Глава 1

Лето было в самом зените. Солнце, похожее на стершуюся золотую монетку, висело в бледно-голубом, выцветшем небе и нещадно жгло замерший в полудреме стольный княжий город Край. Жаркая тишина навалилась на соломенные крыши бедных окраинных слобод, на немощеные улицы верхнего города, на свинцовые кровли высокой темно-серой громады княжеского замка. Летний полдень – не время для работы.

В слободе горшечников, под плетнем, отгородившим от пыльной дороги небольшую избу с единственным крошечным окошком, выходящим на пустой двор, в чахлой, измученной зноем травке копошился небольшой, лет семи, мальчуган. Одет он был только в коротенькие порточки, голое худенькое тельце паренька загорело до черноты, и этот загар еще больше подчеркивался белой, выгоревшей копной волос, подстриженных «под горшок». Его огромные голубые глаза были распахнуты в мир со жгучим интересом детства и в то же время выдавали некий горький опыт. Мальчишка поймал жука и внимательно его рассматривал.

Когда он, оторвавшись наконец от жука, поднял голову, его открытый взгляд встретился с горящими зеленым светом волчьими глазами. Зверь с широкой белой полосой на шее, прочно расставив лапы, стоял в двух шагах от ребенка и внимательно разглядывал его лицо. Мальчик не испугался, а словно бы оцепенел. Несколько секунд паренек и огромный зверь, не мигая, рассматривали друг друга, а затем волк чуть приспустил нижнюю губу, показав острый желтоватый клык, и хрипло, нечленораздельно произнес:

– Где твоя мать, маленький изверг?

Мальчик, не отрывая взгляда от зеленых волчьих глаз, медленно поднялся на ноги, изобразил неуклюжий поклон и ответил:

– Я – сирота, господин...

Волк склонил светло-серую от пыли голову набок и еще более невнятно пробормотал:

– Жаль... У твоей матери красивые дети...

После этих слов матерый зверь повернулся, словно потеряв всякий интерес к ребенку, и неторопливой рысью направился к центру городка.

Мальчик проводил волка взглядом, а затем начал медленно отступать к калитке. Добравшись до входа во двор, он быстро юркнул за плетень, стрелой промчался к крылечку хаты и исчез за визгливо скрипнувшей дверью.

Единственная в избе полутемная комнатка казалась очень большой, но это было всего лишь следствием почти полного отсутствия мебели. Только грубо выложенный очаг, расположившийся посреди комнаты, создавал в этом убогом помещении хоть какое-то ощущение обжитости. Земляной пол приятно холодил ноги, но мальчишка даже не заметил этого. Быстро пробежав к дальней стене комнаты, он присел на корточки перед кучей тряпья, наклонился и, чуть всхлипывая от возбуждения, зашептал:

– Дедушка... дедушка... просыпайся скорее! Что сейчас было! Со мной многоликий говорил!

Куча тряпок зашевелилась и... успокоилась.

– Дедушка, ну, дедушка же! – снова зашептал мальчишка, запустив руки под тряпки и толкая всю кучу. – Ну, проснись же! Я тебе сейчас все расскажу.

Куча снова зашевелилась, из-под тряпок показалась огромная грубая рука, которая, пошарив по поверхности кучи, отбросила вдруг большой, толстый лоскут. Из-под него появилось широкое заспанное лицо старика. Большие, водянисто-голубые глаза бессмысленно поморгали, потом в них появилось сознание, и старик резко сел, разворошив всю кучу.

– Что случилось? – спросил он гулким, чуть охрипшим от сна голосом и протянул свою огромную ладонь к белой голове внука, словно желая убедиться, что с мальчиком все в порядке.

– Я же тебе говорю, дед, со мной только что говорил многоликий!

Дед моргнул, не глядя, протянул руку в сторону и ухватил за горло стоявший рядом глиняный кувшин. Напившись квасу, дед поставил кувшин на место, посмотрел на внука и совсем уже проснувшимся голосом поинтересовался:

– Так. Ты, значит, снова играл за плетнем?!

Мальчик от неожиданного вопроса качнулся назад, сел на пол, затем, поморгав выбеленными ресницами и понимая, что отпираться бесполезно, молча кивнул.

Дед вздохнул, укоризненно покачал головой, но ругать мальчишку не стал. Вместо этого он погладил его по голове и, умеряя свой могучий бас, спросил:

– Ну, и что тебе сказал твой многоликий?

Мальчик поднял удивленные глаза и в свою очередь задал вопрос:

– Разве тебе неинтересно, какой он был?

– А я знаю, какой он был, – чуть усмехнувшись, ответил дед.

– Откуда? – У мальчишки от удивления округлились глаза, но он тут же сообразил. – Ты смотрел в окно, да?!

Дед отрицательно покачал головой:

– Ты же видел, что я спал... Просто я могу догадаться, что это был волк... ну, может быть, человек, хотя в человеческом облике многоликие по нашей улице не ходят...

– А может, это был ивачь?

– Ну да, – насмешливо оборвал внука дед, – ивачь специально спустился на нашу пыльную улицу с небес, чтобы посмотреть на вот это чудо красоты!

И он легко ткнул в маленький нос внука своим заскорузлым пальцем.

– Да, – мальчишка почесал вихрастую макушку, – это действительно был волк... Но, знаешь, он был такой огромный, с вот такими зелеными глазами!

Мальчишка свел свои ладони, показывая, какие огромные глаза были у волка.

– И еще у него на шее была вот такая белая полоса! – Малец азартно мазнул ладошкой по своему горлу.

– И что же он тебе сказал? – спросил дед.

– Он... – Мальчик на мгновение замялся. – Он спросил, где моя... мама... – Дед внимательно посмотрел на внука, и тот, не дожидаясь вопроса, произнес: – Я ответил, как ты учил... Что я – сирота...

– Он что-нибудь еще сказал? – мягко поинтересовался дед.

Мальчишка отрицательно покачал головой и, спустя мгновение, добавил:

– Он сразу убежал... В город...

Дед снова протянул руку к кувшину, но вдруг остановился, а затем начал с кряхтением выбираться из своей кучи.

– Дедушка, – чуть отодвинувшись, воскликнул внук, – а ты разве уже встаешь? На дворе еще очень жарко!

– Ничего, – добродушно буркнул дед, – раз уж ты, Вотушка, меня разбудил, не имеет смысла снова укладываться! Пойду-ка я лучше поработаю, а вечером, по холодку, отдохну.

– Тогда ты вечером расскажешь мне про моего прадеда? – с загоревшимися глазами спросил мальчишка. – Про многоликого Вата?

Дед взглянул на внука, коротко вздохнул и кивнул:

– Расскажу...

Подняв с пола свой кувшин, дед шагнул к выходу. Мальчик вскочил на ноги и припустился следом.

Выйдя на крыльцо, дед внимательно оглядел плавящуюся под знойным солнцем улицу. Она была пуста, но на плотной белой пыли немощеной дороги четко отпечатались крупные пятипалые лапы. Следы пролегали точно посреди улицы и только возле их избы делали петлю.

«Многоликий действительно был... огромен! – с внезапно появившейся тревогой подумал дед. – Уж не сам ли вожак, не сам ли князь Всеслав, разговаривал с моим внучком?»

Сзади в него уперлась детская ладошка, и внук звонко спросил:

– Дед, можно я тебе помогу?

– Пойдем, помощник, – усмехнулся дед и двинулся вдоль недавно побеленной стены за угол. За хатой был пристроен небольшой дощатый сарай, в котором располагалась мастерская. Дверь сарая, даже не дверь, а скорее калитка, висела на ременных петлях и вряд ли могла служить преградой для воров. Хотя, правду сказать, в мастерской мало что могло привлечь внимание вора – несколько неплохих ножей, вот, пожалуй, и все. Однако отыскать этот инструмент было довольно трудно, он прятался под ворохами лыка, свернутыми кольцами разной толщины веревками, вязками свежих ивовых ветвей, стопками различных деревянных колодок, от огромных – для хоромных туесов, до крошечных – под детские лапоточки.

Дед Ерохта зарабатывал на жизнь плетением, правда, жизнь его не была богатой, но на хлеб, квас да по праздникам на пряник для внука Вотши им хватало.

День перевалил за середину, и жара начала постепенно спадать. На улице стали появляться слободские жители, ребятишки принялись бегать взапуски, поднимая дорожную пыль. А когда солнце опустилось за дальний окаем леса, с лугов пришло стадо. Коровы, овцы, козы разбрелись по дворам, но к хате деда Ерохты не повернула ни одна животина. Наконец в потемневшем небе проблеснула первая звезда, дед с внуком закончили работу и вернулись в избу.

Умывшись и причесавшись, старик и мальчишка направились к большой, ровно опиленной плахе, служившей столом. Дед зажег лучину, заранее вставленную в светец, достал с полки, висевшей над столом, большой каравай темного хлеба, кувшин с квасом и две грубо вылепленные кружки. Разлив квас и отрезав от каравая два ломтя, он убрал хлеб на полку и уселся на маленький чурбак, стоявший у «стола».

– Ну вот, внучек, – устало проговорил дед, – поработали мы с тобой сегодня очень хорошо, сейчас поужинаем и с чистой совестью можем лечь отдыхать...

– А про прадеда рассказать? – уныло протянул Вотша. – Ты же обещал!..

– Расскажу, конечно... – улыбнулся дед, – раз обещал.

И они приступили к ужину.

Ели спокойно и делово, подставляя ладони под куски хлеба и запивая его шипучим квасом. Когда трапеза была закончена, Ерохта вышел во двор сполоснуть кружки, а Вотша забрался в кучу тряпья, служившую им обоим постелью. Дед вернулся, поставил кружки на полку и, задув лучину, улегся рядом с внуком. Мальчишка лежал тихо, его дыхания не было слышно.

«Ожидает...» – усмешливо подумал старый Ерохта, а вслух спросил:

– Ну, ты не спишь? Рассказывать, что ли?

– Рассказывай! – немедленно отозвался внук. – Я слушаю...

Ерохта немного помолчал, собираясь с мыслями, вздохнул и начал свой рассказ.


Дозорная стая была невелика – всего пятеро волков, но все пятеро были матерыми, мощными зверями, опытными воинами и следопытами. Ват, вожак дозорной стаи, огромный волчара со странным, темным, почти черным, хвостом, мог спокойно положиться на любого из них. Дозор покинул общий лагерь шестеро суток назад, вожак стаи послал их разведать путь через земли рысей, наметить скрытые тропы, места стоянок, водопои, и вот теперь они возвращались назад. Еще сутки – и дозор выйдет в свои земли.

Волки бежали по опушке светлой березовой рощи, сливаясь с кустарником подлеска, а в полуверсте от них у неширокой голубоватой ленты реки виднелись крыши большого села рысей.

«Может, дождемся ночки, да и заглянем к рыськам? – донеслась до Вата охальная мыслишка самого младшего из его стаи, рябого Теньти. – У рысек, говорят, девки – мед!»

«Да для тебя все девки – мед! – немедленно отозвался дружок Теньти, рыжий Кохта, и тут же „подначил“ друга: – Только вот беда, нет среди рысьих девок рябых!»

«А мне и гладкие сойдут! – отхмыльнулся Теньтя. – Главное, чтоб их побольше было!»

Теперь уже осклабилась вся стая.

«Это хорошо, что у ребят настроение бодрое», – подумал про себя Ват, а для всех остальных мысль у него была другая: «Потише, потише... А то мыслишки-то ваши вороватые рыси учуют, будут вам тогда рысьи девки! И повнимательнее... роща кончается!»

Роща действительно кончилась, до ближайшего леса, настоящей непроходимой чащи, было с версту, но пройти эту версту предстояло по открытому выкошенному лугу, только несколько невысоких кустиков, да пара-тройка деревьев могли служить волкам хоть каким-то укрытием... А с сельских огородов, где копошились несколько баб с ребятишками, голый луг просматривался до самой лесной опушки!

Ват остановился в легкой тени последней березы и прилег в высокую траву. Нет, трава не скрывала волка, он просто хотел немного поразмыслить и хотя бы приблизительно наметить «тропу», по которой стая пойдет к лесу. Волки, следовавшие за Ватом, тоже прилегли. Никто больше не зубоскалил, все ждали решения вожака.

Минуты через три Ват отдал команду:

«Двигаемся двумя группами, Теньтя и Кохта идут к ветле, он нее к крайнему кусту боярышника, за ним, видите, отводная канава? По ней до межи. От межи придется броском до опушки. Постарайтесь поймать момент, когда бабье в землю носом уткнется. Остальные за мной. Если все-таки нас заметят, будем уходить на скорость! В любом случае встречаемся на опушке».

«Понято...» – в одну мысль ответила стая. И вдогонку этой мысли снова ухмыльнулся Теньтя: «А мы все ж поближе к рыськам пойдем... Хоть нюхнем девок-то!»

«Смотри, чтобы вас не унюхали!» – окоротил охальника Ват.

Волки разделились. Двое вслед за вожаком поползли по едва заметной колее, дугой огибавшей луг. Некошеные края колеи поросли чуть более густой и высокой травой, чем все остальное луговое пространство, так что вожака и его товарищей практически не было видно. А вот на долю Теньти и Кохты выпала очень трудная задача.

Миновав около сотни саженей, вожак остановился и сразу услышал одного из своих товарищей:

«Ват, ты зачем ребят по лугу послал, за этим бурьяном мы все вместе живо проскочили бы!»

«Проскочил бы ты! – не оборачиваясь, ответил вожак, чуть дернув темным хостом. – Роща-то чистая была, а что делается в лесу, ты ведаешь? А если у рысей там сторожа?! А рыси, сам знаешь, на деревьях сторожи ставят! Вот они сверху-то нас всех и высмотрят... Теперь же ребята, если что, их отвлекут, а мы с другой стороны к опушке подберемся! Понял?»

Волки понимали, что последний вопрос вожака, в общем-то, риторический, однако на него положено было отвечать, а потому спросивший неохотно подумал: «Понял».

Вожак снова двинулся вперед. Ему и самому очень хотелось приподнять голову над травяной завесой, посмотреть, как там дела у «молодых», но делать этого было нельзя! И вожак полз вперед, стараясь как можно быстрее добраться до опушки уже недалекого леса.

Когда до цели оставалось не более двадцати саженей, вожак услышал скрученную от напряжения мысль ползущего следом за ним волка:

«Ват, смотри, красная сосна на опушке, шестая ветка снизу».

Вожак вскинул взгляд в указанном направлении и сразу же разглядел серовато-рыжую тень, сливавшуюся с медно-красным стволом сосны.

Рысь!

Совсем небольшая рысь, частью спрятавшаяся за стволом сосны, не отрываясь, смотрела в сторону луга.

«Наших увидела!» – пахнула новая мысль сзади.

«Только еще не все поняла...» – дополнил мысль своего товарища третий волк.

«Вперед!» – приказал Ват, и волки снова двинулись к опушке леса, теперь уже держа направление на приметную сосну и не сводя взгляда с рысьей сторожи.

Спустя пару минут рысий наблюдатель, похоже, определился с ситуацией – его гибкое тело исчезло на мгновение из поля зрения подбирающейся к сосне стаи, а затем волки увидели, что рысь быстро скользит по стволу вниз.

«Его родичи далеко! – ликующе воскликнул Ват. – У него нет прямой связи с ними!»

И тут же огромный волк вынырнул из скрывавшей его травы и метнулся к сосне. Рысь, увидев новых противников, в нерешительности замерла на полпути, а затем неожиданно прыгнула вниз!

Но до земли зверь не долетел, перевернувшись в воздухе через голову, он на мгновение словно бы растворился в воздухе, а затем вдруг снова появился, но... Теперь это был большой черный ворон! Раскинув широкие крылья, тяжелая птица заложила крутой вираж и стала быстро набирать высоту.

Вожак, мчавшийся на перехват противника, и не подумал останавливаться. На полной скорости он неожиданно бросил свое тело вверх, словно надеясь допрыгнуть до уходящего в небо ворона, и в самой высокой точке своего прыжка тоже перевернулся через голову. Снова в воздухе появилось размытое серовато-прозрачное пятно, из которого через мгновение вырвался огромный голубовато-серый ивачь!

Двухметровые крылья пернатого гиганта ударили воздух, и вожак в одно мгновение почти настиг крошечного по сравнению с ним ворона. Тот, увидев погоню, заметался, но путь в сторону села был ему отрезан. Черная птица, уже поднявшаяся над верхушками деревьев, камнем упала вниз и, петляя между стволами, попыталась скрыться, спрятаться от своего страшного противника. Однако ивачь и не подумал преследовать ворона между ветвями, вместо этого он поднялся еще выше, зорко отслеживая метания ворона среди деревьев, а спустя несколько мгновений великан вдруг сложил свои огромные крылья и камнем упал в лес. Послышался короткий придушенный крик, слабый хруст сухого валежника под деревьями, и все стихло.

Через несколько минут волки собрались около своего вожака, сидевшего на упругом ковре сопревшей хвои под серой сумрачной елью. Рядом с ним лежал невысокий молоденький паренек с порванным горлом.

«Закопайте его, ребята... – прозвучала грустная мысль вожака, – а то я что-то устал...»

Четверо волков в очередь вырыли лапами неглубокую яму, столкнули туда тело молодой убитой рыси и, забросав его землей, аккуратно восстановили хвойный покров.

«Теперь уходим! – скомандовал Ват. – Идем лисьим ходом... Хотя рысей мы вряд ли обманем!»

Но погони за ними не было, сторож рысей не успел сообщить своим об увиденных им волках. Спустя сутки дозорная стая вернулась в свой лагерь, а еще через двое суток целая сотня волков, возглавляемая самим князем, незаметно прошла землями рысей к границе удела кабанов и растерзала три деревни!


Старый Ерохта умолк, а затем негромко добавил:

– Вот каким был твой прадед...

Вотша немного помолчал, словно никак не мог вернуться к действительности, а затем шепотом спросил:

– Но почему же люди такие разные – есть многоликие, а есть...

Он не договорил, но дед и так понял его тоскливый вопрос.

– Я же тебе уже рассказывал, – печально проговорил он. – Когда-то все люди были многолики. Но давным-давно волхвы, самые умные и знающие из многоликих, нашли способ лишать людей многоликости. Сначала это проделывали над пленными или над предателями племени, затем стали это делать с женщинами, чтобы они вынашивали и рожали детей, потом и вовсе... – Дед, не договорив, вздохнул и закончил мысль: – Но лишенный многоликости человек – тот же калека, может быть, даже самый покалеченный из калек, а многоликие калек презирают. Вот они и дали нам прозвище «изверги»... ну, вроде бы как они нас извергли из стаи. И относятся к нам, как к ничтожествам.

– Но если мой прадед был многоликим, как же получилось, что ты, дед, не многоликий? Тебя, выходит, лишили многоликости? За что?

Голос Вотши звучал негромко и вроде бы спокойно, но сна в нем не было, а была жгучая обида.

– Меня? – удивленно переспросил Ерохта и, приподнявшись, заглянул внуку в лицо, затем, снова улегшись, горько хмыкнул: – Это, Вотушка, другая история... Расскажу и ее... как-нибудь в другой раз. – А затем, словно бы рассердившись, сурово добавил: – Спи давай! Замучил уже меня – расскажи да расскажи!!

И демонстративно отвернувшись от внука, засопел.

Вотша еще долго лежал в темноте, уставившись широко открытыми глазами в крошечное окошко хатки. Он представлял себя на месте своего прадеда. Вот он в лике могучего волка, вот в лике ивача, парящего в небесах, а вот в лике страшного, неостановимого секача!

А в окне, почти точно в его середине, сверкала оранжевая звезда – Волчья звезда! Звезда стаи восточных волков! Она давала каждому волку стаи удачу, она хранила их от напастей и бед, она защищала их от врагов и дарила победу! Вот только маленькому Вотше она ничего не могла подарить – он не был волком, он был... извергом!

Поэтому Вотша и не смотрел на звезду, поэтому он и отдавался своим видениям!

Но постепенно ночь взяла свое, и маленький мальчик заснул...

Ночь всегда берет свое!..


А в это время в центре города, в княжеском замке, кипел весельем поздний пир. Князь Всеслав и пятеро его спутников вернулись из дальнего путешествия, и княгиня Рогда устроила мужу торжественную встречу. Почти вся стая князя, все волки, находившиеся в это время в стольном городе, собрались в пиршественном зале замка и в замковом дворе, где тоже были накрыты столы. Без малого шестьсот человек одновременно подняли кубки за здоровье и славу своего князя, своего вожака!

После второго тоста Всеслав вышел на крыльцо, и двор, заполненный простыми воинами, взорвался приветственными криками. С довольной улыбкой оглядел Всеслав орущих мужиков, приветственно помахал им рукой, и тут же под сердцем закопошилась змея тревоги. Удалось-таки Ратмиру растревожить, смутить князя.

«И зачем я его привел с собой! – недовольно подумал Всеслав, вспомнив своего младшего брата. – Пусть бы он продолжал сидеть в своей Звездной башне, как безвылазно сидел до этого почти сорок лет!! Нет, захотелось мне похвастать перед ним своей мощью, своей стаей, ведь это и его стая, а он...»

Князь еще раз махнул рукой, но на его лице уже не было довольной, торжествующей улыбки. Он повернулся и быстро прошел в пиршественный зал, к своему месту на возвышении, уселся на стул с высокой прямой спинкой, вдруг лицо его скривилось в презрительной гримасе.

«Даже этим возвышением он меня попрекнул! – с неожиданной ненавистью подумал он о брате, и в то же мгновение сердце полоснула страшная догадка. – А может, он сам метит в вожаки? Может, надоело ему сидеть в Звездной башне и рассматривать ночное небо да сочинять эпистолы к таким же, как он сам, затворникам?»

Князь бросил острый взгляд в сторону ближнего стола. Там, рядом с самыми близкими вожаку сородичами, сидел и его брат, Ратмир. Молодой еще человек выделялся среди окружавших его воинов и одеждой – на нем красовалась темная хламида дважды посвященного служителя Мира, или, как их называли здесь, на востоке, – волхва, и спокойной трезвостью умного лица. Сейчас Ратмир, прихлебывая из кубка легкое кисловатое вино, с едва заметной улыбкой следил за разгорающимся за столом спором о достоинствах диких южных лошадей.

«Нет! – К князю вернулось спокойствие. – Никогда его не примет стая. Пусть он умен, пусть умеет повернуться к Миру восемью гранями, но стае нужен вожак-воин, вожак-защитник! Какая может быть защита от этого ученого... одиночки? Он и оружие-то в руках как следует держать не умеет!»

Всеслав наклонился к княгине и с довольной улыбкой спросил:

– Хочешь, я тебя повеселю?

Красавица Рогда посмотрела на мужа, вытерла губы чистой льняной салфеткой и, вернув улыбку, ответила:

– Хочу... Ты что, новых скоморохов с собой пригнал? А я и не заметила!

Князь весело расхохотался собственной мысли: «Ха! Скоморохов!! А ведь он действительно – скоморох!»

– Сейчас я покажу тебе... скомороха! – объявил он, отсмеявшись, и громко позвал: – Ратмир, поднимись ко мне.

Брат отвлекся от разговора своих соседей по столу, удивленно посмотрел в сторону княжеского стола и не слишком уверенно поднялся со своего места.

Всеслав сделал знак одному из прислуживающих на пиру извергов, чтобы тот поставил к столу еще один стул, и указал Ратмиру на это место. Брат поднялся на помост и чуть настороженно присел на краешек стула. Вожак стаи, заговорщицки подмигнув жене, обратился к брату:

– Ну, как тебе нравится мой замок? Мои волки? Мой ужин?

Ратмир внимательно посмотрел брату в глаза, потом едва заметно покачал головой и чуть подвинулся, тверже усаживаясь на стуле.

– Крайский замок очень хорош, – начал он спокойным «лекторским» тоном. – За те тридцать с лишним лет, что я отсутствовал, он здорово изменился... Сегодня, я думаю, эту крепость не сможет взять ни одна стая. И для жизни замок стал гораздо удобнее, теперь он – по-настоящему жилой. Стая, которую ты водишь, тоже очень хороша – многолюдна, сыта, хорошо вооружена. Да и твой ужин показывает, насколько людям вольготно живется в этой стае.

– А-а-а! – довольно протянул Всеслав. – Стало быть, ты признаешь, что я хорошо управляю стаей?

Ратмир неожиданно улыбнулся, и его лицо сразу же стало проще и привлекательней.

– Разве я говорил, что ты плохо управляешь стаей?

– Да ты же мне все уши прожужжал, пока мы шли домой! – возмущенно воскликнул Всеслав. – Мы неправильно живем! Мы неправильно живем! Мы неправильно живем!

Улыбка исчезла с лица Ратмира, черные брови сошлись над переносицей, и он повторил вслед за братом:

– Мы неправильно живем!

– Это почему же? – вмешалась в разговор княгиня. – В чем ты видишь... неправильность?

Ратмир перевел свой серьезный взгляд на княгиню, словно прикидывая, насколько она способна понять его рассуждения. Всеслав усмехнулся, догадавшись о сомнениях брата, и сквозь зубы произнес:

– Поделись с моей женой своими сомнениями. Она женщина умная... не только головой, сердцем умная, она твои сомнения... рассеет!

Ратмир едва заметно пожал плечами и заговорил, обращаясь к Рогде:

– Я, как ты знаешь, живу в уединении, но это не значит, что мне неизвестно, что происходит в Мире, как живут стаи. Кроме того, у меня есть время подумать о происходящем... Оценить его.

Он снова бросил быстрый взгляд на княгиню, и та, словно бы подбадривая его, кивнула.

– Ты наверняка и сама видишь, как изменилась жизнь со времен твоего детства?

– Она и должна была измениться, – снова улыбнулась княгиня. – Это было бы странно, если бы жизнь застыла в неизменности!

– А какие, на твой взгляд, главные изменения произошли в жизни? – неожиданно поинтересовался Ратмир.

– Ну... – Рогда на секунду задумалась, а затем пожала плечами. – Много всякого произошло, я как-то не задумывалась об этом. Раз что-то изменилось, значит, пришло время старому уйти, новому прийти...

– Все правильно. – Ратмир кивнул головой. – Тебе и не надо вникать в эти изменения. А вот Всеславу необходимо видеть их и... оценивать! Именно про это я ему и «прожужжал все уши»!

Он посмотрел на брата, а затем снова обратился к Рогде:

– Вот о чем я ему твердил. Во-первых, практически во всех стаях перестали выбирать вожаков! Еще четыреста лет назад на смену одряхлевшему, не способному уже руководить стаей вожаку приходил самый сильный, самый опытный и умелый человек. Стая сама выбирала его и действительно выбирала достойного, потому что от вожака зависело будущее всей стаи! А теперь... Теперь вожак, еще будучи в силе, старается привести на свое место своего же отпрыска – сына, внука...

– А чем это плохо? – удивленно переспросила Рогда. – Ведь сын или внук вожака, конечно же, лучше всех знает, как управлять стаей. Он же учится этому с младых когтей у самого вожака!

– Плохо то, что вожак не смотрит, насколько его отпрыск способен водить стаю, насколько он умен и отважен. Плохо то, что по-настоящему способные люди уже не могут занять подобающее их способностям место, ведь конкурентов своего отпрыска вожак так или иначе старается... убрать! А это обескровливает стаю, ослабляет ее!

– Ну, в моей стае такого нет! – излишне резко возразил Всеслав. – Если мой Святополк займет мое место, он сделает это по праву и при поддержке всей стаи!

– В нашей стае такого нет? – горько переспросил Ратмир. – А ты вспомни Вата! Разве не он должен был быть избран вожаком после нашего деда? А вместо этого...

– Ват был предателем! – в ярости рявкнул Всеслав. – Он предал стаю! Из-за него погибли шестеро лучших волков! За это он и понес заслуженное наказание!

Вожак жадно припал к кубку с вином, словно сказанные слова ободрали его горло, а Ратмир смотрел на брата горьким взглядом. Когда же тот допил и со стуком поставил кубок на стол, Ратмир негромко произнес:

– Ты можешь рассказывать эту выдумку вот им. – Он коротко кивнул в сторону гуляющих дружинников. – А я знаю, за что и как был наказан Ват. Сейчас ты говоришь, что твой сын возьмет власть, только если он будет ее достоин. Но Святополку только двадцать лет, я посмотрю, как ты заговоришь и что ты... сделаешь, когда поймешь, что у него в стае есть достойные соперники!

Князь в ярости скрипнул зубами и резким движением снова наполнил свой кубок, расплескав вино по скатерти.

– Но это не самое страшное... – медленно, словно бы устало произнес Ратмир и, посмотрев в испуганные глаза княгини, неожиданно спросил: – На сколько, сестрица, увеличилось в Крае количество извергов, ну хотя бы за те годы, которые я отсутствовал?

Княгиня явно растерялась и неуверенно пробормотала:

– Так кто же их будет считать?

– Да, их никто не считает, – с горечью согласился Ратмир. – А стоило бы...

– Зачем? – удивленно переспросила Рогда, а Всеслав, оскалясь в кривой усмешке, зло пробормотал:

– Это еще одна умная догадка моего ученого братца! Он, видишь ли, считает, что изверги могут нам угрожать.

– Да чем же?! – изумленно воскликнула княгиня.

И снова Ратмир задал неожиданный вопрос:

– У тебя сколько детей, княгиня?

– Ты же знаешь, двое, – недоуменно ответила Рогда.

– А сколько в стае еще семей, где было бы двое ребятишек?

Княгиня посмотрела на мужа и чуть пожала плечами:

– Да... вроде бы больше нет таких...

– А вообще, сколько в стае детей?

Княгиня на секунду задумалась, а потом уверенно ответила:

– Двадцать один.

– Ты, Всеслав, гордишься тем, что сейчас в замке пируют почти шестьсот человек... – обратился Ратмир к вожаку стаи. – И вот у этих шестисот человек всего двадцать один ребенок!

– Рогда говорит только о... многоликих!.. – вскинулся уже порядком захмелевший князь. – А маленьких полуизвергов наберется не меньше тысячи!

– А вы полуизвергов принимаете в стаю? – с интересом переспросил Ратмир.

– Редко... – нехотя ответил вожак. – Это роняет престиж стаи!

– Но ты же знаешь, – вмешалась в разговор княгиня, – родить многоликого очень тяжело! Женщине приходится девять месяцев существовать, повернувшись к Миру только одной гранью, а это далеко не каждой по силам!

– Правильно, – кивнул Ратмир, – редкая женщина выдерживает весь срок беременности, потому-то твой случай – двое детей – уникален! А к своим детям от извергинь люди относятся с... презрением!

Он посмотрел по очереди на обоих супругов и огорченно покачал головой:

– Вы вот сказали, что не знаете, сколько в Крае извергов, так я вам скажу. Судя по величине города, их не менее десяти тысяч... Я говорю только о взрослых извергах! Это значит, что княжеский замок окружает, по меньшей мере, четыре с половиной тысячи семей, в каждой из которых от семи до десяти ребятишек!

– Зато изверги живут, в лучшем случае, семьдесят лет, а многоликие в худшем – двести! Да и что могут изверги сделать многоликому? – Князь пьяно расхохотался, и Рогда с тревогой посмотрела на мужа.

– Они уже делают... – спокойно ответил Ратмир. – Посмотрите, вы сами себя называете именем, данным нам извергами – многоликие! А ведь у нас есть и собственные названия для своего рода – люди, первые! Мы не говорим «многоличье» мы говорим – «многогранье», но вы пользуетесь прозвищем, придуманным извергами, и этим, сами того не замечая, уже ставите их на один уровень с собой!

– Как это? – снова удивилась княгиня. – С чего ты это взял?!

– По логике их речи мы – многоликие, они – изверги... Но и те, и другие – люди... человеки! Во всяком случае, изверги считают именно так! И вы, принимая их... терминологию, поддерживаете эту их уверенность!

Рогда растерянно посмотрела на мужа, не зная, что возразить деверю.

– Но ты, брат, видимо, имел в виду другое, – повернулся Ратмир к Всеславу. – Один изверг действительно ничего не может сделать человеку. И двадцать – ничего, и сто... А вот тысяча!..

И он многозначительно замолчал.

Однако Всеслава, видимо, не испугал многозначительный тон брата, подняв руку и покачав пальцем перед носом Ратмира, он заговорил в пьяном кураже:

– Не надо меня пугать, братец! Ты сам прекрасно знаешь, что стоит мне повернуться к Миру другой гранью, и любое оружие извергов, даже если они когда-нибудь научатся владеть оружием, будет бессильно против меня, в худшем случае я получу небольшую рану! Меня, волка, меня, медведя, меня, ивача, не достанет ни одно оружие этого Мира, разве что поцарапает! А вот я, своими клыками, своими когтями, своим клювом, достану любую тварь этого Мира!!! Кроме того, если я посчитаю, что моя стая недостаточно велика, то просто пошлю своих ребят по деревням извергов, и через девять месяцев она станет в два раза больше! Сами изверги прекрасно знают не только то, что они бессильны против нас – людей, но и то, что, если мы захотим, они будут рожать таких, как мы, и при этом еще будут нам благодарны! Да, да, извергини будут счастливы родить ребенка от человека! Так кто кого должен опасаться? – Он посмотрел в лицо брату хмельным горящим глазом и с довольной ухмылкой закончил: – Вот они меня и боятся! Боятся до дрожи в коленках, до холодка вдоль хребта, до пресечения дыхания! Я решаю: жить им или умереть. Так было, так есть и так будет во веки веков!

– Так было, так есть... – спокойно согласился Ратмир. – Но... как верно сказала твоя умница-княгиня, Мир меняется... И кто знает, какие изменения придут в этот Мир завтра?!

Всеслав откинулся на спинку стула и вяло махнул рукой:

– Я смотрю, вас, волхвов, стаи слишком хорошо кормят и у вас слишком мало забот! Вот вам в головы и лезут всякие... странные мысли! Как ты вообще мог додуматься до сравнения человека с извергом?!

Ратмир долго молча смотрел на брата, а затем негромко произнес:

– Вспомни Вата... Он был одним из лучших в стае, а стал извергом! Конечно, он потерял многогранность, но человеческие-то качества у него должны были сохраниться! И он не покончил с собой после того, как его лишили многогранья, а ведь многие ожидали именно этого. Нет, он прожил отпущенный ему срок, и прожил достойно! – И вдруг он снова улыбнулся. – Я сегодня видел одного из его потомков... Совсем маленький мальчишка, но удивительно похож на Вата!

Всеслав вскинулся:

– Ват умер сорок лет назад...

Ратмир удивленно приподнял бровь и пожал плечами:

– Я сказал только, что мальчик очень похож на Вата... И больше ничего!

Но Всеслав его уже не слушал. Голова князя упала на грудь, тело расслабилось, рука, державшая кубок, сползла со столешницы и выронила драгоценный сосуд.

Рогда подала короткий знак, и тут же к князю с двух сторон подскочили изверги-слуги. Осторожно подняв князя, они быстро вынесли его из пиршественной залы и в сопровождении княгини поспешили к княжеской спальне. Всеслав, казалось, полностью отдался пьяному, беспробудному сну. Но когда слуги, стянув с него жесткое парчовое платье, укрыли тяжелое тело прохладными простынями, он неожиданно открыл глаза и, обращаясь к стоявшей рядом с постелью жене, произнес неожиданно трезвым голосом:

– Пошли Скала и Искора в город. Они сопровождали Ратмира и должны знать, где он встретил того мальчишку. Пусть приведут его в замок, я хочу его видеть завтра утром!

Рогда молча кивнула в ответ.

Ратмир, оставшись за княжьим столом в одиночестве, задумался. Зал практически опустел, только несколько завзятых питухов все еще буянили за одним из столов, да изверги-слуги сновали по залу, прибирая со столов дорогую посуду.

«Бесполезно... – горько думал Ратмир. – Ни один из вожаков не думает о будущем. Всех их тревожит только сегодняшний день! И Совет посвященных не хочет заниматься этим! Посвященные почему-то считают себя выше мирских дел...»

К нему неслышно подошла молоденькая девушка и, смиренно опустив глаза, проговорила:

– Господин, ваши покои готовы, если вы хотите отдохнуть, я вас провожу.

Ратмир поднял глаза и взглянул на извергиню. Лет ей было не более четырнадцати, ее личико с небольшим, чуть вздернутым носиком, полными ярко-красными губками и длинными, пушистыми ресницами дышало свежестью. Простая прямая белая рубашка с подолом до щиколоток босых ног скрывала тело девушки, но спрятать высокую, упругую грудь она не могла. Брат князя встал со стула и негромко произнес:

– Ну что ж, проводи меня, красавица. Мне действительно надо отдохнуть.

Девушка быстро повернулась и легкой, летящей походкой направилась к боковым дверям, выводившим из пиршественного зала в правое крыло замка.

Гостевые покои, предназначенные для приезжавших к князю Всеславу посланцев из других стай, были на этот раз целиком отданы в распоряжение Ратмира. Молоденькая извергиня провела волхва по длинной анфиладе небольших комнат в главный зал покоев. Из зала, отделанного панелями редкого розового дерева, выходило две двери. Девушка направилась к той, что располагалась справа, и за ней, пройдя недлинным, узким и темноватым коридором, ввела Ратмира в большую спальню. Огромная кровать под роскошным шелковым балдахином была тщательно застелена, угол темно-синего легкого покрывала аккуратно отогнут, чтобы показать идеально растянутые голубые простыни.

Девушка остановилась у входа в спальню, и когда Ратмир прошел мимо нее в комнату, негромко произнесла:

– Если господину что-то нужно, я немедленно принесу...

– А если мне ничего больше не нужно? – с легкой улыбкой спросил волхв.

– Тогда я, с позволения господина, оставлю его, – не поднимая глаз, ответила девушка.

– А разве ты не разделишь со мною ложе, чтобы... согреть его? – спокойным, чуть надменным тоном поинтересовался Ратмир, и его вопрос, учитывая стоявшую на улице жару, прозвучал издевкой – жесткой, требовательной издевкой!

На одно мгновение девичьи ресницы взмыли вверх, и волхва обжег испуганный взгляд темных глаз. Девушка чуть откачнулась назад, и с ее щек сбежал румянец, однако голос ее, прозвучавший чуть тише, был все так же ровен и спокоен:

– Если господин мерзнет, я готова принести ему постельную грелку, а в спальне поставить жаровню.

– А вот этого не надо! – Ратмир высокомерно вскинул голову. – Ты прекрасно поняла, о чем я говорю!

Он несколько секунд помолчал, а затем снова спросил:

– Так ты готова разделить со мной ложе?

– Если господин этого потребует... – еле слышно пробормотала извергиня.

– Ты хочешь сказать, что сделаешь это против собственного желания? – переспросил ее волхв.

Девушка молча кивнула.

– Почему? Разве для тебя не лестно было бы стать наложницей человека и, может быть, родить от него ребенка?

На этот раз девушка отрицательно помотала головой.

– Почему?! – снова спросил Ратмир и, шагнув к девушке, двумя пальцами приподнял за подбородок ее опущенную голову. – Смотри мне в глаза и рассказывай!

Голос волхва звучал жестко, почти угрожающе.

Лицо девушки было запрокинуто кверху, однако опущенные ресницы по-прежнему прикрывали глаза. Не пытаясь освободиться от упертых в ее подбородок жестких пальцев, она негромко заговорила:

– Если я потеряю девство до брачного обряда, от меня отвернутся все родственники, а отец проклянет... Так будет, даже если я сама ни в чем не буду виновата... Господин тоже не женится на мне – зачем ему, многоликому, жена-извергиня!

– А если я официально признаю тебя своей наложницей? – все тем же жестким тоном спросил Ратмир.

– Вы попользуетесь мной некоторое время, а потом выбросите, как ненужную вещь, – не открывая глаз, проговорила девушка. – А мой позор останется со мной!

– Почему обязательно – выброшу?! – Волхв презрительно приподнял правую бровь. – Я отпущу тебя домой и дам богатое приданое!

– Даже с самым богатым приданым никто не согласится принять на себя мой позор...

Молоденькая извергиня старалась говорить спокойно, но в ее голосе уже чувствовались едва сдерживаемые слезы.

Ратмир наконец-то отпустил ее подбородок, и она тут же снова опустила лицо.

– Значит, постель человека для вас теперь считается несмываемым позором? – медленно проговорил он и замолчал, словно ожидая ответа на свой вопрос. Однако девушка стояла тихо, почти не дыша. – Да, я действительно очень давно не был дома, не был в стае... Тридцать восемь лет назад извергиня, взятая в наложницы и родившая дитя от человека, считалась у извергов очень достойной женой...

Девушка продолжала молчать, уставившись в пол. Ратмир медленно вернулся к кровати, уселся на покрывало и устало произнес:

– Можешь идти, мне больше ничего не надо.

Девушка быстро метнулась к выходу, но была остановлена в дверях властным окриком:

– Стой!

Она замерла, а волхв спокойным, даже каким-то ласковым голосом спросил:

– Как тебя зовут?

– Мила... – негромко ответила извергиня, повернувшись лицом к волхву, и он снова увидел быстрый взгляд, брошенный ему в лицо из-под взметнувшихся темных ресниц.

Ратмир лениво взмахнул рукой:

– Ступай, Мила, и прикрой за собой дверь поплотнее...

Девушка немедля выскочила за порог и аккуратно без стука закрыла дверь.

«Вот еще одно доказательство изменений, пришедших в Мир, – устало подумал Ратмир. – Извергини уже не считают честью забеременеть от... многоликого, как все еще думает мой дорогой братец! И неизвестно, что случится, если он пошлет своих волков по деревням извергов!.. Но значит – и я ошибаюсь, добиваясь хоть какого-то равенства для извергов, какой смысл давать права людям, рожденным извергинями, если для извергов ребенок от человека ненавистен, если он – „несмываемый позор“ для его матери! Но самое страшное, что и это изменение в Мир привели мы сами... Вернее, наша жестокость, несправедливость... наше высокомерие!»

Он встал с кровати, медленно разделся, аккуратно повесил свою темную хламиду на вбитый в стену деревянный костыль и забрался под прохладное покрывало. Сон к нему пришел не сразу.


Ранним утром следующего дня, задолго до восхода солнца, когда город только готовился к пробуждению, на тихой улочке слободы горшечников появились двое всадников. Княжьи ратники из старшей дружины, высокие, статные, широкоплечие мужи, были одеты в одинаковые темно-серые рубахи с приколотыми справа бронзовыми бляхами в виде волчьих голов, зимой скреплявшие ворот плаща, такие же темно-серые порты, высокие черные сапоги. На их головах красовались плоские, прикрывающие уши, картузы. Оружия в их руках не было, да здесь оно им и не было нужно.

Дружинники уверенно направили лошадей к домику старого Ерохты и, остановившись у калитки, спрыгнули на землю. Один из них остался около плетня, держа лошадей под уздцы и зорко поглядывая по сторонам, а второй небрежным пинком распахнул калитку и вошел во двор. Не доходя нескольких шагов до дверей хатки, он зычно гаркнул:

– Эй, хозяин, дверь открывай!

Дверь распахнулась в тот самый момент, когда подошедший дружинник уже собирался повторить свой небрежный пинок. На пороге стоял дед Ерохта, щурясь со сна и пытаясь разобрать, кто это так бесцеремонно орет. Разглядев княжьего ратника, он попытался поклониться, но тот, грубо толкнув старика внутрь хатки, рявкнул:

– Ну, где тут у тебя малец прячется? Давай его сюда!

– Не прячется у меня никакой малец, – растерянно пробормотал дед. – Внук только со мной...

– Вот он-то нам и нужен! – неожиданно весело гоготнул ратник.

Из тряпок, наваленных в темном углу хаты, вынырнула белая детская голова. Широко распахнутые, будто бы и не спавшие глаза уставились на ратника.

Тот, увидев мальчонку, одним прыжком оказался рядом с кучей тряпья и выдернул из нее Вотшу. Подняв ребенка на вытянутых руках, ратник довольно ухмыльнулся:

– Тот самый...

– Зачем вы его забираете?.. – забормотал за его спиной старый Ерохта. – Он же ничего не сделал, многоликий сам с ним заговорил...

Дружинник прижал мальчика к груди и повернулся к деду.

– Мальчишка ничего не сделал, – подтвердил он слова деда и, шагнув к выходу из хаты, добавил: – Но вожак хочет его видеть, а зачем... кто ж его знает?!

Когда дружинник с ребенком на руках вышел во двор, у плетня уже кучковалось десятка два слобожан. Тихо переговариваясь между собой, они с осторожным интересом косились на стоявшего у калитки воина. Увидев Вотшу на руках дружинника, все замолчали. Ратник, стоявший у плетня, быстро вскочил в седло и развернул коня таким образом, чтоб оказаться между своим товарищем и собравшейся толпой. Второй ратник спокойно усадил мальчишку на своего коня, поднялся в седло и, придерживая ребенка одной рукой, направился в сторону княжеского замка. Слобожане молча смотрели им вслед, пока оба дружинника не скрылись за поворотом дороги. Потом все они повернулись в сторону хаты. На пороге стоял старый Ерохта и с тоской смотрел вслед увезенному внуку.

Несколько минут над улицей висела мертвая тишина, а затем раздался хрипловатый мужской голос:

– Ерохта, зачем это многоликие Вотшу забрали? Он что, набедокурил сильно?

Этот голос словно бы вывел старика из оцепенения. Вздрогнув, он посмотрел на столпившихся у плетня соседей, потер лоб дрожащей рукой и нарочито громко ответил:

– Ничего он не набедокурил. Ратник сказал, что его... князь видеть хочет.

Снова над улицей повисло молчание – все обдумывали слова старика.

– Ну... может быть, князь посмотрит да и отпустит мальчонку-то... – раздался наконец женский голос, которому явно не хватало уверенности.

– Как же, отпустит, – немедленно отозвался кто-то из мужчин. – Когда это было, чтобы многоликие просто так отпускали нашего брата?!

– Но это же... ребенок... – робко возразил все тот же женский голос.

– А им все одно, что ребенок, что взрослый! – раздраженно ответил мужчина. – Мы для них не люди – изверги!

После этого, ставящего заключительную точку, слова все стоявшие у плетня люди как-то засуетились и стали быстро расходиться по своим домам. Скоро дед Ерохта остался в одиночестве.

Всадники, увозившие Вотшу, едва только толпа слобожан скрылась за поворотом дороги, пустили своих коней ходкой рысью, и скоро мальчишка увидел каменные городские дома и вырастающие за ними высокие серые стены княжеского замка. Спустя несколько минут копыта лошадей гулко процокали по деревянному настилу подъемного моста, и всадники въехали на огромный, мощенный камнем замковый двор. Здесь, рядом с высокими резными дверями очень красивого трехэтажного здания, они спешились, но Вотша остался сидеть на конской спине перед седлом всадника.

Дружинник, стороживший у плетня, быстрым шагом направился внутрь здания, а второй встал рядом с лошадью и, чуть придерживая мальчишку за пояс порточков, негромко сказал:

– Ты, малец, сильно не пугайся... Если князь что спросит, отвечай не торопясь, спокойно... Да не придумывай ничего – князь страсть врунов не любит.

– Я никогда не вру! – тихо буркнул насупившийся мальчик.

Ратник улыбнулся в густые усы и построжавшим голосом проговорил:

– И не перечь князю, не дерзи! А то и оглянуться не успеешь, как на конюшне окажешься!

– А чего я там, на вашей конюшне, не видал? – еще тише пробурчал мальчишка.

– Вот и я говорю – нечего тебе там делать! – неожиданно согласился ратник и снова улыбнулся.

Но в то же мгновение улыбка слетела с его лица. За закрытыми резными дверями раздался слабый шум, затем одна из дверей приоткрылась, и в образовавшуюся щель на крыльцо проскользнул второй дружинник.

– Идет князь! – чуть запыхавшись, проговорил он. – Снимай мальчонку!

Сильные руки сдернули Вотшу с лошади, опустили на камень площади, и ратник, щекотнув его ухо усами, прошептал:

– Помни, что я тебе говорил!

Мальчик молча кивнул белой взлохмаченной головой и уставился огромными голубыми глазами на высокие двери дворца.

Прошло минут пять, и двери медленно, торжественно распахнулись, открывая мальчишечьему взгляду темную, прохладную прихожую, из глубины которой выходил высокий, стройный мужчина в белой, расшитой красным крестиком рубашке, темно-серых портах и высоких сапогах. Рядом с ним шла полная высокая женщина в светлой рубашке и долгополом летнем сарафане.

«Вот он какой – князь! – восторженно подумал Вотша, вглядываясь в лицо мужчины. – Вожак... Всеслав!»

Выйдя на крыльцо, князь и княгиня внимательно оглядели маленького Вотшу, а затем Всеслав, усмехнувшись, проговорил:

– Он действительно похож на...

Быстро сбежав с невысокого крыльца, он остановился в двух шагах от мальчика и спросил:

– Как тебя зовут, маленький изверг?

– Вотша, господин...

Голос у мальчонки хоть и дрогнул, но прозвучал достаточно громко и ясно.

– А знаешь ли ты изверга по имени Ват?

– Это мой прадед, господин, – гораздо увереннее ответил Вотша и после секундной паузы добавил: – Только он не был извергом, господин, он был многоликим!

Всеслав метнул мгновенный взгляд за свое плечо, и Рогда в ответ едва заметно кивнула.

– С кем живет малец? – обратился князь к стоявшему позади Вотши ратнику.

– С дедом, вожак, с совсем старым дедом...

Всеслав снова посмотрел на мальчика:

– Если твой прадед был многоликим, то почему твой дед – изверг?

Вотша не сводил глаз с лица князя и потому сразу же уловил проскользнувшее по нему напряжение. Но вожак стаи мгновенно взял себя в руки, и на мальчика посмотрели все те же спокойные темно-серые глаза.

– Я не знаю, господин. – Мальчишка неловко пожал плечами. – Дедушка мне ничего об этом не рассказывал.

– Не рассказывал... – задумчиво протянул Всеслав и снова быстро посмотрел на свою княгиню.

Вотша почувствовал, как лежавшая на его плече рука ратника чуть напряглась.

– Ну, что ж... – начал было князь, словно приняв какое-то решение, но в этот момент из полутьмы дворцовой прихожей раздался спокойный, строгий голос:

– Не торопись, брат!

На крыльце позади княгини появилась высокая худощавая фигура, закутанная в темную хламиду, и мальчика обжег пристальный взгляд странно знакомых зеленовато-холодных глаз.

Рогда чуть посторонилась, и Ратмир, неторопливо спустившись с крыльца, встал рядом с князем.

– Позволь мне сначала... проверить его способности, его... возможности, – медленно проговорил волхв, не отрывая глаз от лица ребенка, и в его голосе не было просьбы. – Вдруг он тебе пригодится...

Князь недовольно нахмурился и сквозь зубы процедил:

– На что это мне может пригодиться маленький изверг?! Если б он был хотя бы полуизвергом!

– Вот мы и посмотрим, на что! – со спокойной уверенностью ответил волхв.

– Ты хочешь увезти мальчишку к себе в Звездную башню?

– Зачем? Мне достаточно будет просто... поговорить с ним... часок, другой.

Всеслав пожал плечами:

– Ну что ж, поговори... Хотя я не думаю, что малец представляет хоть какую-то ценность.

Затем, подняв глаза на стоявшего позади мальчика ратника, он приказал:

– Скал, пока что ты будешь отвечать за мальчишку. Устрой его в ратницкой, одень, накорми... В общем, займись им. И следи, чтобы он не сбежал! Головой отвечаешь! Когда волхв Ратмир закончит свои... исследования... я скажу, что дальше делать с мальчишкой!

Князь повернулся, взошел на крыльцо и, взяв княгиню под руку, направился в глубь дворца. Рогда, прежде чем скрыться в полумраке прихожей, успела бросить через плечо еще один настороженный взгляд. Теперь он был обращен к волхву.

Но тот не заметил этого взгляда.

– Приведешь Вотшу сразу после обеда ко мне в покои, – обратился Ратмир к Скалу. – Я за это время все приготовлю... И постарайся, чтобы мальчик не был слишком напуган – его испуг может все запутать.

С этими словами волхв повернулся и неторопливо последовал за княжеской четой.

Когда двери дворца за ними закрылись, Скал неожиданно подхватил Вотшу на руки и довольно пробасил:

– Ну ты, малец, молодец! Все как надо делал и даже князя не испугался!

Скал с Вотшей на руках пересек двор и между двух невысоких хозяйственных построек вышел к большому двухэтажному зданию, пристроенному к замковой стене.

– Вот здесь ты теперь жить будешь, – проговорил ратник, опуская мальчика на крыльцо и беря его за руку. Коротким коридором они прошли в заставленный длинными столами и скамьями зал, и Скал, остановившись в дверях, пояснил: – Это наша трапезная, а спальни находятся наверху.

У среднего стола сидело четверо дружинников. Перед каждым из них стояла большая деревянная миска и здоровенная глиняная кружка. Ратники завтракали. Вотша вертел головой, оглядывая трапезную, вдыхал запах каши и свежеиспеченного хлеба и крепко держался за руку Скала.

Услышав слова дружинника, завтракавшие обернулись, и один из них, здоровяк с густой взлохмаченной черной шевелюрой, глухим басом поинтересовался:

– Что это за птаху ты привел, Скал?

– Вот, знакомьтесь, правнук Вата, – проговорил дружинник, подводя мальчика к столу. – А зовут его Вотша. Вожак приказал присмотреть за ним.

Все четверо с интересом оглядели мальчика, а сидевший с правого края молодой худощавый дружинник проговорил:

– Правнук Вата? Надо же! Извержонок, значит. – И, хлопнув ладонью по столешнице, добавил: – Ну, садись с нами, извержонок Вотша, позавтракать-то, наверное, не успел?

Мальчик посмотрел на Скала, и тот поддержал предложение своего товарища:

– Садись, садись... Сначала поедим. Я ведь тоже еще не завтракал, а потом пойдем к тетке Сидохе, может, она тебе из одежды что-нибудь подберет.

Усадив мальчика на скамью рядом с молодым дружинником, Скал ушел к окошку в дальнем конце трапезной и, спустя несколько минут, вернулся с двумя большими мисками, наполненными рассыпчатой кашей, поверх которой лежало по ломтю хлеба. Затем Скал еще раз сходил к окошку и принес две большие ложки и две кружки. В одной из кружек была налита темная пенистая жидкость, а в другой – молоко. Поставив перед Вотшей миску с кашей и кружку с молоком, дружинник протянул ему ложку:

– Ешь, не торопись! Не набрасывайся на пищу, как зверь дикий!

Мальчик молча принял ложку, осторожно взял в другую руку ломоть хлеба, оглядел наблюдавших за ним дружинников, вздохнул и принялся за еду. Однако, черпанув пару раз из миски, Вотша вдруг замер с поднятой ложкой и поднял на Скала изумленные глаза:

– Дядя Скал... – шепотом проговорил он, торопливо проглотив кашу. – У меня... здесь...

И замолчал.

– Да что там у тебя?.. – встревожился дружинник и заглянул в миску к мальчику. – Ну, что ты там обнаружил?!

– Мясо! – испуганно прошептал Вотша и аккуратно положил ложку хлебалом на край чашки.

Дружинники переглянулись, и чернявый здоровяк добродушно прогудел:

– Ну что ж, что мясо... Вот и ешь с мясом... Раз в княжеский замок попал, силенок тебе много понадобится – собирай силенки-то...

Мальчишка осторожно заглянул в свою миску и, снова взявшись за ложку, ковырнул кашу. Потом, еще раз обежав глазами дружинников, уже смелее поддел небольшой шматок мяса и вместе с кашей отправил в рот.

Пока он сосредоточенно жевал, дружинники с веселым интересом поглядывали на него, но осторожно, так, чтобы уж совсем не смутить мальца. Тот, прожевав и проглотив первую ложку, с гораздо большим энтузиазмом потянулся к миске и вскоре уже вовсю наворачивал кашу, не стесняясь хозяев стола.

Прикончив кашу, Вотша аккуратно положил ложку в миску и, удовлетворенно вздохнув, проговорил:

– Вкусно!..

– А молоко?.. – с улыбкой поинтересовался Скал. – Молоко-то пей!

Мальчишка наклонился над кружкой и осторожно попробовал жирное молоко. Выпив пару глотков, он поднял голову, облизнул верхнюю губу и неожиданно улыбнулся:

– А квас-то у нас с дедом вкуснее...

Дружинники, с интересом наблюдавшие за маленьким извержонком, расхохотались...

И вдруг все пятеро почувствовали странную неловкость. Им всем пришло в голову, что вот с ними за одним столом сидит детеныш тех самых извергов, которых они презирали... Да нет, не презирали даже! Они их просто не считали достойными своего внимания, ну разве когда поразвлечься с какой-нибудь молоденькой, симпатичной извергиней, особенно в походе, в набеге! А вот, поди ж ты, сидит малец-изверг за одним с ними столом, ничуть не смущается, уплетает такую же кашу, а им не хочется цыкнуть на него, пристукнуть, вышвырнуть за порог, словно шелудивого пса! Наоборот, извержонок вызывал какое-то щемящее сочувствие, хотелось его... приласкать! И каждый, оправдывая себя, решил, что Вотша все-таки не простой изверг, что он все-таки потомок Вата! А Вата все еще помнили!

После завтрака, закончившегося в смущенном молчании, Скал взял мальчишку за руку и повел в стоявший по соседству с ратницкой небольшой домик, оказавшийся бельевой. Хозяйничала там пожилая толстая и удивительно опрятная женщина, которую все называли тетка Сидоха.

Сидоха, увидев мальчишку, вцепившегося в руку Скала, охнула, присела перед Вотшей и, покачав головой, спросила:

– Это откуда ж у тебя, волчара седой, такой хлопчик малой появился?! Неужто, старый грех какой следок оставил?!

– Мои грехи, тетка Сидоха, на три метра под землей схоронены, – усмехнулся Скал. – А это – грех... Не сказать, чей! – И многозначительно помолчав, добавил: – Вот, познакомься – правнук чернохвостого Вата, зовут – Вотша!

Тетка Сидоха в мгновенном взгляде вскинула лицо к стоявшему над ней Скалу и сразу же снова опустила глаза на мальчишку.

– Та-а-а-к... – медленно протянула она, и в этом коротком слове отпечаталась странная, непонятная для маленького мальчика тоска. – И как же он в замке-то у нас оказался?

– Ратмир вчера в горшечной слободе его углядел, да, видать, вожаку рассказал. А он приказал мальчишку в замок доставить.

– Зачем? – чуть дрогнувшим голосом переспросила тетка Сидоха, не сводя глаз с Вотши.

– Да кто ж его знает, – пожал плечами Скал. – После обеда поведу его к Ратмиру, а пока что приказано его одеть и накормить... Мы с ним позавтракали, а теперь вот к тебе пришли – подбери ему что-нибудь из одежи!

Тетка Сидоха медленно выпрямилась и, поднеся пальцы правой руки к губам, совсем тихо переспросила:

– А волхву-то мальчишка зачем понадобился?

– Он хочет узнать его... судьбу... – так же тихо ответил дружинник. – Говорит, вдруг он нашей стае пригодится!

Толстуха покачала головой и едва слышно вздохнула. Затем, коротко приказав: «Ждите!», ушла во внутренние помещения.

Минут через десять тетка Сидоха вместе с двумя своими помощницами, молоденькими извергинями, принесла несколько рубашек, две пары портов, полотна на портянки, маленькие невысокие сапожки. Вся одежда была не новой, ношеной, но чистой и ухоженной – было ясно, что у кастелянши замка все хранится в надлежащем порядке. Часа через два Вотша был одет во все новое, пригнанное по его маленькой фигурке. Даже сапожки оказались ему только чуть-чуть великоваты.

До обеда Скал успел еще показать маленькому извергу замок и вид, открывающийся с южной стены – той, за которой не было городских построек. Крутой склон, начинавшийся прямо за стеной замка, заканчивался песчаным обрывом, под которым поблескивала быстрая река, а за рекой до самого горизонта, иззубренного невысокими горами, простиралась волнующаяся ковылем степь. И только две-три небольшие дубовые рощицы нарушали это протяженное, волнующееся под ветром однообразие.

Вотша долго смотрел на степь с высоты замковой стены, а затем, взглянув на дружинника огромными голубыми глазами, тихо спросил:

– Дядя Скал, а что там, за этим... – и он повел перед собой рукой, не умея подобрать имени открывающемуся перед ним пространству.

Скал неловко ухмыльнулся и покачал головой.

– Это степь. Вся эта степь – наша! Она принадлежит нашей стае! А за ней начинаются горы. Вон они видны на самом горизонте. Волку до них бежать четверо суток! В горах живет другая стая – снежные барсы, ирбисы. – Дружинник на мгновение замолчал, словно припомнил нечто давнее. – Опасные, сильные бойцы! Они не строят замков, сами горы для них – замки. Я ходил туда с... твоим прадедом!

– С Ватом?! – немедленно вскинулся малец.

– С ним, – кивнул Скал и помрачнел.

Положив на белую голову мальчика свою большую, тяжелую ладонь, он вздохнул и совсем другим тоном проговорил:

– Пойдем, Вотша, обедать! А то еще опоздаем к волхву, он тогда мне задаст!

Обед поразил мальчика еще больше, чем завтрак. Изумленно оглядев заставленный закусками стол, он прошептал:

– Нам с дедом и за месяц столько не съесть!

Тем не менее, он отведал и борща с только что испеченными пышками, и горячего оленьего окорока с полбой, и распаренной в меду репы... Однако Скал зорко следил, чтобы мальчишка не переел – осоловеет, а ему ведь к волхву идти!

Через полчаса после обеда они отправились к Ратмиру.

У дверей гостевых покоев их встретила молоденькая служанка и, поклонившись дружиннику, произнесла:

– Господин Ратмир велел мне проводить вас к нему.

Затем, внимательно посмотрев на мальчика, она повернулась и направилась через анфиладу комнат к главному залу. Здесь она остановилась и, еще раз поклонившись Скалу, сказала:

– Господин Скал может обождать своего подопечного здесь. К господину волхву мальчик войдет один!

Дружинник пожал плечами и тихонько подтолкнул Вотшу в сторону девушки:

– Ступай с Милой, дружок, и ничего не бойся!

Мальчик шагнул к служанке. Та, бросив удивленный взгляд на дружинника, взяла его за руку и направилась к левой из двух бывших в зале дверей. Когда они скрылись, Скал посмотрел тяжелым взглядом на закрывшуюся за ними дверь и уселся в одно из кресел, стоявших в простенках между окнами зала.

Мила провела Вотшу коротким коридором до тяжелой, плотно прикрытой двери, с усилием приоткрыла ее и легонько втолкнула мальчика в образовавшуюся щель.

Мальчишка оказался в большой комнате с окнами, плотно закрытыми шторами. Мрак, царивший в комнате, едва рассеивался пламенем одинокой свечи, бросавшим трепещущие блики на темные резные дверцы больших стенных шкафов, янтарную полированную поверхность стола, установленного в центре комнаты, и большое черное, удивительно глубокое зеркало в странной, темного металла, оправе. Зеркало это не отражало комнаты, в его черной глубине проскальзывали голубовато-синие всполохи, словно некое утробное пламя пыталось выплеснуться и бессильно гасло у самой поверхности бездонной, черной пропасти. И мальчик испугался этой черной бездны, этих бесшумных, непонятно чем рождаемых всполохов, испугался впервые с момента своего появления в замке.

– Разденься и ложись на стол!

Холодный, равнодушный голос прозвучал из темного угла. Мальчик стремительно обернулся в сторону говорившего, и вперед выступила закутанная в темную мантию фигура. Голова фигуры пряталась под капюшоном, а лицо было прикрыто грубо вырезанной из толстой, жесткой кожи маской.

– Ничего не бойся, разденься и ложись на стол! – повторил волхв и повелительным жестом указал на янтарно отблескивающую поверхность столешницы.

Вотша, не отрывая глаз от высокой, темной фигуры, медленно разулся, развязал пояс портов, и они упали на пол. Переступив через них, мальчик едва заметно вздрогнул и начал стягивать рубашку.

– Быстрее, – поторопил его равнодушный голос.

Мальчик снял рубашку и опустил ее на порты. Затем, бросив взгляд на корявую маску, прикрывавшую лицо волхва, он взобрался на стол, вытянулся вверх лицом на прохладном полированном дереве, так, что свеча оказалась у него в изголовье, и закрыл глаза.

Волхв шагнул к столу и сквозь прорези в маске взглянул в лицо мальчику. Потом из складок своей мантии он достал два небольших холщовых мешочка и высыпал их содержимое по обеим сторонам от головы мальчика. Две крошечные горки похожего на мелкий песок порошка тускло засветились в полумраке комнаты, и было непонятно, то ли песок отражает свет свечи, то ли мерцает собственным светом. Но в это момент волхв быстро наклонился и задул свечу.

Песок продолжал мерцать чуть переливающимся желтоватым сиянием.

– Открой глаза... – глухим, безразличным, отрешенным ото всего голосом проговорил волхв.

Мальчик открыл глаза, и они вдруг замерцали голубоватым отсветом, словно отвечая на свечение песка.

На миг в комнате повисла странная неживая тишина, словно человек и изверг вдруг перестали дышать... перестали жить. Но, спустя мгновение, над головой мальчика поднялась темная рука с длинными тонкими пальцами, и все тот же неживой голос произнес странное, непонятное, невозможное для человеческого уха слово. Затем рука медленно опустилась и поочередно клюнула длинным указательным пальцем обе светящиеся горки – сначала справа, потом слева от головы мальчика. Вотша услышал, как длинный заостренный ноготь дважды сухо щелкнул в столешницу, и этот тупой звук было последнее, что он услышал въяве!

Настоящее для мальчика кончилось!

Песчаные горки от тычка преобразовались в крошечные кратеры, и из их середины вдруг отчетливо потянуло дымком. Этот дым почти сразу же стал виден, словно крошечные желтоватые облачка поднялись над столешницей, над головой ребенка. Подпитываемые все новыми и новыми струйками, вырывавшимися из середины кратеров, эти облачка разрастались, густели, окутывали голову Вотши, но его открытые глаза продолжали смотреть сквозь клубящийся дым в далекий невидимый потолок.

И тут новое изысканно-корявое, нечеловечье слово невнятным призывом сорвалось с уст волхва, и в ответ на этот призыв глубокая, черная поверхность зеркала засеребрилась, всполохи в его глубине засияли ярче, а затем из его глубины всплыло... отображение!.. Но это было отображение не той темной комнаты, в которой оно стояло, это было отображение какого-то другого, чужого Мира!

Мальчик лежал спокойно, бездвижно, но с губ его неожиданно сорвался едва слышный, слабый стон. И в ту же секунду волхв произнес третье гортанно-грозное слово, похожее на воинственный клич или приказ. В ответ на него в глубине дымивших песчаных кратеров полыхнуло крошечным оранжево-золотистым пламенем, а в темном провале зеркала, оплетая едва проступавшее изображение, забегали извилистые разноцветно-огненные зигзаги. Вначале едва заметные, они быстро набрали силу, и скоро уже вся комната полыхала стремительными беззвучными, разноцветными вспышками!

Волхв сбросил свою грубую маску и впился глазами в зеркало, распознавая, читая, запоминая увиденное!

А Вотша в это время тоже видел... Но это были даже не видения – это была самая настоящая жизнь! Нет, не его жизнь, не жизнь маленького мальчика! Это была чужая и в то же время непонятно близкая, родная жизнь! Он сам, он – маленький Вотша, был огромным волком со странно темным, почти черным хвостом, а за ним бежала стая из двенадцати зверей, а над ним высоко в безоблачном небе кружили три огромные птицы. И он, маленький Вотша, знал, что эти птицы тоже из его стаи, что они оттуда, с неба, видят его путь и следят, чтобы ему, маленькому Вотше, ничего не помешало продвигаться к своей цели.

Потом это видение смазалось, стерлось, и вместо него возникло другое, не менее яркое! На маленькой, тесной лесной поляне, окруженной густыми, непроходимыми зарослями черной колючки, пятеро волков рвали четырех матерых секачей! Мальчик знал, что схватка уже заканчивается, что кабаны сломлены и не помышляют о победе. Один из них лежал в стороне, подергивая ногами, и при каждом хриплом вздохе из его пасти, между сжатых конвульсией клыков сочилась ярко-розовая пена. Двое других, встав плечом к плечу и выставив вперед клыкастые, но уже порядком изорванные головы, прикрывали третьего, который пытался собственным огромным телом, как тараном, пробить брешь в зарослях.

Четверо волков, тоже уже имевших раны, без устали атаковали защищающуюся пару кабанов, а он, маленький Вотша – огромный серый волк с темным хвостом, медленно, словно бы безразлично обходил эту пару справа, разглядывая третьего секача, того, что еще не был ранен, того, кому необходимо было уйти из волчьей западни! В тот момент, когда этот третий в который раз врезался в ощетинившийся колючками кустарник и бессильно откатился прочь, он, маленький Вотша, прыгнул через головы прикрытия и низринулся на яростно пыхтящего кабана! Тот попытался подставить волку свои огромные, вымазанные в земле клыки, но эта разящая кость опоздала на мгновение – стальные волчьи зубы сомкнулись на кабаньей шее, пробили жесткую, колючую шкуру и рванули, раздирая в клочья гортань.

Кабан повалился набок, захлебываясь вырвавшейся наружу кровью, а он, маленький Вотша, могучим прыжком отскочил в сторону, уходя от конвульсивного удара тяжелыми раздвоенными копытами, и, вскинув голову, коротко взвыл, давая сигнал к отступлению.

Атаковавшие секачей волки медленно попятились прочь от израненных противников в сторону черневшего позади прохода в зарослях, и только он, маленький Вотша, остался на месте, наблюдая, как стремительно размылись контуры кабаньих тел и вместо них на поляне появились двое обнаженных, тяжело дышащих людей. Как они встали на колени около третьего человека, замершего с порванным горлом на голой истоптанной земле, как они, спустя минуту, горестно заломили руки и завыли от горя, не обращая внимания на стоявшего невдалеке волка...

Потом стерлось и это... Перед его открытыми глазами замелькало что-то неразборчивое, и в следующее мгновение он оказался в огромном темном зале, освещенном дымными факелами. Но теперь он был уже не в обличье волка – он был человеком!

Он стоял на высоком помосте, полностью обнаженным, и густые, темные, спутанные волосы падали ему на глаза, мешая видеть окружающее. Да он и не желал ничего видеть! Его сильные руки с мощными буграми мышц были безвольно опущены вниз. А в его душе клокотало пламя обиды, возмущения, ненависти! Прямо перед ним стоял пожилой седовласый мужчина, одетый в богатый наряд с княжеским плащом на плечах, в вытянутых руках он держал тускло отблескивающий нож с длинным клинком и затейливо изогнутой рукоятью. А позади старого князя в странно сгустившейся тьме можно было различить высокую тощую фигуру в уже знакомой Вотше темной хламиде. Волхв! Судя по плавным движениям рук, волхв что-то говорил, однако слов Вотша не слышал. Да и что можно было услышать, когда его мозг терзала единственная мысль – ПРЕДАЛИ!!! Когда в груди билось единственное желание – ОТОМСТИТЬ!!!

Но вот волхв вскинул руки и что-то прокричал. Слова были неразборчивы, но голос, срывавшийся на визг, больно резанул уши. Факелы вспыхнули ярче, и в этот момент князь резким движением сломал клинок у самой рукояти, а затем медленным, брезгливым движением бросил обломки под ноги ему – маленькому Вотше.

Свет померк, тьма пришла в его сознание, влилась в его душу, наполняя ее ужасом и безысходностью, все чувства замерли, и даже ток крови в жилах, казалось, остановился.

Мир его – маленького Вотши – прекратил свое существование!!!

Извивающиеся отблески в быстро мутнеющем зеркале свивались в повторяющемся, уже не несущем информации узоре. Дважды посвященный волхв Ратмир с усталым вздохом откачнулся от полированного обсидиана, вытер дрожащей рукой мокрый от пота лоб и взглянул в лицо лежавшему на столе мальчику. Навстречу ему ударил прямой, острый, как клинок, взгляд темно-серых широко открытых, не детских глаз! И второй раз откачнулся пораженный волхв.

– Закрой глаза!.. – глухо пробормотал он, и его голос уже не был холодным и безразличным, в нем плавала муть тревоги, в нем трепетала дрожь опаски.

Но мальчик не слышал этого голоса, его глаза, подчиняясь приказу кудесника, медленно закрылись.

В комнате воцарились тишина и темнота!

Когда дверь кабинета гостевых покоев приоткрылась и Ратмир позвал Милу, она не узнала его голоса. Слабый и какой-то обреченный, он настолько не соответствовал образу строгого, отстраненного от мира волхва, что она на мгновение растерялась, но привычка к дисциплине мгновенно взяла верх, и служанка быстро вошла в темное помещение. Свет, проникавший через открытую дверь из главного зала покоев, позволил ей разглядеть лежащее на столе обнаженное тело ребенка, а вот сам волхв старательно прятался в темном углу кабинета.

– Забери мальчика и отдай его Скалу... – медленно, словно бы с трудом проговорил волхв. – Пусть он внимательно наблюдает за ним... Мальчик будет спать... очень долго спать... возможно, больше суток. Если он вдруг перестанет дышать, пусть Скал немедленно пошлет за мной!

Молоденькая извергиня, на ходу подхватив с пола одежду Вотши, подошла к столу и взяла маленькое, худенькое тельце на руки. Выходя из кабинета, она на мгновение обернулась, но волхв продолжал оставаться в густой тени. Только когда она вышла из кабинета, волхв пошевелился – протянул руку и отдернул штору с ближнего окна.

Дневной свет проник в комнату и сразу же стер таинственный, мистический флер, наполнявший ее. Правда, на пустом письменном столе, выдвинутом в центр комнаты, оставалась оплывшая свеча зеленого воска, и темнели два пятна темно-серого пепла от сгоревшего колдовского зелья, но они казались случайностью, остатками какой-то неумной шутки. И магическое зеркало потеряло свой мистический налет, теперь оно выглядело обычной пластиной черного камня, отполированной и обрамленной темной, кованой металлической рамой.

Волхв оглядел кабинет и едва заметно пожал плечами. Он уже давно привык к двойственности предметов, к их зависимости от освещения, способа их употребления, отношения к ним человека... Он уже не удивлялся превращению самой необходимой вещи в совершенно ненужный хлам.

Откинув капюшон с головы, Ратмир медленными, неуверенными шагами двинулся вдоль стены, раздвигая шторы на окнах, наполняя кабинет светом. Так он добрел до большого покойного кресла, несколько секунд разглядывал его, словно не понимая назначения этого предмета, а затем осторожно и в то же время неловко опустился в него. Сил не осталось совершенно, невыносимо хотелось лечь в постель и провалиться в беспамятство, в сон, но он не мог позволить себе этого. Именно сейчас, по горячим следам, необходимо было спокойно обдумать все, что открылось ему в Пророчестве. А оно было на редкость ярким, точным, практически не допускающим разночтений. Мальчишка нес в себе простую и ясную альтернативу – он мог стать основой поразительного возвышения принявшей его стаи или же причиной гибели всего сущего Мира!

Только многолетняя тренировка, железная выдержка, воспитанная годами ежедневных занятий, привычка размышлять обо всем отстраненно, без эмоций позволила волхву унять бившую его нервную дрожь и внешне спокойно, даже безмятежно обдумывать полученную информацию:

«Самым простым будет промолчать, скрыть все, что тебе стало известно... Тогда мой драгоценный братец, скорее всего, прикончит мальчишку и вместе с ним любую из его возможных судеб. Но ты прекрасно знаешь, что Рок обмануть нельзя – Рок немедленно приведет в Мир нового... Вотшу, только ты уже не будешь знать, как он выглядит, в какой стае он появился, тем более что он снова, скорее всего, будет... извергом! И тогда уже, Ратмир, ты не сможешь держать в руке узелок его Судьбы. Правда, ты и не будешь ни в чем виноват. Но ты – волхв, ты для того и предназначен, чтобы держать в своей руке судьбы простых людей... в том числе и извергов!

Значит, это будет изменой самому себе. Значит, этот вариант не подходит».

Ратмир чуть шевельнулся в кресле, словно подчеркнув первый вывод из своих размышлений. Его темные, с зеленью глаза переместились от окна к полированному металлу магического зеркала.

Мальчишку можно забрать с собой в университет, в Звездную башню... Но тогда Ратмиру надо будет смириться с тем, что его родная стая никогда не поднимется до того поразительного величия, которое маленький изверг может ей принести! Ратмир, конечно, не настолько любит своего старшего брата, чтобы помогать ему возвыситься над всем Миром, но других вожаков... другие стаи... он любит еще меньше. В конце концов, именно эта стая вынянчила его, именно эти волки – родная для него кровь! А в университете сразу же найдутся желающие наложить лапу на его находку, особенно, если станет известно, какая Судьба уготована этому... извержонку. О-о-о, Ратмир хорошо знает посвященных – из всего совета не найдется и трех, которые не потянут к маленькому волчьему извергу жадные лапы ради возвеличивания своей стаи! И никакой кодекс их не остановит! А что тогда? Хватит ли у него сил, связей, изворотливости, чтобы сохранить извержонка за собой?!! Вряд ли... Кроме того, в Звездной башне слишком велика вероятность того, что мальчишка попадет под случайное ментальное воздействие, от которого он, Ратмир, тоже вряд ли сможет его прикрыть – случай, он потому и случай, что непредсказуем!

Значит, и этот путь не подходит!

И снова волхв едва заметно шевельнулся – второй вариант также был рассмотрен и с тем же результатом.

«Извержонка можно оставить в стае... под надзором моего старшего братца... Если тот сможет понять, какую ценность представляет Вотша, если сможет унять свое высокомерие, свою спесь... Если сможет по-настоящему привязаться к малышу, по-настоящему стать ему старшим другом... А вот это как раз и невозможно. Всеслав непомерно горд, тщеславен и потому... глуп! Он не сможет быть терпимым к какому-то там извержонку – пыли под его ногами. Разве что... Разве что сам Всеслав не будет близко общаться с Вотшей, просто отдаст приказ о его воспитании, приставит к нему надежного, умного и... сердечного волка, к которому сирота-извержонок сможет привязаться! В таком случае и сам Всеслав, находясь в достаточном удалении от малыша, сможет быть к нему снисходителен, а воспитатель сможет внушить своему подопечному уважение, почтительность, даже, может быть, любовь к своему повелителю! А лет через... пять-семь можно будет найти этому... странному... извергу применение, соответствующее его способностям. Тогда и я смогу снова заняться им. Да, пожалуй, именно так и следует поступить».

Ратмир с трудом выбрался из кресла и тяжелой походкой направился в спальню. Он был готов к разговору со своим старшим братом, но перед этим надо было отдохнуть, набраться сил!


Едва Мила с мальчиком на руках появилась в дверях приемной, Скал вскочил с кресла и мгновенно оказался рядом с девушкой. Увидев, в каком состоянии находится Вотша, дружинник пробормотал что-то неразборчиво-грубое и осторожно принял в свои руки маленькое худое тельце, а затем приглушенно, сдерживая рвущуюся наружу ярость, приказал:

– Одевай его! Быстро! Не хватает еще тащить мальца по улице голышом!

Мила начала осторожно надевать на мальчика рубашку, одновременно пересказывая дружиннику то, что велел ему передать брат князя. Скал слушал наказ волхва, никак не выдавая своего отношения, и только когда Мила начала натягивать на ноги мальчика сапоги, он вдруг грубо ее одернул:

– Не надо! Так понесу! Давай сюда обувку!

Служанка торопливо сунула ему в руку сапожки, и Скал, не говоря больше ни слова, развернулся и потопал к выходу из гостевых апартаментов.

В общей опочивальне ратницкой Скал выбрал свободную койку возле окна и уложил на нее спящего мальчугана. Снова раздев его и осторожно прикрыв легким покрывалом, он уселся на соседнюю койку и, сурово сдвинув брови, принялся о чем-то сосредоточенно размышлять.

В тот же вечер, после захода солнца, когда в небе проклюнулись первые звезды, молоденькая служанка-извергиня, приставленная княгиней к приехавшему погостить Ратмиру, явилась в малую трапезную, где Всеслав в компании трех самых близких друзей пил вино, привезенное с далекого юга, и играл в малый лов. Привычно потупив глаза, она встала в дверях трапезной и громко произнесла:

– Хозяин, господин Ратмир просит тебя немедленно прийти к нему!

– Просит... немедленно? – ухмыльнулся Всеслав в усы. – Ты, красавица, передай... господину Ратмиру, что, ежели я так срочно ему понадобился, пусть он сам ко мне придет. Тем более что у меня и компания хорошая подобралась, а рушить хорошую компанию – грех!

– Господин Ратмир просил передать, что речь идет о... Пророчестве! – не поднимая глаз, проговорила девушка.

Вожак криво ухмыльнулся, но глаза его прищурились, взгляд заострился.

– Вот как... – медленно процедил он сквозь зубы. – Выходит, братец мой и в самом деле выведал что-то важное, иначе он не стал бы так торопить разговор со мной.

Повернувшись к наблюдавшим за ним друзьям, Всеслав улыбнулся:

– Придется мне вас ненадолго оставить. Пойду, послушаю, о чем там дознался мой братец.

И не дожидаясь ответа своих собутыльников, вожак быстрым шагом направился в гостевые покои.

Ратмира он нашел в затемненной спальне. Брат лежал в постели, укрывшись периной до подбородка, широко открытые глаза на побледневшем лице горели мрачным огнем. Всеслав, вошедший в спальню в хмельном, игривом настроении, склонный слегка пошутить и покуражиться над тем, что хотел сообщить ему волхв, внезапно почувствовал все напряжение, всю тяжесть тайного знания, открывшегося кудеснику. Хмель мгновенно слетел с вожака, присев на край постели, он нащупал под периной тонкую руку брата и крепко сжал ее.

– Ты спрашивал Будущее? Рок что-то ответил тебе?

Голос Всеслава был хрипловат, но хрипота эта была вызвана отнюдь не вином.

– Да, – шепнул Ратмир с усталым придыханием. – Я спросил Будущее, Рок ответил мне, я получил... Пророчество. Извини, что не мог сообщить его тебе раньше, у меня просто не осталось сил для разговора, а, кроме того, мне надо было еще раз все осмыслить!

– Ты вполне мог не торопиться. – Всеслав попытался легко пожать плечами, но у него получилось только странное судорожное движение. – Отдохнул бы до завтра.

– Я побоялся, что ты, сам не ведая того, наделаешь глупостей, – ответил Ратмир, и его горящий, темный взгляд уперся в лицо брата. – С этим мальчиком надо быть очень... очень осторожным!

– Что значит – осторожным?

– Я тебе все расскажу, – усталость из голоса Ратмира исчезла, но напряжение усилилось. – Но прежде мне хотелось бы, чтобы ты до конца понял, насколько этот извержонок важен! – Всеслав молча пожал плечами. После небольшой паузы, вызванной неким сомнением, Ратмир добавил: – Тебе известно, как я отношусь к кодексу посвященных! Так вот, открывая тебе то, что мне удалось узнать об извержонке, я нарушаю этот кодекс... А ты должен знать, чем это мне грозит!

Правая бровь Всеслава удивленно приподнялась, его тело напряглось, как перед броском, а губы непроизвольно прошептали:

– Даже так?!

Взгляд Ратмира помягчел, в нем промелькнуло одобрение – похоже, Всеслав понял всю сложность положения!

– Я прочту тебе Пророчество, и ты сам поймешь, насколько все серьезно.

Волхв прикрыл глаза, несколько секунд помолчал, словно собираясь с мыслями, а потом начал читать нараспев:

Младенец этот Хаосом рожден,

И в этом теле зреют две души.

Душа-юнец разбужена природой

И к жизни проросла ростком зеленым.

Душа вторая – вещая душа,

Она пока что спит глубоким сном,

Не помня прошлых мук, предательства и лжи,

Не ведая, что ей дана возможность

В Мир принести тяжелый меч отмщенья.

Когда душа вторая не проснется,

Младенец этот станет большим благом

Для рода власти, чем само рожденье.

Он власти род возвысит так, что Время,

Безжалостное Время не сумеет

Изъять его в грядущих поколеньях.

Но если пробудить вторую душу,

Младенец станет истинным проклятьем

Для всех владеющих прекрасным этим Миром.

Безжалостная месть кровавым смерчем

Пройдет над Миром, забирая жизни

Виновных и невинных без разбора.

И воцарится Хаос, и природа

Извергнет всех, теперь еще живущих!

Ключом же к пробуждению души

Послужит память прежних поколений.

Волхв замолчал, но тишина не вернулась в темную комнату. Тяжелые, грубые, жестокие слова, казалось, просачивались сквозь потолок, сквозь стены и падали в души двух замерших людей глухим страшным предупреждением. Они, высказанные, замершие, не улавливаемые ухом, продолжали звучать чеканным ритмом в каждой клетке обездвиженных, парализованных тел!

Прошло несколько долгих минут, прежде чем вожак стаи смог преодолеть свое оцепенение и произнести:

– Да, с этим мальчишкой надо быть очень осторожным. Может быть, его лучше сразу... уничтожить?

– И потерять возможность властвовать над всем Миром? – переспросил Ратмир, и в его голосе не было насмешки.

– Ты считаешь, что какой-то дохлый... извержонок может...

Но волхв не дал вожаку закончить.

– Может! – жестко произнес он. – Ты забываешь, что это предначертал Рок, а Пророчества сбываются всегда. Раньше или позже, но... всегда!

Несколько минут в комнате висело молчание. Всеслав искал в произнесенном Пророчестве неясности или противоречия, а Ратмир с затаенной горечью наблюдал за братом. Наконец вожак неуверенно произнес:

– Я не слишком хорошо понял, что является ключом к пробуждению этой... души-разрушительницы? Что это за «память прежних поколений»?

Волхв помолчал, а потом заговорил спокойно, неторопливо:

– Ты помнишь нашего отца? Ну, конечно, помнишь! И деда нашего ты помнишь... Вот только помнишь ты исключительно то, чему сам был свидетель. Ты не помнишь того, чего не видел или не слышал, о чем тебе никто не рассказывал, но, тем не менее, эти события происходили... Об этих событиях знали наш отец, или наш дед, или наш прадед... Так вот, память о таких событиях не пропадает, она в нас самих, в наших головах, наших телах. И есть возможность ее... пробудить.

– Ты хочешь сказать, – медленно, осторожно подбирая слова, начал Всеслав, – что этот маленький изверг может вспомнить то, о чем знал его... прадед?

– То, что пережил его прадед! – уточнил Ратмир. – Да, может, но только при определенных условиях. Я думаю, это должно быть направленное ментальное воздействие.

Всеслав облегченно выпрямился.

– Тогда все не так страшно, мы вполне можем контролировать любые контакты этого мальчишки и исключить такое воздействие.

– Но он должен постоянно быть в сфере нашего внимания... Причем наилучшим вариантом было бы привязать извержонка к нашему роду настолько, чтобы он не представлял себе жизни без нас. Лучше всего было бы, если бы он тебя полюбил, как родного отца!

Всеслав удивленно поднял бровь.

– Я должен стать «родным отцом» для... изверга? Не слишком многого ты хочешь от меня, брат?!

В его голосе читались столь откровенное высокомерие, презрение и брезгливость, что волхв невольно поморщился.

– А может быть, ты сам займешься этим извержонком? – неожиданно предложил Всеслав. – Я готов взять на себя все расходы по его... содержанию, а ты, конечно же, лучше подходишь на роль няньки для мальчишки!

Ратмир долго смотрел темным взглядом в лицо брату, а затем спокойно, даже чуть насмешливо проговорил:

– Как ты себе это представляешь? Я заберу мальчика к себе в Лютец, в Звездную башню, и... что? Чем он там будет заниматься? Или ты считаешь, что его примут в школу при университете, что он сядет на Скамью Познания вместе с людьми? А может быть, мне отдать его в учение одному из городских ремесленников? Только в этом случае я вряд ли смогу контролировать его... жизнь! А теперь представь себе, что кто-то вдруг узнает Пророчество, ведь в университетском городе достаточно волхвов, дважды и даже трижды посвященных, и любой из них может просто почувствовать особость этого мальчишки! И проверить возникшее прочувствование! К кому после этого попадет твой Вотша?! К тому же в городе он может запросто попасть под случайное ментальное воздействие или просто под ментальный рикошет! – Волхв секунду помолчал, а затем, уже не скрывая насмешки, закончил: – Нет, братец, твое предложение не проходит!

Всеслав недовольно сдвинул брови – ему явно не хотелось возиться с каким-то там извергом, но и веских возражений для отказа не находилось.

– Если ты не возьмешь мальчишку к себе, если ты сейчас выгонишь его из замка, он, вполне возможно, попадет в какой-нибудь другой «род власти». – Волхв говорил спокойно и убедительно. – Согласись, это было бы... обидно!

– Да, конечно, – нехотя согласился вожак стаи. – Но... угождать какому-то извергу! Согласись, это еще... «обиднее»! – в тон брату добавил он.

– А тебе и не надо его опекать или тем более угождать, – блеснул глазами Ратмир. – Изверг должен быть счастлив находиться с тобой рядом, служить тебе, отдать, если надо, за тебя жизнь! Пойми, о Пророчестве не знает никто и не должен узнать! А еще один княжеский любимчик из извергов, маленький мальчишка, к тому же сирота, вряд ли привлечет чье-то слишком пристальное внимание! Приставь к нему кого-нибудь из верных волков, и пусть он опекает мальчишку. Тебе же надо будет отдать приказ о его содержании и обучении, а затем просто наблюдать за ним. Если он проявит какие-то способности, ты используешь эти его способности в службе, если никаких способностей не будет – он останется... да хоть бы простым нахлебником! Стая от одного рта не обеднеет, зато этот изверг будет постоянно под рукой и... Помни о Пророчестве!

– Ну ладно! – вскинулся вдруг Всеслав. – Я сам соображу, что мне делать с моим собственным извергом, раз уж ты повесил заботу о нем на мою шею!

«Все, братец пришел в себя... – удовлетворенно подумал волхв. – Значит, Пророчество не напугало его, а, скорее, заинтересовало, и он сможет справиться с извергом. Но и мне надо будет не спускать с него глаз!»

Вслух же он устало произнес:

– Да, я с тобой согласен – ты знаешь, что делать со своими извергами... А теперь, прошу тебя, позволь мне отдохнуть!

Волхв закрыл глаза и откинулся на подушку.

Всеслав был уже на пороге спальни, когда его догнал негромкий голос брата:

– Еще одно, князь. Постарайся, чтобы извержонок как можно меньше контактировал с Добышем. Волхв нашей стаи слишком любит копаться в чужих мозгах, а такое... «копание» в голове мальчишки может пробудить его наследственную память.

Загрузка...