Волки

Бешеный волк

Только четыре волка из всей стаи пережили тяжелую зиму, и Черномордый был в их числе. Теперь, в июле, он кормил свой выводок, укрытый в большом гниловище, и, могучий и сытый, безнаказанно опустошал стада окрестных деревень. Его хитрость делала его неуязвимым, а по силе никто не осмеливался соперничать с ним; он весил почти четыре пуда.

Однажды на закате, когда кровавая полоса зари просвечивала между стволами деревьев, отбрасывая на землю длинные столбы теней, когда перекличка птиц, замолкая, уже переставала тревожить лесное безмолвие, Черномордый вышел на дорогу, огляделся и быстро побежал к опушке. Там, знал он, скоро удастся ему добыть зайца, гуся или овцу. Но не успел он пройти и половины дороги, как заметил впереди небольшую рыжую собачонку.

Встреча была необычна и неожиданна. Собаки не осмеливались так далеко уходить в лес; наверное, где-нибудь поблизости был и человек, и Черномордый сошел с дороги в чащу и притаился. Но собачонка была одна. Медленной, какой-то вихляющей походкой она бежала вперед по дороге, поровнялась с Черномордым и пробежала дальше; а человека не было ни слышно, ни видно.

Волк был сыт, собака не казалась завидной добычей, и Черномордый на минуту остановился, колеблясь, преследовать ли ее. Но ненависть волков к собакам погнала Черномордого по следу собаки.

Скоро он догнал ее, подошел близко и хотел уже напасть, но все поведение, весь вид собаки были так странны и необычны, что он невольно сдерживал вспыхнувшее в нем желание убийства.

Собака, казалось, не замечала волка. Тощая, худая, она неуклонно бежала все вперед и вперед, опустив голову, с полураскрытым ртом, из которого свешивались длинные нити слюны. Чуть заплетаясь задними лапами, она бежала, никуда не глядя и, казалось, будет бежать, пока хватит сил. В помутневших глазах ее застыл страх, но не перед Черномордым, который шел в двух шагах позади нее, — попрежнему собака не замечала его. Какой-то странный вой раздался в то мгновение, когда собака, словно что-то заметив, метнулась в сторону и побежала скорее. И что-то зловещее было в этой ничтожной рыжей собачонке, трусившей по лесной дороге.

Несколько минут Черномордый бежал за собакой, потом поровнялся с нею. Она повернула голову, увидала его, но не кинулась бежать в отчаянной и бесполезной попытке спастись, а сама бросилась на него.

Ее прыжок был слаб и неверен, и волк, забыв о странной повадке собаки, перехватил ее еще в воздухе и своими огромными зубами вцепился ей в спину. Его железные челюсти сжались; хрустнули и сломались ребра и позвоночник собачонки. Но одним мгновением раньше она, изогнувшись, достала зубами и впилась в верхнюю губу волка. Укус был ничтожен, и лишь несколько капелек крови показалось на черной шкуре волка, когда, оторвав от себя собачонку, застывшую в последней хватке, он бросил ее на дорогу.

Прошло десять дней. Черномордый все так же грабил и убивал, наслаждаясь своей быстротой и силой, и действительно казалось, что никогда еще не был он сильнее, никогда он не охотился так удачно. Могучая жизненность, отстоявшая себя среди тысячи невзгод и опасностей, била в нем кипучим ключом, и он не чуял, что уже носил в себе смерть, что смерть, от которой так яростно отбивался он до сих пор, уже забрала его в свои безжалостные лапы и что мучительный конец близится…

Жалкая рыжая собачонка, которую волк убил в лесу, была бешеная. Укус в голову, самый опасный, передал ему страшную заразу, и она по тончайшим разветвлениям нервов все ближе и ближе подбиралась к мозгу. Черномордый был обречен, и ничто не могло спасти его.

Был вечер, когда волк вышел на охоту, убил одного за другим двух зайцев и отнес их волчице. Потом он пустился искать добычи для себя. Уже наступила ночь, та темная, безлунная ночь, которую так любил Черномордый, — она делала нападения его неотразимыми, а бегство неуловимым.

Но теперь в его уме зашевелился и стал расти какой-то непонятный страх, и все окружающее казалось ему угрожающим. В странном беспокойстве мерил волк из конца в конец давно знакомый ему участок леса. Одна за другой пара неосторожных белок попалась ему на земле, и он поймал и съел их. Но удовольствие еды на этот раз ускользнуло от него, он ел точно, по обязанности, насторожась и прислушиваясь, а потом пустился бежать дальше.

Скоро он был уже далеко от гниловища, и, когда забрезжил рассвет, незнакомые места окружали его. Высокие сосны поднимались к небу; длинные полуистлевшие стволы кое-где пересекали дорогу. Становилось все светлее.

Возбужденный, злой, томимый каким-то неясным ощущением беды, волк бесцельно бежал по лесу, напрасно силясь стряхнуть с себя непривычный страх. Но он все больше и больше давил его. Солнце взошло, надо было искать убежища на день, и Черномордый забился в темную яму под корнями упавшего дерева. Раньше он никогда не вошел бы в этот тайник, из которого нельзя было быстро выскочить; страх загнал его туда, и теснота и мрак ямы казались теперь заманчивыми.

Он задремал, но дремота его не была спокойной, приносящей отраду и отдых.

Медленно прополз длинный и жаркий летний день. Не сомкнув глаз, Черномордый лежал, собравшись в комок, и все тяжелее и тяжелее давили его непонятные ощущения боязни, неуверенности, тоски.

Под вечер мучительные приступы рвоты вдруг сжали и потрясли все его тело, и вслед за этим он почувствовал сильный голод.

Волк вылез из своего тайника; но вместо того, чтобы пуститься на поиски за добычей, он стал жадно пожирать сухие опавшие листья; разгрыз и проглотил сухую ветку.

Болезнь быстрыми шагами шла вперед, и извращение вкуса заставляло его думать, что он грызет и ест что-то, такое же вкусное, как мясо и кости. И с дикой жадностью, дивясь обилию пищи, он торопился наполнить желудок мхом и листьями; прошли мучительные спазмы желудка.

И снова всю ночь без цели, куда глаза глядят, бежал больной волк; болота, перелески, ручьи пересекал он и шел все дальше и дальше. И страх все сильнее рос в нем. Под утро уже не хватило сил, и Черномордый лег между узловатыми корнями старой сосны.

И тут новой тяжелой волной страх захлестнул его. Черномордый сжался в комок, забился в угол и завыл. Но голос его прервался, он испугался собственного воя и замолчал.

Черномордый лежал, глаза его с широко открытыми зрачками неподвижно и пристально вглядывались в лесную чащу. Он думал о врагах, и ему казалось, что они окружают его, близятся и близятся… Как он не заметил этого?!. Вот, вот он!.. Огромный серый волк, больше его самого, сидит среди папоротника и смотрит на него. Его глаза горят голодной жаждой крови, он хочет убить Черномордого. Черномордый бросается вперед, его лапы должны удариться о тело врага, но вместо этого он падает на прогалину, осматривается… волк исчез.

Вот еще какие-то смутные серые силуэты, один, два, три, четыре… еще и еще… Волки, целая стая волков! Все против одного. С ними не справиться… Черномордый бросается бежать. И серые тени бесшумно скользят за ним…

В ужасе с быстротой ветра летит он по пустому и молчаливому лесу, и никто не преследует его: лишь заяц, вспугнутый им, во весь опор мчится в сторону.

Все эти страшные озлобленные серые враги, бегущие за ним, бегущие бесшумно, не колебля листьев заросли папоротника, появляющиеся то тут, то там, впереди, с боков, — это только видения волка, рождающиеся в больном мозгу его. И их делается все больше и больше.

Ужас растет. Куда деться? Как спастись? Начинает жарко гореть, и болеть та губа, в которую укусила его рыжая собачонка.

Наконец, остановившись, волк принимается безжалостно чесать и рвать губу и передней и задней лапой. Показывается кровь, становится еще больнее, во зато, оглянувшись, Черномордый больше не видит окружавших его волков. Боль ненадолго прогнала видения, но скоро они придут снова.

Дальше бежит Черномордый, боязливо оглядываясь и прислушиваясь.

Отовсюду глядят на него горящие глаза, и он читает в них злобу, ненависть и голод. Тут и волки, и собаки, и зайцы, и телята — все, с кем он сражался и кого побеждал до сих пор. Они пришли теперь, когда он болен, когда губа мучительно горит и страх давит сердце. Теперь он слаб, теперь ему грозит смерть!

Черномордый кидается вперед — и лось заступает ему дорогу. Кидается назад — и стая волков спешит ему наперерез; вправо, влево — собаки…

Враги!.. Враги!.. Кругом враги! Ледяной ужас охватывает волка, и вдруг раздаются из него бешенство и отвага отчаяния. Все равно гибель…

И вот он видит на своей дороге большую белую собаку. Она сидит неподвижно и не шевелится даже тогда, когда Черномордый летит прямо на нее, когда он уже близко и, наконец, бросается. Его лапы обнимают что-то твердое и неподвижное, и зубы, защелкнувшись с силой стального капкана вонзаются в горло врага. Но собака не падает! Напрягая все силы, волк хочет повалить ее, она все так же сидит перед ним. Его зубы глубоко вошли в тело жертвы; он хочет вырвать их и не может.

В отчаянии волк трясет головой, напрягая все четыре лапы, он тянет голову назад, прочь от горла врага, и вырывается. Один из его огромных клыков сломан у корня… А собака все так же, не двигаясь, сидит перед ним. Но только обезумевшему зверю этот березовый пень может показаться похожим на живую собаку. Он сломал зуб, бешено кусая дерево.

Это был уже верх безумия. С тех пор в том же ужасе, с тем же бешенством и отчаянием Черномордый двое суток бежал, куда глаза глядят, временами падая от усталости. Полный страха перед призраками, он забыл привычную осторожность и бежал по полям и по деревням, не шугаясь людей и собак. Они то спасались от него, то нападали. И он бился, рвал, кусал, убивал и сам сеял ужас по своей дороге.

Его укусы были страшнее, чем укусы гремучей змеи, и он отравлял людей и животных даже легкой царапиной.

Сильный, неутомимый, он бежал версту за верстой; целая округа содрогнулась от ужаса, и этот последний набег Черномордого был страшней всей его жизни, страшнее нападения сотни волков.

«Бешеный волк! Бешеный волк!!» Крик, шум, бегство… Неожиданно среди бела дня врывается он в деревню; уже за околицей он разогнал стадо, укусил пастуха, убил собаку; здесь, опустив голову, поджав хвост, он бежит прямо по улице и бросается на все, что ни увидит своими налитыми кровью глазами. Опять он кусает собак, лошадей, свиней.

«Бешеный волк!» Его боялись, когда он был здоров, — теперь он был во сто крат страшней. Но нашлись смельчаки, и с первым попавшимся оружием — дубиной, вилами, топором — они выходили против него. Напрасно! Волк был еще силен, еще ловок, а безумие делало его бесстрашным в схватке. И все еще непобежденный, он бежал дальше и дальше. За ним гнались, стреляли в него, но он внушал такой страх, что близко подойти боялись, — и пока он невредим. Скрывшись из одной деревни в лес, он вдруг появляется в другой.

«Бешеный волк!» Полных двое суток шла эта страшная гоньба. Описывая круг, Черномордый обегал весь уезд, почти двести верст. Двадцать деревень прошел он на своем пути, пересекал леса, поля и болота, ничего не ел и только изредка проглатывал камень, землю, траву.

Силы его истощались. Он исхудал, ребра торчали, покрытые взъерошенной шерстью; но он все еще кусал, кусал. И когда наступила последняя ночь его жизни, уже двадцать пять человек носили в себе ту же смертельную заразу; а сколько собак, телят и свиней, — и не сосчитать!

Уже четыре дня длилась болезнь Черномордого. Начинался паралич нижней челюсти. Она отвисла, и длинный язык, вывалившись из пасти, висел между острыми зубами, и слюна клейкими нитями тянулась изо рта. Потом и бег становился медленнее, походка делалась неверной и какой-то вихлястой, понемногу парализовались и задние ноги.

Он вышел на опушку и упал уже без сил в поле на меже.

Рассветало. Волк поднялся и тихо поплелся вперед. Сначала по меже, потом по дороге, через ворота и прямо во двор усадьбы. Под конец он уже не шел, а полз, волоча за собой парализованную заднюю половину тела.

Собаки с лаем и воем набросились на него. Волк уже не мог биться. Его слабые укусы, медленные и неуверенные повороты отяжелевшей головы, конечно, не могли бы испугать собак, но они помнили о былой его мощи. «Не новая ли это уловка?» И, не нападая сразу и решительно, они скакали вокруг него, наполняя гомоном весь двор, и один за другим болезненные укусы сыпались на него.

Ночной сторож, лениво побрякивая колотушкой, вышел из-за амбара. «Что собаки так разошлись?» Он подошел ближе, глянул, и вдруг в сером звере, видневшемся среди кучи собак, сразу узнал Черномордого.

— Батюшки, волк!

Со всех ног он бросился на крыльцо и принялся стучать в дверь.

— Волк! Волк! Вставайте!!

Пастух и трое рабочих выскочили на его зов.

— Волк? Где?

— Эво!

— Черномордый! А, проклятый!

Схватив колья, они бросились к нему. Собаки мешали.

— Кшш! Прочь, дуры!

Ужасная боль в переломленных костях привела Черномордого в себя. Он поднял голову, огляделся и, увидев людей, пополз на них.

— Берегись, ребята! Бешеный!

На крыльце с ружьем в руках появился хозяин дома.

— Что тут? Волк, говорят?

— Волк и есть! Черномордый!!

— А, ладно!.. Ну, отгоните собак!

Несколько взмахов кольями, и собаки разбежались по углам двора. Волк увидел человека с ружьем — блеск стали на солнце резнул ему глаза — и пополз к нему. Медленно, слабо и бесстрашно.

— Отойдите, стреляю!

Грянул выстрел. Волк разом повернулся на-бок и замер. Теперь все было кончено.