та же мысль явно испугала Лиззи, поскольку она поспешила сказать:

— Если вы закончили, мне бы хотелось досмотреть свой сон.

И она улеглась в постель.

Бартон пристально посмотрел на Лиззи, а потом вновь оглядел кровать. Хватит ли у него смелости потребовать, чтобы хозяйка дома еще раз встала? Но на самом деле он, конечно же, представить себе не мог, чтобы пара плантаторов прятала у себя в доме убийцу. Он проводил обыск проформы ради, желая иметь потом право считать, что не упустил ни единой возможности. После краткого колебания он сказал:

— Благодарю вас, миссис Джеймиссон. Мне было крайне жаль тревожить ваш покой. Теперь мы продолжим поиски в поселении ваших рабов и в подсобных помещениях.

От облегчения Мак почувствовал редкую для себя слабость в коленях. С трудом скрывая торжество, он распахнул дверь, чтобы посетители могли выйти.

— Желаю вам удачи, — напутствовала их Лиззи. — Кстати, шериф! Когда покончите с делами, приводите своих людей в дом и все вместе позавтракайте у нас как следует!

Глава 34

Лиззи оставалась в своей комнате, пока поисковики с собаками рыскали по всей плантации. Они тихо беседовали с Пег, и девочка поведала ей историю своей жизни. Лиззи эта печальная повесть потрясла и привела в ужас. Пег все еще оставалась ребенком, скуластым, хорошеньким, исхудалым. И мертворожденное дитя Лиззи тоже было девочкой.

Они даже пустились в откровенности и рассказали друг другу о своих мечтах. Лиззи призналась, что хотела бы жить под открытым небом, носить мужскую одежду и проводить дни в седле с ружьем в руках. Пег, в свою очередь, достала из-под рубашки основательно потрепанную картинку. Это была раскрашенная от руки журнальная иллюстрация, изображавшая отца, мать и ребенка, стоявших перед уютным загородным домиком.

— Мне всегда хотелось быть этой маленькой девочкой с картинки, — сказала она. — Но теперь иногда я больше хочу быть матерью.

В обычное время появилась повариха Сэра и принесла на подносе завтрак для Лиззи. Когда она постучала, Пег спряталась под покрывало, но служанка сразу заявила:

— Мне все известно о Пегги. Вам не о чем беспокоиться.

Пег высунулась наружу, а Лиззи с беспокойством спросила:

— А есть хоть кто-то, кому о Пегги не известно?

— Есть. Это мистер Джеймиссон и мистер Леннокс.

Лиззи разделила завтрак с Пег. Девочка с такой скоростью поглощала жареную ветчину и яичницу, словно месяц не ела вообще.

Поисковая группа удалилась, когда они заканчивали трапезу. Лиззи и Пег осторожно выглянули в окно и пронаблюдали, как мужчины пересекают лужайку и направляются к берегу реки. Вид у них был разочарованный и унылый, плечи поникли. Даже собаки прониклись общим настроением, но послушно плелись за хозяевами.

Когда они окончательно скрылись из вида, Лиззи с облегчением вздохнула:

— Все! Теперь ты в безопасности!

Они на радостях горячо обняли друг друга. Тельце Пег ощущалось настолько худосочным, что Лиззи испытала прилив почти материнской любви к бедняжке.

— Я всегда в безопасности, если Мак где-то рядом, — убежденно сказала Пег.

— Но тебе придется оставаться в моей спальне, пока мы не убедимся, что Джей и Леннокс не смогут обнаружить тебя.

— Вас беспокоит вероятность посещения вашей комнаты мистером Джеймиссоном? — спросила Пег.

— Нет. Он ко мне вообще никогда не заходит.

Пег выглядела удивленной, но не стала больше задавать никаких вопросов. Зато сделала неожиданное заявление:

— Когда вырасту, непременно выйду за Мака замуж.

И у Лиззи возникло более чем странное впечатление, что это стало предупреждением для нее держаться от Мака подальше.

* * *

Мак расположился в старой детской, где, как он мог быть уверен, его никто не побеспокоит, и перебирал свой походный набор для выживания. Он раздобыл моток бечевки, а кузнец Касс изготовил для него шесть крючков, чтобы он мог ловить рыбу. Припас жестяные кружку и тарелку из тех, какие обычно выдавали рабам. Трут для разведения огня и приготовления пищи. Топор и большой нож он втихаря стащил, когда работники валили лес и изготавливали бочки.

На самом дне сумки, обернутый в лоскут материи, лежал ключ от оружейной комнаты. Последнее, что он собирался сделать перед побегом, было похищение ружья и боеприпасов к нему.

Кроме того, в холщовом мешке уже хранились его личный экземпляр «Робинзона Крузо» и железный ошейник, который он привез с собой из Шотландии. Он взял ошейник в руку, вспоминая, как сломал его в кузнице в ночь бегства из Хьюка, как танцевал джигу при лунном свете, празднуя обретенную свободу. Прошло более года, а он все еще не стал свободным человеком. Но не сдался, не покорился судьбе.

Появление Пег устранило последнее препятствие, не позволявшее ему совершить побег из Мокджек Холла. Ее тайно перевели в поселок для рабов, где поселили в хижине для одиноких девушек. Они все умели хранить секреты и неизменно были готовы помочь одной из своих. Уже не впервые в тех хижинах укрывали беглецов: любой несчастный мог рассчитывать получить миску поленты и лепешку на ужин на каждой плантации в Виргинии.

Днем она уходила в леса и бродила там, прячась от посторонних глаз до наступления темноты. Затем возвращалась в хижину и садилась есть вместе с остальными работниками. Но Мак знал, что это не может продолжаться долго. Уже скоро скука сделает ее неосторожной, и она попадется. Однако ей оставалось жить так не слишком много дней.

У Мака от предвкушения холодок пробегал по коже. Кора вышла замуж, Пег была спасена, а карта ясно указывала ему, в каком направлении двигаться. К свободе он рвался всем сердцем. Теперь в любой из дней он и Пег могли просто уйти с плантации по окончании работ. К рассвету они окажутся уже в тридцати милях отсюда. Днем станут прятаться, а идти придется по ночам. Как и все беглецы, они будут выпрашивать еду у рабов на ближайшей плантации каждое утро и каждый вечер.

Но в отличие от большинства сбежавших Мак не станет пытаться найти работу, удалившись всего на сто миль. Именно поэтому подобных ему всегда очень быстро находили. Он собирался уйти намного дальше. Его целью были необитаемые края по другую сторону гор. Только там он станет свободным.

Но Пег уже была с ними целую неделю, а он по-прежнему оставался в Мокджек Холле.

Он вновь и вновь осматривал свою карту, рыболовные крючки и трут. До свободы оставалось сделать всего лишь шаг, но Мак не решался на него.

Он всерьез влюбился в Лиззи, и мысль, что придется навсегда расстаться с ней, была для него невыносимой.

* * *

Лиззи стояла совершенно обнаженная перед трюмо в спальне, разглядывая свое тело.

Она сказала Джею об окончательном возвращении в нормальное состояние после беременности, но правда состояла в том, что она уже никогда не станет такой, как прежде. Ее груди обрели былые формы и размеры, но не были больше упругими и крепкими. Казалось даже, они свисали чуть ниже, чем раньше. А теперь она поняла, что и живот не приобретет нормального вида: небольшая выпуклость и складки кожи на нем останутся навсегда. Там, где кожа в свое время слишком натянулась, пролегли тонкие серебристые растяжки. Они поблекли, но не пропали совсем, и она осознавала невозможность избавиться от них полностью. Еще ниже то место, откуда появился на свет младенец, тоже стало выглядеть иначе. Когда-то оно было таким узким, что она с трудом могла проникнуть в него пальцем. А ныне заметно растянулось.

Она могла только догадываться, не в этом ли крылась главная причина утраты Джеем желания обладать ей. Он, конечно, не видел ее тела полностью обнаженным после родов, но, вероятно, знал, каким оно стало, или ему рассказали, что вызвало в нем отвращение к ней. Фелия, та красавица рабыня, еще не рожала. Ее тело оставалось совершенным. Хотя Джей рано или поздно обрюхатит и ее тоже. Но только потом оставит ее, как оставил Лиззи, и станет заниматься любовью с еще одной девушкой. Неужели именно к этому он стремился в своей жизни? Или таковы все мужчины? Лиззи жалела, что не может расспросить обо всем матушку.

С ней обращались как с отслужившей свой срок вещью, ни на что больше не годной. Как с парой изношенной обуви или с треснувшей тарелкой. Это безмерно злило ее. Ведь младенец, выросший внутри ее чрева, растянувший живот и влагалище, был ребенком от Джея. Он не имел права отвергать ее потом. Лиззи вздохнула. Не было никакого смысла злиться на него. Она сама сделала его своим избранником и, как оказалось, совершила большую глупость.

Интересно, размышляла она, покажется ли ее тело кому-нибудь привлекательным снова? Она томилась от необходимости опять почувствовать, как рука мужчины ласкает ее плоть, чтобы мужчина хотел ее ненасытно, никогда не теряя вожделения к ней. Ей был нужен кто-то для нежных поцелуев, для грубоватых пожатий груди, для того даже, чтобы запускать пальцы ей в лоно. Ей было трудно смириться с мыслью, что ничего подобного с ней уже никогда не произойдет.

Она глубоко втянула в легкие воздух, втянула живот и выпятила грудь. Вот! Примерно так все выглядело до беременности. Она взвесила груди на ладонях, затем прикоснулась к волосам между ног и немного поиграла с заветной штучкой, стимулировавшей похоть.

Дверь открылась.

* * *

Маку нужно было заменить отломившуюся кафельную плитку от облицовки камина в комнате Лиззи. Он спросил у Милдред:

— Миссис Джеймиссон уже на ногах?

— Только что видела у конюшни, — ответила Милдред.

Ей послышалось, должно быть, что он интересовался мистером Джеймиссоном.

Эта мысль лишь на мгновение отвлекла его, а потом он уже не способен был думать ни о ком, кроме Лиззи.

Она выглядела потрясающе красивой, стоя перед зеркалом, позволявшим ему видеть ее тело в трех ракурсах. Но она держалась спиной к нему, и Мак ощутил в пальцах мучительный зуд от желания погладить изящный изгиб ее бедер. В другой части зеркала отчетливо отражались ее округлые груди с мягкими розовыми сосками. Цвет волос на лобке полностью совпадал с оттенком темных и непослушных кудрей ее прически.

Мак замер на месте, онемев от восторга и изумления. Он знал, что ему положено пробормотать извинения и поспешно удалиться, но у него словно ступни приросли к полу.

Она повернулась к нему. Ее лицо исказилось от душевного смятения, и он, разумеется, не мог понимать причины. Нагая, она выглядела беззащитной, уязвимой, беспомощной, почти испуганной.

Наконец к нему вернулся дар речи.

— Боже, до чего же вы красивы, — прошептал он.

Выражение ее лица внезапно разительно изменилось, как будто она получила ответ на заданный ею самой вопрос.

— Закройте дверь, — сказала она.

Мак захлопнул за собой дверь и тремя шагами пересек комнату. Мгновением позже Лиззи уже оказалась в его объятиях. Он прижал ее обнаженное тело к своему, ощущая поразительную нежность кожи ее грудей. На поцелуй в губы она отозвалась немедленно, чуть приоткрыв рот. Он языком нащупал ее язык и не мог не возрадоваться, получив в ответ жадный поцелуй ее влажных губ. Когда же она заметила его сразу же возникшую мощную эрекцию, то сама плотнее прижалась к нему и начала тереться о его бедра.

Он отпрянул, почти задыхаясь и больше всего боясь сейчас, что кончит немедленно. Она же запустила руки ему под жилет и рубашку, стараясь добраться до его скрытой пока под одеждой кожи. Он отбросил жилет в сторону и стянул через голову рубашку. Лиззи чуть склонила голову и приложилась ртом к его соску. Затем ее губы сомкнулись на нем в поцелуе, а кончиком языка она лизала сосок, чтобы под конец слегка прикусить зубами. Боль стала для него чем-то непостижимо изысканным, он чуть слышно охнул от наслаждения.

— А теперь возьми меня, — сказала Лиззи.

Она выгнула спину, приближая груди к его рту. Он приподнял одну из грудей и тоже поцеловал сосок. Он отвердел от охватившего ее желания. Ему же хотелось навсегда запечатлеть в памяти это мгновение.

— Не будь слишком нежен и осторожен, — прошептала она.

Он принялся яростно сосать его, а затем прикусил, как прежде сделала она сама. Было слышно, как резко и глубоко она дышит. Он все же опасался причинить боль ее столь мягкому телу, но Лиззи настаивала:

— Грубее. Я хочу испытать боль. — Он укусил ее еще раз. — Вот так, — сказала она и с силой прижала к себе его голову, чтобы груди расплющились вокруг его лица.

Мак все же остановился, боясь вызвать укусами кровотечение. Стоило ему выпрямиться, как она склонилась к его талии, развязала веревку, поддерживавшую на нем бриджи, и стащила их вниз. Его член пружинисто высвободился. Она зажала его между ладонями, сначала потерла, а затем прижала к нежной щеке и поцеловала. Наслаждение было невероятным, и Маку снова пришлось отстраниться, чтобы все не закончилось слишком быстро.

Он посмотрел в сторону постели.

— Не там, — поняла смысл его взгляда Лиззи. — Здесь. — И откинулась спиной на ковер перед трюмо.

Он встал на колени между ее ногами, услаждая свой взор.

— А теперь скорее, — попросила она.

Он лег поверх нее, удерживая свой вес на локтях, а она сама направила его пенис внутрь себя. Он не сводил глаз с ее прекрасного лица. У нее раскраснелись щеки, рот оставался слегка приоткрытым, и между влажными губами виднелись ровные и белые зубы. Глаза тоже широко распахнулись, наблюдая за каждым его движением.

— Мак… — простонала она. — О, Мак!

Ее тело слилось с его телом, а пальцы впились в мускулы его спины.

Он поцеловал ее, по-прежнему стараясь делать все деликатно, но ей снова захотелось более острых ощущений. Она зажала в зубах его нижнюю губу и укусила. Мак ощутил во рту привкус крови.

— Делай это быстрее! — почти умоляла она, и ее страсть передалась ему. Он начал двигаться чаще, вторгаясь в нее почти с жестокостью, но она лишь кивала:

— Да, да, вот так!

Потом закрыла глаза, полностью предавшись своим ощущениям, и вскоре издала крик. Он прикрыл ей рот ладонью, чтобы приглушить этот звук, но тут же получил сильный укус в палец. Теперь он каждый раз смыкал ее бедра со своими, вкладывая во фрикции всю мощь, на какую был способен, а она извивалась под ним, ее крики лишь чуть сдерживала его ладонь. Ее бедра раз за разом вздымались до тех пор, пока она не вынуждена была сама остановиться в полном изнеможении.

Он целовал ее глаза, нос, подбородок, все еще продолжая двигаться внутри, но гораздо более медленно и плавно. Когда у нее восстановилось дыхание, и она открыла глаза, то почти сразу сказала:

— Посмотри в зеркало.

Он посмотрел в центральную часть трюмо и увидел в нем другого Мака, лежащего поверх другой Лиззи, сплетаясь с ней телами. Он мог наблюдать, как его член входит в нее и выходит наружу.

— Красивое зрелище, — прошептала она.

Мак теперь смотрел на нее. Ее темные глаза сейчас казались почти совершенно черными.

— Ты меня любишь? — спросил он.

— О, Мак, как ты можешь сомневаться в этом? — Слезы навернулись на ее глаза. — Конечно, люблю. Я тебя люблю. Я тебя очень люблю.

И только после этого он пережил наконец настоящий оргазм.

* * *

Когда первый урожай табака оказался готов к продаже, Леннокс погрузил первые четыре «кабаньих головы» в плоскодонку и отплыл во Фредериксберг. Джей в величайшем нетерпении дожидался его возвращения. Его снедало желание поскорее узнать, какую цену дадут за табак, впервые выращенный им самим.

Наличных денег он за него все равно не получит: местный рынок работал по принципиально иной системе. Леннокс доставит бочки на общественный склад, где официальный инспектор выпишет сертификат, свидетельствующий, что товар признан «имеющим коммерческую ценность». Подобные сертификаты, известные как «табачные купюры», использовались в качестве денег по всей Виргинии. Со временем держатель такой «купюры» мог либо обналичить ее, получив настоящие деньги у капитана корабля, бравшегося доставить табак в Европу, либо (что происходило чаще) обменять на доставленные в колонию из Старого Света товары. Капитан затем отправлялся с «купюрой» на склад, где ему выдавали соответствующее количество табака.

А Джею предстояло использовать свою «купюру» или часть ее стоимости для уплаты наиболее срочных долгов. Кузница на плантации не работала уже месяц, поскольку не на что было приобрести железо для изготовления инструментов или подков для лошадей.

К счастью, Лиззи понятия не имела, что они уже практически обанкротились. После того как ее ребенок оказался мертворожденным, она жила в каком-то тумане, в состоянии ступора целых три месяца. А затем, застигнув его с Фелией, пришла в неописуемую ярость и перестала разговаривать с мужем вообще.

Но сегодня она внезапно стала выглядеть иначе. Вид у нее был почти веселый, и с супругом она начала обходиться более дружелюбно.

— Есть какие-то новости? — поинтересовалась она за обедом.

— Волнения вспыхнули в Массачусетсе, — ответил он. — Там образовалась группа смутьянов, которые величают себя «Сыновьями Свободы». У них хватило наглости даже отправить деньги на поддержку этого треклятого Джона Уилкса в Лондоне.

— Удивительно, что они вообще знают, кто он такой.

— Они считают его поборником свободы. А тем временем представители королевской налоговой службы боятся даже сунуться в Бостон. Им приходится торчать в гавани на борту боевого корабля «Ромни».

— Похоже, колонисты там готовы поднять мятеж.

Джей покачал головой.

— Им требуется лишь прописать дозу того лекарства, которым мы излечили в свое время разгрузчиков угля, — несколько залпов из ружей и смертных приговоров. Виселиц хватит на всех.

Лиззи от его слов передернуло, и больше никаких вопросов она ему не задавала.

Они закончили есть в полном молчании. Когда Джей раскуривал послеобеденную трубку, вошел Леннокс.

Джей сразу заметил, что во Фредериксберге он не только занимался делами, но и, вероятно, крепко пил.

— Все в порядке, Леннокс?

— Не совсем, — ответил Леннокс своим обычным нагловатым тоном.

— Что произошло? — нетерпеливо спросила Лиззи.

Леннокс ответил, стараясь избегать ее взгляда.

— Наш табак сожгли. Вот что произошло.

— Как это — сожгли?

— Инспектор сжег. Как обычный мусор. «Не имеет коммерческой ценности».

У Джея прихватило низ живота, а потом подкатила тошнота к горлу. Он глубоко сглотнул и сказал:

— Я даже не подозревал, что нечто подобное возможно.

— Что оказалось не так с нашим табаком? — спросила Лиззи. Леннокс выглядел на редкость для себя смущенным. Какое-то время он не отвечал на вопрос.

— Ну же! Говорите правду! — со злостью обратилась к нему Лиззи.

— Они заявили, что табак перенасыщен коровяком, — наконец выдавил из себя Леннокс.

— Я так и знала! — воскликнула Лиззи.

Джей понятия не имел, о чем шла речь.

— Что значит, табак перенасыщен коровяком?

Лиззи холодно процедила сквозь зубы:

— Это значит, что на земле, где потом выращивали табак, часто пасли скот. А если в почве оказывается слишком много навоза, табак приобретает неистребимый и очень неприятный вкус. Об аромате говорить не приходится.

Джей сердито поинтересовался:

— Кто такие эти инспекторы, которым дано право уничтожать мой урожай?

— Их особо назначает ассамблея колонии, — вновь просветила его Лиззи.

— Это возмутительно!

— Перед ними ставят главной задачей поддерживать прославленное качество виргинского табака.

— Я непременно подам на них в суд, обращусь к защите закона.

Но Лиззи остудила его пыл:

— Джей, тебе не в суд следует подавать, а нужно начинать как следует вести дела на своей плантации. Ты мог бы выращивать здесь превосходный табак, если бы уделял ему должное внимание и по-настоящему изучил специфические методы ухода за этим растением.

— Мне не требуются рекомендации женщины, как мне управлять своим хозяйством! — заорал он.

— Тогда тебе не требуется и перепоручать управление полному болвану, — огрызнулась Лиззи, выразительно посмотрев на Леннокса.

Ужасающе болезненная мысль пронзила Джею мозг.

— И какая часть нашего урожая была выращена подобным образом?

Леннокс отмолчался.

— Так какая же? — настаивал на ответе Джей.

— Весь урожай, — ответила Лиззи.

Только теперь Джей до конца осознал, что потерпел полный крах.

Плантацию он заложил, влез в долги по уши, а весь его урожай табака гроша ломаного не стоил.

Внезапно он почувствовал, с каким трудом дышит. Казалось, ему сдавили горло. Он открывал рот, как рыба, но воздух не поступал в легкие.

Затем ему удалось наконец глубоко вдохнуть, как утопающему, в последний раз вынырнувшему на поверхность.

— Господи, спаси и сохрани меня, — сказал он и спрятал лицо в ладонях.

* * *

В ту ночь он решился постучать в дверь спальни Лиззи.

Она сидела перед камином в ночной сорочке, думая о Маке. Ею владел экстаз подлинного счастья. Она любила его, а он любил ее. Да, но что же им теперь делать? Она всматривалась в языки пламени. Пыталась подходить к вопросу с чисто практической стороны, но ее мысли постоянно срывались на воспоминания о том, как они занимались сексом на ковре перед трюмо. И ей хотелось снова все повторить.

Стук заставил ее вздрогнуть. Она вскочила с кресла и уставилась на запертую дверь. Ручку трясли, но она надежно запиралась на ночь с тех пор, как застала Джея с Фелией. Донесся голос Джея:

— Лиззи, открой дверь!

Она не отзывалась.

— Рано утром я отправляюсь в Уильямсберг, чтобы попытаться занять еще денег, — сообщил он. — Я хочу увидеться с тобой перед отъездом.

Лиззи по-прежнему молчала.

— Я знаю, ты там. Открывай! — Казалось, он был слегка пьян.

Мгновением позже раздался грохот, словно он плечом старался высадить дверь. Она знала — этим он ничего не добьется. Петли были из прочной меди, а засов тяжелым.

Лиззи услышала удалявшиеся шаги, но догадывалась, что Джей не сдался, и оказалась права. Через три или четыре минуты он вернулся и сказал:

— Если не откроешь, я выломаю дверь.

Снова на дверь с шумом что-то обрушилось. Лиззи поняла, что он принес топор. Еще один удар расколол дерево, и она увидела, как в образовавшейся щели показалось стальное лезвие.

В ней начал нарастать страх. Ей хотелось, чтобы Мак оказался рядом, но он спал на своей жесткой скамье в хижине для рабов. Приходилось рассчитывать только на себя саму.

Нетвердой походкой она подошла к прикроватному столику и достала пистолеты.

Джей продолжал крушить дверь. Его топор раз за разом с оглушающим треском врезался в дерево, раскалывая его на щепки и заставляя содрогаться весь деревянный каркас дома. Лиззи проверила, хорошо ли заряжены пистолеты. Дрожащей рукой она насыпала немного пороха на полки каждого из них. Затем сняла предохранительные покрышки с кремней и взвела курки.

«Мне теперь все равно, — с фатализмом обреченной подумала она. — Что будет, то будет».

Дверь распахнулась, и внутрь ворвался Джей, побагровевший и задыхавшийся. Держа топор наперевес, он шагнул к Лиззи.

Она вытянула руку и выстрелила поверх его головы.

В замкнутом пространстве выстрел прозвучал как пушечный. Джей остановился и поднял руки в защитном жесте, явно сильно напуганный.

— Ты знаешь, как метко я умею стрелять, — сказала она. — Но у меня остался всего один заряд, а потому следующая пуля поразит тебя прямо в сердце.

Она говорила и сама не верила, что способна произносить столь жесткие фразы, адресуя их мужчине, чье тело она совсем недавно так любила. Ей хотелось заплакать, но она стиснула зубы и не моргая смотрела на него.

— Ты холодная сучка! — воскликнул он.

Это был умный психологический ход с его стороны. Она и сама обвиняла себя в излишней холодности. Медленно Лиззи опустила пистолет. Разумеется, она не станет стрелять в него.

— Чего ты хочешь? — спросила она.

Он бросил топор на пол.

— Переспать с тобой разок на дорожку, — ответил он.

Тошнота подкатила к ее горлу. Образ Мака возник перед внутренним взором. Теперь никто не мог больше овладеть ею. Только он. Мысль о сексе с Джеем привела ее в ужас.

Джей ухватил пистолеты за стволы, и она позволила ему забрать их у себя. Он обезвредил тот, из которого она не успела сделать выстрел, а потом отшвырнул подальше оба.

Лиззи в панике смотрела на него. Ей не хотелось даже думать, что это все-таки произойдет.

Но он подошел ближе и ударил ее кулаком в живот.

Она издала крик от боли и шока, перегнувшись пополам.

— Никогда больше не смей угрожать мне пистолетом! — проорал он.

Потом ударил вновь — теперь в лицо, и она повалилась на пол.

Джей мысом сапога с силой пнул ее в голову, и Лиззи потеряла сознание.

Глава 35

Все следующее утро Лиззи провела в постели с такой сильной головной болью, что с трудом могла говорить.

Сэра принесла завтрак. Вид у нее был до крайности испуганный. Но Лиззи лишь отпила глоток чая, а затем снова закрыла глаза.

Когда повариха вернулась за подносом, Лиззи спросила:

— Мистер Джеймиссон уехал?

— Да, мэм. Он на рассвете отправился в Уильямсберг. И мистер Леннокс с ним.

Лиззи почувствовала некоторое облегчение.

Несколько минут спустя к ней в комнату вбежал Мак. Он встал рядом с кроватью, смотрел на Лиззи, и его трясло от ярости. Потом протянул руку и дрожавшими пальцами погладил ее лицо. И хотя синяки оставались совсем свежими, его легкое прикосновение не причинило боли. Наоборот, оно показалось ей успокаивающим всякую боль. Она взяла его руку и поцеловала в ладонь. Они долго сидели вместе совершенно безмолвно. Боль в голове Лизи действительно стала заметно легче. Через какое-то время она заснула. А когда проснулась, он уже ушел.

После обеда в спальню зашла Милдред и открыла жалюзи. Лиззи села в постели, пока горничная расчесывала ей волосы. Чуть позже вернулся Мак в сопровождении доктора Финча.

— Я за вами не посылала, — сказала Лиззи.

— Я сам вызвал его, — пояснил Мак.

Лиззи по неясным ей самой причинам ощущала стыд от того, что с ней произошло, и жалела об обращении Мака к врачу.

— Почему вы решили, что я больна?

— Вы провели весь день в постели.

— Быть может, мной просто овладела лень.

— Значит, я — губернатор Виргинии.

Она расслабилась и улыбнулась. Мак заботился о ней, это не могло не радовать.

— Благодарю за хлопоты, — сказала она.

— Как меня информировали, у вас сильно болит голова, — вмешался доктор.

— Да, но это не признак заболевания. — «Какого черта? — подумала она. — Почему не выложить ему всю правду?» — А голова болит потому, что меня ударил ногой муж.

— Гм-м. — Финч выглядел смущенным. — Как у вас со зрением? Оно не размыто?

— Нет.

Он положил руки ей на виски и осторожно ощупал их пальцами.

— Вы не чувствуете дезориентации в пространстве?

— Любовь и супружеская жизнь дезориентировали меня, но не повреждение головы… Ой!

— Именно сюда пришелся удар сапога?

— Да, будь он трижды проклят!

— Хорошо, что у вас такие густые и пышные волосы. Они смягчили удар. Вас подташнивает?

— Только при мысли о собственном муже. — Она вдруг осознала, насколько жалко звучали ее жалобы. — Но вас это никоим образом не касается, доктор.

— Я дам вам лекарство для облегчения боли. Но только не злоупотребляйте им. Оно вызывает привыкание. И пошлите за мной снова, если вдруг ухудшится зрение.

Когда он удалился, Мак присел на край кровати и взял ее за руку. Через какое-то время он сказал:

— Если ты не хочешь, чтобы он продолжал бить тебя по голове, тебе надо уйти от него.

Она попыталась придумать причину, почему ей следовало оставаться с Джеем. Муж не любил ее. Детей они не завели, и, как ей теперь казалось, уже никогда не заведут. Их дом почти наверняка скоро конфискуют. Ее ничто здесь больше не удерживало.

— Я просто не знаю, куда могла бы уйти, — призналась она.

— Зато я знаю. — На его лице отобразилось глубочайшее волнение. — Я собираюсь сбежать отсюда.

У нее почти остановилось сердце. Мысль потерять его оказалась совершенно невыносимой.

— Пег уйдет со мной, — добавил он.

Лиззи лишь пристально смотрела на него, но молчала.

— Присоединяйся к нам, — предложил Мак.

Вот. Теперь все прозвучало ясно и четко. Он намекал на это раньше. «Сбегите через границу штата с каким-нибудь непутевым негодяем», — сказал он. Но только сейчас это уже не был всего лишь намек. Ей хотелось откликнуться: да, да, сбежим сегодня же, сбежим немедленно! Но Лиззи сдержалась. Она ощущала безумный страх.

— Куда же ты направишься? — спросила она.

Он достал из-под рубашки тонкий цилиндрический футляр из кожи и развернул карту.

— Примерно в сотне миль отсюда расположена длинная горная гряда. Она протянулась от Пенсильвании, а заканчивается на юге бог знает где. Но горы очень высокие. Хотя знающие люди указали мне проход через перевал, который называется Камберлендская котловина. Это вот здесь, откуда берет начало река Камберленд. А по ту сторону гор совершенно пустынные края. Говорят, там даже индейцы не живут, потому что племена сиу и чероки сражались за те земли целое столетие, но ни одна из сторон не удерживала захваченную территорию надолго, чтобы успеть основательно обосноваться на ней.

Лиззи внезапно ощутила любопытство и возбуждение.

— Как же ты доберешься туда?

— Мы с Пег пойдем пешком. Отсюда я направлюсь западнее к подножию первых холмов. Перечный Джонс рассказывал, что есть тропа, ведущая на юго-запад примерно параллельно горному хребту. Буду следовать по ней до реки Холстон. На карте она обозначена здесь. А потом начну восхождение в горы.

— Но… Если ты будешь не один, что тогда?

— Только пожелай уйти со мной, и мы сможем взять фургон с большим количеством припасов: инструменты, семена, продукты. Так будет даже лучше. В таком случае я не стану обычным беглым работником. Я буду слугой, который совершает путешествие со своей хозяйкой и ее горничной. В таком случае я сразу поеду в Ричмонд, а уже оттуда сверну на запад к Стонтону. Это более длинный маршрут, но, по словам Перечного Джонса, дороги там намного лучше. Конечно, он может ошибаться, но у меня нет другого источника проверенной информации.

Лиззи чувствовала страх, но идея уже начала увлекать ее.

— А когда доберешься до гор?

Он улыбнулся.

— За горами мы найдем долину, где в реках водится рыба, а в лесах — олени, и, возможно, обнаружим гнезда орлов на самых высоких деревьях. Там мы построим себе дом.

* * *

Лиззи упаковывала одеяла, шерстяные чулки, ножницы, иголки и нитки. За этим занятием ею поочередно овладевали то восторг, то ужас. Она испытывала безумную радость при мысли о бегстве с Маком. Ей рисовались воображаемые картины, как они скачут через леса рядом друг с другом, как спят вместе, закутавшись в одеяло под деревьями. Но затем мысли переключались на возможные опасности и трудности. Им придется каждый день охотой добывать себе пропитание. Нужно будет построить дом, посеять кукурузу, самим ухаживать за лошадьми. Им могут встретиться враждебно настроенные индейцы. А по округе наверняка бродят готовые на все бандиты из числа беглых рабов. Что, если в горах их накроет лавина? Что, если они умрут в пути от голода?

Выглянув в окно спальни, она заметила коляску, принадлежавшую хозяину таверны «Маклейн» во Фредериксберге. Сзади громоздился багаж, а на пассажирском сиденье виднелась одинокая фигура. Кучер, старый пьяница по фамилии Симминс, явно привез кого-то не на ту плантацию. Лиззи спустилась, чтобы объяснить ему ошибку и направить в нужную ему сторону.

Но как только она вышла под колонны портика, узнала пассажирку.

Это была Алисия — мать Джея.

Она оделась во все черное.

— Леди Джеймиссон! — воскликнула Лиззи с испугом. — Но вы же должны быть в Лондоне!

— Привет, Лиззи, — сказала свекровь. — Дело в том, что сэр Джордж скончался.

* * *

— Сердечная недостаточность, — рассказывала она несколько минут спустя, сидя в гостиной за чашкой чая. — Он свалился прямо за работой у себя в конторе. Его срочно доставили на Гровнор-сквер, но уже по пути туда он умер.

В ее голосе не слышалось особого сожаления, как ни слезинки не блеснуло в глазах, когда она сообщала подробности смерти мужа.

Лиззи вспомнила, что даже в молодости Алисия была скорее хорошенькой, нежели красивой, а теперь даже от былой миловидности мало что осталось. Она превратилась в пожилую женщину, чей брак, принесший сплошные разочарования, наконец пришел к закономерному финалу. Лиззи даже пожалела ее, но поклялась: «Я никогда не стану ни в чем на нее похожей».

— Вы сильно горюете по нему? — нерешительно спросила она.

Алисия вскинула на нее пристальный взгляд.

— Я вышла замуж ради богатства и положения в обществе, получив желаемое. Олив оставалась единственной женщиной, которую он действительно любил, никогда не позволяя мне забывать об этом. Я не напрашиваюсь на сострадание! Сама поставила себя в подобное положение, чтобы потом нести это бремя двадцать четыре года. Но не жди, что я стану особо оплакивать его смерть. Мои ощущения сейчас сводятся к главному — освобождению от него.

— Это ужасно, — прошептала Лиззи.

Такая же судьба была предначертана ей самой, подумала она, содрогнувшись. Но она не собиралась мириться с этой участью. Она непременно сбежит. Однако теперь ей следовало опасаться еще и присутствия в доме Алисии.

— Где Джей? — спросила та.

— Поехал в Уильямсберг занимать деньги.

— Значит, плантация далека от процветания, верно я поняла?

— Наш первый урожай табака был полностью забракован.

Тень печали омрачила лицо Алисии. Лиззи поняла, что Джей стал таким же разочарованием для матери, каким оказался для жены, хотя Алисия ни за что не призналась бы в этом.

— Как я полагаю, тебе интересно было бы узнать, какое завещание оставил сэр Джордж? — спросила свекровь.

Мысль о завещании пока не успела посетить Лиззи.

— А он много чего после себя оставил? Мне казалось, бизнес пришел в значительный упадок.

— Его спас уголь, добытый на территории усадьбы Хай Глен. И он умер очень богатым.

Лиззи в первую очередь волновало, оставил ли он что-нибудь Алисии. Если нет, она, чего доброго, могла пожелать поселиться вместе с сыном и его женой.

— Надеюсь, сэр Джордж вас хорошо обеспечил?

— О да! Доля моего наследства была согласована в брачном контракте еще до нашей с ним свадьбы. И я могу сказать, что вполне довольна.

— А Роберт унаследовал все остальное?

— Как мы все и ожидали. Но мой муж завещал четверть своего состояния любым своим законнорожденным внукам, которые могут появиться на свет и будут еще живы в течение года после его кончины. Так что твой младенец тоже теперь богат. Кстати, когда ты покажешь мне его или ее? Кого ты родила?

Стало ясно, что Алисия покинула Лондон до прибытия туда письма от Джея.

— Девочку, — ответила Лиззи.

— Как мило! Она станет обеспеченной женщиной.

— Увы, она оказалась мертворожденной.

Алисия даже не пыталась выразить соболезнования.

— Черт! — в сердцах воскликнула она. — Тогда тебе следует зачать другого ребенка, и как можно скорее!

* * *

Мак загрузил в фургон мешки с семенами, инструменты, сельскохозяйственные орудия, мотки веревки, гвозди, запас фуражного зерна и соли. С помощью ключа Лиззи открыл оружейную комнату, забрав оттуда все ружья и боеприпасы. Захватил он и плужный лемех. Когда они обоснуются на новом месте, он станет использовать фургон для пахоты.

Он решил, что для тяги станет использовать четырех кобыл, а на привязи поведет двух жеребцов в придачу, чтобы в будущем иметь возможность разводить лошадей. Разумеется, Джей Джеймиссон придет в ярость, узнав о похищении любимых им скакунов. Мак не сомневался: он будет сожалеть об их утрате больше, чем об уходе от него жены.

Пока он увязывал поклажу, из дома вышла Лиззи.

— Кто это явился к тебе в гости? — поинтересовался он.

— Алисия. Мать Джея.

— Боже милосердный! Я и не представлял, что она соберется приехать сюда.

— Как и я.

Мак нахмурился. Сама по себе Алисия не представляла вроде бы угрозы для осуществления его плана, а вот ее грозный муж мог стать препятствием.

— Сэр Джордж тоже приехал?

— Он умер.

Какое облегчение!

— Земля ему пухом, но мир станет лучше с избавлением от него.

— Мы по-прежнему сможем уехать?

— Не вижу причин что-то менять. Алисия не в состоянии остановить нас.

— А вдруг она отправится к шерифу и заявит, что мы сбежали, украв все это? — Она указала на почти полностью загруженный фургон.

— Помни придуманную нами историю и придерживайся ее. Ты отправляешься навестить кузена, который только что приобрел ферму в Северной Каролине. И везешь с собой много подарков.

— Хотя мы полностью обанкротились?

— Граждане Виргинии тем и славятся, что проявляют неслыханную щедрость, какую обычно не могут себе позволить.

Лиззи кивнула.

— Я сделаю так, чтобы полковник Тумсон и Сьюзи Делахай узнали о наших намерениях.

— Скажи им особо, что твоя свекровь не одобряет визит и может попытаться причинить тебе неприятности, дабы помешать.

— Отличная идея! Шериф не пожелает вмешиваться в семейные распри. — Она сделала паузу. Выражение ее лица заставило сердце Мака биться учащенно. А Лиззи нерешительно спросила: — Когда… Когда мы уедем?

Он улыбнулся.

— Еще до самой ранней зорьки. На ночь я поставлю фургон рядом с хижинами рабов, и мы не наделаем много шума у дома, тронувшись в путь. Когда Алисия проснется, то уже не застанет нас.

Она ответила лишь быстрым пожатием его руки, а потом поспешила вернуться домой.

* * *

В ту ночь Мак пришел к Лиззи в постель.

Она лежала без сна, переполненная страхом и волнением, раздумывая над приключением, в которое они пускались перед рассветом следующего дня, когда он безмолвно вошел в ее комнату. Поцеловал в губы, сбросил с себя одежду и скользнул под покрывало рядом с ней.

Они занялись любовью, потом лежали, приглушенными голосами обсуждая завтрашние события, и снова занялись любовью. Ближе к наступлению утра Мак задремал, а Лиззи продолжала бодрствовать, разглядывая при свете камина черты его лица и размышляя о том путешествии в пространстве и во времени, приведшем их обоих из Хай Глена сложным маршрутом, но прямиком в эту постель.

Вскоре он зашевелился. Они опять слились в поцелуе, долгом и упоительном, после чего сразу поднялись.

Мак отправился на конюшню, пока Лиззи заканчивала последние приготовления. Она заколола волосы, облачившись в бриджи, сапоги для верховой езды, рубашку и жилет. Захватила с собой платье, чтобы быстро надеть его, если потребуется превращение в состоятельную даму. Ее пугал предстоявший им вояж, но в Маке она не сомневалась нисколько. Она чувствовала такую близость с ним, что без колебаний доверяла ему свою жизнь.

Когда он пришел за ней, Лиззи сидела у окна в пальто и в шляпе-треуголке. Он улыбнулся, увидев ее в излюбленном мужском наряде. Они взялись за руки, на цыпочках спустились по лестнице и вышли из дома.

Фургон дожидался их на дороге, скрытый от любых посторонних взглядов. Пег уже сидела в нем, завернувшись в одеяло. Конюх Джимми запряг четверых лошадей и еще две на длинной веревке привязал сзади. Все рабы собрались для прощания. Лиззи расцеловала Сэру и Милдред, Мак пожал руки Коби и Кассу. Бесс — девушка, получившая ранение в тот день, когда Лиззи потеряла ребенка, прижалась к ней и расплакалась. Потом они все молча стояли при свете звезд и наблюдали, как Лиззи и Мак садились на козлы фургона.

Мак хлестнул поводьями.

— Нн-о-о! Поехали!

Лошади отозвались на команду, фургон тронулся и покатил в сторону основной дороги. Достигнув ее, Мак свернул в направлении Фредериксберга. Лиззи оглянулась. Работники по-прежнему стояли молча, но махали им вслед руками.

Мгновением позже они пропали из вида.

Лиззи посмотрела вперед. Далеко у горизонта появились первые проблески рассвета.

Глава 36

Мэттью Мурчмана не оказалось в городе, когда Джей и Леннокс добрались до Уильямсберга. Он мог вернуться завтра, сообщил его слуга. Джей нацарапал записку с объяснением, что ему нужно занять еще денег, и потому хотел бы встретиться с адвокатом при первой же возможности. Контору юриста он покидал в самом отвратительном настроении. Его дела пришли в полнейший беспорядок, и ему не терпелось как-то их уладить.

На следующий день, вынужденный убить время, он отправился к выложенному из красного и серого кирпича зданию Капитолия. Ассамблея, распущенная губернатором в конце прошлого года, снова собиралась после выборов. Зал местной «палаты представителей» выглядел скромным, сумрачным помещением с рядами скамей вдоль двух стен и с подобием сторожевой будки в центре, где стояло кресло спикера. Джей и небольшая группа других посетителей должны были стоять в самом конце зала за металлическим поручнем.

Он быстро понял, что политическая жизнь колонии перешла в стадию, близкую к бунту. Виргиния — старейшее британское владение на американском континенте — казалась готовой к неповиновению своему законному монарху.

Члены ассамблеи горячо обсуждали последний маневр Вестминстера. Английский парламент прислал депешу с решением, что каждый, кого обвинят в измене, должен быть насильственно возвращен в Лондон для предания суду согласно эдикту, принятому еще при Генрихе VIII.

Эмоции в зале заседаний накалились до предела. Джей с отвращением наблюдал, как землевладельцы один за другим поднимались с мест, чтобы выступить с нападками на короля. Под конец они единогласно приняли резолюцию, что эдикт об изменниках противоречил праву каждого гражданина Великобритании на разбирательство его дела справедливым судом присяжных в месте его проживания.

Затем они перешли к обычным жалобам на необходимость платить налоги, не обладая своим представителем в парламенте, заседавшем в Вестминстере. «Никаких налогов, пока нам не дадут возможность отстаивать свою позицию в Лондоне», — как попугаи твердили они одно и то же. Но на сей раз, однако, они зашли еще дальше, чем прежде, и утвердили свое право объединить усилия с другими колониальными ассамблеями, выступая против требований монархии.

Джей пребывал в уверенности, что губернатор им этого с рук не спустит, и его мнение оказалось верным. Перед самым перерывом на обед, когда избранные граждане взялись за обсуждение менее важных местных вопросов, парламентский пристав прервал дискуссию, войдя с заявлением:

— Мистер спикер. Вам поступило послание от губернатора.

Он передал лист бумаги клерку, который прочитал записку и сказал:

— Мистер спикер, губернатор распорядился, чтобы все члены ассамблеи немедленно явились в палату для совещаний.

Вот теперь они попали в беду, с удовлетворением подумал Джей.

Он последовал за парламентариями колонии вверх по лестнице и вдоль коридора. Зрителям пришлось остаться в холле при палате, имея возможность видеть и слышать все только через оставленные открытыми двери. Губернатор Ботетурт, живое воплощение железной руки в бархатной перчатке, восседал во главе овального стола. Он высказался кратко.

— Я выслушал принятые вами решения. Они призвали меня к исполнению своего долга, который велит распустить ассамблею. Соответственно с этого момента вы считаетесь недееспособным выборным органом. Ассамблея распущена.

Воцарилось изумленное молчание.

— На этом все, — нетерпеливо поспешил добавить губернатор.

Джей с трудом скрывал ухмылку, когда члены ассамблеи, выстроившись в шеренгу, медленно покидали палату для совещаний. Внизу они собрали свои бумаги и вышли во двор.

Сам Джей отправился в таверну «Рейли» и уселся за стойку бара. Он заказал себе обед и принялся флиртовать с барменшей, явно успевшей втюриться в него. Дожидаясь заказа, он с удивлением видел, как мимо проходили многие члены распущенной ассамблеи, направляясь в один из просторных залов в задней части заведения. Уж не планируют ли они продолжить свои предательские козни, гадал он.

Закончив с обедом, Джей отправился на разведку.

Как он и предполагал, собравшиеся граждане вели дебаты. Шло открытое подстрекательство к мятежу. Слепая убежденность в правоте своего дела придавала им своего рода отчаянной уверенности в себе. Неужели они не понимают, задавался вопросом Джей, что навлекают на себя гнев одной из величайших мировых монархий? Разве есть у них хоть какая-то надежда, что конец истории станет благополучным для них? Ведь невозможно не предвидеть, как могучая британская армия рано или поздно расправится с ними.

Но они явно ничего не опасались и вели себя настолько самоуверенно, что никто не попытался помешать Джею занять место в дальнем конце зала, хотя многие знали о его лояльности королю.

Один из самых отчаянных бунтовщиков как раз держал речь, и Джей узнал в нем Джорджа Вашингтона, бывшего армейского офицера, сколотившего огромное состояние на спекулятивной торговле земельными участками. Он был не слишком искусным оратором, но в нем ощущалась стальная решимость, которая поневоле произвела на Джея внушительное впечатление.

Вашингтон излагал свой план. В северных колониях, сообщил он, самые видные представители общества формировали ассоциации, члены которых приходили к соглашению не импортировать больше никаких товаров из Великобритании. И если граждане Виргинии желали оказать реальное давление на лондонское правительство, им следовало поступать так же.

«Если мне когда-либо прежде не доводилось слышать речей изменника, — подумал Джей, — то я слышу их сейчас».

Предприятие его отца понесет еще более значительные убытки, если план Вашингтона будет приведен в исполнение. Помимо приговоренных к высылке заключенных, корабли сэра Джорджа доставляли в Америку партии чая, мебели, канатов, разного рода механизмов, предметов роскоши и прочих изделий, которые колонисты не способны были производить самостоятельно. Его торговый оборот с северными областями уже заметно снизился. Вот почему год назад у Джеймиссона возник финансовый кризис.

Не все соглашались с Вашингтоном. Некоторые члены распущенной ассамблеи отмечали, что на севере была более развита собственная промышленность и там на месте производились многие насущно необходимые вещи, тогда как юг в этом смысле целиком зависел от импорта. Как мы будем обходиться без элементарных тканей или тех же швейных иголок?

Вашингтон соглашался, что для некоторых товаров можно сделать исключение, и все принялись обсуждать детали его предложения. Кто-то внес предложение ввести ограничение на забой овец с целью увеличения объема производства местной шерсти. Вскоре Вашингтон подал идею создать особый небольшой комитет, чтобы принять решения по всем наиболее насущным проблемам, отбросив чисто формальные их аспекты. Идея получила поддержку, и тут же состоялись выборы членов комитета.

Джей покинул зал с чувством омерзения. Когда же он проходил через холл, к нему приблизился Леннокс с запиской. Она была от Мурчмана. Он вернулся в город, ознакомился с посланием мистера Джеймиссона и просил оказать ему честь, посетив его контору на следующий день в девять часов утра.

* * *

Политический кризис в колонии лишь ненадолго отвлек Джея, а теперь на него вновь навалились личные затруднения, размышления о которых не дали ему всю ночь глаз сомкнуть. Он то винил во всем отца, передавшего ему плантацию, не приносившую дохода. То проклинал Леннокса, покрывшего поля чрезмерным количеством навоза вместо того, чтобы расчищать землю под новые участки. То начинал подозревать, что на самом деле его урожай табака был в полном порядке, а инспекторы из Виргинии сожгли его, наказывая Джея за преданность королю Англии. Беспокойно ворочаясь и крутясь на смятых простынях, он дошел до совершенно абсурдной мысли, будто бы Лиззи намеренно родила мертвого младенца, чтобы еще больше досадить ему.

К зданию конторы Мурчмана он прибыл как можно раньше. Это был его последний шанс. Неважно, кто оказался виноват больше всех, но он сам не сумел сделать плантацию прибыльной. Если ему не удастся одолжить еще денег, его нынешние кредиторы предъявят к взысканию средства по ипотеке, тогда он окажется не просто без гроша в кармане, а станет еще и попросту бездомным.

Мурчман заметно нервничал.

— Я организовал для вас встречу с вашим кредитором, — заявил он.

— С кредитором? Но ведь вы говорили, что это целый синдикат.

— Ах да! Простите за эту небольшую уловку. Просто персона, о которой идет речь, пожелала сохранить анонимность.

— Так почему же он решил раскрыть свою личность сейчас?

— Я… Мне… Даже затрудняюсь назвать вам конкретную причину.

— Что ж, остается предположить, что он готов одолжить мне сумму, в которой я нуждаюсь. Иначе зачем ему лично встречаться со мной?

— Не осмеливаюсь оспаривать ваше предположение. Он не делился со мной своими дальнейшими планами.

Снизу донесся стук в дверь, а потом приглушенный голос того, кто был только что впущен слугой.

— Но кто же он такой?

— Думаю, мне лучше будет позволить ему представиться самому.

Дверь кабинета открылась, и вошел Роберт — брат Джея.

В полнейшем смятении Джей вскочил на ноги.

— Ты! — воскликнул он. — Когда ты прибыл сюда?

— Несколько дней назад, — ответил Роберт.

Джей машинально протянул руку, а Роберт быстро пожал ее. Прошел почти год с тех пор, как Джей в последний раз виделся с ним, и Роберт становился все больше и больше внешне похожим на отца: располневшим, надменным, резким.

— Значит, именно ты ссудил меня деньгами? — спросил Джей.

— Это было решение отца, — уточнил Роберт.

— Хвала всевышнему! Я всерьез опасался, что не смогу одолжить больше у незнакомца.

— Но отец не является больше твоим кредитором, — сказал Роберт. — Он умер.

— Умер? — Джей снова бухнулся в кресло. Шок оказался слишком силен. Отцу ведь не исполнилось еще и пятидесяти. — Но как… Отчего?

— Сердце не выдержало.

Джей почувствовал, что у него из-под ног выбили последнюю опору. Да, отец часто скверно обращался с ним, но он всегда присутствовал в его жизни, последовательный в своих поступках и, как порой казалось, беспристрастный. Совершенно внезапно окружающий мир стал еще более ненадежным и шатким. И хотя Джей уже сидел, он ощутил желание найти для тела еще одну поддержку.

Он снова посмотрел на брата. На лице Роберта читалось выражение мстительного триумфа. Почему он получал сейчас такое удовольствие?

— Но скажи на милость, — обратился к нему Джей, — отчего ты выглядишь таким довольным собой?

— Отныне я — твой кредитор, — ответил Роберт.

Джей понял, что последует дальше. Его словно под дых ударили.

— Ну и свинья же ты, — прошептал он.

Роберт проигнорировал оскорбление, заявив:

— Я предъявляю твою ипотеку к взысканию. Табачная плантация переходит в мою собственность. Точно так же я поступил с усадьбой Хай Глен. Выкупил все закладные на нее и подал в суд. Теперь она принадлежит мне.

Джею с трудом давались слова.

— Ты наверняка все спланировал заранее, — выдавил он из себя.

Роберт кивнул.

Джей едва сдерживал слезы.

— Ты и отец…

— Да.

— Меня уничтожили члены моей собственной семьи.

— Ты сам себя уничтожил. Ленивый, глупый, слабовольный. Полное ничтожество.

Джей пропустил мимо ушей все столь обидные для себя эпитеты. Он мог сейчас думать только о том, как отец и брат тщательно спланировали его крах. Ему вспомнилось, что письмо от Мурчмана поступило всего через несколько дней после его прибытия в Виргинию. Стало быть, отец связался с адвокатом заранее, распорядившись, чтобы тот предложил Джею деньги под закладную. Папаша предвидел, что плантация окажется в затруднительном положении, и загодя решил отнять ее у Джея. Отец умер, но ухитрился даже из могилы прислать ему последнее свидетельство своего пренебрежения.

Джей поднялся медленно с мучительным усилием, как старик. Роберт молча наблюдал за ним с презрением и лукавством во взгляде. Только у Мурчмана хватило такта, чтобы выглядеть отчасти виноватым. Он со смущением подошел к двери и открыл ее перед Джеем. Тот все так же медленно прошел через холл и оказался на покрытой грязью улице.

* * *

К обеду Джей уже напился вдрызг.

Он был настолько пьян, что даже барменша Мэнди, явно влюбленная в него, на время потеряла к нему всякий интерес. В тот вечер он отключился прямо за стойкой таверны «Рейли». Вероятно, Леннокс сумел уложить его в постель, потому что утром он проснулся на кровати в комнате наверху.

В голову пришла мысль о самоубийстве. Его жизнь полностью лишилась смысла. У него не было ни дома, ни детей, ни будущего. Ему уже никогда не сделать политической карьеры в Виргинии после банкротства, а идея вернуться в Англию представлялась невыносимой. Жена ненавидела его, и даже Фелия принадлежала отныне брату. Оставался чисто практический вопрос: пустить себе пулю в лоб или допиться до смерти?

Уже в одиннадцать часов утра он снова пил бренди, когда в бар зашла его мать.

Увидев ее, Джей решил, что, быть может, уже начал сходить с ума. Он поднялся и выкатил на нее глаза в сильнейшем испуге. Как всегда легко прочитав его мысли, она сказала:

— Нет. Я не призрак.

Потом поцеловала его и села рядом.

Сумев немного прийти в себя от изумления, Джей спросил:

— Как ты нашла меня?

— Приехала во Фредериксберг, а там мне сообщили, что ты здесь. Приготовься к ужасной новости. Твой отец умер.

— Знаю.

Теперь настала ее очередь удивляться.

— Знаешь? Откуда же?

— Роберт прибыл сюда.

— Зачем?

Джей поведал ей всю свою историю, объяснив, что Роберт теперь стал владельцем и плантации, и усадьбы Хай Глен.

— Я опасалась, какие замыслы вынашивали они вдвоем. Ожидала чего-то подобного, — с горечью сказала Алисия.

— Я полностью уничтожен, — всхлипнул Джей. — Начал подумывать о самоубийстве.

У матери округлились глаза.

— Значит, Роберт не рассказал тебе всех подробностей завещания твоего отца?

Внезапно в душу Джея проник робкий лучик надежды.

— Он мне все-таки что-то оставил?

— Не тебе. Твоему ребенку.

Джей снова обреченно поник.

— Ребенок оказался мертворожденным.

— Четверть всего состояния сэра Джорджа достанется любому его внуку или внучке, рожденным не позднее, чем через год после его смерти. Если внуков не окажется, Роберт получит все единолично.

— Четверть? Но ведь это должна быть огромная сумма!

— Тебе остается только снова обрюхатить Лиззи.

На сей раз Джею удалось даже усмехнуться.

— Хотя бы с этим я сумею легко справиться, не сомневайся.

— Не будь так ни в чем уверен. Она сбежала от тебя вместе с тем бывшим шахтером.

— Что?!

— Она уехала с Макэшем.

— Вот ведь дьявол! Она меня бросила? И пустилась в бега с приговоренным к смерти заключенным? — Ничего унизительнее он представить себе не мог. И отвел взгляд в сторону. — Я этого не переживу. Боже, помоги мне!

— А еще с ними та девочка-подросток. Пегги Нэпп. Они воспользовались фургоном и шестью из твоих лошадей, захватив припасов, которых хватит на создание нескольких ферм.

— Проклятые воры! — Он ощущал гнев и собственную беспомощность одновременно. — Разве ты не могла остановить их?

— Я пыталась обратиться к шерифу, но Лиззи слишком умна и хитра. Она распустила по всей округе слух, будто отправляется к кузену в Северную Каролину и везет ему подарки. Поэтому соседи предупредили шерифа, что я всего лишь властная и ревнивая свекровь, которая только создает в семье лишние проблемы.

— А меня они все как один ненавидят за мою преданность королю. — Метания между надеждой и отчаянием слишком сильно эмоционально подействовали на Джея, отчего он впал в апатию, близкую к летаргии. — Все очень плохо, — заявил он. — Сама судьба ополчилась против меня.

— Не смей даже думать сдаваться на милость судьбы!

Барменша Мэнди вмешалась в их разговор, спросив Алисию, что ей подать. Она попросила лишь чашку чая. Мэнди кокетливо улыбнулась Джею.

— Я мог бы завести ребенка от другой женщины, — сказал он, когда Мэнди отошла подальше.

Алисия пренебрежительно взглянула на вихляющий пухлый зад барменши и объяснила:

— Ничего не выйдет. Внук должен быть законнорожденным.

— Могу я развестись с Лиззи?

— Едва ли. На это потребуется чуть ли не решение парламента и огромная сумма денег, а времени не хватит в любом случае. Пока Лиззи жива, младенец может быть только от нее.

— Но я понятия не имею, куда она отправилась.

— Зато мне это известно.

Джей опять изумленно уставился на мать. Ее ум и сообразительность не прекращали поражать его.

— Откуда же?

— Я последовала за ними и все выяснила.

Он лишь покачал головой, не скрывая восхищения.

— Как тебе это удалось?

— Это было не так уж трудно. Я просто расспрашивала людей, не видели ли они фургон с четверкой лошадей, в котором сидели мужчина, женщина и девочка-подросток. Дорога не настолько оживленная, чтобы местные жители не заметили фургона или забыли о нем.

— И в каком же направлении они двигались?

— Они добрались до Ричмонда на юге. Оттуда свернули на дорогу, именующуюся «Три колеи» и ведущую на запад к горам. Я же предпочла держаться на восток и оказаться здесь, в столице колонии. Если тронешься в путь уже этим утром, твое отставание от них составит не более трех дней.

Джей глубоко задумался. Ему претила сама по себе идея бросаться в погоню за беглой женой: он будет выглядеть полнейшим болваном. Но это был его последний шанс получить крупную долю наследства отца. А четверть отцовского имущества и денег — огромное состояние, о каком он и мечтать не мог прежде.

Да, но как он поступит, когда настигнет ее?

— Что, если Лиззи откажется вернуться? — спросил он.

На лице его матери прорезались морщины, в складках которых читалась мрачная решительность.

— Разумеется, тогда останется единственная другая возможность, — ответила она. Вновь посмотрела на Мэнди, а потом холодным взглядом окинула сына. — От тебя забеременеет другая женщина, ты срочно женишься на ней и получишь наследство… При том условии, что Лиззи умрет.

Он долго и пристально смотрел в глаза матери.

А она продолжала:

— Они направляются в дикие и незаселенные места, где не действуют никакие законы. Там может произойти что угодно. Ни тебе шерифов, ни следователей, ни судебно-медицинских экспертов. Внезапная смерть людей в тех краях превратилась в нечто вполне нормальное, и никто не станет задавать тебе лишних вопросов.

Джей сглотнул, ощутил сухость в горле и потянулся за своим бокалом. Но мать положила поверх бокала руку, не дав ему приложиться к спиртному.

— Все. Тебе на сегодня хватит, — сказала она. — Нужно побыстрее отправляться в дорогу.

С откровенной неохотой, но послушно он убрал руку от вожделенной порции бренди.

— Возьми с собой Леннокса, — посоветовала мать. — Если случится худшее и ты не сможешь убедить Лиззи вернуться к тебе добровольно или вернуть ее силой… Он знает, что делать в подобных ситуациях.

Джей кивнул.

— Что ж, хорошо, — уже более серьезным тоном сказал он. — Я возьмусь за эту задачу.

Глава 37

Давно проложенная охотниками на диких быков — буффало — не дорога, а скорее ездовая тропа под названием «Три колеи» миля за милей тянулась на запад через равнину, которую занимала по большей части Виргиния. Тропа проходила параллельно руслу реки Джеймс, как смогла заметить Лиззи, изучив карту Мака. При этом их путь пересекали бесчисленные гряды холмов и долины между ними, образованные сотнями потоков и ручьев, впадавших в Джеймс на юге. Поначалу им часто встречались крупные плантации, подобные тем, что располагались вокруг Фредериксберга, но по мере удаления на запад дома и поля становились все меньше, попадались все реже, зато обширнее делалось пространство, поросшее лесом, и необработанные земли.

Лиззи была счастлива. Несмотря на страх, беспокойство и чувство вины, она невольно то и дело улыбалась. Она не сидела больше в четырех стенах, ехала верхом рядом с мужчиной, которого любила, решившись на поистине великое приключение. В мыслях она волновалась за будущее, но сердце ее пело.

Они нахлестывали лошадей, чтобы те двигались быстрее, поскольку велика была вероятность, что за ними устроят погоню. Алисия Джеймиссон не станет безвольно сидеть во Фредериксберге, дожидаясь возвращения Джея. Она пошлет гонца в Уильямсберг или же поедет туда сама, чтобы сообщить ему о случившемся. Если бы не привезенная ей новость о завещании сэра Джорджа, Джей мог просто пожать плечами и отпустить их на волю. Но теперь у него возникала насущная необходимость вернуть жену и заполучить внука-наследника. В том, что он бросится вдогонку за Лиззи, сомневаться почти не приходилось.

Они имели перед ним несколько дней форы, но ведь и двигаться он будет быстрее. Ему не понадобится тяжелый фургон с припасами. Как сумеет он напасть на след беглецов? Ему придется начать расспрашивать людей в домах и тавернах, расположенных вдоль дороги, надеясь, что они заметили, как мимо проехал фургон. Этим путем пользовались многие, и крупную крытую повозку наверняка запомнят.

На третий день ландшафт стал заметно более холмистым. Поля, засеянные злаками, полностью сменились сплошными пастбищами, а сквозь синеватую дымку на горизонте уже вырисовывались по-настоящему высокие горы. Преодолевая милю за милей, лошади сильно уставали, спотыкаясь на неровностях дороги и упрямо замедляя бег. На подъемах Мак, Лиззи и Пег покидали фургон и шли рядом, чтобы облегчить нагрузку, но этого оказывалось недостаточно. Головы животных поникли, они перешли на шаг, уже не слушаясь кнута.

— Да что с ними такое? — с беспокойством спросил Мак.

— Им нужна более привычная и качественная пища, — объяснила Лиззи. — Они сейчас кормятся теми растениями, которые находят под ногами во время ночного выпаса. Но для такой тяжелой работы, как необходимость тянуть целыми днями фургон, лошадям необходим овес.

— Мне следовало захватить с собой запас овса, — с сожалением сказал Мак. — Но я как-то не подумал об этом. В лошадях я мало что понимаю.

После обеда в тот день они добрались до Шарлоттсвилля — нового поселения, выросшего там, где к северо-западу «Три колеи» сходились с древней индейской тропой, проложенной семинолами. Городок состоял из двух параллельных друг другу улиц, поднимавшихся от дороги по склону холма, но почти все участки земли вокруг оставались неиспользованными, и лишь в немногих домах жили люди — не более чем в дюжине. Но Лиззи успела разглядеть здание суда и высившийся перед ним столб для порки наказанных, как и таверну с гостиницей, обозначенную вывеской с грубо намалеванным изображением лебедя.

— Мы могли бы купить овса здесь, — сказала она.

— Не хочу останавливаться, чтобы нас лишний раз заметили и запомнили, — отозвался Мак.

Лиззи поняла ход его рассуждений. Перекресток двух путей создаст для Джея проблему. Ему придется узнать, свернули ли беглецы к югу или продолжили двигаться на запад. Если бы они привлекли к себе внимание, остановившись у таверны для закупки провианта, то существенно облегчили бы ему задачу. Что ж, лошадям придется помучиться немного дольше.

Через несколько миль за Шарлоттсвиллем они задержались там, где дорогу пересекала едва приметная тропа. Мак развел костер, Пег приготовила поленту. Не приходилось сомневаться, что в соседней речушке водилась рыба, а в лесу не было недостатка в оленях, но путешественники не могли терять время на охоту или рыбалку. Пришлось довольствоваться кашей. Лиззи ела ее впервые и поняла, насколько полента безвкусна, а ее клейкая масса просто вызывала отвращение. Она заставила себя проглотить немного, но почувствовала тошноту и отказалась от остального. Теперь оставалось лишь стыдиться, что она кормила этим своих работников каждый день.

Пока Мак мыл в реке посуду, Лиззи стреножила лошадей, чтобы они могли пастись ночью, но не сбежали. Затем все трое завернулись в одеяла и улеглись под фургон рядом друг с другом. Лиззи поморщилась, и Мак спросил:

— В чем дело?

— Спине больно, и лежать неудобно.

— Ты слишком привыкла к пуховым перинам в постели.

— Я предпочту спать на голой сырой земле вместе с тобой, чем одна на самой роскошной перине.

Они не могли заняться любовью при Пег, но когда решили, что девочка достаточно глубоко заснула, принялись тихо перешептываться, вспоминая, через что им уже довелось пройти вместе.

— Помнишь, как я вытянула тебя из реки и стала сушить, протирая своей нижней юбкой…

— Конечно. Такое не забывается.

— Я терла тебя, а потом ты повернулся… — Она замялась в смущении, внезапно ощутив прилив застенчивости. — Ты тогда… возбудился.

— Еще как! Я был так утомлен, что едва на ногах держался, но все равно мне очень захотелось близости с тобой.

— А я никогда до того момента не встречалась с подобным тебе мужчиной. Мне это показалось настолько заманчивым. Мне позже даже во снах это снилось. Было неловко даже вспоминать, насколько понравилось ощущение.

— Ты так изменилась с тех пор. Куда делось все твое прежнее высокомерие и заносчивость?

Лиззи чуть слышно рассмеялась.

— А я задаюсь тем же вопросом о тебе.

— Разве я был когда-нибудь высокомерным? Позволял себе дерзкие поступки?

— Конечно! Подняться в церкви и зачитать то письмо прямо в лицо землевладельцу!

— Да, это, наверное, воспринималось как наглость с моей стороны.

— Должно быть, изменились мы оба.

— И я рад, что так случилось. — Мак прикоснулся к ее щеке. — Думаю именно тогда я в тебя влюбился. Во дворе перед церковью, услышав твою резкую отповедь.

— Я же долго любила тебя, сама не осознавая этого. Помню тот поединок за денежный приз. Каждый удар, достававшийся тебе, причинял мне подлинную боль. Я ненавидела того, кто уродовал твое прекрасное тело. Позже, пока ты валялся без сознания, я ласкала тебя. Прикасалась к твоей груди. Вероятно, я хотела тебя уже тогда. Еще до своего замужества. Но только не хотела себе в этом признаваться.

— Могу с такой же откровенность рассказать тебе, когда возникло чувство любви у меня. В шахте. Ты случайно упала в мои объятия, и я ощутил твою грудь, внезапно поняв, кто ты такая на самом деле.

Она хихикнула.

— И ты удерживал меня в объятиях немного дольше, чем требовала необходимость, верно?

При отсветах догоравшего костра на его лице читалось смущение.

— Вовсе нет. Но как я потом жалел о краткости объятий!

— Зато теперь можешь обнимать меня как угодно долго.

— Да.

Он обвил ее плечи рукой и притянул к себе. Некоторое время они молча лежали очень близко друг от друга, и в таком положении оба заснули.

* * *

На следующий день они преодолели небольшой горный хребет через перевал и спустились на протянувшуюся за ним равнину. Лиззи и Пег правили фургоном вдоль склона, а Мак уехал немного вперед на одном из жеребцов. У Лиззи ныло все тело от сна на земле, и она начала ощущать недостаток качественной пищи. Но ей лучше было привыкать к этому. Им предстоял еще долгий путь. Она стиснула зубы и заставила себя думать только о будущем.

Одновременно она заметила, как что-то тяготит Пег. Лиззи девочка пришлась по душе. При каждом взгляде на нее она вспоминала о своей умершей дочурке. Пег ведь тоже когда-то была младенцем, предметом обожания своей матери. Во имя памяти ее мамы Лиззи преисполнилась решимости полюбить Пег и всегда заботиться о ней.

— Что так печалит тебя? — спросила Лиззи.

— Некоторые из ферм на холмах напомнили мне плантацию Бурго Марлера.

Должно быть, это действительно страшно — убить человека, подумала Лиззи. Но подспудно ощущала в настроении Пег нечто другое. Не сумев долго сдерживаться, Пег выложила мучивший ее вопрос:

— Почему вы решили сбежать вместе с нами?

Трудно было найти для нее простой и легко понятный ответ. Лиззи поразмыслила над ним и потом сказала:

— Вероятно, главная причина в том, что мой муж больше не любит меня. — Нечто в выражении лица Пег заставило ее задать встречный вопрос: — Я могу ошибаться, но, по-моему, ты хотела бы, чтобы я осталась дома, не так ли?

— Понятно же, что вы не можете есть нашу пищу, вам не нравится спать на земле, и если бы не вы, нам не пришлось бы угонять фургон. Мы смогли бы двигаться тогда гораздо быстрее.

— Я быстро привыкну к походным условиям. А припасы в фургоне значительно облегчат нам всем задачу устроить для себя новый дом в необитаемых краях.

Пег по-прежнему выглядела мрачной и насупленной. Лиззи догадалась, что разговор еще не окончен. И, разумеется, после непродолжительного молчания Пег спросила:

— Вы ведь влюблены в Мака, верно?

— Конечно!

— Но вы же только что покинули мужа. Не слишком ли рано вступать в связь с другим мужчиной?

Лиззи нахмурилась. Она и сама думала об этом в минуты, когда начинала сомневаться в себе, но ее раздражала критика из уст почти еще ребенка.

— Муж не прикасался ко мне шесть месяцев. Сколько мне, по-твоему, следовало еще ждать?

— Мак любит меня.

Вот теперь все окончательно запуталось и усложнилось.

— Думаю, он любит нас обеих, — сказала Лиззи. — Только по-разному.

Пег помотала головой.

— Он любит только меня. Я точно знаю.

— Мак относится к тебе как любящий отец. А я попытаюсь заменить тебе мать, если позволишь.

— Ни за что! — злобно воскликнула Пег. — Все будет совершенно не так!

Лиззи в полнейшей растерянности не могла сообразить, что сказать ей в ответ на подобное заявление. Посмотрев вперед, она увидела участок совсем мелкой в этом месте реки и приземистое деревянное строение на берегу. Стало ясно, что здесь путники с тропы пересекали реку вброд, а дом был небольшой придорожной таверной. Мак как раз привязывал коня перед входом в нее.

Она остановила фургон. Крупного сложения, но неряшливо одетый мужчина показался из таверны. На нем были чересчур широкие брюки и потрепанная треугольная шляпа, а вот рубашка отсутствовала.

— Нам нужно купить овса для лошадей, — обратился к нему Мак.

Мужчина не ответил прямо и сам поинтересовался:

— А вы, ребята, не собираетесь здесь отдохнуть, зайти ко мне, выпить чего-нибудь?

Лиззи внезапно ощутила, что ничего так не хотела в этот момент, как выпить кружку пива. Из Мокджек Холла она захватила с собой денег. Немного, но достаточно на самые необходимые расходы в пути.

— Да, непременно, — решительно ответила она и спрыгнула с козел фургона.

— Меня зовут Барни Тоболд, но все кличут просто Баз, — представился владелец таверны.

Он окинул Лиззи изучающим взглядом, слегка удивившись. На ней был мужской наряд, но она не довела маскировку до конца, и лицо сразу выдавало женщину. Однако хозяин ничего не сказал, а просто провел их внутрь своего заведения.

Когда глаза привыкли к сумраку, Лиззи разглядела, что в таверне имелась всего лишь одна совсем просто обставленная комната с двумя скамьями и стойкой бара. На полке стояли несколько деревянных кружек. Баз потянулся к крану бочки с ромом, но Лиззи остановила его, сказав:

— Не надо рома. Налейте нам пива, пожалуйста.

— Лично я не откажусь от рома, — заявила Пег.

— Пока за все плачу я, ром ты пить не будешь, — сказала Лиззи. — Ей тоже налейте пива, Баз, будьте любезны.

Он наполнил пивом деревянные кружки. Вошел Мак с картой в руке и спросил:

— Как называется эта речка?

— У нас ее именуют Южной рекой.

— А если перейти на другую сторону, куда дальше поведет дорога?

— К городку Стонтон. Он примерно в двадцати милях отсюда. А дальше не располагается почти ничего. Несколько троп и пара пограничных фортов. Потом начинаются в самом деле очень высокие горы, которые еще никому не удавалось преодолеть. Но вы-то сами куда направляетесь?

Мак колебался с ответом, и пришлось вмешаться Лиззи:

— Я еду навестить своего кузена.

— В Стонтоне?

Теперь и Лиззи не сразу нашлась, как ответить.

— Э-э-э… Не в самом городе… Поблизости.

— Неужели? Как его зовут?

Она выпалила первое пришедшее в голову имя:

— Ангус… Ангус Джеймс.

Баз наморщил лоб.

— Странно. Я думал, что знаю всех в Стонтоне и его окрестностях, но эта фамилия мне незнакома.

Лиззи импровизировала на ходу.

— Его ферма может располагаться достаточно далеко от города. Я никогда там не бывала прежде.

Снаружи донесся топот лошадиных копыт. Лиззи мгновенно подумала о Джее. Мог ли он настигнуть их так быстро? Звук вызвал тревогу и у Мака, и он сказал:

— Если мы хотим добраться до Стонтона к закату…

— Нам не стоит терять больше времени, — закончила фразу Лиззи.

Она одним глотком опорожнила кружку.

— Но вы даже горла толком промочить не успели, — заметил Баз. — Выпейте еще по одной.

— Нет, — решительно сказала Лиззи и достала кошелек. — Позвольте мне с вами расплатиться.

В таверну вошли двое мужчин, щурясь при сумрачном освещении. Они выглядели местными жителями. На обоих были штаны из оленьих шкур и домашнего изготовления сапоги. Краем глаза Лиззи успела заметить, что Пег вздрогнула при их появлении, а потом повернулась к вошедшим спиной, словно не хотела показывать им свое лицо.

Один из них приветливо воскликнул:

— Рады видеть вас, незнакомцы! — Он был до уродливости некрасив: нос сломан, один глаз не открывался. — Меня зовут Крис Доббс по прозвищу Одноглазый Доббо. Приятно встретить новых в наших краях людей. Какие новости на востоке? Эти бюрократы из ассамблеи все так же растрачивают собранные с нас налоги на строительство для себя роскошных домов и на обильные пирушки? Позвольте угостить вас выпивкой. Всем рома, Баз, пожалуйста. За мой счет.

— Мы уже уходим, — попыталась объяснить ему Лиззи. — Но все равно спасибо за щедрое предложение.

Доббо пристальнее пригляделся к ней единственным глазом и сказал:

— Ничего себе! Женщина в мужских штанах!

Она проигнорировала его слова и раскланялась с хозяином:

— До свидания, Баз. И благодарим вас за информацию.

Мак вышел первым. За ним к двери направились Лиззи и Пег.

Доббс оглядел Пег и теперь уже по-настоящему удивился.

— А ведь тебя я точно знаю, — сказал он. — Видел как-то вместе с Бурго Марлером, да упокоит господь его душу.

— Никогда о нем не слышала, — небрежно бросила Пег и прошла мимо.

Потребовалось лишь несколько секунд, чтобы мужчина пришел к логичному умозаключению.

— Богом клянусь, ты и есть та самая маленькая сучка, которая убила его!

— Погодите минутку, — вмешалась Лиззи. Она уже жалела, что Мак так поспешно вышел. — Не знаю, какие вздорные мысли вы вбили себе в голову, мистер Доббс, но Дженни служит горничной в моей семье с десятилетнего возраста, и она просто не могла свести знакомство с неким Бурго Марлером. Не говоря уже о том, чтобы убить его.

Но его оказалось не так просто обвести вокруг пальца.

— Ее зовут вовсе не Дженни, хотя имя тоже короткое: Бетти, Милли или Пегги. Вот, точно — Пегги Нэпп.

Лиззи стало дурно от навалившегося на нее страха.

Доббс повернулся к своему спутнику, ища у того подтверждения:

— Разве ж это не она? Глянь как следует.

Второй мужчина пожал плечами.

— Я видел купленную Бурго приговоренную только пару раз, а для меня одна девчонка мало чем отличается от другой. — В его голосе звучало сомнение.

Неожиданно вмешался Баз:

— Хотя ее внешность точь-в-точь соответствует описанию в «Виргиния газетт».

Он полез под стойку и достал оттуда мушкет.

Страх Лиззи мгновенно улетучился, сменившись гневом.

— Надеюсь, вы не собираетесь угрожать мне, Барни Тоболд? — спросила она и сама удивилась властной силе своего голоса.

Он ответил:

— Думаю, вам всем придется остаться здесь, пока мы не отправим записку шерифу в Стонтоне. Он очень переживает, что не сумел поймать убийцу Бурго. Уверен, ему захочется проверить правдивость вашей истории.

— Я не собираюсь торчать в вашей таверне и дожидаться, пока вы поймете, что ошиблись.

Он навел на нее оружие.

— Боюсь, вам все же придется подождать.

— Позвольте мне кое-что объяснить. Я сейчас выйду отсюда вместе с этой девочкой, а вам следует знать только одно: если вы застрелите жену состоятельного джентльмена из Виргинии, никакие самые благовидные предлоги не спасут вас потом от виселицы.

Она положила руки на плечи Пег, встала между ней и дулом мушкета, а потом подтолкнула в двери.

Баз взвел курок со щелчком, который показался оглушительным.

Пег дернулась, держась за Лиззи, и той пришлось еще сильнее вцепиться в нее, почувствовав, что девчонка готова броситься бежать.

До двери было всего-то три ярда, но, как показалось, у них ушла целая вечность, чтобы преодолеть это короткое расстояние.

Выстрела не последовало.

Лиззи ощутила солнечный свет на лице.

Даже у нее не осталось сил сдерживаться дольше. Снова подтолкнув Пег вперед, она и сама побежала.

Мак уже забрался в седло. Пег первой буквально взлетела на козлы фургона. Лиззи одним прыжком очутилась рядом.

— Что произошло? — спросил Мак. — У вас обеих такой вид, словно вы только что повстречались с призраком.

— Давай побыстрее убираться отсюда! — воскликнула Лиззи и хлестнула лошадей поводьями. — Этот одноглазый тип узнал Пег!

Она развернула фургон в сторону востока. Если бы они теперь направились в Стонтон, пришлось бы перебираться вброд через реку, на что требовалось слишком много времени. И они попали бы в итоге прямиком в лапы шерифа и его людей. Приходилось возвращаться туда, откуда они только что приехали.

Оглянувшись через плечо, она увидела троих мужчин у двери таверны. Баз все еще держал в руках мушкет.

Она пустила лошадей рысью.

Баз так и не осмелился выстрелить.

Через несколько секунд они оказались вне зоны возможного попадания ружейной пули.

— Слава богу, — от всей души произнесла Лиззи. — Мы пережили ужасающие мгновения.

Дорога свернула в лес, и таверна скрылась из вида. Чуть позже Лиззи позволила лошадям перейти на шаг. Мак верхом поравнялся с повозкой.

— Мы забыли купить овес, — сказал он.

* * *

Мак испытал облегчение после благополучного бегства, хотя крайне сожалел о решении Лиззи вернуться назад. Им следовало форсировать реку вброд и продолжать двигаться дальше. Стало ясно, что именно в окрестностях Стонтона располагалась прежде ферма Бурго Марлера, но ведь они могли найти путь в обход города или же миновать его ночью. И все же он не стал критиковать Лиззи: ей пришлось поневоле найти выход из положения очень быстро при весьма затруднительных обстоятельствах.

Они снова остановились на месте, где ночевали накануне, то есть там, где «Три колеи» пересекались с перпендикулярной тропой. Фургон увели подальше от дороги и спрятали в лесу. Теперь все трое превратились еще и в беглецов от правосудия.

Мак сверился со своей картой и решил, что им придется вернуться к Шарлоттсвиллю и свернуть на тропу семинолов к югу. Они могли затем через пару дней снова направиться на запад, обойдя Стонтон в пятидесяти милях.

Но уже утром Мака посетила новая мысль. Доббс тоже был вполне способен добраться до Шарлоттсвилля. Предположим, с наступлением темноты он тихо миновал их скрытый лагерь и добрался до города раньше их. Он поделился своим беспокойством с Лиззи и предложил поехать в Шарлоттсвилль в одиночку, чтобы проверить, чист ли горизонт. Она согласилась с его доводами.

Он нещадно гнал коня и оказался в городе перед самым наступлением рассвета. Затем заставил скакуна перейти на шаг, как только приблизился к первому дому на окраине. Повсюду еще царила тишина. Никакого движения. Только старый шелудивый пес сидел прямо посреди дороги и лениво почесывался. Но дверь таверны «Лебедь» оказалось открытой, и из трубы очага вился дымок.

В баре никого не было.

Возможно, Доббс и его приятель все-таки отправились другим путем в сторону Стонтона.

Откуда-то доносился настолько ароматный запах, что слюнки текли. Мак обошел здание сзади и увидел пожилую женщину, жарившую бекон.

— Мне нужно купить овса, — сказал он.

Не поднимая головы и не отрываясь от своего занятия, женщина отозвалась:

— Напротив суда есть магазин.

— Спасибо. Вы не видели сегодня Одноглазого Доббо?

— А это еще кто такой, черт побери?

— Так, не имеет значения.

— Не хотите ли позавтракать, прежде чем отправиться по делам?

— Нет, благодарю вас. Жаль, но у меня очень мало времени.

Оставив коня, он поднялся по холму к зданию суда. Через площадь от него располагалась постройка меньших размеров с небрежно выведенной вывеской «Торговец семенами». Сам магазин стоял под замком, но на заднем дворе он нашел полуодетого мужчину, который тщательно брился.

— Мне нужно купить овса, — повторил Мак.

— А мне нужно закончить бриться.

— Ждать я не могу. Продайте мне пару мешков сейчас же, или мне придется приобрести их у брода через Южную реку.

Ворча и ругаясь себе под нос, мужчина вытер лицо полотенцем и провел Мака в магазин.

— Чужаков в городе не появлялось? — спросил Мак.

— Кроме вас, никого, — ответил хозяин.

Стало быть, Доббс не приехал в город ночью.

Мак расплатился деньгами Лиззи и взял два больших мешка, взвалив оба на спину. Но как только вышел наружу, услышал цокот копыт, а потом заметил троих всадников, ехавших с востока очень быстро.

У него екнуло сердце.

— Ваши дружки? — спросил торговец зерном.

— Нет.

Он поторопился спуститься к подножию холма. Ездоки спешились у «Лебедя». Подойдя ближе, Мак замедлил шаги и натянул шляпу глубже на глаза. Когда они выпрыгнули из седел, ему удалось лучше разглядеть лица.

Одним из вновь прибывших оказался Джей Джеймиссон.

Мак беззвучно выругался. Джей почти настиг их из-за проблем, возникших вчера при броде через Южную реку.

К счастью, Мак проявил осторожность и теперь был осведомлен о погоне. Ему оставалось только добраться до своего коня и тихо ускакать, никем не замеченным.

Однако внезапно до него дошло, что «его конь» был украден у Джея и стоял сейчас на привязи всего в трех ярдах от законного владельца.

Джей обожал лошадей и хорошо разбирался в них. Стоило ему только бросить на коня взгляд, как он узнал бы в нем свою собственность. А тогда ничего не стоило сообразить, что и беглецы где-то поблизости.

Мак спрятался за сломанной оградой в буйно разросшихся кустах и сквозь ветки наблюдал за происходящим. С Джеем приехал Леннокс. Третий мужчина не был ему знаком. Леннокс очень удачно привязал своего мерина рядом с конем Мака, частично укрыв краденого скакуна от взгляда Джея. Леннокс, напротив, ничего не понимал в лошадях и сам не смог бы опознать животное. Джей поставил своего коня рядом с мерином Леннокса. Заходите внутрь, заходите скорее внутрь! — мысленно кричал им Мак, но Джей пока лишь развернулся и что-то сказал Ленноксу. Леннокс ответил, а их спутник хрипло рассмеялся. Крупная капля пота скатилась у Мака со лба, угодила в глаз, и ему пришлось сморгнуть ее, поскольку руки были заняты. Когда же его зрение снова прояснилось, все трое мужчин уже заходили в зал «Лебедя».

Мак вздохнул с облегчением. Но опасность еще не окончательно миновала.

Он вышел из-за кустов, по-прежнему сгибаясь под тяжестью мешков с овсом, и быстро пересек улицу в сторону таверны. Затем навьючил мешки на круп коня.

Неожиданно кто-то появился у него за спиной.

Он не осмелился сразу обернуться. Вставил одну ногу в стремя, когда его окликнул мужской голос:

— Эй, вы там!

Очень медленно Мак повернул голову. К нему обращался незнакомец. Он глубоко вдохнул и спросил:

— Что вам угодно?

— Мы хотели бы позавтракать.

— Найдите женщину на заднем дворе, — посоветовал ему Мак и запрыгнул в седло.

— Эй!

— Что еще?

— Здесь, случайно, не проезжал крытый фургон с четверкой лошадей, в котором ехали мужчина, женщина и девочка-подросток?

Мак сделал вид, что старается припомнить.

— Нет, в последнее время не проезжал, — ответил он, пришпорил коня и тронулся с места.

Оглядываться он больше не решался.

Уже через минуту город остался позади.

Ему отчаянно хотелось поскорее вернуться к Лиззи и Пег, но ехать пришлось медленнее из-за тяжести мешков с овсом, и солнце уже пригревало вовсю, когда он достиг точки скрещения путей. Он свернул с основной дороги и проник к укрытию в лесу, где они устроили свой лагерь.

— Джей уже в Шарлоттсвилле, — сообщил он Лиззи, как только увидел ее.

Она побледнела.

— Так близко от нас!

— Похоже, позже сегодня он проследует по «Трем колеям» через гряду. Но как только доберется до брода через Южную реку, узнает, что мы вернулись назад. Тогда его отставание от нас составит не более полутора дней. Нам придется бросить фургон.

— А как же все наши припасы!

— Очень многое нужно будет оставить тоже. У нас есть три свободных лошади. Захватим с собой все, что они смогут везти на себе. — Мак посмотрел вдоль узкой тропы, уходившей от лагеря на юг. — Вместо того чтобы возвращаться в Шарлоттсвилль, мы можем попытаться поехать в южном направлении по этой старой тропе. Как я догадываюсь, она поможет нам срезать угол выехать на тропу семинолов в нескольких милях позади города. И она выглядит вполне проходимой для верховой езды.

Лиззи не принадлежала к породе нытиков, и ее лицо отобразило решимость.

— Хорошо, — угрюмо сказала она. — Давайте браться за разгрузку фургона.

Им пришлось бросить сошник для пахоты, сундук Лиззи с теплым нижним бельем, часть фуражного зерна, но они оставили при себе ружья, инструменты и семена. Потом построили нагруженных скарбом лошадей в связку друг за другом и сами сели в седла.

Ближе к концу утра они снова тронулись в путь.

Глава 38

Три дня подряд они затем следовали древней тропой индейцев на юго-запад, минуя череду прекрасных пейзажей, где за долинами следовали перевалы, проходившие по склонам гор, пышно поросших густыми лесами. Изредка попадались отдельно располагавшиеся фермы, но им не встречались ни люди, ни крупные населенные пункты. Они ехали строго друг за другом, ведя за собой трех нагруженных лошадей. Мак натер себе седлом ягодицы, но это не мешало ему пребывать в самом добром расположении духа. Горы выглядели бесподобно красивыми, над головой ярко сияло солнце, а он чувствовал себя свободным человеком.

Утром четвертого дня они преодолели очередной подъем и увидели в открывшейся дальше внизу долине коричневые воды широкой реки, русло которой было испещрено посередине множеством мелких островков. На дальнем берегу стояло несколько деревянных домов. У причала покачивался большой, но плоскодонный паром.

Мак натянул поводья.

— Насколько я понимаю, это река Джеймс, а поселок называется Линч Ферри.

Лиззи догадалась, о чем он думает.

— Здесь ты хочешь снова свернуть на запад?

Он кивнул.

— Мы три дня почти никого не встречали. Джею будет трудно почуять наш след. Но если воспользуемся паромом, то нас уж точно запомнит паромщик, как и трудно будет остаться незамеченными местным владельцем таверны, лавочником и прочими любопытными обитателями этого местечка.

— Разумные рассуждения, — одобрительно отозвалась Лиззи. — Если мы свернем с тропы здесь, он не сможет сразу понять, куда мы направились.

Мак изучил карту.

— Долина к северо-западу поднимается выше и приводит к перевалу. Преодолев его, мы сможем оказаться на тропе, проходящей далеко юго-восточнее Стонтона.

— Отлично!

Мак улыбнулся Пег, которая молчала с равнодушным ко всему видом.

— Ты согласна с нами? — спросил он, стремясь растормошить ее и привлечь к обсуждению маршрута.

— Как вам будет угодно, — по-прежнему бесстрастно ответила Пег.

Она выглядела несчастной. Мак предположил, что девочку продолжал снедать постоянный страх быть пойманной. Кроме того, она наверняка тоже очень устала — порой они забывали, насколько она еще юное и хрупкое создание.

— Взбодрись! — сказал ей Мак. — Побег проходит успешно!

Но она лишь отвернулась. Мак обменялся взглядами с Лиззи, которая могла лишь сделать жест, отображавший ее беспомощность в подобной ситуации.

Они свернули с тропы почти под прямым углом и направились через поросшие лесом пологие холмы, чтобы снова выйти к реке примерно в полумиле выше по течению от поселка. Мак посчитал, что их скорее всего никто оттуда не заметил.

Более или менее ровная тропа тянулась вдоль берега еще несколько миль, но затем отошла в сторону, огибая гряду особенно высоких холмов. Ехать стало намного труднее. Им часто теперь приходилось спешиваться, чтобы провести лошадей через каменистые и крутые подъемы, но Мака не покидало все то же поистине пьянящее ощущение свободы.

День они закончили рядом со стремительным горным потоком. Лиззи удалось подстрелить мелкого оленя, пришедшего на водопой. Мак разделал тушу и изготовил вертел, чтобы зажарить на костре окорок. Оставив Пег присматривать за огнем, он отправился мыть запятнанные кровью оленя руки.

Спустившись ниже вдоль потока, он набрел на небольшой водопад, под которым образовалась глубокая заводь. Встав на колени, принялся оттирать руки под ниспадавшим потоком. А затем решил искупаться и быстро разделся. Но стоило ему лишь снять с себя бриджи, как он поднял глаза и увидел перед собой Лиззи.

— Каждый раз, когда я снимаю с себя одежду и прыгаю в реку…

— Ты замечаешь, что я наблюдаю за тобой!

Оба рассмеялись.

— Давай искупаемся вместе, — предложил он.

У него участилось сердцебиение, пока она тоже раздевалась. Он не сводил любовного взгляда с ее тела. А она встала перед ним совершенно обнаженная с несколько вызывающим выражением на лице, словно говорившим: какого черта, почему бы и нет? Они обнялись и поцеловались.

Когда же им пришлось сделать паузу, чтобы перевести дыхание, ему в голову пришла совершенно сумасбродная идея. Он посмотрел на глубокую заводь в десяти футах под ними и предложил:

— А что, если нам в нее нырнуть?

— Нет! — сначала воскликнула Лиззи. Потом осмелела и согласилась: — Ладно, давай нырнем!

Они взялись за руки, встали на самый край впадины и прыгнули, заливаясь бессмысленным смехом. По-прежнему держась за руки, рухнули в воду. Уйдя в глубину, Мак отпустил руку Лиззи. Когда же вынырнул на поверхность, увидел ее в нескольких футах от себя, фыркавшую, пытавшуюся откашляться, но продолжавшую смеяться. Они вместе поплыли к берегу, вскоре почувствовав дно у себя под ногами, после чего замерли, давая себе отдых.

Мак притянул Лиззи к себе. С восхитительно возбуждающим чувством ощутил ее нагие бедра, прижатые к своим. Ему даже не хотелось целовать ее сейчас. Ему было достаточно смотреть на ее лицо. Он погладил ей бедра сзади. Ее пальцы сомкнулись на его сразу же отвердевшем члене. Она тоже смотрела ему прямо в глаза и счастливо улыбалась. У него возникло предчувствие, что он сейчас взорвется от восторга.

Она обняла его за шею и задрала ноги, чтобы обвить ими его вдоль талии. Мак покрепче уперся ступнями в дно и принял на себя ее вес целиком. Затем еще немного приподнял ее. Она слегка изменила позу, поудобнее устроившись верхом на нем. И он вошел в нее с такой легкостью, словно они практиковались многие годы.

Посреди холода воды ее плоть ощущалась его кожей как слой разогретого масла. Внезапно ему показалось, что все это не более чем сон. Он занимался любовью с дочерью леди Хэллим под водопадом в Виргинии. Разве такое было возможно в реальности?

Лиззи запустила язык ему в рот, и он стал сосать его. Она захихикала, но затем ее лицо снова стало серьезным и приобрело выражение глубокой концентрации на своих ощущениях. Она подтягивалась на его шее, вздымая свое тело, а потом опускалась, повторяя это движение раз за разом все чаще. Издавала глубокие гортанные стоны. Веки почти полностью сомкнула. Он зачарованно наблюдал за ее лицом.

Затем краем глаза он заметил какое-то движение на берегу. Повернув голову, успел уловить что-то вроде промелька цветового пятна, мгновенно исчезнувшего. Кто-то следил за ними. Быть может, Пег ненароком набрела на место их купания? Или это был чужак? Мак понимал, что следовало бы обеспокоиться, но Лиззи застонала особенно громко, и он выбросил все посторонние мысли из головы. Она начала покрикивать, ее бедра прижимались к нему в еще более участившемся ритме, а потом она замерла, крепко обняв его, и издала действительно страстный стон, а он держал ее и сам сотрясался в любовной агонии до полного изнеможения.

* * *

Когда они вернулись к своему лагерю, Пег пропала.

Маком овладели дурные предчувствия.

— Мне показалось, что я заметил кого-то у той заводи, когда мы с тобой занимались любовью. Это было всего лишь мимолетное впечатление, и я не мог даже определить, видел я мужчину, женщину или ребенка.

— Я уверена, что ты заметил именно Пег.

Мак взглянул на нее пристально прищурившись.

— Откуда у тебя столь твердая уверенность?

— Она ревнует меня из-за твоей любви ко мне.

— Что?

— Пег тоже влюблена в тебя. Она как-то заявила, что собирается выйти за тебя замуж. Разумеется, все это лишь девичьи фантазии, но сама-то Пег не разбирается в таких тонкостях. Вот почему она выглядела целыми днями такой несчастной в последнее время, а теперь, как я предполагаю, увидела, чем мы с тобой занимаемся, и сбежала.

Мак с ужасом понимал, что Лиззи точно указала на причину случившегося. Он вообразил себе чувства Пег и снова ужаснулся. А теперь бедная девочка среди ночи бродила одна где-то по холмам в лесной чаще.

— О боже! Что же нам теперь делать? — воскликнул он.

— Искать ее.

— Верно. — Мак стряхнул с себя оцепенение. — Она не воспользовалась одной из лошадей. Значит, не могла уйти слишком далеко. Мы пустимся на поиски вместе. Давай быстро сделаем для себя факелы. Вероятно, она отправилась туда, откуда мы пришли. Держу пари, мы скоро обнаружим ее спящей под одним из кустов.

* * *

Они потратили на поиски всю ночь.

Часами шли сначала назад, освещая лес по обе стороны от извилистой тропы. Затем им пришлось вернуться в лагерь, изготовить новые факелы и последовать теперь вверх по течению потока, спотыкаясь на бесчисленных камнях. Никаких следов Пег обнаружить не удалось.

На рассвете они позавтракали остывшим оленьим мясом, взвалили припасы на лошадей и двинулись дальше.

Существовала все же вероятность, что Пег хватило ума отправиться на запад, и Мак не оставлял надежды нагнать ее на тропе, но прошло утро, а они все шли и шли, так и не найдя ее.

В полдень им попалась еще одна тропа. Вернее, настоящая проселочная дорога, достаточно широкая для проезда телег и фургонов, испещренная отпечатками в грязи лошадиных подков. Она проходила с северо-востока на юго-запад, и в отдалении с нее уже виднелись величественные громады гор, поднимавшихся чуть ли не до самого неба.

Это была та самая дорога, которую они искали — путь к Камберлендской котловине. Манившему их перевалу.

С тягостными чувствами в сердцах они повернули на юго-запад и продолжили путешествие.

Глава 39

Утром следующего дня Джей Джеймиссон спустился верхом с холма к реке Джеймс и увидел на другом ее берегу поселок, называвшийся Линч Ферри.

Джей выбился из сил, у него болело все тело, и он почти отчаялся добиться успеха. А еще ему очень не по нраву пришелся Биннс, то ли проходимец, то ли настоящий бандит, которого Леннокс нанял в Уильямсберге на роль проводника и помощника. Джей устал от дурной пищи, провонявшей потом одежды, долгих дней тряски на коне и кратких ночевок на жесткой земле. За последние несколько суток надежда в нем то поднималась, то пропадала, что было весьма похоже на бесконечную холмистую местность, по которой приходилось двигаться.

Его крайне обрадовали известия, полученные у брода через Южную реку, где ему сообщили, что Лиззи и ее беглый напарник вынуждены были оттуда повернуть назад. Вот только ему оставалось недоумевать, каким образом они разминулись с ним на единственной дороге.

— Они где-то свернули с главной тропы, — уверенно заявил Одноглазый Доббо, когда они вместе сидели в таверне рядом с рекой. Доббс видел троих беглецов днем раньше и опознал Пег Нэпп как пропавшую преступницу, убившую Бурго Марлера.

Джей предполагал, что он не ошибся.

— Но куда они направились потом? На север или на юг? — обеспокоенно спросил он.

— Если ты скрываешься от закона, то тебе нужно уходить как можно дальше на юг. Подальше от шерифов, уголовных судов и мировых судей.

Джей не питал, однако, столь твердой уверенности в этом. На территории тринадцати колоний нашлось бы множество мест, где с виду вполне респектабельная семья — муж, жена и горничная-служанка — могла тихо обосноваться и практически исчезнуть. Но догадка Доббса представлялась наиболее вероятным вариантом.

Он сказал Доббсу, как говорил всем, что выплатит вознаграждение в размере пятидесяти английских фунтов любому, кто сумеет арестовать сбежавшую троицу. Деньги (а на такие средства здесь можно было купить небольшую ферму) выделила его мать. После того, как они расстались, Доббс перебрался через реку вброд и двинулся на запад к Стонтону. Джей надеялся, что он распространит среди населения слух о крупном вознаграждении. И если беглая жена каким-то образом ускользнет от Джея, ее смогут схватить другие люди.

Сам Джей вернулся в Шарлоттсвилль, ожидая обнаружить, что Лиззи проехала через город и свернула затем к югу. Но как оказалось, фургона там больше никто не видел. Джею оставалось лишь исходить из гипотезы, что те, кого он преследовал, сумели обойти Шарлоттсвилль стороной и нашли другой выход на ведущую к югу старую тропу, проложенную семинолами. Сделав ставку на это предположение, он и повел свою небольшую группу вдоль индейской тропы. Но местность стала окончательно безлюдной, и они не встретили по пути никого, кто заметил бы проехавших мимо мужчину, женщину и девочку.

Теперь приходилось связывать особые надежды на получение хоть какой-то информации в поселении Линч Ферри.

Они вышли на берег стремительно протекавшей реки и стали кричать. Вскоре из домика вышел мужчина и сел в заменявшую паром необычайно широкую плоскодонную лодку. С одного берега на другой был протянут канат, а лодка прикреплена к нему таким хитроумным образом, что само по себе течение тянуло паром через реку. Когда он причалил поблизости от них, Джей и его спутники завели на борт своих лошадей. Паромщику стоило только сменить положение каната и крепежной веревки, чтобы лодка начала перемещаться в обратном направлении.

Темная одежда и сдержанные манеры мужчины выдавали в нем квакера. Джей заплатил за перевоз, а потом, пока они пересекали реку, завел с ним разговор.

— Мы разыскиваем троих человек: молодую женщину, шотландца примерно того же возраста и четырнадцатилетнюю девочку. Они здесь не переправлялись недавно?

Мужчина помотал головой.

Джей сразу несколько сник. Неужели он избрал совершенно неверное направление?

— А мог кто-нибудь перебраться на другой берег так, чтобы вы даже не заметили?

На сей раз паромщик ответил не сразу.

— Это мог сделать только самый сильный и опытный пловец, — сказал он после продолжительного размышления.

— Предположим, они пересекли реку в другом месте. Есть такая вероятность?

После новой паузы квакер просто сказал:

— Есть, но это значит, что здесь они не проезжали.

Биннс захихикал, а Леннокс заставил его замолчать, окинув злобным взглядом.

Джей оглядел реку и едва слышно выругался. Жену никто не видел уже шесть дней. Непостижимо, но Лиззи удалось уйти от погони. Она могла находиться сейчас где угодно. Даже в Пенсильвании. У нее имелась возможность поехать на восток, чтобы сесть на корабль, отплывавший в Лондон. Он потерял ее. Она обвела его вокруг пальца и лишила последнего шанса получить долю наследства. «Если когда-нибудь снова встречусь с ней, богом клянусь, сам всажу пулю в голову», — мысленно дал пылкий обет он.

На самом же деле Джей понятия не имел, как поступит, если схватит ее. Он с тревогой постоянно размышлял над этим, двигаясь по колдобинам и выбоинам местных дорог. Знал, что добровольно жена к нему не вернется. Ему придется доставить ее домой связанной по рукам и по ногам. Но она не исполнит его волю даже после этого. Возникала вероятность, что она вынудит мужа взять себя насильно. Эта мысль странным образом возбуждала его. В пути его постоянно посещали похотливые воспоминания. О том, например, как они ласкали друг друга на втором этаже пустого еще дома на Чепел-стрит, пока их матери дожидались снаружи. О Лиззи, кувыркавшейся с ним в постели обнаженной и не ведавшей стыда. О сексе, когда Лиззи садилась на него верхом, покрикивая и постанывая. А когда она забеременеет теперь, как сумеет он удержать ее? Запрет под замок до самых родов?

Все стало бы гораздо проще в случае ее смерти. И ее гибель представлялась вполне вероятной. Они с Макэшем без боя уж точно не сдадутся. Если честно, Джей не считал себя способным хладнокровно убить жену. Оставалась надежда, что она падет жертвой перестрелки. Тогда он сможет жениться на пышногрудой барменше, обрюхатить ее и сразу же отправиться через океан в Лондон, чтобы потребовать исполнения условия завещания отца.

Но пока обо всем этом приходилось только мечтать. Реальность же состояла в том, что при встрече с Лиззи ему необходимо будет принять важное решение. Либо доставить ее домой живой, предоставив ей все возможности нарушить затем свои планы. Либо убить ее.

Каким образом он разделается с ней? Ему еще ни разу не приходилось никого убивать, а своей шпагой он лишь однажды нанес человеку легкое ранение — во время бунта разгрузчиков угля, когда брал под арест Макэша. Даже несмотря на свою ненависть к Лиззи, он вообразить себе не мог, как вонзает лезвие в тело, которое прежде так любил. Но однажды он все-таки направил ружье на своего брата и даже спустил курок. Если нужно будет убить Лиззи, лучше всего застрелить ее издали, как оленя. Но и в своей способности даже на это он не был окончательно уверен.

Паром пришвартовался к противоположному берегу. Неподалеку от причала возвышалась достаточно внушительная с виду постройка: дом на деревянном основании в два этажа и с мансардой под крышей. Еще несколько столь же добротных домов ровным рядом стояли вдоль склона холма, круто поднимавшегося от реки. Поселок внешне представлялся небольшим, но процветающим коммерческим поселением.

Когда они высаживались, паромщик небрежно бросил:

— Вас кое-кто уже дожидается в таверне.

— Дожидается нас? — изумленно переспросил Джей. — Кто мог знать, что мы появимся здесь?

Но паромщик словно отвечал уже на другой вопрос:

— Уродливый тип. Один глаз у него не желает открываться.

— Доббс! Но как он оказался здесь, опередив нас?

— И зачем? — добавил Леннокс.

— Спросите у него сами, — буркнул паромщик.

Новость несколько ободрила Джея, и ему не терпелось все выяснить.

— Вы займитесь лошадьми, — отдал он распоряжение своим спутникам, — а я сразу пойду к Доббсу.

Таверна располагалась в том самом двухэтажном доме, что стоял прямо у причала. Джей зашел внутрь и увидел Доббса, сидевшего за столом и поедавшего тушеное мясо из миски.

— Доббс! Какого черта вы здесь делаете?

Доббс поднял на него открытый глаз и ответил с набитым ртом:

— Явился, чтобы получить обещанную награду, капитан Джеймиссон.

— О чем вы говорите?

— А вы посмотрите лучше вот туда.

Он кивком головы указал в сторону дальнего угла зала таверны.

Там сидела накрепко привязанная к стулу Пег Нэпп.

Джей так и уставился на нее. Удача наконец улыбнулась ему!

— Откуда же она пришла?

— Я поймал ее на дороге к югу от Стонтона.

Джей нахмурился.

— И в каком направлении она двигалась?

— На север в сторону города. Я как раз покинул Стонтон и ехал к Миллерз Миллу.

— Интересно, как она там оказалась.

— Я пытался допросить ее, но она не желает со мной разговаривать.

Джей снова посмотрел на девочку и только теперь заметил синяки на ее лице. Доббс не слишком мягко обошелся с ней.

— Могу поделиться с вами своим мнением, — продолжал тот. — Они добрались почти до этого места, но не стали пересекать здесь реку, а свернули на запад. Скорее всего, фургон им пришлось где-то бросить. И затем верхом они поехали долиной вверх по течению до дороги на Стонтон.

— Но Пег вы застали одну?

— Да.

— И вы запросто схватили ее?

— Это оказалось нелегко, доложу я вам, — возразил Доббс. — Она бежала от меня быстрее ветра, а как только мне удавалось догнать ее, вырывалась и ускользала. Но я все же скакал на лошади, которой у нее не было, и под конец девчонка измоталась до предела.

Появилась женщина, тоже в квакерском облачении, и спросила Джея, не желает ли он поесть. Он нетерпеливо отмахнулся от нее. Слишком хотелось задать Доббсу все интересовавшие его вопросы.

— Но как вам удалось попасть сюда раньше нас?

Доббс ухмыльнулся.

— Спустился по реке на плоту.

— Как я предполагаю, у них произошла ссора, — возбужденно заговорил Джей. — Эта маленькая, но смертельно опасная мерзавка бросила тех двоих и отправилась на север. — Потом он в задумчивости наморщил лоб. — Но куда же держат путь Лиззи и Макэш?

— Дорога ведет к Форт-Чизвеллу. А дальше тянутся почти совершенно незаселенные земли. Чуть южнее расположен поселок Волчьи Холмы, а потом начинается территория, где господствуют чероки. Едва ли они захотят присоединиться к индейцам, а это значит, что им нужно будет у Волчьих Холмов повернуть на запад и углубиться в холмистую местность. Охотники рассказывают о перевале под названием Камберлендская котловина, которым можно воспользоваться для прохода через горный хребет. Но я в тех краях еще никогда не бывал.

— И что там, по другую сторону гор?

— Судя по слухам, дикие и необитаемые пространства. Они хороши только для охоты. Что-то вроде широкой нейтральной полосы между землями племен чероки и сиу. Порой ее называют Страной некошеных трав. Еще говорят, что там все заросло пыреем.

Теперь Джей начал хоть что-то понимать. Лиззи намеревалась начать новую жизнь в неизведанных местах. Но у нее ничего не выйдет, с возбужденной радостью пришел к выводу он. Они обязательно поймают ее и вернут назад. Живой или мертвой.

— Сама по себе девчонка не представляет для меня особой ценности, — заявил он Доббсу. — Вам придется помочь нам схватить двоих других, если хотите отработать свои пятьдесят фунтов.

— Вы желаете нанять меня в проводники?

— Да.

— Сейчас у них перед нами пара дней преимущества, и они смогут двигаться быстрее, не обремененные фургоном. Может понадобиться неделя или даже больше, чтобы догнать их.

— В случае успеха вы сполна получите пятьдесят фунтов в любом случае.

— Тогда остается надеяться, что мы нагоним их до того, как они окончательно покинут тропу и растворятся среди необитаемых пространств.

— Воистину так. Аминь, — завершил разговор Джей.

Глава 40

Через десять дней после исчезновения Пег они закончили двигаться через широкую и плоскую равнину, добравшись до полноводной и могучей реки Холстон.

Маком овладело радостное чувство. В пути они пересекали многочисленные реки и горные потоки, но у него не оставалось сомнений, что именно Холстон была их целью. Она оказалась значительно шире остальных. Посреди русла протянулся длинный остров.

— Вот то, к чему мы стремились, — торжественно объявил он Лиззи. — Здесь проходит самая дальняя граница цивилизации.

Впрочем, уже несколько дней они ощущали свое почти полное одиночество в мире. Например, вчера им попался всего один белый мужчина — траппер. И на вершине отдаленного холма они разглядели фигуры троих индейцев. Сегодня белые люди больше не встречались вовсе, только несколько групп индейцев. Краснокожие не проявляли ни дружелюбия, ни враждебности, держась на почтительной дистанции от пришельцев.

Уже очень много времени минуло с той поры, когда Мак и Лиззи миновали последний обработанный участок земли. И чем реже попадались фермы, тем больше живности водилось в лесах. Бизоны, олени, зайцы, как и мириады пригодных в пищу птиц — дикие индейки, утки, вальдшнепы, куропатки. Лиззи обычно удавалось подстрелить больше, чем требовалось на двоих.

Погода тоже благоприятствовала. Только однажды полил дождь, и им пришлось целый день пробираться по грязи, а потом всю ночь дрожать от сырости и холода. Но уже на следующее утро они полностью обсохли на ярком и теплом солнце. Оба жестоко натерли себе седлами ягодицы, кости ломило от переутомления, зато лошади превосходно выдерживали тяготы пути, подкрепляясь обильной и сочной травой, росшей повсюду, как и овсом, купленным Маком в Шарлоттсвилле.

Никаких признаков погони, устроенной Джеем, не замечалось, хотя это ничего не значило. Мак исходил из того, что он по-прежнему продолжает преследовать их.

Они напоили лошадей водой из Холстона и сами присели отдохнуть на каменистом берегу. После пересечения равнины тропа почти исчезла из вида, как не виднелось ее продолжения по другую сторону реки. К северу начинался непрерывный подъем, а в отдалении — быть может, милях в десяти, — грозно вздымалась в небеса горная гряда. Именно туда они и направлялись.

— Там где-то должен быть перевал, — настойчиво повторил Мак.

— Но я что-то пока не вижу его, — сказала Лиззи.

— Я тоже.

— А если его там не существует…

— Мы найдем другой, — решительно оборвал ее он.

Говорил он с непоколебимой уверенностью, но в душе его затаился страх. Они попадали в места, не обозначенные ни на одной карте. На них могли напасть горные львы или медведи. Индейцы тоже представляли потенциальную опасность. Никто не знал, как долго они будут соблюдать нейтралитет. Сейчас для человека с ружьем добыча пропитания не являлась проблемой, но не станет ли все гораздо сложнее зимой?

Мак снова достал свою карту, хотя она постепенно делалась все более и более неточной.

— Остается жалеть, что нам больше не попадается никто, знающий дорогу, — с горечью сказала Лиззи.

— Мы встретили нескольких таких людей, — напомнил Мак.

— Вот только каждый указывал разные пути.

— Но в целом все рисовали перед нами одинаковую картину, — заметил Мак. — Речные долины пролегают с северо-востока на юго-запад, как и показано на карте. Нам необходимо двигаться к северо-западу, пересекать реки под прямым углом, неизменно находя проходы через хребты предгорий.

— В том-то и загвоздка, что такой проход нам придется выискивать каждый раз.

— Мы будем вынуждены перемещаться зигзагом. Как только увидим перевал, позволяющий продвинуться дальше на север, мы им воспользуемся. Если упремся в хребет, который покажется непреодолимым, свернем снова на запад и последуем вдоль долины, все время высматривая следующую возможность пробраться севернее. Перевалы, вероятно, находятся не там, где показаны на карте, но их не может не быть совсем.

— Что ж, нам ничего не остается, кроме как все проверить самим, — сказала Лиззи.

— Случись нам попасть в тупик, возникнет необходимость вернуться и взять иной курс, только и всего.

Она поневоле улыбнулась.

— Знаешь, я все же предпочитаю это светским визитам на Беркли-сквер.

Мак улыбнулся в ответ. Она оказалась готова к любым трудностям: одна из черт характера, столь восхищавших его.

— Я уже не говорю о добыче угля в шахте. Куда как увлекательнее.

Но лицо Лиззи почти сразу приобрело серьезное и даже печальное выражение.

— Мне бы очень хотелось, чтобы Пег оставалась сейчас с нами.

Мак испытывал те же чувства. Они ведь так и не обнаружили ни следа Пег после ее бегства. Надеялись нагнать ее на тропе уже на следующий день, но напрасно.

Всю первую ночь Лиззи навзрыд проплакала. У нее возникло ощущение потери теперь уже двоих детей. Сначала своего младенца. Потом Пег. Они понятия не имели, где она сейчас и жива ли вообще. Ими было сделано все возможное для ее поисков, но эта мысль служила крайне слабым утешением. После всего, через что Маку пришлось пройти с Пег вместе, он в итоге лишился ее. У него самого начинали наворачиваться на глаза слезы, стоило подумать о несчастной девочке.

Теперь ничто не мешало им с Лиззи заниматься любовью хоть каждую ночь при свете звезд. Наступила настоящая весна, и теплая погода установилась надолго. Уже скоро они построят для себя дом и будут спать в удобной постели под его надежной крышей. Затем предстоит заняться заготовками больших запасов солонины и копченой рыбы на зиму. Мак расчистит первое поле и засеет его семенами…

Он поднялся на ноги.

— Отдых у нас получился уж совсем коротким, — заметила Лиззи, тоже вставая.

— Мне бы хотелось как можно быстрее удалиться в сторону от крупной реки, — объяснил Мак. — Джей в состоянии догадаться о нашем маршруте до этого места, но затем мы окончательно собьем его со следа.

Рефлекторно оба оглянулись в ту сторону, откуда пришли. Никого не было видно. Но Джей уже находился где-то на той же тропе. Мак почти не сомневался в этом.

Внезапно они поняли, что за ними наблюдают.

Мак сначала заметил краем глаза легкое шевеление, которое затем повторилось. Напрягшись всем телом, он медленно повернул голову.

Двое индейцев стояли всего в нескольких ярдах от них.

Они находились на самой северной границе владений племени чероки и представителей коренного населения видели издалека уже три дня подряд, но ни один к ним пока не приближался.

Эти двое оказались подростками лет семнадцати. У них были прямые черные волосы и красновато-коричневая кожа, характерная для аборигенов Северной Америки. Они носили куртки-хитоны и брюки из оленьих шкур, которые столь охотно стали копировать иммигранты из Европы.

Более высокорослый из них протягивал им крупную рыбу, похожую на лосося.

— Я хотеть нож, — сказал он.

Мак догадался, что индейцы пришли на рыбалку к реке.

— Ты хочешь торговать с нами? — спросил он.

Мальчик улыбнулся.

— Я хотеть нож.

— Нам не нужна рыба, но может пригодиться проводник. Держу пари, он знает, где расположен перевал, — сказала Лиззи. Это была хорошая идея. Стало бы огромным облегчением, если бы они точно узнали, куда надо идти.

Мак ухватился за нее с энтузиазмом.

— Ты проводишь нас?

Мальчик снова улыбнулся, но было совершенно очевидно, что он не понял смысла вопроса. Его спутник стоял молча и неподвижно.

Мак попытался еще раз:

— Ты станешь нашим проводником?

Юноша явно огорчился.

— Сегодня торговля не быть? — спросил он с сомнением.

Мак разочарованно вздохнул и обратился к Лиззи:

— Это всего лишь предприимчивый паренек, зазубривший несколько английских фраз, но не владеющий языком по-настоящему.

Сводила с ума вероятность заплутать здесь только потому, что они не могут общаться с местными обитателями.

— Дай мне попробовать, — сказала Лиззи.

Она подошла к одной из вьючных лошадей, открыла кожаную сумку и достала нож с длинным лезвием. Его изготовили в кузнице при плантации и на деревянной рукоятке выжгли «Дж» по начальным буквам фамилии владельца — Джеймиссон. Это было грубое изделие в сравнении с теми, что можно было бы приобрести в Лондоне, но все равно значительно более качественное, чем любая поделка самих чероки. Она показала его мальчику.

Тот широко улыбнулся.

— Я это купить, — заявил он и протянул к ножу руку.

Но Лиззи спрятала нож за спину.

Мальчик упорно совал ей рыбину, но она отталкивала ее от себя. Он опять заметно огорчился.

— Посмотри сюда, — сказала Лиззи. Она склонилась над большим камнем с плоской поверхностью. Используя острие ножа, принялась выцарапывать на камне подобие рисунка. Сначала изобразила зазубренную линию. Указала на горы в отдалении, потом снова на линию. — Это горный хребет.

Маку трудно было судить, понимает ее подросток или нет.

Под линией, изображавшей горы, Лиззи начертила две схематичные фигуры, ткнув пальцем в себя и в Мака.

— Это мы, — пояснила она. — А теперь следи внимательно.

Она нарисовала второй хребет и углубление в виде латинской цифры V, соединявшее обе горных гряды.

— Это проход, перевал, — сказала Лиззи и добавила в центр V фигурку человечка. — Нам нужно найти перевал, — завершила она и выжидающе посмотрела на индейца.

Мак затаил дыхание.

— Я купить нож, — сказал паренек и снова протянул Лиззи рыбу.

Мак в голос застонал.

— Нельзя терять надежды, — резко бросила ему Лиззи и опять обратилась к индейцу: — Это горный хребет. Это — мы. Здесь перевал. Нам нужно найти его. — Затем указала на мальчика. — Доведешь нас до перевала, получишь нож.

Он посмотрел на горы, потом на рисунок и наконец на саму Лиззи.

— Перевал, — повторил он за ней.

Лиззи указала на горы.

Он же изобразил в воздухе V, проткнув потом воображаемый образ пальцем.

— Перевал, — еще раз повторил он.

— Это то, что хочу купить я, — внушала ему Лиззи.

Мальчик улыбнулся совсем широко и несколько раз энергично кивнул.

— Думаешь, до него дошел смысл? — спросил Мак.

— Пока не знаю.

После недолгого колебания она взяла свою лошадь под уздцы и тронулась с места.

— Ты идешь с нами? — спросила она мальчика, сделав приглашающий жест.

Индеец двинулся рядом с ней.

— Аллилуйя! — воскликнул Мак.

Второй юноша присоединился к товарищу.

Они направились вдоль берега широкого и быстроводного ручья. Лошади пустились в тот легкий аллюр, который позволил им преодолеть почти пятьсот миль за двадцать два дня. Постепенно горы приближались, становились все громаднее с виду, но никаких признаков перевала Мак не различал.

Невидимая внешне тропа постоянно шла вверх, зато поверхность земли стала менее жесткой, и лошади сами ускорили свой ход. Мак понял, что мальчики следуют дорогой, которую умеют различать только они. Пустив обоих индейцев вперед, они устремились теперь прямиком к горному хребту.

Добравшись к самому подножию гор, неожиданно повернули на восток, а затем, к огромному облегчению Мака, увидели перевал.

— А ты молодец, юный рыбачок! — радостно похвалил он индейца.

Они перешли вброд реку, обогнули высокую гору и внезапно обнаружили, что оказались по другую сторону хребта. Когда солнце стало клониться к закату, они достигли узкой расщелины, по которой протекала еще одна горная речка шириной около двадцати пяти футов, стремительно несшая свои воды на северо-восток. А перед ними возник еще один горный хребет.

— Давайте разобьем здесь лагерь, — предложил Мак. — Утром направимся вдоль ущелья в поисках следующего перевала.

Он пришел в превосходное настроение. Они следовали далеко не очевидным маршрутом, а тропа была совершенно неразличима даже от берега реки. Здесь Джей уже никак не сможет последовать за ними. В нем наконец окрепла уверенность, что побег удался.

Лиззи отдала нож старшему из двух мальчиков.

— Спасибо тебе, рыбачок, — сказала она.

Мак надеялся, что индейцы останутся с ними. Он был готов отдать им все свои ножи, если бы они провели его с Лиззи через горы. Но они сразу же развернулись и отправились туда, откуда только что пришли. Старший по-прежнему нес свою рыбину.

Несколько мгновений спустя оба исчезли в сгустившихся сумерках.

Глава 41

Джей пребывал в твердом убеждении, что они настигнут Лиззи сегодня же. Он держал высокий темп, нещадно нахлестывая коня.

— Они уже не могут быть далеко впереди нас, — постоянно твердил он.

Однако когда к вечеру они вышли к берегу реки Холстон, им по-прежнему не попалось ни следа беглецов. Джей начал злиться.

— Мы не сможем продолжать погоню в темноте, — констатировал он, пока они поили лошадей. — А я-то рассчитывал, что к этому моменту мы их уже поймаем.

— Нам осталось недолго, уймитесь, — сказал Леннокс раздраженно.

Чем дальше их группа удалялась от цивилизации, тем наглее и развязнее становился он.

— Но мы можем только гадать, в какую сторону они направились отсюда, — вмешался в разговор Доббс. — Через горы нет какой-то одной тропы, и каждый, кто захочет перебраться через них, должен выбирать свой собственный маршрут.

Они стреножили лошадей и привязали Пег к дереву. Леннокс приготовил на ужин поленту. Прошло четыре дня с тех пор, когда им в последний раз попалась таверна, и Джея уже тошнило от дрянной пищи, какой он обычно кормил своих рабов. Но для того, чтобы отправиться на охоту и добыть дичь, было слишком темно.

Все они предельно устали, натерли себе ягодицы и ноги до волдырей. Биннс предпочел остаться в Форт-Чизвелле, а теперь и Доббс начал терять терпение.

— Мне будет лучше бросить эту затею и вернуться, — сказал он. — Не стоит рисковать заблудиться в горах и погибнуть даже ради пятидесяти фунтов.

Но Джей не желал его отпускать: одноглазый оставался единственным среди них, кому местность была мало-мальски знакома.

— Но мы пока не поймали мою жену, — сказал он.

— Мне нет дела до вашей жены.

— Потерпите хотя бы еще один день. Люди в один голос утверждали, что проход через гряду расположен к северу отсюда. Давайте проверим, удастся ли нам обнаружить перевал. Мы можем настигнуть ее завтра.

— А можем понапрасну потратить время, будь оно все проклято.

Леннокс разложил комковатую кашу по мискам. Доббс развязал Пег руки только для того, чтобы она смогла поесть, потом связал снова и накрыл девочку одеялом. Никто особо не заботился о ее комфорте, но Доббс хотел доставить ее живой к шерифу Стонтона. Ему мнилось, что его поощрят за ее поимку.

Леннокс достал бутылку рома. Они тоже завернулись в одеяла и стали передавать бутылку по кругу, изредка обмениваясь отрывистыми фразами. Проходили часы. На небе показалась луна. Джей постепенно впал в дрему. Но в какой-то момент открыл глаза и заметил странное лицо на самом краю круга света, отбрасываемого почти догоревшим костром.

Он так перепугался, что не смог издать ни звука. Лицо выглядело каким-то нереальным — молодым, но совершенно ни на кого не похожим, и Джею потребовалось некоторое время, чтобы сообразить — это было лицо индейца.

Причем лицо улыбалось, но не Джею. Он отследил взгляд и понял, что индеец смотрит на Пег. А она корчила ему гримасы, которые можно было истолковать однозначно: развяжи меня, подавала сигналы Пег.

Джей застыл в неподвижности и наблюдал.

Теперь он видел, что индейцев двое. Оба — совсем еще подростки.

Один из них безмолвно вступил в круг света. Он держал в руке большую рыбину. Положив ее на землю, достал нож и склонился над Пег.

Леннокс метнулся быстро, как змея. Джей не успел даже разглядеть, что произошло. Мгновение спустя Леннокс уже крепко удерживал мальчика в захвате обеими руками. Нож упал на землю. Пег издала крик отчаяния.

Второй индеец исчез.

Джей поднялся на ноги.

— Кто у нас тут объявился?

Доббс протер глаза и всмотрелся пристальнее.

— Всего лишь индейский парнишка, попытавшийся нас обокрасть. Нам следует вздернуть его в назидание другим.

— Не торопись, — сказал Леннокс. — Он мог встретить тех людей, которых мы преследуем.

Эта мысль возродила в Джее надежду. Он встал перед юнцом.

— Ну, скажи мне что-нибудь, дикарь.

Леннокс с силой вывернул мальчику руку. Тот вскрикнул от боли и запричитал что-то на родном языке.

— Говори по-английски, — рявкнул на него Леннокс.

— Послушай меня, — угрожающе громко произнес Джей. — Тебе попадались по пути двое людей? Мужчина и женщина?

— Сегодня нет торговля, — заявил в ответ подросток.

— Ах, так он все-таки знает английский! — воскликнул Доббс.

— Вот только боюсь, он ничего не сможет нам толком сказать, — разочарованно заметил Джей.

— Еще как сможет! — решительно заявил Леннокс. — Подержи-ка его вместо меня, Доббо. — Доббс взялся за юного индейца, а Леннокс подобрал нож, выпавший из его руки. — Взгляните на это. Один из наших ножей. На рукоятке выжжена буква «Дж».

Джей посмотрел на рукоять. И верно — нож был изготовлен на его плантации.

— Стало быть, он в самом деле встречался с Лиззи!

— Точно, — подтвердил Леннокс.

Надежда вспыхнула в Джее на сей раз с необычайной силой.

Леннокс поднес нож к лицу мальчика и спросил:

— Куда они пошли, юнец?

Индеец пытался вырываться, но Доббс держал его крепко.

— Сегодня нет торговля, — повторил подросток испуганно.

Леннокс ухватил его за левую руку. Затем вставил кончик ножа под ноготь указательного пальца.

— Куда? — спросил он снова и одним движением вырвал ноготь.

Мальчишка и Пег закричали одновременно.

— Прекратите это! — вопила Пег. — Оставьте его в покое!

Леннокс вырвал второй ноготь. Паренек заплакал.

— Где находится перевал? — спросил Леннокс.

— Перевал, — повторил за ним индеец и окровавленной рукой указал на север.

Джей удовлетворенно выдохнул.

— Ты доведешь нас до него, — сказал он.

Глава 42

Маку снилось, что он переходит вброд реку к месту под названием Свобода. Вода обжигала холодом, дно было неровное и каменистое, течение стремительное и мощное. Он двигался вперед, но противоположный берег никак не приближался, а река становилась с каждым шагом все глубже. Но все равно он знал, что если просто продолжит идти, непременно доберется до цели. Вот только глубина все увеличивалась, и вскоре вода захлестнула его с головой.

Отчаянно глотая ртом воздух, он проснулся.

Услышал ржание одной из лошадей.

— Что-то потревожило ее, — сказал он.

Ответа не последовало. Он повернулся и увидел, что Лиззи больше не лежит рядом с ним.

Вероятно, она просто отошла за соседний куст, чтобы справить естественную нужду, но у Мака сразу же возникло дурное предчувствие. Он быстро скинул с себя одеяло и встал.

На небе только-только появилась первая светло-серая полоса, но он мог ясно разглядеть четырех кобыл и двух коней, замерших так, словно они издали услышали приближение других лошадей. Кто-то явно появился и двигался в их сторону.

— Лиззи! — окликнул ее он.

А затем из-за ствола дерева вышел Джей с ружьем, нацеленным прямо в сердце Маку.

Мак окаменел.

Всего мгновением позже показался Леннокс, державший по пистолету в каждой руке.

Мак стоял перед ними совершенно беспомощный. Отчаяние целиком поглотило его, как вода реки во сне. Значит, сбежать ему все-таки не удалось — он схвачен.

Но где же Лиззи?

Уродливый мужчина с переправы через Южную реку, которого звали Одноглазый Доббо, подъехал верхом тоже с мушкетом наперевес. Рядом со своим конем он вел под уздцы лошадь с Пег в седле. Ее ноги связали под брюхом животного, чтобы полностью лишить возможности сбежать. На вид она не была серьезно ранена, но выглядела самоубийственно несчастной, и Мак понял, что теперь она во всем случившемся винит себя. Индейский маленький рыбачок плелся за Доббсом, привязанный длинной веревкой к его седлу. Он наверняка и привел их сюда. Его руки были покрыты кровью. Мак сначала поразился. При их встрече паренек выглядел целым и невредимым. Потом он сообразил: юного индейца пытали. На него нахлынула волна отвращения к Джею и Ленноксу.

Джей не сводил глаз с одеял, расстеленных на земле. Не оставалось сомнений, что Мак и Лиззи спали вместе.

— Ты, грязная свинья! — Его лицо исказилось от ярости. — Где моя жена?

Он перевернул ружье и ударил Мака прикладом в голову, чуть не раздробив височную кость. Мак покачнулся и упал.

— Где она, ты, шахтерский выродок? Где моя жена?

Ощущая во рту вкус крови, Мак ответил:

— Не знаю.

— Что ж, если ты не знаешь даже этого, я не откажу себе в удовольствии прострелить тебе череп!

Мак понял серьезность намерений Джея. Он весь покрылся холодным потом. Ему инстинктивно захотелось начать униженно умолять сохранить ему жизнь, но он подавил этот мгновенный импульс и стиснул зубы.

Пег закричала:

— Не надо! Не стреляйте, прошу вас!

Джей снова направил дуло Маку в голову. Его голос поднялся до почти истерического визга:

— Это станет моим отмщением тебе за все прошлые издевательства надо мной! — воскликнул он.

Мак посмотрел ему в глаза и прочитал во взгляде свой смертный приговор.

* * *

Лиззи лежала на животе среди поросшего высокой травой клочка земли позади большого камня, держа в руках ружье и выжидая.

Она выбрала это местечко еще накануне вечером, когда обследовала берег реки, заметив отпечатки копыт и помет оленей. По мере того как светало, она полностью замерла и наблюдала, готовая к появлению животных у водопоя.

Ее ловкость в обращении с ружьями поможет им позже выжить, прикидывала она. Мак мог построить дом, вырубить лес под поля, засеять их, но ведь пройдет по меньшей мере год, прежде чем они снимут первый урожай и заготовят на зиму достаточное количество зерна. Зато среди их припасов были три больших мешка с солью. В детстве Лиззи часто сидела в кухне особняка Хай Глен и наблюдала, как их повариха Джинни засаливает окорока и большие куски телятины, укладывая их затем в огромные бочки. Так же она научилась и коптить рыбу. А им понадобится много провизии. Их с Маком горячие отношения наверняка приведут к тому, что еще до конца года кормить придется уже троих. При этой мысли на ее лице засветилась счастливая улыбка.

Среди деревьев что-то зашевелилось. Секундой позже из леса вышел молодой олень и осторожно встал на краю берега. Затем склонил голову, высунул язык и начал пить.

Лиззи сумела беззвучно взвести затвор ружья.

Но прежде чем она прицелилась, за первым оленем последовал другой, а всего через минуту у водопоя скопилось двенадцать или даже пятнадцать особей. «Если в этих краях повсюду такое обилие добычи, — подумала Лиззи, — мы с Маком, чего доброго, растолстеем!»

Ей не был нужен крупный олень. Кони и так были навьючены до предела и не смогли бы везти на себе излишек мяса. Кроме того, молодая оленина нежнее на вкус. Она избрала для себя цель, взяла ее на мушку, направив дуло под лопатку зверя прямо над тем местом, где билось его сердце. Лиззи дышала ровно и размеренно, совершенно замерев, как учили ее когда-то в Шотландии.

Как обычно, ей пришлось пережить момент сострадания к красивому животному, которое она собиралась лишить жизни.

Но она все же спустила курок.

* * *

Выстрел донесся откуда-то выше вдоль долины в двухстах или трехстах ярдах от них.

Джей застыл на месте, по-прежнему направляя ружье на Мака.

Лошади забеспокоились, но стреляли слишком далеко, чтобы звук испугал их всерьез.

Доббс утихомирил своего скакуна и с внушительным видом сказал:

— Если выстрелите сейчас, Джеймиссон, то спугнете ее, и она успеет скрыться.

Джей колебался, но затем медленно опустил ствол.

Мак с трудом скрыл невероятное облегчение.

— Я отправлюсь за ней, — заявил Джей. — А вы все оставайтесь пока здесь.

До Мака дошло, что если бы он смог предупредить ее об опасности, у Лиззи оставался бы шанс сбежать. Он почти хотел, чтобы Джей застрелил его. Это могло бы спасти Лиззи.

«Я должен вынудить одного из них выстрелить», — подумал он.

Существовал легкий способ сделать это: броситься бежать самому.

«Да, но что, если в меня попадут?

Наплевать. Я лучше умру, чем снова окажусь в плену».

И прежде чем инстинкт самосохранения ослабил решимость, он побежал.

Наступил момент изумленного молчания до того момента, когда они поняли, что происходит.

Потом закричала Пег.

Мак несся в сторону деревьев, ожидая получить пулю в спину.

Раздался грохот мушкета, затем второй.

Он ничего не почувствовал. Пули прошли мимо.

И еще до того, как последовал новый выстрел, Мак остановился и поднял руки вверх.

Он добился того, чего хотел. Подал для Лиззи предупредительный сигнал.

Затем медленно повернулся, все еще держа руки над головой. Теперь все зависит от тебя самой, Лиззи, подумал он. Удачи тебе, любовь моя.

* * *

Услышав выстрелы, Джей замер на месте. Они донеслись у него из-за спины. Стреляла не Лиззи, а кто-то на покинутой им только что поляне. Он немного подождал, но стрельба прекратилась.

Что это означало? Макэш едва ли мог завладеть ружьем да еще и успеть перезарядить его. И вообще, что мог простой шахтер знать об огнестрельном оружии? Джей догадался, что это Леннокс и Доббс палили в Макэша.

К черту! Не так важно. Его целью была прежде всего поимка Лиззи.

К несчастью, выстрелы наверняка стали для нее предостережением.

Он хорошо знал жену. Как она поступит при подобных обстоятельствах?

Терпение и осторожность были ей глубоко несвойственны. Она редко колебалась. Реагировала мгновенно и решительно. Вот и сейчас она наверняка бежит прямиком сюда и окажется практически на поляне, прежде чем замедлит бег, всмотрится вперед и составит план дальнейших действий.

Он нашел место, откуда мог четко просматривать часть берега реки в тридцать или сорок ярдов длиной. Притаился среди кустов. Затем взвел затвор своего кремниевого ружья.

Внезапно почти болезненным приступом им овладели сомнения. Что он станет делать, когда увидит ее? Если он ее застрелит, все проблемы окажутся решены. Он попытался представить себя охотником на оленей. Нужно будет прицелиться в сердце чуть ниже плеча, чтобы выстрел оказался смертельным.

Лиззи вышла из леса.

Она то быстро шла, то бежала, спотыкаясь на неровностях берега. На ней снова была мужская одежда, но ясно различалась вздымавшаяся и опадавшая при каждом шаге грудь. Под мышкой она несла два ружья.

Джей прицелился ей в сердце, но вдруг вспомнил ее обнаженной, сидевшей поверх него в постели на Чепел-стрит, вновь увидел, как колыхались ее груди, пока они занимались любовью, и не смог заставить себя выстрелить.

Когда она оказалась всего в десяти ярдах от него, он вышел из засады.

Она остановилась и издала испуганный вскрик.

— Привет, дорогая, — сказал он.

Лиззи окинула его взглядом, исполненным ненависти.

— Почему ты не можешь просто отпустить меня? — спросила она. — Ты же больше меня не любишь!

— Не люблю, но мне нужен от тебя ребенок, — объяснил он.

В ее глазах теперь читалось презрение.

— Я скорее умру.

— Это альтернатива, которая мне вполне подходит, — сказал Джей.

* * *

После того как Леннокс разрядил оба своих пистолета в Мака, на поляне ненадолго воцарился хаос.

Лошадей испугали прозвучавшие рядом выстрелы. Та, на которой сидела Пег, понесла. Девочка удерживалась в седле, поскольку была крепко к нему привязана, а поводья с трудом держала тоже связанными руками, и потому не могла остановить животное, и они в одно мгновение пропали среди деревьев. Мерин Доббса встал на дыбы, и пришлось приложить усилие, что взять его под контроль. Леннокс поспешно принялся перезаряжать пистолеты.

И тогда настал черед действовать для маленького индейского рыбачка.

Он подбежал к коню Доббса, вспрыгнул на круп позади всадника и выбросил Доббса из седла.

Мака охватило радостное предчувствие, что он еще не потерпел окончательного поражения.

Леннокс бросил пистолеты и устремился на помощь Доббсу.

Мак поставил Ленноксу подножку, задержав его и опрокинув наземь.

Доббс свалился с коня, но его лодыжка запуталась в веревке, к которой был привязан к седлу юный индеец. Мерин начал взбрыкивать, и мальчику пришлось изо всех сил держаться за его шею. Затем конь тоже скрылся из вида, волоча за собой по земле Доббса.

С диковатой улыбкой, исказившей лицо, Мак повернулся к Ленноксу. На поляне остались только они вдвоем. Наконец-то дошло до рукопашной схватки между ними. «Я убью его», — подумал Мак.

Повалившийся было на землю Леннокс перекатился и встал на ноги, держа в руке нож.

Он сделал резкий выпад лезвием. Мак уклонился, потом нанес Ленноксу удар ногой в коленную чашечку и отпрыгнул на безопасное расстояние.

Прихрамывая, Леннокс начал надвигаться на него. На сей раз он орудовал ножом хитрее, заставил Мака уклониться от замаха не в ту сторону, и снова совершил выпад. Мак ощутил острую боль в левом боку. Он занес правый кулак и мощно ударил Леннокса в висок. Леннокс с трудом удержался на ногах, но снова изготовил нож для продолжения борьбы.

Мак подался назад. Он был моложе и сильнее Леннокса, зато Леннокс накопил, должно быть, большой опыт именно в поножовщине. Пережив момент паники, Мак понял, что в ближнем бою противника с ножом ему не одолеть. Необходимо было сменить тактику.

Мак развернулся и отбежал на несколько ярдов, пытаясь найти любой предмет, годившийся как оружие. Ему на глаза попался камень размером примерно с его кулак. Он остановился, подобрал камень и развернулся.

Леннокс бросился на него.

Мак метнул камень. Он угодил Ленноксу точно в центр лба, и Мак издал триумфальный клич. Леннокс покачнулся, потеряв ориентировку в пространстве. Следовало сполна воспользоваться своим преимуществом над ним. Настал момент разоружить Леннокса. Мак резко выбросил вперед ногу и попал Ленноксу в правый локоть.

Смертельный враг выронил нож, заорав от боли и страха.

Мак стал хозяином положения.

Собрав всю свою силу, он нанес Ленноксу удар в челюсть. У самого Мака боль отдалась в руку от этого апперкота, но гораздо сильнее оказалось ощущение удовлетворения. Теперь уже Леннокс пятился с отчаянным страхом в глазах, но Мак не позволил ему уйти далеко. Он ударил Леннокса в живот, а потом дважды по обоим вискам. Потрясенный и пришедший в полнейший ужас Леннокс с трудом держался на ногах. Продолжать драку он не мог, вот только Мак уже не в состоянии был остановиться. Он хотел прикончить мерзавца. Ухватив Леннокса за волосы, угодил коленом прямо ему в лицо. Леннокс снова завопил, кровь хлынула из носа. Он припал на четвереньки, кашляя и сблевывая. Мак подготовил очередной удар, когда внезапно услышал голос Джея:

— Прекрати, или я убью ее.

На поляну вышла Лиззи. Джей двигался у нее за спиной, приставив к затылку ствол ружья.

Мак наблюдал за ними как парализованный. Он видел, что курок ружья Джея взведен. Стоило ему всего лишь случайно споткнуться, и он бы снес Лиззи череп. Мак отвернулся от Леннокса и направился к Джею. Им все еще владела отчаянная до дикости смелость.

— В твоем распоряжении всего один заряд, — рявкнул он на Джея. — Если застрелишь Лиззи, я убью тебя.

— В таком случае мне нужно, судя по всему, сначала разделаться с тобой, — отозвался Джей.

— Верно, — совершенно бездумно сказал Мак, продолжая приближаться к нему. — Стреляй в меня.

Джей перенацелил ружье.

Мак почувствовал нечто близкое к торжеству. Для него важнее всего было видеть, что оружие не наставлено больше на Лиззи. Он медленно надвигался на Джея.

Тот тщательнее прицелился в Мака.

Раздался какой-то необычный звук, и внезапно оказалось, что из щеки Джея торчит узкий, тонкий и круглый кусок дерева.

Джей вскрикнул от боли и выронил ружье. От удара о землю оно самопроизвольно разрядилось, и пуля просвистела рядом с головой Мака.

Джею в лицо попала стрела.

У Мака колени подогнулись от испуга и удивления.

Звук раздался снова, и вторая стрела пронзила Джею горло.

Он мешком повалился в траву.

На поляну вышли рыбачок, его приятель, Пег, а за ними следовали пять или шесть взрослых индейцев, вооруженных луками.

От облегчения все тело Мака охватила дрожь. Он догадался, что когда Джей взял в плен юного рыбака, второй подросток бросился за подмогой. И посланная на выручку группа столкнулась в пути с убежавшими лошадьми. Он не знал судьбы Доббса, но только один из индейцев успел переобуться в его добротные сапоги.

Лиззи стояла над распростертым телом Джея и разглядывала его, прикрыв рот ладонью. Мак подошел и обвил ее стан рукой. Он тоже посмотрел на лежавшего перед ними человека. Кровь обильно сочилась сквозь губы. Стрела пробила артерию в горле.

— Он умирает, — нетвердым голосом сказала Лиззи.

Мак кивнул.

Между тем рыбачок указал своим соплеменникам на Леннокса, стоявшего теперь на коленях. Двое мужчин схватили его, заставили лечь и прижали к земле. Между мальчиком и взрослыми завязался оживленный разговор, в ходе которого паренек показывал всем свои пальцы. Два ногтя явно были вырваны насильственно, и Мак понял, какой именно пытке Леннокс подверг юношу.

Старший из индейцев достал из-за пояса томагавк. Затем быстрым, но мощным ударом отсек Ленноксу кисть правой руки.

— О боже! — вырвалось восклицание у Мака.

Кровь хлынула из раны, и Леннокс сразу потерял сознание.

Мужчина поднял отсеченную кисть и почти церемониальным жестом вручил ее рыбачку.

Тот принял ее с не менее официальным видом как ценный приз. Но потом развернулся и швырнул подношение как можно дальше. Взлетев высоко в воздух, часть руки Леннокса приземлилась уже где-то в глубине леса.

Среди индейцев раздались одобрительные возгласы.

— Глаз за глаз, рука за руку, — тихо произнес Мак.

— Да простит их господь за это, — прошептала Лиззи.

Но индейцы на этом еще не закончили свою месть. Они подняли истекавшего кровью Леннокса и посадили под дерево. Привязали веревку к лодыжке, перебросили веревку через толстую ветвь, а затем вздернули его так, что он повис вниз головой. Кровь лилась ручьем из обрубка руки, и скоро на земле набралась целая лужа. Индейцы встали в круг, наблюдая это отвратительное зрелище. Вероятно, они хотели видеть, как он умрет. В этот момент они напомнили Маку толпу зевак при казнях в Лондоне.

К ним с Лиззи подошла Пег и сказала:

— Мы должны как-то помочь индейскому мальчику с его пальцами.

Лиззи отвела взгляд от умиравшего мужа.

— У вас есть что-нибудь для перевязки? — настойчиво продолжала Пег.

Лиззи словно очнулась и кивнула:

— Да. У меня есть специальная мазь, а вместо бинтов можно использовать носовые платки. Я сейчас займусь им.

— Нет, — решительно возразила Пег. — Позвольте мне все сделать самой.

— Как пожелаешь.

Лиззи нашла в сумке баночку с мазью, шелковые платки и передала их Пег.

Девочка отозвала рыбачка в сторону от группы индейцев. Хотя она не владела его языком, создавалось впечатление, что ей удается общаться с ним. Пег отвела его вниз к реке и принялась промывать раны.

— Мак, — окликнула Лиззи.

Он повернулся и увидел, что она плачет.

— Джей скончался, — сказала она.

Мак посмотрел на него. Джей совершенно побелел. Кровотечение прекратилось, и он больше не подавал каких-либо признаков жизни. Мак присел на корточки и прощупал пульс. Сердцебиения не ощущалось.

— А ведь я любила его когда-то, — сказала Лиззи.

— Знаю.

— Хочу похоронить его как положено.

Мак вынул из набора инструментов лопату. И пока индейцы продолжали смотреть на гибель Леннокса, Мак вырыл не слишком глубокую могилу. Вместе с Лиззи они подняли труп Джея и уложили в яму. Лиззи склонилась и осторожно извлекла стрелы из головы бывшего мужа. Мак закидал могилу землей, а Лиззи принялась накрывать ее сверху камнями.

Внезапно Мак ощутил жгучее желание поскорее покинуть это жуткое и кровавое место.

Он собрал вместе всех лошадей. Теперь их набралось десять голов. Шесть с плантации и еще четыре, которыми пользовался Джей со своей бандой. Мака посетила до крайности неуместная мысль, что он стал богатым человеком, собственником сразу десяти скакунов. И он начал заново навьючивать на седла припасы.

Индейцы пришли в движение. Это значило, что Леннокс наконец отдал богу душу. Они отошли от дерева и приблизились к месту, где Мак готовил лошадей к продолжению путешествия. Старейшина обратился к Маку. Невозможно было понять ни слова, но тон звучал весьма официально. Мак догадался: ему объявляют, что правосудие свершилось, справедливость восторжествовала.

И они были готовы отправиться домой.

Рыбачок и Пег вместе вернулись с берега реки. Мак бросил взгляд на его руку: Пег очень старательно перевязала ее.

Юноша сказал что-то, и между индейцами завязался разговор, который порой, как казалось, переходил в сердитый спор. Под конец все они двинулись прочь. Остался только рыбачок.

— Он захотел присоединиться к нам? — Мак обратился с этим вопросом к Пег.

Она лишь пожала плечами.

Группа индейцев направилась на восток в сторону восходившего солнца вдоль русла реки и скоро пропала из вида среди леса.

Мак вскочил в седло. Рыбачок отвязал одну из свободных лошадей от остальных и тоже сел верхом. Он поехал впереди. Пег держалась рядом. Мак и Лиззи следовали за ними.

— Как ты считаешь, маленький рыбачок станет нашим проводником? — спросил Мак у Лиззи.

— Похоже на то.

— Но он даже не попросил за это никакого вознаграждения.

— Верно.

— Вот я и гадаю, чего он хочет.

Лиззи посмотрела на ехавших рядом впереди двоих молодых людей.

— И ты даже не догадываешься? — спросила теперь она.

— Ух ты! — воскликнул изумленный Мак. — Ты думаешь, он влюбился в нее?

— Я всего лишь думаю, что ему хочется побыть с ней немного дольше.

— Ну и дела!

После чего Мак погрузился в глубокую задумчивость.

И пока они ехали на запад по речной пойме, солнце вставало все выше у них за спинами, а их тени впереди на земле гротескно удлинялись.

* * *

Это была просторная долина уже позади самых высоких хребтов, но все еще окруженная горами. По ней протекал стремительный и чистый горный поток, буквально кишевший рыбой. На склонах холмов, поросших густыми лесами, в изобилии водились звери и птицы. На вершину самого высокого из холмов то и дело прилетала пара златокрылых орлов, принося в клювах корм для своего потомства в гнезде.

— Здесь мне многое напоминает о доме, — сказала Лиззи.

— Тогда мы и назовем это место Хай Глен, — отозвался Мак.

Они разгрузили лошадей на самой плоской части в низине, где собирались построить дом и расчистить участки земли под поля. Свой первый лагерь разбили на сухой траве под могучим и развесистым деревом.

Пег и рыбачок рылись в одной из сумок в поисках пилы. И Пег нашла в глубине сумки сломанный железный ошейник. Она достала его и в изумлении уставилась на необычный предмет. Ничего не понимая, разглядывала она непостижимые для нее буквы — читать Пег пока так и не научилась.

— Зачем вы привезли это с собой? — спросила она.

Мак обменялся с Лиззи выразительными взглядами. Обоим припомнилась сцена у реки в шотландском Хай Глене, где Лиззи задала Маку тот же самый вопрос.

И сейчас он дал Пегги почти точно такой же ответ, но только в его голосе не слышалось ныне ноток отчаяния и горечи.

— Чтобы никогда не забывать о прошлом, — сказал он с улыбкой. — Никогда.



Загрузка...