Воровка

Часть 26

Милли не было уже полчаса. А может, и целый час — без окон и хронометра следить за временем было сложновато. За все это время Иллин и Рисса ни словечка друг другу не сказали. После того, как их вернули в камеру, Рисса сразу же повалилась на койку и съежилась под тонким одеялом. Ей хотелось одного: закрыть глаза и проснуться где-нибудь еще, подальше от Академии, Империи и всех ситхов в галактике. Наверное, у нее сейчас голова должна была разрываться от впечатлений, догадок и страхов, но на деле голова если от чего и разрывалась, то только от боли. Похоже, у нее снова поднималась температура. Или наоборот — упала ниже низкого. Умом Рисса понимала, что должна беспокоиться за малявку, да и за себя с Иллин, но то ли измученный организм отказывался тратить энергию на эмоции, то ли страх стал ей настолько привычным спутником, что перестал ощущаться.

Иллин сидела на койке, прижав подушку к груди. "Трофейный" гребень с выломанным зубцом валялся рядом. Иллин пару раз бралась за него, проводила по волосам и откладывала. Она больше не плакала — только глаза были краснющие и припухшие. Рисса подозревала, что сама выглядела не лучше. Ну и плевать.

Первой затянувшегося молчания не выдержала Иллин.

— Ее уже долго нет. Рисса, я волнуюсь.

Рисса вяло перевернулась на бок, чтобы смотреть на подружку, а не в потолок.

— А я, по-твоему, не волнуюсь? Но что ты предлагаешь? Пойти и сказать тому типу, чтобы отстал от нашей малявки? Ну, тогда ты первая. Как поймешь, как убрать эту светящуюся хрень с дороги, свистни.

Иллин кинула в Риссу подушкой. Рисса поймала, положила поверх своей и чуть не застонала от удовольствия: еще одна подушка между ее головой и жесткой койкой делала жизнь почти сносной.

— Кстати, а что этот Танатон за тип-то? — спросила Рисса, больше для того, чтобы отвлечь Иллин. — Похож на важную шишку. И стремный он какой-то… в смысле, еще более стремный, чем остальные ситхи. А это показатель.

Она поежилась. Про Танатона даже вспоминать было страшно: вроде бы мужик как мужик, в молодости, наверное, даже красивым был, а глянешь на него — и жуть пробирает. Рисса даже представлять не хотела, каково сейчас Милли. Хоть бы этот старый хрыч ее не трогал…

"Ну вот, теперь и я начала волноваться".

— Он из Темного Совета. В Империи это что-то вроде правительства, только еще выше. Поверить не могу, что у Ремиса хватило дури сунуться к нему!

— Дури? — Рисса фыркнула. — Да у этого крысеныша мозгов побольше, чем у нас. Что-то я его ни в одной камере не видела, и врач тот о нем как о живом говорил. Значит, нормально он все придумал. Правильные сапоги облизал.

Слова так и рвались с языка — едкие, жгучие, как яд, который надо поскорее выплюнуть, пока не отравил ее саму. Рисса сама не понимала, почему так злится на Ремиса: подумаешь, случайный, в общем-то, знакомый оказался крысой. Нашла трагедию! Так нет же: едва речь заходила о нем, как внутри все вскипало. И почему-то на глаза слезы наворачивались. Рисса решительно стерла их, чувствительно надавив костяшками пальцев на веки.

Это все потому, что она не могла дать Ремису по роже. Вот слезы и льются — надо же злости куда-то деться?

— Рисс, по-моему, зря ты так о Ремисе. Откуда тебе знать, как все было? Может быть, он всего этого не хотел: собирался рассказать об Аргейле, а когда речь зашла о нас… — Иллин, замявшись, уставилась на свои ладони. Ее голос упал до шепота: — Поверь, Ремис не смог бы никого выгородить, даже если бы захотел. Пока ты была в отключке, Танатон задал мне несколько вопросов. Это было страшно, Рисса. Я ни о чем думать не могла, говорила — и сама не знала, что скажу в следующую секунду. Будто кто-то вселился ко мне в голову, просмотрел воспоминания и заставил их пересказать, а я ничего не могла с этим сделать. Меня до сих пор трясет от этого. И как подумаю, что Милли сейчас с ним одна…

Иллин помотала головой, будто хотела вытрясти из нее страшные фантазии и воспоминания. Разговор застопорился, и никто не горел желанием его продолжать. Рисса не хотела больше думать, а уж тем более спорить о Ремисе. Не стоил он того. О Милли говорить было страшно: девчонки ничего не могли сделать, чтобы ей помочь, — только и оставалось, что строить догадки одна другой хуже.

В тишине Рисса быстро провалилась в сон. Не сон даже — то противное состояние, когда бодрствовать уже нет сил, а глупый мозг все никак не дает телу отключиться. На фоне серого потолка сменяли друг друга картинки из прошедших дней. Калейдоскоп был мерзким, но завораживающим. Рисса пялилась на него широко раскрытыми глазами, не в силах закрыть их или хотя бы перевернуться на бок.

Щелчок силового поля и радостное: "Милли!" сработали лучше будильника. Рисса подскочила на койке, даже не проснувшись до конца.

— Милли, малышка, ты как? — Крепко держа Милли за плечи, Иллин рассматривала ее со всех сторон: нет ли ран, не идет ли кровь? — Он не обидел тебя?

Милли отмалчивалась. На первый взгляд она казалась вполне здоровой — только если присмотреться, можно было заметить, что девочка дрожала и едва стояла на ногах. Она покачнулась, и Иллин, спохватившись, заботливо усадила ее на койку, закутала в одеяло. Рисса вытащила из-под подушки припасенный специально для малявки белковый батончик. Ей-то ничего, она и голодная посидит, а вот Милли точно одной порции будет мало.

— Мелочь, держи. — Рисса хлопнула ее по плечу и протянула батончик. — Тебе после такого поесть точно не помешает.

Милли взяла его, немного подержала в руке и, помотав головой, вернула Риссе.

— Не хочу, Рисс, — сказала Милли едва слышно. — Все нормально, девочки. Просто… можно я немного посижу в тишине? Мне очень надо.

Иллин и Рисса обменялись обеспокоенными взглядами. Вблизи Милли выглядела куда хуже, чем Риссе показалось сначала: кожа была бледной и ледяной на ощупь, глаза покраснели от полопавшихся сосудиков, все тело мелко тряслось.

— Лучше полежи, Милли. — Иллин ласково уложила Милли на подушку, помогла поднять на кровать непослушные ноги.

Рисса отдала малявке вторую подушку и свое одеяло — уже третье, поверх тех, в которые ее завернула Иллин. Милли, вымучив благодарную улыбку, свернулась в клубочек. Так она здорово напоминала больного зверька.

В тишине пришлось сидеть долго: Милли не засыпала, но выглядела до того паршиво, что доставать ее расспросами сейчас было бы натуральным живодерством. Наконец она зашевелилась. Высвободив ручонку из-под одеял, протянула к девчонкам раскрытую ладошку:

— Пожалуйста, можно мне поесть?

Рисса чуть не стукнула ее по белобрысой головенке. Ну что за дите?! Неужели встреча с Танатоном прошла настолько жестко, что Милли опять разучилась нормально разговаривать?

— Нельзя, — с суровой миной заявила Рисса. — Мы уморим тебя голодом и сожрем твою тушку. На, бестолочь! — Она протянула малявке батончик. — Может, скажешь наконец, что там с тобой творили?

Помотав головой, Милли подняла вверх указательный палец — погоди, мол, не до тебя, — и держала его так, пока не сжевала весь батончик и не высосала стакан воды. Хороший знак: если организм хочет жрать, значит, не так уж с ним все плохо. У Риссы даже немного полегчало на сердце.

— Он много спрашивал о моих способностях, — тихонько сказала Милли, когда от батончика остался только мятый фантик. Смотрела она почему-то в стакан. — Когда они проявились, как это произошло, умею ли я ими управлять, — словом, ничего ужасного. Потом отвел меня в комнату, похожую на музей. Там много всяких старых штуковин было: оружия, свитков, книг, статуэток, украшений… — Милли поежилась, плотнее завернулась в одеяла. — Многие вещи были плохие. Я даже смотреть не хотела, но он заставил меня показать, возле каких есть тени. И… посмотреть. Рассказать их истории. Сначала было не очень тяжело, но потом он подвел меня к какому-то алтарю, а там… там… — Милли сглотнула. — Не хочу даже вспоминать. Когда-то на нем мучили и убивали людей. Тени там были страшные: сплошная боль и злоба, больше ничего. Я сказала ему об этом, просила не заставлять меня смотреть, но он все равно заставил. Не буду рассказывать, что я видела, ладно? Вам о таком слушать точно не захочется. В какой-то момент я потеряла сознание и пришла в себя уже на кресле в кабинете. Повелитель мне ничего не сказал — просто вызвал надзирателя, как только я очнулась, и велел отвести в камеру.

— И все? — удивилась Иллин, присаживаясь рядом с Милли. — Неужели вообще ничего не сказал? О тебе, о нас?

Милли помотала головой.

— Я даже не поняла, поверил ли он мне. Наверное, все-таки поверил.

— Мудак, — заключила Рисса. — Мог бы и сказать, чего ради над тобой измывался. Но хоть по-другому не мучил?

— Нет. — Милли крепче стиснула стакан в руках. — Но мне хватило.

— Бедная моя. — Иллин нежно погладила подружку по волосам. — А сейчас ты как? Тебе лучше?

Рисса никогда не была сильна в воркованиях, так что просто хлопнула Милли по плечу. И в этот момент заметила движение в коридоре.

— Девчонки, эти, похоже, к нам, — шепнула она, толкнув подружек под локти.

Действительно, две фигуры — младшей надзирательницы и какой-то незнакомой женщины, — остановились прямо перед их камерой. Щелкнув и загудев, погасло силовое поле.

— Вы можете быть свободны, — незнакомка небрежно кивнула надзирательнице. Та поклонилась, но ее спутница даже не заметила этого: вошла в камеру, не удостоив девицу и взглядом. Силовое поле тут же включилось за ее спиной.

"А ты еще кто?"

Рисса была на сто процентов уверена, что никогда прежде не видела эту женщину. Она была не из тех, по кому можно скользнуть взглядом и тут же забыть. Высокая, стройная, с горделивой осанкой, в молодости она, наверное, могла бы заставить любую фотомодель удавиться от зависти. Да и сейчас могла. Рисса понятия не имела, сколько этой дамочке могло быть лет: на смуглой, с золотистым отливом коже не было ни морщинки, а в чернющих волосах — даже ниточки седины, но юной она не выглядела. Что-то в ней выдавало возраст не меньше сорока с большим хвостом — то ли взгляд, то ли манеры женщины, привыкшей, что окружающие падают перед ней ниц и не смеют пикнуть без разрешения. Вот как Иллин и Милли: девчонки вскочили, едва незнакомка вошла в камеру, и застыли в глубоком поклоне.

Рисса понимала, что от нее ожидают того же. Женщина смотрела прямо на нее, слегка нахмурив тонкие брови. От нее исходила угроза, как от зубастой и очень крупной хищницы. Даже красота ее была какой-то хищной, от вытянутых к вискам глаз с приподнятыми уголками и точеных скул до прямого носа и строго очерченных губ. Внешняя властность уравновешивалась реальной силой: глядя на нее, Рисса чувствовала инстинктивное желание припасть на брюхо и отползти подальше. Эта могла раздавить, едва шевельнув пальцем.

Еще недавно Рисса испугалась бы. Теперь в ее жизни появилось слишком много ситхов, способных размазать ее по стенке и даже не заметить.

— Тебя не учили правилам хорошего тона, дитя?

От ее мелодичного, бархатистого голоса пробирала дрожь. Рисса с трудом подавила порыв вскочить на ноги и согнуться в три погибели.

— Нас тут вообще не особо учили. — Рисса дерзко вздернула подбородок, очень стараясь, чтобы голос не сорвался от страха. — Что вам нужно от нас?

Женщина неодобрительно покачала головой. Плавно повела холеной, украшенной крупным золотым браслетом рукой, и Риссу смело с постели, больно приложив об пол. Едва она попыталась подняться, вторая волна силы обрушилась ей на спину, вдавливая в металлическое покрытие и мешая дышать.

— В моем присутствии ты будешь вести себя как подобает, девочка. Если не хочешь, чтобы тебя приучали к послушанию болью, как дикое животное.

Нажим усилился, и Рисса, не выдержав, застонала: казалось, еще немного, и либо кости треснут, не выдержав давления, либо порвутся внутренние органы. Полюбовавшись видом распластанной Риссы, женщина наконец отпустила ее.

— Надеюсь, ты сама догадаешься, что должна сказать?

"Да пошла ты на хер, сука!" — Тяжело дыша и всхлипывая от боли, Рисса свирепо глянула на женщину. Как же хотелось сказать ей это в лицо! Как же Рисса их всех ненавидела. Как же понимала республиканцев, в свое время почти уничтоживших этих мразей! Было за что. Ой как было.

— Оставьте нас в покое! — Рисса с трудом приподнялась на дрожащих руках. — Мы тут смертницы, если вы не в курсе. Можете прямо сейчас убить, хоть быстрее выйдет.

"И что Иллин с Милли так на меня таращатся? Да какой смысл перед ними пластаться, раз все равно нас в живых не оставят?!"

Женщина неторопливо подошла ближе, шелестя подолом тяжелого, расшитого золотом платья. На ней вообще было слишком много золота: на платье, на руках, в ушах, даже в прическе — тяжелые локоны перехватывал затейливый золотой обруч. Рисса с ненавистью подумала, как же эта стерва богата. И почему в этой гребаной галактике все достается таким, как она?

Рисса соврала бы, сказав, что не боялась. Нет, от страха у нее поджилки тряслись — но на ситку она все же взглянула прямо и не отвела взгляд, даже когда та подцепила ее подбородок длинными, изящными пальцами.

— Мне нравится твоя смелость, дитя, но не твоя наглость, — она презрительно поджала губы, до боли впиваясь ногтями Риссе в кожу. — Силу и храбрость ты проявила, когда бросилась с оружием в руках защищать своих подруг. Сейчас же ты демонстрируешь лишь глупость и дурное воспитание. Чуть позже ты ответишь за свое поведение. Сейчас мне не до тебя.

Отпустив Риссу, она отошла на пару шагов.

— Мне сообщили, что одна из вас может рассказать мне о последних часах моего сына. Пусть эта девочка выйдет вперед.

"Сына?!" — Рисса удивленно уставилась на ситку. Тот мертвый парень точно был красномордым, а эта… что-то в ней, может, и было от них, но это "что-то" пришлось бы искать под микроскопом.

Милли шагнула вперед, держа руки сложенными на животе, а голову — склоненной.

— Это я, миледи.

— Расскажи мне все, что видела, — велела она, присаживаясь на край койки. — Ничего не скрывай. Я хочу знать, как он умер.

У глыбы льда было больше чувств, чем в голосе ситки. Казалось, это не у нее сын погиб, а у какой-то ее дальней и не слишком любимой знакомой. Когда Милли начала рассказывать, как этот придурок полез в храм Варадина, чтобы порадовать какого-то повелителя Анграла, взявшего его в ученики, она плотно сжала губы. Когда рассказ дошел до мумий, вздохнула чуть глубже обычного.

— Тиатан очень любил вас, — тихоньким, жалостливым голоском говорила Милли. В ее глазах блестели слезы. — Он хотел вернуться к вам и сестре. Надеялся, что вы будете гордиться им.

Ситка кивнула. Поднялась на ноги, оправила платье.

— Спасибо, что рассказала мне, дитя. Я сообщу повелителю Танатону о твоем похвальном поведении. Полагаю, оно тебе зачтется.

Она перевела взгляд на Риссу, все еще стоявшую на коленях.

— Как видишь, глупость наказуема. Чем раньше ты усвоишь этот урок, тем меньше шансов, что когда-нибудь тебе придется заплатить за него своей жизнью.

Когда ситка подошла к дверному проему и вызвала надзирательницу, Риссе показалось, что руки у нее немного дрожат. Всего на секунду — а потом силовое поле погасло, чтобы выпустить ее из камеры, и девочки снова остались одни.