Воспитание жизнью

1

Вечером после захода солнца последний тягач батареи вышел в указанный район. Командиры взводов вылезли из своих машин и побежали к машине, в которой ехал командир батареи, чтобы получить указания. К наступлению темноты все гаубицы были искусно замаскированы в лесу.

Около полуночи командир дивизиона вызвал к себе по рации комбата. Ночь выдалась темная, ветра почти не было, и лес казался пустым и безжизненным.

Артиллеристы, находившиеся возле своих орудий, тихо переговаривались. Тревога застала их врасплох. Многие собирались пойти в клуб и посмотреть фильм, как вдруг…

И вот они уже сидят в лесу, зажав между коленей карабины и автоматы, и ждут приказа на марш.

Говорили об отпуске, о еде и сне, строили планы на ближайшее будущее. Короче говоря, разговор велся как раз о таких вещах, от которых им на некоторое время приходилось отказаться.

Чуть в стороне стояли легковые автомобили взвода управления, в которых, устроившись поудобнее, спали радисты, разведчики и вычислители. Не спал лишь один дежурный радист. Надев на голову наушники, он работал на прием, поддерживая постоянную связь со штабом дивизиона.

Командир взвода управления унтер-лейтенант Хайнце вылез из машины и, прислонившись к радиатору, вслушивался в ночную тишину.

Ночь была темной, и офицер расстегнул пуговку воротника, а затем снял с головы каску.

Спустя несколько минут вернулся командир батареи, сел в свою машину и углубился в изучение карты.

Ожидание казалось Хайнце мучительным. Он обошел вокруг машины, осветив фонариком спящих солдат.

— Сколько мы тут будем торчать, товарищ унтер-лейтенант? — спросил его радист Зайбт.

— Думаю, что сейчас нам прикажут выезжать. Комбат только что вернулся из штаба дивизиона.

Хайнце снова обошел вокруг машины.

«Как глупо, что я ничего не знаю, а все только потому, что комбат любит принимать решения самостоятельно, не советуясь с командирами взводов».

Где-то рядом хлопнула дверца машины, и офицер услышал, что кто-то идет по направлению к нему. Это был водитель машины командира батареи.

— Что случилось? — поинтересовался унтер-лейтенант.

— Товарищ унтер-лейтенант, вас вызывает командир! — Проговорив это, водитель пошел дальше, чтобы передать приказ командирам других взводов.

Командир батареи обер-лейтенант Холдак светил фонариком на разостланную у него на коленях топографическую карту, изучая дороги, по которым можно было попасть в назначенный район. Ему нужно было спешить с принятием решения, так как с минуты на минуту могли прийти командиры взводов.

Командир дивизиона передал командирам батарей приказ: «Сосредоточить батареи в трехстах метрах юго-восточнее Шпигельберга, а самим явиться ко мне на высоту с отметкой 260,0 для получения дальнейших указаний!»

Поначалу приказ на выдвижение показался Холдаку довольно простым. Однако, прежде чем выйти в указанный район, нужно было преодолеть реку, вернее говоря, небольшую речушку. Задание осложнялось тем, что марш предстояло проводить в ночных условиях, и притом по самостоятельно выбранному маршруту. Сделать это не так уж трудно, ему и раньше не раз приходилось выполнять подобные задания. Главная трудность заключалась в том, что на пути оказывалась речка, через которую надлежало переправить все орудия батареи. Еще две недели назад такое задание нисколько не обеспокоило бы офицера. Неподалеку от места назначения через речку был перекинут мост, он обозначен и на карте. Мост деревянный, но довольно крепкий: с опорами из толстых свай и бревенчатым настилом. При проведении учений через него уже не раз проводили технику, даже танки. А уж гаубицы на гусеничных тягачах мост наверняка выдержал бы.

Но когда несколько дней назад офицер случайно оказался возле моста, он призадумался. Правда, сам мост стоял на месте, не считая того, что перила слева были сбиты танком. Мост и в таком виде простоял бы еще сто лет, но на съезде, по ту сторону реки, творилось что-то невероятное: земля перерыта, ямы почти метровой глубины, берег размыт и так разбит гусеницами танков, что съехать с моста и выкарабкаться на дорогу просто невозможно. Видимо, танковые подразделения использовали этот участок как полигон с труднопроходимым рельефом местности.

«Нет, переводить батарею через мост ни в коем случае нельзя! Возможно, что в штабе полка даже не знают, в каком состоянии находится мост, тем более что само учение, собственно говоря, начнется лишь после сосредоточения дивизиона в квадрате восемьдесят один».

Послышался треск валежника: это командиры взводов спешили к командиру батареи.

Холдак посмотрел на часы. Стрелки показывали час ночи. Следовательно, в его распоряжении оставалось два с половиной часа.

Подошли командиры взводов. Обер-лейтенант мельком оглядел их, освещая лица фонариком. Не ускользнуло от его взгляда и то, что командир взвода управления сразу же начал разворачивать свою карту.

— Товарищ унтер-лейтенант, оставьте вашу карту в покое. Она вам сейчас не понадобится! — Холдак постарался придать голосу твердость. — Товарищи офицеры, немедленно приведите свои машины в готовность к движению! Колонне двигаться за мной в установленном порядке. Приказ получите в ходе марша! По машинам!

Офицеры повернулись кругом и исчезли в темноте, недоумевая, почему им не отдали, как это бывает обычно, приказа на марш.

Впереди слева послышался шум моторов. Обер-лейтенант Холдак знал, что в том направлении находится батарея капитана Каста. Он усмехнулся, довольный тем, что командир первой батареи не успеет обогнать его.

«Интересно, известно ли капитану Касту о состоянии моста и съезда с него?» — мелькнула мысль у Холдака, но до конца он себе не успел ответить, как заработали моторы машин его батареи и ему нужно было трогаться в путь.

Подождав, пока в небо взлетит зеленая ракета, офицер приказал своему водителю ехать по лесной дороге.

«Может, все же рискнуть и поехать по дороге, которая ведет через мост? — размышлял он. — Но вот вопрос: выдержит ли техника? Смогут ли тягачи благополучно преодолеть опасный участок? — И, покачав головой, сам себе мысленно ответил: — Нет, рисковать опасно. Командир дивизиона обвинит меня в легкомыслии и беспечности. К мосту мне, конечно, нужно подъехать. Еще раз как следует посмотреть съезд и только после этого доложить командиру о возникшем препятствии. Действовать нужно только так, тогда меня по крайней мере не обвинят в отсутствии инициативы».

— Товарищ обер-лейтенант, командиры взводов подали сигнал о готовности к движению! — доложил офицеру водитель и, сев на свое место за баранку, захлопнул дверцу машины.

Колонна медленно выехала на дорогу. Впереди нее двигались легкие машины взвода управления, а вслед за ним тянулись тяжелые тягачи с гаубицами.

Обер-лейтенант Холдак устроился поудобнее на сиденье и снова задумался: «Можно было бы поехать через Хайденбринк, где тоже есть мост, но делать это вряд ли целесообразно, так как в этом случае я выйду из границ предназначенного мне участка и попаду на участок, отведенный подразделениям штаба полка. Да и времени для осуществления этого замысла у меня маловато… Нет, этот вариант отпадает начисто!»

Затемненные подфарники машины щупали дорогу. Разлапистые ели и густой кустарник в полутьме казались загадочными и жуткими.

Ехали медленно, чтобы не разорвать колонну, а время шло: часы показывали уже половину второго ночи.

— Итак, в моем распоряжении осталось два часа, а я все еще не принял определенного решения, — под нос себе сказал офицер.

— Вы что-то сказали, товарищ обер-лейтенант? — спросил его водитель.

— Езжайте помедленнее, — ответил тот.

— Слушаюсь!

Машина поехала медленнее.

«Если бы можно было переехать через эту проклятую речушку своим ходом! Но этого не сделаешь. А почему, собственно, нет?»

Обер-лейтенант Холдак даже встрепенулся от пришедшей в голову мысли. Возможность найдена! Офицер внутренне ликовал, но сдерживал себя: все нужно было обдумать детально.

Обер-лейтенант вспомнил о событиях трехлетней давности. Тогда этого моста не было и в помине, военные мостостроители возвели его только год спустя. В то время Холдак был еще командиром взвода. Только что закончились двухнедельные учения на местности. Артиллерийской батареей, куда входил и взвод Холдака, командовал бывалый офицер, который хорошо знал местность и всегда старался искать новые маршруты. Так было и на этот раз. Ехать через мост у Хайденбринка он не хотел и решил форсировать речку своим ходом, найдя подходящий брод.

«Жаль только, что я тогда так устал, что уснул сидя в кабине и, по сути дела, мало что видел, — думал Холдак. — По правде говоря, меня тогда не очень-то интересовал этот брод, так как у меня в голове и мысли не было, что спустя несколько лет он может мне понадобиться. Теперь же я во что бы то ни стало должен отыскать это место! Но как его найти? Прошло ни много ни мало — три года! Во всяком случае, я точно знаю только то, что этот брод находится где-то между Хайденбринком и этим, будь он неладен, мостом».

— Остановите машину! — приказал офицер водителю, дотронувшись до его рукава.

Приказ был неожиданным, и шофер, решив, что случилось что-то, резко нажал на тормоз. Машина дернулась, и сидевшие в ней люди сильно качнулись вперед.

Холдак быстро развернул топографическую карту, а чтобы ему было удобнее, передал свой фонарик водителю.

— Свети вот сюда! — приказал он.

Найдя нужный ему участок, офицер откинулся на спинку сиденья и задумался, машинально трогая правой рукой темные, коротко стриженные волосы.

Найдя на карте место своего нахождения, Холдак вспомнил, что тогда, когда они подъезжали к реке, местность вокруг была ровной, похожей на заливной луг, поросший кое-где вербами. Он нашел луг на карте.

«Это место может быть только здесь, — решил он. — Значит, сюда я и должен вывести свою батарею, а уж там буду искать брод».

Дав знак водителю ехать в новом направлении, офицер стал внимательно, насколько позволяла темнота, следить за местностью.

Холдак хорошо понимал, что отыскать брод ночью — дело далеко не легкое. Да и вообще неизвестно, сохранился ли этот брод до настоящего времени. Тогда-то был разгар лета, и река сильно обмелела.

«Сейчас май, — думал обер-лейтенант. — За последние недели дождей, можно сказать, почти совсем не было, а деньки стояли жаркие. Следовательно, речка должна обмелеть. Когда мы переходили ее, глубина достигала всего тридцати сантиметров. Допустим, сейчас будет сантиметров сорок. Машины все равно пройдут!» Однако такой вывод отнюдь не успокоил офицера.

В этот момент впереди показалась развилка дорог.

— Поворачивай направо!

Следом за их машиной свернула и вся колонна.

Обер-лейтенант понимал, что теперь для него обратно уже нет пути, так как развернуться громоздким тягачам с гаубицами на прицепе на узкой полевой дороге просто невозможно. Плохо придется командиру той батареи, который поедет по неверному пути, а потом, поняв это, решит исправить свою ошибку! Однажды такая неприятность произошла с Холдаком. Пришлось, расплачиваться за ошибку самым дорогим на марше — временем.

Обер-лейтенант несколько успокоился, понимая, что для него теперь исключены все прочие варианты. Хотелось закурить, и он начал шарить по карманам в поисках сигарет.

«Нужно бы оповестить командиров соседних батарей о том, что я решил ехать не через мост, а вброд. Но ведь я еще не нашел его, тогда о чем же сообщать? Пока, пожалуй, лучше помолчать». Наконец пачка сигарет оказалась у него в руках.

И тут командиру батареи пришла в голову мысль проверить, как движется колонна, не отстало ли какое орудие. Часто о таких случаях узнавали только тогда, когда оказывались у цели. Чтобы предотвратить отставание, командиры первого и последнего орудий поддерживали между собой радиосвязь, немедленно сообщая об отстающих командиру взвода управления.

Командир дивизиона остановил машину и высунулся из окошка. Из-за шума моторов ему пришлось крикнуть громче обычного, чтобы услышал радист.

Когда же тот заспанным голосом доложил о себе, командир приказал:

— Запросите, как движется колонна!

Ответ последовал не сразу. Тишину ночи нарушало лишь монотонное гудение мотора.

Холдак поднес к глазам часы. Они показывали начало третьего.

До речушки оставалось не менее трех километров, и их нужно было пройти в хорошем темпе.

Наконец поступил и ответ: «Все машины собрались вместе!»

Колонна снова пришла в движение. Холдак все еще не выпускал из рук пачку сигарет. Вынув сразу две сигареты, офицер одну передал водителю, а другую сунул себе в рот.

До реки было уже недалеко. Артиллеристы, сидевшие в открытых тягачах, очнулись ото сна, разбуженные ночной прохладой, частыми встрясками и ветвями деревьев, которые порой хлестали их по лицу.

Командир еще раз посмотрел на карту и решил, что через несколько минут езды они окажутся около реки.

2

Лесная дорога стала хуже. Водители тягачей заметили это по тому, что их машины начало сильно бросать из стороны в сторону, а ветви деревьев громко застучали по стеклам кабины. Неожиданно лес кончился, и машины стали спускаться вниз.

Через несколько минут вся батарея собралась на открытом, ровном месте. Позади чернела зубчатая стена леса. Посреди равнины и должна протекать река.

Обер-лейтенант вылез из машины и с силой захлопнул дверцу.

— Позовите командиров взводов! — распорядился он, обращаясь к водителю. — Пусть ждут меня у моей машины!

— Слушаюсь, товарищ обер-лейтенант. — Хрупкая юркая фигура водителя исчезла.

Командир спустился к реке, с удовлетворением отметив, что почва под ногами сухая и твердая. Фонарик он погасил, чтобы глаза скорее привыкли к темноте. Увидев впереди, в нескольких шагах от себя, широкую темную полосу, он догадался, что вышел к воде.

Брод, как правило, образуется там, где река делает резкий изгиб. Сейчас командиру предстояло отыскать такое место. Подойдя к самой кромке берега, он включил фонарик и, освещая им попеременно этот и противоположный берег, пошел вперед. Поворот реки он нашел быстрее, чем думал. Ширина реки в этом месте доходила до двенадцати метров.

Офицер с облегчением вздохнул: пока все шло хорошо. Берегами он остался доволен: они были покатыми и не препятствовали спуску к воде и выезду из нее, а это было очень важно. Чего стоит самый хороший брод, если машины не могут спуститься к воде!

Обер-лейтенант вошел в воду, не боясь, что его прочные сапоги промокнут. Когда он сделал два шага, вода дошла до края голенищ. Выругавшись про себя, он шагнул назад и, пройдя несколько метров, вышел на более мелкое место. И здесь он попробовал зайти подальше в воду, но сделать это снова не удалось.

Тогда он попытался идти к другому берегу не по перпендикуляру, а по косой. На этот раз дело пошло лучше. Он дошел почти до середины речушки, не зачерпнув голенищами воды, и только после того, как набежавшая небольшая волна ударила его по коленям, в сапоги вмиг налилась вода.

Рассердившись, офицер вышел на берег. Решив, что он нашел брод, обер-лейтенант позвал водителя и приказал ему перейти на противоположный берег.

Солдат не сразу понял, что именно от него хотят, и съехал на машине к самой воде. Командиры взводов последовали за ним.

«Они мне пока еще не нужны», — мысленно решил командир батареи.

Водитель вылез из машины и, подойдя к командиру, доложил о прибытии. Командиры взводов остановились неподалеку.

— Снимите сапоги и перейдите на тот берег! — приказал Холдак водителю.

Солдат явно медлил, с недоверием поглядывал на командира. Холдак начал нервничать, а услышав сдержанные смешки офицеров, строго сказал:

— Да-да, вы не ослышались, перейдите вброд на тот берег!

Солдат неторопливо разулся, закатал брюки выше колен, подошел к командиру и остановился, держа сапоги в руках. Приказ командира казался ему довольно странным, и он хотел знать, почему ему отдали такой приказ. Поэтому он выжидающе и уставился на офицера.

— Идите на тот берег, я буду светить вам фонариком, — проговорил офицер.

Солдат вошел в воду именно в том месте, куда показал Холдак.

— Идите медленно и будьте осторожны!

— Слушаюсь, товарищ обер-лейтенант!

Скоро командиры взводов поняли замысел своего командира, который лучом фонарика вывел водителя на противоположный берег. Они собственными глазами видели, что вода в реке не превышает тридцати сантиметров.

Обер-лейтенант Холдак был доволен. Он понимал, что единственная сложность для водителей машин будет заключаться в том, чтобы они переехали реку не по прямой, а наискосок.

— Возвращайтесь обратно! — крикнул командир батареи водителю, когда тот вышел из воды.

Когда водитель пошел обратно, обер-лейтенант Холдак обратился к офицерам со словами:

— Вы, видимо, уже разгадали мое намерение?

Офицеры понимали, что им предстоит выполнить несколько необычное задание, какого им еще никогда не приходилось выполнять. Их недоумение моментально прошло. Командир батареи покорил их своей опытностью и умением правильно использовать ситуацию, завоевал их доверие.

Получив указания на форсирование реки вброд, взводные разошлись по своим машинам, чтобы объяснить задачу подчиненным.

Место брода было еще раз внимательно обследовано. Солдаты обозначили его на обоих берегах карманными фонариками.

Тем временем все машины съехали к воде. Взводные командиры ждали приказа на форсирование. И хотя, казалось, все было предусмотрено, у командира батареи в душе оставалась какая-то капля недоверия. Достаточно было хоть одному водителю потерять самообладание, съехать чуть в сторону, как могло случиться ЧП: холодная вода, попав на раскаленный металл, могла повлечь за собой серьезную аварию.

С этой тревожной мыслью командир батареи сел в машину. Он еще мог отказаться от своего решения, которое принял по собственному желанию. Ведь если что случится, он один будет нести ответственность за любое ЧП.

«Нужно бы сказать водителю что-нибудь одобряющее», — мелькнуло в голове у Холдака, но он никак не мог ничего придумать.

Водитель медленно спустился к воде и, миновав двух солдат с фонариками, въехал в реку. От носа машины в обе стороны разбегались небольшие волны. Вскоре машина была на середине реки.

Проехав две трети пути, водитель дал полный газ. Мотор взревел, а через минуту машина уже выбиралась на противоположный берег.

— Удалось! — От радости командир батареи похлопал шофера по плечу. — Вы превосходно провели машину. Отгоните ее немного в сторону и остановитесь!

Вслед за командиром на противоположный берег переехала машина взвода управления, а за ней — тягачи с пушками на прицепе.

Обер-лейтенант Холдак посмотрел на часы. В его распоряжении оставался еще целый час. Тем временем горизонт на востоке порозовел. Через час будет светать. Короче говоря, батарея вовремя прибудет в указанный район. Холдак чувствовал удовлетворение: как-никак он сам, по собственной инициативе, принял решение форсировать речку, да еще ночью! Это что-нибудь да значит!

«Не может того быть, чтобы командир дивизиона не заметил этого и не порадовался вместе со мной! — подумал обер-лейтенант. — Пусть теперь кто-нибудь попробует обвинить меня в отсутствии решимости и инициативы. Теперь-то меня наверняка перестанут склонять за ЧП, которое произошло в батарее в прошлом году». О Холдаке говорили почти на каждом совещании, как будто он сам, а не водитель вел тогда машину. Не раз упрекали его и за плохие результаты стрельбы по танкам. А что он мог сделать, если наводчик понервничал и послал снаряды мимо цели?! Зато за хорошее, что было на батарее, начальство почему-то никогда не хвалило Холдака. По крайней мере, так ему самому казалось.

«Моя батарея единственная на «отлично» выполнила упражнение по стрельбе из личного оружия, — думал обер-лейтенант. — Но об этом даже нигде не упоминали. Ну теперь-то все пойдет иначе!»

Обер-лейтенант дал знак колонне двигаться дальше, а сам сел в машину и наблюдал, как мимо него движется техника. Вскоре стали видны лишь огоньки стоп-сигналов, но потом и они скрылись вдали. И лишь глубокая колея на земле свидетельствовала о том, что здесь недавно прошло артиллерийское подразделение с пушками на прицепах.

3

Когда батарея прибыла в указанный квадрат, начало светать. Солдаты, невыспавшиеся и уставшие от долгой тряски в пути, по команде соскочили на землю и бросились в лес за ветками, чтобы замаскировать машины и гаубицы, а водители машин прямо на сиденьях попытались хоть немного поспать.

Радист взвода управления штабс-ефрейтор Зайбт включил свою рацию и настроился на волну командира дивизиона. Во время марша он поддерживал связь только с замыкающей машиной колонны. Через несколько секунд связь со штабом дивизиона была установлена.

Радист стал в батарее хорошим специалистом, и на него теперь можно было положиться в любой обстановке. За хорошие показатели в учебе командир взвода унтер-лейтенант Хайнце представил его к награждению значком «За заслуги перед ННА». Через несколько дней его должны были принимать в партию. Рекомендации для вступления ему дали унтер-лейтенант Хайнце и обер-лейтенант Холдак. Штабс-ефрейтор основательно готовился к приему в партию и все же сильно волновался, понимая всю важность этого шага.

Радист надел наушники и перешел на прием. Сначала в наушниках слышался лишь треск помех, но затем треск прекратился, зато в эфире появились чьи-то неясные голоса. Радист посмотрел на часы. Стрелки показывали начало пятого. Он видел, как вылез из машины обер-лейтенант Холдак. Повесив через плечо планшет с картой, офицер направился к радисту. Лицо у него было помятое, чувствовалось, что за ночь он не сомкнул глаз.

— Есть какие-нибудь известия, товарищ Зайбт?

Офицер понимал, что ему, собственно, не следовало бы задавать такого вопроса, радист и без этого доложил бы ему о получении любой радиограммы.

— Нет ничего, товарищ обер-лейтенант! Но дело в том, что я никак не установлю связь со штабом дивизиона!

Будь это не Зайбт, а кто-нибудь другой, командир батареи, возможно, устроил бы ему разнос, а здесь он только сказал:

— Ничего, я все равно сейчас иду в штаб!

Радист начал усиленно вызывать штаб, и командир батареи остановился. Однако, увидев, что выйти на связь ефрейтору так и не удалось, офицер пошел своим путем, дав по пути кое-какие указания разведчикам.

Неожиданно Зайбт услышал, что на эту же частоту настроился другой радист. Ничего особенного в этом не было, так как дивизион поддерживал радиосвязь со всеми батареями на одной и той же частоте. Положительным в такой связи было то, что командир дивизиона получал возможность быстро передать тот или иной приказ командирам батарей. Однако была в этом и отрицательная сторона, которая заключалась в том, что лишь один командир мог вести переговоры со штабом в данный момент.

В наушниках послышался голос:

— «Роза», здесь «Одуванчик»! Как меня слышите? Прием!

«Черт возьми! — мысленно выругался Зайбт. — Выходит, меня обогнали! Теперь придется ждать. Позывной штаба — «Роза», а первой батареи — «Одуванчик». Раз штаб вызывает командира первой батареи, то, следовательно, случилось нечто важное… Не доложить ли об этом командиру? Он всегда интересуется, что делается в других батареях…»

— «Одуванчик», говорит «Роза»! «Одуванчик», здесь «Роза»! Как меня слышите? Прием!

Прошла минута, а затем послышалось снова:

— Говорит «Одуванчик»! Вызываем на связь сорок первого!

Штабс-ефрейтор удивился — говорил уже совершенно другой голос. Он заглянул в таблицу кодов: сорок первым был сам командир дивизиона.

Несколько секунд стояла тишина.

«Нужно скорее позвать обер-лейтенанта Холдака», — подумал радист и сделал знак командиру, чтобы тот подошел к рации.

Холдак заторопился. Через четверть часа он должен быть у командира дивизиона на высоте 62,0. Ну, туда он еще успеет: до высоты не так далеко.

Офицер подошел к радисту и взял у него наушники. Он не сразу понял, о чем идет речь, но потом уловил следующие олова:

— …Что значит «я твердо застрял»? Выражайтесь понятнее, тридцать первый!

— Кто же такой тридцать первый? — вслух спросил офицер у радиста.

— Тридцать первый — это командир первой батареи, товарищ обер-лейтенант!

Холдак побледнел и почувствовал, как у него задрожали колени.

«Выходит, это капитан Каст увяз в грязи!» — мелькнуло у обер-лейтенанта в голове.

— Сорок первый, докладываю: «Одуванчик» застрял в квадрате пятьдесят шесть — восемьдесят два во время форсирования реки, на съезде с моста! — послышался в этот момент спокойный голос капитана Каста.

Холдаку казалось, что он видит высокую стройную фигуру симпатичного капитана.

— Почему вы докладываете, мне об этом только сейчас?

— Мой радист никак не мог сразу выйти на связь о вами, товарищ сорок первый.

— Сделайте все, чтобы в четыре ноль-ноль прибыть в указанный район!

— Это невозможно, товарищ сорок первый. Нам удастся выбраться отсюда не раньше восхода солнца. Мост заблокирован мной, и, следовательно, «Маргаритка» не сможет через него пройти.

Наступило недолгое молчание.

«Маргаритка» — это батарея обер-лейтенанта Колтермана, — думал Холдак. — Получается, что обе батареи не смогут своевременно прибыть в район сосредоточения».

— Товарищ тридцать первый, вы ставите под удар проведение учений! — снова послышался в наушниках голос командира дивизиона. — Я требую, чтобы вы предприняли все меры и вовремя прибыли в указанный вам пункт! У меня все, прием!

Обер-лейтенант Холдак услышал, как в наушниках раздалось два щелчка, что означало, что обе рации перешли на прием. Холдак снял наушники и, сдвинув каску на затылок, вытер платком выступивший на лбу пот. Настроение у него было далеко не радужное. Не спеша он побрел на высоту.

4

Выслушав указания командира дивизиона, капитан Каст сразу же пошел к мосту.

«Командир дивизиона продлил время до четырех часов, — размышлял Каст, — однако этого мне явно недостаточно. Его приказ я вряд ли смогу выполнить…»

С начала объявления тревоги все шло хорошо: батарея одной из первых собралась по тревоге и вышла на сборный пункт. Ночной марш начался тоже нормально. И вдруг этот проклятый съезд с моста!

Капитан горько улыбнулся: «До четырех часов я ничего не успею сделать. К сожалению, я не волшебник. Хорошо еще, если мы выберемся отсюда до шести часов. Командир дивизиона не имеет представления о том, как мы тут влипли. Да и сам я себе этого не представлял…»

Земля за мостом вся была в больших ямах и колдобинах. Офицер остановился перед одной из крупных ям и задумался: «И как только я мог попасть в такой переплет? Правда, это случилось ночью, но ведь я же не новичок! Я думал, что речь идет о простых колдобинах, а не о таких ямах… Ничего не поделаешь, дорогой Каст! — мысленно обратился он к самому себе. — Следовало бы заранее как следует разведать маршрут! Но зачем? Дорогу мы и так хорошо знаем. Не первый раз по ней ездим… Потом, это ведь не бой, а самое рядовое учение…»

Капитан понимал, что сейчас многое будет зависеть от него, от его решения, его спокойствия и деловитости.

Если бы произошла небольшая авария, можно было не беспокоиться, товарищи справились бы сами. Но здесь застряла не одна машина, а целая батарея. Капитан взялся лично руководить работами, а секретарь парторганизации вахтмайстер Найберт собрал коммунистов и призвал их показать пример беспартийным. И вмиг упавшее было настроение у солдат заметно поднялось.

— Задержка у моста ни в коем случае не должна отразиться на дисциплине и порядке в батарее! — такими словами закончил свое краткое выступление секретарь парторганизации.

После разговора с командиром дивизиона по радио капитан Каст еще раз внимательно осмотрел место, где застряли машины. Три тягача с гаубицами почти по оси колес увязли в грязи, а одна машина даже перевернулась на бок. Тягач с пушкой, остановившись на мосту, как бы забаррикадировал его.

Единственным, что радовало Каста, было то, что ни один солдат не пострадал.

Вскоре к капитану подошел командир второго взвода и доложил, что мост не свободен.

— Подготовьте один тягач для помощи застрявшим машинам! — приказал ему капитан.

— Слушаюсь, товарищ капитан!

Было ясно, что без посторонней помощи застрявшим машинам на дорогу не выехать. Солдаты очистили колеса машин от глины и грязи.

Подойдя к первому орудию, капитан увидел, что артиллеристы работают и без его одобряющих слов.

— Пойдемте посмотрим, как идут дела во втором расчете, — предложил он секретарю.

Во втором расчете дело не двигалось, поскольку водитель лежал под машиной, что-то подкручивая.

— Ну, что у вас тут не ладится? — спросил командир батареи, нахмурив брови.

Услышав голос командира, водитель из-под машины не вылез, а только высунул перемазанное лицо и доложил:

— Товарищ капитан, поперечная рулевая тяга погнута.

— Ну и что же? Разве это причина для того, чтобы бездействовал весь расчет? — Офицер с укоризной посмотрел на командира орудия, щуплого маленького унтер-офицера, и добавил: — Мне ваше поведение, товарищи, не нравится! Почему гаубица до сих пор не отцеплена от машины?

Артиллеристы сконфуженно принялись за работу. Капитан заглянул под машину и увидел, что поперечная тяга действительно сильно погнута.

— Как же такое произошло? — спросил командир, понимая, что починить машину будет нелегко.

— По таким колдобинам ехали, и не то еще могло быть!

Каст понимал, что водителя, собственно, не в чем обвинять, ведь не он же завел батарею в это гиблое место.

— Вылезайте из-под машины и помогите ребятам отцепить орудие, а там видно будет что к чему.

Когда водитель вылез из-под машины и предстал перед капитаном, Касту стало жаль его: таким измученным и грязным он был.

— Не вешайте головы, товарищ Нагель. Исправим мы вашу тягу, вот увидите, — подбодрил капитан водителя.

Капитан с секретарем направились к следующему орудийному расчету.

— Товарищ капитан, вы даже представить себе не можете, как благотворно действует на солдат ваше спокойствие, — заметил по дороге секретарь командиру.

— Это я только внешне спокоен, дорогой Найберт. Видел бы ты, что творится у меня в душе.

Секретарь парторганизации был единственным человеком, кого капитан даже на службе позволял себе называть на «ты». Несмотря на разные звания и должности, они были друзьями. Нужно сказать, что вахтмайстер Найберт никогда не злоупотреблял этой дружбой. Более того, он всегда предлагал свою помощь Касту, если тот оказывался в затруднительном положении, и, как правило, исчезал из виду, если появлялись хоть какие-нибудь выгоды. Не раз случалось, что он уступал свой отпуск другому, более нуждающемуся. Ко всему прочему Найберт был хорошим командиром орудия.

Капитан больше всего уважал вахтмайстера за добросовестность и партийное отношение к любому делу. Вместе они успешно решили много сложных задач. Самого капитана неоднократно избирали членом партийного бюро, и потому он хорошо знал, что его секретарь и одновременно командир орудия прекрасный человек. Найберт интуитивно чувствовал, где что не ладится. Заметив тот или иной недостаток, он тут же критиковал того, кто это допустил. И хотя на боевых стрельбах он не всегда показывал хорошие результаты, солдаты любили его и уважали.

— Помоги второму расчету, он вызывает у меня опасения, — сказал капитан вахтмайстеру, и они разошлись.

Увидев стоящих на мосту командиров взводов, капитан подозвал их к себе. Ему не понравилось, что они находятся не среди своих солдат.

— Почему вы собрались здесь? Ваше место сейчас среди солдат! Прошу вас, товарищи офицеры, разойтись по своим подразделениям! — строго сказал им капитан.

Офицеры без возражений разошлись. В душе они считали, что командир совершенно прав. Увидев, что френч у него расстегнут, они тоже расстегнули френчи и молча принялись за работу.

Командир батареи подошел к тягачу, который остановился на мосту и который нужно было убрать с дороги прежде всего.

Почва за мостом была мокрой и глинистой. Машины увязли по самые оси колес. Вытащить их из грязи было делом нелегким. Солдатам часто приходилось отдыхать. Отцепив гаубицу, они оттолкнули ее в сторону. Солдаты нисколько не удивились, увидев, что командир батареи направляется прямо к ним. Не удивились они и когда он начал помогать им. Все они хорошо знали его и уважали за простоту и отзывчивость.

— Я смотрю, товарищи, вы славно поработали!

— Все сделаем, как нужно, товарищ капитан! — дружно отвечали командиру солдаты.

— До шести часов вытащим все орудия! Правда, не все в это верят… Кое-кто говорит, что вам достанется…

Капитан Каст взглянул на говорившего. Это был маленький ефрейтор. И хотя капитан прекрасно понял, о чем говорил ефрейтор, он все же спросил его, чтобы выиграть время для ответа:

— Что вы имеете в виду?

— Понимаете, — смущенно начал маленький ефрейтор, — говорят, что вас сильно накажут за то, что мы тут застряли в грязи. — Он сделал небольшую паузу и продолжал: — Такое со всяким может случиться, не так ли, товарищ капитан?

Каст не сразу ответил ефрейтору. Помолчав немного, заговорил:

— То, что произошло здесь, это моя вина. А уж как поступит со мной начальство, не знаю. Возможно, что меня и привлекут к ответственности. Но не это самое главное. Есть вещи поважнее. Например, нам необходимо во что бы то ни стало вылезти из этой ловушки! Это важнее всего!

Солдаты молча продолжали работать, подкладывая под колеса машин бревна, доски, хворост. Каст помогал им. Устав, он отошел в сторону, вытирая с лица обильный пот.

Маленький ефрейтор тихо шепнул командиру орудия:

— Мне кажется, нашему командиру надо отдохнуть. Мы и без него все сделаем.

— Если хочешь, можешь сказать ему об этом.

— Он же меня не послушает.

— Конечно нет.

— Ну вот видишь. Не такой он человек!

В этот момент к капитану подошел водитель тягача и сказал:

— Я думаю, можно сделать попытку, товарищ капитан!

Командир отошел от машины, коротко бросив:

— Давай!

Колеса яростно завертелись, и машина даже немного выехала из ямы, но через секунду они начали проворачиваться, и машина снова осела в яму.

— Стой! — одновременно закричали несколько человек.

— Черт возьми! — в сердцах выругался наводчик.

«Пора бы нам уже выбраться отсюда», — подумал Каст. Он приказал водителю второго тягача медленно сдавать назад. Прицепив трос к застрявшей в яме машине, еще раз попытались вытащить ее. В какой-то момент показалось, что это удается, но вдруг трос лопнул, угрожающе просвистев над головами солдат. Хорошо еще, что никого не задело.

Капитан, довольный этим, улыбнулся, и вмиг расплылись в улыбке лица солдат, а это означало, что не все еще потеряно.

— Нужно попробовать лебедкой, — предложил водитель тягача.

Один конец троса решили прикрепить к балке моста, а другой наматывать на лебедку, которая имелась перед радиатором тягача.

— Товарищ капитан, а ведь это запрещено, — заметил другой водитель командиру батареи.

— Запрещено крепить трос к основе моста? — переспросил капитан. — И все же мы на это пойдем. Во-первых, этот мост построили наши солдаты, во-вторых, этим мостом пользуемся только мы, а в-третьих, я уверен, что балка выдержит такую нагрузку.

Солдаты обрадовались и сразу же начали готовить лебедку. Дополнительно в качестве тягача решили использовать вторую машину.

Медленно, но относительно легко машину удалось вытащить из ямы.

Тем временем взошло солнце. Легкий ветерок разогнал легкие облачка на небе. Наступило утро.

Умывшись в речке, капитан подошел к последней машине, которую предстояло вытащить из ямы. Это была та самая машина, у которой оказалась погнута рулевая тяга.

— Ну, товарищ Нагель, вы обдумали, как мы будем ремонтировать тягу у вашей машины?

— Обдумал, товарищ капитан!

— Ну и как же?

— Выправим ее.

— Каким образом? Холодным или горячим способом?

Солдаты, стоявшие неподалеку, подошли еще ближе к тягачу. Капитан не случайно задал эти вопросы водителю. Он никогда не упускал возможности заставить солдат самостоятельно мыслить.

— Наверное, горячим способом…

— Я думаю, товарищ Нагель, мы этого делать не станем: в этих условиях такое нам просто не под силу. Ведь придется развести огонь и на нем накаливать тягу докрасна. Сколько времени у нас на это уйдет, как вы думаете?

Водитель сначала растерянно пожал плечами, потом посмотрел почему-то на носки своих сапог и только после этого ответил:

— Возможно, до полудня…

— Возможно, и не меньше…

Разговор как-то сам собой зашел в тупик.

— А что вы скажете, товарищ Нагель, на приказ подготовить машину к движению через пятнадцать минут?

Водитель тяжело вздохнул и ответил:

— Из этого ничего не выйдет, товарищ капитан.

— Не спешите сдаваться.

— Но такое просто невозможно!

— В данный момент я, естественно, не собираюсь отдавать вам такой приказ…

Капитан замолчал. Солдаты решили, что он думает о том, как скорее отремонтировать машину, но на самом деле капитан умолк, потому что вдруг почувствовал резкую боль в левом боку. Когда боль немного утихла, он продолжал:

— Я сам вам покажу, как выполнить такой приказ. Но прежде всего я хочу научить вас думать. А ремонт тяги необходимо произвести за пятнадцать минут.

Солдаты, слушавшие этот разговор, недоуменно переглянулись.

— Неужели это возможно? — удивился водитель.

— Возможно!

В этот момент раздался радостный крик солдат, стоявших возле машины взвода управления: машина медленно выехала из ямы на сухое и ровное место.

— Нужно спешить, а то ваша машина закрыла дорогу другим, — сказал капитан Нагелю. — Ну а как же вы погнули тягу? — спросил он у Нагеля и сам же ответил на свой вопрос: — Во время движения вы наехали на большой брус и погнули ее. А сейчас мы ее выгнем в обратную сторону с помощью мотора.

Капитан сказал водителю, чтобы тот полез под машину и прикрепил там трос к тяге.

— Другой конец троса мы привяжем к дереву. — Капитан показал рукой на одиноко стоявшую сосну. — Всем отойти назад, — приказал он, когда трос был прикреплен, — а то, чего доброго, опять оборвется!

Он дал знак водителю трогаться с места, а сам стал внимательно следить за тросом, миллиметр за миллиметром выпрямляющим тягу. Как только она приняла нормальное положение, капитан подал знак остановить машину. Ремонт машины в полевых условиях был закончен, и передние колеса тягача снова встали в нормальное положение.

— Вы время не засекли? — спросил Каст у водителя.

— На весь ремонт ушло одиннадцать минут, товарищ капитан.

Солдаты довольно улыбались.

— Видите, товарищ Нагель, а вы говорили, до полудня.

Солдаты быстро разошлись по своим местам. Батарея была готова двигаться в путь.

Часы показывали половину шестого.

5

Подойдя к воде, капитан Каст еще раз умылся, а затем стряхнул пыль с обмундирования. Вода в речке была холодной и ненадолго освежила его. Капитан почувствовал, что проголодался.

Бросив взгляд на мост, он увидел радиста, который усиленно махал ему и кричал:

— Товарищ капитан, командир дивизиона хочет говорить с вами по радио!

Он провел мокрыми руками по волосам и крикнул радисту:

— Передайте ему, что я иду! — И подумал: «Вот сейчас и начнется разнос».

Через минуту капитан уже стоял на мосту. Боль в груди снова дала о себе знать. Каст облокотился на перила и наклонился вперед: боль несколько утихла.

— Поздравляю вас с успехом, — услышал Каст голос командира дивизиона, когда подошел к рации и надел на голову наушники. — Хочу сообщить вам, что наш дивизион выбыл из игры, так что больше можете не спешить!

Последние слова командира прозвучали довольно язвительно.

«Что мне ответить ему?» — подумал капитан.

Внимательно выслушав доклад капитана, командир дивизиона приказал батарее вернуться в казармы.

Закончив разговор, капитан в сердцах выругался. Он ждал разноса, а не этого язвительного тона. Капитан давно знал командира дивизиона, можно сказать, неплохо сработался с ним. Для Каста майор Драйнштайн всегда был образцовым офицером, строгим, но справедливым начальником.

«Может, майор уже все знает, — мелькнула у капитана мысль. — Командиру полка наверняка уже обо всем давно известно. Все неприятности, видимо, впереди».

Капитан снова почувствовал боль в области сердца. В последнее время такое случалось довольно часто. Обычно это начиналось после сильных физических нагрузок. Три месяца назад капитан впервые узнал о том, что у него больное сердце. Об этом ему сказал полковой врач и порекомендовал поехать подлечиться в военный санаторий.

Сначала Каст согласился с предложением врача, но скоро понял, что в интересах дела, без которого он не мыслил своей жизни, ему пока нужно находиться в подразделении. А лечение он ограничил приемом выписанных ему таблеток, и только. Этим он как бы утешал себя: вот, мол, и лечиться начал. Нужно было немедленно бросить курить, а капитан Каст был заядлым курильщиком, и расстаться с сигаретой было выше его сил.

«Бросать надо курить, бросать!» — мысленно уговаривал себя Каст, а сам тут же открывал портсигар и доставал очередную сигарету.

О своей болезни он никому не говорил, боясь, что эти разговоры могут привести к тому, что ему предложат демобилизоваться из Национальной народной армии, без которой он не мыслил себе жизни. Он был абсолютно уверен, что лучше профессии, чем офицер, нет на свете.

В армию он пришел добровольно, оставив гражданскую профессию слесаря, а отслужив действительную, уже не мог уйти из армии. Он стал офицером, дослужился до капитана, был назначен на должность командира батареи. Сколько хороших солдат воспитал он за долгие годы службы! Сколько за это время сделал хорошего, каких добился успехов! Правда, были у него и ошибки, и недоработки, но у кого их не бывает? Для своих солдат Каст стал не только командиром-воспитателем, но и старшим другом, у которого для каждого найдется умный совет и доброе слово.

Сделав несколько затяжек, капитан бросил сигарету в воду. Повернувшись спиной к реке, он увидел, что к нему идет широкоплечий невысокий офицер. Каст не сразу узнал командира второй батареи обер-лейтенанта Колтермана, с которым у них всегда были официальные отношения. Сам не зная почему, он несколько недолюбливал Колтермана, хотя признавался в душе, что обер-лейтенант, батарея которого на всех стрельбах почти всегда получала только оценку «отлично», — толковый офицер. Каст понимал, что Колтерман способен на большее, и ничуть не завидовал ему. Никто не мог сказать, что Колтерман отделяется от коллектива: он был готов всегда и во всем помочь товарищу, если бы его об этом попросили. Однако в помощи Колтермана всегда чувствовалась некоторая снисходительность, будто он хотел сказать: «Ну вот видишь, как я к тебе отношусь? Надеюсь, что ты не забудешь о моей помощи!»

Короче говоря, дружеских взаимоотношений между офицерами и Колтерманом не было.

Капитан Каст, увидев обер-лейтенанта, понял, что разговора с ним не избежать.

«Где же его батарея? — думал Каст. — Ведь он должен был двигаться за мной! Возможно, он ничего другого придумать не смог и расположил ее в лесу».

О том, где находится третья батарея, Каст вообще не имел ни малейшего представления.

«Возможно, что Холдак тоже где-нибудь застрял. Не зря же командир дивизиона был так взволнован».

Однако, завидев обер-лейтенанта, Каст отогнал от себя нехорошие мысли, дабы не быть несправедливым.

— Ну, Каст, как дела? — спросил Колтерман и, не дожидаясь ответа, продолжал: — А ты здесь здорово засел, не так ли? — Сказано все это было с легкой усмешкой.

Каст неохотно протянул обер-лейтенанту руку и спокойно ответил:

— Такое с каждым может произойти.

— Конечно! Если бы я шел впереди тебя, возможно, такая участь ждала бы меня. — Эти слова обер-лейтенант проговорил таким тоном, что понимать их следовало не иначе, как: «Со мной такого никак не могло случиться!»

— Возможно, — коротко согласился капитан.

— А другого маршрута ты не мог выбрать?

— Нет.

— Жаль! — Тон у обер-лейтенанта был явно пренебрежительный.

— Если ты знал другой удобный путь, почему же ты не пошел по нему? Почему, спрашивается, твои гаубицы тащатся за мной?

— А батарея Холдака уже находится на противоположном берегу! — не ответив на вопрос капитана, выпалил обер-лейтенант.

Это известие поразило Каста.

«Выходит, обер-лейтенанту Холдаку повезло, он сумел перебраться на тот берег. Очень похвально! Любопытно, как это ему удалось: ведь подходящего места поблизости нет. В Хайденбринке он едва ли был. А как же тогда еще? Бродом уже года два не пользуются… Когда я сам был там в последний раз, то видел, что он непригоден…» — думал капитан.

— Не удивляйся, но Холдак действительно нашел другой маршрут, — сказал Колтерман и, сделав небольшую паузу, продолжал: — Удивительное в этом то, что он оказался на том берегу раньше, чем ты застрял здесь!

— Не может быть! Он ведь должен был идти за нами!

— Ну наконец-то ты кое-что начинаешь понимать, — усмехнулся обер-лейтенант.

— Но ведь он знал, что нас ждет.

— Да, мой дорогой Каст, конечно, он знал, наверняка знал о том, что через мост идти опасно. Мне лично не нравится то, что он никого об этом не предупредил. Сейчас же он находится уже в районе сбора, мне об этом сообщил радист, который слышал доклад Холдака командиру дивизиона…

6

Послеобеденное солнце, сиявшее на безоблачном небосклоне, пекло уже не так сильно. День выдался безветренный и потому жаркий. Однако, несмотря на жару, в полку царило оживление. Все гаубицы выкатили из артпарка на бетонную площадку. Номера расчетов, вооружившись паклей, тряпками, щелочью и маслом, явились на чистку техники. Машины и тягачи водители мыли из шлангов на местах, отведенных для мойки. Чистка и мойка были хорошо организованы и проходили в нормальном темпе.

После мойки машин водители провели технический осмотр.

С учения артиллеристы вернулись рано утром. После завтрака всем разрешили немного поспать.

Обер-лейтенант Холдак несколько раз обошел все орудия и машины батареи, тщательно проверил их чистку.

На лице его не было заметно и тени беспокойства. И все же Холдаку было как-то не по себе. На учении он очень устал, а несколько часов отдыха почти не принесли облегчения. К тому времени он уже во всех подробностях знал о ЧП, постигшем первую батарею. Об этом ему рассказали командиры взводов, да и от солдат он кое-что слышал.

Обер-лейтенант Холдак чувствовал себя виновным в том, что с первой батареей стряслась беда. Он почувствовал себя неудобно уже тогда, когда на рассвете докладывал командиру дивизиона о том, что батарея в полном составе своевременно прибыла в указанный район. От внимания Холдака не ускользнуло, что и сам командир дивизиона, и его заместитель, и секретарь партийного бюро как-то странно, ему даже показалось, с подозрением, посмотрели на него. Возможно, они тогда еще ничего не знали, но уже о чем-то догадывались.

Через час командир дивизиона будет проводить разбор учений. Холдак чувствовал, что над его головой сгущаются тучи.

Обер-лейтенант подошел к последнему орудию. Весь расчет отступил от гаубицы и терпеливо ожидал, что командир скажет, как оценит их работу. Все знали, что он с педантичностью требовал, чтобы гаубицы всегда были безукоризненно вычищены. Однако на этот раз командир бросил на орудие лишь беглый взгляд и пошел дальше. Такого еще никогда не было!

Холдаку хотелось до начала разбора увидеть капитана Каста, чтобы прочесть в его глазах немой приговор, но капитана, как назло, нигде не было. Сгорая от нетерпения, он спросил у одного из командиров взводов, где их капитан. Офицер ответил, что тот еще не являлся на службу. Снедаемый беспокойством и любопытством, Холдак пошел на площадку для курения, чтобы покурить и хоть немного успокоиться.

Командир дивизиона майор Драйнштайн, всегда отличавшийся пунктуальностью, и на этот раз начал разбор минута в минуту. Наиболее детально он обсудил ночной марш.

Офицеры уже знали, что эти учения для их дивизиона окончились плохо: две батареи из трех не смогли прибыть в указанный район, а это означало, что в боевой обстановке обе эти батареи не смогли бы поддерживать наши войска своим огнем.

— Ваш дивизион со своей задачей не справился! — сказал один из посредников майору Драйнштайну. Услышав это, майор был готов сквозь землю провалиться, но теперь он был спокоен, корректен и ничем не выдавал своего волнения. Говорил он скупо, но деловито, останавливаясь на каждой, даже малейшей, ошибке, вскрывая причины, ее породившие, не забывая одновременно похвалить и того, кого следовало похвалить.

Офицеры со вниманием слушали своего командира. И только обер-лейтенант Холдак никак не мог сосредоточиться. За минуту до начала разбора Холдак вдруг увидел капитана Каста, сидящего у открытого окна. Внешне капитан казался спокойным.

Оба командира батареи после встречи на мосту больше не виделись и, следовательно, не разговаривали друг с другом.

Обер-лейтенанта Холдака мучила невеселая мысль: «Неужели кто-нибудь из офицеров догадался о моей вине?»

Командир начал разбор действий первой батареи. Сказав о том, что личный состав батареи был хорошо подготовлен к учениям, майор заявил, что в происшедшем целиком и полностью виноват один командир батареи.

— Задержка на мосту, — продолжал командир, — никоим образом не была запланирована. Этот случай свидетельствует о том, что наша разведка действовала плохо, а вы, командиры, получив приказ, успокоились, что будете действовать на знакомой местности, не удосужились еще раз поинтересоваться, в каком состоянии дорога, мост и вообще местность, по которой проходит ваш маршрут. Мы провалились на учениях из-за собственной беспечности…

Затем майор коротко охарактеризовал действия второй батареи, сделав упрек командиру батареи обер-лейтенанту Колтерману в том, что он не проявил должной инициативы.

— Теперь вы видите, товарищи, к чему приводит пассивность. Всем вам, товарищи офицеры, нужно брать пример с обер-лейтенанта Холдака, который действовал самостоятельно и решительно, как и подобает офицеру.

Холдак почувствовал на себе взгляды офицеров. Сердце забилось сильнее и чаще.

«Нет, нет! Они, разумеется, ни о чем не знают и даже не догадываются!» — Однако эта мысль нисколько не успокоила Холдака. Он постарался казаться равнодушным, однако это ему не удалось. Капитан Каст даже не взглянул в его сторону. Зато обер-лейтенант Колтерман бросил на него взгляд, в котором можно было прочесть и иронию, и насмешку, и даже пренебрежение.

«Ну конечно, Колтерман знает больше, чем я думаю. Здесь он, видимо, выступать не будет, но потом, когда разбор кончится, он мне выскажет все, не постесняется даже моих взводных! Уж кого-кого, а тебя-то, хитрый лис, я хорошо знаю!»

Холдака даже в пот бросило, и он уже не слушал того, что говорил майор. Холдак еще раз бросил взгляд на капитана, который продолжал сидеть с отсутствующим взглядом. Неожиданно капитан Каст поднял голову и с усмешкой посмотрел на Холдака. От взгляда капитана Холдаку стало жарко.

Командир дивизиона говорил еще о том, что окончательную оценку действий каждого подразделения дадут позже в штабе полка, но ему уже и сейчас ясно, кто как действовал.

— Первая батарея вышла из игры, — продолжал майор, — и я не скрою своего недовольства действиями командира этой батареи.

В этот момент в открытое окно влетел жук. Он басовито жужжал, наполняя комнату своим гуденьем. Сделав несколько кругов вокруг лампы, он начал биться в оконное стекло, пытаясь найти выход. Тогда он опять полетел в глубь комнаты, а затем снова к окну, на этот раз уже к открытому, и вылетел. На какое-то время в комнате установилась полная тишина.

— Что касается действий командира второй батареи обер-лейтенанта Колтермана, то я порекомендовал бы в будущем проявлять больше инициативы, а за его конкретные действия на учениях вынужден буду привлечь его к ответственности. А вот обер-лейтенанту Холдаку за умные, инициативные действия я объявляю благодарность.

После разбора учений унтер-лейтенант Хайнце подошел к Холдаку и сказал:

— Товарищ обер-лейтенант, солдаты теперь готовы идти за вами в огонь и в воду!

7

Вечер выдался на редкость тихий. До захода солнца оставалось совсем немного. Все окна в казарме были распахнуты настежь. Кто-то играл на аккордеоне.

Несколько солдат сидели перед зданием на скамеечке, один курил, другие читали, третьи просто отдыхали.

По плацу, на котором обычно проводились общие построения и занятия, солдаты гоняли футбольный мяч.

После разбора учений обер-лейтенант Холдак домой не пошел. Да ему вовсе и не хотелось идти домой. Он вспомнил, что не почистил личное оружие, и решил сделать это сейчас.

Разобрав пистолет, он тщательно смазал его, а затем собрал. Каждое движение Холдака было уверенным и точным: он мог бы собрать пистолет даже с закрытыми глазами. В полку обер-лейтенант слыл неплохим стрелком из личного оружия, хотя до капитана Каста ему, разумеется, было еще далеко. Каст числился одним из лучших стрелков в дивизии, он уже не раз принимал участие в крупных соревнованиях и занимал на них призовые места.

Холдак проверил пистолет: все было в порядке. Постепенно он успокоился.

«А в чем, собственно, я должен себя обвинять? — мысленно спрашивал он себя. — Я знал, что дорога через мост не самая лучшая, потому и выбрал себе другой маршрут, только и всего… А все ли это? — как бы спрашивал у него какой-то внутренний голос. — Остальные командиры батарей ничего не знали об этом, и именно поэтому машины капитана Каста застряли на съезде с моста. Но разве в этом виноват я? Если бы Каст был более внимателен, ничего подобного с ним не случилось… Правда, я был в более выгодном положении, так как хорошо знал эту местность…»

Но, как Холдак ни старался, ему не удавалось успокоить себя.

«Я должен был предупредить обоих командиров батарей об опасности, обязан был подсказать им другой маршрут. Сделать это по радио было проще простого, тогда Каст не застрял бы, а Колтерман не стоял бы на месте, дожидаясь, когда путь освободится. Если бы все три батареи переправились на тот берег по броду, то дивизион своевременно прибыл бы в пункт сосредоточения и выполнил бы свою задачу».

Холдак встал и подошел к окну. Солнце, словно огромный огненный шар, коснулось горизонта. И вдруг до Холдака дошло, что в провале дивизиона виноват не кто-нибудь, а именно он сам.

Холдак усмехнулся, вспомнив, что ему даже объявили благодарность, а остальных здорово покритиковали.

«И почему только я вел себя, как завзятый карьерист? Ведь я вовсе не собирался извлекать из этого никакой выгоды!»

В коридоре послышались голоса и шум шагов: это солдаты возвращались после игры. Через минуту голоса стихли в душевой, и оттуда донесся только шум воды.

«Мне нужно извиниться перед капитаном Кастом, — решил вдруг Холдак. — Я ему все расскажу, иначе не видать мне покоя. Рано или поздно все и так выяснится».

Сдав пистолет, Холдак вышел из казармы во двор и всей грудью вдохнул в себя чистый воздух. Думать о доме не хотелось, дома его ждала жена, с которой он, как ни странно, до сих пор не нашел общего языка.

Познакомились они два года назад, когда их полк бросили на уборку урожая. И быстро поженились, не успев как следует узнать друг друга. Она не имела почти никакого представления о его работе, а он, прекрасно разбираясь в характерах своих солдат, не смог понять ее интересов. В результате такого недопонимания получилось так, что в казарме он чувствовал себя уютнее, чем в собственном доме.

Неурядица в семье невольно отражалась на работе. Холдак шел домой, погруженный в свои невеселые мысли. Поравнявшись с общежитием офицеров-холостяков, он невольно подумал о капитане Касте. В комнате капитана горел свет.

«А почему бы мне не зайти к нему прямо сейчас и не объясниться?» Холдак понимал, что разговор будет не из приятных, но отступать было поздно, потому что он уже вошел в общежитие и его заметили двое молодых офицеров.

Капитан Каст почти все свое время отдавал работе, находясь в казарме с раннего утра и до позднего вечера. В Тюрингии у него жила старушка мать. Ежемесячно он посылал ей деньги, а получив очередной отпуск, навещал ее.

На женщин он почти не обращал внимания. Правда, несколько лет назад он влюбился, но вскоре, поняв, что это не тот человек, с которым он мог бы связать свою жизнь, расстался с ней. Не прошло и трех месяцев, как его знакомая написала ему письмо и сообщила, что она не имеет к нему никаких претензий и считает, что им и на самом деле лучше расстаться…

Обер-лейтенант Холдак вошел в комнату капитана, которая, несмотря на то что была обставлена казенной мебелью, казалась уютной. На полу толстый пушистый ковер, на окнах занавески и шторы. На стенах висело несколько эстампов, а на книжной полке, видимо сделанной самим капитаном, стояли книги.

Каст сидел за столом, подавшись корпусом вперед. На нем был тренировочный костюм. На ногах вместо армейских сапог — легкие спортивные тапочки. Капитан чинил свой дорожный будильник, который лежал перед ним на столе.

Увидев Холдака, Каст улыбнулся и пригласил его сесть.

— Вот что-то будильник испортился: перестал звонить, — объяснил Каст, раскладывая на столе многочисленные колесики.

После разговора с обер-лейтенантом Колтерманом у моста Каст понял, что тот сказал ему правду. Капитан тогда же спросил у своего радиста, действительно ли Холдак уже переправился через реку, и получил утвердительный ответ.

— Включи радио, чтобы не так скучно было, — предложил Каст.

Холдак включил радио и настроился на какую-то музыкальную передачу.

— Если хочешь покурить, то достань сигареты: они в тумбочке! — сказал Каст.

Холдак был не прочь закурить и поблагодарил капитана.

Оба закурили. Каст зажег настольную лампу, чтобы лучше видеть мелкие детальки будильника. От капитана не ускользнуло, что Холдак чем-то взволнован, что вид у него какой-то виноватый. Каст понимал, как неудобно сейчас Холдаку объясняться с ним.

— Знаешь, Роберт, я должен тебе кое-что сказать… — робко начал Холдак. — Эта история с мостом…

«Выходит, я не ошибся», — подумал капитан и сказал, не дав обер-лейтенанту договорить:

— А знаешь, тебе здорово повезло с бродом! Вот уже два года, как в том месте никто не переправлялся на противоположный берег.

— А тебе разве известен этот брод?

— Конечно, с твоим предшественником я давно разведал его.

Холдак невесело усмехнулся: разговор все время уходил куда-то в сторону.

— Я тебя сегодня утром искал, Роберт…

— Спал я… — коротко ответил капитан, не желая рассказывать Холдаку о том, что утром у него сильно болело сердце.

— Понимаешь, Роберт, я даже не знаю, как бы это тебе получше объяснить… Я, видишь ли, знал, что может произойти на мосту, и об этом мне нужно было бы сообщить вам. Почему я этого не сделал, я и сам толком не знаю. Не понимаю, как я мог позволить тебе идти через мост! Я ведь прекрасно знал, что ты там застрянешь. — Холдак немного помолчал, а затем продолжал: — Я должен извиниться перед тобой…

В этот момент капитан закончил собирать будильник. Заведя его, он приложил его к уху и, немного послушав, удовлетворенно произнес:

— Идут все-таки!

Будильник зазвенел громко и нервно.

Каст так весело засмеялся, что и Холдак не мог не улыбнуться.

Немного помолчав, Каст заговорил спокойно и серьезно:

— Я, конечно, знаю, что ты нас всех здорово подвел, а теперь вот пришел ко мне и просишь извинения. Не скрою, мне твой поступок очень не понравился. — Каст неожиданно замолчал, и в комнате сделалось тихо-тихо, так что стало слышно лишь тиканье будильника. — Сейчас же ты пришел ко мне, как будто это личное дело, которое касается только нас двоих. Если бы это было так, то я давно простил бы твою вину. — Капитан закурил и посмотрел на красного как рак Холдака. — Но так это недоразумение решить нельзя: ведь мы офицеры Народной армии и служим в одной части. Ты виноват не только передо мной.

Капитан сел, не сводя пронизывающего взгляда с обер-лейтенанта, которому от этого стало как-то не по себе.

— Кто я такой один? — продолжал Каст. — Командир одной из батарей, и только. А ведь мы служим в армии, и каждый из нас в первую очередь должен думать о ней. Ты на этих учениях думал только о себе, и вот тебе результат: пострадали две батареи. Если бы в боевых условиях ты оказался в таком положении, твоей батарее пришлось бы вести огонь за все три батареи. А этого, как бы ты ни хотел, тебе не удалось бы! Ты сам неплохо разбираешься в тактике и понимаешь, к каким последствиям это могло привести! Наш полк оказал бы меньшую огневую поддержку пехоте, которая так ждет нашей помощи, и из-за этого она понесла бы большие потери в живой силе и технике. Но это еще не все! Посмотрим, что было бы еще. Поскольку наши батареи отстали и застряли бы на одном месте, они стали бы хорошей мишенью для бомбардировочной авиации противника. Вот видишь, к каким последствиям могла привести твоя ошибка, а ты теперь хочешь решить ее как нечто сугубо личное. Я к тебе претензий не имею, но наша парторганизация не может не иметь, так что приготовься к серьезному разговору.

8

На партийном собрании обер-лейтенант Холдак коротко рассказал, как он действовал в ту ночь на марше. Сойдя с трибуны, он сел на свое место. В зале стало тихо-тихо, так как собравшиеся, ошарашенные словами обер-лейтенанта, еще не решили, как им поступить.

Секретарь парторганизации лейтенант Науман с тревогой посмотрел в зал. Ни он сам, ни коммунисты не знали, что обер-лейтенант Холдак попросит слова на собрании, на котором решался всего один вопрос: прием в кандидаты партии штабс-ефрейтора Зайбта. И вдруг такое!

Когда Холдак сел, он почувствовал, словно у него гора с плеч свалилась. Наумана беспокоила нерешительность, даже некоторая растерянность товарищей, сидевших молча. Науман перевел взгляд на Холдака, который сидел, опустив голову и положив на стол свои большие и сильные руки.

«Сколько стен он успел сложить…» — невольно подумал Науман, который знал, что Холдак до армии работал каменщиком. Окинув еще раз взглядом зал, он про себя решил: «Если сейчас никто не попросит слова, придется мне выступать первому, хотя и не хотелось бы навязывать собранию свое мнение. Но, видно, не зря я говорил командирам батарей, что их отношения друг к другу оставляют, желать лучшего: каждый печется только о своей батарее. Видимо, с этой точки зрения мне и следует перейти к этому вопросу».

Секретарь вдруг увидел, как кто-то в зале поднял руку. Это был обер-лейтенант Колтерман. Науман предоставил ему слово.

Маленький, крепко сложенный офицер поднялся с места. Взгляды всех присутствующих скрестились на нем.

— Товарищи! — громко начал Колтерман. — Заявление товарища Холдака должно всех нас заставить серьезно задуматься над тем, как мы, коммунисты, относимся к выполнению своих обязанностей. — Офицер обвел зал взглядом, чтобы посмотреть, какое впечатление произвел на присутствующих…

Зал тихо заволновался.

— Товарищи! — продолжал Колтерман. — Сила нашей армии в значительной степени зависит от нашей сплоченности…

— Лучше посмотрел бы, что у самого делается под носом! — выкрикнул из зала кто-то из командиров взводов.

— Две наши батареи не были задействованы на учении, и все только потому, что товарищ Холдак, видите ли, не пожелал поделиться с нами теми сведениями, которые имел сам… — Говоривший повысил голос: — Товарищи, представьте себе, к каким последствиям это привело бы в боевой обстановке!

Шум в зале начал нарастать. Все, конечно, понимали, к чему все это может привести, но в то же время товарищи чувствовали, что Колтерман говорит не столько от души, сколько от своего уязвленного самолюбия, стараясь заручиться поддержкой всего собрания.

— В конечном счете товарищ Каст получил выговор, а виноват в том, по сути дела, Холдак, — продолжал Колтерман.

— А в твоей пассивности на учениях тоже он виноват? — выкрикнул кто-то из зала.

Науман не заметил, кто именно выкрикнул эти слова, но он уже разгадал замысел Колтермана, который хотел заполучить себе в союзники капитана Каста.

«Они хотят поцапаться друг с другом, но сегодня им это не удастся», — решил про себя секретарь парторганизации.

— Заканчивая свое выступление, я предлагаю привлечь товарища Холдака к партийной ответственности за его позорное поведение! — выпалил Колтерман и быстрыми шагами пошел на свое место.

Какое-то мгновение в зале стояла тишина. Науман посмотрел на членов партийного бюро, на Каста и Драйнштайна, но ничего не смог прочесть на их невозмутимых лицах. Тогда он перевел взгляд в зал и увидел, что кто-то просит слова. Это был вахтмайстер Найберт.

— Товарищи, я не совсем согласен с выступлением товарища Колтермана, — начал он громко. — Мне, откровенно говоря, не понравился его тон. — Вахтмайстер оглядел зал. — Скажите, разве я не прав?

— Прав, конечно! — раздалось одновременно несколько голосов.

— Однако стоит мне только вспомнить ту ночь у реки, как становится до боли обидно. Я считаю, что товарища Холдака нужно привлечь к ответственности.

Как только вахтмайстер сел, в зале началось заметное оживление. Кто-то из солдат счел нужным поставить предложение Колтермана на голосование.

И тут неожиданно попросил слова штабс-ефрейтор Зайбт.

— Товарищи, только сейчас вы принимали меня в кандидаты партии. Я понимаю, что, собственно говоря, еще и права-то голоса на вашем собрании не имею, но мне все же хочется сказать несколько слов. Я, разумеется, еще не знаю, что значит привлечь к партийной ответственности, но чувствую, что это нечто серьезное и очень строгое, подобное партийному суду. Я полагаю так: если наш командир батареи и допустил какую-то ошибку на учениях или до этого иногда не находил к нам, солдатам, быстрого подхода, то это еще никак не означает, что он плохой командир. Он хороший командир батареи. Солдаты его очень уважают и даже любят. И поэтому я думаю, что вряд ли есть необходимость поступать с ним так строго.

Короткое выступление штабс-ефрейтора явилось холодным душем для разгоряченных голов тех, кто только что ратовал за привлечение Холдака к строгой ответственности.

Одновременно слова попросили несколько человек. Лейтенанту Науману стало ясно, что коммунисты уже разбились на две группы, одна из которых за, а другая против Холдака.

— Пусть выскажутся все, кто хочет! — потребовало несколько голосов из зала.

Секретарь был доволен: пусть как можно больше коммунистов выскажут свое мнение.

Сначала слово взял унтер-лейтенант Хайнце, а за ним — капитан Каст. Оба они выступили против предложения товарища Колтермана.

Науман чувствовал, что единогласного решения ему вряд ли удастся добиться. Сам Науман был против наказания Холдака, считая, что столь оживленное обсуждение поведения командира батареи на собрании не пройдет для него бесследно. Никто из офицеров никогда не повторит ошибки обер-лейтенанта Холдака.

В числе последних попросил слова майор Драйнштайн.

«Интересно, что он скажет? — подумал секретарь. — Если он выступит за привлечение к ответственности, то я позволю себе не согласиться с ним, хотя он и командир дивизиона».

— Товарищи, — спокойно начал майор, — если бы нечто подобное произошло у нас в дивизионе год назад, я бы наказал командира третьей батареи своей властью. Но за этот год все мы несколько поумнели. Значительно вырос и авторитет нашей парторганизации, в чем каждый из нас убедился на сегодняшнем собрании. А принесет ли пользу, если мы привлечем товарища Холдака к ответственности? Думаю, что нет.

В зале раздались одобряющие голоса. Правда, нашлись и такие, кто никак не хотел отступаться от своего.

— Однако я вовсе не хочу сказать, что мы оставим без критики подобный случай. Отнюдь нет. Но мне хотелось бы, чтобы все мы действовали не спеша, обдуманно, а не рубили сплеча. Не скрою, я сам несколько погорячился. Так, например, я объявил выговор капитану Касту. А сейчас хочу признаться, что поступил несправедливо, и прошу у товарища Каста извинения!

И хотя большинство присутствовавших не знали о наказании Каста, в зале раздались дружные аплодисменты.

— Однако это мое признание ни в коей мере не означает, что я оправдываю тех, кто безынициативно вел себя на марше. Если бы товарищи провели тщательную разведку местности, то чепе у моста не произошло бы. А теперь вернемся к товарищу Холдаку. Ему на нашем сегодняшнем собрании пришлось выслушать много неприятного, и это совсем неплохо. Я полагаю, что он правильно воспринял нашу товарищескую критику. Для меня лично товарищ Холдак не только старательный командир батареи и хороший артиллерист, но и честный человек, а одно это уже очень много значит! Мне понравилось, как откровенно и честно он рассказал нам о своей ошибке. Я его знаю давно и верю ему. Он хорошо зарекомендовал себя, безупречно знает технику, много сделал как бригадир при строительстве нашего военного городка. Я, например, хорошо помню, как его бригада порой работала по две смены подряд, перевыполняя норму кладки стен. Только благодаря его стараниям объект был сдан в эксплуатацию до наступления зимы, а то пришлось бы всем нам спать в палатках. Тогда — а время было далеко не легкое — товарищ Холдак показал себя с самой хорошей стороны, и мы не должны забывать этого.

Думаю, что нам с вами нужно изыскать другой, более педагогический метод воздействия на него. Стоит ли пускать в ход «тяжелую артиллерию», когда достаточно «огня ручного пулемета»? Товарищ Колтерман внес предложение привлечь товарища Холдака к партийной ответственности. Если мы так легко будем разбрасываться такими предложениями и так же легко принимать их, то тогда, пожалуй, придется привлечь к партийной ответственности и самого товарища Колтермана за безынициативные действия на учениях, не так ли? Ему было приказано выйти с батареей на другой берег реки, и он должен был выполнить этот приказ. И выполнить как можно скорее! Никто не упрекнул бы его, если бы он проехал по мосту в Хайденбринке. Он, конечно, несколько опоздал бы, но все же прибыл бы в назначенное место! Однако товарищ Колтерман никаких выходов не искал, он преспокойно отсиживался в лесу. Я твердо убежден, что на учениях никто из нас так крепко не спал, как он. А это уже нехорошо!

В зале оживленно засмеялись.

Науман был доволен выступлением командира, которое никого не оставило равнодушным. Число тех, кто выступал за привлечение Холдака к ответственности, резко упало.

Науман посмотрел на Холдака. Лицо его было спокойным. Сложив руки на коленях, он не спускал глаз с командира дивизиона.

«А с тобой мы еще поговорим, — подумал Науман. — Договорим, и не раз. Найдем выход из всех затруднений, в том числе и из семейных».

Свое выступление майор Драйнштайн закончил следующими словами:

— В круг моих служебных обязанностей входит: добиваться сколачивания крепкого, слаженного офицерского коллектива, что я и делал, но, видимо, не совсем успешно. Секретарь нашей парторганизации тоже указывал мне на это. Могу сказать, что теперь командование обратит самое серьезное внимание на сколачивание крепкого воинского коллектива. Надеюсь, что и товарищ Холдак, и все мы извлекли надлежащий урок из этого случая. Я предлагаю не привлекать товарища Холдака к партийной ответственности, ограничившись нашим сегодняшним обсуждением!

Майор сел. Раздались громкие аплодисменты. Тогда поднялся секретарь и, обратившись к Колтерману, спросил:

— Товарищ Колтерман, вы все еще настаиваете на своем предложении?

— Я снимаю его, — с места ответил Колтерман.

Науман перевел взгляд с Колтермана на капитана Каста, который сидел бледный как полотно.

«Ах, Каст, Каст! Не надейся, что тебе еще раз удается провести меня! — подумал Науман. — Ты полагаешь, что мы ничего не внаем о твоей болезни? В самое ближайшее время ты будешь направлен в военный санаторий на лечение, так как мы хотим иметь здорового капитана, а не демобилизованного пенсионера Каста!»

С заключительным словом на собрании выступил секретарь.

— Мы здесь, товарищи, довольно основательно разобрали поведение товарища Холдака, — начал он. — Хочу вам сказать, что в этом направлении мы должны немало поработать и обратить самое серьезное внимание на сколачивание здорового воинского коллектива. Я целиком и полностью согласен с товарищем Драйнштайном. Нечего греха таить, отношения командиров батарей между собой оставляют желать лучшего. Им не мешало бы брать пример с тех наших групп, где по-настоящему развернулось социалистическое соревнование. А между батареями мы наблюдаем скорее конкурентную борьбу, чем здоровое соревнование. Одна батарея смотрит на другую с завистью и любыми способами старается обойти ее. Разве это имеет что-нибудь общее с самим понятием соцсоревнования? Нет, конечно! Вопросом организации соцсоревнования мы и займемся в самое ближайшее время. Что же касается нашего партийного бюро, то оно уже на следующем своем заседании обсудит этот важный вопрос. — Науман сделал небольшую паузу и продолжал: — Мы не потерпим, чтобы старые, изжившие себя привычки и обычаи мешали нам создавать твердый, боевой коллектив. Мы понимаем, что дело это далеко не легкое. Новое всегда постигается с трудом, но только так мы сможем двигаться вперед. Коллектив у нас крепкий, боевой, и я уверен, он справится с этой задачей!

Давайте на этом и закончим наше собрание, на котором мы так много говорили о случае у реки.