Восьмой страж

Глава 7

— Простите? — моргнув, произношу я, пытаясь вспомнить последнюю лекцию по истории Америки. Бостонская бойня стала одним из самых значимых событий на пути к Декларации независимости. Если мы изменим события бойни, не будет ли это означать, что колонии никогда не заявят о своей независимости? Не останемся ли мы по сей день колониями? Неужели я выгляну из окна и увижу «Юнион Джек», развевающийся над Капитолием штата Массачусетс? Срань Господня, а будет ли Капитолий существовать вообще?

— У Стражи Времени есть три правила, — говорит Зета, устало спускаясь по лестнице. — Три очень важных правила. Нарушишь хоть одно — сразу же вылетишь, поэтому постарайся запомнить их.

Я все еще витаю в облаках, думая о Капитолии.

— Разве вмешиваться в ход Бостонской бойни — хорошая идея? — спрашиваю я.

— Правило номер один. Мы не проецируемся перед тем, кто не является членом Стражи времени, и это значит, что мы не проецируемся на публике. Никогда. Правило номер два — ты слушаешь?

Я быстро спускаюсь по лестнице, громко топая и кивая.

— Правило номер два. Нет никаких вторых шансов. У тебя только одна возможность изменить прошлое. Если напортачишь, все так и останется испорченным. Если тебя убьют, ты останешься мертвой. Поняла?

Я замираю. Я могу умереть во время миссии? Да, знаю, в Пиле нас готовили к работе в опасных условиях, но на самом деле я никогда серьезно не задумывалась о риске, с которым могу однажды столкнуться. И почему это мы не можем вернуться и исправить ошибки? Это просто бессмысленно.

— Правило номер три, — говорит Зета. — Никаких перемещений в личных целях. Если ты думаешь, что можешь по-быстрому смотаться в прошлое и сделать ставку на результаты Суперкубка прошлого года, подумай хорошенько еще раз. Это одна из причин, почему тебе вживили маячок. Сделаешь нечто подобное — окажешься в тюрьме.

Зета открывает передо мной дверь, и я вхожу в залитый ярким светом коридор.

— Ты поняла?

— Почему мы не можем вернуться и исправить ошибки?

Зета встает прямо передо мной. Он не такой высокий, как Альфа — всего на несколько футов выше меня — но кажется, что он нависает надо мной. Если Зета пытается запугать меня, то это, типа, работает.

— Ограничения пространственно-временных туннелей, — судя по его тону, с вопросами покончено. — А теперь еще раз: ты поняла эти три правила?

Я киваю.

— Хорошо, — говорит он. — Потому что это в первый и последний раз, когда я говорю тебе о них, — Мы идем по коридору к двери, через которую я проходила вчера. Зета показывает на позолоченную табличку, которая висит над ней.

— Мы подправляем, а не изменяем, — говорит он. — Вот что мы делаем. Мы подправляем прошлое, но не изменяем его.

Мне кажется, что между этими понятиями довольно тонкая грань — где заканчивается подправление, и начинается изменение — но до того, как я успеваю сказать об этом, Зета набирает код, и дверь открывается. За ней — непроницаемая темнота.

— Что это? — спрашиваю я.

— Дверь.

Спасибо.

— Что здесь находится? — спрашиваю я.

— Это гравитационная капсула, — произносит Зета скучающим голосом, как будто говорит о чем-то совершенно очевидном. Я отхожу от двери, но Зета хватает меня за руку и сжимает ее. Мне в очередной раз становится понятно, что я ничего не могу сделать в этой ситуации. Я осматриваю коридор. Определенно здесь повсюду камеры, отслеживающие каждое движение.

— Эта комната — новинка. Гравитация облегчает физическое воздействие на тело, которое вызывает Хронометрическая аугментация. Она как бы замедляет нас, оказывая тем самым меньшее давление на кости и суставы.

Я не могу не вспомнить об Ипсилон, женщине в инвалидном кресле. Ее тело переломано так, что его невозможно восстановить. Интересно, это результат Хронометрической аугментации? Не это ли причина того, что остальные члены Стражи времени мертвы? Потому что их тела не смогли восстановиться после физических травм?

Теперь я уже не уверена, что хочу это делать, даже если у меня и не так много вариантов для выбора: либо показать себя с лучшей стороны, чтобы добраться до информации, которую я всегда хотела узнать, либо пожизненное тюремное заключение.

Зета толкает меня к двери:

— Ты — первая, — он берет мои часы и нажимает на кнопку на крышке, а потом вручает их мне. — Запрограммируй. Мы перемещаемся в пятое марта 1770 года.

Я колеблюсь, перед тем как взять их. Но я должна это сделать. Ради отца. Ради его памяти. И ради мамы. Я уже виновата перед ней. Не хочу усугублять свою вину.

Начинаю крутить циферблат. Сначала год. Мы отправляемся к месту событий, предшествующих Американской революции. Придется делать много оборотов. Теперь месяц. Здесь октябрь, а там март, значит, нужно сделать семь оборотов назад. День. Семнадцать оборотов в обратном направлении. Зета стоит позади меня и пристально смотрит, как будто хочет поторопить. Блин, сбилась со счета. Семнадцать или шестнадцать оборотов?

— Готова? — спрашивает он.

Не имею понятия. Семнадцать или шестнадцать? Где моя внимательность? Ненавижу себя в такие моменты. Делаю еще один оборот назад и киваю Зете.

— Вперед, — говорит он.

Я делаю шаг вперед и вздыхаю. Ну что ж, пора.

— Вперед, — повторяю я и, запрыгнув в комнату, закрываю крышку часов.

Такое ощущение, что в один момент у меня под ногами пол, а в следующий — пустота. Я падаю, а сердце стучит, как сумасшедшее. Открываю рот, чтобы закричать, но не могу произнести ни слова. Я падаю, и падаю, и падаю, как будто скатываясь на бесконечных американских горках.

А потом больно ударяюсь коленями о пол в чулане и, хватая ртом воздух, хлопаю руками по полу. Это и есть облегченная версия Хронометрической аугментации? Как, черт возьми, все происходило раньше?

Я встаю на ноги. Чулан абсолютно пуст. Не сказать, что тут много места. Может, мне стоит подождать снаружи? Или не двигаться с места, потому что Зета разозлится, если я уйду. Он не показался мне доброжелательным парнем.

Время идет. Проходит несколько минут. Слишком долго. Достаточно, чтобы понять, что мне нужно выйти. Я поворачиваю дверную ручку, ожидая встретиться лицом к лицу со злым Зетой, но все, что вижу — это поле. Что за…

Вдруг откуда-то сверху раздается громкий звук, похожий на свист. Я поднимаю глаза, и откуда ни возьмись передо мной появляется Зета. Он толкает меня обратно в чулан и захлопывает дверь.

А потом разворачивается ко мне:

— Скажи мне, ты случайно не провалила экзамен по математике во втором классе?

Сердце пропускает удар.

— Я…что?

— Сейчас четвертое марта 1770 года, а не пятое. Ты что, не можешь выполнить такое простое задание, как посчитать задом наперед? Мне что, нужно программировать тебе часы, как маленькому ребенку?

На миг я ощетиниваюсь на него, но сразу же понимаю, что частично в этом есть моя вина, потому что я была невнимательна, когда заводила часы. Ненавижу ошибаться.

— Мне жаль, — бормочу я.

— Я спроецировался в пятое марта, а когда понял, что тебя там нет, мне пришлось проецироваться обратно, подниматься по лестнице и активировать маячок, чтобы узнать твое местонахождение. Ты тратишь мое время.

— Я же сказала, что мне жаль.

— Не извиняйся. Нужно было сразу делать все правильно. Перезаводи часы на один день вперед. Справишься с этим?

Я игнорирую последнюю фразу и, вытащив часы, делаю один оборот. А потом закрываю крышку, ожидая, что сейчас начнется падение. Но ничего подобного не происходит. Вместо этого меня приподнимает в воздух, и секунду спустя я оказываюсь на коленях в том же чулане. Рядом приземляется на ноги Зета.

— Готова? — он поправляет свой напудренный парик и топает ногами. Не дожидаясь ответа, открывает дверь и выходит наружу.

Я задерживаюсь, пытаясь проанализировать свои ощущения от проецирования. Почему в этот раз у меня было ощущение засасывания, а не падения? Так же было, когда я покидала 1874 год. А, теперь понятно. Если отправляешься в прошлое, то падаешь. Если в будущее, то засасывает.

Зета кашляет, привлекая мое внимание. Я качаю головой, выпрыгиваю из чулана и замираю на месте при виде колониального Бостона, простирающегося передо мной. Именно простирающегося, потому что я смотрю не на улицу, а на открытое пространство. Там, где когда-нибудь будет Общественный парк, пасутся коровы. Нет фешенебельного и богатого района Бэк Бэй. А есть… вода. Самая настоящая бухта. Я осматриваю место, которое станет парком Бостон-Коммон. Нет и следа Капитолия с его гигантским куполом. Нет небоскребов, магазинов. Вместо этого чуть вдалеке я вижу Старый Капитолий — место, где началась Бостонская бойня. Он здесь, прямо перед моими глазами.

Также нет и следа домов из бурого камня. Есть лишь одно здание там, где в будущем будет пролегать Бикон-стрит — одна из наиболее заселенных улиц Бостона. Мы стоим перед высоким и длинным домом со стенами из какого-то коричневого камня и балконом.

— Что это? — спрашиваю я. — Где дома из бурого камня?

Зета не моргнув и глазом отвечает:

— До их появления еще около ста лет. Это особняк Хэнкоков. А вон там, — он показывает пальцем на Старый Капитолий, — место нашего назначения. Ты должна внимательно слушать меня и делать то, что я говорю, понятно?

— А у нас есть какой-нибудь план?

— У меня есть, — говорит Зета, даже не глядя на меня, и одергивает рукава. Понятно. Я страстно желаю получить хоть какую-то информацию, а Зета считает, что мне пока стоит оставаться в неведении.

Неожиданно вдалеке раздается колокольный звон.

— Давай! — кричит он. — Начинается!

Зета быстрым шагом идет по Бикон-стрит, которая в данный момент больше похожа на пастбище для коров, чем на ту улицу, какой я ее знаю. Он поворачивает направо, и мне приходится бежать, чтобы поспеть за ним. В этом чертовом платье я даже не могу нормально дышать. Мы поворачиваем налево, и прямо перед нами появляется Капитолий. Вокруг уже собралась толпа. Я готова действовать, но Зета оттаскивает меня назад.

— Но-но, — говорит он. — Мы наблюдаем со стороны.

Он поворачивает меня к себе лицом. Его руки так крепко держат меня за плечи, что, скорее всего, останутся синяки. Демонстрация силы с его стороны. Способ напомнить мне о том, что он сильнее и быстрее меня. Да, да, я поняла. Ну, и не стоит забывать, что, ко всему прочему, у меня еще и маячок в руке.

— Каков наш девиз? — спрашивает Зета.

— Мы подправляем, а не изменяем.

Со своего места я вижу, как несколько десятков людей спешат к Старому Капитолию. Они ругаются и кричат что-то по поводу налогов. Меня пробирает дрожь. Эти люди умрут. Совсем скоро. Толпа орет на солдат, бьет их палками и дубинками. Лица солдат белые от ужаса, особенно на фоне красных мундиров. Они молоды. Так молоды. На их месте могла бы быть я.

Действие, разворачивающееся передо мной, можно назвать одним словом — хаос. Безумный хаос. Это напоминает мне одну из маминых картин: мазки настолько несочетающихся цветов, что даже непонятно, куда смотреть. Ее картины отражали ее сумасшествие, то же самое, что я вижу и здесь. Красный мундир здесь, вспышка белого там. Крики женщины, плач ребенка, мужчина позади меня и его дикий смех, когда он заносит камень поверх моей головы и кидает его в солдата, промазывая всего на несколько футов.

— Скажи мне, что бы ты подправила, — кричит Зета. — Что бы ты подправила в событиях прямо сейчас.

— Что? — ору я.

Я смотрю на толпу и пытаюсь сосредоточиться. Людей становится все больше и больше, и солдаты вынуждены вызвать подкрепление. В их глазах паника. Толпа просто затопчет их. Какой-то мужчина призывает вздернуть их на виселице. Я в ужасе ловлю ртом воздух. Все совсем не так, как в учебниках по истории. Где же солдаты, которые стреляют в беззащитных и безоружных граждан? Эти люди — толпа, и действуют они, как толпа. Нет никакой возможности их остановить.

— Я не знаю! — кричу я Зете. — Здесь слишком много людей!

Темнокожий мужчина толкает меня, торопясь в первые ряды наступающих. Он оборачивается на долю секунды, как будто хочет извиниться, но потом поворачивается и бежит к громче всех кричащему белому мужчине, стоящему в центре. Кажется, это лидер группы. Он выкрикивает лозунги, а толпа подхватывает их.

— Это Криспус Аттакс, — говорит Зета, показывая на темнокожего мужчину. — Вон тот, — он показывает на лидера, — канатный мастер Сэмюель Грей. Они оба сегодня погибнут. Хочешь знать, кто еще?

У меня отвисает челюсть, когда я вижу, как два солдата просят людей отойти назад и призывают их к порядку. Какой-то мужчина замахивается палкой и ударяет одного из солдат в челюсть, звук хруста которой толпа приветствует громкими возгласами.

Зета хватает меня за руку и показывает на двух парней, пробивающихся сквозь толпу в первые ряды:

— Джеймс Колдвелл и Сэмюель Мейврик. Жертвы номер три и четыре.

Один из парней оборачивается к другому:

— Стреляют! — кричит он. — Мы должны помочь.

Он не знает. Никто из них не знает. Они примерно моего возраста. Шестнадцать, максимум семнадцать лет. Они не заслуживают погибнуть таким образом. Я пытаюсь вырваться из захвата Зеты и догнать их, чтобы оттолкнуть назад, но он слишком крепко держит меня.

— А вот и номер пять, — он показывает на мужчину с краю. — Патрик Карр.

У меня останавливается дыхание, когда я вижу Патрика Карра. Он знает, что произойдет. Это написано у него на лице. Но не это привлекает мое внимание, а маленький мальчик рядом с ним. Патрик Карр — отец.

— Иди домой, — говорит он сыну.

— Но…, — произносит мальчик.

— Сейчас. Иди домой, сейчас же.

Его сын поворачивается и убегает, быстро переставляя свои маленькие ножки.

Толпа начинает бросать палки, камни и все, что видит перед собой. Большой, крепкий мужчина устремляется к солдату.

— Вы, сукины дети, не сможете перестрелять нас всех. Стреляйте! Почему вы не стреляете! Вы боитесь стрелять! — кричит он. Я вздыхаю.

— А это тот, кому мы сегодня поможем, — говорит Зета, показывая на мужчину напротив толпы. — Кристофер Монк. Его сегодня ранят, но он проживет еще почти десять лет. За это время город потратит на уход за ним непомерную сумму денег. Мы сделаем так, чтобы этим деньгам нашлось лучшее применение.

Я едва обращаю внимание на парня примерно моего возраста, который держит в руках что-то похожее на маленькую бейсбольную биту и кричит на солдат. Мое внимание все еще приковано к Патрику Карру. Толпа продвигается вперед, к солдатам.

— Когда я дам сигнал, ты побежишь к Монку и толкнешь его на землю, — пытаясь перекричать толпу, говорит мне Зета.

— Нет! — орет Сэмюель Грей, находящийся в самом центре толпы. — Черт вас возьми, не стреляйте!

Но слишком поздно. Сэмюэль Грей падает, а толпа начинает вопить. Я приседаю на корточки, но Зета заставляет меня встать:

— Подожди. Еще чуть-чуть!

Я не могу ни о чем думать. Люди бегут во всех направлениях, пригибаясь и крича. Солдаты все еще стреляют. Патрик Карр машет кому-то на другой стороне улицы, требуя убираться подальше, а потом делает шаг вперед.

Нет! Он не может так поступить! Его маленькому сыну придется расти без отца. Я знаю, каково это. И не могу позволить ему пройти через эту боль. Извернувшись, я освобождаюсь из захвата Зеты и бегу вместе с толпой.

— Ирис! — кричит Зета. — Ничего не предпринимай!

Я не обращаю на него никакого внимания, устремившись прямиком к Патрику Карру. Я толкну его — он упадет на землю, и тогда пуля, предназначенная ему, пролетит мимо. Он уже близко. Краем глаза замечаю вспышку красного цвета в нескольких шагах от себя. Солдат, прицеливающийся в Карра. Я кричу и собираюсь прыгнуть вперед.

Но как только раздается выстрел, внезапно оказываюсь на земле. В нескольких шагах от меня падает Патрик Карр и до меня доносится его мучительный стон. Я тоже кричу, когда Зета прижимает мои руки к земле, лишая меня возможности двигаться. Из бедра Карра сочится кровь, и я начинаю плакать. Неважно, что меня могут увидеть. Я плачу. Я думаю о своем отце, также умиравшем где-то. Теперь этот смертельный выстрел навсегда отпечатается в моей голове. Теперь именно так отец будет умирать в моих снах.

Зета рывком поднимает меня на ноги. На земле корчится Карр. Я пытаюсь вырваться из его рук. Я должна помочь Карру. Может, если у меня получится остановить кровотечение, он выживет. Но Зета толкает меня назад и тянет подальше от толпы. Мы переступаем через окровавленное, неподвижное тело Кристофера Монка и поворачиваем за угол. Только после этого Зета отпускает мои руки и толкает так, что я падаю.

— Да что, черт возьми, с тобой такое?! — рычит он. — О чем ты думала?

Я начинаю рыдать:

— Я пыталась спасти его. Я подправляла прошлое, чтобы спасти его.

Зета поднимает брови.

— Подправляла? Думаешь, я это имел в виду, когда рассказывал тебе о подправлении? Ты хоть понимаешь, что могла натворить? Патрик Карр не был нашей целью.

— Я хотела, чтобы у маленького мальчика был отец, который бы видел, как он взрослеет!

Зета смотрит на меня округлившимися глазами, в которых бушует ярость.

— Чтобы ни случилось с тобой в прошлом, оно там и осталось. Теперь ЭТО твоя работа. Не позволяй эмоциям брать над собой верх. Позволь мне кое-что рассказать тебе о Патрике Карре. Он умрет через девять дней. Это будет медленная, болезненная смерть, но он сможет изменить ход истории Америки. Что ты видела?

— Я видела, как умирают люди, — в этот момент реальность накрывает меня с головой. Я видела, как умирают люди. Умирают. Передо мной. Впервые. Я видела фотографии мертвых тел и просмотрела кучу ужастиков, но я никогда не видела этого вживую. Ужас. Вся эта сцена — просто ужас. Никакие тренировки не смогли бы подготовить меня к мучительным стонам и упавшим телам, в открытых глазах которых отражается скорое приближение смерти.

— Почему они погибли? — спрашивает он.

Я должна сказать правду? Что я на самом деле думаю? Да, должна.

— Потому что они спровоцировали британских солдат, которые вынуждены были застрелить их в порядке самозащиты.

Зета кивает:

— Немного отличается от того, чему тебя учили в школе, так? Об этом никто бы не узнал, если бы не мужество Патрика Карра. На смертном одре он расскажет всю правду. Он расскажет своему доктору, что толпа оскорбляла солдат, что солдаты были бы убиты или покалечены, если бы не открыли стрельбу. Он подтвердит, что это была самозащита. И только благодаря мужеству и честности Патрика Карра те солдаты будут оправданы на суде. Если бы он не был честен, тех солдат бы замучили до смерти, Британия захотела бы отомстить, и Американская революция началась бы на пять лет раньше, когда мы еще не были бы готовы к ней. Мы могли бы проиграть, если бы ты свалила Патрика Карра на землю, как и собиралась.

Зета делает паузу, и его слова начинают постепенно доходить до меня. Америка могла бы потерпеть поражение в борьбе за независимость из-за меня. Из-за меня.

— Мы подправляем, а не изменяем, — повторяет он. — Ты же собиралась кардинальным образом изменить историю.

— Я не понимаю, в чем разница, — говорю я.

— Даже не сомневаюсь в этом.

Уверена, что в этом не только моя вина.

— Тогда, может, вам следовало бы получше все объяснить, перед тем как бросать меня в самое пекло Бостонской бойни.

Наверное, мне не стоило этого говорить. Да, определенно не стоило. Зета прищуривается и выпрямляется. Без сомнения, он прошел военную подготовку. Он смотрит так, как будто собирается мне что-нибудь сломать. Не сомневаюсь ни на секунду, что он запросто мог бы это сделать.

— А может, — говорит он тихим, но от того не менее опасным голосом, — тебе бы стоило получше контролировать свои порывы. Ты седьмой новобранец в моей практике, и ни у одного из них не было проблем с подчинением приказам во время операций. Ни у одного. Если хочешь обучаться по старинке, запросто. Можешь делать это не в полевых условиях, а в библиотеке. Ты напишешь мне столько эссе по поводу различия между изменением и подправлением, что у тебя отсохнет рука. У тебя никогда не появится доступа к нашим секретным данным, и, скорее всего, ты даже не выдержишь испытательного срока. Этого ты хочешь?

У меня сердце уходит в пятки. Я достойна лучшего. Я знаю это.

— Извините, — говорю я.

— Мне не нужны твои извинения. Мы возвращаемся, — он поворачивается и идет в сторону Бикон-хилл. Ну, или в сторону, где однажды отстроят Бикон-хилл.

За весь путь Зета не произносит ни слова. Он внимательно наблюдает за тем, как я нажимаю на головку, которая автоматически настраивает часы на проецирование в настоящем — как будто я могу тут что-то напутать — не произносит он ни слова и тогда, когда достает ключ, который открывает потайную дверь в особняке Хэнкоков. Единственным его контактом со мной стал взмах головы в направлении чулана, означающий, что я должна идти первой.

Когда мы прибываем на место, Альфа уже ждет нас наверху.

— Как все прошло? — спрашивает он с широкой улыбкой.

Я прикусываю нижнюю губу, в то время как Зета медленно подходит ко мне и качает головой:

— Как бы тебе понравилось, если бы мы до сих пор были под управлением Британии? Твоя звезда чуть было не устроила это, — каждое его слово сочится сарказмом. — Ах да, мы потерпели неудачу с Монком.

Лицо Альфы становится абсолютно неподвижным.

— Я не возьму ее на задание до тех пор, пока она не докажет, что понимает разницу между подправлением и изменением и продемонстрирует лучшую выдержку.

Зета снимает парик и идет к лестнице, оставляя меня наедине с Альфой в гостиной. Некоторое время Альфа стоит, задумавшись, а потом достает свою старую записную книжку из кармана пиджака и с тяжелым вздохом что-то записывает в ней. После чего убирает ее обратно в карман и поворачивается ко мне.

— Ну что, первый день прошел не так уж и успешно?

— Простите, — говорю я, наверное, уже в десятый раз за утро.

Альфа смотрит на меня. В его глазах видны вспышки гнева, но неожиданно его взгляд смягчается. Я сбита с толку.

— Гм, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь, — морщась, говорит он.

Я провалила задание. Я знаю, что провалила. Я разочаровала Альфу и от этого чувствую себя виноватой. Виноватой. Разве это я должна чувствовать? Ведь этот мужчина оторвал меня от Пила, от…Эйба.

Но я чувствую. Почему?

Его губы сжимаются в тонкую линию.

— Постарайся завтра показать себя с лучшей стороны.

А потом он уходит.

Но его слова все еще висят в воздухе. Постарайся завтра показать себя с лучшей стороны, потому что другого шанса может и не быть.