ГЛАВА 6

После прохладной, с легким морозцем атмосферы дома улица показалась мне адским пеклом. Пробежав по причалу, я направился к «Икару», мечтая запустить кондиционер и выбраться на водный простор, но Трой остановил меня:

– Поедем на моем!

Я, не задумываясь, согласился: пролететь над невскими волнами на легкокрылой комфортабельной «Ласточке» с личным шофером – кто же откажется от такого?!

Признаться честно, отнесся я к делу Троя Епифанова с легким скепсисом: дрожит старик за сына!.. За любимого сына! (Просто знал, что Самсон ближе и дороже ему, нежели старший отпрыск Карп.) Вот и преувеличивает несколько сложность и безнадежность ситуации… Даже поразительно, как сильного человека сгибает в одночасье черное известие! Неудивительно, что в древности гонца, приносившего дурное сообщение, казнили.

На палубе «Ласточки» старик взял меня за руку и увлек к палубной надстройке. Распахнул дверь, обитую бархатом и украшенную позолотой, и пропустил вперед.

Да, Трой и впрямь не нищий! Чтобы такой катерок иметь, нужно большими возможностями располагать! Класс – «лимузин». Изготовляется по спецзаказу. Полный шик!

Перегородки разделяли внутреннее пространство «Ласточки» на три залы. Первая представляла собой огромный бар, заполненный различными напитками. Трой тут же предложил мне выбрать что‑нибудь для себя. Сам – щедро нацедил в бокал «Белой лошади» и осушил его залпом. Здоров он виски хлестать! Налив второй бокал, Трой направился в другую комнату. Чтобы не отставать от хозяина, я подцепил из бара бутылку «Туровского Юбилейного» и пошел следом.

Вторая зала, более просторная, ярко освещалась солнцем, струившимся сквозь сплошной ряд окон, тянувшихся вдоль обоих бортов. Тут стояли два дивана, три кресла, маленький столик, заваленный журналами на любой вкус (я лично сразу заметил и серьезный «Гризли», и развлекательно‑порнографический «Белый»). Огромная плазменная панель телевизора занимала черной дырой целую стену. Рядом находилась маленькая дверка, откуда можно было попасть в рубку пилота. Но Трой к ней не пошел – нажал кнопку на столике и объявил:

– Можно трогаться.

– Слушаюсь, – раздался спокойный голос откуда‑то из‑под потолка.

Я рухнул в одно из кресел и стал наблюдать, как уплывает причал родного дома. Затем, настроившись на, работу, хоть это было и нелегко (радостное солнце и плеск волн за кормой мало располагали к серьезным занятиям), открыл пиво и поинтересовался:

– И где вы сына прячете, Трой?

– Есть друг у меня… – неохотно принялся рассказывать Епифанов. – Когда‑то вместе за царя‑батюшку кровь проливали в Ливии… Армию он, как и я, покинул. После ранения. Занялся бизнесом. Отец у него богатым был. Банкир. Вот и выделил сынку беспроцентный кредит. А заодно и мне – по большой просьбе Кактуса…

– Кактуса? – переспросил я. Признаться честно, мне показалось, что старик оговорился. Оказалось – нет.

– Кактуса, Кактуса… Так мы, кто в восьмом воздушно‑десантном полку служили, прозвали Вальку Куракина. Он однажды прыгнул из самолета с парашютом и в полной боевой выкладке приземлился в заросли кактусов. Мало, конечно, приятного, но весь гарнизон долго потешался. Валька сначала обижался, а потом к прозвищу привык. И с удовольствием стал на него отзываться…

За такое прозвище я бы не беспроцентные кредиты выдавал, а топил обидчика в бочке с прокисшим пивом!

– … Отец его мне хорошо помог. Я на ту ссуду открыл первый ресторан – «Старую башню» в Сестрорецке. Потом обороты набирать стал. И Кактус не отставал. С папашей его мы расплатились в первый же год… А дружим с Кактусом всю жизнь.

– И Куракин согласился укрыть вашего сына? – уточнил я.

– Он ничего не знает. Я просто попросил его, чтобы он Самсончика взаперти подержал малёхо – дескать, балует несмышленыш. Кактус и согласился. Теперь, наверное, придется ему все открыть. Но ничего… Валька – свой… Поймет…

«Ласточка» по Неве прошла мимо Адмиралтейского РАЯ и свернула, ведомая опытной рукой пилота, в Вознесенский канал, спустя десять минут сменившийся Измайловским, который выплеснулся в Обводной. От Обводного «Ласточка» взяла вправо и оказалась в Московском канале – теперь по прямой минут двадцать лететь!..

Я с удовольствием хлебнул пивка и высунулся в открытое окно. Взглянул на воду и убедился, что «Ласточка» не рассекает волны, а летит над ними… Замечательное судно – мечта моремана!

Весь путь по Московскому каналу мы провели в молчании. Я потягивал пиво, которое показалось мне на редкость вкусным. И вовсе не из‑за того, что его сварил я, а просто потому, что хорошее пиво! Трой с отсутствующим видом посасывал из бокала виски – в минуту по капле – и мертвым взглядом смотрел в черную дыру плазменной панели. Возможно, он вообразил, что успел включить панель и теперь наслаждался придуманной его воспаленной фантазией картинкой. А может, тревога съедала его душу изнутри, поскольку не мог он отключиться, забыть о невзгоде, изгнать мысли о ней.

Я плохо знал Троя Епифанова. Но из того, что слышал от него самого и получил из достоверных источников, которые ни один стоящий детектив раскрывать не будет, Трой безумно любил младшего сына Самсона, доставлявшего его старой голове столько переживаний, что ей впору было распухнуть и лопнуть. Сколько раз Трою приходилось выпутывать сына из тенет, в которых Самсон оказывался по собственной глупости и разгильдяйству! Типичный представитель золотой молодежи, который покупает швейцарские часы за две тысячи рублей (не ведая, каким трудом достаются деньги, поскольку в жизни ни одной копейки собственноручно не заработал), а вечером в пьяном угаре какого‑нибудь элитного кабака теряет эти часы под столом, чтобы наутро приобрести новые!

Самсона я лично не знал. И никаких предубеждений относительно него у меня не было. Но образ в моем воображении рисовался именно такой.

Обогнув насыпной остров, именуемый площадью Победы, где стояла скульптурная группа, воздвигнутая в честь «защитников отечества от ворогов и нечисти», «Ласточка» устремилась к аэропорту. Позади сверкал десятиметровый шпиль, вознесенный к лучистому небу и хранивший память о войнах от Рюриковичей до наших дней. Чуть ниже на барельефе виднелись былинные рыцари, облаченные в шлемы и кольчуги, с обнаженными мечами, шипами и круглыми щитами. С ними мирно соседствовали солдаты в фуражках и касках, с автоматами наперевес и Георгиевскими крестами на груди… Выглядели все пафосно и солидно.

Миновав канал, уводящий к аэропорту Пулково, «Ласточка» пролетела чуть дальше и свернула в сторону Царского Села. Примерно через километр пилот свернул вновь и углубился в хитросплетение узких каналов маленького поселка, состоявшего сплошь из особняков нуворишей. Сбавив скорость, «Ласточка» с изяществом балерины, танцующей сольную партию, перетекала из улочки в улочку, пока не остановилась возле высокого трехэтажного дома из красного кирпича с огромным бронзовым кактусом, который венчал крышу, словно герб древнего рода.

Заметив мой насмешливый взгляд, Трой усмехнулся и проворчал:

– Валька посчитал это забавным… Никто из соседей так и не понял, за каким хреном он на крышу кактус высадил, к тому же из бронзы, а не из золота… Валька говорит, что это он памятник молодости своей поставил.

Епифанов поднялся из кресла, поставил бокал с недопитым виски на стол и направился к выходу. Я встал за ним, но и шага сделать не успел: дверь рубки открылась и из нее показался худощавый бледный молодой человек с лицом истинного британца.

– Трой Авдеевич, извините, что отвлекаю, но один из служебных катеров господина Куракина отсутствует на приколе.

– Ну и что? – прокаркал Трой. – Кто‑то из прислуги на рынок отправился.

– Обычно на рынок они ездят по пятницам и субботам, но никак не в среду! – возразил пилот. – Я хорошо знаком с укладом жизни Куракиных – раньше ведь у них работал.

– Хорошо. Учту, – сказал Трой, выходя из зала.

– Вы же сами просили говорить обо всем подозрительном… – вслед ему произнес мальчишка. Я пошел за Епифановым.

За городом жара ощущалась меньше: больше простора, воздух рассеивается лучше… И чище здесь тоже. Не так уютно, как в лабиринте узких каналов Васильевского острова, но все равно хорошо.

– Пойдем. Не задерживайся, – проворчал Трой.

Видно было, что слова пилота взволновали его. Миновав открытые ворота, мы вышли на дорожку к дому, устеленную мраморными плитами и ограниченную булыжными бордюрчиками. Каждый булыжник бордюра был раскрашен в свой цвет и имел украшение либо в виде аляповатого цветочка, либо в виде солнца, раскидывающего лучи в разные стороны, словно пьяный арбалетчик стрелы в неведомого врага.

Заметив мой удивленный взгляд, Трой пояснил:

– У Кактуса дети малые. Вот и балуются. Я одобрительно хмыкнул и налетел на спину внезапно остановившегося Троя.

– Что‑то не так… – сказал он, хищно осматриваясь по сторонам.

– В чем дело? – спросил я, не чувствуя опасности. Очень уж безобидно выглядел этот дом: дорожка, ворота, клумбы с цветами и тенистые яблони, усыпанные щедро маленькими зелеными плодами, которые к осени нальются соком и пригнут ветви к земле, норовя обрушиться на голову проходящего мимо юного Ньютона.

– Собак нет. У Кактуса они больно брехливые. Каждый раз вылетают, набрасываются, лизаться лезут. Брехливые и добрые… А тут – тишина. Непорядок это.

– Может, спят? – высказал я предположение, обходя Троя и продолжая путь.

– Быть того не может. Кактус натренировал их просыпаться при звуке мотора катера и встречать гостей – хоть прошеных, хоть непрошеных, – следуя за мной, отвечал старик.

– Да мало ли что могло произойти? К врачу повезли собак – ушки там у них разболелись или еще что… – беспечно заявил я, поднимаясь на крыльцо.

Трой не ответил.

Я нажал на кнопку звонка: в глубине дома запел соловей и через минуту стих. Постоял минут пять, переминаясь с ноги на ногу. Затем повернулся к старику:

– Кажется, дома никого нет.

– Быть того не может! – не поверил он.

Я взялся за ручку и толкнул дверь – так, на всякий случай. Она поддалась… Распахнулась…

Похоже, чутье старика не подвело – и впрямь случилось что‑то неладное. Я взялся за рукоять пистолета и переступил порог.

Достать оружие так и не успел: на мою голову обрушился небесный свод. В глазах потемнело… Потом я увидел черта, скалившего клыки мне в лицо, из его рта воняло клоакой преисполни… Я перестал чувствовать свои ноги… Ноги перестали держать мое тело… Пол качнулся, словно палуба прогулочного катера, попавшего в шторм, и я отрубился.

Загрузка...