Военное закулисье на сломе эпох

СЛУЖБА В СОВЕТСКОЙ АРМИИ, 1963-1991

Я родился в городе Красный Кут, Саратовской области, в семье военнослужащего, мать, учительница младших классов. В Красный Кут во время Второй мировой войны было эвакуировано Качинское авиаучилище, где проходил службу мой отец. Училище в основном готовило летчиков-истребителей, среди курсантов был Василий Сталин. По воспоминаниям отца, В. Сталин был разгильдяем, но летную подготовку знал отлично и очень сильно боялся отца. Один из примеров, когда он прибыл в училище, вообще-то, название было «Военная школа летчиков», тогда в казармах в торце была специальная квартира для старшины роты. Так старшина роты выселился, а туда вселился Василий Сталин. Но когда он узнал, что отец знает, что он живет не в казарме, моментально переселился в казарму.

Впоследствии училище было передислоцировано в Мичуринск, а окончательно обосновалось в городе Сталинграде (теперь Волгоград), и называется «Качинское авиаучилище им. Мясникова», где и находится, по сей день. После увольнения отца из Советской Армии, мы переехали в Черкассы, где я окончил школу и был призван в армию.

В центре Дьяков Федор, Кавалер Георгиевского креста 4-й степени, г. Гатчина 1915 г. Погиб в ноябре 1941 года на Керченском плацдарме. Крым.

После окончания школы и до призыва в армию я играл в футбол в черкасской команде «Колгоспник», в последующим «ДНЕПР» которая играла в классе «Б» чемпионата СССР. При этом футболом я неплохо зарабатывал. Отцу это не нравилось и, я догадываюсь, что он приложил все усилия, чтобы меня загребли в армию.

Георгиевский крест 4-й степени.

В ноябре 1963 года меня призвали. Эшелоном прибыли в Пермь, где находился штаб пермского корпуса ПВО. Уже в поезде узнали, что будем служить в зенитно-ракетных войсках.

Нашу команду из более сотни человек отправили в г. Березники — крупный промышленный город на реке Кама. Утром на вокзале нас погрузили в машины и отвезли в городскую баню, где подстригли и переодели. К обеду мы прибыли в управление 736-го зенитного ракетного полка. Построили на плацу, температура минус 35° градусов, поделили по взводам, представили командиров взводов и сержантов, отправили в спортзал. На входе в спортзал висела вывеска «Войсковой приемник». В спортзале стояли двухъярусные койки, между двумя кроватями тумбочки для личных вещей и туалетных принадлежностей.

И начались наши военные будни, от тренировок «отбой-подъем» за 45 секунд, изучения уставов, строевая, физическая и стрелковая подготовка.

В первый день самой «приятной» неожиданностью стало то, что после физзарядки ты должен был снять гимнастерку и нательное белье и голым по поясам идти к умывальникам на улице чистить зубы и мыться по пояс. На 30-градусном морозе! После такого утреннего туалета мы влетали в наш спортзал-казарму, как ошпаренные.

Сержанты нас обрадовали, что когда мороз спадет ниже -20°, то зарядку мы будем делать с голым торсом. Впрочем, через неделю мы привыкли, и казалось, что так и надо.

Через месяц занятий мы сдали зачеты по всем предметам и нас распределили по подразделениям полка. Я попал во второй зенитно-ракетный дивизион, расположенный он был за городом Соликамском. Там кончается железная дорога и дальше на север еще 30 км по таежной дороге. Дивизион был вооружен зенитно-ракетным комплексом С-7 5 «Десна».

Оставшиеся в живых ветераны Качинского авиаучилища, 1945 год. Первый слева во втором ряду Дьяков Валентин Федорович.

По прибытию нас завели в класс и распределили по батареям. Я попал служить в радиотехническую батарею во второе отделение, в кабину «А», оператором координатной системы. Началась настоящая армейская жизнь. Нужно отметить, что повседневной деятельностью в батареях и дивизионе руководили сержанты, от подъема, до отбоя, в нарядах внутренней службы и в караулах. Офицеры с нами занимались по предметам боевой подготовки, особенно техническая и специальная подготовка, в классах и на материальной части.

Командир батареи заходил в казарму один раз в две недели. Перед его приходом, а это узнавал один из сержантов, который исполнял обязанности старшины батареи. Все сержанты мчались в казарму каждый в свое отделение, и еще раз проверяли порядок в тумбочках, заправку кроватей, а старшина батареи, почему-то врезалось это в глаза, проверял свежая ли стенгазета и боевые листки. По недостаткам был разбор капитальный, доставалось и начальникам отделений офицерам, особенно сержантам. А нам уже рядовым и ефрейторам доставалось по полной программе, это и наряды вне очереди и разгрузка угля в котельной, и почему-то машины с углем привозили, только ночью.

Дедовщины как таковой в батарее, да и в дивизионе не было. Хотя нас посвятили в «салаг», пять блях армейского ремня, по заднему месту. Но это все делалось в шутку для поддержания традиций. Сразу узнали, как делятся военнослужащие по призывам: первый год — «салаги», второй год — «черпаки», и третий — «старики». Было и второе наименование: первый год «без вины виноватый», второй год «веселые ребята», третий «у них есть родина».

Может быть, еще и действовал такой фактор, что боевая техника ЗРК была очень сложной, и чтобы ее освоить, как специалистам первого класса или «мастер» надо было досконально знать основы электрорадиотехники по программе техникума. Потому и контингент призывался в наши войска со средним или высшим образованием.

23 февраля 1964 года, молодежь приняла присягу и я в том числе. До этого месяц был так называемого ознакомления, раз в неделю ставили во внутренний наряд, дневальным в казарме или в наряд на кухне. После принятия присяги наряды пошли по полной, через два на третьи, когда попадали на кухню, посудомойка была наша.

Тяжело было первые полгода, не физически, а морально, потому что нами затыкали все дыры, это и погрузка, и разгрузка грузов, да и всех внезапно возникающих, притом всегда срочных работ. И еще недосып. Во внутреннем наряде в сутки спали 3 часа не более, ну и плюс очень частые подъемы по тревоге, то есть приводился дивизион в готовность № 1.

Это действие по самолету нарушителю или контрольным целям. А переход в готовность номер 1 дежурного дивизиона составляет пять минут, не дежурного 15 минут в готовность к пуску дежурных ракет. Через полгода нас допустили к несению службы в карауле. Почему через полгода? Это изучение Устава караульной и гарнизонной службы и сдача зачетов. Это действия часового при охране объекта в экстремальных условиях и порядок применения оружия. Так же изучения оружия (СКС или АКМ) и самое главное стрельба из этого оружия. Выбить надо было из положения «лежа» с дистанцией 75 м, 20 очков — удовлетворительно, 25 — хорошо и выше отлично, да еще и ночью. После сдачи всех зачетов допускался к несению караульной службы.

В этот момент ты осознавал, что стал настоящим солдатом-воином. Правда в караул первый год при трехсменном посту, молодые ходили только во вторую смену, кто служил, тот знает, что это такое.

Да и служить становилось легче, все-таки в карауле ты за сутки поспишь 8 часов, хоть и с перерывами, а для молодых было за счастье и 6 часов поспать.

Зимой в карауле главным бичом был мороз. При температуре -30° и ниже, смена должна была происходить через час. Но никто не соглашался, стояли по 2 часа. Одевали: бушлат, ватные брюки, валенки, сверху постовой тулуп, на голову подшлемник и шапку, меховые перчатки, так что выглядывали только глаза. Ко второму часу холод так пробирал, что приходилось все время двигаться: остановишься — замерзнешь. Но терпели, потому что при смене через час так выматывались, что к концу смены караула еле на ногах стояли.

На зло, зима в первый год службы была очень суровая, доходило до минус 56°. Плюнешь — на снег падает лед. Все уже знали, как только после подъема на улице стояла стрельба, так трещали деревья, и внизу стоял туман, значит температура за минус 40°, на занятия и на технику передвигались только бегом.

Летом доставал гнус (комары), часового можно было не проверять, как он несет службу. Где бы часовой не находился, над ним стоял столб гнуса. Спасала антикомариная жидкость, ее хватало ровно на 2 часа, потом комары заедали.

По итогам зимнего периода обучения я сдал зачеты на оператора координатной системы, по предметам обучения получил пятерки. На подведении итогов за зимний период обучения 1964 года, присвоили звание «ефрейтор» и вручили удостоверение и знак специалиста 3 класса. Согласно требованиям солдаты, сержанты срочной службы должны стать специалистом 3 класса через год, на втором году 2 класс и третий год службы 1 класс. Первоклассных специалистов в дивизионе было, не очень много, очень сложная техника. В радиотехнической батарее на 1 класс надо было знать систему по принципиальным схемам и делать месячные регламентные работы без инструкции, то есть настройку техники. В стартовой батарее, знать ракету и пусковую установку и делать регламентные работы в таком же объеме. А «мастеров» вообще были единицы.

Самые тяжелые это первые полгода службы, пока не втянешься в ритм армейской жизни, это и наряды, через 2 дня на третий, где спишь не более 4 часов, физическая и моральная нагрузка очень высокая и нехватка питания.

Хотя на втором году, еды хватало, а на третьем даже не съедали положенные порции.

В увольнение положено только после полгода службы, да и то, когда дивизион не несет боевого дежурства.

Рядовой Дьяков В. В. 736 ЗРП г. Березники.

Очень сильно помогал спорт. Мне повезло, что в дивизионе, было очень хорошее футбольное поле — первенство разыгрывалось между батареями. Летом по воскресеньям иногда приезжали команды с соседних частей Внутренних войск. Зимой, заливалась хоккейная коробка, ежегодно разыгрывалось первенство части. Конечно, был дефицит хорошей экипировки. Ботинок с коньками хватало, а проблема была с клюшками — каждый берег свою, как зеницу ока, подписывал и сдавал старшине на хранение.

Три раза в неделю была физподготовка, а нормативы нужно было сдавать каждые полгода: гимнастику (перекладина, брусья, конь), полосу препятствия и кроссы — летом 3 км, зимой лыжи — минимум 10 км. Первый год был очень тяжелый, особенно для парней, которые до армии не занимались спортом (как правило, те, кто призывался из сельской местности). Но на втором и третьем годах службы среди них были и перворазрядники.

По итогам первого года службы я стал командиром отделения, специалистом 2 класса с присвоением звания младший сержант. Многие солдаты моего призыва сдавали только на низший 3 класс.

Моя подготовка — большая заслуга моего непосредственного начальника, старшего техника координатной системы старшего лейтенанта Пахомова С. И. который сам был специалистом 1 класса. А также начальника второго отделения первой батареи капитана Саватимова И. Н., который имел квалификацию «мастера» и знал кабины «П» и «А» досконально. Я им очень признателен за науку.

Судьба еще дважды свела меня с Пахомовым С. И., уже подполковником, в 1979 году. Я прибыл по распределению после академии в 57-ю зенитно-ракетную бригаду на должность заместителя командира бригады. Для тренировки мы приехали на армейский учебный центр (УТЦ) на базе 248-го ЗРП в Перми, а подполковник Пахомов проходил там службу в должности командира группы ЗРДн С-200В. Была теплая встреча бывшего солдата со своим командиром. Как говорится, «Советский союз большой, а мир тесен». Второй раз мы встретились на подведении итогов работы корпуса ПВО за 1982 год. Я уже был командиром 736-го ЗРП, где начинал службу солдатом. Его фразу я помню до сих пор: «Этот полк тебя породил — смотри, чтобы не погубил».

В 1965 году нашему дивизиону пришло время участвовать в тактических учениях с боевой стрельбой. Вообще в зенитных ракетных войсках Советского Союза по плану каждый зенитный ракетный дивизион должен был выполнять боевые стрельбы раз в два года. Получалось, что каждый призыв был обстрелян. Расчеты командных пунктов полков, бригад участвовали в боевых стрельбах каждый год. Оценка за боевые стрельбы определяла способность бригады, полка, дивизиона выполнить боевую задачу по охране воздушных рубежей государства и не допустить ударов воздушного противника по охраняемому объекту.

При успешной оценке и эффективности командный состав (офицеры) получали продвижение по службе и новые звания. При «неуде» снимали с должности. Учитывая, что оружие было коллективным, т. е. от работы расчетов стартовой батареи, операторов PC, офицера наведения и командира дивизиона зависело своевременное обнаружение воздушной цели (мишени) и ее уничтожение, т. е. пусков ракет. Ответственность каждого — высочайшая.

В тактическое учение с боевой стрельбой входило: свертывание ЗРК (если отправлялись со своей техникой), погрузка в эшелон, марш по железной дороге, разгрузка, формирование колонны автомобильной и гусеничной техники, совершение марша, прибытие на полигон в установленный срок, развертывание жилого городка и боевой техники или ее прием. И с пятницы начиналась типовая неделя: пятница — прием техники, суббота, воскресенье — механические регламентные работы, понедельник — сдача зачетов по тактической, ракетно-стрелковой, технической и специальной подготовке. Вторник, среда — электрические регламентные работы, т. е. настройка техника и проверка параметров инструкторами полигона. Четверг — зачетные учебные стрельбы, т. е. отражение массированного удара авиации с имитированными пусками ракет. После этого объявлялась часовая готовность, проводился облет сектора стрельбы. Боевые расчеты не занятые боевой работой уходили в укрытие. После доклада о готовности боевых расчетов и техники к боевой работе — запускались мишени, маловысотная, высотно-скоростная, баллистические и крылатые ракеты. Кому, по какой стрелять, поставят задачу. При неудачных пусках техника опечатывалась для выявления причин или готовилась к передаче. В пятницу передавалась техника следующей части.

Следующая неделя уходила на заполнение стрелковых карточек инструкторами и старшим техническим руководителем. Т. е. выставлялись оценки по теоретическим знаниям, по специальной подготовке (нормативы) и за учебную и боевую стрельбу. Подписывалось начальником полигона, и отправлялись в Москву, в главкомат, командующему ЗРВ, на утверждение. Воинские части совершали погрузку в ж/д эшелон и прибывали на место постоянной дислокации. Кто на коне, а кто под конем.

В начале 1960-х годов стрельбы выполнялись на полигоне «Ашулук», Астраханская область, с марта по ноябрь каждого года. К концу 1960-х открылся второй полигон «Балхаш», Казахстан, со станциями погрузки Сари-Шаган и Коктас.

В дивизионе при подготовке к ТУ с БС составлялся план предстрельбовой подготовки, в который входило слаживание дивизиона по отражению удара воздушного противника, специальная подготовка. Это нормативы операторов ручного сопровождения (PC) на точность сопровождения целей: маловысотных маневрирующих, высотных скоростных, при помехах. Стартовые расчеты — по заряжанию ракет с транспортно-заряжающей машины (ТЗМ) на пусковые установки (ПУ).

Расчет состоит из четырех человек: командир ПУ, первый номер, второй и третий (он же — водитель ТЗМ). Первый номер подбирался ростом не менее 1 м 80 см и желательно левша (заряжать ракету на ПУ нужно было левой рукой). Расчет проверяется с подбегом к ПУ. Самым тяжелым был 3-й норматив, заряжание ракеты и ПУ в условиях радиоактивного заражения, т. е. в химкомплекте и противогазе, особенно на полигоне, когда температура воздуха на полигоне днем доходила до +40° в тени.

Нормативы жесткие и работать надо было так, чтобы оценка была не менее 5 баллов — тогда и на полигоне могли быть и нормальные результаты.

Далее шла техническая подготовка, сдавали зачеты по знанию материальной части. Офицеры опрашивались по принципиальным схемам по своей системе или по нескольким, в зависимости от классности. Солдаты и сержанты — только по своей системе и тоже в зависимости от классности. Также проверялись регламентные работы, то есть умение настраивать технику по предстрельбованому графику — там тоже были временные нормативы.

Офицер наведения и руководящий состав дивизиона также сдавали зачеты по тактической и ракетно-стрелковой подготовке. Я проверялся по технической подготовке и умению настраивать технику по координатной системе. Эту систему еще называли сердцем станции наведения ракет (СНР), потому что в нее входил целевой и три ракетных канала, которые обеспечивали захват и сопровождали цели и наведение на нее трех ракет.

Командование армии, корпуса и полка требовали от нас исключительно отличных оценок на боевых стрельбах. Эффективность стрельбы должна быть равна единице: каждая мишень должна быть уничтожена. Поэтому подготовительные занятия и тренировки проходили круглосуточно и с большим напряжением. Нагрузка — сумасшедшая. Недаром тактические учения с боевыми стрельбами называли проверкой на зрелость.

Проверки по предстрельбовой неделе проходили регулярно: сначала комиссией полка, потом корпуса ПВО, а за месяц до выезда на полигон — комиссией армии, с выставкой оценок и разбором. Тем, кто готовился ехать на полигон впервые, было очень тяжело.

Учитывая, что я служил второй год, сержант, прошел уже много учений и проверок. Но все это мелочи по сравнению с тактическими учениями с боевой стрельбой. После стрельб я понял, что недаром говорят, что ТУ с БС — это проверка на зрелость от командира до солдата.

По плану наш зенитно-ракетный дивизион выполнял стрельбы в конце июня, в самую жару, температура днем доходила до +40° в тени. Но в Соликамске, где мы загружали в эшелон технику и личный состав, только начали распускаться листья на деревьях, ночи были холодные от минус до +5°.

Загрузив технику и имущество на платформы, закрепив ее, нас расселили по батарейно в плацкартных вагонах. Военный комендант сказал, что нам еще повезло — многим попадаются вместо плацкартных вагонов теплушки. Все были экипированы в полевую форму одежды, шинель, вещь мешок с туалетными принадлежностями, котелок, кружка, ложка. В эшелоне мы ехали неделю: если по карте посмотреть, то пересекли всю страну с севера на юг.

Прибыв на станцию Ашулук в Астраханской области, за сутки разгрузились и сформировали колонны, а утром по грунтовой дороге среди барханов совершили 30-километровый марш. Рядом шла бетонная дорога, но по ней запрещали ездить грузовому транспорту. В середине пути мы миновали глинобитный домик, в котором жил пастух, пасший стадо баранов. Место это называлось кордон — мы пересекли границу между РСФСР и Казахстаном.

К центральным воротам полигона мы прибыли к 17 часам, простояли час, пока штаб сдавал списки личного состава. Тут мы слышим грохот и видим — летит цель на большой высоте, а за ней идет белый реверсный след. Офицеры говорят — высотно-скоростная ракета-мишень. Перпендикулярно с наклоном летит первая ракета, а за ней, с интервалом 1–2 км, — вторая. Когда первая ракета подорвалась, создалось впечатление, что она пробила мишень и некоторое время летит дальше. Во все стороны полетели обломки, и самый большой обломок пошел вниз, оставляя за собой пламя и реверсный след. Вторая ракета начинает загибаться, догоняет этот обломок и подрывает его. Зрелище неописуемое, особенно для тех, кто прибыл на полигон впервые. Еще и погода была живописная: ни облачка, а солнце двигалось к закату, как бы подсвечивая эту стрельбу.

В 1960-х полигон «Ашулук» был небольшим. Метрах в двухстах от дороги были расположены гнезда из кирпича, в несколько рядов, — для палаточного городка переменного состава солдат и сержантов. Офицеры размещались в казарме. Питание было организовано полигоном. Солдаты и офицеры питались в отдельных столовых. Кухни мы везли с собой только для организации питания в эшелоне и подготовки чая на полигоне. Старшина привозил на позицию чай в термосах, и с утра мы набирали его во фляги. Этим спасались от жары и дизентерии (воду пить не разрешалось).

Развернув лагерь, на следующий день мы принимали технику — зенитно-ракетный комплекс С-75Д, а технический дивизион — технологический поток по сборке и подготовке ракет к стрельбе. Позиции находились в 5–6 км от городка, прямо по бетонке. Между городком и стартовыми позициями стояли технические позиции С-75 и С-125. Позывной их был «Кама-1» и «Кама-2». Мы получили позицию «Вол-га-8». Бетонка упиралась прямо в нашу позицию. Слева от нас стояли две позиции ЗРК С-75 и одна С-125. Справа — одна позиция С-125. Позиционный район был небольшим, так как выполнялись только дивизионные стрельбы. Готовились еще позиции для ЗРДн и командных пунктов для перехода к полковым и бригадным стрельбам, т. е. полк, бригада должны были прибывать в составе командного пункта и не менее двух ЗРДн и одного технического.

С пятницы начиналась подготовка техники и личного состава. В четверг — стрелковый день. Нашему дивизиону попалась маловысотная мишень ДА-17. Свою стрельбу мы не видели, потому что после выполнения учебных стрельб личный состав должен был находиться в укрытиях или на рабочих местах в кабинах. По громкой связи мы слышали, что цель захвачена и команду «Пуск», потом слышен — грохот и все кабины сильно сотрясались. В кабине управления весь процесс можно было наблюдать на экранах операторов PC и офицера наведения: захват, наведение, подрывы. В остальных кабинах — все внимание на приборы и сигнальные лампочки. Загорелись лампочки «Пуск» первого канала, через пять секунд — второго. Ждем захвата — самый напряженный момент. Когда загорелись индикаторы захвата первого и второго каналов — все выдохнули и теперь ждем подрывы. Секунды полета ракет длятся, как часы. Наконец по громкой связи слышим: «Первая подрыв, вторая подрыв, цель уничтожена, расход две». После этих минут страшного напряжения, раздается мощный крик «Ура» — громче старта ракет. Все бегут поздравить офицера наведения и операторов PC за боевую работу.

Оценка на полигоне была итоговой за весь учебный год дивизиона. По итогам года я получил звание сержанта, специалиста 1 класса и краткосрочный отпуск на Родину. Таким образом, за два года я освоил трехгодичную программу, как специалист, и получил максимальное для солдат срочной службы звание. Координатную систему я знал получше некоторых офицеров в полку, которые прослужили по нескольку лет.

Я думал, что третий год прослужу безо всяких проблем и напряжений, тем более что мне на замену дали молодого солдата. Однако жизнь распорядилась иначе.

Перед самым моим отпуском, в ноябре, состоялся разговор с моим непосредственным начальником, старшим лейтенантом Пахомовым, и начальником отделения капитан Саватимовым. Пахомов сказал, что ему пришел вызов на поступление в Харьковскую Военную инженерную академию имени маршала Говорова, и на следующий год он поедет сдавать вступительные экзамены. Я его искренне поздравил, ведь это была единственная возможность для офицера вырваться с так называемых «точек» на большую землю.

Жизнь офицеров в дивизионах была тяжелой. У нас стояло четыре четырех квартирных дома, они назывались ДОСы (дома офицерского состава). До ближайших населенных пунктов — 30–40 км, и добраться туда можно только два раза в неделю, когда идут машины в полк за продуктами и материальными средствами. Магазин из военторга, так называемая автолавка, приезжает только раз в месяц. Автолавка привозит вещи и «деликатесы» офицерским семьям. Из развлечений по вечерам — телевизор. По субботам и воскресеньям — фильм в клубе. Вот и вся жизнь семей офицеров.

Поэтому поступление в академию было желанным шансом для офицера ПВО, чтобы вырваться из дивизионов и батальонов, а по окончании академии получить должность в управлении полка или бригады в каком-нибудь мало-мальском городе.

У Пахомова этот шанс оказался под угрозой. Капитан Саватимов Ю. И. рассказал, что на следующий год по плану на полигон едет соседний дивизион, а в нем нет старшего техника, т. е. офицера по координатной системе. А лейтенант-выпускник прибудет из училища только осенью следующего года. И командир полка сказал, что если не найдет замену, то на полигон поедет Пахомов и его поступление в академию «накроется». Капитан просит моего согласия, чтобы я со вторым дивизионом ехал выполнить боевые стрельбы вместо офицера координатной системы. После этого разговора со мной беседовал заместитель по вооружению полка и командир полка подполковник Монашкин И. В.

Хотя мой командир дивизиона — подполковник Ясовеев З. Д. сказал: «Ты подумай. Да и ты в училище хотел поступать, а у меня уже и документы ушли». Я его хорошо понимал — у него в дивизионе не остается ни офицера, ни оператора координатной системы, а надо поддерживать боевую готовность и нести боевое дежурство. Меня смущала не столько подготовка к боевым стрельбам и выполнение задачи на полигоне, сколько все эти предстрельбовые проверки дивизиона комиссиями полка, корпуса, армии, да еще по нескольку раз. Они реально выматывали. Да и зачем мне «деду» это надо.

Проводить итоговую проверку полка приехала корпусная комиссия во главе с начальником зенитных ракетных войск корпуса ПВО. Наш дивизион не проверяли. Он мне сказал, что переговорил с начальником ЗРВ армии, тот позвонил командующему ЗРВ войск ПВО и договорился, что меня примут в училище без экзаменов. Стреляем мы осенью, на экзамены я все равно не успевал. Некуда было деваться, и я согласился.

После отпуска я прибыл во второй дивизион. Командир батареи представил меня личному составу и сказал, что, кроме должности командира второго отделения, я буду исполнять обязанности старшины батареи. Вдобавок, когда в субботу и воскресенье офицеры и старшины уезжали к семьям в город Березники, кроме сокращенного расчета, то командир оставлял меня за старшину дивизиона. Так что досталось мне по полной. Как говорят: «Кто не был тот будет, кто был — не забудет».

Стреляли мы в сентябре. Окончив стрельбы, я не стал ждать результатов и убыл в училище. Позже узнал, что дивизиону поставили «четверку» — были претензии к боевой работе. Но для меня это было уже в прошлом. В училище меня зачислили без экзаменов. Первый курс уже занимался почти два месяца, но потом оказалось, что в течение первого семестра я должен сдать все вступительные экзамены. Это так называемое вступление в училище «без экзаменов».

Этот раздел в книге я хотел бы посвятить тем солдатам, сержантам, которые служат в Украинской армии, для сравнения.

Отдельно хочу остановиться на «дедовщине», или неуставных взаимоотношениях, в Советской армии. Про нее ходят настоящие легенды, хотелось бы развеять некоторые стереотипы.

«Дедовщина» существовала с самого дня создания Вооруженных Сил, но до 1970-х годов — не в такой жестокой и извращенной форме.

Во время моей службы военнослужащие второго и третьего годов службы, как правило, были уже специалистами 2-го и 1-го класса, некоторые были «мастерами». Поэтому более опытный специалист учил молодого солдата, как военной технике, так и повседневной жизни (внутренний наряд, кухня, особенно караул). Да и в повседневном распорядке дня есть свои нюансы. В освоении техники основную роль играл офицерский состав, а всему остальному учили и руководили сержанты. При трехгодичной срочной службе основная масса сержантов год готовилась к школе младших специалистов или при полковых школах сержантов. После учебы им присваивалось звание «младший сержант». По прохождению 2 и 3 года службы, присваивались звания «сержант» и «старший сержант». В основной массе это были высококлассные специалисты с организаторскими способностями. Другим было сложно попасть в ряды сержантов при существовавшем профессиональном отборе. Так что сержанты были настоящими лидерами среди солдат.

В тех частях, где командиры и особенно первые замы серьезно занимались подготовкой сержантов, дедовщина проявлялась лишь в ритуалах перевода с одного года службы в другой и распределении нарядов. Но все это делалось без злобы или физического устрашения. Вариантов наименований по годам службы было много.

Дедовщина стала приобретать жесткий характер после перехода с трех- на двухлетнюю срочную службу в 1968 году. Во-первых, из-за этого нивелировалось качество сержантского состава из-за более короткой подготовки младших специалистов, меньшие сроки и меньше знаний.

Во-вторых, в армию стали брать призывников с судимостью, которые прошли школу тюрем и лагерей. Все проходило в форме «младший призыв обслуживает старший», а неподчинение каралось в физической форме. При этом сержант младшего призыва не мог руководить рядовым старшего призыва. В казарме появились свои неформальные лидеры. Под все эти порядки подводилась уголовная идеология.

В-третьих, свою роль сыграла нехватка офицерского состава. Например, в ЗРВ, которые несут постоянные боевые дежурства, в стартовой батарее было по одному командиру взвода. Когда я начинал служить, помимо комбата и старшего офицера было три командира взвода. При такой нехватке офицерский состав просто физически не мог контролировать повседневную жизнь в подразделениях.

В итоге, руководящий состав Вооруженных Сил оказался не готов к таким изменениям, все делалось по старинке. Особо надо отметить политработников, они оказались не готовыми, бездарными как организаторами, так и руководителями. Повлиять на боевую подготовку и особенно организовать ее в условиях дефицита офицерских кадров не могли по причине ни знания, ни вооружения, ни боевой техники. Политработнику было все равно, в каких видах и родах войск служить.

Единственное, что они организовывали, это политическую подготовку дважды в неделю. Но даже ее проведение они делегировали и так «замученным» командирам взводов, рот и батарей, которые должны проводить занятия по 7–8 дисциплинам, плюс, наряды и несение боевого дежурства. А руководители «комсомольцы», как их называли, как черт боялся ладана, так они казарм. В итоге, при такой обстановке, они еще и сняли с себя обязанности отвечать за дисциплину в подразделении. Нет у них этого в обязанностях, который определяет Устав внутренней службы. За дисциплину отвечает командир…

Была еще одна, самая главная причина разгула дедовщины — командиру было очень невыгодно отдавать преступников под суд или возбуждать уголовное дело. По причине, что за такие судимости (так называемые палки в графе воинской дисциплины) командиров при подведении итогов подвергали такой обструкции, начиная от командиров батарей, заканчивая командующими армией, могли даже снять с должности. В первую очередь этим занимались политработники высшего звена. Командиры понимали, это касается в основном от командиров роты до командиров полков и бригад. Чем чаще они будут принимать жесткие меры к этому явлению, тем быстрее его снимут с должности. Поэтому командиры старались всячески скрывать преступления в частях. А безнаказанность порождает вседозволенность. И об этом все прекрасно знали.

В итоге, множество убитых и покалеченных молодых людей. Официальной статистики, конечно, нет, но ее несложно восстановить. Поднимите материалы за 1970-90 годы и посмотрите, сколько солдат умерло от сердечной недостаточности, так называемой ишемии, — это все молодые люди, убитые «в казарме». Кто за это ответит? Вопрос. Не говоря уже о том, как это влияло на боеготовность войск.

В этом разделе хочу дать сравнительную оценку подготовке офицерских кадров в Советской армии и в Вооруженных Силах Украины.

В войсках ПВО подготовка офицерских кадров осуществлялась в средних и высших училищах по трех- и пятилетней программе, соответственно.

В ЗРВ училища делились и готовили специалистов по типу зенитно-ракетных комплексов. Так, Ярославское и Орджоникидзевское училища готовили офицеров на ЗРК С-75 и 125, Горьковское — на С-300, Энгельское — на С-200. Минское высшее инженерное училище готовило специалистов на все типы ЗРК. Специалистов радиотехнических войск выпускали в Киевском высшем инженерном радиотехническом училище, а также в Красноярске и Вильнюсе. Житомирское и Пушкинское училища радиоэлектроники обучали специалистов для противоракетной обороны (ПРО) и ПВО.

Истребительная авиация в Армавирском и Ставропольском авиационных училищах.

В зенитно-ракетных училищах аттестационная комиссия распределяла курсантов по трем учебным дивизионам в зависимости от баллов, полученных на вступительных экзаменах. Первый дивизион готовил специалистов по стартовому и технологическому оборудованию по сборке и подготовке ракет к боевому применению. Курсанты второго дивизиона изучали системы управления, обнаружения, захвата и наведения ракет на цель. Третий дивизион фокусировался на высокочастотной части комплекса, т. е. на приемо-передающих устройствах и антенно-фидерных системах. Из общеобразовательных предметов основной упор делался на основы электрорадиотехники.

Все три дивизиона изучали работу комплекса и ракеты по функциональным схемам. Профильные дивизионы готовили специалистов уже по своим системам в объеме принципиальных схем, умение настраивать системы и устранять неисправности. Таким образом, по окончании училища, лейтенант, прибывая в войска, знал досконально свою систему, мог проводить регламентные работы, т. е. настраивать технику и выполнять боевую задачу по уничтожению воздушного противника.

Такой лейтенант быстро завоевывал авторитет у личного состава. Он имел багаж знаний, достаточный для роста по службе до командира батальона и дивизиона и до звания подполковника включительно. Остальное уже зависело от его организаторских и личных способностей и желания служить.

С обретением независимости началось формирование Вооруженных Сил Украины и сразу же встал вопрос о подготовке офицеров. Для войск ПВО в Украине остались Харьковская инженерная академия им. Маршала Говорова, которая готовила инженеров для ЗРВ и РТВ, Киевское высшее инженерное радиотехническое училище (КВИРТУ) и Днепропетровское высшее зенитно-ракетное училище (ДВЗРКУ).

Только-только начав формирование ВСУ, а новый министр обороны Морозов сразу же взялся реформировать войска ПВО. Реформы в армии в начале 1990-х могли означать только одно — сокращать и объединять. В итоге количество первичных должностей в войсках ПВО стало меньшим, чем возможности выпуска офицеров военных училищ и академий. Пришлось сократить КВИРТУ и ДВЗРКУ. Подготовку младшего и среднего звена войск ПВО сосредоточили на факультетах Харьковской инженерной академии.

В 1993 году реформировали всю украинскую систему военного образования. Училища переименовали в военные институты, академии — в университеты с соответствующей переаттестацией. Военные вузы перевели на общеобразовательную систему подготовки, когда после четырех лет учебы выпускается бакалавр, после пяти — специалист. Это делалось с той целью, чтобы выпускник военного университета со своим дипломом был специалистом, как для Вооруженных Сил, так и для народного хозяйства. То есть, должны были выпускаться своего рода «усредненные специалисты».

Программа подготовки конкретной военной специальности преподавалась в течение года-полутора, а за такой срок фундаментально изучить очень сложную технику маловероятно. Это сразу почувствовали в войсках, а особенно слабая компетенция отразилась на состоянии боевой готовности техники.

Понятно, что программу подготовки военных специалистов необходимо было менять, исходя из условий ведения современных боевых действий, которые очень сильно изменились. Опыт локальных войн в Ираке, Югославии, Чечне показал, что к офицеру, как к руководителю боя в условиях современной войны, предъявляются совершенно новые требования. В соответствии с этими требованиями, надо менять программу подготовки офицерских кадров, и диплом выдавать только как военного специалиста. Правда, сейчас поменяли программу подготовки, убрали «специалиста». Но это же опять в общеобразовательной программе, 3,5 года готовится бакалавр и 5 лет — магистр. В военном отношении мало что поменялось.

В СССР для продвижения по службе дальше нужно было заканчивать военную академию видов Вооруженных Сил, где слушатель в течении трех-четырех лет осваивал программу оперативно-тактического звена. Выпускник академии мог руководить войсками от полка и бригады до дивизии и корпуса, вплоть до заместителя командующего армией — должности генерал-майора и генерал-лейтенанта.

Для руководства высшими объединениями и видами Вооруженных сил необходимо было два года отучиться в Академии Генерального штаба. После этого карьерный рост был неограничен — до Начальника Генерального штаба и Министра Обороны. Таким образом, офицер высшего звена, в общей сложности проходил учебу в течении 10 лет, не считая курсы переподготовки на новую технику и Высшие академические курсы (ВАК).

В Украине для подготовки оперативно-тактического и стратегического звена была создана Академия Генерального штаба Украины. Обучение офицеров решили осуществлять по НАТОвским стандартам. Для этого учебные заведения три раза переименовывали, наконец определились с «натовским» наименованием «Державний Університет Збройних Сил України». Потом узнали, что НАТОвской программы подготовки офицерских кадров в природе нет. Каждое государство готовит офицеров по своим программам, исходя из наличия материально-технических средств и задач, которые стоят перед вооруженными силами этой страны.

Затем решили примкнуть к Болонскому процессу. В младшем звене подготовки офицеров учредили бакалаврат со сроком обучения 3,5 года и магистратуру со сроком обучения 5 лет. В государственном университете ВСУ обучение среднего звена от майора до подполковника — 1,5 года, высшего звена от командира бригады и выше — 1 год.

Исходя из опыта боевых действий, Российская Федерация первая отказалась от Болонского процесса подготовки офицеров. Но нам их опыт нельзя перенимать, а то вдруг подготовим военные кадры, которые смогут побеждать противника. Наши же военные кадры, выученные по передовой Болонской системе, показали свою бездарность в ходе боевых действий за территориальную целостность Украины. За первые полгода позволили противнику уничтожить всю бронетанковую технику и 50 % авиации, тысячи украинских военнослужащих погибли и попали в плен. При этом всегда утверждалось, что против ВСУ воюют сепаратисты, террористы, алкоголики и наркоманы.

На результаты боевых действий ВСУ сильно повлиял острейший дефицит квалифицированных командиров взводов и рот, а штабные командиры первичного звена имели низкую подготовку и были неспособны эффективно руководить боем.

Хотя противник ничего нового не изобретал, а вел боевые действия по опыту второй чеченской войны, один к одному. Таким образом, уже сейчас можно сказать, что присоединение Украины к Болонскому процессу не только не решило проблем в военном образовании, но даже усугубило их. Точно так же многие сегодня думают, что достаточно одного только вступления Украины в ЕС и НАТО, чтобы решить наши проблемы сразу. Так не бывает ни в какой сфере, особенно в военной.

В итоге наша система военного образования проделала путь от одной из лучших в мире до не скажу, худших, но довольно средних показателей, является печальным подтверждений этой истины.

Символично, что из центрального здания на Соломенской площади «Державний Університет Збройних Сил України» перевели на территорию бывшего среднего военного училища, где готовили техников самолетов, чья максимальная должность — капитанская, а здание отдали под наш «справедливый» суд.

СЛУЖБА ОФИЦЕРОМ

По окончанию военного училища я в звании лейтенанта был распределен во 2-й зенитный ракетный дивизион Луцкого зенитно-ракетного полка, который входил в 8-ю отдельную армию ПВО. Дивизион располагался на 42-м километре трассы Луцк — Владимир-Волынский. Основной задачей дивизиона было прикрывать пусковые шахты Луцкой ракетной дивизии стратегического назначения, и вместе с ними и все остальные объектов военного и народного хозяйства Волынской и Львовской областей.

Лейтенант Дьяков В. В., г. Острава, 1968 г.

Здесь хочу дать небольшую справку о том, что из себя тогда представляли войска ПВО. В Советском Союзе в их состав входило: два округа ПВО, восемь отдельных армий (территория Украины и Молдавии была в сфере ответственности киевской армии) и один отдельный корпус ПВО, которые замыкались на главное командование войск ПВО во главе с главнокомандующим. Войска ПВО состояли из трех основных родов войск: радиотехнических, зенитных ракетных и истребительной авиации и войска. Также в состав войск ПВО входила армия противоракетной и противокосмической обороны (ПРО-ПКО), станции предупреждения о ракетном нападении (СПРН) и станции слежения за космическими объектами.

Почти все воздушное пространство СССР и прилегающих стран контролировалось радиотехническими войсками. Зенитно-ракетные войска и истребительная авиация находились в пятиминутной готовности действовать дежурными силами и в 15-минутной готовности к пуску дежурных ракет. Дивизионы и эскадрильи несли боевое дежурство тоже по графику. Вот в таких войсках я прошел службу от солдата до офицера.

Луцкий полк состоял из 4 ЗРДн, каждый был вооружен зенитно-ракетным комплексом С-75В. Что очень сильно удивило по прибытию в дивизион, так это большой некомплект офицеров. В стартовой батарее один комбат, ни одного командира взвода. В радиотехнической батарее из 8 офицеров только 5. Как поддерживать комплекс в боевом состоянии — непонятно. Некомплект офицеров дивизионов составлял 40–45 %. Нагрузка особенно на начальника 2 отделения и командира стартовой батарее была неимоверная. В стартовой батарее находилось 6 пусковых установок, 6 заправленных и заряженных на пусковые установки дежурных ракет, система управления стартом (СУС). Технологический поток по сборке и заправке ракет — 6 тягачей с транспортно-заряжающими машинами и седьмое сооружение (хранилище) с 18 ракетами. Все это надо было поддерживать в боеготовом состоянии, настраивать и обслуживать. Плюс, наряды, и, главное, готовиться и проводить занятия по всем предметам боевой и политической подготовки. Во втором отделении радиотехнической батарее, кроме начальника, на 4 системах кабины «А» был один офицер на СДЦ. На приемо-передающей системе кабины «П» вообще офицера не было. О настройке систем речи не было. Он успевал только проверять параметры, определяющие боевую готовность систем и всего. На остальное ни времени, ни сил не хватало.

Когда дивизион заступал на боевое дежурство, выделялись оперативные дежурные, которые сутки несли боевое дежурство на дивизионном командном пункте (ДКП) и должны были обеспечивать приведение дивизиона в боевую готовность в течение пяти минут.

Условия службы были тяжелейшие, на износ. Про такую службу в армии писатель Владимир Войнович говорил: «Кто в армии служил, тот в цирке не смеется».

Такая ситуация с некомплектом офицерского состава сложилась из-за того, что начали поступать на вооружение новые комплексы дальнего действия С-200. Офицерские кадры перераспределили за счет дивизионов С-75 и С-125 — подразделения с новой техникой укомплектовывались офицерами на 100 %. При этом в военных училищах, которые перешли на обучение новой технике, первый выпуск ожидался лишь через четыре года.

Когда дивизион не нес боевое дежурство, тогда каждый офицер, за исключением командира дивизиона и его заместителя, согласно графика заступал в наряд дежурным по дивизиону (по части) на сутки. Он отвечал за несение службы внутренних нарядов и караулов. В среднем, даже при таком некомплекте в наряд заступал один раз в неделю.

При заступлении дивизиона на боевое дежурство, продолжительность дежурства — один месяц, предшествовала проверка готовности дивизиона. Создавалась комиссия из офицеров управления полка, которая прибывала в дивизион. Начиналось с проверки перевода дивизиона в готовность № 1 по временному нормативу, затем наносился удар воздушного противника (имитированными или реальными целями). Плотность удара была не ниже огневых возможностей дивизиона, а то и превышала. На всех системах проверялись параметры определяющие б/г, операторы PC проверялись на точность сопровождения целей, стартовые расчеты — на заряжание ПУ. Переводился ЗРК в «боевой режим», проверялись ответчики дежурных ракет. Заканчивалась проверка принятием зачетов у офицеров по проведению контроля функционирования ЗРК (норматив 4; 4,5, 5 минут, соответственно, оценка «отлично», «хорошо», «удовлетворительно»). Кто выполнил норматив, допускался к несению боевого дежурства в качестве начальников дежурных смен. Начальниками сокращенных боевых расчетов назначались командир дивизиона, начальник штаба и заместитель по вооружению. Лишь заместитель командира дивизиона по политической части никуда не назначался и не был задействован в выполнении боевой задачи. Даже подстраховать в экстренных случаях кого-нибудь из номеров боевого расчета не мог, так как не знал ни боевой техники, ни порядка ее применения.

По результатам проверки отдавался приказ по части «О несении боевого дежурства зенитно-ракетным дивизионом», где перечислялись сроки перевода в дивизионную боевую готовность, отдавались приказам начальники сокращенных боевых расчетов и начальники дежурных смен.

Первого числа текущего месяца в дивизион прибывал командир части или один из его заместителей со знаменем части. Проводился ритуал, зачитывался приказ о заступлении на боевое дежурство, назначался сокращенный боевой расчет и дежурная смена. Поднимался флаг на флагштоке под исполнение гимна. После слов командира: «Сокращенному боевому расчету на боевое дежурство заступить» дивизион проходил торжественным маршем.

Сокращенный боевой расчет прибывал на дивизионный командный пункт, проверялась готовность техники, и начальник смены докладывал оперативному дежурному полка, оперативный дежурный полка ПВО докладывал оперативному дежурному КП корпуса ПВО, тот докладывал оперативному дежурному КП армии ПВО, оперативный дежурный, КП армии — дежурному генералу ЦКП войск ПВО страны, где высвечивался красный флажок на карте страны. И так по всему Союзу первого числа каждого месяца происходила смена дежурных зенитных ракетных дивизионов. Так что при боевом дежурстве на офицеров нагрузка увеличилась вдвое. Плюс, занятия с личным составом по боевой подготовке. Особенно выматывало то, что на каждое занятие с личным составом, а это и техническая подготовка, и специальная, и физическая, и строевая, и стрелковая, и защита от ОМП — нужно было писать план-конспект. Комбаты проводили еще занятия по политподготовке дважды в неделю — на них тоже конспект. Кроме того, у каждого офицера отрабатывался план личной подготовки, где в специальных рабочих тетрадях отрабатывались темы этого плана. Вся литература и рабочие тетради хранились в секретной библиотеке. Утром после развода офицеры получали секретную литературу и шли на занятия в классы, или на материальную часть проводить занятия, или настраивать техники.

При таком некомплекте офицеров служить было очень тяжело. Но нагрузку это выдерживали, наверное, за счет хорошей физической подготовки.

Каждый офицер после училища имел высокий разряд по какому-то виду спорта. Плюс занятия по физподготовке три раза в неделю. Через каждые полгода обучения проводилась плановая проверка по всем дисциплинам курса боевой подготовки ЗРВ.

Волей-неволей, но приходилось держать себя в тонусе. Я после училища был кандидатом в мастера спорта по офицерскому многоборью. Участвовал в соревнованиях на первенство Вооруженных сил, но там команды по уровню подготовки были не очень сильные, особенно из военных округов. А вот на первенстве военных учебных заведений ВС там уровень команд курсантов и служащих был очень высокий. Во всех командах были мастера спорта и кандидаты в мастера спорта, перворазрядников почти не было. Там боролись за каждую секунду и сотую балла. Так что к нагрузкам было не привыкать.

Вопрос некомплекта офицерского состава касался не только войск ПВО, но и других видов ВС. И решался он на правительственном уровне: было принято решение призывать офицеров запаса, окончивших военные кафедры при вузах. В основном это был добровольный призыв офицеров на два года. Многим выпускникам это было выгодно — не приходилось ехать по распределению «в Тьмутаракань», да и денежное довольствие было намного выше, чем у новоиспеченного инженера.

В войска ЗРВ поступали лейтенанты-выпускники Харьковского и Ленинградского политехнических институтов и Бауманского училища, электронщики и радиоинженеры, военные специалисты по ЗРК С-75В, С-125 и С-200А. Подготовка была у них очень высокая, и они быстро осваивали систему, на которую попадали служить. За полгода становились специалистами 1 и 2 класса. Такой подход сразу поднял уровень боевой готовности войск.

По прибытию в дивизион я хотел стать на должность офицера наведения, но она уже была занята выпускником Ордженикидзевского военного училища (кстати, кандидатом в мастера спорта по штанге). Тот в часть прибыл раньше меня — похоже, он даже отпуск свой полностью не отгулял. Меня назначили старшим техником координатной системы — я эту должность знал, выполнял на ней боевую задачу на полигоне.

1969 год для нашего дивизиона был стрельбовой. Стрельбы спланированы на апрель месяц на полигоне «Ашулук». Нам повезло, мы начинали стрельбы. Это был конец март — начало апреля. Полигон был не загружен, нам не надо было разворачивать палаточный городок. Нас поселили в казармы, питание личного состава было организовано в полигонных столовых, развернули только автопарк и площадку для техники. Полигон за 3 года изменился, развернуты были командные пункты полков, бригад, оснащенных автоматизированной системой АСУРК-1М, добавились площадки ЗРК С-125 и подготовлены площадки для стрельб ПВО сухопутных войск, ЗРК «Круг».

Отстрелялись на оценку хорошо, снижена была оценка за учебную стрельбу. При отражении удара воздушного противника, с имитированными пусками ракет, было пропущено несколько целей.

В 1969 году наш дивизион был укомплектован офицерами уже на 100 %.

Из 15 офицеров дивизиона нас было трое, лейтенантов холостяков. Для нас в качестве общежития была выделена двухкомнатная квартира, где с нами жил четвертый — капитан Лаба, начальник первого отделения радиотехнической батареи.

Семья его жила в Луцке, и когда дивизион не дежурил, он на субботу и воскресенье уезжал в город, а в понедельник утром прибывал на службу. Ему было уже за сорок, и называли мы его «карьеристом» — к 45 годам, как раз к увольнению, с выслуги больше 25 лет он дослужился лишь до капитана. Судьба его очень удивительная. В армию его призвали в начале 1945 года, попал в пехоту, сразу отправили на фронт. Как участник ВОВ, при увольнении в запас в 1972 году он получил звание майора.

Дед Лаба, как мы его называли, на службу приезжал в полевой форме — в гимнастерке, с портупеей, в брюках, заправленных в яловые сапоги, которые он почему-то носил с портянками. Мы все ходили в более легких и удобных хромовых сапогах и в носках. Лабу я ни разу не видел в кителе, не говоря уже о рубашке с галстуком. В полевой форме он ходил зимой и летом, у офицеров она полушерстяная. Получилось так, что мы жили с ним в одной комнате.

Во время обеденного перерыва, а у нас он длился два часа, Лаба ложился в форме на кровать, не снимая ни сапог, ни портупею, — только загибал только матрас под сапогами — и читал газету. Все его движения по занятию койки были отработаны до автоматизма.

Когда мы возвращались из столовой, мы все переодевались — кто в спортивную форму, кто вообще в трусах и майке, читал прессу или книгу, кто смотрел телевизор, если было, что смотреть, потому что телеканал был один, а может два, но второй включался только вечером. Я ему как-то сказал:

— Дед Лаба, вы хоть сапоги снимите и отдыхайте нормально!

На что он отвечает:

— Молодой, офицер должен быть все время одет по форме.

Ну, думаем, мы тебя заставим хотя бы снять сапоги! Дело было в начале декабря. Натопили печку (она была обложена кафельной плиткой, одна сторона ее была недалеко от его кровати). Температура в комнате была больше 25 градусов. В рубашках было жарко. Приходим с обеда, Лаба автоматически ложится на кровать в своей любимой позе и разворачивает газету. Мы застыли в ожидании, что будет дальше. Выдержал он минут 10, встал со словами «Ну и натопили». Ну, думаем, все — сейчас форму снимет. Он расстегнул две верхние пуговицы на гимнастерке, снял сапоги, размотал портянки, опять надел сапоги и улегся обратно на кровать читать газету. Мы выскочили из общежития и долго не могли прийти в себя от смеха.

Интересное было то, как Лаба попал в зенитно-ракетные войска, имея семь классов образования. В армию его призвали в начале 1945 года, он попал в пехоту и сразу отправился на фронт. Бои уже шли в Германии. Как он рассказывал, во время его первого боя нужно было занять какой-то хутор из трех или четырех домов. Роту, которая вся из необстрелянного нового пополнения по 18–19 лет, подняли в атаку. Солдаты метров 100 пробежали и залегли под огнем, потом стали отползать назад, прикрываясь саперными лопатками, как щитами. Командир роты стал их подымать пинками, сам даже не пригибался. Солдаты под его пинками ползли вперед, а как только он отходил к другим, ползли назад от страха. Так целый день атаковали этот хутор, пока к вечеру не сообщили, что соседнее подразделение заняло этот хутор.

После этой атаки Лаба понял, что долго здесь не протянет. Когда войска наступают и ночью привал, после команды «Подъем, вперед!», тех, кто не поднимался, никто не проверял. Просто утром комендатура подгребала всех отставших и проспавших и отправляла на сборный пункт, куда после боя прибывали «офицеры-покупатели» и забирали для укомплектования своих подразделений. Танкистов к танкистам, артиллеристов в артиллерию, а так как Лаба был с пехоты, то ему было все равно, в какие войска, то попал он в противотанковую артиллерию. А там — еще хуже: когда танки наступают и ведут огонь со всего вооружения, ты один на один с ними. Наводчик и заряжающий хотя бы за щитом пушки, а подносчики вообще на открытой местности, бегают к ящикам со снарядами и обратно к пушке. В пехоте хоть в окопе можно спрятаться, а здесь все на виду и такое впечатление, что все танки стреляют именно в тебя!

Как я понял из его рассказа, трюк с «засыпанием» после привала Лаба делал не раз, пока не попал в авиацию, обслуживать самолеты и подвешивать боеприпасы. После войны он остался на сверхсрочную службу, там были организованы курсы по подготовке техников самолетов. Лаба был дисциплинированным и исполнительным сержантом сверхсрочной службы и его, как говорится, «по путевке комсомола» отправили на эти курсы. По окончанию курсов присвоили звание младшего лейтенанта, и так он прослужил в авиации до начала 1960-х, дослужившись до старшего лейтенанта.

В то время образовывался новый род войск — зенитные ракетные, он на первых порах укомплектовывался офицерами со всех видов и родов войск ВС Советского Союза. И как всегда, когда командиру нужно отправить кого-то служить в другие части, то посылают самых «лучших». Так Лаба попал в ЗРВ. Переучивали всех на ЗРК С-75Д в учебном центре в г. Улан-Уде. Я удивлялся, как он смог освоить обязанности офицера наведения и изучить материальную часть кабины «У», с его-то семью классами образования и курсами техника, ну точно, как маршал Жуков. Когда послужил с Лабой, то понял, что работу комплекса он не знал, а порядок настройки и проверки техники просто-напросто зазубрил… Зато охотником он был превосходным — в лесу мог жить месяцами, как говорится, на подножном корму, и никогда он не возвращался с охоты без дичи. Знал все ягоды, грибы. Даже знал, как готовить вредные мухоморы, которыми нас и угощал. Но говорил об этом, когда мы грибы уже съели. Вот с таким своеобразным человеком довелось мне служить.

В конце 1971 года меня назначили на должность офицера наведения ЗРК С-75В. В 1972 году полк должен был выполнять тактические учения с боевой стрельбой в составе командного пункта, двух ЗРДН С-75 и технического дивизиона. При этом ни командир дивизиона, ни я ни разу не выполняли боевые стрельбы на этих должностях. И нам приходилось проводить вдвое больше тренировок по-боевому слаживанию дивизионного командного пункта (ДКП), чтобы при отражении удара воздушного противника стреляющий офицер наведения, операторы ручного сопровождения (PC) и оператор системы управления стартом (СУС) работали, как одно целое. В этом нам сильно помогла появившаяся в начале 70-х тренажерная аппаратура «Аккорд», которая могла имитировать удары воздушного противника, в несколько раз превышающие огневые возможности дивизиона. На базе нашего дивизиона командир полка полковник Демченко В. В. Создал так называемый учебно-тренировочный центр (УТЦ). В дивизион был прикомандирован боевой расчет первого дивизиона во главе с командиром дивизиона подполковников Царюк и офицером наведения — начальником отделения старшим лейтенантом Николайчук Р. С Николайчуком Р. мы были друзья, оба холостяки. На всех сборах и командировках в свободное время отдыхали и проводили вместе. А познакомился я с Ростиком на «Дне младшего офицера». Сборы были трехдневные. Первый день в техническом дивизионе, второй день — занятие проводилось на первом дивизионе, где служил Николайчук офицером наведения. Дивизион находился в 4–5 км от поселка Колки, Волынская область. Вечером после занятий нас, молодых лейтенантов, было 25 человек. Ростик предложил пойти в Дом культуры в Колки. Там должен был быть концерт, а потом танцы. Пошли в основном холостяки, человек 10–12.

В поселок нас подбросили на машине из дивизиона. В центре — двухэтажный универмаг, где на втором этаже сделали кафе, рядом комбинат бытового обслуживания и дом культуры.

Мы посидели в кафе, потом пошли в Дом культуры на танцы. Договорились, что после танцев встретимся на улице, которая выходит на дорогу дивизиона. Но так получилось, что встретились лишь мы вдвоем со старшим лейтенантом Николайчуком. Постояли, подождали — никого больше нет. Ростик говорит, мол, идем, хватит ждать, завтра (то есть уже сегодня) подъем в 6:00. Третий день занятий — в управлении полка, начало занятий в 9:00, а ехать до Луцка километров 50, т. е. выезд где-то в 7:30.

Мы пошли по дороге пешком, прошли не больше километра. Ростик говорит, кажись, лошадь пасется, давай мы на ней поедем до дивизиона. Говорит, что он из села, пас коней и знает, как с ними обращаться. Я, правда, засомневался, потому что знал, что пасут коров, и то днем, а не ночью. Но, думаю, что все равно на лошади доехать лучше, чем топать пешком 5 км по песку.

Подошли к лошади, я помог Ростику взобраться, сам разогнался, подскочил, плюхнулся животом на лошадь, взобрался сзади, держусь за него. Он держится за гриву, ногами дернул и крикнул «но». Лошадь с места как скакнет, и мы с Ростом как мячики шмякнулись об землю. Хорошо, что там был песок. Еле нашли фуражки — ночь безлунная была.

Говорю Ростику, чтобы вскачь не гнал, пусть лошадь шагом идет. Он говорит: «Я ее не гнал, я не знал, что она такая прыткая». Опустили мы на фуражках ремни, затянули на подбородке — Ростик говорит, что мы сейчас, как донские казаки. Подсадил его, сам запрыгнул сзади, взялся за него и говорю, давай потихоньку. Рост опять ногами дрыгнул: «Пошла!». Лошадь подняла передние ноги и опять как прыгнет, притом так сильно, что я перелетел и через Ростика, и через коня. Поднялись, полный рот и глаза песка, хорошо, что ремешками пристегнули фуражки, и синяков нигде нет. А то хороши были бы на утреннем построении, в синяках и без фуражек. Заместитель командира полка, он был руководителем занятий, сказал бы, ну лейтенанты и погуляли. А конь стоит и не уходит.

Послал я Ростика с его конем куда подальше и пошли мы пешком. Рост всю дорогу объяснял, что это конь какой-то не такой.

Утром, когда мы ехали нашим автобусом в управление полка, не доезжая до поселка Колки, увидели несколько коней, которые паслись, и на одном из них мы хотели доехать до дивизиона. У всех этих лошадей передние ноги были связаны «путами», чтобы они не могли далеко уйти, а могли передвигаться мелкими шажками.

Я не мог удержаться и говорю Рост, ну ты и «сельский специалист по лошадям», как мы только себе кое-что не поотбивали. Рассказал на весь автобус, как мы с Николайчуком добирались в дивизион после танцев. Автобус весь трясло от смеха до самого Луцка.

После каждой тренировки начальник «Аккорда» капитан Животовский проводил подробный разбор. Мы находились на рабочих местах, и он по громкоговорящей связи (ГГС) рассказывал, какие цели пропущены, какие обстреляны с неполными огневыми возможностями комплекса. У него на аппаратуре высвечивались все режимы работы ЗРК при обстреле каждой цели, кроме того, все записывалось на видеомагнитофон, от команд и кто какие переключения делал. На основании этого мог провести качественный разбор каждого противовоздушного боя.

Когда прибывал расчет командного пункта (КП) полка, то после каждого налета мы с командиром дивизиона приходили на ДКП, туда же прибывал расчет соседнего дивизиона. Мы выстраивались возле планшета, разбор делал командир полка, в основном все недостатки были нашего дивизиона, так сказать, учили «молодых». То же самое было и при проверке предстрельбовой подготовки, когда приезжала комиссия корпуса, во главе с начальником ЗРВ. Единственное, меньше было недостатков при подготовке техники, т. е. регламентных работ, так как руководил этим заместитель по вооружению, командир первой батареи майор Копейкин И. М., грамотный и опытный офицер. Кстати, он при боевой работе, особенно, при сложной воздушной обстановке, садился между оператором PC по углу места и мной и помогал при боевой работе. Так продолжалось весь зимний период обучения. Хотя уже в апреле начальник «Аккорда» утверждал, что по подготовке операторов PC мы уже на несколько голов выше всех дивизионов, которые он когда-либо тренировал. Но нас все равно продолжали «чихвостить». Особенно, когда приезжала комиссия с корпуса во главе с заместителем начальника ЗРВ. Начальник ЗРВ убыл уже на полигон, где выполняли полки корпуса боевые стрельбы. Заместитель начальника ЗРВ корпуса, полковник, я не помню его фамилию, очень интересно делал разбор боевой работы. Выстраивал расчеты двух дивизионов возле планшетов на ДКП, и начинал с того, что «как можно с таким уровнем подготовки ехать на полигон», костерил нас в хвост и в гриву, чуть ли не матом. Хотя конкретно не говорил, сколько мы целей пропустили и по чьей вине, какие обстреляны с нарушениями, все в общем. Я один раз не выдержал и сказал: «Товарищ полковник, что конкретно наш расчет неправильно делал?». Так он еще больше разозлился и говорит: «Он еще ни разу не стрелял, а уже разговаривает». На что командир полка рассмеялся, а командир дивизиона сказал: «Стой и молчи».

Немного легче стало, когда за два месяца до выезда на полигон командование 8-й ОА ПВО проводило тактические учения с нашим 28-м корпусом ПВО (Львов). Во все части корпуса прибыли посредники, в том числе и в наш дивизион. После выполнения всех мероприятий по переводу частей высшей степени боевой готовности и отмобилизования. Венцом учений, а проходили они в течение недели, было отражение удара воздушного противника. Столько реальных целей никто из нас еще не видел: на больших, малых и предельно малых высотах, с огромной плотностью (в помехах). При том, плотность была такая, что работать надо было с переносом огня, используя глубину зоны поражения. После удара была заполнена карточка обстрела целей, заполнял посредник, который потом убыл в управление полка и в дальнейшем в штаб корпуса. Но главное, все обстрелы мы должны были подтвердить документами объективного контроля, т. е. фотографиями АФК и экраном офицера наведения. Для этого давалась ночь. Но с этим справились благодаря начальнику штаба дивизиона майору Чкалову Г. А. Опытнейший профессиональный офицер. Кроме того, на нем лежала вся организация жизни дивизиона, это и внутренний порядок, и служба войск, внутренний караул, несение боевого дежурства. Я такого подготовленного начальника штаба дивизиона за всю свою службу не встречал.

После учений весь руководящий состав полка с командирами дивизионов убыли во Львов в управление корпуса на разбор. Командир нашего дивизиона майор Кобяков вернулся поздно вечером и сразу ушел домой, хотя начальник штаба, оба комбата и я ждали его в канцелярии. Ну, думаем, ничего хорошего он не привез. На следующее утро на разводе личного состава дивизиона командир сказал, что дивизион с выполнением боевой задачи в основном справился, а по отражению удара воздушного противника наш дивизион обстрелял больше всего целей среди всех полков и дивизионов корпуса. А меня еще и признали лучшим офицером наведения корпуса по результатам учений и вручили грамоту. А среди четырех дивизионов нашего полка хуже всех отработал дивизион п/п-ка Царюка вместе с Николайчуком Р., хотя до учений их все хвалили, а недостатки находили у нас.

После этого сразу стало легче дышать и при разборах боевого слаживания расчетов ДКП больше доставалось соседнего дивизиону.

Боевые стрельбы для нашего полка были запланированы на август на полигоне «Ашулук». Примерно, за полмесяца до погрузки с нами руководство корпуса провело первый этап ТУ с БС, согласно «Курса стрельб». Поставили нам заслуженную тройку, потому что перед стрельбой больше никто не ставил. Перед выездом на полигон «Ашулук» мы уже знали, какие площадки мы получим и какую задачу будем выполнять при боевой стрельбе, т. е. по каким мишеням проводить пуски ракет. Откуда это было известно. В отделе ЗРВ нашего корпуса был такой офицер, подполковник Фарфел В. П. По войскам он не ездил, ни в составе групп по проверке боевой готовности, ни в составе комиссии. Он занимался только боевыми стрельбами. Он выезжал на полигон до прибытия туда первых частей корпуса и уезжал с последней частью. Он знал уровень подготовки каждого функционера боевого расчета, от командиров частей, дивизионов, офицеров наведения и пуска. Но, главное, он знал каждого начальника полигона, старших технических руководителей и инструкторов на системах лично. На полигонах Капустин Яр, Ашулук, Балхаш, Телемба. Через него узнавали и налеты авиации (учебные стрельбы) и задачу на боевую стрельбу. Хотя все это могло измениться перед стрельбой, по техническим условиям, состоянию мишеней и пусковых столов.

За неделю до погрузки нам сообщили, что Ашулук закрыт на карантин по причине инфекционной дизентерии и полк будет выполнять задачу на полигоне «Балхаш» (Сары-Шаган). Он находится в Казахстане и предназначен для испытательных стрельб противокосмической и противоракетной обороны (до сих пор это — единственный во всей Евразии полигон для испытаний ПРО). Полигон был огромный от озера Балхаш он уходил в пустыню на несколько сотен километров в западном направлении. Первая площадка ЗРВ, там был развернут в конце 60-х годов, комплекс С-200А с дальностью стрельбы 180 км.

Если на Ашулук в Астраханскую область эшелон доходил за 3–5 суток, то до станции Сары-Шаган — от 10 до 14 суток. Прибыли на полигон, разгрузились и по бетонке двинулись на первую площадку, а это сотня километров по темно-серой пустыне. В одном месте дорога проходила между двумя небольшими скальными горами, на одной из них краской было написано: «Здесь в 1961 году впервые в мире была сбита межконтинентальная баллистическая ракета». Где-то на 70-м км по указателю «первая площадка» мы свернули налево, а бетонная дорога пошла дальше и уходила за горизонт.

Через 40 км от поворота прибыв на полигон, мы развернули палаточный городок, кухню со столовыми, автопарк. Учебный центр, жилой городок, штаб, учебные классы, казармы, были огорожены деревянным забором. Дальше, километрах в пяти, был оборудован командный пункт центра (КПЦ), оттуда руководил запуском мишеней начальник полигона со своим штабом.

Впереди КПЦ развернуто два канала ЗРК дальнего действия С-200А, а за территорией полигона две позиции ЗРК С-75В. На позициях стояло по одному кунгу для начальника площадки. Учебных корпусов с классами для проверки личного состава не было, как на полигоне Ашулук. Все было в стадии оборудования, строительства, элементов полигона.

В четверг впервые увидел пуски ракет ЗРК С-200. Впечатление неописуемое, когда две громадные ракеты одна за другой уходят в небо.

В пятницу мы приняли технику и по типовой неделе стали готовить технику и сдавать зачеты. В четверг учебные и боевые стрельбы. Задача на боевые стрельбы полку получили: стрельба по высотно-скоростной ракеты РМ-205, сосредоточением огня двух дивизионов расход ракет по одной. Мишень стартует на удалении 150 км, с набором высоты до 20 км при скорости до 800 м/с.

Не буду расписывать все перипетии. Особенно, если учесть, что мы были на этом полигоне впервые, и начальник площадки и старшие технические руководители для нас новые, так же как и мы для них. И все они в один голос говорили: «Здесь вам не „Ашулук“! Мы вам покажем настоящие требования к войскам!»

Добавлял нагрузку тот факт, что днем температура доходила до +45° в тени. Кабины накалялись, аппаратура грелась немилосердно. Штатная вентиляция не спасала — воздух горячий что снаружи, что внутри. Немного спасало, когда открывали обе двери в кабине, немного продувало, но при настройке и боевой работе приходилось закрывать двери, от света на экранах ничего не было видно. Особенно доставалось стартовым расчетам при сдаче норматива по заряжанию ракет в химкомплектах и с «подбегом». Из противогазов и химкомплектов они выливали по полведра воды. Ночью же пустыня очень быстро остывала- это не песок, а камень. В палатках холод пробирал даже через матрас. А днем в палатку зайти нельзя — дышать нечем. Бока палаток подымали, чтобы немного продувало.

Вторая неприятность: здесь тоже свирепствовала дизентерия! Притом в тяжелейшей форме — помимо расстройства желудка она давала температуру до +42° и обезвоживание организма. Первым заболел замполит дивизиона капитан Панов. Он не был занят ни в боевом расчете, ни в обеспечении, а к вечеру, когда мы приезжали в палаточный городок, уже был под мухой. Хотя все знали, что до конца учений сухой закон. Конечно, запасы у всех были, да и спирта для обслуживания техники хватало.

Утром после развода пошли к санитарной палатке проведать замполита. Когда подошли к санитарной палатке, перед входом стояла воткнутая лопата. На наш вопрос начмед сказал, что они не успевают добежать до туалета, поэтому бегут в пустыню с лопатой. Когда мы зашли в палатку, там лежало 3 человека, замполит лежал и улыбался. На наш вопрос о самочувствии только рукой помахал. Мы спрашиваем врача: раз улыбается, значит идет на поправку? Но врач ответил: «Да нет. Это произошло такое обезвоживание организма, что кожа на лице стянулась и оголила зубы». С ума сойти! Командир дивизиона спрашивает: «Где он мог заразиться?» На что комбат старта, капитан Деркач Г. М. Сказал: «Наверное, в тот день не выпил, потому и заболел». Но мне было не до шуток. Я боялся, чтобы не заболел кто-то из операторов PC, хотя взяли двоих запасных, но эти были лучшие. За соблюдением санитарного режима следили и медицинский персонал, и командиры. Перед приемом пищи контролировали мытье рук, после — полоскание в хлорном растворе. В столовой устроили проволочные каркасы, обтянутые марлей, чтобы накрывать хлеба от мух. В кухнях все протравлено хлоркой. Самое главное, после завтрака, весь личный состав под контролем подходил к бочкам и наливал во фляги чай, заваренный с колючкой от дизентерии. Вот так и спасались. Всего из полка заболело три человека.

В среду вечером нас собрал командир полка: командиров дивизионов п/п-к Царюка и м-р Кобякова, и два офицера наведения: ст. лт. Николайчук и я. Сначала разобрали учебную стрельбу. Хорошо, что разведка доложила примерный налет (подполковник Фарфел). И перешли к боевой стрельбе. Нарисовали схему полета мишени, сделали расчет и решили, что встреча ракет с мишенью должна произойти на дальности 30 км в середине зоны поражения. Ближняя граница зоны поражения 20 км. На высоте 20 км и дальняя 40 км. В середине зоны вероятность поражения цели равна почти единице. Значит, пуск ракет должны провести на дальности 60–65 км. Решили, что пуски обоих ракет произвести на дальности 65 км, на этом и разъехались по своим позициям.

В стрельбовый день мы были на стартовой позиции в 7 утра, еще раз проверили готовность ЗРК к боевой работе. В 9:00 прибыли инструкторы с начальником площадки, подключили к комплексу контрольно-записывающую аппаратуру (КЗА). В районе 11:00 объявили готовность № 1 по отражению удара воздушного противника, с имитированными пусками ракет. По окончании учебных стрельб был небольшой перерыв. Зарядили боевые ракеты на пусковые установки. Была объявлена часовая готовность к боевой стрельбе. В это время весь сектор стрельбы облетел вертолет, проверив местность. Весь личный состав, не задействованный на боевой работе, убирался в укрытие.

Для меня наступил момент истины: от результатов стрельбы зависела моя дальнейшая судьба и, главное, оценка годового труда всего личного состава дивизиона. Все зависело в этот момент от пяти человек: стреляющего (командир дивизиона), офицера наведения и трех операторов ручного сопровождения. И особенно от меня — сумею ли я обнаружить цель, отдать ее на сопровождение, произвести вовремя пуск и уничтожить.

Средства разведки и зенитно-ракетный комплекс работают на излучение, развернуты в сектор стрельбы, ракеты прошли цикл подготовки. Ракеты две, вторая на подстраховке. В кабине управления тишина неимоверная, слышно только гул работы дизелей.

Стараюсь какими-то командами приободрить операторов PC, хотя у самого ноги трясутся. В этот момент по громкоговорящей связи звучит команда «Старт РМ». Включаю передатчик, масштаб станции наведения ракет 150 км, режим излучения «узкий луч».

Отметка от цели появилась на экране «ВИКО» командира дивизиона. Дальность 145 — считывает командир, дальность 140, дальность 135, а я цели на своих экранах не наблюдаю! Хотя по углу места антенну выставляю на высоте с упреждением. Дальность 130 — не вижу, 125 — не вижу, 120… «Вот цель» — говорит командир батареи майора Копейкина, который всегда помогает мне при боевой работе. Но я не вижу ни на одном экране, спрашиваю: «Где?» Он показывает на угломестный экран. Вижу светлую узкую дорожку на всю ширину экрана.

Дело в том, что в «широком луче» (основной режим работы станции) экраны светятся зеленоватым, а отметка от цели — белым цветом. В «узком луче» экран темно-серый цвета и отметка от цели узкая дорожка через всю ширину экрана, но светится чуть темнее, чем весь экран, и с непривычки не сразу распознаешь. Подвожу горизонтальную метку на эту дорожку, командую операторам ручное сопровождение (PC). Мои штурвалы были отданы на ручное сопровождение еще до начала боевой работы. Как только те берут цель на ручное, а затем на автоматическое сопровождение (АС), цель за счет системы АРУ стала нормального вида. После взятия цели на АС, переходим в «широкий луч», привычный экран и привычная отметка от цели.

На дальности 7 5 км пора переключать масштаб экранов с 150 на 75 км. Командую «Масштаб 75», а сам дрожу, чтобы при переключении масштаба не сорвало с автоматического сопровождения. Но все нормально. При достижении целью дальности 65 км, командир дивизиона дает команду «Пуск», я командую «первая пуск» и нажимаю кнопку пуска первого канала. Погасло табло готовности ракеты и загорелось табло пуска. И все тихо, старта ракеты не слышно. Смотрю на табло и думаю, может нажал кнопку пуска не того канала? Оказывается, для меня секунды перед стартом превратились в вечность. Но вот послышался грохот, кабина заходила ходуном — хорошо, что мы все приборы пристегнули, не то все бы свалилось нам на голову.

Все внимание на экран. На дальности 5 км появилась отметка от ракеты и сразу щелчок, строб первого канала прилип к отметке от ракеты. Докладываю: «Есть захват!» И сейчас самое главное, наводится ли ракета. Смотрю траектория полета ракеты стала загибаться к центру экрана. Докладываю: «Наведение устойчивое». Теперь ждем встречи ракеты с целью. В кабине тишина. В этот момент на удалении километров 10 между нашей ракетой и целью сбоку угломестного экрана появилась отметка, прошла в перекрестии сквозь цель, пошла дальше и скрылась с экрана. «Что это?» — спрашиваю. «Ракеты соседнего дивизиона», — слышу от майора. Размышлять некогда, в этот момент ракета подлетает к цели и одновременно звучат доклад мой и операторов PC: «Есть подрыв!».

На экранах разлетались обломки, но операторы до того натренированы, что захватили самый большой обломок и довели его до земли. Когда прозвучал доклад оператора PC «Нижний упор». Я докладываю командиру дивизиона: «Цель уничтожена, расход одна». И опять в кабине тишина, слышно только, как начальник площадки по телефону разговаривает с КПЦ полигона.

Вдруг кто-то толкает меня в плечо, чувствую, что меня за плечо разворачивают, повернулся, а это командир стартовой батареи капитан Деркач Г. М. Протягивает мне руку, и говорит: «Поздравляю, Володя!». И сразу в кабине поднялся шум, крики «Ура!». Я не помню, как снимал питание с ПУ, переключал режим комплекса в КС. Все расчеты поздравляли друг друга и делились впечатлениями. Я ушел в курилку в полной апатии, не мог ни радоваться, ни веселиться.

Потом подошли все офицеры дивизиона — как мол, так, мы договорились пуски ракет произвести на дальности цели 65 км, условием стрельбы было уничтожение цели сосредоточением огня ракет двух дивизионов, при расходе по одной ракете. Они пустили раньше, таким образом, если бы их ракета уничтожила цель, то мы бы в лучшем случае работали по обломкам, а в худшем ракета прошла бы без подрыва. Они бы получили пятерку, а мы — двойку, в лучшем случае тройку. Получилось наоборот: у оператора PC азимута произошел срыв автоматического сопровождения цели, он несколько раз пытался перейти с PC в АС, но не получалось. Он так и сопровождал мишень в режиме PC, а та летела не в лоб к дивизиону, а с левым параметром, т. е. с большими угловыми перемещениями по азимуту. Получились большие ошибки наведения, радиовзрыватель ракеты не сработал по причине большого промаха, и ракета прошла без подрыва.

Не знаю, как там разбиралось командование полка и командиры дивизионов. Я больше командира того дивизиона Царюка не видел, да у меня и не было желания с ним встречаться. Николайчуку Р. я сказал: «Бог, шельму метит», правда, в других выражениях. На этом пути наши разошлись, я ушел служить в другой полк. Он получил назначение в третий дивизион, город Броды командиром батареи. Хотя в конце его службы мы пересеклись. Я был заместителем начальника ЗРВ армии, а он прибыл по замене с Дальнего Востока в Ковельский полк заместителем командира полка, оттуда и уволился.

В итоге мы получили общую оценку за ТУ с БС «отлично». Соседи за боевую стрельбу получили «неуд», общую же оценку натянули с помощью подполковника Фарфела «удовлетворительно».

Так я получил опыт реальных пусков ракет и того, чего можно ожидать от своих так называемых однополчан.

Кроме полигонов в повседневной жизни в войсках ЗРВ тяжесть службы, особенно для молодых офицеров и семей военнослужащих, состояла в отдаленности дивизионов от населенных пунктов, так называемой цивилизации. Я не знаю, чем руководствовались государственные деятели, когда разворачивали зенитные ракетные войска, но только не принципами максимального прикрытия объектов и максимальной возможности по обнаружению воздушного противника.

Дивизионы «засовывали» в леса, болота, пески, без дорог, без воды. Недостатки размещения наглядно показал пролет в 1960 году самолета-разведчика U-2, пилотируемого Пауэрсом. После вылета из базы в Пакистане, его маршрут проходил через всю страну с юго-востока на северо-запад, и летел он не через пустыню и тайгу, а над промышленными и военными объектами, используя дыры в системе зенитно-ракетного огня. Это показала проявленная фотопленка с фотоаппаратуры самолета. Причем, до него уже было несколько успешных подобных полетов.

В конце 1960-х, когда разворачивали зенитные ракетные комплексы дальнего действия С-200А и В, ситуация с размещением лучше не стала. Хотя была отработана вся наука по выборам позиций: идеолог ЗРВ, доктор военных наук, генерал-майор Неупокоев Ф. К. и его кафедра в Военной Командной Академии войск ПВО издала труды, выпустила учебник… Так опираясь на так называемую науку, пятиканальную группу дивизионов С-200А Кировского полка (а таких групп было в Советском Союзе всего две или три) разместили близ поселка Мураши, в болоте. Нормальные дороги там — только зимой, когда подмерзнет и мало снега, и летом один-два месяца, когда нет дождя. В остальное время проехать можно было только на тягаче КрАЗ-255.

До ближайшей станции, откуда можно уехать, — 25–30 км. И если не попал на машину, которая возила детей в школу, то добраться не на чем. Мой однокурсник по академии капитан Шклярик, служивший там, рассказывал, что если срочно надо было ехать, офицер седлал лошадь с хоздвора и доезжал на ней до станции. Назад лошадь возвращалась сама, так как знала дорогу. И это во второй половине XX века!

Видимо, хитрый замысел состоял в том, чтобы скрыть группировку ЗРВ от врага, чтобы сложно было обнаружить стартовые позиции. А мы должны были нанести неожиданный сокрушительный удар по передовому отряду империализма. Хотя скрыть это было невозможно: как только комплексы включались на излучение, все засекалось со спутников, определялись координаты…

Отдаленность особенно сильно действовала на молодых офицеров: хотелось же погулять. Как проводили свободное время? До ужина — футбол/волейбол отделение на отделение, взвод на взвод, батарея на батарею. После ужина смотрели телевизор. А в основном — преферанс. Была своя компания, специальный стол сделали с расчерченной пулей. Уровень у нас четверых был примерно одинаковый, так что играть было нормально. Иногда приходил поиграть лейтенант Прохоров, двухгодичник из Харькова, когда сбегал от жены. Но это был профессионал, было чему научиться, но он и сам говорил, что когда был студентом, то подрабатывал на этом.

Мне с досугом было немного легче, так как я играл в футбол за сборную полка, а команда наша была заявлена на первенство области от автозавода ЛУАЗ. Я, правда, на том заводе никогда не был, даже не знал, где он находится.

Поездили мы с командой по всем районам области. Да и, Председатель спорткомитета района сам был заядлый футболист, отпрашивал меня у командира дивизиона, чтобы отпустил играть за них на первенство района. Не говоря уже за соседний подшефный колхоз — там вообще почти вся, команда была из солдат нашего дивизиона.

Когда дивизион не дежурил, на субботу и воскресенье мы выезжали в Луцк (полчаса на автобусе) и там отрывались по полной. А в понедельник, как штык, стояли на разводе.

Но была одна проблема — в Луцке свирепствовала комендантская служба. С нарушением в форме одежды им на глаза лучше было не попадаться. Особенно это была проблемой для двухгодичников: пока они разобрались в форме одежды — полевая, повседневная, повседневная для строя, парадная, парадно-выходная.

Если офицеру надо было поесть, то только в военторге в столовой или в ресторане. В руках офицер мог нести только портфель или дипломат. Если сверхсрочника видели в рабочее время в магазине или, как говорил комендант, болтающегося на улице, патруль немедленно задерживал. Начальниками патрульной службы комендант требовал, чтобы назначались только старшие офицеры.

У нас в части был курьезный случай. Проводили «День младшего офицера» — на эти сборы прибывали все лейтенанты, которые служили первые два года после училища или института. В обеденный перерыв группа лейтенантов двухгодичников пошла в универмаг, который был в ста метрах от КПП. Их останавливает патруль и спрашивает, почему нарушается форма одежды, и нет монотона. Они посмотрели друг на друга, а лейтенант Соколов, шустрый такой москвич говорит: «А нам его не выдавали!». Начальник патруля, чего не выдали, почему носки не синего цвета. А дальше все по накатанной схеме: забираются удостоверения, и ты должен прибыть к 14 часам в комендатуру за документами.

Всех выстраивают на плацу по отделениям в соответствии с званиями и, не разбираясь за что задержан, четыре часа строевая подготовка. К 18:00 прибывают патрули, сдают дежурному по комендатуре документы задержанных с запиской, кто за что задержан. Если за нарушение формы одежды — идешь здесь же рядом в военторг, устраняешь недостаток, получаешь удостоверение и можешь быть свободен. За более крупные нарушения можно было загреметь и на гауптвахту. Но это еще не все. В конце месяца, в каждую часть прибывает ведомость за подписью начальника гарнизона, кто и за что был задержан и какие части отмечаются в худшую сторону по состоянию воинской дисциплины в гарнизоне. Здесь уже получаешь от своих начальников.

Я за всю свою службу такого коменданта больше не встречал. Хотя в Львове, говорят, комендант был похлеще нашего, ему домой офицеры даже траурные венки присылали.

Однажды, когда командир дивизиона дал мне выходной, я в междугородном автобусе Владимир-Волынский — Луцк познакомился со своей будущей женой. Хотя, познакомился — это сильно сказано. Дело было так. Я зашел в автобус возле поворота на наш дивизион, смотрю — в проходе стоит красивая девчонка, в большой шляпе, с зонтиком от солнца и в юбке с широкими белыми и черными полосами. Думаю, надо как-то познакомиться, мы же едем вместе в Луцк.

Я лейтенант, как говорится, чисто выбрит и поглажен, расправил грудь, правда без орденов и медалей, потому что у меня их не было, подошел к ней и начал что-то лепетать. Она посмотрела на меня, как на муху, и прошла к передней двери. Пока я соображал, что к чему, автобус остановился и она вышла. Я подумал, неужели из-за меня? А следующий автобус — минимум через час.

Но нет, она пошла по центральной улице вглубь села. Подумал, неужели она здесь живет? Ни разу ее не видел, хотя мы иногда ходили сюда в клуб на танцы. На следующую субботу мы с лейтенантом Юрой Соколовым пошли в клуб, чтобы ее найти. На входе встретили капитана местной футбольной команды Александра — заводилу среди парней этого села. Говорю, Саша, в прошлую субботу здесь была такая-то девчонка, как бы нам ее найти. Он говорит, сейчас найдем, и стал приводить в клуб девчонок. Где он их находил — не знаю, но той, что нужно, среди них не было.

Подарок судьбы, Новосад Л. Г. и Дьяков В. В.

Саша сказал: она у нас не живет, мы с парнями все село перешерстили. Может, приезжала к кому-то в гости. Давай, найдем, к кому она приезжала и через них мы выйдем на нее. В следующую субботу встречаемся.

На неделе ко мне в дивизионе подходит прапорщик Васюра — он из этого села, служит у нас химиком-дозиметристом. Говорит, что девчонка, которую вы ищете, — его двоюродная сестра Люба. Она учится в Любомльском медицинском училище и приезжает домой только на праздники и каникулы.

В общем, в итоге мы познакомились. А в 1971 году, после окончания медицинского училища, мы поженились, и Любовь Новосад стала Дьяковой. Прошли мы с ней все гарнизоны от лейтенанта до лейтенанта, делили, как говорится, все радости и невзгоды. Не всегда, как говорят, все было «безоблачно», по причине, у нас с женой разные характеры и на возникающие проблемные вопросы у нас у каждого было свое мнение. Как говорил, один начальник, когда его заслушивали по какому-то вопросу на Военном совете. Командующий сказал: «Товарищ полковник, у Военного совета по вашему вопросу вот такое-то мнение, а у вас есть по этому вопросу свое мнение?» — «Так точно, товарищ командующий, есть. Но я с ним не согласен». Так и я, заходил домой со своим мнением, а выходил с мнением жены. Вырастили двух дочек, Ольгу и Галинку, имеем трех внуков и одну внучку. Как говорил Сухов в фильме «Жаркое солнце пустыни», что еще нужно для счастливой старости.

Еще был у нас так называемый организованный отдых — охота. У всех офицеров были ружья, в основном на птицу и зайца. Охотились в лесах и полях вокруг дивизиона. После удачной охоты готовили дичь. Для этого было оборудовано место рядом с домами офицеров, там стоял большой стол, врытый в землю, лавки, место для костра, вкопан диск от колеса КАМАЗА. Отдыхали до утра, а утром приходили жены, и все быстренько разбегались по домам.

Был интересный случай в августе, перед 13 числом (а 13 число в Вооруженных Силах, это день зарплаты). Наши охотники набили рябчиков и решили вечером душевно посидеть. Дичь всегда готовил старшина дивизиона старший сержант сверхсрочной службы Ковбан Н. Н., он в этом деле был специалист.

После обеда офицеры собрались за тем длинным столом в лесу на совет, чтобы решить главный вопрос дня — по спиртным напиткам. Как я уже говорил, день был перед зарплатой, и ни у кого денег нет. А пойти домой и попросить денег на водку у жены, да еще перед зарплатой, никто не решался. Да, еще если жены узнают, что собирается пьянка, то, как говорили декабристы, всю каторгу испортят. Но, выручил старшина: он утром ходил к молочнице в село и заказал трехлитровый бутыль самогона.

К вечеру собралось человек десять, пригласили командира дивизиона майора Кобякова. Каждый принес из дома закуски, зелень, поставили полный противень обжаренных рябчиков, расставили стаканы — не стол, а загляденье. Старшина ставит бутыль с самогоном, открывает — запах характерный пошел. Кто пил самогон, тот знает, с непривычки можно поперхнуться.

Тут встает лейтенант Кукса, командир стартового взвода, и говорит, что после школы работал в химической лаборатории и знает, что этот запах дают сивушные масла, и он знает, как его убрать. Сбегал домой, принес таз, фильтрующую коробку от противогаза и воронку. Взял фильтрующую коробку, вставил воронку, подставил таз и говорит старшине: «Лей самогон!». Когда тот вылил почти весь самогон из бутля, из коробки появилась небольшая струйка грязного цвета, а когда бутыль опустел — из коробки еще немного покапало, и все. Немая сцена…

Потом все вскочили и стали эту коробку трясти, стучать, сдавливать, но результата никакого — не вылилось ни капли. Бросили коробку и уставились на лейтенанта Куксу недобрым взглядом. Он оценил ситуацию, лихо развернулся и, не разбирая дороги, драпанул в лес. Все сели за стол. Посидели, помолчали, командир дивизиона изрек: «Это же надо испортить такой вечер!» На что командир стартовой батареи капитан Деркач Г. И. заметил — когда лейтенант Кукса прибыл к нему в батарею, он сразу почувствовал, что есть в нем что-то такое, нехорошее. Правда, нашли потом бутылку спирта, но это уже был, как говорил старшина Ковбан, не тот коленкор.

С лейтенантом Куксой всегда происходили какие-то истории. Как-то у нас в полку проходили занятия по командирской подготовке с командирами дивизионов, и их заместителями, офицерами управления под руководством командира полка. На базе 4-го дивизиона под Нововолынском проводились показные занятия по накоплению ракет на стартовой позиции. До этого с каждого дивизиона собрали учебно-заправочные ракеты, а их в каждом дивизионе было не менее двух. Одна — под заправку горючего и одна — под заправку окислителя. Отрабатывался полностью технологический поток (ПТОР) со стыковкой крыльев и стабилизаторов и с реальной заправкой ракет, и с накоплением одного боекомплекта на стартовой позиции (СП) в соответствии с нормативами. Из нашего дивизиона тоже отправлялось две ракеты. Я как раз в 18:00 заступил дежурным по дивизиону. Колонна выстроена была еще с вечера, две транспортно-заряжающие машины с ракетами и тягачом в прикрытии. Старшим колонны назначен лейтенант Кукса.

В то время вся военная техника, а особенно ракеты, передвигались только ночью. В 23:00 я выдал оружие личному составу колонны во главе с лейтенантом Куксой и доложил оперативному дежурному полка, что колона с двумя ракетами во главе с лейтенантом убывает на «Полушарие» (такой позывной был у 4-го дивизиона). В 2 часа ночи мне звонок от ОД полка: «Где ваша колонна с ракетами?» Я говорю, я же вам доложил в 23:00, что колона вышла. ОД говорит, что ее до сих пор нет. А туда езды час, максимум полтора. От нашего дивизиона до г. Владимир-Волынского 30 км, и еще 13 — до г. Нововолынск, где находится 4 дивизион. Итого, где-то 50 км.

В 4 часа звонок от оперативного дежурного полка — нет колоны. В 5 утра слышу возле КПП сигналят машины, я еще подумал, наверное, кто-то прибыл с полка разбираться, где колонна. Выхожу к воротам — стоит наша колона во главе с лейтенантом Куксой. Я сразу поднял начальника штаба и командира стартовой батареи капитана Деркача. Спрашиваем у Куксы, в чем дело, он говорит — заблудился. Тебе же маршрут нарисовали: до Владимир-Волынска прямая трасса, а на перекрестке налево и через 10 км Нововолынск. Где там можно заблудиться?!

Разворачиваем колонну на кольцевой дороге СП, капитан Деркач сам погнал ее в 4 дивизион, потому что в 9:00 начались занятия по ПТОРу, во главе с командиром полка полковником Демченко. Через час Деркач Г.М. доложил, что колонна с двумя ракетами уже в 4-м дивизионе, так что занятия мы не сорвали.

Тем временем начальник штаба майор Чкалов начал разбор с лейтенантом Куксой, как тот ехал и где мог заблудиться. Ночью трасса чистая, нет ни машин, ни каких-либо помех, ехать всего час. Кукса говорит: «Доехав до Владимир-Волынского, я повернул налево, проехал по трассе километров 10–12, стоит небольшой мостик с бело-зеленым шлагбаумом. Подошли с водителем — шлагбаум не закрыт на замок, мы его подняли и поехали дальше, проехали километров 4–5 — ж/д переезд. Я зашел в дежурную, там женщина в форме, он такой формы раньше не видел. Спрашиваю, как проехать на „Полушарие“? Она отвечает: „Пан офицер, я не знаю где тут ваше полушарие, но это Польша“. Я выскочил из дежурки, машины развернулись, благо, что тягачи трехосные, пролетели под шлагбаумом (хорошо, что не закрыли его), не стали искать дорогу дальше, а вернулись в дивизион».

Мы с начальником штаба чуть не попадали под стол. «Полушарие», говорим, это же позывной 4-го дивизиона! А Кукса думал, что это название населенного пункта возле Нововолынска. Оказывается, они пропустили нужный поворот и пошли на Устилуг, а там сразу польская граница. Начштаба, что теперь делать? Надо докладывать наверх. Если поляки утром узнают, что мы нарушили границу, да еще и военная техника с ракетами, еще наши погранцы будут разбираться — это же международный скандал! С нас головы полетят. Доложили начальнику штаба полка.

Утром, приехал особист полка, взял объяснительную записку у л-та Куксы. В тот же день лейтенанта отправили за молодым пополнением, кажется, в Армению. Водителей и расчет, которые участвовали в той поездке, распределили по дивизионам. Вот такой служил у нас специалист по ЧП.

Несколько слов о старшине дивизиона ст. с-те Ковбане. Образования, я думаю, у него никакого не было, но иногда он выдавал настоящие перлы.

Старшина любил, когда прибывало новое пополнение. После распределения по подразделениям, ст. с-т Ковбан выстраивал их возле каптерки и, прохаживаясь вдоль строя, поправляя при этом кому головной убор, кому ремень, кому погон говорил: «Вот сейчас вы на людей похожи! У человека должно быть все прекрасно: кокарда, погоны, исподнее, а у кого их нет, тот не человек, а млекопитающее». После этого солдаты по одному заходили в каптерку, где он на каждого заполнял карточку 5У, куда заносилось ФИО, год рождения, национальность, и главное, размеры головного убора, одежды и обуви. По этим размерам он получал обмундирование, и раз в полгода переодевал солдат.

В одном призыве он заполнял карточку рыжеволосого солдата, как сейчас помню, из Черновцов по фамилии Ванштейн. На вопрос старшины о национальности, тот ответил «еврей». Старшина уточняет: «Жид?» «Нет, еврей». Старшина: «Какой еврей? Жид!» Хорошо, что мимо проходил замполит майор Попов. Узнав в чем дело, майор велел солдату выйти, говорит старшине: «Какой еще жид? Ты что, очумел? Национальность-еврей». Старшина говорит: «Я думал, что их так дразнят „еврей“, а национальность — „жид“».

Как-то я, капитан Деркач и старшина Ковбан сидели в канцелярии перед вечерней проверкой, и разговор зашел о каких-то растениях. Капитан Деркач говорит, что надо знать, какие семена выбирать по каталогу. Старшина говорит, что как раз нужный журнал выписывает, «Семена». Капитан Деркач говорит, что нет такого журнала. Может «Смена»? Старшина: «Да я, два года его выписываю, они у меня в каптерке лежат». «Ну, пойди принеси». Приносит журнал, бросает на стол, и говорит: «Точно „Смена“, а я два года думал, что „Семена“»…

После выполнения боевых стрельб на «Балхаше» в 1972 году, мне позвонил подполковник Фарфел В. И. и спрашивает: «Ты начальником I отделения радиотехнической батареи пойдешь?» Я спросил куда. Он говорит, это уже другой вопрос, ты не ответил на первый. Я, конечно, дал согласие. Через месяц пришел приказ командира корпуса, что я назначен начальником первого отделения, офицером наведения в 521-й ЗРП в городе Борщев Тернопольской области, в 4-й дивизион, который расположен в 5 км от села Шупарка.

Этот дивизион разительно отличался от всех остальных дивизионов Львовского корпуса ПВО. Во-первых, там не было водопровода — воду раз в сутки привозили водовозкой за 30 км. Семьи офицеров брали по два ведра в день, остальная вода шла в столовую и в казарму. В субботу в банный день можно было израсходовать два тазика горячей и холодной воды на человека.

Во-вторых, выехать из дивизиона невозможно. Если ты не успел на школьный автобус, который уходил в 7 утра, то оставалось только идти пешком 5 км до с. Шупарка. Туда автобус приходит один раз в сутки из райцентра Борщева без расписания, т. е. можешь попасть, а можешь не попасть, и придется возвращаться назад в дивизион. Первый раз я столкнулся с тем, как местные жители относятся с неприязнью к военным. В селе, кстати, большинство жителей носят меховые бараньи жилетки — я такие видел в кино, где показывают послевоенную Западную Украину.

В селе растет очень много грецких орехов. И если ты идешь по улице и подобрал несколько валяющихся орехов, тут же открывается калитка и какая-то старуха начинает орать, чтобы не трогали орехи. В общем, обстановка в селе была гнетущая.

В-третьих, школьников возили в единственную русскую школу во всем районе — в военный городок ракетных войск стратегического назначения. Ехать надо было через г. Борщев в поселок Скала-Подольская, поездка занимала около полутора часов.

Зимой школьники выезжали в 7:00 утра — темно, приезжали около 17:00 — тоже уже темно. Ну и самое хорошее: раз в месяц в воскресенье вывозили жен офицеров в Черновцы на базар, почему-то на еврейский. Старшим в автобусе ехал замполит. Единственное, что радует: в том дивизионе я прослужил лишь немногим более года. После Борщевского полка и был назначен начальником штаба в пятый дивизион возле Каменец-Подольска. Это — уже майорская должность.

Немаловажную роль в моем назначении, сыграло то, что когда я прибыл в Борщевский полк, то беседовал со мной не командир полка, а начальник штаба подполковник Вербат В.А. Первое, что он спросил, знаю ли я последние доработки, которые прошли в ЗРК. Доработки эти в основном касались координатной системы в кабине «А», которые расширяли возможности комплекса по работе в «узком луче». Я доложил, в каких блоках, какие добавлены схемы и физический смысл этих доработок. Он удивился, что я офицер наведения совсем с другой системы и кабины, но так хорошо знаю доработки. Но я ему конечно не сказал, что был техником этой системы. И при назначении меня начальником штаба решающее слово было за подполковником Вербатом В. А.

Должность начальника штаба я освоил быстро. В первую очередь нужно было освоить специальность стреляющего, т. е. руководить боевой работой дивизиона: это целераспределение, контроль боевой работы стартовой батареи, подготовка ракет к пуску. А после введения нового руководства по боевой работе — это и контроль за воздушной обстановкой по данным разведывательно-информационного центра (РИЦ) корпуса ПВО. Мне понадобилось всего две тренировки, и «все стало на свои места». Разобрался с планирующими документами по боевой подготовке и ее учета, секретная комната с ее документами, с ежемесячной ее проверкой, а остальное — это служба войск, планирование нарядов, караулов и их проверка. Время для вхождения в должность мне не дали.

Командиром дивизиона был подполковник Евланов М. А. опытнейший офицер, на должности уже около десятка лет, дивизион держал в хорошем состоянии. Уникальность его была в том, что в училище Верховного Совета, он, имея рост около метра девяносто, все время назначался ассистентом знаменосца. Из-за этого у него вся левая кисть в шрамах. Дело в том, что при выполнении упражнения с шашкой ее надо, не глядя, резко вложить в ножны, при этом сжатая кисть играет роль направляющей шашки в ножны. Естественно, она травмируется. А в парадном расчете идешь, не шелохнувшись, несмотря на кровь.

Он был сибиряк с Алтая. Как-то принес нам районную газету со статьей, что будучи курсантом в летнем отпуске у себя в колхозе, он накосил косой сена больше, чем сенокосилки, установив рекорд района. Евланов говорил, что у него коса была метровка, и при его размахе рук скошенная дорожка составляла около трех метров.

У нас в дивизионе было футбольное поле и неплохая команда. Поле было нестандартное, немного меньше, а если его не косить, оно так зарастало травой, что не только с мячом, но и просто не побегаешь. Когда он рассказал это, мы с сержантами стали думать, как командира привлечь к покосу поля и придумали.

График проверки караула составлял я, в какой день проверять караул идет командир дивизиона. А он проверял караул в самое тяжелое время для часовых — с 4 до 6 утра. Я в этот день вставал с сержантами, с зам. командира взвода управления и старшиной первой батареи, и в четыре утра мы вышли косить футбольное поле. Косари из нас понятно — никакие…

Появляется подполковник Евланов М. А., видит, как мы косим, плюет и идет проверять караул. Мы продолжаем косить. Он возвращается с караула, останавливается возле поля, посмотрит, опять плюнет и говорит, ну-ка дайте мне косу. Снимает китель, берет косу, посмотрит на нее, опять плюнет, говорит, дайте оселок. Я не видел ни до того, ни после, чтобы кто-то так затачивал косу: искры летели снопом с обеих сторон. Когда он начинал косить, мы только стояли и смотрели, открыв рты. Через полчаса поле было выкошено, валки лежали ровно, как под линейку. Отдавая косу, приговаривал: «Учитесь, салаги! Валки до вечера полежат, а к вечеру сгрести в стог».

К концу 1973 года, начальник штаб полка подполковник Вербат В. А. был назначен командиром полка в г. Надворный, Ивано-Франковской области. Вместо него прибыл майор Рувимов Владимир Сергеевич, мой новый непосредственный начальник. После его объезда всех боевых порядков полка (три ЗРДн С-75, группа дивизионов С-200А, КП), через неделю у меня произошла первая встреча или беседа с новым начальником штаба.

Я прибыл в управление полка (г. Борщев) с какими-то документами по планированию. Обычно начальники штабов подразделений прибывали в штаб, шли к заместителю начальника штаба и решали там все вопросы. Ко мне перед поездкой в штаб подошел замполит и попросил передать какие-то документы в политотдел.

Поднявшись на второй этаж в штабе, я по простоте душевной собирался отдать документы в политотдел, а потом заняться своими вопросами. Кабинеты расположены так, что с правой стороны по коридору расположена приемная, где кабинеты командира полка, и начальника штаба. С левой стороны напротив расположена приемная, где находятся кабинеты начальника политотдела и его зама.

Я стою в приемной начальника политотдела, в это время по коридору шел начальник штаба, майор Рувимов В. С. Увидев меня, спрашивает, что я делаю в приемной политотдела. Я начал объяснять, что надо передать документы, он прервал меня и спросил, ты что политработник? Я ответил нет, я начальник штаба дивизиона. Так вот, он сказал, прибыв в штаб, ты должен в первую очередь прибыть ко мне, доложить с какой ты целью прибыл, что собираешься делать, и какая тебе от меня нужна помощь, развернулся и пошел к себе в кабинет. Я бросил бумаги на стол в приемной политотдела, вышел в коридор и думаю, вот это попал. Первая встреча, какое у начальника штаба создалось впечатление обо мне.

Учитывая, что все начальники штаба дивизионов — майоры, а начальник штаба группы дивизионов С-200 вообще подполковник, а я лишь старший лейтенант. Сейчас начальник штаба наверно думает, кто поставил этого бестолкового старшего лейтенанта на должность начальника штаба дивизиона.

Я зашел к заместителю начальника штаба и рассказал ему о своей встрече с «шефом». Он ответил, не переживай, он нормальный мужик. Впоследствии начальник штаба полка и в самом деле ко мне предвзято не относился, но я и повода старался не подавать.

Я тогда даже не мог предположить, какую роль сыграет в моей судьбе Рувимов В. С.

За полгода я переоборудовал дивизионный командный пункт в соответствии с новым руководством по боевой работе. Убрал со связной машины «Радиан» радистов. Пересадил их на командный пункт. Это улучшило нанесение воздушной обстановки на планшет управления огнем, непосредственно от радиста уменьшило время запаздывания. И главное, исключили пропуски контрольных сигналов, по этому показателю мы были на последнем месте в полку. Оборудовал место оперативному дежурному для несения дежурства и отдыха. Переоборудовал караульный городок в соответствии с руководством.

Также оборудовал систему наземной обороны, особенно со стороны так называемого диверсионно-опасного направления. Отрыли траншею полного профиля, в центре ДОТ для пулемета ДШК, на флангах — ячейки для ручных пулеметов. Траншея оббита бревнами, сделаны водосборники. При любой погоде там сухо.

Я удивляюсь сегодняшним командирам в так называемой АТО, когда показывают по телевизору полуобвалившиеся блиндажи, закрытые тряпками, и окопы в которых при дожде по колено грязи. И рядом еще и казан стоит, такой, на котором еще запорожские казаки варили кулиш. Туда ездят все эти проверяющие из Генерального штаба во главе с начальником и даже с верховным главнокомандующим, интересно с какой целью? Отправить бы туда их сынков, чтобы они там посидели по пояс в грязи, а если голову высунешь, сразу же отстрелят. И главное, что отстреляться нечем, и пацаны гибнут. А в это время верховный главнокомандующий с надутым пастором ходят на выставки вооружения, которые организовывают «Укроборонпром», где им показывают броневики, сделанные из мусорных контейнеров, которые пробивает не только снаряд, а и пуля, выпущенная из винта (СВТ). Их покупают по накрученной цене, за деньги, выдранные у народа, даже с пенсией. Это так, к слову, потому что смотреть и слушать уже невозможно.

В мае 1974 года мне позвонил полковник Вербат В. А., командир Надворнинского полка, и предложил мне должность командира дивизиона. Я дал согласие. Прошел беседы и аттестационную комиссию корпуса ПВО, и беседу с командиром корпуса генерал-майором Абрамовым Е. В. 30 июня 1974 года пришел приказ о назначении меня командиром дивизиона в 312-й ЗРП г. Надворная Ивано-Франковской области.

В июле я прибыл в управление полка, представился командиру и его заместителям. Командир полка представил меня личному составу дивизиона. Расположен дивизион в пгт Солотвин, в 30 км от г. Надворный, Ивано-Франковской области.

Боевой расчет кабины «У», ЗРК-С-75В.

Стандартный дивизион: щитовая казарма, четыре четырех квартирных дома офицеров, дивизионный командный пункт (ДКП). Вооружение: ЗРК С-75В, 24 ракеты с обычным зарядом и три ядерных ракеты, незаблокированные. Принял по актам дивизион у предыдущего командира, подполковника, который увольнялся в запас по возрасту.

Командир полка рассказал, что дивизион запущенный, и в полку я не видел кандидатов, кто мог бы поднять дивизион. Мол, на тебя надеюсь.

Я даже растерялся с чего начинать. В казарме голые стены, кровати, табуретки и тумбочки, столовая такая же. Каптерка разобранная. Из трех классов только один радиотехнической батареи, где можно проводить занятия, в остальных столы, табуретки и кое-где плакаты начала 60-х годов. ДКП: голые стены, планшет, в углу стол с коммутатором и радиостанцией, возле которого дежурят радист и телефонист. Второй зал — запасной командный пункт полка (ЗКП). Там то же самое. Справа герметичная дверь в убежище для личного состава первой батареи. Самое страшное: это сооружение протекало.

Первый заместитель командира полка еще при представлении просил сделать что-нибудь, чтобы не протекал ЗКП, он с расчетом прибывает туда по боевой тревоге, невозможно открыть журнал, везде капает. Учитывая, что в Прикарпатье лето дождливое, а зима мягкая, то на ДКП и ЗКП весь год капает на голову.

Претензий предъявлять некому — командир дивизиона готовился на пенсию, ему все было до одного места. К тому же и дисциплина в дивизионе, как бы по мягче сказать, не на должном уровне, особенно в стартовой батарее. Командир батареи капитан Емельяненко, конечно был не на своем месте.

В первый же месяц работы я понял, что от управления полка мне помощи ждать нечего, я ниже остановлюсь, почему. Рассчитывать нужно только на себя и свой коллектив. С офицерским коллективом интересно получилось. В дивизионе было два старших лейтенанта — я и начальник разведки, три майора моих заместителя, остальные — капитаны и лейтенанты.

Сначала я представился первому секретарю райкома КПСС Богородчанского района т. Лукьянчуку В. И. В районе военная часть была одна — мой зенитно-ракетный дивизион. Заручился его поддержкой, через него познакомился с директором подшефного лесокомбината, Мыслиборским М.С. Завод выпускал материалы для всех мебельных комбинатов Украины и шпон для полированной мебели, орех, дуб, бук, красное дерево, которое приходило из Аргентины. Имелся свой небольшой мебельный цех, оборудованный современнейшими по тем временам импортными станками с электронным оборудованием. Мебель там делали на заказ. Также в его состав входил как филиалы весь Прикарпатский лес, со всеми лесничествами и заповедниками. Завод был богатый и оказал мне величайшую помощь в оборудовании дивизиона. Но это было потом.

У меня начались настоящие армейские будни. Проверки пошли по всем службам, по результатам проверок — одни недостатки, ничего положительного. На ежемесячных подведениях итогов в полку — весь доклад по недостаткам моего дивизиона.

В какую службу не зайду, чтобы решить какой-то вопрос, мне сразу начинают: а вот вы не выполнили то-то, не отчитались по тому-то и так везде. Как-то зашел в автослужбу решить вопрос по резине на ГАЗ-69 — колеса лысые, ездить нельзя. Мне ответили, что им срок эксплуатации не вышел и вообще у вас на ГАЗ-69 перерасход километража и его надо поставить на колодки.

А то, что в дивизионе нет школьной машины, и школьников возят на ГАЗ-52 бортового типа, на котором стоит будка на полкузова и длинные лавки поперек. На этой же машине возили и продукты, и все материалы, белье в прачечную, и когда некуда посадить школьников, приходится везти, на ГАЗ-69. 35 км туда и обратно. Я нашел в подшефном колхозе, где мы с председателем подружились, два колеса подходящего размера от комбайна хотя бы на передок машины, чтобы не было аварии. Когда я приехал в управление полка, заместитель начальника автослужбы, сказал, что на таких колесах ездить не положено, машину арестовать и не выпускать из управления. Я не выдержал, пошел к командиру полка и высказал все, что о нем думаю. Немножко притихло.

Еще случай: приехал в мой дивизион начальник химической службы, походил с моим прапорщиком химиком-дозиметристом и написал недостатков на четыре листа в форме 4У. Я не выдержал и спросил у него, вы раньше в дивизион приезжали? Приезжал, месяц назад при старом командире. И этих недостатков не было, а через месяц все плохо? Я ему даже руки не подал при его отъезде.

Все это передается на коллектив дивизиона, само уже настроение гнетущее. Единственное, что меня поддержали в этот момент, мои заместители — начальник штаба майор Грицак Ю. И. и заместитель по вооружению майор Денисов А.И. Большое им за это спасибо.

Однако, при всех проверках боевой готовности дивизиона, проверяющие, никак не смогли признать дивизион не боеготовым, это бы была последняя капля, и меня можно было снимать с должности. Но я со своими замами еженедельно проверял боеготовность комплекса по всем системам, по всем параметрам, два раза в неделю проводил боевое слаживание дивизиона с тренировкой расчетов по заряжанию ракет и ПТОР.

Конечно, я понимал, почему такое отношение ко мне. Во-первых, я новый человек, знаю, что на эту должность претендовало несколько человек в полку. Многие выросли в этом полку от лейтенанта до подполковника. А тут вдруг приходит какой-то старший лейтенант на должность подполковника, с учетом того, что остальные командиры дивизионов все за 40 лет и подполковники. Ну и обиду за всю эту не справедливость, как они считали, выплескивали на меня.

При всей этой неразберихе мы с офицерским коллективом делали свое дело. Первое, что я сделал, это оборудовал школьную машину. Нашел будку в подшефном колхозе, из полка с помощью командира выделили ГАЗ-66, закрепили будку, покрасили в зеленый цвет, внутри белый, сделали сидения, закрыли поролоном, благо были списанные поролоновые матрасы, обтянули синим кожзаменителем, сделали выводы подключения печки на зиму и сигнализацию. Школьники, женщины и все, кому нужно было ехать в город, ездили на этой машине, благо она утром выезжала, а в обед возвращалась в дивизион. Грузовая машина высвободилась, только для перевозки имущества, продуктов и материалов.

Параллельно стали оборудовать казарму и ДКП. В казарме начали с ленкомнаты, покрасили стены в белый цвет, стенды сделали из полированных плит. Плиты ДСП брали на заводе, покрывали шпоном и заливали бесцветным лаком. Все это делалось на заводе. В стенд закручивались четыре болта с дюралевыми шайбами и гайкой, в них вставлялось два стекла. Стенд крепился к стене и так по кругу. Потолок подбили материалом из стекловолокна белого цвета — осталось несколько рулонов после строительства сооружения 7А под ядерные ракеты, им покрывали сооружение и заливали бетоном. Этим же материалом потом подбивали потолок на ДКП и ЗКП. Подшивали деревянными рейками, их морили в темный цвет и ламинировали и делали большие квадраты, вешали плафоны. Стало красиво и, самое главное, практично. Когда надо было менять информацию на стенде, снимали двойное стекло, меняли содержание и опять закрепляли на болтах, получалось, что стекло весело в воздухе. Я думаю, что такая ленкомната была лучшей даже в корпусе. В итоге политработники стали меньше писать недостатков. Обновили документацию также у дневального и дежурного по дивизиону.

В казарме, кроме покраски полов и стен, закрепили полированный сплошной карниз по всей стене над окнами, повесили занавески, на тумбочки положили салфетки. И казарма приобрела совсем другой вид. Всем этим занимался старшина, хотя он говорил, что ему надо переоборудовать каптерку или, как правильно она называлась, «комната для личных вещей солдат и сержантов». Я ему сказал, что каптеркой будешь заниматься в последнюю очередь.

Начальник продовольствия, прапорщик, занялся оборудованием столовой и кухни. Переделали комнату, где питались офицеры, сделали на заводе небольшой красивый посудный шкаф, на стены повесили пару картин, нарисованных солдатом. Улучшили питание офицерам: в меню вареную картошку на ужин через день заменяли жареной, на завтрак жарили яичницу вместо каши ячневой, в армии она называлась «кирза».

Сам вместе с заместителем по вооружению занимался переоборудованием ДКП и ЗКП. Все это надо было делать, не снижая условия боевой готовности и боевой подготовки.

Но все равно было очень тяжело не столько физически, сколько морально. Хотя приходилось и не досыпать, и мотаться в горком, оттуда по предприятиям доставая материал. На подведение итогов в полк ежемесячно ездил, как на каторгу. Состояние такое, что еще какая-то проверка и снимут с должности.

В феврале 1975-го стало немного легче, когда в полк прибыл заместитель командира полка по вооружению подполковник Копейкин И. В., — мой бывший командир батареи из Луцкого полка. Теперь можно было «решать вопросы» и в службе ракетно-артиллерийского вооружения и автослужбы. Да и вообще зайти к нему и, как говорится, «поплакаться», все-таки свой человек появился в полку.

С ДКП мы сняли всю земляную обваловку, расчистили до бетонных плит, закрыли рубероидом, засыпали шлаком, утрамбовали катком. Поехал в район на асфальтный завод, договорился на две машины асфальта, причем порошкового, а директор лесокомбината оплатил. Заасфальтировали крышу ДКП и ЗКП. Сказал обваловывать не надо, если где-то будет течь, можно быстрее устранить, не надо ничего раскапывать, накрыли масксетью и все в порядке, с воздуха не наблюдается. С крыши начали, потому что внутри что-то делать бесполезно, когда сверху течет. Все это надо было сделать до зимы, когда начнутся ливни и мокрый снег.

Также нужно было решать самый главный вопрос с дисциплиной. Я по опыту знал, что никакие планы по укреплению воинской дисциплины, никакие политзанятия не действенны — как мертвому припарки — пока не будет создан коллектив сержантов, отделенных от рядовых и наделенные правами и обязанностями.

Это те младшие командиры, которые круглые сутки находятся в своем коллективе и руководят ним. Но быстро такое дело не делается. Пока в конце 1974 года не уволили призыв, в котором переплетены были старослужащие рядовые и сержанты, непонятно было, кто кем руководит. К началу 1975-го прибыли сержанты из учебки. Своих сержантов тщательно отбирали из солдат, которые хорошо подготовлены технически и имеют лидерские качества. Проводили еженедельные совещания с сержантами, где спрашивали не только за личные упущения, а за дела в отделении и взводе. Поощряли лучших увольнениями, отпусками, званиями и всем набором поощрений из дисциплинарного устава. И к концу зимнего периода обучения 1975 года дисциплина стала выравниваться, а к концу года, я уже был спокоен, зная, что в казарме есть старшины батарей и заместитель командира взвода управления, первые помощники командиров батарей и старшины дивизиона, никаких ЧП не допустят.

За зимний период 1975 мой дивизион, как и положено, занял последнее место в полку с общей оценкой «удовлетворительно». На подведении итогов почти весь доклад был о недостатках моего дивизиона. Главное, что меня возмутило: в дивизионе 50 % тягачей ЗИЛ-131В не боеготовы. Начальник автослужбы знал о том, что я ни одной запчасти со склада части не получил. Один тягач я восстановил только благодаря тому, что переманил к себе из погранвойск прапорщика-автомобилиста.

После подведения итогов я зашел к полковнику Вербату В. А. и рассказал, что я за год из полка даже ржавого гвоздя не получил, мне уже стыдно ездить по предприятиям района, выпрашивать банку краски. Вы же отбиваете охоту что-нибудь делать. На что он ответил, что видит, как у меня дела движутся в лучшую сторону. На этом разговор и закончился.

В июне или в июле 1975 года пришел приказ о назначении полковника Вербата В. А. заместителем командира дивизии на Чукотку. И вместо него назначили командиром полка подполковника Рувимова В. С. При прибытии его в дивизион, я ему доложил, состояние дел в дивизионе, что сделано и что планирую сделать. Он обошел позицию, ДКП, ЗКП, казарму, жилой городок. На построении личного состава дивизиона, поставил задачу на летний период обучения.

Смена командиров полка, нижний ряд, второй слева п-к Вербат В. Л., п-к Рувимов, командир дивизиона к-н Дьяков В. В.

Через месяц на подведении итогов весь доклад был построен на работе начальников отделов и служб, несколько раз поднимал даже начальника штаба и заместителя, не говоря об остальных. Дивизионы затронуты были по несению боевого дежурства и работе по контрольным целям. Некоторым объявил взыскания, а одному начальнику «служебное несоответствие». Сказал, что этот начальник не только ничего не делает, а недостатки по своей службе переписывает с предыдущего доклада. После этого зашевелились все начальники! А меня командир предупредил, я понял, как самого младшего: если что-то не решается — немедленно ко мне на доклад.

Первый раз я вдохнул полной грудью. Прибыв в дивизион с замполитом, подвели у себя итоги, и, как говорится, работа закипела.

Первый раз я обратился к командиру, когда не мог месяц вывезти плиты ДСП для обшивки стен на ДКП и ЗКП. Плиты большие, по несколько метров, а обращаться к шефам уже неудобно. Скажут: вам выписали плиты, оплатили, а вы вывезти не можете. Только я сказал командиру, на следующий день пришел КамАЗ. Часть плит завезли сразу на завод, покрыли шпоном красного дерева и залакировали. Оббили стены ДКП и ЗКП этими плитами и покрасили белой водоэмульсионкой. Из полированных плит на ДКП оборудовали помещение для радиста и коммутатора. На ЗКП сделали кабинки для направленцев, застеклили. Из большой плиты поставили стол для боевого расчета ЗКП во главе с заместителем командира полка, по средине вырезали большой круг и поставили вынос «ВИКО» от станции разведки П-18.

Подшили потолок, я уже говорил, как, поставили потолочные плафоны. Это уже был совсем другой вид, но общую обстановку портили планшеты, они уже были старые, матовые, не просвечивались. Когда мы закончили оборудование ДКП и ЗКП, приехал командир и сказал, что надо поменять планшеты и поставил задачу начальнику штаба полка, это уже был октябрь.

Через некоторое время мне позвонил начальник штаба и сказал, что планшетов нет ни в корпусе в Львове, ни в Киеве. Ты их разбирай, они состоят из четырех частей, привози в управление, мы в мастерской будем полировать.

Когда я связался с начальником мастерской, он сказал, что мы отполируем, но планшет будет волнистый из-за разной глубины царапин, он будет прозрачный, но наносить обстановку будет очень трудно, мы уже пытались полировать планшеты на КП полка. Я доложил это начальнику штаба. Он говорит, а что делать? Командир поставил задачу, надо выполнять. Поехал в горком партии ко второму секретарю, он дал команду и мне через ОРС выписали три стекла 25 см толщиной и размером 3 на 2 метра. Опять проблема — как привезти, чтобы не побить. Грузили в машину краном, везли в ящике в вертикальном положении.

Привезли в дивизион — как их затащить в помещение? Пришлось вытаскивать из капонира кабину «У». В общем, целая эпопея. Когда поставили их, подсветили с четырех сторон, два планшета на ЗКП, дальней воздушной обстановки и управление огнем и один на ДКП. Нанесли сетку ПВО, и остальные формуляры согласно «Руководства по боевой ракете ЗРВ» разным цветом.

Включили планшеты, выключили верхний свет — красота в зале неописуемая. Первому я позвонил начальнику штаба как ответственному за командные пункты и доложил, что ЗКП к работе готов. Когда он приехал и посмотрел все, говорит, надо и мне, наверное, такое сделать на КП полка. Я говорю, есть один недостаток: когда холодно, стеклограф не пишет по планшету, невозможно наносить обстановку. Нам то здесь легче, мы с кабины «У» и «А» вытаскиваем 6-квт печки, воздух направляем на планшет, стекло нагревается и стеклограф пишет. Он сказал, что подумает.

С начальником штаба дивизиона сменили ограждения территории. Дивизион стоял вдоль трассы Богородчаны — Солотвин, из двух рядов ограждений, поломанных и порванных, сделали в один ряд, особенно на лицевой стороне. Поставили бетонные столбы, натянули колючей проволокой с козырьком — сразу стало видно, что здесь военная часть. Ограждение ровное, под линейку, КПП, ворота со звездами.

Командир нам много помогал, но и спуску не давал. Постоянные внезапные проверки боеготовности, полигонные учения со сменой позиции, да еще и зимой, с отражением удара реальных целей на месте постоянной дислокации и на запасной позиции. При том, что авиация наносила удар по запасной позиции по времени, и если мы не успели бы совершить марш и развернуть комплекс — пропустил бы все цели и получили бы за ТУ «неуд». Но по итогам 1975 года наш дивизион занял первое место. Вручили вымпелы, грамоты для офицерского и личного состава.

На подведении итогов за 1974 год, в конце ноября я зашел к командиру полка и говорю: «Товарищ полковник, у меня уже срок на звание вышел два месяца назад, может отправите представление?» Как вышло? И тут же вызвал начальника строевого отдела. Прибыл капитан, который на этой должности уже лет двадцать. Командир спрашивает, почему в срок не послали представление, Дьяков ведь на должности подполковника, а мы ему в срок капитана не присваиваем.

Начальник строевой пролепетал, что послали представление на досрочное присвоение звания. Командир говорит: «так уже прошло и срочное, почему не выполняешь свои обязанности!» Капитан выскочил, как ошпаренный, — видать, побежал писать представление, такой подонок, даже здесь надо ущемить. Так что, присвоили мне капитана 30 января 1975 года, позже на три месяца. Думаю, при Рувимове В. С. такого не могло быть.

Следующий год 1976 был стрельбовым. Стреляли мы в апреле на «Ашулуке», открывали полигон с другими частями. Командный пункт полка был оснащен АСУ АСУРК-1МА, но у нас на месте постоянной дислокации его не было, и мы работали в неавтоматизированной системе управления (НСУ). Хотя командиры эту систему знали и умели на ней работать. Задача на боевую стрельбу была по РМ-201 и ЛА-17, по ЛА-17 сосредоточение огня двух дивизионов. По РМ стрелял наш дивизион, потому что мы раньше ее захватили, имелся опыт. По ЛА-17 одновременно пуска не получилось: кто-то задержался, чья ракета подорвалась по мишени, а чья по обломкам, никто не разбирался, но задача выполнена. Потом я спросил у командира, что условия стрельбы, были наоборот — по высотной РМ с сосредоточением огня и перенос на ЛА-17? Командир ответил: «Наверно так». Но при постановке задач начальник полигона полковник Тиманов К. В. наверно перепутал, а я уточнять не стал. Так и отстрелялись на 5 баллов.

1 июля 1976 г. начался летний период обучения. В первых числах, ко мне прибывает комиссия из корпуса ПВО во главе с начальником штаба корпуса полковником Пилипко В. Н., и командир полка подполковник Рувимов В. С. Я командиру сказал, только с полигона прибыли, перед этим столько проверок было и опять проверяют. Проверили все, БГ, запустили ПТОР, даже с колодок были сняты все пять ЗИЛ-131 В. Полковник Пилипко В. Н. обошел всю позицию, ДКП, ЗКП, пост визуального и химического наблюдения, элементы наземной обороны, караул, караульный городок, казарму, столовую, классы. Даже заставили старшину открыть каптерку, она как раз была не доделана: шкафы все были сделаны под полировку в соответствии с новым руководством, но еще не застеклены.

После проверки весь личный состав был собран в ленинской комнате по подведению итогов. Ну, думаю, сейчас все члены комиссии начнут докладывать, всем же надо какие-то недостатки указывать, а так чего ехать, но он никому слово не дал, я понял, что они ему раньше доложили результаты работы.

Зашел в ленкомнату и сказал, что дивизион боеготов, в нормальном состоянии, не как другие дивизионы, в которых все валится, техника разукомплектована. Но у вас здесь надо кое-что доделать и можно представлять дивизион. Я думаю, кому и что представлять? Он продолжает: в корпус прибывает делегация из Венгрии, и он будет рекомендовать командиру корпуса наш дивизион для посещения делегации. Я себе представлял, что дивизион наш где-то на среднем уровне, а он, оказывается, лучший в корпусе!

Встретили мы военную делегацию венгров. Привез их начальник политотдела корпуса полковник Мухамедьяров X. X., встретили командир полка подполковник Рувимов В. С., первый секретарь районного комитета КПСС Лукьянчук В. И., директор лесокомбината Мыслеборский М. С. и я.

Военная Венгерская делегация в зенитном ракетном дивизионе.

Провели мероприятия согласно плану. В конце сделали фотографии с личным составом дивизиона. Потом обед в одном из лесных ресторанов лесокомбината. Свозили их в одно из красивейших мест Советского Союза, «Манявский Скит» с водопадами, переливающимися озерами, с горной речкой — крепость, которую не смогли взять татаро-монгольские войска хана Батыя. Туда в годы независимости Кучма Л. Д. возил Ельцина Б. Н. с Наиной. Все расходы по приему делегации взяли на себя шефы.

О помощи шефов можно писать отдельную повесть. Такого участия в жизни дивизиона я не видел ни в Луцком, ни в Борщевском полку. И это не только материальная помощь, это и совместное проведение всех праздничных мероприятий, выступление артистов и ансамблей. Это отметил и командир полка. Что такого отношения нет ни в г. Надворной, где расположено управление полка, ни в Коломые, ни в Тлумаче, где расположены дивизионы зенитно-ракетного полка.

Я должен выразить глубочайшую благодарность не только секретарю горкома Лукьянчуку В. И. и руководству лесокомбината во главе с директором Мыслеборским М. С., но и всем директорам предприятий района за огромную помощь в деле укрепления обороноспособности страны, особенно войск противовоздушной обороны.

Приведу один такой маленький эпизод, характеризующий отношение шефов к нашему дивизиону. Отмечали мы день полка. Как всегда, командир и заместители разъезжаются по дивизионам для участия в ритуале праздника. К нам в дивизион прибыл командир полка, а от шефов — третий секретарь райкома партии и директор лесокомбината. Как обычно, построение, объявление праздничного приказа, прохождение торжественным маршем, потом в клубе я сделал доклад о боевом пути части. Начальник штаба зачитал приказ командира части о поощрении личного состава, после этого концерт самодеятельности дивизиона. А я пригласил шефов и командиров в офицерскую столовую на небольшой фуршет.

После фуршета, прощаясь, секретарь райкома говорит командиру полка: «Товарищ полковник, приезжайте в наш дивизион, всегда встретим по высшему разряду». Подполковник Рувимов В. С. засмеялся: «Первый раз слышу, что дивизион уже не мой, а районный». Вот такие шефы.

Особо хочу выразить благодарность генерал-полковнику Рувимову В. С. за оказанную помощь, поддержку в особо тяжелое для меня время и становление меня как руководителя и организатора. Учил правильно принимать решения в самых экстремальных ситуациях. Большущее ему спасибо.

В июле 1976-го в полк пришел вызов из Военной командной академии ПВО имени маршала Советского Союза Жукова Г. К., что я допущен для сдачи вступительных экзаменов. Я убыл в г. Калинин, сдал экзамены и 31 августа был зачислен слушателем ВКА ПВО. На этом я закончил свою службу на первичной командной должности командира зенитного ракетного дивизиона. Не проходя этой должности, невозможен был дальнейший рост по командной линии.

Чтобы закончить этот раздел, расскажу еще один случай. Уже после окончания академии я служил в 4-й отдельной армии ПВО, ее еще называют «Уральской». Проходил службу на должности командира полка в Пермском корпусе ПВО. Начальником штаба корпуса был генерал-майор Горшков Леонид Степанович. Однажды он прибыл ко мне в полк во главе комиссии с проверкой. Разговор зашел о Киевской армии ПВО и конкретно о Львовском корпусе. Я рассказал, что служил в этом корпусе, перед поступлением в академию, был командиром дивизиона в Надворнянском полку и моим командиром был подполковник Рувимов В. С.

Леонид Степанович говорит, что сейчас генерал-майор Рувимов В. С. после окончания Академии Генерального Штаба — заместитель командующего Тбилисской отдельной армии ПВО. А в бытность мою, когда я был командиром Львовского 540-го зенитно-ракетного полка (1972–1974), ко мне после академии прибыл майор Рувимов В. С. на должность командира дивизиона п. Пустомыты. И у него в дивизионе пошли один за другим неприятности, проблемы с дисциплиной, с техникой, ну не идут дела и все. Он через полгода пишет рапорт о снятии его с должности командира дивизиона с переводом на штабную работу. «Я же вижу, что он работает, молодой командир, все в конце концов должны наладиться. Как раз в этот год полк выполняет ТУ с БС, я ему говорю, пусть рапорт полежит у меня, отстреляемся, а потом будем принимать решения. На полигоне его дивизион отстрелял на „отлично“ и дела у него пошли в лучшую сторону, а с рапортом я сделал вид, будто его и не было. И через полгода я написал представление на него на должность начальника штаба полка. А если бы в горячке приняли решение по рапорту — загубили бы будущего полководца».

В дальнейшем генерал Рувимов В. С. стал командующим 12-й Ташкентской отдельной армии ПВО, а последняя его должность — заместитель Главнокомандующего войсками ПВО Советского Союза по вооружению в звании генерал-полковника. Так что Владимиру Сергеевичу Рувимову на своей шкуре пришлось испытать, что такое должность командира ЗРДН.

При поступлении в Военную командную академию имени маршала Жукова Г. К. нужно было сдать экзамены по тактике, технике, военной географии, уставам и физической подготовке.

В билетах по тактике и технике ЗРВ третий вопрос был математический. И сдавать нужно было, начиная с третьего вопроса, а если задачу решил неправильно, то на следующие вопросы не отвечал: получал два балла и свободен.

Особо надо сказать об экзамене по военной географии. Нужно было знать все страны мира, которые имеют вооруженные силы, их географическое положение, площадь, население, столицу, политико-экономический строй и ресурсы, которые влияют на военное состояние страны. И это все за месяц надо было выучить.

Слушатель ВКА ПВО м-р. Дьяков В. В.

Очень жесткие требования были к физической подготовке. Экзамен принимала кафедра физической подготовки. Получить двойку и быть отчисленным из-за физической подготовки — не очень-то приятно. А кафедра смотрела на перспективу, потому что ей надо было комплектовать команды по многим видам спорта для участия в первенстве Вооруженных Сил и высших военных учебных заведений, и в зависимости от занимаемых мест оценивалась работа кафедры. Так что они не шли ни на какие уступки. Причем экзамен по физподготовке был первым. Нормативы были такие (на оценку 3, 4, 5, соответственно): подъем переворотом — 8,10,12 раз, стометровка 13, 12, 11 секунд, кросс 1 км за 3.15, 3.30, 3.45, и зачем-то прыжок через коня. Поэтому с подъема и вечером все абитуриенты были в спортгородках.

О конкурсе я уже не говорю. На первый факультет, командно-штабной оперативно-тактический, принимали 40 человек из всех войск ПВО Советского Союза. При равных набранных баллах преимущество отдавалось командирам дивизионов и эскадрилий. По родам войск из 40 слушателей — только 3 командира батальонов из РТВ, а остальные из ЗРВ и ИА. Ставка делалась на подготовку офицеров оперативно-тактического звена, то есть на войска, которые ведут боевые действия.

Учиться в академии приходилось как раз в тот период, когда программу подготовки перевели с четырех лет на три года. Перед этим перевели все военные училища на высшие и сроки обучения, с 3 на 4–5 лет.

Сроки обучения в академии уменьшились, а программу подготовки оставили почти такую же. Освоить ее было очень сложно. Занятия планировались по три пары до обеда, затем перерыв с 14:00 до 15:00 и самоподготовка до 19:00 под контролем начальника курса. Дополнительно приходилось писать рефераты, военно-научные работы и курсовые плюс работать на кафедрах.

Такие нагрузки, физические и моральные, выдерживали только за счет спорта. Помимо физподготовки три раза в неделю многие слушатели входили в команды сборных факультета или академии по разным видам спорта. Я входил в сборную факультета по офицерскому многоборью. Тренировки проходили до занятий — плавание три раза в неделю, в обед стрельба, вечером гимнастика или кросс. В академии наш факультет всегда занимал первые места. В 1976–1977 году в сборной факультета вообще не было не одного перворазрядника, только мастера и кандидаты в мастера спорта. Первые места мы занимали не только по спорту, но и по другим видам обучения, не говоря уже об уровне успеваемости. Хотя по численности мы были меньше всех факультетов в академии. Кроме первого, были факультеты: второй ПРО-ПКО, третий ЗРВ, четвертый РТВ, пятый ИА и шестой — иностранцы.

Выпуск 1979 г., 1 факультет ВКА.

При такой нагрузке приходилось идти, на все возможные ухищрения при подготовке по предметам обучения: это и распределение вопросов, кто на какой отвечает, и подготовка подсобного материала по темам. В основном это касалось не основных предметов обучения, как мы их определяли. Хотя начальники кафедр и преподаватели считали, что именно их предмет самый основной в программе подготовки слушателей.

При таком отборе уровень подготовки слушателей был очень высоким. У меня в отделении были настоящие уникумы. К примеру, майор Кутепа В. Т. занимал первые места в Минске на математических олимпиадах. Майор Роменский П. М. мог запомнить текст из 100 страниц вплоть до запятой (правда, у него при этом поднималась температура до +40°). Майор Шклярик В. Б. на кафедре оптико-электронных средств ПВО делал приборы лучше японских. Майор Калашников И. Я. впоследствии стал доктором наук, профессором, зав. кафедры в МГТУ им. Баумана. Он никогда не готовился к экзаменам, всегда шел первым, отвечал без подготовки и получал только отлично. Больше всего генеральских званий за время существования академии получили выпускники именно нашего курса. Только из моего отделения генералами стали Роменский П. М., Остапенко Д. Д., Анишкин О. А. и я, а со всего курса — около 10 человек.

На других факультетах считалось, что, если один выпускник курса дослужился до генерала — это нормальный выпуск. Особенно на факультете ЗРВ, где было около 200 слушателей, — там портрет генерала-выпускника вывешивали чуть ли не у входа в академию.

Перед госэкзаменами и защитой диплома, в академию приезжали так называемые «покупатели». Первыми прибыли представители ГРУ для отбора кандидатов в академию Советской армии, вторыми — кадровики из Генерального штаба, затем офицеры главного управления кадров Войск ПВО. Но я думаю, что многие знали заранее, кого куда распределили. Особенно те, у кого были связи с командующими армий, Главкоматом, у кого отцы занимали высокие должности в Вооруженных Силах.

СЛУЖБА В УРАЛЬСКОЙ АРМИИ ПВО

Я получил назначение в 4-ю отдельную армию ПВО, так называемую «уральскую», в 28-ю дивизию ПВО на должность заместителя командира 134-й зенитно-ракетной бригады в г. Куйбышев. Распределение вроде бы неплохое — не Средняя Азия, не Сибирь, не Дальний Восток, и тем более не Север. Но по прибытию в штаб 134-й бригады оказалось, что должность занята. Замкомандира должны были назначить командиром полка, но где-то не сработала цепочка, и он остался на месте. Через неделю меня вызвали в Свердловск в штаб армии к начальнику зенитных ракетных войск армии полковнику Карабанову В. В., который предложил мне должность командира группы дивизионов С-200В в местной 57-й зрбр. Я отказался — зачем я буду идти на должность с понижением? Хотя командир группы дивизионов С-200В — номинально тоже заместитель командира бригады.

Карабанов В. В. сказал, что пойдет докладывать командующему армией о том, что я отказываюсь от должности. Чуть позже начальник управления кадров повел меня, как он сказал, на беседу к командующему армией генерал-лейтенанту Хюпенену Анатолию Ивановичу. Там уже находился начальник ЗРВ армии полковник Карабанов В. В.

Про себя я отметил, что первый раз в жизни лично общаюсь с командующим армии. До этого я видел командующих 8-й отдельной армии, в которой служил, только на фотографиях в ленинских комнатах. Это были генерал-полковник Боровых А. Е., дважды герой Советского Союза, и генерал-полковник Лавриненков В. Д., тоже дважды герой. Да и с командиром 28-го корпуса ПВО я общался лишь однажды — при назначении на должность.

Командующий сказал, что ему доложили, что я с неохотой иду на предложенную должность, но так сложились обстоятельства, и меня они без внимания не оставят. Я думаю: ничего себе с неохотой — я вообще от этой должности отказался! И они знали, что если я откажусь, то им придется убирать зама с Куйбышевской бригады и ставить меня, потому что я был назначен на эту должность приказом Министра обороны СССР.

Но, как говорят в армии, с командующими не спорят, и начинать службу в новой армии, где тебя никто не знает, с испорченными отношениями с командующим и начальником ЗРВ, наверное, неправильно. Пришлось согласиться.

Так я оказался командиром группы дивизионов 57-й зрбр 20-го корпуса ПВО в городе Березовске — пригороде Свердловска. Сама группа С-200В находилась в районе поселка Монетный. Задачей бригады было прикрытие военно-промышленных объектов Свердловска и его района, там же находился штаб 4-й ОА ПВО и командный пункт армии. Бригада имела на вооружении шесть дивизионов С-75В, трехканальную группу дивизионов С-200В и АКП. Она входила в состав 20-го корпуса ПВО, штаб и КП которого находился в Перми. То есть, мы находились под боком у командования армии, и это накладывало свой отпечаток, о чем я расскажу далее.

В группе дивизионов С-200В самым трудным для меня было то, что эту технику я знал лишь в объеме курса академии, а боевую работу и подготовку техники к стрельбе приходилось учить с нуля.

Особенно тяжело было выстроить взаимодействия с командирами дивизионов. Они видели, что их уровень подготовки выше, чем у их начальника. Мне приходилось заниматься день и ночь. Спасибо, что помог заместитель по вооружению майор Лукьянов А. А.

Очень много внимания отнимал технический дивизион, в котором хромали и дисциплина, и боеготовность, но там командир был не на месте.

В конце апреля 1980 года бригада по плану выполняла боевые стрельбы. Выезды на учебный центр армии (УТЦ) в Пермь очень сильно помогли мне в освоении боевой работы в сложной воздушной обстановке. Руководил тренировками на УТЦ заместитель начальника ЗРВ армии по боевой подготовке полковник Шреер В. П., очень опытный и грамотный офицер. Кстати, он больше всех уговаривал меня идти на эту должность.

Как и говорил командующий армии, без внимания меня не оставляли. В марте на группу дивизионов прибыла комплексная группа во главе с Командующим армии. Где и когда в Войсках ПВО Советского Союза такое было, чтобы командующий армией с комплексной группой проверял не корпус, дивизию, не бригаду или полк, а группу дивизионов? Такого никогда не было и не будет, а вот мне «повезло».

Проверили все: боеготовность, боевую и политическую подготовку, состояние воинской дисциплины, внутренний порядок и службу войск. Недостатков — море. Каждое управление и отдел армии должны были показать свою работу перед командующим. За неделю, пока составляли акт, группу дивизионов посетило около 80 человек.

Судя по итогам работы комплексной группы, которые в своем докладе озвучил зам. командующего по боевой подготовке, меня можно было три раза снять с должности, пять раз разжаловать и, в конце концов, выгнать из Вооруженных Сил с треском.

Но на этом итоги работы комиссии не кончились. В штабе армии провели военный совет, на который были приглашены все командиры корпусов, дивизий, частей всех родов войск. От нашей бригады на Военный Совет армии были приглашены не только командир, но и все заместители, включая меня.

Весь доклад был в основном построен на недостатках, выявленных комплексной группой, но уже звучала не группа дивизионов С-200В, а 57-я бригада — опускаться до дивизиона было уже как-то несолидно в глазах руководящего состава армии. И недостатки моей группы дивизионов перешли на всю бригаду. После Военного Совета было подведение итогов в корпусе ПВО в Перми, где весь доклад был, опять-таки, по недостаткам группы дивизионов 57-й зрбр. Командир корпуса генерал-майор Кочерженко хотел издать приказ о наказании виновных 57-й зрбр, но командующий запретил, дал время на устранения недостатков и перепроверку.

Командир бригады полковник Третяк В. О. принял бригаду всего два месяца назад, куда он прибыл с должности командира группы дивизионов С-200В в Мурашах, Кировского зенитно-ракетного полка. При приеме бригады, был доволен хорошим состоянием группы дивизионов. Благоустроен городок с казармами, штаб, столовая с офицерским и солдатским залами, спортгородок, оборудованы стартовые позиции. Сказывалось, что рядом штаб армии и в бригаду привозили руководящий состав из Свердловска и Москвы. Комбриг сказал: чтобы эти проверяющие написали, побывав в других группах дивизионов и особенно у него в Мурашах, в болоте.

Один пример: когда Ижевский полк должен был посетить министр обороны Устинов Д. Ф., то группу дивизионов этого полка вся армия готовила год, и то все сделать не успели. Можете представить, сколько средств было затрачено. Но это так, к слову.

Самым главным для меня было то, что из-за этих проверок и перепроверок я не мог качественно подготовиться к тактическим учениям с боевой стрельбой. Если я там получу оценку ниже «отлично», то точно по мне будут оргвыводы.

За месяц до выезда на полигон по оперативной линии передали, чтобы я срочно позвонил командующему. Думаю, что ж такое случилось, что командующий звонит мне, минуя командиров бригады и корпуса. Когда я взял трубку и представился, командующий спросил, как дела, а я растерялся — не знал, что ответить. Я до сих пор не знаю, что надо говорить в ответ на «Как дела?». Я стал докладывать, что работаем по плану устранения недостатков.

Командующий перебил меня: «Ладно, ты сейчас сосредоточь внимание на подготовку к боевым стрельбам, это главное». И добавил, что дал команду начальнику ЗРВ армии и командиру корпуса о прекращении проверок.

Мне сразу стало легче, да и сам звонок говорит о многом, особенно для моих начальников. А то чуть ли не каждый день приезжали проверять устранения недостатков. Один раз приезжал целый полковник — проверить, убрал ли я мусор за баней. А я там никогда и не был — территория около сотни гектаров, не везде успеваешь быть. Так что после этого звонка больше никто не приезжал проверять устранение недостатков.

Дальше уже пошло по типовой неделе по плану предстрельбовой подготовки, не отвлекаясь на второстепенные вопросы. Очень сильно помогали тренировки на УТЦ. Он располагался на базе пермского зенитно-ракетного полка, где был развернут АКП с тренировочной аппаратурой, на которой создавалась воздушная обстановка любой категории сложности. Для дивизионов использовалась штатная материальная часть полка.

Кстати, там я встретил своего первого непосредственного начальника ст. лт. Пахомова, тогда уже подполковника, старшего техника координатной системы Березниковского полка, где я проходил срочную службу оператором этой системы. Встреча незабываемая: он — командир дивизиона, а я — группы дивизионов. Я — на должности полковнике, а он — на подполковника, и без каких-либо перспектив. Но все равно, нам было, о чем поговорить.

Боевые стрельбы мы выполняли на полигоне «Балхаш». Зенитно-ракетный комплекс был старого образца С-200 «Ангара», хотя это на стрельбы не влияло. Задача: стрельба по крылатой ракете, которая запускается со стратегического бомбардировщика ТУ-2 2 с дальности 150 км и на высоте 10 км, причем после пуска самолет делает отворот.

Сложность задачи состояла в том, что захватить крылатую ракету надо в момент отрыва ее от бомбардировщика, потому как в полете обнаружить ее сложно. У нее очень малая отражающая поверхность, большая скорость и, главное, в момент отрыва ракета проваливается по высоте до километра. Этот момент нельзя упускать. Пуск нашей ракеты должен происходить на дальности 90–95 км.

Хотя для «двухсотки» сложных целей нет: если хорошо настроена техника и подготовлен расчет, то уничтожаются все существующие средства воздушного нападения противника во всем диапазоне высот и скоростей и, главное, в условиях помех.

Была еще одна особенность: по условиям стрельбы наш расход ракет ограничен одной. То есть, мне на пункте управления и целераспределения К-9 надо было определить, какому дивизиону стрелять, а кому дать «запрет пуска». Правда, в ЗРВ есть негласное «золотое правило»: кто первый захватил цель, тот и стреляет, ни каких перенацеливаний и перезахватов.

Во время боевой работе срывов не было, оба дивизиона захватили цель при отрыве от носителя. И передо мной задача: какому дивизиону стрелять, а какой на подстраховку? Определил так: у первого оценка отлично за теоретическую и специальную подготовку, на учебных стрельбах больших недочетов нет, а у третьего дивизиона техническая и специальная — хорошо, а на учебных стрельбах много недочетов (НИОВ). Принял решение первому дивизиону «запрет пуска», третьему пуск. Выполнял ТУ с БС первый и третий дивизион, а второй остался на месте постоянной дислокации. Цель была уничтожена, оба дивизиона получили оценку «отлично» с эффективностью «единица».

Правда, командир первого дивизиона, подполковник, обижался, что ему перед увольнением не дали провести пуск. Но главное конечный результат. Так прошло мое первое крещение на ЗРКС-200.

После прибытия на место постоянной дислокации Березовск и беседы с командующим, в группе были заменены начальник штаба с замполитом и три командира дивизионов из четырех. Командующий сказал, мол, ты думаешь, я не разобрался, кто там и чем занимается.

В 1981 году Анатолий Иванович ушел в Москву на должность Командующего ЗРВ ПВО страны, а меня к концу года назначили заместителем командира 57-й зенитной ракетной бригады. Так закончился период, когда мне посчастливилось служить под началом одного из наиболее подготовленных генералов войск ПВО.

Сегодня генерал-полковник Хюпенен Анатолий Иванович — доктор военных наук, профессор, академик, представитель Объединенного совета Союза ветеранов Войск ПВО. В то время он был генерал-лейтенантом и командовал 4-й ОА ПВО, которая территориально размещена в 22 регионах РСФСР от Северного Ледовитого океана до Каспия на территории двух военных округов…

Командующий 4 ОА ПВО ген. л-т Хюпенен А. И.

Хюпенен А. И. служил во Вьетнаме с декабря 1972-го по апрель 1975-го, в период самых интенсивных ударов авиации США. По прибытию в Союз на должность заместителя командующего ЗРВ ПВО страны, он обобщил боевой опыт и защитил кандидатскую диссертацию на тему «Роль войск ПВО в локальных войнах». Диссертация нашла реализацию в Правилах стрельбы и в Руководстве боевой работы в модернизации ЗРК. После, будучи начальником академии Войск ПВО имени маршала Советского Союза Г. К. Жукова, защитил докторскую диссертацию на тему «Проблемы зенитной ракетной обороны страны и пути их решения». Хочу особо подчеркнуть: человек сам обобщил и обработал материалы своего опыта ведения боевых действий зенитных ракетных войск, в сложнейших условиях воздушной обстановки. Это его личный опыт и за него никто не мог написать эту работу. Это пример нашим руководящим неукам, которые, используя свою должность и звание, заставляют подчиненных писать им диссертации (примеров полно). Еще и этим «хамством» гордились перед сослуживцами, подавая пример вседозволенности.

В 1982 году наша бригада была постановлена на перевооружение на зенитные ракетные комплексы С-300ПТ и ПС. Моей задачей, как первого заместителя комбрига, было, кроме переучивания на новую технику в учебном центре в Гатчине Ленинградской области, выбор новых позиций и их оборудование, а также строительство жилых городков дивизионов. Пять из шести дивизионов С-300, оборудовались на новых местах.

В строительстве жилых городков помог первый секретарь Свердловского обкома партии Борис Николаевич Ельцин. Все были сделаны по единому проекту, финансирование и строительство осуществляли городские строительные организации. Проект подразумевал двухэтажное здание, где на первом этаже размещались казарма и столовая, на втором — клуб и штаб дивизиона. Второе здание одноэтажное, где размещались учебные классы, класс для автомобилистов, банно-прачечный комбинат, гаражи на все машины по штатному расписанию и котельная. Также строевой плац и спортивный городок с полосой препятствия. Жилой городок для офицерского состава состоял из четырехэтажного дома, магазина и детской площадки. Стартовые позиции мы оборудовали с инженерным батальоном армии — делали обвалование и арочное сооружение для кабин управления и энергоцентра.

Ельцин Б. Н. лично ездил, проверял ход строительства. Позиционный район бригады был почти полностью новый, на старом месте остались только управление бригады, группа дивизионов С-200 и пятый дивизион с. Косулино возле аэропорта «Кольцово», который и сбил самолет-разведчик U-2 с Пауэрсом на борту. На стартовой позиции этого дивизиона оставили пусковую установку, с которой произошел пуск ракеты, рядом стояла стела с надписью.

Про сбитие U-2 написано очень много, а еще больше небылиц от так называемых «очевидцев». Чтобы развеять еще один миф, расскажу один эпизод.

В управлении 57 зенитно-ракетной бригады есть клуб боевой славы части, в этом клубе библиотека и музей боевой славы. Который состоит из нескольких залов, где расписан и отображен весь боевой путь бригады. Одно помещение выделено под материалы, касающиеся инцидента с U-2. Стенды с фотографиями и вещественными доказательствами этого случая от расчетов, которые были задействованы в работе по самолету-нарушителю, до судебного процесса и его обмена Пауэрса.

Однажды я попросил начальник клуба — открой, мол, музей, я хоть посмотрю, а то за всю службу ни разу в нем не был. Посмотрев все, подошли с начальником клуба к одному из стендов по летчику Пауэрса. Возле стенда на постаменте лежат обломки самолета, закрытые большим колпаком из плекса, а справа на стене в шкафчике висит никелированная ножовка по металлу. Я спрашиваю, что это за ножовка? Завклубом говорит, что, когда прибывают делегации, особо важные персоны просят кусочек обломка самолета на сувенир и он этой ножовкой отрезает.

Я подошел к этому колпаку, посмотрел на обломки и вдруг вижу на одном из них цифровой шильдик с маркировкой нашей ракеты. Что это такое, спрашиваю. А он мне отвечает: товарищ подполковник, когда вы едете на полигон, я прошу, чтобы привезли обломки мишеней или ракет, а потом их под колпак кладу. Потому что за двадцать лет здесь было столько делегаций и каждому надо сувенир, что не хватило бы не только сбитого самолета, но и всей стоящей на вооружении США эскадрильи самолетов U-2. Я, смеясь сказал: хоть срежь шильдики на обломках. А про себя подумал, что я, грешным делом, и сам хотел попросить обломок.

В мае 1982 года боевые расчеты бригады убыли на полигон Капустин Яр. Получили шесть ЗРКС-300ПТ и Ф-9, отстрелялись по мишеням, вернулись на места постоянной дислокации, развернулись и через 30 дней заступили на боевое дежурство по охране воздушного пространства Свердловского региона.

По итогам 1982 года наша часть впервые в истории 4-й ОА ПВО получила переходящее знамя Свердловского обкома партии за достигнутые успехи в боевой и политической подготовке. Почему впервые? Обычно переходящее знамя получали части Уральского военного округа. Командующий округом был членом бюро обкома партии и влиял на то, чтобы знамя вручалось лучшим частям округа, а не частям, которые, находятся на территории округа, но не входят в его состав.

Командующим 4-й отдельной армии ПВО в это время был генерал-лейтенант Царьков Владимир Георгиевич. Он был в отличнейших отношениях с Ельциным Б. Н. (в одной команде играли в волейбол), и это в основном его заслуга в том, что знамя вручили нам.

Ритуал вручения знамени решили проводить на стадионе группы дивизионов С-200В, где выставили для прохождения торжественным маршем коробку офицеров управления бригады, четыре дивизионных коробки группы С-200В и коробку АКП.

По плану, после вручения знамени и прохождения торжественным маршем, делегация ехала на АКП, где мы показывали боевую работу расчета командного пункта и дежурного дивизиона по самолетам-нарушителям воздушной границы Советского Союза. Затем был фуршет с участием Ельцина Б.Н. в помещении пионерлагеря в близи г. Березовск. Декабрь месяц, в лагере никого нет.

Вручением и демонстрацией боевой работой руководил и организовывал тренировки я, как первый заместитель командира бригады, а вопросом фуршета занимался начальник тыла совместно с ответственным лицом от обкома партии.

Командир бригады полковник Третяк В.О. согласовал с командующим армии, сколько человек будет от обкома партии и штаба армии. Получилось человек 15–20 — это были исходные данные для начальника тыла, на сколько персон накрывать столы.

В день вручения знамени к 10:00 мы выстроили пять коробок, боевое знамя бригады, знаменный взвод и оркестр. Прибыли машины первого секретаря обкома, командующего и автобус. Командир бригады доложил командующему и Ельцину, что личный состав бригады выстроен для вручения переходящего знамени, и все пошли на трибуну. Я стоял во главе офицерской коробки, поворачиваюсь, сзади меня стоят четверо заместителей командира бригады в том числе и зам по тылу майор Айвазян. Я ему говорю, что ты здесь стоишь? Смотри, сколько человек на трибуне, там протолкнуться некуда, стоят в три ряда, они же все поедут в пионерлагерь, а там накрыто всего на пятнадцать человек! Я постараюсь их немного задержать при боевой работе на АКП. Начальник тыла рванул со всех ног со стадиона.

Провели ритуал, я сразу прибыл на АКП, там уже находился боевой расчет на своих местах. Все гости разместились позади рабочих мест боевого расчета. Так получилось, что Ельцин Б. Н. стоял между мной и начальником штаба, дальше стоял командующий, а справа от меня — полковник Третяк В. О.

Началась боевая работа. На планшетах дальней воздушной обстановки с северного направления появились цели. На АКП тишина, звучат только мои команды и ответы командиров дивизионов по громкоговорящей связи. В это время ко мне наклоняется командир бригады и говорит: дай команду боевому расчету снять головные уборы, все сидят в шапках.

Я ка-а-ак гаркнул: «Головные уборы снять!» В тишине получилось очень громко. Вместе с расчетом шапки с перепугу поснимали все гости, в том числе и Ельцин Б. Н. После боевой работы генерал-лейтенант Царьков посмотрел на меня, как на идиота, и сказал, что с такими командами я далеко пойду.

Но самое интересное было в пионерлагере. Все сели за столы, на которых, как всегда, стояли так называемые «тройки» — бутылки коньяка, водки и вина. Мы заранее узнали, что пьет Ельцин Б. Н., и его порученец сказал, что водку.

Командующий спрашивает, что будем пить? Ельцин Б. Н. посмотрел на бутылки: «Ну, раз коньяк на столе стоит, будем пить коньяк». А мы взяли только один ящик коньяка, остальное — водка… Гости по три рюмки выпили — и нет ящика коньяка. Что делать? Посылать машину за коньяком бесполезно: мы в лесу, до города несколько километров. Я сидел с краю стола, а начальник тыла стоял возле двери, он не садился. Как говорится, следил за порядком.

Майор Айвазян в панике — что делать? Когда мы определялись со спиртным, я ему сказал, чтобы на всякий случай взял канистру своего напитка, мы называли его «айвазяновкой». Начальник тыла, грузинский армянин, готовил свой напиток из спирта по своему рецепту. Его, если не специалист, то не отличишь от коньяка. А спирта на 300 комплексе очень много — я получал в месяц на бригаду цистерну спирта, 82 тонны, для регламентных работ.

Я говорю майору: собери пустые коньячные бутылки со стола и поставь в ящик, а прапорщику скажи, чтоб наливал туда «айвазяновку», и ставь их взамен пустых бутылок на стол. Тот стал белый, как стена: он только прошел собеседование на должность начальника тыла Вильнюсского радиотехнического училища и подумал, что ему за такую подставу не только училища не видать, но и с начальника тыла бригады полетит.

Но все прошло нормально — никто ничего не заметил, а кто заметил, то промолчал, все-таки уральские парни. Командующий тоже ничего не сказал, хотя, наверное, понял. Вот так я познакомился с Ельциным Б. Н. и трижды жал ему руку.

В 1982-83 годах в Березовске я познакомился с Вадимом Ивановичем Тумановым, золотопромышленником, председателем крупнейшей старательской артели «Печора». Получилось так, что свою основную базу они развернули рядом с управлением 57-й зрбр. Построили красивые деревянные домики, склады, автопарк с тяжелой техникой. Мы поддерживали с ними добрососедские отношения. Они нам помогали техникой (экскаватором, бульдозером), мы иногда выделяли им солдат для погрузки техники и имущества. Когда они немного обжились, меня удивили их въездные ворота, я таких не видел в жизни ни до того, ни после. Кованные, с красивейшим орнаментом, наверху окаймлена желтым блестящим металлом, который совершенно не темнел ни от погоды, ни от времени.

Знакомство произошло случайно. Как-то мы с начальником штаба подполковником Гайдашовым Г. С. заехали договориться по сауне — очень она хорошо сделана, деревянный сруб. Обычно мы общались с главным инженером Зимином С. Г., а сейчас нам сказали, что прибыл председатель и какие у него планы по вечеру никто не знает, в том числе и по сауне, решайте с ним. Мы его вообще не знали, так как он очень редко на базе появлялся, все время мотался по приискам. Зашли в кабинет, за столом сидел человек крепкого телосложения, лысоватый, на вид лет 50. Мы представились, как соседи, поговорили. По сауне сказал, что без проблем, если надо, то он даст команду поварам, что нужно, все приготовят. Мы сказали, что спасибо, нам кроме сауны ничего не надо.

Тем не менее, вечером, когда мы приехали в сауну, к нам подошел человек, сказал, что Вадим Иванович поручил ему быть ответственным за нас и, если что-то надо, он будет в соседнем помещении в сауне. Мы говорим: спасибо, нам ничего не надо, у нас все есть. И, естественно, пригласили его в сауну. Так он принес с собой магнитофон, положил его на лавку в предбаннике, сам сел на пол, облокотившись на лавку, и весь вечер слушал Высоцкого. Выпил, может быть, рюмку, максимум две.

Потом я еще несколько раз общался с Вадимом Ивановичем. Подробнее о судьбе я узнал, уже живя в Украине, когда прочел книгу Высоцкого В. С. «Черная свеча», а в 2000 годах — книгу самого Туманова В. И. «Все потерять — и вновь начать с мечты».

Для меня был шок, что судьба меня свела с выдающимся человеком такой сложной судьбы. Вадим Иванович провел при Сталине восемь лет в тюрьмах и колымских лагерях за «шпионаж, террор и антисоветскую агитацию». Несмотря на сильнейшее сопротивление вредительской власти, не обозлился, а совершал такие масштабные государственные дела, не только по приискам, но и строительства дорог на Севере в условиях вечной мерзлоты. Начиная с 1950-х, Туманов В. И. организовал несколько крупных артелей по добыче золота, которые давали золота больше чем все прииски Советского Союза. Был другом Владимира Высоцкого, который посвятил ему две свои песни.

Если бы такие люди руководили нашим государством, то мы бы жили, я думаю, не хуже Европы, а может быть и лучше. Самое обидное, что тогда я не оставил на память ни открытки, ни книги, ни фотографии с его автографом. Память была бы на века.

В феврале 1983 года, после собеседования с командиром 20-го корпуса ПВО генерал-майором Кочерженко, на меня было отправлено представление на должность командира 736-го ЗРДн в г. Березники Пермской области. На военном совете армии ко мне вопросов почти не было. Правда, Командующий сказал, что у него в полку боевой расчет командного пункта всегда будет работать без головных уборов.

В марте меня вызвали в штаб Главного командования Войск ПВО страны на заседание военной коллегии в Москву (Черное). Прибыли все, кто назначался на полки, бригады, дивизии и корпуса войск ПВО.

В кадрах выдали оценочные листы, где выставлялись оценки, определяющие уровень личной подготовки. Начальник главного управления кадров проверял знание руководящих документов, касающихся кадровых вопросов, и Уставы ВС. После отдела кадров прибыли в главное управление ЗРВ, где сдали зачеты по тактической, технической и ракетно-стрелковой подготовке. Затем прибыли на собеседование к командующему зенитно-ракетными войсками генерал-полковнику Хюпенену А. И.

Все сели за стол для совещаний. На столе стоял небольшой глобус, и я сел так, чтобы меня не было видно со стола командующего. Он посмотрел на списки с нашими оценками и сразу спросил, где Дьяков. Я поднялся из-за глобуса. Командующий говорит: вот, он был командиром группы дивизионов, а я командующим армии, так мы группой вместе командовали. В конце беседы Хюпенен А. И. объявил, что завтра с утра вас будут представлять на Военной коллегии Главнокомандующему Войск ПВО маршалу Советского Союза Колдунову А. И., готовьтесь.

Перед коллегией многие переживали, попадут ли в те части, дивизии, корпуса, куда их представляли командующие. Потому что существовала такая практика: главком мог назначить с западных армий на Дальний Восток, а с севера на юг или Среднюю Азию. Я не переживал, потому что дальше Березников и Соликамска даже железной дороги нет. Севернее меня — населенные пункты Печора и Воркута.

Когда зашел в зал военной коллегии, подошел к столу, за которым сидели члены коллегии, заместители главкома и командующие родами войск. Столы стояли буквой «Т». За центральным, чуть на возвышенности, сидел Главнокомандующий.

Я доложил, что подполковник Дьяков на военную коллегию прибыл. Главком приподнял листок на столе и задал вопрос. В это время члены военной коллегии между собой стали говорить, и я вопрос Главкома не расслышал. Стою, не знаю, что ответить. В это время генерал полковник Хюпенен А. И. наклонился и кивнул головой. Я ответил: «Так точно, товарищ Главнокомандующий». Тот сказал: «Идите», я развернулся и вышел. Так я и не узнал, о чем меня Главком спрашивал. Не знаю, чем бы для меня закончилась военная коллегия Войск ПВО, если бы я начал переспрашивать.

В итоге, приказом Министра Обороны СССР № 0311 от 14 апреля 1983 года я был назначен командиром 736-го зенитного ракетного полка 20-го корпуса противовоздушной обороны.

Командир 736 ЗРП п/п-к Дьяков В. В., г. Березники.

В конце апреля я поездом Свердловск-Соликамск прибыл в Березники, в тот самый полк, где прослужил три года срочной службы, солдатом и сержантом. Два раза выполнял тактическое учение с боевой стрельбой с двумя дивизионами на полигоне «Ашулук». При этом, что в Вооруженных Силах Советского Союза несколько тысяч полков, и после стольких лет учебы и службы быть назначенным командиром в полк, где я проходил срочную службу! Не знаю, как после этого не верить в судьбу.

После прибытия полка, сразу пришел приказ командующего Уральским Военным округом о назначении меня начальником гарнизона г. Березники и Соликамска. Боевой порядок полка располагался на территории этих двух городов. В состав гарнизона входила в г. Березниках: ЗРП, полк внутренних войск, четыре военно-строительных отряда. В г. Соликамск: управление спецлагерей и бригада внутренних войск. Кстати, начальником управления спецлагерей был генерал-майор Сныцарев Василий Иванович.

Я переживал, как мне, подполковнику, строить взаимоотношения с генералом. Но на первом совещании Василий Иванович внес ясность — все, что касается гарнизонной службы, все приказы и указания выполняю беспрекословно. В будущем у нас сложились очень хорошие взаимоотношения, особенно с начальником политотдела полковником Яборовым Анатолием Федоровичем. Они очень помогли в оборудовании полигонного подвижного состава (кунги).

Для меня сложность была в том, что полк в июле месяце должен выполнять тактические учения с боевой стрельбой на полигоне «Балхаш», в составе АКП, два ЗРДН С-200В и 1ЗРДн С-75В, плюс два технических дивизиона. Остался один месяц для боевого слаживания с расчетом командного пункта и расчетами дивизионов.

При первой тренировке уровень слаженности где-то между двойкой и тройкой. Что делать? Проводить тренировки день и ночь. Но параллельно нужно подтягивать и тактическую, техническую и ракетно-стрелковую подготовку, осуществлять контроль за подготовкой техники и вооружения убывающего на полигон, плюс решать текущие вопросы — жизнь же в полку не останавливалась.

Здесь нам помог армейский УТЦ. Но что такое две тренировки, если планово расчеты полков и бригад, которые выезжают на полигон, тренируются минимум полгода?

Но ничего не оставалось делать — выехали на полигон и выполнили боевую задачу. Отстрелялись средне. Были пропуски целей, на учебных стрельбах из четырех мишеней поразили три, эффективность стрельбы 0,75 отсюда и оценка.

Оправдываться не было смысла, а начинать службу на новой должности по принципу «трех пакетов», я думаю, было бы неправильно. Единственное, что я понял и зарубил себе на будущее: менять командира дивизиона, полка, бригады перед стрельбой нельзя.

Вторая задача — это подготовка к зиме. А зима на Северном Урале начиналась в конце сентября, в октябре уже лежал снег и мороз до минус 20°. Заготовку овощей на зиму возложил полностью на начальника тыла. Под свой контроль взял подготовку котельных, а их в полку пять, теплотрасс, жилого фонда и заготовку угля. В зиму вошли более или менее нормально. Итоговую проверку за год проводил корпус ПВО, но итоговая оценка все равно не выше, чем за ТУ с БС.

На Новый год назначил себя ответственным по полку, потом ввел это в традицию. Разница во времени с Москвой — два часа. Я сначала поздравлял дежурный боевой расчет на командном пункте, затем приезжал в управление или в ближний дивизион, поздравлял личный состав там, и в два часа ночи приезжал домой и успевал к бою курантов.

На этот раз перед Новым годом, пришел приказ, что командиру 4-го дивизиона присвоено звание подполковник. Это был самый дальний дивизион, за Соликамском еще 25 км. Я приказал заместителям, чтобы перекрыли все каналы связи, что сам поеду на Новый год в дивизион, поздравлю личный состав и вручу погоны командиру дивизиона. Как говорится, чтобы был сюрприз. Выехал я из Березников около 22:30 по местному времени.

Температура под минус 40°. Думаю, что за час доеду до дивизиона. Подъезжаем к дивизиону. Обычно ночью освещение городка видно издалека, а тут темно. Подъехали к воротам, кругом темно, кнопка вызова дежурного не работает. Посигналили, прибежал солдат, открыл ворота, спрашиваем, что случилось, он отвечает — сеть вырубило.

Говорю водителю, подъезжай прямо к казарме. Вхожу в казарму, у дневального горит керосиновая лампа. У дежурного спрашиваю, где командир и почему не включены дизеля и не выдано напряжение.

Здесь появляется начальник ДЭС прапорщик Василий Потурайко (фамилию и имя запомнил на всю жизнь), с монтерским поясом и когтями. Говорит, когда выключили напряжение, дежурный по дивизиону послал солдата-дизелиста включить бытовой дизель и выдать напряжение на городок. Дизелист, не согласовав фазы и не проверив, есть ли на входе напряжение, выдал напряжение с дизеля на городок. Произошла встречка и выбило масляные выключатели на внутреннем ПТП. Но, главное, выключился воздушный выключатель на высоковольтной линии за военным городком. Сейчас комбат старта пошел, заведут дежурный тягач, и я поеду включать воздушник.

У дежурного спрашивал, воду в котельной из системы сливают? Команду дали туда пошел прапорщик начхоз. В углу казармы стоит нагрузка с дизелей, которую как калорифер использовали для добавления тепла в казарме, а вокруг нее стоят солдаты последнего призыва. Эта нагрузка уже чуть теплая. Спрашиваю, где остальные солдаты. Дежурный говорит, а они все в караульном помещении, там печное отопление и там тепло. А на улице минус 40°.

Я сказал начальнику ДЭС: стой здесь, я съезжу в котельную посмотрю, что там, и поедем включим высоковольтный выключатель. Спрашиваю у дежурного по дивизиону, где командир. Дежурный говорит, что он собрал все семьи в одном из домов, где осталось печное отопление.

Вызовите его, сам сел в машину поехал к котельной. Там находился прапорщик, сливалась вода, я ему велел топки топить дровами, потому что нет поддува и уголь не горит, чтобы не замерзла вода в баке, который подпитывает систему. И, говорю, пройдись по теплотрассе — нет ли трещин.

Вернулся к казарме. Там уже прапорщик взял лыжи, спрашиваю зачем, он говорит, а мы от дороги до столба не доберемся, снега почти по уровню УАЗа. Появился командир дивизиона, разбираться некогда. Спрашиваю, где твоя машина, командирский УАЗ, он сказал, что в нем вода слита, сейчас придет дежурный тягач, я послал комбата. Но что здесь скажешь…

Я забрал начальника ДЭС и поехали к столбу, до него от дивизиона метров 500. Снег в рост, положили лыжи, хорошо, что лыжи еще 50 годов, как доски с ремнем для ног, до столба 8-10 метров.

Впереди стал прапорщик на лыжи, я за ним в обнимку, провалились по щиколотку, идти сложно, «дочовгали» до столба. Залезть надо всего на полстолба, так как от воздушника идет вниз труба и рычаг для включения и выключения выключателя. Водителя предупредил мотор не глушить.

Поднявшись на когтях на столб, прапорщик стал дергать рычаг, но тот окислился или заржавел. Пока он его расшатывал, у него упала меховая перчатка. Все-таки расшатал, включил воздушник и весь городок засветился.

Назад стал спускаться, пару шагов сделал — больше, говорит, не смогу, не чувствую руки и лица и ноги онемели, что делать? Я сам уже не чувствую рук и лица, холод уже под меховую куртку заходит, а он наверху, где еще и ветерок продувает. Кричу ему: «вынимай ноги с когтей и прыгай». Он одну ногу освободил, вторую не может, кричу — «прыгай с когтем».

А сам думаю, что под снегом рос пырей — высокая трава, когда замерзает, становится, как металлические иглы. Но, думаю, куртку меховую не пробьет.

Кричу: «дерни сильней ногой и прыгай!» Как он освободился и слетел вниз, я так и не понял. Я упал на спину, он на моих ногах, и мы на спине, отталкиваясь, ногами доползли три метра и свалились к машине. С водителем затащили прапорщика в машину, говорю, давай флягу со спиртом из дежурного чемоданчика. Растер ему руки, лицо, заодно и себя. В машине тепло, сразу стало легче. Потурайко взял у меня из рук флягу выпить. Я говорю, что спирт запивать нечем. Ничего, он выпил чуть не пол фляги, а в ней около 800 грамм. В это время пришел дежурный тягач. Я комбату сказал, подстрахуй нас, не хватало нам еще засесть в снегу.

Вернувшись в дивизион, пр-ка Потурайко отдали фельдшеру — у него уже руки начали опухать. Посмотрел на себя в зеркало в казарме — у самого уже, нос как картошка.

Пришел начхоз с котельной, говорит, систему запустили и, как будто, трещин в теплотрассе нет, но точно узнаем, когда дадим горячую воду и создадим максимальное давление в системе. Командиру сказал, если что, ставьте бандажи и проволокой закручивайте, с утра я пришлю мастерские.

Слышу — по трубам отопления уже зажурчала вода, значит, скоро будет тепло. Посмотрел на часы, подумал, что уже часа три ночи, а то и четыре утра, но оказалось, еще и часа нет. Спрашиваю у командира: почему не доложил, что у тебя здесь такое случилось, и сразу меры не принял по не размораживанию системы? Он говорит, что дал команду слить воду из системы, а утром бы при свете разбирались. Устраивать разборки в новогоднюю ночь я не стал, вручил погоны. Дежурному и оперативному по части, сказал, чтобы им с дивизиона докладывали через каждые два часа о температуре в казарме и в котельной на обратке. Фельдшер помазал мне нос какой-то мазью и сказал, что начальника ДЭС забирать не надо. Ему оказали помощь, и он спит. Если надо, то мы его завтра отвезем в госпиталь МВД в г. Соликамск.

По дороге обратно в г. Березники, когда я немного остыл и собрался с мыслями, меня в холодный пот бросило: ведь при таком морозе все решают минуты — не успели бы слить воду из системы, да вовремя не дали бы напряжение, остыли бы котлы в котельной. Замерзли бы ДОСы, казарма, столовая, автопарк и, главное, седьмое сооружение, где хранятся ракеты. Пришлось бы отселять семьи офицеров (куда? на какое время?) и снимать дивизион с боевой готовности. А как потом восстанавливать? Это бы я прославился на все Вооруженные Силы… То, что на моей карьере можно было бы поставить крест, это точно. Плюс, как бы я подставил командира корпуса и командующего армии! Жуть…

Я еще успел к 24 часам по Москве приехать домой. Новый год отмечали у меня все заместители с семьями, у меня были маленькие дети и идти, куда-то не было возможности. Встретили Новый год, еще полчасика посидели, говорю: давайте будем отдыхать, потому, что завтра в 9:00 одна колонна с автомастерскими и реммастерскими с зам. по вооружению, вторая колонна с зам. по тылу и работниками КЭЧ, слесарем, пожаркой, начмедом, санитарной машиной убывают в 4-й ЗРДн, проверить состояние автотехники и вооружения. Разберитесь, почему в автомобиль командира залита вода, а не антифриз, почему дежурный тягач целый час выезжал по тревоге, и как переводилась техника на зимнюю эксплуатацию. И посмотрите, что делается на продскладе и в овощехранилищах. Может, у этого командира все овощи перемерзли, а зимы еще минимум четыре месяца.

Замы спрашивают, что там такое случилось, говорю — там разберетесь. Никто, правда, не жаловался, что сегодня 1 января и выходной день. А сам думаю, что горе-командира этого надо куда-то убрать, а то он принесет такое ЧП, что потом годами не отмоемся. Вот так встретил 1984 год.

В 1985 году полк выполнял ТУ с БС в марте, то есть мы открывали полигон «Балхаш». Погрузились в эшелон в феврале, прибыли на станцию Сары-Шаган в первых числах марта. Погода — мороз до минус 10°, ветер и снег. Причем пустыня голая, и на дорогах, где есть какая-нибудь возвышенность или низина, снег набивается так, что и трактором пробить нельзя. Застревали тягачи КрАЗ-255 с ракетами.

Прибыв в район первой площадки, развернули палаточный лагерь. План разработан был детально. Каждый расчет дивизионов знал, что нужно делать при развертывании лагеря. Первым делом трактор «Беларусь» с ковшом роет траншею под туалеты. Потом разворачивают пищеблок, ставят «авроры» — умывальники в виде металлических бочек на треногах, в бочку вварена труба, снизу заварена и на расстоянии 15–20 см вырезано отверстие. В трубу через отверстие наливается солярка с водой и поджигается, через 30 минут вода в бочке горячая.

Каждый дивизион развернул утепленные палатки (УСБ) на 80 человек, в каждой палатке — две штатные печки (буржуйки). Мы с собой привезли в эшелоне КрАЗ угля и разобранные солдатские кровати. Раньше брали несколько двухъярусных кроватей, ставили в палатке по краям, а между ними укладывали доски, куда клали постели. Но мы отказались от этой практики. На бортовые КрАЗы грузили разобранные кровати. Их быстрее собирать и устанавливать в палатке, личному составу удобно спать и отдыхать, остаются проходы между двух кроватей.

Палаточный городок разворачивался в течении полудня: палатки для личного и офицерского состава, столовые, пищеблок, санчасть, умывальники и туалеты. Автопарк оборудовался на следующий день с оградой, КПП, шлагбаумом.

Хоккейная команда 736 ЗРП.

Первую ночь спали в одежде, а на второй день в палатках уже было до +25°. Это при 15-градусном морозе и сильном ветре со снегом. Утром, когда поднимали кухонный наряд, они поджигали «авроры», и к подъему в 6:00 личного состава в умывальниках была теплая и даже горячая вода.

Приняв боевые позиции и технику, мы приступили к ее расконсервации. Начали вычищать снег с окопов с пусковых установок. Снег приходилось пилить пилами на большие кубы, до того он был утрамбован, что не брала ни какая лопата. Солдаты брали листы железа, прожигали края, делали из проволоки ручки и на них вывозили снег с ПУ.

Технику расконсервировали и принялись за полугодовые регламентные работы. ЗРК С-200 была особенно плохо законсервирована на зиму. На кабинах К-1 (приемо-передающие системы) кабельные люки от антенн внутрь электронной части кабин, были плохо закрыты, все кабельное хозяйство залито водой и замерзло. Надо было отогреть, высушить, прочистить все соединительные муфты и высокочастотные фишки, и только после этого включить под напряжение, а это время. А стрельбу по каким-то причинам перенесли с 14 на 11 марта.

Нам был выделен наряд сил на боевую стрельбу, это высокая скоростная ракета-мишень РМ-205 для С-200В со сосредоточением огня двух дивизионов с расходом ракет по одной. И мишень «Звезда-2» для С-75В, высотная скоростная с пикированием на объект под углом 45 градусов с высоты 20 км. Ее начали применять впервые в конце стрельбового сезона в 1984 году. Из всех пусков по ней 80 % были неудачными. При старте с дальности 100 км пикировать она начинала с дальности 70–60 км. Оснащена она была линзой «Люнеберга», которая уменьшала отражающую поверхность мишени, и когда она начинала пикировать под углом 45 градусов, то ее радиолокационно наблюдаемая поверхность вообще сводилась к нулю. То есть, ее надо было обнаружить и захватить на сопровождение до начала маневра.

С начальником ЗРВ армии генерал-майором Тимоновым К. В. мы проанализировали предыдущие стрельбы и заметили одну особенность. Чтобы уничтожить цель по классической схеме, пуск надо проводить на дальность 38–39 км, чтобы встреча ракет с целью была на дальности 20 км в гарантированной зоне поражения.

А особенность была в том, что мишень, которая летела на высоте 18–19 км, когда уходила в пике, то с дальности в районе 40 км начинала резко идти вниз и, не входя в зону поражения, на дальности 25–23 км врезалась в землю и ракеты проходили без подрыва. Когда стали подпускать ближе и пуск делать на 30 км, цель в зоне поражения, то она на высоте 10 км уже входила за ближнюю зону поражения и опять ракеты проходили без подрыва.

Так вот, когда мишень шла на высоте 20 км и выше, то она выполняла заданную программу, а когда на высоте 18 км и ниже — уходила в пике резко вниз и не входила в зону поражения. Мы и решили: если цель летит на высоте 20 и выше, даю команду дивизиону на ее уничтожение, если ниже — «запрет пуска».

Мы проводили тренировки с расчетом кабины «У» ЗРДн С-75В и определяли высоту полета мишени не только по данными высотомера ПРВ-17, а по прибору высоты оператора ручного сопровождения по дальности. Но все это — теория, и вероятность события 0,5.

Но для меня, как командира, встал вопрос: мишень летит на высоте 19 км и я задерживаю пуск, мишень выполняет программу, пускаем позже, цель выходит из зоны, ракеты без подрывов, цель пропущена. На полк выделено две мишени, одна пропущена, коэффициент реализации огневых возможностей 0,5 оценка полку за ТУ с БС неудовлетворительно. То есть, полк не способен выполнить боевую задачу по прикрытию военных и промышленных объектов страны. Выводы?

Если бы на полк было выделено 3–4 мишени, тогда при пропуске одной, можно было натянуть оценку «хорошо», в крайнем случае «удовлетворительно». Что делать? Обсудил этот вопрос с начальником ЗРВ корпуса полковником Денисюком В. П., настоящий мужик был.

Пошли к командиру корпуса, генерал-майору Петрову Ю. П. Выслушав нас, он спросил, что я предлагаю. Я ответил, что ничего не предлагаю, а констатирую факт. На что он ответил: уничтожишь все мишени — грудь в крестах, нет — голова в кустах. Вот так, все время на грани выживания.

11 марта 1985 года — стрельбовой день. В 7:00 утра все прибыли на позиции АКП, включили технику, еще раз проверили параметры. Проблема: нет ракет на стартовых позициях. Зам по вооружению еще вчера убыл на технические площадки за ракетами — оказывается, там технологический поток шел ночью. Смещение стрельб на три дня раньше, и еще кроме нас три части стреляют. По связи запрашиваем, доклады — колонны выходят, колонны вышли. В 9:00 на КП и стартовые позиции прибыли старший технический руководитель и инструкторы. По плану в 10:00 готовность № 1 к отражению удара реальной авиации, то есть выполнение учебных стрельб. После учебных — боевые стрельбы.

Что делать? Если доложить, что нет ракет и не готов к выполнению боевых стрельб, то оценка за ТУ с БС снижается на один балл… Запрашиваю начальника штаба, он поддерживал связь с замом по вооружению. Докладывает: колонны с ракетами на марше, а расстояние между техническими позициями и стартовыми где-то 100 км. Думаю, пока не буду докладывать — отработаем учебные стрельбы, а за это время прибудут ракеты. Но если для С-75В нужно 10–15 минут, чтобы зарядить ракеты и проверить ответы, то для С-200В по правилам надо провести юстировку и облетать головки самонаведения (ГСН), для этого нужно время.

Подведение итогов ТУ с БС.

А тут еще идет информация с командного пункта, что в связи с погодой вылет авиации задерживается, и сначала будем выполнять боевые стрельбы. Ну, думаю, все, приплыли. В это время доклад с ЗРДн С-75, что на позицию прибыла колонна с тремя ракетами. А по ракетам С-200 информации нет, не можем добиться, во сколько колонна выехала с технической площадки, и связи с колонной нет. Можете представить, какая обстановка была на АКП и стартовых позициях дивизионов.

Вдруг по ГГС с КПЦ полигона подается команда всем старшим техническим руководителям и командирам частей быть на ГГС. Ну все, сейчас объявят часовую готовность, потом подумал, что часовую готовность обычно объявляют по тихой связи старшему техническому руководителю, а он уже доводит до войск. В это время начальник полигона полковник Гамов по ГГС объявляет всем частям выключить матчасть, личному составу убыть в городки, оставить только караул, и в связи с кончиной Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Черненко У. Д. провести траурные митинги и приспустить флаги…

Я сразу дал команду командирам дивизионов немедленно выключить матчасть, все закрыть, опечатать, сдать под охрану караула. Начальникам караулов на позиции никого не допускать. Всему личному составу прибыть в палаточный городок на траурный митинг. А начальнику штаба говорю: хоть это и кощунство, но хоть раз нас генеральный секретарь выручил.

Колонна с ракетами прибыла, когда мы уже провели митинг. Спрашиваю у зама по вооружению, почему так долго, и зачем он колонну пригнал к палаточному городку? Тот отвечает, что на СП начальник караула никого не пускает, а задержка с ракетами из-за того, что хотели срезать путь и поехать прямо по пустыне. На переметах между барханами так снег набит, думали, что проедем поверху по сугробам, но тягачи с заправленными ракетами тяжелые, что проламывали снег и начали буксовать. Еле выехали.

Стрельбы перенесли на 14 марта, так что успели и ГСН ракет облетать, и провести юстировку на С-200, и проверить ответы на ракетах С-75.

14 марта к 10:00 объявлена часовая готовность к выполнению ВС. Но хоть здесь нам повезло: первым стрелять был назначен Новосибирский полк, а из назначенных мишеней одна была пикирующая под углом 45 градусов. Пикирующая мишень вышла на высоту 18 км, они произвели пуски ракет на дальности 39–38 км, мишень ушла резко в пике и, не входя в зону поражения, вошла в землю, ракеты прошли без подрыва.

Если бы пуски провели еще раньше, на дальности 42–40 км, то ракеты догнали бы цель у земли на пассивном участке, но это риск. Генерал Тимонов говорит: видишь, наши расчеты подтвердила практика.

Для нашего полка запустили одновременно Звезду-1 с дальности 150 км и Звезду-2 с дальности 100 км. Первую уничтожили сосредоточением огня двух дивизионов С-200В, двумя ракетами. Пуск на дальности 100-90 км, подрыв на дальности 50–45 км. Цель уничтожена. Вторая мишень пошла на высоте 21 км, здесь у нас уже вопросов не было, стреляли по отработанной схеме: дальность пуска 39 км, двумя ракетами, встреча дальность 20 км. Цель уничтожена. После боевой стрельбы отрабатывали учебные стрельбы, получили за ТУ с БС отличную оценку и убыли на место постоянной дислокации в Березники. После нашей стрельбы частям ЗРВ 4-й ОА ПВО, кому попадала пикирующая мишень, проблем не было.

В 1986 году полк попадает под проверку Главкома Войск ПВО страны за зимний период обучения. Проверку сдали на оценку «хорошо».

В этом же году начали строительство двухэтажной казармы для группы дивизионов С-200, с помощью первого секретаря Соликамского горкома и министра минеральных удобрений СССР. В Соликамске открывалось новое рудоуправление с шахтой калийной соли, и под видом общежития для строителей-комсомольцев, нам построили двухэтажную казарму со всем оборудованием, кроватями, тумбочками, столами и стульями. Даже в подвальном помещении сделали тир для стрельбы из пистолета.

Строительство вели два СМУ со своими специалистами и техникой. Командир группы дивизионов выделял солдат, когда надо было что-то убрать или разгрузить. В конце 1987 года, две сборно-щитовых казармы убрали, в городке осталось две двухэтажные казармы, в которых располагался личный состав трех дивизионов, пункта управления и штаб. Третье помещение — столовая с клубом.

Оборудовали плац, облагородили территорию — теперь можно полноценно заниматься боевой подготовкой и службой войск, не страшна никакая проверка.

В этом же году запомнился один случай. Оперативный дежурный звонит мне в кабинет и говорит, чтобы я срочно вышел на командующего армией генерал-лейтенанта Царькова В. Г. Ну, думаю, опять какая-нибудь внезапная проверка или учения, чего мне будет звонить командующий, минуя командира корпуса? Звоню командующему, тот говорит: там у тебя в городе есть солелечебница, где лечат астматиков, ко мне обратились из Главпура Москвы, они не смогли там достать путевку, так что ты разберись и помоги. Я ответил, товарищ командующий, я, во-первых, не знал, что здесь есть лечебница. Я узнаю, и если она есть, то нет проблем, путевка будет. Про себя подумал, если какие проблемы, в крайнем случае, я в хороших отношениях с первым секретарем горкома партии, плюс я депутат и член суженого совета горисполкома, да еще и у меня друг — генеральный директор «Уралкалия» Мотин А. Г. А лечебница находится как раз на территории профилактория шахтеров «Уралкалия».

Приехав в лечебницу, захожу к главврачу, — оказывается, мы знали друг друга, вместе на сессиях в горисполкоме заседали. Говорю: «Степан Иванович, так и так, нужна одна путевка». А он руками разводит, с большим удовольствием, но путевки, оказывается, уже расписаны и выданы на два года вперед по койкоместам. Лечебница одна на весь Союз, ее контролируют и Облздрав, и Москва. Лечение происходит: днем больные находятся в палатах, проводятся процедуры, а на ночь их опускают в шахту в специальный зал, где стоят кровати, а потолок и стены в солевых кристаллах светятся всеми цветами радуги. Там больные дышат солевым воздухом.

Курс лечения 12 дней, очень помогает больным астмой. Мы прошлись по лечебнице, палаты на 2 и 4 человек, все занято. Степан Иванович замечает: «В коридоре я же ее не положу…» Я стою и думаю, что делать, не доложу же я командующему, что не смог ничего сделать, после того как пообещал.

Вижу в конце коридора в торце окно, под ним батарея. Степан Иванович, говорю, а что, если здесь отгородить часть коридора, у меня есть плиты ДСП, есть двери, я пришлю столяра, поставят перегородку, двери, покрасим или оклеим обоями стены, поставим две кровати, две тумбочки, проведем две розетки, на окно карниз и штору, на тумбочку два светильника, тепло есть, батарея под окном. Нет умывальника и туалета как в других номерах, — ничего страшного, будут ходить в общий умывальник и туалет на этаже.

Степан Иванович говорит, а как я сам раньше не догадался, это будет мой резерв на одно койкоместо. Почему на одно, а не на два, спрашиваю. От нас будет человек лежать 12 дней, а остальное — в твоем распоряжении. Только, говорю, не вешай на двери номер палаты, а повесь, что какая-то амбулатория, от любопытных глаз. Так и сделали, только, говорит, путевку я не дам, пусть приезжает, здесь оформим.

Потом этим делом занимался начальник политотдела: встречал, размещал, в субботу водил в сауну и провожал. Мне сказал, что это жена какого-то высокопоставленного политработника. Вот так я выполнил просьбу командующего, больше ко мне по этому вопросу никто не обращался.

В этот период у меня была одна очень интересная встреча. Я возвращался из 4-го ЗРДн из-под Соликамска, мне надо было решить какой-то вопрос с генерал-майором Сныцаревым Василием Ивановичем. В управление «Усольлага», Сныцарев В. И. отсутствовал, и я зашел к начальнику политотдела полковнику Яборову Анатолию Федоровичу. Обговорили с ним рабочие вопросы, и я уже собирался уезжать, как он мне говорит: Владимир Валентинович, вам как начальнику гарнизона положено инспектировать лагеря, расположенные на вашей территории, поедем я вам покажу ИТК-6 «Белый Лебедь».

Я отвечаю: Анатолий Федорович, не выдумывай, мне еще не хватало инспектировать ваши тюрьмы. Но в «Белый Лебедь» поехали, слух о нем по всему Советскому Союзу ходит. Подъехали мы к лагерю, то ли «строгого», то ли «особо строгого» режима, проехали вдоль забора и на краю, где кончается территория лагеря, сделана пристройка. Помещение небольшое, то ли два, то ли три этажа, тоже огорожено с предзонниками, с электрическими проводами на ограде и колючей проволокой.

Мы прошли через КПП с лязгающими решетками и дверями, подошли к зданию, поднялись на второй этаж. Вдоль коридора металлические двери с замками, глазком и кормушкой. Открыли справа первую дверь, камера небольшая, метров 6 в длину, в торце зарешеченное окно, но снаружи на нем надеты жалюзи, заключенные называют «намордник», так что свет пробивается такими серыми полосками. Посреди металлический стол, вваренный в пол, по бокам какие-то лавочки, нары пристегнуты к стене. Справа от входа на полу бетонированная квадратная раковина, закрыта деревянным чопом, над ней кран. Я понял, что это и туалет, и умывальник. Камера, если откинуть нары, то там и пройти негде.

В камере на лавках сидело четыре человека. Форма на заключенных в коричневую и серую полоску, на груди белый квадратик с какими-то надписями. Когда мы зашли, они встали, что-то доложили полковнику. Сидят здесь те, кто злостно нарушает режим. Им дают от шести месяцев и до года так называемого помещения камерного типа. Прогулка полчаса в сутки в прогулочном дворике, так называемом «стакане», где сверху решетка толщиной в мою руку. Мы по этой решетке ходили. Сверху над ней крыша, так что заключенные тут не видят неба и солнца. После каждой прогулки в этом дворике белят стены и пол. В общем, кошмар.

Анатолий Федорович говорит: пошли я тебе покажу знаменитого на весь Советский Союз «вора в законе» Бабушкина Владимира Степановича по кличке «Вася-Бриллиант». Прошли по коридору, нам открыли камеру, мне она показалась светлей, может потому, что он там находился один. Такой же металлический стол с лавками посреди и пристегнутыми нарами. «Бриллиант» почему-то сидел в торце стола лицом к двери.

Это был пожилой человек, с большой лысиной, лицо все в морщинах, в руках держал очки. Он не встал и ничего не сказал. На меня посмотрел очень внимательно, но я думаю из-за того, что на мне форма была другая. На вопрос полковника, какие есть вопросы или проблемы, он ответил: свои проблемы я сам решу. Больше он с нами говорить не стал. При выходе я обратил внимание, что возле дверей набежало человек десять офицеров и прапорщиков. Я спросил, зачем их столько, Яборов А. Ф. ответил, что когда мы вошли, то оставили двери открытыми, а это не положено, особо опасный преступник.

На столе у Бабушкина лежала красная пачка сигарет «Мальборо». Я спросил у Анатолия Федоровича, это не ты оставил сигареты. Он ответил, да ты что, это он такие курит. Я тогда спросил, как же они к нему попадают, если у вас здесь все запрещено. Да вот так и попадают, хотя мы охрану тут меняем, чуть ли не каждый месяц. Вот так я увидел или познакомился с Васей-Бриллиантом. Человек из 60 лет жизни 40 лет провел в тюрьмах и лагерях.

Да, вот это судьба. Впечатления — гнетущие. Больше я в таких экскурсиях не участвовал, не было желания.

В марте 1987 года с полком проводили первый этап тактического учения с боевой стрельбой, или, как мы называли, предстрельбовую подготовку. Возглавлял комиссию начальник ЗРВ корпуса полковник Денисюк В. П. Во время проверки прибыл заместитель начальника ЗРВ армии полковник Сдобнов Е. П… Он занимался подбором кандидатов на командиров частей, и в беседе как бы между прочим спросил, пойду ли я к нему заместителем. Это что-то новое — к заместителю заместителем. Он засмеялся и говорит, что его назначают начальником ЗРВ 4-й отдельной армии ПВО, и он подбирает себе заместителя. Я ответил, что есть же начальники ЗРВ корпусов, командиры бригад. А перескочить через дивизию, корпус, сразу в армии, тяжело будет с назначением. Он ответил, а это пусть тебя не волнует, мне на тебя указал Командующий армии генерал-лейтенант Царьков В. Г. — поговорили и он уехал.

В начале апреля, перед самой погрузкой эшелона для выезда на полигон «Балхаш», меня вызвали на военный совет 4-й ОА в Свердловск. Я понял, что это было рабочее заседание Военного Совета армии и проходило оно в кабинете командующего. Кроме меня на заседании ВС, больше никого не вызвали. Мне там ничего не предлагали, командующий сказал: «мы тебя назначаем заместителем начальника ЗРВ армии, но при одном условии — сейчас твой полк выполняет ТУ с БС, оценку ты должен получить не менее „хорошо“».

Я добавил: и с эффективностью «единица». Командующий говорит: «Так точно». Я ответил, что задачу понял. И убыл к себе в полк, а оттуда эшелоном на полигон «Балхаш». На полигоне принял также АКП с АСУРК-1МА, который расположен чуть пониже центрального городка. Боевую работу на КП мы вели с кабин АСУРКа, а не в оперативном зале. После нашей стрельбы КП должен передислоцироваться в новый позиционный район. Стартовая позиция для ЗРК С-200В новая, на юг 25 км от КПЦ, стартовые позиции с-75 остались на старом месте, 5 км западнее центрального городка.

При постановке задач начальник полигона полковник Гамов А. П. сказал, теперь мишенная обстановка будет создавать по подыгрышу воздушной обстановки с КПЦ. Сколько целей будет выдаваться на планшеты дальней воздушной обстановки на Командных пунктах частей, столько будет и мишеней. Например, выдают по сети оповещение цели с дальности 250–300 км, доходит эта цель до дальности 150 км, с этой дальности стартует ракета-мишень и так по остальным целям. Хотя предварительно я знал, что нашему полку выделена мишень «Звезда-1» дальность запуска 150 км, высотная скоростная, высота 20, для двух ЗРДн С-200В. «Звезда-2» дальность запуска 100 км, высота 10 км, для ЗРДн С-75В и с переносом огня по «Звезде-3», маловысотной, высота 100 м, дальность запуска 50 км.

В четверг, последняя неделя апреля, отработали ученые стрельбы, объявлена часовая готовность, прошли доклады о готовности к боевой работе, ракеты на пусковых установках. Пошел подыгрыш воздушной обстановки и мне выдают на планшет две цели с дальности 250 км на высоте 20 км. Значит, для С-200В будет запущена не одна мишень, а две. Дойдя до цели на дальности 150 км, прошел доклад со средств разведки АКП и группы ЗРДн С-200В, старт мишени одной.

Доклад командира группы дивизионов: есть захват, цель сопровождаю двумя каналами. Ставлю задачу, цель уничтожают одним дивизионом, расход одна ракета. А вторая мишень для С-200В не стартовала. Пошел подыгрыш по следующим целям, одна на высоте 10 км, вторая маловысотная. Таким образом, у меня из-за подыгрыша один канал остался свободен и не стрелял.

Пошла боевая работа ЗРДн С-75В. У него была сложность в том, что первую мишень он должен был захватить на максимальной дальности, т. е. практически со стола, если немного затянул, то он не успевал перенести огонь на маловысотную «Звезду-3». А вот ее нужно было брать только с момента старта, потому что, во-первых, дальность малая, 50 км, и обнаружить и захватить в полете на фоне отражения от земли сложно. Во-вторых, очень большие угловые скорости по азимуту, цель летит по параметрам, так что боевая работа расчета С-75В очень сложная. Особенно, у оператора ручного сопровождения по азимутам, он должен быть подготовлен не просто на отлично, а быть виртуозом.

Первую мишень дивизион С-75В захватил, даю команду «цели уничтожить, расход две». Доклад из дивизиона: «Открыт огонь по цели», остается несколько секунд до старта второй мишени «Звезда-3». Запрашиваю командира дивизиона, успевает ли с переносом? Тот докладывает, что ракета в воздухе. Что делать? Проходит команда: «старт мишени» дальность 50 км.

Запрашиваю по тихой связи группу дивизионов С-200В. Цель наблюдается, отвечает подполковник Куренков С. Бывший старший технический руководитель по С-200В, он на полигоне прослужил 10 лет, а сейчас проходит службу в управлении начальника ЗРВ нашей армии. Он, оказывается, сидел возле командира группы дивизионов на тихой связи. Цель сопровождаем со старта, и ракета видит. Что делать? Никто не стрелял, по такой цели ЗРК С-200. Даю команду по громкой связи: «Группе дивизионов, цель уничтожить, расход одна».

Слышу команду «пуск». Тут же доклад командира дивизиона С-75В: цель уничтожена расход две. И через несколько секунд доклад командира группы — цель уничтожена, расход одна. У самого сомнения, цель-то шла ниже нижней границы зоны поражения С-200В. Запрашиваю у всех, цель на экранах наблюдается? У меня-то и у НШ на экранах вторичная информация. Доклад: цель пропала, не наблюдаем.

После перевода дивизионов в готовность № 3, старший технический сказал, что будет докладывать начальнику полигона, что не выполнены условия стрельбы, а за это снижается на один балл. Я про себя подумал: да хрен с ней той оценкой, главное, что все мишени уничтожены.

Когда из кабины вышли наверх на улицу, то начальник ЗРВ корпуса полковник Денисюк В. П. и все, кто был на смотровой площадке в недоумении: что это было и, кто по чем стрелял?

Я объяснил, какая сложилась воздушная обстановка и какое я принял решение по уничтожении мишеней. Полковник Денисюк заметил, что зрелище неожиданное, мы же все смотрели в сторону позиций, где развернуты С-75 и С-125. По последней мишени должен был стрелять ЗРДн С-75В. Смотрим в сторону ЗРК С-75, вдруг с левой стороны стартует ракета С-200, загибается, подрыв и вбивает мишень и себя в землю… Столб огня, обломков, облако окислителя, горючего и песка поднялось почти на километр. Начальник ЗРВ корпуса сказал, что никто еще не стрелял по «Звезде-3» комплексом С-200. На что я ответил, я бы тоже не стрелял, если бы не сложилась такая безвыходная обстановка.

На предварительном разборе начальник полигона сказал, что это не просто невыполнение условий стрельбы, а злостное нарушение всех канонов полигона, и он засчитает пропуск одной мишени для С-75. Я начал возмущаться: полигон сам нарушает, как вы выражаетесь, все каноны! По подыгрышу для группы дивизионов С-200В выдавали две цели, а запуск мишени «Звезда-1» был один. Какое я должен решение был принять? Но понял, что здесь бесполезно что-то доказывать, будет себе дороже. Но через два дня он изменил свое мнение о нашей стрельбе, при этом сказал, что, изучив документы после проявления пленок, и анализа ОКАС, будет считать все мишени уничтоженными.

Позже стало известно, что после доклада полковника Денисюка командиру корпуса и начальнику ЗРВ армии о том, какая сложилась обстановка на полигоне вокруг нашего полка, и когда доложили Командующему ЗРВ ПВО страны генерал-полковнику Апчурину Р. С. Он сказал: мишени уничтожены, это главное, а какими дивизионами — это принимает решение командир полка, бригады. На этом была поставлена точка.

Это были последние числа апреля: вся пустыня расцвела красными тюльпанами, красота неописуемая. Даже мой водитель с командирской машины, сам из Калининской области, сказал, что если дома расскажет, что ездил УАЗом по ковру из тюльпанов, никто не поверит.

И все-таки начальник полигона отыгрался на нашем полку. Мы получили распоряжение от командующего ЗРВ ВПВО силами нашего полка провести передислокацию АКР АСУРК-1МА со средствами разведки двух зенитно-ракетных дивизионов С-75В в новый позиционный район западнее командного пункта центра (КПЦ) на 100 км.

Тягачей и автомобильной техники не хватало. Чтобы поднять сразу весь дивизион или командный пункт, приходилось передислоцироваться очередями. Особенно приходилось мучиться с ходами для ПУ, резина десятилетиями стояла на солнце, не выдерживала нагрузки и выходила из строя. А специалисты знают, что значит перебортировать колесо на пусковой установке С-75. На это ушел весь май месяц.

Так что ушли мы с места постоянной дислокации в конце марта, а прибыли в середине июня. Надо поблагодарить весь офицерский состав, особенно солдат и сержантов 736-го ЗРП, что при такой моральной и физической нагрузке, тактические учения с боевой стрельбой были выполнены с честью и без потерь прибыли на место постоянной дислокации г. Березники.

Итог: приказ командующего я выполнил.

Я считаю, что мне повезло служить в 1983–1987 годах под началом командующего армией генерал-полковника Царькова Владимира Георгиевича. Мы, командиры частей, многому у него учились. Командующий никогда не повышал голос, не говорил снисходительно или со злостью. В самых тяжелых ситуациях всегда выслушивал подчиненного и сразу говорил, что надо сделать.

Его военные советы и сборы давали не только знания, но и помогали становлению нас, как руководителей оперативно-тактического звена. Мне лично он помог быстро войти в должность заместителя начальника ЗРВ армии. С ним просто приятно было общаться, а по своему опыту я знаю, что чем выше начальник, тем общение с ним все тяжелее и тяжелее.

Командир 4-й ОА ген. л-т Царьков В. Г.

Генерал-полковник Царьков прошел все ступени, от летчика до командующего отдельной армии, округа и первого заместителя Главнокомандующего ВПВО по странам Варшавского договора, заслуженный военный летчик-снайпер. Будучи начальником авиации армии, он попал в аварийную ситуацию, катапультировался, получил тяжелую травму позвоночника. Хотя он и был списан с летной работы, выдюжил и выстоял, имея за спиной 24 года летного стажа. Это характеризует человека.

В должности командира корпуса ПВО Владимир Георгиевич принял решение на уничтожение самолета-нарушителя «Боинг-707», который нарушил воздушное пространство СССР и вошел на 180 км вглубь Кольского полуострова. После этого его трое суток допрашивали вышестоящие комиссии, снимали с должности, потом восстанавливали.

В конце концов, разобрались, что действовал он правильно. А сколько ему пришлось пережить! Ну а если бы не сбил, и «Боинг» ушел за рубеж, точно бы сняли, да еще и посадили.

Кронштадт, церковь матросов. Сбор начальников ЗРВ ВПВО.

Я это веду к тому, что сейчас, когда идет война и захватывают нашу территорию, дали бы наши командиры команду на уничтожение нарушителя, даже если бы это был боевой самолет, а не гражданский? Что-то я сомневаюсь. И, главное, кто бы эту команду выполнил?

Еще одна черта командующего — порядочность и честность. Будучи Командующим войсками Московского округа ПВО и первым заместителем Главнокомандующего Войсками ПВО стран Варшавского Договора, уволившись в 1992 году, он отремонтировал скромный домик отца в Малаховке Московской области. Там, хотя не так часто, но все-таки собираются за одним столом все Царьковы в полном составе. Это — династия, которая даже в самые трудные для страны моменты не теряла веры в Отечество и делала все, чтобы обеспечить ее безопасность. Это, как пример, нашим «великим полководцам», которые не успеют получить должность, как становятся на путь казнокрадства и воровства.

1 июня 1987 года пришел приказ Министерства обороны СССР № 0332 о назначении меня заместителем начальника зенитных ракетных войск 4-й отдельной армии ПВО.

Сдав полк, в июле я прибыл Свердловск, для прохождения дальнейшей службы. А служба аппаратов начальников родов войск армии — это все время в войсках или учебно-тренировочном центре, а с весны и до глубокой осени — на полигонах Сары-Шаган или Ашулук, иногда и Телемба попадает. Дома почти не бываешь, и за все отвечаешь, особенно за результаты боевых стрельб. Как сказал в сердцах один начальник ЗРВ корпуса, когда проводились показные занятия в присутствии высокого начальства из Москвы и какой-то элемент боевой расчет не смог выполнить, и замечание получил не командир дивизиона, бригады и корпуса, на базе которых проводились показные занятия, а начальник ЗРВ корпуса: «Ну, кто я, полководец без армии, патриот без Родины, одни обязанности и никаких прав». В этих словах была сформулирована вся служба и жизнь начальников ЗРВ.

Последний парад Советского Союза, г. Свердловск.

В таком ритме я прослужил вплоть до 1988 года. За это время Ельцин ушел на повышение в Москву, генерал-полковника Царькова В. Г. назначили на должность командующего войсками Московского округа ПВО. Как говорится, подошла и моя очередь.

А произошло это так. В 1989 году должность заместителя командира ЗРВ армии соединили с начальником отдела боевой подготовки ЗРВ, и стала она называться заместитель начальника зенитных ракетных войск — начальник отдела боевой подготовки управления ЗРВ армии. Начальником боевой подготовки ЗРВ был полковник Спыну Г. Н. Но для него эта должность была тупиковая, так как он не знал ни технику ЗРВ, ни порядок ее применения, да и пришел он на эту должность с общей боевой подготовки. Войска к боевому применению он не готовил, тем более на полигон не ездил, что ему там делать. А вот всевозможные бумаги писать и план отрабатывать — это было его. Так что выдвигать его было некуда.

Как раз в конце 1989 года в армии была проверка Главкома ВПВО возглавляемая генерал-полковником Литвиновым В. В., в составе комиссии были все командующие родами войск. Меня вызвал на беседу командующий ЗРВ ВПВО генерал-полковник Акчурин Расим Сулейманович, чтобы решить, куда меня определить.

Я был весной на сборах начальников ЗРВ армий и случайно узнал, что у начальника ЗРВ 8-й отдельной армии ПВО в Киеве увольняется заместитель, полковник Стеблянко В.

Я тогда у генерал-майора Тимонова К.В. спросил, возьмет ли он меня к себе в заместители. Он ответил, что знает меня хорошо, и не против. Хотя перевестись из объединения в объединение на равнозначную должность практически невозможно, да еще и в киевскую армию.

Командующий ЗРВ ВПВО после беседы предложил мне должность начальника ЗРВ в Хабаровскую армию. Там генерал-майор Ломаченко идет на должность первого зама командующего, и я мог бы занять его место.

— Товарищ командующий, я не отказываюсь, но я здесь уже десять лет, по этим лесам и морозам, а там то же самое — весь Дальний Восток с островами и Север до Берингова пролива.

— Ну ладно, тогда иди начальником ЗРВ Ленинградской армии, там увольняется генерал-майор Белобровкин В. И.

Но я, то знаю, что это не Ленинград, а задрипанный поселок Тайцы. Спрашиваю:

— Товарищ командующий можно просьбу? В 8-й отдельной армии освобождается должность зам начальника ЗРВ армии, если можно, то назначьте меня на эту должность.

— Я тебе предлагаю генеральские должности, а ты рвешься в Киев, ты уже и моих заместителей подговорил на эту должность, — удивляется командующий. — Ты что, украинец?

— Нет, русский.

— Так чего ты туда так рвешься? Жена у тебя откуда?

— Из Луцка.

— А, вот это она тебя туда тянет. Ладно, иди.

Я вышел из кабинета и думаю: хорошо, что он не сказал нет, а то вопрос был бы закрыт.

На следующий день мне позвонил начальник управления кадров армии и сообщил, что начальник главного управления кадров ВПВО страны генерал-полковник Александров Е. А. хочет посетить 57-й ЗРДн в Березовске, но у него очень мало времени. Ты в той бригаде служил, провези его по короткой дороге, он хочет посетить управление и автоматизированный командный пункт бригады, и заодно с тобой побеседует, на какую должность тебя назначить.

Я забрал с собой справочный материал с руководящими документами по кадрам. По короткой дороге в Свердловск, привез генерала в управление бригады в Березовск за 15 минут. В управлении он побеседовал с командиром, начальником штаба и начальником строевой части по кадровым вопросам. На многие вопросы отвечать приходилось мне. В конце беседы генерал-полковник Александров высказался, почему заместитель начальника ЗРВ армии знает кадровые вопросы, а вы нет? Особенно, начальник строевой части.

Зал штанги в спортзале ВПВО. 10 лет шлифовал доску.

На АКП, он постоянно поднимал вопрос, почему в бригаде мало награжденных орденами. Почему не отправляем представления на награды, разве кто-нибудь отказывал в таких случаях. Все промолчали, обычно разнарядку ссылают сверху, какое количество людей представить к наградам. Но тут в разговор вмешался начальник штаба бригады, человек прямолинейный. Говорит: «Мы наградили начальника инженерной службы орденом Красной Звезды, правда потом его уволили за пьянство».

Я сразу постарался замять этот разговор, отодвинул НШ в сторону и говорю, что ты мелешь. Это мы сейчас прогремим на все войска ПВО, что награждаем орденами пьяниц. На коллегии ВПВО не будут уточнять номер бригады, а скажут за всю 4-ю армию. Каково это будет слышать командующему?

На обратном пути генерал-полковник спросил, куда бы я поехал служить начальником ЗРВ армии. Когда я ему сказал, что хотел бы пойти на равнозначную должность в 8-ю армию в Киев, он лишь пристально посмотрел на меня и ничего не ответил. Но вечером я узнал, что генерал-полковник Александров дал команду командующему генерал-лейтенанту Горшколепу В. Б., чтобы оформили представление на полковника Дьякова В. В. на должность заместителя начальника ЗРВ 8-й отдельной армии ПВО.

В итоге, 11 декабря 1988 года приказом Главкома ВПВО № 01515 я был назначен Заместителем начальника зенитных ракетных войск — начальник отдела боевой подготовки управления ЗРВ киевской армии.

В январе 1990 года я прибыл в Киев в штаб 8-й отдельной армии ПВО и представился начальнику ЗРВ армии генерал-майору Тимонову К. В. Командующего армии генерал-лейтенанта Лопатина М. А. на месте не было — он находился на учебе в Москве.

Я начал с ознакомления с составом ЗРВ армии. Быстро войти в курс дела помогла ракетно-стрелковая конференция по итогам стрельб 1989 года — на ней я лично познакомился с командирами корпусов ПВО, начальниками ЗРВ и командирами частей.

Задачи перед управлением стояли все те же: поддержание частей ЗРВ в боевой готовности к выполнению задач по отражению массированных ударов воздушного противника, организация боевой подготовки, подготовка к проведению ТУ с корпусами ПВО по плану командующего армии, тренировка боевых расчетов УТЦ армии. И особое внимание обращалось на подготовку частей к проведению ТУ с боевыми стрельбами.

Работали мы в войсках, в основном, двумя группами: одну возглавлял генерал-майор Тимонов, другую — я. Также мы выезжали на полигоны — в Ашулуке работал Тимонов, а на Балхаш выезжал я с группой офицеров.

С назначением в 1986 году нового главкома войск ПВО Советского Союза генерала армии Третьяка Ивана Моисеевича, каждая комиссия, выезжая в войска, кроме своих вопросов должна была в обязательном порядке проверить состояние заборов, бордюров, мусорников, подрезки деревьев и «мухоморов» (о них ниже).

Началась все с визита нового главкома в Свердловск, с проверкой. Командующему армии ПВО сообщили из главного штаба, что по прибытию на аэродром главком сразу поедет на КП армии. Понятное дело, начальник штаба армии поставил в состав дежурной смены самых подготовленных офицеров и лучшего оперативного дежурного. Лишний раз проверили организацию боевого дежурства в корпусах и частях армии, полеты контрольных целей и работу по ним дежурными экипажами истребительной авиации и зенитными ракетными дивизионами. Проверили боевую готовность частей и порядок осуществления контроля воздушного пространства.

По прибытию главкома с группой офицеров на аэродром его встретил командующий армией. Часть офицеров Главкомата разъехались по ближайшим частям армии, а главком прибыл на командный пункт. У входа в командный пункт его встретил начальник штаба армии с коротким докладом о состоянии дежурных сил. Для заслушивания командующего армией и начальника штаба в оперативном зале КП развесили карты и разложили пояснительные записки к ним.

Главком, выслушав короткий доклад начштаба, даже не глянув на карты развернулся и пошел по всей территории КП, делая одно замечание за другим. Бордюры не так покрашены! Деревья плохо подрезаны! Мусорные ямы не вычищены! Почему люки в колодцах, где водопровод, не покрашены голубыми кружочками, а канализационные люки не покрашены в красный цвет и нанесены белые круги, как «мухомор».

Сопровождающие главкома офицеры прошлись по кухне, столовой и казарме, проверили — там порядок. К концу дня, когда съехались все члены комиссии, главком подвел итоги, в основном по вопросам порядка на территории и в казармах и определил время на устранение недостатков. В конце он сказал, что свою вторую звезду — Героя Социалистического Труда — он получил за строительство заборов и казарм в военных округах. И мы поняли, что теперь в войсках ПВО будем строить заборы и красить бордюры в серый цвет, а люки — под «мухоморы».

Кстати, через год из главкомата во все войска ПВО было разослано «Методическое пособие» по всем заборам, мусорникам, бордюрам и люкам.

В 1990 году генерал армии Третьяк должен был посетить запорожскую зенитно-ракетную бригаду. Генерал-лейтенант Лопатин с группой офицеров заранее выехали в бригаду для подготовки ее к приезду главкома.

Командующий поставил задачу: подготовить управление бригады, командный пункт, группу дивизионов С-200В и 125 ЗРДн. Я поехал в расположение группы дивизионов, на следующий день на ЗРДн С-125. Когда обошли жилую зону и отправились на стартовую позицию. Там я обомлел — зрелище неописуемое, впечатление такое, что ты зашел на еврейское кладбище: деревья на всей позиции обрезаны на высоту 1,70 метра, торчат одни стволы с сучками от веток.

Спрашиваю у командира дивизиона, что это такое. Он вынимает из портфеля инструкцию, которая пришла из главкомата — все, мол, сделано по ней. Там сказано: деревья обрезать на высоту 1 метр 70 сантиметров. Открываю ему инструкцию, читай: деревья должны быть подрезаны от веток на высоту 1 метр 70 сантиметров, чтобы можно было спокойно под ними проходить. А не стволы обрезаны на 1,7 м!

Что делать? Осталось полдня и ночь до приезда главкома. Чтобы обрезать все деревья на уровень земли, нужна бензопила, а ее в дивизионе нет. Двуручной пилой придется пилить минимум неделю. Выдергивать транспортно-заряжающей машиной, т. е. ЗИЛ-131 с лебедкой — тоже не менее недели.

Доложил командующему, что везти главкома в этот дивизион и показывать стартовую позицию с обрезанными стволами, как после бомбового удара, нельзя. Вот так войска «осваивали» методические указания главнокомандующего войсками ПВО страны по укреплению воздушных рубежей нашей необъятной Родины.

В мае 1991 года на полигоне «Ашулук» тактические учения с боевой стрельбой выполнял Днепропетровский корпус ПВО, командир корпуса генерал-майор Суслов Б. Н., в составе двух зенитных ракетных бригад (Мариуполь и Васильков), одного зенитно-ракетного полка (Светловодск), истребительно-авиационного полка (Васильков) и обеспечивающих радиотехнических батальонов.

За день до стрельб на полигон прибыл, командующий 8-й отдельной армией ПВО генерал-лейтенант Лопатин М. А. Прибыв на КП корпуса, объявил готовность № 1 всем боевым расчетам командного пункта корпуса, частям ЗРВ и ИА. Заслушал о состоянии боевой техники и вооружения к выполнению боевых задач, провел тренировку по отражению удара воздушного противника с имитированными пусками ракет. Была выдана разработка массированного удара воздушного противника по каналам радиосетей. После окончания удара был сделан подыгрыш с запусками «мишенной» обстановки, как для ЗРВ, так и для авиации.

После окончания тренировки генерал-лейтенант Лопатин М. А. устроил «разбор полетов». Такой разбор боевой работы КП корпуса ПВО и частей я видел в первый и последний раз. Была дана оценка, указаны недостатки боевой работы командира корпуса, начальника штаба корпуса, начальника ЗРВ, направленцев, командирам частей и их КП, досталось и начальнику РТВ, который прятался в разведывательно-информационном центре.

Я запомнил слова Лопатина: «Как можно выходить на боевую стрельбу с таким уровнем подготовки?!» Вот вам, мол, ночь на устранение недостатков, а утром перед стрельбой я проведу еще одну тренировку.

Нужно учесть, что корпусами ПВО тогда командовали: Одесским — генерал-майор Ткачев В. В., Львовским — генерал-майор Олифиров А. Ф., последующим — генерал-майор Ткаченко В. И., Днепропетровским корпусом — генерал-майор Суслов Б. Н. Все эти командиры сами прошли все должности: офицеров наведения (пуска), командиров дивизионов (эскадрилий), полков, бригад и дивизий. Сами лично выполняли боевые стрельбы и не один раз готовили части к выполнению ТУ с БС. Некоторые выводили части на полигон после отмобилизования и выполняли боевые стрельбы.

Это я пишу к тому, что после этих командиров корпусов, уже при независимой Украине, назначались такие командиры корпусов, которые не могли ни научить войска, ни проверить уровень подготовки частей ЗРВ или ИА, и сами были неспособны руководить противовоздушным боем. Их никто не проверял и не учил. В подтверждение моих слов смотрите результаты АТО.

На следующий день конечно корпус ПВО выполнил ТУ с БС на «отлично» с эффективностью стрельбы «единица». У частей корпуса оценки были разные. В этом же году выполняли стрельбы Херсонская зрбр и Евпаторийский полк. На этом навсегда закончились выполнения боевых стрельб на полигонах «Балхаш» и «Ашулук» частями 8-й ОА ПВО, в последующем войсками ПВО Украины.

В середине августа 1991 года по плану боевой подготовки проводились тактические учение с 60-м корпусом ПВО. На командном пункте корпуса находился командующий армии генерал-лейтенант Лопатин М. А.

Я находился в Кишинёвской зрбр. По плану учений два дивизиона С-75В и 0-125 Кишиневской бригады выводились в район Первомайска, задачей прикрытия Южноукраинской АЭС.

16 августа в 6:00 стали выдвигаться колонны, в районе Дубоссар соединились обе колонны двух дивизионов. Под руководством заместителя командира бригады колонна в составе двух дивизионов совершала марш 240 км. В район Первомайска прибыли к 13 часам. 125 дивизион развернул позицию в районе аэродрома, 75 — в лесном районе Первомайского.

Утром 18 августа заместитель командира бригады доложил мне, что дивизионы развернуты и готовы заступить на боевое дежурство, связь с КП корпуса установлена. В этот же день к нам должен был прибыть командующий с командиром корпуса генерал-майором Ткачевым В. В., чтобы проверить готовность дивизионов к боевой работе по контрольным целям.

Я дал команду в 8:00 начать завтрак, в 9:00 провести ритуал заступления на боевое дежурство, затем провести боевые слаживания и оборудование маскировки позиций и палаточного городка. К месту, где завтракали офицеры, подъехал полковник Лесняк С. А., офицер из нашего управления армии, который все время возил с собой маленький радиоприемник, который постоянно висел у него на груди. Говорит: только что передали, что власть в Москве перешла к Государственной комиссии по чрезвычайным происшествиям (ГКЧП) во главе с вице-президентом Янаевым, а Горбачев находится на лечении в Форосе. Я бегом к телефону, еле дозвонился на КП корпуса, связь была скроссирована между несколькими коммутаторами ракетных и сухопутных войск. Прошу оперативного дежурного соединить меня с командующим, тот отвечает: все убыли на аэродром и улетели в Киев.

«А нам что делать?» спрашиваю: «Команды какие-нибудь поступали?» Дежурный говорит, что из Москвы поступила команда все учения прекратить, а войска отправить к местам постоянной дислокации.

Стало все ясно. Даю команду свертывать комплексы и формировать колонны на выезде из аэродрома. К 15:00 18 августа мы прибыли к Кишиневу, встречая по дороге баррикады и демонстрации, начиная с города Дубоссары. Нас со скрипом пропустили через блокпосты — все выясняли, что за войска и куда идем. Боялись, что это Москва вводит армию в Кишинев. На следующий день я с группой офицеров убыл в Киев.

Не буду описывать все события ГКЧП, о них уже столько написано и снято. Мне особенно запомнилось выступление Ельцина на броневике, пардон, на танке. Борис Николаевич со всей пролетарской ненавистью клеймил позором ГКЧЕПистов, а рядом стоял Коржаков с бронежилетом и делал вид, что прикрывает тем самым Ельцина или себя от «происков империализма», больше почему-то бронежилет опускал себе на грудь. И еще — прибытие ночью во Внуково и высадка из самолета перепуганного «болтуна», извиняюсь, Горбачева с его семейкой.

То, что происходило в эти дни в войсках ПВО, а именно в 8-й армии, очень хорошо описал в своей книге «Успехи. Разочарования» генерал-полковник М. Лопатин. Рекомендую почитать.

Да еще мы переживали, когда в Москву на разбор вызвали начальника штаба генерал-майора Бородулина и командира авиационного полка «Бельбек» подполковника Нецветаева. Через несколько дней они вернулись и продолжили служить. В октябре 8-я армия ПВО подверглась итоговой проверке Главкоматом ПВО страны, проверку возглавлял первый заместитель Главкома ПВО генерал-полковник Литвинов В. В. Итоговую проверку за 1991 год армия сдала на оценку «хорошо».

Была одна особенность в этой проверке. При проверке вопроса «способность выполнять боевую задачу» был нанесен удар по боевым порядкам армии и прикрываемым объектам силами свыше 500 самолетов. Удар наносился с юга тремя волнами, в нем участвовала стратегическая авиация, штурмовая и истребительная. Экраны на РЛС были просто залеплены отметками от целей. Такого количества целей в воздухе я за свою службу ни разу не видел. Особая нагрузка легла на 60-й корпус ПВО, они первые приняли удар воздушных целей. И только благодаря высокой подготовке командующего 8-й ОА генерал-лейтенанта Лопатина М. А., командиров корпусов генерал-майоров Ткачева В. В. и Суслова Б. Н. все цели были условно уничтожены.

Это была последняя проверка Москвой войск ПВО Украины.