Возвращение весны

3

Через пятнадцать минут, когда Паула принесла поднос с едой, Эми была уже умыта и казалась спокойной, по крайней мере внешне, но после ухода маленькой горничной, взглянув на политый томатным соусом мясной рулет, она только устало вздохнула.

Она думала, что время слез, боли и отчаяния уже позади, но стоило ступить на землю Италии — и прошлое, как темный туман, вновь окутало Эми. Она поставила поднос на столик, взяв с него лишь большой хрустальный бокал с охлажденным, сохранившим аромат винограда красным вином, и через большую застекленную дверь вышла на балкон, под теплые лучи солнца. Там и нашел ее через двадцать минут Лука.

— Ты ничего не съела. — Он кивнул в сторону комнаты.

— Я не голодна. — Она вызывающе подняла голову, и синие глаза смело встретили взгляд угольно-черных.

— Кому нужно, чтобы ты заболела?

То ли от действия густого, крепкого вина, выпитого на пустой желудок, то ли вследствие напряжения последних дней, вызванного известием о смерти Стефании, то ли от недостатка сна и мучительных воспоминаний, а возможно, из-за Луки с этим его высокомерием Эми вдруг почувствовала, что сейчас сорвется.

— Никому. Разумеется, никому! Ведь тогда от меня не будет никакой пользы, — едко согласилась она. — Если я не смогу нянчиться с Пьетро, то грош мне цена для семьи Джерми…

— Прекрати! — Шагнув вперед, Лука с яростью во взоре схватил ее за руки. — Я имел в виду совсем не это, и ты прекрасно все понимаешь!

— Ничего я не понимаю и не хочу понимать! — Эми вызывающе выпрямилась и сверкнула глазами. — Отпусти меня немедленно! — продолжила она ледяным тоном. — Тебе же было сказано, что я не потерплю такого обращения.

Несколько мгновений Лука не шевелился, на лице его отражалась борьба каких-то непонятных ей чувств. Потом он резко отвернулся и, сгорбившись, оперся руками на перила балкона.

— Никогда в жизни не встречал столь упрямой женщины, — в бешенстве пробормотал он.

— В это нетрудно поверить. — Голос Эми прозвучал не так саркастически, как ей хотелось бы.

Тяжело вздохнув, Лука медленно повернулся к ней. Его лицо опять стало непроницаемым.

— Я попрошу принести другой поднос, и. на этот раз ты поешь. Ужин будет только в восемь, а я не хочу, чтобы ты упала в обморок: ты и так совсем исхудала.

Глаза Эми негодующе сверкнули. Конечно, пышные формы Франчески ему больше по вкусу. Что ж, тем лучше.

— Если хочешь знать, мой вес идеально соответствует росту… И пока никто на то не жаловался.

Она и сама не знала, зачем добавила последние слова, но Луке они явно не понравились. Взгляд его стал совсем ледяным, губы сжались в прямую линию. Как он только посмел сравнивать ее с этой женщиной?

— Вот как? — Голос звучал спокойно, но что-то в его интонациях заставило Эми воздержаться от развития темы. — Что же это значит, малыш? Может быть, ты пояснишь свое загадочное заявление?

— И не подумаю. — Она пожала плечами и отвела взгляд, но тут же, злясь на себя за подобное проявление малодушия, упрямо вскинула голову.

— Очень предусмотрительно. Впрочем, должен заметить, твое смущение делает тебе честь, — съязвил он.

Не стерпев подобного лицемерия, Эми отрезала:

— Ты не имеешь права разговаривать со мной таким тоном. Мы уже год не живем вместе…

— Но ты по-прежнему моя жена, — строго прервал он ее. — Моя!

— Я хочу развестись с тобой, Лука. — Слова повисли в воздухе, и на какое-то время всё, казалось, замерло в ожидании, ни один звук не нарушал молчания.

Не стоило говорить об этом сейчас, ругала себя Эми. Она собиралась сделать это спустя несколько дней после похорон, когда все будет восприниматься не так болезненно. К тому же глупо было делать столь серьезные заявления в момент, когда сама она едва ли способна рассуждать здраво, но он настолько вывел ее из себя.

— Но почему?

Этого вопроса Эми ожидала меньше всего. Особенно поразил ее бесстрастный, лишенный юттенков голос Луки.

— Почему? Как ты можешь спрашивать Меня об этом после всего, что произошло?!

— Я имею право спросить и хочу выслушать твой ответ, — твердо сказал он. — Учти, если ты солжешь, я увижу это.

— Солгу? Я?! — Зачем ей-то лгать? — со злостью подумала Эми. Факты говорят сами за себя. — Ты прекрасно понимаешь, что наш брак не удался, и ничто нас больше не связывает, Лука.

— Это вопрос или ответ? — раздраженно съязвил Лука. — Если последнее, то должен напомнить, что ты выходила за меня замуж по собственной воле и давала клятву перед Богом и людьми, связавшую нас на всю жизнь. На всю жизнь! И я не позволю марать честь семьи Джерми разводом, — закончил он с убежденностью, приведшей ее в настоящее исступление.

— Ты не позволишь…

— Но если это вопрос, Эми… — прервал он ее и, прежде чем она смогла что-то добавить, бесцеремонно привлек к себе. — Если ты спросишь меня, то я скажу, что поступки красноречивее слов. — Объятия Луки были поразительно крепкими, и, как Эми ни пыталась сопротивляться, он все же поцеловал ее, предварительно пробормотав: — Никуда ты от меня не уйдешь, да и сама ты не хочешь этого.

Поцелуй был яростным, жадным, и именно это обезоружило ее. Если бы Лука воспользовался своей отточенной техникой обольщения, она бы как-нибудь выстояла, но эта отчаянная атака на ее губы, несомненно, свидетельствовала о том, что она нужна ему, и что-то внутри Эми, вопреки ее воле, мгновенно ответило на его порыв.

Стоило ей ощутить вкус этих губ, этот ищущий язык, как она, словно опаленная огнем, потеряла всякую способность рассуждать. Чувство было знакомым, таким знакомым! Слишком долго пробыла Эми в пустыне, сухой и безводной… С легким стоном, вырвавшимся из глубины горла, она ответила на поцелуй, просто не могла не ответить!

— Лука… — тихо простонала Эми, сама не понимая — призыв это или протест. Мужская рука легла на ее грудь, и это прикосновение заставило женщину задрожать всем телом.

— Эми, Эми, как долго тебя не было! — Он поднял ее на руки, внес в спальню и, уложив на покрывало, начал ласкать. — Ты моя, ты всегда была моей. — Голос Луки был звучным и глубоким, в нем слышался триумф обладания, и это словно окатило Эми холодным душем.

— Отпусти! — Вырвавшись с неизвестно откуда взявшейся силой, она перекатилась к краю кровати и вскочила на ноги. — Я ненавижу тебя, слышишь? Ненавижу. — Все было задумано лишь для того, чтобы доказать превосходство, продемонстрировать ей, что стоит ему лишь поманить пальцем, и она немедленно приползет к нему на коленях. Ни тени раскаяния, ни извинений за предательство. Ничего! И то верно — властелин не обязан отчитываться перед подданными. — Возвращайся к… к другим своим женщинам. — Имя Франчески словно застряло у нее в горле.

— Прекрати. — В первый момент на его лице промелькнуло озабоченное, даже удивленное выражение, но при последних словах Эми оно словно окаменело. — У меня нет других женщин.

— Я не верю тебе. Однажды солгав…

— Прекрати, я сказал. — Он сделал движение по направлению к ней, но, отступив назад с искаженным от страха и ярости лицом, Эми жестом руки остановила его.

— Предупреждаю: не смей прикасаться ко мне.

— К чему эта истерика? — Голос Луки стал злым. — Не на себя ли саму ты сердишься, не на то ли, что по-прежнему желаешь меня? А может быть, причина в чем-то другом? Может быть, она затерялась где-то в английском тумане?

— Не понимаю, о чем ты говоришь. — Это было правдой. Эми ничего не понимала и хотела только одного, чтобы он ушел.

— Надеюсь, это так — ради твоей же пользы, — угрюмо сказал он. — Но меня не покидает ощущение справедливости слов: лучшая защита — это нападение. Только дурак ждет, пока его в чем-то обвинят. — Горящий взгляд, казалось, прожигал ее насквозь.

И тут Эми как вспышка молнии поразила мысль, заставившая ее замереть с открытым в недоумении ртом. Он обвиняет в неверности ее. Ее! Хотя сам весь этот долгий, мучительный для нее год имел любовницу! Некоторое время Эми молча смотрела на него, пытаясь побороть подступившие к глазам слезы, а затем с гордым и вызывающим видом выпрямилась во весь рост.

— Если ты полагаешь, что я сплю с Питером, то сильно ошибаешься. Питер — мой друг, человек чести и далек от мысли соблазнить меня.

— Тогда, в добавление к перечисленному тобой, он еще и дурак. — В его голосе звучало легкое презрение. — А может, он столь же холоден, как ваш английский климат? — насмешливо добавил он.

— Питер из тех, кто хранит верность одной женщине, — многозначительно ответила Эми. — Возможно, это делает его дураком в твоих глазах, но я считаю подобную черту характера достоинством. И, каковы бы ни были его чувства, он ни за что не станет ухаживать за замужней женщиной. Хотя не думаю, что ты способен это оценить.

— Конечно, куда мне! — вкрадчиво согласился он. — Я же донжуан, бессердечное животное. А этот Питер чист как свежевыпавший снег. Но ты отвечаешь именно на мои чувства. Именно я всегда давал тебе то, чего не может дать ни один другой мужчина…

— О, тебе нравится так думать, не правда ли? — прервала его Эми. — Самолюбие великого представителя семьи Джерми нуждается в постоянной подпитке.

— Откуда такая враждебность, Эми? — Лука даже не пошевельнулся, но при звуках его тихого, решительного голоса ей показалось, что он коснулся ее. — Я надеялся, что время излечит тебя и ты сможешь здраво взглянуть на вещи, что ты, по крайней мере, будешь готова к разговору о нашем будущем.

— У нас с тобой нет будущего, — быстро ответила она.

— Ты пытаешься уверить в этом меня или саму себя? — по-прежнему тихо спросил он. — Ты моя, ты предназначена мне от рождения. От судьбы не уйдешь. Этот Питер… — он пренебрежительно махнул рукой, — он просто туман, который рассеивается при первых лучах утреннего солнца и легко забывается. Если бы я этого не знал, то давно бы забрал тебя оттуда.

— Забрал? — Мучительная боль сменилась вспышкой гнева. — Я человек, Лука, с собственными мыслями и чувствами, меня нельзя забрать, как шкаф…

— Я знаю это. — Голос его звучал как-то странно. — И всегда знал, поэтому просто ждал, пока ты разберешься в своих мыслях и чувствах.

Она недоуменно смотрела на Луку, не уверенная в том, что правильно поняла его. Как он смеет после всего заявлять, что их разлука вызвана лишь желанием дать ей передышку, позволить разобраться в себе?!

Внезапно все переживания этого дня нахлынули на нее, смыв гнев и обиду и оставив только невыносимую усталость.

— Лука, все эти запоздалые объяснения ни к чему не ведут, — безжизненно проговорила Эми и отвернулась к окну. — Возможно, если бы Доменико не умер, если бы все не пошло вкривь и вкось, мы бы смогли с этим справиться, но теперь… теперь уже слишком поздно. Я знаю, что сама отгородилась от тебя и тоже наделала ошибок, но что было, того не вернешь, мы не можем изменить прошлое.

— Но на ошибках прошлого надо учиться…

— Нет! — с гневным жестом перебила Эми, поворачиваясь к нему. Неужели он думает, что она простит ему неверность и все пойдет по-прежнему? Но ведь в ее письме — этом отчаянном вопле сердца — было ясно сказано, что этого не будет никогда, и прошедший год не изменил ее мнения. Эми, разумеется, знала женщин, способных простить все человеку, которого любят, и даже сделать вид, что ничего не заметили, если подобное повторится, но сама была сделана из другого теста. — Я хочу развода — и кончено!

— Черта с два. — Его тон по-прежнему был спокоен, и от этого слова казались еще более угрожающими.

— Ты отказываешься посмотреть правде в глаза? — спросила Эми, заставляя себя не отводить взгляда от его лица.

— Именно! — Он прищурился, словно что-то напряженно искал в ее глазах. — Я никогда не претендовал на роль благоразумного человека и не собираюсь начинать сейчас. Мы женаты — и никакого развода не будет. А теперь… — Повернувшись, Лука с ленивой звериной грацией, так хорошо ей знакомой, направился к двери. — Сейчас тебе принесут обед, а потом ты ляжешь спать, потому что переутомилась и не в состоянии ясно мыслить.

— Я… — От подобного высокомерия у Эми перехватило дыхание, но пока она подыскивала ответные слова, Лука обернулся к ней и бесцветным голосом спросил:

— Тебе понравился букет?

— Букет… Ах да, спасибо. — Этот вопрос окончательно сбил ее с толку, и она не смогла этого скрыть. — Но…

— До вечера, Эми. — И он ушел, оставив ее возмущаться и злиться в одиночестве.

Он не изменился, даже стал еще хуже, сердито думала Эми, сжимая кулаки и нервно меряя шагами комнату. Эгоистичный, грубый, бесцеремонно расталкивающий всех, кто, по его мнению, мешает преуспеванию семейства Джерми.

В конце концов, ноги подвели ее, и, опустившись в стоявшее у окна мягкое кресло, Эми уставилась на огромный букет, благоухавший всеми запахами английского лета. Доставка цветов в Италию, должно быть, стоила Луке целого состояния. Большая их часть росла только в Англии. Зачем ему понадобилось делать столь широкий жест?

Неужели она все еще интересует его, даже после романа с Франческой? Сохранил ли для него этот букет прежнее значение? Был ли обещанием лучшего будущего? Или просто послужил своего рода психологическим оружием, средством взять ее под свой контроль? Он был пугающе умен — ей ли этого не знать! — и обладал необыкновенной способностью распознавать друзей и врагов, и Эми не знала, к какой категории относил ее сейчас Лука.

— Да какое это теперь имеет значение! — с досадой произнесла она вслух, презирая себя за подобные мысли. Каковы бы ни были его мотивы, прошлое есть прошлое, изменить его невозможно, и их развод столь же неизбежен, как смена времен года. И хочет он этого или нет, но она уедет отсюда, как только Пьетро сможет смириться с новыми обстоятельствами своей жизни. Она скорее умрет, чем возобновит супружеские отношения с Лукой! От тягостных мыслей ее отвлек только стук в дверь. Поблагодарив, она взяла у горничной поднос.

Съев немного макарон и салата и запив все это большим бокалом вина, Эми прилегла на постель и немедленно провалилась в глубокий сон без сновидений, что свидетельствовало о крайней степени усталости.

Она проснулась уже под вечер и несколько минут полежала в полузабытьи, наблюдая за пылинками, танцующими в лучах заходящего солнца. Не хотелось ни двигаться, ни думать, ни чувстовать. В первые дни и недели после смерти Доменико Эми спасалась от сумасшествия лишь тем, что отключалась от окружающей реальности, уходила глубоко в себя — туда, где ничто не могло настичь ее. Как правило, это помогало, и потом уже она прибегала к этому способу всякий раз, когда возникала угроза ее психическому здоровью.

Доменико… Перед ее мысленным взором возникло чудное маленькое личико, обрамленное черными кудрями, и сердце Эми перевернулось. Но она была благодарна тому, что видит свое бесценное дитя именно таким; долгое время ее днями и ночами преследовал вид неподвижного, окостеневшего маленького тельца, полуприкрытого тонкой белой простыней.

Они были так счастливы тем поздним утром, проснувшись после ночи любви и мечтаний о будущем.

— Принеси Доменико сюда, — предложил Лука. — Мне нравится смотреть, как моя жена кормит моего сына и наследника, я чувствую себя при этом таким важным.

— Можно подумать, тебе требуются подтверждения твоей важности! — шутливым тоном ответила она и широко улыбнулась.

Это была ее последняя улыбка на долгие, долгие месяцы…

Лука прибежал на ее крики в детскую и, вытащив маленькое тельце из кровати, велел ей позвонить доктору и начал делать искусственное дыхание. Но было уже поздно, слишком поздно. Потом они узнали, что Доменико был мертв уже несколько часов — и все эти часы лежал один в своей маленькой кроватке.

Ее вновь охватила тоска, принесшая с собой боль, почти столь же острую, как и тогда. Какая же она была мать, если не почувствовала, что Доменико нуждается в ней, что он задыхается? Смерть в колыбели. Два этих слова порой встречались ей в газетах и вызывали недоуменные мысли о родителях, которых постигла такая ужасная и печальная участь — участь, которую невозможно было представить для себя.

— Может быть, он был слегка нездоров? Температура или кашель? — спросил их доктор много позднее. Он был старым другом семьи, и его явно потрясла случившаяся трагедия. Лука и Стефания, сидевшие по обе стороны от Эми, сжимали в своих ладонях ее ледяные пальцы.

— У него режется зуб. — Ее разум отказывался принимать смерть Доменико, и она употребила настоящее время. — Он немного капризничает, но совсем не выглядит несчастным или нездоровым.

— Понимаю. — Доктор с серьезным видом кивнул. — Видите ли, в подобных случаях часто за день бывают заметны признаки простуды.

Выходит, она не заметила? Эми взглянула на доктора, и голова у нее пошла кругом. Она этого не заметила — и вот теперь ее ребенок мертв! Он был уже мертв, когда они с Лукой смеялись, разговаривали, любили друг друга. Внутренний вопль вырвался наружу, и Эми уже не почувствовала инъекции, сделанной доктором. Очнувшись от наркотического сна, она начала кричать снова, а после очередного укола пришла в себя в сером, лишенном всяких красок мире.

Все заверяли Эми в том, что ее вины в этом нет; Лука днями и ночами сидел у ее кровати, разговаривал, плакал вместе с ней, обнимал в те моменты, когда ей казалось, что она вот-вот сойдет с ума.

Постепенно Эми возвращалась к более или менее нормальному состоянию — по крайней мере внешне. Но, почти не осознавая этого, она все глубже и глубже уходила в себя, отталкивая любую помощь и сочувствие.

Не сама ли она подтолкнула Луку к Франческе? Эта мысль не впервые посещала ее. Поднявшись с кровати и быстро сорвав измятую одежду, Эми вошла в великолепную ванную комнату и долго стояла под теплым успокаивающим душем.

Она начала что-то подозревать уже через полгода после смерти Доменико, и в один из визитов Анджелы к матери потребовала наконец у той объяснений по поводу последней порции щедро рассыпаемых намеков и скрытых издевок.

Может быть, лучше было прямо спросить об этом у Луки, но их отношения уже заметно испортились к тому времени: разжигаемая Анджелой ревность и подозрительность заставля-щ Эми постоянно провоцировать его, требовать доказательств того, что он все еще ее любит, не доверять объяснениям его действий и поступков.

— Лука и Франческа? — Анджела взглянула на нее чуть раскосыми черными глазами. — Я ведь только сказала, что они обедали вместе, разве не так?

— Нет, вы сказали, что они опять обедали вместе, — сухо возразила Эми, — и это уже не первый ваш намек на существование между ними чего-то большего, чем дружба. Если вы не расскажете мне все немедленно, я спрошу у Стефании.

— Мать об этом не знает, — поспешно возразила Анджела. — И вы ничего — слышите? — ничего ей не скажете! Она и так слишком расстроена происшедшим, и я не позволю вам мучить ее еще и этим.

— Вы полагаете, что я не расстроена? — с болью спросила Эми.

В присутствии посторонних сестра Луки была с ней сама любезность, но наедине неприкрыто обнажалась ее холодная враждебность, и смерть Доменико не сделала ее мягче.

— Вы? — Анджела шагнула вперед и наклонилась к ней. — Вы, англичане, совсем другие, чем мы. В ваших сердцах нет огня. Если бы Доменико был моим сыном, я до сих пор безутешно оплакивала бы его, но прежде всего — получше бы заботилась о нем при жизни…

От удара по щеке Анджела слегка пошатнулась, но удержала равновесие и с ненавистью уставилась на Эми.

— Вас интересует, есть ли что-нибудь между Лукой и Франческой? — тихим зловещим голосом спросила итальянка, и у Эми по спине побежали мурашки. — Зачем спрашивать, если вы и так знаете правду? Франческа красива, всегда любила Луку, и именно она должна была бы стать его женой, а вовсе не вы. Помните тот вечер, когда вы рано ушли к себе? Тогда-то все и началось. Он вернулся поздно, не так ли? Это потому, что Лука был с женщиной, настоящей женщиной, а не бледным ее подобием, — добавила она, явно наслаждаясь произведенным впечатлением.

— Я вам не верю! — Эми отшатнулась, словно перед ней был сам дьявол. — Лука не мог…

— Но ведь после той ночи он переменился? — прошипела Анджела и, увидев подтверждение своих слов в глазах Эми, удовлетворенно кивнула. — Вот видите? Ему надоело ваше вялое тело, ваша фригидность, ваша холодная и негостеприимная постель. Его любовь к вам ушла вместе с Доменико. Вам больше нечего здесь делать!

Анджела продолжала что-то говорить голосом, который, казалось, отравлял воздух, но Эми, не слушая, вытолкнула ее из спальни, закрыла дверь и, упав на кровать, плакала, пока хватало слез. Потом позвонила в аэропорт, заказала такси и, собрав самые необходимые вещи, написала Луке письмо, в котором рассказала все, что услышала от Анджелы…

— Все это в прошлом, все в прошлом, — сурово сказала себе Эми. Взгляд ее невольно упал на то место кровати, куда она когда-то бросила письмо к Луке. — И вовсе он не любит меня, — тихо произнесла молодая женщина, поворачиваясь к цветам, которые вдруг показались ей недоброй насмешкой. — Просто он не хочет скандала, а кроме того, я нужна Пьетро. Вот и все.

Она же знала это, знала с самого начала, тогда почему сейчас испытывает такую обиду? С ним покончено — покончено раз и навсегда, просто воспоминания, которые пробудила в ней эта комната, расстроили ее.

Раздавшийся стук в дверь не сразу дошел до ее сознания, а когда она поняла, что стучат, было уже поздно — Лука входил в комнату.

— Я стучал. — Его взгляд был прикован к ее рту, который она всегда считала слишком большим, а Лука называл чувственным, и выражение его глаз заставило сердце Эми забиться сильнее.

— Я не слышала, — выдавила Эми, пытаясь взять себя в руки.

— Не слышала? — повторил он, словно не понимая смысла ее слов, и, тяжело вздохнув, продолжил глубоким, хрипловатым голосом: — Были времена, когда мы лежали на этой постели рядом, помнишь?

— Лука…

— И это было так замечательно, малыш!

Она невольно покраснела: образы, вызванные этими словами, были так реальны, что Эми ничего не могла с собой поделать. У него великолепное тело, вспомнила она, опуская ресницы. Широкие мускулистые плечи и мощная грудь, покрытая темными вьющимися волосами, спускающимися вдоль плоского живота к…

— Что тебе нужно? — Прочь эти мысли, нельзя ввязываться в его игры!

— В данный момент? — с двусмысленной интонацией спросил Лука, и она снова почувствовала слабость в коленях. — Как тебе сказать…

— Меня лишь интересует, зачем ты сюда пришел? — высоким от волнения голосом спросила Эми. — Я думала, что ужин в восемь.

— Так оно и есть, — согласился Лука. — Я просто хотел предупредить тебя: к ужину будут Анджела и Бернардо.

Имя сестры он произнес спокойным и естественным тоном, и мысли пораженной Эми закружились точно в водовороте. Ведь именно от Анджелы она узнала о его романе с Франческой! Тогда, конечно, Лука этого не знал, но ведь в письме было ясно сказано, что именно Анджела просветила ее. Сообщая ему это, Эми не испытывала ни малейших угрызений совести, не испытывала она их и сейчас, но ей давно хотелось узнать, как он отнесся к болтливости сестры.

Что ж, теперь она знает: ему это просто безразлично. Анджела для него по-прежнему избалованная маленькая сестренка, а она, Эми… Кем же она теперь является для него? — с горечью подумала молодая женщина. Собственностью, вещью, некогда принадлежавшей ему и теперь вновь ставшей нужной? О, какой она была дурой! Глупее ее, наверное, на свете никого нет!

— Отлично, ты предупредил. — Ей нетрудно было сохранять сухой, деловой тон: внутри у нее все словно одеревенело. — А теперь мне хотелось бы одеться, если ты не против, конечно?

— Разумеется. — Он небрежно повел рукой в направлении большого встроенного в стену платяного шкафа. — Будь как дома. Хотя ты и в самом деле дома, — добавил Лука спокойно, а затем непринужденно уселся в кресло, положив ногу на ногу.

— Я предпочитаю одеваться в одиночестве, — отрезала Эми, бросая на него гневный взгляд, на который он не обратил никакого внимания, — без зрителей. Понятно?

— Куда уж понятнее. — Лицо Луки напряглось и посуровело, но он не двинулся с места. — Однако мне хочется воспользоваться возможностью и обсудить некоторые детали похорон до ужина, пока нет Пьетро. Ему будет нелегко выслушивать все это.

— О, конечно. — Она покраснела. — Извини меня.

Нетерпеливо отмахнувшись от ее извинений, он начал тщательно подчеркивая каждое слово:

— Так ты позаботишься о Пьетро, Эми? Завтра мальчику придется нелегко, и лучше, если бы ты была с ним.

— Не собираешься же ты брать его на похороны? — изумленно посмотрела на него Эми. — Но это жестоко! Почему он не может остаться здесь?

— Разумеется, он может остаться. По правде говоря, именно этого я и хотел бы, — резко ответил Лука: возмущение Эми явно ему не понравилось. — Однако Пьетро настаивает на своем присутствии, и он достаточно взрослый, чтобы решать самому.

— Я не согласна, — взволнованно возразила Эми. — Он всего лишь ребенок, и ты прекрасно знаешь это.

— Ему десять лет, почти одиннадцать, и он носит фамилию Джерми, — мрачно заявил Лука. — А это означает, что, несмотря на свою впечатлительность, Пьетро обладает железной волей и собственным мнением. Возможно, я и смог бы приказать ему остаться, но не думаю, что это будет правильно. Он все обдумал и хочет пойти — значит, так и будет.

— Я тебя не понимаю…

Она смотрела на него, не представляя, какой маленькой и хрупкой кажется сидящему напротив большому смуглому человеку. Ее белоснежная кожа в свете заката была почти прозрачной.

— Все совершенно очевидно, — решительно отрезал он, — и я не собираюсь обсуждать этот вопрос. Не смотри на меня исподлобья, Эми. Тебе все ясно? Абсолютно?

— Абсолютно ясно. — Она повторила его слова с таким презрением, что Лука встал и, подойдя поближе, приподнял пальцами ее подбородок.

— Сколько ярости и неприязни, — медленно произнес он, — в столь изящном создании. Что с тобой случилось, Эми? Ты совсем не та девочка, на которой я женился.

— Да, не та, — не задумываясь, ответила она. — Я выросла, Лука. И тоже обладаю собственным мнением и железной волей. Это, знаешь ли, не является привилегией носящих фамилию Джерми.

— Но ведь ты тоже носишь фамилию Джерми, малыш… И, похоже, настало время напомнить тебе об этом.

Его рука по-хозяйски легла ей на шею, гладя мягкую, шелковистую кожу. Эми почувствовала, как по всему ее телу пробежала горячая волна страха… и желания.

— Нет! — Она попыталась высвободиться и сморщилась от боли: его пальцы вцепились в непослушные пряди волос. — Нет! — повторила она отчаянно.

— Но почему же нет? — Слегка отстранив голову Эми, он впился глазами в ее губы, вновь заставив ощутить непередаваемый трепет. — Все вполне законно. Не будешь же ты это отрицать? Ты носишь мое имя, и ты моя.

— Только если я этого захочу. — Эми постаралась собрать всю свою волю, наличие которой только что декларировала, чтобы противостоять непреодолимому влечению. Она желала его, как ни унизительно было признаться в этом. — А я уже сказала тебе, что не хочу.

— Я тебе не верю. Мы оба знаем, что за огонь бушует в наших телах, и если я лишь поцелую тебя, он поглотит нас без остатка. Мне не придется брать тебя насильно. — Он привлек ее ближе, голос его завораживал.

— Возможно. — Заметив довольное выражение в его глазах, она торопливо добавила: — Но потом все вернется на круги своя. Я все равно не буду твоей в важном для тебя смысле. Ты получишь не меня, Лука, а лишь краткое физическое удовлетворение. Я же возненавижу тебя.

— А может быть, мне все равно? — хрипло прошептал он, схватив ее за плечи. — Может быть, после этих двенадцати месяцев мне все равно, что у тебя на уме? Об этом ты подумала? Я твой муж, а ты моя жена — что может быть проще!

— Неужели? — Она не шевелилась, зная, что одно неосторожное движение может испортить все. — Несмотря на то что произошло, я не верю, что тебе действительно все равно. Так себя вести может только животное. А как же честь семьи Джерми?

— А тебя, конечно, заботит честь семьи Джерми? — спросил он с издевкой.

— Да. — Эми пристально взглянула на него. — Это имя носил мой сын.

Какие-то томительные, показавшиеся ей бесконечными мгновения он продолжал смотреть на нее с лицом, искаженным борьбой противоречивых чувств, а потом оттолкнул так резко, что она чуть не упала.

— Черт бы тебя побрал, Эми! В кого ты меня превратила?

Лука быстрыми шагами пересек комнату и вышел, захлопнув дверь с такой силой, что стены содрогнулись.