Восставший монах

2. Гроза

Мартину Лютеру исполнился 21 год. Время учебы в университете подходило к концу. Он был самым способным студентом и по праву мог бы гордиться своими успехами. Но зачастую создавалось впечатление, что блестящее будущее его нисколько не радовало.

В разгар веселой вечеринки, когда вся компания выпивала и пела песни, Мартин мог неожиданно подняться и уйти. Дни «черной меланхолии» наступали все чаще и длились все дольше. Университетские друзья уже знали, что в такие моменты его лучше не трогать.

Сам Мартин вряд ли мог объяснить, что с ним происходит. Он усиленно работал, регулярно посещал службы в церкви, много молился, но, несмотря на все это, чувствовал, что Бог недоволен им. Он пытался разобраться в себе, найти причину своего мрачного настроения, но не мог. Мысль о внезапной смерти или конце света повергала его в ужас. Он не сомневался, что попал бы в ад. В такие часы отчаяния юноша боялся не только Бога, но и Иисуса и даже деву Марию, которую обычно любил.

Часто его посещала мысль о том, что единственное безопасное для него место — это монастырь. Католическая церковь учила, что после кончины века сего монахов будут судить более снисходительно по сравнению с остальными людьми, ведь они столько времени провели в молитвах и богослужениях. Но его вовсе не прельщала перспектива стать монахом. Он хотел быть знаменитым и богатым юристом, помогать своим родителям и наслаждаться удовольствиями жизни.

Однажды он приехал домой, чтобы провести с родителями один из недолгих праздников. Его отец смутил его, представив соседям как «доктора Мартина», которым он еще не был, но затем обрадовал, подарив ценную книгу по юриспруденции. В маленьком городке Эйзенахе, где отец по-прежнему трудился в своих литейных мастерских, Мартин был довольно заметным молодым человеком.

Люди, зная, что он самый успевающий студент в университете, часто говорили:

— Скоро он будет зарабатывать много денег, и тогда уже бедняга Ганс и Маргарита смогут отдохнуть и пожить в свое удовольствие. Чтобы дать такое образование своему парню, им пришлось во многом себя ограничивать. Но когда он станет богатым юристом, он их отблагодарит и присмотрит за ними в старости!

Даже дома Мартин не мог избавиться от гнетущих мыслей. Он отличался от всех остальных. На вечеринках, где друзья отца собирались провести время за кружкой пива и спеть веселую песню, обнаруживалось, что Мартина уже нет, лишь тогда, когда начинали его искать, чтобы попросить сыграть на лютне. В это время он одиноко бродил за городом. Родители беспомощно пожимали плечами.

— Он снова не в настроении, — говорили они. — Оставьте его, это пройдет.

И вот после праздника, проведенного у родителей, Мартин возвращался в университет. Печальные мысли снова завладели его сознанием. Но какая-то смутная тревога заставила его вернуться к действительности.

В тяжелом, душном воздухе чувствовалось приближение бури. Небо над головой быстро становилось темно-свинцовым, а по направлению к Стоттернхайму оно уже приняло зловеще-черный оттенок. Мартин пришпорил лошадь, которая и без того покрылась хлопьями пены. В неожиданно зловещей тишине жаркого июльского полудня юный всадник казался единственным движущимся существом. Он вытирал со лба пот и закидывал назад свои длинные волосы.

«Не нравится мне это, — шептал он себе — Кажется, должно произойти что-то страшное… Как будто наступает конец света!»

Ему сейчас хотелось одного — успеть добраться до укрытия, если не до города, то хотя бы до какого-нибудь домика или хижины пастухов, до того как разразится буря и он промокнет до нитки.

Все померкло, в разъяренном небе летела тьма; первая холодная капля дождя упала ему на руку. Мрачное небо расколола яркая вспышка молнии, осветившая все вокруг. Лошадь резко натянула уздечку, а после оглушающего раската грома в ужасе отпрянула, чуть не сбросив с себя всадника. Потоки отвесно падающей воды, казалось, были готовы поглотить все живое. Мартин сжал в руке поводья и, крепко прижав колени к бокам животного, погнал его вперед. Молнии блистали непрерывно со всех концов горизонта, казалось, они поразили землю на сотни ярдов вокруг. Вдруг оглушительным взрывом грохнуло все вокруг и небо расколола ветвистая струя огня, которая почти ослепила Мартина. Ему показалось, что какая-то сила пронзила его и сбросила с лошади. Прижавшись к земле, он в ужасе закрыл глаза.

— Святая Анна, спаси меня!

Его голос, громко взывающий к покровительнице семьи, заглушал рев бури.

— Святая Анна! Спаси меня! Я обещаю стать монахом!

Гроза прошла. Небо снова просветлело. Насквозь промокший Мартин полз на четвереньках, шатаясь из стороны в сторону. С трудом добравшись до лошади, он едва нашел в себе силы сесть в седло.

Обещание было дано. Теперь ничего не могло изменить его. Как ни упрашивали его друзья, как ни спорил отец, с юриспруденцией было покончено. Мать девы Марии спасла его от гнева Божьего и от смерти во время бури. Он должен сдержать слово. Он должен стать монахом.

Время учебы подошло к концу. Счастливые выпускники Эрфуртского университета устроили прощальную вечеринку. Вчерашние студенты пили и весело пели песни, но когда Мартин объявил о своих планах, все были изумлены. Друзья всячески пытались повлиять на Мартина, но так и не смогли отговорить его от выполнения этой клятвы.

Мартин выбрал один из самых строгих монастырей в Эрфурте — августинский. Послушники этого монастыря не должны были иметь денег и личной одежды, за исключением монашеской рясы и капюшона. Они всегда должны были делать то, что им скажут, и идти туда, куда их пошлют. В лучшие времена им позволялось немного поесть, остальное время они должны были поститься, иногда по три или четыре дня обходясь без еды. Друзья Мартина грустно качали головой. Все это было так не похоже на то, что ожидали от талантливого студента.

Сразу после пирушки Лютер с немногими друзьями пошел прямо к монастырским воротам. У ворот все остановились. Мартин заранее сделал все необходимое, чтобы его взяли послушником или учеником, и когда он постучал, ворота открыл спокойный старик. Не сказав ни слова, он впустил юношу внутрь. Мартин поприветствовал его и, проходя вдоль стены, услышал, как за ним закрылись ворота. Свершилось. Он покончил с внешним миром. Начиная с этого дня, он наконец обретет мир в тишине монастыря…

Настоятель монастыря, стоявший на ступеньках алтаря, посмотрел сверху вниз на упитанного и румяного молодого человека. Монахи обычно выглядели очень бедно, зато сама церковь была богатой и сверкающей. Золото и позолота отражали солнечный свет, который причудливыми цветами рассыпался на украшениях алтаря и на ярко расписанных статуях святых, стоящих вдоль стен. Мартин ничего этого не видел. Его глаза были устремлены на человека, который отныне будет для него самым главным.

Настоятель жестом руки подозвал Мартина, и он покорно преклонил колени у подножия алтаря.

— Что ты хочешь?

Мартин ответил, что хочет угодить Богу.

— Ты женат? У тебя есть долги? Ты не болен?

Мартин вежливо отвечал на каждый вопрос. Настоятель начал рассказывать о трудностях монастырской жизни — мало еды, грубая одежда, сбор милостыни в городе, ночные молитвы, мало сна, не будет жены, детей, собственного дома. Готов ли он ко всему этому?

— Да, — Мартин кивнул, и на его лице появилась надежда. — Да, с Божьей помощью.

Запел хор. Его волосы остригли, а голову побрили. Он почувствовал, как с него снимают пеструю студенческую одежду и одевают грубую монашескую рясу. Кто-то шепнул ему на ухо, что делать дальше, и он послушно лег на пол перед алтарем, распростерши руки в виде креста. Когда хор закончил пение, настоятель спустился по ступенькам вниз, поставил его на ноги, на какое-то мгновение взял его ладони в свои руки и пошел дальше по церкви. Другие монахи выстроились в ряд и с суровыми лицами, не произнося ни слова, сделали то же самое. Последний человек пожал ему руку и вышел. Мартин остался один в тишине монастырской церкви. Он оглянулся по сторонам, поправил свое грубое одеяние и довольно улыбнулся. Теперь все будет легко и прекрасно. Он стал монахом.

На самом деле он станет полноправным монахом через год. Эти первые двенадцать месяцев — время испытания. Настоятель может отказаться принять его или же Мартин по какой-либо причине откажется от своего решения.

Но ничего этого не случилось. Лютер полюбил молитвы в своей крошечной каменной келье и семь служб, которые он должен был каждый день посещать в часовне. Он не обращал внимания на трех-и четырехдневные посты и считал, что ему оказывали большое доверие, когда изо дня в день давали суму и посылали в город выпрашивать хлеб для монастыря.

Через два года с начала новой жизни Мартин впервые должен был совершать мессу в церкви. По этому случаю отцу послали письмо с приглашением поприсутствовать на богослужении. Рано утром старый Ганс вместе с двадцатью другими всадниками въехал на монастырский двор.

Отец и сын не смогли встретиться перед службой, так как Мартин должен был молиться более обычного, и Ганс впервые увидел его в церкви. Мартин вошел и остановился перед алтарем, одетый в яркие священнические одежды. Во время службы был момент, когда Мартин, пошатнувшись, схватился за алтарь, как будто он чуть не упал. Впоследствии он рассказывал, что ему казалось, будто Бог так близко, а он осознавал себя таким грешным, что не осмеливался продолжить службу. Все настороженно смотрели на него, тревожась, не произошло ли чего-либо, но через мгновение он выпрямился и продолжил.

Когда по окончании мессы Мартин подошел к отцу и его друзьям, сидевшим за трапезным столом, лицо его все еще было бледным и руки слегка дрожали. Может быть, это было потому, что отец очень хотел знать, все ли в порядке с его сыном, счастлив ли он. У Ганса был слегка сердитый вид. За эти два года они встретились впервые, и старик все еще не мог примириться с решением Мартина.

— Я надеюсь, ты не жалеешь о том, что сделал? — проворчал он. — Конечно, быть монахом или священником неплохо, мой мальчик. Но мы с матерью так надеялись, что ты станешь знаменитым!

— У меня нет желания быть знаменитым.

Голос Мартина был мягче, чем обычно. В монастыре он научился не спорить.

Старик строго взглянул на него.

— Знаменитые люди зарабатывают хорошие деньги; вот на что мы надеялись. В конце концов, мы столько на тебя потратили!

Пару лет назад Мартин не сдержался бы. Сейчас же он просто сказал:

— Я могу дать вам большее, чем деньги. Я молюсь за вас.

Ганс Лютер фыркнул:

— За молитвы не купишь продуктов и дров, мой мальчик.

— Голос с небес призвал меня, отец. Бог говорил со мною в буре.

Ответ Мартина должен бы убедить отца, но этого не произошло.

— Ладно, — ответил отец задумчиво, — будем надеяться, ты прав. В своей жизни я повидал многих монахов, и не могу сказать, что они выглядели такими счастливыми, как кажешься ты. Давай, сынок, ешь. Ты очень похудел.

Мартин отломил кусок сухого хлеба.

— Прав ли я, папа? Конечно же, прав! Церковь приняла меня, а церковь всегда права.

Года через три он уже не был так уверен в этом.

Как и все христиане того времени, Мартин верил, что хотя плохие люди попадают в ад, а хорошие в конечном счете — на небеса, почти каждый человек после смерти проходит через чистилище. Церковь учила, что в этом месте пыток и мучений люди подвергаются страданиям за свои грехи. Душа должна оставаться в чистилище десятки тысяч лет, до тех пор, пока она наконец не будет очищена и приготовлена к небесам.

Но люди утешали себя мыслью, что, к счастью, можно сократить этот долгий период страданий. Друзья и родные платили священникам, и те совершали мессу по умершим, т. е. особое служение, в результате которого период пребывания в чистилище сокращался. Чем больше проводилось месс, тем скорее душа попадала в рай.

Еще одним способом освобождения душ из чистилища было посещение святых мест и созерцание многих тысяч святых предметов, например, мощей. Иногда для этого приходилось предпринимать очень продолжительное паломничество, но в конце концов это имело свои результаты, т. к. такое паломничество еще больше сокращало время пребывания в чистилище. Хотя нам сегодня это может показаться весьма странным, но следует понять, что люди, верившие в домовых и ведьм, так же легко принимали на веру все, чему учила их церковь о паломничестве и святых мощах.

Ни в одном городе мира не было столько мощей и других святых вещей, как в Риме, поэтому мужчины и женщины из Британии и Ирландии, из Испании и Скандинавии постоянно совершали паломничества в вечный город.

Мартин и сам нередко хотел бы присоединиться к паломникам. Его первые годы в Эрфуртском монастыре были тихие и счастливые, но проходили месяц за месяцем, и он обнаружил, что к нему вновь вернулась тревога. Он чувствовал, что Бог по-прежнему недоволен им, и не сомневался, что многие из его поступков никогда не будут прощены. Может быть, если ему удастся сходить в Рим и посетить все святыни, он получит Божье прощение?

Однажды Мартин очень удивился, услышав, что настоятель монастыря вызвал его к себе. Вместе с другим вызванным монахом он вошел в комнату настоятеля.

— Брат Мартин, — тихо сказал настоятель. — Я собираюсь послать тебя — вас обоих — в путешествие.

Мартину захотелось взглянуть на реакцию другого монаха, но он знал, что когда к нему обращается настоятель, он должен, опустив глаза, смотреть вниз.

— Будет собор всех августинских монастырей, на который мы должны послать представителей. Из Эрфурта поедут двое. Я выбрал вас.

Мартин поднял глаза.

— Куда мы поедем?

— В Рим.

Ответ был настолько неожиданным, что он не удержался и взглянул на своего друга. На лице того отразилась такая же радость, какая, как чувствовал Мартин, была и на его лице.

— Это длительное путешествие. Все время вам придется идти пешком, выпрашивая по дороге себе на пропитание. В Риме вы проведете один месяц, затем вернетесь. Перед вашим отправлением мы поговорим еще.

Когда они вышли из комнаты, Мартину почти показалось, что он снова университетский студент и сейчас побежит по коридору, распевая во весь голос песню. Но он тут же одернул себя, вспомнив, что теперь он — молодой монах, которому положено медленно ходить со сложенными впереди руками, как будто он ничего не знает о самой замечательной новости в мире.

Действительно, путешествие оказалось долгим. Они шли по странам, язык которых не понимали. Только теперь они вполне оценили значение латинского языка и радовались, что так хорошо знают его. Они проходили мимо красивых озер, пробирались через дремучие леса и прежде чем добрались до теплых равнин Северной Италии, преодолели снежные перевалы Альп. На горных заснеженных тропах они уже начали сомневаться в том, что когда-либо доберутся до Рима.

Однажды, когда солнце стояло высоко в небе, где-то вдалеке они увидели лучи света. Это солнце освещало святой город. Мартин, его брат монах да и все остальные паломники, с которыми они шли по дороге, сразу же остановились. Взоры всех устремились вдаль. Затем толпа возбужденно закричала:

— Слава святому Риму!

Эти слова повторяли снова и снова. Так было всегда при первом появлении великого города во время всех паломничеств в течение многих столетий. Приближаясь к заветной цели своего путешествия, вся колонна с новой энергией устремилась вперед. Нескончаемым потоком двигались к городу путешественники: пешие, конные, на телегах.

Если бы Мартину кто-то заранее сказал, что вечный город, жилище папы римского, место, откуда исходит руководство церковью, разочарует его, он ни за что бы не поверил. Но, увы, с самого первого дня пребывания в Риме он почувствовал грусть и недоумение. Его не привлекали замечательные художественные произведения, над которыми в римских церквах трудились великие художники и которые впоследствии будут считаться величайшим сокровищем города. Он даже не пошел взглянуть на руины Колизея и статуи богов и богинь древнего Рима. Его интересовала только церковь, и здесь он разочаровался больше всего.

Он обнаружил, что римские священники могут прочитать всего пять или шесть молитв за службу. Они бормотали его любимые слова так, будто те ничего не значили. Когда он попытался побеседовать с некоторыми из разодетых в богатые ризы священников, они с удивлением уставились на простого монаха, говорившего с сильным немецким акцентом, и рассмеялись. «Ты же сам не веришь в эти абсурдные мощи и мессы, не правда ли?» — говорили их дрожащие от смеха плечи.

Лютер решил побывать на богослужении в каждой римской церкви, но это намерение было нелегко осуществить. Хотя на пребывание в Риме монахам был отведен целый месяц, они должны были проводить много времени в монастыре, где остановились. Церквей же и святынь было столько, что Мартин сбился со счета. Никто даже и не пытался сосчитать число святынь в городе.

Священники одной церкви говорили, что в их склепе покоится семьдесят тысяч мучеников, погибших во времена гонений в древнем Риме. Другие священники заявляли, что у них есть одна из монет, заплаченных Иуде за предательство Иисуса.

У одних городских ворот проводники показывали белые отметины от камней, которыми четырнадцать веков назад разъяренная толпа забрасывала святого Павла, но которые на лету превращались в снежки.

Мартин никак не мог понять, достаточно ли он совершил поклонений, посещая святыни Рима. К своему огорчению, он обнаружил, что совершенно сбился со счета. Ему все хотелось добавить еще что-то, чтобы сбросить несколько столетий пребывания в чистилище.

Однажды он пришел посмотреть, как закладывают фундамент нового собора святого Петра, который должен был стать самой великолепной церковью в мире. Его взору представилась поразительная картина, которая невольно заставила задуматься, откуда берутся деньги на эту стройку. Мартин обратился к представительного вида священнику, стоявшему недалеко от него. Итальянец усмехнулся и похлопал по толстому кошельку с золотыми монетами.

— Мы добываем их, — ответил он. — Они приходят к нам из карманов жителей всей Европы, которые верят, что папа — Божий наместник, и делают все, что он им скажет.

— Папа? Но он же действительно Божий наместник! — вскрикнул Мартин. — Он — глава церкви!

Итальянский священник снисходительно улыбнулся.

— Я вижу, ты просишь подаяния себе на еду? — спросил он. — И живешь в бедной, крошечной и каменной келье? Хотел бы я знать, как папа почувствовал бы себя в такой грубой одежде, как твоя!

Вдруг он неожиданно показал на носилки, которые несли через широкую площадь. Люди, несшие эти носилки, были богато одеты. Впереди и сзади шли воины. Человек, который сидел там, был закрыт от солнца расшитым золотым куполом. Он благословлял толпу, вяло помахивая рукой, на которой блестели огромные перстни. На вид он казался важным и неприступным и больше походил на изнеженного князя или герцога.

— Кто это? — изумленно спросил Мартин.

— Становись на колени, глупец! — пробормотал итальянец. — Это же его святейшество папа!

Но наихудший момент был тогда, когда Мартин полз на коленях по мраморным ступенькам — обязательному месту поклонения всех паломников, посещающих Рим. Это была лестница Санкта. Считалось, что именно по этим ступенькам ходил Иисус во дворце Пилата в Иерусалиме.

Паломники начинали восхождение с самого низа и, на коленях взбираясь по лестнице, останавливались на каждой ступеньке, чтобы поцеловать ее. При этом они читали молитву Господню. Поднявшись таким образом вверх, паломник освобождал душу кого-либо из своих друзей, и она тотчас переходила из чистилища в небеса.

Мартин обратил внимание, что никто из итальянских священников или монахов этого не делал. Римляне, очевидно, не очень верили тому, что говорит церковь.

Когда Мартин поднимался вверх, целуя каждую ступеньку и при этом повторяя свои молитвы, перед его мысленным взором опять предстали тысячи увиденных им святынь, множество посещенных церквей. Он встряхнул головой, пытаясь избавиться от мучивших его мыслей. Но, закончив восхождение и медленно поднимаясь на ноги, невольно прошептал:

— Хотел бы я знать, о как бы я хотел знать, правда ли все то, о чем они говорят!

Когда месячное пребывание в Риме пришло к концу, измученный Мартин с трудом отправился через Европу в свой монастырь. Путь в обратном направлении совершенно отличался от пути в Рим. Тогда он с воодушевлением мечтал увидеть вечный город, побывать на службах в церквах, а может быть, даже встретить самого папу. Теперь же его душу раздирали сомнения. Все, чему его научили, чему учили каждого мальчика в Европе, оказалось неверным. Бог по-прежнему гневается на него за грехи. Если же Бог не засчитал его паломничества и посещения святынь, то как можно надеяться получить прощение и попасть на небеса?

Медленно и уныло шел Лютер по дорогам, ведущим к Германии. Вернувшись домой, он обязательно поговорит об этом с настоятелем монастыря; может, это поможет побороть охватившее его отчаяние?

А в то время как Мартин пробирался из Рима домой, один из могущественных правителей Германии задумал нечто такое, что изменило всю жизнь Мартина Лютера и в конечном счете историю мира.

В маленьком городке Виттенберге, в нескольких сотнях миль от Эрфурта, курфюрст Фридрих Саксонский ходил взад и вперед по залу своего замка. Снова и снова он останавливался, чтобы взглянуть через открытое окно на новые здания, пристроенные к Виттенбергскому университету, которым он так гордился. Лицо его выглядело озабоченным. Когда дверь в зал открылась, он резко повернулся. Вошел монах.

— О, фон Штаупитц, — воскликнул герцог и зашагал навстречу, на ходу поправляя развевающуюся шелковую мантию. — Я рад, что ты быстро вернулся.

Он повернулся и указал рукой на здания за окном.

— Дела в университете идут отлично. Вскоре мы будем так же знамениты, как Лейпциг!

— Я надеюсь, мой господин, — тихо ответил Штаупитц, — но для этого нам нужно больше профессоров. И они должны быть еще лучше!

— Вас они не смогут превзойти, Иоганн. Ведь вы так хорошо обучаете Библии, что уже сейчас собирается огромное число студентов, желающих слушать ваши лекции. Но, конечно, вы правы: нам нужны профессора. Причем, молодые, которые понравились бы студентам и смогли бы завоевать их уважение. По крайней мере нам нужно три человека.

Штаупитц, настоятель августинского монастыря в Виттенберге, кивнул.

— Не знаю, как будет с тремя, мой герцог, но один человек на примете у меня есть. Если бы он не постригся в монахи, то стал бы великим юристом. Я думаю, он будет прекрасным профессором для вашего университета. Это молодой Лютер из Эрфурта.