Глава 6 Показания Элен Вокье

Дверь открыла медсестра. Элен Вокье лежала в глубоком кресле. Вид у нес был бледный и больной, но она все же встала навстречу Ано, комиссару и остальным, и Рикардо признал справедливость описания, данного Ано. Перед ними стояла высокая женщина лет тридцати пяти-сорока, с грубоватыми чертами лица, по-крестьянски основательная, в аккуратном черном форменном платье, респектабельная, надежная. Типичный образец преданной горничной. Сейчас на ее лице была горячая мольба.

– О, мосье, отпустите меня – куда угодно пойду, хоть в тюрьму, только бы не оставаться здесь, где мы в последние годы были так счастливы, а теперь мадам лежит там внизу – нет, это невыносимо.

Она упала в кресло, и Ано подошел к ней.

– Да-да, я понимаю ваши чувства, бедная женщина. Мы не требуем, чтобы вы оставались здесь. Возможно, у вас в Эксе найдутся друзья, у которых вы могли бы пожить?

– О да, мосье! – с благодарностью воскликнула Элен. – О, большое спасибо! А если бы мне пришлось здесь ночевать! О, как было страшно!

– Вам нечего бояться. Мы же не вчерашние посетители, – пошутил Ано, придвинул себе кресло и похлопал ее по плечу. – Ну-ну, расскажите мне и этим господам все, что вы знаете об этом ужасном деле. Начинайте, мадемуазель! Не бойтесь, мы тоже простые смертные и хотим во всем разобраться.

– Но я ничего не знаю, мосье, – она заплакала. – Мне сказали, что я могу идти спать сразу, как только помогу мадемуазель Селии одеться для сеанса.

– Сеанс! – у Рикардо опять прорезался голос. В памяти возник концертный зал в Лимингтоне.

Но Ано повернулся к Рикардо, и, хотя его лицо сохраняло доброжелательное выражение, в глазах сверкнули искры, от которых лицо Рикардо запылало.

– Вы опять заговорили, мосье Рикардо? Да? А я думал, это невозможно. – Он обратился к Элен Вокье: – Итак, мадемуазель Селия проводила сеансы. Очень странно. Послушаем об этом. Кто знает, какие ниточки могут привести к истине.

Элен Вокье покачала головой.

– Мосье, нет смысла искать у меня правды. Я не могу быть справедлива к Селии. Не могу! Я ее не любила. Я к ней ревновала, да, ревновала. Хотите всю правду, мосье? Я ее ненавидела! – Ее лицо вспыхнуло, и она вцепилась в ручки кресла. – Да, ненавидела. Что я могла с этим поделать? – страстно сказала она.

– Почему? – мягко спросил Ано. – Почему вы ничего не могли поделать?

Элен Вокье снова откинулась в кресле, ее силы иссякли, на губах появилась вымученная улыбка.

– Скажу. Только помните, что я простая женщина, и то, что вам может казаться глупым и тривиальным, для нас, женщин, значит очень много. В июне прошлого года – подумать только – в прошлом июне! Еще так недавно не было никакой мадемуазель Селии… – Ано приподнял руку, и она торопливо произнесла: – Да-да, я буду держать себя в руках. Но как только подумаю о мадам Довре!..

И она рассказала историю, которая дала мистеру Рикардо ответ на мучивший его вопрос, почему такая яркая и незаурядная девушка, как Селия Харланд, жила с крайне заурядной мадам Довре.

– Ну вот, как-то в июне, – продолжала Элен Вокье, – мадам пошла с компанией ужинать на Монмартр в ресторан «Аббатство». И привела оттуда Селию. Видели бы вы ее! В тонкой юбчонке и расползающемся по швам жакете, и она была голодная, да, мосье, го-лод-ная! Пока я раздевала мадам, она рассказала мне ее историю. Мамзель Селия танцевала за ужин с любым, кто пожелает с ней танцевать!

Голос, полный презрения, гремел на всю комнату. Эта почтенная крестьянка имела свои взгляды на жизнь и устои, неколебимые устои. А Ветермил вынужден был это выслушивать! Рикардо не смел взглянуть в его сторону.

– Но никто не хотел танцевать с девицей в таких лохмотьях и никто не накормил ее ужином – кроме мадам. Мадам выслушала, как она голодает, поверила и привела домой. Мадам была такая добрая и такая беспечная в своей доброте! И вот награда – ее взяли и убили! – У горничной из груди вырвалось рыдание, исказившее лицо, она заломила руки.

– Ну-ну, успокойтесь, мадемуазель, – ласково сказал Ано.

Через какое-то время Элен Вокье справилась с собой.

– Прошу прощения, мосье, но я так долго прожила с мадам – о, бедняжка! Да-да, я сейчас успокоюсь. Ну вот, мадам привела ее домой и неделю не могла нарадоваться, задаривала ее всем самым лучшим. Мадам была сущее дитя. Ее всегда было легко обмануть. Никак не могла научиться благоразумию. Но никогда и никому не удавалось так быстро пробиться к сердцу мадам, как этой Селии. Мадемуазель должна с нами жить. Мадемуазель должна одеваться у лучших модельеров. Мадемуазель должна иметь кружевные нижние юбки, тонкое белье, длинные белые перчатки, красивые ленты для волос и шляпы от Каролины Рибо за тысячу двести франков каждая. А горничная мадам должна ухаживать за ней и помогать застегивать все эти наряды! Подумать только!

Вокье выпрямилась в кресле, пылая праведным гневом. Она оглядела своих слушателей и пожала плечами.

– Я предупредила, что со мной вам лучше не говорить! Я не могу быть беспристрастной, тем более доброй к мадемуазель. Рассудите сами! Много лет я была для мадам не просто горничной, я была ее подругой; да, она сама так называла меня по доброте своей. Она обо всем мне рассказывала, советовалась, всегда брала с собой. А потом вдруг приводит в два часа ночи смазливую девчонку из ресторана на Монмартре, и через неделю я уже ничего не значу, я никто, а эта мамзель – королева.

– Да, вполне естественно было затаить обиду, – с сочувствием сказал Ано. – Любой человек на вашем месте разозлился бы. Но расскажите нам про эти сеансы. С чего все началось?

– О, мосье, начать было нетрудно. Мадам Довре всегда имела слабость к предсказателям судьбы и прочим жуликам из этой породы. Если у кого-то была колода карт и он умел сочинять всякие сказки про роковую женщину с черными волосами и про хромого мужчину – сами знаете, мосье, какие истории они плетут в полутемных комнатах, обманывая доверчивых людей, – так вот, любой мог воспользоваться доверчивостью мадам, ее суеверием. Мосье, вы наверняка знаете таких болтунов.

– Да уж знаю, – засмеялся Ано.

– Ну вот, мадемуазель прожила у нас три недели, и как-то утром, когда я ее причесывала, сказала, что напрасно мадам бегает по предсказателям, что она сама умеет делать кое-что получше и поинтереснее и, если я ей помогу, мы сможем уберечь мадам от всех этих вымогателей. Мосье, я и помыслить не могла, какую власть отдаю в руки этой мамзель, иначе бы отказалась. Ну и, сами понимаете мне не хотелось ссориться с мадемуазель Селией, а уступив раз, дальше я уже не могла отказаться, потому что тогда мадемуазель нашла бы повод от меня избавиться, сказала бы, что у нас нет психологического контакта. А сказать правду я тоже не могла… Она бы так разозлилась за то, что я вместе с Селией ее дурачила, что выгнала бы меня. Вот сеансы и продолжались.

– Я понимаю, вы оказались в трудном положении, – кивнул Ано, посмотрев на комиссара, – но мы вас не осуждаем.

– Нет, конечно, – сказал комиссар. – Жизнь – суровая штука.

– Итак, сеансы продолжались, – Ано с интересом подался вперед. – Ваша история весьма необычна, мадемуазель Вокье. Ну, так как же эти сеансы проходили? Что делала мадемуазель Селия? Как вы ей помогали? Стучали по столу в темноте и били в тамбурины вроде того, с пучком ленточек, что висит на стене салона?

В голосе Ано слышалась мягкая, добродушная ирония. Рикардо был разочарован – значит, Ано не проглядел тамбурин. Не имея никакой веской причины, он его тем не менее заметил и запомнил.

– Ну?

– О, мосье, ничего подобного! – воскликнула Элен. – Бить в тамбурины и стучать по столу – что вы! Нет, мадемуазель Селия вызывала духов и разговаривала с ними!

– Неужели? И ее ни разу не разоблачили? Я смотрю, мадемуазель Селия была необычайно умная девушка.

– О, ловкачка, каких поискать. Иногда мадам, чтобы похвастаться, приглашала на сеанс гостей. Потому что, мосье, она очень гордилась тем, что ее компаньонка знакомила ее с духами умерших. Эту ловкачку ни разу не сумели подловить, представляете? Она мне говорила, что много лет, с самого детства, разъезжала по Англии и давала представления.

– Ого! Вы это знали? – по-английски спросил Ано у Ветермила.

– Нет, не знал.

Ано покачал головой.

– Мне кажется, это не выдумка. – ответил он и уже опять по-французски обратился к горничной: – Продолжайте, мадемуазель! Предположим, собралась компании на сеанс.

– Мадемуазель Селия, одетая в длинное черное бархатное платье, подчеркивавшее белые плечи и руки – о, мадемуазель не упускала ни одной мелочи, – с горечью заметила горничная, – она вплывала в комнату, а за ней волочился бархатный шлейф. Иногда она говорила, что против псе работают какие-то силы, и тогда тихо садилась в кресло, а мадам во все глаза глядела на нее. Наконец мадемуазель сообщала, что теперь силы благоприятствуют и духи себя проявят. Ее отводили в большой шкаф, иногда обвязывали его снаружи веревкой – как вы понимаете, мое дело было позаботиться об этой веревке – и выключали свет. В других случаях мы сидели вокруг стола, держась за руки, мадемуазель Селия между мной и мадам Довре. Но в таком случае сначала выключали свет, и на самом деле это я брала мадам за руку. Но была ли мадемуазель в шкафу или на стуле, через миг она уже кралась по комнате в мягких туфлях без каблуков, и потом гремели тамбурины, как вы и говорили, и чьи-то пальцы касались шеи и затылка, и из углов комнаты доносились странные голоса, и возникало туманное привидение – духи знаменитых дам из разных веков, и они разговаривали с мадам Довре. Мадам де Кастильоне, Мария-Антуанетта, мадам Медичи – я не помню всех имен, а может быть, и неправильно их произношу. А потом голоса смолкали, включался свет, и все видели, что мадемуазель Селия лежит в трансе, на том же месте и в том же положении, что до выключения света. Сами понимаете, мосье, какое впечатление производили эти сеансы на такую женщину, как мадам Довре! Это было то, что ей требовалось. Она верила в них безоговорочно. Слова самых великих женщин из прошлого – она их запоминала, всем повторяла, страшно гордилась тем, что такие знаменитые дамы возвращаются на землю только для того, чтобы поговорить о своей жизни с ней, мадам Довре. Она бы устраивала сеансы каждый день, но мадемуазель Селия артачилась, говорила, что они ее изнуряют. И вообще эта ловкачка умела все делать по-хитрому. Ну, к примеру, мадам де Монтеспан.[8] Вам, мосье, это покажется нелепым и смешным, но не забывайте, какая она была, мадам Довре. Так вот, мадам особенно хотела поговорить с мадам де Монтеспан. Да-да! Она прочитала все мемуары об этой даме – наверное, с подсказки самой Селии, потому что мадам Довре была не очень образованная. Но она прямо умирала от желания услышать голос этой знаменитости и увидеть хоть смутные очертания ее лица. Так вот, этого она так и не дождалась, хотя все время надеялась. Мадемуазель Селия постоянно дразнила ее надеждой. Но никак эта знаменитая фаворитка ей не являлась. Хитрая девчонка не хотела, чтобы ее трюки выглядели слишком доступными. Мало-помалу она совсем покорила мадам Довре. И разве могло быть иначе? Той больше не нужны были никакие предсказатели. Она благословляла свою судьбу, которая свела ее с мадемуазель Селией. А теперь лежит у себя в комнате! Мертвая!

Опять голос Элен сорвался, но Ано налил стакан воды, поднес ей к губам, и она жадно выпила.

– Теперь вам лучше? – сказал Ано.

– Да, мосье, – пролепетала Элен, взяв себя в руки. Она продолжала: – Иногда на письменный стол клала послания от духов.

– Написанные? – живо спросил Ано.

– Да. Это были ответы на вопросы. Селия заранее их готовила. О, она была удивительно ловкая.

– Понятно, – медленно сказал Ано и вдруг добавил: – Но я полагаю, иногда все же бывали вопросы, на которые мадемуазель Селия не могла ответить?

– Бывали, – подтвердила горничная, – если приходили гости. Когда мадам Довре была одна – что ж, она была недалекая женщина, ее устраивал любой ответ. Но другое дело, когда были гости, которых Селия не знала или знала плохо. Они могли для проверки задавать вопросы, на которые они знали ответы, а мадемуазель Селия – нет.

– Вот именно, – буркнул Ано. – И что же она делала тогда?

Все присутствующие понимали, к чему он клонит. И, навострив уши, ждали ответа.

Горничная улыбнулась.

– Мадемуазель Селию это не пугало.

– То есть у нее был готов выход из такого затруднения?

– Полностью готов.

Ано был озадачен.

– Я могу придумать только один выход, – сказал он и оглянулся на комиссара и Рикардо, как бы спрашивая, сколько выходов могут придумать они. – Нужно сбросить письменное послание от духа, в котором он честно признается в своей некомпетентности. – Ано пожал плечами. – «Я не знаю».

– О нет, нет, мосье, – отозвалась Элен, с жалостью посмотрев на незадачливого слушателя. – Как вижу, у вас нет обычая посещать сеансы. Дух ни за что не признается, что он чего-то не знает. Мигом пропадет его авторитет, заодно и авторитет мадемуазель Селии. Дух может по каким-то непостижимым причинам уйти от ответа.

– Понял, – оживился Ано. – То есть сказать, что ему запрещено отвечать на этот вопрос, но он ни за что не скажет, что не знает.

– Ни в коем случае, – сказала Элен. Похоже, Ано предстояло искать объяснение записки «Я не знаю» в другом месте. Элен продолжала: – О, мадемуазель Селию трудно было сбить с толку, доложу я вам. Она приносила с собой кружевную шаль, которой могла так обмотать голову, что при слабом освещении в один миг превращалась в древнюю старуху, и так изменяла голос, что его невозможно было узнать. Вы правильно сказали, мосье, она была очень умная.

Всем присутствующим рассказ этой женщины показался вполне убедительным. И про мадам Довре, очень живой портрет. И про трюки Селии. Эти ее приемы были описаны очень бойко, простая крестьянка едва ли могла придумать все это сама, а ее язык лихо справился и с Медичи, и с Монтеспан, и с прочими заковыристыми именами легендарных женщин. В самом деле, откуда бы ей их знать? У нее не хватило бы воображения придумать такой перл, как неистовое желание мадам Довре побеседовать с мадам де Монтеспан. Это были убедительные, правдивые детали.

А Рикардо тем более был уверен, что это правда. Он собственными глазами видел, как эту девушку, одетую в черное бархатное платье, запирали в шкафу, а потом в темноте возникала смутная фигура какой-нибудь знаменитой королевы или красавицы. И ревность Элен – очень естественная и даже неизбежная реакция. То, что она честно в этом призналась, делало ее рассказ абсолютно достоверным.

– Ладно, подходим к последнему вечеру. Вчера в салоне был сеанс.

– Нет, мосье, – Элен замотала головой. – Вчера сеанса не было.

– Но вы же сказали… – вмешался комиссар, но Ано жестом остановил его:

– Пусть говорит, друг мой.

– Да, а мосье пусть послушает, – сказала Вокье.

Выяснилось, что в пять часов мадам Довре и мадемуазель Селия собрались уходить. У них было обыкновение в этот час прогуливаться до виллы «Флёр», час-другой провести там, пообедать в ресторане и ближе к ночи вернуться домой. Однако на этот раз мадам Довре предупредила Элен, что они вернутся рано и приведут с собой подругу, которая интересуется спиритизмом, но очень скептически к нему относится. «Но мы ее убедим, Селия», – твердо сказала она, и они ушли. В восемь часов Элен закрыла оконные ставни наверху и внизу деревянные двери за стеклянными дверьми в сад, после чего вернулась на кухню, находящуюся в глубине дома, то есть со стороны дороги. В семь пошел дождь, он продолжался почти час, и, после того как она закрыла ставни, снова начался ливень. Элен, зная, что мадам придет вымокшая, разожгла огонь в камине. Дождь лил почти до девяти, потом разом прекратился, и небо расчистилось.

Примерно в половине десятого из салона донесся звонок. Вокье уверенно назвала время, потому что уборщица как раз только что спрашивала, который час.

– В салоне я застала мадам Довре, мадемуазель Селию и ту женщину. Мадам открыла дверь своим ключом.

– А, подруга мадам Довре! – воскликнул Беснар. – Вы ее раньше видели?

– Нет, мосье. Она была болезненно-бледная, с черными волосами, глаза у нее блестели, как бусины. Маленького роста, лет сорока пяти, хотя я могу и ошибаться. Она сняла перчатки, и я обратила внимание на ее руки, они показались мне необычно мускулистыми для женщины.

– О, это важно! – воскликнул Луи Беснар.

– Мадам Довре была страшно возбуждена, как всегда перед сеансом. «Помоги мадемуазель Селии одеться, да побыстрее, – приказала она, а потом с необыкновенным жаром добавила: – Может быть, сегодня мы увидим ее». Как вы понимаете, ее – значит, Монтеспан. И потом обратилась к незнакомке: «Адель, после сегодняшнего вечера вы поверите».

– Адель! Значит, незнакомую женщину звали Адель, – мудро заметил комиссар.

– Возможно, – сухо произнес Ано.

Элен Вокье призадумалась.

– Кажется, Адель, – сказала она с некоторой долей сомнения. – Что-то похожее на Адель.

Неугомонный Рикардо не мог не вмешаться.

– Мосье Ано имеет в виду, – объяснил он ласково, как дотошный учитель несмышленому первоклашке, – что «Адель» может быть псевдонимом.

Ано издевательски ему улыбнулся и воскликнул:

– Ваша помощь поистине неоценима! Псевдоним! Элен Вокье, конечно же, знает это простенькое словцо. Какой яркий талант! Ну кто бы мог дать более доходчивое объяснение, я вас спрашиваю? – и он воздел руки, изображая пылкое восхищение. – Только наш Рикардо.

Рикардо густо покраснел, но промолчал. Он готов был сам терпеть насмешки и унижения, лишь бы его не выставляли из комнаты. Однако комиссар перевел внимание коллеги на себя. Он разъяснил высказывание Рикардо, как только что сам Рикардо разъяснял угрюмое «возможно» детектива Ано.

– Псевдоним значит «ложное имя». То есть незнакомая дама могла назваться не своим именем.

– Я думаю, было сказано «Адель». – Элен успела покопаться в памяти, и голос ее стал более твердым. – Я почти уверена.

– Ладно, пусть будет Аделью, – нетерпеливо сказал Ано. – Какая разница? Продолжайте, мадемуазель Вокье.

– Эта дама сидела на краешке стула, вид у нее был вызывающий, будто она заранее решила ничему не верить. Она то и дело недоверчиво смеялась.

И опять все, кто ее слушал, живо представили себе эту сцену: незнакомка, с вызывающим видом сидящая на краешке стула, сияв перчатки с мускулистых рук; возбужденная мадам Довре, полная решимости убедить гостью, и мадемуазель Селия, выбегающая из салона, чтобы надеть черное платье, которое сделает ее невидимой при тусклом освещении.

– Когда я доставала платье мадемуазель, она сказала: «Элен, когда я спущусь в салон, можешь идти спать. Мадемуазель Адель, – да, она сказала «Адель», – за ней заедет друг, я могу сама ее проводить и запереть дверь. Так что, если услышишь машину, знай, что это приехали за ней».

– О, она так сказала? – быстро проговорил Ано.

– Да, мосье.

Ано хмуро посмотрел на Ветермила, потом обменялся взглядом с комиссаром и еле заметно пожал плечами. Но Рикардо увидел и истолковал его жест однозначно: виновна. Он почти слышал, как судья произносит: «Виновна».

Элен Вокье тоже заметила переглядывание полицейских и в порыве раскаяния произнесла:

– Не осуждайте ее раньше времени, мосье. И уж во всяком случае не на основании моих слов. Я же сказала – я ее ненавидела.

Ано кивнул, и она продолжала:

– Я удивилась и спросила, как же она обойдется без помощника, а она засмеялась и сказала, что это не составит никакого труда. Отчасти поэтому я и решила, что сеанса не было. Мосье, в ее голосе было что-то такое, чего я и сейчас не понимаю. Потом мадемуазель Селия приняла ванну, я выложила ее черное платье и туфли на мягкой подошве. А теперь я скажу вам, почему уверена, что вчера не было никакого сеанса, почему Селия даже не собиралась его проводить.

– Да, мы слушаем, – с любопытством откликнулся Ано и, упершись руками в колени, наклонился поближе.

– Вот описание того, как мадемуазель была одета, когда убегала из дома, – Элен взяла со стола лист бумаги. – Я это написала по требованию мосье комиссара. – Она подала лист Ано, а сама продолжала: – Я помогала Селии надеть все это, ажурный жакет она надела позже, тут он не указан. Она не стала надевать ничего черного. Ей приспичило надеть новое вечернее платье из зеленоватого шифона цвета резеды, на чехле из облегающего атласа, оно прекрасно подчеркивает ее красоту. Руки и плечи голые, длинный шлейф, при каждом движении платье шуршит. К этому ей понадобились бледно-зеленые чулки, в тон к ним атласные туфельки с блестящими пряжками, а еще атласный зеленый пояс, продетый сквозь другую блестящую пряжку на талии сбоку, его длинные концы болтались до колен. Я должна была обвязать ей волосы серебряной лентой, приколоть булавкой шляпу цвета резеды со свисающим страусовым пером. Я предупредила мадемуазель, что в салоне горит камин, но совсем слабо.

Хотя он и отгорожен экраном, но огонь будет освещать пол, и если не шорох платья, то блестящие пряжки ее выдадут. Но она сказала, что сбросит туфли. Ну, знаете, так для сеанса не одеваются! – Она тряхнула головой. – Так идут на свидание с любовником, вот что я вам скажу!

Ее предположение всех потрясло. Рикардо даже слегка задохнулся, Ветермил возмущенно вскрикнул и сделал шаг вперед, комиссар восторженно воскликнул: «Вот это мысль!» Даже Ано откинулся на спинку кресла, правда не меняя выражения лица и по-прежнему не сводя глаз со своей собеседницы.

– Послушайте! – продолжала она. – Вот что я думаю. Я на ночь оставляю в столовой лимонад и печенье, а столовая, как вы знаете, находится по другую сторону дома, не там, где холл. Я думаю, мосье, что, может быть, пока мадемуазель Селия одевалась, мадам Довре и эта Ад ель прошли в столовую. Я знаю, что мадемуазель Селия сразу, как только оделась, сбежала вниз в салон. Ну так вот, положим, у нее был любовник, с которым она собралась бежать. Она пробегает через пустой салон, выскакивает в открытую застекленную дверь и уезжает, оставив дверь открытой. А вор, сообщник Адели, видит, что дверь открыта, залезает в салон и ждет, когда вернется мадам Довре. Как видите, при таком варианте получается, что мадемуазель Селия не виновна в убийстве.

Вокье энергично подалась вперед, ее бледное лицо раскраснелось. В тишине раздался голос Ано:

– Все это прекрасно, мадемуазель Вокье, но на сбежавшей девушке был кружевной жакет. Ей пришлось вернуться за ним после того, как вы легли спать.

Элен Вокье разочарованно откинулась на спинку кресла.

– И правда, про жакет я забыла. Я не любила мадемуазель Селию, но я не желаю ей зла…

– И лимонад в столовой не тронут, – перебил комиссар.

Элен разочаровалась окончательно.

– Да? Я не знала… меня же связали… сижу тут, как в тюрьме.

Неожиданно комиссар ликующе воскликнул:

– Слушайте! Слушайте! Я все понял! У меня есть версия, в которой идея Вокье очень хорошо согласуется с нашими предположениями. А ее идея, надо сказать, очень убедительна. Мосье Ано, предположим, девушка отправлялась на свидание с любовником, а ее любовник как раз и был убийца! Она не собиралась с ним бежать, она просто открыла ему дверь и впустила в дом.

И Ано, и Рикардо украдкой посмотрели на Ветермила – как ему версия комиссара? Ветермил стоял, прислонившись к стене, его лицо было очень бледным, на нем застыла гримаса боли. Но на лице его скорее отражалась решимость снести любые оскорбления, чем шок от известия, что женщина, которую он любил, оказалась недостойной.

– Не мое дело решать, мосье, – продолжала Элен Вокье. – Я говорю только то, что знаю. Я женщина, а девушке, ожидающей возлюбленного, почти невозможно себя не выдать. Даже самая темная и глупая женщина сразу все поймет – тут и говорить не надо. Судите сами! – Элен Вокье заулыбалась. – Девушка вся так и трепещет, прихорашивается, чтобы ее красота именно сегодня, сейчас была свежей и сладкой, чтобы платье сидело идеально. Вы только представьте! А эти губки, ждущие поцелуя! И вы думаете, что другая женщина не сообразит, что к чему? Я видела, какие у нее розовые щечки, как горят ее глаза – никогда еще она не была так хороша. А бледно-зеленая шляпа на светлых кудрях, рассыпанных по плечам! Она осмотрела себя в зеркале и вздохнула – вздохнула от удовольствия, потому что действительно очень уж была хороша. Такой была мадемуазель Селия в последний вечер, мосье. Она подобрала шлейф, взяла длинные белые перчатки и сбежала вниз по лестнице, стуча каблучками и сверкая пряжками. Внизу обернулась и сказала: «Все, Элен, ты можешь отправляться к себе в спальню». И была такова, мосье.

И тут же в сердце горничной снова взыграла обида и ненависть.

– Ей, в этом роскошном платье, надо веселиться и радоваться жизни. А мне – отправляться к себе в спальню!

Ано еще раз просмотрел описание, данное Элен Вокье, и задал непонятный для Рикардо вопрос:

– Итак, сегодня утром вы предложили мосье комиссару просмотреть гардероб мадемуазель Селии и обнаружили, что не хватает кружевного жакета?

– Да.

– Очень хорошо. Итак, после того как мадемуазель Селия спустилась вниз…

– Я выключила свет в ее комнате и, как мне было приказано, пошла спать. Следующее, что я помню… но нет, об этом страшно вспоминать.

Элен содрогнулась и закрыла лицо руками. Ано мягко отвел ее ладони:

– Не бойтесь! Вы уже вне опасности, мадемуазель. Успокойтесь!

Она закрыла глаза.

– Да-да, это правда. Я вне опасности. Но теперь мне всегда будет страшно засыпать! – Из ее глаз хлынули слезы. – Я проснулась от удушья. Боже мой! В комнате горел свет, и незнакомая женщина с очень сильными руками крепко держала меня за плечи, а мужчина с черными усиками, в надвинутой на глаза шляпе, прижимал к моим губам комок ваты, огромный! И ее тошнотворная сладость проникала в рот… и в нос. О, я умирала от ужаса! Я не могла кричать, но стала вырываться. Женщина грубо велела мне затихнуть. Но я не могла. Я продолжала бороться. Тогда она с неслыханной жестокостью повалила меня на колени, а мужчина засунул этот клок ваты прямо мне в рот. Другой рукой он прижал меня к себе, и она связала мне руки за спиной. Смотрите!

Она протянула к ним руки: на запястьях были ужасные синяки, багровые полоски остались там, где веревка впивалась в тело.

– Потом они бросили меня на кровать, и следующее, что я помню, – как надо мной склоняется врач, а эта добрая женщина, медсестра, поддерживает меня за плечи.

Рассказ измучил ее, на лбу блестели бисеринки пота, она вытерла его платком.

– Спасибо, мадемуазель, – торжественно произнес Ано. – Для вас это было тяжелым испытанием, я понимаю. Но мы подходим к концу. Попрошу вас перечитать описание наряда мадемуазель Селии, чтобы убедиться, что ничего не пропущено. – Он вложил бумагу в руки горничной. – Его передадут на все посты, так что важно, чтобы оно было полным. Посмотрите, что вы могли упустить.

Элен Вокье склонилась над листом.

– Нет, я ничего не пропустила. – И она вернула ему бумагу.

Ано вкрадчиво произнес:

– Я вас спросил потому, что знаю, что обычно мадемуазель Селия надевает к вечернему платью бриллиантовые серьги, а о них здесь ничего не сказано.

Горничная слегка покраснела.

– И правда, мосье. Я забыла. Истинная правда.

– Любой может забыть, – снисходительно улыбнулся Ано. – Но теперь вы вспомните. Думайте! Думайте! Надевала мадемуазель Селия вчера при вас серьги или нет?

Он наклонился к ней, ожидая ответа. Ветермил тоже невольно сделал шаг вперед. Видимо, им обоим было крайне важно это знать. Горничная молча смотрела на Ано.

– Это не я, это вы, мадемуазель, должны дать ответ, – тихо проговорил Ано.

Это напоминание заставило ее вспыхнуть, она сказала:

– Что вы, мосье, я просто думала.

– Были на ней вчера серьги, когда она пошла вниз? – настойчиво повторил Ано.

– Кажется, да, – с сомнением ответила она. – Д-да, да, – уже тверже и отчетливей. – Я хорошо помню. Перед тем как принять ванну, мадемуазель Селия их сняла, они лежали на туалетном столике. Пока я ее причесывала, она их вдела в уши.

– Тогда добавим к вашему описанию серьги и пока больше не будем вас тревожить по поводу мадемуазель Селии. – Ано встал, сложил бумагу и сунул ее в карман. – Поговорим о бедной мадам Довре. Она держала много денег в доме?

– Нет, мосье, очень мало. Ее хорошо знали в Эксе и везде безоговорочно принимали ее чеки. Служить у мадам было большое удовольствие, у нее были хорошие счета, – и Элен Вокье гордо вскинула голову, как будто это у нее самой были хорошие счета в банке.

– Не сомневаюсь, – согласился Ано. – Есть немало таких семей, у которых банковский счет исчерпан, и это доставляет много неприятностей слугам.

– Они всячески изворачиваются, дабы скрыть состояние хозяйских дел от соседских слуг, – сказала Элен и скорчила гримасу. – И вообще, иметь целый штат прислуги и пустой банковский счет – это все равно что носить драную нижнюю юбку под шелковым платьем. У мадам Довре таких проблем не бывало.

– Значит, ей не нужно было носить с собой наличные деньги. Я так и понял. Но иногда она что-то выигрывала на вилле «Флёр»?

Элен покачала головой.

– Она любила виллу «Флёр», но никогда не играла по-крупному, а часто и вообще не играла. Если выигрывала несколько луи, то приходила в такой восторг и так боялась снова их проиграть, как будто была самой бедной женщиной на свете, она сразу же прекращала игру. Нет, мосье; двадцать-тридцать луи – это все, что бывало в доме.

– Значит, мадам Довре убили ради ее драгоценностей?

– Разумеется, мосье.

– Где она их хранила?

– В сейфе, который находится в спальне, мосье. Каждый вечер она снимала то, что на ней было надето, и запирала в сейф вместе с остальными драгоценностями. Она никогда не пренебрегала этой предосторожностью, даже если очень уставала.

– А что она делала с ключами?

– Этого я не знаю. Пока я ее раздевала, она запирала кольца и колье, а ключи клала на туалетный столик или каминную полку, но утром их там не было. Она их куда-то прятала.

Ано перешел к следующему пункту:

– Полагаю, мадемуазель Селия знала о сейфе и том, что в нем хранятся драгоценности?

– О да! Мадемуазель часто бывала в комнате мадам Довре, когда та одевалась или раздевалась. Она могла много раз видеть, как мадам снимает драгоценности и запирает их. Но ведь и я тоже знала, мосье.

Ано дружески ей улыбнулся.

– Еще раз благодарю вас, мадемуазель, – сказал он. – Больше я вас пытать не буду. Но вы еще понадобитесь следователю мосье Флерио.

Элен Вокье с тревогой взглянула на него.

– Но до тех пор я могу уйти с виллы, мосье? – взмолилась она дрожащим голосом.

– Конечно, вы можете сейчас же отправляться к своим друзьям.

– О, спасибо, мосье! – воскликнула она и вдруг не выдержала – слезы хлынули из глаз. Уткнувшись лицом в ладони, она зарыдала. – Глупо, но не могу здесь оставаться! – слышалось сквозь всхлипы. – Это было так ужасно!

– Да-да, – Ано постарался ее успокоить. – Медсестра соберет вашу сумку. Разумеется, вам нельзя покидать Экс, и сейчас я пошлю с вами кого-нибудь к вашим друзьям.

Горничная ужасно испугалась.

– О, только не патрульного сержанта, умоляю вас. Избавьте меня от этого позора.

– Нет, это будет человек в штатском, он проследит, чтобы по дороге вас не захватили репортеры.

На столе лежал кусок веревки. Он взял ее и спросил медсестру:

– Это та веревка, которой была связана Элен Вокье?

– Да, мосье.

Ано отдал ее комиссару со словами:

– Ее следует сохранить.

Веревка была такая же, как та, которой задушили мадам Довре. Ано открыл дверь, но на пороге обернулся и сказал медсестре:

– Мы пошлем за экипажем для мадемуазель Вокье. Вы доедете с ней до самой ее двери, и после этого, думаю, ваша помощь будет не нужна. Сложите ее вещи и снесите вниз. Мадемуазель Вокье уже может спуститься без посторонней помощи. – Детектив дружески кивнул и вышел за дверь.

Во время этого допроса Рикардо все гадал, что думает Ано по поводу Элен Вокье. Он выражал ей сочувствие, но, возможно, это было только притворство? Его вопросы никак не выдавали его отношения. Но конец все прояснил: он прямым текстом сообщил медсестре, что ее миссия – миссия тюремщицы – закончилась. Она должна будет принести вещи Вокье, но Вокье может идти сама. С Элен Вокье явно сняты все подозрения.

Загрузка...