Глава шестая

Сев в самолет, Тара Уэллс облегченно вздохнула, скинула туфли под сиденьем, которое находилось впереди нее, и, закрыв глаза, откинулась назад. Роль таинственной незнакомки под вуалью была ей не по душе. Но это было лучше, чем терпеть взгляды со всех сторон — испуганные, жалостливые или откровенно оскорбительные, — которые встретили ее, когда она — попыталась пройтись по улицам с неприкрытым лицом. А скоро-скоро… Она подумала о своей будущей жизни, и лицо ее стало твердое и решительное, каким оно бывало прежде у женщины по имени Стефани Харпер.

После того как Тара уехала от Дейва, она пережила целую эмоциональную бурю, после которой почувствовала себя выжатой как лимон, но в то же время более сильной. Всю свою поездку в Дарвин на трейлере она провела как в кошмарном сне, когда в ее памяти вспышками боли и ужаса стали мелькать прежде вытесненные в подсознание эпизоды недавно пережитого. Первая такая вспышка возникла перед ее глазами, когда огромный автомобиль ухнул в неглубокую речушку, пересекавшую дорогу недалеко от того места, где се подобрал водитель. Когда брызги воды, поднятые колесами грузовика, хлестнули по ветровому стеклу, Тара вскинула руку и закричала: она была уверена, что вода сейчас ударит ее по лицу, накроет ее с головой, ослепит ее глаза и заполнит ее задыхающийся рот. Она с трудом овладела собой, тяжело дыша и вздрагивая всем телом, видя любопытные взгляды водителя в свою сторону, но была не в силах ничего ему объяснить.

Вслед за этим первым воспоминанием на нее исподволь, как воры в ночи, безжалостно налетели и другие. Она снова увидела закат над болотом, почувствовала дно лодки под ногами и фотоаппарат в руках. Всплыв на поверхность и в панике захлебываясь, она увидела холодные глаза своего убийцы — Грега! Моего мужа! О Боже! А позади него ту — другую женщину — женщину, которая сидела, как загипнотизированная, когда я кричала ей, моля о помощи, — Джилли. А потом — боль, неописуемое ощущение бритв, полосующих ей руку, горячая кровь, хлещущая из ран на ее лице, вода, в которой она тонет, тонет, и наконец — мрак и забвение. В то время как трейлер громыхал по пустынным просторам северных земель, она кусочек за кусочком сложила мозаику своей прежней жизни в единую картину. К тому времени, когда они прибыли в Дарвин, она знала, что раньше ее звали Стефани Харпер.

Но Стефани Харпер больше не было. Ее муж хотел, чтобы она умерла, и убил ее. Сотрясаясь от рыданий, она осознала себя как женщину без лица, без имени, без прошлого. Все это он у нее отнял. Теперь она была никем и ничем.

Вместе с нахлынувшими воспоминаниями в ее голове горькой иронией вновь прозвучали слова Дейва: «Ты была спасена для чего-то. Или для кого-то.» — «Спасена? Для мужа, который был виновником ее беды?» — Она гневно улыбнулась, и ее исковерканное лицо горестно сморщилось. — «Что ж, возможности сделать вторую попытку он не получит. Спасена? Для чего? И зачем только судьба вырвала ее из лап смерти, которая сейчас была бы куда более желанна, чем это невыразимое страдание!»

В приступе отвращения она сорвала с пальца обручальное кольцо и вышвырнула его на дорогу.

«Почему? Почему? Почему? — то и дело повторяла она про себя, сидя в кабине трейлера, где ее час за часом, не переставая, терзали мучительная боль и жаркий гнев. — Почему, Грег? Ведь я так тебя любила, как никакая другая женщина тебя никогда не полюбит! Почему же я потеряла твою любовь? Почему ты хотел, чтобы я умерла? Почему ты меня так ненавидел? — Она все глубже погружалась в пучину горя и ярости, пока, наконец, достигнув самого дна, не нашла спасительную ниточку, ухватившись за которую, она постепенно стала приходить в себя. — Ведь для чего-то я спасена, — подумала она исступленно. — Ведь и Дейв говорил об этом. Должно быть, именно для того, чтобы узнать, почему. Ну хорошо, а что же дальше? — Ответ не заставил себя ждать:

— месть! Я ему отомщу. — Она стала мысленно перебирать возможные формы мести. Однако голова ее оставалась ясной и холодной. Она подумала было о том, чтобы передать его в руки полиции, но тотчас же отказалась от этой идеи. Этого будет недостаточно, — подумала она. — Ведь в этом случае я никогда не смогу узнать, почему. А я должна узнать. И я обязательно узнаю».

Женщина, которая вышла из автомобиля в Дарвине, шаталась от слабости, как после долгой болезни, и чувствовала себя так, как будто у нее был обнажен каждый нерв. Однако внутри себя она ощущала стальной стержень: у нее теперь была цель, и осознание этой цели дало ей силу, которая должна помочь ей пройти через любые испытания. Она отчаянно нуждалась в этой силе, потому что это было единственное, что у нее оставалось. Но она знала, что для нее этого будет вполне достаточно. Ее первым испытанием было обращение опалов Дейва в наличность. Она заставила себя поочередно обойти все бывшие армейские казармы, где в Дарвине размещались торговцы драгоценными камнями и ювелиры, чтобы как следует прицениться, выдерживая при этом любопытные взгляды и бесцеремонные вопросы и отражая попытки сбить цену. К концу дня ее замутило от переутомления. В мастерской ювелира, на котором она в конце концов остановила свой выбор, ее охватил приступ паники, и она выбежала на свежий воздух. Встревоженный ювелир бросился за ней вдогонку.

— Эй, мадам! — крикнул он. — Не убегайте, не получив деньги. Очень уж хорошие у вас камушки. С вами все в порядке?

Она отказалась от его предложения помочь, взяла деньги и убежала прочь, чувствуя, что силы ее вот-вот оставят. Однако результаты превзошли ее самые фантастические ожидания. Она ступила на территорию квартала ювелиров бродяжкой, не имеющей ни цента за душой, а вышла оттуда обладательницей такой суммы денег, которой ей хватит на все что угодно. Я снова готова открыть свое дело, подумала она. Свое собственное дело. Дело Тары Уэллс.

Она без промедления отправилась в самый лучший отель, где всякие подозрения, возникшие было при виде странной женщины в выцветшем немодном платье с чужого плеча, тотчас же развеялись, когда она уплатила вперед за самый дорогой номер и стала раздавать щедрые чаевые. Уединившись в своем номере, Тара отправила посыльных во все магазины модной одежды, и, как только разнесся слух о том, что в город приехала богатая эксцентричная дама, каждый поспешил ей угодить. И все же примерка новой одежды была ей не в радость. Получив наконец возможность взглянуть на себя в большое зеркало, она впервые в полной мере пережила весь ужас своего уродства. И в первый раз за все время с того дня, когда она увидела свое отражение в бочке с водой возле хижины Дейва, она проплакала в подушку несколько часов кряду, целиком отдавшись своему горю и оплакивая не только свое изуродованное лицо и тело, но и потерю самой себя, той, прошлой.

Вволю наплакавшись, она стала успокаиваться, и теперь ею руководил один лишь гнев. Он пробудил в ней такую целеустремленность, какой она никогда прежде не знала. Не сходя с кровати, она обзвонила больницы и врачей по всей Австралии в поисках специалиста по пластической хирургии, который помог бы ей сделать первый шаг в новой жизни. Одно имя ей называли чаще других. Вот почему она была сейчас на пути в Таунсвилл, чтобы оттуда отправиться в сторону Большого Барьерного Рифа. Там, на острове Орфей, находился человек, которому предстояло вернуть ей нормальный облик.


«Холостяцкая жизнь имеет свои прелести, — думал Грег Марсден, валяясь на просторной кровати Макса Харпера в сиднейском особняке Харперов. — Нет нужды вставать в такую рань и угождать кому-то, кроме самого себя. Когда же он решит подняться, то не спеша примет душ, а Мейти принесет ему завтрак. Не так уж плохо», — подумал он.

Но, с другой стороны, и ничего хорошего. Ибо он был не холостяком, а мужем, недавно лишившимся жены, и толком не представлял себе, сколько еще времени ему предстояло играть роль убитого горем вдовца. Как он и ожидал, газеты и телевидение разнесли страшную историю, приключившуюся со Стефани, по всему миру, и с того самого момента, когда они покинули лагерь и вернулись к цивилизации, за ним непрестанно охотились репортеры, фотографы и киносъемочные группы. Ему удалось под предлогом глубокого горя отвертеться от всевозможных интервью. Что еще важнее, он убедил враждебно к нему настроенного Филипа в необходимости оградить Джилли от любых ненужных стрессов и знал, что в своем большом особняке на Хантерс-Хилл она была надежно укрыта от назойливых газетчиков. Наконец, поскольку он по собственному опыту знал, что прессу нужно чем-то подкармливать, чтобы она была довольна, он передал семейный альбом Стефани и все свои свадебные фотографии одному агентству, которому удалось выручить кругленькую сумму за каждый снимок. Так что пока все шло весьма неплохо.

Однако Грегу все еще нужно было держаться очень осторожно, потому что при его характере всякие ограничения выводили его из себя. Он был уверен, что ни один человек не знает о нем и Джилли, и не было никаких причин для того, чтобы об их связи стало известно.

Сразу после происшествия Джилли совершенно раскисла, однако, ему удалось привести ее в чувство. По правде говоря, пережитое ею потрясение обострило ее влечение к нему, и он намеренно рисковал, приходя каждую ночь к ней в палатку, чтобы еще и еще раз испытать на себе силу ее страсти, даже когда в лагере появился Билл Мак-мастер. Его безрассудство одновременно и возмущало, и завораживало ее. Она целиком, и телом и душой, принадлежала ему.

Вслед за этой мыслью он почувствовал знакомый прилив возбуждения. «Неплохо было бы, если бы она сейчас оказалась здесь. — Он мысленно представил себе ее тело, ее руки, ее язык… Вздрогнув, он одернул себя. — Так не годится, приятель, — сказал он себе с упреком, — неужели ты хочешь все вот это потерять из-за какой-то бабы? Даже если эта баба — Джилли, лучше которой у него до сих пор никого не было». — Он вспомнил, как он вернулся в особняк Харперов и какую тихую войну ему пришлось выдержать, чтобы утвердиться в глазах Мейти и прочей домашней прислуги, настолько преданной своей хозяйке, что теперь, казалось, даже воздух, которым он дышал, был насквозь пронизан их молчаливыми упреками. И все-таки он с ними справился. Теперь они стали совсем ручными. Даже ее дети терпели его присутствие.

И потом был еще один момент, который адвокаты красиво именовали «наследственным имуществом Харперов». Перейти во владение наследством было невозможно до тех пор, пока не будет найдено тело Стефани. При мысли об этом Грег раздраженно нахмурился. Он не сомневался в том, что она мертва. Перед его глазами вновь встала картина того, как на нее медленно наваливалась смерть, когда крокодил в последний раз утащил ее под воду. Он видел, как закатились ее глаза, так что стали видны одни белки, а окровавленный рот испустил последний вздох, отчего по воде пошли пузыри. Он еще очень долго караулил то место, но ни Стефани, ни крокодил больше не появились на поверхности. Он знал, что ее тело, должно быть, застряло где-то в корнях одного из деревьев, которые во множестве росли по берегам лагун. Сейчас было бы очень кстати, если бы оно всплыло и его доставили бы домой для пышных похорон. Но ничего. Все доходы Стефани теперь стекались к нему: Стефани ведь оформила их совместное владение всем имуществом. Кроме того, у него были и собственные средства, которые полагались ему как члену правления «Харпер майнинг». У него был дом, была яхта, была прислуга. И у него была свобода. Начнем с шикарного завтрака, решил он. А с сексом можно подождать. С этим он как-нибудь разберется. «Ну, кто на новенького? — подумал он с довольной ухмылкой. — Подача моя».

Маленький катер осторожно выползал из оживленного таунсвиллского порта. Тара, стоявшая на палубе наедине со своими мыслями, почти не замечала красоты открывавшегося перед ней вида. Во время перелета на юго-восток из Дарвина в Квинсленд она настолько углубилась в размышления о своих планах, что даже ни разу не взглянула через иллюминатор на территорию, над которой пролетал самолет. Среди всех штатов Австралии, каждый из которых по-своему красив, только в Квинсленде можно увидеть одно из величайших природных чудес света. Множество людей приезжает сюда отовсюду, чтобы полюбоваться потрясающим великолепием Большого Барьерного Рифа. Но Тара Уэллс была занята совершенно иными вещами.

И все же, когда они стали приближаться к Орфееву острову, он невольно привлек к себе ее внимание. Остров, казалось, плыл по аквамариновому морю, и его невысокие, покрытые пальмами холмы, сияющие белые пляжи и приветливая группка бунгало нежились под яркими лучами тропического солнца. Из большого здания в центре жилого комплекса вышла дородная женщина в ярком гавайском платье «му-му» и направилась к причалу. В руке она держала пестрый зонтик для защиты новоприбывшей пациентки от солнца. Когда катер подошел к причалу, она помогла Таре сойти на берег.

— Добро пожаловать в клинику Маршалла!

Тара увидела перед собой энергичную женщину лет пятидесяти с небольшим, по-матерински уютную, с широкой дружелюбной улыбкой. Не обращая внимания на молчание Тары, она без умолку болтала:

— Какой нынче замечательный день, правда? Я бы сегодня ни за какие деньги не согласилась помереть, хотя деньги мне ой как бы пригодились. Я — Элизабет Мейсон, хотя меня называют просто Лиззи. А вы — Тара, верно?

— Да.

— Это весь ваш багаж? Давайте-ка его сюда, Лиззи без усилия подняла чемоданчик Тары, и они вместе зашагали по причалу в сторону главного здания.

— Доктор Маршалл сейчас ведет прием, а то бы он сам вышел вас встречать. Но я состою у него в штате, этакая каждой бочке затычка. А как вы к нам попали? Где вы узнали о нашей клинике?

— Да так, — неопределенно сказала Тара, — прочитала о вас в журнале.

Она сделала глубокий вдох.

— Я приехала сюда, потому что, если не ошибаюсь, вы специализируетесь на… восстановительной хирургии.

— Это точно, — весело сказала Лиззи. — Доктор Маршалл, пожалуй, лучший специалист по пластической хирургии во всей стране. Пока учился в медицинском колледже, ночами подрабатывал. А затем померла какая-то его родственница — тетка, что ли, — и оставила ему в наследство кучу денег. Конечно, он мог бы на все плюнуть и жить в свое удовольствие. А он вместо этого открыл вот эту клинику. Лечит аборигенов, которые к нему обращаются, за бесплатно. Он никогда на этот счет не распространяется, но такой вот он человек.

Живость Лиззи и очевидная радость, которую она получала от работы, тронули какую-то струнку глубоко в душе Тары, и она почувствовала, как сама начинает оживать и возвращаться к реальности.

— Вот ваш дом, — сказала Лиззи, останавливаясь перед небольшим бунгало и открывая дверь.

Внутри была прекрасная маленькая гостиная, просто, но элегантно отделанная в серо-голубых тонах и обставленная изящной бамбуковой мебелью, превосходно гармонировавшей с природой пальмового острова. Позади гостиной располагались спальня и ванная комната. Это был идеальный домик на одного. Тара почувствовала необъяснимое облегчение.

— Вам здесь будет хорошо, — с уверенностью сказала Лиззи. — Кровати здесь очень удобные, кругом тишина и покой, и вы можете делать что хотите.

Она снова вывела Тару из домика и показала на другой конец газона, где поблескивал плавательный бассейн, укрытый от солнца высокими покачивающимися на ветру пальмами. Пациенты лежали в шезлонгах или осторожно шагали взад и вперед, как будто упражнялись в ходьбе. Кто-то был занят беседой, а кто-то плескался или плавал в бассейне — одни уверенно, другие не очень. Кое-кто был весь в бинтах, а те, кто недавно перенес операцию, носили широкополые шляпы и держались в тени, пряча нежную кожу от солнца. У всех были шрамы, а у некоторых бедняг недоставало пальцев и даже рук или ног либо были какие-то другие увечья. « Просто собрание уродцев, — с горечью подумала Тара, — ну прямо-таки курорт для калек. Боже, только бы мне когда-нибудь выбраться отсюда…»

— Не беспокойтесь, дорогуша, — обратилась к ней Лиззи, понимающе глядя на нее. — Не надо за них переживать: сами-то они не слишком переживают. А уезжают отсюда все с улыбками. Уж доктор Маршалл как следует старается на этот счет.

Доктор без промедления занялся своей новой пациенткой. Тара почувствовала непривычную робость, когда пришла Лиззи, чтобы отвести ее на первый осмотр. Однако ее страх несколько приутих при виде высокого мужчины с добрым лицом, ожидавшего ее во врачебном кабинете в главном здании клиники, Чувствуя, как она напугана, он не стал пытаться занять ее пустым разговором, а сразу приступил к тщательному обследованию рубцов на ее лице и теле под сильной лупой, делая записи по ходу осмотра.

Наконец он откинулся назад и посмотрел на нее своими добрыми карими глазами:

— И что же это был за несчастный случай, в котором вы так пострадали?

Тара заколебалась.

— Я знаю, мисс Уэллс, что вам, должно быть, трудно говорить, учитывая повреждения, нанесенные вашим голосовым связкам… Но мне действительно необходимо задать вам эти вопросы.

— Это была автомобильная катастрофа. Столкновение.

— А как давно это было?

— Шесть недель тому назад.

Доктор был уверен, что она говорит не правду. Он наклонился над пациенткой, неподвижно лежавшей на кушетке:

— Не могли бы вы поподробнее рассказать мне об этом вашем… несчастном случае?

— Один старик… Мой друг… Он кое-что знает о травяных снадобьях аборигенов… Он лечил меня пастой, сделанной из цветов и глины…

— Да, да. Мы пользуемся здесь кое-какими из этих средств. Что ж, ваш друг, судя по всему, знает что делает. У вас был серьезный перелом челюсти, но сейчас все прекрасно срослось.

Тара нетерпеливо сказала:

— Доктор Маршалл, я хочу снова обрести человеческий облик. Вы можете мне в этом помочь?

— Мисс Уэллс, ваши раны обширны, глубоки и… весьма необычны. Вам потребуется несколько операций — восстановительных и косметических. К моему величайшему сожалению, вам придется пережить боль, очень сильную боль, а затем какое-то время — крайнее неудобство.

— Я не боюсь боли! — горячо воскликнула Тара. Доктор невозмутимо продолжал:

— И еще одно. Я не смогу приступить к операции до тех пор, пока не размягчится ткань рубцов. На это может уйти несколько недель.

— Это не страшно, — беспечно сказала Тара. — Денег у меня достаточно, а ехать мне все равно больше некуда.

— Деньги здесь у нас — далеко не самое главное. — Тара пропустила мимо ушей его мягкий упрек, и он продолжал тихим голосом:

— Но, конечно, то, что вы отдохнете и наберетесь сил после несчастного случая, во время которого ваш организм перенес такую серьезную травму, пойдет вам только на пользу. А теперь ближе к делу: у вас есть с собой какая-нибудь из ваших последних фотографий? Желательно такая, которая была бы сделана совсем незадолго до несчастного случая.

Она вспомнила день свадьбы, и глаза ее внезапно заполнились горячими слезами. Стиснув зубы, она взяла себя в руки:

— Нет, фотографий у меня нет. В любом случае, — снова задрожав от волнения, она заговорила о том, что она для себя решила, когда лежала на кровати в отеле в Таунсвилле, — мне нужно не просто избавиться от этих шрамов. Мне нужно новое лицо, новая я. Я хочу уехать отсюда совершенно другой женщиной!


Дни на Орфее шли за днями, но целеустремленность Тары не знала отдыха, чего нельзя было сказать о ее израненном теле и измученной душе. Здесь в удивительной тиши почти девственного тропического острова каждый день был столь же великолепен, как и в незапамятные времена далекой древности, а ночь опускалась на него подобно синему шатру, усыпанному мириадами мерцающих золотых звезд. Все дышало свежестью, чистотой и целомудрием. Она чувствовала себя, как Ева в раю, которая начинает все сначала, представляя себе, однако, всю глубину коварства змея-искусителя.

В немалой степени атмосферой мира и спокойствия Орфеев остров был обязан своему доброму гению — доктору Маршаллу. Узнав его поближе, Тара убедилась в том, что забота и внимание к окружающим были для него не просто проявлением врачебного такта, а частью его натуры, следствием глубокого сочувствия ко всем страждущим, которые обращались к нему за помощью. Причем, он отдавал свои силы не просто оказанию медицинской помощи, а созданию целительной среды. И он всегда был готов предложить своим пациентам человеческое, а не холодное профессиональное общение. Однажды Тара столкнулась с ним, когда он вытаскивал свою маленькую шлюпку на отлогий берег, вернувшись с рыбной ловли.

— Вы не подержите этот канат? — обратился он к ней. — Не могли бы вы привязать его вон к тому бревну? Вот замечательно, спасибо вам большое.

Тара молча пошла дальше.

— Эй, постойте, — крикнул он, закрепляя шлюпку, — подите сюда.

Она неохотно подошла к нему. Он покопался на дне лодки и с гордым видом вытащил оттуда две большие рыбины.

— Как вы думаете, неплохо для двух часов работы? А вы рыбачите?

— Нет.

— Здесь рыбалка имеет практическое значение, — продолжал он весело. — Помогает сократить расходы на питание.

Он показал рукой вокруг себя.

— А что вы думаете об Орфее?

Тара огляделась вокруг. В голове ее было пусто. Она давно уже не принимала участия в обычном разговоре.

— Здесь… мило.

— Вы знаете, этот остров обладает естественной целебной силой. Я очень горжусь этим своим раем в миниатюре. Это идеальное место для лечения, особенно таких пациентов, как мои.

Тара ничего не сказала в ответ.

— Вы любите море? — спросил он. — Где вы родились?

— Далеко от моря, в сельской глуши.

— Завидую. Я вырос в городе. А что у вас за семья?

— У меня никого нет.

Он рассмеялся:

— Не очень-то вы любите рассказывать о себе. Негодование придало ей красноречия, хотя из-за ран на горле ей все еще было больно говорить:

— Доктор Маршалл, насколько я понимаю, вы гарантируете своим пациентам невмешательство в их личную жизнь!

Он улыбнулся:

— Ну хорошо. Только, если я пообещаю не задавать вам больше никаких наводящих вопросов, вам придется перестать называть меня «доктор Маршалл». Меня зовут Дэн. Договорились?

«Дэн». — Она несколько раз повторила про себя это имя. Оно очень шло стоявшему перед ней покладистому улыбчивому человеку в шортах, майке и потрепанной панаме, от худощавого загорелого тела которого пахло морем. Она пошевелила пальцами своих босых ног, зарывая их в горячий белый песок, и немного смягчилась.

— Хорошо, Дэн, — сказала она.

Позже, вечером, Дэн вспомнил, как она это произнесла и как она боролась с собой, не зная, продолжать ли ей дальше прятаться за глухой стеной, которой она себя окружила. «Что же с ней произошло, из-за чего она стала такой недоверчивой?» — подумал он. Будучи очень чутким к любым проявлениям боли и страданий, он почувствовал, что в душе Тары таится боль куда более сильная, чем ему приходилось встречать до этих пор. «Что же ей довелось пережить? Сейчас предстояло прежде всего привести в нормальное состояние ее тело при помощи диеты, лечебной гимнастики и плавания по специально разработанной программе, а также переделать ее лицо. Приближался срок первой из целой серии операций. Как же важно, чтобы она прошла успешно! От этого зависит так много, в том числе даже нормальное состояние ее психики». — Дэн со вздохом вернулся к изучению рентгеновских снимков черепа Тары. Вокруг него лежали эскизы трех или четырех различных вариантов лица для его таинственной пациентки, а рядом — гипсовый слепок ее лица в нынешнем виде. Он решил, что, в сущности, не имеет значения, какое из этих лиц она в конце концов получит: любое из них лучше, чем то, что у нее есть сейчас.

Тара в своем маленьком домике неподалеку от главного здания тоже засиделась допоздна. Она старательно делала вырезки из кипы журналов и газет и наклеивала их в альбом. Лицо ее при этом было жестким и суровым, как будто высеченным из гранита.

На столе перед ней лежали фотографии и статьи — все на одну и ту же тему. «ТРАГИЧЕСКИЙ МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ БОГАТОЙ НАСЛЕДНИЦЫ», — кричали заголовки. — «ЖИТЕЛЬНИЦА СИДНЕЯ ИСЧЕЗЛА ПОСЛЕ НАПАДЕНИЯ КРОКОДИЛА». — «Вскоре после свадьбы года, — рассказывалось в статьях, — Стефани Харпер, самая богатая женщина в Австралии…» Все заметки сопровождались фотографиями свадьбы, Грега и поисков на крокодильих болотах. Но были среди них и другие фотографии, на которых она была изображена ребенком, толстой и некрасивой девочкой-подростком и девушкой, скачущей в Эдеме верхом на Кинге. Грег продал ее семейные фотографии. Что ж, она теперь вела строгий учет всех фактов.

Начала она вести такой учет после того, как в каком-то журнале, случайно попавшем ей в руки в Таунсвилле, она наткнулась на заметку о себе. Теперь это помогало ей осмыслить происшедшее и быть в курсе последних событий. В альбоме с вырезками было кое-что еще, служившее для нее своего рода спасательным кругом. Выражение ее лица изменилось, когда она открыла страницы со снимками Сары и Денниса и принялась их внимательно разглядывать. «Поймут ли дети, — думала она, — что их мать больна и вынуждена жить вдали от них до тех пор, пока ей не станет лучше? Более того, что их мать не сможет вновь вернуться в их жизнь, пока не перестанет быть той слабой и глупой женщиной, которая позволила, чтобы с ней произошла такая ужасная вещь?» — В отчаянии от того, что дети могут не понять ее, она часто мысленно беседовала с ними: «Дорогие мои, я должна научиться быть настоящей личностью — не дочерью Макса, не чьей-то женой и даже не вашей матерью, а самой собой. Впервые в жизни я не ищу опоры в мужчине. Я учусь ходить самостоятельно. Вы заслуживаете лучшего, нежели получить калеку с изувеченной душой вместо матери. Я не могу вернуться домой до тех пор, пока не научусь как следует ходить. Вы меня понимаете?»

Глаза ее наполнились слезами, и она позволила им свободно стекать по щекам, позволила себе разрыдаться, чтобы дать облегчение своей истерзанной душе. Как же она по ним соскучилась! Она уткнулась лицом в подушку и вдоволь наревелась. На душе ее стало светло и покойно, и тогда она убрала альбом и улеглась в постель. Ночью она мирно спала, и впервые со времени своего несчастья не видела во сне Грега. Вместо этого над ней склонилось красивое худощавое лицо с добрыми карими глазами и добродушной улыбкой и спросило ее, не хочет ли она отправиться с ним порыбачить.


По всеобщему признанию, Хантерс-Хилл был весьма привлекательным районом весьма привлекательного города Сиднея. Его красивые старинные особняки из песчаника, украшенные кружевными чугунными решетками, его обсаженные деревьями проспекты и участки с личными теннисными кортами и плавательными бассейнами были предметом восхищения и зависти сиднейцев победнее. Однако для Джилли Стюарт, скрывающейся сейчас в большом особняке, где она жила вдвоем с Филипом, ее дом был тюрьмой. Нет, никто не держал ее здесь против воли. Напротив, она была абсолютно вольна распоряжаться собой. После ее возвращения из Эдема Филип, который всегда был человеком занятым, был занят еще больше, как будто нарочно предоставив ей возможность делать все, что она пожелает. Между ними не прозвучало ни слова о гибели Стефани. Но у нес было такое ощущение, что он все знает. И она не могла винить его за то, что он держится от нее в стороне. Она все бы отдала, лишь бы уйти подальше от себя самой.

После той ночи на реке Аллигаторов Джилли жила в безумном мире, где ужасные приступы страха чередовались с дикими ощущениями радостного подъема. Она не хотела убийства Стефани. Она знала, что до самого смертного часа будет помнить последний умоляющий взгляд Стефани, перед тем как крокодил утащил ее под воду, и слышать ее отчаянный крик: «Джилли! Помоги!» Она знала это, потому что слышала этот крик каждую ночь, когда позволяла себе наконец заснуть, погружаясь в яркий цветной кошмарный сон.

Но она хотела, чтобы Стефани умерла. Она хотела этого уже очень давно, и именно это давнее желание избавиться от Стефани приковало ее к месту, именно поэтому она не смогла ничего сделать до того момента, когда было уже слишком поздно. Сейчас это было еще и из-за Грега, из-за ее страсти к нему, которая стала для нее наваждением. «Как же это ужасно, когда становишься одержимой каким-то одним мужчиной», — простонала она. До появления Грега она вполне могла сочувствовать Стефани по поводу ее неудачных браков — Стефани, которая при всех своих деньгах дважды нарывалась не на мужчин, а на сплошное недоразумение, тогда как ее Филип был не только привлекательным мужчиной с незаурядной внешностью, но и человеком, к тому же обреченным навсегда остаться однолюбом. «Бедная Стефани, — не раз говорила она покровительственным тоном их общим подругам, — она же совершенно не умеет выбирать мужчин». И вдруг все изменилось. Стефани нашла себе именно того одного-единственного мужчину, который был родственной душой Джилли, а вовсе не ее. Говорят, что в каждом из нас живет ребенок. Ребенок, что жил в душе Джилли, заныл: это нечестно, это несправедливо!

А разве было справедливо все остальное? Харперы всегда получали, что хотели. Обратившись к истокам своей горечи, Джилли подумала об отце, который покончил с собой после того, как у него сорвалась сделка с Максом Харпером. Она сорвалась только для него, а Макс тогда получил изрядный куш. С этого и началась ее дружба со Стефани. Стефани, которая была постарше, благородная и сердечная в противоположность своему безжалостному и холодному отцу, приняла осиротевшую Джилли под свое крыло и с тех пор искренне ее любила. Для Джилли, однако, ее дружба со Стефани носила более сложный характер: была тут и любовь, но в глубине ее души всегда жила ледяная ненависть к Стефани, а ближе к поверхности — зависть. Она завидовала ее деньгам, ее свободе, а теперь — и тому, какого мужа она себе отхватила.

« Грег». — Джилли поежилась. Совсем по-детски она механически повторила про себя то, что заставил ее вызубрить Грег, когда пришел к ней в палатку, в ту долгую ночь после исчезновения Стефани:

— Это был несчастный случай. Верно? Верно?!

— Да.

— Умница. Хорошенько это запомни.

— Это был несчастный случай.

— Не забудь об этом на следствии, крошка. И еще одна вещь.

— Какая?

— Теперь мы с тобой остались вдвоем, как и хотели. Договорились?

— Ох, Грег…

— Ш-ш-ш, крошка. Помни одно: все уже позади. А теперь выпей.

И рыдая и все проклиная, вне себя от дикого желания и одиночества, Джилли приникла к бутылке.

Загрузка...