Джек УИЛЬЯМСОН ВОЗРОЖДЕНИЕ ЗЕМЛИ

Часть первая СТОЛКНОВЕНИЕ

1

Мы — клоны. Со времени рокового столкновения минуло сто лет. Родители наши давно упокоились на кладбище, что расположено на каменистом склоне с внешней стороны кратера, еще до того как роботы оживили наши замороженные клетки в материнской лаборатории. Я помню день, когда мой Робо-папа привел нас, пятерых детей, взглянуть на Землю — туманный, запачканный красным шар в черном лунном небе.

— Она выглядит больной, — сказала Диана, сама не своя, взглянув в лицо Робо-папе, — у нее течет кровь?

— Вся поверхность земного шара кровоточит раскаленной лавой, — объяснил он. — Реки впадают в моря красными железными потоками.

— Мертва, — состроил гримасу Арни, — похоже на то.

— Земля погибла от столкновения. — Робот кивнул пластмассовой головой. — Вы рождены, чтобы вернуть ее к жизни.

— Но мы лишь дети.

— Вы подрастете.

— Ну уж нет, — пробормотал Арни. — Я обязательно должен взрослеть?

— А ты что, — усмехнулась Таня, — навсегда решил остаться сопливым шалопаем?

— Не ссорьтесь. — Скованно, как все роботы, Робо-папа пожал плечами и обвел своими линзами нас пятерых, теснящихся вокруг него под куполом астрономической обсерватории. — Ваше предназначение — взрастить на Земле новую жизнь. На это уйдет немало времени, но вы будете рождаться вновь и вновь, пока миссия не будет выполнена.

* * *

Непосильная задача для пятерых детей, подрастающих на Луне в полном одиночестве. Мы были единственными людьми во вселенной. Станция Тихо — небольшое гнездышко вырытых на краю кратера тоннелей под куполом обсерватории — стала нашим единственным мирком. Наши биологические родители ушли безвозвратно, а их мертвый мир остался где-то далеко, за четверть миллиона миль отсюда. Своего отца, человека, из замороженных клеток которого создали меня, я знал лишь благодаря изображениям в голографическом отсеке.

Его звали Дункан Яр. Я любил отца, и мне было жаль, что на его долю выпало столько страданий, что пропахали глубокие борозды на его худом изможденном лице. Заглядывая отцу в глаза, я частенько читал в них беспросветное отчаяние.

— Взгляните на Землю, когда будете в обсерватории, — говорил он. — Вы увидите чужую мертвую планету. Все, что мы когда-то знали и на что надеялись, погибло. Четыре миллиарда лет эволюции сметено с лица Земли. В мире не осталось ничего, кроме нас. — Плечи его поникли под старым коричневым пиджаком. Плотно сжав губы, отец покачал головой. — Только станция Тихо, главный компьютер, Робо и живые клетки, замороженные в криостате. И вы, — он помедлил, устремив на нас пугающий взгляд, — единственная надежда на то, что Земля будет жить снова. Когда подрастете, это станет вашей работой. Возродить жизнь, уничтоженную тем роковым ударом. Вы — наша единственная надежда. Нельзя остановиться на полпути и все бросить.

В его хриплом голосе звякнула стальная нотка.

— Пообещайте, что не отступитесь.

Мы подняли руки и поклялись.

* * *

Отец был только изображением, неярким светом, вспыхивающим в голографической рубке, появлявшимся по воле главного компьютера. Лишь Робо были настоящими — роботы человеческого роста, клонировавшие нас в материнской лаборатории, которые с тех самых пор ухаживали за нами.

В полной мере сопереживая отцу, я иногда считал данное ему обещание невыполнимым. Ведь мы были лишь детьми. Земля казалась чем-то нереальным: большим ярким пятном на нашем черном северном небосводе. Мир, в котором жили наши родители, погиб безвозвратно, остались лишь базы данных и реликвии, завезенные Дефортом на станцию еще до катастрофы.

Подготовив все необходимое для нашего появления на свет, он так и не успел перед смертью записать себя в трехмерном формате. Мы знали отца лишь благодаря видеозаписям и рукописям, что он оставил, да отзывам остальных родителей. Робо устроили в музее стеклянную витрину и поместили туда немногочисленные личные вещи отца: перочинный нож, университетское кольцо, старинные карманные часы, доставшиеся от деда. Был и дневник, который отец пытался вести, — небольшая потрескавшаяся книжка в зеленом кожаном переплете, исписанная от руки и заполненная лишь наполовину.

* * *

Обсерватория представляла собой на удивление занятное зрелище, конечно, когда Робо позволяли нам в нее подниматься. Там имелось множество необычных механизмов, которые мне не терпелось изучить. Сквозь прозрачные кварцевые стены виднелся освещенный сиянием Земли пустынный лунный ландшафт, что окружал станцию. Для нас создали клонов домашних животных. Так у меня появилась коротконогая гончая по имени Космонавт. Завидев за стеклом купола черные громады скал, пес рычал и ощетинивался, прижимаясь в страхе к моей ноге. А Танин кот следовал за нами всюду.

— Ну-ка, Клео, — окликнула она мяукающего питомца, — давай посмотрим, что там снаружи.

Клео с налету вскочил ей на руки: благо в условиях пониженной лунной гравитации прыгать было несложно. Тонкой рукой из синей пластмассы Робо-папа указал на крутую каменную стену, раскинувшуюся по обе стороны обсерватории.

— Станция вкопана в край кратера…

— Тихо, — закончил Арни, — я видел это на глобусе.

— До чего же он велик! — У Тани захватило дух. Это была худенькая девчушка с прямыми черными волосами, которые она по требованию матери коротко стригла, оставляя челку до самых бровей. Всеми позабытый Клео обвис у нее на руках. — Истинный гигантиссимус!

Она разглядывала зазубренную вершину, возвышающуюся в ярком свете солнца посреди огромной зияющей впадины. Диана отвернулась и смотрела в другую сторону: там, далеко внизу, на усыпанных валунами склонах точно веер развернулись яркие белые лучи, освещая посадочные площадки, ангары и стартовые башни. Лучики простирались и дальше, охватывая рябую пустыню, покрытую черной пылью и серыми обломками скал, что далеко расстилалась во мраке беззвездного неба.

— Гигантиссимус? — передразнила Диана. — А я бы сказала обалдиссимус.

— Болтуниссимус, — посмеялся над девочками Пеп — невысокий проворный мальчишка, кожа да кости, совсем как Таня, только волосы потемнее. Он всегда был не прочь пошалить и никогда не причесывался. — Говорили бы вы на родном языке или хотя бы по-испански.

Испанский Пеп учил с голографическим образом своего отца.

— Да мы в отличие от тебя свой родной язык знаем неплохо, — парировала Диана — высокая бледная девочка, безразличная к домашним животным. Она стремилась знать все на свете. Робо преподнесли ей в подарок очки в темной оправе, чтобы она могла читать старые бумажные книги в библиотеке. — Я, к примеру, изучаю латынь.

— Что толку-то от латыни? — вмешался Арни. Всех нас клонировали в один час, и возраста мы были одного, но Арни оказался самым крупным. Белокурый и голубоглазый, он любил все оспаривать. — Латынь мертва, как и сама Земля.

— Латынь — это то, что мы должны непременно сохранить, — ответила Диана, тихая, застенчивая и неизменно серьезная. — Новым людям все пригодится.

— Каким еще новым людям? — Арни отмахнулся. — Все мертвы.

— Там, внизу, в криостате, хранятся замороженные клетки тысяч людей, — ответила Таня. — Мы сможем вырастить их заново, когда поселимся на Земле.

Никто из нас не услышал ее слов. Все были заняты созерцанием пустынного лунного пейзажа. Купол обсерватории высоко простирался над усыпанной камнями пустыней и чернильной тьмой, заполняющей жерло кратера. Когда я взглянул вниз, у меня на миг закружилась голова, и даже Арни отпрянул от окна.

— Трусишка! — поддразнивала его Таня. — Да на тебе лица нет от страха.

Пятясь все дальше, Арни зарделся румянцем и поднял голову вверх, к Земле. Она висела высоко — огромная планета, покрытая белесыми шапочками на полюсах и обвитая огромными белыми спиралями облаков. Там, за облаками, моря были расчерчены коричневым, желтым и красным в тех местах, где в них вливались реки, убегающие с темнеющих континентов.

— Когда-то она была прекрасна, — прошептала Диана, — голубовато-белая с зеленым, как на голограммах старых времен.

— Так было до столкновения, — пояснил отец, — вашими усилиями она снова расцветет.

Арни прищурился и помотал головой:

— Не представляю себе, как…

— Ты послушай, — посоветовала Таня.

— Ну же, дети. — Лицо моего Робо-папы было сконструировано так, что он не мог улыбаться, но голос его в полной мере отражал еле сдерживаемое им изумление. — Я объясню вам, кто вы.

— Да знаю, — перебил Арни, — клоны мы.

— Замолчи и слушай, — сказала Таня.

— Клоны, — кивнул Робо-папа, — генетические копии людей, добравшихся сюда живыми после катастрофы.

— Все это я уже слышал, — сказал Арни, — мне Робо рассказывал. Мы родились из клеток, замороженных задолго до рокового столкновения, которое погубило всю Землю. Я видел на мониторе симуляцию того процесса.

— А я нет, — сказала Таня, — я хочу узнать поподробнее.

— Для начала я вам рассказу о Кале Дефорте, — продолжал Робо.

Все наши Робо-родители были одинаковой формы и различались лишь цветом нагрудных табличек. У моего на груди красовалась ярко-синяя. Робо-папа заботился обо мне сколько себя помню, а я любил его так же сильно, как свою собаку.

— Каль — тот самый человек, который построил эту станцию и привез нас сюда. Всю свою жизнь он положил на то, чтобы у вас был шанс вернуться на Землю…

Арни упрямо выпятил пухлую нижнюю губу:

— Мне и здесь неплохо.

— Ты истукан, — не выдержала Таня, — вот и помалкивай.

Арни показал Тане язык. Мы не расходились, образовав тесный кружок возле моего Робо-папы, и слушали.

— Кальвин родился в Северной Америке, в местности под названием Техас. Сейчас перед нами Азия, а Америку видно пока только на карте. Началось все задолго до того, как люди узнали о приближении астероида. Каль не привык пасовать перед трудностями. Их школьный автобус попал в аварию, и мальчик остался калекой. Он научился ходить заново. Во время торнадо погибли его родители…

— Что-что? Торнадо… — не понял Арни.

— Посмотри в словаре, — ответила Таня, — или спроси отца в голографической рубке.

— Штормовой ветер, — объяснил мой Робо-папа. — в Техасе они были особенно сильны.

— А что такое ветер? — Арни не унимался.

— Потоки воздуха, — объяснила Таня, — загляни все же в словарь.

— Каля погребло под развалинами его родного дома, — продолжал мой Робо-папа. — Когда он выписался из больницы, его взяла к себе тетушка из города, который тогда назывался Чикаго. Там и прошло его детство. Однажды, когда Калю исполнилось семь лет, тетя повела его в музей, где стояли скелеты гигантских доисторических ящеров, царивших на Земле в былые времена. Огромные кости и чудовищные зубы повергли мальчика в ужас.

Тетушка попыталась втолковать малышу, что бояться нечего, потому как динозавры давным-давно вымерли, когда огромный астероид упал на Землю из космоса, прямо на побережье Мексики. Фильм об астероидах поверг паренька в ужас. «Нечего тут бояться, такие катастрофы случаются редко — раз в несколько миллионов лет», — успокаивала тетка. Но тот успел уже не на шутку испугаться.

Кальвин полагал, что если заранее создать колонию на Луне, то наши шансы на выживание удвоились бы в случае, если какой-то объект и впрямь упадет на Землю. Дефорт готовился к работе на одной из первых лунных станций, запланированных, но так и не построенных. Там он узнал о Робо — самоуправляющихся роботах, спроектированных военными инженерами. Роботы эти предназначались для спасательных и восстановительных работ в зараженных зонах и местах, опасных для пребывания людей. Кальвин организовал корпорацию «Робо Мультисервис», которая купила права и перепрограммировала роботов для гражданского использования.

На тусклой голограмме лицо моего отца ничего не выражало, и его монотонное повествование звучало так, словно он читал вслух книгу. Арни ерзал и строил гримасы Робо Дианы, который неподвижно стоял возле лестничного люка, вырезанного в самом центре комнаты. Мальчишка дразнил робота, чтобы вынудить того двинуться с места или заговорить, но остальным детям история о Дефорте казалась увлекательной.

— Благодаря Робо, которые превосходно справлялись со своими задачами в условиях Луны, Кальвин стал богачом. Он засылал роботов на планету-спутник для подготовки будущего поселения колонистов. Робо во многом превосходили живых космонавтов: они не нуждались ни в воздухе, ни в еде, сохраняя при этом способность работать без сна и отдыха. Им не причиняли вреда ни пониженная гравитация, ни повышенное излучение. Робо строили себе подобных и ремонтировали друг друга. Но патагонские метеориты…

— Чего патагонское? — не понял Арни.

— Туча падающих камней, — объяснил отец. — Ярким дождем они промчались через половину земного шара и рухнули в южной части Атлантического океана. Ни одного особенно крупного среди них не было, но вместе они подняли такой сильный цунами, что тот огромной волной промчался по Южной Америке, затапливая города и убивая миллионы людей. Тогда-то Каль и вспомнил о своих детских страхах — о том, что возможно столкновение гораздо большего масштаба. Вслед за падением метеоритов в финансовых кругах началась паника, и его корпорация почти обанкротилась, а сам он был вынужден позабыть на время о планах создания колонии на Луне.

Вместо этого Дефорт послал Робо на станцию Тихо, решив создать там место, где мы могли бы укрыться в случае, если что-нибудь действительно произойдет, и сохранить достижения науки, искусства и историю своего мира. Робо используют энергию термоядерной реакции. Они обнаружили замерзшую воду в виде ледяных валунов и пыли на дне полярных кратеров — там, куда не проникает солнечный свет. Тяжелые металлы здесь редкость, но роботы научились использовать металлы утилизированных космических кораблей, завозивших на Луну припасы. Роботы обнаружили никель и железо в местах падения крупного метеорита. Они и по сей день трудятся на Луне.

— А где? — поинтересовался Арни.

— Внизу: в мастерских и ангарах. — Отец взмахнул рукой в сторону ровного взлетного поля за окном, по ту сторону стены кратера. — Роботам не страшна радиация и мелкие катаклизмы. Они обслуживают станцию и заботятся о вас, всегда готовые выполнить любой приказ главного компьютера.

— Да уж, этот механический босс, — пробормотал Арни. — Думает, будто знает все, и его нисколько не интересует, чего хотим лично мы.

— Ну и что с того? — пожал плечами Пеп. — Мы здесь благодаря ему, для того чтобы вернуть Землю к жизни.

— Если это только в наших силах. — Голографический отец, и без того серьезный, нахмурился. — Эта станция — сложный и смелый проект, потребовавший вложения немалых средств. Построить ее оказалось делом непростым. Дефорт рассчитывал, что на строительство уйдет двенадцать лет, но столкновение произошло гораздо раньше, совершенно неожиданно для него. Станция так и не была завершена и снабжена далеко не всем необходимым.

— А то, что столкнулось с Землей, — Таня округлила свои серьезные черные глаза, — как все произошло?

— Это был осколок межзвездной породы десять миль в диаметре. Дефорт только закончил собирать телескопы. Главный компьютер наблюдал за небом, но огромный болид пришел с севера, откуда-то вне эклиптики, где и быть-то ничего не должно было. Он по касательной миновал Солнце и по отклоненной траектории направился к Земле, попав в мертвую зону видимости телескопов.

2

Мы любили своих родителей, а их тела лежали погребенные под слоем серой лунной пыли внизу, за краем кратера. Робо показывали нам это место. Я пытался узнать больше о своем отце и просматривал мерцающие голограммы с его изображением и слушал его голос, но больше всего мне поведал об отце — и о Кальвине Дефорте — его собственный дневник.

Местами читать было трудно, и меня частенько ставил в тупик язык с такими терминами, как «скоростная автострада», «насморк», «ярмарка», значение которых уже давно ушло в небытие, как и то, что они обозначали. Впрочем, голограммы и роботы могли ответить на некоторые вопросы. По книгам и дискам в библиотеке мы учились, исследовали бесценные экспонаты музея.

Отец родился в той части прежней Америки, которая назвалась Кентукки. Его отец был горняком, а мать медсестрой. Накопив денег, они отправили сына в колледж, где он снимал комнату с Дефортом. Парень мечтал о карьере астронавта до тех пор, пока не обнаружилось, что он не различает цвета. Он подрабатывал репортером для газеты и преподавал историю, когда Дефорт пригласил его в Нью-Мексико и предложил работу в «Робо Мультисервис». Тогда эта ныне огромная корпорация была практически ничем.

Мой отец встретился с Дефортом в какой-то съемной конторе близ военной лаборатории, в которой разрабатывались Робо. Каль Дефорт — невысокий подвижный человек — ходил с легкой хромотой, которая осталась после полученной в детстве травмы. У него были русые волосы и голубые глаза, загорающиеся всякий раз, когда он говорил о Робо и своих планах.

— Ты только взгляни на них! — взмахнул он рукой, указывая на пластиковую модель, стоящую возле его письменного стола. — Первые граждане космоса. Луна станет их домом!

Отец мой не был инженером, но он стал верным помощником Дефорта, работая с ним и помогая сколачивать миллионное состояние. Финансовый кризис, который произошел после падения на Землю патагонских метеоритов, сокрушил все планы колонизации Луны, и строительство станции Тихо серьезно осложнилось. Корпорация почти обанкротилась. Дефорт метался по материкам и континентам, стараясь получить частную поддержку и государственные субсидии.

«Моя главная задача состояла в том, чтобы набрать персонал для станции, — писал отец в дневнике. — Людей, обладающих необходимыми знаниями и навыками, которые, в случае если события обернутся худшим образом, помогли бы Земле оправиться от нанесенного удара. Мы искали специалистов, преданных своему делу, которые не пожалели бы времени и внесли в память главного компьютера все, что знали сами. Кроме всего прочего, они предоставили бы образцы тканей для замораживания, которые впоследствии можно было бы использовать. Мы искали тех, кто по доброй воле прошел бы тренировку на выживание в космосе и полетел на Луну, чтобы поучиться существовать и там».

Желающих оказалось немного. Как сказал моему отцу один выдающийся специалист по молекулярной биологии, прошло шестьдесят пять миллионов лет с тех пор, как юкатанский метеорит смел с лица Земли динозавров. И, по его мнению, до следующей глобальной катастрофы оставалось не меньше. Над отцом довлел груз неотложных дел там, на Земле.

И все-таки ему удалось убедить нескольких добровольцев. Самым первым пожелал участвовать в проекте Педро Наварро, который на тот момент уже являлся служащим корпорации. Он прошел подготовку для астронавтов и работал космическим пилотом, перевозя грузы и Робо для предполагаемой колонии на Луну. Педро был моложе и симпатичнее моего отца, к тому же хорошо ладил с людьми. Он с готовностью согласился доставить на станцию все, что потребуется.

В поисках необходимой информации о том, что нужно сохранить в случае, если все культурные ценности мира будут утрачены, отец познакомился с Дианой Ласард, сотрудницей Библиотеки Конгресса. Худощавая женщина с невыразительным лицом, строгими манерами и консервативными нарядами, она с готовностью делилась информацией, но пойти на что-либо большее не решалась.

Диана отшатнулась от предложения оставить свою вашингтонскую квартиру и полететь на Луну даже на пару недель тренировок. Артефакты, которые, по ее мнению, нужно было сохранить, оказались до ужаса дорогими. Отец упорно торговался, когда дело касалось редких книг и картин, не слишком настаивал на своей цене, когда речь шла об экспонатах, за которые Дефорт мог себе позволить заплатить. И в конечном итоге наша небольшая станция заполнилась книгами, компактными дисками и произведениями искусства, которые, на взгляд Дианы, помогли бы взрастить исчезнувшую цивилизацию.

— Найди самого лучшего биолога, — попросил отца Дефорт, — с медицинским образованием, и он непременно должен специализироваться на клонировании. Катастрофы прошлого не раз превращали планету в почти бесплодную пустыню. Возможно, нам придется начинать эволюцию заново.

Дефорт и отец вели переговоры с крупными шишками, каждый из которых стремился не упустить своей выгоды, и ни у кого из них не было времени заниматься станцией. Биолог, который в конце концов присоединился к проекту, оказался женщиной. Таня By возглавляла медицинский исследовательский центр в древнем городе Балтимор. Благодаря доводам Дефорта и моего отца она прониклась некоторой долей их решимости.

— Подстраховать Землю, — так она выразилась. — Эволюция нашего собственного биокосма растянулась на четыре миллиарда лет. Сохранить ее — наш священный долг. Возможно, ничего подобного больше никогда не повторится.

Она ушла со своей должности, чтобы организовать материнскую лабораторию, внести в память Робо навыки клонирования, поместить в криостат семена, споры и образцы тканей, которые впоследствии возместят видовое разнообразие поврежденной планеты.

Дефорту требовался и специалист-терраформирователь. Он разговаривал с Арни Линдером, выдающимся геологом, который сделал себе состояние, работая горным техником, и заработал репутацию благодаря идее о терраформировании Марса. Когда ему позвонил отец, он тут же отмел его предложение, назвав идею о лунной станции мечтой идиота.

Но Линдеру требовались деньги для предстоящего турне с лекциями, к которому он в тот момент готовился. В результате Дефорт выплатил ему огромный гонорар в обмен на образцы тканей и как плату за несколько недель работы на Луне, где он должен был внести свою лепту в программирование главного компьютера.

И хотя были трудности как с подбором желающих, так и с финансированием проекта, все же отец с Дефортом лелеяли планы расширения станции и мечтали оборудовать ее дополнительным оснащением, так чтобы она смогла принять крупную команду выживших с Земли. Отец мой провел неделю, предшествующую катастрофе, в городе на Западном побережье Америки, собирая частные пожертвования и пытаясь привлечь в свои ряды некоего астронома, который к тому же был специалистом по информатике.

* * *

Гигантский болид появился из ниоткуда, став для всех полнейшей неожиданностью. Дефорт надеялся, что станция будет готова для события, которое свершится через тысячу лет, может — миллион или вообще никогда. У наших энтузиастов и в мыслях не было, что все произойдет при их жизни, а тем более до того, как они успеют закончить строительство.

Станцию все еще обслуживали Робо. Небольшой персонал, состоящий из людей, вернулся на Землю, на базу в Белых Песках, местечке, расположенном в засушливом Нью-Мексико, районе прежней Америки. Своим названием местечко обязано было нетипичным минеральным отложениям. Предупреждение с Луны не могло прийти в более неудачный час — 24 декабря, вечером накануне Рождества.

Роботы засекли объект несколькими днями раньше, но они лишь машины, которых запрограммировали информировать персонал корпорации обо всех подобных происшествиях. Они, по всей видимости, перенесли передачу на более позднее время, оттого что им заранее сообщили о закрытии офиса на Земле на рождественские каникулы. Сообщение о надвигающейся катастрофе поступило отцу в закодированном виде, когда тот находился на борту самолета и как раз направлялся на базу.

Днем раньше он написал в дневнике:

«Хорошая выдалась неделька. Мне пообещали полмиллиона, и Ямамото пожелал посетить станцию. Как он сам сказал, возможно, он подпишет с нами договор ».

Следующая неразборчивая запись без даты отделена длинной чертой.

«Напрасно потрачена целая неделя. Что теперь полмиллиона?! Я не нахожу себе места. Надо написать хоть что-нибудь, дабы окончательно не потерять здравомыслие. Мне приходится прикрывать блокнот от соседки сбоку. Она заметила мой значок Тихо и спросила, что я думаю о роботах, правда ли они так умны, как об этом говорят.

Если бы она только знала! Нужно собраться с мыслями. Весь сумасшедший дом еще впереди. Мне ой как потребуется спокойствие, когда мы будем пытаться взлететь. Я бессилен предпринять еще что-либо. Ужасный момент. Мне особенно тяжело оттого, что никто, кроме меня, не знает. Люди сидят вокруг, шепчутся. Читают, сморят глупую комедийную голограмму, кто-то пытается уснуть. Я им почти завидую, потому что они ничего еще не знают. А если бы и узнали, паника убила бы нас тут же, еще до того, как мы добрались до Луны.

Если мы вообще туда доберемся.

Чему теперь удивляться: станция была для нас забавой. Теперь я это понимаю — просто игрой, которой мы развлекались долгие годы. Влиятельные друзья, благородная цель — всегда приятно. Но так далеко от реальности. Но не теперь. Если судьба будет милосердна, то у жизни будущего, может, и останется шанс. Но сейчас я настолько потрясен! Ничего не чувствую, только, пожалуй, сожалею о том, чего так и не успел сделать и теперь уже не сделаю.

Жаль, что я не могу позвонить матери. Да и по Элен так соскучился. Была бы она сейчас здесь, со мной, и разделила бы шансы на спасение. Какие бы то ни было, но все равно шансы есть. Мне бы очень этого хотелось, хотя я и отдаю себе отчет в том, что жить вместе мы никогда не смогли бы. Станция стала для меня слишком многим, а у нее был свой мир. Желания больше не имеют никакого значения.

А теперь на посадочную площадку. Стать свидетелем всеобщего конца ».

* * *

О том, как они спаслись, мы в основном знаем из бумаг остальных членов экипажа и устных записей, сохраненных главным компьютером для Робо и голограмм. Истекали последние часы, а взлет все откладывали и откладывали. В доках еще надо было отыскать самые важные, от которых будет зависеть выживание всего человечества, грузы для материнской лаборатории и гидропонных садов и быстро доставить на борт. Столкнулись и загорелись два грузовика с горючим.

О предупреждении наконец стало известно всем. Мало кто поверил, по крайней мере сначала, но каким-то образом расползлись слухи, что у Дефорта стоит наготове целый флот космических кораблей, чтобы отвезти тех, кто уцелеет, на Луну. Ужас быстро распространялся. Напуганные люди тысячами стекались к нашему единственному грузовому суденышку.

Корабль лишь несколько дней назад вернулся с Луны, топливные баки были пусты, и команда распущена на праздники. Самое необходимое оборудование уже заказали, но большую его часть так и не успели доставить. Члены команды выживания были разбросаны в разных точках земного шара.

Наварро вылетел к Арни Линдеру в Исландию, где тому вздумалось понаблюдать извержение вулкана. Его местонахождение установить было трудно, но все же им с большим трудом удалось прийти к финишу отчаянной гонки, целью которой была база в Белых Песках, и вовремя спасти свои жизни. Ласард и By остались в своих родных городах, на другом конце континента. By чуть не опоздала на самолет. Таксисту пришлось ждать, пока она отыщет своего котика.

Хотя люди в большинстве своем держались храбро, тысячи паникующих беженцев стекались к базе, борясь за место на спасательном корабле, который был слишком мал для того, чтобы принять их. Отчаявшиеся пилоты игнорировали приказы центра управления полетами, и самолеты разбивались. Некоторые из них догорали на взлетных полосах, какие-то падали рядом с аэродромом, на песок пустыни. Водители, попавшие в пробку, бросали автомобили и шли пешком.

Возможно, корабль так никогда и не поднялся бы в воздух, если бы не чернокожий ночной сторож по имени Кейси Келл. Загодя предвидя надвигающуюся опасность, он наведался в ружейную лавку и вместе с кучкой дальнобойщиков и разнорабочих организовал оборону корабля. Они устроили вокруг космолета кольцо из грузовиков, а Келл, стоя у люка погрузочной площадки, выкрикивал в рупор команды.

Позже, уже в космосе, описывая произошедшее, отец поведал об одном из последних эпизодов. Вместе с Дефортом он работал на погрузочной палубе, загружая последнюю партию замороженных образцов тканей, приготовленных доктором By. Открылись ворота ограждения, пропуская последний грузовик с горючим, и какая-то женщина бросилась вперед. Силой расчищая себе путь, она поднялась по лестнице туда, где стоял Дефорт. Несчастная пыталась вручить ему ребенка и умоляла спасти младенца.

«Этот страшный случай не выходит у меня из головы , — писал отец. — Дефорт инстинктивно принял ребенка, глядя на него с улыбкой, как вдруг лицо его стало белее полотна. Он замер на миг, покачал головой и оттолкнул женщину. Ради всего живого, что мы надеялись спасти, ему пришлось сделать этот выбор ».

Должно быть, тогда случилось еще многое, о чем слишком больно вспоминать.

Последняя запись в дневнике отца сделана на станции и датирована несколькими месяцами спустя.

«Мы живы. Робо оказали нам неоценимую помощь в устранении неполадок в спасательном оборудовании. Гидропонные сады вовсю процветают. По мнению Линдера, у нас есть все шансы остаться в живых. By снова и снова тестирует криостат и материнскую лабораторию. Она убеждена, что Робо всегда будут начеку, внимательно наблюдая за Землей и небом, готовые клонировать наши клетки, когда главный компьютер сочтет это необходимым.

Здесь, в безопасности, мы останемся до конца своих дней. Можно было бы потратить эти годы с пользой. У нас есть транспорт, космическое снаряжение, нам служат Робо. Мы могли бы исследовать Луну на предмет полезных ископаемых и нанести на карту залежи ресурсов, которые потребуются в непредвиденных случаях. У нас прекрасные телескопы. Изучив астрофизику, мы могли бы исследовать космос. За это время можно было бы изучить историю старого мира и подобранные Дианой реликвии. Мы могли бы строить планы на будущее и разрабатывать модели восстановления планеты.

Но ничего такого мы не делаем. Линдер называет нас всех кучкой живых мертвецов. Потрясение и боль утраты свели наше существование на нет. Мы стали слишком много пить, пока Робо не начали ограничивать нас. Мы едим приготовленную ими пищу, тренируемся в центрифуге. Линдер играет в бридж, когда ему удается найти партнера. By проверяет материнскую лабораторию снова и снова, просматривает записанные в памяти главного компьютера программы, экзаменует и обучает роботов предмету клонирования. Дефорт часами просиживает перед телескопом в надежде обнаружить дыры в толстом облачном покрове, окутывающем разрушенную Землю.

Наварро большую часть времени проводит с Келлом и его подругой, которым удалось проникнуть на борт за считанные минуты до старта. Я с трудом понимаю испанский, на котором они говорят. Похоже, они единственные на всей станции, кто не слишком удручен. Они постоянно занимают себя бессмысленной мелкой работой или напиваются вдвоем и поют испанские песни о неразделенной любви. Кстати, у девушки очень приятный голос. Келл постоянно рассказывает байки о своей жизни на Земле. Он уже понял, что никто больше не сумеет уличить его во лжи.

Когда во мне просыпается желание работать, я записываю все, что приходит на ум о жизни Дефорта и истории станции, хотя не думаю, что это кому-нибудь пригодится. Самому же Дефорту не терпится взглянуть на поверхность Земли. Он лелеет надежду вернуться туда и взглянуть, во что превратилась наша планета. Впрочем, даже он не уверен, что нам удастся приземлиться на бушующую Землю. Он говорит, что любое заселение Земли возможно будет произвести спустя многие столетия.

Мы сделали все, что могли. Будущее планеты теперь в руках Робо, главного компьютера и отдано на милость судьбы ».

3

Голографическое изображение нашего отца вспыхивало и гасло вновь в нашей лунной комнате для занятий как по мановению волшебной палочки, но он всегда выглядел точно живой. Этот невысокий худощавый человек был одет в неизменный старый вельветовый пиджачок с кожаными заплатками на локтях. Его нахмуренный взгляд носил печать озабоченности, а разговаривая, он размахивал пустой трубкой, выделяя предложения и расставляя точки.

Отца повергала в уныние необходимость рассказывать о том как они спаслись от толпы перепуганных людей на базе в Белых Песках. В такие моменты его лицо затмевала невыразимая тоска, а иногда изображение вдруг замирало на мгновение и затем начинало говорить уже о чем-то другом. Мы все уговаривали его продолжать до тех пор, пока эта история напрочь не осела в нашем сознании, как если б нам самим случилось быть на Земле, когда свалилось то несчастье.

Метеорит угодил в Бенгальский залив. В Азии уже наступила ночь, а в Нью-Мексико — на другой стороне земного шара — день был в самом разгаре, когда первая ударная волна сотрясла посадочную площадку. Почти все утро отец и Дефорт провели в штаб-квартире в Лас-Крусес, пытаясь собрать всех членов команды выживания, что были разбросаны в разных точках мира.

Небольшой личный самолет Дефорта к моменту вылета успел доставить членов экипажа на стартовую площадку. Они пробирались к кораблю через посадочные полосы сквозь массы обезумевших людей и пробки, образованные брошенными автомобилями. Какой-то мускулистый человек стоял на посадочной палубе и выкрикивал в мегафон команды.

— Твой отец. — Рассказывая историю, отец наградил Кейси хитроватой улыбкой. — Эль Чино — так его звали, — но нам он представился Келлом. Он был черен, как деготь, с по-восточному непроницаемым лицом. Стояла жара, и он обнажился по пояс. На его груди красовались вытатуированные флаги Мексики и Китая. Келл утверждал, будто служил раньше моряком, но я быстро его раскусил.

Дефорт наспех проверил, все ли готово к запуску, и взобрался на борт. Отец оставался на погрузочной платформе, вместе с Келлом идентифицируя принимаемых на борт людей и карго, готовящееся к погрузке. К тому времени слухи породили настоящий хаос, несмотря на отчаянные попытки Дефорта призвать народ к порядку и содействию. Полицейские, по крайней мере некоторые, искренне пытались помочь, но их было слишком мало, чтобы обуздать толпу. Келл бранился на двух языках, пытаясь сохранить островок спокойствия внутри кольца обороны и обеспечить машинам с топливом и грузами безопасный проход.

В общем, один за другим подтянулись члены команды. Описываемые отцом события живо вставали перед глазами.

— Ласард, сгибаясь под тяжестью рюкзака с книгами, которые она не могла оставить, поднялась по трапу. By внесла последний криопакет замороженных тканей, и, наконец, появились Наварро и Линдер. Машины с грузами все прибывали, когда Дефорт подошел к трапу и сказал Келлу, чтобы тот дал им отбой. Наварро прогревал двигатели. Две минуты до старта.

* * *

Эти две минуты я словно пережил сам. Дефорт обернулся к Келлу, чтобы поблагодарить его за помощь в обороне корабля, и заметил, что тот пристально глядит на полицейскую машину, которая с воющей сиреной пробилась в просвет в кольце грузовиков. Автомобиль на полном ходу врезался в погрузочную платформу. Какая-то женщина вывалилась из машины и опрометью бросилась к трапу. Линдер уже собирался было захлопнуть дверь и крикнул, чтобы отец и Дефорт поднимались на борт.

— Попридержите коней, — тихо произнес Келл, вытащив откуда-то массивный пистолет. — Мы тоже хотим жить. Мы с Моной. Мы летим с вами.

Перед нами стояла босоногая женщина в выцветшем синем махровом халате и полотенце, обмотанном вокруг светлых волос, как тюрбан. Побледнев от ужаса, она безмолвно таращилась в открытую дверь, схватившись за горло рукой с ярко-красными ногтями.

— Нельзя! — рявкнул на них Дефорт. — Корабль не взлетит.

— Простите, сэр.

Сжимая в одной руке пистолет, Келл обхватил женщину другой и направился вместе с ней к двери. Полы ее халата распахнулись, и приоткрылся живот, с которого улыбалась Мона Лиза — татуировка.

— С дороги! — Келл пригрозил оружием. — Мы тоже люди.

Вытянув руку, Дефорт пошел навстречу, пытаясь остановить их. Прогремел выстрел. Келл мощным ударом послал Дефорта к стене погрузочного дока. Парочка проскочила мимо него в космолет. В ушах звенело от выстрела, и отец бросился на помощь Дефорту, но пуля лишь просвистела в воздухе. Мгновением позже Дефорт был уже на ногах.

— Взлетаем! Сейчас или никогда! — выкрикнул Линдер. Недовольно поеживаясь, Дефорт махнул отцу, чтобы тот поднимался. Дверь с лязгом затворилась. Двигатели взревели. Отец повалился в кресло, оглушенный и потрясенный, как он после говорил, пониманием того, что мир гибнет у него на глазах. И в то же самое время он с благодарностью воспринял оглушительный рев и сокрушительный бросок взмывшей в воздух ракеты.

Только эти ощущения наполняли его тогда, пока наконец Наварро не заглушил двигатели и корабль не перешел в состояние парения в невесомости. Только тогда отец вновь обрел способность мыслить и чувствовать. Умирающая Земля заполняла собой телеэкраны. Слышались обрывки геологического жаргона — Линдер комментировал этапы происходящего внизу катаклизма. Дефорт собрался с силами и выступил перед командой с коротким обращением. Боль утраты необходимо стерпеть. Надо продолжать жить для того, чтобы восстановить поврежденную Землю.

Уже в свободном полете с заглушенными двигателями команде удалось ненадолго расслабиться. Наварро спустился из пилотской кабины и объявил во всеуслышание план полета на Луну. By и Ласард раздавали экипажу космические пайки — небольшие саморазогревающиеся пакеты. Мало кто хотел есть, пожалуй, лишь Келл. Убрав пистолет, он от души наворачивал, то и дело перешептываясь со своей женщиной.

Члены экипажа были все еще незнакомы друг с другом, и Дефорт собрал всех для соответствующего представления и еще раз попытался взбодрить людей перед предстоящей работой. Келл с подругой молча слушали Линдера, разъясняющего основы терраформирования. By описала функции и устройство материнской лаборатории, где будут заморожены клетки членов экипажа для последующего клонирования. Ласард поведала о вывезенных на Луну сокровищах искусства и культуры и знаниях, что теперь находились в безопасности на Луне.

— А теперь, господин Келл, — наконец сурово обратился к нему Дефорт, — пора бы услышать что-нибудь и о вас.

— Мы народ необразованный. — Келл встал, положив одну руку на плечо женщины, а другую держал поближе к пистолету. — Я ни черта не смыслю в этом вашем формировании, как бишь его там, но что я точно умею, так это оставаться в живых. Попробуете избавиться от нас — кого-нибудь недосчитаетесь. И это будем не мы с Моной.

— Нам не нужно насилие, — Дефорт поднял отяжелевшие руки, — но вы сами создаете себе проблемы.

— Это не наша проблема, сэр.

— Мистер Келл. — Дефорту было явно не по себе, он сглотнул и поморгал. — Я вам очень сочувствую, но мне невыразимо жаль миллиарды людей, которые остались умирать на Земле.

Отец слышал, как от волнения дрожал голос Дефорта, и видел играющую на губах Келла сардоническую усмешку.

— Кое-что. — Дефорт сглотнул, пытаясь совладать голосом. — Есть кое-что, чего вы не понимаете. Столкновение оказалось сильнее, чем кто-нибудь мог себе представить. Возможно, мы единственные, кто остался в живых. База на Луне все еще не достроена, она не готова. У нас нет возможности содержать большой штат.

— Вы хотите, чтобы мы спрыгнули с корабля? — Келл осклабился. — Но, думаю, вам придется потесниться.

— Убьете кого-нибудь из нас, — предупредил Дефорт, — погибнут все. У нас не будет шансов.

Келл потянулся к пистолету. Дефорт замолчал.

— Присматривай за ними, детка, — вполголоса сказал Келл женщине, а сам обернулся, озираясь. — В самый змеючник угодили, смотри в оба.

Наступившую в кабине тишину нарушил Наварро.

— Каль? — Он дождался кивка от ошеломленного Дефорта. — Не хочу, чтобы он продырявил баки. Придется поговорить. — Он молча перевел взгляд на Келла. — Расскажите для начала, кто вы.

— Ладно, если уж вам так нужно знать.

— Выбирать нам не приходится, — ответил Наварро. — Мы просто хотим выжить.

Келл обвел членов экипажа глазами, всматриваясь в лица, ища в них признаки одобрения. Линдер побледнел и дрожал, его рубашка взмокла от пота. By спокойно кивнула. Ласард не сводила с Келла ледяного взгляда. Наварро поднял кверху большой палец.

— Ладно, — пробормотал Дефорт, — давайте послушаем.

Келл снова оглянулся и занял позицию спиной к стене.

Женщина последовала за ним, не отрывая от него рук.

— Я уже сказал, я не спец и не профессор. По правде сказать, я и в школу-то не ходил. Мона — та закончила три класса. И мы ни шиша не знаем ни об ударных волнах, ни о столкновениях. Но мы хотим выжить. — Он молча воззрился на Дефорта. — Богом клянусь.

— Надеюсь, мы все выживем, — мрачно кивнул Дефорт. — Придется постараться.

— Пора познакомиться, — добавил Наварро, — расскажите, откуда вы.

— Я не знаю. — Келл немного расслабился и перестал сжимать рукоять револьвера. — Я не был знаком со своими настоящими родителями. Человек, которого я называл отцом, рассказывал, что выиграл меня в покер. Может, и так, хотя у него не было пристрастия всегда говорить правду. Он был англичанин, белый как мел, и ему приходилось объяснять, откуда взялся такой черный монстр, как я. Отец говорил, что раньше был актером, и частенько декламировал Шекспира. Актер из него вышел никудышный, вот и стал играть роли поприбыльнее. — Келл насторожился и замолчал. — Но об этом отец предпочитал помалкивать.

— Теперь не место секретам, — настаивал Наварро, — мы здесь начинаем все с нуля. О прошлом можно забыть. Чтобы поладить, нужно узнать друг о друге все.

— Если мы и впрямь единственные, кто выжил, — нахмурился Келл, прикидывая что-то в голове…

— Так что насчет вашего отца?

— Я любил отца, которого знал. — На миг голос Келла смягчился, и он бросил взгляд на свою спутницу. — И он любил меня больше, чем своих женщин, а их у него было ого-го… с полсотни точно. Некоторые из них старались заменить мне мать, кто-то презирал меня. Одна даже научила любить женщину, в подарок ко дню рождения. Тогда мне девять исполнилось.

— Да уж, неслабый мужчина, — осклабился Наварро. — А на какие средства он содержал всех своих любовниц?

— Мы никогда не говорили на эту тему, но деньжата у него водились. Деньги на шикарные отели, путешествия. Путешествовали мы, надо сказать, порядком. Каждый раз с разными паспортами. Мне приходилось запоминать новые имена. Иногда изучать другой язык. Его подруги научили меня читать и писать, в школу я не ходил. Отец терпеть не мог общественных заведений. Думаю, оттого, что отмотал срок в тюряге. Почти всем, что знаю и умею, я обязан ему. Я знаю все об оружии. — Каль с ухмылочкой взглянул на Дефорта. Казалось, он смакует воспоминания. — Ножи, бомбы, огнестрельное оружие, восточные единоборства. Умею то, что отец нарек «искусство убить до того, как поймают». Обычно он называл это чисткой. А оружие он величал не иначе как «ключ к жизни и смерти». Любил его… как своих баб.

Я все время удивлялся ему, но так и не нашел ответа, а потом отец умер. Мне было тогда лет двенадцать. Летом это случилось. Мы въехали в какой-то бангкокский отель с его очередной любовницей — сочной красоткой по имени Мисси Минг. Он ушел в ресторан. Сказал, что у него встреча с каким-то другом. Не знаю, насколько тот оказался другом, но назад отец не вернулся.

Мисси плакала, когда узнала все. В ту ночь она взяла меня к себе в постель, а на следующий день ушла до приезда копов: им интересовалась местная полиция и Интерпол — все искали его убийцу. Похоже, отец был высокооплачиваемым наемником у торговцев наркотиками, пока не напоролся на профи покруче. Вот таким был мой старик. — Келл помедлил и с ухмылкой пожал плечами. Взглянул на Дефорта. — Отец был сам себе хозяин. Жил по собственным законам. Можете назвать его негодяем, если вам так хочется, но я знал его как хорошего человека. Он сделал из меня то, что я есть, — научил выживать.

— Этот навык вам пригодился, — усмехнулся Наварро.

Дефорт кивком указал на женщину, и Келл одарил ее улыбкой.

— Моя подруга, Мисс Мона Бриллиант, — сказал он не без гордости. — Одаренная певица. Когда мы познакомились, она пела в ночном клубе Хуареса.

— Лгунишка.

Подарив Келлу долгий взгляд, его спутница сняла с головы полотенце и поднялась. По словам отца, она была высока для женщины, длинноногая и пышногрудая, с распущенными по самую талию медовыми волосами. Когда она повернулась к другим членам экипажа, под халатом мелькнула татуировка.

— Я никогда не пела у Хуареса. — Она погрозила Келлу красным ноготком. — Не забывай, мы ведь теперь как сельди в этой железной бочке, — помедлив, она обвела каждого взглядом, — для лжи здесь просто нет места.

— Верно, — согласился Наварро, — жить ли, умирать — все одно вместе.

— Я и вправду мечтала о карьере певицы, но как-то не сложилось. — У нее был низкий приятный голос, и звучал он уверенно. — Я из бедноты, из деревни. Научилась понимать музыку и всегда хотела связать с ней судьбу, но не вышло. Тяжелые времена пришли, когда курево объявили вне закона. Штат обанкротился. Отец выращивал травку — за это в тюрьму и угодил. Мать заболела, на мне осталось все хозяйство. Когда родители умерли, я осталась одна. Подрабатывала как могла: официанткой, проституткой, танцовщицей, стриптизершей. Тогда-то и сделала себе татуировку. В афишах меня объявляли как «Мону Лизу Во Плоти».

Она застенчиво запахнула махровый халат.

— Как сказал Кейси, я научилась выживать. Судьба постоянно преподносила уроки. Я богатела и еще чаще становилась банкротом. С появлением Кейси моя жизнь стала совсем другой.

Мона нежно улыбнулась ему.

— Я и здесь-то потому только, что он предупредил меня. Теперь вы знаете все обо мне. Немало пришлось попотеть, но в жизни все равно были и светлые моменты. Если, как вы говорите, старый мир накрылся, мне жаль видеть его мертвым. — Она помедлила и обвела взглядом кабину. — И если вы хотите вернуть его, то желаю удачи.

— И вам удачи, — улыбнулся Наварро. — Думаю, вам найдется местечко в команде.

— Признание вы выслушали, — обратился Кейси к Дефорту. — Каков будет приговор?

4

Мир, в котором жил мой отец, погиб. И он чуть было не умер вместе с ним. Горечь утраты сопровождала отца до самого конца его физической жизни и ушла вместе с ним в память главного компьютера. Несмотря на то что злосчастный космический объект, погубивший Землю, направлялся силами извне, которые человеческий разум объять не в силах и подчинить своей воле не в состоянии, отец всегда находил повод обвинить в произошедшем себя.

Дневник предоставляет нашему взору лаконичную картину его бессмысленного самобичевания. Если бы отец давал Дефорту более ценные советы по ведению бизнеса, «Робо Мультисервис» могла бы заработать достаточно средств для финансирования строительства самоподдерживающейся колонии на Луне. Там могла бы выжить человеческая цивилизация, и тогда не было бы необходимости в использовании станции Тихо. В голографической рубке отец всегда с готовностью рассказывал о нашем предназначении, нашей миссии, но стоило лишь спросить его о событиях последнего дня, изображение тут же тускнело и начинало мерцать. Иногда и вовсе пропадало. Но если мы продолжали настаивать на том, чтобы отец вернулся, главный компьютер включал его снова.

— Вам предстоит узнать, каким чудесным был старый мир. — Несмотря на то что лицо его было сурово, отец расправлял плечи и выдавливал из себя улыбку, пытаясь взбодрить нас. — И не забудьте, ваша задача — дать Земле новый шанс. Будущее всего живого зависит от вас.

— Только от нас? — спросил однажды Арни, когда мы с ним, Дианой, Таней и Пепом стояли напротив экрана голографической рубки, ведь на Луне не нужны стулья. — От детей? И что, по-вашему, мы можем сделать?

— Повзрослеть. — Таня показала Арни язык. — Даже истуканы взрослеют.

— Вы не истуканы, — покачал головой отец, на лице его застыла сдержанная улыбка. — Ваше дело слишком велико для истуканов.

— Надеюсь, мы вырастем действительно способными что-то изменить. — Пеп посерьезнел. — Мне страшно глядеть на Землю. Я хочу знать, что с ней стряслось.

Образ отца на миг застыл. Возможно, компьютер подыскивал данные для управления изображением, но создавалось впечатление, что отец просто задумался.

— Тот последний день. — Он говорил медленно, почти шепотом, а затем вновь ожил. — Канун Рождества был счастливым днем. Моя замужняя сестра жила тогда в Лас-Крузес — это городок неподалеку от базы — с двумя мальчишками-близнецами пяти лет. Я купил им в подарок трехколесные велосипеды. Она готовила праздничный ужин: жареную индейку с гарниром, джемом и клюквенным соусом.

Его голос дрогнул и затих.

— Вы никогда не пробовали эту пищу — наши любимые рождественские блюда. И хотя я был в отъезде, в Калифорнии, выбивал финансирование для станции, мы договорились встретиться на праздниках. Отец и мать собирались приехать из Огайо. Никто и представить себе не мог…

Он замолчал, плотно сжал губы и встряхнул головой.

— Станция не была еще закончена. Она пребывала в состоянии полуготовности, обслуживали ее только роботы. Профессор By собиралась вылететь туда из Балтимора после Нового года, чтобы завезти очередную партию замороженных клеток для материнской лаборатории.

— Ее собственные? — спросила Таня. — Те, из которых я родилась?

— Клонировали тебя, — пробормотал Арни. — Клоны не рождаются.

— Зато истуканы рождаются, — обиделась Таня.

— Дети, ну же, — мягко побранил их отец, — вы действительно выросли из клеток, оставленных вашими родителями в криостате, и начали свою жизнь в материнской лаборатории, но клоны — не истуканы.

— Твоя мать — машина. — Арни указал на Таню пальцем.

— И твоя тоже, — парировала она.

— Чудесная машина, — подтвердил отец, — почти столь же удивительная, как женский организм.

— А почему нас нужно было клонировать? — спросил Арни. — Почему мы просто не родились?

— Жена Каля действительно хотела, чтобы станцию населяли живые люди, — объяснил отец, — но станция слишком мала, чтобы разместить самовоспроизводящуюся колонию. Дефорт рассчитывал, что станция будет существовать автономно на протяжении тысячелетий. Или, если потребуется, миллионы лет. Робо и главный компьютер могут ждать здесь вечно. Как и замороженные клетки, готовые в любой момент к клонированию сколько угодно раз.

— А теперь, — угрюмо бросил Арни, — что за надобность нас клонировать, коль Земля мертва?

— Может, не совсем мертва, — нахмурился отец, посасывая трубку, будто в ней и впрямь был табак. — Настало время предпринять разведывательную экспедицию. Нужно слетать и выяснить, что там и как. Вы произведете тесты и возьмете пробы морской воды на наличие в ней микроорганизмов, проверите состав воздуха, чтобы выяснить, можно ли им дышать. Тогда мы попробуем рассчитать, на что надеяться следующему поколению, когда настанет его черед действовать.

Изображение померкло, готовое вот-вот исчезнуть.

— Подожди! — воскликнула Таня. — Мне очень больно видеть тебя таким печальным. Я понимаю, что, когда упал астероид, было и впрямь тяжело. Но неужели ты совсем не рад, что спасся?

— Я бы не сказал. — Отец на мгновение замер, как если бы компьютер подвис. — Особенно когда вспоминаю обо всем, чего мы лишились. Семьи, друзья, дома. Все то, что мы знали, любили, чем жили. Все… — Лицо его исказилось от боли, но все же отец заставил себя улыбнуться. — Все потеряли, кроме надежды. Надежды на вас и на то, что вы сделаете.

Изображение замерло и оставалось в таком состоянии, пока Пеп не окликнул его:

— Ну же, расскажи нам все о столкновении.

— Хотите знать, как все случилось? — Отец вздохнул и покачал головой, пряча трубку в карман пиджака. — Те, кто видел все своими глазами, теперь уже мертвы. Никто не может сказать, как это было для них. Я просто расскажу, что видел сам. Нам не повезло с предупреждением. Огромная глыба — астероид или комета, тогда никто не размышлял, как это назвать, — находилась в двух днях полета до Земли, когда ее засекли Робо. Они сделали все, что было заложено в их программу: подтвердили обнаружение, вычислили траекторию полета и рассчитали время столкновения, но до этого им сообщили, что база на Земле закрывается на рождественские каникулы. Так мы целый день оставались в неведении до того, как они все же попытались связаться с Землей. Тринадцать часов. — Уголки его рта опустились над пучком его рыжей с проседью бороды. — Все, что у нас оставалось. Тринадцать часов на то, чтобы собрать всех членов команды, на погрузку и заправку. На то, чтобы взлететь живыми. Сначала Дефорт боялся распространять это известие. Боялся, что паника сведет наши и без того малые шансы на спасение на нет. А его жена. — Отец остановился и покачал головой, затягиваясь из погасшей трубки. — Ее звали Мая Риокан. Морской биолог по профессии, она работала в то время где-то в Индийском океане, неподалеку от того места, куда упал астероид. Они бурили морское дно в поисках ископаемых, которые рассказали бы о столкновениях и глобальных катастрофах прошлого. Эта пара даже свой медовый месяц провела на исследовательском судне. Дефорт хотел позвонить ей, но не нашелся, что сказать. Мая была слишком далеко, чтобы забрать ее. Можете себе представить, что он пережил.

— А почему его нет с нами? — спросила Таня. — Почему его не клонировали, как и нас?

— Из-за нее. Они были безумно влюблены друг в друга. Мая поклялась оставить карьеру, когда станция будет готова, чтобы быть с ним, но не хотела, чтобы ее клонировали. Она считала, что ее одной вполне достаточно. В криостате имеются образцы его тканей, но нет ее. А в одиночку клонироваться Дефорт не захотел.

Отец скорчил недовольную мину.

— Я и сам не очень-то рвался. Я оставил образцы клеток, но все-таки я не ученый и не эксперт. Я собирался отдать свое место одному заметному антропологу, но когда тот день наступил, он был вне досягаемости, где-то в Чили, на раскопках. Ну и…

Глубоко вздохнув, отец снова начал двигаться.

— Я вернулся на базу вместе с вашими физическими родителями. Мы заправили корабль и погрузили, что могли. Келл разгонял толпу. Мы взлетели вовремя. Не могу сказать, чтобы я был очень рад. Как и остальные, впрочем.

Он покачал головой и обратился к Диане:

— Вспоминаю твою мать. Когда мы были уже в безопасности, в космосе, она открыла свой портативный компьютер, собиралась что-то написать, но вдруг обнаружила, что не в силах пошевелить и пальцем. Она так и сидела, ссутулившись над монитором, пока профессор By не дала ей что-то выпить, чтобы та заснула.

— Твоя мать глупышка. — Арни состроил гримасу Диане. — Вот мой отец держался молодцом.

— А может, и не совсем, — засмеялся отец. — Отец Пепа был хладнокровен. Наш пилот. Он доставил нас на самую орбиту, а потом передал управление Дефорту. Взял с собой литр мексиканской текилы. Выпил ее вместе с Келлом и Моной и проспал до самого прибытия на Луну.

— Ужасающее зрелище, — сказала будто сама себе Диана, не сводя глаз с Земли. — В океан впадают красные, словно кровь, реки.

— Красная грязь, — пояснил отец. — Ил окрашивается в рыжий цвет из-за железа, которое содержал астероид. Дождем его смывает в реки, потому что там нет ни травы, ни чего-нибудь еще, что смогло бы накапливать и удерживать частицы почвы.

— Печально, — проговорила Таня. — Расскажи, как все случилось.

— Не слишком здорово, — кивнул отец. — Когда мы поднимались на восток из Нью-Мексико, нам навстречу шла волна. Она катилась по поверхности Земли от места удара. Твердь планеты колыхалась подобно океану. Здания, поля, горы — все подскакивало к небу и рассыпалось в прах.

В результате удара в стратосферу вырвалось огромное облако пара, разбитых скальных пород и белых горячих испарений. На Азию уже опустилась ночь. Мы уходили далеко на север, но видели облако, редеющее и сужающееся, но все еще полыхающее темно-красным из-за жары внутри него.

Когда мы снова пролетали над тем местом, облака уже окутали всю Землю. Сперва планета была ржаво-коричневатого цвета, а затем побледнела, когда пыль начала оседать. На высоте облака конденсировались. В итоге вся планета стала ярко-белой, точно Венера. Такая прекрасная, — голос его затих, — и такая жуткая.

— И все-все погибли? — прошептала Диана, промокая слезы.

— Кроме нас. — Очень медленно отец кивнул. — Здесь на станции Робо записывали последние трансляции с Земли. Радиоактивный взрыв, вызванный столкновением, выжег коммуникации на половине планеты. А поверхностная волна распространила молчание дальше.

Пилоты одного из летящих на большой высоте самолетов попытались вести запись того, что наблюдали из иллюминаторов. Робо засекли их сигнал, но не думаю, что выжил хоть кто-нибудь, чтобы слышать их. Радио и телестанции ушли из эфира, но несколько безумцев продолжали вещание до самого конца. Какой-то лайнер, курсирующий в Индийском океане, успел послать сигнал бедствия. Мы перехватили видеозапись какого-то репортера, где запечатлен рушащийся Тадж-Махал.

Один американский астроном, поняв, что происходит, за некоторое время до этого сообщил о своей гипотезе в средства массовой информации. Мы перехватили интервью-опровержение пресс-секретаря. Он сказал, что это всего-навсего внезапная солнечная вспышка. Договорить он так и не успел. С высоты тысяч миль мы видели, как из Атлантического океана накатывается гигантская волна, смывающая прибрежные города. Последнее, что мы услышали, вещалось с базы на Белых Песках: подвыпивший техник-связист пожелал всем счастливого Рождества.

Таня спросила:

— А что произошло с Дефортом?

— Не знаю, что его волновало, — пожал плечами отец. — Он слишком много отдал станции и был потрясен, что все потеряно. Все, над чем так долго трудился. Больше всего Каль оплакивал жену. Здесь он так и не был счастлив. Почти не спал. Большую часть времени просиживал в обсерватории, разглядывая Землю. Планета все еще казалась огромной белой жемчужиной, сияющей в лучах Солнца, испещренная вулканическими извержениями. Нам так ни разу и не удалось взглянуть на ее поверхность. Через три года мы решили слетать на Землю.

Арни поразился:

— Он что, спятил?

— Мы умоляли Дефорта переждать, пока облачность рассеется, когда можно будет поискать безопасное местечко для приземления. Дефорту все казалось, что где-то есть уцелевшие. В конце концов Пеп отвез нас туда. Я полетел, чтобы вести видеорепортаж. Все, что мы увидели под облаками, было мертво. Жара, наступившая в результате катаклизма, выжгла города, леса, луга. Уровень Мирового океана поднялся из-за того, что растаяли полярные льды. Низменности затопило. Изменились береговые линии. Земля выглядела такой, какой вы видите ее сейчас: черная пустыня, кровавые потоки вливаются в моря. Ни одного зеленого островка. Каль попросил Пепа высадить нас на берегу какого-то вновь образованного моря, раскинувшегося далеко в пойме Амазонки. Мы открыли люк, легкое дуновение ветерка принесло запах жженой серы, от которого мы все раскашлялись. И все же Дефорт твердо вознамерился взять пробы грунта и воды для тестов на наличие живых микроорганизмов.

У нас не было приспособлений для дыхания. Дефорт соорудил одно прямо на месте, сымпровизировал: надел на голову полиэтиленовый пакет и подвел ко рту трубку кислородной подушки. Мы с Пепом наблюдали с космолета.

Черная бурлящая лава сползала с дымящейся вершины к северу от нас. Солнечный свет не проникал сюда. На западе неистовствовала гроза, полыхали молнии.

Каль взял с собой радио. Я пытался записывать все, что он говорил, но из-за пакета слышно было плохо. Он прошел к воде, по пути наклоняясь, чтобы захватить образцы пород, и складывал их в специальный резервуар.

— Никакой зелени, — слышал я его слова. — Никакого движения. — Дефорт оглянулся на вулкан, что возвышался позади него, и перевел взгляд на окрашенные красным волны впереди. — Здесь вообще ничего нет.

Пеп попросил Дефорта возвращаться, но тот пробормотал что-то неразборчивое и заковылял дальше, через застывшую лаву к небольшому грязному потоку. Присев на корточки, он принялся соскабливать что-то для своей корзины. Мы увидели, как он сложился пополам в приступе кашля, затем поднялся на ноги и стал пробираться дальше, к берегу и пенящемуся розовому прибою.

— Сэр! — позвал Пеп. — Вы слишком далеко отошли!

Взмахнув бутылью с образцами, Дефорт побрел дальше, вошел в пену.

— Вот самый большой шанс новой эволюции, — сказал он. Голос его был приглушен пакетом, и мы едва могли разобрать, что он говорил. — Если что и сохранилось, то в море.

— Вернитесь, пока не поздно! — взмолился Пеп. — Нам без вас не обойтись.

— Только не горюйте, — послышался приглушенный смех. — Не забудьте, ведь вы бессмертны.

Голос Дефорта заглушила следующая волна, которая обрушилась на него. Каль постарался отдышаться, неразборчиво произнес еще что-то. Он уронил радио и ведерко с образцами. Бедняга все же повернул назад и, тяжело ступая, прошел несколько метров, пока не запнулся и не упал. Бутыль с кислородом откатилась в сторону. Мы видели, как он растерянно шарил руками, пытаясь схватить ее, но следующая же волна отнесла ее прочь.

— И вы оставили его там умирать?

Диана едва сдерживалась, чтобы не перейти на крик.

— Он все равно был уже мертв, — пожал плечами отец. — Думаю, он сам так решил. Он знал, что идти туда опасно, и в душе уже смирился со смертью. Тосковал по жене. Каль не стал бороться с той последней волной. Мы видели, как его тело вынесло на берег лишь на миг. А потом снова накрыло волной. Пеп хотел отправиться на поиски, но тогда и мы тоже погибли бы. У нас ведь не было кислородных масок.

— А воздух? — спросил Арни. — Что случилось с воздухом?

— Вулканические пары и, вероятно, цианид. Я уловил его запах.

— Цианид? — нахмурился Пеп. — Откуда он взялся?

— Думаю, принес астероид. В кометных газах содержится цианид.

— Ядовитый воздух! — побледнел Арни. — И вы посылаете нас туда?!

— Не раньше, чем подрастете. Как раз для этого вы и появились на свет. Помочь природе исцелить планету. — Отец мрачно взглянул на Арни. — Твой отец был терраформирователем. И он прекрасно знал, что зеленые растения могут все исправить. Они используют энергию солнечного света для выработки кислорода. И если их больше не осталось, вы посадите их снова.

5

Мы — следующее молодое поколение. Рожденные в материнской лаборатории и выросшие в узких шахтах и тоннелях под куполом обсерватории, мы слушали рассказы своих родителей, читали оставленные ими письма, дневники. Изучали книги и диски из библиотеки Дианы, а также бесценные реликвии, что она сохранила для нас в музее. Робо показали нам подземные ангары и мастерские, где они построят космические корабли, которые, когда придет время, отвезут нас домой. Думаю, у нас даже появилось некоторое ощущение собственной значимости и принадлежности нашему благородному делу.

Сколько лет минуло с тех пор, как на Землю упал тот огромный космический объект? Если даже Робо и голографические образы наших родителей знают, то нам об этом не говорят: облачность, прятавшая Землю, рассеялась. Робо, наблюдающие за планетой с помощью приборов, что стоят в обсерватории, обнаружили, что планета вновь пригодна для жизни.

Станция — изолированная маленькая тюрьма. Однако именно здесь мы провели в общем-то счастливое детство. Своих родителей мы знаем лишь по их изображениям в голографической рубке, но они всегда нам казались живыми и любящими. В характере моего отца было две отличительные черты: катастрофа ранила его столь же сильно, насколько повредила Землю. Отцу не нравилось рассказывать о том последнем дне Земли, но он неизменно становился жизнерадостным, когда говорил о нашей миссии.

— Вот почему вы здесь, — говаривал он. — Миллиарды лет эволюции ушли на формирование нашего типа жизни. Столкновение стерло с лица Земли все, кроме нас. Мы — единственное, что осталось. Вы рождены, чтобы построить все заново. Общество. Культуру. Цивилизацию. Весь биокосм. Величайшая ответственность. Может быть, это даже трудно объять разумом, пока не узнаете больше.

Не один раз мы становились в ряд в топографической рубке вместе с Робо, которые молчаливой шеренгой стояли позади. Мы поднимали руки по просьбе отца и торжественно клялись подчиняться центральному компьютеру, вернуться по его приказу на Землю и отдать жизни, выполняя свою великую миссию.

— Это будет нелегко, — сказал он, — но жизнь того стоит. Жизнь редка во вселенной. Насколько нам известно, мы быть может, единственные во всем космосе. Пообещайте, что не позволите жизни прекратиться.

Мы пообещали.

Наши родители сменяли друг друга в голографической рубке, обучая нас тому, что умели сами. Робо, которые никогда не заходили в рубку, сопровождали нас всюду. Мой Робо учил меня писать, преподавал естественные науки и геометрию, засекал время, когда я тренировался в центрифуге.

— Попотеть не вредно, — обычно говаривал он. — Строишь тело, которое тебе понадобится. Я-то могу жить вечно. А ты — лишь человек. Тебе нужно трудиться, чтобы выжить.

Пепа его Робо учил математическим таблицам и проектированию ракет. А кроме того, искусству боя, благодаря чему Пеп приобрел умение быстро думать и выработал хорошую реакцию.

— Тебе это пригодится, чтобы быть в форме и сделать, что ты должен, — говорил Робо.

Пепу нравилось состязаться. Он всегда упрашивал то меня, то Арни побоксировать с ним. И хотя в боксе я был сильнее его, он лупил меня так, что уже мочи терпеть не было. Арни — крупный и достаточно сильный — наносил тяжелые удары: Пеп отлетал к самой стене, благо лунная гравитация это позволяла. Но для Пепа это были сущие пустяки — он возвращался за новой порцией ударов.

Для Тани ее Робо клонировал домашнего кота. Робо научил ее ухаживать за куклой-младенцем, преподавал ей биологию и генетику, так, чтобы она могла снова заселить Землю. Практикуясь в материнской лаборатории, Таня научилась клонировать и препарировать лягушек, но наотрез отказалась вскрывать кошек.

Робо Арни помогал ему учиться ходить, пытался преподавать астрономию и геологию, необходимые, чтобы разобраться, насколько повреждена падением астероида Земля и что делать для ее восстановления. Первым экспериментом Арни стала колония клонированных муравьев, которая поселилась в застекленной муравьиной ферме.

— Наблюдай за ними, Арни, у них можно многому научиться, — говорил образ его голографического отца. — Вся жизнь развилась как единая система, один большой симбиотный биокосм. Части его зависят друг от друга, как органы в теле человека. Зеленые растения выделяют кислород, которым мы дышим, а мы, в свою очередь, выдыхаем углекислый газ, необходимый им. Из-за того столкновения с Земли исчезло практически все. Наша задача — завезти семена, споры, клетки и эмбрионы — все, что вернет планету к жизни.

Арни поежился и буркнул:

— Я уже создал свой собственный муравьиный биокосм.

Мой отец появлялся в образе худощавого человека в коричневом вельветовом пиджаке, с аккуратной бородкой. А отсчитывая мои отжимания в центрифуге, он был одет в красный тренировочный костюм и не носил бороды. Тогда он и выглядел моложе. При себе у него была неизменная трубка, которую он никогда не курил по той причине, что весь табак у него закончился, а семян они на станцию так и не успели завести. «Неплохая вещь табак», — говаривал он и всегда скучал по затяжке-другой.

Робо Тани выглядел как и все остальные. Если не считать того, что табличка на его плоской груди была золотого цвета. А вот ее мать — высокая красивая женщина с ясными зеленовато-серыми глазами и густыми черными волосами, ниспадающим до самой талии, — вовсе не была плоскогрудой.

В голографической классной комнате, где она преподавала нам биологию, мать Тани неизменно появлялась в белом лабораторном халате. В гимнастическом зале, обучая нас танцам, она красовалась в длинном черном платье. Ниже, в бассейне, на самом последнем уровне станции, она появлялась в красном купальнике, в котором частенько посещала мои сны.

На станции не было настоящего фортепиано, но иногда мать Тани играла на виртуальном рояле и пела песни о земной жизни и любви.

Повзрослев, Таня пошла в мать: высокая, с теми же ясными зелеными глазами и черными гладкими волосами. Она научилась петь таким же глубоким дивным голосом. Все мы ее любили, ну, скажем, все, кроме Дианы, которую, похоже, совсем не волновало, нравится ли она кому-нибудь.

На голограмме мать Дианы, профессор Диана Ласард, была ниже Таниной, с грудью столь же плоской, как и синяя табличка с именем на груди Робо. За темными очками трудно было разглядеть ее глаза, волосы ее были рыжевато-золотистого цвета, которые, если бы она вздумала их отрастить, смотрелись бы красиво. Но она всегда накоротко остригала их и обычно скрывала черным шотландским беретом плотной вязки.

Робо, что заботился о Диане, довольно преданно служил ей, проворно справляясь со своими обязанностями, но именно голографическая мать Дианы учила нас всех французскому, китайскому и русскому языкам. И еще прививала любовь к литературе и искусству.

— Знание. Искусство. Культура.

В повседневности ее голос был сух и невыразителен. Но в нем оживали страстные нотки, когда она говорила об этих сокровищах и своих опасениях, что они могут пропасть безвозвратно.

— Берегите их как зеницу ока, — призывала она. — Они значат больше, чем все остальное на свете.

На ее занятиях мы надевали специальные видеоустройства и путешествовали вместе с ней по минувшему миру. Мы пролетали в виртуальном аэроплане над белыми пиками Гималаев, ныряли вниз и скользили над рекой, разделяющей Великий Разлом, пересекали ледяную пустоту Антарктики. Мы видели пирамиды, Акрополь и Небесную иглу не столь давних времен. Мать Дианы водила нас по Эрмитажу, Лувру и Прадо.

Она хотела, чтобы мы разделили ее страсть ко всему, чем когда-то была Земля. Диана и вправду любила те сокровища. Повзрослев, она превратилась в точную копию матери, так же коротко стригла волосы и прятала их под таким же черным беретом, носила те же черные очки. По ее словам, очки ей нужны были, чтобы защитить глаза от яркого света Земли, хотя в купол обсерватории она поднималась редко.

Если ей кто и нравился, так это Арни.

Его отец, профессор Линдер, раньше был футбольным защитником, чьи атлетические успехи позволили ему продолжить обучение и получить степени по физике и геологии. Арни, по способностям и напору не уступавший отцу, каждый день тренировался на беговой дорожке в центрифуге. Он изучал все предметы, которые преподавали родители, любовался в шлеме виртуальной реальности ценностями утраченного мира и состязался с Дианой в шахматы. Возможно, они были любовниками. Я так и не понял.

У нас не было детей — они не входили в планы Дефорта. Как объяснила Танина мать, материнская лаборатория предназначалась только для клонирования. Роботы выдавали контрацептивы, когда в них возникала необходимость.

Таня, наш биолог, все знала о столь любимом для нее занятии. Как и Пеп. С двенадцати лет они всюду ходили вдвоем, даже не скрывая привязанности друг к другу. И все же Таня была добра и ко мне. Однажды, когда мы с ней танцевали в гимнастическом зале, меня так увлек исходивший от нее аромат, ее голос, гибкий стан в моих объятиях, что я прошептал ей все, что в тот момент чувствовал. Под тяжелым взглядом Пепа она вывела меня из комнаты, и мы поднялись в купол обсерватории.

Светила молодая Земля. Длинная дуга алого огня рассекала холодную неподвижную ночь, расписывая мертвый лунный ландшафт призрачными розовыми тенями. Во мраке обсерватории Таня разделась, а затем помогла снять одежду и мне, разомлевшему до дрожи.

В мягкой лунной гравитации нам не нужна была кровать. Таня засмеялась моей неопытности и стала учить меня. Казалось, что этот эксперт до мелочей знает свое дело и смакует каждый миг этого урока, как и я. Мы пробыли там долго. Когда спустились вниз, танцы уже закончились. Не спали только Робо.

Пожелав спокойной ночи, Таня подарила мне долгий поцелуй, который я запомнил на всю жизнь, и шепотом сообщила, что, если попрактиковаться, я мог бы даже превзойти Пепа. Однако, к моему немалому сожалению, она больше никогда не приглашала меня на урок.

Должно быть, Пеп получил компенсацию сполна, потому что не затаил на меня зла. Позже, по правде говоря, он даже казался более дружелюбным. Быть может, из-за нашей общей страсти. Пеп не особо ладил с Арни, который извечно просиживал с Дианой за шахматной доской или бродил по старой Земле в виртуальном шлеме, изучая план Дефорта по восстановлению планеты. Арни всегда стремился к лидерству.

По справедливости, главным должен был бы стать клон Дефорта, но Каль в свое время отказался жить снова без своей жены. Робо с его именем на белой табличке стоял недвижимый в углу хранилища, покрытый тысячелетним слоем лунной пыли.

Когда нам исполнилось по двадцать пять, наши Робо собрали нас в голографической рубке. Трехмерные родители уже ожидали нас в самых официальных одеяниях и выглядели чрезвычайно серьезными.

— Настало время вашего первого полета на Землю, — выступил вперед мой отец от имени всех, а может, от лица главного компьютера. — Ваше обучение завершено. Приборы дистанционного зондирования говорят о том, что ледниковый период закончился. Робо снарядили двухместную лунную капсулу и погрузили на нее гранулы семян. Двое из вас отправятся на Землю. Вылет — по первой готовности.

— Я готов, — мельком взглянув на Таню, поднялся Пеп. — Если можно, сегодня.

— Будешь пилотом. — Отец улыбнулся и обратился к Арни: — Линдер, ты отправишься с Наварро и начнешь засев почвы.

Арни покрылся румянцем и замотал головой.

— Ты забыл, кто ты? — отец помрачнел. — Ты — наш главный терраформирователь. Первый и самый важный шаг — засеять новую жизнь, которая возродит эволюцию, а дальше природа сама примется за свое дело. И наше.

Арни упрямо поджал губы и снова покачал головой.

6

Арни все еще отрицательно качал головой, поглядывая исподлобья на родителей в голографической рубке. Диана подошла к нему и обвила одной рукой за талию.

— Надо лететь, — увещевал его Пеп. — Ты не забыл, зачем мы вообще здесь?

— Да будь он проклят, этот ваш Дефорт! — Арни упрямо отвесил нижнюю губу. — Вместе со своим идиотским планом. Он не реалистичен. Может, Дефорт и был умнее всех остальных, но все-таки столкновение и для него оказалось полной неожиданностью. Астероид был больше, чем он даже мог себе представить. Столкновение не только стерилизовало планету, уничтожило все микроорганизмы. Раздроблена земная кора. В результате — сейсмическая нестабильность. Землетрясения, извержения вулканов и по сей день бередят планету. Земля, не спорю, выздоравливает. И ледники отступили на полюсах, только я считаю, что мы должны оставить это другому поколению.

— Арни! — Таня с мучительным негодованием воскликнула, качая головой. — Альбедо Земли свидетельствует о том, что планета достаточно тепла. Теперь она готова нас принять.

— Да, если ты веришь этому альбедо.

Наши голографические родители застыли в рубке, не сводя глаз с Арни. Похоже, главный компьютер не был запрограммирован на случай подобных бунтов. Таня скорчила Арни рожицу.

— Арни-вральни. — Голос ее стал тонюсеньким, как в три года. — Хоть ты и горазд бахвалиться, ты так и остался трусишкой. А может, ты просто желторотик?

— Не нужно, Таня. — Пеп коснулся ее руки. — Мы все здесь взрослые люди.

С очень серьезным лицом он обратился к Арни:

— Нам нельзя забывать, зачем нас поместил сюда профессор Дефорт.

— Дефорт давным-давно умер.

— Пройдет время, и мы тоже умрем, — пожал плечами Пеп. — Только ведь, если мы такие, какими старина Дефорт хотел бы нас видеть, нас это не должно волновать. Не важно, как и когда каждый из нас примет смерть, — на смену всегда будет приходить следующее поколение.

— Я еще не готов к замене, — вспыхнул Арни и с некоторой вынужденной решимостью покачал головой в ответ на Танины слова. — Ты называешь меня трусом? Я не труслив, скорее — осторожен. Я знаю геологию и науку терраформирования. Тысячи часов я смотрел на Землю в телескопы. Я изучал ее с помощью спектроскопов и проверял радарами, зондировал океаническое дно, поймы рек и низменности.

И знаете, что я обнаружил? Нигде нет места для жизни. Моря все еще загрязнены примесями тяжелых металлов астероида, реки насыщены растворами смертоносных солей, что вымываются с континентов. Мы прилетим и обнаружим, что воздух непригоден для дыхания: бедный кислородом, он содержит смертельные дозы углекислого газа. Постоянно извергаются вулканы, выбрасывая в атмосферу сернистый ангидрит. Климат повсюду слишком суров, чтобы позволить живому пустить корни.

Не думаю, что там сможет что-нибудь выжить, уж точно не сейчас. И если вы хотите предпринять какую-то безумную попытку, несмотря на все обстоятельства против, то давайте хотя бы подождем десять-двадцать лет.

— А чего ждать? — отрезала Таня. — Если даже ледникового периода оказалось недостаточно, чтобы очистить планету, какого чуда ты ожидаешь за эти десять лет?

— Мы соберем данные. — Арни объяснял упавшим голосом, взывая к разуму друзей. — Мы изменим план, внесем в него необходимые дополнения применительно к условиям Земли, какой она будет через десять или двадцать тысяч лет. Пройдем подготовку к своей миссии, если мы все-таки должны ее осуществить.

— Мы и так уже довольно тренировались и достаточно подготовлены. — Пеп оглянулся, Таня утвердительно кивнула. — Мы учились. Мы готовы как никогда. Летим прямо сейчас.

— Я не полечу. — Арни прижал к себе Диану, и она подняла на него улыбающийся глаза. — Никто не летит.

— Нам будет тебя не хватать, — пожал плечами Пеп и повернулся ко мне:

— Что, скажешь, Данк, летишь?

Я сглотнул и затаил дыхание, но сказать «да» просто не успел. Таня опередила меня. Она схватила Пепа за руку:

— Я биолог. Я знаю что к чему. В хранилище есть кислородные маски, если они нам и правда потребуются. Высади меня там. А уж я засею все, что надо.

* * *

Они полетели вдвоем: Пеп за штурвалом, Таня — у радио, сообщала все, что видела, когда они облетали Землю по малой орбите. Она рассказала, что полярные шапки уменьшились в размерах, уровень моря повысился, сместились береговые линии, отчего знакомые прежде очертания стали практически неузнаваемы.

— Надо найти подходящее место — семена прорастают только в почве, — сказала Таня. — Сложно разглядеть из космоса, есть ли здесь вообще суша. Скалы превращаются в мелкозем, крошатся. Дожди все равно смывают его в море — нет корней, чтобы задержать его. Попробуем засеять с орбиты, но я все-таки хочу приземлиться, чтобы взглянуть поближе.

Диана попросила посмотреть, не осталось ли что-нибудь от человеческой цивилизации.

— Мы малость опоздали, — с некоторой издевкой ответила Таня. — Лед и время уничтожили все следы, все достаточно крупные постройки, что мы могли бы увидеть из космоса: пирамиды, дамбы, Великую Китайскую стену.

— Неудивительно, — пробормотал Арни. — После катаклизма Земля стала другой, теперь она не для нас. Может, она навсегда останется непригодной для человека.

— В этом и состоит наша задача, — откликнулся Пеп, — сделать ее пригодной.

— Совершенно новый мир! — без намека на иронию воскликнула Таня. — Ждет, не дождется, чтобы на него упала искорка жизни!

Добравшись до микрофона, Арни засыпал экспедицию техническими вопросами. Его интересовали показания спектрометра, а именно отражение солнечного излучения от поверхности планеты, его рефракция в атмосфере, состояние полярных шапок, циркуляция океанических масс. По его словам, все эти данные необходимо передать следующему поколению.

— Мы здесь, чтобы засеять планету. — Таня становилась нетерпеливой. — А кроме этого, мы сейчас слишком низко над экватором, чтобы определить все, что ты просишь. Пока ничего существенного о состоянии атмосферы и типах океанической циркуляции сказать нельзя. Но во всяком случае, планета выглядит очень влажной. Тучи скрывают большую часть поверхности. Нам потребуется радар для определения посадочной площадки.

Арни никогда не признавался, что жалеет, что не полетел с ними, но по тому, сколько у него накопилось вопросов, мне показалось, что он чувствует себя виноватым.

* * *

Опустившись на орбиту, на самой границе с атмосферой, Таня с Пепом засеяли планету живыми бомбами — термоустойчивыми цилиндрами, снаряженными парашютами и заполненными семенными гранулами со слоем удобрения.

Сквозь небольшой просвет в облачности над восточной частью Африки показалось узкое море — там, где когда-то был Великий Африканский Разлом. Теперь он казался глубже и шире. Это место и выбрала Таня для приземления.

— Самое подходящее из того, что мы видели. Думаю, там достаточно тепло и влажно: вода голубого цвета, по всей вероятности, пресная, и никаких видимых признаков загрязнения. Это как раз неподалеку от того места, где эволюционировали гомо сапиенс. Символично было бы устроить здесь место вторичного появления человечества на свет. Пеп говорит, я спятила, раз обращаю внимание на всю эту чушь. Он считает, что мы сделали свое дело: распространили по континентам семена и сбросили водорослевые бомбочки во все главные океаны. Теперь пришел черед природе позаботиться обо всем остальном. И все-таки я биолог: мне нужно собрать пробы почвы, воздуха и воды, чтобы в будущем, если придется начинать все сначала, было легче.

— Арни просто обязан быть здесь, — продолжала Таня со всей серьезностью. — Он же геолог, он бы разобрался в процессах, запущенных после удара. И он в большей степени терраформирователь, чем любой из нас. Пропустил самое уникальное чудо своей жизни!

В голосе нашего биолога звучало ликование.

— Я словно богиня, которая спустилась с небес и дарует жизнь сраженному мирозданию. Пеп говорит, пора возвращаться на Луну, пока не поздно, но я не могу отказаться от соблазна ступить на Землю.

Таня с Пепом начали окончательное приземление на другой стороне Земли и вышли из эфира, а я тем временем целый час грыз ногти от нетерпения и беспокойства.

* * *

— Приземление прошло успешно. — Таня была вне себя от радости, когда мы вновь услышали ее голос. — Пеп опустил корабль на западном побережье нынешнего Кенийского моря. Денек выдался чудесный: Солнце в зените, прекраснейший вид на темную череду скал по ту сторону пролива, и пологие склоны новой вулканической горы, почти столь же высокой, какой была Килиманджаро. Дымовая башня клубится из самого центра. Небо над нами синее, как и море. Хотя, видимо, ненадолго: с запада идет грозовое облако.

Она помедлила.

— И вот еще что… Очень странно… Космолет очень высок, и из пилотской кабины хороший обзор на море. Оно в общем-то спокойное, но я вижу странную группу пенистых барашков. Что необычно — они движутся в нашу сторону, хотя погода безветренная. Я вижу…

Таня прервалась на полуслове. До меня донесся сдавленный возглас Пепа.

— Эти барашки… — воскликнула пронзительно Таня, — вовсе никакие не барашки! Это что-то живое!

Должно быть, она отошла от микрофона. Голос ее звучал приглушенно. Но я различил отдельные слова Пепа:

— Невероятно… нет зелени — нет фотосинтеза, так ведь?.. Нет энергии для живых форм жизни… С таким-то уровнем кислорода!.. Надо разобраться.

Больше мне ничего расслышать не удалось, но вот наконец Таня вернулась к микрофону.

— Что-то плывет, — затараторила она, — плывет по поверхности. Пока ничего не видно, кроме всплесков. Наверное, это потомок какого-то выжившего вида. Пеп считает, что сколько-нибудь крупное существо не способно выжить при пониженном уровне кислорода в воздухе. Но ведь анаэробная жизнь действительно существовала и развивалась на Земле до появления свободного кислорода. Представителей ее обнаружили в термических скважинах на океаническом дне. Черные сливы, гигантские кольчатые черви, бактерии, которыми они питались…

Я услышал приглушенный возглас Пепа. В микрофоне что-то щелкнуло, и наступила тишина, которая продолжалась до тех пор, пока Диана и Арни не подобрались поближе послушать вместе со мной.

— Кто-то оборвал связь, — поежилась Диана. — Может, на них напали те плавающие существа?

— А ведь я предупреждал. — Должно быть, Арни повторил это с десяток раз в последующие несколько часов. — Планета попросту не готова к нашему появлению. А может, никогда и не будет готова.

Я предложил предпринять спасательную экспедицию.

— С нашей стороны это было бы полнейшим безумием, — покачал головой Арни. — Если им и нужна помощь, то прямо сейчас, а не через неделю. К тому же не ясно, действительно ли у них проблемы. Мы вообще ничего не знаем, что там у них происходит. Наш долг — оставаться здесь, собирать необходимую информацию, записывать ее для последующих поколений, которым повезет больше.

— Мне страшно, — прошептала Диана. — Жаль, что…

— О чем ты? — перебил Арни. — Мы ничего не можем предпринять. Ничего не остается, как ждать.

Прошла целая вечность. Наконец раздался щелчок, и из динамиков послышался голос Пепа:

— Говорит Наварро. Я на борту один. Таня несколько часов назад ушла. Надела дыхательную маску и отправилась пособирать, что найдет. С таким уровнем кислорода и углекислого газа, как здесь, без маски нельзя. Я попросил ее вернуться до того, как закончится воздушная смесь. Она как зачарованная наблюдает за этими плывунами. Мы видели одного, когда он вылезал из воды. Напоминает красного осьминога, хотя Таня сказала, что он не похож ни на одного из существовавших в прежние времена осьминогов. Этакая копна кроваво-красных завитков. Хотя я не разглядел — слишком далеко было. Этот диковинный объект распластался на берегу и долго лежал неподвижно на солнце.

Но что самое непонятное на ее взгляд — так это их источник энергии. Она предположила, что у этих существ в крови живет какой-то фотосинтезирующий симбионт. Только не зеленый, а красный, и питается за счет солнечной энергии.

У нее нет возможности рассказывать, что она там видит. А она все не возвращается. У Тани там бинокль и видеокамера да еще емкость для сбора образцов.

Я все говорю ей, чтобы закруглялась и возвращалась на корабль с тем, что есть, но ей каждый раз надо еще парочку минут. Сначала она держалась поблизости от космолета, а теперь уже гуляет у самой воды. Опять этот неоправданный риск, совсем как у Дефорта миллион лет назад.

Хочет взглянуть поближе, говорит, эти красные штуковины — амфибии. Там сейчас их штук десять уже. Таня подозревает, что эта новая, спонтанно развившаяся форма жизни может стать помехой будущим колонистам. Приедут — сами разберутся, говорю. А она знай свое: надо побольше узнать.

Берег — сплошная грязь. Это смытый с западных холмов ил. Таня говорит, эти твари копошатся в иле, вероятно, ищут что-то съедобное. Она хочет выяснить… Ну же, нет!

Пеп говорил громко и взволнованно, а потом и вовсе замолчал — должно быть, наблюдал. Долгое время ничего не было слышно. Наконец Пеп вернулся к передатчику и упавшим сиплым голосом стал настойчиво умолять Таню вернуться на борт.

— Будущее подождет, — говорил он, — ты подошла слишком близко к берегу. Грязь оказалась глубже, чем кажется поначалу, да и воздух заканчивается. Кроме того, существа могут оказаться опасными. Наблюдай из кабины сколько хочешь.

Ее ответ прозвучал еще тише:

— Сейчас-сейчас.

Еще очень долго я ничего не слышал.

— Сейчас-сейчас, — вторил Пеп и затем снова заговорил для нас в передатчик: — Постоянно «сейчас-сейчас». Хоть бы вернулась, пока не поздно. Дело к ночи, с запада катится гроза, поднимается ветер, вот уже и первые капли… Таня, остановись! Стой! — пронзительно крикнул он. — Увязнешь!

— Еще чуть-чуть, — послышалось из ее передатчика так тихо, что я едва различал слова. — Эти существа… Совершенно новая эволюция. Нужно выяснить, что они собой представляют, до того, как сюда прилетят другие. А риск… Дело того стоит.

— Одумайся. — Пеп взывал к ее здравомыслию. — Таня, я прошу тебя…

Пеп замолчал, слушая ее слова, которых я не разобрал. Некоторое время было совсем тихо, если не считать его тяжелого частого дыхания.

— Говорит Наварро, — снова начал он уже для нас. Казалось, Пеп опустил руки. — Таня упрямо идет вперед. К этим бестиям. Сначала они лежали на солнце, а теперь зашевелились. Да буйные такие! Гоняются друг за другом, не ожидал от них такой прыти. Вон один отклонился и прыгнул навстречу другому. Ну же…

Пеп замолчал, наблюдая за происходящим, и прокричал еще одно предупреждение.

— Не слушает… А на этих зверюшек и впрямь любопытно поглядеть. У них нет ног, может, и скелета нет. И смотри-ка ты, они на удивление проворны. Прямо загадка какая-то. Да к тому же без кислорода обходятся. И все же лучше бы она…

Пеп снова позвал Таню и умолк в ожидании.

— Что они делают? Отсюда они напоминают престранный клубок длинных красных щупалец, катающихся в грязи. Они что, дерутся? Спариваются? А Тане непременно все нужно выяснить. Смотрит в бинокль, снимает. Она слишком близко подошла. Может, это и ценная информация, но мне грязь эта ой как не нравится. Может, вообще там дна нет, без растений-то. У нее ноги увязают. Она споткнулась, пытается встать… Боже мой! — Пеп закричал в самый микрофон. — Не двигайся, я иду!

— Не нужно! — надсаженным от отчаяния голосом ответила Таня.

И на удивление спокойно добавила:

— Пеп, вернись на Луну. Расскажи обо всем. Забудь меня. Будет другой клон.

Послышался треск, передатчик со щелчком отключился, и наступила тишина.

7

Роботы спали, быть может, еще миллион лет или десять миллионов. Если главный компьютер и вел счет годам, нам он не сообщил ничего. Он единственный, кто не спит, отслеживая показатели сенсоров, готовый разбудить Робо, когда Земля покажется ему достаточно зеленой и готовой принять очередное поколение нас, клонов. Мы вновь подрастаем в узких комнатушках, прорубленных в незапамятные времена в крае кратера Тихо, слушаем рассказы Робо и голографических родителей, всеми силами пытаемся понять, что же мы собой представляем.

— Живые роботы! — Арни всегда оставался нашим бессменным критиком. — Созданные и запрограммированные выступать в роли богов по милости старика Дефорта.

— Едва ли боги. — Таня, уверенная почти во всем, оставалась умна и прекрасна. — Может быть, мы всего-навсего клоны, но по крайней мере живы.

— Только клоны, — передразнил Арни, — голографические призраки во плоти.

— Мы не просто копии, — сказала Таня. — Гены это еще не все. Мы — сами по себе.

— Может, и так, — пробурчал Арни, — но мы остаемся рабами Дефорта и заложниками его идиотского плана.

— И что с того. — Таня с досадой откинула с лица толстую прядь черных гладких волос. — Сумасшедший план, нет ли — благодаря ему мы здесь. И я собираюсь выполнить свою часть задания.

— Ты, может, и собираешься, а я-то тут при чем?

— Если тебе и впрямь интересно — послушай, что рассказывает твой отец.

Все мы видели изображение отца Арни в голографическом отсеке — профессора Арни Линдера, рыжебородого великана, который считался выдающимся геологом до падения астероида. Мы читали его книги, что хранятся в библиотеке Дианы: «Формирование системы Земля-Луна» о том, как образовались эти две планеты после столкновения малых небесных тел. «Земля номер два» — оптимистическое предложение по терраформированию и колонизации Марса.

Арни Линдер родился в Норвегии и был женат на Зигрид Кнутсон — высокой красивой блондинке, которую знал с самого детства. Подробности его жизни открылись нам благодаря личному журналу Пепа. Предупреждение о приближающемся метеорите застало Арни в Исландии. Когда они уже возвращались на лунную базу, он молил Пепа сделать остановку в Вашингтоне, где его жена работала переводчиком в норвежском посольстве.

Она ждала ребенка — их первенца. Арни ужасно хотелось увидеться с Зигрид, но Пеп ответил, что на остановку уже нет времени. Они даже подрались в кабине. Пеп, выходец из Латинской Америки, который в сравнении с Голиафом-Арни напоминал легковесного Давида, проложил себе дорогу в свет на боксерском ринге. Он легко вывел Арни из строя и благополучно доставил его на базу.

— Как Арни горевал, — рассказывала Диана, — что позволил Зигрид умереть в одиночестве.

И хотя случилось все это давным-давно, события тех времен представлялись нам живыми и реалистичными каждый раз, когда мы просматривали старинные голограммы. Мы — новое поколение. И мы снова заучиваем отведенные нам роли: узнаем о своем предназначении от голограмм родителей и из записей, оставленных в файлах библиотеки Дианы нашими упокоившимися братьями и сестрами.

— Somos los mismos [1], — частенько говаривал Пеп.

Каждое новое поколение отличалось от предыдущего, и лишь благодаря тому, что нас объединяло общее дело, мы каждый раз становились самими собой, прежними.

Как говорил Пеп, старые наряды удивительно ладно сидят. По крайней мере так было для большинства из нас. Арни никогда не скрывал горечи своего отца. В то время, как позеленевшая Земля манила остальных, обещая захватывающие приключения, он так никогда и не научился разделять нашего восторга по поводу предстоящей работы.

Ребенком он слонялся по обсерватории, недоверчиво разглядывая Землю через большой телескоп.

— Не нравятся мне эти черные пятна, — бормотал он, качая головой, — не знаю, что это… Знать не хочу.

По континентам были беспорядочно разбросаны темно-серые заплатки. Судя по показаниям приборов, там были лишь голые скалы и почва — ничего живого.

— Может, это просто застывшие потоки лавы? — предположила Таня.

— Раковые опухоли на зеленом теле Земли, — бубнил Арни, качая головой.

— Глупое сравнение, — с укоризной заметила она. — Приземлимся, там и узнаем.

— Где это вы собрались приземляться? — Арни сделалось дурно. — Только через мой труп.

Наши голографические родители уже слишком долго пробыли в компьютере, чтобы их беспокоили подобные проблемы. Однако для нас, в свою очередь, мир, который знали они, становился все более близким и родным. Когда мой отец работал на Дефорта и его компанию «Робо Мультисервис», он объездил весь мир. Дух захватывало от всех тех фильмов с памятными местами, монументами, историческими и культурными ценностями России, Китая и других древних держав, что он снимал. И однако же я не слишком часто просматривал эти ленты: тяжело становилось от осознания того, сколь многого мы лишились.

О себе отец не особенно любил рассказывать. В основном представление о нем у меня сложилось благодаря тому длинному повествованию — причудливой совокупности фактов и выдумки, — который он надиктовал главному компьютеру. «Последний день» — так называлась летопись, предназначенная для будущих поколений, которые, как он смел надеяться, захотят узнать о прошлом. Отец говорил о своей семье, знакомых, близких и об их жизнях и о том, что каждый из них значил в его судьбе. Он излагал факты с максимальной объективностью.

А дальше, ближе к развязке, началась фантазия. Одна из глав посвящалась жене Линдера. На их свадьбе отец был лучшим кавалером и даже танцевал с Зигрид на приеме в честь молодоженов, и его очень беспокоила ее судьба. Отец представил в книге, что ребенок родился, пока Арни находился в Исландии. Зигрид уже вернулась из больницы и пыталась связаться с ним, чтобы поделиться радостным известием, когда тем последним утром позвонил Дефорт.

И хотя он не сказал о падающем астероиде, его суетливый и взволнованный голос встревожил Зигрид. Она снова и снова звонила Арни в отель в Рейкьявике, где он тогда остановился. Но там его не оказалось. Не находя себя от отчаяния, Зигрид попыталась связаться с друзьями на лунной базе в Белых Песках. Но телефонные линии были неизменно заняты.

Из радиосообщений и репортажей со станции голографического вещания Зигрид узнала о повисшем над Азией радиомолчании. Младенец расплакался, почувствовав охвативший мать ужас. Зигрид укачивала малютку и напевала ему, молила Господа, чтобы Арни поскорее вернулся или хотя бы позвонил. Наконец раздался звонок голографического телефона. Звонил какой-то друг из центра управления полетами в Белых Песках. Он счел, что бедняжке будет спокойнее, если она будет знать, что муж ее в безопасности. Линдер только что ступил на борт спасательного космолета.

Должно быть, ей стало чуть легче. Но все-таки, считал отец, ею овладело нестерпимое отчаяние, ведь теперь она знала, что ей и младенцу суждено с минуты на минуту погибнуть. Зигрид молилась о спасении мужа, гоня прочь мысли о том, что он ее предал. Она пела, пытаясь успокоить пронзительно кричащего ребенка, и молилась о том, чтобы Господь принял его душу. Земля содрогнулась, и мать с ребенком были погребены под стенами их собственного дома.

Слушая взволнованный рассказ отца, я разделял его отчаяние и скорбь — те же, что крепко сжимали мое горло каждый раз, когда мы поднимались в купол обсерватории взглянуть на перерожденную Землю и обсудить планы ее восстановления.

Пеп и Таня так и не вернулись после той, первой высадки. Когда прошлый я высказался за спасательный вылет, Арни заартачился. И все же двадцать лет спустя другие клоны — Пеп и я — спустились на малую орбиту, чтобы выяснить обстановку и решить, можно ли что-нибудь предпринять.

— Парочка зеленых островков. — Голос на видео до жути походил на мой собственный. — В дельтах Амазонки и Миссисипи, на новых островах, окаймляющих гигантскую воронку, что осталась после падения астероида. Есть даже крохотная зеленая точка на краю того моря, где мы потеряли Таню с Пепом. Как говорит Арни, впустую. Он считает, что наш биокосм состоял из симбионтов — видов, существовавших в гармонии и нуждающихся друг в друге. По его мнению, мы никогда не станем частью вновь образовавшегося здесь мира.

* * *

Я прослушивал записи, оставленные нам предками, и с трудом заставлял себя поверить в то, что со времени описываемых событий прошла уже целая геологическая эпоха. Наши приборы не фиксировали тех аномальных животных, за которыми наблюдали на солнечном берегу Пеп с Таней. Но мы все-таки обнаружили, что благодаря появлению некой зеленой растительности содержание кислорода в истощенной атмосфере пришло в норму. В череде быстро сменяющихся дней и ночей на нашем черном небосклоне вращалась Земля, то прибывая, то убывая, месяц за месяцем. Взрослея, она заливала ослепительным светом рваные бока нашего кратера и блеклую безжизненную пустошь, усеянную воронками и скалами. Потом планета старела, медленно превращаясь в тонкую полоску, пылающую серебром в нашей нескончаемой лунной ночи. Моря ее вновь выглядели прозрачно-синими. Полярные льды и большие спирали облаков белели в атмосфере, как и раньше. Зеленая полоса теперь опоясывала экваториальные земли, уходя далеко к полюсам на полушариях, где в то время стояло лето.

* * *

Генетически мы не отличались от своих предшественников и все же не были их точными копиями. Старшие Таня и Арни были совершенно равнодушны друг к другу и увлекались разными вещами: Таня любила Пепа, Арни, в свою очередь, долгими часами просиживал за шахматной доской, состязаясь с Дианой. Не исключено, что наедине их увлекали более тесные игры. А я, обожавший Таню, пережил с ней лишь один волшебный момент.

В очередной раз повзрослев, мы все трое были влюблены в Таню. Вероятно, Пеп снова стал ее фаворитом, но она никогда этого не показывала. Она не желала омрачать нашу миссию ревностью и встречалась с каждым из нас по очереди.

Старшие Пеп и Таня не оставили записей и дневников. Диана — на редкость замкнутая личность — писала лишь о библиотеке, музее и наследии, которое она оставляет будущему поколению. Арни философствовал со свойственным ему одному цинизмом. Арни Линдер, хоть и помогал Дефорту в планировании и оснащении станции выживания, сам не надеялся — да и не желал — лично пережить глобальную катастрофу.

— Какая самонадеянность, — писал Арни в дневнике. — Антропоцентристское высокомерие. Пеп и Таня обнаружили новый биокосм в развитии. Мы не имеем права нарушать его. Ведь это сродни геноциду!

Когда я попросил нашего Арни прокомментировать эту фразу, он лишь рассмеялся в ответ:

— Еще одна запись, сделанная человеческой рукой миллион лет назад. Я читал его дневники, у нас с ним ничего общего. Честно говоря, не понимаю, что он нашел в Диане, если у них и впрямь что-то было. По крайней мере сейчас ее волнуют только пропыленные книжонки, законсервированные картины да еще шахматы с компьютером.

Когда главный компьютер посчитал, что настало время вернуться на Землю, отец собрал нас в читальном зале библиотеки.

— Позвольте поинтересоваться, — начал Арни, — мы что, действительно полетим?

— Не сомневайся, — отрезала Таня, — для этого мы как раз и существуем.

— Надуманная идейка, — задрал он нос. — Эта катастрофа — не первая и не последняя. Новая эволюция уже заместила потерянное, и не самым худшим образом. Природа поработала сама за себя, как и должно быть. Так чего ради вмешиваться?

— Да потому, что мы люди, — ответила Таня.

— Нашла чем гордиться, — фыркнул Арни. — Ты вспомни, сколько бессмысленной жестокости, варварства, геноцида творилось на прежней Земле. Репутация не очень-то. Пеп и Ласард обнаружили там новую эволюцию: процесс пошел. Может, в результате появится что-то получше людей.

— Уж не о тех ли монстрах, что жили на берегу, ты говоришь. — Таню передернуло. — Пусть уж лучше наш вид победит.

Арни обвел глазами собравшихся за столом и не нашел единомышленников.

— Если мы летим, — сказал он, — то я капитан. Никто, кроме меня, не разбирается в терраформировании.

— Может, и так, — нахмурилась Таня, — только это не главное. Нам придется спуститься на низкую орбиту и с нее исследовать Землю, чтобы выбрать посадочную площадку. Пеп — пилот, — улыбнулась она. — Когда приземлимся, надо будет заниматься строительством. Инженер у нас — опять же Пеп.

Мы решили проголосовать. Диана подняла руку за Арни, Таня отдала голос Пепу. Когда оказалось, что все зависит от моего решения, я назвал Таню. Арни сидел и дулся, пока она не подарила ему теплую улыбку.

Место посадки мы тоже выбирали голосованием — им вновь стало то самое побережье внутреннего моря. Бросили жребий, и Пеп вытянул день. В назначенный час мы собрались в космическом крыле у элеватора космопорта. Сначала нас было только трое. Взволнованные, мы ожидали Арни с Дианой.

— Диана исчезла! — крикнул Арни, сбегая по коридору. — Я все обыскал: комнату, музей, спортзал, мастерские, залы отдыха. Ее нигде нет.

8

Роботы обнаружили Диану в полном космическом снаряжении, готовую к полету, в жерле кратера. Падая с высоты тысяч футов, она ударялась об острые выступы скал, тело ее отскакивало от них, летело кубарем и ударялось снова. Кровь забрызгала лицевую пластину ее шлема. Когда Диану внесли на станцию, она уже окоченела и была тверда как камень. На ее портативном компьютере Арни обнаружил записку.


Прощайте, желаю всем удачи. Надеюсь, не будете скучать. Я решила не возвращаться на Землю: там нет для меня места, даже если вы и обустроитесь там. Я не первооткрыватель — мне недостает выдержки и упорства. Да и в лучшем случае не думаю, что у колонистов найдется время для библиотек и музеев. По крайней мере не в этом поколении.


— Как она ошиблась, — Пеп мрачно покачал головой, — миссия не имеет смысла без того наследия, которое она оберегала.

— Нельзя ее упрекнуть в том, что она была привязана к своим ценностям, — сказала Таня. — Она кое-что подарила мне и попросила, чтобы я отвезла это на Землю — книгу стихов Эмили Дикинсон. Это для нее много значило. И я сделаю то, что обещала.

Робо вырыли свежую могилку на скалистом, покрытом слоями пыли пятачке на внешней стороне жерла кратера, где уже столько лет покоятся наши родители и старшие братья и сестры. Бок о бок с ними лежат маленькие одинокие холмики, скрывающие моих гончих. Там мы и похоронили Диану, застывшую, прямо в ее космическом скафандре. Арни хмуро произнес короткую речь глухим из-за шлема голосом.

— Мне очень жаль Диану. Я испытываю невыносимые муки, зная, что причиной ее смерти мог стать и я. Я читал дневники наших прошлых воплощений, и мы с ней всегда любили друг друга. Думаю, она любила меня и теперь, хотя никогда этого и не говорила. Всегда была скрытной. А я не рассмотрел. Но я — это всего лишь я, а не один из моих старших братьев. Может, в следующей жизни я исправлюсь.

— Надеюсь, мы все будем лучше, — попыталась успокоить его Таня. — Но мы — такие, какие есть, и ничего тут не попишешь.

На наших глазах Робо засыпали могилу. Вылет вновь отложили, пока Арни подготавливал мемориальную доску, которую надлежало водрузить в изголовье могилы, — металлическую пластину, которая останется здесь, на лишенной воздуха Луне, навсегда, с единственной надписью:


ДИАНА

КЛОН ДИАНЫ ЛАСАРД


— Клон, — с горечью проклокотал из-под шлема голос Арни. — Мы всего-навсего клоны.

— Нет, не только, — возразила Таня. — Мы простые люди, и даже больше, не забывай о нашем предназначении.

— Не по доброй воле, — проворчал он. — Жаль, что старина Дефорт не оставил моего отца на Земле умирать со всеми остальными.

С неразборчивым бормотанием Арни склонился у могилы. Остальные молча ждали, изолированные друг от друга неуклюжими доспехами, но объединенные одной и той же мыслью — мыслью о Диане.

Меня не покидало чувство, что и я тоже виновен в ее смерти. Казалось, будто она прячется, замкнувшись в своем собственном мирке ушедшего прошлого, и находит радость в тех бесценных артефактах, о которых она заботилась. Много часов я провел вместе с ней в ее мире, но так и не узнал по-настоящему, что же Диана за человек.

Арни поднялся, и Таня повела нас прочь с кладбища к загруженному кораблю. Пять наших собственных Робо остались на Луне. Они должны будут позаботиться о следующем поколении клонов. Шестой Робо — тот, которого Дефорт так и не успел запрограммировать, полетел с нами. Мы назвали его Кальвином.

Уже на орбите мы вновь стали рассматривать те чернеющие пятна.

— Они изменились с тех пор, как мы были детьми, — заметил Арни, — передвинулись, а может, и стали больше. Не представляю, что это такое, но чувствую, планета не готова нас принять.

— Готова ли — нет ли, — усмехнулась Таня, похлопывая его по плечу, — мы уже в пути.

— Ума не приложу, — пробормотал он снова, сердито разглядывая изъеденную язвами Землю — огромный зловещий шар на мониторе телескопа, — что же это такое.

— Может, островки оголенной лавы? Там, где дождями смыло почву, на которой могла бы жить растительность.

— А что, островки оголенной лавы способны перемещаться?

— Выжженная земля? — Таня дождалась своей очереди у телескопа. — По данным спектрометров, уровень кислорода выше, чем он был до столкновения. Больше кислорода — сильнее лесные пожары.

— Атмосфера чистая, — нахмурился Арни и покачал головой. — Никакого дыма.

— Ну что ж, остается только спуститься и самим на все посмотреть, — пожала плечами Таня.

Она попросила Пепа сбросить нас на посадочную орбиту за экватором. Великий Африканский Разлом расширился с тех пор, как последний раз на Землю приземлялось наше старшее поколение. Море поднялось, закрыв собой то место, где они погибли.

— Вот там и приземлимся, — решила Таня, — когда пройдем следующий виток.

— Почему именно там? — потребовал объяснений Арни. — Ты забыла про тех чудовищ?

Таня покачала головой:

— Хочу посмотреть, как они эволюционировали.

— И еще одна проблема. — Арни указал на экран. — Видишь ту черноту к западу от рифта?

— Да, вот как раз и рассмотрим получше.

— Слишком близко. Почему бы не выбрать местечко побезопасней и не осмотреться сначала?

— Если здесь скрывается подвох, я хочу узнать обо всем сразу, не откладывая в долгий ящик.

Арни многие годы следил за передвижениями черного пятна и видел, как оно выползло из центральной Африки, уничтожив то, что, по его предположениям, было тропическим лесом. Он уговаривал Таню позволить ему изучить пятно с малой орбиты, но Таня попросила Пепа совершить посадку на берегу какой-то недавно образовавшейся реки всего в нескольких километрах от узкого моря между утесов.

Мы кинули кости, кому выходить первому. Моя семерка выиграла, и я открыл воздушный шлюз. Воздух был добрый, приправленный незнакомыми мне ароматами. Долго я стоял так, устремив взгляд на запад, где за ровной травяной долиной возвышался лесистый склон и крутые вулканические гряды, примыкавшие к разлому. Наконец Таня легонько подтолкнула меня локтем, чтобы я потеснился.

Пеп остался на корабле, а все остальные спустились по ступенькам на землю. Таня сорвала несколько длинных узких травинок, что росли под ногами, и сказала, что это тот самый луговой мятлик, который они с Пепом засеяли здесь много лет назад. Когда мы оглядели местность в бинокль, то не обнаружили никакой крупной растительности из посаженной ранее. Массивные пальмоподобные деревья, украшенные нефритовым оперением и огромными воронкообразными лиловыми соцветиями, возвышались над непролазными зарослями сочных малиновых лиан.

— Клубок головоломок, — прошептала Таня, изучая растения. — Деревья, вероятно, произошли от какой-то разновидности кактусов. А вот то, что внизу?

Она еще долго, не отрывая глаз, рассматривала их и наконец прошептала:

— Змеиные джунгли.

Наконец, когда Таня передала мне бинокль, и я их увидел. Словно укоренившиеся змеи, эти растения обвивались вокруг черных стволов похожих на гигантские поганки деревьев, то и дело выбрасываясь вперед, будто хватая на лету невидимых насекомых.

— Новая эволюция! — Таня вернула бинокль. — Возможно, развилась из тех плавающих существ, которых мы видели на пляже миллион лет назад. Цвет может быть вызван каким-то красным фотосинтезирующим симбионтом, который мутировал. Надо взглянуть поближе.

— Ты не забывай, — пробормотал Арни, — что любопытство тебя однажды сгубило.

Больше ничего движущегося мы не обнаружили, как вдруг из рации донесся голос Пепа, что оставался в пилотской кабине, высоко над нами.

— Посмотрите на север! На границе джунглей. Что-то прыгает, совсем как кенгуру. Похоже на кузнечиков-переростков.

Мы увидели существо, опасливо высунувшееся из-за горной гряды. Оно вытянуло голову и разглядывало нас, стоя на задних лапах. Потом зверь присел, скрывшись из виду, и поскакал на двух ногах в нашу сторону. Затем остановился и вновь уставился на нас, мурлыча, как огромный кот. Это двуногое существо удерживало равновесие с помощью массивного хвоста, опираясь на него. За ним медленно подтянулись и остальные, высоко подпрыгивая и останавливаясь, будто пощипать травку.

— Их, наверно, спугнули ракеты реактивного торможения, — вновь отозвался Пеп. — А там-то, ого! Дальше по склону… Парочка монстров, каким и слон в подметки не годится, и с полдюжины поменьше — молодняк, наверно.

— Как думаешь, они не опасны? — встревожился Арни.

— А кто их разберет… Те, что покрупнее, остановились и смотрят. И к тому же слушают — вон как уши развернули, в два раза больше их самих. Вожак заревел в нашу сторону. Если захотят, корабль вдребезги разнесут.

— Может, нам взлететь?

— Рано еще.

Арни потянулся к биноклю, в который крепко вцепилась Таня. Она просмотрела хребет горы, берег и стадо прыгающих травоядных, пока мы ждали.

— Страна чудес! — ликовала она. — Сплошные загадки. Судя по эволюционному развитию, мы проспали дольше, чем я думала.

Когда существа покрупнее показались в поле зрения, Арни вбежал на корабль и вернулся, прихватив крупнокалиберное орудие, которое, как надеялся Дефорт, никогда нам не понадобится. Арни водрузил его на треногу и направил ствол в сторону животных. Затем он прищурился, глядя в оптический прицел.

— Не стреляй, — вмешалась Таня, — пока не скажу.

— Ладно, если не скажешь вовремя.

Арни держал стадо существ на мушке, пока они не остановились в сотне ярдов от нас. Защищенные гладкими багровыми пластинами, мерцающими в лучах тропического солнца, они напоминали слонов, но еще больше походили на военные машины. Самый высокий из них вышел вперед. Вновь растопырил свои крылоподобные уши и, разинув огромную пасть с острыми отполированными клыками, заревел, как сирена.

Арни скорчился у ружья.

— Оставь это, — предупредила Таня, — так их не остановишь.

— Хотя бы попытаюсь. Взлетать уже поздно.

Он навел орудие. На наших глазах гигантские челюсти существа разверзлись еще шире. Громоподобный рев распугал попрыгунчиков. Таня схватила Арни за плечо и оттащила от орудия. Монстр постоял еще некоторое время, наблюдая за нами сквозь огромные черные прорези глаз, будто ожидая ответной реакции на свой вызов, и в конце концов, развернувшись, повел свое семейство в обход, к реке. Животные плюхнулись в воду и исчезли.

— Не ожидала ничего подобного. — Таня проводила их хмурым взглядом. — Ни одно из крупных сухопутных существ не пережило катастрофы. Наверно, остались жители морских глубин. Киты в доисторические времена населяли сушу. Потом мигрировали в море. Наверно, что-то наподобие них вернулось на сушу. Не исключено, что вышли они для размножения, раз они амфибии.

Встревожившиеся было прыгуны успокоились. Таня попросила нас постоять неподвижно в тени корабля, пока они, пощипывая травку, приближались к нам. Вдруг раздался возглас Пепа:

— А вот и хищник пожаловал!

Вожак прыгунов вновь стал на задние лапы, издал некое подобие мурлычущего крика. Пасшиеся животные подняли головы и в панике бросились врассыпную. Что-то быстрое, тигровой раскраски, выскочило из травы и бросилось наперерез одному из детенышей, который не успел даже отпрыгнуть в сторону. Прогремел выстрел из орудия Арни, и оба существа рухнули на землю.

— Я же просила этого не делать, — возмутилась Таня.

— Образцы, — сказал Арни, — разве не хочешь взглянуть?

Он остался возле орудия, а мы с Таней подошли поближе к его добыче. Не крупнее собаки, малыш-попрыгун был гол, покрыт тонкими серыми чешуйками. Брюхо его было вспорото, и внутренности вывалились наружу. Таня разложила их на траве, а я заснял на видеокамеру.

— Для своей экологической ниши он неплохо развит, — Таня разочарованно покачала головой, — но это все, что я могу сказать. Должно быть, прошло пятьдесят — сто миллионов лет эволюции.

Существо-убийца представляло собой компактную груду мощных мускулов, облаченных в гладкий черный мех. Таня разжала его окровавленные челюсти, перед камерой обнажились клыки. Затем Таня попросила меня перевернуть животное и указала на соски и когти.

— Млекопитающее, — констатировала она. — Возможно, потомок каким-то образом уцелевших крыс или мышей.

Когда мы возвращались к самолету, Таня, все еще светясь от удовольствия, простила Арни убийство.

— Перед нами удивительный мир! С отрытыми объятиями он примет человечество, — воскликнула она. — Такой же новый и непознанный, каким когда-то казался Марс.

— И скорее всего столь же враждебный, — пробормотал Арни. — Сформировалась совершенно новая биологическая цепочка, где, боюсь, нам нет места.

— Поживем — увидим, — пожала она плечами и вновь обернулась к морю, где жили большие амфибии, и джунглям, породившим убийцу. — Как раз для этого мы и прилетели.

Таня отправила Робо соскабливать почву с верхушки каменистого холма, так, чтобы получилась ровная площадка, где разместится наша лаборатория и жилые помещения. Мы выгрузили припасы и поставили геодезический купол. Пока робот нарезал камень для строительства оборонительных заграждений, Таня водила меня в недолгие экспедиции вдоль берега и вверх по склону, где я записывал ее репортажи об обнаруженной флоре и фауне. Прошло всего несколько недель, а она уже спрашивала Пепа, достаточно ли на корабле горючего.

— У нас есть все необходимое оборудование, чтобы производить горючее прямо на месте, — ответил он, — почти из любого органического материала.

— А запас все еще на борту?

— Корабль долетит до Луны и с тем немногим, что есть в баках.

— С двумя членами экипажа?

— Думаю, так будет безопаснее, — нахмурился Пеп, — но мне и здесь неплохо.

— Мне тоже. — Таня усмехнулась его недоуменному виду. — Думаю, мы прилетели, чтобы остаться. Я только хочу, чтобы ты слетал и забрал все, что нам потребуется для выращивания нашего собственного биокосма: семена, замороженные яйца и эмбрионы, оборудование для лаборатории.

— И ты называешь это домом, — сердито бросил Арни, — с тем-то черным месивом за самой грядой?

Таня пожала плечами:

— Присутствует, конечно, некоторый риск, но нам часто приходится рисковать. Мы должны справиться, если это в наших силах, и оставить записи следующим поколениям, если не сумеем сами.

Таня обратилась ко мне:

— Полетишь с Пепом. Переведи в голографический формат все собранные данные и то, что мы будем присылать. Оставайся на Луне и будь на посту к приходу следующего поколения.

— Они оставят нас здесь? — Арни не был готов к такому повороту событий. — В полном одиночестве?

— Пеп вернется, — сказала Таня. — А у тебя и здесь предостаточно забот: тестировать почву под первые культуры, разведывать район на наличие нефти и руды, которые нам пригодятся.

* * *

Мы с Пепом вернулись на Луну. Мой пес, Землянин, которого я оставил под присмотром Робо, был вне себя от счастья, когда увидел меня. Роботы загрузили и заправили корабль. Пеп полетел обратно, оставив нас с Землянином совершенно одних.

Я не привык к уединению. Робо не назовешь хорошей компанией, голограммы ничего нового не рассказывают, один Землянин был моим утешением, да новости с Земли занимали меня некоторое время.

Таня сообщила, что Пеп накачал еще один геодезический купол, в котором разместился гидропонный сад. Арни исследовал участки земли, пригодные для фермерства. Как только закончился сезон дождей, Робо построили ирригационную дамбу для отвода поливной воды из реки.

— Арни развлекается охотой на годовалых прыгунов, когда нам требуется мясо, — рассказывала Таня. — Неплохо для разнообразия после этого радиоактивного питания, что мы привезли с Луны. Гиппокиты ходят туда-сюда от реки к траве. То выйдут попастись, то ныряют обратно. Пару раз остановились, разглядывая нас, потрубили и ушли. С тех пор не обращали на нас никакого внимания. Мне наш крохотный островок человечества кажется совсем безопасным, хотя Арни все еще побаивается того черного пятна. Он ушел — решил подняться на западные утесы и взглянуть, что там за грядой.

Следующая радиопередача пришла спустя несколько часов.

— Арни вернулся. — Таня говорила быстро и напряженно. — Он изможден и ужасно напуган. За ним что-то гналось. Он назвал это ураганом. Но все очень непонятно. Говорит, это похоже на облако, такое темное, что Солнца не видно. И этот рев — будто ураган. Что-то падает сверху, но не дождь. Арни сказал, что наши дни на Земле сочтены.

9

Монитор погас. Осталось только электрическое потрескивание эфира. Там, за куполом, полная Земля висела в лунной ночи. На моих глазах Африка скользнула в темноту. Я наблюдал ползущую в этот бесконечный день Америку в черных заплатах, видел, как снова вернулась Африка, и наконец услышал голос Тани:

— Мы в отчаянном положении. — Ее изможденное лицо пересекали какие-то черные линии. В окне, у которого стояла Таня, я заметил неподвижный черный склон, доходящий до темных потоков застывшей лавы, граничащих с долиной Разлома. — Жуки здесь все заполонили, — торопливо проговорила она хриплым голосом. — Вот откуда появились те прокаженные зоны — их оставляют жуки.

Сбереги те немногие факты, которые мы успели послать: эта информация обязательно потребуется, когда вновь родившиеся клоны будут предпринимать очередную попытку. Думаю, эти насекомые-мародеры развились из выжившей благодаря мутациям саранчи или цикад. По всей видимости, у них изменяющиеся миграционные фазы, как у нашей древней саранчи, насколько я понимаю их жизненный цикл. Он очень необычен. Периодичный, на мой взгляд, как у семнадцатилетней цикады, хотя, наверно, гораздо длиннее.

Должно быть, они проводят десятки лет или даже столетия под землей, питаясь корнями и соками растений. Активная фаза наступает, вероятно, когда погибает слишком большое число их биологических хозяев. Выйдя на поверхность, они безжалостно пожирают всю органику в зоне досягаемости и мигрируют на новую территорию, чтобы отложить яйца. Так начинается новый цикл.

Они обрушились на нас внезапно. Это какой-то кошмар. Целые стаи вьются над нами, заслоняя небо. Гул стоит оглушительный. Падают, как град, и съедают все живое: деревья, кустарники, траву, сушняк, животных, их трупы. Жуки спариваются в своих собственных экскрементах, закапывают в них яйца и издыхают, создавая своими телами черный гниющий ковер, который наполняет воздух невыносимым смрадом.

На космолете мы в безопасности. По крайней мере сейчас. Но вокруг царит полное опустошение. Жуки сожрали пластиковые геокуполы и с ними все припасы. Подчистую смели лес, траву. Они умертвили и пожрали прыгунов. Поедали без остатка, вместе с костями.

Жуки сбросили крылья и пожрали их. Погибая, они ели своих мертвых. Их больше нет. Ничего живого, кроме яиц под слоем пыли, ждущих, когда ветер и вода занесут сюда новые семена и оживят землю. Тогда они вылупятся снова, выйдут из яиц, размножатся, и начнется новая волна убийств.

Теперь, когда дует ветер, в воздух поднимается черная пыль, отдающая горьким привкусом смерти. Гиппо вышли из водоема, одиноко побродили по берегу в поисках травы и снова погрузились в пучину. В поле зрения не осталось ничего живого. Ничего, кроме нас, заключенных в тишину столь же страшную, как и рев тех морских животных.

Не знаю, сколько мы еще протянем. Арни предложил все бросить и вернуться на Луну. Но у нас не хватит топлива. У нас нет припасов, чтобы предпринять бросок через эту опустошенную зону. Правда, Пеп снял с корабля железо и переплавил его в самодельную лодку. Если жуки не перебрались через море, мы, быть может, попробуем начать все снова на том берегу.

Нам придется оставить корабль здесь вместе с радиопередатчиком. Выходим на связь последний раз. Присматривай за Землей и записывай, что заметишь.

И еще, Данк, — ее голос задрожал, и она остановилась, очевидно, отирая слезы, — я бы не сказала, что мне жаль, что ты не с нами, но ты должен знать: мне будет не хватать тебя. В следующий раз, если он наступит, мы узнаем друг друга получше. Как говорит Пеп, hasta la vista… [2]

До встречи. Фраза отдавала злой иронией, ведь она знала, что этого никогда не произойдет. Может, у них будет шанс, если жуки не нагонят их в море.

Но мои друзья находчивы. Сделают все, что смогут. Я мог бы уговорить главный компьютер соорудить с помощью Робо новый корабль, который отвез бы им припасы, но он вряд ли послушает меня.

И вот я здесь. Один на один с компьютером, моим гончим псом и Робо. Компьютер не был запрограммирован для общения с человеком, хотя он и содержит все свидетельства погибшей Земли и рассказы о попытках наших собратьев вернуть ее к жизни. У меня есть возможность просматривать видеозаписи и слушать повествования голографических родителей. Землянин — неплохая компания, но он уже не молод, а я не умею клонировать. Робо будут заботиться обо мне, пока я жив, но когда меня не станет, они не умрут от горя.

* * *

Прошли тысячи лет. Мы — очередное поколение. Большая часть Земли по-прежнему носит на себе темные шрамы, хотя с территории Африки и Европы эти пятна исчезли. Мы пятеро снова возвращаемся на Землю, прихватив криостат, наполненный семенами и клетками, чтобы засеять и заселить планету. Диана взяла с собой голографические копии своих драгоценных артефактов, а еще — целую библиотеку на кассетах, дисках и кубах.

Приземляться будем в дельте Нила. Сейчас она затоплена водой Красного моря, а сама долина выглядит ярко-зеленой полосой, перечеркивающей кирпично-красную пустыню. Пеп выбрал для посадки пятачок чуть севернее того места, где когда-то стояли пирамиды.

Корабль перегружен. Пеп считает, что на разведывательный полет и приземление нам потребуется столько топлива, что вернуться на станцию мы уже не сможем. Но мы готовы остаться. Спустившись на низкую орбиту, ищем следы жизни.

— Технология! — На первом же витке над Нилом из пилотской кабины раздался полный ликования возглас Пепа. — У них технология! Я слышал свист и писк по радио, а потом оно разразилось престранной музыкой. Думаю, мы свое дело сделали.

— Если так, — глядя в телескоп, пробормотала с благоговением Диана, — надеюсь, новая цивилизация готова к нашему визиту… очень хочется верить.

— Может статься, — с сомнением покачал головой Арни, дожидающийся своей очереди у телескопа. — Мы их еще не видели.

— Может статься? — передразнил Пеп. — Да мы прилетели, чтобы встретиться с ними, и более того, я уверен, у них есть, что нам показать. Я вижу массу ярких линий поперек древней дельты. Некоторые из них тянутся к самой реке. Думаю, это каналы. А там…

У него захватило дух.

— Mira! [3] Вы только взгляните на это! Там линии составляют более тесный узор. Это, наверно, городские улицы. — Пеп молча наблюдал, как под нами крутится Земля. — Здания! — Он говорил громко и взволнованно. — Это и впрямь город. Я вижу башню в самом центе, когда туда падают солнечные лучи. Новая Александрия!

— Попробуй связаться с ними, — посоветовала Таня, — запроси разрешения на посадку.

— Посадку? — нахмурился Арни. — Они нас не звали.

— А чем мы рискуем? — спросила Диана. — Что нам терять?

Пеп попытался настроиться на нужные радиоволны, когда мы описывали очередной круг и оказались над городом.

— Помехи, — нахмурился он, и его недовольное лицо между наушников выразило разочарование. — Свист, отрывки какой-то фантастической музыки, голоса, но понять ничего не могу. Говорят все еще по-английски, но ударения другие.

— Смотрите! — воскликнула Таня, глядя в телескоп. — Вон там, на границе с пустыней, к западу от города. Рисунок в виде колеса.

Пеп внимательно рассматривал его.

— Интересно… — Он помедлил и тут же торопливо заговорил: — Аэропорт! Спицы колеса — это взлетно-посадочные полосы. А та большая белая черта — должно быть, дорога в город. Знать бы, как запросить разрешения на посадку…

— Не важно, — сказала Таня. — У нас нет топлива, чтобы думать долго. Приземляйся, но в стороне. За взлетными полосами. Так, чтобы не разрушить чего.

На следующем витке мы плавно скользнули вниз. Под нами замелькали крыши городских домов: красная, желтая, синяя черепица — расположенные в ряд вдоль внушительных широких улиц. Нам навстречу быстро приближался аэропорт. Когда мы пролетали над высокой контрольной вышкой, я ощутил сильный толчок сработавших тормозных двигателей, и корабль накренился для вертикальной посадки. Ревущее пламя и дым застлали все вокруг. Наконец я ощутил толчок, и мы остановились. Когда сила тяги ракеты перестала ощущаться, я снова смог дышать. Таня открыла дверь кабины, и мы осмотрелись.

Дым рассеялся, хотя я по-прежнему ощущал в воздухе его присутствие. Я потер ослепленные солнцем глаза и увидел колючие пучки пустынного желтовато-зеленого кустарника вокруг. Здание терминала высилось далеко на востоке. Мы оставались на борту в напряженном ожидании. По радио ловились потрескивание, визг да какие-то возгласы.

— Возможно, кричат по поводу нашего появления. — Пеп вертел ручки, прислушивался, пытался повторять услышанные голоса. Качал головой.

— Может, и по-английски, — заключил он. — Похоже, но ни слова не разберу.

Солнце палило, и вскоре в самолете стало невыносимо жарко и неуютно оставаться.

— Они не знают, — отпрянул от двери Арни. — Они просто не в состоянии додуматься, что мы привезли сюда наследие их праотцов.

— Даже если и так, — сказала Таня, — мы им дадим знать.

— Каким образом? — Арни взмок не только от жары. Он успел навести справки у Пепа, нельзя ли взлететь снова.

— Не теперь, — ответил Пеп, — только в случае крайней необходимости.

Мы с Таней по ступеням сошли с корабля. Космонавт последовал за нами и побежал вперед с рычанием, стал что-то вынюхивать в кустах, а потом попятился к моему колену и прижался к нему, дрожа от страха. Арни последовал за нами несколько минут спустя, встал в тени космолета и уставился на отдаленную башню за кустарниками. Там начал вспыхивать яркий красный огонек.

— Пытается нас отогнать, — пробормотал Арни.

Я достал фотоаппарат: Таня попросила меня снять пучки колючего кустарника и затем камень, покрытый красным ковриком чего-то, напоминающего мох.

— Прошлая экспедиция оставила сведения об этом красном симбионте, — лаконично проговорила она в микрофон, — который выжил как мутировавший криофит…

— Слышите? — Арни приложил ладонь к уху. — Там что-то гудит.

То, что я услышал, оказалось пульсирующим механическим гудком. Космонавт зарычал еще сильнее и прижался к моей ноге. Вдруг мы увидели нескладного вида автомобиль на высоких колесах, который, мигая цветными фарами, неуклюже взбирался на холм.

— Это наш шанс, — проговорила Таня, — показать им, что мы привезли с собой. И дать им понять, что мы не хотим зла и пришли с миром.

Неуклюже, из-за непривычно тяжелой гравитации, мы поднялись обратно на корабль и спустились со своими подношениями. Диана несла одну из своих самых любимых книг — сборник стихов Эмили Дикинсон, обернутую в хрупкую старинную обложку из полиэтилена. Арни взял с собой громкоговоритель, возможно, копию того самого, который использовал Келл, отгоняя толпу от спасательного судна. Пеп оставался в кабине пилота.

— Мы прилетели с Луны, — проорал в свой рупор Арни, протискиваясь навстречу автомобилю. — Мы пришли с миром. Мы принесли дары.

В автомобиле не было окон, и оператора невозможно было увидеть. Космонавт с лаем бросился навстречу. Арни уронил рупор и встал напротив авто, размахивая руками. С громким гудением автомобиль пронесся мимо, чуть не переехав Арни. Покатился дальше, вокруг нас и боднул корабль. Тяжелые металлические манипуляторы вытянулись вперед, схватили корабль и накренили его. Пеп выбрался наружу, когда космолет приподнялся от земли. Гудение прекратилось, и машина уволокла корабль с собой, а Космонавт все это время, поскуливая, жался к моей ноге.

— Робот, наверно, — почесал в затылке Пеп, провожая долгим взглядом удаляющийся механизм. — Выслали забрать разбитую колымагу.

Сбитые с толку, перепуганные, мы стояли и обливались потом. Вокруг жужжали летающие насекомые. Кое-какие кусались. Таня попросила меня снять одного, что уселся мне на руку, крупным планом. Из пустыни дул горячий ветер, приправленный запахом подгоревших гренок. Мы пешком направились к башне.

— Ну и идиоты же мы, — обратился к Тане Арни, — надо было остаться на орбите.

Она не ответила.

Мы брели вперед, борясь с гравитацией и отмахиваясь от насекомых, пока не преодолели каменистый подъем. Нашим взглядам предстала раскинувшаяся далеко впереди широкая белая сеть взлетно-посадочных полос аэропорта. Словно ступица в центре колеса располагалась башня, до которой оставалось идти еще несколько миль. На широких треугольниках между взлетными полосами были беспорядочно припаркованы самолеты. Некоторые из них стояли на хвосте, для вертикального взлета и посадки, как наш собственный корабль. Но большая часть имела крылья и посадочные приспособления, как у тех летательных аппаратов, которые я видел на картинках с изображениями прошлого. Мы упали на землю, когда над нами с ревом пронеслась огромная сереброкрылая машина, а когда к нам тихо подъехал автомобиль, мы поднялись на ноги. Арни поднял было рупор, но тут же опустил его, когда Таня отрицательно покачала головой. Космонавт, внезапно набравшийся храбрости, рычал и ощетинивался до тех пор, пока машина не остановилась. Из нее вышли трое в белых одеждах, переговариваясь и разглядывая пса. Люди не спускали с собаки глаз. Пес все стоял и лаял. Когда один из троицы направил на него что-то похожее на древний фонарик, пес заскулил и осел на землю. Люди подобрали его и унесли в свой фургончик.

— Почему именно собаку? — озадаченно нахмурился Арни. — Ноль внимания на нас.

— Собаки вымерли, — объяснила Таня. — Это новое для них существо.

— Ого! — ошарашенно вскрикнул Пеп. — Да мы движемся!

Припаркованные рядом с взлетной полосой самолеты плавно отъезжали в сторону. Двигаясь гладко, беззвучно, без единого видимого механизма, гладкий белый тротуар нес нас к зданию терминала. Пеп наклонился, чтобы потрогать его рукой, прильнул ухом к покрытию тротуара.

— Тысячи лет прогресса с тех пор, как мы прилетали сюда сражаться с жуками. — Он встал и пожал плечами, обращаясь к Тане. — Старина Дефорт остался бы доволен.

Десятка два людей выходили из припаркованного самолета на тротуар: мужчины, одетые в панталоны и похожие на юбки килты, женщины в шортах и волочащихся накидках, дети, одетые во все цвета радуги, будто на праздник. И хотя я не заметил ничего отдаленно напоминающего наши желто-оранжевые парашютные костюмы, казалось, никто не обращал на нас ни малейшего внимания. Массы людей вытекали из терминала впереди. Я заметил, что большинство из них носили браслеты или ожерелья с яркими серебряными шариками.

— Сэр, — обратился Арни к ближайшему человеку, — вы не подскажете…

Тот шикнул, призывая к тишине, и, нахмурившись, отвернулся. Люди стояли на тротуаре очень тихо: по одному, парами или небольшими семейными группками — и торжественно смотрели перед собой.

Пеп подтолкнул меня локтем, когда мы обогнули здание и выехали на пышный проспект, ведущий в сердце столицы. Затаив дыхание, я таращился на ряд огромных статуй, расположенных в центре улицы.

— Смотрите! — Подняв руку, Арни указал вперед. — Похоже, они нас и впрямь помнят.

Какая-то женщина в длинном белом одеянии строго взмахнула рукой, заставляя его замолчать, и тротуар понес нас дальше, к высокому металлическому шпилю, прокалывающему небо в конце проспекта. Тонкий полумесяц венчал его, сияя, подобно растущей Луне. Статуи, шпиль, полумесяцы — все было сделано из чистого серебра. Где-то впереди зазвонил колокол, медленными низкими перекатами, как гром вдалеке. Приглушенные голоса смолкли. Все глаза обратились к полумесяцу, и я заметил, что Пеп перекрестился.

— Ритуал, — прошептал он. — Похоже, они поклоняются Луне.

Я услышал, как он вполголоса отсчитывает удары колокола.

— Двадцать девять, — пробормотал он, — количество дней в лунном месяце.

Беззвучно тротуар повез нас дальше, как вдруг Пеп вздрогнул и потянул меня за руку, указывая на статую перед нами. Более чем величественная, в ослепительном серебряном сиянии бокового утреннего солнца, она, наверно, уходила на сотню футов вверх. Прикрывая ладонью глаза и щурясь на солнце, я рассматривал памятник.

Это был мой отец. В том самом пиджаке, который носил его голографический двойник, который обучал нас в рубке. Серебряный гигант размахивал той же самой курительной трубкой, какой чертила в воздухе голограмма, читая лекцию. Мне подумалось, что трубки теперь — не более чем магическая символика. Дефорт не сохранил семян табака.

Люди, что стояли ближе к статуе, пали ниц, прижимая к губам лунные талисманы. Подняв глаза, они на одном дыхании проговаривали молитвы и поднимались на ноги. А мы тем временем двигались к другой монументальной фигуре, которая оказалась выше моего отца. Это был сам Пеп, в летном жакете, в котором прибыл на Луну его физический отец. Гигантская рука статуи была возведена в небо, будто манила нас к шпилю и серпу. Когда мы сравнялись со статуей, люди устремились к ней, преклоняя колени и целуя свои медальоны, читали молитвы.

— Ему и не снилось, — возведя глаза в небо, Пеп благоговейно покачал головой, — что когда-нибудь он станет богом.

Следующая статуя оказалась Таней; еще выше, роскошная в своем залитом солнечным сиянием лабораторном жакете, с огромной пробиркой в руке. Потом — Арни, размахивающий своим молотом геолога-разведчика. И наконец Диана — самая высокая, с серебряной книгой в руке.

Я услышал, как настоящая Диана громко перевела дух, когда прочла заголовок, врезанный в металл:


ЭМИЛИ ДИКИНСОН

ПОЭМЫ


У самой иглы и месяца тротуар заканчивался огромным кругом, уставленным гигантскими серебряными колоннами. Движение замедлялось в этом месте, и все мы оказались близко друг к другу. Раздался единственный оглушительный удар колокола, и люди замерли, устремив взгляды на балкон, расположенный высоко на передней части шпиля. Там появилась кажущаяся крохотной человеческая фигурка в ярком серебряном одеянии, которая возвела руки высоко в небо. Колокол зазвонил снова, и эхо прокатилось по колоннам. Зазвучал голос человека на башне, заглушающий звон колокола. Верующие вторили ему медленным и торжественным псалмом. Человек заговорил вновь, и Пеп схватил меня за руку.

— Английский! — прошептал он. — Странный акцент, но это точно английский.

Говорящий остановился, все еще не опуская возведенных к небу рук. Колокол прозвонил, и его низкие раскаты замерли в тишине. Люди вокруг пали на колени, обратив лица к полумесяцу, мы последовали их примеру — все, кроме Арни. Величавой поступью он вышел вперед, подняв рупор.

— Слушайте! — прогорланил он. — Слушайте же!

Люди вокруг протестующе зашикали, но он быстрыми шагами направился к башне.

— Мы ваши боги! — Он помедлил, дожидаясь, пока его голос облетит колонны. — Мы живем на Луне. Мы вернулись с дарами…

Какая-то высокая женщина в серебряной робе поднялась с колен и закричала на него, размахивая серебряной палочкой. Он повернулся и указал на нас.

— Взгляните на нас! — прокричал он. — Вы должны знать, кто мы.

Женщина направила на Арни свою палочку. Голос его сорвался. Глотая ртом воздух, он выронил рупор и повалился на тротуар. Женщина взмахнула палочкой в нашу сторону. Диана поднялась, помахивая книгой и декламируя стихотворение Дикинсон:


Весть я миру пришлю, что так дремлет далеко,

О простых письменах, что природа дала.

И за нежность мою не судите вы строго,

Что природе великой сполна отдана.


Я с трудом припоминаю отчаяние в ее дрожащем голосе, едва сдерживаемое возмущение на лице женщины. Она смела каждого из нас своей палочкой. Туманная дымка охладила лицо и обожгла щеки. Казалось, тротуар покачнулся, и я, по всей видимости, упал.

10

Долго еще мне казалось, что я нахожусь на Луне, на станции Тихо, в постели нашего маленького лазарета. Надо мной стоял робот, так же терпеливо и неподвижно, как наши старые добрые Робо. Мягко жужжал вентилятор. Воздух был теплым со странным свежим ароматом. Я ощущал некоторый шаткий комфорт, пока пощипывание на лице не вернуло мне память: проспект с гигантскими серебряными статуями, строгое лицо женщины в серебристой робе, ледяной туман, источаемый ее серебряной палочкой.

Окончательно я очнулся от ужаса. Попытался встать с постели, но обнаружил, что совсем обессилел. Робот склонил линзы, нагнулся ко мне, пощупал запястье, проверяя пульс. Тогда я понял, что он другой: его гладкое пластиковое туловище было бледно-голубым, как и стены. Хотя формой он почти не отличался от роботов на Луне.

От земной гравитации кружилась голова. Робот помог мне опуститься в постель и, казалось, слушал, что я говорил ему, но когда он стал отвечать, я ровным счетом ничего не понял. Когда я снова попытался встать, он помог мне сесть в кресло и покинул комнату, чтобы привести врача-человека — худого темноволосого мужчину, на аккуратном белом халате которого красовался серебряный полумесяц. Доктор быстро и со знанием дела послушал сердце, пощупал живот, покачал головой в ответ на мои попытки заговорить с ним и повернулся к двери, собравшись уходить.

— А что с моими друзьями, — прокричал я ему вслед, — где они?

Доктор пожал плечами и вышел. Робот стоял и наблюдал за происходящим. Когда я смог встать, он взял меня за руку и проводил наружу, в круглый сад, окаймленный круглым зданием. Линзы-глаза робота неотрывно следовали за мной, когда я прогуливался по посыпанным гравием дорожкам меж странных растений, наполнявших воздух незнакомыми ароматами. Мне думалось, что за другими дверьми могут скрываться мои друзья, но когда я попытался постучать, робот схватил меня за руку. Когда же я проявил настойчивость, он достал маленькую серебряную палочку, пристегнутую к его поясу, и тихо пригласил меня вернуться в свою комнату.

Вот под такой охраной я и находился, но для заключенного со мной довольно хорошо обращались. Мои слова ничего для робота не значили, но он кивал, когда я потирал губы и живот, и приносил поднос с едой: фрукты, которых мы никогда не видели на Луне, тарелку хрустящих коричневых кексов с запахом ореха, бокал очень хорошего вина. Ел я с неизвестно откуда взявшимся аппетитом.

По большей части робот был молчалив, но время от времени его прорывало на разговоры. Очевидно, он хотел многое узнать. Как и я. Меня переполняли отчаянные вопросы об этих отдаленных потомках и их планах касательно нас. Казалось, робот слушал меня безучастно, но затем покинул комнату, заперев дверь на ключ и не оставив и намека на ответы.

Преследуемый нашими колоссальными изображениями, стоящими посреди города, той ночью я спал плохо. Мне снилось, что статуи неуклюже шагают за нами, преследуют нас, не отставая ни на шаг. А мы с друзьями спасаемся бегством, пересекая безжизненный ландшафт, усеянный глубокими кратерами, которые выгрызли в планете тысячу лет назад черные насекомые.

Мурашки бегали по спине от ужаса при взгляде на тех огромных идолов. Уж не собираются ли горожане принести нас в жертву в том священном круге? Или утопить в Ниле?

Скормить насекомым? Залить расплавленным серебром и поставить на страже Земли против очередного вторжения клонов-еретиков? Я проснулся в холодном поту в боязливом ожидании неминуемой развязки.

На следующее утро робот принес с собой какое-то устройство странного вида и привел подвижную женщину, стройную и невысокую, отдаленно напоминающую Диану. Но в отличие от Дианы кожа ее была морщинистая и темная от солнца, которое никогда не проникало в купол нашей станции. Наверно, женщина эта была кем-то вроде монахини: облаченная в высокий серебристый тюрбан, она то и дело касалась пальцами своего серебряного лунного амулета, когда ее что-то озадачивало или приводило в беспокойство. Она установила внесенный роботом аппарат, и на стене возникла проекция следующих строк:


С небес до моря далеко:

Янтарного рукой

Луна ведет его, покорного, как отрока, с собой,

В священные пески лежит их долгий путь…


Знакомые строки. Помню, Диана их читала вслух с обожанием в голосе, хотя для меня они ничего определенного не значили.

Теперь они казались еще более странными, потому как женщина читала их нараспев, будто молитву. Дважды или трижды повторив их однообразным торжественным голосом, она прочла отрывок медленнее, наблюдая через очки в темной оправе, какой это вызовет у меня отклик. Наконец я кивнул, внезапно узнав строки. В языке изменились гласные: Луна теперь звучала как «Лана», а море превратилось в «муре».

Монахиня приходила еще не раз и с помощью своего аппарата обучала меня, словно ребенка. И хотя я потихоньку начал понимать слова, все остальное шокировало: растения, животные, одежда и инструменты, карты мира и математические знаки. Наконец мне удалось задать женщине вопрос о судьбе моих товарищей.

Нахмурившись и покачав головой, она строго сказала:

— Глупо. Не умно.

Когда я попытался рассказать ей, что мы прилетели с Луны, она лишь побранила меня и покачала головой, жалея. Трогая свой священный амулет, она рассказывала о Всемогущей Пятерке, которая устроила на Луне рай, где блаженные пребывают в вечной радости — не чета мне, а притворщики, которые пытаются украсть священную власть, будут вовеки гореть в аду под землей, пожираемые черными демонами.

В старые времена, зловеще поведала она, мою заблудшую душу стали бы очищать огнем, но теперь времена просвещенные и, на мое счастье, тех, кто пытается дурно обращаться со священной Книгой, считают либо психически больными, требующими лечения, либо грешниками, заслуживающими вечных мук ада.

Моя опекунша пыталась объяснить мне истинное положение вещей под Луной и исцелить мою больную душу. В качестве лекарства она избрала массивный том в серебряной картонной обложке с теологическими трактовками почти каждого слова святого писания. Искусителем Дикинсон был самый коварный бог, Пеп, очаровывающий и обманывающий. Диана — это не только Пресвятая дева, но и душа, выбравшая себе в спутники праведников, которые обитают с ней в раю. А сама книга — это ее письмо миру, который дремлет где-то вдалеке.

Я оставался необращенным до тех пор, пока однажды, прогуливаясь по саду в сопровождении робота, не сошел с тропинки, чтобы сорвать какой-то лиловый цветок. Робот запротестовал: «Нейт, нейт» — и забрал у меня цветок, но не заметил, что в ладони моей остался небольшой комочек бумаги. Когда мне удалось развернуть записку в полном одиночестве, в ванной комнате, оказалось, что это записка от Тани, написанная на пустой странице, вырванной из ее собственной древней копии сборника поэм Эмили Дикинсон.


Этим людям удобнее считать нас сумасшедшими, хотя они с трудом объясняют себе, как мы прибыли на планету в корабле, каких они не видели прежде. У моего доктора собственная теория на этот счет. Он пытается убедить меня, что мы прилетели из Южной Америки, которая остается неколонизированной. Он рассказывает историю о пропавшей экспедиции, отправившейся туда пару сотен лет назад воевать с черными насекомыми. Похоже, они потерпели крушение где-то в сельве Амазонки, в зоне, которую насекомые только начали заполонять. Попытка спасти их провалилась, но доктор считает нас потомками выживших там. По его мнению, мы каким-то образом спаслись, отремонтировали корабль и на нем вернулись. Думаю, нам лучше придерживаться этой версии, если хотим выбраться отсюда.


Я свернул записку в трубочку и на следующий день выбросил ее на том же месте, где и нашел.

* * *

В конце концов мы все согласились с идеей Тани, хотя Арни артачился поначалу, пока Диане не позволили уговорить его. Он был очень недоволен до тех пор, пока не нашел работу на одной из землечерпательных компаний на Ниле, где улучшал качество канала и превращал болото в новую землю, пригодную под строительство пакгаузов и доков. Говорит, теперь он более счастлив, чем когда бил баклуши на Луне.

И хотя минувшие столетия стерли все следы нашего собственного времени, здешние люди продолжают исследовать собственное прошлое в поисках свидетельств святых клонов. Диана получила должность в музее, где наилучшим образом применяет свои навыки реставрации и сохранений ценностей старины.

Пеп получил лицензию пилота, а Таня занялась исследованиями методов борьбы с хищными насекомыми. Сейчас они отправились в очередную экспедицию и пытаются сделать Америку пригодной для жизни.

И хотя все, что я знаю об истории, — лишь ересь, строго-настрого запрещенная, я получил работу в университете в качестве смотрителя. Благодаря этому у меня есть возможность пользоваться радиооборудованием и связываться с лунной станцией.

Нам остается только надеяться, что наши собственные серебряные колоссы доживут до тех времен, когда новый Египет станет лучшим местом, чем когда-то был наш собственный мир.

Однако этого почти наверняка не произойдет. Арни говорит, не произойдет никогда. Диана штудирует Дикинсон, пытаясь обнаружить там хоть что-то, что привело бы людей к новому просвещению, но они не желают иной трактовки священного слова. Таня считает, что самое лучшее, что мы можем предпринять, — выучить необходимые ритуалы и молитвы, поклоняться тем богам, которыми мы на самом деле не были, и дожить остаток дней своих, сохраняя молчание о станции и об истинном положении вещей.

Те несложные роли, которые мы здесь исполняем, занимают все наше время. И хотя мы стараемся держаться подальше друг от друга и избегаем любого внимания к нашим персонам, представляющего угрозу жизни, иногда мы все-таки встречаемся за ленчем в небольших заведениях, где собираются простые рабочие. Мы поддерживаем друг друга, и мысль, что станция Тихо пребывает в целости и сохранности на далеком кратере, греет душу.

Хочется думать, что свою задачу мы выполнили: жизнь на Земле восстановлена после очередного великого катаклизма — и не потребовалось миллионов лет эволюции, в результате которой мог и не сформироваться вид подобный нам, людям. Мы существуем, как и наша наука и искусство, хоть в измененной форме и не полностью. Может статься, этот новый мир и выживет. А если нет, если все обернется наихудшим образом и если какое-то очередное зло обрушится на Землю извне, главный компьютер обязательно клонирует нас снова, чтобы дать нам еще один шанс.

Загрузка...