«Контрабас» и виски с трюфелями (сборник)

Гречка

Дом, в котором проживал Арнольд, называли офицерским. Серое трехэтажное здание, под окнами – лютики, окурки и мертвые воробьи. По воробьям бил из воздушной винтовки изредка вменяемый лейтенант Колышинский. Он же был ответственным за эвакуацию жильцов в случае пожара. Стены и подъезды офицерского дома частенько освежали краской, на которую не скупилась воинская часть. Происходили внеплановые ремонты – во многом благодаря прапорщику Алещенко. Надпись «Прапор Алещенко – пидор» появлялась часто.

По выходным из окон строения доносились перепевы Пугачевой и Антонова, звон оплеух и грохот вертевшихся в танце тел. Арнольд соседей пытался не замечать, но здоровался, исправно ходил в институт, а в душе радовался, что не продолжил военную династию. Источающие запахи водки и гуталина прапорщики, сосредоточенные и обезжизненные штудированием устава лица офицеров, отбывающих на недельные дежурства, безвкусно одетые жены служивых – вот чем была для него армия.

Женщин офицерского дома Арнольд причислял к особам ограниченным и к семейной жизни абсолютно непригодным. Они пользовались духами с запахом, отбивающим желание близости, носили тугие цветастые платья не по фигуре и по несколько раз плакали над одним и тем же индийским фильмом.

– Ира, а Ир! А как его мать спасла-то! Женщина – стена! Глыбища в сари! Схватить голыми руками гитару под напряжением… Я на этом месте белугой ревела, Ирка! И перед сном, перед сном, как вспомню эту сцену, аж ночнушка от пота мокрая. А мой дурак говорит, мол, кино все это, мол, пустые переживания…

К частым обсуждениям фильма «Танцор диско» Арнольд привык и, заслышав разговоры дворовых рецензенток, не морщился, как это было поначалу. Больше парня раздражало другое. Женщины офицерского дома казались ему чертовски бесхозяйственными. То и дело Арнольда беспокоили с просьбой отсыпать немного манки, подарить коробок спичек, одолжить на время штопор или глубокую сковороду. До небольшого магазинчика всего-то метров пятнадцать ходьбы, но жилицы офицерского дома шли не к прилавку с вечно улыбающейся и пьяненькой продавщицей Лидией, а к Арнольду. Просьбы обычно сопровождались претендующим на юмор ехидством.

– Что, Арнольдик, все гранит науки грызешь? Или уже лижешь? Смотри, сотрешь язык и целоваться с девками нечем будет. А я к тебе за спичками зашла. Не дашь коробочек?

Иногда Арнольду казалось, что ему беззастенчиво хамят.

– Ой, Арнольдик! Совсем исхудал за книжками-то! И девка у тебя под стать. На такие кости и мясо не просится. Ты бы пошел, на турнике поболтался. А то мордахой-то герой-любовник, именем вообще поражаешь, а телеса – что березка в конце осени. Я к тебе вот что, за манкой я зашла…

Постоянный трезвон в дверь и издевки Арнольду надоели, и он решил избавиться от назойливости беспардонных соседок. Слева от двери Арнольд установил небольшую прикроватную тумбочку, которую приволок с балкона. В облупившееся нутро аккуратно поставил пакеты с манкой и гречкой, две упаковки спичек и полиэтиленовый пакет с солью. На белом листе бумаги каллиграфическим почерком вывел: «Крупа, спички, соль». С сахаром в то время были перебои, и непутевую жизнь обитательниц офицерского дома Арнольд решил не подслащать. Ассортимент тумбочки юноша приклеил на уровне дверного звонка. И визитерш не стало. Через три дня, приоткрыв дверцу хранилища, Арнольд обнаружил, что провиант нетронут. А на следующий день в дверь позвонили. На пороге стояла Валентина, жена прапорщика Алещенко. Валентину окутывал флер настоянной на спирту цветочной выжимки, чем-то отдаленно напоминающей сирень, глаза женщины были подернуты алкогольной поволокой, а под байковым халатом цвета уставшего персика вздымалась фактурная грудь.

– А я к тебе за гречкой, Арнольдик, – пропела резко благоухающая женщина.

– Гречки нет, тетя Валя. Я ее с детства не ем, поэтому не покупаю. Зато в тумбочке манка имеется.

На слове «тетя» Валины губки заметно скривились. Для женщины тридцати лет такое определение статуса сродни оскорблению.

– Ах ты дурашка, Арнольдик… Юнец ты непонятливый. Ну какая же я тебе тетя? Какая гречка, какая манка?.. Да неужели же ты думаешь, олух непутевый…

Валентина Алещенко надвигалась на растерявшегося студента. Оказавшись в прихожей, гостья закрыла дверь, по-хозяйски щелкнула замком. Рот Арнольда был приоткрыт, руки он почему-то вытянул по швам. Теперь перед ним стояла не просто жена прапорщика Алещенко, а воительница, оголодавшая самка, перед ним напрягалась раскаленная плоть. Арнольд попятился, и в следующее мгновенье был прижат к стене. Над головой качнулся эмалированный таз. Несколько маятниковых движений, и посудина с грохотом сорвалась на пол, не задев, к счастью, хозяина квартиры. Это было сигналом! Валентина навалилась грудью на Арнольда, ее язык прорвал оборону побледневших губ жертвы, а руки беспорядочно скользили по телу.

– У-у-х, крепкий-то какой. Как стамеска… – сквозь зубы процедила жена прапорщика Алещенко, ухватившись за вытянувшийся дугой детородный орган.

Теперь уже глаза юного Амура были подернуты туманом похоти, и он не заметил, как оказался на ковровой дорожке цвета бордо, ранее украшавшей кабинет отца. Валентина резко рванула пояс халата. Даже в снах, после которых обнаруживаются небольшие пятна на простынях, Арнольд не видел такой груди. Большие соски показались жерлами огромных пушек, старающихся поймать цель. Малюсенький золотой крестик то и дело исчезал между колышущимися сферами, и Арнольд, исходя стонами, понимал, как несовершенны его институтские подруги. До этого он видел Валентину степенно расхаживающей по аллеям парка в компании подруг. Он наблюдал ее сидящей на лавочке и поднимающейся по лестнице. И ему и в голову не могло прийти, что эта далеко не хрупкая женщина может устроить настоящий половой вестерн с галопированием и стонами, которых никогда не издать его чересчур кроткой подруге. В один из моментов Валентина перешла на звериный рык, Арнольд судорожно дернулся и издал звук, схожий с поскуливанием.

– Ну вот… Вот и обмяк… Быстрый ты, Арнольдик. Но это по юности. С опытом, с годами придет, – через одышку проговорила Валентина, запахивая халат. – Уф… Но хороша гречка, хороша. Не гречка, а гранит. Видно, не особо тебя деваха-то балует. Сам-то далеко улетел, поймал птицу блаженства?

– Да, тетя Валь… Поймал… – с трудом выговорил Арнольд.

– Ты вот что, Арнольдик. Ты меньше «Спокойной ночи, малыши» смотри. Это там тетя Валя, Арнольдик. А я для тебя Валюша, Валечка, Валюня. И никак не тетя. А вот не исправишься, больше не приду. А ведь хочешь, чтобы пришла, а?

– Очень хочу, – с интонацией некой застенчивости проговорил Арнольд.

Обещание еще свидеться Валентина исполнила уже через день. Отношения переместились с ковровой дорожки на простыни, а после ухода гостьи Арнольд понял, что секс, как и любое занятие физическим трудом, требует выносливости и тренировки. Отныне визиты Вали он воспринимал не только как приятные, но и как чересчур полезные. С мужем любительницы «гречки» Арнольд здоровался сухо. А после одной из встреч на улице с ехидцей подумал: «Вот она, моя первая жертва. Плюгавый, несуразный рогоносец в погонах».

Вечером осенней пятницы Арнольд готовился к студенческому походу. Собирал в небольшой рюкзак теплые вещи, укладывал банки с килькой. Над головой затопали. Казалось, что соседи бегают из комнаты в комнату. На любовную прелюдию с игрой в «салочки» прапорщик Алещенко был не способен ни морально, ни физически. Услышав крик «сучара» и звук чего-то вдребезги разбившегося, Арнольд понял, что над его головой разыгрывается военно-бытовая драма с участием Валентины. Подняться наверх и затеять выяснение отношений с прапорщиком – значит выдать и Валю, и себя. К счастью, все неожиданно стихло. Но не успел Арнольд с облегчением вздохнуть, как в дверь позвонили. В узком проеме стоял прапорщик Алещенко. Пунцовый, трясущийся и недружелюбно настроенный. Впрочем, эту картину Арнольд наблюдал недолго. С криком: «Падла, она мне все рассказала!» – разъяренный воин пошел в атаку. Первый удар был непрофессиональным, но чувствительным, – школа неблагополучного района и драк в подворотнях. Оказавшись на ковровой дорожке, Арнольд тут же был придавлен навалившимся соседом. В этот момент он подумал, что семья Алещенко становится все ближе и даже роднее. Еще недавно к этой же ковровой дорожке он был прижат гарцующей Валентиной, а теперь пытался с себя скинуть ее агрессивного мужа. Удар в бок придал Арнольду злости, и пружинящее колено резко вклинилось между ног нетрезвого агрессора. Реакция пропустившего удар была неоригинальной.

– Ай, с-с-у-у-ка! Яйца-а-а!

С этим воплем гость потерял инициативу. Вскочив, Арнольд что есть силы приложился кулаком к уху поверженного противника, добавил ногой по ребрам и, ухватив прапорщика за ворот, с огромным трудом выпихнул за дверь. Заперевшись, Арнольд прислонился спиной к двери и тут же от нее отскочил. Алещенко лупил сапогами.

– Если не успокоитесь, милицию вызову! – пригрозил Арнольд.

Удары стали помощней, скрипнули петли. Арнольд посмотрел в глазок. Пинал Алещенко от души. Гримасничал, размахивал руками.

– Вы низко пали, товарищ прапорщик! Вы должны подавать пример, а вы… А вы антипример подаете, – осмелел хозяин жилища.

– Я те паду низко, сучок! Я те так низко паду! По самые твои перепелиные яйца забетонирую. Мне Валька все рассказала, тихушник блядский!

И вдруг подъезд огласил крик Валентины:

– Сашенька! Он же тебя в кровь всего! Вся рубаха в крови! Ах ублюдок! Ах нелюдь.

Неожиданно все стихло. За стеной смотрели передачу «Шире круг», на кухне последние пары высвистывал чайник. Арнольд медленно побрел в ванную, ополоснул лицо, мельком глянул в зеркало. Лицо красное, губа чуток рассечена. Завтра будут надоедливые расспросы ребят и Анжелы. Трель звонка вновь вернула к реальности. Прильнув к глазку, Арнольд увидел двух милиционеров. Чета Алещенко провожала выкриками о неминуемой мести, расплате и Божьей каре.

В участке пахло дешевыми сигаретами и химикатами, убивающими обоняние и клопов. Вопросы звучали монотонно и глупо. Но было видно, что милиционерам скучно, а субтильный Арнольд им неинтересен. На прощание посоветовали больше так не делать и прониклись просьбами не сообщать по месту учебы.