Вперед в прошлое 4

Глава 25 На Кудыкины горы

К недострою я доехал без проблем, правда малость взмок. По дороге подумал, что нужен шлем и плотная одежда по типу байкерской — какие-никакие, а средства безопасности. Я взрослый не был фаталистом, который бы сказал, что от смерти не убежишь. Мне ближе «береженого Бог бережет».

Светка ждала меня на месте, даже порядок навела, тряпки в одно место сложила и соорудила настил, в то время как Иван отправился с Бузей мыть машины. Я застелил его старым матрасом, который привез из Васильевки, оставил девочке вареных яиц, которые дала бабушка, проникнувшись моей проблемой, а также сырников с вареньем. Светка тотчас на них напала.

С набитым ртом она похвасталась:

— Я тут колодец нашла. На брошенном участке. Правда, там лягушки. Посмотришь?

Сюда я ехал минут двадцать, еще пять катил мопед в горку, чтобы не убиться на ухабах. То есть осталось где-то сорок до тренировки.

— Далеко? — спросил я. — Если нет, давай быстро сгоняем.

Она кивнула на север.

— В конце улицы.

— Тогда ходу.

Я прихватил и казан, и ведро. И мопед, чтобы использовать его как вьючного осла. Посадил Светку на сиденье и покатил. О, сколько радости было! Только ради этого стоило сюда ехать.

— Мне бы хотелось, чтобы мой папа был, как ты, — выдала она, и я не выдержал, рассмеялся.

— Так это мне в семь лет постараться надо было!

О чем я, она, конечно, не поняла.

— А вот старшим братом тебе с Ваней я быть могу.

А сам подумал, что у Вани больше шансов выжить на улице. Светка — девочка, причем прехорошенькая. Слишком велик риск привлечь извращенцев — бездомные дети вообще не защищены, с ними можно безнаказанно сделать что угодно, да хоть убить. И то, что видят и с чем сталкиваются они, нам, отпрыскам из благополучных семей, не снилось и в кошмарах. Побои — детский лепет.

Когда-то этот участок использовался как дача, потому тут в изобилии росли абрикосовые деревья, черешни с обломанными ветками, вишни и груши. В середине участка к недострою жался вскрытый кунг, заваленный гнилым барахлом, а возле оплетенного ежевикой забора-сетки, где тростник помечал течение подземного ручья, виднелись бетонные кольца колодца.

Колодец был неглубоким, метра полтора, но главное — на дне чернела вода, усыпанная утонувшими улитками. Но все равно без веревки не достать. В кунге среди барахла ее не обнаружилось, зато я нашел длинный кусок ржавой проволоки, прицепил ведро, сперва наполнил казан, потом — ведро и, пристроив это все багажнике, повез в недострой.

Строго-настрого запретив пить некипяченую воду, я вручил Светке бутылку лимонада и поехал на базу, предвкушая свое триумфальное появление на мопеде. Как бы не заездили мне его и не сломали. Ведь чтобы кататься на мопеде, нужен определенный навык.

Во дворе Илюхиного дома не оказалось даже бабок, лишь маленькие девочки прыгали в резиночки, и жара им была нипочем.

В будущем можно будет оставлять и мотоциклы, и велики во дворе, но — не сейчас. Сейчас я затащил мокик в подъезд и начал спускать по лестнице в подвал, рассчитывая оставить у входа, чтобы на него сразу не напали и не сорвали тренировку, но меня насторожил властный женский голос, пробивающийся из подвала даже сквозь закрытую дверь. Грудной, хриплый, громкий, как у строгой училки.

Это что еще за номер? Паруйру неймется, и он напустил на нас жэчку? Так на нее есть боевой отряд старушек.

— Я сам так решил! — О, это толстяк Тимоха, его голос я узнал.

Что-то пробормотал дед.

Я ускорился, спустился по лестнице, открыл дверь, прислонил мопед к стене. Что это за женщина? Чья-то родительница?

— Вы тут устроили притон! — повысила голос гостья. — Где это видано? Ну а вы-то, взрослый человек, разлагаете молодежь!

Заговорил Илья, аргументированно и веско:

— Кто кого разлагает? Спорт полезен для здоровья! Мы тут в шахматы играем и тренируемся.

— В шахматы! — возмутилась женщина. — У вас тут, вон, карты, азартные игры! Вы втянули моего внука в ОПГ! Он отбился от рук! Не слушается!

Так-так-так. Кажется, ясно, кто к нам пожаловал. Я пересек коридор и увидел картину, которую назвал бы «Два диплодока. Конфликт поколений». Носатая пожилая женщина с необъятной кормой застыла напротив такого же толстого щекастого подростка, упершего руки в боки.

Я окинул взглядом зал: Ни Наташа, ни Борис вернуться к семи не успели. Интересно, как у них дела?

В разговор вступил дед, тоже повысив голос:

— Гражданка, начнем с того, что я — сотрудник правоохранительных органов. — Он достал удостоверение, оставшееся с незапамятных времен — якобы утраченное или фальшивое — и сунул ей под нос. — И преподаю детям уроки самообороны, чтобы они могли дать отпор хулиганам. Так что волноваться не о чем: ваш внук под присмотром взрослого.

Бабушка бедолаги Тима разинула и захлопнула рот, разинула и захлопнула, будто бы заглатывая кого-то невидимого.

— Посмотрите на своего внука, — распекал ее дед. — Вы превратили его в ожиревшего кота, а это не игрушка и не питомец. Это парень, будущий защитник Родины. И он большой молодец, что понял это.

— Он больной…

— Я здоровый! — взбешенным слоненком проревел Тим. — Я хочу быть нормальным, а не куском сала, и ты задрала мне мешать! Да я вообще сбегу, если ты будешь так меня позорить!

Что называется — вострубил. Довели слоненка.

— У меня наконец появились друзья! — орал он, но дед хлопнул его по спине.

— Успокойся, Тимофей. Думаю, бабушка все поняла. Правда, Людмила Иосифовна? — Не дожидаясь ответа, он продолжил, под руку отводя толстуху в сторону. — Хорошо, что вы интересуетесь здоровьем внука. У него ожирение третьей степени, которое может повлечь ожирение печени, гипертонию и сахарный диабет в раннем возрасте. Хорошо, что он к нам пришел. Ему нужно исключить из рациона питания…

Его бормотание затихало, затихало, превратилось в мерное гудение, громыхнула дверь, и взрослые вышли на улицу. А Тимофей так и стоял в середине зала, сжимая и разжимая кулаки, красный, как рак. Рыкнув, он принялся бить грушу, не надевая перчаток.

Я уселся на диван, Гаечка подвинулась ко мне и, сияя глазами, спросила:

— Ну как мы, ну че мы завтра? По кукурузу едем?

Сашка — свой парень, даже имя у нее мужское. За лето она вытянулась и похудела, но женственности ей это не прибавило, она стала смотреться широкоплечей и мосластой. Если бы не медно-каштановые волосы по лопатки, сзади ее можно было бы принять за парня.

Она не носила платья и юбки, предпочитала штаны и выпячивала свою маскулинность, но смазливая мордашка выдавала девчонку, пусть и вздорную.

Я сжал челюсти, вдохнул, выдохнул и сказал:

— Похоже, решение было преждевременным, сперва сам рвану на разведку. Мопед двоих не вывезет, он слабенький.

— А его сделали?! — чуть ли не хором воскликнули Димоны.

— После тренировки, — отмахнулся я. — Сложная штука оказалась. Кто-то из вас умеет ездить?

— На велике, — сказал Илья, я мотнул головой.

— Этого недостаточно. Надо передачи на руле переключать.

— Дашь прокатиться? — аж подпрыгнул на месте Ян.

— Где мопед? — спросил Илья.

— После тренировки покажу, — отмахнулся я, глядя на входящего деда, и спросил у него: — Отбил Тимофея?

Толстяк уставился на него с мольбой. Он особо к нам не лез, не надоедал, и был благодарен, что ему разрешено просто сюда ходить.

— Вроде уговорил, — ответил дед. — Ну что, падаваны, строимся?

Всю тренировку я думал о том, как прошло выступление Наташки, и надеялся, что она догадается прийти сюда. Борис, вон, догадался, правда, успел только ко второй части — отработке ударов. Я кивком у него спросил — как, мол? Он показал «класс». Если сестра не придет, я ж изведусь до вечера! А домой вырваться не получится, потому что надо познакомить народ с мопедом, они быстро меня не отпустят. Для Наташки это судьбоносное событие. Может, более важное, чем вступительные экзамены. Попадется какая мегера-режиссерша, позавидует, приревнует и обломает девчонке крылья.

Никогда тренировка не тянулась так долго, и мне ни разу в жизни так не хотелось домой. Понятно, что сестра, может, еще на репетиции и пробудет там допоздна, но блин!

Когда дед наконец объявил конец тренировки, ко мне рванул Ян.

— Покажи мопед!

Даже Гаечка забыла о том, что собиралась мне помогать с кукурузой. Меня окружили друзья со сверкающими глазами, румяные и возбужденные после тренировки.

Я молча направился к выходу, спиной чувствуя их любопытство.

Мопед стоял тут же, прямо возле лестницы, в тени. Я выкатил его, как ослика вывел.

— Вау! — Ян присел и осторожно погладил фару. — Новый?

— Хорошо восстановленный, — ответил дед, стоящий за спинами, протолкнулся вперед и понес мопед к выходу.

— Как ты его назвал? — спросила шагающая рядом Алиса.

Действительно — как? Жужик? Дырчик… нет.

— Пока никак, это ж не… собака. И не конь.

— У него должно быть имя! — настаивала она. — Хочешь, я его назову? Оса!

— Мопед — это он, — сказал Илья, поднимающийся по лестнице.

— Тогда — Ос. Шершень! Муравей. Похож потому что.

— Муравей — это грузовой мопед, — прогудел Чабанов. — Но имя у него должно быть. Все свои машины называют.

— Барракуда! — торжественно объявил Минаев уже на улице. — Хищник! Аллегатор!

Дед усмехнулся.

— Это скорее названия боевых вертолетов.

— Карп! — вдруг сообразил я и мотивировал: — Модель «Карпаты». Карп — большая рыба, которую хочет каждый рыбак. Рыба моей мечты, вот.

— Не похож, но прикольно, — оценила Гаечка.

— Ну, пусть будет Карпом, — согласилась Алиса.

Дед передал мне мопед и посоветовал:

— Лучше вон туда идите, к виноградникам. А то будет реветь двигатель, раздражать жителей, и они на вас озлобятся.

Я покатил Карпа к виноградникам. Дорога там хоть и грунтовая, но ровная и утрамбованная. А клубы пыли — это даже здорово! Дед пошел с нами, у него, как и у детей, горели глаза. Вот уж и правда — взрослых нет.

— Эй! Подождите! — донесся Наташкин окрик, и я обернулся, готовый бежать навстречу и расспрашивать.

Сестра шла широким шагом, размахивая руками, и ничего по ее походке сказать было нельзя. Я отдал мопед деду и сбавил скорость, вглядываясь в силуэт Наташки. Не удержался, крикнул:

— Ну как?

Мой голос будто подкосил ее, она ссутулилась, руки стали болтаться, как плети. Неужели не получилось? Неужели она испугалась, забыла текст, убежала со сцены — да мало ли что. Или я просто плохо разбираюсь в актерском искусстве, и она бездарна? Но нет же! У нее отлично получалось! Аж зло взяло.

Борис тоже остановился и сделал брови домиком, поджал губы, его глаза заблестели. Процессия остановилась, ненадолго забыв о мопеде. Наташка всем похвасталась, что готовится в театр, и друзьям было любопытно.

— Не взяли? — О, сколько возмущения было в голосе Гаечки.

Наших бьют! Безобразие! Надо разобраться! А ведь два месяца назад готова была броситься на Наташку с кулаками за дружбу с Карасихой.

Шумно дыша и глядя в сторону, Наташка злобно прошипела:

— Гангрена старая, сучка сморщенная! То говорю громко, то фальшивлю. Ко всему придиралась.

— Убивать, — отчеканила Гаечка и сжала кулаки.

Борис пролепетал:

— Как же так? Все же хорошо было. Деда, а? Ты же видел, да? — Он посмотрел на деда так, словно тот был истиной в последней инстанции.

Наташка странно поджала губы — то ли рассмеяться хотела, то ли расплакаться. Не выдержала и прыснула в кулак, воскликнув:

— Как я вас разыграла! Пове-ерили!

— Убивать! — припечатала Гаечка и рванула к Наташке, выражая желание всех нас, погнала ее, как собака — зайца, с криками: — Вот стерва! Мы за тебя переживали, а ты…

Наташка остановилась, выставив перед собой руки.

— Ну прости. Я — актриса! Уи-и-и! — И бросилась к Гаечке, которая ее переросла, на шею, принялась пищать и дрыгать ногами.

Борис улыбнулся. Алиса кивнула:

— И все-таки стерва!

— Брось, она так репетирует, — успокоил ее Илья и переключился на мопед.

А дальше мы с дедом поочередно учили друзей ездить. На рев мотора пришли два мелких мальчишки из частного сектора, и я вспомнил, как сам точно так же с завистью смотрел на Кота, который выписывал на своем мопеде крутые маневры.

Потому, когда уже начало темнеть, разрешил и им попробовать тронуться — естественно, у них ничего не получилось, в отличие от Яна. У него обнаружился талант с ювелирной точностью чувствовать свое тело и управлять им, а это, помноженное на природную аккуратность, граничащую с педантизмом, давало ему преимущество перед всеми нами. У него единственного получилось тронуться с первого раза, и он гордо проехался туда-сюда, может, впервые в жизни чувствуя себя авторитетом.

Уже когда стемнело, и мы собрались расходиться, ко мне подошла Гаечка и заговорщицки прошептала:

— А на поле-то поедем?

— В пять утра проснешься? — спросил я, рассчитывая ее напугать.

Мимо пронесся Ян на мопеде, подняв пыль. Сашка помахала перед лицом, чихнула.

— Да хоть в три! Мы ж на мопеде поедем?

— Да вот, думаю, выдержит ли он двоих.

— Хах, толстяка нашего точно не выдержал бы. Давай проверим.

Ян вернул мопед, и Гаечка уселась сзади на багажник, свесив ноги в одну сторону и обхватив меня руками. Мы проехались по грунтовке туда-сюда, и я понял, что это нереально. Небольшое расстояние преодолеть можно, около сорока километров — нет. Сашка себе задницу отобьет, да и неудобно так. Да и если перевернемся, она точно покалечится.

Когда я остановился, Гаечка сама сделала выводы и с сожалением проговорила:

— Неудобно. Может, все-таки на электричке?

— Все-таки я сперва поеду один. Вернусь — обсудим детали, — припечатал я. — Вдруг там уже ничего нет?

— Но ты говорил — есть! — не сдавалась Гаечка.

— Вдруг ее уже скосили?

— Как скосили, если не созрела?

— Свиньям, — объяснил я. — Мне было бы веселее, если бы ты поехала со мной, но если все зря…

— Не зря, — мотнула головой Гаечка. — Это прикольно! Так хоть какое-то приключение. Короче, давай я поеду на электроне. В пять утра он с вокзала, да?

— В шесть пятнадцать, — кивнул я. — Значит, встречаемся на станции Власовки после шести.

Вот же настырная какая Сашка! Странно, но я одновременно и радовался, что буду не один, и тревожился из-за Гаечки.