11. Послание Тариэля к царю индийскому, когда он победил кхатавов



Написал царю посланье: «Царь, судьба нам шлет даянья,

А кхатавам наказанье за измену и беду.

Знай из вести замедленной — самый царь их полоненный.

Я, добычей нагруженный, много пленных приведу».

Жив закон, в порядке сила. Так добычи много было,

Что верблюдов не хватило. На быков я грузы клал.

Добыл чести я и славы. Были сломлены кхатавы.

Через бранные забавы получил, чего желал.

Царь кхатавов оробелый был в индийские пределы

Приведен рукою смелой. И отец приемный мой

Возносил мне восхваленья. Тем хвалам, что вне сравненья

Да не будет повторенья. И как врач он был со мной.

Все ли сказывать я стану? Он осматривал мне рану.

А потом повел к майдану. Площадь вся была в шатрах.

Кто хотел, вступал в беседу. Зван был к царскому обеду.

Говорил он про победу. Свет горел в его глазах.

Эту ночь мы без печали веселились, пировали.

Утром в город путь держали, удаляясь от шатров.

Царь сказал: «Пусть радость славы явят пленные кхатавы.

Да придет их строй лукавый пред лицо моих бойцов».

Тут для первого я раза, в исполнение наказа,

Привожу царя Рамаза. Ласков был ему прием.

Царь встречает как родного. Об измене ни полслова.

Если храбрость не сурова, доблесть высшая есть в том.



Час не малый, час пристойный, с ним он был в беседе стройной.

Если ток течет спокойный, он не роет берега.

А с зарею, в миг свиданья, слово молвил состраданья: —

«Наложу ли наказанье на сраженного врага?»

Я дерзнул сказать: «От бога милосердья к грешным много.

Так и ты суди не строго пораженного его».

Царь сказал ему: «Прощенье — для проступка заблужденье.

Но уж только повторенья чтобы не было того».

Взяв стократно сто драхани, и кхатаури, и дани

Как парча, и шелк, и ткани, где главенствует атлас,

Он ему, с толпой придворных, дал как дар одежд узорных.

И без всяких слов укорных был отпущен царь Рамаз.

От склоненного кхатава — благодарность, честь и слава.

«Богом я клянусь, лукаво поступил я пред тобой.

Но убей меня, коль вдвое совершу еще такое».

С этим отбыл он в покое, взявши всех своих с собой.

Минул час седой рассвета. От царя письмо привета.

Так гласило слово это: «Я с тобой был разлучен.

Уж три месяца томленья. На охоте развлеченья Я не знал.

На приглашенье приходи, хоть утомлен».

Я наряд надел не темный, и в чертог пришел приемный.

Встречен был толпой огромной, целой стаей соколов.

Царь как солнце. В блеске взгляда — сердца видится услада.

Вид меня — ему отрада. Я служить ему готов.

Он шепнул царице тайно, — я узнал о том случайно, —

Что ему необычайно мил вернувшись я с войны.

«Тариэль — одно сиянье. В нем и темному сверканье, —

Молвит, — мы его желанья тотчас выполнить должны».

Вот решение какое принял я: он побыл в бое.

Пусть же тот, чей стан — алоэ, кто как солнце скрыл в лице,

Знает также путь к отрадам, и с тобой увидит рядом

Деву-розу с царским взглядом. Встретьте обе нас в дворце.

Целым выводком орлиным, по холмам и по стремнинам,

По равнине и долинам, чтоб зверей в бегу настичь,

Мчались весело мы с псами, забавлялись соколами,

Не играли мы мячами, дважды подняли мы дичь.

Чтоб мои увидеть чары, шли толпами на базары.

Те, кто юны, те, кто стары, на меня смотрели с крыш.

Я, в нарядах с бахромою, розой бледной был с росою,

Млели все, пьяняся мною, — то не ложь, а правда лишь.

Я надел покров богатый, у кхатавов с бою взятый.

Каждый, блеском чар объятый, от меня с ума сходил.

Вот мой царь с коня спустился. Мы в дворце. Там лик светился

Солнцесветлой. Я смутился. Задрожал в упадке сил.

Облечен был стан прекрасный пышной тканью желто-красной,

Строй был дев за ней согласный, — словно воды в берега.

Влились, ток мягча разлива. Рдели розы щек красиво.

Заревого свет отлива, и коралл, и жемчуга.

Я стоял там. Стройно тело. Но одна рука висела

На повязке. Поглядела тут царица на меня.

С трона быстро восставала, и как сына целовала.

«От тебя твой враг, — сказала, — побежит как от огня».

Я царями был уважен, рядом с ними был посажен.

Против — солнце. Лик тот важен и прекрасен был в огне.

Мы почти сидели рядом, мы тайком менялись взглядом.

Весь я отдан был усладам. Жизнь без них отрава мне.

Начат пир. Все время наше. В бирюзовой пышной чаше

Свет вина. И в цвете краше по лазурному рубин.

Ликованье вне сравненья. От царя — постановленье:

«Не уйдет без опьяненья с пированья ни один».

Был я радостен в избытке. В том причина не напитки.

Золотые в сердце слитки и расплавленная медь.

В сердце я смирял пожары, молний пламенных удары.

Сколь пленительны те чары — на любимую глядеть.

Песни звонкие звучали. Вдруг певцы все замолчали.

Царь велел. Ему внимали. Молвил: «Сын мой Тариэль.

Мы ликуем в упоеньи. Враг наш в тяжком пораженьи.

Ты как светоч в вознесеньи. Твой удар доходит в цель.

Ты склонять не должен вежды. На тебя всех нас надежды.

Нужно б дать тебе одежды, но нельзя снимать твоих.

Твой наряд — наряд прекрасный. И зарей горишь ты ясной.

Славой светишь полновластной. Сто богатств — имеешь их».

Вновь, веселый, он садится. Пьют вино и песня длится.

Арфы нежный звон струится. Веселится пенье лир.

В мгле закатной огневицы отошли к себе царицы.

К краю сна зовут ресницы. Тут уж больше пир не пир.

Ночь идет, ведет туманы. Встали мы. Долой стаканы.

Мы и так довольно пьяны. Вот я в комнате своей.

Над собой утратил власть я. Пленник нежного участья.

Вспомиаю, полон счастья, как смотрела. В мысли — с ней.

Раб пришел. Восторг мне внове. Ждет там женщина в покрове.

Это вестница любови. Я вскочил. Горит мой взгляд.

Я бегу скорей навстречу. Лаской вестницу привечу.

Знаю счастия предтечу, то пришла ко мне Асмат.

Весь я в ласке необманной. Ведь приходит от желанной.

От Нэстан, лучом венчанной. Удержав ее поклон,

С поцелуем обнимаю, на постель с собой сажаю,

«Ты как тополь, — возглашаю. — Он красивым сотворен.

Говори о ней. Внемлю я. Только ей горю, тоскуя».

Отвечает: «Все скажу я. Но не только счастье есть.

Вы друг друга повстречали. В этом отдых от печали.

Взоры, встретясь, свет качали. От нее несу я весть».



Загрузка...