Волхвы

1

Редкими приятными исключениями служат труды выдающегося белорусского историка и философа Г.М. Филиста: «Введение христианства на Руси: предпосылки, обстоятельства, последствия» (Минск, 1988) и «История «преступлений» Святополка Окаянного» (Минск, 1990), а также исследование О.М. Рапова «Русская церковь в IX – первой трети XII в.» (Москва, 1988).

2

Так называемое космологическое доказательство бытия бога зиждется на том грубо-материалистическом утверждении, будто Мир должен быть кем-то создан. Однако такой догмат о создании Вселенной неким Верховным Существом не может удовлетворить даже дотошного первоклассника, который обязательно спросит: «А Существо это кто создал?».

Мы – пантеисты и не признаём никакого бога-творца (тем более человекообразного Иегову мужского рода), ибо наши воззрения целиком отвергают произвольный акт миротворения из ничего просто по той причине, что Энергия совечна Материи и они не могут существовать друг без друга, являясь двумя аспектами-оборотнями Единой Космичес­кой Субстанции. Так учит Древняя Мудрость, и то же самое подтверждают экспериментальные исследования новейшей физики.

В пантеистическом мировидении отсутствует идея личностного бога-творца, свойственная профаническим авраамическим религиям. Само иудохристианское учение о боге, догмат о троице – это смешение позднего греческого политеизма и ветхозаветного монотеизма, лишённое всякого смысла и разрывающее единство Мира на естественное и «сверхъестественное». Мы не сомневаемся в существовании сверхчеловеческого Вселенского Разума, но отрицаем Его бытие вне Естества, то есть вне Природы.

Конечно же, условное понятие «Мировой Разум» не должно рассматриваться хотя бы даже отчасти схожим с человеческим мышлением. Монотеистам обязательно надо всё очеловечить. Их антропоморфный личностный бог наделён всеми страстями смертного человека, но только в гораздо большей степени: он думает и чувствует, испытывает гнев и т.п. Даже его всемогущество и всеведение – лишь свойства, отражённые человеческим пониманием.

Античным натурфилософам Вселенная представлялась целостным Живым Организмом. В их понимании Космический Разум (или Сущность Мира) нередко прямо отождествлялся с имманентным панкосмическим Божеством, которое мыслилось как некая внутренняя живительная Сила Природы, органически Ей присущая. По словам Цицерона, «Ксенофан, приписав разум Вселенной, которую он, сверх того, считал бесконечной, признал её Богом».

Философское понятие единого Божества, неотделимого от Природы, присутствует в пантеистических учениях раннего джайнизма, буддизма, даосизма. Миссионеры-церковники назвали их атеистическими, ибо не смогли усвоить всего величия и глубины такой религиозности, где внеприродному богу просто нет места.

Божеством в высшем, идеальном смысле можно назвать разве лишь бесконечную слаженную полноту РАЗУМНЫХ ТВОРЧЕСКИХ СИЛ, проявляю­щихся в Природе и образующих в совокупности единое, но многоликое БОЖЕСТВЕННОЕ ЕСТЕСТВО, ИЛИ ЕСТЕСТВЕННОЕ БОЖЕСТВО.

Божество, однако, является не только простой суммой всех слага­емых, то есть всего сущего в Мироздании, и не только самим Мироздани­ем, но и ещё чем-то неизмеримо более значительным, что ускользает от нашего восприятия и не может быть ни объектом, ни субъектом для познавания ограниченным человеческим рассудком. И потому наиболее мо­гучие умы считали безрассудным обсуждать непостижимую и неисповедимую Великую Тайну Природы. К чему человеку мучиться бесплодными размыш­лениями о том, что он всё равно не поймет? Как совершенно верно от­вечал Коперник на обвинения поповщины в том, что его гелиоцентричес­кая теория противоречит библии, – устремления «духовенства» должны быть направлены на то, как попасть на небо, а не как оно устроено.

Сущность того, что обычно принято называть Божеством в пантеистическом смысле слова, совершенно невыразима: если мы и решаемся всё же как-то обозначить неизъяснимое, то делаем это лишь вследствие бедности нашего словарного запаса. Но стоит заменить слово БОЖЕСТВО нашим по-мате­рински родным словом ПРИРОДА, и всё становится более понятным.

3

В последние десятилетия отдельные энтузиасты увлечённо ищут доказательства существования Языческой славянской письменности, упуская из виду, что Культура начинается не с письменности, а с устной Традиции.

Разумеется, умение читать и писать необходимо человеку, однако это умение ни в коем случае нельзя признать высочайшим достижением человеческой культуры. Именно бесписьменные народы творили гениальные эпические произведения, являющиеся недосягаемыми образцами, и переда­вали их изустно от поколения к поколению сквозь многие столетия и тысячелетия.

Сохранившиеся древние тексты имеют религиозную направленность: изначально все они были изустными и не предназначались для изложения на пергаменте или папирусе. Их безвестные авторы отнюдь не были оза­бочены тем, как донести до потомков определённые знания: существовал испытанный способ.

Известно, например, что кельтская культура была практически бесписьменной. Доктрины друидизма не записывались, а заучивались наизусть, хотя ученикам и ученицам приходилось тратить на это до 20 (!) лет. Цезарь в «Записках о галльской войне» упоминает их длин­ные и глубокомысленные религиозно-философские дискуссии о физическом строении мира, о размерах Вселенной, о небесных телах и их движении. Религиозное значение придавалось и заучиванию преданий, носителями которых были экзальтированные певцы-барды.

Вообще изустный способ передачи основных знаний, традиций и истории племени широко использовался и оправдал себя как исключительно надёжный. Конечно, эти знания могли быть проще всего изложены книжно. И именно их удалось бы проще всего уничтожить.

Изустное Учение имеет ещё и другие достоинства и преимущества. Ведь рукопись не может ни ответить на возникающие вопросы, ни защи­титься от неверного истолкования, ни отстоять своё убеждение в споре. Писанная книга делается источником всяческих лжеучений, сект и ере­сей. К примеру, начётчики кришнаиты по-своему читают Бхагават-Гиту, шииты и сунниты по-раз­ному толкуют Коран.

Море крови было пролито иудохристианами всех мастей, режущих друг друга только из-за различного понимания одних и тех же еван­гельских слов. Книжные черви-буквоеды старообрядцы и православные проклинали друг друга, до смерти споря о том, как правильно писать: «Исус» или «Иисус», хотя хрен редьки не слаще.

Примечательно, что источник вероучения духоборов (одно из направлений так называемого духовного христианства, возникшее в XVIII в. в России как протест против церковного и крепостного гнёта) называется «Животной (т.е. живой – Д.) книгой», то есть преданиями, передаваемы­ми из уст в уста. «Писанное слово – мёртво», – говорили духоборы, ощущавшие, как теряет оно свою сакральную энергетику. А собрания свои, носившие характер религиозных бесед и песнопений, предпочитали проводить на лоне Природы. Что это, как не стихийная, полубессознатель­ная тяга к древней, но вечно юной ЯЗЫЧЕСКОЙ ПРАВДЕ?

Язычники почитали законы Природы, а не книжное «священное писа­ние» (само слово «библия» по-гречески – всего-навсего «книга», и этим всё сказано).

Языческую мудрость невозможно изучать заочно по книгам. Мудрость эту можно найти непосредственно в Природе, но не в библиотеке. Зачем Язычнику букварь? Для натурфилософов-Волхвов живой открытой книгой была сама Мать-Природа: из этой летописи черпали они то, что невоз­можно выразить неодушевлёнными закорючками-буквами.

Приверженность славян к устной религиозной традиции, попросту не нуждавшейся в письменном отображении, а возможно, и умышленно избегавшей записи, объясняется устойчивостью у них общинно-родового строя и сопутствующих ему пантеистических религиозных представлений.

Долгие века, намеренно чураясь персонифицированных живописно-плас­тических образов, традиционно возводимых Волхвами к ёмким символам и знакам-оберегам, пантеистическое славянское Язычество, в отли­чие от средиземноморских культов с их великими богами и хитроумной мифологией, не создавало богатой материальной культуры и даже письменности: оно было религией ЖИВОГО СЛОВА.

Слово воплощалось в «дело» – семейно-родовое и общеплеменное СВЕЩЕННОДЕЙСТВО.

Заветы Пращуров закреплялись в сознании сородичей посредством сказаний-преданий и хранились в виде Свещенных Обрядов – Игрищ и неизменных обычаев, служивших той же самой цели, какой служат сегод­ня книги, – цели увековечения и передачи определённых знаний.

И незачем было ничего записывать: не было в том никакой потребности. Ритуальные тексты, обрядовый фольклор помнили наизусть. Ска­зания, песни, предания и другие нерукотворные памятники устной словесности знали все от мала до велика. Более редкие и сложные истори­ческие предания-кощуны дословно помнили баяны-кощунники и калики перехожие. Рукописные же книги казались просто ненужными.

Языческое Знание на Руси всегда было изустным. Оно передавалось из уст в уста, от Учителя к ученику, от поколения к поколению, из Рода в Род, а носителями его были умудрённые жизненным опытом Волхвы-Ведуны.

Учение излагалось обычно нравоучительными притчами-загадками, где изустное слово выступало и звуковым образом, и метким символом, и отражением волшебного восприятия действительности. Познание мыслилось как переживание, как задушевное слияние с познаваемым (со-зна­ние), как Знахарство в своём исконном понятии.

А ещё Волхвы умели говорить так, что за каждым высказанным сло­вом угадывалось невысказанное, и оттого речения их были столь много­значимы и весомы.

И эта просветительская сторона деятельности Волхвов как Учите­лей по значению перевешивала все остальные.

4

Родная Природа помогает не только «вспомнить», но и «пере­жить». Люди, участвовавшие в ночных мистериях Купалы, говорили, что у них появляется ощущение, будто они где-то, когда-то это уже виде­ли, хотя видят впервые. Пробуждается Родовая Память и словно приот­крывается какая-то тайна их прошлой жизни.

5

Вопрос о времени и месте происхождения славян до сих пор не решён однозначно исторической наукой. Среди учёных нет единого мне­ния о прародине славян, о том, где сложился славянский этнос. Суще­ствуют различные и противоречивые предположения относительно того, когда выделяется славянский язык, причём расхождения достигают не­скольких тысячелетий: от III тыс. до н.э. до I тыс. н.э.

6

Лесная наука – это умение понимать «всякие языки» живой Природы: имеются в виду «языки» трав, деревьев, птиц, зверей и дру­гих лесных соседей, а также умение принимать их облик.

В древнейшем народном эпосе упоминается чародейная наука оборотничества. Былина о Волхе Всеславьевиче, само имя и подвиги которого указывают на его волшебство-волхвование, относится к одной из самых архаических северных былин, сложившихся задолго до образования Ки­евской Руси. В былине повествуется, что Волх с детства обучался трём премудростям: «обвёртоваться» ясным соколом, серым волком, гнедым туром.

7

Исследования показали, как ошибался Макс Мюллер и другие ученые мифологической школы XIX в., считавшие ведическую религию древнейшей формой религии. Ведическая Индия – раннеклассовое (касто­вое) патриархально-рабовла­дельческое государство, и её религия – религия скотоводов, религия ритуальной практики – церемониальных жертвоприношений и заклинаний – есть религия поздняя, жреческая. Хотя она и отражает некоторые народные представления, присущие более ранним представлениям эпохи матриархата, в целом, однако, ведическая религия уже далеко ушла от первоистоков человеческой культуры.

8

Отсутствие у наших Предков персонифицированных богов, ради которых сооружались бы грандиозные храмы и приносились обильные жертвы, а также отсутствие особой касты жрецов, совершавших эти жертвоприношения, нередко приводится как свидетельство более низкого религиоз­ного развития по сравнению, например, с античным Язычеством.

На самом деле всё наоборот: появление антропоморфных изображений богов («болванов») и особых культовых помещений для них можно считать признаком искажения религиозных идей, утраты прежней, стародавней чистоты и следствием вредного чужеземного влияния.

Как известно, дурной пример заразителен. Первоначальная римская религия не знала изображений богов, статуй, идолов. Делать их изо­бражения и строить для них особые храмы римляне стали позже, подра­жая грекам, уже уклонившимся к тому времени от изначальных религиоз­ных воззрений.

Так же и восточные славяне: лишь на последнем этапе Язычества они под влиянием своих западных и южных соседей начали ставить исту­каны. Первые кумиры Перуна были воздвигнуты в Киеве Владимиром вскоре после его возвращения из Скандинавии (куда он бежал в 977 г.), а в Новгороде – Добрыней по киевскому образцу. При Владимире же по­являются на Руси и крытые храмы, где он, по словам саги об Олафе Тригвесоне, сам приносил кровавые жертвы.

9

Известно, что Франциск Ассизский пытался нести «благую весть» птицам. Менее известно о том, что случилось давным-давно в одной из раннебуддистских обителей, когда ученики, пришедшие послушать наставления Учителя, ожидали его в тени огромного дерева. Отшельник вышел к ним, но не успел он открыть рот, как в ветвях запела приле­тевшая птица. Все хранили молчание, а когда птица перестала петь и улетела, Учитель сказал: «Проповедь окончена». И ученики разошлись в глубокой задумчивости.

10

В Японских храмах нет никаких «идолов». Вообще в Японии зачастую храмом называется поросшая лесом гора, куда паломники под­нимаются, чтобы встретить первые лучи восходящего Солнца, которые наделяются волшебными свойствами.

Синтоизм – древняя национальная религия японцев (на которую, впрочем, оказали значительное влияние ещё более архаичные культы загадочных айнов, а также привнесённый в VI в. буддизм) – состоит в почитании природных и семейно-родовых Духов-Покровителей (ками).

В поверженной Германии англо-американские оккупанты преследова­ли «нацизм». В поверженной с помощью нового страшного «богоугодного» оружия Японии янки-оккупанты таким же образом пытались преследовать синтоизм, видя в этой национальной Языческой религии врага номер один. И тут они были по-своему правы, ибо самурайский дух выковывает таких героев, как Юкио Мисима.

Однако тотальная послевоенная американизация коснулась Японии лишь внешне, не затронув её внутренне, духовно. Японцы сумели сохра­нить ценности своей национальной культуры. Удивительным образом им удаётся сочетать высочайший уровень технологий с «первобытным» миро­воззрением, с чисто Языческими культами камней, водопадов и цветущей сакуры. Компьютеризация и роботизация прекрасно совмещаются и мирно уживаются с традиционными кимоно и любовным обожанием стихий, при­чём стихии эти и явления Природы и сейчас поэтизируются, наделяются чудодейственными свойствами.

Своему решительному неприятию иудохристианства и убеждённости в его полной обречённости трагически погибший Джон Леннон был, не в последнюю очередь, обязан жене-японке.

11

Изначальной, естественной индоевропейской религиозности вообще было чуждо понятие жречества как возвышающегося над осталь­ными сородичами некоего свещенного сословия. Особенно это сохрани­лось у народов Северной Европы, а именно у восточнославянских и германских племён, где не было деления на жречество и мирян.

Ганс Ф.К. Гюнтер пишет: «Идея выделения духовенства в особое сословие всегда была среди индоевропейских народов результатом влияния духа переднеазиатской расы» (Избр. работы по расологии. М., 2005. С. 241)

12

Преобладание общедоступных культов ещё не могло привести к появлению явно обособленного от остального населения жречества. Довольно простые, бесхитростные Языческие Обряды были понятны всем сородичам, и каждый глава семьи, являясь также главой домашнего ку­льта, сам совершал все жизненно необходимые свещеннодейства, касаю­щиеся его семьи и ближайшего окружения. Обходились, так сказать, своими силами.

Почитание умерших у славянорусов (как и у германцев) также имело форму семейно-родового культа Предков; жрецами этого культа были главы родов и семейств, а жрицами – их жёны, что свидетельству­ет о проявлении архаичных традиций, восходящих ко временам материн­ских родовых отношений.

Вообще в период родового строя у восточных славян Старший в ро­де был в то же время и жрецом, т.е. жречество не было профессио­нальным. На это определённо указывает историк С.М. Соловьёв (Сочине­ния. М., 1988. Кн. 1), а также А.С. Фаминцын в «Божествах древних славян» (СПб., 1995).

В обрядах родового назначения в качестве жреца обычно выступал Старейшина рода. Язычество – это родовой строй: общество, основной структурной составляющей которого является Род как единый жизнеспособный Сверхорганизм со всеми присущими ему свойствами: единым родо­вым разумом, единой родовой памятью, единой родовой волей, единой ро­довой биоэнергетикой (психоэнергетические родовые поля, или так на­зываемые «эгрегоры»).

Старейшина служил не богам, а своему Роду как Сущности более высокого, надличностного порядка, и этим религиозным служением сама родовая жизнь закономерно обретала значение освещённой Свыше.

13

14

См. труд акад. М.Н. Тихомирова «Крестьянские и городские восстания на Руси XI-XIII вв.» (М., 1955).

В.В. Мавродин в книге «Народные восстания в Древней Руси XI-XIII вв.» (М., 1961) также убедительно доказывает, что борьба за Языческую идеологию, борьба с христианством была «формой восстания смердов» (С. 50).

15

Достоин восхищения тот необъяснимый и в полной мере не осмысленный наукой факт, что древнейшие анимистически-пантеистические воззрения «примитивных» Язычников отлично согласуются с новейшими представлениями о Мироздании, в частности, с космогоническими, астрофизическими, геологическими, биологическими, психофизиологичес­кими и другими теориями, гипотезами и данными. Современная наука волей-неволей возвращается к первобытному гилозоизму и панпсихизму, когда устами наиболее одарённых своих представителей высказывает мнение, что в основе Природы-Вселенной лежит Разум, слагающийся из бесчисленного множества разумов и сознаний разного уровня.

16

«Волхв» – одного корня со словом «волохатый», облачённый в мохнатую шкуру.

17

В истории есть немало примеров того, как предсказание осуществлялось наперекор всем попыткам воспрепятствовать его осущест­влению.

Древние прекрасно понимали бессилие таких попыток противоборствовать исполнению прорицания оракула. «От судьбы не уйдёшь, и часто смертный удел настигает в дому человека, бежавшего с поля брани», – эти слова стали поговоркой.

Великий кёнигсбергский мыслитель доказал непреложно, что время (так же, как и пространство), каким оно отражается в нашем созна­нии, само по себе только субъективная форма нашего восприятия внеш­него мира. Нам остаётся совершенно недоступным познание «времени в себе», т.е. независимо от свойственного нам чувственного восприятия.

Время иррационально и ирреально. Вне нашего сознания, т.е. объективно, времени не существует, и в этом смысле оно – одна из величайших иллюзий (об идеальности времени учили ещё Упанишады).

Эта иллюзия существует постольку, поскольку существует воспринимающее её наше обычное, поверхностное сознание. И эта иллюзия исчезает вместе с исчезновением низшего, «дневного» сознания, когда оно уступает место сознанию высшему, когда пробуждается истинное Я человека.

Можно сказать, что будущее отделено от нас лишь порогом нашего сознания, и поэтому познание будущего есть лишь изменение нашего обычного способа восприятия. В экстатически-трансовых состояниях, благодаря понижению порога сознания, человеку иногда делается до­ступным то, что не воспринималось им в его обычном состоянии. И мис­тики всех времён интуитивно стремились перешагнуть этот порог, ма­ксимально заглушить, усыпить бодрствующее поверхностное сознание, являющееся лишь помехой для проникновения души в запредельную Реальность.

Когда внутренний взор ясновидца в пророческом трансе достигает того плана, откуда можно было бы единым взглядом обозреть Время из­дали, во всём его неподвижном постоянстве; объять одновременно на­стоящее, прошедшее и будущее, лежащие на одной плоскости, тогда отсутствующие, т.е. ещё не проявившиеся на феноменальном плане и оттого не зримые чувственному оку события предстают пред ним суще­ствующими потенциально на том высшем плане.

И изменить что-либо в этих будущих роковых событиях так же невозможно, как и в прошедших. Здесь кроется объяснение всех неу­дачных попыток избежать ведовских предсказаний. Более того, как бы в насмешку над всеми человеческими расчётами, исполнению предназна­ченного всегда содействует именно то, посредством чего пытаются предотвратить неизбежное. Классический пример тому – трагедия царя Эдипа. Таков же миф о Телефе, таков же рассказ Геродота о гибели сына Креза.

Тит Ливий в «Римской истории» пишет, что царь Эпира Александр обратился к Додонскому оракулу с просьбой предсказать ему исход предстоящего военного похода. Ответ гласил, что Александр должен опасаться реки Ахеронт, где ему уготована смерть. Веря прорицанию и страшась его, Александр с войском двинулся в Италию, подальше от Эпира, где протекал Ахеронт.

Но, говоря словами Байрона, «бороться против нашей судьбы было бы такой же борьбой, как если бы сноп вздумал сопротивляться серпу». И Александр встретил свою смерть в разлившихся водах проте­кавшей в Италии реки с тем же фатально-зловещим названием Ахеронт.

18

Археологи полагают, что на некоторых наскальных рисунках верхнего палеолита изображён бубен – важнейшая неотъемлемая принадлежность шамана. Известно также живописное изображение исполняющего ритуальную пляску (камлающего) звероликого шамана-оборотня в гроте Трёх Братьев (Франция). Некоторые учёные толкуют знаменитое изображение в пещере Ласко как изображение человека, пребывающего в шаманском обмороке.

19

20

Из истории известно, что различные способы искусственно вызывать самогипноз (аутосомнамбулизм) с целью раскрытия внутреннего взора применялись уже в самые отдалённые времена. «Пифониссы древних сами себя магнетизировали – прочтите Плутарха и его описание оракулярных токов», – указывает Е.П. Блаватская в одном из своих писем.

Иудохристианские анахореты-иссихиасты, возалкавшие узреть ангелов, устремляли неподвижный взор на собственную грудь и, насколько могли, задерживали дыхание. Пребывая в такой окаменелой позе долгое время и творя непрестанно безмолвную «умную» молитву, они впадали в самогипноз.

В религиозных культах всех времён и народов существовали различные собственные приёмы, способствующие вхождению человека в сомнамбулический транс. Эти приёмы поражают своим богатейшим многообразием: яростные синкопы индейских там-тамов и монотонный гул лапландского «барабана тролля», вихревые пляски жриц Диониса и самоуглублённая медитация йогов, изнурительные посты «юродствующих во христе» и пристальное, до умопомрачения, смотрение в этрусские зеркала…

Все магические ритуалы и причудливые церемонии, все аскетичес­кие истязания и «умерщвления плоти» были направлены на достижение транса, причём транс был не самоцелью, а средством, высвобождающим чудесные силы и способности, скрытые внутри человеческого существа.

К древнейшим искусственным методам относится также употребление таких сильных психоделиков, как ядовитые (для человека) соки некоторых «шаманских» растений и грибов, хмелящие зелья, дурманящие мази и воскурения и т.д.

У индусов почитался загадочный свещенный напиток сома, у тольтеков и майя – сок кактуса пейотль, у тибетцев – настой из мухомо­ров. Средневековые маги-каббалисты предпочитали белладонну, мандрагору, сон-траву, в которых содержатся органические вещества, вызывающие видения.

Марко Поло пишет о «китайских идолах», обладающих способностью разыскивать утерянные и украденные вещи. При идолах в посвещённом им храме постоянно находится старуха-жрица, являющаяся, по мнению Поло, посредницей между людьми и духами. Прежде чем спросить идолов об утерянной вещи, совершается пред ними курение, после чего духи дают жрице ответ, который она и передаёт человеку, потерявшему вещь. Далее знаменитый путешественник свидетельствует: «И я, Марко, отыскал этим способом утерянное мною кольцо» (Путешествие Марко Поло, изд. Русского географ. об-ва, 1902 г.). В действительности же дело, по-види­мому, обстояло так, что жрица начинала вещать, погружаясь в медиумический транс под влиянием одурманивающих наркотических куре­ний. Известно, что принятие некоторых наркотиков способствует обо­стрению сверхчувственного восприятия.

Приём современного супернаркотика ЛСД иногда сопровождается переживаниями и видениями религиозно-мисти­ческого содержания. Хотя с помощью таких искусственных психоактивных средств и удаётся порой вызывать блаженные состояния «свещенного безумия», сходные с религи­озно-экстатическими, всё же столь дерзновенные попытки насильственно вломиться в «Мир Духов» никогда не одобрялись истинными Мистиками, рассматривающими их как своеобразную упадочническую ересь, как ко­стыли для немощных.

«Полёты» психонавтов под влиянием галлюциногенов, искусственное стимулирование аномальных способностей в практике хатха-йогов и употребление опиума тождественны по существу и различаются лишь внешни­ми приёмами да степенью утончённости.

Великие Учителя всегда осуждали любую психотехнику и механические усилия пробудить спящий в человеке орган общения со сверхчувственным миром. Они утверждали, что использующие эти приёмы просыпаются лишь в низших подпланах астрала.

Особыми методами длительной оккультной тренировки можно заставить организм вызвать к жизни паранормальные психические силы, одна­ко очень сомнительна ценность подобных методов для развития Духовности в человеке.

Духовные Истины требуют и духовного их познания. В религиозной жизни древнейших мистических братств приобретение сверхнормальных сил и способностей никогда не было самодовлеющей целью, а всегда понималось как побочное следствие нравственного совершенствования. Высшее Начало влечёт за собою низшее. «Чудесные силы – лишь придо­рожные цветы вдоль Пути», – гласит древнее изречение.

Выдающиеся Гуру и сам Патанджали вообще не придавали этим психическим силам особой духовной ценности. А Сакья-Муни запрещал своим последователям прилюдно обнаруживать приобретенные силы, называя это пустым тщеславием. Он учил, что пробуждение души и перевод сознания на высшую ступень возможны лишь на пути утверждения в праведности и сострадания ко всему живому, к каждому бессловесному существу. Ибо нет добродетели, равной состраданию. И одним лишь неистовством состра­дания может достичь смертный того мистического соития, той ДИВНОЙ НЕСКАЗАННОЙ ОТРАДЫ, КОТОРАЯ ЗОВЁТСЯ ЛЮБОВЬЮ и пред которой психоделическое «просветление» не более как мерцание свечи в сравнении с озарением Радугой.

21

Известна (а вернее сказать, до конца не известна) изуми­тельная сила воздействия самовнушения на физические законы, управляю­щие организмом.

В клиниках успешно проводились опыты с внушённой невосприимчиво­стью к действию токсических веществ. Доза, обычно необходимо вызывающая отравление, при гипнотическом внушении его не вызывала. А поскольку всякое внушение есть, в конечном итоге, самовнушение, то уже не кажется неправдоподобной практика некоторых средневековых мусуль­манских фанатиков, употреблявших страшные яды вроде мышьяка без всякого вреда для себя.

У многих племён и народностей существуют судебные испытания ядом с целью открыть виновного. Обвиняемый принимает сильный яд, который по естественному порядку вещей должен быть губительным для него. Однако вследствие безусловной эмоционально-волевой установки испытуемого на собственную невиновность яд оказывается для него безвредным. Сюда же относятся тотемические ордалии, когда подозреваемый, чтобы доказать свою невиновность, безнаказанно подвергает себя укусам смертельно ядовитых змей, пауков и скорпионов.

В американских штатах Вирджиния и Джорджия имеет распространение особый культ. Целительная сила чистосердечной безоглядной веры позво­ляет приверженцам этого культа в состоянии крайней экзальтации пить смертоносные яды и безбоязненно подвергать себя укусам гремучих змей. Самовнушение формирует здесь особый психический настрой, заставляющий организм в момент наивысшего нервного напряжения мобилизовать свои скрытые, по сути дела неисчерпаемые резервы.

На известной картине И.Я. Билибина изображён момент древнерусско­го Языческого правосудия: закатав рукав, один из подозреваемых гото­вится оправдываться испытанием раскалённым железом. Если он невино­вен, то мощная, нерассуждающая психологическая установка на собствен­ную правоту послужит ему оберегом и позволит остаться невредимым.

Подобные испытания (кипящим маслом, огнём, расплавленные оло­вом и т.п.) были широко распространены с давних пор у самых разных народов, и невозможно предположить, что люди в течение тысячелетий пользовались бы такими методами, если бы они не достигали своей справедливой цели.

Невероятно, но факт: живая ткань становится огнеупорной и не поддаётся разрушению. Наблюдается противодействие известным законам Природы при помощи каких-то иных, но более высших и властных Её законов.

Учёные академики чешут затылки, но никто ныне не оспаривает колоссальную силу самовнушения. Однако никому не удалось дать сколько-ни­будь удовлетворительное научное определение самовнушению, не говоря уже о выяснении сущности этого феномена.

Какие внутренние интимные психофизиологические процессы лежат в основе внушения и самовнушения? На сей счёт в науке существует множество зыбких мнений и предположений, подчас самых противоречивых, что свидетельствует о полной беспомощности современных физиологов дать какой бы то ни было ответ на вопрос о природе гипнотизма и внушения. Все существующие «объяснения» внушения не объясняют, а лишь картинно описывают его.

Бехтерев писал в «Лечебном значении гипноза» (СПб., 1900): «Внушение есть не что иное, как вторжение в сознание или прививание к нему посторонней идеи». Но как она прививается и как становится своей?

Одной из основных проблем гипнологии является выяснение сущно­сти гипнотического торможения, этого «проклятого вопроса», по выра­жению учёного живодёра Павлова.

Бывает, что одно только слово гипнотизёра вызывает глубокие изменения в деятельности внутренних органов, бывают и безболезненные операции без наркоза. Но благодаря каким механизмам осуществляется словесное воздействие в гипнозе? Остаётся совершенно непроницаемой сущность процессов, служащих посредниками между нематериальным представлением (самовнушением) и обусловленными им поразительными изменениями в организме. Какова природа взаимодействия между психи­ческим и физическим началами в целостном человеческом существе?

Стигматы религиозных экстатиков убедительно доказывают силу влияния воображения на тело. Всякий знает, что он может шевельнуть пальцем, когда захочет, никого это не удивляет, потому что с этим фактом мы освоились. Никому не приходит в голову, что это явление сложнейшее и вполне аналогичной природы с появлением стигматов. Вся разница в том, что одно из этих явлений обыденно, а другое – исключительно.

Но как воображение (психика) связано с материей и посредством чего оно воздействует на неё? Что здесь является промежуточной стихией, связующим звеном? Нельзя ведь стоять одной ногой на Земле, а другой – на Небе.

На какую неуловимую субстанцию в организме действует непосредственно воля, и какая субстанция передаёт волевой приказ нервной системе?

Наиболее глубокие, прозорливые мыслители и учёные (среди них – наши Н.И. Пирогов, А.М. Бутлеров и др.) догадывались и призна­вали существование такой эфирной, флюидической субстанции, имеющей несравнимо более тонкую, метапсихическую организацию, чем та, кото­рая могла бы быть воспринимаемой нашими органами чувств. Эта «духов­ная плоть», некий внутренний психоплазменный организм-двойник, сотканный из биоэнергетических нитей, и является своеобразным мостом, переброшенным через пропасть, отделяющую сознание от физического тела.

22

Впрочем, «дикари», будучи людьми здравомыслящими, вовсе не считали шаманом всякого припадочного соплеменника, бьющегося в истерике и завывающего нечеловеческим голосом.

23

Сомнамбулическим, трансовым или высшим сном называется углублённый гипнотический сон. Именно сомнамбулическая фаза гипнотического сна бывает наиболее богата исключительными проявлениями ясновидения, прорицания, гипермнезии, телекинеза и другими, нередко с виду сверхъестественными. Самопроизвольный, естественный сомнам­булизм обычно называется лунатизмом.

Сейчас в науке используется вместо обозначения «душа» понятие «личность», хотя странно видеть, что психологией и психиатрией, т.е. науками о душе человека, занимаются люди, отрицающие существование самой души. Слова «сомнамбула», «сенситив» и «медиум» заменены определением «способный перципиент», представление о «магнетической силе субъекта» – понятием об «индуктивной способности внушающего», а вся необъятная область парапсихологических изысканий получила определённое признание и термин ЭСВ (экстрасенсорное, т.е. сверхчув­ственное восприятие).

Главное препятствие для исследователей ЭСВ заключается в том, что далеко не все феномены могут быть воспроизведены по желанию в лабораторных условиях. Другой трудностью является то обстоятельство, что сверхчувственное восприятие – вещь чрезвычайно своенравная, изменчивая и непостоянная, зависящая от многих малопонятных причин. Испытуемые подчас теряют неожиданно свой дар на неопределённое время.

Замечено также, что всё большая технизация опытов отрицательно сказывается на результатах исследования. Большинство современных парапсихологов в поисках прямых доказательств существования ЭСВ используют количественные экспериментальные методы. Это не тот путь.

В основу исследования должно быть положено изучение заслуживающих доверия спонтанных (т.е. самопроизвольных) явлений, фено­менов, демонстрируемых медиумами, а также экстатических, гипноти­ческих, лунатических и других паранормальных, самозабвенно-трансовых состояний человеческой психики.

24

Неоценимый вклад в изучение сомнамбулизма и связанных с ним загадочных явлений внёс гениальный германский

учёный и философ Карл Дю-Прель (1839-1900) в своих трудах «Философия Мистики», «Магия как естествознание», «Спиритизм», «Монистическое учение о душе», «Загадочность человеческого существа» и других (есть дореволюционные русские переводы).

Главнейшее положение Мистики утверждает: наше существо не исчерпывается нашим самосознанием. Основной тезис Дю-Преля гласит то же самое: мы не сознаём всего Мира и всего нашего существа; Мир и наше существо неизмеримо больше, чем то, что говорят нам о них наше сознание и наше самосознание. Изучение сомнамбулизма показало, что существует обширная, неосознаваемая нами, внеэмпирическая часть нашего психического организма. Потерпели неудачу все попытки свести человеческое Я к молекулярной структуре, заключённой в мозге.

Наше нынешнее чувственное сознание, исчезающее с наступлением смерти, есть только одна из возможных форм нашей способности созна­ния, наиболее ограниченная и поверхностная из всех, хотя она и при­знаётся огромным большинством людей за единственную.

В явлениях сомнамбулизма наблюдается новое, отличное от обычного и притом во многих отношениях высшее, сверхчувственное сознание. Это сверхсознание, не имеющее, по всей видимости, непосредственной связи с обычным, указывает на существование какого-то неизвестного нам носителя душевной жизни, которого Дю-Прель, из-за недостатка надлежащих слов для более верного обозначения, называет «трансцен­дентальным субъектом» (наш язык чрезвычайно беден и бессилен пе­редать многие понятия, корни которых лежат вне физического мира).

Это высшее одухотворяющее нас начало, этот «субъект» действует постоянно, но бессознательно для человека и проявляется лишь в мо­менты понижения обычной чувственности, т.е. при понижении порога бодрственного сознания.

«Трансцендентальное наше сознание отделено от земного нашего сознания головным мозгом нашим – порогом нашего сознания», – пишет Дю-Прель. Именно при помрачении или погашении головного сознания, с закатом внешних чувств пробуждается иногда внутреннее сверхчувст­венное восприятие и обнаруживаются новые, поразительные способности человека. Препятствием к расцвету этих новых способностей служат телесные оковы и обыденное «дневное» сознание, связанное с пребыва­нием в плотном теле. Смерть не только не уничтожает «трансцендентального субъекта» (т.е. наше высшее сознание), но, напротив, даёт ему возможность дальнейшего развития. В человеческом существе скрыты загадки, разгадки которых лежат за пределами грубо-материального его бытия.

Сомнамбулический экстаз – дверь, ведущая в совершенно иные и тем не менее пространственно совпадающие Миры, невоспринимаемые наши­ми пятью органами чувств. Потусторонний Мир есть всего-навсего Мир, лежащий по ту сторону нашего обычного сознания. Прекрасно сказал Дю-Прель: «В сомнамбулизме душа снимает с себя тело временно, со смертью – навсегда».

25

Мистическое прозрение есть состояние, которое невозможно объяснить понятиями обыденного житейского опыта. Реальность такого прозрения может быть познана только таким же Мистиком. Для сравнения: чтобы понять необычайное состояние влюблённого (а настоящая Любовь, по сути, тоже Мистика), нужно быть когда-нибудь самому «по уши» влюблённым. Никакие рассуждения не могут дать слепому представление о цвете.

26

Религиозный экстаз таит в себе огромную силу. Вспомним те Великие Живые Истины, что внезапно постигались сердцами людей в подобные мгновения. Такое озарение приходит неожиданно и так же неожиданно покидает человека. Оно, как и вдохновение, неуследимо и неподвластно нашей воле. Может ли поэт повелевать Музе?

27

Да, методы для объективной регистрации таких полей отсут­ствуют, подобно тому как отсутствуют методы для объективной регистрации гравитационных полей, хотя никто из-за этого в существовании гравитации не усомнился.

Упрямые факты сомнамбулизма и парапсихологии вполне могут служить косвенными свидетельствами в пользу существования биополей. В качестве таких же косвенных доказательств могут рассматриваться и все зафиксированные, но не объяснённые факты дистантных взаимодействий между биологи­ческими объектами, возможность которых также предсказывается теорией биологического поля.

Формально скептики правы, но в данном случае уместно вспомнить слова Цицерона о том, что лучше заблуждаться вместе с Платоном, чем быть правым вместе с пифагорейцами (мы приводим это изречение лишь «ради красного словца», отнюдь не становясь на сторону Цицерона в его оценке религиозно-философских школ Пифагора и Платона).

28

По-видимому, на этом основана психометрия – частная форма сомнамбулического ясновидения, удивительная способность некоторых лиц при посредстве какого-либо предмета, являющегося соединительным звеном-проводни­ком, вызывать перед своим внутренним взором людей и события, связанные с судьбой этого предмета.

Способность эта сопряжена с тем, что каждый предмет или объект хранит в себе как бы запись всей своей предшествующей истории, и особо одарённые сенситивы могут «считывать» эту информацию.

Вообще все события, происходящие в мире, а также человеческие мысли и движения души каким-то непостижимым образом оставляют свой вибрирующий отпечаток на окружающей обстановке (некоторые видные физики полагают, что такое возможно на субатомическом уровне, где Материя и Энергия взаимопревращаемы). Образуется как бы ряд картин, рисующих прошлое и доступных восприятию некоторых сильных медиуми­ческих натур.

Ведьма сама ничего не знает о том предмете, лице или событии, о котором её вопрошают. Но, взяв в руки этот предмет и особым обра­зом настроившись (частичный или полный самогипноз), она улавливает следы вибраций, воспроизводящих «преданья старины глубокой», причём эти ведовские прозрения подчас подтверждаются археологическими свидетельствами.

Удивительный психометрический опыт с ритуальной каменной статуэткой (предположительно из Атлантиды) описал знаменитый англий­ский географ и этнограф П.Г. Фосетт в книге «Неоконченное путешествие» (М., 1975. С. 24).

29

Помимо нашего явного мира, в гиперпространстве существуют иные, тонко-материальные миры с пребывающими в них иными видами жизни и разума, иными Сущностями и Существами. И они не менее таин­ственны для шамана, чем для нас с вами.

Миры эти, сосуществующие с нашим, взаимопроникающие и в то же время слитые воедино.

Можно, пожалуй, сказать, что Иной Мир – это Природа, как Она есть в своей Самосущности; «Природа в Себе», а не та видимость, что отражается в кривых зеркалах наших чувств.

В неподдельном ведовском наитии Она воспринимается как СВЕРХРАЗУМНОЕ БЫТИЕ, выходящее за пределы человеческого воображе­ния, но неизменно исполненное Жизни, Любви, Красоты.

30

Камены – древнеиталийские нимфы-богини пения, обитавшие в источниках и родниках. Имя их по-латыни обозначает поющих – предсказывающих. По Геродоту (История, 1, 47), пророчица в Пифоне (Дельфах) вещала вопрошавшим в шестистопных стихах. Вообще, почти все Дель­фийские оракулы имеют гекзаметрическую форму (гекзаметр – стих из шести стоп дактиля).

Сивиллины изречения были записаны греческими гекзаметрами.

Апулей в «Апологии» передаёт рассказ Варрона, что траллийцы во время войны с Митридатом обратились к прорицателям, и ребёнок, погружённый в транс, в ста шестидесяти стихах предсказал исход войны.

Тацит (Анналы, кн. II, 54) сообщает: «Жрец осведомляется у желающих обратиться к оракулу только об их числе и именах; затем, спустившись в пещеру и испив воды из таинственного источника, чаще всего не зная ни грамоты, ни искусства стихосложения, жрец излагает складными стихами ответы на те вопросы, которые каждый мысленно задал Божеству».

Знаменитый критский философ и поэт Эпименид (VII-VI вв. до н.э.), обладавший, по преданию, даром прорицания, творил гекзаметрические поэмы.

Античные натурфилософы для изложения своих мыслей пользовались поэтической формой и эпическим гекзаметром. Именно так в поэме «О Природе» излагал своё учение странствующий рапсод Ксенофан (VI в. до н.э.), затем его ученик Парменид (поэма «О Природе») и другие поэты-представи­тели одной из важнейших философских школ – элейской.

Слывший ведуном и чародеем мыслитель Эмпедокл (V в. до н.э.), следуя традиционному пути песнопений, излагал свои философские поэмы «О Природе» и «Очищения» гекзаметром.

Все античные писатели замечают, что, когда пророчица вещает в состоянии вдохновения, её лицо необычайно преображается, её речь делается ритмической и голос её крепнет; в нём чувствуется такая внутренняя сила, когда она произносит свои предсказания величест­венным и торжественным напевом.

Древняя поэзия представляла естественное выражение всякого сильного, цельного душевного движения, порыва или чувства, прежде всего – религиозного. Волевая и эмоциональная энергия создателя стиха бессознательно для него самого воплощалась в ритмическую речь и даже переходила в мелодичное пение.

Древнеиндийское предание гласит, что подвижник Вальмики однаж­ды залюбовался парочкой куликов, предающихся друг другу на ветви дерева. Внезапно самец с пронзительным криком падает наземь, сражён­ный стрелой подкравшегося охотника, а овдовевшая его подруга зали­вается горестным плачем. Вальмики потрясён до глубины души. Его сердце переполняется гневом и жалостью. Охваченный состраданием, он проклинает охотника, и слова проклятия неожиданно для него самого оказываются мерными строками стихов, а вся речь выливается в поэти­ческую импровизацию – поэму. Немного спустя Вальмики сознаёт, что гибель птички исторгла из его сердца неведомый прежде размер песно­пения – шлоку. Этим размером он затем слагает прекрасную эпическую поэму – песнопение о Раме – «Рамаяну».

На родство интонаций взволнованной словесной речи и музыкаль­ной мелодии обращали внимание многие языковеды и музыковеды. Подме­чено, что чем эмоциональнее, возвышеннее звучит речь, тем более обретает она дифирамбический ритм (как у сомнамбул) и при­ближается к пению.

В сагах неоднократно упоминается о скальдической импровизации, когда человек, подвергающийся смертельной опасности, вдруг начинает говорить мерными стихами.

Знаменитые пророчицы-монтанистки Присцилла и Максимилла облекали свои прорицания в ритмические мелодичные напевы.

Во время обрядов различных религиозно-экстатических общин и братств («хлысты» и т.п.) обычная речь возвышалась до ритмической напевной декламации, и пророчества произносились речитативами.

В связи с этим обращают на себя внимание наблюдения нашего крупнейшего психиатра, проф. С.С. Корсакова, который в «Курсе психиатрии» (М., 1901. С. 288) пишет, что у истеричных, склонных к сом­намбулизму больных, обычно косноязычных и недалёких, в возбуждённом состоянии «речь изменяется в своём темпе, делается быстра, словообильна, плавна, больной сыплет рифмами, созвучиями, поговорками и говорит стихами».

В диалоге «Ион» Платон устами Сократа поучает рапсода Иона: «Как корибанты пляшут в исступлении, так и они (поэты) в исступ­лении творят эти свои прекрасные песнопения; ими овладевают гармония и ритм, и они становятся вакханками и одержимыми… И он (поэт) может творить лишь тогда, когда сделается вдохновенным и исступлён­ным и не будет в нём более рассудка: а пока владеет рассудком, ни­какой человек не способен творить и прорицать» (Ион, 534 А-В).

«И Демокрит говорит, что без безумия не может быть ни один великий поэт», – замечает Цицерон. Любопытно сравнить со словами фран­цузского писателя Ж. Кокто – одного из основателей и столпов сюрреа­лизма: «Ничто не может быть менее нормальным для поэта, чем сходство с нормальным человеком».

То же самое можно сказать и о Волхвах, ибо Волхв – тот же Поэт, ДО БЕЗУМИЯ ВЛЮБЛЁННЫЙ В ПРИРОДУ.

Самым мощным средством воздействия поэзии является ритм. Стихотворный размер – основополагающее свойство поэзии, отличающее её от прозы и роднящее с музыкой. Восприятие стихотворной поэзии обуслов­лено воздействием ритма. Ритм – это стержневая, стихийная сила стиха. В наиболее архаических формах устной народной поэзии главную роль играет собственно ритм, и очень малую – слово. На это указывают ис­следователи, в частности А.Н. Веселовский (Историческая поэтика, М., 1941), Д.Н. Овсянико-Куликовский и др.

Сила воздействия поэзии увеличивается в зависимости от коли­чества стоп в стихе «Ритм имеет силу волшебную», – утверждал Гёте, а Шеллинг справедливо считал, что «ритм принадлежит к удивительным тайнам Природы и искусства» (Философия искусства, М., 1966. С. 196).

Действительно, в чём обаяние произведения искусства? Почему у нас «захватывает дух» от созерцания совершенной скульптуры или от звуков музыкальной сонаты? В чём их власть над нашими чувствами? Что за тайна лежит в основе гармонии, которую Пифагор считал прояв­лением Божественных Сил?

Тайна эта тем и прекрасна, что она – Тайна. Объяснить её невоз­можно: о ней можно догадываться только так, как мы пытаемся догадать­ся о сущности магнетизма или гравитации.

Восприятие ритма не есть процесс умственный, интеллектуальный, рациональный; не есть процесс «понимания» и «осознания». Здесь вос­приятие иррациональное; гармонические стихотворные узоры действуют не на рассудок, а непосредственно на глубины нашего психофизиологи­ческого существа, на нашу душу, вызывая порой упоительные ощущения высокого потрясения, очищения, катарсиса.

Почему же таким особенным, восхищающим, нередко чарующим образом действует на нас размер гекзаметра?

Вся видимая и невидимая Природа пребывает в вечном Движении – Коловращении, важнейшей особенностью которого является устойчиво выраженная ритмичность, цикличность. В основе Мироздания лежит ритм, вибрация. Это утверждали древние, и это подтверждается новой наукой – киматикой, видящей в синхронизированных ритмах причину поразительной слаженности Вселенной.

Всем явлениям Природы присуще ритмическое биение Жизненной Силы. Ритм – это естественное, органическое свойство Жизни, основа Жизни в любом её проявлении. Ритмы пронизывают всё: жизнь атома, жизнь клетки, пульсации жизни Земли, «дыхание» Солнца, жизнедеятельность всего Космоса.

Можно сказать, что Вселенная – грандиозный Организм, насквозь пронизанный равномерными волнообразными колебаниями – биоритмами. Их многослойные, идеально сплетённые циклы и плавные переходы обра­зуют одну бесконечную гармонию, величественную симфонию, «музыку сфер».

Ритмы Вселенной невероятно, безмерно сложны, и человеческому разуму недоступно познать закономерности Космоса; понять, как объединяются многочисленные накладывающиеся и пересекающиеся силы, воздей­ствуя друг на друга в структуре Мироздания, но в то же время всё их неисчислимое разнообразие подчиняется могучим, всеобъемлющим и, в конечном итоге, прямолинейным в своей целеустремленности законам Природы.

Существуют какие-то общие, единые гармонически-струк­турные основы бытия – от пульсаций атомов и клеток до законов стихотворчества. Общий ритмический порядок свойствен и солнечному спектру, и музыкаль­ной гамме. Посмотрите брачные танцы журавлей – в эту балетную сюиту заложен бессознательный ритм. Биоритмы присущи как Природе в целом, так и человеческой психофизиологии.

Конечно, наивно предполагать, что древние греки знали законы биоритмологии. Просто человек как микрокосм (мир в малом) совер­шенно бессознательно (иначе и быть не может) руководствовался теми же правилами, что и сама Природа. Интуитивно подражая Матери, он осваивал Её правила и пользовался ими. Натурфилософы творили в меру своей одарённости, ума и знаний, опираясь в своих исканиях на принципы творчества самой Природы, и нередко приходили к поразительно глубоким выводам, улавливающим суть мировых явлений, что ныне под­крепляется данными самых разных точных, естественных и гуманитарных наук. Современное научное знание всё определённее раскрывает древнюю догадку о неразрывном единстве человека и Космоса. Уместно привести строки из стихотворения известного русского революционера, учёного и поэта Н.А. Мо­ро­зова:

Сознательное или неосознанное стремление человека жить в согласии с биосферными ритмами приводит к гармонии с закономерностями, действующими в Мироздании.

Природа подобна в своих проявлениях. Ритмические формы движения материи подобны форме движения человеческой мысли. Вспомним гениального поэта-пантеиста Ф.И. Тютчева:

Дума за думой, волна за волной –

Два проявленья стихии одной…

Тютчев провидяще обнаруживает удивительное родство между явлениями, внешне, казалось бы, никак не связанными. Существуют общие ритмические законы, которым подчиняются и океанские волны, и стихотворные строки.

За ритмами музыки и поэзии стоят властные ритмы Природы, ритмы Её ярых, величественных стихий. Её биоритмы – это как бы материализовавшиеся стихи, слагаемые самой Природой; стихи же – это как бы своеобразные словесные биоритмы, высказываемые поэтом.

Сила воздействия плавных, звучных, размеренно правильно, как морские валы, следующих друг за другом могучих строк «Илиады» объяс­няется тем, что их ритм – гекзаметр – есть не что иное, как ритм морского прибоя.

Это подметил и К. Паустовский, описавший свои наблюдения в рассказе «Умолкнувший звук». Читая стихи на берегу моря, писатель об­ратил внимание на то, что размер древнегреческого гекзаметра хорошо согла­суется с ритмом набегающих и откатывающихся волн. «И вдруг мне стало ясно, что слепой Гомер, сидя у моря, слагал стихи, подчиняя их размеренному шуму прибоя…».

31

Согласно легенде, Мерлин перенёс исполинские камни Стоунхенджа из Ирландии за одну ночь с помощью только своего «Волшебного Слова». Народное предание не может быть заведомо ложным: пусть с определённым пристрастием, преувеличением, обобщением, с уклоном в какие-либо частности, но оно так или иначе отражает какое-то дей­ствительное событие. Так что в известном смысле легенда предстает в ином свете.

Надо сказать, что загадка доставки и воздвижения многими древ­ними народами гигантских мегалитов, неподвластных даже современным подъёмным кранам, до сих пор остаётся неразгаданной. Хотя эти непрев­зойдённые, фантастические достижения у всех на слуху, никто особо и ухом не ведёт. Сам Мерлин, равно как Атлантида, Гиперборея и Туле объявлены выдумками, зато мифический «ноев ковчег» с завидным упор­ством продолжают искать на горе Арарат.

32

У индусов заклинания называются мантрами: мантры – это свещенные тексты, которые произносятся на санскрите. Санскрит, или «мистическая речь», в древности именовался «языком Дэвов».

Мантра буквально означает фразу или формулу, обладающую, согласно эзотерическому учению древнеиндийских мудрецов, огромной силой воздействия посредством СПРАВЕДЛИВОГО её значения.

33

Высокая Поэзия – не что иное, как Мистика.

В «Одиссее» (ХХII, 347) певец говорит о себе: «Я самоучка, но Божество внушило мне разные законы песен». Здесь указание на то, что певец-импровизатор сам не отдавал себе отчёта в своём стихийном творче­стве; он получал его как нечто готовое, как чудесный дар, вложенный в его душу Богиней: «Муза возлюбила певца» (Одиссея, VIII, 63).

Такой была Поэзия в старые, добрые времена, когда Поэты-Титаны, обуреваемые мощными, циклопическими, не скованными рассудочностью чувствами, создавали свои неповторимые шедевры.

Такая Поэзия была «свойственна полным юношеских сил детям При­роды», – писал выдающийся германский философ-просветитель Иоганн Готфрид Гердер в трактате «Исследования о происхождении языка» (1772 г. Рус. перевод 1906 г.). Но этот природный дар стал постепен­но слабеть, увядать; наконец «явилось искусство, а натура заглохла».

Гердер подчёркивал противоположность между исконной, естественной, нерукотворной Поэзией и поэзией современной, книжной, искусственной, выродившейся. Не у классиков должны учиться нынешние поэты, считал Гердер, а обратиться к первозданной, вольной, подлинно на­родной Поэзии, внять голосу наивных гениев.

И впрямь, вся так называемая классика – это уже далеко не то, чем была Поэзия на заре истории, в пору юности и возмужалости чело­вечества, когда ещё не была потеряна связь с Тонкими Мирами.

Поэзия как Ведовство даже маститым классикам больше не по плечу. Мы уже не говорим о предсмертной зловонной немощи современной цивилизации бандарлогов, приписавшей поэзию к литературе (от латинского «литера» – буква) и называющей поэзией всё рифмованное и напеча­танное в столбик.

34

«Отличительная черта христианской эпохи, её высшее дости­жение – высшая власть слова, «Логоса», который является центральной фигурой христианской веры – стала врождённым пороком нашего века. Это поклонение слову имеет очень опасную тёмную сторону… Вера в слово становится доверчивостью, а само слово – дьяволь­ским лозунгом, способным на любой обман. За доверчивостью по пятам следуют пропаганда и реклама, призванные сделать гражданина жертвой религиозных и политических махинаций. В настоящее время Ложь приоб­рела доселе невиданный в истории человечества размах», – писал в прошлом веке всемирно известный психолог, философ и культуролог Карл Юнг.

Сказанное Юнгом как нельзя лучше подходит к современной россиянии, где господствующая церковь, мафиозные кланы новых буржуев и иудокапиталистический оккупационный режим срослись в одну криминально-клерикально-полицейскую «семью» паразитов, купающихся в роскоши за счёт оболваненных, ограбленных и измордованных тружеников.

35

Нам станет яснее эта психология, если мы примем древние Языческие представления о вечной метаморфозе, то есть о вечном пре­вращении. Согласно этим представлениям, ничто ценное в Мире не уничтожается окончательно, а лишь видоизменяется – оборачивается. Смер­ти, как таковой, в сущности нет: есть только перемена состояния.

У Природы – своя логика. Смерть – это форма Жизни, которой мы ещё не понимаем или уже забыли. Как ни странно, но больше других смерти страшатся иудохристиане, верующие в «воскресение мертвых».

36

Душа человека сродни Духам, будучи так же и сама соткана из той же легкокрылой, невещественной материи, которая есть телес­ность Духа. Впрочем, употребляемое здесь обозначение «Дух» не очень удачно: оно слишком подчёркивает нематериальную сторону представле­ния об этой Сущности, слишком спиритуализует её.

Восточные славяне лучше других сохранили первоначальный анимистический смысл понятия «Дух», когда Сила эта ещё не рассматривается как сверхъестественная, чисто духовная, напрочь лишённая всякой телесности. В этом – ярко выраженный архаизм нашего Язычества, отли­чающий его не только от греческой религии, но и от древнеарийских религий Вед и Авесты.

37

То, что за неимением лучших подходящих слов называется богами, суть таинственные природные Силы-Сущности. Их не следует ни очеловечивать, ни демонизировать, ни обожествлять. Эти Силы могут быть богами, то есть рассматриваться как божественные лишь постольку, поскольку БОЖЕСТВО есть другое наименование ПРИРОДЫ.

В повседневной жизни люди сталкиваются не с «богами», а с неведомыми Силами, пронизывающими и животворящими Природу. Поэтичес­кие олицетворения этих Сил, а не «боги» были главным содержанием народной религиозности (так называемой «низшей мифологии»).

Разумеется, внутри древнерусского общества сосуществовали религиозные взгляды и обычаи самого разного уровня развития. Профаны, немощные подняться до осмысления возвышенной сути религиозно-этичес­кого Учения Волхвов и неспособные поэтому к общению с Высшими Силами в их спиритуальной форме, довольствовались почитанием зримых руко­творных изображений – идолов, служивших послаблением для удовлетво­рения посредственных умственных запросов невежественных мирян.

Для просвещённых же идолы эти были лишь эмблемами, лишь условными символическими изображениями Идей, то есть того, что невозможно лицезреть воочию.

Но даже самые «тёмные» Язычники никогда не воображали, будто некие Духовные Сущности-Божества вселяются, воплощаются и живут в идоле и потому идол как бы сам становится настоящим богом.

38

Мы, люди, до сих пор почти ничего о себе не ведаем, даже толком не знаем, как появился на свет род человеческий; не пред­ставляем и то, как вообще зародилась на Земле сама Жизнь.

Так называемые практические открытия науки ограничиваются описанием эфемерных и иллюзорных аспектов Природы, не затрагивая Её глубинной сути и не понимая происходящих там процессов. Мудрецы гово­рили, что неведение есть восприятие несущественного и невосприятие существенного.

Иллюзия состоит в том, что описание принимается за теорию, т.е. за объяснение. Подобными описаниями учёные в действительности выра­жают не их знание, а недостаточность их знания о природе законов, лежащих в основе описываемых явлений. И примеров такого описания, имеющего форму теории, можно привести сколько угодно (электричество, магнетизм, тяготение, свет, фотосинтез и т.д.).

Ещё не так давно казалось, будто Жизнь неглубока и скоро наука доберётся до основы всего сущего. Но то было жестокое заблуждение. Несмотря на то, что изучение феномена происхождения и сущности Жизни имеет уже многовековую историю, число связанных с этим феноменом загадок за это время не уменьшается. Более того, с годами их стано­вится всё больше: по мере исследований в руках учёных оказываются всё новые факты, требующие и не находящие объяснения.

«Наука не дала на протяжении всей своей истории – более 2500 лет никакого ответа на этот вечно стоящий перед нами вопрос», – писал акад. Вернадский в работе «Начало и вечность жизни» (СПб., 1922. С. 6).

Полвека спустя виднейший представитель «квантово-меха­нической биологии», лауреат Нобелевской премии А. Сент-Дьерди признаёт, что «мы не можем определить, что такое жизнь» (Введение в субмолекуляр­ную биологию. М., 1964. С. 116).

Прошло ещё полвека, но ни одна из многочисленных гипотез не смогла найти правдоподобного и непротиворечивого объяснения всему огромному разнообразию накопленных эмпирических данных. Поиски реше­ния важнейшей, мучительной проблемы Жизни не дали никаких положи­тельных результатов ни на уровне абстрактного философствования, ни на уровне голого лабораторного эксперимента, ни при попытках их сов­мещения, и конца этим поискам не видно.

Есть пять основных концепций относительно происхождения Жизни:

1. Жизнь сотворена сверхъестественным надприродным существом.

2. Жизнь возникала из неживого вещества самопроизвольно и многократно.

3. Жизнь никогда не возникала; она существовала вечно.

4. Концепция панспермии: Жизнь занесена на Землю из Космоса.

5. Концепция биохимической эволюции.

Гипотеза о происхождении живого из «неживого» – просто «научно» – атеистическая изнанка монотеистического креационизма, согласно которому бог сотворил жизнь из ничего. Хотя критика гипотезы о само­зарождающейся Жизни была убийственна, гипотеза эта держалась, посколь­ку библейское «объяснение» посредством акта творения Иеговой выгля­дело ещё более нелепым.

Несмотря на то, что теологическая догма и вульгарно-материалистическая версия, на первый взгляд, диаметрально противоположны, их конечные заключения удивительно схожи: обе они заявляют, что никакой тайны здесь нет, да и какая может быть тайна в бездушной, косной Природе?

Отсутствие мало-мальски вразумительных ответов и у науки, и у богословов позволяет считать пантеистическое, или космотеистическое положение о том, что Жизнь имманентна и совечна Вселенной, ничуть не большей фантасмагорией, чем гомункулус из пробирки, посев инопланетян или воскрешение Лазаря.

Большинство натурфилософов (т.е. «любящих мудрость Природы») придерживалось архаичного, полученного некогда от Ведунов и Ведьм-Прорицательниц Учения о всеобщей одушевлённости материального мира. Эмпедокл осмысливал Космос как живое целостное Существо. Мир одушев­лён, и нет принципиального различия между живым и «неживым», а есть только степень и мера одушевлённости.

Позднее, в XVII в., Учение это получило название гилозоизма (хилозоизма) от греч. слов «материя» и «жизнь», наделявшего способностью своеобразного ощущения все вещи в Природе. А ныне почти то же самое, но только в заумных терминах говорят наиболее проницательные биофи­зики и геохимики. И надо отдать им должное: они чтут Тайну.

ЖИЗНЬ – ВСЕЛЕННАЯ – БОЖЕСТВО – СУТЬ ОДНА ВЕЛИКАЯ ТАЙНА. И Тайна эта навсегда останется Тайной, иначе быть не может: ведь «разоблачённое» Божество – уже не Божество.

39

Всегда были недюжинные натуры, жаждущие более содержательной религиозной и познавательной жизни, чем та, которую могли дать им обычные представления о богах. Наиболее пытливые не удовлетворялись такой духовной пищей, а всей силой своей мысли стремились проникнуть в скрытую взаимосвязь Вселенских Тайн, чтобы там, в самой сердцевине, познать, что же есть Сущность Мира и человека, в нём живущего?

Боги – это только представления, с помощью которых люди надеются уяснить себе загадочную сущность Бытия. Но боги не решают всех религиозно-нравственных проблем.

Попытки очищения Языческих культов от позднейших наслоений предпринимали Аполлоний Тианский, Плутарх, Максим Тирский, Апулей, Кроний, Нумений, императоры Марк Аврелий, Юлиан, другие античные мыслители, выдвигавшие на первое место религиозно-этическое совершенствование человека.

40

Лишь у балтийских славян существовали идолы, крытые храмы и особая каста жрецов, что объясняется скандинавским влиянием.

К чести даже позднего восточнославянского Язычества надобно заметить, что если у скандинавов Один, Тор, Бальдер, Локки и другие боги очеловечены до предела, то у нас под Перуном всё же в очень значительной мере подразумевалось природное, стихийное начало, и лишь на нём основывалось все остальное. В образе Волеса (Велеса) всегда преобладали архаичные медвежьи и волчьи тотемические черты, то есть та же живая природная основа.

Оккультный закон гласит: Зверь (Волк), соединённый волшебными тотемическими узами-оберегами с человеческим родом, не терпит предательства. Род, не достойный своего Тотема-Покровителя, гибнет.